Он летел к ней на расправленных крыльях любви и желания, меняя вокзалы, автобусы, сверяя расписания рейсов в пропахших людской плотью залах ожидания, глотая на ходу буфетные пирожки и сладкую газировку. Совсем скоро они должны были стать мужем и женой, а пока разные институты, совершенно незнакомые люди удивительно буднично, почти механически развели их по дальним уголкам небольшой страны. Списки производственной практики, вывешенные на стенде возле деканата, были как приговор и не обращали внимания на ее набухшие слезами глаза, на тихую беззвучную мольбу: "О, боже, боже"! Он же воспринимал все стоически, по-мужски, но с легкой дрожью внутри.
Скучать они начали сразу, как только водитель междугороднего "Икаруса" закрыл дверь и их лица, разделенные стеклом стали удаляться друг от друга, превращая недавнее целое, неразрывное в провожающих и пассажиров.
В первый же вечер она написала ему длинное предлинное письмо, как доехала, как устроилась, как приняло местное руководство, как подселили к пожилой, одинокой женщине, сдающей комнату приезжим, как скучает, как любит, как ждет встречи. Она писала ему много и часто, что заведует местной библиотекой с кладезю удивительных фолиантов, расставленных в алфавитном порядке на нескольких деревянных стеллажах. Фолиантов не по ценности и значимости, а по состоянию растрепанных и проклеенных пергаментной бумагой страниц и переплетов, про жизнь простой деревни, про парное молоко, которое она научилась пить по утрам и про многое другое, что явилось для нее открытием после двадцати лет прожитых в городе. Потом сообщала, как коротает время, как увлечена работой, как приятно быть среди удивительных "мопасанов", "чеховых", "толстых", "хэмингуэев" и других великих, которых она наконец-то поняла и, по-новому ощутила, находясь далеко от дома. Как каждый вечер берет новую книжку и старается проглотить ее за ночь, чтобы не думать о разлуке.
Когда он вошел в библиотеку расположенную в самом центре небольшого поселка, то сразу увидел ее, в простеньком платьице, с собранными в хвост волосами, такую родную и желанную. Она ждала его каждый день и уже устала ждать, постоянно облачаясь в праздничные наряды, помня единственную фразу их телефонного разговора, когда до боли знакомый, странный, как эхо, голос в трубке сказал: "Через неделю приеду", - и она уже не слышала больше ничего. И вот, как назло, он застал ее в таком обычном виде. Он же, не обращая внимания на нее непонятное оцепенение, просто сгреб любимую в охапку.
Когда закончились объятия, а череда накопившихся слов и поцелуев лишь усилили естественное желание, он ее захотел прямо здесь в этом пропахшем сыростью и гниением помещении. Она, конечно могла закрыть библиотеку, сослаться на плохое самочувствие или прямо сообщить руководству, что приехал жених и ее наверняка бы поняли, хитро подмигнув на дорожку. Они пошли бы на природу - в лес, к речке или куда-нибудь еще, главное чтобы вместе, но он захотел ее здесь и сейчас и она, истосковавшись по нему, была вовсе не против...
- Знаете, все было ничего, никто не зашел, чего я крайне боялся. Меня беспокоил специфический запах, исходящий от нас.
Михаил закончил свой рассказ, выпил пропущенную рюмку и романтично затянулся сигаретой, впадая в некое блаженство.
От последних слов рассказчика гости неожиданно воспрянули, будто пробудились после дремоты, но сидели молча, то ли утомившись от выпитого, а может разомлев от непростительно жирных закусок, распирающих рубашки на заметных животиках. Их лица отражали лишь легкое недоумение от услышанного, и они вдруг стали про себя думать об этом загадочном специфическом запахе, о его причинах, природе и сложностях бытия молодых.
- Так, ребятки, вот еще курочка запеченная, а то вы что-то загрустили.
В комнату вошла симпатичная, но уже тронутая возрастом женщина.