Отпуск подходил к концу, когда Андрей Лисин, наконец, не выдержал. Он успел жениться и развестись, а сосед всё сверлил и сверлил. Каждый день с самого утра раздавался неистовый гул перфоратора. По грохоту отваливающихся кусков, каждый день сосед разрушал, как минимум, пару стен. К обеду он, видимо, уставал или стены заканчивались — проклятый инструмент гремел всё реже, вечером, и вовсе, стояла тишина. Но следующим утром всё повторялось снова, будто стены вырастали за ночь.

Сосед — добродушного вида улыбчивый мужик — всегда выглядел так, словно только что вернулся из села — бодрый и загорелый. Вокруг него даже воздух был какой-то не городской. Кто бы мог подумать, что этот простой и открытый человек дома оборачивается монстром с перфоратором?

Лисин стоял у окна, глядел на летние запылённые клумбы, на блёклые кроны чахлых деревьев, на серые лица суетливых прохожих. Когда-то давно, в детстве, уже неотличимом от почти забытых сказок, он жил в деревне. Неподалёку, за рекой, начинался старый лес. Молодых тонких деревьев в нем почти не было — всё широкие, раскидистые дубы шумели кронами в недосягаемой вышине. Лисин гулял по лесу, вдыхал запах прелой листвы, смотрел, как тает утренний туман, и мечтал заночевать там, проводить солнце чтобы встретить его утром.

“Нельзя, человеку нужен дом, чтобы не потерять облик”, — строго душили мечту родители. Теперь Лисин понимал это и сам, как жить без этих серых стен? Порой ему казалось, что стены его дома дружески сближаются, стоит отвлечься — обнадёживающе кладут свою бетонную руку на грудь, мол, мы рядом, не волнуйся. В такие моменты Лисин встряхивался, словно дикий зверь, бежал к окну, распахивал его, кусал густой городской смог, что вязко затекал в открытую створку.

Перед закатом Лисин отправился к соседу. Он так и не придумал, что сказать ему. Может у того действительно необходимость сверлить стены много-много лет? Но что осталось от стен за это время? Или сосед регулярно приносит домой новый кусок бетона?

Сосед открыл дверь, пахнул не пылью вечного ремонта, а чем-то неуловимо знакомым, устало улыбнулся и жестом пригласил внутрь.

— Я только на пару слов, — пробормотал Лисин.

— Проходи, Андрей. Негоже топтаться под дверью.

Лисин вздохнул и переступил порог. Сосед прикрыл дверь, но вместо кухни направился к двери в комнату. Лисин насторожился, ожидая какой-то подвох. Дверь в комнату распахнулась…

Бескрайний луг зелёной травы колыхался перед ногами Лисина. С запада глядело солнце и ласкало изумлённое лицо Лисина вечерним мягким светом.

Он шагнул в мягкую траву, погладил рукой её тонкие стебли. Оглянулся — сосед добродушно щурился возле двери, сложив на груди руки. Ни стен, ни квартиры, только дверь и бескрайний луг.

Трава настоящая, а дальше трёхмерный экран — уцепился Лисин за здравый смысл. Он выставил руку, сделал пару шагов, туда, где должна была быть стена. Ничего. Шагнул ещё, запнулся о камень в траве.

— Снова растёт, — озабоченно сказал сосед, раздвигая траву на месте камня.

Из земли торчал кусок бетона, его арматура переплеталась, словно стебли колючей лианы, тянулась вверх.

Когда солнце село, залив небо алым светом, Лисин пробормотал:

— Ну, я, наверное, домой пойду.

— Запомни, кроме перфоратора, ещё нужна болгарка, арматуру срезать, иначе стены тебя не выпустят. И если начнёшь, то каждый день, чуть дашь слабину — станет ещё хуже.

На следующий день Лисин ломал стену. Небольшая ударная дрель у него имелась. Конечно, это не полноценный перфоратор, но попробовать — хватит. Нормальный инструмент и болгарку можно будет купить позже.

Бетон крошился легко, отваливался кусками, обнажая тяжёлую кладку прочных каменных блоков. Лисин заметил вертикальные процарапанные чёрточки на блоках. Расчистил кусок стены от бетона — все блоки были испещрены нестройными рядами чёрточек. Словно заключённый отмечал дни, мелькнула мысль. Лисин отогнал её и принялся крушить блоки. Они оказались твёрже, с непривычки руки быстро уставали, в голове стоял непрерывный гул, из-за пыли было трудно дышать, но к вечеру Лисин добрался до арматуры. Толстые прутья с шипастыми узлами преграждали путь.

Утром стена выглядела как новая. Только серая пыль повсюду, да мозоли на руках напоминали, что это был не сон.

Лисин потратил день, чтобы купить инструмент: перфоратор, болгарку, монтировку и огромную кувалду. Вернулся домой вечером и вздрогнул. Потолок, кажется, стал ниже. Лисин залез на стремянку, померял — два сорок девять. Должно быть два пятьдесят, разница копеечная. Может так оно всегда и было, просто Лисин не замечал?

Утром потолок оказался два сорок восемь. Лисин перемерял пару раз раз. Посмотрел на злые стены. По спине пробежал неприятный холодок. Лисин рванул к окну, но ручка свободно вращалась, а створка стояла, будто приросшая. Входная дверь в квартиру тоже не открывалась.

Лисин надел щиток, наушники, респиратор и начал выбираться. К обеду пробился до решётки арматуры. Пока срезал её болгаркой — заклинил диск, тот взорвался на куски, щелкнувшие по щитку. Лисин сменил диск. Дорезал прутья. Поддел решётку монтировкой. Полдороги пройдено.

Наскоро перекусил бутербродами и снова принялся рушить стены, в которые сам себя поместил. Через несколько часов грохота перфоратором, бур провалился в пустоту. Лисин выключил инструмент, потащил его из отверстия — вслед потянулось облачко серой пыли, пронизанное лучами света.

Сорвав щиток и наушники, Лисин припал глазом к пробитой дырке. За стеной возвышался лес, наполненный светом вечернего солнца. Старые дубы шумели кронами на ветру, в ветвях щебетали птицы.

Колени Лисина опустились на острые камни, бывшие стеной. Он прислонился к ней лбом. Горло свело воспоминанием, глаза переполнились тоской и что-то влажное юркнуло по щеке.

Лисин вытер лицо рукой, размазал бетонную пыль замешанную на слёзах. Надел щиток и, зарычав, схватил перфоратор.

К закату Лисин выбрался из возвышавшейся посреди леса гладкой бетонной стены. Стоял по ту сторону. Вдыхал сырой пряный воздух и не мог надышаться. Бродил, задрав голову, меж высоких дубов.

Улёгся на согретую за день почву, усыпанную прошлогодней листвой, раскинул усталые руки и погрузился в небо, видное меж зелёных ветвей.

Синее небо чуточку посветлело, вспыхнуло пунцовым, и проступило первыми стеснительными звездами. Набрало синевы, уже не дневной — тёмной, густой. Почернело, рассыпало гипнотическое мерцание, и Лисин уснул.

Проснулся Лис с первыми лучами, потянулся лапами и хвостом, сладко зевнул и замер — он потерял человеческий облик.

Запаниковал, закрутился, видя свой оранжевый хвост, тревожно порыскал — нашёл след. Испуганно побежал обратно. Стена сузилась, чуть осыпалась и потеряла былую гладкость. Пробитая дыра уменьшилась, но всё еще висела над землёй малым окошком.

Лис прыгнул. Промахнулся, заскрёб лапами, упал. Ободрал лапы в кровь, но, наконец, попал в отверстие. Стальные клыки арматуры рвали уши, раздирали шкуру, но он полз, извивался, пока не выпал по эту сторону. Ввалился в кучу пыли. Она попала в глаза, забилась в ноздри, иссушила пасть. Он фыркал, тёр лапами морду, но задыхался, темнота окружала его.

Проснулся Лисин в обед. Лежал на полу измождённый и усталый. Поднёс к глазам грязные руки с кровоточащими мозолями. В ванной рассмотрел своё лицо, испачканное в серо-черной пыли. Вздохнул, умылся холодной водой.

В комнате гладкие стены зарастили раны, будто бы и не было никакого выхода. Они глядели на Лисина осуждающе и немного выжидательно. Потолок снова оказался два сорок девять. Окно легко открылось, впуская густой кисель городского воздуха. Значит, перемирие.

Отпуск закончился, и Лисину снова пришлось ходить на работу. Пробивать стену было некогда. Он купил длинный бур и изредка, по выходным, сверлил стену, чтобы посмотреть, как там лес. Со временем делал это всё реже и реже.

Лето прошло, кончилась и осень. Сосед каждый день проламывал окружавшие стены, боролся, а Лисин при встрече с ним опускал глаза. Не мог он каждый день бороться.

Наступила зима. Вечером пошёл первый снег. Тяжелые хлопья, поверженные кем-то в вышине, падали на землю, липли на провода, деревья и тянули всё к земле, умирать.

Ночью во всем квартале погас свет. Утром от соседа донесся лишь слабый стук, словно молотком по стене. Вернули электричество лишь вечером.

Следующим утром сосед будто бы затих — ни стука, ни звуков перфоратора. Лисин отчего-то заволновался, по пути на работу зашел, позвонил в дверь — звонок продилинчал, но даже шагов не было слышно. Уехал? Лисин ответа не знал, помялся у двери, да и ушёл.

Снег на улице смешался с грязью, посерел, словно тоже стал бетонным. Ветвистой арматурой из него торчали облезлые редкие кусты. Лисин вспомнил про лес. Дал себе зарок, поглядеть, как же тамошняя зима выглядит.

Сразу после работы Лисин снова наведался к соседу. Тишина. Позвонил в квартиру рядом. Усталый женский голос из-за двери сказал, что ничего не знает, никуда не уезжал, должен быть дома. После некоторой паузы, голос сообщил, что да, может что-то случилось, слишком тихо, непривычно.

Пришёл участковый, другие соседи. Грустный человек с дипломатом повозился у замка, открыл дверь. В квартире было темно, в воздухе колыхалась завеса пыли, пронзаемая лучами уличных фонарей. Дверь в комнату не поддавалась. Человек с дипломатом вскрыл и её. Участковый вошёл, светя фонариком, икнул и что-то пробормотал.

Шкаф, кровать — всё в комнате было изломано на мелкие осколки, разбросанные по полу в горах бетонной пыли. В середине распластавшись лежал сосед, его посиневшее лицо обняли щупальца серой пыли, они залезли в ноздри, в глаза, набились в рот.

Стены отомстили. Стены смотрели на взмокшего Лисина и усмехались.

Коньяк не помогал — перед глазами все маячили щупальца пыли на распухшем синем лице. У Лисина даже начинало зудеть в носу, будто пыль уже там. Он пару раз то ли чихнул, то ли фыркнул и понял.

Поняли и стены. Потолок стал ниже. Лисин подёргал ручку окна — не открывается. Входная дверь — то же. На дворе ночь, сверлить нельзя, а к утру он будет уже мёртвым. Он подпёр входную дверь шкафом, взял инструменты и пошел к выходу.

Стена поддавалась туго, словно перебросила все силы против одного Лисина. Через несколько часов, он добрался до прутьев арматуры. Остановил перфоратор, но тишины не было.

По входной двери колотили, слышались гневные крики соседей. Лисин почуял недоброе, схватил перфоратор и продолжил выбираться.

Бур провалился, с ним в ледяную стужу леса высыпались и осколки стены. От свободы Лисина отделяла лишь решётка.

Погас свет.

Лисин замер. По двери уже колотили чем-то тяжёлым, через окно прорывались красно-синие всполохи мигалок. Он зло сплюнул комок слюны и пыли, озверело схватил кувалду и ударил по решётке. Решётка вздрогнула и улыбнулась. Стены дружески подвинулись, мешая замахиваться.

Он неистово колотил по решетке, сминая её наглую улыбку, разрывая прутья-губы, выбивая стальные клыки. В груди его колотилось сердце. По двери колотили люди. Они уже не кричали — в мертвенном молчании мерно отсчитывали последние удары, за которыми Лисин уже никогда не покинет стен.

Со звоном решётка выгнулась, лопнула, брызнув в ночь яркими искрами. С грохотом рухнула входная дверь. С рыком Лисин бросил своё тело в брешь, рванул сквозь острые прутья, оставляя части одежды, обретая раны.

Он вывалился на обжигающий снег, под искрящиеся звёзды. Втянул воздух ледяной свободы. Оглянулся.

Отверстие зарастало на глазах — стена, чёрная в ночи, боялась, что люди ринутся вслед, уйдут. В нем мелькали огни фонарей, белели удивлённые лица, просовывались да исчезали руки.

Лисин стоял в снегу, скалясь и теряя человеческий облик.