Паровоз запыхтел, произнеся несколько раз: пуф-пуф-пуф, выдыхая из себя клубы пара, послышался неоднократно предупреждающий гудок, дескать, пора, граждане пассажиры, отправляться кому-то в далёкий, а кому-то в близкий путь. Поезд медленно тронулся, оставляя за окном вагона вокзал, киоск с пирожками, колонку для питья холодной и горячей воды, домик для приёма багажа, провожающих людей. Он набирал скорость, оставляя прежнюю жизнь сидящих на деревянных полках пассажиров далеко позади. Ритмично стучали колёса, мелькали дороги, мелькали маленькие и новые домики, мелькали машины, телеги, велосипедисты, деревья, луга, коровы, куры, гуси, мосты. Крупинки сажи, вылетающе из топки паровоза и попадая в открытые верхние окошки вагонов, несли запах гари.
Иногда поезд останавливался у каких-то вокзалов, вокзальчиков, полустанков, разъездов: одни пассажиры выходили, другие заходили и садились на их места, ставили в проёмы под нижними полками чемоданы, на углах которых были железные крепления, укладывали баулы, сумки, узлы, из свёртков доставали свою трапезу: хлеб, колбасу, сало, яйца, а кое-кто из мужчин и бутылку водки, где на этикетке было написано жирными чёрными буквами - "Московская", а рядом, чуть ниже, в скобках, буквами помельче - "Особая". Кто-то пил чай, кто-то играл в карты, кто-то дремал сидя, а кто-то ложился спать. Поезд снова подавал гудок, трогался, громыхали буфера между вагонами и снова в окнах всё мелькало, от чего поезд стремительно убегал, а вместе с этим убегали от поезда, только в обратную сторону, здания с серыми шиферными крышами, акации, заборы, небольшие из скалистого камня дома, огороды, лесопосадки. И за всём этим с огромным интересом наблюдал семилетний мальчишка, ехавший вместе со своими родителями в какой-то большой город. Напротив него сидела женщина со своей дочерью, примерно, ровесницей мальчишки. Женщина называла свою дочь Регина. Мальчишка не знал ещё, что пройдёт много лет и он будет ехать в красивой современной электричке рядом с дочерью Регины, около которой также была её мать, но уже постаревшая. Женщины и не думали, что встретят того семилетнего мальчишку, ехавшего с родителями в Ригу и смотревшего не только в окно вагона, но и на Регину, девчонку такого же возраста, как и он. Никто из них не представлял тогда, что они когда-нибудь ещё встретятся. Мальчишка, став взрослым, много учился, потом женился. И Кристина не жила в монастыре: вышла замуж, родила сына. У каждого из них была своя жизнь. Но всё это произошло потом. А пока пыхтящий паровоз продолжал тащить поезд, выпуская из своей трубы густой дым вместе с угольной сажей. Под впечатлением увиденного лёг спать и мальчишка.
Наконец, поезд прибыл в большой город, по которому ходил мальчишка, держась за руку отца, с огромным интересом рассматривая большие дома, большие машины, большие толпы людей, большие трамваи, большую реку, большие мосты, большие пароходы, большие катера. Он смотрел на открывшийся перед ним большой мир. Тогда он ещё не знал, что будет жить ещё в более огромном городе, учиться и жить в огромном высотном доме, пролетать над многими странами на огромных самолётах, видеть огромный океан, разговаривать, пить мате с потомками индейцев. Он не знал всего этого, потому что был всего лишь маленьким мальчишкой, для которого водокачка на его речке была огромным техническим сооружением со множеством труб и насосов, а выше угольного террикона, стоящего посередине шахтёрского посёлка, ничего не может быть на свете, как ему тогда казалось. Он не знал тогда о существовании где-то зоопарков. Ему достаточно было смотреть вместе со своими детскими дружками на лошадей, жалея их, становившимися со временем плохо видящими, потому что часто выполняли тяжёлую работу в шахте, таская по угольным выработкам, по штрекам большие грузы. Мальчишка, как и все ребятишки, нигде не был за пределами своего шахтёрского посёлка, если не считать их хождения к далёким засыпанным блиндажам, дзотам в поиске оружия, патронов, наганов. Он не думал о существовании за пределами его посёлка иного, огромного мира и никогда не мечтал покидать свой маленький, но уютный мир. Да, он читал, став немного постарше, захватывающие воображения книги Жюль Верна, Джеймса Фенимора Купера, Майн Рида. Но он не грезил покорять моря, океаны, сражаться с злодеями, возможно, потому что это был очень далёкий от него мир. Мальчишка не знал, что есть какое-то метро, какие-то университеты, какие-то музеи, выставки, кинотеатры, какие-то большие стадионы, какие-то карусели. И если бы даже узнал тогда, то они не нужны были ему. Его вполне устраивал шахтёрский посёлок, в котором он жил. Например, мальчишка был в восторге, когда впервые набрёл на одиноко стоящий заброшенный дом, навсегда оставшись в его памяти: через много, много лет он расскажет о нём, упрекая при этом себя, что не сделал это намного раньше.
Взрослые люди, дяденьки и тётеньки, среди которых находился мальчишка, почему-то больше молчали, чем говорили, они ходили на шахту и приходили с шахты, где работали. И лишь в праздничные дни они веселились, шумно разговаривали, было много флагов, в маленьком клубе были концерты, пели песни, но это происходило редко. Мир взрослых для мальчишки казался непонятным, странным, дяденьки и тётеньки иногда шептались, почему-то оглядываясь по сторонам, говорили о каком-то шпионе, о каком-то рыжем дяди Гриши, внезапно приехавшим откуда-то в посёлок и вскоре куда-то исчезнувшим, потому что, как говорили взрослые, его искали милиционеры. Однажды приехал к бабушке какой-то далёкий ей родственник, он побыл у неё в гостях совсем немного и уехал, а мальчишка случайно услышал от своей тёти, что тот чего-то испугался, может быть, боясь какого-то ареста. Для мальчишки всё это было странным, он многое тогда не знал. Впервые он услышал от одного своего дружка о какой-то политике, о каком-то большом собрании важных людей где-то в Москве. Этот дружок говорил об этом почему-то очень тихо, тоже оглядываясь по сторонам. Всё это не нравилось мальчишке, ему было интереснее, приятнее играть в футбол. Он ещё не знал тогда, что когда-то будет много знать о политике, которую потом возненавидит. Мальчишка ещё не знал, что наступит время, когда вдруг обнаружит, что в демократическом государстве, также как когда-то в шахтёрском посёлке, многие люди будут чего-то опасаться, тихо говорить о непонятной специальной военной операции, оглядываясь по сторонам. Интересно, что мальчишка не стремился стать взрослым, ему казалось, что он никогда не будет им, что он всегда будет жить со своими родителями, с двумя родными тётями, с бабушкой в шахтёрском посёлке. И если он с большим интересом смотрел в окно железнодорожного вагона, в котором впервые в жизни ехал, то только потому, чтобы рассказать потом о увиденном пёстром мире своим дружкам. Наездившись за свою последующую жизнь на поездах, налетавшись на самолётах, побывав во многих городах и в нескольких странах, поседевший мальчишка в белой кепке так и остался, не говоря об этом никому, мальчишкой, для которого его шахтёрский посёлок был лучшим местом на земле, нисколько не хуже Ниццы, потому что в нём прошло его счастливое детство, несмотря на то, что у него не было достаточно много игрушек, что не было смартфонов, компьютеров с игровыми стрельбами. А не говорил он никому, что остался быть таким, каким был в далёком детстве, потому что хорошо уже знал мир взрослых людей, считающих себя всезнающими по сравнению с детьми, по сравнению с животным миром: с собаками, с кошками, с лошадьми, с коровами, с птицами, хотя, на самом деле, они, взрослые, в своём большинстве являются бестолковыми существами, устраивающими всякие дрязги, склоки, драки, войны, загрязняющими землю, леса, реки, моря, океаны смертельными химическими отходами, ядерными отбросами. Высокомерие и цинизм это, считал поседевший мальчишка, признак ничтожества, к которому он всегда относился с презрением.
О чём может думать, помимо всего прочего, мужчина в белой кепке, сидящий в скоростной электричке, узнав по едва заметным признакам Регину и Кристину, ничем не выдавая, что он их узнал? Для чего, какой смысл им рассказывать, что они видели уже друг друга много, много лет назад, сидя на деревянных полках в поезде, в вагоне которого ощущался запах гари сажи, долетающей из угольной топки паровоза? Он же знал, что стоит только начать им рассказывать о их когда-то давней встрече, как тут же посыпятся вопросы, на каждый из которых, соблюдая этикет уважения, надо будет отвечать, что в свою очередь вызовет дополнительные вопросы, на которые тоже нужно отвечать, а вслед начнут выражаться удивление, сомнение, откровение, восхищение мужчиной в белой кепке за его прекрасную память, за его внимательность к ним, несомненно, его, возможно, пригласят посетить их дом, в чём он не сможет им отказать, желая порадовать этих славных женщин. И, конечно же, этот мужчина должен нанести им визит вежливости, принеся с собой цветы, плитку шоколада и коньяк, надеясь угостить им и мужа Регины, но которого, к сожалению, скорее всего, не окажется в то время дома по уважительной причине: он снова забухает со своим приятелем. А вернувшись домой, этот выпивоха, узнав, что в его доме был незнакомый мужчина, устроит, пожалуй, скандал ревности, не забыв при этом выпить оставшиеся специально для него в бутылке двести грамм коньяка. Потому-то, предвидя такой возможный сценарий их знакомства, мужчина не стал говорить женщинам в электричке, что узнал их. Впрочем, и не только поэтому. Говорить с людьми, которых давно не видел, тем более толком не зная их до этого, надеясь, что они поймут тебя, а ты их, всегда трудно. Но, при всём различии, этих женщин и мужчину в белой кепке связывало то, что давным-давно, так судьба распорядилась, они некоторое время находились рядом в одном пространстве. А оно, это пространство, всегда объединяет людей, даже самых разных. Мужчина давно это заметил: пролетев в самолёте часов десять вместе, пассажиры приземлившись и выходя из самолёта, сожалеют, что покидают компанию, если не друзей, то людей, живших рядом друг с другом в одном пространстве, понимая, что никогда, за редким случаем, больше не будут вместе лететь. Что-то в этом есть от высокого осознания неповторимости уникального мира, в котором живут люди.
Так и не суждено было знать женщинам, что рядом с ними был их когда-то давний попутчик: мужчина в белой кепке вышел на одной из остановок. Иногда лучше не знать, чем знать. Это осознал мальчиша, когда его чёрные волосы на голове покрылись серебристым цветом. Он мог ехать до самой конечного пункта прибытия электрички, но решил посетить памятные для него места небольшого городка, где когда-то давно был: красивый небольшой вокзал, постоять на платформе, именно на том месте, где в годы войны стоял один гитлеровский офицер, посидеть на скамье, находящейся в нескольких шагах от вокзала, и кое-что вспомнить на ней. Ему казалось, что эта скамья давно его ждала. Хотя он хорошо понимал, что скамья не имела душу. Приближаясь к местам, которые когда-то оставили в нём неизгладимые приятные впечатления, он заряжался благотворной их энергетикой, о чём никогда и никому не говорил.
Мужчина прикрыл козырьком кепки глаза от яркого солнца и, усталый от поездки, внезапно задремал на скамейке. И тут же вдруг увидел, не то во сне, не то уже сразу же проснувшись, дочь Регины. Она села рядом с ним и произнесла:
- Не думай, что не узнала тебя. Я узнала тебя. И заметила, как ты скрывал, что и ты узнал меня и мою мать.
- Если узнала меня, то почему не сказала об этом в электричке?
- Ждала, что ты скажешь нам об этом. Но ты почему-то молчал.
- Ну, а разве это так важно, если бы я сказал, что узнал вас?
- Нет, конечно. Но было бы, как мне кажется, приятно вспомнить давнюю встречу. Или же это не так?
- Нет, почему, было бы это всем приятно. Но посыпались бы сразу у всех вопросы: как? что? почему? когда? где? и что дальше? А чтобы на них ответить обстоятельно, внятно, надо было бы не одни день рассказывать, - произнёс мужчина, так и не поняв, говорит он это во сне или уже проснулся. - К тому же, у каждого своих много проблем, не стоит загружать ими попутчиков. Не так ли?
- И так, и не так, - улыбаясь, ответила Кристина. - Психика человека довольно сложная штука. Иногда достаточно услышать от человека одного слова, чтобы многое поменялось в его жизни. Хотя, понимаю, это очень редко происходит.
- Да, у тебя философский подход к жизненным обстоятельствам. Ты, случайно, не философ?
- Нет, я закончила университет по специальности психология, - улыбнувшись, ответила Кристина.
- Ну, вот, я почти угадал, - засмеявшись, ответил мужчина, приподняв козырёк белой кепки, внимательно всматриваясь в лицо Кристины, но так толком и не разглядел из-за ослепительно палящего солнца. - Я вот только не пойму, разговариваю с тобой сейчас во сне или же наяву, уже проснувшись?
- Принципиального значения это не имеет, - ответила, продолжая улыбаться, Кристина.
- А что имеет принципиальное значение?
- Не знаю, право же, как коротко ответить. Думаю, если бы тогда, много лет назад, наша встреча получила бы своё дальнейшее развитие, хотя это не от нас зависело, то, пожалуй, это было бы принципиальное значение. Но это лишь предположение, - произнесла Кристина. - В данное время, действительно, абсолютно не столь важно, я пришла к спящему незнакомцу или же он уже проснулся, - произнесла Кристина.
- Да, пожалуй, это верно. Ты хороший психолог.
- Ты живёшь в этом городе?
- Нет.
Мужчина в белой кепке на миг опустил голову, а когда поднял её, то уже не увидел Кристину. Он так и не понял, разговаривал с Кристиной во сне или наяву. Ветви берёзы, стоявшей около скамьи, качались от поднявшегося ветра из стороны в сторону. Видимо, подумал мужчина, природа даёт знак, что пора ему уходить. Он встал со скамьи и пошёл быстрым шагом, чтобы успеть сесть в электричку, которая вот-вот должна отправляться в сторону его города. Зайдя в вагон и сев в мягкое кресло, он посмотрел в окно и увидел, что ему машет женщина очень похожая на Кристину. Мужчина не поверил своим глазам: это так для него было неожиданно. Мне уже мерещится, галлюцинации начались, это от переутомления, вслух произнёс он. Электричка двинулась и за окном замелькали люди, автомобили, шлагбаумы, столбы, рекламные щиты, дорожные указатели. Он закрыл глаза, думая о многом, думая о мелькающей и исчезающей жизни не только своей, но и всего живого в этом мире, думая о всемирном потопе, но при этом всё же возрождающейся жизни в других существах, в других измерениях, задавая всегда себе вопрос: почему происходит жизнь так, а не иначе, как хотелось бы, но как хотелось бы точно, он не смог бы объяснить, почему дети запоминают то, что взрослые пропускают мимо своей памяти, почему мир одним открывается во всём многообразии, а для других он никаким образом не представляется, почему одни могут сопереживать, а другие лишены элементарной чуткости, как жить в этом многополярном мире, как не заблудиться, как не совершить множество ошибок и глупостей, как успешно прожить в нём?
На одной из остановок в вагон вошли несколько человек. Двое из них, усевшись, вели оживлённую беседу. В разговоре между собой они обращалиь к друг другу по имени: Андрей и Лиза.
- В интернете появилась информация, что одно издательство опубликует неопубликованный роман Габриэля Гарсиа Маркеса "В августе мы увидимся" в 2024 году во всех испаноязычных странах, кроме Мексики. В романе рассказывается о жизни женщины средних лет, которая каждый год посещает могилу своей матери. В один из таких визитов она встречает человека, который изменит ее жизнь. Публикация этого посмертного романа совпадет с 20-летием его последней опубликованной работы "Воспоминания о моих грустных шлюхах" и с десятой годовщиной его смерти, -сказал Андрей своей спутнице.
- Неизвестно, насколько это правда. Возможно, это блеф, заметила Лиза.
- Но в любом случае эта информация интригует воображение, - ответил Андрей. - А вы что скажите по этому поводу? - спросил Андрей рядом сидящего с ним мужчину в белой кепке.
- Ничего не скажу. Я никогда не читал этого Маркеса. Последние годы я вообще ничего не читаю: хочу жить своей жизнью, а не чужой.
Вскоре Лиза и Андрей вышли из электрички, вероятность встречи в августе с которыми так же маловероятна, как и будет прочитан ещё неопубликованный роман Маркеса, выдающегося писателя двадцатого века.
Электричка продолжала, как всегда, стремительно мчаться, оставляя за окном бесконечные кадры, пролетающие не в хронологическом порядке по времени из жизни поседевшего мальчишки в белой кепке, а беспорядочно, отрывками, то из одного её периода, то из другого. Более того, эти кадры были не только из его личной жизни, но и из жизни, например, Шарлотты из романа Уильяма Фолкнера "Дикие пальмы", или полковника, о котором повествовал Габриэль Гарсиа Маркес: перед глазами всплывало жилище полковника, его больная жена, или же Леопольд Блум из романа Джеймса Джойса "Улисс", которому мужчина в белой кепке так и не смог отдать пальму первенства по сравнению с романом "Сто лет одиночества" Маркеса. Ему, этому мужчине, всегда сложно было сделать выбор между гениальными творениями, к ним он относил и роман"Дикие пальмы" Уильяма Фолкнера. Этому человеку, сидящему в электричке, чаще всего не хотелось делать какой-то выбор между чем-то или кем-то, но обстоятельства зажимали его в угол вагона жизни, заставляя его совершать всё же выбор, а если он продолжал сопротивляться, выталкивали в тамбур, угрожая при его дальнейшей нерешительности вытолкнуть из вечно двигающихся, начиная с детских лет, поезда во главе с пыхтящим чёрным паровозом, в топку которого кидает уголь по пояс раздетый, потный, весь в угольной пыли кочегар, или из современной электрички. Делать выбор всегда трудно, а иногда и опасно, но всё же лучше, как ни странно может показаться, не делать никакого выбора, а быть вытолкнутым из вагона электрички, чем сделать ошибочный выбор на всю последующую жизнь. Конечно же, так в жизни не получается, чтобы не делать никикого выбора. Бездействие это тоже выбор, который может иметь, не исключено, печальные последствия. Пожалуй, выбор следует делать не столько умом, сколько сердцем, произнёс вслух мужчина в белой кепке, вспомнивший где-то недавно прочитанные им слова: "между сердцем и душой ".
Внезапно остановилась электричка. Оказывается, это был главный вокзал. Пассажиры засуетились и поспешили к выходу. Их встретил солнечный день вместе с порывистым ветром. Такое иногда бывает: радостное и беспокойное рядом. На небе кружились облака, направляясь то в одну сторону, то в другую, как, впрочем, и люди, вышедшие из вагонов поездов, электричек. Никто из них не знает, что их ждёт впереди, как и когда-то черноволосый мальчишка в белой кепке, ставший со временем поседевшим, не знал, что через много лет неожиданно встретит Кристину, так и не поняв, было ли это во сне или же нет. Но разве это так важно, если сама жизнь это, возможно, и есть сон, после чего наступает пробуждение.
В воздухе кружил белый пух тополей, устилающий, словно снегом, улицы большого города. Мужчина, прибывший электричкой из небольшого городка, подошёл к своему дому, открыл дверь двумя ключами, вошёл в прихожую, снял кепку, куртку, обувь и прошёл в комнату, в которой давно уже не бывал, постоял, осмотрел в ней всё вокруг, подошёл к окну, раздвинул шторы на нём и только потом подошёл к старому патефону, покрытым слоем пыли, протёр его салфеткой. Затем взял пластинку, положил на диск патефона, сделав несколько оборотов его ручкой, поставил звукосниматель на пластинку. В комнате раздалась первая прелюдия Баха - Bach Prelude and Fugue in C major. Её любил, по всей видимости, слушать немецкий офицер, некогда стоявший на перроне небольшого городка и позирущий перед камерой фотоаппарата, выпускник Стэнфордского университета, скелет которого случайно обнаружил мальчишка из шахтёрского посёлка в заброшенном доме без дверей и без оконных рам, где помимо оставшейся утвари на столике находился старый патефон с несколькими пластинками.
Слушая плавные, успокаивающие душу звуки прекрасной прелюдии Баха, у мужчины происходило возвращение к спокойным минутам, часам его пребывания в вагоне с деревянными полками, на которых сидели его родители, Регина, Кристина, молчаливые дяденьки, играющие в карты, пьющие водку, закусывая огурцами, салом и говорливые тётеньки, расхваливающие колбасу, ситцевые платья и туфли с модными каблуками. Однако при этом никто из пассажиров в этом вагоне, как и во всём поезде, не знал, что их ждёт впереди, никто не знал, что их ждёт безумная перестройка, что будут повально вырубать виноградники, что будут пустые прилавки в магазинах, что будут большие очереди, чтобы купить водку, что у них будет пьяный какой-то президент, позорящий свой народ перед главами иностранных государств, который, уходя на покой, поставит вместо себя какого-то любителя самбо и дзюдо, бывшего кэгебиста, что вместо милиции появится какая-то полиция, что с небес свалится какая-то рыночная экономика, что в городах и деревнях будут забиты магазины китайской лапшой, турецкими и польскими картофелем, помидорами, яблоками, что куры будут нести золотые яйца, что суррогатная колбаса в красивой упаковке будет дороже мяса, что будет какая-то палёная водка, что будут какие-то мэры, губернаторы, миллиардеры, бомжи, нищие, попрошайки, что цены будут везде расти, как грибы после дождя, что будет какая-то специальная военная операция. Никто не знал ещё тогда, что будут одни чудеса, а потому пассажирам, которых вёз пыхтящий паровоз, выпуская из трубы сгустки чёрной сажи, было спокойно, даже временами весело, особенно после ста грамм высококачественной московской особой, закусываемой настоящей колбасой, и первая прелюдия Баха - Bach Prelude and Fugue in C major - вполне отвечала их настроению.