Поезд ритмично отстукивал на бесконечных рельсовых стыках своё звуковое соло. Мартин Лавров, седовласый мужчина импозантной внешности, выйдя из своего двухместного купе, приник к вагонному окну, верхняя часть которого была открыта, и, обдуваемый струёй ночного прохладного воздуха, с удовольствием слушал перестук колёс, действующий на него завораживающе и успокаивающе. Кому-то, возможно, этот стук казался монотонным, а потому и чем-то раздражающим. Лаврова же он привлекал какой-то уверенностью настроения, стремительностью к осознанной цели или к неизвестному будущему, которое манило вполне вероятной возможностью захватывающей новизны. Как бы разделяя эти чувства пожилого пассажира, луна, одиноко светясь круглым светло-оранжевым диском и глядя ему в глаза, с не меньшей скоростью, чем поезд, пыталась не отстать от него. Когда поезд начинал притормаживать, сбавляла скорость и луна. Если он останавливался, то и она прекращала своё движение и зависала в ночном небе, не переставая смотреть на своего земного спутника. Лавров подмигнул небесной молчаливой примадонне. В какой-то момент он представил, что луна одинокая и не хочет с ним расставаться. "Видимо, так я устал, - подумал Лавров, - что пора идти ложиться спать. Иначе начну скоро разговаривать с этой небесной подружкой. Интересно, что подумает в тот момент проходящий мимо меня проводник?". Он развернулся, чтобы идти отдыхать. Вдруг поезд остановился. Лавров решил во время стоянки выйти из вагона и на пару минут окунуться в прохладу ночной мглы. В тамбуре вагона он посторонился, чтобы пропустить вновь садящихся в поезд пассажиров. Мимо него первым прошёл молодой человек, высокий, довольно крупных размеров. Таща большой саквояж, он бойко и весело балагурил: "Салют, папаша! Здравия желаю!". Лавров ответил ему тоже приветствием. За молодым здоровяком прошла девушка и женщина, грациозность которой подчёркивала её фигура, облегающее дорогое бежевого цвета платье и очень привлекательные черты лица в сочетании с красивыми глазами. В руках у неё был полиэтиленовый пакет, а на плече висел ридикюль. Когда освободился проход, Лавров быстро проскочил по ступенькам вагона и легко спрыгнул на платформу. Он посмотрел в сторону луны, но её окутали надвинувшиеся тучи. Вокруг было очень темно. Висевший недалеко фонарь тускло светился. Лаврову показалось, что он находится в беспросветной глуши. Нет, она его не отталкивала от себя. Наоборот, она манила его своей таинственностью. Где-то здесь всё же живут люди, размышлял про себя Лавров. Пожалуй, они и не сетуют, что находятся далеко от оживлённого мира. Более того, продолжал думать про себя Лавров, может быть, они и рады этому. В какой-то момент у него появилось желание заскочить в купе, взять свою спортивную сумку, ноутбук, покинуть поезд и окунуться в неизвестный для него мир, в котором он никого не знает. "Зачеркнуть бы, - вспомнил он строку из песни, - всю жизнь, да сначала начать". Проводница объявила тихим голосом, что скоро поезд тронется, и поторопила солидного пассажира войти в вагон. Лавров поспешил ей подчиниться. Дойдя до своего купе, он открыл его дверь и вдруг увидел сидящую напротив его места грациозную женщину, которая вошла недавно в вагон.
- Пардон, - с извиняющей улыбкой заговорила незнакомка, - что я нарушила Ваше спокойное одиночество. Но мне дали билет именно в это купе.
- Что Вы, что Вы, к чему ненужные извинения. Уверен, любой мужчина считал бы за честь находиться в окружении такой прелестной женщины. Меня зовут Мартин, - тут же представился Лавров, - Пенсионер.
- Очень приятно, - ответила попутчица. - А я Ирина. Тоже пенсионерка.
- Вы намного моложе выглядите пенсионного возраста.
- Спасибо. Вы тоже. У Вас редкое имя. Ваши родители, наверно, обожали лондонского Мартина Идена? - спросила Ирина.
- Нет. Моему отцу был очень близок по духу Мартин Фьерро, литературный герой аргентинского писателя Хосе Эрнандеса. В честь его он меня и назвал.
- Интересно. Я не слышала про этого писателя и его героя. Откуда Ваш отец, как я понимаю, в далёкие ещё годы, мог знать про него?
- Мой отец был одарённым человеком. Он владел английским, немецким и испанским языками. Воевал в Испании. Поэтому ему не стоило труда прочитать в оригинале Эрнандеса, - ответил Лавров, садясь напротив женщины. - До Вашего появления, Ирина, моей спутницей была луна, которую я наблюдал в окно, а она тоже не выпускала меня из виду. На какой-то момент бежевого цвета луна исчезла. И вдруг, зайдя в купе, я вижу очаровательную женщину в бежевом платье. Такое ощущение, что луна решила перевоплотиться в мимолётное создание.
- Мартин, Вы, наверное, поэт. А почему в "мимолётное"?
- Видите ли, луна не может продолжительное время иметь аудиенцию со мной в купе поезда, пусть даже в чудесном женском образе. Ведь ей надо выполнять вселенскую миссию, а не только уделять мне внимание. Да и Ирина через некоторое время сойдёт с поезда.
- А может быть, Вы раньше покинете меня? - загадочно спросила соседка по купе.
- Вполне возможно. В любом случае Вы для меня мимолётное создание. Ну, вот мы и познакомились. Располагайтесь. А я пойду и закажу, чтобы нам принесли кофе.
- Нет, пожалуйста, чай.
- Хорошо.
Лавров вышел из купе. Увидев рядом проводника, заказал чай и печенье. Стоя в проходе у окна, он мучительно пытался вспомнить, что-то знакомое в новой спутнице. Ему казалось, что когда- то он видел эти неотразимые глаза, взгляд которых пленил магическим образом. За свою продолжительную жизнь он много видел красивых женских глаз. Обладала ими и новая знакомая. Но помимо красоты в её глазах было ещё то, что в юношеские годы Лаврова привело в состояние не столько восторга, сколько удивительно молниеносного подчинения им. Да, да! Учась парнишкой в горном техникуме, он, ужиная зимним вечером в городской столовой, внезапно встретился с быстрым взглядом в его сторону одной девушки. Так получилось, что она минуты на две раньше его закончила ужинать. Встав из-за стола, чуть поправив на себе платье, не посмотрев больше на юношу, она пошла к выходу из зала. Мартин, понимая, что девушка, удаляясь от него, не может видеть, посмотрит ли он на неё или нет, поднял глаза и глянул ей вслед. Красивая фигура покидала его. Мартин поспешил допить кофе с молоком, встал из-за стола и быстрым шагом двинулся тоже к выходу, в надежде, что ещё раз увидит её глаза. В гардеробной было много людей, среди которых он не увидел интересной девушки. Мартин подал жетон, чтобы получить пальто. Сделав небольшой поворот головы в сторону, он вдруг увидел устремлённый взгляд не него девушки, с которой мысленно уже попрощался. Были видны только её очаровывающие, околдовывающие глаза, ибо она смотрела из-за плеча человека, который стоял в очереди в гардеробную. В этот момент Мартин вынужден был принять своё пальто. Ему пришлось на секунду отвернуть голову в сторону. Взяв в руки пальто и шарф, он посмотрел туда, откуда смотрела на него девушка. Не обнаружив её, поспешил к выходу из столовой, надеясь догнать незнакомку и посмотреть ещё раз в магические глаза. Оглядевшись вокруг, он её так и не увидел, словно девушка растворилась в сумерках. Мартин побрёл с ощущением какой-то непоправимой утраты. Он её больше никогда так и не встречал. Но на всю жизнь она осталась в его памяти, чем Мартин очень дорожил, словно обладал неожиданной уникальной находкой. В какие-то моменты в жизни она нежданно-негаданно всплывала перед его глазами. За эти мгновения он успевал полюбоваться ею, как очень редким, уникальным антиквариатом. И вот сейчас, в поезде, ему показалось, что Ирина удивительно, несмотря на разницу в возрасте, напоминает ту девушку. Лавров ощутил лёгкий озноб. Зайдя в купе, он увидел Ирину, сидевшую уже в спортивном костюме. Проводник принёс заказанный чай с печеньем и быстро удалился. Лавров снял пиджак, взял в руки стакан с чаем и, отпив его несколько, внимательно посмотрел в глаза Ирина. Та, в свою очередь, глянула на него.
- Никогда бы не подумал, - произнёс Лавров, - что на безлюдном полустанке в ночное время могла бы находиться такая роскошная женщина. Просто фантастика.
- Никакой фантастики нет, - улыбаясь, ответила Ирина. - Недалеко от места, где я села на поезд, находится женский монастырь, в котором пребывает моя сестра. Я её навещала.
- Если бы Вы, Ирина, сказали, что служите настоятельницей в этом монастыре, я бы лишился дара речи.
- Как видите, Мартин, Вам это не грозит.
- И, слава Богу! - воскликнул Лавров.
- В жизни всё может произойти, - задумчиво, глядя в ночное вагонное окно, промолвила пожилая женщина. - Моя сестра старше меня. Много лет назад у неё погибли двое детей в автомобильной катастрофе, и она ушла в монастырь.
- Печально, - тихим голосом сказал Лавров.
- Извините, я не хотела омрачить Вам настроение, - нарушая наступившую тишину, произнесла его спутница. - Куда едите, если не секрет?
- Никакого секрета нет. Хочу посетить место, где прошло моё детство. Возможно, останусь там коротать оставшуюся жизнь.
- Один?! А жена? - воскликнула удивительно Ирина, отведя губы от стакана с чаем, который только приготовилась пить.
- Конечно же, с женой, - чуть улыбнувшись и открывая ноутбук, ответил Лавров. - Там, правда, почти никто уже и не проживает. Но это как раз это нам и надо. Простите, я быстро просмотрю, нет ли сообщения от неё.
Просмотр занял минуты три. Лавров закрыл компьютер.
- Всё нормально. Пожелали друг другу спокойной ночи, - сообщил Лавров.
- Судя по всему: и по модному костюму, и по дорогому ноутбуку, и по манере вести себя, трудно представить Вас в роли отшельника. Вы выглядите очень респектабельным господином, - произнесла Ирина и посмотрела на собеседника пронизывающим взором, напоминающим Лаврову взгляд девушки, устремлённый несколько десятилетий назад в городской столовой.
- Вот потому я и хочу уединиться, что устал от респектабельности, которая требует от человека слишком много обязанностей и условностей. До определённого периода в жизни это заманчиво, увлекательно. Но потом начинаешь чувствовать, что ты живёшь, как нb странно может показаться, не своей жизнью, а искусственно сконструированной. Хочется отказаться от многих условностей и почувствовать себя независимым человеком, - произнёс Лавров.
- Независимость, согласитесь, это тоже относительное, условное понятие, - сказала собеседница Мартина.
- Абсолютной независимости, конечно, нет. Например, человек зависит от памяти. Она бывает приятная и тоскливая, - заметил Лавров.
- Да, Мартин, что касается памяти, то так оно и есть. Коль мы примерно одного возраста, может быть, нам удобнее обращаться на "ты"? - с несколько извиняющимся оттенком в голосе произнесла Ирина.
- Разумеется, разумеется, - поспешил ответить Лавров, досадуя про себя, что сам первый не предложил это своей спутнице.
- В моей жизни есть один пример такой приятной памяти, - чуть вскинув голову, поправляя слегка локон густых чёрных волос, готовый вот-вот упасть на её холёное лицо, и подняв глаза к потолку купе, как бы стараясь зримее разглядеть нахлынувшее воспоминание, промолвила Ирина. - Я никогда за свою жизнь никому об этом не рассказывала. Странно, Мартин, но сейчас вдруг мне хочется это сделать. Не знаю же, право, и почему? Возможно, потому что мы случайные попутчики, которые скоро расстанемся и никогда больше не увидимся. Но мало ли у меня было в жизни случайных попутчиков? Возможно, я чувствую, что ты, Мартин, не могу опять-таки объяснить почему, один из редких людей, кто может почувствовать меня и понять.
- Постараюсь оправдать твоё доверие, Ирина, - улыбаясь, сказал Лавров. - Я весь во внимании.
- В очень далёкие уже годы, - переведя глаза с потолка на ночное вагонное окно, а потом уже и на самого Мартина, магический взгляд которых опять пронзил его, неторопливо продолжила говорить очаровательная почтенная дама, - учась в институте, в один из зимних вечеров, ужиная в городской столовой, я увидела лицо незнакомого себе ровесника. Он был приятным, привлекательным юношей. Нет, он не выделялся безумной, подслащенной красотой. У него были удивительно чистые глаза, каких я никогда больше не видела в жизни. Я видела его короткий миг. Больше я его не встречала. Окончив институт, вышла замуж. У меня красивый и заботливый муж. Выросли дети. Но тот юноша остался необыкновенно приятным образом в моей памяти. Я даже не знаю, к сожалению, его имя. Я не делюсь этим воспоминанием ни с кем, Мартин, потому что не хочу, чтобы к этому удивительному образу кто-то дотрагивался: настолько он чист для меня.
Едва сдерживая волнение, начиная отчётливо понимать, что перед ним сидит та очаровательница, которую он помнит всю жизнь, Лавров попросил, делая вид при этом некоторого безразличия, назвать город, где она училась. Ирина назвала. Это был тот шахтёрский город, в котором и встретил Мартин девушку с заколдованными глазами. У Лаврова исчезли всякие сомнения. Consummatum est! Наконец-то! Свершилось! Передним ним сидела та, которая все эти десятилетия всплывала в его памяти загадочным образом.
- Я прощу прощение, Ирина, за прямолинейный, несколько, возможно, неэтичный вопрос, - после наступившей минутной паузы спросил Лавров, прикрыв свои глаза ладонью, чтобы не выдать своё эмоциональное состояние. - Не говорит ли то, о чём ты сейчас рассказала, что у тебя нет той любви к своему мужу, которая должна бы быть. Ибо, если бы она была, то и не было бы того образа, так цепко оставшегося в твоей памяти?
- А кто знает, Мартин, какой именно должна быть любовь? Мне думается, что образ юноши, о котором я тебе поведала, ни в коей степени не противостоит моему мужу. Любые кумиры всех людей, несомненно, приукрашиваются ими. Не исключается, что тот юноша стал в будущем далеко не идеальным человеком. Но, с другой стороны, почему, спрашивается, мы должны исключать, что он так и остался человеком удивительной чистоты? Человек создан так, как мне кажется, что ему необходим всегда более совершенный образ, чем он видит среди окружающих его людей. Такова ипостась человека - создавать себе светлый образ. Если допустить, что нет Бога, его великий, необъятный и светлый образ следовало бы всё равно создать. Почему? Да потому, что человечество, такова его природа, всегда чувствует себя одиноким в этом бесконечном и хаотичном, иногда безумном, мире. Когда впереди светящаяся точка, есть большой соблазн и неугасаемая надежда достичь её. И даже сознание того, что уходящее быстротечное время не даст возможности даже существенным образом приблизиться к ней, не умаляет значимость существования света в конце тоннеля. Более того, человека радует сам его факт и возможность движения к нему.
- Да. Ирина, интересна, очень интересна твоя интерпретация существования идеала, как для человечества, так и для тебя, в частности. Похвально. Только мне непонятно, всё же, почему ты так и не поведала о своём светлом образе никому из своих окружающих?
- Пожалуй, это связано с тем, что в моём понимании образ, представленный на всеобщее обозрение, может искажаться. Ведь, согласись, пожалуйста, Мартин, что, например, светлейший образ Иисуса Христа многими христианами воспринимается в искажённом виде. Признавая его, они часто совершают крайне неблаговидные поступки, хотя и считают, что следуют его учению. О чём это говорит? Да о том, как раз, что образ Иисуса Христа выглядит для них иначе, чем он есть на самом деле. Много есть людей, которые, к сожалению, подгоняют светлый образ под своё субъективное восприятие, искажая тем самым его подлинность. Я взяла пример, конечно, глобального значения. Говоря об образе моего привлекательного юноши, который мне однажды повстречался, я не хотела, чтобы о нём рассуждали, обсуждали и иронизировали. Только и всего.
- Общаться с таким человеком, - подвёл итог беседе Лавров, - как ты, Ирина, одно удовольствие. Чувствуется мощный интеллект и неординарность натуры. Но время уже позднее, не следует утруждать себя, пора отдыхать. Рано утром я выхожу из поезда. Предлагаю, Ирина, как-нибудь на свежую голову поразмышлять о том, что в последние годы беспокоит меня. Не является ли человек жертвой головокружительной погони за призрачным счастьем? Я пойду и подышу перед приоткрытым окном. После такого интересного и волнующего для меня разговора трудно сразу уснуть. Спокойной ночи и всех тебе благ тебе, сказочная Ирина. Пусть тот образ, о котором ты мне доверительно поведала, за что я от всей души признателен, будет всегда с тобой.
Ирина в ответ поблагодарила, а Лавров вышел из купе, аккуратно прикрыв дверь. Ему, действительно, было не до сна. Непредвиденныё, удивительные, захватывающие зигзаги, думал, стоя у окна и наблюдая появившуюся снова луну, Лавров, устраивает иногда судьба человеку. Разве мог он представить, что когда-нибудь встретит Ирину. Двоякое чувство он испытывал в этот момент. Да, это была та девушка, покорившая его своим магическим взглядом. И в тоже время это был уже другой человек, умудрённый, проживший свою личную жизнь, как, впрочем, и сам он. В те молодые годы между ними, незнакомыми людьми, потенциально было намного больше общего, чем сейчас, с их жизненным опытом. Парадоксально, на первый взгляд, констатировал про себя, Лавров, но это так. Ведь следует признать, рассуждал он мысленно, что перспективы жизни, и по времени, и по возможным результатам, это одно, а констатация жизни и известные итоги - это уже совершенно другое. Всю жизнь Мартин Лавров вёл головокружительную погоню за счастьем. Достигнув же многого, к чему стремился, он понял, что это иллюзорное, призрачное счастье. А настоящее находится рядом, здесь, за дверью его двухместного купе, в котором ему наотрез отказала судьба. Так и прошли четыре часа в раздумьях для Лаврова наедине с неотстающей от него луной и с крепким кофе, которое ему подносил всё время зевающий проводник. В четыре часа утра Лавров, тихонько открыв дверь своего купе, мягкими шагами, стараясь не разбудить Ирину, прошёл к своему месту. Взяв спортивную сумку и ноутбук, он направился к двери, но внезапно остановился, достал из нагрудного кармана блокнот, взял из него листок бумаги, черкнул на нём что-то под матовым светом настольного светильника и положил его на столик. Закрыв за собой бесшумно дверь купе, Лавров пошёл к выходу из вагона. Проснувшись утром, Ирина обратила внимание на блокнот и лежащую с ним записку, на которой бы написана одна короткая фраза: " Юношу звали Мартином". Взволнованная Ирина, поспешно одевшись и приведя себя в порядок, вышла из купе. Увидев проводника, спросила: "Скажите, пожалуйста, на какой станции вышел мой сосед по купе?". Проводник встревоженным взглядом оглядел пассажирку и неожиданно спросил: "Что, чай, вещички пропали? А ведь на него не подумаешь. Богатым выглядит". Ирина оторопела от неожиданного предположения: " Что вы!? Что вы!? Он очень порядочный человек. Так случилось, что он забыл свой блокнот". Проводник глянул на Ирину с некоторой долей иронии и произнёс: "Ну, никакой беды не произошло: блокнот-это не портмоне с деньгами, без которых, - он как-то едко при этом ухмыльнулся, - и счастья не бывает! На Васильевском разъезде он вышел".
Ирина подошла к своему купе и остановилась у окна, где ночью Мартин наблюдал за бежевой луной. Утро было пасмурным. За окном моросил мелкий дождь. Впервые в жизни она почувствовала себя одинокой женщиной. Вспомнив слова Мартина о головокружительной погоне за призрачным счастьем, Ирина мысленно произнесла: " А ведь человеку лучше не знать, что он жил с призрачным счастьем".