Мама говорит: после еды работать нельзя, пусть жирок завяжется. И добавляет: дай детям отдохнуть. То есть, если сам дурак, не понимаешь, иди и вкалывай.
Мама говорит: мы положили тебе лучший кусок, смотри ни одной жиринки или жилочки. Папа слушает и со свистом обсасывает огромную кость. Если бы дома была собака, она бы слюной зашлась. А интересно, если бы была. Но мама не терпит собак и котов, а папе все равно.
Мама говорит: почему без шапки и шея расхристана. Вы посмотрите, он вообще без шарфа. И делает руками, как в церкви. Я в церкви не был, но всегда представлял как там по-особенному.
Мама говорит: какой же ты двуличный. Это папе, когда тот после праздника и гости уже ушли, и противно улыбается. Впрочем, до папы не сразу доходит и тогда он меняется в лице: Кто?... Я? ... - растягивает слова. Как будто в квартире есть ещё кто-то двуличный. Здесь только я, брат и мама.
Мама говорит: почему у тебя тройки в дневнике? Трудно учиться лучше? Начинаю расстраиваться. Не сильно. Чуть пелена на глаза. Горько за себя, судьбу и вообще. Он меня по голове все время бьёт, потому и запомнить не могу. Он - это брат. Тут слезы ручьем. Знаете, неприятно. Наши игры часто заходят далеко. Так далеко, что разбита люстра и стекло в серванте. Стекло папа поменял, только получилось без фирменной ручки, как раньше. А люстра долго пугала гостей оголенными цоколями. А потом мама купила что-то под хрусталь.
Мама говорит: пора тебе, то есть, мне, купить новые штаны, а еще ботинки. И я жду выходного. Потому что ходить в будни после школы неправильно, а еще хуже, после маминой работы. Нравятся обновки, тогда девчонки смотрят хоть и делают вид, что не замечают. Но с мамой по магазинам не люблю. Она ни одной очереди не пропустит, во все отделы зайдет, даже в самые противные с коврами и скатертями. А это хуже даже двойки в дневнике. Много хуже.
Мама говорит: у всех дети, как дети, а у меня одно наказание. Где вы так долго шлялись, мы с папой уже весь двор и район оббегали. Ночь на улице. Какая ночь? Только полдесятого. И мы молчим, и мама все больше заводится, пока не переходит на крик. Тогда папа начинает вытягивать ремень из запасных штанов, а мама сначала бледнеет, а потом как курица раскрывает руки-крылья. А мы сделали такой классный шалаш в лесопосадке. Завтра надо проверить, не разбурил ли кто.
Мама говорит: зачем развели костер в квартире. Но мы же в металлической банке? А если бы что-то загорелось. Мы контролировали. А костер зачем? Не знаем. А почему под диван запихнули остатки. Не знаем. Зачем так много вопросов, если и так все понятно. Костер это круто. Скандал от одной газеты. А для настоящего костра по лестнице спускаться́ и куда-то идти.
Мама говорит: ты ничего не понимаешь. И глаза хитрые особенные. Папа закрылся газетой, а когда мама настаивает, тот шипит, как змея из Клуба путешественников и упорно не смотрит на новый ковер. Как она его приволокла, непонятно. С ее-то ростом и на целый пол.
Мама говорит - привидений не существует. Но мы с братом все равно рассказываем страшные истории, а потом трясемся от каждого шороха. Особенно боюсь тех, что под кроватью и в скрипучем шкафу.
Брат говорит: давайте эту рыбу пустим в ванную. Карп с матовыми глазами вдруг оживает и из серебристого превращается в серую змею с вертким хвостом, если смотреть сверху. Тогда брат берет удочку и говорит: попробую поймать. А мама противится: не мучайте. Надо ее ударить по голове и солью присыпать.
Мама говорит: надо к зубному. Терпеть твои стоны уже нет сил. Думает, у меня они есть. Но врач с его железками и жужжащей машинкой в сто раз страшнее.
Папа говорит: лучше бы ты так учился, как в футбол играешь. А мама говорит: что ты к ребенку пристал. Иди, сынок, покушай. В школе, небось, на одних булочках.
Папа говорит: игра на гитаре ни к чему не приведет. То есть, ни к чему хорошему. И эти волосы до плеч, и сделай эти визги потише. А мама молчит. Видно с папой соглашается. Но когда нужно скажет - отцепись от детей. Они молодые. А папа скажет - вот я был молодым и начнет про свое детство, где кони, поле, а потом война. А мама скажет - сейчас не война. И закроет плотно дверь.
Папа говорит: всю водку не выпьешь. А я думаю - и всех денег не заработаешь. И еще всех девушек не это. Ну, понимаете. Про девушек приятно. После этого голова не болит, хоть и не пробовал пока.
Мама говорит: детям дам клубничное варенье. Папа ни в какую. Лучше мед отдай - говорит. Папа любит клубничное варенье с чаем и мед любит. Но варенье больше. Он не жадный. Но с вареньем что-то непонятное.
А потом проходит время и ничего не меняется.
Мама говорит: не стригись коротко. Некрасиво. А как я должен стричься, если уже божественная лысина с вертолетный аэродром. Думаешь, с волосами красиво? Красиво. Это потому что не видишь сверху.
Мама говорит: тебе нужны мои советы. Нужны, и все. А я говорю: мне хочется разогнаться на этой чертовой машине, и врезаться в огромное дерево. Быстро разогнаться. А мама настаивает - нужны. Вот, если бы папа... А что папа. И мы замолкаем.
Мама говорит: скоро уже. Что скоро? Все. Что все? Все, говорит. И я понимаю. А что говорить? Проще молчать. У нее слишком много морщин.