Бывшая жена позвонила неожиданно. Они уже лет пять, как были в разводе, но оставили вполне теплые отношения. Просто устали друг от друга, устали настолько, что проводить дальнейшее время было в тягость. Темы для разговоров иссякли, общие дела исчезли, остались лишь междометия и редкие упреки. Дочь выросла, вышла замуж, подрастала внучка. Они сначала развелись, потом разъехались, разменяв квартиру.
Иногда собирались у дочери по какому-нибудь событию - день рождения внучки, новый год, вели себя пристойно, всегда мило беседовали. Она называла его по фамилии Ковалев, он никак не называл, говорил просто ты, тем самым непроизвольно обезличивая прожитую жизнь.
В этот раз голос жены был заискивающий и фамилию она произнесла с веселой неискренностью, а еще, в конце добавила непривычное - Женечка.
- Мы с Марусей летим в Египет, - сказала она после быстрого приветствия, - Ты не мог бы сделать доброе дело, Женечка?
Вот здесь-то и прозвучало то, забытое слово.
Делать добрые дела бывшей он не хотел, не потому что был злой, просто лень, но решил, что отказывать в просьбе не очень прилично, особенно после бархатной лести.
- Ну, в чем дело, - пробурчал он, стараясь не перебирать с интонацией, не выглядеть очень пошлым, как в дешевых романах, где жена всегда стерва.
- Понимаешь, Маруся не сдала куртку в химчистку, а ей эта куртка очень нужна по приезду. Очень.
- Так пусть сдаст, - с легким раздражением ответил он.
- Путевки горячие. Это я ее подбила. Вот, решение приняли в течение трех дней. На сборы времени хватило, а на куртку нет.
В голосе звучала мольба всех земных ангелов и та, еще настойчивость, против которой он не мог противостоять в прошлой жизни.
- Ну, пожалуйста, больше не к кому обратиться.
Ковалев понимал, что и сейчас он побурчит и сдастся, ведь так было всегда. Тем более, знал, что Маруся недавно развелась со своим Славиком и там была настоящая война, и бывший не помощник.
- Нашли козла отпущения. Ладно, - сказал Ковалев.
- Мы выезжаем в аэропорт через два часа, - затараторила жена, - Возьми такси и приедь по адресу, только прямо сейчас. Запиши.
- Аааа?...
Только и успел воскликнуть Ковалев.
- ... такси и все издержки она тебе Маруся оплатит.
Хоть это прозвучало ободряюще.
На всякий случай он спешно побрился. Вбил в лицо дорогой лосьон, которым пользовался редко, чей-то подарок на день рождения, и вызвал такси.
Была зима, и шел снег, который застилал большим белым ковром город. И одинокие снежинки кружили в безветренном пространстве, опускались на лобовое стекло машины, превращаясь в капельки воды, растираемые редким движением щеток. Он сказал водителю адрес, тот зарядил его в навигатор, закрепленный на приборной панели, и металлический женский голос стал рассказывать что делать, под мерный шум колес.
Маруся - старая подруга жены. Она существовала еще и до их отношений. Совместная учеба, совместная работа по распределению в одном НИИ, потом была их с женой свадьба и она - приглашенная. После совместные праздники, застолья, выезды на природу. Потом они были уже на ее первой свадьбе, потом второй, со Славиком. И опять совместные посиделки с неизменными беседами до утра, сигаретами и неимоверным количеством спиртного. В отличие от него она смогла пройти длинный отрезок, не надоесть и не растерять азарт прежней дружбы. Он ее не видел лет десять, с того момента, как они с женой перестали проводить вместе время. Вот только с мужьями им не повезло.
Он вдруг поймал себя на мысли, что Маруся всегда нравилась ему и вот если бы, (исключительное предположение - уговаривал он себя), был тогда свободен, то запросто мог попробовать что-то с ней, тогда много лет назад. Подумав это, Ковалев почувствовал легкий прилив крови, будто выпил рюмку водки на морозе.
Интересно увидеть ее. Какая стала? Как время легло на лицо, отразилось на фигуре. Какая она? Голос, манеры? Это было просто любопытство, ведь допускать что-то с подругой жены, хоть и бывшей, было по меньшей степени не разумно.
Дом нашли быстро, покрутившись по лабиринтам нового микрорайона. Он стремительно поднялся на третий этаж, минуя лифт и слегка задыхаясь, как поступают мальчишки, позвонил в дверь. И звонок запел - динь, динь, динь...
Нет, она ничуть не изменилась, подумал он. Та же фигура, хоть и в походной зимней одежде (они уже готовились к выходу, ждали только его), те же пепельные волосы, то же лицо, лишь чуть больше морщин, которые не портили ее. И улыбка та же, открытая.
- Мы готовы на выход, сейчас такси придет, сказала она после приветствия.
И бывшая пробурчала:
- Привет.
- А ты почему здесь? - удивленно поинтересовался Ковалев, понимая нетактичность своего вопроса.
- А где мне быть? Тут до аэропорта ближе всего, приехала раньше. Тебе-то какое дело?
Несмотря на внешнюю грубость, бывшая тоже была благодушна. Отдых посередине зимы делает людей добрыми, вселенскими. Ковалев это понимал, по наитию, по внешним признакам других, поскольку отдыхал только по классическим схемам, исключительно летом и то, на даче.
- Ой, ты даже никогда не был у меня в гостях, - как бы, извиняясь сказала Маруся, - Но это потом. Хорошо?
И это потом, хорошо, были лишь словами, гостеприимством хозяйки. Он знал, что ничего потом не будет. А это хорошо, лишь мягкое, обволакивающее слово. И он не мог ответить обратно - хорошо, поскольку это прозвучало бы фальшиво.
Ковалев кивнул, принимая большой пакет, который был несоизмеримо легким.
- Там внутри все написано, куда и зачем, там же и деньги.
Маруся подкрашивала губы у висевшего на стене зеркала, заправляла торчащие волосы под вязаную шапочку.
- Ну, пожелай нам счастливой дороги, - весело сказала бывшая.
- Желаю вам самого лучшего отдыха, хорошего загара, теплого моря.
В его словах не было иронии. Он на самом деле хотел, чтобы у них все было хорошо, особенно эти перелеты, которые тревожили вне зависимости от сложившихся отношений.
Они вместе спустились вниз. Он помог загрузить чемоданы.
Их отдых был не долог, всего десять суток. Он выждал еще три дня, потом позвонил, спросил - как дела, как отдохнули и, получив набор совершенно ненужных восторгов, сказал, что все сделал и нужно передать квитанцию. Они договорились встретиться у метро.
Бывшая, как всегда опоздала, сетовала на зиму, транспорт и что машина на ремонте. Потом поговорили о предстоящем дне рождении дочки. Коротко, замерзающими на холоде фразами:
- Пойдешь?
- Надо, приглашали.
- Что подаришь?
- Еще не знаю.
- Там с кастрюлями непорядок.
- С кастрюлями я сам, как кастрюля, - сказал Ковалев, - Уж лучше ты. А я какие-нибудь духи.
- Ок.
Потом она заявила, что опаздывает, видно график сбился на всеобщие опоздания, укуталась в шарф и исчезла.
Вся эта история возникла, пролетела и забылась, как много из того, что происходит ежедневно. И день рождения дочери прошел, как обычно и звонки жены, как всегда - по делу, тревожили не часто, а про Марусю он вообще забыл. Память лишь коснулась этого фрагмента исчезнувшей молодости, будто пролетел встречный поезд, который давно исчез, соединяя на горизонте рельсы в единую линию. Прошлое.
Ближе к весне Ковалев снял трубку и услышал тревожную жену:
- Где квитанция?!
Голос ее был растерянный и злой.
- Какая квитанция? - удивился Ковалев.
- Ну, та, на куртку Маруси.
- Вы что там, с ума посходили.
Он не понимал происходящего.
- Квитанция на куртку. Ей срочно надо.
- Так я же тебе отдал ее еще месяц назад или больше!
- Отдал, значит отдал. А у меня все уже перемешалось. Думала у тебя.
Ее гнев сменился на растерянность.
- Отдал, то ты, отдал, - рассуждала она, - А где же я ее дела? Не могу найти.
- Ну, как бы, ничем помочь не могу, - грустно сказал Ковалев.
- Ок, - сказала она и отключила телефон.
Вот она, женская срочность, женские решения, поступки. Полная непредсказуемость, подумал он. Ему было неуютно, что он замешан в этой странной истории с квитанцией. Впрочем, ничего нового, зная ту неразбериху, которая творилась в сумочке бывшей.
К обеду вновь раздался звонок. Номер был неизвестен. Ковалев не любил неизвестные звонки. Они происходили или по ошибке или несли плохую ауру. А плохой ауры и без звонков хватало.
- Привет, Женя, - сказал голос, - Узнал? Это я, Маруся.
- Привет, - ответил Ковалев и понял, что опять волнуется, как тогда, в такси.
Что-то странное несла в себе эта женщина, даже через много лет.
- Надя не может найти квитанцию, что ты ей передал. Я туда ходила, но ты оформил все на свое имя и мне не отдают. А куртка срочно надо. Ну, весна, вроде. Сам понимаешь.
Она явно улыбалась. И он непроизвольно стал улыбаться.
- Нет вопросов, - сказал Ковалев, - Только не сегодня. Давай завтра в обед. Тебя устроит?
- Устроит, - ответила она, - Буду подстраиваться под тебя. Ты и так - палочка-выручалочка.
На следующий день он гладко выбрился и вновь воспользовался дорогим лосьоном.
Встретились они у химчистки. Она выглядела не по-походному, как тогда, а очень даже ничего, привлекательно. Он тоже выбрал то, что подчеркивает его мужское эго. И туфельки поновее, потоньше, несмотря на зиму, и джинсики, которые редко надевал и пальто другое и легкий шарф, в котором будто пижон. Долго крутился у зеркала, что было необычно.
Они поздоровались, и Ковалев вдруг подумал, что похож на мальчишку - внешним видом, одеждой, странными эмоциями, подступившим прошлым.
С курткой они решили быстро. Приемщица сверила паспорт, попросила написать объяснение и выдала "потерю".
День был хороший и Маруся, понимая свою ответственность, некий моральный долг, сказала:
- Может кофе?
- Может, - улыбнулся Ковалев.
Они заскочили в ближайшую "стекляшку", заказали "американо", взяли пирожные. Он тоже любил сладкое.
- Ты что будешь, ликер или коньяк, - поинтересовался мужчина.
- Коньяк.
Она всегда отдавала предпочтение настоящим напиткам. Удивительно - помнил. Он же взял ликер, банановый. Давно его не пил.
Сначала сидели молча. Она лишь мягко улыбалась, может потому, что было тепло, уютно, после февральской сырости, и потому что он был напротив, и тоже улыбался.
- Здесь хорошо, - сказала она, а потом вдруг, резко, - Сколько лет мы с тобой не виделись? Лет десять? Больше?
- Где-то так, - ответил он.
- Последний раз ты приезжал один, без Насти. Ночевал у нас. Тогда ты крепко выпил.
Он помнил, как поругался со своей и отправился куролесить. Праздника не получилось, а он забрел к ним, потому что был рядом, где и заночевал.
- На другой день Славик ушел на работу и ты слегка ко мне приставал.
- Глупости,- сказал Ковалев, слегка краснея.
- Так, слегка, - улыбнулась Маруся, - Как друг.
Она засмеялась.
Было в этом что-то озорное и непонятное. То ли, краснеть, то ли принимать, как память, или некий намек на некие, вдруг открывшиеся возможности. Ковалев не знал, потому просто промолчал.
- Я помню, как ты убеждал меня не бросать первого мужа. Это было круто. Меня так никто не убеждал.
Это было так давно, что уже забыл ту историю, а вот сейчас она вернулась вновь, вместе с ней, с этой встречей, через прожитые годы. Они с Настей еще не поженились, но все шло к этому, и Маруся встретила парня, своего ровесника. Тогда все проходило через их круг общения, все события, информация. Он из хорошей семьи, закончил "иняз", арабистику. Они сочетались, скромно, без гостей и ресторанов. Ну, были, самые - самые и он с Настей, естественно. Уже женатым пошел служить и целенаправленно отправился в Афганистан переводчиком. Карьера. Они долго обменивались письмами. Маруся, особенно после выпитого, часто рассказывала их содержание. Жаловалась - выходила замуж, чтобы жить, а не обмениваться посланиями и телефонными звонками, тем более, они не прожили в браке и года. Ей нужен был мужчина в доме, в одной постели, с похожими мыслями, ощущениями, планами. Что случилось с тем, афганцем, Ковалев не помнил, но очень переживал, когда она стала крутить с другими парнями.
- А помнишь, как в ресторане ты полез в драку из-за меня, а я бросилась тебя защищать, когда дружки налетели?
Эта история была не из тех, которые хотелось оставлять в памяти, но он помнил и ответил утвердительно
- Тогда от Насти нам влетело. Ты тогда курил. Сейчас же не куришь?
- Да, давно, - усмехнулся он.
- Как летит время. А ты изменился. Был худой, как спичка, сейчас мужчина.
- Ну, как бы пора.
Сравнение с мужчиной его не пугало, как тогда, в молодости, когда закипал от сказанного в его адрес, даже приятно было услышать, тем более от нее. Сейчас он воспринял это, как комплимент. Возможно впервые. Времена меняют значение слов, звучание, отношение к ним, отношение к событиям, желаниям, к тому, что произошло и к тому, что не случится, подумал он. Тогда это казалось неким вызовом, сейчас - констатация зрелости.
- И ты всегда у меня спрашивала про своих мужчин, - вдруг сказал Ковалев, - Консультировалась.
- А ты говорил, кто хороший, а кто плохой, - засмеялась она.
У него вдруг пошатнулся маятник, завелись старые настенные часы. Он чувствовал кукую-то недосказанность. Не сегодняшнюю, а ту, из прошлого времени. И еще - с ней было удивительно легко.
- А что у тебя со Славиком, - спросил Ковалев.
Она на секунду задумалась, наморщив лоб. Видно это была не та тема, которая под пятьдесят граммов коньяка и легкие миражи.
- Знаешь, когда мужчина зарабатывает меньше женщины, то у него комплексы, - она не подбирала нужные слова, она, как бы, цитировала свою жизнь. - Славик решил компенсировать их с помощью других. Естественно - женщин.
Ковалев сожалел об этой теме. Он не хотел трогать чувствительные стороны, чужой жизни, но некое любопытство брало верх, а Маруся продолжала:
- Нашел какую-то бабу с рынка. Живет у нее, тюки с тряпками таскает. Это всегда был его уровень.
Они немного посидели в тишине.
- А Настюху ты обидел, - весело сказала Маруся, и добавила, - Свинтус. Но у нее тяжелый характер, согласись?
Они опять помолчали. О жене не хотелось, тем более, при подруге. И о ее тяжелом характере тоже не очень.
- У тебя как со временем, - вдруг спросила она, поглядывая на часы.
- Свободен, а что? Новая куртка нарисовалась?
Ковалев рассмеялся.
- Куртка старая, но здесь кофе выпито, а коньяку мне больше не надо.
Он подумал, что это та же история, из их молодости, когда он уговаривал ее на кухне, по поводу кавалеров, доставал моралью, оттачивал лингвистические вариации, философские этюды, оставаясь при своих мыслях и желаниях. А потом они исчезали надолго, до следующего праздника. И что сейчас все оборвется, как много лет назад. Что эта история лишь повторение пройденного. Попробовать изменить сложившуюся цепь следствий, закономерностей было бы интересно.
- Я тебе так и не показала квартиру. Хочешь?
Она сказала это, уже поднявшись со стула, подбирая на столе испачканные салфетки, упавшие мимо пепельницы, ловко подхватив сумочку, висевшую на спинке стула. Так сказала, между прочим, невзначай. Эти слова словно деревянные кубики, равномерно разлетелись между скомканными салфетками в помаде, сверкающей глянцем сумочкой, ее стройной позой и незаметным ожиданием.
В этом хочешь не было ничего вульгарного, ни призыва, ни ненужных домыслов. Это был жест старых друзей, которые постарели, прошли многое, во многом разуверились, многое познали.
Он рассчитался. Они вышли на улицу, прошли несколько домов и завернули за угол. Маруся порылась в сумке, извлекла брелок. Серебристая Хонда "Легенд" ожила и заиграла, приветствуя хозяина. Хонда всегда легенда, а "Легенд" - особенная.
У него однажды была Хонда, но не такая, попроще.
- Ты же выпила? - шутя, сказал Ковалев.
- Чуть-чуть и это наша тайна, - ответила Маруся.
Они проснулись на следующее утро. Ей на работу, ему тоже.
- У тебя есть чем побриться, - поинтересовался Ковалев.
- Есть. Там от Славика осталось, в ванной, на полке.
Про Славика было неправильно и как-то коробило. Это было прошлое, ее прошлое, а может и нет. Это нужно познать.
Потом они пили кофе и смотрели друг на друга, по-взрослому и нерешительно. Она не улыбалась, была сосредоточена, но по особенному светилась.
- Ты только ничего не думай. Это случай, но хороший случай. Я не жалею, - сказала Маруся.
- Я ничего не думаю, - сказал Ковалев.
- Было классно, - сказала она.
- Классно, - согласился он, погружаясь в мысли.
За окном резвился март.
- Я помолодел на двадцать лет, - вдруг сообщил он.
- Не торопись, пей спокойно, я тебя до работы подброшу, - сказала она.