В жаркий день можно собирать кузнечиков. Пойманных помещаешь в спичечный коробок, где они в темноте щелкают ножками, пытаясь преодолеть непонятное. Их много в сквере, там высокая трава и кусты с белыми плодами. Ягоды можно "взрывать" на асфальте, оставляя мокрые пятна. Но это потом, по пути домой. К божьим коровкам отношение особое. Пускаешь на руку, и та бежит вверх, достигая указательного пальца, потом распускает крылья и улетает.
- Смотри, - говорит Вадик, - Саранча. Тоже летает.
Хотя это обычный кузнечик, но состояние осторожное. Поймать такого ценно. Он крупнее обычных...
С Катей познакомились летом, перед девятым классом. Папа встретил товарища, с завода и рядом было она, внешне ровесница.
- Вот моя, - сказал он папе.
- А это мой, - сказал папа, и разбросал мои волосы.
Я стеснялся. Зачем эти представления. Уворачивался от руки, поправлял прическу.
Они жили недалеко, через два дома. Странно, раньше не видел, а может, не обращал внимания. И вдруг началось. То мелькнет через дорогу, то в магазине пересечемся. Так бывает. Здороваемся. Знакомые же. Даже улыбаться стали. Она, потом я. А однажды шли вместе, от универмага. Потому что дорога одна, а дворами длиннее. И я вдруг сказал, просто так:
- Пойду в кино.
А она спросила:
- Один?
- Да.
И здесь пальцы странно затряслись, руки вдруг какие-то влажные, даже спрятал в карманы, и голос проваливается.
- Хочешь со мной, - спросил.
- Хочу.
Мы стали встречаться. Это была первая девчонка, с которой не просто так, во дворе, когда на карусели или в беседке с компанией. С ней говорил по телефону, назначал встречи, летел окрыленный, с фантазиями. Катька совсем обычная, как все, только мы вместе. А это другое. Другие ощущения, дрожь внутри. Прячемся от знакомых, соседей. Идем задворками, потом встречаемся, на проспекте, едим мороженое или бродим между манекенов в отделе готового платья.
- Ты боишься их? - спрашиваю.
- Нет.
- И я не боюсь.
Если честно, что-то внутри происходит. Фобия, какая. Словно оживут. Но признаться девчонке неправильно. Вот, если бы она боялась, тогда другое дело. Тогда вместе можно переживать.
Расходимся тоже заранее. Конспирация. Зачем лишние разговоры. Эти дворовые злые, без разбора, только дай тему.
Когда в кино второй раз пошли, на комедию, сразу занял поручень, что рядом с ней. Полностью занял, нарочно. Она сидела спокойно, а я ждал, потом почувствовал локоть, дальше руку. Дотронулась до ладони.
- Ничего? - спросила она.
- Нормально.
Кино я больше не смотрел. Сердце стучало скорым поездом, как тот, что в прошлом году мчал до Львова, где папина родня.
Она училась в другой школе, не той, что рядом - недалеко от поликлиники. В той мы все, весь двор. Ей нужно ехать три остановки на троллейбусе, школа с музыкальным уклоном. Потому и не замечал. Да и занята постоянно - учеба, музыка. Это летом свобода, недолго. И снова, уроки, этюды.
- Я как-нибудь сыграю тебе, - сказала она.
- Дома?
- А где же еще?
- А родители?
- Когда на работе будут.
И я ждал. Думал, планировал. Спать не мог, сон вдруг исчез. Как ночь, так сразу мысли об этом. Представляю. Сижу у нее на стуле или диване. Слушаю музыку. Или возле пианино. А что потом, как? Поцеловать, обнять? Вдруг испорчу. Вдруг рано или не к месту? Она не спешила с этим, и я даже был рад, что все так складывается.
В августе они уехали в деревню, на две недели. А перед этим, мы долго гуляли, до темноты, пока вечерний холод не стал забирать кожу мурашками. Уже в подъезде ее обнял, ощущая особенности взрослеющей девушки. И рад был, что не дома, что подъезд, боялся продолжения.
Такого раньше не было. Даже после того, как умер случайно найденный щенок. Совсем слепой. Тогда все закончилось через несколько дней или чуть больше.
Заполняя возникшую пустоту я, наконец, узнал, что потом. Продумал каждое движение, каждый шаг и ситуации, если что-то пойдет не так. Изучил журналы "Здоровье", что выписывала мама. Там все расплывчато и термины непонятные, но попадались картинки. И вел себя по-взрослому, преданно. На улице почти не появлялся, компании с девчонками обходил стороной. Засыпая, скручивал одеяло и обнимал, тренировался.
Она вернулась и позвонила, и мы снова встретились, на старом месте. И все началось, как раньше. Я держал ее руку, и это было лучшее, что происходило когда-нибудь. Она запоем рассказывала - чем занималась, как вела, как скучала, и казалось, нам много лет, и что давно вместе, и мы семья.
Ближе к сентябрю она чаще начала заниматься музыкой. Пальцы должны набрать форму, сказала, и наши встречи стали реже. В том, что она будет известной, не сомневался. Я выходил на улицу и играл в футбол. Двор становился шумным. Ребята возвращались из родительских отпусков, пионерских лагерей, от бабушек, что в деревне, где велосипед и река. Компания набирала грубость, веселье, иногда с сигаретами, засиживалась допоздна.
Как-то разговор зашел о женщинах, кто там, чего. Один что-то в деревенской бане подсмотрел, у другого сестра в одной с ним комнате, третьему дала потрогать - студентка из медучилища. Врали с наслаждением, в красках. Ну и предположения всякие, как там и что. И вдруг Славик из соседнего подъезда сказал, с ухмылкой:
- Что, встречаешься с музыкантшей?
- С какой? - сказал я и покраснел.
- Хули краснеешь, - заржал Дрон.
- С какой это? - переспросил Паша с интересом.
- Через два дома, к универмагу.
А потом кто-то сказал, что у нее полные ноги и все начали смеяться. Громко, противно. Тыкали пальцами.
Я перестал отвечать на звонки. Они, как и прежде, раздавались днем. В панике ходил по квартире, пока звук не исчезал. Но однажды телефон ожил вечером.
- Тебя, - сказала мама.
- Кто? - испугался я.
- Не знаю.
Даже зажмурился.
- Ты куда исчез? - спросила она и замолчала.
И хотелось провалиться сквозь землю.
- Приболел, - сказал и закашлял. Потом длинно потянул носом.
- Выздоравливай, - сказала она.
- Хорошо...
Я лежал в траве, где в детстве ловили кузнечиков. Голова тонула в зелени, вверху голубое небо. Огромное, бескрайнее и застывшая дымка облаков. Кузнечики перелетали сверху, издавая стрекочущий звук, щелкая крепкими лапками. Некоторые приземлялись на лицо и спокойно готовились прыгнуть дальше. Я был один. Укромное место, где кусты делают живой "аппендицит". Здесь когда-то прятались и мечтали.
Тогда, в детстве, "саранче" оторвали крылышки и смотрели, как лишенные полета те ползают по траве. Они не понимали, что произошло и что будет дальше. Как кузнечики жили потом, думал я. И жили ли?