Молодцова Андрей Розин невзлюбил с первого взгляда. Но признаваться в этом, даже самому себе, было неприятно.
"Закис в своем болоте, любое новое лицо - угроза!" - думал он, стыдясь, что испытывает неприязнь к человеку, которого в первый раз видит. От этой всегдашней готовности к самообвинению, жизнь Розина порой становилась сущим кошмаром. Только к тридцати годам он от своих комплексов начал постепенно избавляться. А когда в девяностые из-под обветшалых плакатов оскалило свою волчью пасть сокровенное людское нутро, ему, как ни странно, даже стало легче. И все-таки оказалось, прежние стереотипы достаточно живучи.
Наверное, чтобы загладить чувство вины, он рьяно суетился, помогая новому сотруднику. Вместе с Колей Коновязовым расчистили для новичка стол, на котором несколько лет складировали рухлядь. Не жалея казенного спирта, Андрей протер липкую от грязи столешницу, потом выдал вольтметр и осциллограф. Через некоторое время, когда Молодцов обжился на новом месте, Андрей подсел к нему со схемами и стал рассказывать об аппаратах, с которыми придется иметь дело.
В мастерской по ремонту радиоаппаратуры Розину приходилось выполнять обязанности старшего. Обучение нового сотрудника входило в его компетенцию, но Андрей ловил себя на том, что уж слишком усердствует. Вопросов ни по ходу, ни в конце лекции он так и не дождался. Слушал Молодцов с каким-то ленивым безразличием. И уже было видно, что он из тех, кто быстро адаптируется в любом месте.
На следующий день Молодцов явился одним из первых. Опередил его только Павел Никитович - человек старой закалки, всегда приходивший на работу за десять минут до официального начала. Впрочем, никакой активности новичок не проявлял, и со скучающим видом постукивал пальцами по поверхности стола.
"Мог бы и схемы просмотреть!" - с раздражением подумал Андрей. Чуть позже Молодцов начал расхаживать по комнате и заводить разговоры с новыми сослуживцами. С Коновязовым они сразу нашли общий язык. Коля всегда любил поболтать и с готовностью откладывал в сторону отвертку и паяльник. Потом к ним подключился и Павел Никитович. Правда, при этом он продолжал ремонтировать очередной блок питания. Привычка к труду вросла в плоть и кровь ветерана, и положенные восемь часов он отрабатывал по полной программе. Неохваченными беседой оказались только Стас и Розин. Стасу мешали наушники плеера, а Андрея Молодцов как-то сразу постарался проигнорировать.
Когда приемщица по внутреннему телефону сообщила, что есть поступление в ремонт, Андрей позвал с собой Молодцова. Они прошли через узкий коридорчик, где на стенах по грязно-синей штукатурке разбегались каскады мелких трещин, а под потолком еще витал неистребимый дух московской коммуналки. Спустившись по маленькой по лестнице оказались в приемной. В отличие от остальных помещений, обстановка здесь робко претендовала на европейский уровень. Недорогая офисная мебель, красочные плакаты ведущих фирм, молоденькая приемщица в мини-юбке. Андрей представил ей нового сотрудника, и по реакции девушки угадал, что Молодцов из тех, кто нравится слабому полу. Обратно возвращались неся "музыкальный центр". Приземистый атлетично сложенный Молодцов взял основной блок, худощавый и сутулый Розин тащил колонки.
С первым заданием Молодцов справился быстро. Поломка была механическая и очевидная, но Розин все равно почувствовал к нему некоторое уважение. И, в ответ на похвалу, новичок самоуверенно усмехнулся и заявил:
- А мы Молодцовы много чего можем. Фамилия обязывает!
В обед новый сотрудник принес за "прописку" две бутылки водки и окончательно стал своим парнем. Укрывшись от внезапного появления посторонних, компания втиснулась в узкое пространство за стеллажами. На столе выстроился классический натюрморт из рюмок разной формы и калибра, тарелок с крупно порезанной колбасой и бутылок. Для полного соблюдения стиля не хватало, пожалуй, только бычков в томате, но их с успехом заменила банка океанической сельди. Нежно-розовые посыпанные пряностями кусочки рыбы плавали в масле, и, пока деликатес подносили ко рту, оно капало на стол и рукава халатов. Водка, судя по всему, была "паленой" и отдавала спиртом. Но вскоре вкус притупился, и это стало ни так заметно.
Уже после первых рюмок Розин почувствовал приятное расслабление. Хорошо было хоть ненадолго сбросить груз надоевших проблем. Почти не принимая участия в общей беседе, он, блаженно улыбаясь, уплывал мыслями в прошлое. Вспоминал вечеринки в студенческом общежитии, людей с которыми когда-то вот так же выпивал вечерами на первой работе, свои наивные юношеские взгляды на жизнь и мужскую дружбу...
- А чего это мужики у вас начальник такой не разговорчивый? Думает что ли много? - неожиданно громко поинтересовался Молодцов. Все сразу посмотрели на Розина. Колька Коновязов рассмеялся так, будто услышал что-то очень остроумное. Улыбнулись и остальные, а Андрей, смутившись, даже не нашел, что ответить. И хотя о нем тут же опять забыли, пьяная идиллия была разрушена.
По дороге домой под промозглым февральским ветром опьянение выродилось в раннее похмелье. Мутило от паленой водки, было холодно и неуютно. Маршрут к метро лежал через знаменитую трехвокзальную площадь. Место, которое Андрей всегда не любил. Особенно неприятно выглядело оно в хмурую пасмурную погоду. А сейчас над Москвой уже с неделю висела тусклая февральская оттепель. Казалось, грязная снежная каша с тротуаров и дорожных обочин, уничтожив все разнообразие красок, просочилась даже в окружающий воздух. И под этим серым покрывалом суматошно пульсировала привокзальная жизнь. Будто вся Россия в поисках счастья принялась курсировать между городами, поселками и столицей. Андрей давно окрестил этот район как "зону отчуждения". Переступая ее черту, вдруг оказываешься в какой-то недоброй атмосфере, глаза прохожих недоверчивы и враждебны, словно каждый второй потенциальный вор или мошенник. А по обочинам людского потока грязными ранами зияют лица бомжей, суетится мелкое привокзальное жулье, и еще Бог знает какая муть, вспененная бурлением "рыночной" России.
Для Андрея "зона отчуждения" кончалась на платформе метрополитена. Здесь уже не так ощущалось близость вокзала, и мысли уходили к домашнему уюту, семейному ужину, дивану перед телевизором. Но сегодня спокойное течение жизни нарушилось. В лице нового сослуживца он уже предвидел будущего врага, и почему-то заранее пасовал.
На следующее утро Андрей застал около столика для чаепитий теплую компанию. Облокотившись на спинки стареньких стульев, вальяжно развалились Молодцов и Коновязов с початыми бутылками пива. На углу скромно пристроился Павел Никитович.
- Дерни пивка, командир! Поправь здоровье, - с покровительственной иронией позвал Молодцов. Услышав отказ, он предложил хотя бы покурить вместе с коллективом. Когда Розин сообщил, что уже не давно не курит, Молодцов с усмешкой констатировал:.
- Кто не курит и не пьет тот здоровеньким помрет! - И опять все рассмеялись так, будто он изрек что-то оригинальное и остроумное. А Андрей ощутил, как теперь уже между ним и коллегами пролегла полоса отчуждения...
День ото дня трещина стараниями Молодцова становилась все шире и шире. Надо сказать, что с Коновязовым и Павлом Никитовичем у Андрея отношения и раньше были не самые лучшие. В Коновязове раздражала чрезмерная простота, уживавшаяся с природной крестьянской хитростью. А Никитович, как подозревал Андрей, имел некогда отношение к тайной когорте, прозванной в народе "стукачами". Да и теперь по некоторым признакам ветеран продолжал доносить, уже новому капиталистическому начальству. В свою очередь и у этой парочки были претензии к Розину, но необходимость работать бок о бок заставляла сглаживать углы, и атмосфера в коллективе сохраняла видимость дружелюбия. Теперь же, неожиданно обретя лидера, тайные недоброжелатели с удовольствием ополчились на Андрея. Шуточки с издевкой стали обычной практикой. Громко выражалось недовольство тем, как Розин распределяет работу, иногда его даже пытались уличить в профессиональной непригодности. Андрей, как мог, сопротивлялся, но перед ним была сила, имя которой "Коллектив". И даже Стас - типичный представитель молодого племени "пофигистов" иногда вставал на сторону Молодцова.
Нельзя сказать, что Андрей был человеком трусливым. В отличие от Коновязова и Павла Никитовича он не испытывал трепета перед начальством. На улицах, случалось, вмешивался в драки. При случае мог дать сдачи обидчику. Но в сознании прочно сидело преклонение перед коллективными ценностями и правилами, одно из которых гласило:
"Если коллектив против тебя, значит, виноват ты сам"
По пятницам триумвират его недоброжелателей ввел в практику обычай отмечать конец недели выпивкой. В этот день Андрей старался быстрее уйти домой. Поступающие в ремонт приборы он больше не распределял, а просто приносил их и ставил на стол при входе. Если раньше его руководство вызывало раздражение, то теперь стычки начались уже между Коновязовым и Павлом Никитовичем. Стасу было абсолютно все равно, чем заниматься, а Молодцов на правах неформального лидера выбирал себе работу полегче. Исподволь присматриваясь к нему, Андрей понял, что специалист тот посредственный. Неисправности он находил только простейшие, правда, именно они чаше всего и случались. Когда же попадалось что-то более сложное, Молодцов обычно подзывал Стаса. Иногда даже обращался к Розину и Андрей не отказывал в помощи. Он все еще считал это своим долгом, да и в глубине души надеялся восстановить свой авторитет и нормальные отношения с сослуживцами.
Однако, обстановка в мастерской все больше накалялась. Однажды придя на работу, Андрей услышал громкую музыку в стиле, который у нас почему-то называют шансоном. Старенькая аудио-колонка, много лет пылившаяся на стеллажах, вдруг ожила, и под скрипичные переливы изрыгала веселенькие куплеты о воровской жизни.
- Серега Молодцов радио притащил! Теперь с музыкой будем сидеть,- радостно сообщил Коновязов. Увидев лицо Розина он расплылся в довольной улыбке - Чего приуныл, музон что ли не нравится?
- Они репертуар не одобряют! - издевательски протянул Молодцов. Ничего не отвечая, Андрей прошел к своему столу. Не в первый раз он думал, что начнет поиски новой работы, но в этот день, кажется, окончательно принял решение.
От музыкальной атаки защититься было куда сложнее, чем от примитивных шуточек Коновязова. Хрипловато-мужественные голоса "блатных" шансонье нахраписто пролезали в сознание, утверждая окончательную победу криминального мира, не только экономическую, но и духовную. Андрей уже не мог спрятаться в раковине своего внутреннего мирка. Утешала только мысль о том, что, возможно, скоро он будет работать в другом месте.
...Наверное, идея ухода на генетическом уровне вкоренилась в сознание нашего человека. Испокон веков переходили от князя к князю, уплывали за тридевять морей, бежали на вольные свободные земли. Простор южных степей, вакуум девственных просторов Сибири засасывал в себя, манил древним мифом о далекой стране с молочными реками и кисельными берегами. Казалось, лучший способ избавиться от гнета, не бороться, а просто уйти, отодвинуться от насевшей на тебя силы. И бескрайние просторы пустых земель к этому поощряли. Но однажды вдруг оказалось, что бежать дальше некуда. С одной стороны плещется о неприветливые каменистые берега холодный океан, с другой завистливо глядят на огромное плохо обжитое пространство уставшие от перенаселения соседи. А беды, от которых бежали, никуда не исчезли, и не спрячешься теперь от них ни за степным рубежом, ни за Уральским Камнем...
По дороге домой, еще раз все обдумав, Андрей понял, что не нужно тешить себя надеждой на скорый уход. Во всех похожих на правду объявлениях о трудоустройстве красной нитью проходила непонятно кем установленная цифра "тридцать пять". А этот возрастной рубеж он уже давно перевалил. Да и на новом месте вполне возможно будут такие же Молодцовы и Коновязовы.
"Здесь хоть начальство приличные люди, а это, пожалуй, самое важное!"
И, как ни крути, получалось, что надо не уходить, а приспосабливаться, либо бороться.
В ближайшую субботу Розин отправился на Митинский радио-рынок. С тех пор как он был там последний раз, место сильно изменилось. Цивилизованные палатки вытеснили ряды, где бывшие сотрудники оборонных институтов, красные от мороза и горячительного, торговали с лотков радиодеталями. Но кое-что осталось прежним - преобладание интеллигентных лиц среди продавцов, почти чисто мужской контингент покупателей. С разных сторон гремела музыка и, казалось, что над рынком витает старомосковский дух кустодиевских картин с веселыми коробейниками, связками баранок и ярким лубочным небом. Купив плеер, Андрей долго ходил по рядам и с проснувшимся азартом подбирал кассеты для своей будущей музыкальной коллекции. День был морозный. Продавщицы в палатках походили на озябших воробьев, а над крышами, выглядывая из облаков, солнце подсвечивало летящие снежинки.
В следующий понедельник колонка вместо воровской лирики изрыгала не менее ненавистную Розину российскую "попсу". Но теперь, стоило только нажать кнопку, и в наушниках зазвучал божественный голос Марио Ланца.
Как же много значат для нас звуки! Одни могут раздражать, запугивать, подавлять волю. Другие, наоборот, поднимают из темных пещер к свету. И сейчас голос певца рождал иной мир без мелких житейских склок, трагичный и в то же время светлый.
Вопреки опасениям, плеер совсем не отвлекал от работы. Ко второй половине дня Андрей многое успел сделать и почти не чувствовал усталости. И это, пожалуй, была его первая небольшая победа. Но под вечер события приняли совершенно неожиданный оборот. Вернувшись после обеденного перекуса в кафе, Андрей увидел на своем столе разобранный "музыкальный центр", которым еще недавно занимался Молодцов. На вопрос " Что это значит?", тот без тени смущения заявил:
- Да там хрень какая-то хитрая! Я что-то не разберусь. А ты у нас самый умный!
Фразу можно было бы принять за комплимент. Уже не один раз Андрей, как мальчишка, отрабатывал похвалу, но больше не собираясь попадаться на примитивную лесть. Взяв аппарат, он молча переставил его обратно. И тут Молодцова взорвало. Оказалось, что неприязнь накапливалась не только с одной стороны. Уже ничего не стесняясь, Молодцов орал, что таких слюнтяев и умников, бьют в спортивной раздевалке и после отбоя в казарме. В ответ Розин только посылал его, как делают это герои голливудских боевиков в русском переводе.
На крики прибежал испуганный Коновязов. Шаркающей стариковской походкой приковылял Павел Никитович. Их стараниями стычка не переросла в драку. Молодцов позволил себя утихомирить. Розин вернулся за свой стол, и снова одел наушники. Музыка позволила немного успокоиться, но работать в тот день он больше не мог. Внутри по прежнему кипели злость, а виски предательски сжимало от подскочившего артериального давления.
Развязка наступила через две недели. Злосчастный музыкальный центр, простояв день на столике в прихожей, перекочевал к Стасу. А в четверг Розина вызвали в центральный офис. Сотрудники знали, что это означает близость квартальной премии. Отношение к Андрею в этот день резко изменилось. Даже смешно было наблюдать, как неуклюже пытается лебезить Коновязов. Павел Никитович тоже старался выказать свое расположение. Молодцов, видимо узнав, что мнение Розина влияет на начисление премиальных, неожиданно подошел сам и предложил примирение.
По дороге Андрей все еще пребывал в состоянии внутренней борьбы. После сегодняшнего разговора он готов простить своего врага. Но умом понимал, что все это притворство и его как глупого мальчишку пытаются в нужное время задобрить. Так и не решив, что будет говорить, Андрей вошел в приемную, где его довольно холодно встретила секретарша. На "человека из мастерской" в головном офисе традиционно смотрели свысока. Основные доходы фирме приносила торговля импортной радиоаппаратурой, и сервисный центр виделся чем-то вроде заднего двора или чуланчика в большом здании успешного бизнеса. Коротко бросив, что директор может его принять, девушка повернула свой пикантный носик к компьютерному монитору и, казалось, сразу же забыла о существовании Розина. Здесь он тоже был в зоне отчуждения, но уже как, "представитель низшего сословия".
Открыв массивную дверь, Андрей первым делом увидел широкую лысину шефа. Согнулся над столом, тот подслеповато сощурившись, изучал какую-то бумагу. Очки почему-то лежали рядом с кофейной чашкой и пепельницей, где еще дымился не потушенный окурок.
Кивнув, директор показал на стул напротив и еще несколько минут не отрывался от изучения документа. Когда же дошла очередь до Андрея, разговор сразу же переключился на обсуждение нового сотрудника. Входя в кабинет, Андрей сомневался, стоит ли отдельно упоминать Молодца, но директор начал сам. Сообщив, что появились жалобы на сроки и качество ремонта, он выразил удивление:
- Как же так? Мы же вам еще одного человека дали...
Андрей начал сбивчиво объяснять, что творится в мастерской. Еще со школьных лет он усвоил заповедь " Не доноси!", а сейчас чувствовал себя именно в этой роли. Но еще хуже стало, когда на губах директора проскользнула ироничная усмешка. В тот же миг Андрей догадался, что о происходящем в сервисном центре Александр Павлович уже знает из других источников, и вполне возможно в совершенно другой интерпретации. Вспомнилась знакомая по опыту манера руководства вставать не на сторону правого, а подстраиваться под мнение большинства, а тут Розин был в явном проигрыше. Понимая, что от сегодняшнего разговора многое зависит, он взял себя в руки, и уже четко изложил претензии к новичку, стараясь не добавлять ничего личного.
Оказавшись за стенами офиса, Андрей почувствовал себя негодяем. Многое из того, что он наговорил про Молодцова, все-таки было не совсем правдой. Да, специалист тот был неважный, но многие вещи делал быстро. Обстановка, которую создал Молодцов, мешала нормально организовать работу, но в этот была вина и самого Андрея.
" Хорошо, что хоть про выпивки не настучал!" - думал Розин. Однако, его не покидало ощущение, что шеф и об этом информирован.
В пятницу вечером в сервисный центр приехал "зам на побегушках" Леня Голованов и раздал конверты. Андрей тут же постарался улизнуть домой. Он не был уверен, что вчерашняя беседа имела последствия, но нечистая совесть все равно отравляла радость от долгожданных премиальных. Ко всему прочему примешивалась неприятная тяжесть и боль в голове. Придя домой, Андрей на всякий случай померил температуру и с удивлением обнаружил, что столбик градусника переполз отметку "тридцать восемь".
За неделю болезни все конфликты на работе отодвинулась куда-то далеко и стали призрачными и нереальными. Настоящим блаженством было лежать с книгой на диване и знать, что еще как минимум несколько дней с полным правом можно будет даже не выходить из дома. Правда, дни эти неумолимо истекали, и положению вынужденного бездельника скоро пришел конец. Закрывая больничный лист, Андрей с тоской смотрел, как за окном поликлиники серый мартовский день потихоньку съедает снег, а на первых проталинах дерутся из-за объедков вороны. Не хотелось даже думать, что завтра снова нужно будет идти через вокзальную площадь, а потом целый день находиться бок о бок с Молодцовым. И в голове с навязчивостью зубной боли сверлило:
" Почему, я, свободный человек, каждый день должен отправляться туда, куда не хочу ..."
Однако, утром чашка крепкого кофе неожиданно подняла настроение, и какое-то предчувствие подсказывало, что за время его отсутствия на работе могло что-то измениться в лучшую сторону.
Открыв дверь в мастерскую, Андрей увидел опустевшее рабочее место Молодцова. Только старый паяльник и какая-то похожая на подкову железка сиротливо лежали на крышке стола.
- Привет, болящему! - весело поздоровался Коновязов. Потом, вздохнув, посетовал: - Серега Молодцов уволился. С премией начальство его прокатило.
- Сам он виноват! - глубокомысленно заметил Павел Никитович.
- Да, мог бы хотя бы и отходную поставить. А то сбежал как-то не по-людски, - продолжал сокрушаться Коновязов. Но его никто уже не слушал. Никитович опустил свою умудренную сединами голову к рабочему столу. Стас, увидев Андрея, приветливо махнул рукой и снова повернулся к осциллографу. Из-под длинных волос парня традиционно выглядывали провода наушников.
Все еще отказываясь поверить в случившееся, Андрей несколько раз прошел мимо опустевшего стола. Казалось, его разыгрывают, и сейчас откуда-нибудь выскочит Молодцов и как в глупой американской комедии закричит "Сюрприз, сюрприз!". Но на вешалке действительно не было его куртки, и аудио-колонка не нарушала больше умиротворенную тишину комнаты.
Почувствовав, будто с него свалился тяжелый груз, Розин улыбнулся самому себе в зеркало. Как ни странно, совесть его уже больше не мучила. Теперь он был уверен, что боролся не с конкретным человеком, а с безликой враждебной силой. И на этот раз, как ни странно, победил. А главное что "зона отчуждения" уже не чертила вокруг него свою границу.