Сама виновата - нужно было отказаться от участка Нины Тимофеевны. Поди, Ксения не единственный молодой специалист в больнице, на которого можно взвалить обслуживание территории отпускников. Польстилась на то, что район Нины Тимофеевны невелик, да и рядышком со своим. А вот про то, что пожилую медичку прозвали "сестрой смерти", и не зря, между прочим, не подумала. Так что придётся терпеть. Тем более что доплата за работу поможет решить проблему новых зимних сапожек.

Но подумать только - семь раковых больных! Ладно, если, к примеру, инсультники или тяжёлые старики. Такие и у Ксюши, и у любой патронажной сестры есть. А тут...

Нина Тимофеевна, передавая участок, щебетала, не глядя в глаза:

- Разок уколешь, лучше в конце дня, и свободна. В другое время пусть скорую вызывают. Воронцовы перекусить предложат, вот тебе и ужин, самой готовить не придётся. У Колчиных зятёк - торгаш, пустая не уйдёшь: фруктов дадут, конфет. Сабитовы за выходные конвертики сунут - бери, да не вздумай сказать, что нам поликлиника субботу и воскресенье оплачивает.

Ксюша поморщилась: разве можно "перекусить" под гнусавые стоны умирающего в квартире, где не продохнуть от тяжёлого, липкого запаха!

И вообще, боль и отчаяние чувствуются ещё в подъезде, в котором есть больной в терминальной стадии.Не раз доводилось ощущать мерзкое присутствие смертельной хвори - вязкое, беспросветное и холодное. И как только соседи, которые ездят в лифте, поднимаются по лестницам, едят, спят, живут рядом с могильной тоской, не замечают всего этого! Не зря же создаются хосписы... Они нужны не только умирающим, но и здоровым.

В правом подреберье кольнуло. Вот ведь беда: в последнее время стали тревожить неясные боли, тошнота и слабость. Ксюша даже поговорила с участковым терапевтом и сдала анализы. Оказалось, что всё нормально. "Это мнительность, - заявила врачиха. - Работа такая у тебя. Потом привыкнешь, не станешь обращать внимание".

На автобусной остановке - непривычное безлюдье, только одна бабка с тростью. Ксюша равнодушно скользнула взглядом по землистому лицу, трясшейся руке, которая вцепилась в ручку трости. Ну что за люди! Занедужил - сиди дома. Нет, таскаются по улицам, распространяют хворь. Ведь давно известно, что самые страшные болезни имеют вирусную природу - рак, к примеру. А уж вирусология - одна из самых загадочных наук.

Подъехал автобус, Ксения взялась левой рукой за поручень, как вдруг запястья коснулись холодные пальцы. Больная бабка явно хотела, чтобы ей помогли забраться в автобус. Из-под низко надвинутой шляпы умоляюще глянули "рыбьи" глаза, синие губы жалостно скривились. А изо рта окатило волной тухлого запаха.

Ксюша было отвернулась, но всё же подхватила старуху под локоть и втянула в автобус. Внутренне содрогнулась от ощущения, что запачкалась чем-то, исходящим от бабки. Ничего, дома отмоется. Если можно смыть незримую, но приставучую ауру страдания и близкой смерти.

Уж как она жалела, что не может постоянно носить перчатки, вроде английской королевы, чтобы не подцепить заразу. А ещё доводила до бессильного исступления мысль, что приходится дышать одним воздухом с людьми, делить с ними одно пространство... Заполненное чёрт знает какими патагентами чёрт знает каких хворей.

Ох ты, чуть не проехала свою остановку, еле успела выскочить из автобуса. Задумчивая рассеянность, которая одолела в последнее время, тоже показалась нездоровой. С такой работой недолго и умом тронуться. И почему она решила пойти в медучилище? Работала бы сейчас бухгалтером... Тишина, минимум контактов с окружающими.

Дома, в съёмной однокомнатной квартирке, под душем она отчаянно тёрла своё тело, уничтожая незримые следы взаимодействия с миром. Прочь паразитов!

Микробы, вирусы жрут её... Как раньше жрали душу бабка и мать. Ксюша подумала, что ею постоянно кто-то подпитывался: друзья, учителя в школе, соседи. Теперь к пиру приобщились больные, начальство, да что там, - всё, что есть вокруг, жаждало еды.

Ксюша провела рукой по высокой груди, твёрдому животу, огладила стройные бёдра. Допустит ли она, чтобы на её тело предъявил права какой-нибудь мужчина, а потом его семя превратилось в паразита, который будет использовать Ксюшу как щедрую кормушку? Никогда!

На ужин намечалась гречневая каша, но день оказался таким трудным, что возможность уснуть пораньше пересилила голодные спазмы желудка. Ничего страшного, пусть поурчит в животе. В блокадном Ленинграде люди разом излечились от гастритов-диабетов. Меньше ешь - меньше дерьма попадёт внутрь организма.

В форточку, открытую на ночь во все времена года, пробрался пронырливый ветерок, раздул "пылесборники" - так Ксюша называла свои занавески. А вслед за ветром просочились и сумерки. Глаза сами закрылись от усталости и вечной боязливой тоски.

Но сон не пришёл. Что-то случилось с запястьем. Сначала зачесалось, потом заныли косточки, а теперь вроде онемело. Ксюша потёрла его. Кожа холодная, потная... Плохой симптом.

Пришлось зажечь свет и заняться рукой. Там, где до неё дотронулась бабка, разлилось синюшное пятно. Вот так и помогай людям. Своё здоровье потеряешь.

Ксюша стала массажировать запястье - сначала слегка, потом сильнее, сильнее... Под пальцами появились катышки. Бог ты мой, сейчас же она сотрёт себе эпидермис! Так и получилось: на руке темнела обнажённая дерма. Что за цвет такой мертвячий?

Ксюша кинулась в ванную. Под светом яркого бра и верхней лампочки рука показалась страшной. Действительно как у трупа. Что же ей делать-то? Наверное, сначала проверить кровоснабжение. Упаковка шприца никак не хотела разрываться, пальцы тряслись и не подчинялись.

Наконец она вонзила иглу в рану, выдернула...

Так и есть - ни капельки крови. Да и укола не почувствовалось.

В панике плеснула на рану зелёнкой. Даже затаила дыхание, чтобы стерпеть без визга боль от ожога. Никаких ощущений. С таким же успехом она могла промыть рану водой.

Ксюша закрыла глаза, постаралась дышать медленно и глубоко. Завтра она обратится ко всем специалистам поликлиники. А сейчас нужно успокоиться. Сделать перевязку. Подумать, откуда взялась эта болячка.

Лежа в темноте и пытаясь расслабиться, Ксюша перебрала события дня. Это всё от той старухи, которой она помогла войти в автобус. Нужно было отвернуться, да и всё. Нет, потянуло проявить человеколюбие. Вот теперь наслаждайся результатом. Нельзя, нельзя никому помогать! Что есть жизнь? Борьба за то, чтобы уцелеть. А сделать это можно только одним способом - вытеснить другого.

Утро принесло привычные заботы и тоску, от которой захотелось выть. Рука под бинтом потеряла чувствительность, хорошо, хоть пальцы шевелились. Решение не соваться за помощью к врачам стукнуло в голову, когда Ксюша пила чай в комнате отдыха для персонала.

Чем отличается от неё, сестрички с трёхлетним стажем, невролог Степанова? Наверное, толщиной и количеством конвертов, которые в изобилии совали ей пациенты, родственники пациентов. А что? Степанова одна в поликлинике, к ней запись за месяц вперёд и за подношение в регистратуру. А толстухе, насквозь хворой и отупевшей от приёмов, даже осмотреть больного лень. Да и зачем, когда есть протоколы лечения и стандарты. Кому суждено выздороветь, тот и вылечится. Выживет. А другим все стандарты бесполезны.

Пойдёт ли Ксюша к неврологу? Да ни за что!

Она добралась до Колчиных, зять которых подмял под себя городскую торговлю фруктами из Китая, только к четырём часам. Ещё у подъезда сказала себе: "Моё дело - инъекция. Всё остальное - сторона". Но на лестнице замутило от невидимого присутствия какой-то субстанции - тяжёлой, холодной. Точно смерть медленно, по сантиметру в час, продвигалась к квартире, стальная дверь которой не могла заслонить старика от его участи.

Ксюша хотела было повернуть назад - своя жизнь дороже, и неизвестно, чем обернётся для неё противостояние судьбе. А вдруг она должна заплатить за облегчение чужой боли ещё одной раной на теле?

Но всё же нажала клавишу звонка.

Больной, Пётр Григорьевич, лежал молча - в горле торчала трубка. Кожа на жёлтом лбе собралась складками. Костлявые пальцы скомкали простыню. Значит, муки неимоверные.

Есть ли у него шанс? Зачем все эти мучения? Еще месяц два и смерть заберет его. Почему страдают родственники, медсестры, сам этот полутруп? Зачем? Разве не гуманнее для всех, для него самого отправиться по ту сторону жизни уже сейчас? А сколько таких больных выкарабкивались хотя бы до сносного состояния? Вспомнилась статистика, мизерный, совсем мизерный процент, и господин Петр Григорьевич точно не из этого мизера.

Ксения ткнула иглу в дряблую кожу, осмотрела трахеостому. Марлечку нужно бы поменять - вот пусть родственники и займутся. Оглянулась - кто поможет перевернуть больного для осмотра на предмет пролежней? Однако в просторной, на двадцать пять квадратных метров, комнате не оказалось даже пигалицы-студентки, которая встретила Ксюшу на пороге. А вот на кресле, где она оставила свою сумку, лежал конверт. Ого, сколько в нём купюр! Ну что ж, ради этой суммы можно позабыть о страхах.

Переворачивая и обрабатывая выболевшее, истощённое тело, Ксюша со злорадством подумала, что внучка наверняка боится деда, который уже не принадлежит этому миру, словно бы любое прикосновение к больному может запятнать её жизнь, поставить печать небытия. А потом чистоплюйку-предательницу замучит совесть. Примерно так же, как было горько самой Ксюше, когда она, прекрасно зная, что её бабка доживает последние часы, преспокойно ушла на факультатив по биологии и, закрывая дверь, услышала хрип.

Этот хрип долго стоял в ушах, но дела-заботы самостоятельной жизни вытеснили ненужное. Ксюша ведь не внучка Колчиных в дорогих "рваных" джинсах, которая родилась с серебряной ложкой во рту. Ксюше приходится добиваться всего самой.

Ну вот, кажется всё. Она сунула в сумку конверт, прошла по коридору в ванную, вымыть руки. Почему-то оглянулась на старика. И пошатнулась, схватившись за стену.

Больной раком щитовидки в четвёртой, терминальной, стадии, который уже витал где-то далеко среди потусторонних дум и запредельных мук, сидел на кровати! А рядом стояла невесть откуда взявшаяся пожилая тётка в линялом халате. Из-под него высовывался подол нижней рубахи, весь в жёлтых разводах и тёмных пятнах. Тётка присела рядом со стариком и стала нашёптывать ему на ухо, указывая кривым пальцем на Ксюшу. Больной исподлобья поглядел на неё так, что стало ясно: этот дед сейчас встанет и придушит медсестру. Потому что пожилая женщина рядом - не кто иная, как Ксюшина бабка. И она явно насплетничала лишнего!

Ксюша зажмурилась. Всё это ей показалось. Вот сейчас она откроет глаза и увидит прежний мир, где всё по-нормальному: старик подыхает на койке, внучка прячется в своей комнате, дети больного отсутствуют, заняты своим бизнесом. И только Ксюша, добросовестная медсестричка, как пчёлка, вьётся у постели умирающего.

И вправду, мир остался прежним. Ксюша решительно шагнула в комнату к старику. Он лежал недвижно, как и полагалось полутрупу. Только глаза открылись.

И в них было знание! Старик всё знал о Ксюше, её прошлом, настоящем и даже будущем. Вот же мразь смердящая! Этого нельзя так оставить. Нужно закрыть, заклеить всезнающие глаза, погасить всепроникающий взгляд.Лучше, лучше! Всем будет лучше, все скажут спасибо и сам больной поблагодарит, не сейчас конечно, но там, с другой стороны жизни, обязательно!

Ксюша занесла руку над лицом больного.

Помедлила.

Взялась за уголок марлечки, обернула вокруг пальца и заткнула трахеостому.

По телу старика пробежала дрожь, вздулись спавшиеся вены на горле. Разок дёрнулись руки. Всё.

Ксюша облегчённо вздохнула, взяла сумку и вышла из комнаты, плотно закрыв дверь. К умершему вряд ли кто зайдёт после её ухода. И вскрывать труп не станут. Преставился больной, да и все дела.

Следующих пациентов Ксюша обслужила легко, с хорошим настроением. Моя руки в квартире Евдокимовой Галины, тридцатилетней одиночки, Ксюша обнаружила, что повязка на её руке сползла. А под ней сияла мягкая белая кожа. Вот это да! Выздоровела так просто - без врачей, анализов и процедур! Чудо! Значит, угодила чем-то судьбе. И была за это вознаграждена. Верно, всё верно она сделала с Петром Геннадьевичем, молодец!

Работница социальной службы, которая была вынуждена находиться при впадавшей в маразм Галине целый день, завела волынку о том, что не может дождаться документов от больницы. А без них не берут в хоспис. Глазёнки измотанной работой бабёнки шныряли по потолку, окнам, полу. И Ксюша поняла, кто именно займёт освободившееся жилище. Из хосписа Галина не вернётся. Меланома с метастазами в мозг - не шуточки.

- Сижу с ней, а дома трое короедов без присмотра, - жаловалась работница, назвавшаяся Надей. - Ничего не понимает и проглотить не может ни крошки. Только пьёт да льёт под себя. Иду домой после дежурства, а от меня прохожие шарахаются - всё мочой провоняло. Соседка на ночь явится, а утром - полный бардак. Видать, оставляет её одну и уходит к себе. Ну нельзя же так - сделайте что-нибудь!

- Такая у нас работа, - наставительно сказала Ксюша, а про себя усмехнулась: уж так хотелось этой многодетной Наде побыстрее стать хозяйкой донельзя загаженной двушки, что даже не попыталась изобразить сочувствия к больной.

А Ксюше жалко эту одинокую Евдокимову. По всему видно, что прожила свои тридцать правильно и праведно: вон сколько грамот какого-то НИИ в углу, там, где старухи вешают иконки. Да и собой была хороша, на большом фотографическом портрете - настоящая красавица с белоснежной улыбкой. Такая любого смогла бы захомутать. Но выбрала одиночество. В одном только ошиблась. Среди прочих - благодарность от городского МВД за содействие полиции. Содействие и означало трату своей жизни на что-то бесполезное. И таких поступков, видимо, Евдокимова совершила немало. За что сейчас и расплачивается.

Жаль, что все со школы знают о законе сохранения массы веществ, а законы сохранения собственной жизни постигают, когда уже поздно.

Ксюша тщательно и бережно осмотрела, обработала больную, сделала инъекцию омнопона. Как бы со стороны залюбовалась собой - аккуратной и человечной сестричкой, делавшей всё на совесть, не то что эта быдловатая Надя из социалки.

Однако Надя похвалила Ксюшу, тяжело и противно сопя прямо в ухо:

- Молодец, стараешься. Только к чему эти старания? Галька не поймёт и не оценит. Да и на пользу ли ей лишние минуты на земле? На небушке-то ни боли, ни страданий. И кто тебя поблагодарит за всё? Разве что Спаситель наш.

Ксюша глянула прямо в вёрткие и безжалостные Надины глазёнки. Намекает, что ли? На свою личную благодарность, если Ксюша посодействует быстрому переселению бедолаги на небеса.

- Такая у нас работа, - сурово молвила Ксюша в ответ.

И тут её взгляд наткнулся на желтоватые белки Галининых закатившихся глаз. Они быстро подёргивались, из-под коричневой каймы верхнего века на какую-то долю секунды скользила вниз бледная радужка с точкой зрачка, а потом вновь скрывалась под дряблой кожей без ресниц.

Эта Галина-то не так проста! Подсматривает и подслушивает из пространства, где нет никаких тайн. А стало быть, знает... Всё знает про Ксюшу, её бабку, деда Колчиных. Про мотки кошачьей шерсти, прикреплённые к ящику стола учительницы биологии, которая страдала астмой и не хотела сидеть дома, таскалась кашлять и задыхаться на уроки. Про похищенный ингалятор из её сумки. Про уксусную эссенцию, налитую в недопитую бутылку пьянчужки-матери. И ещё...

Решение помочь Галине забыть земную грязь и муки пришло неожиданно.

- Давление низковато, - сказала Ксюша, значительно глядя в Надины глаза, вспыхнувшие радостным пониманием. - Мочегонные нужно бы отменить. Но без них - никак. Ураганный отёк мозга... Сообщу-ка я врачу. Не сейчас, попозже... Завтра утром, когда в поликлинику приду.

Ксюша весело перепрыгивала через ступеньки лестницы, словно ей лет десять-одиннадцать. Как здорово закончился этот день! Совсем не так, как череда других. Сколько хорошего удалось сегодня сделать, скольким людям она помогла в жизни и смерти! Надо себя побаловать вкусненьким. Фруктами, к примеру.

В супермаркете она легко рассталась с хрустящей купюрой, расплатившись за три кило вкуснятины. Раньше таких денег хватало на неделю и больше. А теперь можно не дрожать над каждым рублём.

Готовить ужин было лень, и Ксюша уселась перед телевизором с тарелкой огромных лиловых ягод аргентинского винограда. Сунула одну в рот и сморщилась: кожица оказалась прочной, точно резиновой. А из раскушенной наконец виноградины хлынула на язык солёная, вязкая слизь. Ксюша сплюнула на ладонь...

В горсти оказался раздавленный... глаз! Он пульсировал, испуская слюдянистую, с красными прожилками жидкость.

И на тарелке оказались глаза. Множество глаз. Их зрачки впивались в Ксюшу, сверлили мозг. Голова просто взрывалась от приступов боли.

Очнулась только под утро, когда сиреневый рассвет глянул в комнату через кружевные "пылесборники". Надо же, уснула прямо в кресле перед тарелкой глянцевого, словно лакированного, винограда. Во рту скопилась горечь, мысль о глотке воды показалась тошнотворной.

Виноград полетел в мусорное ведро, сверху его прикрыли остальные фрукты. Гадость! Продают что попало, всякое генномодифицированное дерьмо.

Рабочий день прошёл как обычно. А вот у Воронцовых её ожидал сюрприз. Ещё в подъезде барабанные перепонки чуть не лопнули от воплей и детского визга. Децибелы бомбили мозг именно из восьмой квартиры.

Открыла дверь стройная молодая женщина с заплаканной ревуньей лет трёх на руках.

- Баба Валя олёт и олёт, - сообщила кроха.

- Проходите, миленькая, - с торопливой вежливостью сказала женщина. - Уж уколите поскорей. А то соседи замучили жалобами. Да и дочка напугана.

Ксюше хорошо заплатили за двойную дозу наркотика, благо нашлась заначка.

- Больная крепко заснёт, - предупредила Ксюша. - Желательно до утра не беспокоить.

Естественно, никакого утра для бабки Воронцовых уже не случится.

Женщина, то ли дочка, то ли невестка, предложила перекусить, но Ксюша отмахнулась. Есть не хотелось совершенно. Тогда молодка, не спуская с рук ребёнка, сказала:

- Погодите, я вам сейчас соберу кое-что.

И метнулась в комнату.

К удивлению Ксюши, ей сунули ещё один конвертик.

- Было приятно встретиться с таким специалистом, как вы, - сказала молодая мама, интонацией подводя черту под визитом медсестры. Понятно, других посещений не последует.

Ксюша медленно пошла домой. Приятная расслабленность во всём теле, сумма, равная её годовой зарплате, в кармане - чем не обычное счастье, которое недоступно как раз обычным людям? А она особенная. Ей доступно то, чего лишены остальные - власть не только над своей жизнью, но и над чужой. Власть, которую она правильно использует, делает мир лучше не только для себя, но и для всех! Как же вовремя ей пришло в голову правильное решение!

Над головой засверкала необычная для города реклама - не вычурная, а очень стильная, в бежевых тонах, с шарлаховыми и оранжевыми вкраплениями светодиодных трубок. Это очень дорогой магазин с гигантским холлом, редко поставленными столиками и диванчиками. Сюда даже для любопытства сунуться нельзя, только по великой надобности сменить модную обувь на ещё более модную. Как говорили избранные, не купить, а освежить свою коллекцию. А теперь и Ксюша может себе позволить новые сапоги из этого храма торговли.

Дома Ксюша, вспоминая кондиционированную, с апельсиновой отдушкой прохладу магазина и мягкость пуфика, на котором ловкие продавщицы примеряли ей сапоги, надела обнову. Повертелась перед зеркалом в тёмной невзрачной прихожей. Теперь бы шубку к сапогам-то... И это не мечта, а цель!

Молнии замков, которые так легко скользили в магазине, вдруг заело. Ксюша осторожно подёргала язычки. Не двигаются, словно приклеенные. Неужто ушлые торгашки подсунули заведомый брак ей, так отличавшейся внешне от постоянных посетительниц магазина? От гнева Ксюша дёрнула язычки ещё сильнее. Молнии стали расходиться.

И в это время жуткая боль полоснула по голеням.

Ксения с ужасом уставилась на красные пальцы рук, светло-серую мягчайшую лайку в алых пятнах, на нежный мех подбоя, который стремительно впитывал кровь, становился багровым.

Вне себя от боли и страха, Ксюша плюхнулась на пол, разом рванула чёртовы сапоги с ног, отбросила их к стене.

Да что же это такое?!

Голяшки двигались, словно чудовищные беззубые челюсти, с причмокиванием впитывали её кровь, широко раскрывались в яростной жажде чужой плоти.

Под ней растекалась алая липкая лужа, но Ксюша не могла оторвать глаз от наваждения, просто не глядя схватилась за ноги. Руки ощутили гладкие кости, сократившиеся тяжи сухожилий...

Утром она подивилась, как же это угораздило свалиться в обморок прямо в прихожей. Обнова уже не порадовала, Ксюша сунула сапоги в коробку и затолкала её наверх платяного шкафа.

К концу трудового дня дурман в голове и голодная тошнота -- за двое суток ни маковой росинки во рту -- иссякли, и Ксюша осознала: настало её время, настоящая работа, для которой она и появилась на свет. Отправлять за границу между жизнью и смертью тех, кто лишний. Ведь от этого хорошо всем: и самим больным, и родственникам, и обществу.Да у нее случаются обмороки, бывает приходится голодать, но это терпимая, приемлемая плата за исполнение своего предназначения. Она решилась на то, что большинству не под силу - делать мир лучше, брать на себя ответственность. Другие прикрываются мнимыми проповедями: ни убий, ни навреди... и только лишь за тем, чтобы прикрыть свое бездействие, свою неспособность принять решение. Разве кому-то Ксюша сделала худо? Все эти Петры Геннадьевичи, Галины и иже с ними осчастливили мир исчезновением, облегчили свои страдания, мучения близких. А благодаря кому это произошло? Правильно, благодаря смелой медсестре!

После планёрки приятельница сказала:

- Пойдём кофейку глотнём, "сестра смерти", а то ты на своих больных стала похожа.

И добавила после недоумённого Ксюшиного взгляда:

- Ты же Нину Тимофеевну переплюнула. У той подопечные тоже помирали, но ведь не чередой за два дня.

- Ещё скажи, что я их убила... - равнодушно и надменно процедила Ксюша.

А сама подумала, что каждый в этой жизни прежде всего неотвратимо и целенаправленно убивает сам себя: едой, вредными привычками, характером и поступками. А она, Ксюша, провожает. Поддерживает, помогает взобраться на подножку и войти в тот транспорт, который унесёт любого к конечной цели - смерти.

Её сердце почему-то радостно билось, словно сегодня ожидался праздник. И как на чей-то день рождения, или школьный утренник, или весёлую вечеринку по поводу окончания училища, она радостно позвонила в квартиру Сабитовых. В прошлые визиты она даже толком не разглядела двадцатилетнюю лейкозницу, от которой отказались в петербургском госпитале и отправили домой умирать. А девчонка цеплялась за жизнь, чем безмерно удивляла Ксюшу. Ведь едва может поднять лысую голову, повернуться на бок для инъекций, а туда же - "можно ли окно открыть, хочу весной подышать". Для такой не дышать вовсе - лучший выход. И если набрать в шприц вот этот витаминчик, да вдобавок вот этот безобидный препарат... то всем станет хорошо. Хотя девчонкин папашка, наверное, не обрадуется. Он же собрался ехать вместе с полутрупом в Германию. Словно там своих не хватает. А ведь директор крупнейшего завода в области! Стоит ли посвящать жизнь противостоянию тому, чему противостоять невозможно? Да и судьба накажет. Ибо она движется только в одну сторону.

После инъекции девчонка прошептала:

- Спасибо вам, Ксения... Вы такая... неземная... рука у вас лё...

Больная умолкла на полуслове, а Ксюша ощутила прилив гордости: действительно, она неземная. Странно только, что это сказала первой девчонка, которой суждено умереть через час. И от её руки. Ксюша тихонько отошла от постели, посоветовала отцу:

- Она поспит, не тревожьте и не будите.

Сабитов благодарно склонил голову и протянул тощенький конвертик.

- Не нужно, это моя работа, - сказала Ксюша. - А вам ещё пригодится.

Красные от бессонных ночей глаза отца сверкнули слезой.

- Вы правы, пригодится. Вчера пришло заключение немецких врачей. Все еще можно поправить. Написали, что у нас есть шансы. Представляете, диагноз наших врачей оказался неточным! На следующей неделе планируем вылететь в Германию.

Ксюша обомлела. Шансы? Неужели она ошиблась? Девчонка смогла бы выкарабкаться? Её лицо побелело, и Сабитов, кажется, это заметил.

- Что с вами, Ксения? Может стакан водички принести?

- Нет, нет, спасибо. Забегалась сегодня. Хорошей поездки вам. - Ксюша поспешила покинуть квартиру.

Вот же незадача. Ну и что теперь? Одна ошибка, даже не ошибка, а ошибочка, ведь "есть шансы" и выкарабкается, это не одно и то же. Ничего, сэкономит деньжат, да новых себе нарожает, молодой еще. Нет, нет, всё верно. Её задача - отправлять несчастных по ту сторону, и она это делает, а уж погрешности бывают у всех. Вполне допустимо.

И Ксюша отправилась домой, трепеща от ожидания очередного поощрения.

В сумке запиликал мобильник. Ксюша взяла его в руку и внезапно почувствовала: что-то пошло не так. Совсем не так...

И действительно, противный девчачий голос сообщил, что её действия у постели Колчина Петра Григорьевича записаны на домашнюю видеокамеру, и сели она не заплатит десять тысяч долларов, то плёнка отправится в полицию.

Ксения не дослушала и швырнула трубку на шоссе под колёса проезжавшей машины.

Вот же мразь! Спряталась в своей комнате, заслонилась от страданий деда стенами, камерой, бесстыдством. А теперь взялась шантажировать! Да Ксюша не только ни копейки не вернёт, а ещё и накажет мерзавку. Ой, как накажет!

И от сладостного чувства возможной мести Ксения испытала такой душевный подъём, с каким не могло сравниться ни одно известное ей доселе чувство.

Она повернулась и зашагала к дому Колчиных.

Семейство торгашей, наверняка, бывших бандюганов. Подлюк. Мразей. Достойных не смерти, а ужасных мучений. И она их обеспечит!

Ксения от гнева ничего не замечала перед собой. Однако явно ощутила чьё-то тесное соседство. Остановилась и осмотрелась. Всё как обычно. Редкие прохожие, мелькавшие на шоссе машины. Однако кто же это так надсадно хрипит рядом? Чья рука холодит затылок? Кто впивается в шею ледяным укусом? Кто тянет за руки, за полы куртки в сторону, где клубится мрак?
Ксения поняла: они в эту минуту все здесь. Старик Колчин, бабка Воронцовых. Директорская дочка. И одиночка Галина. Невидимые, но не менее опасные.
Явились поквитаться? Да быть такого не может! Ксения не просто услужила им, а облагодетельствовала.
Словно из-за её возмущения, болезненные ощущения от незримых прикосновений исчезли. Ксения вновь ощутила полную свободу.
Сама не заметила, как стала частью вечерних сумерек. От холодка, который струило её гневное сердце, шарахались прохожие. Проходя под фонарём, увидела, что не отбрасывает тени, а лампа на изогнутом стальном держателе мигает.

Вот и хорошо! Не нужны ей людишки, неблагодарные сволочи. Не нужен мир с его пустой суетой и попытками удержаться в этой пустоте. Пусть всё летит к чертям. Пусть все сдохнут. Пусть останется неизменным лишь одна важнейшая и лучшая часть жизни - смерть. И она, Ксюша, проводник.

К подъезду Колчиных подъехала спортивная машина, разгоняя музыкой тишину двора. Открылась дверца, показались ноги и зад в знакомых джинсах. Внучка-шантажистка явно миловала-облизывала кого-то на прощанье. Наконец разогнулась, пошла, пошатываясь, к входной двери. Так-то исстрадалась по убитому деду, паршивка.

Ксюша нагнала её и положила руку на плечо, обтянутой лайковой кожей.

Шантажистка замерла, а потом затряслась мелкой дрожью.

Испугалась. А как иначе, если рядом сама бездна, откуда нет возврата?

- Как тебя зовут? - спросила Ксения.

- Све-е-ета... - проблеяла девчонка после паузы чуть ли не в минуту.

- Помолись, Света, за деда и за себя, - посоветовала Ксения и обхватила ладонью вздрагивавшее горло.

Ей даже не пришлось сжать Светину шею - шантажистка медленно опустилась на асфальт и растянулась, разбросав руки. Выпученные глаза уставились в небо с призрачными пятнышками едва обозначившихся звёзд, слюнявый язык высунулся из чёрного рта. На модных джинсах между ног растеклось пятно.

Ксюша медленно отошла, уступив место пожилой паре, которая только что вывернула из-за угла дома. Саму Ксюшу, понятно, никто уже не мог увидеть. И ни одна камера не способна запечатлеть.

- Ой, это же Светочка Колчина, - запричитала женщина. - Что с бедняжкой? Ужас какой, ведь она не дышит! Вова, чего встал! Звони в скорую, зови родителей!

- Чего орёшь-то? - невозмутимо ответил её супруг. - Упоролась, поди, до потери пульса по обыкновению. Но родителей позову. Пусть они повозятся с дочкиным туловом. Мы-то при чём?

- Ой, да у них ведь дед вчера помер, - продолжила подвывать, но уже без прежнего запала, женщина. - Каково это - сразу двоих потерять?

- Тьфу на тебя, - подвёл итог мужчина и зашагал к подъезду.

А Ксения двинулась в уплотнявшуюся тьму.

В съёмную хрущёвку она не вернётся.

Теперь её дом, работа, существование - холодный мрак. Да не придется примерять сапожки и шубки, наслаждаться вкусностями и другими привычными радостями жизни, но это мизерная плата за ее истинное предназначение. Пусть этим балуются другие, а она будет скользить меж людьми, едва касаясь щекой, пальцами рук, прижимаясь к ним, чутко улавливая чьё-то малейшее приближение к грани, за которой ждёт смерть.

Вот кто-то хлебнул горячительного с устатку. Ксения рядом. Она разгонит кровь в чужих жилах, и сердечная мышца порвётся от напряжения. Или лопнет сосуд в мозгу, гася электрические импульсы и отнимая жизнь.

Или кто-то увяз в работе, увлечениях, пристрастиях, привычках - каких, не важно. Ксения близко. Одним своим дыханием она сомнёт разум, отнимет волю, и человек самостоятельно сделает последний шаг из окна или под машину.

Пусть каждый знает: Ксения уже здесь!