Утром папа варил манную кашу. Сквозь полудрему - звук кастрюль - льющаяся вода, дверцы кухонной секции.
Лето - время, когда жизнь удивительна, прекрасна и все еще впереди, и мысли, про самое главное, что должен сделать или должно случиться, для чего родился и живешь, ведь бывает счастье неожиданное, незапланированное. Когда тебе тринадцать - любить не перелюбить - новый день, друзья во дворе, с которыми до седых волос - клятвы всякие и одноклассница из соседнего подъезда, и чтобы ты один в нее, а друзья в ее подруг или еще кого, но она твоя, и конечно тысячу увлечений.
Квартира наполняется утренним солнцем. Золото проникает сквозь шторы, ложится на пол, обои, забиралось в приоткрытый шкаф. Все кажется удивительным и сон чем-то лишним, придуманным. Но просыпаться в любое время, без окрика, такое счастье. И эти звуки на кухне, как музыка зарождающегося дня.
За окном голоса мальчишек, ранняя рань и уже. А они, как эхо, по двору. И хочется тоже быстрее - трико или шорты, майку какую и кеды, с надорванными краями, полные песка. Скорее на улицу, там уже кипят дела и как без меня, ведь не последний, вроде. Но папина каша. Без каши не отпустит. Да и ладно.
Вставал он рано, курил, читал газеты, за которыми ходил к самому открытию в ближайший ларек, мы еще спали. Но главное каша, он успевал и получалась, что надо - жидкая, на молоке и много масла, как любили.
Улица на целый день. Это наше. Площадка во дворе, ближайший лес - островок, что остался после застроек или путешествие по району. Мама брала отпуск позже, не намного, но позже. Мы не интересовались причиной. Мы вообще не интересовались их делами. Мама с папой есть - что еще надо. Все, как у всех. И он по утрам с нами, на кухне. Шумит, здорово. Не мешал. И мама после работы, уставшая, а папа к ней - женушка, там рыба и суп куриный и раздевайся. Слово то, какое - женушка. Нравились ему противные слова, и ко всем женщинам он так, слащаво - жанчинка, марийка. Брррр. Но мама была не против, когда про нее.
Потом шел брать жареную мойву или камбалу, которую завозили позже. В каждом магазине, что возле нас, у него были "свои" люди. Заходил в продуктовый и спрашивал: "Сегодня будет? Когда"? Продавщицам он нравился. Маме тоже, но ревновала она его. К каждому столбу и за противные слова тоже.
Мы рыбу любили просто с хлебом - трое мужиков за столом, и мойва, в промасленной бумаге. Спинка, бочки, скелетик на тарелку. С камбалой все серьезнее, но примерно то же самое...
Вроде недавно было, вроде давно. Чищу камбалу, вспоминаю. Время - мгновение. Лето уже не то, хоть бывает и жарче. Видно все хорошее, о чем думали тогда, пролетело скорым поездом, за лесопосадкой. Где-то рядом, само собой. Жизнь видно в другом, в чем, мы так и не поняли. Да и многие, уверен, не поняли. Или мечтали неправильно, о большом, а она в маленьких, обычных деталях, как эта рыба, что сейчас под ножом. Вот, пожарю, наемся, а потом спать. Во сне люди растут. А еще может что-то присниться.
То солнце, из детства, не переместилось во времени, и ощущение счастья осталось там же. И мы давно не растем, и зеркало напрягает - в нем не я, кто-то чужой - смотрит и думает моими мыслями, но чужой. И друзья исчезли. Однажды взяли и исчезли. Или я исчез? А солнце, оно не само по себе, оно с нашими мыслями и мечтаниями. Не хочет через пространство, за повторяющейся осенью.
А может сесть за руль. Сто пятьдесят километров. По узкому асфальту. Упасть в озеро, то, что с чистой водой, до самого дна. Знаю такое. Руки и ноги вразброс, на лице улыбка и глаза прикрыты. Пласт воды, песчаное дно и мальки прямо подо мной, успокоились, не боятся. А вечером костер и много комаров и мясо с привкусом крови.