Марио может бесконечно смотреть на туман, при котором возникает множество ассоциаций, мыслей, ощущений, воспоминаний, разных предчувствий.

Во время тумана он произносит про себя и вслух наедине на испанском языке строки "Las nubes aplastadas y rojas sobre el barrio latino de noche, el aire hъmedo con todavнa algunas gotas de agua que un viento desganado tiraba contra la ventana malamente iluminada, los vidrios sucios, uno de ellos roto y arreglado con un pedazo de esparadrapo rosa. Mбs arriba, debajo de las canaletas de plomo, dormirнan las palomas tambiйn de plomo, metidas en sн mismas, ejemplarmente antigбrgolas", произносит уже 30 лет, произносит их неожиданно для себя, в самое разное время, даже глубокой ночью, в самых разных местах, например, сидя на скамье в парке Дружбы в Минске или в небольшой комнатушке маленького отеля ""Isla Gorriti"" в Мальдонадо, или же в ...

Иногда Марио произносит при тумане и другие слова, но чаще именно эти, звучащие в переводе на русский язык так: "Багровые приплюснутые тучи над ночным Латинским кварталом, влажный воздух с запоздалыми каплями дождя, которые ветер вяло швырял в плохо освещенное окно с грязными стеклами, где одно разбито и кое-как залеплено розовым пластырем. А наверху, под свинцовыми водосточными желобами, наверное, спали голуби, тоже свинцовые, спрятав головы под крыло, - эдакие образцовые антиводостоки". Выбор в первую очередь падает на них, потому что эти слова не несут в себе какую-то большую смысловую нагрузку, они ни к чему не обязывают, они нейтральны, они появляются словно из густого тумана и дают возможность Марио воспринимать их на своё усмотрение, на своё настроение, трактовать их на свой лад, как ему вздумается. Иногда же, глядя на туман, Марио охватывала жуткая тоска: перед ним возникало всё то, чем он жил раньше, очень давно, которое, конечно же, нравилось ему и в те годы, чем он любовался, но только после многих лет жизни Марио понял, что всё же недостаточно ценил, любил то ушедшее уже навсегда время. Эта жуткая тоска проникала во все уголки его души, опустошая его, мозг становился беспомощным мыслить, им овладевала полная прострация, из которой он не знал как выйти. И тогда Марио вспоминал про "багровые приплюснутые тучи", обладавшие, во всяком случае для него, неким магическим реализмом и влекущие в увлекательное путешествие во времени и пространстве, что позволяло ему освободиться от оцепенения, охватившего и стремительно втягивающего его в мрачную воронку безысходности. Но даже если бы не это случайное воспоминание магических слов, он бы, Марио, никогда не терял надежду на то, что это путешествие, рано или поздно, всё равно произойдёт. Почему не терял надежду? Сложно ответить на этот вопрос даже самому Марио. А что можно предложить самому себе, если есть лишь надежда? Отказаться и от неё, находясь в пустом замке, без окон и дверей, среди тусклых, грязных зеркал, с уродливыми отражениями, на обшарпанных с серо-зеленоватым налётом и загаженными летучими мышами стенах, только потому что она может оказаться напрасной мечтой? Но ведь надежда может не только химерой, но и сбыться. Туман не может быть вечным. Он рассеивается, всегда рассеивается. И когда солнечные лучи начинают сначала слегка подсвечивать, а потом и просвечивать густой туман, начинающий растворяться в небесной синеве, перед глазами Марио появлялись всё отчётливее и отчётливее фрагменты, кадры той былой жизни, того, кем и чем он раньше любовался во всех мельчайших подробностей, что таким образом происходила не только достаточня регенерация памяти, но и полная детализация всей его прежней жизни, которая переходила из статуса былого в статус настоящей, реальной. Ему уже было совсем не обязательно смотреть на те или иные фотографии, где были запечатлены прекрасные мгновения жизни, его жизни и жизни близких, родных ему людей. Он проживал эту жизнь, эти жизни заново. Возможно ли это? Для Марио это оказалось, к счастью, возможным. И этим он ни с кем не делился, понимая, что его навряд ли кто поймёт. Счастьем не делятся. Даже случайно выигранный билет не является полным счастьем. Можно выиграть несколько лотерейных билетов и быть, несмотря на это, глубоко несчастным человеком. Счастье, как считал Марио, надо выстрадать.

Марио понимал, что природа сложна, которой нет необходимости под что-то подстраиваться, она сама по себе. Это проблема человека подстраиваться под окружающую среду, под ту или иную ситуацию во всех аспектах земного бытия. Если не всё, считал Марио, то многое зависит и от самого человека, имеющего, почти у каждого, внутренний духовный потенциал, скрытый в глубоких тайниках его души. Важно найти в себе силы выйти из глубокого одиночества, важно раздвинуть рамки своего самосознания, за которыми видится многоспектральность окружающей жизни, важно увидеть в каждом малозначительном моменте, в малозначительном движении, в едва услышанном шорохе живую пульсацию этой жизни, ничем не отличающейся от пульсации небесных звёзд. Даже в тумане, если внимательно всматриваться, можно увидеть, что его плотность не однородна, что в нём происходят свои процессы, что стоит ещё немного подождать, как вдруг начнут появляться едва заметные контуры чего-то непонятного, сказочного, обворожающего. Подобное явление Марио видел очень много лет назад, находясь в доме отдыха вблизи деревни Березники, место весьма примечательное, так как это поселение основано ещё в 4-5 веке. Рано утром, выйдя из домика дома отдыха "Медработник", где Марио отдыхал, он увидел, что всё вокруг покрыто густым молочным туманом и тут же опешил, не понимая место своего нахождения. Ему показалось, что, возможно, всё ещё находится во сне. Через некоторое время, продолжая вглядываться вокруг, он заметил сквозь толщу тумана едва видимую расплывчатую какую-то фигуру, напоминающую по форме большой купол. Марио напряг зрение и увидел, что метров за двадцать пять от него постепенно вырисовывается стог сена. Это зрелище выглядело волшебным, забавным и удивительным. В последние же времена, напоминающее чем-то подобную картину, Марио видел тоже рано утром и в аргентинском Банфилде, когда приближался, в один из утренних летних дней по улице Родригес Пенья, к дому 585, которого совсем не видно было, потому что его окутал туман и лишь, спросив прохожего, случайно идущего рядом с ним, где же находится нужный ему дом, Марио всё же добрался до него, но ещё долго стоял, ожидая, когда рассеится туман, и, увидев, наконец-то, первые контуры знаменитого дома Хулио Флоренсио Кортасар Дескотте, к которому стремился многие годы, он ахнул от счастья. Запомнилось Марио и то, как в Рио - де - Жанейро, в одном из терминалов аэропорта, где он стоял перед большим окном, за которым сквозь густой туман медленно вырисовывалось некое чудовище, как ему мерещилось, не то огромный динозавр, не то поразительных размеров тёмного цвета верблюд. Когда же туман стал понемногу рассеиваться, Марио увидел прямо перед собой тёмно-фиолетовые горы, зловеще, как ему показалось в тот момент, смотрящие на него. Картина была весьма впечатляющая. Ну, и в самый последий раз, когда он смотрел на утренний туман над Магеллановым проливом, что, пожалуй, невозможно передать словами, настолько картина была фантастическая, увидев которую, " quй lujo para la imaginaciуn" - " какая роскошь для воображения", можно смело сказать, что побывал в запредельном мире.

Со временем, постепенно, Марио стал замечать, что туман становился важным, увлекательным моментом в его жизни, потому что способствовал сосредоточиться на процессе перехода некой непредсказуемости в осязаемость, перед чем с нетерпением гадал, что же, наконец, появится, ощущение напоминающее, когда ребёнок подпрыгивает в предвкушении увидеть неизвестный подарок, который вытащит вот-вот из мешка и подаст ему в руки сам Дед Мороз.

Туман, конечно же, создаёт иллюзию, галлюцинации. Но это так интересно. А ещё, пожалуй, более интересно то, что видится, когда туман начинает рассеиваться.