- Товарищ генерал-полковник! - подскочил к высокому начальству взволнованный ракетчик-капитан. - С объектом потеряна связь!
Генерал насупился, жестко глянул на капитана, будто он и есть причина сорванного пуска.
- Эх, ведь теперь где-нибудь жахнет...
- Так точно, ещё как жахнет! - молодцевато вынырнул откуда-то адъютант.
Генерал было совсем помрачнел, о чем-то безрадостно размышляя, но вдруг облегчённо выдохнул.
- Так ведь боеголовка, майор, без заряда!
Но это известие совершенно не изменило настрой бравого адъютанта.
- А всё равно жахнет! - не сдался он.
- Жахнет, - кивнул генерал.
***
Жахнуло на усадьбе фермера Ивана Крутикова. Только он приладил левое заднее колесо к трактору "Белорусь" 1976 года выпуска, как вдруг за его спиной оглушительно бабахнуло, земля под ногами скакнула, невидимая сила оторвала Ивана от земли, обо что-то шмякнула; сверху посыпались комья чернозема. "Землетрясение, вот те на, и у нас начались!" - почему-то решил Иван, запоздало прикрывая голову руками. Но продолжение катаклизма откладывалось.
Иван полежал ещё пару секунд, потом осторожно поднялся на ноги, и тотчас выругался зло: трактор, с которым он провозился всю зиму, лежал на боку, и одного лишь беглого взгляда было достаточно, чтобы понять - вся работа коню под хвост.
Фермер огляделся по сторонам, в поисках источника, причинившего урон, и замер, увидав шагах в тридцати от себя небольшую воронку. Над воронкой курился дымок, ноздри фермера уловили странный запах.
Надо сказать, что фермер Иван Крутиков был весьма предприимчив, и, не смотря на то, что подавляющее большинство его начинаний кончались в лучшем случае не так, как он предполагал, до сих пор сохранял оптимизм и в любом, даже не самом приятном для себя, случае искал выгоду.
"Так, - решил Иван, - или метеорит, или военные что-то не туда пустили", - и заметно повеселел: то, и другое могло принести прибыль. В первом случае метеорит можно было продать ученым или коллекционерам. Во втором было два варианта: или вчинить иск о причиненном ущербе министерству обороны, или, если упавшая с неба штуковина окажется из очень ценного металла, продать её скупщикам лома.
Пребывая в столь радужном настроении, Иван осторожно приблизился к воронке и тотчас озадаченно почесал затылок. Перед ним была не просто воронка - перед ним зиял провал метров пять, а то и семь глубиной. Видать, штуковина, свалившаяся с неба, пробила свод пещеры, скрытой под чернозёмом.
На дне провала бурлила разноцветная жидкость, испуская мгновенно лопающиеся пузырьки, да ещё будто светящаяся сама по себе; в центре же лужицы торчала серебристая штуковина, окутанная паром.
"Военные, блин!" - пронеслось в голове Ивана. Он рванул в сарай, схватил керосиновую лампу, моток верёвки. Примчался обратно. Привязал один конец верёвки к берёзе, растущей неподалёку, другой опустил в яму. Заглянул туда и вновь припустился в сарай со всех ног, ему показалось - серебристая штуковина уходит вглубь.
Приволок от сарая длинную лестницу, зажёг лампу, осветил провал. Ага, вон надёжный выступ. Опустил в провал лестницу, схватил лампу и стал потихоньку спускаться.
Едва нога Ивана ступила на каменистый выступ, как вдруг пещера вздрогнула, серебристая штуковина ухнула куда-то вглубь, разноцветная вода, скрутившись в воронку, в момент исчезла. На дне осталась лишь грязь.
Ивану от досады чуть плохо не сделалось. Но, взяв себя в руки, он огляделся по сторонам, надеясь найти хоть что-нибудь ценное.
Похоже, здесь действительно когда-то была пещера - и слева, и справа от Ивана шёл высокий, в два человеческих роста ход. Но, к глубокому сожалению Крутикова, оборванному обвалами. Слева от Ивана, уже шагах в пяти, ход преграждала куча земли и камней, справа ход тянулся достаточно далеко и к тому же в центре него виднелся подозрительно правильной формы округлый предмет. Сердце Ивана вновь преисполнилось надеждой.
"Может, что ценное?" - подумал Иван и осторожно перебрался с выступа на пол пещеры.
Похоже, здесь до поры падения штуковины с неба повсюду была вода - и пол пещеры, и стены были влажным, а кое-где в выбоинах до сих пор оставались лужицы. Иван осторожно коснулся поверхности одной - удивительное дело, вода почему-то была теплой.
Иван встал над странным камнем. Нет, всё-таки не зря он полез в этот провал - перед ним было огромное яйцо, самое что ни на есть настоящее. Иван осторожно дотронулся ладонью до тёмной поверхности - яйцо ещё было теплым.
В голове Ивана пронесся сумбурный ролик из фрагментов виденных им прежде фильмов, в каждом кадре из подобных яиц вылуплялись динозавры. "А вдруг?!" - вспыхнул Иван и принялся выбираться на поверхность.
В сарае нашлись лишь старые мешки, он помчался домой и захватил стёганное ватное одеяло. Вернулся в пещеру. Сначала обмотал яйцо одеялом, потом мешками, обвязал веревкой, выбрался наружу и осторожно-осторожно вытянул находку на поверхность. Потом перенес довольно-таки тяжелое, килограмм десять, яйцо в дом. Положил на кровать. Что делать дальше он совершенно не представлял.
Иван вновь потрогал яйцо, кажется, оно начало остывать. Крутиков перепугался не на шутку.
"Чего ж мне делать? - думал он. - Холодильника в доме нет, пока ученые подоспеют, весь дом тухлятиной провоняет. Может сварить?" Но последний вариант незамедлительно отверг как недостойный для настоящего исследователя. Да и ученым какой будет прок от варенного, пусть и огромного, яйца? Только гастрономический.
К бабке Матрене, решил он, курей у неё с сотню, да ещё десятка два индюшек. Она-то точно знает, как с яйцами обращаться.
Бабка жила на окраине деревни, в полчаса хода от Ивана. Деревенька небольшая, дворов пятьдесят, не больше. До райцентра недалеко - километров десять, да поди, доберись - на дороге асфальта нет, чуть дождь и прикатанный чернозём превращается в сплошное болото, и хоть Москва по российским меркам близко, километров пятьсот, живут в деревне по старинке. Телевизор одну программу показывает, автобус раньше два раза в неделю в райцентр ходил, а теперь и его нету. Колхоз ликвидировали, на его месте фермеры появились, одним из которых и был Иван.
С юга усадьба Ивана упиралась в лес, прозванного ещё в незапамятные времена "Ванькиным". Почему так прозвали лес никто не знал, но сказывали всякое. Был этот лес округлой формы, небольшой, час ходу - и уже поля соседнего хозяйства. Единственно, чем он был знаменит, так это грибами, собирали их столько, что хватало всей деревни на зиму, да ещё и городским родственникам перепадало.
С севера усадьбу омывала река, на востоке - непроходимое болото, а с запада огораживало богатое хозяйство удачливого конкурента Крутикова, фермера Комисарова Виктора. И было у Витьки: комбайнер - один, тракторов - два ("Белорусь" и "Кировец"), легковая машина "Нива", самосвал "ЗиЛ". А самое главное - три племенных быка, в числе которых гордость Витьки - свирепый красавец Васька, всегда пасшийся в гордом одиночестве, правда, из-за злобного характера привязанный к крепкому колу в чистом поле.
Да и во всём остальном Комисаров обогнал Крутикова. Земли у Ивана раз в пять меньше, чем у Витьки, да и ту у Крутикова грозили отобрать, как заброшенную, потому что два последних года Иван из-за недостатка средств не мог вспахать и засеять те десять гектаров, что принадлежали ему. Сажал лишь для себя картошку. Но, честно говоря, Ваня как мог пытался наладить своё хозяйство - мужик-то он умелый, как говорится, на все руки мастер. Вот к примеру кузнец деревенский запьёт, так все к Ивану - выручай, мол.
И что касается семейного положения, Комисаров Крутикова превзошел. Ваня холост, Витька женат, да причем на бывшей супруге Крутикова. Три года назад подалась зловредная Тонька к благополучному соседу, прихватив двух сыновей, и с тех пор жила с Витькой, не упуская при случае зло подковырнуть бывшего мужа.
Так что сами понимаете - ох, как не хотелось Ивану идти через Комисарово хозяйство!
Честно говоря, нежелание Ивана идти через соседские поля объяснялось не только нежеланием видеть довольство соседа, к этому ещё примешивался страх перед Васькой. Крутиков прекрасно помнил прошлогодний случай, когда ему пришлось часов пять провести на дереве, спасаясь от сорвавшегося с привязи быка. Но обходить соседское хозяйство вдоль реки было непростительной тратой времени - крюк километра три, так что пришлось выбрать короткий путь.
Обежав за версту Ваську, Крутиков через минут пятнадцать стучался в дверь бабки Матрёны.
- А, Ванюша, - приветствовала фермера бабка, - став таким образом в дверях, чтоб широкими юбками загородить от неплатежеспособного Ивана флягу с недавно выгнанным самогоном.
- Матрён Ван-на, выручь, - принялся излагать своё дело Иван.
Лицо у бабки тотчас сделалось плаксивым, даже скорее жалостливым.
- Нету, Ванечка, нету, - заголосила она, - давно не гнала, не из чего...
- Да я не за этим, - оборвал причитания бабки Иван, - ты вон расскажи мне, как, значит, выходить яйцо, чтобы из него кто-нибудь вылупился?
Бабка с укором уставилась на Ивана.
- Ванюш, брось ты эту затею! Мало ли ты курей извел? Раз пять брался, а толку...
- Три, - механически поправил бабку Иван, - мне и надо-то с одним яйцом управиться.
- Так ты его в навоз положи, - посоветовала бабка.
Фермер так и хлопнул себя по лбу.
- Точно! - вскричал он, - как же сразу не вспомнил?! Бабка Матрёна, поделись навозом!
Вышли на задний двор. Бабка сыпанула комок на клочок газеты.
- Мало, - сказал Иван.
Бабка удивилась, но всё же насыпала полведра.
- Мало, - сказал Иван, - давай два ведра.
- Ты чего, страусов разводить собрался? - подозрительно покосилась она.
- Не, - честно сказал Иван, - динозавров.
- Все шуткуешь, - недовольно проворчала бабка, но все ж два ведра насыпала. Иван подхватил вёдра и помчался к своему хозяйству.
Бегать ему пришлось ещё два раза, в каждом случае выслушивая Витькины насмешки, мол, глянь, Иван за дело взялся, ну теперь-то у него урожай-то попрёт, и прочее в том же духе. Знал бы Витька, чем ему это обернется, так бы не шутил. А в третий раз, когда Крутиков с навозом от бабки побежал, та не выдержала, и, нацедив поллитровку, последовала за ним.
Подкралась тихонечко бабка к сараю Крутикова, открывает осторожненько дверь, глядь - а Ванька-то над ящиком колдует, навоз руками приглаживает, приговаривает про себя невнятно. Увидал Матрёну, вздрогнул.
- Ты это чего, бабка, явилась? - спрашивает.
Матрёна тотчас ему поллитровку под нос.
- Вот, Ванечка, - говорит ласково, - у соседа выпросила, гляжу, ты больной какой-то, небось, маешься, на, подлечись чуток, - а сама глаз с ящика не сводит.
Иван посмотрел на бутылку, глаза отвел и отвечает:
- Не, бабка, спасибо, конечно, но если я это дело упущу, считай мне каюк, - и опять в навозе возится.
Тут бабка не выдержала:
- Ванюшь, покажь яйцо-то, я ведь тебе и подсказать что могу.
Иван сначала отказать хотел, мол, моё яйцо и всё, отвали, бабка, но потом вспомнил, что она навозу не пожалела и отгрёб чуть с яйца.
Бабка как увидала Иванову находку, аж руками всплеснула:
- Ну и здоровущее! Где взял?
- Где взял, там уж нету, - отвечает Ваня.
Бабка выспрашивать дальше не стала, справедливо рассудив, что узнает потом, приложила руку к яйцу и говорит удивлённо:
- Ванюш, родимый, у тебя ж скоро кто-то вылупится с яйца-то.
- А ты почем знаешь? - спрашивает Иван.
- Да уж знаю, сколько лет с курями-то, - отвечает бабка, - а кто должон-то вылупиться, не крокодил?
Тут Иван в первый раз задумался, а кто ж на самом деле вылупиться должен?
- Не знаю, - отвечает честно, - может, и крокодил... хотя вряд ли... Чего гадать, бабка? Вылупится - поглядим...
И стал Иван ждать-поджидать, что из этого яйца получится. Ночами почти не спал: только шум на дворе, он тотчас - шасть в сарай, всё ли в порядке? До того эти ночи замучили, что и сам в сарай перебрался, поближе к своей драгоценной находке. Ни о каких ученых боле не мечтал, сам порой удивлялся, как он раньше мог думать, чтоб такое чудо в чужие руки отдать.
Бабка Матрена ему помогала, чуть ли не по три раза на дню навещала Ивана, то самого Ивана покормит, то навозика подбросит, то просто так, на яйцо полюбоваться наведается. Так вдвоем они и высиживали яйцо чудное.
Однажды ночью, спустя две недели после падения неведомой штуковины с неба, снится Ивану, будто бродит он по диковинному лесу. Деревья высоченные, задерёшь голову - верхушек не видно, и небо проглядывает - странное, изумрудное. Деревья все чудные, никогда таких не видывал. Везде разбросаны кусты удивительных форм. Трава под ногами разноцветная, высокая и мягкая, будто мох. Разрезают тропы широченные, и ведут эти тропы к округлому озеру посередь леса. Вода в озере красноватая, но чистая, отражается лес, будто в зеркале. И не слышно ни зверей, ни птиц. Бродит Иван меж деревьями, трогает стволы диковинные. Кора у одних мягка, у других тверда как железо. Воду озера пробует - вода теплая. И не боязно Ивану одному в таком месте, чудится ему, что место для него родное, будто здесь он родился и вырос. Но только странно Ивану, что нет никого живого в этом лесу, хочется, чтоб какой-нибудь зверь подал голос. И вдруг слышит Иван: кто-то мычит, будто телёнок. Откуда здесь телёнок? - удивился Иван и тотчас проснулся.
А теленок снова мычит и причем как-то жалобно. Голос будто от сарая доносится. Откуда теленок? - подумал Иван и, не на шутку перепугавшись, что неразумное животное может повредить его находке, бросился в сарай. Глядь, а на ящике сидит странный зверь, мычит жалобно. Иван понять не может, кто перед ним - вроде ящерка, только большая, панцирь на голове, закрывающий и шею, рога как у годовалого телёнка и ещё один на носу, вроде носорожьего. Иван надивиться толком не успел - смотрит, рядом Матрёна. Обошла вкруг зверя, понюхала его, отчего тот почему-то мычать перестал и заявляет:
- Нет, Ванюш, это не крокодил.
- Сам вижу, - отвечает Иван и спрашивает: - А кто?
- А я почем знаю? - возмущается Матрена.
А зверь тут мычать заново принялся.
- Кушать хочет, - говорит Матрёна.
- А чем кормить? - спрашивает Иван.
- А я почем знаю? - вновь возмущается Матрёна.
- А кто ж знает?! - Ивана прямо досада пробирает, что такая, знающая толк в скотине бабка подсказать не может как его зверюгу кормить.
И тут Ивана осеняет:
- Слушай, Матрён Иванна, ты бы сходила, Сафроныча привела.
- Точно, - согласилась бабка, - Сафроныча надо. Только ты сам за ним беги, ты-то резвее.
- Нет, - не соглашается Иван, - зови ты. Тебя-то он послушает, меня - нет.
Бабка, вздохнула, понимая, что Иван прав и направилась за Сафронычем.
Дело в том, что Сафроныч, бывший колхозный зоотехник, а теперь просто ветеринар, хоть и был мужиком положительным, то бишь непьющим, но всё ж, как водится, была у него пламенная страсть. Любил Сафроныч лазить по оврагам, кости там всякие выискивать доисторические. Найдёт костище, домой приволочет, сфотографирует и письмецо в научный журнал, да не в один, а сразу в несколько, а иногда отважится, и в Академию Наук чирканёт. Правда, ответов ему оттуда только раз присылали, благодарим, мол, за служение Науке, хвалим за энтузиазм, да, к сожалению, временем не располагаем, чтоб с трудами Вашими ознакомиться. То бишь, отвали, Сафроныч, не мешай творить Науку. Зоотехник же, хоть и понял намёк, всё ж закатал письмецо в рамочку и на стену в гостиную.
Долго ходил Сафроныч вкруг зверюги, разинув рот, Иван уж отчаялся хоть слово от зоотехника услышать, и сам спрашивает:
- Сафроныч, не томи, говори, кто из яйца вылупился?
Зоотехник ходить перестал, взял себя так важно под подбородок, и заявляет:
- Сейчас мы видим перед собой типичного костоголового цератопса.
- Чего-чего? - удивились Иван и Матрёна.
- Порода такая доисторических животных, - небрежно поясняет зоотехник: - костоголовый цератопс, - а потом добавляет: - знаешь, Иван, а ты совершил переворот в палеонтологии! Никто не мог и предположить, что этот вид обитал в наших местах! Я вот думаю...
Тут как вдруг детеныш замычит, Ивана прям зло взяло - дитё голодное надрывается, а зоотехнику нипочем, знать разглагольствует про свою науку.
- Сафроныч, а чем кормить-то? - прервал зоотехника Ваня.
Сафроныч снова так важно взглянул на Ивана.
- Чем кормить, известно, - отвечает, - цератопс травоядный, так что сено, я думаю, вполне подойдет... да и солома тоже... А лучше всего папоротником. В те времена из трав один папоротник рос.
Но Иван папоротника искать не стал. На улицу - шасть, выдрал клок из прошлогоднего стога, и животному. Тот понюхал, фыркнул радостно, хвать из рук сено и жевать. Да так интересно - нижняя челюсть ходит вправо-влево, будто солому растирает.
Тут Бабка Матрёна заволновалась:
- Вань, как ты его назовешь? - спрашивает.
Иван задумался, зашевелил губами, будто перебирая все имена, а потом вдруг объявляет радостно:
- Топой назову!
- Чего ж так? - удивляются бабка и зоотехник.
- Очень просто, - поясняет Иван, - он же топс там какой-то, а ласково - Топа получается.
- Хорошее имя, - кивнула бабка, а зоотехник в ответ лишь снисходительно хмыкнул.
- Ты, Иван, не о том думаешь, - заявляет он, - сперва нужно отчет в Академию Наук составить, чтобы...
Сафроныч и договорить не успел, Ивана как змея укусила - подпрыгнул, топор схватил и зоотехнику остриё к носу. А у самого глаза бешенные.
- Если ты, Сафроныч, звякнешь в свою науку - тебе не жить, на куски порублю, заразу.
Зоотехник, понятно, перепугался не на шутку.
- Ты чего, Ваня, пошутил я, - лепечет, - ни куда сообщать не буду.
- Точно не будешь? - спрашивает Ваня, а сам топор заносит, будто шею Сафронычу рубить собирается.
- Вот те крест, - божится Сафроныч, - чтоб мне лопнуть.
- Ладно, - говорит Иван, - иди, только помни, что обещал.
Направился зоотехник к выходу, и вдруг остановился и говорит так мстительно:
- Только ты с ним поосторожнее - у него смотри, какие рога, и на голове панцирь.
- И чё, бодаться будет? - удивился Иван. Он тотчас вспомнил соседского быка и зябко поёжился.
- Ну, бодаться это ещё полбеды. У него же, наверняка, весной, как и у всех, брачный период.
- И чё? - не понимал Иван.
- Как "чё"? - разозлился зоотехник. - Он же, брат, соперника себе выбирать будет.
- Какого соперника?
- Любого! Ты чё, не понял? У него ж инстинкт!
- А... - протянул Иван, он тотчас вспомнил соседского быка Ваську. - А из-за чего соперничать? Неужто на корову потянет?
- Да кто его знает? - развёл руками Сафроныч. - Наукой этот вид не изучен! Всё может быть! Хотя, вряд ли...
- Да... - вздохнула бабка Матрёна, - надо Бурёнку свою тепереча на другую сторону деревни гонять...
Глава 2
И стал Иван воспитывать странную зверюгу. Кормил её сначала папоротником, а когда поблизости весь папоротник вышел, сеном иль соломой подкармливал. И ничего, жрал Топа сено с соломой и не жаловался. Да и от комбикорма морду не воротил. А когда чуть подрос и стал по двору шастать, то и молодыми деревцами не брезговал. Иван чуть отойдёт, вдруг - хрусть, и молоденькой яблоньки как не бывало, только стружка из Топиной пасти сыплется. А сахар! Лишь учует и бегом туда, откуда запах доносится. Хвост свой задирает, будто кот какой. Но сахаром его лишь бабка Матрёна баловала.
А месяца через три, когда зверюга стал ростом со стол, и рога сантиметров на пятнадцать вылезли, решил Иван приобщить Топу к хозяйству, нечего ящеру без делу по двору слоняться, должен же от животного хоть какой прок быть? Соорудил фермер ярмо, упряжь присобачил, и давай зверюгу плужить учить. Тот, понятно, сначала ни в какую, сами понимаете, в те времена, когда его родственнички жили, ни о каких плугах и не мечтали. Но Иван где терпением, где ласкою сумел-таки у Топы любовь к хозяйству пробудить. Да так, что уже осенью поднял пару гектаров заброшенных земель.
Бабка Матрена только дивиться успевала - откуда это у суматошного Ивана вдруг терпению взяться?
А Иван сумел к зиме корма заготовить - уходил в лес, рвал папоротник, в стога складывал. Да и сенца вдоволь накосил, так что Топа первую в своей жизни зиму прожил безголодно.
А зоотехника Сафроныча будто подменили. Был мужик положительный, тверёзвый - всё, кончилась лафа для жены Сафроныча, - раз в неделю непременно в дугу. А когда напьётся, от стола невозможно оттащить - давай в газеты и журналы писульки строчить, мол, завелся у нас динозавр по имени "Топа". Зимой Сафроныч в райцентр съездил, фотоаппарат приобрел, и давай охотится на ящера. Плёнок пять извел. Писем сто во все инстанции послал. Пьяным, конечно, всё это творил, трезвым и про уговор с Иваном помнил, и топор перед своим носом представлял, и бешеные глаза Ивана. А вот выпьет Сафроныч чуть, и понесло перо пахать бумагу. Только вот не верили ему ни в газетах, ни в журналах, ни корреспондентов не слали, ни ответов. Понятно, кто ж поверит письму такому - строчки кривые, на фотографиях толком ничего не разберёшь. Но, по правде говоря, одна газетка напечатала снимок Топы, и даже обещала экспедицию послать. Да так обещания не исполнила, видать, тоже Сафронычу не очень-то поверила, а статейку тиснула, чтоб пустое место закрасить.
Сафроныча от такого невнимания прессы к своим посланиям тоска гложет, унылость свою самогонкой слегка укротит и к Ивану. Обойдёт ящера пару раз, покачает головой, повздыхает и давай Крутикова донимать. Мол, зря ты неразумный человек от большой науки своего зверюгу скрываешь, может, придумают учёные что, и будет у ящера потомство. Ты только прикинь, Ваня, какие перспективы! На полях вместо вонючих тракторов шеренги цератопсов, по бездорожью тащат телеги цератопсы, может, к тому ж у них и мясо ценное! Ты только прикинь, Ванюша, как село поднимется! Да что там село - страна возвеличится! Нефть сохранится, вредные заводы по производству удобрений закроют! Что ж ты Родине помочь не хочешь, Ваня, мать твою туды-растуды?
Потом Сафроныч достанет бутылку самогонки, хлебнёт из горлышка и по-новому о перспективах нудит. Но тут уже Иваново терпенье иссякает, давай спроваживать Сафроныча, надо же фермеру хозяйством заниматься?
В самой деревне про зверюгу быстро узнали. И давай, как водиться, судачить, мол, что за животное у Ваньки объявилось? Одни решили, что Иван просто-напросто приладил на нос к быку третий рог, другие, что это бык из Чернобыля, превращенный атомом в чудище, а третьи и вообще постановили, будто ученые скрестили корову с носорогом и теперь бедным фермерам на испытания выдают. Один старичок так в последнее поверил, аж до областного центра добрался и давай требовать, чтоб ему, ветерану сельского хозяйства, такую бы живность, как у Ивана выдали. Но, конечно же, не получил он ничего кроме трех суток в местном спецприёмнике.
А когда снег сошел, да земля чуть просохла, принялся Ваня на Топе пахать. Ну и силища же в зверюге обнаружилась! Иван аж камень пятипудовый на плуг приспособил, чтоб, значит, не упираться самому. И ничего, тащит Топа устройство, будто просто по полю гуляет. Так и вспахал Ваня все свои гектары, где пшеницей засеял, где ячменём, где картофелем.
А навоз-то, навоз какой из Топы исходил! Душистай! Ваня всё это дело, конечно, подбирал и в компостную яму, дабы смешав с землицей и травой до кондиции довести. Да сколько было навозу-то! Невпроворот! Ясно дело, жрет же зверюга беспрестанно.
А когда в апреле деньки стали особо теплыми, приключился с Топой первый казус. Началось с того, что сделался Топа каким-то капризным, будто беспокоило его что. Жрал мало, взял моду реветь по ночам, в лес сбежит и бродит там, пока сахаром его не выманишь. Ну, это было ещё ничего, а вот когда он сломал плетень, отгораживающий Ваньку от Комисарова, началось.
Витька хвать двустволку и к Ивану.
- Пристрелю твою зверюгу, - кричит, - жизни от неё не стало.
И жена его, Тонька, не отстаёт:
- Гад, ты, Ванька, - орёт, - молодость мою сгубил, и щас покоя от тебя никакого.
Иван же лишь удивляется.
- Чего кипятиться-то, - говорит, - починю плетень, делов-то.
А соседи не унимаются.
- Сдавай на мясо своего урода, - Витька кричит, - не то обоих грохну, - и приклад к плечу прилаживает, в Топу целится.
Понятно, завидует. Он своими железяками лишь гектаров пять вспахал, а Иван уж сеет. Комисаров курок взвёл, Ваня не выдержал схватил кусок плетня, что под ногами валялся, и по ружью Комисарова. Тот от неожиданности двустволку выронил, Ваня на неё наступил.
Что тут началось! Витька матом орёт, Тонька визжит, Топа мычит, бык Васька вдали откликается. Комисаров оглянулся на своего бычару и злорадно так объявляет:
- Я щас на тебя с твоим уродом Ваську спущу, - и помчался быка отвязывать.
Иван не на шутку перепугался. Топка-то хоть и силен, да мал и неопытен и проворности в нём, кажись, меньше, чем у Васьки. Вдруг бык изловчится и ширнёт ящеру в бок рогами.
- Топа, домой, - пошел Иван на попятную.
А ящер вдруг как замычит страшно, Васька ему в ответ: "МУ-УУ" - откликается. Топа ещё сильней мычит, Васька его перекрывает. Топа аж заревел, головой мотает, тут Комисаров быка отвязал, Васька лягнул по воздуху задними ногами, повёл красным глазом и на Топу мчится, аж хвост свечкой и пыль столбом, ревёт дико. А ящер и лягаться не стал, как говорится, с места в карьер и помчался на вражину, прям паровоз какой.
"Ой, - думает Ваня, - что-то будет!" Да и все люди разом заткнулись и видно тоже думают: будет-то что?
Да ничего не было. Развернулся вдруг быстренько Васька, да так, что занесло его, пузом об землю шмякнулся - пыль до неба поднялась. "Ну, - думает со страхом Ваня, - щас ему Топа в бочину рогами врежет. Сколько ж быки тепереча стоят? Не расплатиться!" Но Васька подняться успел и дёру от Топы, мычит жалобно, будто подмоги просит; а ящер молча гонит его. Так и скрылись они за посадками. Витька Комисаров в "Ниву" прыг, и за ними, а Тонька всю свою дурь показала.
- Если с Васькой что случится, - завизжала, землю всю твою отнимем, а урода твоего изведу! - и прочее в том же духе, насилу её сыновья в дом увели.
А Иван в ответ ничего не сказал, понятно, баба: что не по ней - сразу в крик.
Только к вечеру вернулся Топа, был он весьма умиротворенным. Хоть говорить зверюга, конечно, не умел, но Ванька сразу определил - ящер чем-то весьма доволен. А Ваську чтоб вернуть Комисарову пришлось к грузовику привязывать и тащить таким образом в своё хозяйство.
Но в этом происшествии самое отрадное было для Ивана не постыдное бегство соседского быка, тем самым покрывшим позором Комисарова, а то, что Ивановы сыновья стали часто к отцу наведываться. То Топу купать на реку отведут, а он, конечно, доволен - фырчит, хвостом по воде лупит, нравится, стало быть, ему. То папоротника ящеру накосят, то в лес гулять отведут.
В июне месяце у Ивана вдруг колодец пересох. Он уж было собрался другой рыть, да вовремя вспомнил о той яме, что образовалась, когда с неба свалилась непонятная штуковина. Пошёл туда, глядь - из-под досок ручеек (он тогда яму старыми досками забросал, чтоб не свалился в неё кто). Ручеёк уж русло себе пропахал - через луг прямо в лес, благо до леса и полсотни метров не наберётся. Иван осторожно попробовал воду - ох! - вкусна да холодна и стал только оттуда пользоваться.
В скором времени у Ивана работник объявился, Петька Голощапов, из местных. Смирный такой мужик, правда пьющий. Крутиков, честно сказать, и сам не понял, как это случилось. Помог ему пару раз Петька, за бутылку, понятно, и вдруг стал у Ивана жить. Это, конечно, хорошо, известно же, лишними в хозяйстве руки не бывают.
Да что работник, баба у Вани завелась! Приехала к бабке Матрёне Валентина, внучка из города, пошла поглазеть на диковинного зверюгу раз, другой, третий, и вдруг стала с Иваном сожительствовать, а в город обратно не хочет. Бабка стало быть в крик, мол, что ж ты Валечка молодость свою губишь, тебе ли в глухомани жить, да ещё с Ванькой Крутиковым?! А потом ничего, помирилась с Иваном, видать, дошло, что внучка рядышком живёт, а не за тридевять земель. Мало того, что примерилась, выучила Вальку, как с курами и индюшками обращаться, с тех пор завелась в хозяйстве Ивана пернатая живность и более не переводилась.
В начале августа Ваня с помощью Петьки и наёмных работников собрал урожай. К немалому удивлению соседа был тот урожай раза в два поболе чем у него. Пшеницу Крутиков сдал без осложнений, с работниками расплатился, а вот с ячменём сначала закавыка вышла - отказывались ячмень принимать, слишком подозрительным всем казалось, что зерно огромное. Наверное, решили, Ваня с удобрением перемудрил. Да не было у него никаких удобрений, кроме того, что из Топы выходило, да поди, докажи. Насилу Ивану удалось лишь центнер, да и то по дешевке пивзаводу всучить, но когда там пиво из того ячменя попробовали, тотчас к Ивану примчались, закупили остальное и уговорились с фермером, чтоб впредь он весь ячмень только им продавал. Даже обещали, если у Вани и в следующем году такой ячмень уродится, назвать этот сорт пива "Крутиковским",
Витька Комисаров со злобы напился, да "Ниву" свою в реке утопил.
А в сентябре всё ж сказались послания Сафроныча. Редактор одного журнала ну, такого, где обо всяческих таинственных вещах пишут, всучил двум молодым журналисткам послание Сафроныча и отправил по Ванькину душу. А почему отправил неизвестно, то ли надоели эти девицы своим бездельем, то ли и вправду Сафронычу поверил, то ли потому что у одной из девиц был своя "Нива". У него, конечно, и свой автомобиль, но на том до Ивановой глухомани никак не доехать.
Как бы там не было, добрались журналистки на своей "Ниве" до искомой деревни и спрашивают первого встречного:
"Где тут у вас живёт динозавр?"
"Да вон там!" - отвечает первый встречный и в сторону Крутиковского хозяйства указывает.
Девицы, понятно, в восторге - сенсация, не то слово, мировая известность! Репортаж о живом динозавре! Приготовили фотоаппараты и помчались без дороги.
Вылетают из-за пригорка, куда дальше не знают - поле, кругом посадки. Вылезли девицы из машины, осматриваются. А тут из-за посадок выходит Васька, бык Комисаровский. Тот, окаянный, снова с привязи сорвался и бродит, присматривается, боднуть кого, а тут - на тебе, такая удача - аж две девицы. Васька голову насуропил, глаза исподлобья выкатил и рогами туда-сюда водит - понятно, скотина в нерешительности - кого бы первую боднуть. И тут одна девица заявляет: "Гляди, какой красавец, надо бы его щелкнуть для колорита", - и чик аппаратом. Бык, конечно, рванул на неё. Девицы в машину, Васька со всего хода в джип - трах! На переднем крыле вмятина, будто кувалдой кто саданул - вот вам "колорит" по полной программе. Девицы, стало быть, в визг; Васька от машины отскочил, опять нацеливается. Девицы по газам и наутёк, насилу от свирепого животного оторвались.
Потом редактор в свой журнал гневную статейку тиснул - как один господин из такой-то деревни всех за нос водит, быка за динозавра выдает. Отыгрался, значит, на бедном зоотехнике, раструбил на весь мир какой сам честный да справедливый. А Сафроныч как тот журнал увидел, запил беспробудно, что даже жена от него ушла. Пил Сафроныч ещё с неделю, а потом из деревни исчез.
Зимой Ваня стал примечать, что ручей из ямы не замерз. И не только сам, вдоль него метра на два по обе стороны снега нет, только травка жухлая. А вода, странное дело, как и летом, холодная да вкусная - в чём дело понять нельзя. Долго думал об этом Иван, да никак не мог найти этому объяснение. И вот в январе, в самый мороз, надумал выяснить, куда ручей впадает. Пошел вдоль ручья. Идёт, по сторонам поглядывает. Час шагает, два, три, под ногами трава, листья опавшие шуршат, слева снег, справа ручей, вокруг деревья. Лесу бы давно пора кончиться, а нет, не видно и просвета между деревьев, а ручей все петляет меж берез и сосен и куда ведет - не ведомо. Прошагал Иван ещё с километр, остановился. Ладно думает, в следующий раз проверю, что за чертовщина и направился домой.
Но этой зимой исследования свои так и не продолжил.
Пришла весна, Иван землю свою вспахал, засеял, а как первые листочки распустились, пошёл Иван в лес, взглянуть много ли папоротника уродилось.
Идёт Ваня по лесу и кажется ему, будто деревья другими стали. Пригляделся лучше - мать чесна! У березы сережки больно странные: большущие, да цветом малиновые, но листья вроде такие как надо, правда, ствол синевой отдает, будто тот, кто берёзы красил, синьки в белила перелил. А на клену листья что птичья лапка, между ними отростки проглядывают, а на конце каждого - оранжевый шар. А с дубом и вовсе непонятное сделалось: кора красная, листья что лапша, только завитая в спираль, но жёлуди как были, так и остались, правда, разом по пять сросшиеся.
Что за ерунда, удивляется Иван, подходит к сосне, батюшки мои! Из каждой иголки другие иголки проглядывают - каждая хвоинка превратилась в ёршик для чистки бутылок! А шишки-то до чего странные - во-первых цветом желтые, а во-вторых и на шишки не похожи, что-то вроде ежика.
Иван посмотрел на траву, надеясь, что с той ничего не случилось. Не тут-то было -на лужайке непонятная смесью ковыля и папоротника. И отовсюду стебельки бардовые проглядываю, раздваивающееся на конце. "Ё-моё, - не на шутку перепугался Иван, - это что, из-за Топы?"
Но всё же пришлось смириться с этим чудом природы, и ему, и односельчанам, хоть они поначалу были очень недовольны подобным превращениям природы. Мол, что за заразу Ванька Крутиков в лесу посеял, с грибами что теперь будет? Но в скором времени некоторые стали примечать, что у их коров молоко стало очень сладким, правда оставлять его надолго нельзя. Если не выпьешь сразу, к утру следующего дня, раз - и молоко без всяческого сквашивания становится густым, но на вкус приятным, а потом держи эту штуку хоть в тепле, хоть в холоде, ничего с ним более не случается.
Те, кто часто в городе бывал, сразу определили - чистый йогурт. Сельчане, понятно, от подобного известия сразу в крик - давай нам сметану да масло - но потом покумекали и решили отправлять йогурт в бидонах на машине в райцентр, что вскоре владельцам коров, доящихся особым молоком, принесло немалые прибыли.
Те же, чьи коровы не обладали столь уникальным даром, принялись доискиваться причину столь удивительного превращения. И доискались - всё оказалось очень просто - коровы, дающие йогурт, паслись на окраине странного леса. Когда дело таким образом прояснилось, туда все стали гнать своих коров. И вскоре грузовик с йогуртом стал отправляться не раз в неделю, как раньше, а каждый день, и причем только в центр области.
А вот в лес сельчане ходить перестали. Понять их вполне можно - сунешься в чертов лесок, а там все деревья диковинные, трава невиданная, грибы-то есть, да собирать их боязно - вид уж больно у них замысловатый, будто сумасшедший скульптор поработал над ними. А просто сквозь лес пройти, чтоб спрямить путь в соседнюю деревню, об этом и мечтать не приходится - можно по лесу блуждать и день, и два, и три, а всё равно до другого конца не добраться, хоть сам лесок не составляет труда обойти часов за пять. Настоящий заколдованный лес.
В сентябре неожиданно в селе объявился Сафроныч. Был он важен, трезв и молчалив. Костюм на нем новый и, кажется, дорогой. Держался бывший зоотехник с достоинством, на все вопросы отвечал, мол, работу нашел в областном центре, платят хорошо, а сюда на недельку приехал отдохнуть. Так как его дом за время отсутствия хозяина пришёл в негодность, да и чего греха таить, кое-что сельчане растащили, поселился Сафроныч у Витьки Комисарова.
Ну, поселился, так поселился, подумал Иван, пусть отдохнёт в родных местах.
Денька через три собирается Иван в лес, места ягодные проверить; Топу навьючил пустыми корзинами.
- Вальк, тебе что привезть-то? - кричит сожительнице. - Ананасов?
- Не, - отвечает та, слегка позёвывая. (Время шесть утра, а она ещё в постели! Прям беда с городскими девками). - Ты б мандаринов мне нарвал и папаев. Бабке бананов не забудь!
Мандаринов, так мандаринов, пожал плечами Иван и направился в лес.
Надо заметить, что все вышеназванные фрукты, да и многие неназваные, лишь по форме напоминали оригиналы, содержание же их (т.е. вкус) было совсем другим, причем в лучшую сторону.
Иван нашёл подходящий березняк (там, где стволы посинее, плоды слаще), нарвал "мандаринов", потом ельник молодой приметил (в молодом плоды мягче), набрал "ананасов". В орешник заглянул за "бананами", и тут же рядом с десяток осин пожелтее - значит, "папайи" будут с приятной кислятинкой. И домой.
А дома-то кавардак! Возле крыльца здоровущий джип - ну прям как броневик из кино про Ленина; Валька в растерянности какого-то молодчика слушает. Ваня на своём Топе подъезжает, молодчик как зверюгу увидел, аж челюсть у него отвисла.
- Во, - говорит, - и вправду!
Тут Сафроныч откуда-то выныривает и молодчику:
- Вот, любуйтесь: цератопс, точнее трицератопс так сказать, в натуральном виде.
Молодчик и сказать ничего не может, рот разинул, глаза вылупил, на Топу любуется, но всё ж опомнился и Ивану:
- У меня к Вам деловое предложение, Иван Кузьмич, - берёт Крутикова за ручку, в сторонку отводит и предлагает: - Продайте мне вашего цератопса.
- Зачем это он вам понадобился? - спрашивает Иван. Спрашивает просто так, потому что сам не знает, что отвечать-то.
- Для научных изысканий, - отвечает молодчик. - Клонировать будем вашего Топу.
- А вы здесь клонируйте, - говорит Иван. - Может, подругу ему склонируете, а то беда - всех коров перепортил.
- Нет, - качает головой молодчик, - тут условия не те. Продайте, Иван Кузьмич, за сто тысяч долларов.
У Вани от такой суммы аж дыхание прервалось. Это ж он себе технику любую накупить сможет, да ещё, наверное, и дом подремонтировать останется, что б Валька городские условия не вспоминала, а то стыдно сказать - туалет во дворе. Потом всё ж взял себя в руки.
- Нет, - говорит, - и не проси, и за сто миллионов не продам.
А молодчик и бровью не повёл.
- Подожди, - говорит, - щас с начальством свяжусь, но сто миллионов это слишком много.
Пошел к своей машине, достал оттуда чемоданчик, раскрыл его, вынул вроде как телефонную трубку и давай с кем-то разговаривать. Наговорился и к Ивану.
- Миллион, - говорит, - хотите наличными, хотите на ваш банковский счёт перечислим.
Иван и сказать что не знает. С одной стороны, конечно, это он первым богатеем в районе заделается... а может и в области... но с другой стороны... нет, не может он Топу продать! Так прямо и заявил молодчику:
- Нет, и не проси, сказал не продам - значит не продам!
Тут молодчик давай по-новому Ивана уговаривать, объяснять давай, что сможет купить Ваня на эти деньги. Но тот и слушать не стал, взял под уздцы Топу, и в лес. В лесу пробуждал до вечера, а когда возвратился, молодчика у дома не было, а утром узнал, что тот у Комисарова гостит.
"Ох, - вздохнул Ваня, - что-то будет, не нравится мне Витькин гость".
Не обмануло предчувствие его, развил этот молодчик в селе подпольную деятельность против Ивана. Стала бывшая жена к нему по три раза на дню к нему приставать с разговорами:
- Не жалко тебе, Ваня, сыновей, - всё причитала, - променял ты их на зверюгу безвестного. Сашка-то девятый класс окончил, а Петька через год заканчивает. А учиться-то далее где им? Продавай свою зверюгу, отправляй детей в Гарвард!
Ох, и тяжело было слушать это Ивану!
И Валька вдруг стала ныть, что живём, мол, не по-людски, надо бы съездить отдохнуть во Францию, или, на крайний случай, в Египет, да неплохо бы у дома спутниковую тарелку поставить, чтоб телевизор мог ловить любые программы, да ремонт хорошо бы сделать, да машину купить, и прочее, и далее...
Вот что приходилось терпеть Ивану!
А молодчик тут и за деревню взялся, обещал всем направо и налево, ежели Ванька зверюгу свою ему продаст, то от села до райцентра асфальт проложат.
Ивану, чтоб спастись от соседей, жён, с самого утра уходил в лес прятаться, вместе с Топой, конечно, и пропадал там до вечера, надеясь, что молодчику надоест в деревне, и он наконец-то уберётся восвояси. Да и страшно, конечно, что там у такой тёмной личности на уме?
Неизвестно, может, и сотворил бы молодчик с Иваном тёмное дело, а Топу увёл, но тут на благо Крутикова ещё одна напасть объявилась - доторговались сельчане йогуртами в облцентре. Накрыла налоговая.
- Откуда йогурт? - спрашивают. - С какого завода?
- Не с завода, - честно отвечает Зинка-продавщица, - от коров.
- Как это так? - удивляется налоговая.
- Да так, - поясняет Зинка, - корову подоишь, а молоко к вечеру в йогурт скисается.
- Врёшь, - говорит инспекция, - такого не бывает!
- Ещё как бывает, - не сдаётся Зинка, - приезжайте, посмотрите!
А налоговая-то взяла и приехала. Не вся конечно, отрядили трёх баб-налоговиц, в сопровождение пять милиционеров дали, и в деревню с проверкой направили.
Сначала налоговицы завод искали, но, конечно, даже и признаков его не нашли, правда всех перепугали, решили деревенские жители, что самогонные аппараты ищут. Потом, на всякий случай, решили проверить, может, не врут, что йогурт сам по себе получается. Проверили. Не врут. Откуда такое чудо? - спрашивают. А кто-то из деревенских возьми да ляпни, мол, вся эта чертовщина из-за Ванькиного динозавра. Налоговицы тотчас к Крутикову, Топу увидали, ходят вокруг него, охают, да ахают.
Ивана сперва зло взяло, что этим бабам от Топы надо? А потом даже ихнюю начальницу пожалел - села баба в сторонке, и чуть не плачет. Ваня к ней, мол, кто вас, мадам, так обидел? А она в ответ:
- Никто не обидел, только не знаю, как вашего зверя проводить.
- Куда проводить? - удивляется Ваня.
- Как налоги с вас брать, - поясняет начальница, - как с владельца завода? или, может, динозавра просто как транспортное средство оформить? - и видно, что вот-вот разревётся.
Ивану стало не по себе, понятно, какой мужик бабьих слёз не боится.
- А вы своему начальству сообщите просто, что у меня динозавр, пусть там сами решают, - простосердечно ляпнул Иван.
- Так не поверят, - всхлипнула начальница и разрыдалась.
Ивану совсем стало жалко бабу, сходил, принёс ананас и суёт его налоговице, на, мол, поешь сладенького, утешься. А эта дура, уставилась на угощение изумленно, всхлипывать перестала, вытерла слезы и Ивана спрашивает подозрительно:
- Так, что это?
- Ананас, - пожимает плечами Ваня.
- Так, - повторяет грозно начальница. - Это не ананас. Я таких никогда и не видела. По какому каналу осуществляется поставка экзотических фруктов?
Ваню, честно говоря, подобная реакция обидела: принёс же самый спелый, размером с футбольный мяч, весь в лиловых шишках, значит, сладкий и вот такая неблагодарность!
А баба налоговая помчалась на почту и давай звонить своему начальству, мол, всё, не могу, присылайте замену. Начальство спрашивает строго:
"Завод выявили?"
"Нету, - отвечает налоговица, - завода".
"А йогурт откуда берут?" - интересуется начальство.
"А у них молоко коровье само по себе в йогурт превращается!"
"Ну да, - не верит начальство, - от чего такой диковинный случай?"
"У них там динозавр, - ляпнула налоговица, - от того, наверное, всё и происходит".
"Что там?" - не понимает начальство.
"Динозавр, - всхлипывает налоговица, - самый настоящий!"
"А там случаем молоко в самогон не скисает?!" - кричит начальство и бросает трубку.