В изнеможении можно отказаться от права быть собой. И влиться потоком обыденности в бескрайний океан самодовольства. Чувства перестают реагировать на какие-либо раздражители, несомые неуемностью чувств и порывами души. Люк, пропускающий вовнутрь человеческого "Я", захлопывается, и начинается медленное удушье. Жить становится проще. Мысли исчезают, а кровь отравляется желчью конформизма,- великолепие мира спускается на ступень посредственности,- и тут уже не до озарения одиночества. Рождается равнодушие, камуфлирующее самое себя ни к чему не обязывающим альтруизмом. На смену великого приходит должное. Человек медленно задыхается в атмосфере ничтожества, а когда его сознание на миг озаряется сиянием потерянного величия, единственное, что он успевает сделать,- это наполнить себя неуемной тоской напополам с алкогольной интоксикацией. Так рождается трагедия - бесконечная трагедия любви: к Творцу, самому себе, Истине.
***
Гелло понимал, что уже не успевает. Педаль акселератора прилипла к полу. В сущности, молодой человек никуда не спешил, никто его не ждал и не гнался за ним. Неотступной тенью преследовали воспоминания, мысли о прошлом и сущем - они давили на сознание, сжимали мозг неумолимыми тисками, и единственное, чего требовало все существо, - это вырваться из хватки, прорваться за линию фронта войны с самим собой. Он не заметил, как выехал из города; на светофорах и перекрестках останавливался машинально, будто одна часть сознания управляла автомобилем, в то время как другая находилась в неведомом, таинственном и страшном. Самым ужасным было понимание тщетности этой гонки, но Гелло еще сильнее давил на газ, и казалось, что будь по бокам борта крылья, машина взлетела бы ввысь. Семья, работа, дом - эти три кита незыб-
лемой твердыни благополучия - то ли напились, то ли устали за прошедшие века, но, казалось бы, гранитный монолит, вдруг пошатнулся, накренился и начал распадаться. Цитадель, сложенная из кирпичиков до мозга костей утилизированной морали, раболепства, разрушались изнутри - снаружи все такая же мощная и величавая - она подтачивалась сомнениями, неожиданными выводами. И Гелло оказался на распутье. В какой-то момент он вступил, как полагал сам, на путь воина, расстилающийся в бесконечной перспективе, и теперь возникла необходимость выбора: либо феодальное существование - по привычке - за неприступными стенами замка, либо прорыв - в никуда, в тайное Неизведанное, в океан непредсказуемого, а потому могущественного. Мгновенной реакцией на это неожиданное открытие - бежать. Она возникла так внезапно и с такой неумолимой силой, что деться оказалось некуда.
К счастью, движения по загородной дороге практически не было. Попутные машины прижимались к обочине, когда Гелло догонял их, пропускали его вперед, словно чувствуя, что за рулем сидит сумасшедший, а встречных не было вовсе. На пятидесятом километре он почему-то свернул на проселочную дорогу. Бензина оставалось мало, солнце возвращалось в колыбель, и Гелло решил остановиться. Причем, эта мысль пришла так же внезапно, как и весь рой предыдущих, и теперь педаль тормоза вонзилась в пол, что снаружи ознаменовалось каким-то неестественно пронзительным скрипом и свистом, машину повело на обочину, и в последний момент она воткнулась передним бампером в редкий кустарник, неуклюже разросшийся вдоль дороги.
Гелло неподвижно сидел, склонив голову на руки, вцепившиеся в руль мертвой хваткой. В сознании с неумолимой быстротой проносились обрывки фраз, воспоминаний, мыслей, никогда не встречавшихся до этого изречений. Словно в демонической пляске, они неистово кружились и рвались наружу,- в оргию неуемной жизни.
"...Посему оставит человек отца и мать и прилепится к жене своей, и будут два одной плотью..."
- Прилепились?.. Стали?..- вопросы кружились и, как стервятники набрасывались на воспаленный мозг.
- Нет!- тут же подхватывал пляску ответ, словно разражаясь из всех тех мыслей и сомнений, гнавших Гелло в неизвестность, - если даже и было некое подобие единения, то на поверку оно оказалось настолько иллюзорным, что рухнуло при первом же столкновении с барьерами рутины...
- К чему я стремлюсь, и что уже достиг? Вершин покоя и благополучия? На кой ляд они мне? Стоять истуканом на высотах, удерживаемым оковами пустоты и равновесием дерзаний и обретенного... Зная, что за всем этим - глубокое духовное падение в бездну страданий...
Раздавшийся скрип тормозов отвлек Гелло от рассуждений. Он посмотрел в зеркало,- на обочине, сразу за его машиной, остановился огромный грузовик. Такие махины предназначены для дальних междугородних перевозок. Дверь распахнулась, и из кабины выпрыгнул водитель. Он покопался в моторе и отправился, по всей видимости, за инструментом.
Гелло вышел из машины.
- Добрый вечер!
- Добрый,- повернулся к нему мужчина и протянул руку. На вид ему было за сорок, крепкого телосложения, высокого роста. Коротко подстриженные темные волосы покрыла легкая паутинка седины. На типично славянском лице застыла улыбка, и почему-то трудно было представить, что этот человек мог не улыбаться.
- Гелло,- представился молодой человек.
- Очень приятно. Авгур,- пожал руку водитель. - Что привело Вас сюда в столь поздний час?
- Да...Хм...Не знаю. Именно на этот вопрос я и пытаюсь ответить сам себе...
- Вот как?..
- Да. Равно, как и на многие другие,- смущенно ответил Гелло. - К тому же, бензина у меня лишь на пару километров осталось, так что заночевать здесь - это самое лучшее, что мне остается.
- Что ж, с бензином помогу... Н-да... Я-то здесь постоянно останавливаюсь, если по этой дороге проезжаю. Вон в той рощице развожу костерок,- Авгур указал рукой на кучку деревьев в метрах ста от дороги, - и до утра остаюсь один на один с мыслями, истерзавшими меня за день. Может, присоединитесь ко мне, вместе скоротаем ночь за разговором и бутылочкой хорошего вина - у меня целый прицеп этого добра - глядишь, к утру посвежеет в голове?
- Спасибо, я не против,- улыбнулся Гелло.
***
Мужчины отогнали машины к роще, и пока Гелло разводил костер, Авгур вынес две бутылки вина, хлеб, головку сыра и корзину яблок.
- Мой дежурный ужин, не побрезгуйте. Как правило, обхожусь только этим,- словно извиняясь, произнес он.
Гелло стало неловко - с собой у него кроме пачки сигарет ничего не было. Когда в сознании раздалась команда "Вперед!", времени подумать о чем-то другом уже не оставалось.
Авгур понял состояние молодого человека:
- Вы не смущайтесь. Я же понимаю, не страсть к путешествиям привела Вас сюда. Садитесь поближе к огню и расскажите, что же мучает Вас. Глядишь, разберемся.
Он тепло улыбнулся, и Гелло почувствовал возникшую симпатию и доверие к этому человеку.
- Знаете,- начал Гелло, затянувшись сигаретой,- я и сам не понимаю того вопрос, заметьте, главного вопроса, на который ищу ответ. В чем смысл жизни? - это слишком громко и тривиально. Все остальное, по одиночке, кажется такой мелочью, что даже не стоит обращать на них внимания. И все же, я каким-то образом ощущаю, что есть тот вопрос, я чувствую его присутствие, словно это неведомое существо, дышащее мне в лицо страшной тайной и могущественной силой. А я боюсь признаться себе в этом, пытаюсь отрицать не то, что его существование, но и даже право на это...
Все время, пока Гелло говорил, Авгур внимательно изучал молодого человека. Пристальный взгляд, казалось, был обращен не на само лицо, но куда-то вовнутрь, в самую душу, в глубину сердца и сознания.
Гелло отвел глаза и смотрел на огонь. Он не мог выдержать этого взгляда, пронизывающего его насквозь. Подобное ощущение он испытывал во время давней беседы с известным в их краях старцем. Молодой человек обратился к нему за советом, но вместо этого получил еще больше вопросов. Старец говорил немного, и в основном притчами. Одна из них касалась сущности его "я", и надолго врезалась в сознание Гелло: "Радость моя, я не могу сказать тебе, кто ты есть, не имею права, да и не знаю толком. На это тебе ответит Господь наш, Иисус Христос, ты спроси у него..."
"Ты улитка,"- наконец произнес он. "Улитка с израненной и ободранной кожей... Залечи свои раны..."
Гелло долго не мог найти успокоения после той беседы. И скорее всего, как он думал теперь, эта встреча и послужила толчком, приведшим его к ночному костру и неожиданному собеседнику.
Он рассказал Авгуру и о том разговоре со старцем, и о своей семье, и о невозможности объяснить самому себе те чувства, которые он испытывает к своим ближним. Авгур принес еще вина, а Гелло все говорил и говорил.
- Я работаю в довольно процветающей фирме. Обыкновенный служащий, и не претендую на что-то большее. Платят мне хорошо, живу в достатке. Знакомые же пытаются вразумить мне, что с такой головой, мол, можно было давно сделать хорошую карьеру, накопить состояние, построить дом, обзавестись всякой ерундой... Тьфу. Причем, я знаю, что если захочу, то все это будет. Но как только представлю, на что уйдут все силы и энергия, становится противно. Разве этим живет человек? Я понимаю,- семья, очаг, что там еще... Но не могу. И как только задумаюсь над этим, сразу же опускаются руки, охватывает такая депрессия, что хоть волком вой,- до чего паскудно на душе. Результат же один - наутро страшное похмелье, голова раскалывается от алкоголя, да к тому же мысли,- они все со мной, никуда не исчезают. Вот и выходит, что бьешься об стену, да только еще сильнее лоб расшибаешь, а стена,- как была, так и остается...
- Это все очень близко мне, поверьте,- печально произнес Авгур. - Я ведь тоже немало лет отдал на поиск места в этой жизни, на доказательство права жить и созидать, отдавшись тому делу, которое, как я считал, принесет миру пользу.
- В двадцать три года, будучи счастливым обладателем диплома философского факультета, я возомнил себя пророком, способным донести до людей истину и свет. Мои однокашники прокладывали себе путь на вершины карьеры, кто как мог. А мне тогда казалось, что смогу изменить самую сущность видения жизни, стоит лишь поведать миру правду. Не буду останавливаться на подробностях, Вам и без меня, наверное, известно, чем заканчивается подобная романтика. Возносясь всеми мыслями в заоблачные дали, однажды я споткнулся о твердый камень жизненной реалии - людское равнодушие. Однако веру в свое дело не потерял. Осознав, что заумными афоризмами до человеческих сердец не достучаться, я решил подойти с другой стороны. Оставив кафедру, я поступил на юридический факультет. Мной овладела лишь одна мысль - если изменить социальные законы, внести в них некоторые, с моей точки зрения, правильные коррективы, то это приведет в перспективе к облагораживанию человека, к достижению преобладания законов духовных, того кодекса, которым д*лжно руководствоваться в этой жизни.
Авгур замолчал. На путников опустилась тишина. Вокруг все замерло в незыблемом спокойствии, и лишь шепот костра нарушал величественный покой природы. Гелло допил вино и закурил очередную сигарету. Он посмотрел на собеседника.
Высокий открытый лоб Авгура разрезала глубокая морщина. Улыбка сошла с его лица, и от этого водитель казался значительно старше своего возраста. Весь его облик выдавал глубокую печаль, охватившую сердце, и за этим скрывались невозвратимые годы бесконечной борьбы, поисков, побед, но чаще - поражений.
- Я влез в долги,- продолжил мужчина,- чтобы как-то обеспечить себе существование. К этому времени я уже обзавелся семьей, и приходилось лезть из кожи вон - жена нигде не работала, а хотелось ей многого. Бог с ней... Нужных мне авторов можно было купить лишь по баснословной цене, и поэтому приходилось обходиться без пищи по двое-трое суток, чтобы приобрести ту или иную книгу. Знания - вот чем я питался... Черт бы побрал эти знания...
Авгур пригубил из стакана. Вино играло в свете костра рубиновыми переливами. Вся страсть и жажда познания представились этой игрой. Неуемность чувств и стремление к истине отобразились багровыми язычками пламени, рвущимися в темноту ночного неба.
На душе у Гелло становилось легче. Было ли это вызвано действием вина, или самой обстановкой - такой неожиданной и неправдоподобной - либо беседа, проходящая в атмосфере доверия и тепла,- Гелло не знал. Удивительным было, что он вот так запросто смог выговориться первому встретившемуся человеку, искренне и непринужденно. Тогда, у старца, что-то томило молодого человека, он не мог рассказать многого, да почти ничего и не сказал ему. А сейчас... Гелло чувствовал, как камень, давивший на него невыносимым грузом, постепенно скатывается. Он уже был близок к разгадке, ощущал, что скоро наступит момент, когда все окажется понятным и объяснимым.
Авгур улыбнулся:
- Не буду продолжать о тех невзгодах, даже потрясениях, преследовавших меня на пути к своей цели. Только в один прекрасный момент я понял, что все, что делаю - это такой бред и фантазия идиота, обуянного гордыней, что мне стало страшно. Нескончаемый пессимизм охватил меня. С лихвой я окунулся в пучину вакханалий. От меня отвернулись близкие, друзья. Несколько лет пролетели в бездну. Я скитался из города в город, перебиваясь случайными заработками, сочинял никому ненужные эссе и стишки и, как некогда величайший из сумасшедших, пытался ответить на вопрос "Что делать?"
- И однажды ответ пришел сам, причем так естественно, что я рассмеялся - проштудировав несметное количество трактатов всевозможных направлений, которые, по большому счету, так и не дали мне ничего, я нашел, что искал в них, но совершенно в другом месте.
Гелло зачарованно смотрел на говорящего. Тот словно преобразился: исчезла предательская морщина, вернулась улыбка, и даже костер, казалось, разгорелся еще ярче и веселее.
- Как-то в одну из длительных оргий я и компания мне подобных очутились на деревенском кладбище,- продолжал Авгур, в голосе у него послышались нотки иронии. - Мы расположились под стенами часовни, полуразрушенной, но все же действующей. Изнутри раздавался хор молящихся, а по эту сторону - невообразимые вопли и разгул. Кутили долго, так что рассвет нас застал на том же самом месте. Я спал на какой-то могилке и когда открыл глаза и увидел надгробие, мне стало не по себе - дрожь охватила все тело. Я вдруг понял, что это было рядом. И верите, я встал и уверенно пошел, определенно точно зная свой маршрут. Добравшись до родного города, я устроился водителем вот этого самого грузовика, а проработав некоторое время, вернулся в семью. Каждый день цветы - это прежде всего труд. Но я тружусь по сей день. Благо, средства позволяют. Вот уже много лет кручу баранку, исколесил множество мест, повстречал столько же интереснейших людей и сейчас чувствую себя Рокфеллером. Да какой там Рокфеллер! Я намного богаче. Файлы моего мозга хранят биллионы встреч, разговоров, впечатлений,- хоть садись и пиши мемуары...
Гелло спал. Невинная улыбка младенца говорила о душе спящего, нашедшей успокоение, о том, что тревожные мысли наконец отпустили раздраженное сознание.
"Это было рядом!"
Авгур вынес из машины теплый плед и бережно укрыл лежащего. Он сел у костра и долго, словно гипнотизируя, смотрел на огонь. Губы шептали что-то неуловимое, и лишь одна величественная природа понимала и с почтением принимала таинственные фразы.
***
Наутро Гелло проснулся от звука останавливающейся машины. Он открыл глаза и увидел четырех парней, быстро приближающихся к рощице. Авгур стоял возле грузовика и с интересом разглядывал незнакомцев. Все они были крепкого телосложения, лица выражали решимость и, в то же время, равнодушие.
- Здор*во, мужики,- первым вступил в разговор Авгур.
- Привет, дядя. Чей грузовик? - спросил один из парней.
- Допустим, мой,- непринужденно ответил Авгур.
Незнакомцы направились к нему. Гелло поднялся и подошел ближе к грузовику.
- Что везем? Жратва, табак, *лкоголь, шмотки, ну? -
пробасил самый здоровый.
- Да так, винцо какое-то,- вежливо произнес Авгур.
- Ладно, мы люди интеллигентные,- вступил в разговор на вид самый интеллигентный из парней,- поэтому предлагаем вежливо - всю наличность на капот, ну и винца, безусловно, ящичка три. И, конечно же, побыстрее и без лишнего шума. Крот, - обратился он к одному из своих,- посмотри-ка, что там в прицепе.
- Ах, это,- улыбнулся Авгур,- сейчас все будет. Я ж понимаю. Только вот деньжат у меня маловато.
- Хорош скулить, шевелись. Нам некогда.
- Сейчас, сейчас,- Авгур поднялся в кабину и начал что-то искать.
Гелло непонимающе взирал на происходящее. Он двинулся было к парням, но здоровяк с силой оттолкнул его. Гелло еле удержался на ногах.
- Не лезь, козел. Бабки давай,- рявкнул парень, выхватив из-за пазухи огромный тесак.
Все последующее произошло настолько молниеносно, что вряд ли кто из парней смог успеть понять.
Из кабины, с автоматом наизготовку, выскочил Авгур. Гелло успел расслышать окрик, чтобы он ложился, и мгновенно рухнул на землю. Вслед за этим раздался оглушительный треск, и когда молодой человек приподнял голову, он увидел раскиданных по траве парней, истекающих кровью, и Авгура возле кабины. На лице у него играла все та же улыбка. Он похлопал нагретый ствол автомата:
- Патологически не выношу хамства. С тех пор, как такие же вот раздолбаи прошлись армейскими ботами по моим ребрам, я приобрел эту штуку. Дороговато, конечно, но ведь дома еще столько редких книг... Теперь всегда беру с собой, что делать,- вокруг столько дерьма, а мне жизнь еще пригодиться. Кто напишет мемуары вместо меня? Кстати, молодой человек, нам пора снимать якорь. Ждать, что будет дальше, и кто их обнаружит, нам некогда.
Гелло, еще не отойдя от шока, поднялся и поспешил к машине.
- Подождите,- крикнул Авгур. В руке он нес канистру. - Насколько я понимаю, без этого вам далеко не уехать.
Они в считанные минуты наполнили бак, собрали вещи и выехали на дорогу. На обочине тосковала машина парней.
Гелло остановился и подошел к Авгуру.
- Спасибо,- смущенно проговорил он. - За эту ночь, за беседу...
- Да, не за что. Сами себя благодарите. И запомните,- победителем будет тот, на чьей стороне свобода. А я вижу ее в любви и доброте, в искренности. Будь честным перед собой и выбери путь, свой путь - на котором ты окажешься в решающий момент. Что ж, нам пора. Бог даст, свидимся.
Дверь грузовика захлопнулась, и через минуту лишь точка на горизонте напомнила Гелло слова: "Ты улитка... Улитка с израненной кожей... Залечи свои раны". Он улыбнулся и сел за руль.
"Это рядом, все это так рядом",- доносился до него знакомый голос.
2
Меньше чем через час Гелло уже въезжал в свой город. У первого цветочного киоска он остановился и на все деньги купил огромный букет роз. Раны больше не кровоточили.