Бледное, словно монахиня, которую намедни вызволили из-под плит собственной кельи, солнце то появлялось, то исчезало, но даже когда оно появлялось, вся вагонная начинка жадно липла к стёклам. Как мало, невообразимо мало солнца казначейство небесное выдавало миру в ноябре. Монахиню, к слову, почти не тронул тлен. Её обликом восхищались громко, не зажимая носы, не поминая инфернальных и родственных связей несчастной. Дело было, конечно, не во внезапно обретённой святости, но в привилегиях, которые монастырям следовало отрабатывать денно и нощно. Слепой догадался бы, что никакая это не монахиня, а опальная княгиня Чуз. Упекли и отработали до состояния иконы. Впрочем, с воителем за свободу вероисповедания дело обстояло сложно. Дело вообще не касалось Кацу Сэ Хора. Его ожидал материал проще: результат "поножовщины" в рыбацком квартале. Информацией о теле Чуз, выданной бог знает за кого, с ним поделился секретарь Сыскного департамента. В благодарность секретаря пришлось взять на буксир и транспортировать из кабака домой, после чего (многосложно желая добрых лет здравия его супруге, дабы только заткнуть её исторгающую проклятия глотку) отступить в темень, нырнуть за руль, по закону вселенской подлости быть замеченным на самом выезде, лишиться прав - за одну-единственную ночь. "Признаки убийства налицо, укатали сивку крутые горки", - подумал тогда Кацу Сэ Хор.

 Пользуясь долготой сумерек, купил газету, закрылся ей от назойливого взгляда соседа. "Пара некрологов, несколько поздравлений, продаются щенки колли, утерян бумажник, здание театра нуждается в ремонте, нижняя часть города полностью заболочена. Там, в столице, поощряют выкос красноречивых, здесь, на периферии, смакуют деградацию. Тоска", - Кацу скатал газету, постучал ей о колено.

 - Хоть что-нибудь хоть изредка происходит?

 Солнце, осмелев, расстреливало вагон. Свежеоплавленные отверстия исторгали пар, пыльное олово.

 Не ожидавший, видимо, обращения от человека, что битые сутки молча исследует пейзаж за окном, истязает дневник графиками, на приветствие отвечает пустым кивком, сосед вздрогнул, вцепился в шляпу. Её, будто питомца, он держал на коленях.

 - В городе, куда вы возвращаетесь из командировки, я же, к своему глубокому несчастью, еду в командировку, что-нибудь интересное происходит? - развернул Кацу.

 - Пожалуй, ничего. Разве в письме, я получил его буквально позавчера, племянник сообщает об исчезновении Рии Моруса, разработчика световых приборов. Слышали о нём? - Получив очередной кивок, сосед продолжил: - М-да, исчез при таинственных обстоятельствах, но кто мог точить на него зуб. Морус имел репутацию вежливого, аккуратного, исключительно благородного господина. Его уважала каждая, прошу прощения, собака. И если беднягу, - закатил глаза, - убили, то куда после злодеяния отнесли, прошу прощения, труп?

 Соседа прорвало: теории, легенды, слухи посыпались пшеном из мешка. Кацу навострил уши, в слухах он и нуждался.

 

 Дождь, извечный спутник сезона, тяжело, многообещающе рухнул на состав именно в тот миг, когда усталая проводница, из последних сил изображая любезность, сообщила о прибытии. Протискиваясь к выходу, Кацу витиевато ругал тесноту, начальство, погоду, идиота, в конце концов, коему приспичило сыграть в ящик непременно осенью.

 В компании разношёрстного люда вылившись на станцию, попробовал пристроиться под зонт к миловидной особе. Особа взвизгнула, пошла галопом. Каблуки вязли в грязи, дама не думала уступать. "Ставлю на грязь", - Хор поднял воротник и, чертыхаясь теперь уже вслух, полез сквозь хляби провинции.

 Ветер качал мутную вывеску, полусвет бесцельно ломился в черноту окон. "Вряд ли заведение способно похвастать обилием постояльцев, да и ресторана у них, скорее всего, нет", - Кацу позвонил в дверь. Пока его изучали, пока щурились на документ, искали журнал регистрации, подбирали ключи, практически уснул на стойке, уловив лишь последнюю фразу смотрителя: "Чуть сыровато, но постель свежая".

 - А рыба первого сорта, - вздохнул Хор, поднимаясь по лестнице.

 Гостиницы. Сколько их, безликих, утлых, нарядных, чаще дешёвых, реже сносных, изредка дорогих, было в жизни Кацу, не перечесть. Он кинул чемодан в угол, пальто на крючок, стянул ботинки (подсохнет слой глины - можно хвастать ростом выше среднего).

 - Что там кладбище, господин Морус, прохладнее, нежели под крышей? - установив, откуда капает вода и выбираются на променад грызуны, полистал дневник. - Обойдусь без ужина, господин Морус, возлягу с постелью первого сорта. Завидуйте: я, абсолютно бренный, в отличие от многих абсолютно лёгких, пока дышу. Спорами плесени, но чёрт с ней. Выясню, в какой именно колодец вас определили, вернусь в столицу, и рухнуть мне в пекло вместе с кривоногим секретером, если не выведу Братство на чистую воду.

 Утром солнце-блесна подмигнуло вновь. Блуждая среди мегалитов города, разбрасывая листья, Кацу с откровенной скукой взирал на постройки, вымокшие до основания. Нападая день за днём, год за годом, сквозняки сорвали с бедняг верхнюю одежду, а исподнее превратили в лохмотья. Сцены обнажения, обнажения нещадного, до самых костей, до внутренних органов, до спазмов в них, наблюдал Кацу, перемещаясь спальными кварталами в поисках дороги к центру. Скоро приполз туман, задушил синеву со сноровкой серийного маньяка.

 - Огоньку не будет? - простуженно спросил некто рядом, оторвав Хора от изучения путаной нумерации.

 Под защитой плаща, в который носителя можно было обернуть энное количество раз, обнаружился длинноволосый салага. Он прятал нос за кольцами шарфа, настороженно зыркал по сторонам, дёргал плечом. "Отлично, ты-то мне и нужен", - усмехнулся Кацу.

 - Чего ж нет. Сессия? - добавил участливо вслух, размышляя, не двинуть ли салаге, пока тот прикуривает, удобный момент.

 - Миссия, - парень погасил иронию не сразу. - Столичные студенты, по всей видимости, библиотеку исключительно ради экзаменов посещают.

 - От факультета зависит, - Хор открыл портсигар, провоцируя салагу стрельнуть.

 Салага, естественно, оказался существом гордым:

 - В медвежьем углу факультет особой роли не играет.

 - Кацу звать меня.

 - Кио, - бросил собеседник, продолжая озираться.

 - Посоветуй, где бы поесть, Кио. Столовую, кофейню, без разницы.

 - Идёмте, провожу.

 - На кого учишься?

 - Садовый архитектор.

 Следующей реплики Кацу дождался после того, как накормил и напоил спутника за свой счёт.

 - Чего добрый такой, - Кио сложил салфетку в форме тетраэдра, глянул исподлобья, - мальчиков любишь?

 - Когда правду рассказывают.

 Студент рванул с места, но Хор, пользуясь тенью, тычком отправил его обратно. Улыбнулся официантке:

 - Шурин снова забыл выпить таблетки, анемия. Принесите воды, пожалуйста.

 - Правильно, полудохлому не грех отвесить, - восстановив дыхание, Кио приступил к излиянию желчи, действию вполне ожидаемому. - Братья достойных людей косят, с ними разбирайся. Вот, понимаю, занятие на благо обществу. А тут, господин следователь, своё мракобесие, непостигаемое.

 - Лучше скажи, Морус действительно нанимал тебя сад реконструировать?

 - Допустим.

 - Какие отношения вас связывали?

 - Дружеские.

 - Почему уволил?

 - Не понравилась работа.

 - Автора безупречных проектов, лучшего в потоке.

 - Умеешь. Тоже лучший в потоке? Странно, задание статусу не соответствует. Проштрафился где-то, если логика меня не подводит.

 - Тебя подводят нервы. Никто не обвинял, прочисти давай слуховые каналы. Уверен, к исчезновению ты имеешь столько отношения, сколько я - ко двору монарха.

 - Ждёте историй об усадьбе, - студент вдруг позеленел, вжался в стену, почти слившись с ней. - Сюда идут?

 - Мимо. Есть где залечь?

 Кио качнул головой.

 - Значит, Низы, - сделал вывод Хор. - То ли смельчак, то ли дурак.

 - Между заключением и адом выберу ад.

 - Похоронного марша не сыграю, пылкий ты мой, барабан от стараний лопнул. Но таскаться в центр, рисковать шкурой, чтобы заморить ментального червя...

 - Вы не понимаете, - отчаянно зашипел студент. - За хранилищем следит дальний родственник. Старцу девяносто семь, он с трудом отличает реальность от фантазий. Пользуясь провалами в памяти, бессовестно лгу, передаю приветы покойной матушке и от покойной матушки, а сегодня дебют: воровство, - Кио сдвинул полу плаща. - "Древесные структуры как иконологические системы древних". Черви не при чём, книги наши помощники.

 - Наши, - повторил Кацу. - Коль принят, зайду в гости. И следователем не называй, с души воротит.

 На поверку оказалось, что болота пожрали ни много ни мало третью часть поселения, вынудив жителей перебраться выше. Даже голытьба не ютились в гиблом, окутанном испарениями месте. Дома постепенно проседали, уходя в землю. Роскошь и нищета, вкус и безвкусица сравнялись в правах, уступив главенство кочкарнику. Балконы, мосты, указатели - всё поросло мхами, жирными, изумрудными.

 - Ещё цветочки, - сказал студент. - Перед кладбищенской оградой вода разлита. Глубоко, проверял. Разве на лодке подплыть, иначе никак.

 - Зачем тебе кладбище, - передёрнуло Кацу.

 - Посмотреть, вдруг он уже там. Господин Морус, имею в виду. Честный был человек, труд ценил, оплачивал соответственно. Увы, я так и не смог понять, какая болезнь угнетала деревья в его саду. Прочие насаждения, розарий, аллеи, декоративный лабиринт из туи, который мне удалось вырастить за год, не испытывали влияния силы, изуродовавшей старые шелковицы. Я убеждал господина Моруса в скорейшей вырубке этого непотребства, в необходимости дезинфекции почвы, но шелковица - символ рода, геральдический элемент. Боже милосердный, стыд и страх, тесно переплетаясь, витали над усадьбой, пропитывая собой газоны и скульптуры. Корявые, жуткие, в постоянном шевелении даже при отсутствии ветра, шелковицы крепли, их владелец хирел. К концу своего пребывания в усадьбе я и сам напоминал костлявую клячу. Всякая ночь сгибала в дугу безумной акустикой: чавкала, лязгала, давила - не могу интерпретировать. В итоге приспособился спать днём, умоляя матушку, облака ей периной, ниспослать зари, пусть тонкую полоску, пусть робкий штрих, ведь над проклятым краем вечно висит хмарь. Порой матушка, добрая душа, откликалась мне.

 - Альба Морус, - Кацу на ходу обвёл имя в списке. - Не она ли причина фантастического терпения.

 - Не смейтесь, - предостерёг Кио.

 - Может, всё прозрачнее: Рия застукал тебя с женой и вышвырнул вон?

 - Собрали массу сплетен, поменяйте установки, - отмахнулся студент. - Рия ночевал где угодно, только не в спальне.

 - Вслед за прочими станешь убеждать в принадлежности леди к ведьмовскому клану, сатанинской свите, семейству отравительниц.

 - Защите вас ангел, если имеется таковой. Я, в свою очередь, не столь отважен, как господин Морус, выбравший угасание в изоляции, пожалевший и отославший прочь единственного товарища. Давайте сотрудничать, Кацу.

 Тот демонстративно зевнул. Студент насупился, стих.

 Забирались в дом через чердак - крыльцо присвоила трясина.

 Бесконечность комнат пробивал насквозь звук неровной капели, размокшая мебель трещала, свечи давали мерцание болезненное и странное.

 - Чудеса, - Кацу развалился в кресле, снял с ближайший книжной стопки кофейник, принюхался, хлебнул. - Ставлю на жижу. Не уберёшься отсюда в темпе - жди бесов.

 Студент бросил ему внушительный "манускрипт".

 - Схема разрастания болот. Почтенного возраста документ. Читаем. Полвека назад болота отстояли от города на двадцать километров, с каждым десятилетием отрезок уменьшался, пока топь не подступила вплотную. Пять лет назад, - смолк на мгновение, позволяя переварить информацию. - Пять лет назад конструктор привёз сюда супругу.

 - Чёрт, Кио, ты рехнулся взаперти.

 - Не желаете вникать! - студент в сердцах шваркнул манускриптом, к коему гость не проявил интереса, по столу.

 - Ну и почерк, - Кацу подобрал вылетевший лист. - Отвязаться быстрее, вот чего желаю, не вздумай каркать под руку. Ладно, покажи записи, которые, наверняка, тебе вручили перед увольнением и в которых ты, наверняка, не разобрал ни строки.

 - Отец мой кожевник, простой и нахальный, - кривясь, продекламировал студент, - но квейром раскрытый, залаял, заблеял, копытом стучал по священным скрижалям. Такого, ребята, не жаль нам. Уточните, Морус работал на столицу или прятался от неё?

 - Не вынуждай ломать породистые пальцы, садовод, - получив нужное, Хор углубился в изучение бумаг.

 - Напрасно считаете записи секретными, я с ними ознакомился. Рию мучали боли, видения, неспособность повлиять на происходящее. Он искал опору. Вместе мы бились над вопросами, вместе излазали усадьбу от и до, протискиваясь в ниши, куда ребёнок с трудом протиснется. Послушайте, квейр, на территорию вас не пустят, договориться через муниципалитет не сможете, так как муниципалитет считает Альбу Морус, подавшую заявление о пропаже супруга, вдовой во скорбях. Вдовой, прочувствуйте, никто никого искать не намерен. Через месяц усадьба перейдёт во владение Альбы, Рию признают мертвецом.

 - Альбе незачем гробить мужа: детей у них нет, она законная наследница.

 - Усадьба нужна лишь в качестве лаборатории. Покинув её, вдова легко упорхнёт куда надо. Думается, Альбу держит в гнезде особая вещь. Или вещи.

 - Теоретик из тебя знатный. Что ж, завтра найду повод к знакомству.

 - Ни в коем случае. Она...

 - Прекрасна, - подсказал Хор.

 - Отвратительна, жестока! - принялся стенать Кио. - Источник помешательства, диких галлюцинаций, вы не понимаете, квейр!

 - Отклей истерику от мозга и объясни толком, чего следует бояться.

 - Голоса, походки, нахождения рядом.

 - Ясно, отшили тебя. Ломка это, братишка, - Кацу наблюдал за студентом с прогрессирующим раздражением: секунду назад он завывал, теперь едва потолком не бегал, размахивая подзорной трубой, невесть откуда взявшейся.

 - Я следил, издалека, с безопасного расстояния, и сейчас следил бы, не паси меня полиция. Охранников у вдовы было восемь, после исчезновения мужа стало девять.

 Кацу чиркнул спичкой.

 - Именно отсюда следовало начинать.

 

 Ослепительно чёрный, сияющий хромом бампера, дисков и решётки радиатора, из-за угла вылетел Фаэтон Драматик. На водной глади, в которую по вине дождя превратилась площадь, его должно было занести, однако автомобиль прошёл участок с поразительной лёгкостью, вынудив Кацу вспомнить недавнее прегрешение. Подпирая фонарный столб, он внимательно следил за тем, как Фаэтон паркуется у ломбарда. Не будь трезвым, ущипнул бы себя за бок. "Вдова заложила дирижабль?" - качнулся, надёжнее обнял столб, свободной рукой пытаясь донести до рта бутылку. Объект тем временем прошествовал мимо, и Кацу возблагодарил градостроителей за столь удачно расположенную опору, иначе сесть ему, скептику, в лужу. Альбу Морус будто углём обсыпали сверху донизу - печаль так печаль, гротескная. Тем не менее вещички вдова прикупила явно не здесь, Кацу даже в столице столь изысканно одетых дам не видел. Но затемнённые очки посреди ноября, какого, собственно, рожна, оставалось гадать: слёзы, алкоголь, бессонные ночи в компании ассистентов? Надвинув шапку, старательно дымя препоганой смесью донника с мать-и-мачехой (издержки службы), Кацу ждал. "Ага, возвращается", - упустил бутылку, мыкнул, поискал осколки, смято ругнул производителей ослиной мочи, снова качнулся, протянул к Альбе дрожащую, грязную ладонь:

 - Подайте, гаспжа, ради сево стова. Я не ел с пандельника.

 Ладонь дрожала по причине артистизма, конечно, да смотреть на вдову прямо Кацу не решался. Легко пробивая травяной заслон, в ноздри настырно лез аромат перебродивших ягод, открытой древесной раны. "Нет, дриады так не пахнут. Играем серьёзно", - присвистнул про себя квейр.

 Без доли жеманства или отвращения Альба пожертвовала сумму, на которую можно было пировать месяц.

 - Вот спасибо, госпожа, век не забуду сочувствия. В церкви помолюсь за здоровьице ваше.

 - Кому же молиться станешь?

 - В кого верите, - вильнул хвостом Кацу.

 - Молитвы возношу тому, чьё имя всуе поминают гораздо чаще имени Господнего. Из городских преданий, - пояснила вдова.

 - Я человек простой, - с бродяжьим лукавством ухмыльнулся Кацу, шмыгнув для порядка носом. - Куда уж понять, чего там поминают. Как по мне, госпожа, всё едино, и все одним миром мазаны, и все из одной, кхм, места повылезали, и одинаковым способом сколочены, - изобразив способ, виновато шаркнул ногой, задел ботинком бордюр.

 - Уверен? - голос вдовы заставлял думать, на какие артикуляционные упражнения она способна в иных обстоятельствах.

 - Пропил я, госпожа, уверенность, имущество и совесть. Ни кола, ни двора, странник перехожий, милостью добрых людей живу.

 - Взаимовыгодная встреча. В моей усадьбе дефицит работников. Плачу щедро, под апартаменты отвожу целый флигель, прошлого и настоящего не касаюсь, разве что будущего. Если устраивает, - Альба села за руль, - можно ехать прямо сейчас.

 Хор заметил: из-за ставни ему подаёт знаки держатель ломбарда. Забавы ради салютовал в ответ.

 Ржавые лиственницы кренились к дороге с намерением рухнуть, элегический бус разъедал пространство, матовая кожа кресла холодила спину.

 - Погодка - дрянь, - выдал Хор, украдкой разглядывая профиль вдовы.

 Разрез глаз у неё был ориентальный, зрачок обычный, но Кацу печёнкой чуял чертовщину.

 - Сам я родом из Токк-Ли, - делать нечего, взял тон дурачка, - вот там солнце хоть на хлеб мажь, хоть хряков корми, дармовое. Это дальше по наклонной покатился, где только стенки не обтирал. А вы, госпожа, откуда будете?

 - Женщина из чужой страны - вадья в трясине, не правда ли?

 Альба улыбнулась, на губах выступили тонкие жилы, будто от чернил. Кацу не подал вида.

 - Напраслину, значит, возводят. Мелочный народ, склочный, всяк себе на уме.

 - По вам тоскуют подмостки.

 - Подноски, какие такие подноски?

 - Театральные. Удивительно, вырядились не святым, но пьяницей, демократизировав классический сюжет. Что дальше, квейр, я должна отдать вам завещание супруга, портрет супруга или его пустой гроб?

 "Сильна, нечисть: похоже, манипулирует студентом до сих пор, - решил Кацу. - Интересно, как связь держат".

 

 Сквозь решётку дождя просочились признаки усадьбы: вытянутый фасад, пологая кровля, система клумб и гравийных троп.

 - С методами квейров я знакома не понаслышке. - Ворота перед вдовой распахнул хмурого вида человек в траурной ливрее. - Представителей вашей профессии отличает самонадеянность, граничащая с наглостью. Однако мне импонирует данное качество. От осторожных мужчин мало толка, от безрассудных много шума, интеллектуальные поглощены рефлексией, глупцы надоедают. Вы не откроете дверь и не подадите даме руки?

 - Сударыня, - Кацу оттеснил второго "работника", удостоверившись: парни представляют собой трансформируемую материю, разок побывавшую в замогильной эксплуатации, поклонился, смахнул пыль со вдовьей туфли, - квейр Сэ Хор готов к выполнению разнообразных поручений, как-то: убить, закопать, надпись написать.

 - Довольно острот, - увлекая за юбкой листву, Альба Морус проследовала к дому. - Вижу, на светлом челе выступают абзацы бестиариев. Мните, сознаюсь в планах по захвату универсума, а затем велю прокоптить вас и подать на фарфоровом блюде под кисло-сладким соусом? - пересекая гулкий, мёрзлый холл, вдова стянула перчатки. - Сомневаюсь во вкусовых качествах: не тело, жгуты. Вероятно, как и прочих квейров, судьба не баловала вас, швыряя из угла в угол, из экипажа в экипаж, из интриги в интригу, из постели в постель.

 - Обширные знания для отшельницы, сударыня. Надеюсь, далее последуют ужин при накрахмаленной скатерти и прогулка при ущербной луне. Апогеем же нашего расположения друг к другу станет ложе любви, на котором обязуюсь проявить себя активнее, нежели предыдущая жертва.

 - План великолепен, реализуем чуть позже, пока прошу в гостиную. Нет конца страданиям, квейр, в пустынном, диком краю, лишь господин Морус утешал меня. И сыновья.

 "Итак, - посчитал Кацу, - шестёрка воронов на жерди под потолком, один в клетке. Плюс парочка лакеев на входе. Браво, салага. Фамильяры откормлены, взъерошены и, с таким я пока не сталкивался, трёхлапы".

 Вдова извлекла из сумки алмазную брошь, приобретённую, судя по размерам, чтобы травмировать грабителей в переулках.

 - Ценят камушки, - достав пернатого из клетки, прикрепила брошь ему на крыло. - Ну-ка, взмахни.

 Ворон безропотно взмахнул.

 - Он болен? - Кацу опёрся на каминную полку, разглядывая коллекцию знаков отличия: перстни, медали, булавки.

 - Юн. Пересажу сразу к стае - заклюют, нужна привычка. Хотите вина - откройте.

 - Благодарю, от вина клонит в сон, а я собирался почитать. Но зачем столько птиц?

 - Для скорости. Дальше спросите, почему вещи из ломбарда. Охотно поведаю. Трёхлапые вороны, мои сородичи, лишены души. С драгоценностями, побывавшими в носке, дарю им характер, историю индивидуальных побед, сомнений, огорчений. Считайте капризом, - вдова помолчала. - Я обязательно проверю, квейр, не в пустоту ли выбросила деньги. Обвяжите лапником скелетные ветви, будьте любезны. Теперь, принимая к сведению героическую аскезу, спешу пожелать спокойной ночи; смеркается. Флигель полностью в вашем распоряжении, - Альба досадливо щёлкнула пальцами, - напомните имя.

 - Сэ Хор, сударыня.

 

 Прогуливаясь анфиладами (простор, чистота, раритет), Кацу вспоминал о водяной лампе, благодаря которой Морус, тогда ещё скромный конструктор осветительных приборов, стал известен в столице. Столица поддержала Моруса, организовав рекламную акцию и снабдив грантом на некое изобретение. Об утрате изобретения Квейрум весьма сожалел, поэтому Кацу срочно отправили в захолустье, паштетом из рыбаков занялся другой.

 Глухота оголтелая стремительно вползала извне, заливая флигель вязкой, просроченной тушью с комками стульев и сундуков. Кацу обыскал каждый метр, каждую панель, каждый шкаф, кляня конструктора за то, что не сохранил чертёж у приятеля. Поиски результатов не дали. "В сухом остатке, - подытожил Хор, - внезапная женитьба убеждённого холостяка, переезд к бесу на рога, нервное заболевание, трагический финал. Альба прячет глаза от прямых лучей, держит странных птиц, странных слуг, странные растения. Предположим, Альбе вредит проект мужа, она уничтожает проект вместе с автором. Но для чего ей выходить за потенциального врага. Состояние, недвижимость? Вряд ли, существа уровня Альбы к материальным проявлениям мира зачастую равнодушны. Глубинка - вот в чём нуждалась Альба. Кто она, чёрт возьми? Ни класса, ни способностей, ни целей определить не могу".

 Пока квейр ворошил знания, орнамент привычных шумов снаружи обогатился резкими хлопками. Масса и плотность волны едва не сбили Кацу с ног. Замедляя дыхание, он осторожно съехал вниз по стене, покосился в окно. Вихри перьев, смерчи из перьев. Либо воронов у вдовы куда больше, чем девять, либо она просто морочила голову. "Ставлю на морок", - квейр извлёк план сада, позаимствованный у студента, разместил по краям нужные глифы, замкнул круг. Бумага осыпалась, немало удивив: солярные знаки должны были создать подобие барьера - не создали. Гул, меж тем, рос и креп, шорох невидимых крыльев сводил с ума; пожелай Хор остаться под защитой каменной кладки - не смог бы.

 В группе деревьев, к коим квейра привели ноги, он с трудом опознал боскет. Огромные, толстобрюхие, узловатые шелковицы выбрасывали ветви хаотично, без соответствия законам природы. Антрацитовые, глянцевые в смычках, раскачивали демонов госпожи Морус. Их владелица, обмазанная содержимым тутовых вен от пят до некогда серебряных, а теперь цвета сангрии волос, манила Кацу, и Кацу покорно плёлся, с прибитым к нёбу языком, с бесполезным револьвером в левой руке.

 - Девять воронов я вскормила, девять жизней обернула шёлком, девяти смертям указала на дверь, но десятый ворон сам прилетел. У девяти воронов темнее горя кровь, у десятого багряная. У девяти остыла она, у десятого пламенна. Девять колесницы сломанной не окрылят, десять же вознесут. Долгие лета спали в топях огни мои, десятью светилами возвратятся ныне, затмив прежнее, испепелив прежнее. Десять городов я возьму за старость, десять городов сожгу за дрёму, десять веков будет длиться полёт. Песни забытых капищ, капища тайных чащоб, чащобы под златом волков, я возвращаюсь из праха, ты возвращаешься.

 Страшное дерево, чья кора трещала, вскрывая рубцы и швы, обнажая осклизлые пасти внутри рубцов и швов, безжалостно вытягивая из Кацу нити, плело коконы для своих прожорливых обитателей. Страшное дерево наращивало крону, нависало сверху, укрывая, потворствуя. Сладкой была кожа Альбы, ягодами пахла, смолами, разверзнутым космосом.

 - Назови себя, как та звала, что под сердцем носила.

 Погасли ветхие миры, возжигая новые. Погасли новые, возжигая ветхие. И Кацу признался, эхо курганных легенд собирая в краткий звук, и услышал тогда его космос.

 В перфорации диска небесного, под сгорающими метеорами Кацу видел себя на просвет мириадами глаз. Кацу следил, чтобы колесница шла плавно, чтобы созвездия меркли рядом с ней, пеплом к пеплу осыпаясь.

 

 - Не засыпай, - автомобиль мотнуло на повороте. - Не спи, квейр!

 Мешанина красок на горизонте обрела очертания холмов. Где-то там, вдалеке, поблёскивал шпиль костёла.

 - Какого чёрта, - проморгался Кацу, - я ведь умер.

 - Ну, изображал покойника, во всяком случае.

 - Дай догадаюсь, шельмец, утаил чертёж лампы.

 - Верно, - радостно закивал студент. - После чего собрал её. С помощью родственника из книгохранилища, если помнишь такого.

 - А детали?

 - Детали Морус изготовил давно, пристроив затем в добрые руки.

 - Останови, салон заблюю.

 - Мешок в ящике для перчаток.

 - Как ты умудрился меня вытащить?

 - Лампу питает (вернее, питала) батарея. Приволок систему в сад, рассчитывал на тебя, но зря: вы с вдовой были заняты, хотя мало при этом напоминали людей. До седин не забуду зрелища.

 - Сначала о лампе.

 - Выставил максимальную мощность, направил, уж прости, на вас обоих, потому что...

 - Я понял, Кио. Дальше.

 - Дальше, - студент кинул взгляд в зеркало заднего вида, - тутовник скрутило, вдова, выкрикивая пассажи на языке, которого я даже в кошмарах не слыхивал, растворилась до состояния ликёра, меня атаковали птицы размером с приличную псину. Атаковали, правда, бестолково, вяло. Я стрелял в них - тоже, признаться, бестолково - из твоего револьвера; в траве нашёл. Странные пули, квейр. Потом, очистив площадку, - студент с плохо отрепетированной небрежностью ковырнул в зубах, машина тотчас вильнула, - хотел погрузить трофеи в багажник, дабы отвезти к медикам и препарировать, но птицы исчезли. Несправедлива судьба, пришлось обходиться только тобой, бездыханным и...

 - Я понял, Кио.

 - Утратил форму, а потом к ней вернулся, просто крушение разума! Давно так умеешь?

 - Где лампа?

 - Сгорела, к сожалению. Но ты, - восхитился студент, - ты не выдал настоящего имени.

 - У меня его нет.

 - Чем отбрехался?

 - Предлогом.

 - Подожди, если Альба суть персонификация угасших солнц, почему ей свет не мил?

 - Зарыли глубоко, отвыкла.

 - Кажется, я понял: в изобретении вдова видела конкурента. Подумай лишь, когда в столице поставят на конвейер производство подобных штук...

 - Размечтался, - Кацу сплюнул. - Колымага тоже старцу принадлежит?

 - Откуда знаешь?

 - Либо музей, либо дедок, остальные версии заведомо провальны. Что за поселение впереди?

 - Бут-Та, рыбацкое сельцо.

 - К бесам, опять рыбы, - вздохнул Хор.

 - Всё ещё жду благодарности, - фыркнул Кио. - Рисковал, спасал, везу неизвестно куда без гроша в кармане.

 - Грошей достаточно. Знакомься, заместитель чековой книжки, - Кацу продемонстрировал неубиваемый портсигар со вдовьим подаянием. - Гуляем, салага.

 

 

 В Квейрум Кацу Сэ Хор доставил чертёж, рукопись, фрагмент плафона и прошение об отпуске, которого, разумеется, не получил.

 Кацу Сэ Хор - хороший специалист, пусть Квейрум уже выносил ему выговоры за провокации по отношению к Братству. В данный момент Квейрум находится в состоянии перемирия со святыми и вовсе не горит желанием что-либо менять. Братство, в свою очередь, признаёт за Квейрумом право на теневое существование и "ритуалы экзорцизма".

 Созерцая петли улиц с высоты университетской башни, куда в декабре перевёлся знакомый студент, Кацу Сэ Хор пытается контролировать рост жёстких, упругих пластин из предплечий. Пластины отлично держат ветер. Хор уверен, с них будет польза, организм ещё не под такое приспосабливался. А вот фаэтон, разрезающий полночь в дыму гипнагогии, - это проблема. Вызывает беспокойство также увеличение количества рецепторов в сетчатке. Кроме прочих изменений, Кацу тревожат пятна. Группа идеально круглых, искристых пятен. Их он замечает то на полу в кабинете, то на страницах отчётов, то на кирпичах в тупике, то на снегу. Кацу знает: существуй в действительности экзорцисты, квейрову породу они извели бы на корню. Кацу знает: проведай квейры о его породе - не то что отпуска, верёвки с мылом не одолжили бы.