На улице слякоть, конец декабря. Скоро новый год, очень скоро. В переходах больше музыкантов, профессиональных нищих, торговцев ерундой. Метро праздничное, яркое, а на выходе утро - ночь - утро. Часы торопят события, саму жизнь. И толстая куртка, и майка мокрая, и голова в испарине. Снимаешь вязаную шапочку, чтобы проветрить. Зима не мое. И снег не люблю. И выходить из уюта не хочется, если только по необходимости.
Считаю мелочь. Желтяки отсыпаю в руки молодого парня, что на коленях. Не знаю причину - молодой, худенький, поза старушечья, что заставляет? Откупился. Так проще.
Город просыпается. Видно сейчас, когда темно и окна, подсветки, реклама. Красиво. Это мое. Люблю. Начиная от суеты и заканчивая шумом. Потому и телевизор звучит постоянно. Именно звучит. Он фон того города, что люблю. Пусть строят его неправильно, а все равно люблю. А где это - правильно, которое истина? Красиво и все. Что было - что стало. С руки на руку - подбросил, взвесил. Тепло - холодно.
И время летит. То большое время, что от рождения и до конца. И мысли те же. Плохо это. Если останутся такими же, там, на крыше последнего дома? Пусть и они стареют. Пусть. Тогда проще. Тогда не думаешь о геометрии, где память сжата, а жизнь разворачивается разноцветной спиралью. И как оно там - холодно или непонятно? Лучше не думать. Все настроения от зимы. И память. Это главное, что соединяет с теми, другими, уже незнакомыми, исчезающими лицами...
- Классно, Смоки, - говорит Игорь и пританцовывает возле барной стойки.
Идем за свободный столик. Долго ждали, пока девчонки допьют что-то желтое. Цедили по чуть-чуть и болтали. Злило. Сейчас мы будем делать тоже самое. Игорь закуривает. Глубоко вдыхает, до дна легких, будто изголодался. Потом шумно выпускает. Оглядывается.
- Будешь? - предлагает сигарету.
Курить не хочется, но компания и то, что висит под потолком сизой паутиной, неподвижно. Сжимает мне запястье, пальцами - те, как плоскогубцы. Он всегда так делает, когда балдает, когда предчувствие.
- Классно, - говорит и пускает дым в пикантные усы.
- Угу, - подтверждаю.
- Телочки классные, - говорит, - Вон та, справа, во "вранглере". Фигурка ничего. И подружка. Люкас.
Кто придумал эти слова? Странные, противные...
Подружка - это, понятно, для меня. Пробная пристрелка.
В баре танцуют, но это позже, когда останутся те, кто до конца, кто с надеждой и желанием. И мы не думаем, что будет потом. Далеко потом. Когда последний курс, начнем работать. Кто они, вообще - экономисты? Черт его знает. Цифры, бумаги. Мы живем здесь и сейчас. Зачем думать о том, что не случилось? Все будет хорошо. Так, в общем. Глупо о плохом. Разве может случиться то, что невозможно исправить? Это вопрос и утверждение. Мы надолго.
- Если снимем, есть куда? - интересуюсь.
- Посмотрим, - говорит Игорь, - Позвонить надо. Есть пару мест.
Хохочет. Ну, чтобы заметили. Те, двое.
Мы, вообще, очень шумные, яркие. Это потом затихаем, как ракета, выпустившая пар. Деревянная ракета...
У малышни каникулы. Первый раз не бесят в метро.
- Разберитесь по парам. Стойте! Не подходите близко. Ковальчук, ты что там?
Молоденькая барышня сдерживает "войско". Вторая в движении, как алабай - сбивает стадо. Мелкие галдят, рассказывают друг другу наперебой, делятся впечатлениями. Гам перемещается в вагон. Разворачивается борьба.
- Вот еще место, - кричит светленький, - Сюда, сюда, быстрее.
Табор отвоевывает жизненное пространство. Мальчики за мальчиков, девочки за девочек. Сексизм. В жизни нужно место, выбрать правильное. Лучше у окна. У каждого срока свои пределы. Вот бы сейчас - выбрать место, как единственную проблему. Потом смотреть в окно на пробегающие пейзажи. И кричать товарищу, когда что-то особенное: Смотри, смотри!..
- Смотри, - говорит Игорь, - Еще телки подкатили.
Это к тем двум, что ничего. И мы ждем чего-то. Потихоньку потягиваем вино с ликером. Здесь недорого, потому куча студентов и так, всяких с претензией.
- Пусть напьются хорошо, - размышляет товарищ, - А то поить, денег не хватит.
Мы ждем и болтаем. Ни о чем - музыка, проблемы, что придумываем по ходу. Ну и о девчонках, конечно. О чем еще в двадцать? Хотя все давно друг другу рассказали. За разговорами теряем главное.
Стратегия дерьмо, фиаско.
- Не надо было клювом щелкать, - говорю, больше для спокойствия.
- Да, - прощелкали, - говорит Игорь.
Потом:
- Тех тоже можно.
Вытягивает лицо. Он эстет. Тоже ничего, не такие. Соглашаюсь. Понимаю легкую грусть в его зеленоватых глазах. У него и истории вкусные и девочки там, как на подбор. Все классные. Были и другие, но это совершенно смешные истории, приземленные. А так, он кавалер. И роз, штук десять, запросто.
- Ничего, больше выпьем, - говорю.
Понимает с полуслова. Так давно. Когда выпьешь, не заметны выпирающие бока и театральная манерность.
- С такими проще, - успокаиваю.
Он клещами берет "чужое" запястье и хохочет...
- Ванечка, успокоишься, ты, наконец, или нет?
У сопровождающей раздражение. Вот, я бы точно не смог с этими. Мелюзгой.
Шумные, будто улей скрестили с муравейником.
- Мне места не хватило, - натягивает слезу Ванечка, пытается втиснуться в десять сантиметров, что между товарищем и поручнем.
- Встань и стой, - раздраженно говорит девушка.
Обида на лице мазками Куинджи.
Смешные они - шумные, веселые, надутые, дерзкие. Разные. Кто-то станет инженером, кто-то учителем, кто-то ученым, вот этот, например, задумчивый, молчаливый - точно ученый. И рабочим кому-то суждено, другому рождать формулы и миры, а кто-то будет хорошим семьянином. Надо же и слесарить и новых детей воспитывать. Все такие разные и все впереди. И судьбы разные и цели и мечты, а может кто-то и не доживет, оборвется на взлете. Никто не знает свой фатум. Смешно и грустно. И цели сейчас такие смешные, и обиды. Не досталось места. Лица, чистые, непорочные и что-то в голове, планетарное.
Голос с потолка говорит остановки...
Понять их нетрудно, главное вычленить микромир и отсечь лишнее.
... - Мой папа тоже работает на заводе.
- А мой...
Потом другое:
... - Видишь, как люди едут, не хулиганят...
Точно, будущая училка.
- Дети, скоро выходим.
Голос классный, то есть, главный...
Нет, ничего не вышло. Те оказались напыщенными и случайными. Здесь случайными.
- И зачем приходить, - сетует Игорь.
Он опять курит, уже на остановке. Много народа. Глубокий вечер, но центр. Кафе, кинотеатр, дворец спорта. Именно там все главные концерты.
- Давай пару остановок, а там разбежимся, - говорю.
Пожимает плечами. Расставаться не хочется. Есть чуть надежды. А вдруг? Неожиданно машет кому-то, кричит: "Эй"!
Не вижу кому, никто не откликается.
- Кто? - спрашиваю.
- Да, так, один, - говорит...
- Так, все сюда, на выход, - кричит сопровождающая, - Все, все встали, и на выход. Гаврилов? Тебе особое?
Двери закрываются. И опять тишина. Привычное метро, чистое, яркое, как приглашение к правильному.
Уже на выходе, сыплю мелочь другому "нищему", миную маленький оркестр с чем-то бразильским. По скользким ступенькам забираюсь в новый день.
Уже там, наверху раздается:
- Эй!
Кому, зачем? Оборачиваюсь? Голос до боли знакомый. Сзади молодые, стремительные. В своих мыслях. Нет, тишина. Он оттуда. Голос.
Впрочем, его больше нет. Он есть, но его больше нет. Как и нет того, что случилось когда-то. И та рука - плоскогубцы сжимает другую руку. И смех, наверное, тот же.
А город живет. Круто. В центре праздник. Уже праздник. Он начинается не спеша, заранее - от работы, друзей и просто так, за бутылочкой. И "Центральный" празднует. Стометровая стойка универмага и теплые компании на разлив и так, по целой. Главное душа. А она есть. И девочки неторопливо пьют эспрессо, на высоких табуретах, закинув ногу, обнажая то, что нравится мужчинам.