Нехно Виктор Михайлович : другие произведения.

Межа

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Древняя, как Русь, история в современном обрамлении: драка с применением вил на меже, с последующим решением конфликта в суде.

  МЕЖА
  Бог отцов и Господи милости устроил человека,
  чтобы он владычествовал и управлял миром
   свято и справедливо, и в правоте души проводил суд!
  пр. Соломон
  1
  Лето 1997 года в наших средних широтах выдалось ветреным и дождливым. Особенно ненастным был август. Мощные циклоны, беспрерывно порождаемые где-то в просторах Атлантики, то и дело накатывались водоворотами своих дождевых вихрей на Западную Европу, стараясь смыть её на дно океана. Растрепав, измяв, приведя в нецивилизованный вид и утопив в потоках дождя и разливах рек все прибрежные страны, очередной циклон, в обход ставивших ему подножки Альп, перекатывался на причерноморские страны. Внеся дополнительную разруху на территорию бывшей Югославии, залив Болгарию, Румынию и Молдову, напугав Украину и погремев над Крымом, подуставший циклон ухватывал в свои объятия огромный ковш Чёрного моря. Заглотав в свою безразмерную утробу его тёплые испарения, опьяневший циклон валился всем огромным сырым телом на старый диван Северного Кавказа с продавленной лежанкой равнинного предгорья и изломанной спинкой Главного Кавказского хребта. И едва ли не каждый день огромные тучи, издали похожие на выходящих из-под земли атлантов, упирающихся в небо удлинёнными норманнскими головами в безразмерных кавказских фуражках, одна за другой приползали на постой к нашей предгорной станице.
  Каждое из подползавших чудовищ непременно цеплялось своим отвислым брюхом, со свисавшими с него длинными шерстинками редкого рваного дождя, за высокий и крутой обрыв возвышавшегося рядом со станицей, вертикально срезанного речкой горного склона. Зацепившиеся шерстинки утолщались и натягивались; на помощь к ним, из задёргавшегося брюха чудовища, мгновенно вырастали и спешили вниз такие же; и - тоже безвозвратно цеплялись за камни, траву и росшие по верху склона кустарники. Медленно летевшее чудовище, плавно приостановившись, пыталось оторвать свою шерсть от тянувшей её к себе земли; но жадная к влаге земля одни из мокрых шерстинок торопливо впитывала, другие мгновенно скручивала в неразделимо-тугие косички стремительных ручьёв. Те, в свою очередь, неразличимо прятались в бурном течении мутной реки, безоглядно мчавшейся вдоль склона и жадно, вместе с кусками собственных берегов, проглатывавшей и утаскивавшей всё, до чего ей удавалось дотянуться хваткими ладонями своих бешеных бурунов.
  Поняв, что так просто оторваться от привязавшейся к нему земли не удастся, тучное чудовище темнело от охватившего его мрачного гнева, распухало от переполнявшего сырого раздражения и всё выше, подобно вставшему на задние лапы медведю, пытающемуся устрашить противника своим ростом и силой, вздымалось над мешавшим ему препятствием. Вскоре из подзабрюшья тучи вылетал и тяжким катком прокатывался по земле мощный ветровой шквал, ломавший ветви деревьев и стебли кукурузы, разметавший стожки сена и сносивший шифер с крыш станичных домов и хат.
  Но гора не выказывала страха; да и станица, хоть и всполашивалась детскими и женскими криками, также не двигалась с места. Тогда окончательно рассвирепевшее чудовище начинало беспорядочно швырять вниз яркие стрелы злых и стремительных молний. При каждом из яростных размашистых бросков в её утробе опрокидывались одна - две огромные железные бочки, в которых тащило оно свои запасы атлантической воды и крошку молотых айсбергов. Покатившиеся бочки сталкивались между собой и с другими бочками, и по всей округе разлетался ужасающий грохот, сравнимый разве что со звуками небывалой по силе артиллерийской канонады. Ещё несколько мгновений ужасающей артподготовки - и вот уже на станицу обрушился грозовой ливень, а то и беспощадный град.
  Накуражившись вдоволь, туча, продолжая гневно грохотать и безудержно рыдать, начинала медленно заползать на горный склон. Свисавшая с её брюха шерсть делалась более густой и толстой, но туча упрямо ползла всё выше и выше. И только оказавшись на самом верху, на плоском горном плато, вдруг, словно ненужный хлам, обрывала и сбрасывала на землю все свои шерстинки. Затем туча неспешно уползала дальше; а тем временем к истерзанной станице подползало другое чудовище.
  К концу августа наша станица, и, в целом, предгорья Кубани и Ставрополья выглядели как зона стихийного бедствия. Большинство огородов, полей и садов затоплено, дороги и улицы похожи на речки, дворы неотличимы от прудов, а подвалы - от колодцев, множество домов и прочих построек рухнуло или безнадёжно покосилось.
  А самое плохое и опасное - реки словно сошли с ума. Равнинные реки, опьянев от избытка поглощённой ими воды, будто забыли путь к морю и, как упавший пьяный мужик, беззастенчиво разбрасывали по сторонам ленивые конечности своих заток и заливчиков, превратив многие населённые посёлки в населённые лужи. Горные реки, хуже того, от каждой ливневой инъекции приходили в неукротимый экстаз и начинали выплясывать дикую лезгинку, шарахаясь из стороны в сторону по всей сцене речной долины и при этом снося и уничтожая всё, что встречалось им на случайно выбранном пути - сады, посевы, дома и целые посёлки. Случалось, при этом гибли люди; а уж сколько потонуло всякой домашней живности, и посчитать невозможно.
  Но вот, уже в конце лета, перед самым сентябрём небо наконец-то прояснилось. Соскучившееся по работе солнце принялось выпаривать застоявшиеся лужи и сушить перемокшую землю, а наши станичники выскочили из отсыревших домов и помчались на огороды - спасать кормилицу - картошку, которая к тому времени успела частью подгнить, а частью прорасти.
  2
  В тот день Юрий Михайлович вышел на огород пораньше, по утренней росе. Скосив вымахавший до пояса мышей, он сразу же унёс скошенное в сад, на просушку. Перенести траву позже, уже подсохшей, было бы легче; но без её сырого одеяла картофельные грядки протряхнут намного скорее, а уж после этого можно будет взяться и конкретно за выкапывание картошки из земли.
  К концу его работы на свой огород вышел владелец соседнего участка Краснотов - тридцатипятилетний, крепкого сложения коренастый мужчина с безразлично-нагловатым взглядом тёмно - карих глаз. Соседи работали чуть ли ни плечом к плечу, разделяла их лишь условная черта межи, но оба трудились молча, не переговариваясь друг с другом и даже не поздоровавшись.
  Вспоминая по порядку, нота взаимной неприязни прозвучала между ними уже во время первого знакомства. Произошло оно два с половиной года назад, ранней весной, вскоре после того, как Юрий Михайлович переехал сюда на жительство. Тогда Краснотов, стоя здесь же, на меже, хозяйственно осматривал свои владения, прикидывая, где и с чего начинать посадки. Юрий Михайлович подошёл к нему, поздоровался, представился, а потом предложил:
  - Не хотите взять у меня во временное пользование половину огорода? А то мне в этом году некогда будет этим заниматься.
  Краснотов, поведя задумчивым взглядом по соседнему участку, лениво спросил:
  - А сколько дашь?
  - Я же сказал: половину. По эту сторону от сада, ближнюю к вам. Но если хотите, можно и с той стороны какую-то часть взять.
  - Я не про то. Сколько дашь за то, что мы будет за твоёй землёй ухаживать? В рублях.
  - Вы, наверное, меня не поняли. Я не предлагаю Вам работу по найму, я предлагаю Вам половину своего участка в бесплатное пользование. Всё, что Вами на ней вырастет, будет вашим.
  - Да я это понял, - хмыкнул Краснотов. - Но и ты пойми: если на земле ничего не сажать, она зарастёт бурьяном. А если бурьян ещё и семена бросит, на следующий год задолбаешься её полоть. А за прополку знаешь сколько берут?
  Юрий промолчал, а сосед, с тою же косой ухмылкой взглянув ему в лицо, спросил:
  - А сам чего не хочешь огородом заниматься?
  - Других забот хватает. Дом ремонтировать надо, усадьбу в порядок приводить. Мать болеет, лечить, ухаживать надо.
  Сосед опять хмыкнул.
  - А у кого нету дома, усадьбы и стариков? Как-то ж справляемся. Скажи лучше: неохота да не привык. Небось, из города приехал? Кем там работал?
  - Лётчиком гражданской авиации.
  - А, понятно. Большие бабки зашибал, вот и привык ничего не делать. Как туда устроился?
  - Окончил учебное заведение, и устроился.
  - Небось, по блату учиться поступил? А то я как раз думаю, куда б сына после школы пристроить.
  - Никакого блата. Окончил школу на пятёрки, и поступил, - суховато ответил Юрий Михайлович.
  - Ой, куда ж там, пятёрочник он, - скривился сосед. - Чего ж тогда в городе не остался, если такой умный? Да и здесь... Всё развалено. А я, хоть дважды на второй год оставался и выше трояка никогда не получал, теперь лучше многих пятёрочников живу. И в школе меня все боялись и уважали. Даже учителей на место ставил. А девки - так вообще, пикнуть боялись, - расплылся он всем лицом от приятных воспоминаний. - Подъеду к концу танцев, замечу какую-нибудь дурру, что одна идёт, рыкну на неё: "Залезай в машину, а то..." Мигом лезет!
  - А жена об этом знает? - негромко, но очень неприязненно спросил Юрий Михайлович.
  - А чего ж не знает? Всё она знает. Я ж её четвёртой по счёту поймал, - ухмыльнулся своим воспоминаниям Краснотов. - А она, оказывается, подхватила. Её родители на меня да на моих родителей насели, давай тюрьмой грозить... Ну, и женился. А то будто не знаешь, как это делается. Ну, ладно; некогда мне болтать с тобой попусту. Пойду посоветуюсь, брать у тебя огород или нет, - повернулся Краснотов к своему дому; а затем, уже в полуоборот к соседу, небрежным тоном произнёс:
  - Да чего там советоваться. Всё равно мне самому решать. Так сколько ты за уход за твоим огородом дашь?
  -Я уже сказал: нисколько.
  - Ну... ладно уж. Уступлю тебе по твоей бедности,- с видом большого одолжения пробурчал Краснотов. - Ты лучше честно скажи: чего в городе не остался? Там бы с огородом не пришлось возиться.
  -На родину потянуло,- после некоторого молчания ответил Юрий Михайлович.
  - Ох, что-то ты темнишь,- повернув голову и остро взглянув в неприятно-скучное лицо соседа, недоверчиво усмехнулся Краснотов. - Небось, нашустрил там чего, вот и дёрнул сюда?
  3
  В самом деле, очень было похоже на то, что новый сосед "темнил". Покупал он дом, в котором сейчас жил, ещё при советской власти. Приехал он тогда в станицу не один, с пятилетним сыном, но - без жены. Из нажитого в городе имущества он привёз только два чемодана; правда - больших и новых. Но в них, как видели помогавшие ему обустраиваться в доме люди, в основном - детские вещи. Прожил он тут около года, затем сдал дом и усадьбу в практически бесплатную аренду - и исчез в неизвестном направлении. Вернулся он в станицу через шесть лет, с уже подросшим одиннадцатилетним сыном и с теми же двумя чемоданами, теперь уж потёртыми и потрёпанными. И сразу же перевёз к себе старуху - мать, которую незадолго перед тем поразил инсульт. А затем откуда-то привёз и, с помощью нанятых грузчиков, затащил в дом тяжёлое, старое, ободранное пианино.
  Вслед за тем его навестила бывшая жена, высокая, стройная и очень самоуверенная красавица. Днём её видели на приёмах у адвокатов, прокуроров и судей, вечерами она непрерывно и громко корила покорно молчавшего бывшего супруга за какие-то перед нею прегрешения. Суток через трое она навсегда уехала; но сына, вопреки прогнозам соседей, с собою не увезла. "Попечительский совет решил, что Алёшка должен остаться со мной", - скупо отвечал странный сосед на любые расспросы. "Может быть, и так, - судачили старушки, собравшись на какой-нибудь из приусадебных лавочек. - Да только совет - это не суд. Ну как это - отобрать ребёнка у матери? Дело, конечно, не наше; но что-то тут не то... и не так... Ну, ничего; мать этого дела так просто не оставит! Будет ещё, будет суд..."
  Но мать мальчишки на суд так и не подала, да и сына не навещала. Пересуды стали понемногу стихать, но настороженно - недоверчивое отношение к странному соседу осталось.
  Юрий Михайлович, будучи постоянно занят своими повседневными хлопотами, на улицу почти не выходил и о крутившихся вокруг него сплетнях и домыслах мог только догадываться. Практически единственными из соседей, с кем он систематически общался, были Краснотовы; обычно - мать семейства и двое её подрослых детей, сын и дочь. Общение обычно происходило на огороде, и чаше всего сводилось оно к одним и тем же вопросам и ответам.
  - А где ж сын? Чего опять не помогает? - обычно спрашивала Краснотова-мать, неспешно ковыряясь на арендованной у Юрия Михайловича половине огорода.
  - В школе, - отвечал Юрий Михайлович; или: - Делает домашние задания, - или: - Слышите? Отрабатывает урок по сольфеджио.
  - Ой, тоже мне, дело! Какой от всего этого толк? Только время зря тратить. Лучше бы он на огороде поработал, - со снисходительно-участливой усмешкой наставляла его соседка. - Вот, как мои. Видишь: не оставляют мать одну, работают рядышком, помогают.
  Юрий молча пожимал плечами, после чего по обе стороны условной черты вдоль середины огорода возобновлялась тихая кропотливая работа.
  Глава семейства Краснотовых выходил на огород изредка и лишь под вечер. Он в то время работал водителем колхозного самосвала, а у колхозников, как известно, в тёплое время года свободного времени нет или очень мало. Раздав членам своей семьи матерные объяснения, как и что они сделали неправильно, Краснотов, с чувством честно и вовремя исполненного долга, степенной походкой отправлялся в дом, ужинать. Наталя (именно так, с ударением на последнем слоге, называл свою жену Краснотов; не потому, что звучало почти что по-французски, а просто так ему было удобнее кричать ей с усадьбы на огород) торопливо семенила на располневших варикозных ногах рядом с ним. Дети опасливо следовали поодаль.
  Во время одного из таких переходов Юрий, отозвав главу семейства чуть в сторонку, негромко и вежливо попросил его не изъясняться матом; или, по крайней мере, делать это так, чтобы не было слышно посторонним. Если уж, конечно, считает, что такие слова и выражения можно употреблять при собственных детях.
  - Ой, а то будто сами посторонние таких слов не знают! - недовольно скривился Краснотов.
  - Если и знают, то зачем эти знания закреплять многократным повторением? Не такая уж это ценность, - возразил Юрий Михайлович. - Твоё дело, как ты воспитываешь своих детей, но я не хотел бы, чтобы мой сын учился мату. И не хотел бы, чтобы он привыкал воспринимать межполовые отношения как мерзость и грязь.
  - Ой, куда ж там! Да сейчас дети лучше нас с тобой в этом разбираются! Мы в школе начинали, а они - в детском саду. Поздно ты спохватился, надо было прямо от сиськи хватать его, запирать, и пусть бы всю жизнь один в доме сидел. Тогда б уж точно ничего не знал, круглым дураком вырос. А я, чего ради, должен молчать? Я, значит, бросил своё хозяйство, чтоб тебе же помочь, и слова не могу сказать? Как умею, так и говорю! Не нравится, со следующего года занимайся своим огородом сам; мне он не так уж и нужен.
  4
  Объективности ради надо сказать, что забот и хлопот у семейства Краснотовых, помимо обработки арендованного у соседа огорода, было более чем достаточно. Достаточно было внимательно вслушаться в какофонию звуков, раздававшихся на усадьбе Краснотовых и вокруг неё, и всё было бы понятно.
   В длинном кирпичном сарае мычали выращиваемые на мясо бычки, числом не менее десятка. В трёх вместительных сараях солидно хрюкали огромные свиньи и отчаянно визжали придавленные в толчее поросята. От стоявших во дворе зарешечённых клеток разносились по всей округе звонкие мелодии призывных песнопений самцов нутрий, сопровождаемые потрескиванием и похрумкиванием торопливо поедаемых кроликами веток. По улице, с утра до ночи, с непрекращающимся шипением и развязным гоготом разгуливала агрессивная и наглая сотня гусей. Рядом с гусями, красуясь перед многочисленными, хотя и скромно одетыми, но весьма аристократически поглядывавшими на них индюшками, растопыривали шикарные хвосты и крылья, надували красные зобы, трясли разорванными в предыдущих драках "соплями" на носу, то и дело бросались в драку на соперников либо на не понравившихся им чем-то прохожих воинственные индюки. Всюду, ловко уворачиваясь от щипков гусей и панически убегая от погнавшихся за ними индюков, шныряли в поисках червячков и недоклёванной травки бесчисленные куры и утки В воздухе то и дело кружила огромная стая полудиких голубей. Голуби с раннего утра улетали всей стаей на какие-то, заранее разведанные ими места кормёжек, но уже через час - два, затмевая солнце, дружными скоординированными кругами опускались на вознесённые над сараями насесты на отдых - до того момента, пока ими не овладевала коллективная идея подкормиться чем-нибудь ещё. В течение дня такая идея овладевала ими неоднократно; но к вечеру они обязательно возвращались на ночлег домой, зная, что там их ждёт небольшая по количеству, но очень для них вкусная подкормка.
  Всю эту живность надо было вырастить, выкормить, убрать навоз и отходы; потом, когда придёт срок, изловить, тем или иным способом убить, обработать; шкуры и перья, рога и копыта - утилизировать, тушки и отдельные части - отвезти на рынок, продать... Что не продано - каким-то образом сохранить на будущее: завялить, закоптить, засолить, закрутить в банки, наварить супов и холодца...
  Всё это - тяжёлый, повседневный, изнурительный, неприятный и, если оценивать в пересчёте на оплату услуг наёмных работников, весьма дорогостоящий труд. Особенно - труд убойщиков скота; мало того, что большие деньги требуют, так ещё и большущий шмат свежей убоины каждый раз, за каждую убитую скотину им подавай... Традиция, мол, такая... А то, мол, скот дохнуть будет...
  А вот Краснотов очень ловко убивал весь домашний скот сам; и свой собственный, и пригласивших его заказчиков. И сына, как только тут чуть подрос, этому прибыльному делу научил. Работали они оба, надо признать, виртуозно. Только что громадный кабан безмятежно и самодовольно похрюкивал... Вдруг - удар длинным острым ножом точно в сердце - и громадное животное бьётся в конвульсиях, ужасающе хрипя и заливая землю пенящимися потоками быстро буреющей крови.
  И - никаких расходов на посторонних специалистов, все денежки остаются дома. И так - по каждому виду работ. Всё - сами, всё - трудом и с трудом, отказывая себе в отдыхе и досуге ради достижения достойных результатов...
  А результаты, и в самом деле, были достойны внимания. В гараже - две легковые автомашины; новенькая, для парадных выездов "Лада" десятой модели и повседневно-безотказная "четвёрка". Одежда на каждом из Краснотовых - крепкая, добротная и, в меру сельского понимания, модная. Технические достижения современной электроники также не обошли стороной их дом; не имелось разве что только компьютера; видимо, заниматься им Краснотовым было недосуг. К тому же, судя по внешнему виду, и здоровьем члены этой семьи обладали отменным: все хотя и среднего роста, но плотные, коренастые, упитанные и крепкие. Так что, если вдруг случится какой-нибудь катаклизм типа третьей мировой войны или всемирного экономического кризиса с обвалом производства и резким повышением цен на продовольствие, у Краснотовых перспектива на выживание окажется гораздо благоприятнее, чем у абсолютного большинства ныне живущего человечества.
  5
  Прошло первое лето возобновлённой станичной жизни Юрия Михайловича, наступила осень. К тому времени сын четы Краснотовых каким-то чудом поступил в педагогический вуз, расположенный в ближайшем городе. Впрочем, в распорядке его жизни мало что изменилось; он по-прежнему, под руководством матери, с утра до вечера хлопотал вместе с сестрой по хозяйству.
  К середине сентября Краснотовы уже убрали весь урожай, выращенный ими на арендованном у Юрия Михайловича участке. Унося с поля последний неполный мешок картошки, глава их семейства подошёл к Юрию Михайловичу, занимавшемуся на своей половине огорода теми же работами, и, опустив мешок на землю, сказал:
  - Ну что, сосед, радуйся. Больше ты моих матюков на своём огороде не услышишь.
  - Что случилось? Горло заболело? - с усмешливым соболезнованием спросил Юрий Михайлович.
  - Не переживай, с горлом у меня всё нормально. Просто - нахрена мне сдался твой огород. Толку от него. Мне и без огородов средств на жизнь хватает. Вот, на днях отвёз бычков и свиней в Дагестан, на мясокомбинат. Там принимают по цене в два раза большей, чем здесь. На огороде за всю жизнь столько бы не заработал.
  - Аж в Дагестан возил?- удивился Юрий Михайлович.- Неужто через Чечню?
  - Да ну, что я, дурак! В объезд, через Элисту.
  - Так ты же только на дорогу уйму денег потратил, - опять удивился Юрий Михайлович. - То на то, наверное, и вышло. Не проще ли было бы где-нибудь ближе продать?
   - А то будто я платил за перевозку. Что я, зря столько лет в колхозе шоферую?- снисходительно усмехнулся ему в ответ Краснотов. - Всё давно схвачено. Выписал у нашего преда служебную командировку, да с одним парнем на двух грузовиках и поехали. Ну, заодно пару председательских бычков отвезли. И мне, и ему выгода.
  - Ах, вот как... По-ня-тно... - задумчиво протянул Юрий Михайлович.
  - Ну, раз понятно, то ковыряйся теперь тут сам, а я пошёл. Пособи мешок поднять.
  "Может быть, ты и в этом деле тоже - сам?" - тянуло Юрий Михайловича задать каверзный вопрос; но - интеллигентская закваска не позволила. Сдержался, утерпел, не спросил, пособил.
  Во время обычной осенней вспашки Краснотовы, к которым приехал бесплатный для них колхозный трактор, о том, что, по правилам сельской куртуазности, надо бы вспахать и использованный прошедшим летом соседский участок, как-то не вспомнили. Юрий Михайлович напоминать им не стал, вспахал за свой счёт. Хотя с деньгами у него тогда было очень трудно.
  Вспоминая в целом, вообще первый прожитый на этой усадьбе год для Юрия Михайловича и его домочадцев выдался очень трудным и тяжёлым. Прежде всего - из-за тяжкого инсульта, приключившегося с его матерью. Юрий Михайлович для того и переехал в станицу, чтобы иметь возможность её лечить и за нею ухаживать. В больницу её тогда не брали - мол, медсестёр и нянечек катастрофический недобор, а ей требуется непрерывный присмотр и уход. Кто будет это делать? Некому.
  Нанять сиделку для ухода за нею на дому тоже не удалось; да Юрию Михайловичу, к тому же, казалось неправильным и стыдным перепоручать свои сыновние обязанности постороннему человеку. "Сырое, как его к себе ни прикладывай, останется сырым, а чужое - чужим", - помнил он старую казацкую поговорку...
  Сразу после переезда в станицу для Юрия Михайловича и в доме, и во дворе начались бесконечные и нескончаемые хлопоты. Ежедневные стирки в старенькой стиральной машине с безнадёжно поломанной центрифугой. Бесконечное приготовление свежей пищи; никаких подозрительных, хотя бы чуть-чуть подкисших продуктов, простокваш, вчерашнего борща, несвежего компота и тому подобного - чтобы никакой инфекции не попало в организм больной старухи; у неё и без того пища почти не переваривалась. Четырёхразовое кормление в день разучившейся глотать матери - долго, терпеливо, с ложки. Шесть раз за сутки производимые уколы... обмывания, обтирания, уборка, мытьё полов... А также - огромное количество других повседневных забот и работ: нескончаемый ремонт старого дома, разваливавшейся мебели, неухоженного двора, пришедших в негодность изгородей и хозпостроек; кормление домашних животных и уход за ними - что приготовить, из чего, где взять, за что купить? Заботы о сыне, о его питании, воспитании, учёбе, досуге, одежде, обуви...
  И при всём этом - безвыходное безденежье. Мать, ещё до поразившего её инсульта, годами не платила за коммунальные услуги. В те тяжкие девяностые годы ей не то что на оплату бешеных сумм за электричество и газ, но на питание и на лекарства пенсии не хватало; ведь цены росли поминутно, а пенсии - один раз за несколько месяцев. Теперь все эти долги, вместе с текущими оплатами тех же коммунальных услуг, пришлось выплачивать её сыну. И при этом рассчитывать суммы всех расходов, исходя только из размеров собственной пенсии: вся пенсия матери уходила на оплату её лекарств. А ведь за прошедшие годы с пенсионным обеспечением стало не лучше, а намного хуже...
  Но вот в середине октября, когда обычно и ездят по станице предлагающие свои услуги "Беларуси" с трёхлемешными плугами, матери Юрия Михайловича, словно в награду за его терпение и неконфликтность, стало намного лучше. Взгляд наконец-то сделался осмысленным, она уже могла приподнимать голову, и даже пыталась самостоятельно подносить ложку ко рту. В ноябре она начала выговаривать кое-какие слова, простые, но жизненно важные: "Дать, убрать, пить, кашку, молоко, пюре, мяско, на бок, спа-си-бо". К концу года лексикон заново выученных ею или вспомнившихся ей слов увеличился в несколько раз, и одним из них было "посади". Кроме того, она уже могла более или менее контролировать естественные отправления. Сразу же стирки стало намного меньше, благодаря чему Юрий Михайлович мог уделять больше времени и сил другим заботам. Для него это, прежде всего, означало: то, что соседи отказались от использования его огорода, не хуже, а лучше. Теперь он сможет и сам управиться с огородом, так что питание членов его семьи будет более качественным и разнообразным.
  Новый Год для всех троих членов этой маленькой разношерстной семьи оказался настоящим праздником; его они впервые встречали в полном составе и за общим столом. Юрий Михайлович и его сын Алёшка сидели на стульях, а мать (бабушку) устроили на диване, подоткнув её со всех сторон, для безопасности, одеялами и подушками. Во время боя курантов она уснула, и Юрий Михайлович отнёс её в постель: за время болезни без какого-то движения мускулы у неё в значительной степени атрофировались, и она сделалась совсем лёгкой.
  В марте мать уже могла, придерживаясь за стены, столы и стулья, понемногу передвигаться по дому. Юрию Михайловичу это опять-таки давало кое-какие послабления в его трудах, что также было кстати: вплотную приблизился сезон сельскохозяйственных работ.
  6
  Весна выдалась тёплой, и Юрий Михайлович, как и многие односельчане, уже в конце марта взялся за посадку картофеля. В этом ему помогал подросший двенадцатилетний сын. Благодаря его участию Юрий Михайлович решился на дополнительное, кроме обработки всего огорода, увеличение трудовой нагрузки; и, по случаю, купил в апреле два улья с пчёлами. А вскоре приобрёл и двухмесячного козлёнка, козочку. Мол, козлёнок вырастет в козу, коза к следующей весне окотится и начнёт давать молоко, а уж козье-то молочко с медком - для здоровья и старых (матери), и малых (сына) будут куда как полезны. К тому же, чего уж греха таить, он и сам был любителем вкусненького и сладенького...
  В том же апреле в станице произошло ещё одно событие, хотя и не замеченное Юрием Михайловичем, но оказавшее весьма значительное влияние на судьбу его ближайшего соседа; а затем уж, опосредованно, и на его собственную судьбу.
  Из Краснодара в станицу приехала краевая комиссия с целью проверки жалоб на действия органов исполнительной власти и правопорядка. Вскоре несколько чиновников районного масштаба было уволено. Самой значимой фигурой среди них был начальник районной милиции, уличённый во взяточничестве, превышении полномочий и вынужденный написать срочный рапорт с просьбой об отставке. Рапорт был незамедлительно принят.
  Подчинённым полковника повезло меньше. Несколько его заместителей и начальников отделов вынуждены были оставить свои должности и перебраться на периферию простыми участковыми. Правда, при этом погон и званий они не потеряли; но заметно потеряли и в зарплате, и в возможностях влиять на важные и выгодные решения.
  Ещё меньше повезло гражданским лицам, уличённым тою же комиссией в занятиях неблаговидной деятельностью на выборных должностях. Их от исполнения возложенных на них обязанностей попросту отстранили, а на их места выбрали или назначили других людей. Само собою разумеется, что опосредованно, а то и впрямую все эти горизонтальные перемещения повредили множеству и других, более мелких лиц.
  Одним из вечеров того же судьбоносного апреля к Юрию Михайловичу, трудившемуся на огороде близ восстановленной межи, направился от своего дома только что вернувшийся с работы Краснотов. Подойдя вплотную к меже, но не переступая через неё (чтобы сдержать данное им ранее обещание не материться на участке соседа), он негромко произнёс:
  - Слушай, сосед. Хочу тебя по-соседски спросить; может, подскажешь. Случайно не знаешь, кто на меня кляузы строчит?
  - Какие кляузы? - только сейчас заметив его присутствие, оторвался от дел и очнулся от мыслей Юрий Михайлович.
  - Да что я колхозное зерно себе домой прошлым летом привозил, - вспыхнул тяжёлой ненавистью к неизвестным врагам Краснотов. - Недавно уже третью анонимку в краевую комиссию прислали. Хорошо, что все эти бумажки нашему преду на рассмотрение передают. а то бы наделали мне неприятностей... Тебя-то я не подозреваю, ты приехал уже после того, как начали писать. Да тебе со своего двора и не видно, что я в гараже делаю. А вот с той стороны улицы, из-за заборов, могли подсмотреть. Я-то, конечно, всем этим бабкам на ихней посиделке навтыкал матюков как следует. Но не мешало бы точно узнать, кто ж всё-таки подлючит, да уже по-настоящему на место поставить.
  - А-а...- задумчиво протянул Юрий Михайлович.- Теперь понятно, чем ты столько живности кормишь...
  - А чем ещё их кормить, как не зерном? - удивился его непонятливости Краснотов. - А как иначе? Работать в колхозе, иметь транспорт - и по дороге с поля на ток не заехать домой, чтобы хоть треть кузова отсыпать себе? Да это вообще... идиотом надо быть. Ты что, не знаешь, как живут в селе и работают в колхозе? Все всегда так жили, живут и жить будут.
  До момента этого разговора Юрий Михайлович думал, что знает, как живут в селе и работают в колхозе. Его отец работал колхозным зоотехником, и также имел транспорт - двухколёсную одноконную бедарку. С раннего утра, когда маленький Юрик ещё спал, отец запрягал в бедарку рыжую кобылку и отправлялся объезжать колхозные фермы. Возвращался он уже перед закатом, а то и в темноте: ферм и скота на фермах тогда было много, а он - единственный зоотехник на весь колхоз. Юрик по вечерам, ожидая его приезда, частенько выходил на улицу и поглядывал вдаль: где там папа? И всегда, даже в темноте, из нескольких возвращавшихся с поля бедарок, узнавал отцовскую - по скорченной позе восседавшего на ней человека. Потому что при возвращении домой отец хотя и сидел, как обычно, на единственной в бедарке коротенькой поперечной лавочке, но ноги не опускал вниз, в специально для этой цели сооружённый короб, а поднимал вверх, ставя их подошвами на переднюю стенку бедарки, где по его кирзовым сапогам то и дело хлестал гонявший мух лошадиный хвост.
  В коробе же он вёз домой ежедневную поклажу - свежескошенное сено, что будет жевать лошадка ночью. Потому и не ставил, как другие ездоки, туда свои ноги - чтобы трудяга-лошадка, до одури набегавшаяся по кривым и крутым просёлочным дорогам, не брезговала, а ела в полное удовольствие.
  Сено это отец всегда косил сам; специально для этого прикреплял под коробом бедарки небольшую косу с укороченным держаком. Никогда не скашивал посевов, только выросшую на обочинах лесополос дикую траву, в основном - пырей. И уж тем более никогда не привозил зерна; хоть лошадка и колхозная, но всё же - лошадь, не корова; зерна и коровам не хватало.
  Зато иной раз привозил малолетнему сыну самый дорогие для того подарки - пару корочек подсохшего хлебушка домашней выпечки от своего друга - зайчика, а то и мятый пирожок от знакомой лисички. Юрий Михайлович на всю жизнь запомнил: и хлебушек, и пирожок были необыкновенно вкусными; такой вкуснотищи он с тех пор ни разу даже не пробовал. И что с того, что внешне они ничем не отличались от того хлеба, что пекла его собственная мать в огромной русской печке, и от тех пирожков, что частенько жарила она по утрам? Юрик знал: это потому так, что мама училась печь хлеб у зайчика, а жарить пирожки - у лисички. Правда, пока что у неё так же вкусно не получается - зайчик и лисичка кладут в тесто какие-то особые, известные только им вкуснющие травки, но их человеческих названий маме не говорят, потому что сами не знают. Но, утешала его мама, когда Юрик вырастет, то выучится звериному языку, и тогда всё - всё узнает сам.
  Мать Юрия Михайловича работала учительницей русского языка и литературы, причём - на две с половиной, а то и три ставки. Учителей в сельской местности тогда тоже не хватало, и даже намного больше, чем сейчас. Из школы мать тоже почти каждый раз приносила тяжеленную сумку с поклажей. Об общественном транспорте тогда и слыхом не слыхивали, вот и приходилось носить вручную.
  В сумке у неё были кипы тетрадок. Мать быстренько готовила ужин, потом замешивала тесто на пирожки, что завтра утром возьмёт с собою на работу муж, после чего садилась за аккуратно вытертый и застеленный белоснежной скатертью стол - тот же, обеденный. Сколько времени она сидела там над проверяемыми ею тетрадками, когда ложилась спать и когда вставала, Юрик не знал, а потому думал, что она вообще не умеет спать.
  Ещё он думал, что лошадка тоже не умеет и не любит спать, потому и будит отца среди ночи да пораньше увозит его на ферму; из-за чего ему ни разу не удалось проводить отца на работу. Зато, когда он начал ходить в школу, то всегда шёл туда вместе с мамой; она - с большой хозяйственной сумкой, заполненной кипами тетрадок, он - с настоящим полевым планшетом, предмету зависти всех его одноклассников. Планшет был очень красивым; его передняя стенка была сделана из прозрачной, желтоватой, очень прочной плёнки, а все остальные - из жёсткой и толстой, но хорошо выделанной кожи; и в него, точно по размеру, входили букварь и тетрадки. Никаких других ценностей либо дорогих вещей, кроме наград и неразлучного планшета, отец с войны не привёз.
  - Не все. И не всегда, - сухо возразил Юрий Михайлович.
  - Ой, а то будто ты лучше меня знаешь! - вспылил Краснотов. - А раз уже узнал, то теперь помалкивай. Понял?
  - Соседушка, ты что, угрожаешь? Ты не перепутал меня с бабками? - игранув желваками, ласково спросил Юрий Михайлович.
  - Ой, куда ж там! И не таких обламывали! - ещё больше разъярился Краснотов; но тут же круто развернулся и, шепча какие-то угрозы себе под нос, в тяжёлую раскачку отправился домой, на заслуженный ужин.
  Через несколько дней стало известно, что руководитель местной сельхозартели, он же - бывший председатель бывшего колхоза, переименованного в "акционерное общество", уволен и, под угрозой тюрьмы, вернул в казну артели часть пропавших оттуда средств. Пропало намного больше; но те, что были возвращены, в своё время могли быть изъяты из стоявшего в его кабинете сейфа только им самим.
  Возглавлять бедствующую сельхозартель поручили настоятельно рекомендованному краевым центром, но, к сожалению, никому в станице не известному "конкурсному управляющему". О котором, забегая вперёд, можно сообщить лишь то, что он схожими методами, но ещё более ускоренными темпами повёл "общество" именно туда, куда вёл его бывший председатель - к полному краху и безнадёжному развалу. "Общество" было объявлено банкротом, с последующей его приватизацией по частям; разумеется, самые лучшие части, прежде всего - техника и самые ценные строения, достались тем, кто руководил и распределял.
  Но бывший председатель в этом лакомом деле уже не участвовал. Он, обидевшись на недопонявших его благие устремления артельщиков и не желая смущать своим близким присутствием слепую и забывчивую Фемиду, сжёг все компрометировавшие его бумаги, в том числе - и анонимки на Краснотова, и переехал на новое место жительства, в соседнее Ставрополье. Где, через какое-то, очень короткое время, организовал новое акционерное общество. Которое, кстати, тоже довольно быстро обанкротилось; но в его приватизации он поучаствовал.
  На этот раз судьба, вознамерившаяся наказать Краснотова за какие-то перед ней провинности и направившая к нему с этой целью своих бумажных гарпий, промахнулась. Маленько не рассчитала, не учла особенностей того времени и прочностных характеристик использованных ею средств. Но уже через пару недель она повторила свою попытку; и на сей раз - с куда большим эффектом и заметным конечным результатом.
  7
  В тот день Юрий Михайлович наводил порядок у себя во дворе. Вдруг он услышал громкий крик и разноголосый хохот, доносившиеся из-за глухого забора, выстроенного из бывших в употреблении шиферных листов. Юрий Михайлович, не сдержав любопытства, подошёл вплотную к забору и, привстав на цыпочки, заглянул на другую сторону. Забор этот, метра на два примыкая к загону для кур Юрия Михайловича, во дворе Краснотовых окаймлял собою бетонированную площадку, на которой были установлены пять клеток с нутриями. Он увидел, что на этой площадке Краснотовы всей семьёй, старшие с вилами, младшие с тяпками, дружно и весело гоняют под клетками метавшуюся там и отчаянно визжавшую огромную крысу, стараясь загнать её в лежавшую у забора, закопчённую у одного из торцов толстую металлическую трубу примерно двухметровой длины.
   Наконец крыса вскочила в приготовленную ей ловушку. Краснотовы - младшие с радостными криками ловко и натренированно прикрыли тяпками оба отверстия трубы, а глава семейства, шлёпая по бетону надетыми на голые ноги домашними тапочками, побежал в гараж. Через пару минут он вновь появился в загончике с пылающей паяльной лампой в руках. Приказав дочери убрать тяпку от ближнего к нему отверстия трубы, Краснотов направил туда струю бешено гудевшего пламени. Крыса, ужасно заверещав от боли и страха, бросилась в противоположный конец трубы. Отчаянно грызя крошившимися зубами сталь тяпки, удерживаемой хохочущим Краснотовым - сыном, она с визгом рвалась на волю, а Наталя, вдоль плоскости тяпки, с матерной руганью тыкала в неё остриями вил.
  - Подымай свой конец трубы! Пусть ссовывается сюда! - со свирепым вожделением скомандовал глава семейства сыну.
  Краснотова - дочь, подскочив к брату, перехватила тяпку из его рук, а он, с опаскою взявшись за конец трубы, резко вздёрнул его вверх. Труба застыла под наклоном к земле градусов в сорок пять; из трубы послышались звуки отчаянного царапания крысиных когтей по металлу, затем шорох ускорявшегося скольжения тела крысы вниз по трубе...
  Вдруг раздался ужасный, отчаянный, пронзающий уши визг - и крыса, дымясь опалённой на ней шерстью, вывалилась из трубы. В тот же миг визг смолк: крыса, увидев поблизости ногу своего мучителя, изо всех оставшихся у неё сил вцепилась зубами в ступню Краснотова.
  Краснотов, громко взвыв, упал на спину; выроненная им паяльная лампа покатилась, грозно вращая вокруг себя синим столбом бешеного пламени, под клетки с нутриями.
  - Убейте её!- отчаянно взвыл Краснотов - старший. Но члены его семьи, испуганные и словно остолбенелые, не двигались с места: вид огромной крысы, свирепо терзавшей ногу главы семейства, разъяренной, обгорелой, со злобно и внимательно сверкавшими по сторонам глазками был неподдельно страшен, и никому из них не хотелось быть её следующей жертвой.
  - Пожар!- вдруг вскрикнула младшая из Краснотовых, показывая пальцем на клетку с забегавшими и заверещавшими там нутриями; деревянная стенка клетки и в самом деле загорелась от пылавшей под ней паяльной лампы.
  - Чего стоите, ... вашу мать? Воду несите! - закричала на детей Наталя и, забыв о муже, принялась выковыривать вилами паяльную лампу из-под стремительно разгоравшейся клетки. Сын и дочь, быстро и охотно подчинившись её приказу, помчались к расположенному у входа во двор колодезному бассейну.
  - Вы куда? Сперва крысу убейте!- истошно взвыл Краснотов - отец. Сын, бежавший вторым, следом за сестрой, нерешительно остановился.
  - Ты что, сам не можешь с ней справиться? - не отрываясь от неудачной борьбы с паяльной лампой, ещё громче и без всякого пиетета перед поверженным и беспомощным главою семейства вскричала Наталя. Паяльная лампа, крутившись при очередном неуклюжем прикосновении к ней вил, закатилась под другую клетку. Та тоже загорелась; Наталя зло матюкнулась, а потом, срывая досаду, сердито закричала: - Сам виноват! Нечего было ногу ей совать! Некогда нам! Что, не видишь? Пожар! Все шкурки у нутрий попалятся!
   Краснотов-сын, встрепенувшись, возобновил бег к бассейну. Крыса, увидев, что на неё уже не обращают внимания, наконец-то отпустила ногу главы семейства и, шипя и щёлкая зубами, поволокла заднюю обгорелую лапу к приоткрытой калитке во двор. Едва она скрылась за калиткой, из двора донёсся испуганный взвизг Краснотовой - дочери, затем - глухой звук удара наполненного ведра о землю и шум быстро разливавшейся воды. Краснотов - отец, содрав с себя рубашку, обматывал ею искусанную крысой ногу, а при этом злобно материл крысу, нутрий, но больше всего - членов своего семейства.
  Вскоре паяльная лампа была вытащена из-под клеток, клетки потушены, но у некоторых из нутрий шкурки оказались подгорелыми, с точки зрения продажного качества - подпорченными, что ужасно злило Наталю и заметно огорчало её дочь.
  Краснотов, после этого события, около месяца находился на бюллетене - за счёт артели. В его заявлении сообщалось (и нашлись люди, подтвердившие эти сведения), что он пострадал от укуса собаки, охранявшей артельный ток. Собаку, во избежание повтора подобных инцидентов, в тот же день застрелили.
  Но на этом производственные успехи Краснотова закончились. К его несчастью, в артели, которую к тому времени возглавлял конкурсный управляющий, началась реструктуризация. В процессе реструктуризации, целью которой было сокращение расходов и изыскание дополнительных доходов, несколько автомобилей, как легковых, так и грузовых, было продано в частные руки - само собой понятно, за весьма условную цену и тем, кто в момент принятия такого решения оказался поблизости. А что делать, если деньги срочно нужны? Лишившиеся баранок и должностей водители были переведены из гаража в полевую бригаду. В числе их оказался и бывший любимчик бывшего председателя Краснотов; тем паче что он, в тот момент, был нетрудоспособен.
  Для него, как и для его семьи, это было огромным ударом. Основной и практически единственный, но казавшийся исключительно надёжным источник средств в одно мгновение иссяк.
  8
  В обанкротившемся семействе началась спешная реструктуризация, цели и задачи которой мало чем отличались от тех, что провозглашались в патронирующем акционерном обществе. Нужно было уменьшать расходы и искать другие источники доходов.
  Расходы же к тому времени, напротив, резко возросли. Всё-таки в семье - сын-студент. Дочка в этом же году оканчивает школу, тоже надо устроить в какое-нибудь учебное заведение или замуж. Где искать средства? Кто будет их добывать или зарабатывать? Как, на кого и на что их тратить? Во дворе Краснотовых развернулись неумолчные дебаты - разумеется, в матерной форме. Соседям и уличным прохожим оставалось лишь удивляться количеству и качеству самых отвратительных извращений, которыми члены семейства, по их же собственным громогласным свидетельствам, постоянно и бескомпромиссно услаждали либо наказывали друг друга.
  Особенно неприятно было выслушивать всю эту пикантную информацию Юрию Михайловичу. Его дом и двор находились в непосредственной близости к дому и двору Краснотовых, и крики соседей долетали к нему со всею лингвистической достоверностью и природной силой. И - не только к нему, но к сыну и к матери.
  Вместе с тем он понимал, что пытаться их угомонить - бесполезно; это всё равно что подать заявку на вступление в основанное ими общество крикливых матерщинников. Не вызывать же милицию к взволнованным, но, в принципе, мирным соседям?
  К слову сказать, подросшие дети Краснотовых и ранее всё чаще уснащали свою речь перенятыми у отца крепкими оборотами. Вначале - в спорах между собой по поводу того, кому какую работу делать; а потом - и в спорах по этому поводу с матерью, выдававшей каждому из них устные наряды. И вот теперь именно их молодые, задорные, натренировавшиеся в прежних стычках голоса были наиболее слышны; ведь, в конце концов, решалась именно их судьба.
  Отвечала им, выкрикивала возмущённые доводы и изощрённые обвинения только мать. Стоило прозвучать голосу отца, как все трое ополчались на него, дружно напоминая ему, кто именно виноват во всех их бедах и несчастьях. Припоминали ему и крысу, которой он зачем-то сунул ногу в пасть; и соседский огород, от которого он, ни с кем не посоветовавшись, зачем-то отказался; и малый остаток зерна, которого он не удосужился привезти в прошлом году раза в два-три больше... А ведь все ему тогда говорили, все! Так что - пусть лучше молчит, и идёт полоть огород; всё равно от его полевой бригады дохода никакого.
  Краснотов в таких случаях приходил в необыкновенное неистовство, страшно матюкался, размахивал кулаками, но возразить чем-то по существу не мог. Члены его семьи, при первых же признаках обуявшего его гнева поспешно разбегавшиеся в разные стороны, через какое-то время возобновляли горячую дискуссию в другом месте усадьбы, не забывая при этом сторожко поглядывать в его сторону и готовясь вновь разбежаться в случае его приближения. И ему ничего не оставалось, как, и в самом деле, брать в руки тяпку и отправляться на огород, срывая злобу на головах сорняков и изливая досаду в глухом сердитом бормотании.
  Одновременно происходили заметные структурные изменения в принадлежавшем Краснотовым хозяйстве. Первыми пострадали бычки - уехали на мясокомбинат; но не в Махачкалу, и не на колхозном транспорте, а на двух нанятых Краснотовыми грузовиках. Затем туда же и таким же способом уехали почти все свиньи. Поголовье пернатой живности также начало стремительно сокращаться, а голуби всего лишь за неделю вывелись совсем. Птицей, как обработанными тушками, так и живым товаром, целыми днями торговала на рынке Наталя. Именно она теперь исполняла функции главы семьи; у кого деньги, тот и заказывает музыку; а её муж, тихий, злой и растерянный, целыми днями полол грядки на огороде. Дети выходили ему на помощь довольно редко; то ли взялись за ум и за учёбу, то ли сыскали альтернативные способы добывания хлеба насущного. Выражения лиц у всех представителей семейства Краснотовых сделались скучными и злыми, и все они почему-то стали поглядывать на нового соседа с досадой и, как минимум, с неодобрением; словно считая его виновным в обрушившихся на них бедах.
  И - словно сглазили; в хозяйстве Юрия Михайловича также начали происходить довольно неприятные события.
  Ближе к осени второго года своего проживания в станице он стал вдруг замечать, что ежедневно по нескольку цыплят, выпускаемых им, как и всеми соседями, попастись на уличной травке, к вечеру безвозвратно исчезают. Их уже и цыплятами-то назвать нельзя было, к тому сроку они уже выросли, превратились в молодых петушков и курочек.
  Но один из особо шустрых петушков однажды вернулся. На глазах искавшего пропажу хозяина он вдруг опрометью выскочил из ворот краснотовского гаража, только что открытых приехавшим на "четвёрке" главою семейства.
  Ворота эти, открывавшиеся прямо на улицу, обычно чуть ли не целыми днями были распахнуты настежь. Но иной раз, без видимых причин, на какое-то время торопливо прикрывались кем-то из членов семейства, после чего из гаража доносилась звуки торопливой и азартной возни. В тот день, уже при видимости подъезжавшей машины Краснотова - отца, ворота гаража опять были срочно прикрыты его сыном. Но подъехавший к дому отец был чем-то сильно рассержен и, потеряв бдительность, открыл ворота без обычной предварительной консультации по этому поводу с другими членами семьи; незамедлительно после чего петушок и выскочил на свободу.
   "Случайность,- подумал тогда Юрий Михайлович. - Просто парень не заметил петушка, выбиравшего где-нибудь в уголке завалявшиеся зёрнышки". - И, взглянув внутрь только что открытого гаража, увидел: пол гаража, и в самом деле, усыпан пшеничным зерном, у выхода - редко, к дальней стенке - гуще, а посредине гаража, пряча что-то за спиной, стоит слегка растерянный Краснотов - младший.
  С того дня выпускать своих кур на улицу Юрий Михайлович прекратил.
  Вначале это помогло. Но через некоторое время каким-то странным способом появилась прореха в сеточной изгороди, отделявшей куриный загон от огорода Краснотовых. Странным - потому что проволока, до тех пор крепко стягивавшая эту прореху, была старательно распутана. Ни собственные куры Юрия Михайловича с этой стороны изгороди, ни, скажем, бродячая собака с той стороны не смогли бы этого сделать; с такой задачей могли справиться только человеческие руки, к тому же - руки крепкие, сильные, умеющие ловко обращаться с плоскогубцами.
  Юрий Михайлович завязал прореху проволокою потолще. Но с того времени, и причём - по ночам, такие же прорехи стали то и дело возникать в разных местах изгороди. Чаще всего выглядело это так: несколько нижних витков сетки-рабицы оказывались расплетены, но при этом отдельные витки не расходились в стороны, но были аккуратно наложены один на другой, из-за чего создавалось впечатление, что изгородь цела. Но стоило какой-то из дотошных, от скуки беспрерывно снующих вдоль изгороди кур заметить мельчайшую щелочку, как она всовывала туда свою любопытную голову, прореха тут же раздвигалась, и кура выскакивала на соседскую территорию. А вслед за нею, через ту же прореху, выбегали и почти все остальные.
  Куры, оказавшись на огороде Краснотовых, первым делом мчались к хозяйственным сараям, ковыряться в навозе, в изобилии стекавшем на землю через щели свиных сажков. Пока они гуляли по видимую Юрию сторону сажка, с ними ничего не происходило; но стоило им зайти за сажок, как оттуда они уже не возвращались.
  -Не видели ли чего подозрительного? Может, ястреб шалит? Или хорёк?- иной раз спрашивал Юрий Михайлович у соседей. Краснотовы, улыбаясь с сочувственной издёвкой, лишь разводили в стороны руками. Почему-то ему не очень-то верилось в их искренность; но сказать об этом впрямую не позволяло интеллигентское воспитание.
  Тогда Юрий Михайлович вкопал внутри загона, вплотную к сеточной изгороди, крупные обломки шифера и обрезки листового металла. Уж это-то сооружение курам было не проклевать и не раздвинуть. Но уже на следующее утро один из шиферных обломков оказался поваленным, а за ним вновь, по прежней технологии, образовалась прореха.
  Юрий Михайлович изменил технологию; стал не только вкапывать свои защитные сооружения, но и прикручивать их проволокой к изгороди. Прорехи перестали возникать, но куры, совершенно необъяснимым образом, по-прежнему продолжали пропадать из загона. Еженедельно одна - две курицы бесследно исчезали. Юрий Михайлович, недели через две - три, приметил, что происходило эти странные исчезновения обычно по субботам, когда сам он уходил из дому прикупить что-нибудь на рынке, а сынишка убегал из двора, чтобы поиграть на улице с друзьями.
  Но вот однажды Юрий Михайлович, уже начав движение на рынок, вдруг решил, что нужно сделать ещё одну, довольно дорогую покупку: купить сыну новые спортивные шаровары, поскольку старые уже изрядно истрепались. После чего вернулся домой за нужной ему суммой денег. Войдя во двор, он решил первым делом навестить кур: как там на сей раз? По пути к загону он услышал громкий встревоженный голос Краснотова - младшего, настойчиво и неоднократно призывавшего сестру что-то заканчивать и скорее возвращаться. А ещё через несколько секунд увидел удивившую его сцену.
  Краснотова -младшая стояла по другую сторону его куриного загона, за изгородью со стороны своего двора, и увлечённым "цып-цып-цып" подзывала чужих кур к себе. Правая рука её была опущена через верх изгороди внутрь загона, в ладошке зажата аккуратно обтёсанная метровой длины палка, а с палки свисал прочный нейлоновый шнурок. Увидев Юрия Михайловича, девчонка, нисколько не смутившись, лениво взмахнула вверх палочкой, ловко поймала конец шнурка с какой-то приманкой и, обдав хозяина кур бесстыжим взглядом чёрных глаз, неспешно пошла вглубь своего двора.
   Разговаривать об этом инциденте с Краснотовыми-родителями Юрий Михайлович не стал: что толку? Наверняка они всё знают или, как минимум, догадываются. В конце концов, едят же они добычу дочки, не выбрасывают. Вместо бесполезного и неприятного скандала он в тот же день соорудил другой загон, на противоположной от участка Краснотовых стороне своей усадьбы. С тех пор исчезновения кур прекратились.
  Зато уже в следующую субботу, вернувшись с рынка, он обнаружил, что из усадьбы бесследно исчезла толстостенная, пятиметровой длины и пятнадцати сантиметров в диаметре алюминиевая труба. Труба эта служила во дворе для отвода дождевой воды с крыши дома, чтобы место слива было подальше от дома и хозяйственных построек.
  "Какие-то наркоманы утащили, для сдачи во вторсырьё. Они сейчас по всей округе всё, что сделано из цветных металлов, воруют и сдают", - решил Юрий Михайлович; но в милицию заявлять не стал, из многочисленных рассказов друзей и знакомых зная, что милиционеры своих сил на поиски подобных мелочей не тратят, а пошёл к приёмщику цветных металлов. Тот охотно показал ему все свои сокровища: трубы на пункте приёма не оказалось.
   А через месяц украденная труба появилась во дворе Краснотовых. У них она выполняла точно такую же функцию: отводила дождевую воду с крыши, но не во двор, а в колодезный бассейн. На сей раз Юрий Михайлович, будто бы в шутку, чтобы не оскорбить людей подозрением в воровстве, спросил:
  - Соседи, это не моя ли труба у вас?
  - А чего ей у нас делать? Это - наша! - возмущённым тоном возразил ему Краснотов.
  - А где вы её взяли? - будучи уже научен наученный предыдущим опытом подобных расследований и решив на этот раз так просто не сдаваться, осведомился Юрий Михайлович.
  - А какое твоё дело? Купили! - глядя ему в глаза бесстыжими чёрными глазами, громко и скандально ответил Краснотов.
  - Алюминиевую трубу - купили? Да где её сейчас можно купить? Сейчас ничего алюминиевого днём с огнём не сыщешь, всё в утильсырьё сдают! - не поверил ему Юрий Михайлович.
  - Где, где! Но базаре! Подошёл такой вот, как ты, и продал. Не веришь - обращайся в милицию! А я тебе доказывать не обязан! Рекс, сторожи! - приказал Краснотов порыкивавшей во дворе собаке и, громко хлопнув за собой калиткой, направился в свой дом.
  И опять Юрий Михайлович, ошеломлённый этой откровенной наглостью, не пошёл на открытый конфликт. Призывами к совести, видел он, Краснотовых не проймёшь, а затевать из-за трубы препирательство, тратить время на долгие милицейские разборки или, того хуже, учинять мордобой ему казалось занятием некрасивым и даже унизительным. Унизительным не для Краснотовых - он понял, что их ничем не проймёшь; унизительным для себя, для своего самоуважения.
  "Ладно уж, поверю им в последний раз. Мало ли какие чудеса бывают. Может быть, и в самом деле купили; и даже не исключено, что, по незнанию, купили украденную у меня трубу. Что ж теперь, из-за какой-то трубы окончательно ссориться с соседями? Всю жизнь ведь придётся рядом с ними жить. Никакая труба мирной жизни не стоит".
  Решив так, Юрий Михайлович молча развернулся и, борясь с упрямо не исчезавшей досадой, пошёл домой.
  "Ага, побоялся со мной связываться, - поглаживая громадного серого Рекса, самодовольно усмехался Краснотов. - Понял, что его дело - труба... Я этих пятёрочников хорошо знаю... Ничего, милок, это только начало... Всю жизнь придётся рядом жить..."
  9
  Первым убедился в неправильности своей оценки возникшей ситуации Юрий Михайлович. В ноябре начали лить бесконечные обильные дожди, почти с тою же интенсивностью продолжались они и в декабре; и за неделю до Нового Года хозяйственный сарай рухнул. Раньше, когда алюминиевая труба была на месте, дождевые потоки с крыши дома отводились ею в сторону от сарая; теперь же вся вода лилась именно под сарай. Как Юрий Михайлович ни пытался, роя отводные канавы, осушать собиравшиеся у сарая лужи, ничто не помогло: нижний слой саманной стены размок, и сарай повалился набок. Хорошо хоть, что повалился он медленно, удалось спасти козу и нескольких оставшихся кур; но сделанные для них на зиму припасы, сено и кукурузные початки, оказались под завалами, измазались и размокли.
  Пришлось переселить козу в небольшой сарай, стоявший над погребом. Конечно, нехорошо; прежде всего тем, что - негигиенично. Но - не убивать же козу, вместе с не рождённым ещё ею козлёнком. Или - не держать же её в любую погоду под открытым небом. Ведь ни коза, ни её будущий потомок в пропаже трубы не виновны.
  А вот курам укрытого места не нашлось. Так что новогодний стол был украшен многочисленными блюдами из курятины. После чего возобновился долгий пост, далеко и безнадёжно перешагнувший за рамки рождественского.
   После окончания торжеств, каникул и административной раскачки по поводу встречи Нового Года и Рождества, а затем - проводов Старого года, Юрий Михайлович отправился в странствие по чиновничьим кабинетам с целью получения разрешения на строительство нового хозяйственного сарая. Через пару недель этих мытарств выяснилось, что заветное строительство может быть начато только после того, как девушка из конструкторского бюро начертит на плане участка соответствующий прямоугольничек.
  Но для этого нужно было иметь план участка. План участка, переданный ему, среди прочих документов и множества всякого мелкого имущества бывшими владельцами усадьбы, у Юрия Михайловича имелся; но, как оказалось, он был неправильным. На этом плане тою же либо такою же девушкой боковые границы земельного участка, то есть - межи с соседями слева и справа, были начерчены, словно по клеточкам в тетрадке по арифметике: строго перпендикулярными к улице. В реальности же и улицы предгорной, зажатой между двумя извилистыми речками станицы были кривыми, и кварталы геометрически бесформенными, и межи между участками чаще всего косыми.
  Для составления правильного плана нужно было, чтобы участок Юрия Михайловича, а также примыкавшие к этому участку соседние владения были обмерены землемером. Для этого нужно было, чтобы, во-первых, владельцы всех соседних участков не возражали против обмера, и, во вторых, чтобы все они, в назначенный землемером день, находились у себя дома и могли присутствовать при обмере.
   Получив согласие на обмер у всех соседей, пришёл Юрий Михайлович на поклон к Краснотовым.
  - Ты смотри, и вправду межа у нас косая,- став на стыке уличных заборов, задумчиво произнёс Краснотов. - А они говорят, положено, чтоб - прямая?
  - Говорят, - устало кивнул головой Юрий Михайлович.
  - Если - прямая, то треть твоего огорода моей будет, - с ещё большей задумчивостью сказал Краснотов.
  - Эт точно, - не понимая, куда клонит сосед, и думая, что тот подшучивает над составителями нелепого плана, не слишком весело усмехнулся Юрий Михайлович. - Да ещё и с половиной колодца в придачу.
  - У-гу,- неспешно кивнул головой Краснотов.- А у меня что-то вода из качалки стала плохо поступать.
  -А чего ж молчал? Бери из моего колодца. Там струя мощная, всем хватит, - пожал плечами Юрий Михайлович.
  - И у меня ещё один проезд на огород будет... А то раньше от угла дома какого-то метра не хватало, чтоб машина или трактор могли проехать...
   "Будет торговаться за этот метр. Да отдам я тебе этот метр, и больше отдам, если тебе так уж надо",- подумал Юрий Михайлович; но сказать не успел. Краснотов, наведя на него тяжёлый взгляд, отчётливо проговорил:
  - А ты, значит, хочешь, чтобы я отказался от того, что само ко мне в руки лезет... Что, за дурака меня принимаешь?
  - Ты что, шутишь?- удивился и даже немного растерялся Юрий Михайлович; а Краснотов, не отвечая, круто развернулся и, чавкая по талому снегу измазанными в свином навозе кирзовыми сапогами, неспешно зашагал вдоль высокой глухой ограды к своей калитке.
  - Ты что, совсем совесть потерял?- удивлённо спросил у него Юрий Михайлович.
  - Да пошёл ты со своей совестью. Держись за неё ты, а мне она и ... не нужна, - грубо выругался Краснотов и, резко толкнув калитку, исчез в провале своего двора.
  Юрию Михайловичу захотелось крикнуть в ответ что-нибудь не менее же злое и обидное, но он смог сдержаться и подавить вспышку гнева. И, вместо глупого скандала, отправился к землемеру, чтобы по-умному объяснить ему, что, хотя один из соседей возражает против обмера, но сосед этот, Краснотов, сейчас целыми днями дома, и во время проведения обмера можно будет его позвать. Не захочет придти - его дело; почему другие должны страдать из-за чьего-то зловредного упрямства? К тому же - соседи со стороны торца усадьбы отлично знают, к какому столбу их ограды ведёт межа между участками Юрия Михайловича и четы Краснотовых, если надо - покажут. Впрочем, межа сама себя покажет. Огороды осенью вспаханы, и тот, и другой - разными тракторами, и каждый - в строгих пределах своих участков. Не вспаханной осталась лишь межа. Там и специалист не нужен, чтобы разобраться.
  - Знаю я этого Краснотова... Наглый, крикливый... - угрюмо пробурчал землемер.
  - За дополнительные трудности - дополнительная оплата, - ободрил его Юрий Михайлович.
  - Ну, ладно... Ждите завтра, к девяти утра. Может, к десяти. Или, если с утра не получится, часам к трём.
  Но ни завтрашним днём, ни в какой-то из других последовательно назначаемых им дней землемер так и не пришёл. После пятой или шестой несостоявшейся встречи Юрий Михайлович взялся за строительство нового сарайчика. Такого, чтобы на его сооружение хватило пригодных к использованию остатков рухнувшего сарая. Маленького, низенького, скромного строеньица на два небольших отделения - для козы и будущих кур. Тогда и коза да цыплята - куры будут обогреты - сыты, и время да деньги целы, не потрачены практически впустую, а теоретически - себе же во вред. А если вдруг к факту незаконного существования сарая возникнут официальные претензии, то таковое строение не жаль и развалить.
  10
   Наступила ранняя весна третьего года проживания Юрия Михайловича по соседству с Краснотовыми. Уже в середине марта погода позволила начать посадку картофеля: солнышко светило ярко, воздух был горяч, как в начале лета, земля курилась истомлённым, соскучившимся по зелёному убранству паром. Юрий Михайлович, вооружившись лопатой и парою вёдер с посадочной картошкой, вышел на огород. И увидел: в землю его огорода воткнуто множество невысоких колышков, обозначавших, по всей видимости, линию новой, назначенной Краснотовыми межи. Линия, составленная из этих колышков, начиналась от изгороди между дворами, но от последнего столба изгороди круто сворачивала вглубь огорода Юрия Михайловича.
   Юрий Михайлович молча переставил колышки вдоль линии прежней межи и принялся за посадку картошки. Не успел прокопать он и десятка лунок, как на огород выбежали Наталя и её дочь. Женщины молча и суетливо переставили последний колышек на пару метров вглубь территории Юрия Михайловича - "хоть шерсти клок" - и принялись демонстративно и с весьма агрессивным видом сажать свои клубни в лунки, только что выкопанные соседом.
  - Наташа, - поморщился Юрий Михайлович,- как вам не стыдно?
  - А чего это нам стыдно должно быть?- распрямившись и демонстративно подбоченясь, вскипела праведным негодованием Наталя.- Мы же не для себя, а вот для них,- кивнула она головой в сторону дочки,- для детей стараемся! Им вон скоро замуж да жениться, надо же подумать, что есть будут! А тебе зачем? Сам говорил, что столько не надо, просил, чтоб мы взяли!
   "В мире уже не осталось такой подлости, которая не была бы сделана ради детей",- вспомнилось Юрию Михайловичу известное изречение.
  - Тогда просил, сейчас не прошу. К тому же - у меня тоже дитё подрастает,- негромко сказал он.
  - То - твоё дитё. А это - наши, - с неподдельным негодованием по поводу услышанной несусветной глупости отрезала Наталя.
  На звуки её нервного голоса над сплошным забором, отделявшим краснотовский двор от огорода, приподнялись головы Краснотовых - мужчин. И - застыли в недоумении: "Пора в атаку? Или - рано, нужно ещё посидеть в засаде?"
   "Эге, да у них операция спланирована, как у профессиональных террористов, - подумал Юрий Михайлович. - Вначале выпускаются женщины, по-женски беззащитные и по-женски же несдержанные и эмоциональные; а потом, когда уже непонятно и даже неважно, как и из-за чего всё "это" началось, появляются с автоматами и бомбами их благородные и мужественные защитники. Даже интересно: а вот эти "защитники" - с голыми кулаками, или запаслись чем-то более существенным?"
  Женщины умчались за новыми клубнями, а Юрий, вынув из лунок уже присыпанные ими несколько картофелин, положил их на меже, а затем посадил в те же лунки свою картошку. Когда он делал это, на огород, из засады, выскочили Краснотовские мужчины, но, недолго потоптавшись невдалеке от двора, вернулись обратно.
  С этого дня межа превратилась в линию фронта. Как и в любой воинской кампании, бывали и затишья, но перемирия - никогда. Любой предлог использовался Краснотовыми для возобновления боёв, производимых с одной нескрываемой целью: довести противника до полного нервного изнурения и, как следствие, приучить его к мысли, что лучший способ избавиться от угрозы очередного нападения - безоговорочная капитуляция.
  - Ты почему не срубил деревья, выросшие в начале межи?
  - Но ведь они растут с вашей стороны; на своей стороне я всё вырубил.
  - Они тень на твой участок бросают? На твой! Значит, это твоя забота!
   "И в самом деле,- подумал Юрий Михайлович,- в тени мои же посевы чахнут; да и очень уж много сеянных и корневых отпрысков плодят эти акации да клёны".
  Срубил.
   - Как ты посмел без спросу срубить деревья на меже?
  - Да вы же сами требовали.
  - А мы уже передумали! Нам они не мешают! А вот как ты посмел наступить на нашу территорию?
  - А как бы я тогда рубил?
  - Надо было спросить разрешения, рубить или не рубить! Ты на целых полметра залез на наш участок! И затоптал нашу клубнику!
  - Я-то как раз на неё ни разу не наступил. А вот вы сейчас всей семьёй по ней топчетесь.
  - А это наше дело! Ты нам не указывай, где нам на своей территории топтаться, мы и сами знаем!
   И так - громко, крикливо, долго, не отвлекаясь на обычные споры между собой, а - дружно, согласованно, всей сплотившейся ради общей цели голосистой семьёй. Непременно - женщины впереди, мужчины чуть сзади. Но и после окончания этого шумного спектакля действие продолжается. Краснотов остаётся в партере, то бишь у себя во дворе, и, талантливо исполняя роль театрального клакера, громко выкрикивает всяческие обвинения в адрес нехорошего соседа. Наталя отправляется на улицу, на демонстрацию протеста, дабы излить "наболевшее на сердце" соседкам и всем прохожим. Семья успешно применяет современный, научно обоснованный подход: что за психологическая война без активно проводимой пиар-кампании?
  Но вот уже весна и большая часть лета пролетели, как один суматошно-изнурительный день в трудовом лагере с развлекательными прогулками в сумасшедшем доме. Закончились описанные в начале повествования августовские дожди; подсохли очищенные от зарослей бурьяна грядки; пришло время выкапывать кормилицу из земли.
  Утро дня, намеченного Юрием Михайловичем для осуществления заготовительных работ, началось, как всегда, с ухода за матерью: уборка в комнате, протирание лица и всего тела поочерёдно влажными и сухими полотенцами, смена постельного белья. Тем временем сын кормил собаку, кота и стайку подросших за лето цыплят, живших в сарайчике, заново построенном Юрием Михайловичем. Затем он и вывел в сад и подоил там козу.
  "Вот и помощник мой подрос да маленько окреп, - улыбнулся Юрий Михайлович, взглянув сквозь занавеску на довольно высокого для своих четырнадцати лет стройного широкоплечего подростка, нёсшего через двор накрытую марлей кастрюлю со свежим козьим молоком. - Всё-таки деревенская пища есть деревенская пища".
  Окончив санобработку в комнате матери, Юрий Михайлович тщательно помыл руки и взялся за приготовление завтрака. Сжарив нежный омлет и сварив манную кашу, то и другое - на козьем молоке, он отправился кормить с ложки мать; ей в последнее время почему-то стало заметно хуже, и она уже два месяца не могла есть сама и более месяца не вставала с постели.
   Но мать даже не открыла рот; это обычно служило сигналом "Я сыта". Юрий Михайлович слегка удивился: он, по долгому опыту ежедневных кормлений, знал, что по утрам у неё, наоборот, усиленный аппетит. Отставив тарелку с отвергнутым омлетом в сторонку, он предложил матери манную кашу. Но она в ответ, не открывая рта, медленно и устало закрыла веками глаза. Юрий Михайлович, прикоснувшись губами к её лбу, проверил, нет ли у неё температуры; лоб, показалось ему, был даже холоднее, чем обычно. Подумав, что она, видимо, просто хочет спать, он решил, что, пока она бодрствует, нужно сделать ей назначенные врачом уколы общеукрепляющих препаратов.
  Осторожно перевернув мать на живот, он стал протирать ваткой со спиртом место будущих уколов. И в который уже раз с удовлетворением отметил, что, хотя покрасневшие места на коже спины и есть, но пролежней, тьфу-тьфу-тьфу, благодаря ежедневным протираниям спины спиртом либо, если не удавалось его купить, крепкой самогонкой - за более чем два с половиной года лежачей болезни так и не появилось.
   С трудом найдя не исколотые иглами места, Юрий Михайлович сделал два новых укола. Мать, как всегда, не выявила ни малейших признаков неудовольствия или боли, а её сын, в который уже раз, удивился её неиссякаемому и безмолвному терпению. Осторожно перевернув больную на спину, опять подтянул её повыше на подушку: время приёма таблеток. Положив в слегка приоткрывшийся рот матери две назначенные врачом таблетки, он поднёс к её губам стакан с парным козьим молоком. Небольшая порция молока залилась в рот; мать, не сделав даже попытки глотательного движения, слабо закашлялась, но таблетки продолжали недвижно лежать на её вялом языке.
   Юрий Михайлович испугался и встревожился: такою безразличной и безвольной он её ещё не видел; уж чем-чем, а стойкостью и несгибаемостью духа она отличалась всегда. Внимательно всматриваясь в её лицо, он пару минут постоял у кровати, затем, аккуратно подоткнув одеяло, пошёл на кухню.
  Молча позавтракав вдвоём с сыном, Юрий Михайлович опять заглянул к матери. Она тихо спала; и он, несколько успокоившись, отправился посмотреть, сохнет ли земля на обкошенных им вчера грядках картофеля.
  Едва выйдя на свой участок, он увидел лежавшие вдоль межи груды бурьяна, преимущественно громадные растения вызревшей амброзии, скошенные на соседнем участке и переброшенные на его грядки. Он даже удивился: такого хамства он не ожидал даже от Краснотовых.
   "Понятно,- подумал он, - мои милые соседи намерены вскоре после уборки урожая взять власть над моим участком в свои руки. Или - не "после", а "до"? А потому кучами бурьяна столбят территорию, на которой будут убирать плоды моих трудов в свои закрома. Но, в любом случае, сейчас происходит демонстрация ими своей силы. Так сказать, разведка боем. Что ж; значит, время односторонних уступок прошло. Бесконечными уступками жадность и наглость не остановить. От уступок жадность только наглеет, а наглость - жаднеет".
   Сходив в сарай за вилами, Юрий Михайлович за полчаса работы перебросал обратно через межу сваленный на его грядки чужой, обильно сеющий семена бурьян. Вернувшись затем в дом, он первым делом зашёл в комнату матери; та по-прежнему спала. Тогда он принялся за привычную ежедневную работу: стирку грязного постельного белья, в течение вчерашнего дня простыня за простынёй снятого с постели матери. При этом сын Алёша, по просьбе отца, чистил картошку: мягкое картофельное пюре, с расплавленными в нём сливочным маслом, козьим сыром и куриными яйцами мать всегда ела с удовольствием. Может быть, надеялся Юрий Михайлович, и на этот раз она захочет пообедать этим блюдом; ведь осталась без завтрака.
  Приближалось время обеда. Сваренная и растолчённая сыном картошка уже превратилась в пюре, а Юрий Михайлович ещё не закончил стирку. Сына к этой работе, даже к наиболее простой и лёгкой её части, к развешиванию выстиранного белья, он никогда не привлекал. Работа эта очень грязная и неприятная; а Алёшка всё-таки ещё ребёнок и, как все дети, брезглив; к тому же - зачем оставлять у него в памяти те впечатления, что, став со временем ассоциативными воспоминаниями о бабушке, будут ему неприятны? Пусть лучше уж поможет в чём-то другом...
  - Лёша, извини, моя очередь доить козу, но - зашиваюсь. Подои, пожалуйста, опять ты. Справишься?
  - Запросто! - воскликнул парнишка. Юрий Михайлович невольно усмехнулся: с козой "запросто" не получится. Коза у них вредная, её надо не просто держать во время дойки, а всем телом придавливать к стене или к дереву. Никаким иным способом её не убедить стоять на месте, а потом сама же будет мучиться и непрерывным беканием просить, чтобы её подоили. И даже притиснутую к чему-либо, казалось бы, надёжно застывшую строптивицу приходится доить всего лишь одной рукой, а второй держать кастрюлю на весу. Не то она в самый неожиданный момент изловчится, резко рванёт наутёк, а при этом собьёт кастрюлю или наступит в неё ногой.
  Да и в жизни у мальчишки всё происходило и происходит далеко не просто. Мать фактически от него отказалась, подбросила отцу, не забыв при этом истребовать с того алименты и прочие материальные блага; но в редких письмах сыну настойчиво и старательно валит вину за свои решения и действия именно на отца. Мол, когда я хотела и могла взять тебя к себе, он не дал... И вообще он такой, сякой и вон какой...А теперь, из-за тяжёлых жизненных условий и бедности, взять тебя к себе я уже не могу и очень от этого страдаю....
  Мальчишке разобраться в горе этой клеветы очень непросто, многого он, в силу возраста, не может понять и оттого страдает и переживает. Но Юрий Михайлович всё равно уверен: всё с ним будет нормально. Паренёк растёт здоровым, неглупым, разносторонне развитым. Характер у него добродушный, весёлый и независтливый. За три года, что осталось ему учиться в школе, он ещё подтянется, окрепнет, в какой-то мере повзрослеет, а уж потом постепенно со всем разберётся и, смотришь, со многим в жизни сможет запросто справиться.
  - Пап, там дядя Краснотов велел Вам передать, чтобы Вы на огород к нему вышли, - сказал сын, входя в дом с кастрюлькой, накрытой четырёхкратно сложенным куском промоченной молоком марли.
  - Ох. Опять они что-то придумали,- тяжко вздохнул Юрий Михайлович. - Ладно, пойду. Всё равно не отстанут. - И, впрыгнув в свои босоножки , он медленно и устало побрёл на огород.
  11
  - Чего хотел? - не дойдя нескольких метров до полусогнутого Краснотова, с вилами в руках напряжённо работавшего на меже, негромко произнёс Юрий Михайлович. Краснотов наколол на вилы большую охапку бурьяна, затем сильным взмахом швырнул её через межу прямо к ногам соседа и угрожающе прорычал:
  - Как ты посмел положить обратно то, что я тут положил?
  Юрий Михайлович взглянул по сторонам. Весь бурьян, что он утром вернул на участок Краснотовых, вновь лежал на его огороде.
  Тем временем Краснотов, с размаху воткнув вилы в только что брошенную им кучу бурьяна, тремя быстрыми шагами приблизился к соседу - и вдруг по-боксёрски запустил правый кулак ему в лицо. Юрий Михайлович, даже не успев подумать, привычно-тренированным и инстинктивно-быстрым движением левой руки поймал на подлёте запястье правой руки Краснотова; и, удерживая запястье в своей ладони, сильно сжал вокруг него свои пальцы.
  Краснотов дёрнул правую руку к себе, но не вырвал, после чего сильно ударил снизу левым кулаком, опять целясь в лицо соседа; и опять Юрий Михайлович смог перехватить запястье левой руки Краснотова своей правой ладонью. Но достаточно сильно сжать её кольцом всех пяти пальцев он не смог - кулак Краснотова выбил из сустава большой палец его правой ладони.
  Краснотов дёрнул обе свои руки к себе, но вырваться не смог. В его глазах отразился охвативший его животный страх; такой силы в противнике он не предполагал. Изо всех сил и всем телом крутнулся ужаснувшийся агрессор влево, где, как он почувствовал, сжатие ладони Юрия Михайловича было слабее. И - вывернул своё левое запястье из-под не работавшего большого пальца противника. После чего, развернувшись спиной к противнику, он ухватился левой рукой за древко воткнутых им в бурьян вил, а одновременно резким движением вырвал из сжимавших пальцев и свою правую руку.
  - Убью!- хватаясь в наклоне правой рукой за древко у самого железа вил и прицельно косясь на Юрия Михайловича, рвавшимся из живота рёвом прорычал Краснотов. И, выдёргивая вилы из кучи бурьяна, взмахнул перед собою древком вперёд - вверх, чтобы потом с размаху всадить вилы в живот или в грудь стоявшего позади него человека.
  Но Юрий Михайлович, быстро шагнув к Краснотову, успел, в самом начале обратного смертельного полёта вил, толкнуть его в согнутую спину вниз, к земле. Краснотов, не отпуская из рук на смерть зажатых вил, повалился всем телом на кучу брошенного им же бурьяна.
  "Ударить его ногой под рёбра? Или прыгнуть сразу двум ногами на спину?" - короткими вспышками мелькнули в мозгу Юрия Михайловича зомбирующие штампы из заполонивших телеэфир криминальных боевиков; но то, что мысль: "Жалко, тоже ведь живой человек", оказалась и сильнее, и быстрее, он понял, уже падая грудью на начавшую приподниматься спину Краснотова.
   - Ты что делаешь, гад! - разнёсся по огороду истошный крик. От краснотовского свинарника, волоча за край держака тяжёлую, облепленную свежим коровяком лопату, неуклюжими грузными шагами топала к месту схватки Наталя. - Брось его, а то щас лопатой как у...!
   Лопата, зацепившись за мощный куст крыжовника, вырвалась из её рук. Наталя, пробежав по инерции несколько шагов, развернулась и, выдернув лопату из куста, устремилась в прежнем направлении.
  - Я ничего ему не делаю! - держа рычавшего под ним Краснотова за руки и всем телом прижимая его к земле, прокричал Юрий Михайлович Натале. - Я его только держу, чтоб успокоился!
  Через пару шагов Натали лопата, зацепившись за другой куст, вновь вырвалась из её рук. Наталя попыталась было затормозить, но едва не упала и, не останавливаясь и лишь громко выругавшись, помчалась дальше.
  Подбежав вплотную к лежавшим у межи мужчинам, она, не слушая объяснений Юрия Михайловича, вцепилась ногтями в его левое плечо и изо всех сил рванула его вверх, а затем потащила в сторону.
  Едва Краснотов почувствовал, что сдерживавшие его тиски ослабли, он тут же оттолкнулся от земли держаком не выпускаемых из рук вил и вскочил на корточки. Во время подъёма, ещё как следует не разогнувшись, он в проём своей левой подмышки увидел стоявшего на коленях, грудью к нему, ненавистного соседа. И далее уже не думал, что и как делать, просто доводил до конца то, на чём его прервали: очередным сильным махом, одновременно с мощным разгибанием согнутого тела, замахнулся вилами для последующего удара.
  Юрий Михайлович видел этот смертельный замах, но что-то сделать для своего спасения, попытаться избежать участи быть проткнутым четырьмя острыми грязными штырями - уклониться, откатиться или отскочить в сторону - у него не было возможности. Стоявшая позади него Наталя, навалившись на него всем своим грузным телом, цепкими и по-крестьянски сильными руками притиснула его плечи к своему липкому, обляпанному коровяком животу. За то мгновение, что ему оставалось для жизни, вывернуться из-под неё было не успеть; оставалось расслабиться и кратким импульсом обречённой мысли взмолиться к Богу, чтобы не было слишком уж жестоких мучений, чтобы всё закончилось быстро.
  По-звериному свирепый хрипящий вдох Краснотова резко стих, что для намеченной им жертвы означало: широченный, мощный, ничем и никем не сдерживаемый замах достиг своего апогея, сейчас горизонтально удерживаемые руками Краснотова вилы полетят по обратной дуге, а затем... Уж Краснотов-то знает, куда бить в живое существо, чтобы наверняка его убить, навыки у него отработаны до автоматизма, и руки крепки; он не промахнётся...
  И вдруг, именно в этот момент, вилы в руках Краснотова дернулись и перекосились, отчего обратный замах пошёл не по намеченной траектории, да ещё и таким образом, что острия вил едва не воткнулись в ноги их хозяина. А одновременно Наталя, совершенно неожиданно для Юрия Михайловича, отдёрнула свои руки от его плеч и резко откачнулась назад.
  Юрий Михайлович на какое-то мгновение даже растерялся; такого огромного подарка от оставшегося ему малюсенького обрывочка судьбы он не ждал, и уже приготовился к самому худшему. Но, понимая, что повторного подарка не будет, поторопился воспользоваться этим; и, теряя соскользнувшие со ступней босоножки, вскочил на ноги и отпрыгнул в сторону.
  Краснотов, с трудом удержав от удара по собственным ногам качнувшиеся в его руках вилы, спешно замахнулся для повторного удара; и опять, во время запасавшего инерцию сгибания тела, глянул в проём своей левой подмышки. Но покорно стоявшей там на коленях жертвы он уже не увидел. И тогда он, прекратив бесполезный замах, с вертикально расположенными вилами, удерживаемыми в вытянутых вперёд напряжённых руках, развернулся всем телом в обратном направлении.
  - Убью! - прорычал он, ища помутневшим взглядом непонятно каким образом спасшуюся от него жертву.
  - Ты что? Тебя посадят, а я с кем останусь? - взвопила недвижно стоявшая на прежнем месте Наталя; и вцепилась двумя руками в держак мужниных вил.
  "Сейчас один удар "маваши-гери" по затылку - и он долго не сможет махать руками и вилами", - мелькнула острая мысль в голове у бывшего, но отнюдь не потерявшего боевые навыки самбиста и каратиста. Но тут же вторая мысль: "А Наталя? Она, увидев поверженного мужа, наверняка, с вилами наперевес, бросится в бой. С ней-то мне легко справиться, и вилы ей бы не помогли; но для этого придётся её хотя бы раз ударить. Вилы - и в женских руках вещь опасная, шутить с ними нельзя.. А бить женщин я не могу", - прогнала первую прочь. В итоге победила мысль третья: "Бог с ними. Пусть выясняют отношения между собой; мне с ними всё уже ясно".
  И Юрий Михайлович, вместо шага вперёд, сделал шаг назад.
   Краснотовы продолжали вырывать друг у друга вилы, двумя парами рук с силой раскачивая из стороны в сторону держак с насаженной на его нижний конец металлической частью инструмента. Вилы метались из стороны в сторону с такой скоростью, что их отполированные травой штыри то и дело сливались в один общий сегмент, ослепительно сверкавший в ярком солнечном свете. Ни один из супругов не желал уступать своё право на обладание орудием труда, превратившимся в орудие убийства. Муж хотел убивать, жена не хотела оставаться в одиночестве; злоба отбирала силы у него, отчаяние давало ей дополнительные силы. Было понятно, что внутрисемейная схватка будет продолжаться долго; к тому моменту либо Краснотов остынет до нормальной человеческой температуры, либо он и Наталя доведут друг друга до полного изнеможения.
  Юрий Михайлович, неспешно повернувшись спиною к словно забывшим о нём соседям, сделал ещё один шаг к своему двору; и в этот момент Краснотов, выкрикнув короткое злое ругательство, неожиданно отпустил держак.
  Наталя, прижав вилы к груди, заковыляла подальше от разъярённого супруга. Краснотов рванулся было за ней, но, поняв, что вилы ему уже не отнять, с налитыми кровью глазами и сжатыми кулаками ринулся на неторопливо удалявшегося соседа.
   Юрий Михайлович, тревожно оглянувшись на звуки догонявших его шагов, вмиг успокоился: без вил Краснотов ему был не страшен.
  Краснотов, набычившись и подняв кулаки к налитому злобой лицу, рванулся в ближний бой; а Юрий Михайлович, не подпуская его слишком близко, не сильным, но "поставленным", чётким и быстрым ударом "мае-гери" правой ногою в живот приостановил его.
  Краснотов, в горячке не поняв, как, что и откуда его ударило, с удивлением посмотрел вокруг себя. Не обнаружив поблизости никого из посторонних, с настороженной подозрительностью вгляделся в лицо соседа. Лицо человека, назначенного Краснотовым в свои враги, было. Поняв по выражению этого терпеливого, усталого и скучного лица, что отсюда опасность ему не грозит, Краснотов, опять вздёрнув кулаки на уровень глаз, шагнул вперёд. И - опять получил удар в живот. Но этот, второй удар был уже значительно сильнее предыдущего; агрессивность Краснотова начала передаваться его противнику.
  Краснотов опять остановился и всмотрелся в лицо человека напротив. На сей раз он понял, что удар прилетел к нему с той стороны. Лицо противника всё ещё было скучным, хотя и менее терпеливым. Тогда он решил, что и этот удар пропустил случайно, по собственному недосмотру, и вновь вздёрнул кулаки вверх; но тут же, спохватившись, опустил их до уровня подбородка - чтобы суметь отразить локтями следующий удар ногою в живот. И не сразу же ринулся в очередную атаку, но, на всякий случай, испытывающе вгляделся в лицо противника.
  Лицо было спокойным и немного скучноватым. Взгляд казался рассеянным, не сфокусированным и словно безразличным. Краснотов понял: враг не горит злобой и ненавистью, и не жаждет мести, не рвётся в бой. Значит, не опасен; скорее всего, готов сдаться или отступить. И резко наклонил корпус для стремительного рывка вперёд.
  В тот же миг уголки губ Юрия Михайловича слегка приподнялись в холодной жёсткой усмешке, а Краснотов вдруг безошибочно - инстинктивно понял: враг его нисколько не боится, мгновение назад он просто отдыхал, скучая в ожидании несложной для него атаки. Но сейчас, уже во время этого шага, он опять сделает что-то неуловимо - непонятное и оттого ещё более страшное. Но на сей раз это будет очень, очень больно.
  И он, вместо шага вперёд, сделал два неловких, семенящих и поспешных шага назад. А затем застыл на месте, словно окаменев в оковах страха и растерянности.
  - Ты чё наделал, гад? Ты глянь на меня, чё ты наделал! - почувствовав, что с мужем произошло что-то неладное, и поняв, что пришла пора спешить к нему на выручку, перешла в словесную атаку Наталя. - Ты ещё за всё ответишь! Ещё ответишь!
  Оба мужчины взглянули на неё. Под её левым глазом красовался огромный синяк, с каждой микровибрацией колебавших щёку взвизгов всё шире распространявшийся по её лицу. От привычных звуков этих взвизгов Краснотов пришёл в себя - и сразу же начал решительное отступление к своему дому. .
  - Ладно, на этом пока закончим, - тихонько, словно самому себе проговорил он; но с каждым пятившимся шагом голос его заметно усиливался и повышался. А когда, шагов через пять, он окончательно убедился в том, что противник не намеревается его преследовать, попытался, для личного успокоения и имиджа перед женой, заговорить прежним угрожающим тоном. - Ничего, всё ещё будет так, как я решил. Я тебя ещё опущу! - поворачиваясь лицом к своему дому, прорычал Краснотов.
  - Ты сам уже опустился - ниже некуда. Я за тобой не последую, и не надейся, - презрительно выкрикнул ему вслед Юрий Михайлович. -
  - Ишь ты, гад какой! С виду - худой, никудышный, а ещё и сопротивляется! - догнав мужа и неся вилы в левой, дальней от него руке, возбуждённо выкрикивала Наталя. - Эх, жаль, лопату я потеряла! Надо было его, гада, лопатой рубануть! Тогда б ему не до выделушек было!
  - Ничего. Я его Славику закажу, а он своих ребят на него нашлёт. Они его так отделают - до дома не доползёт, - успокаивающе буркнул ей Краснотов.
  - Да что толку в том, что отделают?- негодующе взвизгнула Наталя. - Оклемается, и снова выделываться будет! Его посадить надо, чтоб вообще под ногами не путался. Посадить! А мы потом у него всё, что захотим, заберём. А в тюрьме его и без нас отделают! Я его уже знаю, он и там выделываться будет; вот пусть и получает.
  - А что? Сейчас позвоню, закажу наряд милиции, и посадим, - пообещал муж.
  - Вызывайте, вызывайте! Смотришь, сами же и сядете, - насмешливо крикнул им вдогонку Юрий Михайлович. А затем внимательно оглядел округу: если уж и вправду дело дойдёт до милиции и суда, надо же запомнить, кого из соседей можно пригласить в качестве свидетелей.
  Но, как ни странно, на соседних огородах, где несколькими минутами раньше кипела напряжённая работа, уже не было ни одного человека. Лишь его сын, не сводя с отца широко распахнутых глаз, особенно огромных и необычайно синих на фоне бледного, словно незагорелого лица, молча стоял на полудороге от дома к месту былой схватки.
  Юрий Михайлович одобрительно улыбнулся. "Молодец мальчишка. Испугался, но не за себя, а за меня; и не струсил, не сбежал". Но тут же посерьёзнел и даже сам немного испугался: "Хорошо, что так обошлось... А то как бы и он, если бы я вдруг не справился, на вилы не угодил".
  И только тогда почувствовал боль в подошвах разутых ног, исколотых острыми пеньками от скошенного бурьяна. Увидев валявшиеся у межи босоножки, он вернулся, всунул в них ступни ног и вновь направился в дом.
  - Всё нормально Цел, - проходя мимо сына, устало ответил он на немой вопрос его широко распахнутых глубинно-синих глаз. Сын облегчённо улыбнулся и пошёл рядом.
  12
   Войдя в дом, Юрий Михайлович первым делом начал кормить мать. Она, хоть и в гораздо меньшем количестве, чем обычно, поела. Затем с трудом, медленно, еле ворочая языком, проглотила таблетки. На душе у Юрия Михайловича несколько полегчало.
  Затем уселись за обеденный стол он и сын. После обеда Юрий Михайлович возобновил стирку, а Алёша отправился на улицу, поиграть с ребятами.
   Но уже минут через пять он опять вошёл в дом.
  - Папа, Вас участковый милиционер на улицу зовёт,- тоном полувопроса сказал он.
  - Что, один? Без других милиционеров? И без гражданского сопровождающего?
  - Один.
   Юрий Михайлович, быстро вытерев мокрые руки, вышел за двор. Рядом с калиткой в расслабленно-вальяжной позе стоял высокий мужчина в форме майора милиции. Несмотря на форму и высокий рост, он сильно походил на Краснотова: такой же цыганисто-смуглый, с ухмыльчато поджатыми губами, с беззастенчивой наглинкой в глазах.
  "Ничего себе, уровень преступности у нас в станице: участковый милиционер - майор, - подумал Юрий Михайлович. - Куда там задрипанной американской мафии; против неё, на таких должностях, сержанты борются. И ведь как-то справляются".
  - Участковый Мартиков, - приветливым и обходительным голосом представился майор. - Ну, что Вы тут с соседями не поделили? Зачем драку устроили? - тем же приятным, но несколько укоряющим тоном спросил он, кивая в сторону четы Краснотовых, с вызывающим видом стоявших подле своей калитки.
  - Это не я делил. И не я устроил. Это они, - вежливо и спокойно возразил Юрий Михайлович.
  - Ага, не ты! - сварливым голосом выкрикнула Наталя. - А кто меня по лицу ни за что ни про что ударил?
  Синяк уже расплылся чуть ли ни на всю левую половину её лица.
  - За что же Вы женщину избили? - ласково спросил участковый.
  - Я её не бил.
  - А кто её бил?
  - Её собственный муж. Держаком вил ненароком по лицу зацепил.
  - Не ври! Это ты меня кулаком ударил! - взвизгнула Наталя.
  - Если бы я такой страшный бланш у неё на лице оставил, у меня на кулаке тоже ссадина была бы; но руки мои чисты, - вытянул Юрий Михайлович ладони к милиционеру, повернув их тыльной стороной вверх; но тот на его руки принципиально не взглянул, а продолжал внимательно смотреть ему в лицо.
  - Значит, ты её кастетом ударил! - злобно прокричал Краснотов. Юрий Михайлович насмешливо улыбнулся. - Ишь, смешно ему! - с неподдельным возмущением прорычал Краснотов.
   - Лопатой надо бы-и-ло! - с тоской пропела Наталя.
  - Но ты лопату-то нашла? - с усмешкой спросил Юрий Михайлович.
   - Нашла. Да жалко, что поздно,- с вызовом ответила Наталя.
  - А кастета не нашла, иначе сейчас показала бы. А если он у меня остался, что ж я твоего мужа им не угостил? Или ты страшней его?
  - У тебя железка вместо кастета была. Ты потом положил её в галошу и меня ею ударил. Вот, глянь, какой шрам ты мне сделал! - с торжеством только что сделанного счастливого открытия выкрикнул Краснотов. Неспешно, солидно закатав широкую левую калошню брюк, он показал длинную и глубокую красную царапину, горизонтально прочерченную поперёк внутренней стороны его бедра.
  - Я был босиком,- скучно возразил Юрий Михайлович. Краснотов слегка смешался, но тут же выдвинул другую версию:
  - Значит, ты меня вилами сюда пырнул!
   Юрий Михайлович мрачно усмехнулся.
  - Что-то ты совсем заврался. Что, не можешь вспомнить, вилами или ногой? Так я тебе напомню: к вилам я и не прикасался. С вилами ты был, а не я. Значит, сам себя и зацепил. Скорее всего, у тебя это до того, раньше было.
  - Не было. Ты отнял у меня вилы и пырнул, - со злобным сладострастием сказал Краснотов.
  - У Вас есть свидетели, которые могут подтвердить Ваши слова? - ласковым голосом спросил Юрия Михайловича майор.
  - Не знаю...не ходил ещё, не спрашивал... может, и есть кто, - впервые неуверенно и с замешательством ответил тот.
  - Нету свидетелей! Нету! Только мы одни свидетели! - громким хором вскричали Краснотовы и, словно на приступ, двинулись к участковому милиционеру.
  - Ну, хорошо,- доброжелательно улыбнулся никому и всем троим заметно обрадованный милиционер. - Тогда давайте договоримся так: вы через... - взглянул он на часы, - через сорок минут подъедете в мой кабинет - знаете, где он? В здании правления сельхозартели. Там мы быстренько всё оформим, а заодно решим, что делать дальше. Вы сможете через сорок минут? - с подчёркнутым вниманием и доброжелательностью взглянул он на Юрия Михайловича.
  - А Вы что, место происшествия осматривать не будете? - с некоторым удивлением спросил тот.
  - А зачем? - небрежно пожал плечами участковый. - У меня сегодня, кроме вашего, ещё четыре подобных вызова. Обычная ссора на меже; и так всё ясно.
  - Не ссора на меже, а нападение на меня с вилами на моём же участке. И осмотр места происшествия сразу же это подтвердит, - сухо возразил Юрий Михайлович.
  - Ну, раз уж Вы настаиваете, то - пойдём, - со скептическим вздохом произнёс участковый и, повернувшись к калитке Краснотовых, сделал пару шагов; но вдруг приостановился и, обратившись к забеспокоившейся, озабоченно переглядывавшейся чете, сказал: - Рекс-то ваш хоть привязан?
  - Ой, а то будто Рекс тебя укусит. Да он к тебе больше чем ко мне ластится,- с ласковой укоризной пропела Наталя; и хотела сказать ещё что-то, не менее приятное; но муж дёрнул её за руку, тихо буркнул что-то вразумляющее, и она, замолчав и заметно смешавшись, с подобострастным усердием бросилась открывать перед милиционером калитку своего двора.
  На месте былой драки майор скучно, без слов и с равнодушным ко всем участникам происшествия пониманием изредка кивал головой, но истоптанный участок огорода Юрия Михайловича осматривал небрежно и очень неохотно, при этом никаких вопросов не задавал, заметок не делал и кроки не замерял. Несколько оживился он лишь в тот момент, когда сын Краснотовых, приехавший откуда-то на "Ладе" и опрометью примчавшийся на огород, стал утверждать, что место, где происходила схватка, принадлежит владениям Краснотовых. Но Юрий Михайлович очень легко опроверг эти утверждения, и Мартиков, окончательно поскучнев и даже демонстративно зевнув, сказал:
  - В общем, как договорились, через... - взглянул он на часы, - ...теперь уже через полчаса - в моём кабинете.
  Участковый милиционер, вескими негромкими фразами объясняя что-то суетливо поддакивавшим ему Краснотовым, отправился через их двор к своей машине. Юрий Михайлович пошёл в свой дом.
  13
  Юрию Михайловичу довольно долго пришлось бродить по коридорам двухэтажного здания правления сельхозартели, прося встретившихся ему людей подсказать, где находится кабинет участкового милиционера. Все знали, что кабинет где-то здесь; уверяли, что участковый постоянно крутится в этом здании, заходит то к одному чиновнику, то к другому, но где его официальное пристанище, не знал никто. Посоветовали сходить на территорию бывшего колхозного гаража, расположенного в хозяйственном дворе правления; мол, там участкового можно встретить ещё чаще, чем в правлении. В гараже ему сразу же показали: а вон, чёрная дверь, прорезанная из хоздвора в здание правления; это и есть кабинет.
  "Лада"-четвёрка, с восседавшей в ней неприступно-ненавидящей четой супругов Краснотовых, уже стояла неподалёку от обитой чёрным дерматином двери. Дверь открылась, на невысокие порожки вышел Мартиков и, обратившись к Краснотовым, словно к давним и добрым знакомым, по именам, весело сказал:
  - Заходите. А Вас, - строго взглянул он на двинувшегося к двери Юрия Михайловича, - я позову чуть позже.
  Юрий Михайлович, присев на корточки у стены здания, стоявшего через дорогу напротив двери кабинета участкового милиционера, приготовился к долгому ожиданию. Но уже минут через пять дверь опять открылась. Из кабинета, вслед за собственными жаркими уверениями в благодарности и признательности, выкатились сильно раскрасневшиеся Краснотовы; судя по их несчастным и довольно-таки озадаченным лицам, чем-то они, несмотря на свои слова, были сильно расстроены.
  Выскочив на улицу и увидев Юрия Михайловича, они вмиг смолкли, заговорщически переглянулись, торопливо ввалились в свою машину и уехали. На ступеньки перед кабинетом неспешно вышел самодовольно ухмылявшийся Мартиков - и расправился, расцвёл на солнышке, словно цветок, пересаженный из тёмного лесного буерака на светлую полянку. Юрий Михайлович, не вставая с корточек, взглянул на него: "Идти? Или ждать приезда Краснотовых?" Но майор, совершенно не обратив на него внимания и даже, похоже на то, забыв о его присутствии, резко повернулся направо; оттуда, только что лихо вылетев из-за угла здания, катила белая "Лада"-десятка.
  Машина, истошно заскрипев чересчур резко зажатыми тормозами, остановилась вплотную к порожкам двери в кабинет. За рулём сидела пышных форм крашеная блондинка. Стекло водительской двери опустилось, блондинка, не высовываясь из окошка, нервно сказала улыбавшемуся ей с порожек милиционеру:
  - Видишь, я приехала, как обещала.
  - Раньше на полчаса, - с ласковой укоризной взглянул тот на наручные часы.
  - Ой, хорошо, что хоть так получилось. Он что-то совсем с ума от ревности сошёл. А может, уже что-то знает, и начинает меня подозревать. Ты никому ничего обо мне и о том, что мы - встречаемся, не говорил?
  - Ну, что ты! - широко и неубедительно улыбнулся майор. - Я же обещал.
  - Обещать-то ты обещал... Ты хоть после этого раза сделаешь так, как обещал?
  - Конечно!
  - Тогда не забудь посоветовать ему переписать всё на меня. И не бери у него ничего, я тебе потом больше дам.
  - Конечно! Прошлый раз просто сбой в памяти получился. Дел-то много, всё не упомнишь, а записывать ты запрещаешь. Но на этот раз ничего не забуду.
  - Ну... хорошо. Попробую ещё раз тебе поверить. Только ты побыстрее всё это дело проверни, а то я его уже боюсь. Ну, что? Садись, поехали. А то у меня, как и в прошлый раз, только двадцать минут, не больше. Сам знаешь, как он за мной следит.
  Майор, в обход машины, направился к правой передней двери автомобиля, намереваясь сесть рядом с дамой. Юрий Михайлович, напоминая о себе, приподнялся с корточек: мол, мне-то что делать? Ждать, или - свободен?
  Майор, заметив его, на мгновение приостановился и важным тоном произнёс:
  - Подождите двадцать минут, у меня очень срочное дело. - И, вальяжно улыбнувшись даме, уселся в машину.
  Дама, наконец-то заметив, что здесь присутствует ещё один человек, вмиг скорчилась в три погибели, опустила голову ниже ветрового стекла, вжалась в кресло и даже словно опала в объёме и формах, а при этом резко включила заднюю передачу и нажала на газ. Машина дёрнулась, налетела задним колесом на высокий бордюр и едва не перевернулась, но всё же как-то вывернулась на асфальт и так же, задом, крутым опасным разворотом умчалась за угол. Юрий Михайлович, досадливо скрипнув зубами, опять опустился на корточки.
  Вопреки его опасениям, ровно через двадцать минут из-за угла здания показался возвращавшийся пешком Мартиков. Внешним видом и выражением лица он был ещё более благодушен, расслаблен и вальяжен.
  - Заходите, - отмыкая дверь кабинета, благожелательно и весело пригласил он Юрия Михайловича внутрь. - Садитесь,- войдя в просторную, но очень тёмную комнату, указал он на стул, поставленный спинкою к двери, и сел на другой стул у того же единственного в помещении стола; только там, благодаря близости единственного окошка, было относительно светло. Покопавшись в сложенной на полу высокой, почти до уровня крышки стола, кипе каких-то бумаг, с натужным огорчением, неприятно отвлекавшим его от приятной расслабленности, вздохнул:
  - Ох, оказывается, стандартные бланки кончились. - Но тут же расплылся в прежней благодушной улыбке: - Ничего, запишем на простом листе. Всё равно все эти бумажки пойдут в урну: свидетелей нет, дело бесперспективное, придётся закрывать.
  - Вообще-то мой сын всё видел, - сказал Юрий Михайлович.
  - А сколько ему лет? - насторожился участковый.
  - Четырнадцать.
   Участковый небрежно махнул рукой.
  - Чересчур молодой. Не подойдёт.
  - А если ещё найдутся?
  Участковый скептически усмехнулся.
  - Да кто в наше время пойдёт в свидетели? Диктуйте, я буду записывать.
   Юрий Михайлович начал свой рассказ. Участковый, изредка поглядывая в его сторону задумчивыми глазками, заполнял лист бумаги очень ровными аккуратными строчками. В низу листа он нарисовал витиеватую роспись и, поставив рядом с нею галочку, небрежно развернул лист к своему посетителю.
  - Вот, ещё один зряшный труд. Пишешь, пишешь, не успеваешь ручки покупать, а потом это сразу же - в корзину. Ну, расписывайтесь, да я побежал на другие вызовы.
   Кончик указательного пальца Мартикова упирался в галочку на листе, а ладонь, словно ненароком, закрывала собою всё написанное, кроме разве что последней фразы: "Потом прибежала его жена, нас разняла и мы разошлись".
  - Но я не говорил, что она нас разняла! - с удивлённым недоумением возразил майору Юрий Михайлович. - Она напала на меня и помогла ему освободиться! И мы не сразу разошлись, он...
  - Ой, ну какая разница? Я же Вам говорю: всё равно всё это пойдёт в корзину! - страдальческим голосом проговорил Мартиков, сдвигая ладонь чуть ниже и закрывая ею вызвавшую возражения фразу. Выше его ладони показалась начальная фраза: "Сегодня на меже между мною и Краснотовым произошла драка, во время которой я толкнул его, и он упал".
  - Тут не написано, что он был с вилами и с вилами же и упал. Получается, что я подтверждаю их же версию: он упал без вил, а я остался с вилами и мог его пырнуть? - с недоверием, перераставшим в возмущение, произнёс Юрий Михайлович. И решительно заявил: - Я это подписывать не буду.
  - Ну, хорошо, - утомлённым жестом забрал лист участковый. - Диктуйте, я добавлю то, что Вы считаете нужным. Только покороче, у меня, - быстро взглянул он на наручные часы, - времени не осталось.
   Юрий Михайлович произнёс несколько уточнявших предложений. Мартиков, вдумчиво покачивая головой, написал на обороте листа несколько строк, на сей раз удивительно неразборчивых и корявых, и, поставив ещё одну жирную галочку, опять подал лист через стол:
  - Подписывайте.
  - Вы что, успели всё записать? - изумился Юрий Михайлович.
  - Самое главное успел. Хотя никому это не интересно, никто даже и читать не будет, и мы с Вами только зря время тратим! Вам что, дома делать нечего? - с экзальтированным раздражением сказал участковый.
  - Есть чего. Но надо же хотя бы прочитать.
  - Да что тут читать! Я же это только что на Ваших глазах, с Ваших же слов написал! - взорвался участковый. - Несмотря на то, что всё это - впустую, дело не будет принято к рассмотрению, я же Вам объяснял! Я это делаю только потому, что мне отписка нужна! У нас начальник теперь новый, строгий; требует, чтобы мы, участковые, были в курсе всего, что у нас на участке происходит! Вот я и пишу, что я о вашем происшествии знаю и что всё тут нормально! Понятно Вам? Совесть имейте, у меня ещё четыре таких же вызова, а я с Вами тут чуть ли не полчаса сижу! Что я тем, кто меня ждёт, скажу? Подписывайте побыстрее! Или тогда уж завтра будете целый день меня ловить, как освобожусь, будем всё по-новому оформлять!
  - Что Вы так волнуетесь? - подавая авторучку клиенту, пытавшемуся, безо всякого успеха, прочитать нацарапанные на обороте листа каракули, уже намного расслабленнее и спокойнее произнёс участковый. - Я же Вам который раз уже говорю: это всё пойдёт только в корзину.
   Юрию Михайловичу стало немного стыдно: в самом деле, задерживает очень занятого человека...
  - Ну, если в корзину...- сказал он; и неуверенно черкнул возле галочки.
  - И здесь, - перевернув лист, показал Мартиков на другую галочку. - Это для того, чтобы было понятно: дополнения, что вы сделали, относятся именно к этому тексту, - сквозь широкий зевок произнёс он. Юрий Михайлович расписался и там.
  - Ну, вот и всё! - весело пропел Мартиков; и, мгновенно утратив всю нервность и нетерпеливость, принялся любовно и тщательно разглаживать заломившийся уголок на листке.
   В это время во дворе раздалось шуршание автомобильных шин и резкий скрип тормозов. Мартиков выглянул в окно - и вдруг его вальяжная неторопливость вновь сменилась на крайнюю поспешность; он торопливо сунул в ящик стола листок, скомкавшийся во время этого движения о плотный, застоявшийся и безжизненный воздух кабинета, и, буркнув,
  - Посидите здесь, я сейчас приду, - быстрыми шагами бросился к двери. Едва он миновал стул с сидевшим на нём Юрием Михайловичем, входная дверь широко распахнулась, и возникший на пороге Краснотов громко закричал:
  - Ну чё, Славик? Получилось? Попался он?
   Мартиков резко остановился и отстранённо - холодным тоном произнёс:
  - Гражданин, я Вас не вызывал. Выйдите из кабинета.
  - Как это - не вызывал? - опешил Краснотов. - Ты же сам сказал, чтобы я приехал минут через сорок пять за результатом! Вот я и... ну, может, на минуту раньше...
  - За каким ещё результатом? Никакого результата не будет, дело пойдёт в корзину. Выйдите из кабинета, я занят! - ворчливо и недовольно сказал Мартиков.
  - Да как это - в корзину? - возмутился Краснотов. - Я тебе уже отдал бабки, ты обещал...
  - Вон сейчас же! - проорал Мартиков, указывая рукой на дверь.
  - Да как это - вон? - неуступчиво возразил Краснотов. - Деньги уплачены, всё договорено, надо же дело до конца довести!
  - А, вот что! Вы про свой заказ на покупку! - изобразил Мартиков преодолённую им забывчивость. - Не успел я с этим разобраться, занят был. Вы же у меня - не один, и другие срочные дела есть. Завтра с утра зайдёте, и поговорим. А теперь - выходите!
  - Да как это - завтра? Славик, да ты чё? Так же дела не делаются! Надо ж по-честному! Давай сейчас всё и решим! Он чё, больше меня тебе предложил? Да врёт он, у него денег нет! Но если тебе мало, я... - с паническим ужасом, громко, быстро, не давая себя перебить закричал Краснотов - и вдруг он наконец-то разглядел в полутьме кабинета своего соседа, развернувшегося всем телом на стуле и внимательно смотревшего на него из-за спины Мартикова. Заметно растерявшись, Краснотов громко, очень похоже на свиной хрюк поперхнулся, неуклюже развернулся к выходу и, согнувшись дугой, как дворовый пёс, ожидающий заслуженно крепкого удара хозяйской палкой, быстрыми спотыкающимися шагами выскочил из кабинета.
  "Так вот, значит, кто такой - Славик", - подумал Юрий Михайлович, взглянув в отстранённо-холодные глаза Мартикова, неотрывно следившего за каждым его движением. И, встав со стула, молча пошёл к выходу.
  14
   По приходу домой Юрий Михайлович первым делом зашёл в комнату матери: та лежала в странном полубессознательном состоянии, весьма похожем на ступор или начало комы. Он вызвал участкового врача; тот приехал довольно быстро, и сразу же, осторожно, но довольно решительно намекнул, что улучшения ожидать не приходится.
  В течение следующей недели матери становилось всё хуже и хуже; никакие лекарства не помогали, а вызываемые на дом медики всё увереннее предрекали неизбежный исход. У Юрия Михайловича всё валилось из рук; пищу он постоянно забывал посолить, то и дело оставлял в самых неожиданных местах повседневно необходимые вещи и предметы, а затем никак не мог их найти, картошку во время уборки на огороде то и дело целыми кустами резал лопатой, а затем оставлял несобранной, не видя и не замечая торчавших из земли клубней.
  Всё валилось из рук и в прямом смысле этого выражения. Большой палец правой руки, выбитый из сустава ударом Краснотова, сильно распух, болел и отказывался работать, а без его помощи не только выжимать во время ежедневных стирок бельё и ежевечерне чистить картошку, но и удержать в руке молоток или, хотя бы, зубную щётку было довольно проблематично.
  А тут добавилась ещё одна, с виду простая, но трудно разрешимая проблема. Незаметно подошли к концу запасы корма для животных. Нужно было срочно привезти с рынка пару мешков ячменя; но поручить сыну эту операцию он не мог, не только потому, что мальчишке это пока что было не по силам - можно ведь привезти и немного - но, прежде всего, потому, что во время работы рынка сын находился на уроках в школе. Сам же Юрий Михайлович покидать дом не решался - ему постоянно казалось, что именно в момент его отсутствия и случится то непоправимое, чего не хотелось, отвергалось ожидать. Вот и приходилось сквозь скрежет зубовный и хруст больного и беспомощного пальца вручную обрушивать зёрна кукурузы с твёрдых, засохших и изгрызенных мышами початков, оставшихся от прошлогоднего урожая.
   А Краснотовы между тем развернули настоящую террористическую кампанию, сопровождаемую ложью, проклятиями и оскорблениями. Каждый день начинался и заканчивался их криками, воплями и угрозами. То Наталя нещадно колотит палкою отчаянно блеющую козу Юрия Михайловича, только что пасшуюся привязанной за колышек невдалеке от межи, и при этом истошно и матерно вопит:
  - Да когда этот урод заберёт свою скотину с моего огорода! Всю капусту у меня пожрала! Ты мне за неё ещё заплатишь, паразит!
   Но при этом она козу не гонит прочь, а, напротив, держит за верёвку. А верёвка не оборвана, но гладко срезана ножом. Да и капуста вовсе не погрызена. А те листья, что Наталя демонстративно швырнула на соседский огород, давно пожухли и сорваны с низу кочана.
   То...то...то...перечислять можно долго. Но было что-то, что и в самом деле до глубин сердец удивляло, огорчало и даже оскорбляло Краснотовых - что Юрий Михайлович, хоть и вполне адекватно реагировал на их действия, словно не замечал их самих. Молча, сквозь радостные проклятия Краснотовых, отводил "оторвавшуюся" козу в её загон. Беседуя только со своим котом, отмывал его шкурку от густо обляпавшей её навозной жижи. Молча выдёргивал из шкуры собаки репья, каким-то образом оказавшиеся ночью во дворе, рядом со стоявшей у ограды собачьей будкой...
  Ему было жаль невинно обижаемых животных, но, по большому счёту, творимые соседями пакости и мелкие неприятности его особо не волновали. Всё это было совершенно неважным, временным, второстепенным в сравнении с главной проблемой - уходом из жизни родного и близкого человека, давшего ему жизнь, воспитавшего и долгие годы содержавшего его и всегда о нём думавшего и заботившегося. И даже из-за того обстоятельства, что он, по своей глупой доверчивости, "попался" в ловушку Саночкина, Юрий Михайлович особенно не переживал, решив: "Может быть, дело это, в конце концов, и вправду окажется в корзине; свидетелей-то, и в самом деле, нет. А не окажется - что ж; если Бог не выдаст, Краснотов и Мартиков не съедят. А если съедят - придётся перевариваться по-новому и соответственно становиться поумнее. Лишь бы сыночек, оставшись один, выдюжил, не сломался, не пошёл по плохой дорожке".
  Тем временем закончилось лето и началась осень; а Мартиков ни разу, с той памятной встречи у него в кабинете, Юрия Михайловича ничем и никак не потревожил. И постепенно Юрий Михайлович почти уверился в мысли, что Мартиков, как то ни кажется удивительным и даже невероятным, выполнил своё обещание, и "дело", в самом деле, оказалось в корзине.
  . У Алёши, сына Юрия Михайловича, с первого сентября возобновились занятия в школе. Ещё через три дня земля на огороде достаточно подсохла, и Юрий Михайлович принялся выкапывать картошку. С утра до обеда он копал, а после обеда они уже вдвоём, вместе с сыном, выбирали из земли сильно проросшие, недолговечные клубни.
  На третий уборочной страды на рядом с ним на огороде, совершенно неожиданно и неизвестно откуда, появился землемер - тот самый, которого так в своё время и не смог дождаться Юрий Михайлович. Впрочем, вскоре стало понятно, откуда и как он появился - пришёл с огорода Краснотовых.
  - Ну, что... Соседи ваши хотят обмерить свой участок, - пряча глаза, негромко пробурчал землемер. - Для этого надо промерить и ваш. Чтобы провести точную межу. Вы - не против?
  Определение местоположения межи, само собою понятно, началось со словесной перепалки между соседями. Краснотовы, всей семьёй, вновь сплотившейся ради общей цели, настаивали на том, что межу надо перенести вглубь соседней территории. Мол, они все точно помнят, что межа всегда отходила не от того столба, от которого она сейчас отходит, а двумя столбами торцевой ограды далее.
  Юрий Михайлович редко и немногословно, но, в отличие от бесконечного гама соседей, аргументированно возражал - не им, землемеру. Землемер кивал головой, будто бы соглашался, но не столько слушал, сколько тоскливо дожидался того момента, когда Краснотовы хоть чуть-чуть утомятся, угомонятся и ему тоже удастся высказаться. Наконец, более чем через полчаса, такая пауза появилась.
  - В общем, сделаем так, чтоб никому не обидно: посередине. И не от первого столба, и не от третьего, а от второго, - ни на кого не глядя, негромко пробурчал землемер. - На, прижимай к столбу, - сунул он законцовку измерительной ленты Краснотову - старшему, и, не дожидаясь ничьих возражений, широкими шагами, торопливо разматывая длинную ленту рулетки, пошагал от смертельно надоевших ему крикунов.
  Краснотовы в первый момент торжествующе переглянулись: кусок чужой территории ими уже завоёван. Но тут же они, хотя и не все, в заметно ослабленном составе, поскольку уж глава семейства был хитроумным землемером приставлен к делу, помчались следом за спешно уходившим от них, едва ли не убегавшим землемером. Нагнали они его уже у ближайшего к огородам столба ограды между соседними дворами; и, опять-таки хором, принялись убеждать его в том, что вести межу надо не к этому столбу, а торить её, с тою же шириной, через весь соседний двор. Иначе ведь - не прямая линия получается, в месте столба будет излом; а как так может быть? Неправильно!
  Но на сей раз землемер им не поддался и, в качестве ими же созданного аргумента, показал на проходившую вдоль прежней межи ограду загона для нутрий, которую собственноручно выстроил вдоль из листов шифера Краснотов. После чего младшие члены семейства, обидевшись и на вредного землемера, и на непредусмотрительного папашу, ушли домой, Наталя отправилась журить своего бестолкового супруга, а Юрий Михайлович, напротив, покинул ссорившуюся чету и пришёл к землемеру, в одиночестве скучавшему у возмутившего Краснотовых столба. После чего землемеру ничего не оставалось, как шагать от столба не влево, на обмер участка заказчиков, а вправо, на обмер участка его добровольного, необидчивого и немногословного помощника.
  Как вскоре выяснилось, фактическая длина участка Юрия Михайловича была не семьдесят пять метров, как то было указано в плане, а целых девяносто. Благодаря чему, даже с учётом отданного Краснотовым клина, у Юрия Михайловича получилась изрядная добавка к общей площади усадьбы. Данная новость его несколько развеселила; тем паче что представил себе, как огорчатся Краснотовы, узнав, что их сосед, благодаря заказанному ими обмеру, резко разбогател.
  Краснотов, и в самом деле, весьма настойчиво поинтересовался у землемера, каковою оказалась площадь участка у заклятого соседа. Но, узнав результат обмера, не огорчился, а радостно усмехнулся; а при этом с самодовольным видом взглянул на жену. А вот Наталя огорчилась.
  - Чё расплылся? - косо глянула она на супруга. - А то будто не знаешь: у нас получится та же длина, что у него. А в этом месяце, как назло, земельный налог за год надо платить. И так сколько денег в этот двойной обмер вбухали, а теперь ещё и налог здоровенный начислят. А выйдет с этого толк или нет - ещё неизвестно.
  - Теперь уже выйдет, - буркнул Краснотов своей сомневавшейся половине. - Скоро сама увидишь.
  Юрий Михайлович понял: сделанный Краснотовыми обмер с частичным отбором - всего лишь примерка перед куда более значительным отбором. Именно ради таких перспектив они и затеяли обмер двух участков; а межу передвинули просто по инерции, из неодолимой привычки хапнуть то, что плохо лежит. Оттого-то Краснотовы-младшие и потеряли интерес к проведению межи сразу после того, как она, словно посланный князем богатырь, упёрлась в поворотный столб. Они знали: эта межа - не окончательная; главное ещё впереди.
  А каким образом Краснотовы намереваются хапнуть ещё больше? Понятно, каким: законообразным, через суд. Видимо, потому Мартиков и тянул с окончанием оформления "дела", что Краснотову никак не удавалось затащить увёртливого землемера на обмер сразу двух участков.
  Но вот Краснотов землемера привёз, а Юрий Михайлович опять "попался" - согласился на давно намеченный им обмер своего участка. Да ещё и лично участвовал в производстве измерений. Так что - и от результатов обмера не откажется, и от решения суда не отвертится. И теперь, в свете выявленных обмером сведений о хищнической сути обвиняемого, два дела, уголовное и о возмещении материальных утрат, понесённых несчастными истцами, можно будет свести в одно.
  Вывод мог быть только одним: Юрию Михайловичу надо ждать повестки и готовиться к самому худшему.
  Подтверждение правильности его умной догадки о том, что он опять поступил очень глупо, не заставило себя ждать. Тем же вечером он, принудив себя заглянуть в вечно пустой газетный ящик (газет он не выписывал - когда ему их читать?), обнаружил там повестку, извещавшую, что завтра, к девяти часам утра, он обязан явиться в райсуд на предварительное слушание в качестве ответчика.
  Положив повестку в карман, он отправился на огород, выкапывать последние кусты картошки, расположенные в самом дальнем от двора углу огорода. Неподалёку, через забор, ковырялась на таких же грядках Курулёва, соседка с участка, граничившего с торцом его усадьбы.
  - Ну, как у вас дела с этими зверями? - понизив голос, кивнула она в сторону краснотовского огорода.
  - Вот, судебную повестку получил, - хлопнул он себя по карману.
  - Я Вам помогу, - ещё более понизив голос, сказала соседка. - Как только он на Вас накинулся, я за дерево стала, но всё-всё видела и слышала. Если потребуются свидетели, я приду и всё, как было, расскажу.
  - Вот спасибо! - обрадованно воскликнул Юрий Михайлович. - Прямо не знаю, как Вас и благодарить. Мне участковый говорил, что сейчас никто в свидетели не идёт; я уж и не надеялся. Да и не видно-то было хоть кого-то на огородах.
  - Ой, да все были! Только все, как и я, сразу же попрятались, - тем же шёпотом возразила Курулёва. - Одна только бабка Вера, - кивнула она в сторону соседнего с её участком огорода, - не спряталась. Но она уже глухая, как пень. Того, наверно, и не спряталась, что ничего не услышала да не увидела. Да конечно, не видела; она одна из всех ушла в дом, когда вы с соседом ещё продолжали махаться. Ну, ладно, я пошла домой; а то, если твои соседи до суда догадаются, что я хочу тебе помочь, неприятностей не оберёшься.
  "Кажется, этот день я прожил в точности так, как в старой загадке про человеческую жизнь, - думал Юрий Михайлович, неся домой последний оклунок картошки. - Утром ползал по грядкам на четырёх конечностях, днём суетился на двух, а к вечеру получил дополнительную подпорку. Без которой, похоже на то, вряд ли смогу нормально идти дальше".
  14
  На следующее утро, как показалось Юрию Михайловичу, матери стало немного лучше. Во всяком случае, она хотя бы выпила пару глотков молока; и он решился идти на суд.
   Заседание суда, по неизвестной, не объявленной судьёй причине задержалось более чем на два часа. Юрий Михайлович за это время измаялся душой и измучился совестью. Сидеть в одном зале ожидания с Краснотовыми и думать, что именно из-за этого, крайне неприятного ему свидания он покинул умиравшую мать, было невмоготу. Вначале он побродил по зданию суда, заставляя себя изучать висевшие на стенде образцы заявлений в суд; затем вышел на крыльцо здания и, медленно спускаясь по ступеням, загадал: если успеет ступить на тротуар, то немедленно отправится домой. Когда он ступил на предпоследнюю ступень, на крыльцо вышла из здания секретарша суда и сказала, что его вызывают к судье.
   Судья, ухоженная полноватая брюнетка лет тридцати пяти, одетая в элегантный тёмно- серый, лишь немного не чёрный, вязаный шерстяной костюм с очень низким воротничком, сидела за поставленным поперёк узкой комнаты широким письменным столом. Вошедшие по зову секретарши "конфликтующие стороны", уважительным шёпотом поздоровавшись с судьёй, чинно рассаживались на стоявшие вдоль стен стулья: солидная и неповоротливая чета Краснотовых - на те, что рядом со входной дверью, проскользнувший мимо них Юрий Михайлович - на стуле у противоположной от них стены. Судья, никак не отреагировав на их приветствия и, по всей видимости, даже не заметив их появления, небрежным торопливым почерком заполняла бланки каких-то бумаг.
  - Слушаю вас, - вдруг, небрежным резким движением катнув авторучку по столу, довольно приятным контральто сказала она Краснотовым.
  - Да вот этот...не знаю, как и назвать...- затараторила Наталя, запинаясь во время трудных попыток найти замену привычным матерным выражениям, - кинулся на мужа с вилами, поранил его, а когда я прибежала разнимать, стал бить меня по лицу...
  - Да что ж ты так врёшь? Неужто не стыдно? - не сдержался Юрий Михайлович.
  - А я вам слова не давала! Замолчите, иначе разбирательство пройдёт без вас! - резким, высоким и злым голосом выкрикнула судья. Резанув коротким и острым взглядом по лицу скандального ответчика, она вновь повернула голову к истцам и деловито произнесла: - Мне всё ясно. Свидетели есть?
  - Нет! Никого! Ни одного! Только мы! Мы сами! Только мы - свидетели! - громко закричали Краснотовы.
  - Понятно, - обрывая их крики, кивнула головою судья. - Не хотите забрать своё заявление?
  - Зачем это? - с удивлением, переходившим в недоверие и даже в обиду, уставился на судью Краснотов.
  - Чтобы закончить ваш спор миром, - ответила судья; и гораздо более мягким, словно бы извиняющимся тоном проконсультировала истцов: - Я обязана это спросить.
  - Чего это ради с ним мириться? - взвизгнула Наталя. - Пусть посидит! И наши увечья оплатит!
  - И не только увечья! - раздражённым баритоном прорычал Краснотов. - Огород надо поделить. У него в похозяйственной книге записано - семнадцать соток, пусть столько ему и останется. А остальное - наше. У нас же и оттяпал. Мы раньше с ним не связывались. Сами ж видите, как с ним дело иметь. Ну хоть теперь же надо решить.
  - Семнадцать - тоже нарушение. Он же там, судя по документам, из взрослых - один проживает. Положено - не более пятнадцати, - негромко и деловито произнесла судья.
  - А у нас как раз двух соток не хватает, чтоб на каждого с четверых хоть по четырнадцать было! - восторженно пропищала Наталя.
  -И пусть сразу же забор вдоль новой межи построит! На всю длину, от забора на улице до забора в конце! И не из сетки, а из сплошного металла. Или из плоского шифера, - размеренно и настойчиво, словно диктуя для протокола, проговорил Краснотов. - И колодец свой пусть засыпет. Или куда перенесёт. А то он будет как раз на меже, а мне он не нужен, у меня своя качалка есть. И все деревья на старой меже пусть повырубит.
  - И своих кур пусть на улицу не выпускает! А то нашим бедняжкам уже клевать нечего! - вклинилась Наталя. - И...
  - Так, хватит. Претензии нужно высказывать не сейчас, а на решающем заседании,- оборвала её судья. - Решающее заседание состоится...- бросила она взгляд на лежавшую перед ней табличку, - так, сегодня среда... Завтра, в четверг. Так же, в девять. Повестки, если нужны, можете взять у секретаря. Теперь - для справки: поскольку свидетелей у вас нет, то, - впервые взглянула она не на Краснотовых, а на Юрия Михайловича, причём взглянула не просто, но остро и настороженно, а сказала тоном не просто информирующим, но настойчивым и убеждающим, - я буду вынуждена наложить штраф на виновного в нанесении увечий и - этим ограничиться. На сегодня - всё. До свидания.
   Краснотовы, как ни странно, протестовать не стали, лишь взглянули друг на друга с пониманием и предвкушаемым удовольствием. А Юрию Михайловичу вспомнилось: такими же острыми и внимательными на внешне безразличном лице были глаза у Саночкина, когда он уверял, что всё закончится отправкой "дела" в корзину.
  - Почему же нет свидетелей? Есть, - негромко произнёс Юрий Михайлович.
   Слегка приподнявшиеся со стульев Краснотовы, как подкошенные, разом рухнули обратно. Длительный взгляд судьи, сконцентрированный теперь исключительно на Юрии Михайловиче, делался всё более мрачным и скучным.
  - Нет свидетелей! Только мы - свидетели! - растерянно пискнула Наталя.
  - Есть свидетели. Есть, - "успокаивающим" тоном возразил ей Юрий Михайлович. - Всё видели. Всё слышали. Всё, от начала до конца, и расскажут.
  - Откуда? Какие свидетели? - всполошено кудахнула Наталя.
  - Кто? Кто? Кто твои свидетели? - мгновенно побагровев, слегка привстав со стула и раздвинув по бокам полусогнутые руки с опушенными от локтей предплечьями, словно намереваясь наскочить, забить, затоптать и растерзать и самого Юрия Михайловича, и найденных им свидетелей, громким охрипшим прокричал Краснотов.
  - Так. Называйте свидетелей и их адреса, я внесу в протокол, - скомандовала Юрию Михайловичу судья.
  "Зачем Вам адреса? Для передачи Славику или этому... истцу?" - с мгновенно возникшим недоверием подумал Юрий Михайлович; но на лице изобразил досадную для него растерянность.
  - Извините, но я даже их имён не помню. Да и адресов тоже. А можно, они на суд придут, а там уже сами себя и запишут?
  Судья посмотрела на него долгим холодным взглядом, затем перенесла заметно поскучневший взгляд на лица его оппонентов и заметно разочарованным тоном спросила
  -Ещё раз спрашиваю: на мировую пойти не хотите?
  - Ну...если есть свидетели...- растерянно развела руками Наталя. - Тогда... что сделаешь... лучше на мировую.
  - Молчи, дура! Не слушайте её! Не будет у него никаких свидетелей! - свирепо прорычал её муж.
  - А я, хоть и во всём прав, согласен на мировую. Нет у меня времени судиться. У меня мать умирает, - угрюмо сказал Юрий Михайлович.
  - А я вас не спрашиваю! - нервно вскричала на него судья, а затем, вмиг остудившимся, но продолжавшим слегка вибрировать голосом произнесла: - Если хотите, чтобы я вас слушала, пишите встречное исковое заявление. Иначе в последний раз предупреждаю, что я вас накажу, - упёрла она тяжёлый взгляд в лоб Юрия Михайловича.
  - Придётся так и сделать, - с вежливым холодком ответил он.
  - Вот и сделайте. Бланк возьмёте сразу за моей дверью у секретаря, ей же отдадите заполненный. Напишете на столе в вестибюле.
  - А чего это он будет на нас писать? Мать у него, видите ли, умирает. Да у меня отец тоже болеет, вот-вот умрёт, - хлопнувшись обратно на стол, злобно пробурчал Краснотов.
  - Вот и займитесь его лечением, - раздражённо оборвала его судья. - И свидетелями, - более громким голосом и настойчивым взглядом выделила она последнее слово. После чего, вновь приняв равнодушно- властный вид, скомандовала: - Все свободны. Решающее заседание... примерно через неделю. Повестки вам я пришлю.
  - Да можно и раньше! Мы уже сегодня все проблемы с его свидетелями решим! - вскинулся Краснотов.
  -Вот этим и займитесь. Спокойно, внимательно, не торопясь, - ещё раз холодно посоветовала ему судья; и, ни на кого не глядя, встала, всем свои видом давая понять, что эти посетители ей окончательно надоели.
   Краснотовы, каждый раз толкаясь друг с другом в череде возникавших у них на пути слишком тесных для них дверей, суетливыми сердитыми шагами затопотели по узким коридорам здания суда. Юрий Михайлович, взяв у секретарши бланк заявления, уселся за стол, стоявший во входном вестибюле здания. Тем временем Краснотов, прежде чем открыть дверцу своей машины, достал из кармана мобильный телефон (они тогда редко у кого имелись) и, набрав номер, заговорил:
  - Ну, что? Вы уже на месте? Скоро должен быть; доча сказала, что у него по расписанию как раз... Уже идёт? Смотрите, чтобы не сбежал. И отделайте как следует; я за это вам плачу, а не за то, чтоб просто напугали. Понятно? Потом мне перезвонишь.
  К моменту выхода их соседа на улицу Краснотовы уже уехали. А Юрий Михайлович вначале отправился в сберкассу - надо было оплатить судебный налог, через сорок минут невыносимо нудного стояния там понёс квитанцию секретарю, и только потом помчался домой.
  15
   Когда он открыл калитку во двор, то сразу же увидел сына. Тот сидел посреди двора прямо на земле, слабо постанывал и вяло плевал ярко-алой кровью в разросшийся по двору глянцевито-зелёный спорыш.
  - Что с тобой? - в ужасе вскрикнул Юрий Михайлович.
  - Меня... побили... - с трудом выговорил мальчик.
  - Кто? За что?
  - Не знаю... По дороге из школы...подошли трое... взрослые... пахли водкой... Один сказал: "Передай привет папаше"... И сразу начали бить...
   Сын попытался повернуть голову к отцу, но зрачки его глаз медленно закатились под верхние веки, так что в разрезах широко открытых глаз остались только белки, один из которых сбоку был залит кровью, и он неуклюже повалился на землю. Юрий Михайлович бросился к нему, но подхватить не успел. Взглянув в его обмякшее, ставшее бесформенным лицо, он вмиг понял, что сам ничем помочь ему не сможет, и помчался к соседу с противоположной от Краснотовых стороны с просьбою позвонить в "скорую помощь".
  Приехавшая "скорая" отвезла находившегося в полубессознательном состоянии мальчика, вместе с его полуобезумевшим отцом, сначала в детскую поликлинику, к приведённому Юрием Михайловичем к машине невропатологу, а оттуда - в больницу.
  Рядом с недвижно лежавшим на койке сыном, ежесекундно с ужасом ожидая, что он вот-вот умрёт - настолько тот плохо себя чувствовал, и настолько ужасно выглядел, - Юрий Михайлович пробыл до полуночи. К этому сроку мальчику стало немного лучше. Поесть хотя бы немного он так и не смог, но относительно спокойно уснул. После чего Юрий Михайлович торопливо пошёл домой - там на его попечении, и так же, на грани между жизнью и смертью, был ещё один родной человек.
   Издали почуяв его шаги, частые и резкие звуки которых разносились далеко по тихой ночной улице, радостным воем вперемешку со скулящей жалобой залаяла собака, у калитки с деланно-независимым видом встретил голодный кот, заворочались на насесте и обиженно вскудахнули некормленые куры, в саду заблеяла привязанная к колышку коза. Но первым делом Юрий Михайлович прошёл в комнату матери.
  Она, как и незадолго до того сын, лежала недвижно и безмолвно, широко раскрытые, не моргавшие глаза невидяще смотрели куда-то вдаль, словно сквозь потолок ожидающе вглядывались в небо, и только редкое и неглубокое дыхание подтверждало, что она ещё жива.
  К полудню следующего дня, в четверг, она умерла.
  Похороны состоялись в пятницу.
  Эти двое суток, четверг и пятница, были настолько заполнены всевозможными хлопотами, что навестить сына, и то на какой-нибудь часик, Юрию Михайловичу удалось лишь по разу в сутки, и то - когда уже стемнело.
  Алёше по-прежнему было очень плохо, но переживал он только из-за того, что по причине головокружения и слабости не может самостоятельно ходить в туалет. Пользоваться больничной уткой в десятиместной палате, рядом с лежавшими на соседних койках больными взрослыми людьми мальчик попросту стеснялся.
  16
   На похоронах матери было более сотни людей, в основном - молодые коллеги по её бывшей работе. На пенсию мать ушла четверть века тому назад, почти никто из них её не знал и не помнил. К её гробу мало кто подходил, многие о чём-то весело шушукались между собой, а на Юрия Михайловича смотрели хмуро и неприязненно, так что было ясно, что пришли они сюда вовсе не для того, чтобы, как то всегда было в русских традициях, отдать дань памяти усопшей и при этом помочь, чем можно, скорбящим и измученным хлопотами родственникам, но всего лишь ждут начала столь же традиционного бесплатного угощения. Оживились все эти незнакомые Юрию Михайловичу люди лишь тогда, когда он в последний раз подошёл к гробу, чтобы навеки проститься с матерью.
  Моросил слабый дождик, Юрий Михайлович, опустив непокрытую голову, недвижно и задумчиво смотрел в пожелтевшее лицо матери, а множество людей, стоявших рассредоточенной толпой поодаль от гроба и могилы, внимательно смотрели на него из-под шуршавших друг о друга, медленно крутившихся в ту или иную сторону либо покачивавшихся разноцветных зонтиков. "Заплачет? Не заплачет?" - выплёскивалось из двух сотен любопытствовавших глаз. Юрий Михайлович, неожиданно для самого себя, заплакал.
  Он не привык плакать, считал это стыдным. Так уж приучили его родители. Если вдруг он, пусть даже в раннем детстве, получал какие-либо ссадины или раны, они всегда говорили: "Не плачь, терпи; ты же - мужчина". И сами строго придерживались этого правила. Юрий Михайлович никогда, за всю его жизнь, не видел и не слышал, чтобы кто-то из его родителей на что-то жаловался; и, уж тем более, никогда не замечал, чтобы кто-то из них плакал. Они привыкли не обращать на себя и на свои страдания чьего-то внимания, но считали нужным все силы и заботы отдавать работе, детям, нужному делу; и эту привычку передали сыну.
  И вот теперь, уже оставшись без них, он впервые позволил себе нарушить эту семейную традицию. Он вдруг понял, что теперь, сегодня, сейчас, в этот миг ему можно плакать. Узнает мать об этой его слабости или нет, она в любом случае не будет огорчена. Он имеет право плакать за неё, никогда при жизни не плакавшую. Плакать об ушедших вместе с нею надеждах и желаниях, на достижение сбывшихся из которых ушла вся её многотрудная жизнь, а несбывшиеся доставили ей многие разочарования и скрываемую горечь. Плакать о её долгом и скорбном одиночестве после смерти мужа, о болезнях и муках, как пришедшихся на её долю в последние, невероятно тяжкие и мучительные три года, так и преследовавших её в течение всей её суровой судьбы. Плакать о том, что теперь, в конце всех её напряжённых трудов, целеустремлённых стараний и изнурительных страданий - никому из тех, кто сейчас трудится на её месте, её теоретические наработки и выдающиеся практические результаты никому не дороги, не интересны и не нужны; другие времена, новые общественные условия, иные педагогические установки. Плакать, что нет в этот скорбный миг рядом с нею тех, ради кого она отдавала всю свою энергию, жизнь и душу. Как и нет тех, кто в этот последний момент хотел бы послать в помощь её душе часть своей доброй энергии, поддерживающей её на новом, неизведанном для неё пути. Некому её благодарить, некому о ней вспоминать, некому по ней скорбеть и никто не будет по ней плакать, кроме него.
  17
   После поминального обеда в одном из станичных кафе все провожающие торопливо разъехались и разошлись, а Юрий Михайлович, всё под тем же мелко накрапывавшим дождиком, пошёл в стоявшее неподалёку здание милиции. Там он написал и отдал дежурному милиционеру заявление по поводу жестокого избиения сына. Хотя каких-то надежд на то, что преступников найдут и накажут, он при этом не питал: "расследовать"-то наверняка будет участковый Мартиков... А уж он-то, на сей раз, наверняка закроет "дело" за отсутствием свидетелей, а то и состава преступления. И, конечно же, не найдёт избивших мальчишку выродков. И даже если их каким-то невероятным образом найдёт сам Юрий Михайлович, то Славик Мартиков, мало в том сомнений, "выяснит", что в случившемся происшествии виноват сам мальчишка, поскольку именно он, по показаниям свидетелей, ни с того, ни с сего напал на одного из них.
  Из здания милиции Юрий Михайлович направился к сыну в больницу, и пробыл там около полутора суток. Наведываться домой ему было ни к чему: коту и собаке он, перед уездом на кладбище, навалил полные миски съестных остатков, курам насыпал зерна, козу оставил в загоне и набил её кормушку сеном, все поилки заполнил водой, так что о животных можно было не беспокоиться; а матери уже не было. Теперь у него осталась одна забота - здоровье сына.
  Ему повезло, что тот день был пятницей. Сразу после вечернего осмотра те из больничных пациентов, кто хоть как-то могли передвигаться, с молчаливого согласия медсестёр отправились по домам. Впереди - два выходных, в больнице никаких врачебных осмотров не будет, таблетки можно глотать и дома, в кругу семьи; чего маяться и скучать в пропахшей хлоркой больничной палате?
  К ночи в десятиместной палате, где лежал Алёша, осталось, кроме него, ещё четыре человека: двое мужчин лет сорока, один - с переломом ноги, второй - с сотрясением мозга, жена сломавшего ногу и Юрий Михайлович. Алёша по-прежнему чувствовал себя очень плохо, его тошнило, кружилась голова, он лежал на постели с полузакрытыми глазами и тихо постанывал.
  Юрий Михайлович устроился на соседней койке. Он тоже чувствовал себя неважно; вдруг навалилась ужасная, никогда ранее не испытываемая им усталость. Все части тела сделались тяжёлыми и безвольными, словно у него под кожей не было ничего, кроме сырого слипшегося песка. Влагой этого песка и была усталость. В течение трёх последних лет она аккумулировалась в его мышцах, скапливалась в его теле, потихоньку и неспешно проникала в нервы и мозги. Особенно большое её количество внедрилось в него в последнее время: слишком уж много всего и всякого произошло за эти несколько дней.
  И вот теперь, когда ему уже нечем заняться, не над чем трудиться, нечем отвлечься, чтобы не замечать своей усталости, забыть о ней, а надо только лежать и ждать, справится ли его сын с учинённой ему бедой - он поддался ей, позволил себе почувствовать всю её необоримую силу, и теперь недвижно лежит, как измождённый за время долгого турнира борец, окончательно измотанный в последней схватке и жестоко припечатанный лопатками к проигранному им ковру.
  Весь субботний день сын и отец не вставали со своих коек. Трое их соседей шушукались, смеялись, играли в карты, завтракали, потом обедали, приносили из столовой в палату и предлагали им еду и питьё, но всё так и осталось стоять на межкроватной тумбочке.
  Во время ужина отец всё-таки уговорил сына хоть немного поесть, и с полученной за последние годы сноровкой покормил его с ложки. Полулежавший на кровати Алёша страшно стеснялся своей беспомощности, то и дело оглядывался разучившимися фокусироваться глазами на старательно не обращавших на него внимания соседей по палате, несколько раз пытался начать есть самостоятельно, но лишь уронил котлету, мгновенно рассыпавшуюся на отдельные хлебные крошки во время удара об пол.
  - Она всё равно невкусная, я уже один раз такую пробовал, - оправдывался мальчишка перед вытиравшим пол отцом и продолжавшими культурно ничего не замечать соседями; отец задумчиво вздохнул, соседи согласно кивали головами.
  - Зато рыба, жареный толстолобик, в пятницу, за обедом, была неплохая. Кто-то из спонсоров на кухню принёс, а поварихи приготовили, - сказал один из них
  - Да этого пацана и тогда тошнило. Я ему принёс кусок, а он даже не попробовал, - возразил ему другой. - А напрасно. Рыба очень даже полезна для мозгов. В ней - фосфор. Враз мозги просветляются. Я-то уж знаю; у самого два сотрясения было.
  18
  На следующий утро, в воскресенье, Алёша опять почти ничего не ел, ограничился за завтраком всего лишь стаканом чая с половинкой небольшой круглой булочки.
  Сразу после завтрака Юрий Михайлович отправился на рынок. В планах у него было - купить свежую рыбу. Он очень надеялся, что хотя бы ломтик жареной рыбки Алёша всё-таки съест. Он знал: сыну очень нравится жареная рыба; ловить её Алёша не любитель и не мастак, но вот полакомиться ею - толк знает. Юрий Михайлович иной раз так его и называл: не рыболов и даже не рыбак, а - "рыбничек".
  Купить Юрий Михайлович намеревался пару хороших карпов. Караси - мелковаты, толстолобики - чересчур костлявы. Но если вдруг попадётся большой толстолобик, то лучше уж взять его. У больших, старых толстолобиков густо пронизывающие мясо косточки покрупнее и пожёстче, чем у небольших молодых, во время еды нащупываются они зубами без особого труда, а потому и опасность ненароком ими подавиться невелика. Зато толстолобик не столь жирен, как карп, мясо у него сочное, ароматное и не так воняет тиной, как у того же карпа, к тому же по цене он в два раза дешевле своего соседа по пруду. Значит, на ту же самую сумму имевшихся у Юрия Михайловича средств его сын получит в два раза больше полезного для него фосфора. Да ещё и появится возможность более или менее прилично, по количеству и качеству, угостить Алёшиных соседей - однопалатников.
  Зелёная цистерна с живой рыбой стояла на обычном месте. Верхом на цистерне, скучно покачивая зажатым в руке большим зелёным сачком, восседал крупный флегматичный парень с устало и сонно вытаращенными и оттого по-рыбьи круглыми глазами.
  Чуть далее цистерны стоял длинный самодельный стол с обитой листовым алюминием верхней крышкой. На её залитой водой поверхности были установлены старые разболтанные двухчашечные весы и четыре разнокалиберные алюминиевые ванночки с вяло плескавшимися в них карпами и толстолобиками. За этим импровизированным прилавком стояла женщина лет тридцати, упитанная и даже, пожалуй, полная, но на вид разбитная, весёлая и довольно симпатичная. Одета она была в просторный белый халат, изрядно заляпанный какими-то буроватыми и мокрыми пятнами, обрывками мелких водорослей и рыбьей чешуёй. Переднюю часть халата и, соответственно, живот и грудь женщины дополнительно защищал сшитый из расписанной белыми клеточками клеёнки старенький передник, мокрый, потрескавшийся, также заляпанный и чересчур узкий для габаритов охраняемой им территории.
  Очереди за рыбой, как ни странно, не было, напротив продавщицы стоял всего один покупатель: восточной внешности подвижный говорливый мужчина лет сорока с маленькими чёрными усиками и, как ни странно, не с карими либо чёрными, а с водянисто-серыми глазами. Продавщица, опуская руки в воду и слегка приподнимая из какой-то из ванночек то одну, то другую рыбину, поочерёдно показывала их мужчине, но тот отчего-то вредничал, привередничал да то и дело переводил разговор о рыбе и ценах на другие, совершенно неинтересные продавщице темы.
  - Ты что, не поняла? Я не сам, я за жену беру! Вон она стоит! Ей пачкаться о твою рыбу нельзя! Потому я и беру, за неё, то, что она мне заказала взять! А она берёт только сам самое лучшее! - громко возмущался он. - А ты что предлагаешь? Брак. Ты что, не видишь? У этой рыбы половины плавника нет. Может, она - больная! Ты что, хочешь мою жену отравить?
  - Вы сказали: дай самого большого толстолобика; я Вам такого и предложила, - тяжко вздохнула продавщица. - Ну, откусил кто-то рыбке полплавника; что мне теперь, клеить его, что ли. Я что-то вообще уже не пойму, Вам рыба нужна или нет? Или Вы просто поговорить пришли? А если не поговорить, а за рыбой, то что Вам у рыбы надо, мясо или плавники? Если мясо, берите этого. Если плавники, сейчас другого достанем. Сёма, есть там ещё большие толстолобики? - выкрикнула она.
  - Та я ж тоби вже казав. З больших отой - остатний, - лениво отозвался с цистерны мужчина с сачком.
  - Ой, да тут всё забудешь. Ну, пошукай ещё, достань этому мужчине такого, чтоб был побольше и со всеми плавниками. А то он меня этой половиной плавника уже забодал.
  - Я б тебя забодал и не половиной, и не только плавником, да жена сейчас рядом, - игривым тоном прошептал мужчина; но, не договорив, резким и очень испуганным движением повернулся назад, на шорох шагов подходившего Юрия Михайловича.
  - Тьфу ты, ходят тут! - переводя запнувшееся в горле дыхание, тихонько, но с большою досадой вскрикнул мужчина. Тем временем продавщица пренебрежительно фыркнула, а затем раздражённо сказала:
  - Ага, размечтался! Мне чужих бодателей не надо, у меня вон, свой есть, - кивнула она в сторону цистерны. - Щас от скажу ему, так враз без своего плавника останешься. Не только мне, а и своей половине не нужен будешь.
  - Шо ты там казала про плавнык? Га? - недопонял и не совсем проснулся, но заметно насторожился и даже чуть-чуть набычился сидевший на цистерне парень.
  Лицо мужчины ещё больше исказилось, он, повернувшись назад, направил поверх плеча Юрия Михайловича крайне испуганный взгляд, заметавшийся то влево - вверх, в направлении на парня с сачком, то вправо - вниз. Но уже через пару мгновений его взгляд, оставив парня с сачком задумчиво рассматривать разгневанное лицо продавщицы, окончательно определился с выбором главного направления своего внимания. И сразу же лицо его засияло умилительной улыбкой, глаза засветились восторженным вниманием, а из нервно задёргавшихся губ нежной музыкой полились ласково звучавшие слова:
  - Жёнушка, большой толстолобик тут всего один, и тот какой-то бракованный, без плавника. Может быть, взять, вместо него, пару карпов?
  Вместе с этими словами изо рта мужчины в щёку и ухо Юрия Михайловича полетели мелкие брызги слюны, а нос ощутил неприятный запах полупереваренной в желудке водки. Юрий Михайлович сердито нахмурился, непроизвольно вздёрнул ладонь, но и промолчал, и не оттолкнул прислонившегося к нему грудью мужчину, а лишь отступил на шаг назад.
  - Выбирай сам, что тебе нравится. Му-же-нёк, - прилетел откуда-то из-за спины Юрия Михайловича не менее мелодичный, но заметно язвительный, приправленный ядком сарказма ответ. Мужчина, словно его внезапно окатили ледяной водой, вздрогнул и побледнел; но смог-таки одолеть охвативший его на мгновение озноб, собрался с силами и, выкрикнув:
  - Эй, мужик, достань пару зеркальных карпов побольше! - семенящей походкой метнулся к цистерне.
  - А мне как раз такой толстолобик, без плавника, и нужен. Взвесьте, пожалуйста, - обратился Юрий Михайлович к продавщице.
  - Ой, ну хоть один нормальный покупатель сегодня попался, - с искренним облегчением выдохнула женщина, мощным движением толстых рук укладывая дёргавшегося толстолобика на недостаточно широкую для этой рыбины чашку весов. - А то уже, верите, совсем забодали! Особенно - этот. Я таких выделистых ещё не видела: то то ему не так, то это не эдак. Смотрите на гири: шесть с половиной килограммов. Держите свою авоську! С Вас... Ой, подождите секундочку, я сбегаю к маме, срочно меня зовёт!
  Продавщица, выпустив из ладоней толстолобика, грузно нырнувшего в авоську Юрия Михайловича, довольно стремительными для её комплекции шагами помчалась на другую сторону рыночного проезда. Подбежав к пожилой женщине, торговавшей там живыми курами и утками, и очень внимательно выслушав её тихие указания и настойчивые наставления, она неспешно и с заметно встревоженным выражением лица вернулась за свой прилавок.
  - Сколько там было? Шесть с половиной? - с рассеянностью спросила она Юрия Михайловича. Тот молча кивнул. - С Вас...
  - Э, сначала со мной закончим! Я - первый! - прокричал возвращавшийся от цистерны мужчина. В руках у него был большой и ныне повседневно-обыденный, а в те времена очень дорогой импортный полиэтиленовый пакет с отпечатанным на нём портретом какой-то голливудской звезды. В пакете трепыхались две невидимых, но, было понятно, довольно крупных рыбины. - Вот, выбрал жёнушке два зеркальных карпика, - приблизившись к прилавку, без умолку продолжал тараторить он, - но - оба тоже какие-то подозрительные. У одного - часть чешуи ободрана, у другого - какое-то пятно на боку. Сказал твоему помощнику, чтобы заменил, он отказался. Говорит, что у всех такое. Что за товар вы привезли? Что, санэпиднадзор надо на вас вызвать? И вообще - непорядок. Весы и гири подозрительные. Понахлюпано, понамусорено. Продавщица грубая, рабочий ведёт себя по-хамски, оскорбляет, угрожает. Хотел жене подарок сделать, взять за неё хорошей рыбки, а теперь и не знаю: брать? Или, в самом деле, санитаров, да милицию, да администрацию рынка вызывать?
  - Ой да... забирайте рыбу и... идите... - раздражённо взмахнула рукой продавщица.
  - Лю-да! - встревоженно выкрикнула с другой стороны торгового ряда пожилая женщина.
  - Мама, я уже поняла! Я уже спокойна! - нервно возразила ей продавщица.
  - Ну, если в подарок... - задумался мужчина.
  - В подарок, в подарок. Идите... с богом.
  - Тогда я, пожалуй, прихвачу и того толстолобика, что в самом начале присмотрел.
  - Что, тоже бесплатно? - до покраснения щёк возмутилась продавщица. - Ну, знаете...Надо же, в конце концов, и совесть иметь!
  - Лю-да! Остынь!
  - Мама, ну а чего он совсем уже хамеет? Вот, человек этого толстолобика уже купил, что ж я, отнимать у него буду?
  - Вот деньги. Под расчёт, - положил Юрий Михайлович несколько купюр рядом с гирями, стоявшими на малой чашке весов.
  Мужчина вспыхнул блеклым румянцем, зыркнул в лицо Юрия Михайловича окончательно обесцветившимися глазками и, круто повернувшись, быстрыми шагами пошёл прочь от прилавка. Юрий Михайлович, на ходу устраивая поудобнее толстолобика в тесной и короткой для него авоське, медленно продвигался следом за ним.
  - Вот, жёнушка, взял за тебя рыбку в подарок, - услышал Юрий Михайлович уже знакомый голос; только теперь он был не возмущённо-нагловатым, а слащаво-льстивым.
  - А ты, моя рыбка, значит, взялся за старое? - пропел в ответ женский голос, также показавшийся Юрию Михайловичу странно знакомым. Он поднял голову: в паре шагов от него, спинами к нему, стояли двое: мужчина с уже знакомым цветным пакетом в руке и женщина с цветным платком на шее.
  Мужчину, даже не видя его лица, он сразу же опознал; но женщины с такой фигурой среди его знакомых не было. Впрочем, фигура как фигура; обычная для сельской, но не занимающейся физическим трудом женщины за тридцать фигура. А вот одежда на ней - совсем не такая, что носят селянки. Не какое-нибудь непритязательное платье или растянутая кофта, а дорогой тёмно-серый шерстяной женский костюм очень тонкой, изящной и плотной вязки.
  И платков таких современные селянки не носят; очень уж он цветаст, изящен, тонок, велик размерами и, наверняка, очень дорог. Не всякая женщина решится на смелость украситься таким, приковывающим всеобщее внимание платком, и не у каждой найдутся деньги на такую покупку. Да и завязан платок очень уж оригинально. Если тщательно присмотреться, то прикрывает он лишь самый низ шеи, а умело сделанными пышными складками, то ли пришпиленными, то ли аккуратно прошитыми, очень хитро обволакивает плечи женщины, отчего те смотрятся уже не полноватыми и немного опущенными, а худощавыми и моложаво приподнятыми. Соответственно и шея женщины представляется постороннему взору более изящной и длинной. Несомненно, сотворённое с помощью платка чудо - вовсе не экспромт, а произведение искусства создания внешнего образа. До такой хитрости простые селянки не додумаются. А если и додумаются, то с таким мастерством, да ещё и самостоятельно, без умелых помощников, подобную задумку в соответствующий шедевр одежного дизайна не воплотят. Тут не обошлось без вдохновенной и квалифицированной работы хорошего городского специалиста.
  Да, такого красивого и изящного платка Юрий Михайлович никогда ещё не видел; и с манерой так изысканно и искусно носить шейные платки тоже не встречался. Значит, и с этой женщиной он не знаком; а голос - что голос? Голос - не лицо, звучание голоса можно запросто перепутать с каким-то другим, более или менее похожим.
   - А я ведь тебя предупреждала: если ещё хоть раз попытаешься сунуть свой плавник, или что-то ещё, не туда, куда нужно, я тебя быстро в зарешёченный аквариум определю, - резко ужесточившимся тоном и с заметно усилившеюся издёвкой продолжала женщина. - И там уже не ты, а другие плохие рыбки будут свои плавнички тебе совать. И ты тогда мне клялся, на коленях стоял, умолял, плакал: никогда, никому, ни за что. Что, уже забыл свои клятвы, му-же-нёк?
  - Да ну, жёнушка, что ты! Не забыл, ничего не забыл! Клянусь: и в мыслях ничего такого нет! - панически вскричал мужчина.
  - Не кричи. А то посторонние услышат, и подумают, что ты меня не любишь, а просто боишься, му-же-нёк. Не бойся так, не вибрируй; я, пока что, пошутила. Но, на всякий случай, за рыбой без меня не ходи, а то передумаю шутить. Понял? А сейчас - пойдём, возьмёшь ещё пару уточек. Мне так нравится, как ты их готовишь. Нет, не здесь будешь брать; не надо знакомиться с мамой этой некрасивой толстухи, тебе это может повредить. Я в другом месте уже присмотрела, - довольно крепенько ухватила женщина мужа под локоток. - Только не бери вместо уток кур, как ты только что взял карпов вместо толстолобика, которого я тебя заказала. А ведь знаешь, что я решила худеть!
  - Да... во всём мужик виноват, что за мной стоял! Я таких хамов ещё не видел! Я объясняю, что беру за тебя, говорю, чтоб тебе дали самое лучшее, а он меня перебивает, всё время что-то продавщице нашёптывает... Это ж он и сказал какую-то гадость. Я его не слушал, думал, как бы получше выбрать, что взять, и даже не знаю, что он сказал, но неужели же ты могла подумать, что я мог что-то такое сказать? Да я на эту бабищу и внимания не обратил! Жёнушка, сама подумай: разве можно её сравнить с тобой? Ты - лучше всех, - ты - самая добрая, красивая и любимая, а она? Грубая, неразвитая, крикливая... Терпеть таких не могу! Ты же видела: я даже разговаривать с ней не захотел, а пошёл к цистерне, чтобы видеть, что там рабочий достанет для моей любимой жёнушки. А пока я смотрел и выбирал, этот наглый мужик перешептался с продавщицей и забрал отложенного для тебя толстолобика. Я продавщицу не оправдываю, я же тебе говорю, что она мне сразу показалась очень неприятной, и её, конечно, не мешало бы как следует проучить. Но этот наглец... Я таких ещё не видел! И - подумать только, из-за такого урода моя дорогая жёнушка напрасно переживала, да ещё и могла на меня ни за что обидеться! Если бы я не торопился к тебе, я бы его... в землю втоптал! Я такой злой на него, такой злой... если ещё раз, хоть случайно, его увижу, то...
  - А ты оглянись, и увидишь. Он где-то недалеко сзади, - с прежней издёвочкой, но гораздо тише посоветовала ему женщина. - А заодно спроси, мне любопытно будет знать: зачем он так сделал?
  Мужчина задёргался на месте, но всё же решился, круто развернулся обратно и, глядя потемневшими глазками на подбородок бывшего соседа по очереди за рыбой, резким тоном и заметно огрубевшим голосом проговорил:
  - Эй! Ты как посмел забрать моего толстолобика? Ты что, не местный? Не знаешь, с кем связался?
  Юрий Михайлович приостановился и устало посмотрел в глаза напротив. В них, непрестанно меняя друг друга, то метались тени животного страха, то вспыхивал огонь звериного гнева; и, судя по тому, что тени быстро уменьшались до размеров зрачков, а взгляд вспыхивал всё ярче, было понятно, что заказанный хозяином гнев решительно побеждал.
  - Чего молчишь? Тебя спрашивают! Ты что, не слышал, что я не просто себе, я за жену беру? Ты что, ни меня, ни её не уважаешь?
  - Ты торговался за жену, я торговался за рыбу. Каждый получил то, чего хотел, - негромко и скучно ответил Юрий Михайлович.
  Мужчина опять дёрнулся, крутнув головой, взглянул на профиль жены и, уловив там что-то, что заставляло его шагнуть вперёд, не слишком охотно, но беспрекословно подчинился немому приказу. До Юрия Михайловича, вместе с напряжённым выдохом придвинувшегося мужчины, опять донёсся запах водки.
   "Если хотя бы прикоснётся - не смогу не дать сдачи. Максимум, на что смогу себя заставить - пару раз уклониться. Но если не успокоится, не поймёт - врежу", - остро, необоримо почувствовал он. И - расслабленно улыбнулся, приглашающее вздёрнул уголки губ вверх.
  Но мужчина, вместо уже намеченного им удара, вдруг резко побледнел, сделал полтора стремительных шага назад, наткнувшись на середине второго шага спиною на возмущённо вскрикнувшую жену. После чего он недвижно замер, ещё сильнее побледнел и с трусливым напором загнанной в безвыходный угол шавки закричал на Юрия Михайловича:
  - Ну, погоди! Погоди! Мы ещё встретимся! Ещё попадёшь ко мне в руки! Уж тогда я тебя...
  - Не волнуйся так, муженёк. Попадёт он к тебе в руки. Обещаю: попадёт, и очень скоро, - глубоким приятным контральто проговорила женщина, плавно поворачиваясь вокруг своей оси к Юрию Михайловичу. - Я тебе в этом помогу, - упёршись ненавидящим взглядом искрившихся гневом чёрных глаз в лоб своей будущей жертвы, холодным, властным и уверенным голосом договорила она.
  Опять крепенько ухватив мужа под руку, женщина с тем же царственным спокойствием и величием развернулась вместе с ним в прежнем направлении, и они спокойной неспешной походкой отправились в прогулку за утками.
  А Юрий Михайлович только тогда вспомнил и сообразил: ему не показалось, он и в самом деле, буквально вчера, видел и даже, можно сказать, беседовал с этой женщиной. Просто видел он её тогда только спереди, и на ней не было отвлекавшего внимание красно-фиолетового платка, замысловато закрученного и пышно расправленного чуть ниже её лица.
  19
  По дороге с рынка Юрий Михайлович заехал в больницу, но уже минут через пять выскочил из палаты и помчался домой - никак нельзя было допустить, чтобы протух драгоценный толстолобик. Приготовить всего толстолобика до полудня он не успел, хвостовую часть пришлось сунуть в морозилку холодильника, но основная часть, самые аппетитные кусочки отправились в большой полиэтиленовый пакет: "пора ехать в больницу, обещал доставить к обеду".
  Выкатив велосипед со двора, Юрий Михайлович, несмотря на спешку, на всякий случай заглянул в почтовый ящик. По субботам и воскресеньям и станичный суд, и местное отделение почты не работали; но ведь ту корреспонденцию, что, возможно, приносили в пятницу, он также не выбирал из ящика. Мало ли какие могут быть там сюрпризы.
  Сюрпризов не оказалось, ящик был пуст.
  Алёше рыба очень понравилась, его соседям - тоже. Алеша, к тому времени, чувствовал себя несколько лучше и, как и положено хорошо воспитанному сыну, сказал, что это - оттого, что поел целебной рыбки. Его отец скупо улыбнулся, и в то же мгновение почувствовал, что придавившая его усталость хоть и ненадолго, но всё же ослабила свои тиски.
  Сразу же после окончания обеда Юрий Михайлович, медленно и с трудом крутя педали велосипеда, поехал домой. Усталость усталостью, но надо ведь приготовить и раздать свежий корм каждому из животных. И пора взяться за наведение порядка в доме; впервые после похорон у него появились для этого хоть какие-то силы и хоть какое-то время. А ведь одно только мытьё полов, после того как по ним, в сырую погоду, потопталось более сотни человек, требовало много возни и трудов.
   На входе во двор опять заглянул в почтовый ящик. Теперь уже заглянул не нарочно, а рефлекторно, от тормозившей мозги усталости; и уже когда открыл, лишь тогда себя слегка ругнул - зачем время потратил? Ведь недавно смотрел; что могло за это вечернее время измениться? Рабочее время и у судей, и у почтальонов давно закончилось.
  И вдруг - увидел скромно лежавший в углу ящика маленький, сложенный пополам листик повестки; одинокий, без конверта.
  Повестка извещала, что заседание суда по делу, на которое он приглашается качестве ответчика, и, одновременно, по второму делу, где он будет истцом, состоится в понедельник, в девять утра. Ни даты отправки повестки, ни росписи письмоносца о её вручении, ни, само собою разумеется, подписи получателя не было; только коротенький хвостик росписи секретаря суда.
   "Похоже, те, кто эту повестку отправили, и те, которые доставили, хотят, чтобы я не смог вовремя прибыть на заседание суда. Но при этом они хотят иметь доказательства, что я был своевременно извещён о его времени и дате. А что им это даст? Ничего. Напротив, им очень нужно моё присутствие; но - при условии отсутствия моих свидетелей. Наверняка именно такого эффекта они хотят достичь".
  "А как, с помощью довольно примитивной манипуляции с повесткой, они могут его достичь?"
  "А примерно так. Положим, я не явился в понедельник на заседание. Истцы, являющиеся моими соседями, сообщат возмущённой моим поведением судье, что видели: когда посланец с повесткой вызывал меня из дома с целью вручить повестку, я выглядывал в окошко, но к долго вызывавшему меня посланцу не вышел. Посланец (скорее всего, участковый Мартиков, благородно взявшийся помочь суду) подтвердит, что и он заметил мою физиономию в окошке; и, возможно, добавит, что я обещал не только взять повестку, но и доставить корешок со своей подписью в суд".
  "Затем слово опять возьмут Краснотовы, и расскажут: после того, когда посланец ушёл, я вышел, прочитал повестку и - тут же положил её обратно в ящик.
  Кроме того, сообщат, что им точно известно: в данный момент я - не болен, не умер, не в командировке, а нахально прячусь у себя дома.
  Судья, получив такую информацию, примет решение: немедленно доставить сюда негодяя. Судебные исполнители, скорее всего - в сопровождении Саночкина, быстренько доставят меня в зал суда. Разумеется, без заезда за свидетелями; ведь те даже не заявлены.
  И - финита ла комедиа. Пожалуйте, неуважаемый и не уважающий суд ответчик, них получить сполна и по всей строгости закона.за жестокое избиение двух человек и попытку убийства. И учтите: такое решение принято не из-за личной неприязни судьи к Вам, а ввиду сильно отягчающих вашу вину обстоятельств."
  "Вывод: нужно срочно известить о переносе даты заседания суда соседку, обещавшую дать свидетельские показания".
  Ему повезло: Курулёва, несмотря на позднее время дня, всё ещё ковырялась в земле своего огорода. Юрий Михайлович быстрым шагом направился к ней. Когда он приблизился к возведённой между их огородами ограде, соседка, краем глаза заметив его, вздрогнула и сразу же, не раздумывая, рефлекторно, повернулась к нему, мягко говоря, спиной. Но при этом продолжала, не разгибаясь, выбирать картошку из разрытой земли.
  - Добрый вечер! - поздоровался Юрий Михайлович.
  - Здравствуйте, - после некоторого молчания, глухим и, похоже на то, недовольным голосом ответила Курулёва.
  - Я пришёл Вам сказать, что заседание суда состоится в понедельник в девять утра. Вы сможете придти?
  - Я же Вам об этом уже говорила, - холодно, не разгибаясь и не поворачиваясь к нему лицом, ответила соседка.
  - Может быть, Вам тяжело будет рано вставать и далеко идти? Я найму машину.
  - Не надо. Сама дойду, - сердитым голосом возразила женщина и, оставив на грядках лопату и наполовину наполненное картошкой ведро, торопливо направилась к своему дому. Стало видно, что на голове у неё - небрежно и косо надетый платок; когда-то белый в сиреневых завиточках, а ныне старый, обтрёпанный и пожелтелый, смотревшийся на голове сравнительно молодой женщины странно и даже курьёзно.
  Косой треугольник платка, качаясь во время ходьбы через череду разрытых гряд, словно парус тонувшей в бурю лодки, стремительно удалялся вглубь соседней усадьбы. Провожая его застывшим взглядом, Юрий Михайлович необычайно остро почувствовал и понял: сейчас их с сыном судьбы зависят от того, будут ли на суде у него свидетели или нет. "Надо поискать ещё свидетелей", - подумал он.
  К вечеру Юрий Михайлович обошёл всех своих соседей, из числа тех, с чьих дворов и огородов мог быть виден его огород. Нашёл всех, поговорил со всеми, и ближними, и дальними; не встречался и не говорил только с Краснотовыми да с той глухой старухой, о которой ему сказала Курулёва. И из всей этой массы людей не оказалось ни одного, кто согласился бы пойти на суд.
  Одни говорили, что - да, что-то краем уха слышали, что-то краем глаза видели, но - настолько мало из этого запомнили и поняли, что и рассказать-то не о чем. А после этого невнятного сообщения чётко и ясно заявляли: на судебное заседание они ни в коем случае не пойдут. Во-первых, времени на это нет: картошкой надо заняться. Во-вторых, они участковому уже сказали, что ничего не видели и не слышали; он же теперь подумает, что они наврали!
  Другие, пряча глаза, говорили, что их как раз в тот момент дома не было. И лишь один из соседей, молодой, здоровый и крепкий парень, прямо и честно заявил: "Зачем мне твои проблемы?! Мне и своих хватает".
  Был от этих похождений и переговоров и кое-какой прок: один из соседей, то самый, что не так давно занял ему изрядную сумму денег на проведение похорон, согласился занять ещё немного. Последние рубли из прежде занятой суммы Юрий Михайлович потратил на покупку толстолобика, а теперь ему предстояли и другие срочные расходы. Самым срочным из них являлся расход на оплату такси.
  Юрий Михайлович мало сомневался в том, что Курулёва не придёт на суд. Её обещанию он не очень-то поверил; слишком уж осторожно она себя вела во время разговора, слишком тихим, неуверенным и даже испуганным было это обещание. "Но если не придёт, то, может быть, приедет? - подумал он. - Увидит, что такси подано, и, может быть, смилостивится".
  Таковы уж люди. Когда у человека закачиваются надежды, он выдумывает себе новые; а бездонную дыру недоверия к ним заполняет бессмысленными тратами и хлопотами, вся ценность которых - в их безусловной реальности. Но что самое странное - иногда это помогает.
  20
  На следующее утро, в половине девятого, встревоженный и волнующийся ответчик, в салоне нанятого им такси, подъехал к дому своей единственной свидетельницы.
  Ему опять повезло: именно в тот момент она случайно вышла во двор. Одета она была по-домашнему, в лёгкий ситцевый халатик под небрежно, без вдевания в рукава, накинутой на плечи серой шерстяной кофтой. Неаккуратно расчёсанные волосы то там, то сям торчали из-под криво завязанного, сбившегося на правую щёку выцветшего бело-сиреневого платка.
   Увидев остановившийся у ворот автомобиль, Курулёва, испуганно вскрикнув, быстро развернулась и побежала обратно в дом. Юрий Михайлович, выскочив из автомобиля, громко крикнул:
  - Здравствуйте! Это я!
  Курулёва на ходу взглянула на него, но продолжала молча бежать. Взлетев на порожки, она отчаянно рванула дверь, но та почему-то оказалась запертой. Постояв перед дверью с пяток напряжённых и томительных секунд, она нерешительно развернулась и медленными шагами подошла к калитке.
  - Извините, я не смогу пойти в суд, - наклонив голову и опустив взгляд на землю, еле слышно сказала она.
  - Но почему? - воскликнул Юрий Михайлович.
  - Меня и без того из-за вас...- так же, как и он, громко, к тому же очень обиженно и и сердито начала выговаривать ему женщина; но вдруг резко осеклась, испуганно опустила глаза вниз и невнятно пробормотала: - меня...мне... муж не разрешает. Он меня к Вам ревнует и запрещает даже рядом с Вами быть.
   В двери дома раздались тихие осторожные щелчки отпираемого замка. Дверь слегка приоткрылась, в узкую щелку опасливо выглянул низенький худосочный мужичонка.
  - Это - ваш муж? - спросил женщину Юрий Михайлович. Она пару секунд подумала, потом, так и не оглянувшись на дверь и выглядывавшего из-за двери мужичонку, утвердительно кивнула.
  - Пусть и он с нами едет, - предложил Юрий Михайлович. - Заодно проконтролирует и убедится, что между нами ничего такого нет.
  - Нет! - испуганно вскрикнула женщина. - Нас... мы... он всё равно мне не поверит. Он ревнует меня просто ужасно. Вот, смотрите, - взглянув в лицо Юрия Михайловича нежданно злыми глазами, она вызывающим жестом сместила узел платка с правой щеки под подбородок. - Видите, как он меня из-за Вас побил?
   Левая сторона её нижней губы была покрыта засохшей корочкой ссадины.
  - Да... конечно, это очень плохо, но...но меня же посадят! - с отчаянием произнёс Юрий Михайлович. - Неужто Ваш муж, - взглянул он на внимательно вслушивавшегося, но вполне мирного на вид мужичонку, от его взгляда мгновенно спрятавшегося за дверью, - и Вы... неужто вы этого не понимаете?
  - А Вы понимаете, что меня за мою же доброту бьют? Мне это тоже не нравится! - непримиримо воскликнула Курулёва. - Нет, не могу, - вновь повторила она и, быстро отвернувшись, чтобы спрятать от соседа лицо, вдруг залившееся стыдливым румянцем, ушла за дверь, сразу вслед за нею щёлкнувшую два раза замком.
  - Ну, что? Поехали? - нетерпеливо выкрикнул из окошка такси водитель. - Сколько можно стоять? Время - деньги.
  - Хорошо...я заплачу...только...подожди ещё немного...я сейчас, - в замешательстве ответил ему Юрий Михайлович; и, придя к какому-то решению, быстро пошёл к калитке соседней усадьбы.
  21
  - Хозяйка! Тёть Вера! - закричал он.
  -Бесполезно. Сама она ничего не слышит, дед уже ничего не скажет, а дочка ушла на работу,- прокомментировала его старания проходившая по улице женщина, и посоветовала: - Вы заходите, откройте дверь и прямо в дом покричите; может, и дозовётесь. Не бойтесь, собаки у них нет.
   Юрий Михайлович, в один прыжок вскочив на верх двухступенчатых бетонных порожек, возведённых перед входной дверью дома, постучал в дверь костяшками пальцев - и прислушался. Никто на его стук не откликнулся; но по ту сторону двери, послышалось ему, раздавался тихий непонятный шорох. Вдруг дверь стала понемногу открываться наружу; шорох, вперемежку с натужным человеческим кряхтением, сделался намного слышнее. Юрий Михайлович, став сбоку от двери, заглянул через приоткрывшуюся щель внутрь дома.
  Вдруг дверь, едва не ударив по склонённому лицу еле успевшего отпрянуть Юрия Михайловича, резко распахнулась наружу; а следом за дверью, неуклюже, головою вперёд, повалился через порог дома старик лет восьмидесяти. Старик пытался цепляться правой скрюченной рукой за скользивший мимо его пальцев косяк двери, а отчаянно дрожавшей левой рукой опирался на покосившийся костыль, но ни силы, ни сноровки для действенной помощи себе у него не было. Удерживали его от падения лишь усилия стоявшей позади него старухи; на вид - такой же древней, как и старик, которого она пыталась спасти, но то ли не по старушечьи сильной, то ли необычайно упрямой. Она, обхватив старика из-за спины руками, едва ли не держала его на весу; пыхтела, кряхтела, дрожала всем телом от невероятного перенапряжения, но старика, невзирая на то, что остановить совместное с ним падение ей не удавалось, из рук не выпускала.
  Увы, центр тяжести этой скульптурной группы уже находился за порогом. Ещё мгновение - и она тяжко, всем своим сдвоенным весом рухнет на жёсткие углы порожек.
  Юрий Михайлович, в полуприседе поднырнув под валившегося старика, двумя руками упёрся ему в грудь и постепенно, с довольно большими усилиями вернул всю неразрывно связанную композицию, составленную из двух пожилых людей, в более или менее устойчивое положение.
  - О Господи! Да неужто Ты меня услыхал да помог? - задыхающимся хриплым голосом проговорила из-за спины старика старуха. - Или послал кого к нам? Кто эт там? А, эт ты!- узнала она соседа. - Ой, помоги, Бога ради, моего деда через порог перевести...он у меня полупарализованный...хочу его на двор его вывести, - сквозь тяжёлое дыхание, в перерывах между попытками набраться сил хотя бы на разговор попросила старуха. - Вижу ж, хочет к солнышку... Целыми же днями, бедняга, в комнате сидит... а сил-то таскать его у меня уже не хватает! Ага, так, так, тащи, тащи, только осторожненько...Гляди, шоб он не споткнулся да с порога-т не упал, а то сломает себе ещё что-нибудь... Ага, ага, сажай на тот стульчик. Пущай сидит, пока небушко ясное. От и хорошо...От спасибо тебе! От спасибо! Уж и не чаяла, что не живы да целы останемся. Ну, - с ласковой улыбкой обратилась она к старику,- доволен, муженёк? Знаю, знаю, давно мечтал! Ну, отдыхай.
   Любовно пригладив старику растрепавшуюся прядь волос, она вновь повернулась к нежданному гостю.
  - Ну, сказывай, зачем пожаловал.
  - Да...вот...- смущённо замялся Юрий Михайлович.
  - Что ты там шепчешь? Громче говори! Ничего не слышу, - прокричала старуха, приставив левую ладонь к уху.
  -Да вот соседка ваша, Курулёва, обещала свидетельницей на суде быть, - прокричал он в подставленное ухо, - а теперь говорит, что муж не отпускает.
  - Ага, так бы она его и послухала! - скептически махнула правой рукой старуха. - То к ей позавчера приходил мильцанер наш участковый, а с ним этот боров, сосед твой да мой. От она и перепужилась. Заходила ко мне вчера, жалилась: набили они её как хотели, да ещё и посадить обещали.
  - За что?
  - Она-т не скажет, за что, да я-то знаю. Небось, целый месяц в больнице, в её отделении, вместе со своим стариком провела. За её шашни с больничными лекарствами. Кому надо колоть такие уколы, чтоб человек боли не чувствовал - не колет, или колет что-то другое, а лекарства - продаёт нарколыгам.
  - Да Вы что? Да... как это? Не может быть! - не поверил Юрий Михайлович.
  - Ещё как может. Кажный вечер, как токо темень - нарколыги по одному - по двое к ней. Она их в свой двор не пускает, видать, сама их боится, а они трутся возле мово забора да выглядывают, что украсть можно. Сначала все провода, что в куриный загон свет вели, поворовали, а потом и кур утащили. Я - ей: "Чего ты их привечаешь?" А она: "Жалко мне их. Тоже ж - люди, тоже - мучаются. Спасаю, как могу". А я ей: "Ежли кого хотят спасти, то лечат, а ты одних мучаешь, а других к заразе приучаешь да в гроб вгоняешь. А нарколыги, чтоб тебе заплатить, людей обворовывают. Тебе этих людей не жалко? Или мы для тебя - не люди?" От она, видать, чтоб я её не ругала да перед другими не совестила, и решила тебя спасать. И сразу передо мной похвасталась: от я какая, одна со всех добрая.
  - Уже передумала быть доброй, - мрачно возразил Юрий Михайлович.
  - Так я ж тебе говорю: набили её. А потом те же двое и ко мне приходили. Тоже угрожали. Сказали, что ты у судьи записал меня в свидетели; так что ежели я пойду, то они, через ихние какие-то связи, у меня пенсию срежут, у деда инвалидность отымут, а дочку с работы попрут. А я (её глаза молодо блеснули приятным воспоминанием о проделанном ею озорстве) им на это: "Врёте вы всё! У нас и разговора с ним никакого не было. И какой с меня свидетель, ежли я глухая и слепая?" Они ж не знают, что вижу-то я хорошо! Ну, они ещё маленько попугали, да и ушли.
  - Значит, на самом деле Вы кое-что видели?
  - Ой, да что там я видела! - не столько услышала его слова, сколько догадалась об их содержании старуха.- Только того и видела, как ты на нём лежал да за руки его хватал, а он крутился да вырывался. Да как потом его жена прибежала да тебя с него стащила. А он потом вскочил со своей лопатой, она у него под брюхом лежала, да...
  - С вилами, - машинально возразил Юрий Михайлович.
  - Чего?
  - Он не с лопатой был, с вилами! - крикнул он старухе в ухо.
  - Нет, что-то железное блестело, как лопата, - неуступчиво возразила старуха. - Так от: вскочил он, да как стукнет жинке-то своей держаком в глаз! Она чуть не упала. А потом схватилась за держак, и давай его дёргать да раскачивать; да как врезала ему лопатой по ноге! Он тогда бросил лопату...
  - А! Понял, откуда у него царапина на ноге! Это Наталя его вилами зацепила! - вскрикнул Юрий Михайлович.
  - Лопатой! - упрямо поправила его старуха. - Я видела лопату. Только не ту, что копают, а подборную. Широкая и загнутая. Не сбивай меня, а то не буду рассказывать.
  - Молчу, молчу!
  - Так от: как она, жена его, зацепила его лопатой, - строго взглянула она на Юрия Михайловича, - он лопату и бросил. Сперва ухватился за левое колено, а потом бросил колено и убежал за ту же кукурузу, что и ты. Что вы там делали, не знаю, самой драки я не видела. Повернулася и пошла домой, к деду. Так что и рассказывать не о чем.
  - Да этого уже было бы вполне достаточно! - радостно воскликнул Юрий Михайлович. - Ой, тёть Вера, - взмолился он, - ну, пожалуйста... давайте съездим в суд! Вон, машина стоит, ждёт.
  - Ишь ты, какой шустрый! - возмутилась старуха. - Уже и машина у него тут. Ох и хитрый! Я тебе что, обещала? Не поеду! - решительно заключила она, и в подтверждение неотступной твёрдости своих слов отшагнула чуть дальше от разонравившегося ей просителя
  - Тогда меня посадят. Ни - за - что, - горько и по слогам сказал помрачневший Юрий Михайлович.
  - А откуда мне знать - за что или ни за что? - язвительно возразила следившая за его губами старуха. - Я тебе сказала: как вы там дралися, не видела, из-за чего сцепилися, тоже не знаю. Вот сами и разбирайтеся. Чего это я должна парализованного мужа одного бросать?
  - Я тоже почти три года за парализованной матерью ухаживал, - с ответным вызовом громко произнёс Юрий Михайлович. - И - что делать? Если появлялись неотложные дела, приходилось оставлять одну.
  - Ухаживал? Уже, значит, не ухаживаешь, устал? Небось, в дом престарелости сдал? - язвительно спросила старуха.
  - Умерла она. Недавно, - тихо возразил Юрий Михайлович.
  - Уже помёрла? - ахнула старуха. - От те и на! Она ж моложе меня. А ты меня ещё хочешь на суд тащить, чтоб я там от нервов помёрла. Не стыдно?
  - А Вам не стыдно, что из-за того, что никто не хочет в свидетели идти, невинного человека осудят? - сердито прокричал в ответ Юрий Михайлович. - Вам, любому, пару часов жалко потратить на то, чтоб другому всю жизнь спасти! Не стыдно?
  - Да мне уже о Божьем суде надо думать, а не о твоём, - словно от надоедливой мухи отмахнулась от него старуха.
  - Эй! Сколько можно ждать? Всё, оставайся, я поехал! - прокричал с улицы таксист.
  - Вот и подумали бы, с чем к тому суду придёте, - поворачиваясь к выходу из двора, негромко буркнул себе под нос Юрий Михайлович. И, сгорбившись, медленно и устало побрёл к машине.
  - Ну, куда поедем? Или - никуда? - спросил таксист, когда его пассажир неуклюже вваливался в салон через заднюю дверь. - Учти: то, что ты заплатил, уже всё вытикало.
  - Куда? - задумался Юрий Михайлович. - В больницу. А уж оттуда - в тюрьму.
  - А ты ж раньше говорил - в суд, - нажимая на стартёр, буркнул таксист.
  - Суд уже отменяется.
  - А тюрьма не отменяется?
  - Тоже отменяется. Но только для тех, у кого есть деньги и нету совести.
  - А если у кого - наоборот?
  - Для таких - льгота: бесплатная доставка в камеру. Так что туда в любом случае без тебя. Тебя, если понадобишься, повезут кружной дорогой, за твой счёт и по двойному тарифу.
  22
  Машина заурчала, проехала с десяток метров по узкой улочке вперёд, а там, на пятачке перед одним из дворов, развернулась в обратном направлении. Водитель нажал на газ - и тут же, резко ударив по тормозам, вновь остановил машину.
  - Бабка, ты что, слепая? - высунувшись из окошка, сердито закричал он.
  - Да, глухая! А ты что, слепой? Смотреть надо, а то когда-нибудь кого-нибудь задавишь! - возразил ему сварливый старушечий голос.
  - Уйди с дороги! - замахал на неё водитель рукой.
  - А ты мне тоже не больно-то нужен! Мне пассажир твой нужен. Скажи, пусть выйдет. Я ему ещё что-то скажу с того, что видела.
  - Иди. Только долго не болтайте, ждать не буду, - повернулся водитель к пассажиру.
  - Да нету у меня времени на пустые разговоры и разглядки. Едем, - хмуро возразил ему Юрий Михайлович.
  - Да ты глянь: куда ехать? Иди, отведи бабку в сторону, а то она меня не понимает. Так и будет стоять поперёк дороги!
  Юрий Михайлович нехотя выбрался из автомобиля.
  - От ещё про что я вспомнила. Про дочку свою, про Надю я вспомнила, - торжественно объявила ему старуха.
  - Давай уже сразу пра-правнучек вспоминай. А то сколько мне тут стоять, пока до них дело дойдёт? - с ехидцей выкрикнул через окошко водитель.
  - А ты молчи, не дорос ещё, чтоб с тобой говорить, - возразила ему старуха.
  - Значит, она... дочка ваша... тоже что-то видела? - осторожно обрадовавшись, прокричал старухе в ухо Юрий Михайлович.
  - Кто? Надя? А ты что, её не знаешь, что ли?
  Юрий Михайлович в растерянности лишь пожал плечами.
  - Что, не знаешь? От даёт. Да все её знают. И все знают, что она только перед собой видит, а дальше - ничё не различает! Что она на такой далине могла увидать?
  - Ну так а... какой прок в том, что Вы её видели? - с растерянностью и досадой выкрикнул он старухе.
  - Как - какой прок? Это ж она меня надоумила глянуть на вас, дураков. Прибежала со двора ко мне на огород: "Мам, там хто-сь кричит "Убью". Гляньте, может, и в сам-деле кого-сь убивают?" Я ж тогда и глянула.
  - Ну, и что? Вы же всё равно больше того, что рассказали, не видели?
  - Как - что? Она ж и дальше всё слышала, может рассказать!
  - А где она сейчас?
  - На работе. У детсадике.
  - Э... когда уже слушать. Уже девять часов, уже суд начался, - пробурчал себе под нос и безнадёжно махнул рукой Юрий Михайлович. - Да и что толку слушать, если она ничего не видела.
  - Зато я видела, и всё ей рассказывала. Так что она всё знает, - вразумила его, словно бестолкового малыша, старуха, а потом очень строгим голосом спросила: - А тебя вправду посадят?
  - Ещё и как вправду, - тяжело вздохнул и удручённо кивнул головой Юрий Михайлович.
  - Ну, тогда слухай внимательно. Сейчас я пойду домой, а ты садись у машину, рядом со своим водилой, и держи его, чтоб он не удрал. А то очень уж у него морда хитрая. А я дочке у её детсадик позвоню, пусть у начальницы отпросится да тоже в суд идёт. Её садик почти у центре, она быстро дойдёт.
  - Так Вы что, решили ехать со мной? - не поверил своим ушам Юрий Михайлович.
  - Ну, а как жиж? Что ж я, по твоему, Бога не боюсь, что ли? В сам деле, грех-то какой: невинного человека ни за что в тюрьму сажать, ребёнка сиротой оставлять. Уговорил; поеду. Двух этих боровов я не боюсь, ничего они нам не сделают. Разве что поколотят; так я этого и в детстве не боялась, и Надя у меня такая же. Деду моему тут и без меня хорошо. Ишь, как разнежился, - взглянув во двор, старуха улыбнулась и помахала рукой часто заморгавшему в ответ старику. - Ты глянь, и он туда же, - всплеснула она ладонями. - Вишь, моргает как? Говорит: правильно, езжай. Да вы что тута, не успели познакомиться, а уже против меня сговорилися? Ладно, ладно, муженёк, не закрывай глазки, я пошутила... поеду. Ишь, хитрый какой... шантажист... От, опять моргает; обрадовался. Поеду, поеду... Чего уж зря Бога гневить... Но только, - вновь взглянув на Юрия Михайловича, сменила она тон с раздумчиво-жалостливого на наступательный, - учти: я врать не буду! Что видала, то и скажу. Видала лопату, так и скажу - лопата!
  - Хорошо! - счастливо заулыбался Юрий Михайлович.
   - Всё, садись у машину, держи водилу. Я быстро.
  - Заодно паспорта захватите! Свой и дочери! - крикнул ей в ухо Юрий Михайлович. Старуха понятливо кивнула.
  Не более чем через три минуты машина с двумя пассажирами тронулась в путь.
  23
  - Стань тут, - за полквартала до здания суда скомандовала старуха водителю, а затем, повернувшись к Юрию Михайловичу, пояснила: - От тут я договорилася с дочкой встретиться. А то дальше народу толпа и машин куча, ещё не увижу её; а тут она уж точно мимо не пройдёт. А ты иди к судье. Как нас позовут, прибежишь да скажешь; чай, молодой ещё, быстрый. А мы и тут спокойненько постоим.
   "А что, правильно; заодно и Краснотовы не увидят, кто у меня в свидетелях", - восхитился прозорливостью старухи Юрий Михайлович.
  Скоренько выскользнув из машины, он смешался с толпой прохожих и неспешно пошёл к зданию суда. У самого здания он увидел знакомую "десятку" и сидевших в ней супругов Краснотовых, напряжённо всматривавшихся во всех входивших в здание людей. Сделав вид, что не заметил их, он неспешно поднялся по ступенькам и направился к кабинету судьи. Перед кабинетом, за стоявшим перед дверью столом, сидела молоденькая, симпатичная и, как показалось ему, чем-то испуганная девушка в новеньком женском тёмно-синем костюмчике.
  - Не подскажете, на заседание по иску Краснотовых ещё не вызывали? - спросил у неё Юрий Михайлович.
  - А Вы... ответчик? - запинаясь, краснея и опуская взгляд на крышку стола, тихонько спросила девушка.
  - Да.
  - Свидетели с Вами?
  - Да.
  - Тогда... судья мне приказала внести их данные в протокол...
   Юрий Михайлович очень внимательно посмотрел на девушку. Она ещё больше смутилась и потупилась.
  - Ох, простите, - вежливо улыбнулся Юрий Михайлович, - но...получилось так, что они меня знают хорошо, а я знаю их только в лицо; а, сами понимаете, в таком случае спрашивать людей, кто они такие, просто-напросто неудобно. Вот начнётся заседание, они придут, оба с паспортами, и сами себя представят. Можно так? Пожалуйста.
  - Ну, хорошо, - облегчённо улыбнулась девушка. - Но решать, допускать их или не допускать на заседание, будет судья, - заученно-строго нахмурилась она. - Так что Вы завтра, перед началом заседания, постарайтесь подойти к ней и выяснить этот вопрос.
  - А почему завтра?
  Девушка опять вспыхнула стыдливым румянцем.
  - Потому что судья куда-то срочно уехала и перенесла заседание на завтра, на девять утра.
   Опять делая вид, что не заметил Краснотовых, Юрий Михайлович неторопливо пошёл вдоль по улице. Дверь "десятки" негромко хлопнула, из неё выскочил Краснотов и быстро потопал вверх по ступенькам в суд. Вскоре он выскочил обратно. На сей раз дверь машины хлопнула намного громче, затем бешено взвыл мотор, и тёмно-синяя машина, сердито рванув с места, с воем промчалась мимо наблюдавшего за нею из толпы человека..
   На следующее утро, когда к дому Юрия Михайловича опять подъехало такси, управляемое тем же водителем (с ним Юрий Михайлович договорился заранее, ещё вчера), чета Краснотовых с деланно-весёлыми лицами скучала в своём дворе невдалеке от калитки на улицу. Увидев выходившего на улицу соседа, они, как обычно, переругиваясь и толкаясь, торопливо протиснулись на улицу. На обоих была повседневно-рабочая одежда.
  - О, гляди ты, он личным шофёром обзавёлся, - громко, на экспорт, со старательной издёвкой сказал Краснотов; но в словах его слышалась нескрываемая досада.
  - Как же, на суд едет. Свидетелей повезёт, - подхватила Наталя, испытующе вглядываясь в заклятого соседа.
  - А вы что, не едете на суд? Напрасно. Я подал встречный иск, для вас явка обязательна, - тоном доброжелательного совета отреагировал Юрий Михайлович. Краснотовы, молча переглянувшись, стали заталкиваться обратно во двор.
   Старуха уже ждала Юрия Михайловича у калитки своего дома. На этот раз они поменяли тактику: старуха не стала выходить из машины, а осталась в ней ожидать дочь, чтобы можно было, не устраивая отлов редких в то время такси, сразу же ехать обратно, а Юрий Михайлович пошёл "на разведку".
  Молоденькая секретарша, доброжелательно улыбнувшись, сказала, что судья его ждёт. Юрий Михайлович вошёл в кабинет.
  - Здравствуйте, - с официальной вежливостью приветствовал он сидевшую за столом судью. Судья молчала и смотрела на него внимательными, но очень неприязненными и даже весьма недобрыми чёрными глазами.
  -Вы со свидетелями? - вместо какого бы то ни было приветствия спросила она.
  - Да.
   Судья, разочарованно приподняв вверх правый уголок рта, потянула к себе с угла стола несколько уложенных в стопку служебных бумаг.
  - Ваше дело закрыто. Истцы забрали своё заявление, - взяв авторучку и принявшись привычно заполнять графы верхнего из бланков, негромко и лениво, как о чём-то повседневно- обыденном, сказала она.
  - Когда?
  - Только что.
  - Но здесь их нет!
  - Нет, но было, - с непререкаемой настойчивостью отпарировала она. - Они только что уехали. Оставили мне свои заявления - и уехали.
  Острый, косой и холодный взгляд судьи, неслышно звякнув о такой же взгляд её недавнего обвиняемого, сделался ещё более острым, мгновенно выпрямился, укоротился и вновь примёрз к бланку.
  - Понятно, - не удержался от саркастической усмешки Юрий Михайлович. - Но я подавал встречный иск. Разве бывшие истцы, ставшие ответчиками, не обязаны являться на судебные заседания?
  - А вы отзовите свой иск, - продолжая небрежно-стремительным почерком вписывать судьбоносные буквы в графу чьей-то жизни, как о чём-то само собою понятном и обыденном сказала судья. - Вы же хотели пойти на мировую?
  - А мне это уже не надо. Мать умерла, сын с сотрясением мозга в больнице. Так что домашних хлопот у меня нет, можно спокойно судиться.
  - И чего вы хотите? - с прежним показным равнодушием спросила судья.
  - Правды.
  - Что ж, я скажу вам правду. - Судья, оторвав взгляд от бланка, с нескрываемой насмешкой посмотрела подсудимому в глаза. - Вы оплатите мне штраф, а вашим соседям оплатите расходы на лечение. И на этом - всё.
  - А если выяснится, что я ни в чём не виноват? Что тех травм, в которых меня обвиняют, я никому из так называемых истцов них не наносил, а нанесли их друг другу они сами? Что он намеревался меня убить, а она - искалечить? Что тогда?
  - А как это выяснится?
  - Свидетели расскажут и покажут.
  Судья, не отводя своего гипнотизирующего взгляда от лица Юрия Михайловича, пренебрежительно и холодно усмехнулась.
  - А мне, для вынесения приговора, не нужны ни свидетели, ни их показания. Я и без них его вынесу, - как мудрый и опытный учитель несмышлёному дошкольнику выговорила она. - Свидетели сегодня говорят одно, а завтра их запугивают или перекупают, и они говорят другое. Хоть со свидетелями, хоть без них, а будет так, как я сказала. Вот это и есть та правда, которую вы хотели знать. И хоть она вам нравится, хоть не нравится, а другой не будет.
  - Ну... - пробормотал слегка ошеломлённый столкновением с такой правдой Юрий Михайлович, - ...я понимаю, что Вы, как опытный и знающий специалист, вправе учитывать все возможные варианты развития этого дела, но...
  - Я вам не специалист, - с долго сдерживаемым и наконец-то нашедшим момент прорваться раздражением оборвала его судья. - Я вам - судья по вашему делу. И всё будет так, как я сказала. Только так, и не иначе. Вам всё ясно? Пишите заявление об отзыве иска, и можете быть свободны, - с нажимом на последнем слове закончила судья. И, давая понять, что разговаривать далее она не намерена, демонстративно нагнула голову к заполняемому ею бланку .
  24
   "Что ж, спасибо хотя бы за правду, - думал Юрий Михайлович, молча выходя из кабинета судьи. - Благодаря ей тактика последующих действий безусловного противника предельно ясна. Будут брать осадой и измором. Краснотовы не будут являться на заседания суд, судья будет бесконечно отменять и переносить заседания, а я буду вынужден раз за разом часами маяться в судебном коридоре и бесконечно тратиться на такси. А тем временем Мартиков и Краснотов будут всячески издеваться над моими престарелыми свидетелями. И, как только я, хотя бы один раз, приеду на суд без них -а то рано или поздно, хотя бы по причине болезни кого-то из них, случится - тут же судья по телефону вызовет Краснотовых на заседание, и дело мгновенно решится не в мою пользу".
   Написав и отдав отчаянно смущавшейся секретарше заявление об отказе от иска, Юрий Михайлович, хмурый и недовольный, вышел на улицу. Старуха ждала его уже не в машине, но нетерпеливо топталась у порожек здания суда.
  - Чего так долго? - с упрёком спросила она.
  - Оформлял документы. Краснотовы забрали своё заявление, так что суда не будет, - прокричал он ей в ухо.
  - И слава Богу! Он лучше нас знает, как сделать надо, - решительно одобрила старуха. - А нам надо срочно у садик бечь, а по пути Надю высматривать. Чего-то её до сих пор нету; такого за ей не водится. Ой, хоть бы она под машину не попала. Всё ж бегом, бегом, а по сторонам не глядит. О, да вот она! Слава Богу!
   По тротуару упругой походкой приближалась невысокая стройная женщина; лицо её от быстрой ходьбы раскраснелось, волосы слегка растрепались, глаза, близоруко вглядывавшиеся в прохожих, молодо и задорно сияли.
  - Надя! Не беги! Отменили суд! - выкрикнула старуха. - Заставил Господь злодеев и без суда сознаться. Так что иди уж обратно; только потихоньку, осторожно. Да как через улицу пойдёшь, налево - направо гляди!
   - Отменили? Совсем? Вот хорошо! - воскликнула Надя. - А то я волновалась, что подведу. Начальница долго с работы не отпускала, грозила увольнением. Говорит: "Чего это ради я должна с участковым ссориться?" Я уговаривала её, уговаривала, а потом вижу, что уже опаздываю, и без разрешения пошла. А она - вслед: "Ладно, иди. Но - в последний раз. И только на час, ни на секунду больше, а то сразу уволю". Так что, мама, пойдём быстренько, мы за оставшиеся пятьдесят минут ещё успеем...
  - Зачем идти? Поедем, - вставил виноватую реплику Юрий Михайлович.
  - Хе! На чём? Водила твой уже уехал. Сказал, что на те деньги, что ты ему дал, он уже отстоял, - сообщила ему старуха.
  - Вот хам! Вы же видели: я ему за час заплатил! И столько, сколько он сказал!
  - Да нам с мамой не надо никуда ехать. Нам - в аптеку, тут недалеко! - весело возразила Надя. - Мам, ты что, забыла? Тебе ж лекарство от головокружений купить надо.
  - А, я всё равно не помню, как оно называется, - буркнула старуха.
  - Ну и что? Ты же помнишь, как обёртка выглядит. Аптекарша покажет, какие у них есть лекарства, ты и выберешь. Потом прогуляемся по тенёчку - по холодочку до моего садика. Хоть на людей посмотришь. Ты ж, как папа заболел, из дома почти и не выглядываешь, а со двора вообще не выходишь. А через час, как только придём, к садику машина - хлебовозка подъедет. Как только наш хлеб выгрузит, поедет в тот магазин, что в наших краях. Водитель - парень неплохой. Да ты ж его знаешь, он тебя как-то уже подвозил.
  - Угу. К самому дому. И денег не взял. Говорит: у меня у самого старуха-мать. Уважительный, - одобрила старуха качества водителя хлебовозки.
  - Ну, идём?
   Юрий Михайлович начал было их благодарить за оказанную ему помощь, но они даже удивились: "Это Бог тебе помог, Его и благодари! А нас за что благодарить? Мы и сделать-то ничего не сделали". И, торопливо попрощавшись, быстро зашагали к станичной аптеке.
  А Юрий Михайлович вдруг опять почувствовал навалившуюся на него необыкновенную усталость - годами копившуюся, в недавней сутолоке уплотнившуюся, от многократных нервных перенапряжений накрепко приварившуюся к телу и мозгу. Не в силах сдвинуться с места, он прислонился к стволу стоявшего поблизости высоченного тополя и, глядя вслед двум удалявшимся пожилым женщинам, думал:
  "Как в сказке: нежданно-негаданно появились две старушки - волшебницы, помогли в отчаянно-трудную минуту, и вмиг дело решилось так, что лучше не придумаешь. Я фактически оправдан, и могу беспрепятственно заниматься тем, чем должен заниматься. Краснотовы фактически сознались в грехах и преступлениях, напрасно потратились и чувствуют себя наказанными.
  Да, мои спасительницы правы: всё это сделал Бог. Только Он может направить усилия злодеев к их же стыду и посрамлению, и Он же подсказывает душам добрых людей, что могут и должны сделать их руки. На сей раз Бог сделал это через посредство рук и внемлющих Ему душ двух старушек, только что умчавшихся от меня на другие добрые дела.
  Одна из них - Вера. Как и положено истинной вере, древняя, но не такая уж дряхлая, глухая к суетным шумам повседневной жизни, но чуткая к внутреннему голосу справедливости и милосердия.
  Вторая - дочь её Надежда. Как и положено надежде, не очень-то зрячая, неопределённого возраста, зато с душой живой и юной. Всего лишь вдвоём, из всего приглашаемого окрестного воинства, пришли они на поле сражения с современным Змеем Горынычем. И - одним только своим появлением, без всякой драки сделали меня, из уготованного для Змея жертвенного агнца, могучим Юрием-победоносцем. А одновременно подарили веру и надежду, что мир не столь уж безнадёжно плох, коли в нём есть люди, делающие его хоть чуточку лучшим".
  25
  Прошли годы. В станице, как и в жизнях отдельных людей, многое изменилось.
  Через полгода после описанных событий муж старухи Веры умер. Через месяц за ним последовала и его жена. Их дочь Надежда, года через три после похорон, переехала к заболевшему брату в Москву.
  Алёша, сын Юрия Михайловича, успешно окончил школу, а затем и юридический институт. Но работать по специальности не получилось: сейчас ведь дипломированных юристов раз в десять больше потребного их количества. Ничего; прошёл флотскую закалку на одном из военных кораблей, теперь проходит рабочую обкатку на одном из мебельных производств.
  У Краснотовых тоже всё замечательно. Единственная неприятность, произошедшая с ними эти годы - в день несостоявшегося суда умер отец Краснотова, а завещания не оставил. Из-за чего всё имущество, совместно нажитое им со второй женой, осталось ей и её детям.
  Это известие семью Краснотовых настолько шокировало, что ни один из них не появился на похоронах отца, деда и свёкра в одном умершем лице. Они и до сих пор его не простили; и даже не знают, где его могила.
  Но эта неприятность в их семье - единственная. Во всём остальном - беспрерывный успех.
  Глава семейства и в новых, усложнившихся обстоятельствах сумел наладить поставки в своё хозяйство зерна; пусть и не совсем дармового, но по весьма и весьма умеренным ценам. Так что живности в хозяйстве Краснотовых опять вполне достаточно; и опять главный достаток идёт за счёт выкармливания и забоя бычков. Но сам Краснотов, кроме ухода за бычками, ежедневно по многу часов возится с обработкой огромного огорода.
  Натале теперь не до огорода; она три дня в неделю с восьми до двенадцати работает на рынке и очень там устаёт. Но торгует она уже не мясом, с продажи которого начала постигать рыночную квалификацию; с мясом возни много, и для его продажи она нанимает реализатора. Сама же она продаёт более деликатный товар - конфеты, пирожные и прочие сладости. Работа нетрудная и даже приятная, но для здоровья очень вредная, из-за чего Наталя сильно располнела. Но полнота ей идёт: придаёт её внешности впечатления авторитетности и значимости. Что вполне соответствует её новому положению в семье. Ведь теперь семейный кошелёк - в её руках; а у кого деньги, у того и сила, авторитет и власть. Теперь муж, хоть и зовёт её тем же именем, но уже не выкрикивает его, как в лагере на плацу, а произносит тихо, вежливо, в почти что камерной интонации. И ударения теперь он ставит не по-французски, на последних слогах: "Наталя! Иди сюды!", а душевно, по-русски выпевает их в центре слов: "Наталя! Я тута!"
  Их сын, каким-то чудом поступив в педагогический институт, ещё большим чудом его окончил, а затем, уж совершенно невероятным и непонятным чудом, утроился на работу в службу судебных приставов. Теперь он трудится не на огороде, а в зале заседаний мирового судьи. Воспитывает местных пропойц и ханыг, заставляя их вставать по команде "Суд идёт".
  Дочка тоже поступила в тот же институт, на литературное отделение. И тоже его окончила, хотя основную часть учебных занятий также проводила на семейном огороде. Но, ради усвоения приличного лексикона и пущего сосредоточения мыслей на высоких материях, на противоположной от отца стороне.
  Дружеские связи семьи Краснотовых с майором Мартиковым, несмотря на досадный срыв одной из их совместных операций, не только не ослабли, но заметно укрепились. Во время каждого из семейных праздников Мартиков исправно появляется в их дворе. Гремит на всю округу современная популярная музыка (в основном - блатной и тюремный шансон), звенят бокалы, слышатся здравицы в честь мудрости, умелости и необычайной доброты их семейного друга и покровителя.
  И, объективно рассуждая, славить Славика есть за что. Он неоднократно признавался лучшим участковым милиционером нашего района: на его участке, если верить статистике, наименьшая в районе преступность и, вместе с тем, почти стопроцентная раскрываемость зафиксированных преступлений. И достигаются эти выдающиеся показатели именно за счёт мудрости, высокого профессионализма и умелой выборочной доброты.
  Все в округе знают: украли у тебя кур - а почему-то именно кур и прочую пернатую живность на участке Мартикова крадут с удивительным постоянством - не пиши заявление в милицию, участковый этого очень не любит, и к таким писакам бывает очень недобр. Лучше пойди к нему, пожалуйся устно, с глазу на глаз, отдай в рублях треть стоимости того, что у тебя украдено - и через какое-то время, через неделю - две, а то и раньше, встанешь утром - а курочки или уточки вновь бегают у тебя во дворе. А то и, для пущего шика, кудахчут или крякают в сарае, аккуратно запертом ночными посетителями на все замки.
  Правда, птички, возвращённые неизвестными благородными ворами, при ближайшем рассмотрении оказываются не теми, что были украдены; но зато по счёту - в точности столько же. А если, по случайности, заплатишь за большее количество, чем было украдено, то и больше принесут; бе5ри, если тебе надо, пользуйся. Но - не вздумай кричать, шуметь, возмущаться: не мои это цыпочки, чужие! Видать, тоже - краденые! Отдайте мне моих, верните хозяевам чужих!
  Участковый, конечно же, истинных хозяев обнаруженной на подворье живности вмиг найдёт, и вернуть живность к покинутым ими пенатам вернёт, но и тебя хорошенько прищучит. Ах, вот кто, оказывается, неуловимый вор! Ай, как нехорошо, как стыдно. А ещё притворялся честной пенсионеркой. Ну, что? Остановимся, по моей доброте, на штрафе в размере двойной цены обнаруженной у тебя краденой живности? Или пойдём в суд и добавим к штрафу судимость - для начала, условную? Но тогда уж не вздумай даже заикаться мне по поводу очередной кражи, которая на днях обязательно у тебя произойдёт; всё равно ничего не удастся найти. У меня тоже кое-какой процент нераскрываемости имеется. Что, достаточно штрафа? Вот так-то лучше.
  В общем, во владениях Мартикова, да и в целом по станице всё хорошо, всё мирно, всё спокойно. А на улице, где проживает чета Краснотовых и их оперившиеся детки, прямо-таки образцовый порядок. Разве что Краснотов, выйдя вечерком из своих ворот и уперев руки в бока, обматерит кого-то из увиденных им соседей за какие-то его давние прегрешения или просто за то, что у того рожа кислая; но на него никто не обижается. Мужчины молча прячутся по домам, женщины спешно хватаются за какие-то неотложные дела, а замеченный Краснотовым человек подходит к возрадовавшему его своим появлением соседу, чтобы на том же жаргоне и с подобным же юмором уверить его в полном исправлении своих грехов. Затем сосед высказывает пожелания всех благ и самому Краснотову, и его обворожительной супруге, и их чудесным деткам. Особенно - старшенькому, с самого детства доброму, незлопамятному и необидчивому. Краснотов ответных пожеланий не высказывает, лишь небрежно и снисходительно кивнёт пару раз, словно владетельный барон кому-то из надоедливого окружения живущих вокруг его замка арендаторов, а затем молча, не прощаясь разворачивается и неторопливой походочкой отправляется домой.
  Из всех соседей только Юрий Михайлович не обращает на Краснотовых достойного внимания. Видать, не понимает, что, в случае конфликта с кем-то из них, будет изобличён и осуждён, а соответствующее решение суда будет незамедлительно и сурово исполнено. А если, что весьма маловероятно, осуждённым окажется не он, а противная ему сторона, то решение суда, вероятнее всего, не будет исполнено никогда. А если даже, что совсем невероятно, и будет исполнено, то так и таким образом, что Краснотовы долго потом будут откровенно потешаться над неудачником - официальным победителем.
  Но почему-то именно к нему, в моменты надёжного отсутствия Краснотовых, подходят по одному соседи, чтобы пожаловаться на то, что жизнь делается всё скучнее, а нравы - всё хуже. А при этом осуждающе посматривают на небо: мол, вот откуда пошли все наши напасти. Во всём виноваты проклятые циклоны, что вечно заливают и губят картошку, бьют шифер на крышах и тем постоянно озлобляют людей. Ну, ничего; скоро власти построят достаточное количество водохранилищ для сбора ливневых вод, переделают милицию в полицию, и всё будет хорошо...
  - Может быть, и так, - вежливо кивает Юрий Михайлович; а сам думает: "Но ведь Мартиков, при его-то служебных показателях, наверняка пройдёт любую переаттестацию... А вместе с ним - и Краснотов-младший, и прочие подобные им деятели.... Что толку запрещать отдельным градинам падать на людей, если не развеяна висящая над ними туча бескрайнего мздоимства и корыстного судопроизводства? А если какая-то локальная туча уйдёт, взамен неё придёт точно такая же, выросшая из того же самого законодательного циклона. А сам циклон закручен по образцу тех, что пестуются на берегах Атлантики и рассылаются оттуда по всему миру. И там, где они обосновываются, воцаряются отчуждение и страх. Люди оттренированно улыбаются и умело веселятся, но живут взаперти, не доверяют даже самим себе и зачастую идут на с виду не мотивированные массовые убийства или ни с того, ни с сего кончают жизнь самоубийством. Но если какой-то циклон, ради истинного счастья охваченных им людей, посмеет развернуться в виде ясного неба справедливости и милосердия, все остальные набросятся на него, дабы запугать, забить и загнать его и живущих под ним граждан в строй борцов за свободу продажности и бесстыдства.
  Что мы, простые обитатели нашего отечества, можем против этого сделать? Только одно: не быть отдельными испуганными травинками, но расти и сплетаться в единый могучий народ, вросший в свою землю и несокрушимо поддерживающий поднимаемое его дыханием небо. Помогающий всем обиженным и слабым, вручающий бразды и посты только мудрым и честным, уважающий лишь то, что достойно любви и Божьего одобрения и брезгующий участвовать во всём том, что мерзко и подло.
  Но до этого ещё очень далеко... Не скоро, очень не скоро утихомирятся вредоносные циклоны..."
  10.01.16г
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"