Аннотация: Этот рассказ посвящается Рэю Брэдбери. Он был написан в жаркий июньский день, когда автору очень хотелось дождя и ночной прохлады. История об одной встрече, которая может изменить все отношение к жизни.
По крышам стучал дождь. Он совсем не уставал, и мог барабанить вот так хоть всю ночь напролет.
Крышам тоже нравилось, когда их поливают. Они, крыши, успели сильно накалиться за долгий жаркий день. Что ни говори, а лето выдалось чересчур душное.
Человек никак не мог заснуть. Лежал и смотрел в потолок. По потолку пробегали тени от редких машин. Они скользили, неспешно, неслышно, каждый раз меняя угол падения, и ему казалось - он смотрит чей-то странный спектакль, без музыки и актеров, без зрителей (он причислял себя скорее к случайному наблюдателю), без всего того, что, несомненно, является необходимым для настоящих представлений. А этот спектакль кто-то устроил просто так. Зачем-то.
Он обернулся посмотреть на спящую жену. Она никогда не спала на спине - только в позе эмбриона, говорила, что это полезнее. Он, чуть помедлив, коснулся ее волос. Он были жесткими на ощупь, еще не отросшими как следует после парикмахера. И в мягком свете луны их цвет стал золотистым, с тем теплым оттенком кофе, в которое он каждое утро добавлял три ложки сливок.
Его взгляд скользнул чуть дальше - к тумбочке с часами. Горящие зеленым цифры неприятно резали глаза. Три ноль пять.
Он откинулся обратно на подушку. Балконная дверь была открыта, ветер слегка колыхал полупрозрачные занавески, и там, на улице, сквозь шум дождя, какой-то человек громко звал пропавшую собаку.
Ему захотелось чего-нибудь выпить. Кровать противно заскрипела, словно выражая недовольство его уходом.
-Эй, - жена шевельнулась и приоткрыла глаза. У нее всегда был чуткий сон. - Ты что?.. Спи...
-Я сейчас.
Он нащупал левой ногой тапки. Колючие, жесткие... И тогда он пошел на кухню босиком.
Как необычно было бродить по темной квартире ночью, водя по стенам рукой, чтобы не сбиться с курса. Если не включать свет, то можно представить, что ты находишься где-то в ином месте. Можно представить, что здесь ты всего лишь гость, которому милостиво разрешили остаться.
В холодильнике стояло несколько бутылок пива и пакет молока. Он выбрал молоко. Потянулся было за стаканом, но потом передумал и отпил прямо из пакета.
Дождь неспешно играл свою песню. Тук-тук. Тук-тук-тук. Тук.
Он допил холодное молоко, закашлялся и выкинул пустую упаковку в мусор. Пора возвращаться.
Проходя мимо передней, он, сам не зная почему, вдруг остановился. Висящая в шкафу рубашка, белая, с безукоризненно отглаженным воротничком, слегка пахла потом. Он потянулся к ней, как утопающий тянется к спасательному кругу. Когда его тела коснулась легкая прохлада хлопка, он счастливо улыбнулся. Нашел старые поношенные джинсы, которые помнили еще его школьные годы. Поискав пять минут носки и обнаружив два абсолютно разных (наверное, темноте нравится перемешивать вещи), он, пожав плечами, надел ботинки вообще без носков.
Закрывая дверь, он услышал, как на площадке верхнего этажа кто-то смеется. Такого искреннего, заливистого женского смеха ему давно не приходилось слышать. На секунду он захотел подняться и посмотреть на обладательницу чудесного смеха, но что-то его удержало.
Пусть лучше она останется для меня загадкой, подумал он, нажимая кнопку лифта. Сегодня ему не хотелось быстрых ответов.
И только выйдя из подъезда, он вспомнил, что забыл дома зонт. Для кого-то это могло стать концом света, но только не для него.
Над Лондоном царила ночь - свежая, зыбкая, серая, пугливая, тихая, властная, громкая... Разная.
Он подставил лицо теплым каплям. Из дома напротив доносилась чуть приглушенная закрытыми окнами музыка. Невольно заинтересовавшись, он различил строчки из какой-то песни "System of a Down". Он вспомнил, что уже слышал эту группу... Но где?
Перед ним, в эту непонятную дождливую ночь, когда все добропорядочные англичане спят, а не добропорядочные тоже чем-то заняты, перед ним открылись внезапно сотни направлений. Он мог пойти куда угодно - в парк, на площади, в кафе... И никто не мог одернуть его: "Куда ты? Ведь завтра на работу!" Никто не мог навязать ему свой собственный выбор, потому что ни один человек на Земле не знал, что его нет дома.
Улицы пустовали: блестели мокрым асфальтом, застыв в ожидании прихода людей. За все то время, пока он шел, без определенных планов и направлений, ему встретилось от силы пять машин. Он проводил их долгим взглядом - маленькие вместилища искусственного света.
На углу очередной улицы сиротливо примостилась небольшая закусочная. Подняв глаза, он различил на пыльной вывеске совершено непропорциональный рисунок - кошку в обнимку с луной. Голова кошки была больше ее самой в два раза. А луна, напротив, казалась маленьким блюдцем в пушистых лапах. И больше ничего не было - ни названия, ни единой буковки.
Мимо столь странного заведения он точно пройти не мог. Ночь диктовала свои законы - путанные и непривычные, следовать которым было все же необходимо.
Мелодично звякнул дверной колокольчик.
Он огляделся. Барная стойка, два низких деревянных столика и шесть стульев - вот и все, что помещалось здесь.
-Простите, - негромко кашлянул он. - Есть кто-нибудь?
Неприметная дверь, выкрашенная под цвет стен - в светло-зеленый, мягко приоткрылась. Он заметил чью-то фигуру сквозь щель размером с ладонь.
-Идите сюда, - донеслось с кухни.
Он помялся в нерешительности. Может, он пришел к самому закрытию?
-Ну идите же!
И он пошел - боком пробравшись через узкий проход между столиками, сбив по пути один стул, а затем и второй.
Он заметил, что ручка на двери выполнена в виде бронзового эльфа, потягивающегося спросонья. Уши эльфа, его крылья, и маленький облупившийся нос были выполнены с такой тщательностью, что ему вдруг почудилось, будто эльф вот-вот проснется. Он смущенно отбросил столь глупые мысли.
Сама кухня, крохотная, пять на десять шагов, ничего особенного из себя не представляла. Маленькая газовая плита, разделочный стол, несколько криво прибитых шкафчиков, ну и конечно - стоящая посреди всей этой прелести хозяйка закусочной.
На вид ей было лет пятьдесят - шестьдесят. Сморщенное, словно печеное яблоко, приветливое лицо, сухонькая, но не тощая фигура, морщинистые руки, до локтя прикрытые цветастым домашним халатом; черные с широкой седой прядью волосы, скрученные на затылке в узелок и спрятанные под клетчатый чепец. Точно такие же в клетку тапочки она носила на босых ногах.
-Э, здравствуйте...
-Доброй ночи, юноша, - голос у нее был на удивление молодым. - Что-то хотели?
-Вы, наверное, закрываетесь? - он почувствовал себя маленьким мальчиком перед строгой бабушкой.
-Ничуть, - улыбнулась она. - Есть будете?
Он кивнул.
-Хлеб и остатки мясного бульона на нижней полке. Еще у меня где-то завалялось картофельное пюре, но, боюсь, не совсем свежее. Колбасные рулеты... Курица... Хм... Сделайте лучше себе яичницу. Надеюсь, вы умеете готовить?- не дождавшись ответа, она отвернулась и стала вытирать стоящие на столике мытые чашки.
Он потоптался на одном месте, подумывая, стоит ли уйти. Но тут в желудке требовательно заурчало, и он принял единственно возможное в данной ситуации решение.
Разбивая яйцо над жадно скворчащей сковородкой, он задумчиво проговорил, словно обращаясь только к себе:
-Я не видел на вывеске никакого названия.
-А его и нету, - отозвалась хозяйка. - Зачем?
-Чтобы... - начал он. И нахмурился, впервые в жизни не зная, что сказать. - А почему - кошка с луной?
-Я люблю и кошек, и луну, - просто ответила она, не поворачиваясь. - Тебя это так интересует?
Отметив про себя, как легко она перешла "на ты", он посыпал яичницу тертым пармезаном, и только потом честно сказал:
-Не знаю, не уверен.
-Хороший ответ, - кивнула хозяйка, улыбаясь. От ее улыбки у него сразу потеплело на душе. - Осторожнее, иначе сгорит!
Через некоторое время они сидели за одним из деревянных столиков с отполированной чьими-то локтями поверхностью и с аппетитом поглощали свои порции яичницы. "Я считаю скатерть излишеством, - хитро усмехнулась хозяйка. - Ничего?" Он заверил ее, что все в порядке, и только сильнее подналег на еду. После она заварила ему чаю (зеленый, крепкий, но не слишком), положила туда два кусочка сахара и три ложки сливок. А когда он удивился, откуда она знает его вкус, хозяйка промолчала и снова хитро улыбнулась. Не по-лисьи хитро, а как-то особо, по-домашнему, весьма и весьма располагающе.
-Ты любишь черничные пироги? - поинтересовалась она, чуть склонив голову набок. Чепчик не шевельнулся, надежно зафиксированный заколками. - Я тоже их раньше не любила. Ну а сейчас - каждый вечер, обязательно - пеку и съедаю по кусочку. Почему? Я, знаешь ли, не фанатка мучного, но что-то есть такое в черничных пирогах, чего нет в клубничных, вишневых, или, скажем, рыбных. Мелкие косточки, вот что. Такие мелкие, что, даже проводя по ним языком, ты почти не ощущаешь их. Мне кажется, в нашей жизни иногда не хватает черничных косточек - как, быть может, символа чего-то недостижимого. Почти недостижимого... Ну что, попробуешь?
И опять, как в первый раз, она не дождалась его согласия, а сразу пошла на кухню за тарелкой. Не то что бы он был против, честно. Ведь потом ему понравился пирог, и он попросил добавки.
А еще через некоторое время он захотел сказать, как его зовут - проявив тем самым неосознанное желание привязаться к этому месту. Но хозяйка его остановила.
-Я не хочу знать твое имя. И свое не назову. Ой, не стоит, не думай обо мне плохо, пожалуйста.
-Не буду, - серьезно сказал он. - Я догадался. Вы скрываетесь от полиции.
-Чего? - вылупила она глаза, а затем громко рассмеялась. Не обидно, не унижающе, а просто громко.
И как-то так получилось, что ее смех щекотливыми мурашками пробрался к нему под рубашку, все дальше, дальше - по волосатой груди и вниз, к животу.
А спустя мгновенье за маленьким деревянным столиком сидели уже два истерично хохочущих человека. Они всхлипывали, повизгивовали, держась за руки, чтобы не свалиться на пол; он стучал рукой по колену, а она все время поправляла съезжающий чепчик. Седая прядь выбилась из-под него и серебряным маятником раскачивалась на легком сквозняке.
Отсмеявшись, они вытерли подступившие слезы.
-Никогда не ду... Кхе! Никогда не думала, что кто-то меня еще так когда-нибудь рассмешит! Спасибо, мальчик, - неожиданно она встала и порывисто поцеловала его в лоб. Ее губы, сухие и горячие, осенним шелестом прошлись по коже, оставив на ней теплый отпечаток цвета персикового варенья. - И все же я объясню. Не говори мне своего имени, дорогой, оставь для старухи хоть какую-то загадку на ночь... Если мы встретимся в толпе, посреди многообразия людского водоворота, я не смогу окликнуть тебя - и это оборотная сторона монеты. Обрезанные вероятности - вот какую цену я заплачу за тайну твоего имени. А ты готов заплатить свою цену?
Ему почему-то показалось, что она спрашивает о чем-то другом, более важном. Ее вопрос - как вуаль, скрывающая суть, но не очертанья. Однако он не колебался.
-Да.
Она мягко кивнула и сжала его руку.
-Сегодня странная ночь, не правда ли? Нет быстрых ответов, но нет и быстрых вопросов... А какой самый главный вопрос в твоей жизни, мальчик? Не торопись, у нас в запасе тысячи и тысячи секунд.
Он задумался. Он долго думал, вспоминая и взвешивая, он пытался быть честным с собой. Он пытался.
-Зачем мы живем?
-Я ожидала слегка иного, но ладно... Откуда я знаю, юноша? Нет, правда, посмотри вокруг - каждый живет зачем-то. Пекарь - чтобы печь, врач - чтобы лечить, актер - чтобы играть, как пекарь печет и врач лечит. Ты это хотел услышать? Нет? Нет.... Я понимаю. Но ты задал мне вопрос, на который нет ответа - пока ты сам его не найдешь.
Она тихо вздохнула, прикрывая глаза. Она устала, очень сильно устала за эту бесконечно длинную ночь.
-Мне все равно, кем ты меня считаешь, дорогой, - продолжила она наконец. - Я простая хозяйка простой закусочной без названия, - здесь она позволила себе тонко, еле заметно, улыбнуться. - Я не беру денег со своих посетителей, потому что не принимаю их за таких. Кто они для меня? Друзья, приятели, знакомые? Чужие? Случайно встреченные в блужданиях в темноте?.. Выбирай сам. Ну или выслушай мысли отжившей свое старухи. Во-первых, мальчик, хочу сделать тебе напоминание - случайностей не бывает. А во-вторых - все случайности не случайны. Запомни эти два детских правила, и твоя жизнь станет намного легче. Будешь пирог?
Он вздрогнул от столь внезапной смены темы.
-Один кусочек остался... - соблазнила его хозяйка. - Ага, принести? Ну и славно, люблю сговорчивых посетителей.
Когда он собрал последние крошки - указательным пальцем, словно ребенок, она наконец заговорила, довольно щурясь, как большая дикая кошка. Несмотря ни на что, ей было приятно, что он сыт.
-Однажды ко мне пришел мужчина с ужасным красным рубцом вместо глаз. Его волосы были белее, чем самая белая краска, его нос, наверное, ломали десять раз - таких горбатых носов я ни разу в своей жизни не видела, ни до, ни после. Так вот. Он был сед, как лунь. И молод, как ты, примерно. Удивлен? О да, я тоже удивилась, - она отпила немного зеленого чаю. - Я приготовила ему отбивные по-норвежски, хоть обычно и не занимаюсь готовкой, для этого у меня есть посетители. Но он был таким потерянным и одиноким, что продукты выскальзывали у него из рук. А знаешь, я не так богата, как хотелось бы, и не могу позволить себе разбивать по два сервиза в день. В общем, мне стало любопытно. Страшное чувство - любопытство. Хуже, чем алчность, жадность или зависть.
-Я согласен с вами, - сказал он. - Любопытство толкает людей на вещи, которые они боятся совершать, которые им противны. Но ведь от него нельзя избавиться...
-Кто тебе сказал, что от него надо избавляться?! Глупости, дорогой, - она фыркнула. - Держи свое любопытство в узде, и оно никому не навредит... Я тогда не смогла совладать со своим любопытством и сейчас жалею. Порой лучше совсем не знать, чем знать точно. Как это говорится - счастье в неведении?.. - она взглянула на быстро светлеющее небо.
Он тоже посмотрел в окно. Просыпаясь, гудели машины, вливаясь в поток - две, три, десять - они набирали скорость, и ему казалось, он видит, как бензин в их внутренностях проталкивается по трубам, ему казалось, он слышит хриплые помехи-зевки включенного радио.
- Надо же... Время летит незаметно. Если можешь, задержись еще на минутку, дорогой, - я закончу свою историю.
-Конечно.
-Спасибо, - она благодарно улыбнулась. - Тот мужчина... Ты помнишь мое правило об именах, да? Отлично. Так вот, тот мужчина не был на войне. Он не попадал в аварии, практически не болел... И я спросила его - ох, проклятое любопытство! - откуда у него шрам на лице? И он ответил... - она запнулась. - Он ответил: "Бог дал мне глаза, чтобы я смотрел. Бог дал мне уши, чтобы я слышал. Бог дал мне рот, чтобы я говорил... Но когда я смотрел вокруг и видел лишь рассадник похоти, зла и честолюбия, когда я ненавидел жизнь, и, самое главное, когда я не пытался ничего изменить... Бог забрал у меня глаза, чтобы я не видел ничего".
Знаешь, дорогой, он точно не был фанатиком, а я много таких повидала за свои годы... Да...Он действительно принял это, как наказание. И я... я поверила ему. Не представляю как - но я поняла, что он прав. Я спросила его, думает ли он, что это справедливо. И он сказал: "Я не знаю, правда. Но вчера я ходил к врачу, моя дочь держала меня за руку - мой маленький ангел, мое чудо! - и, знаете, фрау... Это невероятно, но через несколько лет я смогу видеть. Так мне пообещал врач".
Утром он ушел от меня. Но я заметила как, стоя на пороге, он сделал несколько шагов без трости. И не споткнулся, - тут она замолчала, сухонькая хозяйка закусочной без названия.
А он внезапно понял, что ему пора возвращаться. Ночь прошла, забрав свои сокровища с собой - но день, он был в этом уверен, принесет ему новые. Теперь.
-Прощай, мальчик, - подняла голову хозяйка. В уголках ее глаз блестели слезы. - Я не ответила на твой вопрос, но мне кажется, ты сам нашел ответ. Прощай. Иди, и живи так, чтобы Судьбе не понадобилось преподносить тебе подобные уроки. И если мы встретимся когда-нибудь в толпе...
Он улыбнулся.
-Я не буду звать вас издалека по имени, фрау. Ведь имя не так уж важно, когда стоишь совсем близко.
Она улыбнулась, соглашаясь. И эльф сонно вспорхнул с двери.
Вскоре он вышел из закусочной без названия, с пыльной вывеской, на которой была нарисована непропорциональная кошка, держащая в лапах блюдце-луну. И пройдя сквозь дымно-свежее лондонское утро, пройдя сквозь занавес машинных гудков и шумных, бессвязных разговоров, через запах свежих газет и крепкого кофе, он обернулся.
Пыльная вывеска исчезла, не было видно зеркальных витрин и двух маленьких деревянных столиков за ними. Но он не расстроился. Так и должно было быть.