Боль. Режущая и тупая головная боль. Едкий дым сдавливает грудь, разрывает легкие, пронзает горло. На зубах мерзко скрипят земля и пепел, во рту вкус крови. Слабость. Не пошевелиться. Ноют мышцы, чувствуется скрип костей и суставов, кожу обжигает огненный ветер. Страх. Древнее и неприятное чувство, которое есть у каждого живого существа. Ха, я и забыл, каково это - чувствовать себя слабым и беспомощным. Да, что ни говори, а даже время не способно разорвать оковы страха смерти. Насколько же древнее это чувство? Эх, ответил бы кто на этот вопрос и все сразу стало бы проще и понятней... Хотя о чем это я? Видать старею. Впрочем, так оно и есть. А все эти глубокие мысли, все рассуждения, все это лишь для того, чтобы заглушить страх. Ха, как будто его можно заглушить! Вот ведь старый дурак! Нет ничего древнее и могущественнее страха, ведь он пришел из глубины веков. Кому, как ни мне знать о нем, я же почти триста лет сеял его гнилое семя по мирам. Ох и славно же было...
Да, действительно славно. Тогда почему же я не чувствую радости от этих воспоминаний? Может я о чем-то забыл? О чем-то, чего не стоило? Или же то, о чем старался забыть, да так и не смог? Точно. Именно это. Тот самый взгляд, взгляд умирающей девочки, пронзенной моим мечом, моими руками, моей сущностью. И этот немой вопрос, что задала она одними лишь губами. "За что?". И правда, за что? За что я убил ее? А за что убил других? Черт, да ради чего вообще я убивал невинных? Почему выбрал путь, начертанный кровью? Не знаю. Но то, как я просыпался каждую ночь в холодном поту лишь от одной мысли о той девчонке... А ведь она бы красавицей стала, если бы мне не захотелось тогда пошалить.
Пошалить... Да, вот таким ублюдком я был. Вечная жизнь, да? Никому такой не пожелаю, хоть и прожил-то я всего-навсего триста лет. Триста лет... и все эти годы от моих рук гибли и страдали невинные люди, те, кто мог бы жить и дать жизнь другим. Но нет, я оборвал их жизни, такие чистые и светлые, казавшиеся мне тогда столь жалкими и ничтожными. Тогда я не ведал сострадания, я жег людей заживо в своем черном пламени и не останавливался на этом, ловя их души и обращая их в ничто. Да, как же я тогда смеялся! Как радовался тому, что в моих руках не только жалкая человеческая жизнь, но и его слабая, ничтожная душонка! Как смеялся, когда души, собранные мной, шли на корм демонам, что я призвал! Да! Пламя! Крики! Боль! Страдания! Ад! Вот она - истинная Тьма! Тьма, в которой не место свету, даже свету душ! Горите, горите и обращайтесь в прах, ничтожества!
Ничтожества? А сам-то я кто? Ведь сейчас я как и они, стою на коленях и встречаю свою Судьбу. А моя Судьба смотрит в меня своими алыми глазами, обдает жаром своего дыхания, смеется над моей безвольностью и слабостью. Над моим страхом. Да, мне страшно, и я признаю это. И да, я слаб. Я понял, насколько может быть ничтожен человек, по сравнению с таким существом. И я принимаю свою Судьбу. Но...
Но принимаю я ее по своему! Так, как всегда принимал, так как умею! Я не буду ждать ее пощады, не буду тешить ее своей никчемностью! Я сам встречу свою судьбу, свою награду, свою Смерть! Слышишь, Судьба? Я иду к тебе! И мне плевать на страх и боль, что сковали мое старое тело! Плевать на жар твоего дыхания! Плевать на мою душу! Ведь я заслужил такую судьбу! Что ж, да воспылают небеса, да обратится вода в кровь, а земля в пепел! Слушай же, Судьба! Я принимаю тебя!
Эридор стоял на коленях посреди огня и пепла. У него не осталось сил, и он был обречен. Кровоточили раны, старое тело не желало слушаться. Ему ничего не оставалось, кроме как принять свою Судьбу - Смерть, что подарил бы дракон. Эридор проиграл, и он знал это. О чем он думал, стоя на коленях перед сильнейшим созданием мира? Кто знает. Но, возможно, он понял нечто такое, что заставило его отбросить страх и, собрав все волю и мощь в своем клинке, броситься на врага. В огонь. На Смерть. К Судьбе.