Хозяйка, в доме которой разместили девочек - простая женщина, хлебосольная, с открытым лицом без, попыток скрыть возраст, бесхитростная, с характерными для села узловатыми руками, природной добротой, внутренней обеспокоенностью и домашними хлопотами. Ближе к выходным она сказала:
- В субботу баня. Всех желающих приглашаю мыться.
К концу недели все чесалось, зудело - особенно голова, тело тоже - липкое. Это после соломы, в которой так приятно прилечь, разгрузив машину, пахнущую дешевым бензином и остатками навоза, так что обещанная баня была кстати. Хозяйка сказала, что выдержит весь напор студентов-второкурсников, что баня будет работать весь вечер, пока желающие не помоются и не восстановят свои силы. А еще она обещала чудесный чай с малиновыми и смородиновыми листьями. Классическая заварка присутствовала, об этом говорил бумажный пакет на кухонной полке, небрежно завернутый сверху, но явно не пользовалась популярностью.
- Сначала парни, потом женщины, - сказала она. Именно так и разделила - парни и женщины, ведь во втором заходе должна была мыться и сама хозяйка с дочкой. Никто не спорил, первыми даже лучше, решили парни. Можно успеть за пивом или чем-то покрепче до закрытия магазина.
Марат был из интеллигентной семьи и до сих пор не испытал откровения близости с противоположным полом. Может, в силу занятости, когда еще в школьные годы учился в двух - общеобразовательной и музыкальной или в силу морали, царившей в семье. И хотя папа врач-стоматолог, но в доме ничего не было сомнительного, кроме методичек по установке коронок и брошюр, как правильно сделать слепок зубов, даже анатомического атласа не было. Когда разговор зашел о бане, он сразу застеснялся. Мыться в этом бревенчатом строении, в окружении тазиков и чужих обнаженных тел, не вызывало энтузиазма, а потом вдруг вспомнил о невзрачном окошке с тыла, которое приметил до этого пытаясь найти затерявшееся в ветвях яблоко. С той стороны был сад, и соседний дом скрывали высокие кусты малины. И не то, чтобы успокоился, а даже какой-то азарт появился. Голая женщина для него как открытие. Об этом он никому не говорил, но, казалось, все и так понимали его невинность.
Марат все просчитал заранее. Делал несколько выходов в разведку. Вот стена, забор вокруг дома, вдоль которого он незаметно прошмыгнет. Путь выбрал дальний, зато защищает от непредвиденных встреч. К тому времени стемнеет. Самое трудное - гора хвороста, которую не обойти. Ветки предательски трещат, как бы мягко он на них не опускался, казалось, звук разлетается выстрелами на десятки метров вокруг. Он несколько раз ступал, и осторожно, и резко и от каждого движения делал гримасу ужаса. Вот и заветное окошко. Не занавешено, это хорошо и кусты малины, куда он нырнет в случае чего. Все просчитано - позиция, пути отхода, маскировка. Ну, с богом.
Помылся он быстро. Остальные делали вид, что получают удовольствие, равносильное оргазму, постанывали и кряхтели, говорили - поддай парку и сбрасывали рукой крупные капли с лица. Во всяком случае, ему так казалось. Он не умел притворяться, а может они на самом деле получали удовольствие? Марат не любил парилку и баню вообще, но желание чистоты было сильнее стеснений и брезгливости. Потом в одиночестве пил чай, который сделали сокурсницы, и отдыхал, под их сборы, заплетение волос, переодевание в соседней комнате и разговоры. Это тоже возбуждало. Предыстория.
Отдыхал - это с натяжкой. Сердце стучало, от предвкушения женской наготы, от опасности быть разоблаченным. Но возможность увидеть запретное пересиливала внутренние стопы. Какой парень не мечтает оказаться в женской бане, лучше привидением или невидимкой. А голос предательски дрожал.
Наконец парни вышли, шумно, со смехом, довольные. С мокрыми волосами, уложенными расческой. Хозяйка пошла внутрь прибраться, и Марат понял - пора. Самое время затаится в укромном месте, пока помывшиеся пьют чай под впечатлением. Как бы нехотя поднялся и вышел из дома.
Он наблюдал, как закончилась уборка, как девчонки направились внутрь, слышал щелчок металлической щеколды.
Выждав еще немного, мягко, по-кошачьи пробрался в укромное место. Опять предательски хрустел валежник, и Марат будто летел над ним. Вот и заветное окошко. Незашторено. Ура.. ура...
Темнело, но было только начало и он присел рядом, потом привстал на трясущихся ногах и с краю, под углом заглянул внутрь.
То, что увидел - возбудило, но не столько обнаженными телами, сколько самой таинственностью, первичностью и риском происходящего. И неизвестно чего было больше, риска или вожделения. Тела так себе, не очень. Мокрые, распущенные волосы, фигуры, явно не модельные, не из журналов, которые хранились у него в столе в потайном месте, даже больше, какие-то расползающиеся или угловатые не внушающие должного оптимизма.
Он еще несколько раз привставал, заглядывал внутрь, все больше разочаровываясь. Когда решил, что хватит, что удовольствие сомнительное, тревожно, и чепуха, что пора и честь знать, пока никто не застукал, вдруг услышал знакомый треск валежника. Сердце рвануло в стороны и он присев нырнул в малину, стараясь забраться поглубже.
Отдышавшись, Марат убрал мешающие листья и разглядел старосту своей группы. Тот вышел из-за бани так же осторожно, будто балетный, а сейчас, как и он приседал под окошком. Длинный такой, несуразный, с вытянутым лицом и приоткрытым ртом. Издали смотрелось смешно и неприлично, даже гадко. Марат подумал, что и возможно он выглядел так же безобразно, если бы кто-то со стороны спалил. И хорошо, что никто не застукал. Сейчас этот чудик исчезнет, и он спокойно выйдет из укрытия, приведет себя в порядок, сделает вид, что ходил по нужде, или искал оставшуюся одинокую антоновку.
Но снова раздался треск валежника, и староста, пригнувшись, нырнул в малину, чуть поодаль. Через секунду их глаза встретились и расширились до размера блюдца.
- А ты что здесь делаешь? - прошипел долговязый.
- Малину собираю, - ответил Марат
- Тоже мне время нашел, сказал староста, оглядывая пустые ветки, - Видел меня?
- Видел.
- Тоже, небось, подглядывал?
- Чье бы мычало, - сплюнул Федор.
Из-за угла появился парторг курса. Тоже студент, но годков под тридцать, после армии, плотного телосложения, с глубокими залысинами на вьющейся белой голове. Он стал напротив окошка, потом отвернулся, прикрыв лицо бушлатом, прикурил, яркий огонек запрыгал в темноте. Классическая картина - человек собирал грибы или валил лес и решил передохнуть в тиши природы. Движения основательные, широкие, хозяйские. Делал все степенно, не прижимаясь и не таясь, будто забрел случайно, а здесь такое, типа - цирк. Вот, шел себе мимо, и увидел, и прошел бы, но хохма. Только про мимо никак не получалось. Не то место, где мимо ходят.
И Марат вдруг вспомнил, как декан, распекая его за пропуск лекции, обратился к парторгу, этому самому, портящему сейчас зрение и легкие, который оказался рядом:
- А что по этому поводу думают молодые коммунисты?
Тот сделал каменное лицо, щеки покрылись красным румянцем, не от стыда, а от гордости. Скулы заиграли мучительными раздумьями.
- Я считаю, - он подбирал правильные слова, - Считаю, что комсомол - начальная школа коммунизма, и член ВЛКСМ должен прилагать максимум усилий для реализации идей, возложенных партией. А это значит, в первую очередь - хорошо учиться, не пропускать занятий, быть достойным примером и бла, бла, бла...
От этих речей тошнило, а еще обиднее, что это говорил твой сокурсник, которого до этого считал вполне приличным. Даже несколько раз выпивали.
Понятно, выслуживаться, но все эти мертвые слова, от которых тянуло ложью и цинизмом, этот голосовой нафталин, мимика лица, где, для общей картины, не хватало сломать сигарету в пылу гнева, до табака сломать.
Тогда Марат получил выговор, по комсомольской линии, хотя все могло закончится обычным предупреждением. Декан так и спросил молодого парторга:
- Как вы считаете, Вадим... Как по батюшке?
- Ник... Николаич, - от неожиданности подавился тот.
- Как вы считаете Вадим Николаевич?...
И это обращение на вы, и по имени отчеству, сделали свое дело.
"Вадим Николаич" вытянулся саблей, с легким прогибом назад, вроде турецкого ятагана. Повзрослевший "павлик морозов", раздавшийся вширь, и вверх с начинающимися симптомами геморроя.
- Надо выговор объявить, - выстрелил он, будто шар внутри лопнул.
- Да, и на комсомольском собрании пропесочить, - добавил декан.
Ноги затекали, и Марат подумал, что долго так не выдержит. Сосед тоже елозил. Неуютно. Но все закончилось непредвиденно быстро.
Выдала папироска. Горела, сволочь, ярко в быстро наступившей темноте.
Никто не слышал, как отворилась дверь предбанника, как вышла нимфа, укутанная в полотенце с мокрыми волосами. Потом в парторга полетел ушат холодной воды.
- Ты чего, - отряхивая промокшую одежду, засмеялся тот, пытаясь за смехом скрыть неожиданное унижение.
- А ничего, - ответила нимфа и скрылась за углом бани.
По идее в тот момент должны были выйти прятавшиеся в малине, непринужденно так, застегивая ширинки, и коротко сказать: Здрасьте".
- Ладно мы, но этот старый извращенец, - сказал староста, - Весь кайф сломал.
- Сука, - подтвердил Марат.
Парторг ушел, они немного подождали и выбрались из укрытия. Отряхнулись. Марат сорвал подсохшее яблоко. Надкусил, выплюнул. Вроде сладкое, но что-то не то. Потом, там где хворост, дружно поссали, не договариваясь, шумно, не прячась, чтобы, в случае чего видели другие, что они не эти, а при деле, по нужде.
Парторг во дворе не было, видно ретировался. Они слышали лишь конец разговора:
-... А кто его знает. Говорит воду пил из ведра, не удержал.
Они знали "про воду из ведра", но не стали выдавать себя. Скоро выйдут девчонки и, если захотят, поделятся. Им-то до этого какое дело, до парторгов с их фантазиями и до бань, с голыми девицами.
- Расскажут, небось, - весело подмигнул староста.
- Кто его знает, - ответил Марат, представляя себя на месте парторга.
Потом был Иглс из тянущего ленту двухкассетника. Ну, эта - оn a dark desert highway. И портвейн из граненых стаканов, кружек и хорошая компания вместе парторгом. И хотя первая шла неуютно, с некими сомнениями, вторая проще, а на третьей начинающий коммунист был вообще прощен, поскольку произносил задиристые тосты и веселил присутствующих. Да и ситуация была стремная, и бабы не те, думал Марат и было уже вовсе не стыдно, и мысли были другие, домашние, теплые.
- Вот была бы хохма, если бы мы сейчас про баню анекдот выдали?
Староста плыл. Пил, не пропуская, лицо раскраснелось. Он толкнул Марата в бок, заговорщически.