Filfil Eswed

   Jozet El Teeb

   Qirfah

   Korkum

   Zanjabeel

  

    

Filfil Eswed

  

    Когда ифриты смолкают хотя бы на несколько минут, Мибрах смотрит вдаль. Горизонт неизменно тёмен, земля и небо спеклись в цельный кусок. Мибрах не помнит названия минерала, с которым можно сравнить это. Для него теперь всё едино: базальты, гагаты, морион.

    Когда дюны покачиваются и шипят, что кобра в корзине факира, Мибрах прикрывает веки. Он пытается воссоздать город, где родился. Блуждая наполовину выдуманными улицами, ждёт подсказки от булыжников мостовой, от фасадов домов, от кривой мушмулы на углу. Но колодец двора запечатывает его. Вместо ответа Мибрах получает вопрос: "Откуда ты?"

    Будто мало ему вопросов.

    Каганец греет, мир укутан в дамаст теней. Мибрах ощущает рост собственных клеток, их деление, обновление, отмирание. Мантия висит прогнившим флагом, Мибрах с трудом отыскивает себя внутри. Широкие некогда рукава разорваны в клочья, материя тысячу и один раз сменила цвет. Мибрах думает: неплохо вздремнуть, найти тёплый источник, побриться, сменить одежду. Всевышний, скажи, обозначь, сколько лет ещё дышать вонью.

    "Откуда я", - продолжает твердить. Пусть слова не улетучатся вместе с короткой передышкой. Вот какова его цель: запоминание. Запоминание сродни заклинанию. Когда-то Мибрах знал сотни, сотни сотен заклинаний. Тогда ифриты - глаза навыкате, клыки с желтизной, песчаные плети в лапах - приносили ему не боль, но чужие сердца.

    Мибрах видит минарет в разрезе. Мибрах видит воплощённое. Выбор прост (был, есть, будет): ты или минарет, кого ломать. Своё детище Мибрах в обиду не даст. Поэтому снова ползёт по лестнице, выплёвывая кровь, осколки костей. "Теперь. Сейчас", - продолжает твердить.

    Каганец слишком тяжёл. Поднимая его выше, Мибрах ломает конечность. Светник ударяется о стену, меркнет. Тогда Мибрах тянет к нему левую. Готов вцепиться в ручку зубами. Если зубы выпадут - дёснами.

    Всплеск огня. Позывной в ночи. "Вернись ко мне, компас. Вернись ко мне, гураб. Я понял, для чего возводил постройку на краю вселенной, в чёрной котловине высохшего океана. Я тонул в его песках тысячу и один раз. Я понял, осознал. Я оставлю её - только вернись, гураб".

    Снизу вверх по ступеням - грохот. В ореоле свиста, скрежета, воя несётся свора мучителей. "Паруса, - шепчет Мибрах. - Ставь паруса".

    

  

  

    

Jozet El Teeb

  

    Из скудного воздуха высоты растут, ветвятся коридоры. Расщепляя гостей на атомы, попирая законы, Качим сверлит пространства, мешая звёзды с пылью, пыль - с ядом. Огромное веретено, связка отмерших эпох, перекати-поле.

    Система волокон Качима будет пытать тебя, пока не выпьет дыхание, пока не иссушит плоть. Вокруг оси, орбитой, поступательно, циклически - Качиму неведомы подобные слова. Он смеётся над конструкторами, астрономами, царями, любую свою точку превращая в зидж.

    Для чего тогда искать Качим, для чего прыгать в Качим, когда тот несётся на полном ходу, для чего вырабатывать способы взаимодействия с ним? Мибрах искушён в колдовстве, но даже он не в состоянии ответить. Когда-то Мибраха ломало на части, фрагменты томились разъединённостью. По сравнению с пребыванием здесь, это ничто. Когда-то Мибраха забирали карины, горние духи сочиняли загадки одну страшнее другой. По сравнению с пребыванием здесь, это ничто. Когда-то Мибрах водил караваны и водил дружбу. Терять, явилось в итоге, - это ничто.

    Канаты, окружающие его, натянуты до звона.

    "Древесину обучу полёту". Сопротивлением, яростью, мотанием из стороны в сторону отвечает Качим.

    "Пламенем украшу мачты". Тянет жилы, размазывает во всех направлениях необузданный Качим.

    "Силой возьму, если не отдашь!" - кричит Мибрах, упираясь ногами, руками, когда коридор пытается вытолкнуть его наружу.

    "Занозой в теле, мыслью в сознании, помехой в движении останусь, если не отдашь. Карты начерчу для пленников, сонмом пэри населю атриумы, рулады птиц залью в полые стебли твои, мозаикой выложу внутренности, если не отдашь".

    Словно одержимый, мечется Качим.

    Мибрах приходит в себя. Ночью, в каюте, под гамаком. Потирает колено - ушиб.

    - Интересно, где мы.

     Палубу занесло листьями неизвестного Мибраху растения. Они тлеют, распространяя едкий запах. Демон-охранник, золотые буркалы, изгаляется. Какой с него спрос.

    - Что ж, я доволен. - Мибрах поднимает глаза.

    Огонь гложет мачты.

    

  

  

    

Qirfah

  

     - Славу тебе возносят города.

    "Ничтожные, по сравнению с твоим. Недостойные быть".

    Мибрах едва держится на ногах. Слишком много искр, слишком много хмеля, слишком много мира - слишком мало для одного. Взмахивая руками, скалясь не хуже прислужников, перекраивает ландшафт. Кто-то изнутри говорит ему: "Довольно".

    Довольно! Плавится мрамор, реками течёт вдоль улиц. Тлеют знамёна, паклей распадаются виадуки, дворцы, мавзолеи. Рвутся из-под фундаментов деревья. Родом из кошмаров, из агонии. Они цветут обильно и багряно.

    Да слетятся же на них пчёлы садов потаённых.

    - Славу тебе возношу.

    Мибрах уже не понимает, кто кого тащит: он - гураб или гураб - его. Румпель ведёт в сторону. Румпелей несколько. Мибрах считает. Числа выходят странные.

    Рано, поздно, однажды корабль причаливает. Есть у моря берега, есть лагуны, есть границы, Мибраху ни за что не узнать. Хмарь рождает Ирем. Показывая, вновь скрывая.

    Орнаменты машрабии меняются в секунду, архитектура Ирема зависима от настроения Шазы. На столе перед ней чаша, в чаше зёрна гранатов, разлапистый листок качается в воздухе.

    - Не видела ранее подобных, - Шаза щурит глаза-сердолики.

    - Смог ли я удивить тебя, о тьма души моей?

    - Как зовётся это?

    - Клён.

    - Кл'онн, - Шаза перекатывает звуки, будто наслаждаясь каждым.

    Игры хозяйки Ирема приносят радость лишь хозяйке Ирема. Нет для неё ни новостей, ни учений. В библиотеках, подвалах, ларцах сокрыты знания, за которые любой маг продал бы себя в рабство. Но Мибрах утратил разум: новости, учения, книги перестали волновать его.

    - Ты пьян, чернокнижник. - Короб машрабии распадается картами, рубашкой вверх; узорчатая октаграмма парит над закатом. - Ты жалок: преображаешь, даже калеча. - Ладони Шазы теплы, речь остра, на губах пепел, движения - тени. - Зачем ты здесь?

    - За облаками, - говорит Мибрах. - На седьмом небе.

    

  

  

    

Korkum

  

    Огненнокрылый гураб. Легенда в устах, байка в кабаках. Чаще угроза, реже мораль. В тринадцати смерчах выкружило прах чернокнижника. На век и тридцать лет забыли о нём. Рухнули в преисподнюю его демоны-прислужники. Утянуло в безвестность его корабль, что способен был лететь сквозь туман, задевая мачтами светила, вспарывая бушпритом облака, что способен был перегнать Рух.

    Гураб шёл торжественно, безмолвно. Отбрасывая чёткую тень, сетью ужаса накрывая город.

    - За старое возьмётся, шайтанский хвост, - просипел гончар. - Только у эмира нынче волшебники. Налетят скопом, скрутят.

    - Чего-то не видать, - заметил отец, - ни стражи, ни волшебников.

    Над куполами вспухло облако пыли.

    - Внутренние ворота закрывают.

    - Колдуну эти ворота - пфыть.

    - Домой летит, - прошамкала Амаль. - На окраине, - махнула дряблой рукой, - ещё прадед его, Хариф-стекольщик, жил. Теперь же свалка, ни доски не осталось. - Вздохнула; каждый на улице знал: в разуме она бывала редко.

    Свернули торговлю, свернули дела. Заперли двери, заперли ставни. Кто мог, собрал пожитки. Вереница мулов поволоклась от крепостной стены к тракту.

    Ночью у кладбища сияло. Вопреки карканью, мертвецы продолжали лежать спокойно.

    Жители молчали. Молчал колдун. Сидел в поднятом из прошлого сарае, ничего не ломал, ничего не поджигал. Засылал периодически демонов в город, чтоб таскали ему вина, девиц. Вина - много, девиц - так.

    Зеваки, воины, визири с окраины возвращались не солоно хлебавши. Соберутся, дадут круг почёта, руки в ноги, обратно.

    - Выяснить бы, - философствовал гончар, - чего надо ему.

    - Мушмулы, - шептала старуха.

    "Мушмулы, - думал Айру. Впереди горбились крыши, траектория предстоящего забега. - Знаю, где взять: в порту".

    Проведай о планах родитель, высек бы, не жалея. Айру, конечно, боялся отцовского гнева. Но куда больше боялся упустить шанс.

    

    Посреди свалки, разламывая её, громоздилось нечто. Фантасмагория. Птица ли из стекла, стекло ли из множества птиц. Призраки луны плыли по окнам, размещённым в немыслимых плоскостях. Айру не понял, с которой стороны вход, имеется он вообще. Тело двигалось само. Будто пинков кто отвешивал, нёсся. Покуда не выпал во двор.

    Сумрак айвана. Пляска девушек. Подозрительно весёлых - Айру спешно отвёл взгляд, - не слишком одетых.

    Хозяин резался в кости с джиннами. Похоже, выигрывал. Дым трубок клубился вокруг честной компании.

    - Ставьте всё, проныры! - подначивал колдун. - Толку играть на пресное море, степь завалящую. А тебе чего?

    - Мне, - речи, мысли сгинули бесследно. - Мне корабль ваш нравится, - ляпнул с горя.

    Чернокнижник махнул рукой, двор опустел.

    - Корабль, значит.

    Айру судорожно кивнул.

    - Только в ученики, господин колдун, не пойду. Промысел шибко опасный.

    Мибрах расхохотался.

    - Город, - воспользовавшись благодушием хозяина, добавил Айру. - Мало разве городов на свете.

    - Не тех. Родился я здесь, понимаешь? Бегал здесь голодранцем вроде тебя. Ни по чему не скучал, а по мушмуле - да. Мнил: приеду, объемся. Прямо чтоб в обратную сторону лезло, - развёл руками, едва не потерял равновесие. - Вырубили подчистую.

    - Выродилась, говорят, - осторожно поправил Айру.

    Мибрах швырнул кувшином в колонну. Колонна треснула.

    - Вырубили, - повторил.

    Миг - и он стоял рядом. Тощий, словно желудком маялся, в пожёванном одеянии ремесленника, совсем не похожем на мантию, скорее сером, нежели чёрном, - выгорело, видать. "Жаль его, - вспомнил Айру бубнёж старухи. - Блуждает, блуждает. Ворон клятый, горя вестник. Принёс ворон серьги, украл ворон сердце".

    - Читай.

    Рухнувший с потолка свиток приложил по темечку.

    - Не умею.

    Колдун заломил бровь, обратившись карикатурой на свои портреты.

    - Указом от года, - вздохнул, - неважно, мушмулу в пределах города велено извести, дьявольским ибо древо сие признано, - фыркнул. - Хирома-анты, ора-акулы, - заглянул в кувшин, убедился в его пустоте, отправился за новым. - Болтуны, бездельники, Заккумову поросль им в печень. Кормильцы болтунов - опять же гнилой сорт: надменны. Мало - мгновенны. В списке мгновенных существ, - принялся загибать пальцы, - правители, мотыльки, женщины. Лгу, женщинам, матерям разочарования, далеко до подобной мимолётности. Прочь, другой стеллаж, с ярлыком "Суета", - колдуна понесло. - Итогом: болтуны, бездельники, ничтожества копошатся в земле (без какого-либо права, заметь), пока не лягут в неё. Земля - арена, место действия, театр, погост. Снова театр. Снова погост. Армии вытаптывают. Поколения объедают. Кислоты отравляют. Огонь иссушает. Но знаешь ли, на что способна земля. Чем больше крови, тем гуще травы. Тем краше цветы.

    - Господин Мибрах.

    - Могилы предков - пазухи земли. Карманы. С порошком костей внутри. Я могу восстановить из него скелеты, могу принудить скелеты к чему угодно: маршировать строем, крутить черепами, клацать зубами, нападать, танцевать. Не могу лишь принудить к разговору. Как ты, дружище, что видел. Нет, кости не снизойдут до ответа. Уходя, мы уходим, Айру. Уходя, мы уходим.

    Тот, наконец, опомнился. Стянул с плеча мешок, извлёк ящик. Чернокнижник, исследующий винные запасы, обернулся.

    - Там, откуда это привезли, мушмулы - хоть ишаков корми, - заверил гость. - А давайте к Амаль на пироги напросимся, - осенило потом. - К нам не приглашаю, не обессудьте. Кроме Амаль, вас боятся все до икоты.

    Собеседник вскинул ладонь, пресекая оправдания.

    - Сколько лет сейчас госпоже, о которой толкуешь?

    - Слухи ползут, аж сто шестьдесят. Выдумки, верно. Лавка на родичах, бабку не прогоняют. Греется у огня, день-деньской бормочет себе под нос. Правда, истории у неё...

    - Настоящие, - подсказал Мибрах.

    Чокнутой старухой Амаль знали лет пять, не больше. Ночь в косах, очи лукавые. В одиночку с рынка не возвращалась никогда. Очередной герой нёс корзины Амаль, взглядом к бёдрам её приклеившись. Племянники плечами пожимали: мол, путешествовала бог ведает где, бог ведает с кем дела имела. Чадо принять, сустав вправить - многое умеет, вот Всевышний время, значит, даровал, чтобы людям на пользу.

    - Устала я, говорит, - подытожил Айру, - пора.

    - Пора.

    Зазвенели, заголосили стёкла.

    Мибрах с досадой щёлкнул пальцами - мелодия стянулась в ком, рухнула в фонтан; гостя окатило водой, - начал мерить шагами карту на плитах пола.

    - Не передумал?

    - Лететь? Сейчас?

    - Полдень. Без обсуждений.

    На радостях Айру бросился Мибраху в ноги. Получил сапогом под дых.

    - Если не хочешь, чтобы я передумал, - объяснил колдун.

    - Обратно, - Айру с трудом вернул в лёгкие кислород.

    - Пешком.

    - Но...

    - Сгинь.

    - Не сгину, хоть режьте. Мне коврика у порога хватит. Простите непутёвого. Отец ведь в чулане запрёт.

    - Не запрёт, - пообещал Мибрах.

    Айру дёрнуло, протащило через кварталы, швырнуло о лежанку. Брат ошалело проморгался, привстав на локте: "Ты откуда?"

    

    Утром в мир иной отошла Амаль.

    Её комната полнилась ароматом далей, тревожным, пряным. Балдахин над постелью качался. Мирно сложила руки на груди Амаль. Юным казалось её лицо, свежей - улыбка, пусть текли от век ручьи морщин, пусть белели косы. Ещё кто-то пел. Соловьи без тел, воспоминания, слетелись к изголовью.

    

    Ворон, пламенем охваченный. Легенда в устах, байка в кабаках. Чаще угроза, реже мораль. Скрипучая палуба. Вёсел синхронное движение. Восторг. Мельчающие до леденцов в коробке люди на площади. Среди них брат, приятели, гончар. Машут вслед. Отец неподвижен.

    - Главное качество - какое?

    - Чьё.

    - Ученика.

    - Представления не имею.

    - Легко мне, господин Мибрах. Так легко, что даже страшно.

    - Неужто.

    "Солнце нынче - дирхем, - подмечает Айру. - Серебро для бродяг".

    

  

  

    

Zanjabeel

  

    Мибрах шёл по траве. С террасы прибой можно было слышать, но не наблюдать: подрагивало, поблёскивало в просветах веток. Зелёное на зелёном.

    Мибраху нравился ракушечник, его ноздреватая поверхность, его память о начале начал, разрезанная мастерами на кубы и цилиндры. Глубина, ставшая сушей. Суша, ставшая глубиной. Метаморфоза длиной в тысячелетия.

    Вытянутость безвременья, напитки в керамике, медленный, упрямый рост - всё это Мибраху тоже нравилось. Бросив якорь у острова, погасил огни, сделал корабль невидимым, отправил восвояси демонов. "Я понял, - доложил Айру, к болтовне которого оказалось привыкнуть проще, нежели колдун предполагал. - Ремесленник, подмастерье - куда более приятные гости, чем, - хмыкнул, добавил с ехидцей: - Господин Мибрах, вы на каком ремесле специализируетесь, если не секрет: пекарь, столяр, кузнец, на дуде игрец?" Реагируй колдун на каждую реплику, язык пришлось бы сдавать в ремонт. Зато у Айру он был напрочь лишён костей. "Ученик" сам задавал вопросы, сам же на них отвечал, сооружая конструкции протяжённостью в фарсах. Тем не менее, пока Айру в комплекте с монологами находится на борту, Мибрах мог взять передышку, не изучать корни айсбергов. "Дрейфую", - заключал.

    - Так вот, говорю ему. - Тарелки на столе, стол среди других столов, настил увидел Мибрах. Покачивание на воде ощутил. Лощёные, отъевшиеся чайки летали тяжело. - Коль, говорю, бузить вздумали, никаких вам эликсиров. Я в своём деле дока, говорю. По рецепту месил, не абы как. Я, говорю, даже составлять их умею, рецепты, всякой сложности, - ученик схватил Мибрахову чашку, глотнул. - Тьфу, опять дождались, когда в лёд превратится.

    Промочив горло, собрался вещать дальше.

    - Послушай, - перебил колдун, - ты ведь не против начать собственный путь. Откроешь аптеку, наберёшь клиентов. За помещение оплату внесу. Ингредиенты, схемы в наличии.

    Парень скрестил руки на груди, отвернулся, всем видом демонстрируя обиду.

    - Гураб тоже утопите? Правильно, чего жалеть. Скоро обрастёт со дна. Не хотите воевать, господин Мибрах. А чего хотите? Богобоязненно стареть, распивая чаёк под плеск водицы? Не смешно ли: бездны исчадие, что грехов телегу тащит, нацепило джеллабу да остроносые тапки. Думает, очеловечилось. Повыдирайте тогда треть волос, господин Мибрах, - зольны. Потушите костры на дне глаз своих - может, в таком случае кто-нибудь рискнёт присесть с вами рядом.

    - Забирай ворона.

    - Построю, - вскинул подбородок Айру. - С нуля. Не корабль вовсе. Другое.

    - Есть ещё дороги, которыми не ходили ни ты, ни я.

    - Когда вернётесь, чтобы рассказать, подмастерье в кафан завернут. Благодарные внуки.

    - Кто знает.

    - Знает о чём?

    - Теперь это и твоя ноша, приятель.

    - Не распечатывал! - Ученик вскочил.

    - Поглядим, насколько крепки плечи лавочника, - колдун выдал усмешку ("Ступай к шакалам, в стаю примут", - каждый раз комментировал про себя ученик). - Однако негоже прощаться, обмениваясь колкостями, прогнозами устрашая. Мир с тобой.

    - Мир с вами, - бросил Айру сквозь зубы.

    Адресат уже скрылся из виду. Впрочем, он знал: адресат услышит, даже находясь у бесов на рогах. Услышит пожелания, проклятия. Мысли услышит. "Чтоб тебе провалиться", - подумал с оттяжкой.

    

    Мибрах шёл по камням. Камни обжигали.

    Так обжигала когда-то в мёртвой пустыне заветная лампада.

    

  

  

    

---

    La-Ha'ma (Ла-Хама, араб. ) - смесь пряностей. Составляющие: чёрный перец (Filfil Eswed), мускатный орех (Jozet El Teeb), корица (Qirfah), куркума (Korkum), имбирь (Zanjabeel).

    Гураб (араб. ghurab 'ворон') - тип арабской галеры IX в. Водоизмещение: 150 - 250 тонн. Количество вёсел: 90 - 180. Экипаж: 200 - 300 чел., из них гребцов: 120 - 180 чел. Скорость на вёслах: 13 - 14 км/ч.

    Зидж (перс.) - астрономические таблицы.

    Карина (иран.) - в иранской мифологии вид шайтана, аналог суккуба.

    Машрабия (араб.) - элемент исламской архитектуры; перфорированные решётки из дерева а) закрывающие балкон с внешней стороны; б) отгораживающие часть помещения.

    Мушмула (тур.) - Эриоботрия японская, вечнозелёное плодовое дерево.

    Айван (перс.) - элемент исламской архитектуры, а) сводчатый зал для приёмов с выходом во внутренний двор; б) крытая терраса, поддерживаемая колоннами.

    Заккум (араб.) - в арабской мифологии дерево, растущее в преисподней (Джаханнам), с плодами в виде демонических голов.

    Дирхем (араб.) - серебряная монета; стоимость и вес варьируются.

    Фарсах (перс., араб.) - расстояние, которое преодолевает караван от привала до привала; примерно 5000 - 8000 м.

    Джеллаба (от араб. jellaba(-s)) - традиционная мужская и женская одежда берберов; свободный халат в пол с широкими рукавами, капюшоном; изготовлен из хлопка или шерсти, иногда с вышивкой на горловине, рукавах, по низу.

    Кафан (араб.) - одеяние из чистой белой ткани, предназначенное для умершего; состоит из нескольких частей (из трёх - для мужчин, из пяти - для женщин).

    [В начало]