На Мае : другие произведения.

Кладбище гусениц

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Взрослый - значит грустный.

  Сегодня я, наконец, покажу Лизе музей своего детства. Мы зашли в закрытый дворик корпусов со стороны оживленной дороги. Слева был дом, в котором я вырос, справа ― детская площадка, вся в иссушенных маем лужах. Вид девушки здесь вызывал диссонанс: она выглядела, как инородный объект взрослой жизни в мире детства, как настоящий молоток в игрушечном наборе строителя.
  В воздухе стоял запах нагретой земли, витало ощущение брошенности. Некогда оживленный квартал Петербурга выглядел, как город из вестерна: пыль, яркое солнце и пустота, запечатывающая все цвета. Она приглушала зелень деревьев, травы вокруг детской площадки, даже грибка над песочницей. Казалось, его покрасили только вчера ― он выглядел совсем новым, как десять лет назад. Но именно казалось, что-то было не так.
  ― Смотри, Лиза, почему вокруг так... ― я покрутил кистью, пытаясь подобрать слово, ― Так тускло. Сейчас же день, а двор выглядит, будто на него сепию наложили.
  Лиза осматривалась несколько секунд, удивленно сдвинув брови. Пожав плечами, она равнодушно заметила:
  ― Ничего особенного, улица, как улица.
  ― Да ты посмотри внимательнее! ― не уставал я.
  Она повернула ко мне обеспокоенное лицо.
  ― Не пугай ты так, ― она обхватила мою шею, ― мы только пришли. А вообще, дети ведь видят мир ярче. Может, у тебя меланхолия? Как раз в фильмах и играх ее показывают, накладывая сепию. ― предложила она со скромной ухмылкой.
  Я смерил её скептическим взглядом и демонстративно неторопливо отодвинул от себя.
  ― Тоже мне, знаток поп-культуры. ― сказал я, подставляя ей локоть.
  Она хихикнула и схватилась за меня. Мы продолжили идти вдоль дома моего детства. Давно я не был тут, в последний раз ― лет десять назад. И столько же мне тогда было.
  Хотелось передать ей свой квартал, каким я его помнил. Действительно, показать детским видением. Но как это сделать, когда Лиза видит совсем не так, а я ― только различаю контраст между кварталом сейчас и в памяти? Мои мысли прервал первый экспонат, выглянувший из-за угла дома.
  ― О, видишь? Это наш теплоэлектроцентраль! ― я с гордым видом, будто возвел сам, указал ей на трубу, метрах в ста от нас, ― Он прямо через дорогу, за забором.
  ― Ого, так близко! ― Лиза остановилась и несколько секунд ползла глазами вверх по трубе.
  Она устремлялась высоко, похожая на колонну для целого неба с такой близи, но ни в какое сравнение не шла с тем, какой я её помнил. Улыбка незаметно сползла с лица, я глазел на нее, как на что-то совсем новое, вернувшись к мысли, от которой был оторван.
  ― Точно, я видела её, когда мы подъезжали. ― я дернул головой, вырванный из задумчивости, ― Чего сразу не сказал?
  ― А, ну... Ну, не знаю, может, потому, что сам помню её именно с этого ракурса? ― мы всё разглядывали трубу, когда я продолжил, ― Подойдем поближе? ― шагнув вперед, я поманил её за собой.
  ― Кстати, ― она подбежала ко мне и вцепилась в руку, ― а ты когда нибудь пробирался на территорию? Вы, мальчики, любите такое! ― в её глазах прямо полыхал интерес.
  ― Ну, ― протянул я, отвернув голову, будто обжегся, ― вообще-то нет.
  ― Блин, ― погасла она, ― а почему? Это же так интересно!
  Мы зашли за дом, нам открылся вид на забор, на другой стороне узкой улицы, метрах в двадцати.
  ― Я не знаю, в голову не приходило. ― я пожал плечами, изучая каменный забор, ― Мне вообще мама до десяти лет запрещала уходить из квартала, думала, не смогу сам перейти улицу по зебре. А ТЭЦ-то через дорогу.
  Она застыла, не моргая. Я смотрел на неё, не зная чего ожидать. Неожиданно, она разошлась заразительным звонким смехом, окутавшим весь двор, отчего даже день стал ярче. Я стоял в бессильном возмущении, но ничего не мог поделать ― только улыбнулся сам.
  Наконец, утерев выступившие от смеха слезы, еще сбиваясь на одышку и запинаясь, она ответила:
  ― Прости-прости, просто это так мило, про маму. Ты же у меня такой брутальный. ― я усмехнулся, она чуть отдышалась, ― Тем более, тут такая дорога опасная, целый Невский проспект!
  Она чмокнула меня в щеку.
  ― Чудак ты.
  Я повернулся к ней. Солнце играло на уголках мокрых глаз, вырисовывая веселые морщинки вокруг них, проходило насквозь её русое каре, оставляя часть сияния внутри волос. Я и правда чудак, что обижался на эту ехидную лампочку. Я посмеялся и чмокнул её в ответ. В голове снова прозвучал её вопрос. Мне было нечего ответить.
  Я посмотрел на заколоченные изнутри окна второго этажа, на дерево под моей комнатой, на водосточную трубу у кухни, по которой я вечно устраивал побеги с домашних наказаний. Теперь это были просто окна, просто дерево и просто труба. Как и та, побольше, за спиной. Я отвернулся и побрёл вглубь корпусов, прочь от этого трупа.
  С каждым шагом квартал всё больше походил на город-призрак. Идти было жутковато. Огромная тишина, густая тень от домов и горячий затхлый воздух. Дома штампованные: пятиэтажки, умирающего желтого цвета с заколоченными окнами. Только кое-где, на уровне первого этажа, зияли темные проемы. Не хотелось думать, кто и зачем оставил их после себя. Похоже, так выглядело бы кладбище, перевернутое вверх дном.
  Одному было невыносимо. Такое бывает, когда идешь ночью и вдруг слышишь пьяные крики за спиной ― настороженность и безоружность.
  Мы шагали, озираясь, крепко вцепившись друг в друга, когда из-за дома показался следующий экспонат. Я будто набрел на кулер в пустыне ― первое облегчение накрыло изумлением, ведь я не сразу его узнал.
  ― Смотри! ― протянул я, громко даже для себя, и указал на него рукой.
  Не ослабляя хватку, она метнула взгляд в ту сторону.
  ― Еще один жуткий дом. ― шепнула она.
  Я закатил глаза и фыркнул.
  ― Но-но-но, это ― Разлом! ― я смотрел на него с трепетом, ― Зацени какой прикольный!
  Я ускорил шаг. Она перепуганно засеменила вслед, не отпуская мою руку.
  Обвалившееся желтое кирпичное здание напоминало "Наполеон". Разлом уже выглядел так, когда родители сюда только переехали, лет тридцать назад. Никто не знал точно, чем он был, школой, больницей или детским садом. Здание было огорожено металлическим забором, каким окружают стройки ― единственная огороженная заброшка из десятков кругом ― и вот его мы постоянно перелазили. Теперь Разлом терялся, издали похожий на любой другой дом. Не будь забора, я бы прошел мимо.
  ― В детстве мы постоянно забирались туда. Идём!
  Я вырвал руку и подбежал на десяток метров, за удобным ракурсом. Лиза взвизгнула и погналась за мной. Когда настигла ― вцепилась в меня насмерть. Не обращая на это внимания, я продолжал:
  ― Видишь, в окнах ― небо. Внутри всё провалилось, но стены стоят.
  ― Да, вижу. ― едва прошептала она.
  Я смерил её торжествующим взглядом:
  ― По краям ― лестницы!
  Она посмотрела на меня, но никак не отреагировала. Ну ладно, что взять с девчонок, они никогда с нами не ходили. Я продолжил:
  ― Мы с ребятами со двора очень любили подниматься наверх по лестницам, сидеть в окнах или на балках, иногда пить пиво.
  Она чуть улыбнулась. Я знал, что это её взбодрит, как раз к месту.
  ― Я же рассказывал тебе, когда был ближе всего к смерти?
  Она совсем притихла, посильнее сжав мою руку. Видимо, зря я так сразу, но пусть. Я продолжил.
  ― На самом верху нет крыши ― только кромки стен толщиной в два кирпича и козырьки над лестничными пролетами с обеих сторон. Причём, стены настолько обветшали, что ребята постарше садились прямо на них и вручную разбирали кладку. Представь, брали кирпичи прямо со стены и кидали вниз.
  Рука уже болела. Я посмотрел на Лизу и улыбнулся.
  ― Однажды, мы сидели на козырьке с одной стороны и захотели на другую. А ведь это целая вечность: пока спустишься, пока пройдешь внизу, пока поднимешься. Так что мы решили пройти сверху.
  Высвободив руку, я приобнял Лизу, глядя наверх Разлома.
  ― Мне было лет десять. Никогда больше я не видел так ярко. Разваливающаяся кладка под ногами, толщиной едва ли в две ступни. Я должен идти, но не знаю сколько. Взгляд точно под ноги, на кирпич. За ним, на пять этажей ниже ― земля. Она сливается в сплошной поток, будто я несусь на гоночной машине. А в голове ― простое понимание, не облеченное в слова, но с ощущением, как от фразы "я могу умереть".
  Я взял передышку, проследив глазами свой путь по острой кромке стены.
  ― Забавно, ― продолжил я, ― не было лишних мыслей. Никаких мам, пап. Был страх, настолько сильный, что не сковывал, а подгонял. Был я на полоске двух кирпичей. И был мир вокруг полоски, где мое появление означало бы смерть. ― я помолчал, вспоминая это ощущение с прикрытыми глазами, ― Не помню, что было, когда я дошел до конца, меня будто отключило. ― я открыл глаза и посмотрел на Лизу, ― Как-то так.
  Она дрожала, зарывшись носом мне в плечо, всхлипывала. Я с улыбкой потерся о её волосы.
  ― Ну ты чего переживаешь, это же просто история. Я только рад, что у меня такая есть. Кстати,― я отпрянул, держа её на вытянутых руках, ― не хочешь туда забраться?
  ― Ты совсем дурак? ― она высвободилась и стукнула меня по груди, ― Конечно, нет!
  ― Правда не пойдешь?
  Мне не верилось в её отказ, пусть его стоило ожидать с такой бурной реакцией. Только вот её я и не ожидал.
  ― Погоди, ― она не двигалась, глядя на меня огромными глазами, ― я думала, ты пошутил.
  ― Конечно нет, зачем бы иначе рассказывал?
  ― Никуда ты не пойдешь! ― она вцепилась в меня так, будто думала, что первый же шаг меня убьет.
  ― Ну ладно тебе, можешь побыть здесь, если хочешь, но я должен снова это почувствовать.
  ― Что "это"? Зачем должен? ― тихо всхлипнула она.
  ― Это сильное переживание, но я забываю его... Я хочу снова увидеть мир в красках... Проверить себя нынешнего, прочувствовать себя прошлого.
  Я отвечал с паузами, на ходу отвечая и самому себе.
  ― Это слишком!
  ― Но почему? ― я понимал почему, но мне было тяжелее смириться, чем напирать.
  ― Потому что мне страшно. ― она ничуть не ослабила хватку.
  ― Я смог пройти однажды, чего ты боишься?
  ― Нет. ― повторяла она, прижимаясь ко мне.
  Никакие слова не действовали, она их не слышала. Я так и не смог её убедить, даже просто погулять внизу. Я заковылял прочь, к арке в доме напротив Разлома, пытаясь вспомнить, почему обязал себя с ней считаться.
  Мы шли по арке, когда Лиза потянула меня за руку.
  ― Давай поедем домой? ― сказала она, остановившись, ― Тут жутко, дома эти, пустота, ещё твоя история. Я больше не могу.
  Я смотрел на неё, борясь с раздражением, но не подавал виду.
  ― Больше ничего страшного. Осталось всего одно место, за этой аркой.
  Она мялась. Я отвернулся и пошел дальше, дернув её за руку. Мы вышли с другой стороны, такой солнечной, что я ощутил резь в глазах. Этот двор выглядел намного живее: по площадке бегала пара мальчишек, вдали прогуливалась женщина с розовой коляской, на скамейке беседовали бабушки.
  Лиза остановилась. Кажется, её ободрил контраст с мертвой тишиной, из которой мы вышли. Я даже обернулся, чтобы убедиться, что у Разлома было иначе. Действительно, было, а теперь ― всё, как в детстве. Кроме сепии.
  Прямо от арки, мимо детской площадки шла, пересекая весь двор, обрамленная оградкой дорожка. Мы прошли по ней, я сел на корточки спиной к площадке. За оградкой, с другой стороны, была узкая полоска земли.
  Рядом друг с другом там росли четыре тополя, отчего вся трава была покрыта его семенами ― такими длинными мохнатыми хвостами. В самом центре, над ними выглядывал одуванчик, ещё детски-жёлтый.
  ― Вот почему я хотел побывать здесь весной. ― сказал я скорее себе, ― Это ― кладбище гусениц.
  Она чуть наклонилась, рассматривая землю.
  ― Так мило. ― протянула она, ― Но это же не гусеницы.
  Из-за дерева выпорхнула бабочка и села на одуванчик.
  ― Еще какие гусеницы. Вон и бабочка, только родилась.
  ― Ну что ты издеваешься? ― она присела рядом со мной и подняла одно из семечек, ― Это же семена тополя. И бабочки не рождаются из мертвых гусениц.
  ― Разве? ― я взял семечко и покрутил в руке, ― А я всегда думал, так выглядит шкурка гусеницы.
  Она покосилась на меня, приподняв одну бровь.
  ― Шкурка? Гусеницы? ― отчеканила она, ― Ты как часто пил пиво вместо школы?
  Пожав плечами, я бросил семечко и продолжил, подняв другое.
  ― Мы постоянно пытались понять, откуда гусеницы берутся, устраивали слежку, строили теории, почему именно здесь.
  ― Какие например?
  ― Например, что здесь муравьи приносят дары своим богам. Не удивляйся, ― махнул я рукой, ― тогда была популярна тема Древней Греции. Все обожали Геркулеса и Перси Джексона. Но была у нас любимая версия. Мы представляли, что здесь проходил вечный бой гусениц, а после их смерти, бабочки, души погибших солдат, разлетались, зазывая новых на битву.
  ― Но тогда вы видели бы сражение. ― бросила она, глянув на наручные часы.
  ― А мы и видели.
  Мальчики бегали по всей округе, видимо, играли в догонялки. Я минуту следил за ними, удерживаясь от смехотворного порыва присоединиться. Тут, один из них рванул в нашу сторону. Подбежав совсем близко, он махнул через оградку, спугнув бабочку, и пересек кладбище гусениц, оказавшись на противоположной от меня и своего преследователя стороне. Второй мальчишка перепрыгнул тоже, но первый крикнул ему:
  ― Так нечестно! Во"да не может бегать по пушистой поляне!
  Оба не обращали на нашу пару ни малейшего внимания.
  ― Но нас только двое, так тоже нечестно! ― ответил второй, но всё же остановился, ― Если ты в домике ― то все в домике. Значит, можно! ― закончил он и рванул к не успевшему опомниться другу.
  Теплый ветерок шумел листьями. Я поднял голову, наблюдая за кружением бабочки среди переливающегося в такт кронам дождя света.
  ― Как он сказал, ― услышал я голос Лизы, ― пушистая поляна? Так по-детски звучит. Чего только разбегались?
  ― Хорошее название. ― ответил я, не отрывая глаз, ― А то, что бегают ― как иначе. Она ведь длинная. Мы тоже всегда через неё срезали, не огибать же.
  Бабочка, сделав пару кругов, упорхнула из моего поля зрения, но я не повел глаза вслед за ней. Эти тополя всегда казались такими огромными, я помню.
  Я следил за кружением белых парашютов, уносящих новые жизни с кладбища. Смотрел, и пытался понять, почему никогда не хотел попасть еще ближе к трубе, перелезть тот забор. Не хотел даже теперь.
  "Такая ты взрослая" ― подумал я. Из пустоты двора прилетело эхо моей мысли.
  Перешагнув через оградку, я сорвал брошенный лысый одуванчик. Её больше не было рядом, но она не исчезла и никогда не исчезнет. Я никогда от неё не спрячусь. Никогда не увижу битву гусениц, никогда не перелезу забор ТЭЦ"а и никогда не пополню музей новыми экспонатами. Бросив цветок гусеницам, я побрел прочь, растирая между пальцев желтые следы сока.
  Спустя десятки лет на том месте построили жилой комплекс. Я туда переехал.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"