Роберт боялся лежать в больнице.
Когда он был совсем маленький, мама рассказывала: они лежали в больнице вместе, но теперь это не разрешается.
- Я буду приходить к тебе каждый день, - говорила мама.
А чтобы понятнее объяснить, зачем нужно лежать в больнице и почему без этого нельзя обойтись, она придумала такое:
- Если врачи запишут всё, что нужно, пока ты в больнице, то потом, когда ты вырастешь, тебя не возьмут в армию.
Роберт не знал, хочет ли он в армию. Ему нравилось слушать военные марши, нравились ордена и медали, но в армии было слишком много непонятного.
Мальчик хотел бы поговорить об этом с папой. Но папа уехал в Монголию строить какой-то завод со странным и сложным оборудованием.
Только один из выводов, которые можно было сделать без подробностей - без картинок, без информации, - то, что завод каким-то образом нужен армии. И ещё: то, что на нём делают, похоже на оружие.
Наверное, это были огромные, медленные, смертоносные дирижабли.
Однажды Роберт спросил об этом маму, но она не знала, что выпускает папин монгольский завод. Сказала только, что там работают, наверное, самые лучшие специалисты, раз туда поехал Ллевеллин - то есть их папа.
Но папа скоро вернётся. А пока Роберт писал ему письма.
И рисовал. Конечно, на рисунках был папин завод в Монголии, где выпускали военные дирижабли.
И город был большой. Раз столица - значит, с новостройками и многоэтажками.
А раньше Роберт - ну, когда совсем не знал, что это за страна - думал, что там жарко, как в Африке. Но мама улыбнулась, а папа, который тогда ещё не уехал, стал говорить, что зимой там холодно. И главное - снег! И чтобы Роберт запомнил слова "континентальный климат", а если захочет, то в любой момент может посмотреть, что это значит.
И Роберт запомнил. Континентальный климат - это когда летом очень жарко, а зимой очень холодно.
Но в Монголии точно не ездят на оленях и собачьих упряжках. А как?
Там должны быть специальные машины с большими колёсами, чтобы ездить по льду. А над ними будут летать огромные военные дирижабли. Роберт рисовал то, о чём думал, хранил рисунки у себя в шкафу, не разрешал маме показывать их знакомым и был уверен: папа скоро приедет в отпуск и похвалит, как точно Роберт всё нарисовал.
...На этом уровне пути трудно чинить средство передвижения.
В засекреченной зоне специалисты, они же иностранцы, на вес золота.
Только иностранным специалистам часто платят не вовремя, а то и недоплачивают. Но он должен работать здесь, в этой зоне, терпеть все унижения, холод, непонимание, проблемы с чужим языком и постоянно неточным переводом.
А как же иначе? Ведь дома нельзя заработать. Даже на себя, не говоря о детях... а главное - на лечение ребёнка.
Они с Нетти всегда хотели большую семью...
Не думать. Есть только здесь и сейчас.
Если он не починит этот вездеход, его будут бить.
Ну, это звучит слишком просто, правда? Кто же будет всерьёз бить механика или другого мастера, от которого зависит транспортное средство?
Но здесь у слова "бить" другой смысл. Избивают не каким-нибудь из дедовских способов, не кулаками, а энергетически. Сгустками, которых не видно - которые различимы сейчас, а первое время были все одинаковыми. Но от этого не было легче.
Эти новые работодатели, похожие на муравьёв... странные существа - не роботы, не люди, не животные...
...а кстати, есть ли кулаки у этих существ? какие у них руки, которые всегда в перчатках, и не от холода?
...но какая - теперь - разница? Началось. Теперь - осталось - только - терпеть - боль. Это не продлится долго, но...
Отвлечься. От боли. Подумать. О чём-то другом.
Только не о семье. Нет.
Ллевеллин даже не знал, как его сюда занесло. Он понятия не имел - мог только догадываться - где же он всё-таки находится.
Как все, он искал подработку.
Как все, обивал пороги контор - одну за другой - дающих надежду на заработок. Ему надо было сохранить здоровье, ну и жизнь, конечно, тоже. Он нужен был семье - гораздо больше, чем себе самому.
В тот раз ему дали тестирование - несложное задание, а потом ещё одно. Надо было работать руками, а этого он никогда не боялся. Ллевеллин с детства любил копаться в незнакомых механизмах, его интуиция помогала найти проблемные детали, исправить сбои в работе.
Маленький круглый, как яблоко, человечек предупреждал:
- Вы не пугайтесь, работодатели несколько странные, - еле заметная заминка, - люди.
Человечек лоснился, как слегка запечённое яблоко, истекающее сладким маслянистым соком.
Знакомство с работодателями прошло без лишних слов... вернее, в полном молчании.
На всех была униформа, все они были в масках, для которых трудно подобрать слово точнее, чем "противогазы".
Контракт был составлен грамотно, практически всё, что надо, предусмотрено.
Человечек, похожий на яблоко, без особых пауз ответил на три-четыре вопроса. В остальном контракт был написан на удивление ясно и чётко. Чистая работа, подумал Ллевеллин с уважением, тамошние юристы знают своё дело.
Он надеялся, что дорога до места назначения будет не слишком долгой и выматывающей.
Реальность оказалась несколько иной, чем он себе представлял. Сразу после ознакомления с контрактом - ещё не подписанным - ему дали, вернее, подсунули небольшой аккуратный листок с несколькими строчками текста. Беглый взгляд вниз: "С условиями транспортировки ознакомлен". Что? Транспортировки меня?
Ему не завязывали глаза - дали подышать через маску. Больше Ллевеллин ничего не помнил, пока на месте назначения его не разбудил тихий шелестящий голос
- без интонаций: -
- просыпайтесь рабочая сила номер 76 тысяч сто три!
Ллевеллин, конечно, не понял, что это за номер. С тех пор у него было достаточно времени, чтобы всё это выучить. Своё второе имя. И несложные правила типа "не разговаривать никогда, кроме случаев крайней необходимости".
Мама обняла Роберта в холле больницы и почти не вымученно улыбнулась. "Ты уже совсем взрослый", кажется, хотела она сказать. Но не сказала, потому что зачем повторять одно и то же по многу раз?
- Я буду приходить к тебе по вечерам...
...каждый вечер...
...но только если, ну понимаешь, если врачи разрешат...
...будь умницей.
"Я постараюсь", - прошептал Роберт маме и хотел уткнуться лицом в её шейную косынку, но почему-то этого не сделал.
Роберт проснулся от собственного крика.
Его папу вызвали какие-то странные существа, и ему было плохо.
Они его не бьют, но издеваются каким-то другим способом - Роберт не может понять, о чём речь! Его папу бьёт током? Сейчас он должен починить для них какую-то машину, но этот ток не просто ток, вокруг много сухого и очень колючего снега, и Роберт чувствует, что такой снег не растает никогда. Невидимый ток, но там ещё какая-то гадость - зелёная и одновременно невидимая, - хотя все знают, что так не бывает, - и смертельно опасная.
Роберт кричал, и синий фонарь за окном больницы качался от ветра, и ветки деревьев скреблись, как когти. Потом мальчик перестал слышать и эти звуки, и собственный крик.
Боль и колючий сухой снег. Боль, и вот эта громада вездехода, внутри которого что-то, кому нужна твоя боль. Оно неживое, но если оно насытится твоей - человеческой - болью, то там внутри что-то щёлкнет, скрипнет и заработает. Как уже было однажды. Необъяснимо.
Ллевеллина потом хором хвалили молчаливые работодатели - как замечательного мастера. Который справился с такой безнадежно сложной задачей.
Да - но ценой боли... а как будет сейчас?
Неожиданное тепло охватило плечи, потом голову. Ллевеллин вдруг ясно увидел, откуда идут проблемы вездехода и что надо делать. Он сможет это починить на месте.
Боль отступила. Вездеход возвышался бездушной громадой, безразличной к человеческим эмоциям.
Ллевеллин работал, понимая, что тёплого облака больше нет рядом. И это к лучшему, потому что оно и не должно было появляться здесь: слишком опасно, особенно для тёплого облака. Особенно если это облако кажется таким родным.
Мама говорила: знаешь, а ведь твой папа тоже не служил в армии. Он совсем не хотел идти на войну - но, кажется, война и армия по нему очень соскучились...
Папа, скажет Роберт, когда Ллевеллин вернётся. А я без тебя однажды лежал в больнице, и мне не было страшно. Совсем ничуточки. Но это днём, а потом я заснул... Мне казалось, что я долго летел через ледяной ветер, - а может, космос, - чтобы тебе помочь. И я понял, что это неправильная Монголия. Ведь я же теперь почти вырос, я знаю, что до настоящей Монголии не надо лететь через чёрные вихри с багровыми искрами и серебряными молниями... Я много узнал за то время, что тебя с нами не было, папа. И я вырос почти на три дюйма, вот мама тоже не верит, но почему-то сейчас не смеётся.
Не уезжай туда больше, пожалуйста, скажет Роберт.
Но сначала вернись.