Время странное - веселое, даже безбашенное. Деньги водятся. Бизнес движется сам по себе, как с горки, вне зависимости от мелких обстоятельств, по законам взаимных притяжений, неподвижного кислорода, застрявшего во времени, потоками факсов, телефонных разговоров и не занимает много времени. Две - три сделки в месяц гарантируют неплохой достаток.
В ту пору они любили ходить на рынок. Тогда его только отгрохали - на краю города, огромный, с торговыми рядами, павильонами, разнообразием вещей, привезенных из Европы, Китая, или исполненных в местных подвалах доморощенными энтузиастами с красивыми нашивками и ярлыками. Здесь все челноки, или почти все на одном асфальте, за одним забором.
Друзья любили делать мелкие покупки, не забывая жен. Но больше всего их прельщали всевозможные кафе, забегаловки, запах шашлыков, величиной с добрый кулак. Умели здесь мясо исполнять. На воздухе, в любую погоду, кроме дождя. Именно это обстоятельство - размер порций, запах заставлял замирать у мангалов, будто околдованных и следить за процессом.
Они ходили по рядам, приценивались, перебрасывались фразами, потом Дима говорил, как бы, между прочим:
- Может пора перекусить.
С надеждой, некой усталостью, словно уже отбарабанил сложный договор.
- Рановато, только одиннадцать.
Василий был более осмотрительный. Шашлык - это не только мясо, но и водка. Для них всегда, а отказаться, не поддержать - неудобно.
- Да ладно, смотри какие куски, вырезка. И всего по пятьдесят грамм накатим.
И тянул в ту сторону.
Они усаживались за летний столик из пластика, в красные пластиковые стулья, в тень большого зонтика с надписью Кока-кола, сбрасывали салфеткой оставшиеся крошки. Солнце набирало высоту и уже резало глаза. Потом звучал голос человека в коротком, белом халате без рукавов, похожем на манишку:
- Вам?
Здесь все по-деловому, как и сам полухалат - коротко и конкретно - бизнес со своим сленгом и пониманием. Три столика, один под зонтом. За этим строго следит тот, что у мангала и если, допустим, мама с ребенком, с вафелькой там или водичкой, которому снимают бейсболку и лохматят взмокшие от жары волосы, то ничего. В другом случае можно услышать нелестные выражения. Но больше выбивает не сама грубость а сомнение, с вызовом, такое:
- Заказывать будете?
Будто он знает нечто про тебя, мол - или заказывай, или проходи мимо, человек хороший. Здесь не место для перекуров.
Человек в белой манишке четко определял момент, чувствовал - по позам, одежде, лицам. Например, эти двое выглядели правильно. Развязано. С добротными часами, вне времени, без глупых вопросов - про цену или свежесть мяса.
Они кивают человеку, тот отвечает: "Секундочку". И Дима говорит:
- По пятьдесят грамм? - а на лице улыбка.
Василий ежится. Во рту странный привкус, как переживание чего-то давнего, какой-то металл. Кстати, что за вкус у железа? Не ножа, вилки, а чугунной болванки или рельса. Непонятное ощущение, будто капелька мозга опустилась на язык. А его вкус, какой? Аккуратно сплюнул. Она, капелька, все равно внутри, расплывается, но там ничего, ни росинки, это как думать про чугун, чертовщина. Но главное новый день не отличается от предыдущего, что поза - лишь поза, ну и что, если вчера сказал себе - больше, ни грамма, перерыв, что сегодня не судьба. Это вчера, а сегодня новый день, другие люди, иные картинки. Вроде те, но не совсем. И солнце не такое, как вчера, и облака, которых сегодня нет, только испарина.
- Давай по сотке, - говорит Василий, - Только бегать потом, если пятьдесят.
Дима уходит, не спрашивая, про деньги или прочее, это мелочи. Просто встает, кряхтит, как старик, для виду - ведь все начинался неплохо, особенно для него, и уходит.
Мясо отменное - сочное, в полной готовности.
- Вот как они так прожаривают огромный кусок, - возмущается Дима, врезаясь зубами в горячую свиную вырезку, - Ни кровинки, не подгоревшей корочки.
- Круто, - говорит Василий и чувствует, как выпитая водка берет верх над вчерашней.
- У тебя на даче так не получалось.
- Если бы не пили, получилось бы.
- Возможно.
- Ты же пошел пьяный купаться и чуть не утонул.
- Да ладно, не утонул я, - смеется, - Нахлебался воды, немного.
- И мы тебя тащили.
- Я бы сам вышел.
- Может быть, но нахлебался.
- Нахлебался.
- Вот и подгорели.
Мимо люди, спешат, оглядываются, озабочены. У всех разный ритм, в основном стремительный, у продавцов наоборот, вальяжный, некоторые пытаются загорать, обнажают плечи, руки, и птицы здесь особенные, зевающие. У друзей другая задача. Без суеты и ограничений.
Шашлычник размахивает фанеркой, так, что краснеют угольки и запах разлетается далеко.
- Интересно, сколько они зарабатывают? - спрашивает Дима.
- Черт их знает, но с мясом приличный геморрой. Да и портится быстро в такую жару.
- Если в соусе, то может постоять.
- В соусе да, если на уксусе, но у них с майонезом. Как тебе эта?
Проходит блондинка - длинные волосы, обтягивающие джинсы, внешне неприступная.
- Ничего, - отвечает Дима и цыкает зубом.
Рассматривать девчонок - хорошее занятие. В детстве машины, мотоциклы, сейчас чуть усложнилось или упростилось. Черт его знает. Девчонки тоже круто. За рулем - сухой закон. А здесь - расслабляйся, кайфуй.
- Шеф, зубочистка есть? - спрашивает Дима человека в манишке и снова цыкает зубом.
Потом вытирают лицо салфетками, уже стоя допивали колу и идут бродить по территории. Тряпки их слабость. Не то, чтобы очень, но одеться с иголочки любят. Джинсы, ботиночки, куртки, майки, рубашки - чуть не ежедневно обновки в гардероб.
- Моя вообще оборзела, - говорит Василий, когда остановились у палатки с брюками.
Дима щупает ткань, примеряется - знает толк.
- Говорит - ты пропиваешь деньги. Не твои же, отвечаю. А она в слезы.
- И что? - спрашивает Дима, так, для проформы, не отрываясь от занятия.
- Иду к себе в комнату, достаю из заначки двадцатку. У той уже слезы прошли, чувствую, прислушивается у себя. На - говорю. Та в истерику - что мне твоя двадцатка? Иду обратно, меняю на полтинник. Опять недовольна, но голос уже более мягкий, вычитывает беззлобно. Тогда возвращаюсь, меняю на сотку. Вот здесь наступает понимание, довольная, только добавляет - дай мне и те деньги, а то пропьешь все равно. Дал. Веселая, типа вали, куда хочешь.
- Сто семьдесят баксов мало, - говорит Дима и уже продавцу, - Можно посмотреть?
- Да, вот шторка, померяйте, - говорит крупная женщина.
Дима входит в палатку, товарищ следом.
- Так я ей и позавчера давал и раньше. Каждый день что-то даю, - говорит Василий.
Дима уже надел штаны. Худой, длинноногий. Его размер поймать трудно.
- Ну как? - спрашивает он.
- Вроде неплохо, - говорит Василий, - Только немного складки на заднице.
- Что вы, это не складки, - встревает продавщица, - Это такая модель, и где вы видели брюки без единой складки?
Дима переодевается в привычное и говорит с сожалением:
- Еще пройдем по рынку, поищем, если ничего, то заберу.
Мягкий отказ. Кто будет искать потом эту палатку в тысяче других? И Дима это знает и продавец, но такие правила игры.
Когда они отходят, Дима закуривает:
- Хочу пошить пальто. Длинное, фетровое, кепку уже прикупил. Ткань нужно под цвет подобрать. Там черная, с легким синим отливом.
- Пальто - не мое, - говорит Василий, - Неудобно.
- Мне нравится. Может еще по сотке?
В глазах появляются чертики, блестят черной шерстью, пляшут.
Заходят во вьетнамское кафе, по дороге. Заказывают суп - лапшу, котлеты, водку и колу.
- Никогда не ел этого, - говорит Василий.
- Я тоже.
Суп покрыт луком, молодыми головками, так, что не видно жидкости. Под слоем свежей зелени широкая плоская лапша, дальше - в палец толщиной специи на самом дне.
- Надо водочки, - говорит Василий, - Тревожно.
- Обязательно.
Дима разливает.
- А я лук люблю, - говорит он.
Когда переходят к котлетам, Василий морщится:
- Не чувствую вкуса. То есть ощущение перца и приправ, а хочется мясо чувствовать. Будто перец живой ешь. Совсем непонятно.
- А мне ничего, - говорит Дима, - Съедобно.
- Тебе все съедобно. Ты и курицу объедаешь до блеска. Кости, хоть в палеонтологический музей. Как так можно?
- Все хрящики высасываю, - с удовольствием говорит Дима, гордится и разливает водку.
- Как из голодного края.
- Ты бы прошел армию, как я - пять лет отпахал, а сейчас домашние достают.
Про армию это известная тема, все уши прожужжал, особенно под бутылочку - как учился в вертолетном, потом выгнали за драку и сразу в армию. Итого - пять лет в сапогах. И про домашних известно. Поругается со своей и уходит к маме, а та - ни в какую. Возвращайся к семье. Но как возвращаться, когда выпивший? А мать стоит на своем - возвращайся, если не уйдешь, к холодильнику не подходи. Строго так.
- Ну и я принципиальный, - говорит Дима, - Не подхожу. Сижу в комнате, только в туалет и покурить.
Он вновь заводит старую песню.
- Ложусь спать голодным, а ночью пробираюсь к холодильнику, тихонько открываю, вылавливаю из кастрюли кусок мяса или осторожно лезу на антресоль, где хранятся запасы - соления, рыбные консервы. Беру шпроты или там еще что-нибудь, закрываюсь в комнате и ем. А утром снова не выхожу. Только в туалет и воды попить. Мама думает, что голодовка затянулась и оттаивает, а я до вечера держусь.
Эта история рассказывается не раз, потому и не вызывает интереса. Они выходят из кафе, солнце в полной силе. Небо прозрачное, с легкой дымкой, которая может и не дымка, а результат оптической боли глаз.
- Шашлык все же лучше, - говорит Дима.
- Однозначно.
Это намек на будущее, то, чем они займутся позже.
Проходят мимо обувной лавки, останавливаются.
- Как тебе эти? - говорит Василий.
Туфли на самом деле оригинальные - темно-бардовые, под крокодила, с приплюснутыми носами.
Дима берет в руки, крутит, пробует кожу, гнет супинатор.
- Неплохо. А носки у вас есть? - спрашивает молодого человека.
- Через две палатки, направо, - говорит тот.
Идут за носками.
- Грибок, ноги потеют и запах, - говорит Дима, - Мою, по два раза на день.
- Чего не лечишь?
- Пробовал, не помогает.
Василий сомневается, это еще одна надоевшая история, как и армия. Когда он ночует у него, после крупного возлияния, забывая помыть ноги, утром запах, задохнуться. Но убеждать - пустое. Это не его дело.
Они выбирают носки, классические, черные, несмотря на лето. Черный цвет - лучший. И состав хороший, чтобы воздух пропускали, правильный с добавлением синтетики, а основа хлопок, без единого рисунка. Потом возвращаются к продавцу. Меряют. Нравятся.
- То, что нужно, - говорит Дима, - Беру.
Решения принимаются быстро. Мелкие сомнения значения не имеют. Да и о чем переживать - о лишней паре обуви к тем, что уже стоят в коробках в углу комнаты.
- Я тоже возьму.
Еще они покупают джинсы, оба - один классические, другой черные. Потом рубашку в крупную клетку - Дима. Василий куртку, легкую, летнюю. В руках пакеты.
- Надо передохнуть, - говорит Василий. - Натаскались.
- Неплохо бы.
- К китайцам не пойдем, ну их. До сих пор перец и лук в желудке колом стоит. Надо перебить горечь.
Новые туфли уже на ногах, смотрятся отменно, и вроде ничего не нарезает, как это часто бывает. И оба товарища, как братья - близнецы, идут, иногда поглядывают вниз. Дима несколько раз останавливается и поправляет - то сбившийся носок, то что-то оттирает на лаке. В общем, нравится приобретение.
Шашлыки ближе к выходу. Есть и в других местах, но к выходу точно. Пришедший сюда должен сразу подкрепиться, что на самом деле и происходит, как бы отметить прибытие и на выходе набраться сил. Продумано, рынок огромный.
Возвращаются на тоже место. Немного устали. Сейчас это чувствуется. Привычное: "Вам"? Он, конечно, узнал утренних посетителей. Эти не спорят и от сдачи отказались. Дима опять за водочкой.
- Возьми пару рублей, - говорит Василий.
Тот лишь машет рукой, типа - не смеши. Хороший он, думает Василий. Не жадный, пьет, правда, много, а так хороший. Сам себя считает умеющим остановиться или держать в руках.
Ноги вытянуты, усталые, новенькие туфли блестят. Солнышко. Кругом пестрит от всевозможных товаров, расцветок, будто пространство окунули в яркую акварель, где-то слышна музыка и шашлык с запахом огня щекочет нос. Но дело сделано, больше ничего не хочется, последний аккорд.
- Надо что-то нашим купить, для отмазки - фен, какой или скороварку, - говорит Василий.
- Купи тряпку?
- Не попаду, там мерить нужно. На тряпки лучше денег дать. А то скандала еще больше, когда не то. Потом менять, искать, где взял.
- А фен тоже скандал. У мой уже три. Хорошо, что с мамашей укатила на дачу. Ничего покупать не надо.
Дима потягивается и улыбается своей широкой улыбкой.
Уже в такси:
- Помнишь, как поймали здесь собаку?
- Конечно.
- Ходили с ней, потом повезли к твоим.
- Хорошая собака. Пристроили. Но вначале дали колонку в газету и на рынке развесили, что нашли. Никто не объявился. Боксер. Жил больше недели у родителей. Хороший такой, спокойный или испуганный.
- Помню. В прошлом году. Тогда круто зажигали.
Да, - бурчит Василий и слегка прикрывает глаза. Машина плавно покачивается, будто колыбель.
Следующим утром они встречаются на остановке, где маршрутки до рынка и такси. Вначале созвонились, еще из дому. Больших дел нет. Потом в офис - все тихо, спокойно. Вера, несущая боевое дежурство постоянным присутствием, говорит, что пришли какие-то факсы, зачитала.
- В печку, - говорит Василий, - Сегодня мы снова в разъездах. Будем позванивать. Так что, сама понимаешь.
- Хорошо.
Она понимает. Ее дело не рассуждать, а вовремя получать деньги в оговоренные дни. А ежовые рукавицы молодых парней, думающих, что начальники, не такие и колючие. Для проформы.
- Сегодня шашлыки не будем, что-то вчера переели, ночь не спал, изжога, - говорит Дима, потом водителю, - У вас можно курить?
- Курите.
- Время покажет, - говорит Василий.
Он знает, что у товарища все меняется после первой рюмки - планы и настроения. Да и есть ли там планы, одна чепуха.
- Как твоя, - спрашивает Дима.
- Ничего, откупился. Сотка. Все тихо. Как обычно.
За окном мелькает город, пролетают витрины, дома, силуэты. На работу уже поздно, но все равно люди спешат, движение, жизнь. Все спешат, кроме тех, что на остановках. Но и они сейчас поедут, дождутся нужного номера и поедут. Дома вдоль стеной, отбрасывают длинные тени, наползающие на проспект. С другой стороны уже солнце.
- Туфли странные, совершенно новые носки, те, что вчера купили, а на большом пальце дыра, - говорит Дима, буднично. Молчать неудобно. Не на похороны же.
- У меня тоже. Видно скос неправильный. Оригинальный, чертяка, но лишний.
- Видно.
Выходят у рынка, с тыльной стороны. Сюда подъезд ближе. То же солнце с утра, будто ничего не менялось после вчерашнего. Людей всасывает воронкой узкий проход.
Возле мангала их узнают, так, без эмоций, но интенсивность работы фанерки возрастает. Все в коротком: "Вам". Звучит нежно и с оптимизмом, даже с какой-то любовью. Очень не дешевое это баловство. И в белой манишке знает. Дима уходит за водкой.
- Смотри, вчерашние носки порвались и эти, совсем новые, утром надел, - печально говорит Василий.