У Евгения помимо одной жизни была и вторая, другая жизнь, о которой он особо никому не говорил, не считая это необходимым рассказывать. Нельзя сказать, что его вторая жизнь была автономной от первой. Скорее всего, она появлялась иногда, что ли, с некоторыми дополнениями к первой, хотя и дополнениями их трудно назвать, потому что они имели место быть в первой жизни, но как-то проскакивали мимо внимания Евгения: его привлекали более крупные явления, события. Так вот, во второй его жизни перед ним всплывали те моменты, которые раньше ему казались не такими уж и значительными, но вот со временем, как ни странно, оказались не менее существенными, ибо он начал воспринимать окружающий мир во всём его многообразии, более объёмно, многоспектрально.
Евгению нравилось посещать не столько монументальные, крупные объекты, если не считать Музеи живописи, в которых он побывл, где много тусовалось людей, которые ему казались в тот момент почему-то бездельниками, сколько незаметные заведения. Например, он любил заглядывать в небольшие полуподвальные заведения: магазинчики, столовые, кафешки, всякого рода забегаловки, в которых, как ему казалось, была не броская, тихая, какая-то почти подпольная жизнь, со своим этикетом, неизвестно когда и кем установленным, пожалуй, самой ненавязчивой атмосферой, присутствующей иногда там вместе с запахом сырости и табака. Как правило, посетители их были люди по большей части простые, подчас, правда, со своим некоторым специфическим поведением, но подкупающие тем, что никогда не претендовали на высокомерие или мелкобуржуазный снобизм: они вели себя непосредственно, как дома. В таких полуподвальных магазинчиках Евгений покупал всякие мелочи, которых в больших магазинах не всегда найдёшь: булавки, иголки, запонки, записные книжки. Забегаловки дифференцировались для него по вкусу блюд и цене. Например, недалеко от метро Новослободская в Москве всегда подавали отменный бульон, правда, без пельмен, но зато по очень дешёвой цене. А в другой подпольной столовой у станции Кузнецкий Мост готовили очень вкусные котлеты и тоже по приемлемой цене. В таких полуподвальных заведениях часто проходили всякие юбилейные торжества и даже свадьбы. Интересно, что в разных городах мира, где пришлось побывать Евгению, подобного рода заведения были очень схожи и своим интерьером, и атмосферой дружелюбности, витающей в них. Он вспоминал одну кафешку в Монтевидео, которая мало чем отличалась от полуподвального кафе недалеко от метро Профсоюзная в Москве: вплотную сдвинутые несколько столиков, за которыми произносили тосты весёлые, подвыпишие посетители, с одной лишь разницей: в одном речь шла на испанском языке, в другом на русском.
Находясь в Минске, Евгений любил часто посещать на улице Лермонтова одно небольшое подвальное заведение, где, спустившись по короткой крутой лесенке, на него смотрела витрина, под стеклом которой предлагались булочки, бутерброды с сыром, с колбасой и иные аппетитные прелести, как бы говоря, что здесь вкуснее, чем в больших магазинах в центре на улице Небига, пройдя левее витрины, через арочный проём, он попадал в крохотный бар с разными напитками, покупал стакан крепкого чая с сахаром и, медленно попивая, смотрел футбол по телевизору, который его в тот момент не очень-то и интересовал: ему было приятно, что его там никто не знает, никто не задавал ему вопросы, мысли улетали отдыхать. что за барной стойкой приглушённо звучит успокаивающий блюз. В подобном умиротворении и состояла для Евгения другая жизнь, лишённая всякой суеты. Если же в бар заходили выпивохи, он тут же выходил из полуподвальчика, а увидев, что начинался дождь, покупал стакан кофе в бумажном стаканчике и, свернув за угол, заходил, чтобы дождаться прекращение дождя, в рядом находящее почтовое отделение, садился за один из столиков и пил кофе, невольно наблюдая за людьми, стоящими в большой очереди, думая, что вскоре никогда с ними больше не встретится, например, с той же женщиной в салатного цвета куртке, которая выходила уже из почты. Но, надо же такому случиться, минут где-то через десять, глянув в очердной раз в окно, Евгений увидел эту же женщину, стоявшую уже на балконе третьего этажа дома на противоположной стороне от почты. Жизнь непредсказуемая штука. Ему и в голову не пришло, что, выходя из полуподвальчика , он чуть не столкнулся с мужчиной, который жил в одной квартире с это женщиной. Евгений никогда не мог бы и подумать, что этот мужчина будет с удивлением рассказывать женщине в куртке салатного цвета, что видел только что, бог весть откуда взявшего, в полуподвале иностранца в широкополой шляпе. Да, и тут мужчина не ошибался, Евгений был иностранцем, документы которого не раз проверяли сотрудники органов внутренних дел Минска, надеясь, видимо, арестовать, наконец, шпиона, дабы опрадаться перед своим руководством, что не зря зарабатывают деньги. Но вот, оказия, тот никогда не был и не мечтал быть шпионом, хотя ему и нравилось читать истории о Рихарде Зорге и Киме Филби. Евгений был бы поражён, если бы узнал, что этот мужчина много раз твердил: "Удивляюсь, как в этом полуподвальном магазинчике оказался иностранец?! Отродясь, всю жизнь заскакивая туда, чтобы опрокинуть сто грамм водки, не видел никогда его там". А женщина недоумённо пожимая плечами, вопросительно отвечала ему:"Ну и что, что он иностранец? Тебе-то какая разница. Несколько лет прошло, а ты всё его вспоминаешь. Чай, не родной же он тебе. Его уже, может быть, и в живых-то нет. Или жалеешь, что он тебя не угостил тогда коньяком?". На это замечание женщины, мужчина мог бы скорее всего, ответить;"Да, полно, полно тебе представлять меня побирушкой?! Я пью только на свои заработанные, кровные деньги". Хотя почему-то Евгений не исключал, что этого виртуального мужчины, с которым чуть не столкнулся у барной стойки, уже самого нет в живых, хотя бы потому, что тот многие годы забегал в рюмочную полуподвальчика, а женщина так и продолжает, пожалуй, выходить на балкон, глядя на почту и думая о своей первой прожитой жизни.
Вспомнилась Евгению и одна забегаловка в морском порту Монтевидео, где один повыпивший молодой уругваец, похожий больше на грузчика, чем на официанта или на балеруна, узнав, что перед ним стоит ruso, кинулся знакомиться с ним. Он, пожалуй не знал, что таких выпивох Евгений видел за свою жизнь более, чем предостаточно, а потому ruso не составляло никакого труда дипломатично ретироваться от него. Вспомнилось ему и самое красивое здание колониальных времён в Монтевидео, около которого он разговаривал с двумя русскими женщинами, а в этот момент его поприветствовал, приветливо чуть хлопнув по плечу, знакомый бразильский инженер Даниэль. Подобные встречи, на первый взгляд, не казались какими - то определяющими в жизни Евгения, но это только на первый взгляд, ибо в целом они и составляли это огромное панно окружающего мира, в котором он находится.
Как живут сейчас те, кто посещал вместе с Евгением подобные полуподвальчики? Может быть, они, оставшиеся ещё в живых, посещают уже дорогие рестораны? Нет, думал про себя Евгений, скорее всего, они продолжают, как и прежде, бывать в своих подвальных, полуподвальных магазинчиках, кафешках, забегаловках, потому что в них прошла их прежняя жизнь, где они проводили торжества, отдыхали, на последние рубли, песо, реалы покупали и пили вино, слушая песни Владимира Высоцкого, Pablo Estramin, битлов.
Другая жизнь Евгения это и мелкие вещи из первой жизни, которые оттеснялись на задний план большими событиями, но всплывали из далёких уголков памяти в другой жизни ещё более отчётливее и волнующе: заводной игрушечный мотоциклист, ученические перья для ручек образца начала пятидесятых годов прошлого века, маленькая фотография мамы и отца в военной форме на фоне знамени Победы, их медали и ордена, носовой платочек, ложечка для обуви, пожелтевшие бесценные письма старого друга, три истрёпанные, но тоже бесценные книги " Корабль дураков" Себастьяна Бранта, "Игра в классики" и "Преследователь" Хулио Кортасара, "НОВЫЙ ЗАВЕТ" (восстановительный перевод на русский язык ) под редакцией "Живого потока", не подлежащий продаже, с 13 000 тысячами пояснений и комментарий, почтовые марки, этиткетки спичечных коробок, монетки, рентгеновская плёнка с записью песни Петра Лещенко, кусочек антрацита, остатки на донышке бутылки кубинского рома, мраморные слоники, символизирующие единство семьи, забавный косолапый мишка из репейника, удивительные репортажи, интересные обзоры сына из Гуанчжоу, из Гаваны, из Варадеро, из Санто - Доминго, из Мерсина, из Трабзона, из Самсуна, из Кайсери, из Газиантепа, из Мардина, возраст последнего насчитывает 4000 лет, где в глубоких подвалах находился древний шумерский храм Солнца, из Шанлыу́рфа, из Гёбекли - Тепе, где находится старейший в мире известный храм, который был основан в 10-12 -м тысячелетии до нашей эры. Упомянув о сыне, с крутым характером, как, кстати сказать, и у Евгения, но одарённом человеке, начавшем ещё в 14 лет самостоятельно изучать помимо английского языка и китайский, окончившего Академию и Университет, с большими энциклопедическими знаниями, работающего и экономистом, и маркетолом, и переводчиком, живущим и работающим сейчас в одной из зарубежных стран, языком которой тоже овладел на разговорном уровне, следует заметить, что он не из первой жизни Евгения, а уже из другой. Будет ли у его сына вторая, другая жизнь? На это трудно ответить. Время покажет. Примечательно, что и его сын любит тоже посещать ночные ресторанчики, кафе, закусочные в разных странах, в которых он успел побывать, особенно китайские, где еда самая разнообразная, с острыми специями и дешёвая. Его, как и Евгения, интересует, привлекает жизнь простых людей, а не элиты, живущей, как правило, за их счёт. Можно без конца перечислять эти "вещи", незабываемые встречи из первой и второй жизни Евгения, но, пожалуй, достаточно и сказанного, чтобы ощутить, почувствовать все многоликие прелести огромного, необъятного мира, в котором находится Евгений, начиная ещё с древнеримских времён или намного раньше. Что-то забытое из первой жизни вдруг внезапно высвечивается в другой жизни. Причин для этого может быть множество. Возникают минуты, нет, не минуты, секунды, когда озаряется, как лучами восходящего солнца, то, что было глубоко в душе столетиями, тысячелетиями до Евгения, до всех нас, в душах далёких предков, не имеющих возможности высказаться, тем более написать, но оно было, было в их тайниках души, передавалось из поколения в поколение с надеждой, с верой, что когда-то в другой жизни резонансом отразится в душах их потомков.
Сегодня Евгений это особо почувствовал, находясь во второй жизни, в другой жизни, а может быть, уже и в третьей, пятой, десятой, начиная даже с десятого тысячелетия до Пришествия Христа, соприкасаясь к глубочайшим истокам рождения человеческой цивилизации.