Если, растопырив руки, выставить их навстречу ветру, то можно почувствовать, как потоки воздуха смыкаются за тыльной стороной ладоней подобно тому, как морские волны сходятся за камнями или обломками скал, свалившимися в воду… Впрочем, Максим («Максимилиан, в честь доспеха!»), скорее только помнил это ощущение — через жёсткую, негнущуюся перчатку прочувствовать воздушное течение было довольно сложно.
На краю поля стояли два человека и любовались ковром из луговых цветов и трав. Наряду с неприметными, но привычными растениями яркими красками запестрели новые — из-за неожиданно тёплой погоды здесь стало появляться много такого, чего старожилы никогда прежде не видывали.
Максиму больше всего нравились цветы зверобоя. «Интересно, — думал он, — а в чём причина? В скромном и благородном оттенке жёлтого, невероятных лекарственных свойствах или… Неужели в названии?»
— Прости, но у тебя сейчас такое лицо, будто ты философствуешь, — расхохотался спутник Максима. — Пожалуйста, не надо. Тебе не идёт.
— Драконы… — чуть слышно пробормотал Максим.
— Прости, что?
— Нам срочно нужны драконы. Это лучшее лекарство от болтливых оруженосцев.
Поле простиралось насколько хватало глаз — лишь вдали, между холмов, слабо поблёскивала небольшая речушка. Ещё дальше, за ней, почти у самого горизонта, виднелось что-то вроде рощицы. Однако стоило только взлететь на каких-нибудь пятьсот-семьсот метров, как взору открывался широкий, необъятный лес. По легенде, именно из-за его кажущейся бесконечности село и назвали «Крайним» — что у односельчан Максима вызывало чувство гордости (а у редких гостей из города — двусмысленные полуулыбки).
Именно в лес и лежал путь двух друзей. Стоит, наверное, воспользоваться тем временем, что они шагали через поле (мотоцикла Михалыч им не дал, а верховой езде рыцарей нашего времени, увы, уже не учат), и немного рассказать о них.
Максим (прости, но так короче) — рослый, крепко сбитый парень с соломенного цвета волосами и тускловатыми серо-голубыми глазами. Некоторая неспешность движений и слегка мечтательный вид создавали у всех, кто недостаточно хорошо его знал, ложное впечатление флегматичности и даже некоторой вялости. Однако за плавными жестами скрывался живой ум, цепкий и острый, а также меткое чувство юмора, которого односельчане слегка побаивались. Впрочем, ему всё прощали за природное добродушие — а дети в нём души не чаяли за то, что он мог часами рассказывать сказки про рыцарей, играть на баяне и мастерски вырезать фигурки всяких зверей из дерева.
Его товарищ, которого Максим обозвал «оруженосцем», представлял тип более открытый. В отличие от Максима, Матвей был подвижным и резким: резко срывался с места, быстро двигался, моментально доводил обмен колкостями до драки — но при этом столь же легко переходил обратно, превращая вспышку ссоры в прочную и доверительную дружбу. Внешность Матвея почти с карикатурной точностью отражала его характер: рыжие волосы, карие глаза, острые черты лица — и главное, сухопарость и угловатость фигуры усиливали ощущение порывистости и прямоты.
Дружили они с раннего детства, давно привыкли к чудачествам друг друга и понимали друг друга с полуслова. Решив выбраться в лес по ягоды (хозяйкам на пироги да детишек порадовать), они со всей ответственностью подошли к подготовке этого нешуточного мероприятия: Максим надел жёсткие негнущиеся перчатки, нацепил на себя складных ножей и даже заткнул за пояс топор; Матвей взял вещмешок с какой-то толстой книгой, пучки лекарственных трав, завёрнутых в тряпки, а также флягу, в которой подозрительно плескался — то ли настой, то ли настойка (Максим всё равно не отличал одного от другого).
По дороге они смеху ради начали составлять повесть на манер старинных рыцарских романов. «Только, чур, я оруженосец! — воскликнул Матвей. — Так-то дрыном на масленице размахивать — это больше по твоей части…» «Подумаешь, перебрал один раз медовухи, — со вздохом подумал Максим, — он мне теперь всю жизнь припоминать будет что ли?»
II
Городскому человеку трудно себе представить, что такое ночной лес. Во-первых, там реально темно, так как лес не освещает ничего, кроме луны, а она то и дело норовит спрятаться среди облаков (в принципе, есть ещё болотные огни — но о них чуть ниже). Во-вторых, в лесу шумно: шорох ветвей и ветра, уханье, скуленье и рычание всевозможной живности невероятно тонизирует городского жителя, особенно когда он эту самую живность увидеть не может.
Великий поход через зверобойное поле свершился бы скорее, если бы по дороге Матвею не приспичило срочно и досконально расспросить Максима насчёт его мнения об аргументации у софистов… В итоге ночь застала их в лесу, но, так как, к счастью, ягоды были уже собраны, друзья возвращались домой с лёгким сердцем — и поступью, которая, впрочем, была всё же немного более скорой, чем обычно.
Вдруг Матвей со всего маху треснулся об металлического тролля.
Хорошо известно, что, если действительность даёт мозгу мало информации, он начинает достраивать её сам. Поэтому когда из ночной темноты стали вылезать силуэты загадочных чудищ, это не вызвало никакого удивления (друзья лишь ещё немного ускорились). Но ушиб Матвея был вполне материален и осязаем — поэтому Максим, как и учил отец А., сразу же прочитал короткую молитву. Голова прояснилась, и наваждение рассеялось — почти целиком, за исключением чуть сгорбленной женской фигурки с длинными чёрными волосами, закрывавшими лицо, и сильно скрюченными пальцами.
— Умные все пошли? — проскрипела она.
С криком «Ки-й-йай!» и выставив ногу, Матвей в прыжке вылетел вперёд. Дама слегка посторонилась, и доблестный оруженосец плюхнулся лицом в болотную грязь — в этот момент лес драматично озарился яркой вспышкой болотных огней.
— А разве Вы не должны были сказать: «Фу-ты, ну-ты, русским духом пахнет»? — отплёвываясь, вежливо поинтересовался Матвей.
— Ага, а где же: «Напои, накорми да спать уложи»? Вы же сразу драться начали. Разве так можно с женщинами? — слегка икнув, хихикнуло исчадие бескрайнего леса.
— С женщинами, может, и нельзя, — ответил Максим, помогая товарищу встать из болотной жижи. — Ну так их же здесь и нет, как я полагаю? В смысле, Вы же нечисть? Ну а смысл разговоры разговаривать, если Вы нас и так и так сожрёте?
И тут лес вздрогнул от нечеловеческого хохота — женщина залилась безумным смехом и долго не могла остановиться.
— Это что же получается, вы меня в самом деле за Бабу-Ягу приняли что ли?
— Скорее, за кикимору, — внимательно посмотрел на неё Максим, — а что, зря? Небось, жалостливые истории рассказывать будете на манер «Переполоха в небесном дворце»?
— И буду, — вдруг неожиданно тихо сказала женщина. — Никакая я не нечисть. Я обычный человек, живу в хижине здесь недалеко… За «кикимору» надо бы вас зажарить, конечно, но так и быть: напою, накормлю, о себе расскажу… Али боитесь, хихихихи? — снова оскалилась барышня и ещё сильнее скрючила пальцы.
Но Максим не торопился с ответом. Луна прошла пятую часть пути, и лишь тогда он задумчиво сказал: «Непохожи Вы на нечисть. Пойдёмте». (А Матвей шепнул: «Да какая разница? Всё равно мы попали…»)
III
«Бьётся в тесной печурке огонь», — горланил Матвей. «На поленьях смола как слеза», — подвывала «кикимора», наяривая на трофейном аккордеоне. А Максим недоумевал: как же так получилось, что его остроносый друг, будучи опытным лекарем, с такой лёгкостью согласился выпить сомнительного зелья, которое хозяйка избы без курьих ножек выставила на стол?
Но надо отдать должное: при свете керосиновой лампы (или просто на людях?) она сильно похорошела. Пальцы выпрямились, сутулость куда-то ушла, и даже волосы сами собой уложились в аккуратный пробор (правда на свету они оказались почему-то зелёными). Несмотря на все попытки изобразить на гармонике некое ухарство, чувствовалось, что девушка робеет — видимо, сказывалось долгое отсутствие общения с живыми людьми. Максим внимательно смотрел на неё и никак не мог осмыслить резкости той перемены, которая произошла с предводительницей стальных троллей за какие-то два часа, пока они шли через болото к избушке.
— Пожалуйста, только не говорите, что Вас зовут Алиса, — тихо сказал он.
Пение смолкло. Повисла тишина.
— Откуда ты знаешь моё имя? — с напряжением в голосе спросила хозяйка.
— Простите, пожалуйста. Вы мне почему-то напомнили одну полузабытую сказку — о «девочке, с которой ничего не случится».
— Во-первых, — с расстановкой проговорила Алиса, — прекрати мне «выкать»… И я, так и быть, сделаю вид, что не заметила подозрительности гостя, отказавшегося пить за моим столом.
— Но я…
— Во-вторых, — продолжала чеканить она, я, в какой-то степени, и есть «та девочка, с которой ничего не случится»… Вдохновила, блин, пришельца из параллельного мира, вот он и понаписал всякой чуши.
— Изв…
— В-третьих, молчи уж. Я ж и так и так собиралась… В общем, слушайте, болезные.
IV
Умненькие девочки из хороших семей — это та беда, которая, в принципе, может случиться в любом, пусть даже и самом сказочном мире или королевстве. А вот что бывает значительно реже, так это когда в семье потомственных бардов рождается барышня с явной склонностью к инженерным наукам (так отцом семейства был написан знаменитый хит «Чья ж ты дочь, моя родная?», который долго ещё доносился по выходным из всех центров массового, но культурного досуга).
Впрочем, отец девочку баловал и даже по-своему любил. Во-первых, он запретил жене называть её на людях полным именем (так «Василиса» сократилась до «Алисы»), а во-вторых, добился для дочери разрешения посещать нелегальный рынок радиодеталей. С этого началась удивительная трансформация уютного, но несколько старомодного городского особняка во что-то вроде «умного дома» — на гусеничном ходу и с музыкальным сопровождением.
После (не вполне благополучной) школьной жизни — а также (потрясающе успешного) обучения в местной академии перед Алисой начали вырисовываться очертания многообещающей и яркой карьеры. Отец столь сильно гордился дочкой, что, конечно, не мог не натрепать лишнего при дворе — а жизнь так устроена, что в королевствах, пусть даже и сказочных, технический склад ума всегда вызывает живейший интерес.
Но вот, в один распрекрасный день столица была захвачена плазмодышащим драконом. Однако до полноценной войны (с участием богатырей, воевод и разнообразных служб материально-технического обеспечения) дело так и не дошло, поскольку дракон… Воспользовался древней стратагемой «осла, гружённого золотом». Только в этот раз речь шла не о блестящем желтоватом металле из шестого периода таблицы элементов, а, скорее, о некой метафоре, за которой стоял доступ к неограниченному источнику даровой энергии, подозрительно напоминавшей магическую.
И разумеется, на фоне подобных новшеств архаичные механизированные устройства, в сборке и ремонте которых так поднаторела Алиса, казались уже бесполезными железными игрушками — как афористично выразил мысль один из царедворцев, «полно тебе возиться со своими куклами — давай, подключайся уже к реальным энергетическим потокам».
И всё было бы хорошо, если бы… Алиса не была действительно умна. Она стала требовать созыва совета учёных мужей, чтобы те объяснили ей одну простую вещь. Ежели жители города забирают энергию на бытовые нужды, то где-то её должно становиться меньше, логично? А какие последствия будет иметь этот праздник жизни и чем за него придётся заплатить?
Дальнейшее нетрудно вообразить: темница, суд — всенародное возмущение и ещё один суд, призванный поставить уже окончательную точку в истории юного дарования. К счастью, сюжеты из жизни всегда несколько более замысловаты, чем в литературных трагедиях — и у Алисы нашлись друзья… В общем, в одну из смен охрана подобралась неожиданно безалаберная, и в результате за два дня до суда девушка оказалась в далёком лесу — одна, но со здоровенным рюкзаком, набитым провиантом, книгами и, конечно, радиодеталями.
V
«…ну а дальше я обустроилась, наклепала тут всякого и стала здесь жить,» — подытожила свой рассказ Алиса.
В «тесной печурке» по-прежнему «бился огонь», тускло освещая сидевших за столом. Но кусок неба, который можно было разглядеть в маленьком окошке, начинал уже понемногу светлеть… Как ни странно, Максим только сейчас обратил внимание на пучки трав, свисавших из-под потолка — а также что одна из стен была слишком ровной для бревенчатой кладки («Мастерская, наверное, прямо за ней?» — догадался Максим). В одном из углов располагался книжный шкаф; часть книг на полках не уместилась, и поэтому несколько стопок лежали чуть поодаль, прямо на полу у кровати…
— «Наклепала тут всякого» — это ты о троллях? — спросил Матвей.
— О них, ага — вздохнула Алиса. — Ну ещё с болотными огнями повозилась немного… Эффектная светомузыка получилась, правда? — на этих словах Алиса горделиво вскинула подбородок.
— А почему тогда их от молитвы коротнуло? — удивился Максим.
— Ну так они же тоже нежить, пусть и с микросхемами… — задумчиво сказала Алиса. — Да ты не переживай, я их всё равно собиралась перепаять на что-нибудь более полезное.
— Ну что ж, Матвей, — Максим встал и выпрямился во весь рост. — вот мы и дошутились про драконов. Пойдём, для начала нам нужно раздобыть меч-кладенец.
— Не получится, — вяло улыбнулся тот. — Когда мы вошли, я сразу почувствовал необычный запах хозяйкиного отвара. Должен же я был попробовать и разобраться, что за состав? Действительно интересная вещь… (У Максима сузились глаза и руки потянулись к топору за поясом…) Не-не, расслабься. Это хорошее бодрящее снадобье, оно удваивает физические силы. Вот только чтобы оно подействовало, надо выпить залпом пару стаканов, да поспать три ночи и три дня… Я правильно излагаю, о, странноприимная хозяйка леса?
Матвей прислонился к стене и тут же уснул. Алиса на секунду вышла куда-то и вернулась с подушкой и пледом.
— Понял теперь? — спросила она Максима. — Ты бы тоже глотнул моего напитка да отоспался бы… Ведь путь вам предстоит ой неблизкий! А меч-кладенец тебе не понадобится — я потом всё расскажу, честное-болотное.
Максим задумался. Внимательно посмотрел на хозяйку, рассмеялся и налил себе кружку синеватой густой жидкости. На вкус она кстати, оказалась неожиданно приятной («Фирма веников не вяжет… Только мётлы, только хардкор!»). «Ты бы хоть ягоды…» — засыпая пробормотал Максим. «Спи давай! — ответила Алиса. — Будут деткам ягоды, не переживай».
Алиса подошла к окну, открыла форточку и тихо напела: «Песен ещё ненаписанных — сколько…» Снаружи в воздухе завис небольшой птеродактиль (обычно дронов-доставщиков делали в виде миниатюрных дракончиков, но на этих зверей у Алисы с некоторых пор была аллергия). Дрон бережно взял в клюв корзинку с ягодами, взмыл на потоках ионного ветра, на двухсотметровой высоте открыл подпространственный коридор — и был таков.
«Ну и пусть куклы, а всё-таки они симпатичные», — с удовлетворением подумала Алиса и с шуруповёртом в руках направилась к увязнувшим в трясине троллям.
VI
Как шутил Михалыч, «в тёмно-синем лесу нужен не транспорт — а информация». Некоторые из его сентенций казались загадочными даже начитанному не по годам Максиму, однако же за ними всегда стоял богатый жизненный опыт… Так было и в этот раз.
Чаща действительно была непролазной, так что нечего было и думать о лошадях, тем более о колёсном транспорте. Зато интерактивная карта с указаниями насчёт прямохожих троп, которой Алиса снабдила друзей на прощание, оказалась как нельзя кстати.
— А ведь она нам здорово помогла, — прервал неловкое молчание Максим, — а мы её толком не отблагодарили. Она даже ягод не взяла…
— Навести её на обратном пути, вот и будет лучшая для неё благодарность, — рассмеялся Матвей, — «непохожи Вы на нечисть», «девочка, с которой ничего не случится»… А как смотрел-то, как смотрел, а!
— Да ну тебя! — покраснел Максим. — Тебе она что ли не понравилась?
— Не, я другое дело. У меня с ней ничего быть не может.
— Это почему же? — Максим даже замер от удивления.
— Химии нет, — вздохнул Матвей, — вернее, в нашем случае её будет слишком много. Какая романтика между коллегами?
В воображении Максима мгновенно вспыхнули картинки из этой «невозможной» семейной жизни. Она, действительно, смахивала — не на водевиль даже, а на фарс, причём настолько уморительно смешной, что Максиму при всей его флегматичности, трудно было сохранить серьёзность.
— Представил? — улыбнулся Матвей. — Ну а теперь будь ласков, поднажми: нам ещё шагать и шагать. Ты-то себе умную барышню уже нашёл — а мне мою добрую ещё искать и искать.
К полудню они уже выбрались из болота и шли — вернее, продирались — через густо переплетённые заросли кустарника и низких деревьев. «Тропа», которую подсказывала карта, существовала лишь на бумаге (вернее, на тонких листах композитного сплава), но она позволяла нащупать тот маршрут, где между ветвей в принципе существовал какой-никакой просвет… Не будь у ребят этого устройства, они бы мечтали уже не о мотоцикле, а о полноценном бульдозере из арсенала завхоза.
А лес жил своей жизнью. Под сухой листвой шуршала невидимая глазу торопливая жизнь бурундуков («Интересно, а что они здесь едят?» — подумал вдруг Матвей), высоко в кронах деревьев оглушительно пели птицы, не обращая никакого внимания на нарушителей устоявшегося распорядка жизни… Да и стоили ли они того? Редко сюда добирался кто-нибудь из внешнего мира, и у здешних обитателей неоткуда было взяться привычке бояться людей и избегать встреч с ними.
За лесом, если верить карте, практически сразу начиналась пустыня. Так это или нет, друзья пока не могли сказать наверняка: никто из их села так далеко ещё не углублялся. Однако идти предстояло именно туда, в дюны, где, по рассказам Алисы, жил её университетский товарищ по прозвищу Серый Волк. До внезапной смены технологического уклада его биография была преисполнена всевозможных тайн и загадок — но когда вскрылось, что обстоятельства исчезновения Алисы из города окутаны густым запахом дикой псины, Серый Волк неожиданно осознал, что в городе для него больше нет интересных перспектив. Какое-то время он скитался по свету, собирая старые мифы и легенды, а затем стал жить в пустыне, изредка наведываясь в лес за свежей дичью. Он-то и должен был объяснить, почему бесполезен меч-кладенец, как пробраться в город и что там надо делать… Ну, по крайней мере, теоретически.
Вечерело. По мере приближения к пустыне деревья росли всё реже и реже, так что стала видна волнующаяся на верхушках высоченных деревьев листва, которая сливалась вдали с аквамариновым, стремительно темнеющим после захода солнца небом. Облаков не было, и, когда Максим и Матвей подошли к резко очерченной кромке пустыни, глазу открылся классический пейзаж из сизых барханов, кристально-чёрной сини неба, а также пряных и острых, как сосновые иголки, точек звёзд. Становилось холодно, и друзья решили остановиться на короткий привал.
VII
Найти хороший сухой хворост было легко — а вот бумаги не было, поэтому подпитывали огонь хвоей. Она быстро разгоралась, приятно потрескивала и придавала дыму от костра сладковато-эфирный аромат. Пока Матвей разводил огонь, Максим доставал из вещмешков плащи с капюшонами: карта утверждала, что жилище Серого Волка недалеко, а это значило, что найдут они его задолго до того, как солнце превратит пустыню в гигантскую доменную печь.
Матвей откупорил свою то ли настойку, то ли настой, а Максим развернул свёрток, который им дала хозяйка леса: бутерброды с курицей пришлись как нельзя кстати («Интересно, а где у неё курятник на болоте? Не женщина, а загадка!»). Спать совершенно не хотелось — видимо, сказывались три дня сна, подкреплённые загадочным киселём.
— Слушай, ты ж в биологии разбираешься, да? — Максим с усилием проглотил большой кусок курицы. — Ты травки любишь там, зверюшек всяких…
— Ну да, а что?
— А ты в технический прогресс веришь?
Матвей какое-то время смотрел на огонь и не отвечал.
— Понимаешь, — продолжал Максим, — я вот, что думаю. Алиса ж, как и ты, учёная по самое не балуйся — только ты с уклоном в врачебное дело, а она — во всякие инженерные штуки. И вот, дракон принёс в город новый источник энергии — это же по сравнению с её наукой прогресс получается? А почему только ей пришёл в голову столь простой и очевидный вопрос про равновесие и баланс? И при этом никто из носителей новых знаний не нашёлся, что ответить?
— Тут только два варианта, — ответил Матвей. — Либо это не прогресс, либо прогресса не существует.
— Либо бывают разные варианты прогресса, — усмехнулся Максим, — и не всегда побеждает лучший из них.
— Пожалуй… Хотя вот об этом думать уже совсем не хочется. — Матвей встал, накинул плащ и взялся за вещмешок. — Ладно, пойдём что ли. Авось Бурый Койот (или как его там) внесёт ясность и на этот счёт.
На небе не было ни туч, ни облаков. Над пустыней висела неправдоподобно огромная луна, поэтому всё было видно как днём (разве что цвета были несколько однообразнее). Позёмка мягко стелилась по земле, почти мгновенно заметая следы. Песок упруго перекатывался под ногами, а монотонные вереницы барханов успокаивали, если не убаюкивали путников. Впрочем, холодный ветер (а также выпитая то ли настойка, то ли настой) приятно бодрили.
Вдали показались пальмы. «Странно, — удивился Матвей, — вроде бы не жарко и не мутит от жажды… Так почему же мы видим миражи?» Но, если верить карте, Серого Волка надлежало искать именно там. Они подошли ближе — увидели пальмовую рощу, небольшое озерцо… А также, натурально, спящего на берегу серого волка — обыкновенного лесного хищника, которого пишут с двух строчных букв.
Во сне волк скулил и дрыгал лапами.
VIII
Трудно было сказать, кто испугался сильнее — пожалуй, всё-таки волк, потому как для него фактор неожиданности был куда больше. Отскочив на противоположной берег озера (и перевоплотившись на лету в человека) он прорычал:
— Фу-ты, ну-ты, русским духом пахнет!
— Ну наконец-то, — осклабился Максим и потянулся к топору, — нечисть!
— Не нечисть, а жертва науки, — огрызнулся сероволосый мужик с короткой серой бородкой и колючим взглядом светло-серых глаз, — проспорил приятелям с химфака, вот и пришлось выпить тот раствор… Теперь превращаюсь в волка когда надо и не надо. А вы, собственно, кто? И что вы здесь забыли?
— Некая Алиса утверждает, что мы можем здесь уму-разуму набраться, — лучась весельем и дружелюбием, сказал Матвей, — но может ли считаться мудрым тот, кто заключает пари с химиками?
— Мы перестали делать большие хорошие глупости, — уклончиво ответил Серый Волк, — поэтому делаем, какие придётся. Ну да ладно. Как там Алиса? И с чего вдруг она про меня вспомнила?
Кое-как успокоив мнительную «жертву науки» и угостив бутербродами с курицей («Что я вам, лисица что ли… Э, куда! А ну давай сюда!»), друзья не вполне правдиво рассказали о встрече в лесу. Впрочем, на похвалы в адрес Алисы они не скупились, и чем дальше, тем в больший восторг приходил Серый Волк («Ай, золотая голова! Она всегда здорово соображала»). Однако когда дошло до дракона, он крепко задумался.
— Понимаете, тут вот какое дело, — начал Волк.
IX
Прямо скажем, литературу Серый Волк не любил. И фольклор, прямо скажем, тоже. В бытность молодым студентом он промышлял совсем другими вещами: то охотой в пригороде (никто не умел впаривать дичь перекупщикам на рынке так, как он), то починкой всякого рода техники, то на мероприятиях по городскому благоустройству… И на момент окончания академии он лично знал половину города (а половина города знала его) — и в результате без его участия не могли обходиться в самых… разных делах. Как обтекаемо выразился Волк, «работы бывало так много, что на жизнь жаловаться не хотелось». Да и нюх, опять же, его никогда не подводил.
К сожалению, а вернее, к счастью, стереотипы о родовой дружбе между драконами и псовыми оказались не более чем бабушкиными сказками. Хотя, по утверждению адептов «новой энергии», она не оказывала никакого воздействия на человеческий организм, Серый Волк не мог не заметить, что люди стали как-то резко меняться — причём чем больше они ей пользовались, тем более разительными были перемены. Поэтому в ситуации с «инцидентом на учёном совете», как писали в газетах, его симпатии были полностью на стороне Алисы.
Не став рассказывать всех подробностей побега бывшей соученицы («А то попадётесь ещё…»), Волк сразу перешёл к тому моменту, когда он сам покинул город. Обернувшись волком (впервые в жизни он тогда оценил эту благоприобретённую способность), он улизнул из пределов крепостных стен и, пробираясь перелесками, добрался до какой-то деревни. Ему удалось, конечно не без труда, объяснить жителям, что он не оборотень (слухи о странностях «новой энергии» понемногу дошли уже и туда), и те позволили ему зализать раны и перевести дух. И, пока он доедал купленную у одного из крестьян курицу, его вдруг осенила мысль.
Дело в том, что «новая энергия» как-то так трансформировала пространство («Этого не расскажешь, это надо самому видеть»), что вся техника старого типа становилась абсолютно неработоспособной. А значит, даже такие высокотехнологичные штуковины новейшего поколения, как меч-кладенец, окажутся в городской черте не более чем бесполезными гимнастическими снарядами. Но где же тогда искать решение?
И вдруг он увидел деревенского мальчишку, который направлялся в лес с самодельным луком и стрелами.
— Идёшь охотиться?
— Не-а, жену искать.
— А лук зачем?
— Ну, дядь, ты совсем тёмный. Мою стрелу поймает лягушка, она превратится в царевну, и будем мы жить долго и счастливо. Неужели вы там даже таких вещей не знаете? — протараторил парень и растворился в еловой чаще.
Из этого разговора Волк сделал два вывода:
А. Это абсолютно грамматически правильный текст на литературном языке, носителем которого он сам является, но при этом понять его он не может,
Б. вероятно, стоит послушать больше таких текстов, и тогда попадётся что-нибудь полезное про драконов и как с ними бороться.
Конечно, логика была несколько шаткой, но утопающий хватается за соломинку… За неимением лучшего плана, почему бы не обратить внимание на старые сказки? Тем более что и впрямь, едва ли это намного глупее, чем заключать пари с химиками.
Так он из «серых дел мастера» превратился в странствующего фольклориста.
X
Волк прервал свой рассказ, принюхался и посмотрел на небо. «Надо спешить: уже начинает светать», — сказал он и метнулся к камню. Под ним был проход в просторную землянку, в которой оказались даже холодильник и кондиционер («Люблю комфорт, видите ли…» — смутился Волк). Зайдя за китайскую ширму (на ней был нарисован феникс, который борется с драконом), он наклонился к кровати и достал из-под неё шлем, щит, посох и флейту.
— Ну, зачем нужен щит и шлем, я понимаю, — улыбнулся Матвей, — а флейта для чего?
— Чтобы играть, конечно же! — воскликнул Серый Волк.
— А как я посохом буду воевать с драконом? — вдруг тихо спросил Максим.
— Понятия не имею, — Волк пожал плечами. — Слышал только, что, согласно большинству пророчеств, два парня выйдут на бой с драконом и победят. А, и вот ещё что: в нескольких вариантах говорится, что нужно сделать как-то так…
Он взял увесистый посох в руки. Несколько секунд Волк задумчиво рассматривал его: посох был сделан из плотной тёмно-коричневой древесины с зеленоватым оттенком (иногда этот материал называют «железным деревом»). Оба конца были обиты каким-то тусклым сплавом, который, как потом с удивлением отметил Максим, ярко искрится на свету. Волк поднял посох, а затем со всей силы ударил кованым концом по полу.
— И что это значит? — ещё тише спросил Максим.
— А я откуда знаю, — усмехнулся Волк. — Ты ж герой, ты и разбирайся.
XI
Оранжевый оттенок восточной части горизонта казался каким-то фантастическим произведением импрессиониста — или же наоборот, будто бы ребёнок закрасил часть пейзажа фломастером, а остальной небосвод для контраста заклеил глянцевой фиолетовой бумагой. Путники крепко вцепились в шерсть на спине волка, который мчался по пустыне с дозвуковой, но всё равно впечатляющей скоростью. Встречный ветер с силой бил в лицо, и наступление жары они почувствовали не сразу.
Но резко.
Горячий воздух начал подрагивать над землёй, и Волку невольно вспомнились восточные сказки про джиннов («Какое счастье, что хоть они у нас не водятся», — подумал он). Солнце пекло голову, а горло и лёгкие раздирало от нестерпимого жара, поднимавшегося от раскалённого песка. Утомлённому от перегрева мозгу мерещилось, будто обжигающий воздух проходит по коже то вверх то вниз, как морские волны… Вдали показались горы и деревья, и Волк, который начал уже было уставать, снова прибавил ходу.
И всё же в лес, начинавшийся сразу от подножья горы, они, скорее, вползли, чем вбежали. Немного углубившись, они нашли небольшой родник, бивший из-под груды камней. С криком: «Пить по чуть-чуть и маленькими глотками!» — Матвей бросился к ручью и не отлипал от воды в течение минут двадцати.
«А куда мы направляемся?» — поинтересовался Максим, когда все утолили жажду. Волк рассказал, что в гнезде на вершине горы живёт птица Рух. Она, конечно, академий не кончала, но всё равно отличается умом и сообразительностью — если повезёт, она поможет добраться до города. Немного отдохнув, они двинулись к вершине.
Поначалу их окружал сосновый бор, высокие и прямые стволы которого в закатном солнце отливали янтарным цветом. После пустыни от свежего воздуха, запаха смолы и хвои слегка кружилась голова. Чем выше забирались путешественники, тем ниже становились деревья, тем холоднее становилось вокруг. Земля потихоньку начала покрываться инеем, затем снегом — наконец, они добрались до обледенелой части склона.
На одной из скал они увидели огромное гнездо, в котором голодно чирикали птенцы размером со взрослую особь мамонта. Максим потянулся было погладить одного из них, но Матвей одёрнул его — и вовремя: часть небосклона закрыла собой гигантская тень, в очертаниях которой угадывалась птица. Максим благодарно кивнул: с такими существами, действительно, не стоит ссориться раньше времени.
Итак, птица Рух накормила птенцов и обернулась к незваным гостям. Волк, прочистив горло, попробовал что-то сказать — но птица лишь задрала клюв и издала какой-то короткий звук, вроде карканья. И тут Матвея осенило: он достал флейту и начал на ней играть. Птица склонила голову на один бок, затем на другой, а потом… начала танцевать.
Нет, конечно, древние легенды приукрашивают: птица Рух не была размером с Австралию. Но всё равно: вы видели когда-нибудь, как танцует небоскрёб?
Матвей доиграл мелодию, и подошёл к птице. Та склонила шею, и он запрыгнул на загривок; погладил птицу по голове, что-то сказал на ухо — и птица Рух заурчала (по обратному, к счастью, необитаемому склону горы в этот момент сошла лавина). Матвей махнул рукой, и Максим, попрощавшись с Волком и сердечно поблагодарив его, тоже взгромоздился на птицу.
Максим задрал голову и увидел небо, затянутое тучами. Тучи резко и без предупреждения бросились в глаза.
XII
Когда вы проходите через слой облаков, поначалу кажется, будто вы вывалились за текстуры трёхмерной графики, которой нарисован привычный нам видимый мир. Сначала земля теряется в аморфном сером тумане, затем вязкая дымка превращается плотную в завесу серого цвета, а потом вы замечаете, что от неестественной ровности этого серого фона делается слегка не по себе: куда бы вы ни кинули взор, всюду один и тот же цвет — без какой бы то ни было градации оттенков.
Но если дорогой читатель когда-нибудь имел удовольствие путешествовать на спине гигантской птицы, туловище которой подобно небоскрёбу, а размах крыльев — длине Нового Арбата, то он, наверное, вспомнит, что даже самый толстый слой облаков преодолевается меньше чем за минуту. И тогда открывается удивительный вид: вокруг простираются бескрайние жёлто-розовые поля солнечного света, а обманчивая твердь облаков кажется застывшим морем. Бесконечность, тишина и ясность ледяной синевы неба над головой (как странно это говорить, когда облака внизу) поневоле вызывают благоговейный трепет даже у самого надменного скептика.
А герои наши скептиками отнюдь не были. Они долго не могли проронить ни слова — и даже не заметили, как начали замерзать. Тогда они зарылись поглубже в перья птицы (от этого она снова начала урчать), и стали вслушиваться в звенящую тишину.
— Всё-таки странный у них какой-то прогресс в городе, — прервал молчание Максим, — одна троллей клепает, другой распивает какие-то мутные снадобья на химфаке…
— Ну да, а с другой стороны, это всё веселее, чем дрыном на масленицу размахивать, — начал было Матвей.
— Между прочим, — перебил его Максим, — дрын у меня теперь качественный, гораздо лучше прежнего. Так что я вооружён и очень опасен!
— Молчу-молчу, — улыбнулся Матвей.
Они слегка высунулись из перьев и увидели, что вдалеке слой облаков пронзают шпили — они стремительно приближались к городу. Ну а нам, в отличие от героев, негоже соваться в чужеземные столицы без подготовки — поэтому стоит заблаговременно черкнуть о ней пару строк.
XIII
Стольный град Чарск (к началу этих событий переименованный в Анчарск) был гордостью и красой всего королевства. Находящийся на пересечении двух рек (одна из многих геологических загадок страны, над которыми тщетно бились лучшие умы нескольких империй), он по праву имел возможность гордиться многочисленными мостами и благоустроенными набережными.
В центре города высокие береговые тротуары опирались на рёбра решёток, за которыми через весь город тянулась сложная сеть подземных каналов, отводящих воду в сторону загородных полей. Таким образом инженеры города решили несколько задач: они избавились от излишков воды, некогда приводивших к наводнениям, и одновременно обеспечили ирригацию фруктовых садов и фермерских хозяйств. Ну и кроме того, бурные потоки воды использовались — либо для получения электричества, либо напрямую в водопроводах, мельницах, насосных станциях и т.д.
Но конечно, это всё было до появления дракона с его «новой энергией», о которой путешественники, стекавшиеся в Анчарск со всех концов света, рассказывали невероятные чудеса.
И ведь действительно, если смотреть посторонним и чуточку безразличным взглядом иностранного гостя, город за несколько лет преобразился до неузнаваемости. Огромный избыток легко преобразуемой энергии позволил полностью избавиться от громоздких электростанций, лишних транспортных узлов. Оборудование в ремонтных мастерских, на мельницах и верфях стало компактным (а иногда даже переносным) — в результате большое количество хозяйственных построек оказалось попросту ненужным. Некоторые из них люди попредприимчивее сначала выкупали для кафе и увеселительных заведений, остальные отвели под другие нужды (библиотеки, музеи, центры досуга, где проводились концерты и всякие общественные мероприятия). Но большинство из них было просто-напросто снесено — и, там где для этого было достаточно места, вместо них стали появляться парки и висячие сады, поражавшие воображение как сложностью архитектуры, так и немыслимым в естественных условиях сочетанием растений и цветов.
Увы, этот праздник жизни длился недолго… Но вернёмся к нашим героям.
XIV
Первое, что увидели друзья, как только прошли через городские ворота — двух дерущихся солдат. Один из них лежал на земле — уже безоружный (его меч валялся рядом); другой занёс над ним дубину. При этом он как-то несоразмерно широко улыбался (лица его поверженного противника видно не было). Матвей бросился к солдату, сшиб его наземь так, что дубина отлетела, затем подобрал меч и замахнулся для удара. Вдруг из-за угла выскочила девушка.
— Стой, не убивай! — закричала она и повисла на руках Матвея.
Противник Матвея посмотрел на него бессмысленным взором и всё с той же идиотической улыбкой побрёл в сторону центра города. Второй солдат, как ни в чём не бывало, приподнялся, сел на земле и замычал. Прислушавшись, друзья с ужасом поняли, что он так поёт.
— Что здесь происходит? — Матвей не сразу осознал, что заикается.
— Четвёртая ступень, — мотнула головой девушка, — а у вон того, что на земле, уже пятая.
Матвей подошёл к солдату и осмотрел его: зрачки были расширены, на внешние раздражители он не реагировал. Матвей побледнел: «Быстро, за городские ворота!» — рявкнул он и, схватив Максима и девушку, вытащил их за крепостную стену.
— Значит так, — сказал он, обращаясь к Максиму, — мне нужно ведро воды. Только в городе надолго не застревай: как наберёшь, мчись стрелой сюда. Ну а Вы, мадемуазель, — Матвей повернулся к девушке, — нарвите здесь в поле как можно больше вот таких цветов. Запомнили?
Максим и девушка кивнули и разошлись.
Полчаса спустя они сидели у костра и с затаённым дыханием наблюдали, как Матвей прыгает вокруг котелка и, помешивая, то и дело закидывает в него всё новые порции трав — из вещмешка, а также тех, что собрала девушка. Он опустошил флягу, прополоскал её и залил туда получившееся снадобье.
Затем Матвей сделал два глотка, дал отхлебнуть Максиму — но когда к фляге потянулась девушка, он отстранил руку и присел на корточки:
— Смотрите, барышня: это сильное лекарство, Вам поначалу после него может быть плохо. Уверены, что готовы?
Девушка стиснула зубы, подумала, а затем напряжённо кивнула. Снадобье на вкус было обжигающе горьким… Она схватилась за голову и взвыла. Матвей бросился к ней и обнял за плечи: «Ну, ну, потерпи, родная, сейчас пройдёт». Максим бросился к ведру и зачерпнул воды. Матвей смочил девушке виски и запястья, она несколько раз глубоко вздохнула и с немым вопросом посмотрела на лекаря.
— Скажи, Макс, — повернулся к другу Матвей, — ты что-нибудь почувствовал в городе?
— Ну да, — ответил тот, — так вдруг легко стало, весело, хотелось смеяться, петь, танцевать…
Матвей встал, заложил руки за спину и начал ходить туда-сюда.
— Знаешь, — заговорил Матвей после короткой паузы, — я тоже что-то такое почувствовал. А ещё я почувствовал, что кто-то копается в моей голове… Как будто пару извилин разогнуть хочет, понимаешь? Потом я осмотрел того несчастного — и я вдруг увидел, что ему тоже… Как ты сказал? «Легко, весело, хочется петь и танцевать», да?
Матвей подошёл к девушке и сел рядом с ней на траву.
— О каких ступенях ты говорила?
— Ну, как… — видно было, что речь даётся ей с некоторым трудом. — Первая — не нужно сна и еды, вторая — передвижение предметов, третья — хождение по воздуху, четвёртая — погружение в энергию…
— Погружение… Куда?! — вздрогнув, спросил Максим.
— Тебе же сказали, в энергию, — Матвей с иронией посмотрел на друга. — будь добр, не перебивай. Пятая?
— Пятая, — продолжала заученно бубнить девушка, — абсолютное счастье.
Максим закатил глаза и простонал.
— А у тебя пока первая? — спросил Матвей.
— Да. У меня не получается вторая… Это плохо?
— Радуйся!! — Матвей вскочил и посмотрел на Максима. — Ты ещё не понял, откуда они берут энергию?
— Понял, — проговорил Максим. — Из разума и воли, да?
— Ага-а-а, — протянул лекарь. — Не знаю, что там за зверина завелась у них в городе, но через это состояние идиотической радости она развивает в нашем мозгу область, позволяющую брать энергию напрямую из души… Ну а что, зато можно силой мысли чашки по столу двигать.
Матвей взял в руки флягу.
— Вот эта штука способствует отрезвлению и сохранению ясности рассудка. На день-другой хватит, но лучше бы покончить с нашим дракончиком поскорее, а? — сказал лекарь и подмигнул Максиму.
XV
Они медленно продвигались по узким кривым улочкам в сторону центра. Город производил впечатление заброшенного: людей было мало (и все — с блаженными улыбками). Знаменитые висячие сады поросли сорняками, многие дома были разрушены. Поверх развалин бывших кафе шумели листьями молодые низкорослые тополя.
Проходя мимо очередного сквера, Максим с удивлением заметил, что в кронах деревьев и просветах между домами — словом, повсюду в воздухе вьётся серая дымка. Поначалу он принял её за туман — но утро было уже давно позади, да и погода для тумана была слишком сухая… Он посмотрел под ноги, и тут ему показалось, что серая дымка не просто стелется по земле, а как будто бы ползёт по ней. Впрочем, Максим отогнал эту мысль и даже отругал себя за мнительность.
А между тем дракона нигде не было.
— Скажите, а как Вас зовут? — обратился Матвей к спутнице. — Извините, что я там на «ты» перешёл — я ж лечил, как-никак, не до условностей было.
— Ничего, можно на «ты», — улыбнулась девушка и что-то напела.
— Если не хочешь говорить, ничего страшного, — улыбнулся в ответ юный лекарь. Но девушка протестующе замотала головой.
— Нет-нет, это моё имя, — и напела ещё раз.
И только тут Максим и Матвей обратили внимание на ещё одну странность. Куда бы они ни шли, их преследовала — не то, чтобы музыка, нет; но какая-то едва слышимая мелодия. Словно женский голос тихо затягивал какую-то песню, но стоило прислушаться — и как будто бы и не было ничего, померещилось в дуновении ветра. А ежели отмахнуться от этого ощущения и задуматься о чём-нибудь другом, та же мелодия слышалась вновь, то и дело обрываясь и перетекая в переливы колокольчиков, напевы флейты или скрипичные флажолеты. Друзья настороженно переглянулись.
— Давай-ка без этого, а? — умоляюще сказал Матвей. — У тебя что, человеческого имени нет?
— Так придумай, — засмеялась девушка.
Матвей внимательно на неё посмотрел. За эти несколько часов она удивительно изменилась: мимика стала естественной, девушка стала меньше улыбаться — но зато намного чаще смеяться. А искренний, задорный смех так идёт голубым глазам и веснушкам! Из-за привычки часто мотать головой и кивать (вместо того, чтобы говорить «да» и «нет»), волосы, собранные на затылке в «конский хвост», подпрыгивали так сильно, что иногда, кажется, несколько мешали своей владелице ясно формулировать мысль.
— Назову-ка я тебя Певуньей, а?
— Больше на прозвище похоже, — рассмеялась Певунья, — впрочем, мне идёт. Только, чур, других девушек здесь так не называть!
Чем ближе они подходили к центру, тем шире были улицы и выше — дома. Парков тоже становилось больше, многие из них уже выглядели довольно ухоженно… В одном из них Певунья показала пальцем наверх — и друзья увидели дюжину вальсирующих пар, которые танцевали прямо в воздухе. Призрачная мелодия, которая преследовала их всю дорогу, становилась всё громче и громче. Люди с пустыми глазами и приклеенными улыбками стали попадаться тоже чаще.
— Интересно, — задумчиво проговорил Максим, — а как так получилось, что нами до сих пор никто не заинтересовался?
— Ну почему же, — сказал Матвей, отхлебнув из фляги и протянув её спутникам, — вон, посмотри: столица встречает дорогих гостей.
И действительно, через одну из центральных площадей, где располагался главный кафедральный собор, к ним с трёх сторон направлялось несколько десятков человек. У всех были по-современному светлые лица — но по старинке крепкие руки.
XVI
— О, поверьте, это какое-то чудовищное недоразумение! — дружелюбно воскликнул человек в коричнево-фиолетовом балахоне. Он в приветственном жесте простёр вперёд руки: — Меньше всего на свете я ищу драки. Да и вам она ни к чему: ведь мы же все хотим как лучше, не так ли? («Как же эти типы красиво говорят-то, а?» — шепнул Максим Матвею.) Вот смотрите: когда-то здесь была колокольня городского собора. Но к чему нам эти старые предрассудки теперь, когда мы владеем Новой Энергией? Сейчас здесь тоже в некотором роде храм — храм науки: мы расположили здесь новейшую обсерваторию.
— А что, построить отдельно — экономической мощи не хватило? — съязвил вдруг Максим.
— Вот Вы — да, Вы молодой человек, — колдун с удвоенной страстью обратился вдруг к Максиму, — только представьте: я научу Вас, и люди будут делать всё, что Вы им скажете. Вы же настоящий рыцарь, правда? И Вы поведёте их за собой — к правде, к свету, к добру!
— Интересно, — задумался на секунду Максим, — то есть если я скажу построить дворец — построят?
— Построят! — радостно воскликнул колдун.
— И баню?
— И баню! — с энтузиазмом закивал он.
— Ну а ежели я неправ, и надо строить школу? Или больницу? Или вообще не надо ничего строить, а нужно организовать праздничные гулянья после тяжёлой работы? Откуда я узнаю, какие приказы отдавать, ежели все будут только слушаться?
Колдун обиженно заморгал. Однако не прошло и нескольких секунд, как он переключился на Матвея — будто бы никакого Максима не было и в помине.
— Только подумайте, я дам Вам тайны Вселенной! Ключи от всего мира, нет, от всех миров — одному Вам, в Ваши знающие руки!
Глаза Матвея наполнились задумчивой мечтательностью, и колдун, увидев это продолжал с ещё большим усердием.
— Лекарства от всех болезней, власть над жизнью и смертью, более того, Вы сами будете творить новую жизнь по своему желанию и разумению…
Услышав это Максим встряхнулся, как ото сна, и бросился к другу:
— Не слушай его! Разве ты не видишь, что он лжёт?
— Ты просто мне завидуешь! — вдруг истерично взвизгнул Матвей (глаза колдуна распахнулись от восторга). — Где бы мы были, если бы не моё лекарское искусство, мои знания, моя флейта, наконец!
Максим от удивления начал судорожно ловить воздух ртом. Но тут мимо него прошуршала платьем Певунья: «Спокойно, сейчас я всё поправлю». Она подошла к Матвею, ласково провела рукой по его лицу и прошептала:
— Ты будешь всё-всё уметь, правда?
— Да!
— И всё-всё знать, верно?
— Да, да!!
— И ничегошеньки больше не хотеть, да?
— Дд… — тут Матвей запнулся и густо покраснел. Он отшатнулся от Певуньи, упал на колени и, закрыв лицо руками, весь затрясся. Певунья снова подошла к нему и обняла его за плечи. Матвей отнял руки от лица, и все увидели, что на самом деле он и плачет, и смеётся одновременно… Матвей встал, поцеловал руку Певуньи, и, тепло глядя ей в глаза, сказал:
— Прости. Иногда нет большего счастья, чем прочувствовать всю меру собственной глупости.
Матвей повернулся к колдуну и медленно, с расстановкой произнёс:
— Новые знания строятся поверх старых, — отчеканил он. — Если ты разом дашь мне все знания мира, то как я буду в них ориентироваться? Ведь не понимать, что именно ты знаешь, это то же самое, что не знать ничего вовсе!
Колдун молча отвернулся к проёму в колокольне. Матвей бросился к Максиму:
— И ты меня прости: у меня повернулся язык обвинить тебя в…
— Не смей! — Максим взял Матвея за плечи. — Твоё искушение было сильнее. Ведь учёный жаждет знаний больше, чем рыцарь — власти, — Максим снова улыбнулся. — И потом, ты не погрешил против истины: где бы мы все были, если бы не…
— Певунья! — рассмеялся Матвей.
— Глупцы, — вдруг прошипел колдун.
Все обернулись. Лицо ещё совсем недавно радушного хозяина не выражало теперь ничего кроме злобы: стиснутые зубы, искривлённая полуулыбка и дёргающийся глаз — вот что соответствовало его подлинным чувствам.
— Глупцы! — колдун как-то весь сгорбился и заорал. — У меня сила дракона, а у вас что? Вы ничтожества, я, я один повелеваю всем, что на земле — и даже выше! — Тут он издал горловой звук и хлопнул в ладоши.
Серая дымка, которая вилась по улицам города, сгустилась и почернела. Город и небо над ним как бы окутала сеть из жирных змей… Над колокольней, затмив солнце, поднялась чёрная голова дракона. В медленно открывающейся пасти разгоралось другое, плазменное солнце — но сияло оно мертвенно-бледным светом.
— Ну вот и всё, — весело сказал Матвей, — лапши навешали Серому Волку: не сбылись его пророчества про гибель дракона от «двух парней».
— Сбылись, — спокойно ответил Максим, — я всё понял.
Он взял посох, слегка раскрутил его головой — и со всей силы ударил кованым наконечником по колоколу. Потом ещё и ещё — но этого уже, по большому счёту, и не требовалось: сразу же, как только загудел колокол, тело дракона подёрнулось мелкой рябью, а затем оно стало развеиваться, как пар над кастрюлькой под дуновением сквозняка.
— Понимаешь, — продолжил Максим, — я всё думал, как же так вышло, что техника здесь не работает. Значит, теплового, электромагнитного воздействия это пресмыкающееся не боится… А как обстоят дела с акустическим? Согласись, ведь от колокольного звона совсем не то настроение, что от местной сладкозвучной музыки. Ну я и подумал, что «это убьёт то»…
— Это убьёт всё, — вдруг неожиданно тихо сказал колдун.
Улицу заливал яркий солнечный свет.
XVII
Друзья обернулись и посмотрели на колдуна.
— Как думаешь, обойдусь одним посохом? — спросил Максим у товарища.
— Вполне, — отозвался тот.
— Это убьёт всё, — повторил колдун. — Вы что думаете, победили дракона, и готово? Теперь у вас за плечами (и на вашей совести) огромный город, в котором отвыкли запасать еду и воду. Что делать будете, а, детишки?
Где-то вдалеке послышалось пение. Максим вслушался, и сердце у него сжалось. Тонкий девичий голосок под аккомпанемент трофейного аккордеона старательно выводил: «Ты меня никогда не забудешь…». Почти у линии горизонта показалась точка; точка превратилась в линию, линия разрослась… до сказочного чудища из древних манускриптов индустриальной эпохи. У него были крылья птеродактиля, голова в виде избушки без курьих ножек, а в качестве туловища…
— Бульдозер Михалыча!! — вскричали Максим и Матвей в один голос.
Птердозер (ну надо же его как-то назвать…) завис над площадью. В клюве, прикреплённом к избушке при помощи чего-то, похожего на фермы моста, был огромный тюк с промышленными контейнерами. Из окна свесилась верёвочная лестница, и по ней стала быстро спускаться Алиса. Через минуту она была уже на колокольне.
— Ну что, болезные… — но не успела она договорить, как к ней бросился Максим. — Да тихо ты, задушишь же, — пискнула она, не особенно, впрочем, пытаясь высвободиться.
— Как ты нас нашла? — просиял Максим.
— Интерактивная карта — эта та-а-акая волшебная вещь… Она и на вывод, и на ввод работает, понимаешь?
— Не-а, — с ещё более глупым видом ответил Максим.
— Не страшно, — засмеялась Алиса. — Серый Волк гостинцев прислал. Там и еды, и оборудования на первое время.
— Я думал, он только фольклор собирал? — вклинился Матвей.
— Конечно! — кивнула Алиса. — Но он НЕ ВСЕГДА только фольклор собирал.
— Как я не догадался, — рассмеялся Матвей, — он же у нас комфорт любит…
Что было потом, Максим помнил лишь урывками: события развивались быстро, как во сне. Через систему репродукторов, сооружённую Алисой, он собрал на площади горожан «первой ступени» — тех, кто ещё мог более-менее ясно соображать. С их помощью наладил раздачу продовольствия… Часть добровольцев взял под шефство Матвей, который организовал сбор трав, после чего стал обучать людей оказанию первой помощи. Через некоторое время в город прибыл и сам Серый Волк — на птице Рух он доставлял продукты из других тайников (когда только он всё успел…).
Колдуна, по настоянию Певуньи, пощадили («Казним — на его место придут два других… А этого мы хотя бы знаем»), но отправили в вечное изгнание, предупредив другие империи, чтобы те не давали ему приюта в своих городах. Больше о нём никто никогда не слышал, разве только что он долго скрывался то ли в пустыне, то ли в бескрайних болотах.
Со временем жизнь стала потихоньку налаживаться. Починили электростанции, отстроили фермы. Ну и конечно, сыграли двойную свадьбу — если читатель вдруг не догадался, то Алиса вышла замуж за Максима, а Матвей женился на Певунье. И был пир на весь мир… Меня туда, конечно, не позвали, но я не в обиде. Зачем им на свадьбе трезвый летописец, верно?