Выла вьюга. За окном темнелось спокойное, ровное небо, с которого сыпались крупные снежные хлопья, как звёзды. Временами налетал беспокойный, задумчивый ветер и теребил сонные ветви деревьев, и стряхивал снег с не осыпавшихся осенью листьев, скрючившихся от крепкого мороза. Тогда на широкой заснеженной трассе перед домом качались причудливые тени в дикой вакханалии, и сипели, и извивались под безобидным пушком изморози. Было что-то колдовское в пляске сине-белых красок, в небе и в земле, смешавшихся этой удивительной зимой. В доме всё давно уже уснуло, и маленькая Айлина подвинула к окну табурет, забралась на него с ногами и сидела, прижавшись носом к холодному стеклу и глядя сквозь снег на дорогу. Её чудилось в тишине, кружевным пуховиком свалившейся на город, что где-то наверху открываются небеса, и мама наблюдает за ней. А снег - это, конечно, её подарок.
Аля помолилась Богу, но не просила вернуть маму. В отличие от многих ровесников, она знала, что это невозможно. Просто, каждый раз, когда шёл снег, Аля вспоминала её. Дедушка говорил, что когда Айлина родилась, шёл точно такой же снег. Такой же шёл, когда умерла мама.
Аля слезла с табурета, чтобы мама не видела, как она плачет, и мышкой прошмыгнула в комнату. Она хотела быть сильной, чтобы мама могла гордиться ею. Миновала стол, на котором одиноко красовалась полупустая зелёная бутылка, толстый стакан и надкусанный огурец на вилке. Дедушка спал, сидя перед телевизором, запрокинув голову и свински храпя. Она даже не услышал, когда Аля потянула его за рукав. Дед пах старым погребом, мышами и дешёвым табаком. Но он был всей её семьей. Недолго думая, девочка пробралась к деду на колени, переложила тяжёлую дедовскую руку на своё худенькое плечико, прижалась щекой к старой солдатской форме и заснула.
Ей снилось, выла вьюга, и снег валил пушистыми хлопьями. И добрые мамины руки бережно расчёсывали курчавые Алины волосы, и было хорошо. Так хорошо, как никогда.
- Мама, а ты никуда не уйдёшь? - спросила Аля, глядя в карие мамины глаза с золотыми крапинками, такие же, как у неё самой. Её слова отлетели в пустоту, многократно отразились от тысяч невидимых зеркал, и затихли.
- Куда ты, мама? - заплакала Аля, ловя мамины руки. Мама накинула пальто, завязала на шее тонкий шарфик, как делала когда-то, и запах её духов наполнил собой коридорное пространство. Аля плакала и тянула маму за руки, а та всё приближалась к двери, и вот уже почти ушла. Аля увидела только, что мама уходит босиком, но дверь уже скрипнула, и ветер швырнул её обратно с пронзительным скрежетом. Тогда Аля испугалась, что дедушка проснётся, и побежала вслед за мамой. Снег пробрался под крупные петли вязаных носков, пальцы скоро задубели, уши стало покалывать от холода, а девочка почти бежала, стараясь не упустить мамину фигуру впереди, которая всё удалялась и удалялась. Местность вокруг сменилась на незнакомую. Стало страшно остаться одной. Айлина порядком устала и замёрзла, сил больше не было идти. Тогда она просто села в снег, как была, в одном тонком платьице, стала дышать на красные пальцы, но дыхание вырывалось ледяное. Ресницы закостенели под инеем, и Аля перестала чувствовать боль. Зима взяла над ней верх: девочка стала засыпать.
Тогда же снегопад проредился, и за снегопадом вырос полукруглый небоскрёб, недостроенный гигант с зияющими вместо этажей чёрными дырами. В нём не было ничего, кроме мрачного скелета, как пасть, раскрывшего мёрзлый подъезд. И лишь на крыше, где-то под самым небом торчала уродливая труба, из которой даже дым не шёл. Аля хотела подняться на ноги, ей даже показалось, она это сделала, но на самом деле оставалась сидеть. Ребёнок не мог долго противостоять стихии, по румяной щеке стекла и затвердела жалобная, маленькая слезка.
Во сне всё бывает проще. Появилась красивая фигура, то ли юноша с женскими чертами, то ли девушка с низким голосом, который говорил какие-то странные слова, вроде молитвы на латинском языке. По мере того как слова приближались, Аля узнавала их. Человек пел песню из её детства. Пел совсем недурно.
Человек взвалил ребёнка к себе на спину, и оттолкнулся от земли. Аля обняла его за шею, впилась ручонками в сиреневатые с отливом перья и открыла глаза. Ей в полуптице померещилась мама, только у неё был хвост и когтистые лапы, и два крыла, распластанные в полёте. Они пролетали заснеженный спящий город, сизый туман над озёрцами, залитые солнцем горные цепи, у подножий которых леса дышали весенним тёплым духом, а на вершинах серебрился прошлогодний снег. Косой противный дождь и сырость, прилипавшую к одежде. Тонкие Алины пальчики согрелись, лицо оживилось. Пролетая над морем, она подумала, мол, они, наверное, облетели весь мир. И ещё подумала Аля о том, видит ли мама её сейчас.
Полуптица опустилась ниже, и Аля со смехом поддела пару пенных барашков на воде. Они были тёплые, солнечные.
- Пока ты помнишь, - ответила полуптица маминым голосом, - да.
Под ними пробежал обросший вулкан в дымящейся шапке, Аля прижалась к спине в сиреневых перьях и замолчала. Здесь стало так тепло, что в пургу, оставшуюся в городе, верилось с большим трудом. Айлина зажмурилась, и снова ей почудилось, что это мама несёт её по воздуху, и от мысли, что её мама - ангел, в детском сердце поселилась сказка.
Увидев снова здание без этажей, Аля вспомнила, что они вернулись в город.
- Мамочка, я боюсь. Нам обязательно туда лететь? - тихо пробормотала девочка, уткнув подбородок в мамину шею.
- Не бойся, солнышко, - ответил ласковый голос, - всё будет хорошо.
Они уже подлетали. Страшная чернота становилась всё ближе и ближе.
- Прости, что я не рядом, - договорила полуптица, - ещё не пришло моё время. Я люблю тебя.
Они влетели в темноту, и некоторое время двигались по инерции. Навстречу им, хлопая кожистыми крыльями, полетели птицы, округлые, словно пластилиновые. Аля закрыла лицо руками, хотя крылья не больно хлестали её щёки. Только шум, который был повсюду, и трепет крыльев. С последней птицей движение ускорилось, как будто вокруг освободилось пространство. Вытянув руку вперёд, Аля почувствовала собачий холод, но больше ничего. Теперь она летела одна. И пахло домом.
Алечка проснулась в своей кроватке и первым делом навалилась на подоконник. Улицы за ночь засыпало нетронутым снегом, сухим, кружевным, рассыпчатым и рассыпающимся на шестигранные снежинки, которые отбрасывали в воздух хрустальные, звонкие искорки. С белого неба слетали пушистые снежные мушки. Под ними город был погребён, точно красивое лицо под венчальной фатой, или умиротворённое лицо мертвеца под запорошенным саваном. Лицо, улыбающееся удивительной улыбкой.