Некрасов Юрий Валентинович : другие произведения.

Поручение Президента (Presidential Mission by Upton Sinclair)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Восьмой том Саги о Ланни Бэдде вышел в свет в 1947 году и охватывает 1942 - 1943 годы мировой истории. В личной жизни Ланни происходит изменения, он женился на Лорел Крестон и через положенное время у них рождается сын. К счастью это происходит на территории США. Вернувшись в Америку, Ланни докладывает президенту о своей длительной беседе со Сталиным и становится в его глазах экспертом по Сталину. Ему поручается уговорить Сталина встретиться с Рузвельтом и Черчиллем. Маршрут в СССР выбран через Алжир в Тегеран, а оттуда в Москву. По дороге Ланни нужно будет убедить французов в Северной Африке присоединиться к союзникам. Самолёт, вёзший Ланни из Алжира в Тегеран, подбит, и он выпрыгивает с парашютом в пустыню Сахара. Там он почти умирает от жажды, но его подбирает караван бедуинов. Территория контролируется немецкими войсками, и Ланни оправляют в Германию, где ему удаётся встретиться с нацистской верхушкой и получить информацию по состоянию работ немецких учёных по делению урана, тяжёлой воде и реактивным двигателям. Союзная авиация бомбит Ланни. В конце тома Ланни встречается со своей сестрой Марселиной. Том состоит из девяти книг и двадцати девяти глав.

0x01 graphic

  
  
  

0x01 graphic

  
   Аннотация
   Восьмой том Саги о Ланни Бэдде вышел в свет в 1947 году и охватывает 1942 - 1943 годы мировой истории.
   В личной жизни Ланни происходит изменения, он женился на Лорел Крестон и через положенное время у них рождается сын. К счастью это происходит на территории США. Вернувшись в Америку, Ланни докладывает президенту о своей длительной беседе со Сталиным и становится в его глазах экспертом по Сталину. Ему поручается уговорить Сталина встретиться с Рузвельтом и Черчиллем. Маршрут в СССР выбран через Алжир в Тегеран, а оттуда в Москву. По дороге Ланни нужно будет убедить французов в Северной Африке присоединиться к союзникам.
   Самолёт, вёзший Ланни из Алжира в Тегеран, подбит, и он выпрыгивает с парашютом в пустыню Сахара. Там он почти умирает от жажды, но его подбирает караван бедуинов. Территория контролируется немецкими войсками, и Ланни оправляют в Германию, где ему удаётся встретиться с нацистской верхушкой и получить информацию по состоянию работ немецких учёных по делению урана, тяжёлой воде и реактивным двигателям. Союзная авиация бомбит Ланни. В конце тома Ланни встречается со своей сестрой Марселиной.
   Том состоит из девяти книг и двадцати девяти глав.
  

0x01 graphic

0x01 graphic

0x01 graphic

  
   Именинник и Издатель / Переводчик
  
   Именинник - успешный юрист в пятом поколении.
Родоначальник юридической династии - доктор, профессор, последний директор Ярославского Демидовского Юридического Лицея Владимир Георгиевич Щеглов, уроженец Тамбовской губернии.
   Из самых больших свершений именинника - сын, дом и дерево. А, сколько впереди! И ещё, у именинника на книжной полке шесть книг о Ланни Бэдде. Теперь будут семь. А со временем и все одиннадцать.
  
   Издатель/переводчик - тоже из тамбовских. Встретил в тринадцатилетнем возрасте героя саги, своего ровесника, сына человека, занимавшегося внешнеэкономической деятельностью, как и родители издателя. Отсюда непреходящая привязанность к саге о Ланни Бэдде. Сейчас намерился перевести на русский язык и издать 11-томную эпопею о Ланни Бэдде Эптона Синклера, показывающую мировую историю с 1913 по 1949 гг.
  

0x01 graphic

Синклер, Эптон Билл

1878-1968

0x01 graphic

   Эптон Билл Синклер-младший -- американский писатель, проживший 90 лет и выпустивший более 100 книг в различных жанрах, один из столпов разоблачительной литературы. Получил признание и популярность в первой половине XX века. В 1906 году направил свою книгу "Джунгли" с дарственной надписью Л.Н. Толстому, который с интересом ее прочитал, заметив: "Удивительная книга. Автор - социалист такой же ограниченный, как все, но знаток жизни рабочих. Выставляет недостатки всей этой американской жизни. Не знаешь, где хуже". Экземпляр книги Синклера с карандашными пометками Толстого хранится в библиотеке музея "Ясная Поляна ". Сам же Синклер не считал "Войну и мир" великим романом. Он, по его собственному признанию, никак не мог разобраться с множеством персонажей романа, их судьбами и чуждыми его американскому глазу и уху русскими именами. Не смог он дочитать до конца и какой-либо из романов Ф.М. Достоевского. В 1915 г. удостоился внимания В.И. Ленина, которое открыло его книгам дорогу к советскому читателю. В 1934 г. участвовал в Первом съезде советских писателей в Москве. Однако взаимоотношения Синклера с советскими властями стали портиться в связи с тем, что его книги издавались в СССР без разрешения автора и без выплаты ему авторского гонорара. С помощью А. Коллонтай добился выплаты ему Госиздатом гонорара в размере 2,5 тыс. долл. В 1949 г. его неприятие Стокгольмского воззвания закрыло ему дорогу к советскому читателю. Перевод его третьей книги о Ланни Бэдде, которая получила Пулитцеровскую премию, был рассыпан. О последующих книгах не могло быть и речи.
   Всего между 1940 и 1953 гг. о Ланни Бэдде было написано 11 книг, давших возможность автору показать мировую историю и лидеров многих стран за период с 1913 по 1949 гг.
   Сага о Ланни Бэдде включает:
   Оригинальное название
   Год издания
   Период истории
   Название и год русского издания
   World's End
   1940
   1913-1919
   Крушение мира 1947 и 2025
   Between Two Worlds
   1941
   1920-1929
   Между двух миров 1948 и 2024
   Dragon's Teeth
   1942
   1929-1934
   Зубы дракона 1943 2016
   Wide Is the Gate
   1943
   1934-1937
   Широки врата 2017
   Presidential Agent
   1944
   1937-1938
   Агент президента 2018
   Dragon Harvest
   1945
   1939-1940
   Жатва дракона 2019
   A World to Win
   1946
   1940-1942
   Приобретут весь мир 2020
   Presidential Mission
   1947
   1942-1943
   Поручение президента 2021
   One Clear Call
   1948
   1934-1944
   Призывный слышу глас 2022
   O Shepherd Speak!
   1949
   11.1944-лето 1946
   Пастырь молви! 2023
   The Return of Lanny Budd
   1953
   1944-1949
   Возвращение Ланни Бэдда 2026
  
   Примечание переводчика
   Во всех томах Саги о Ланни Бэдде переводчик сохранил неизменными все имена собственные, предложенные изданиями "Иностранной литературой" в 1947 и 1948 годах. Поэтому Ланни Бэдд останется Ланни Бэддом, несмотря на то, что автор назвал его иначе.
   Эптон Синклер помимо родного языка знал французский, немецкий и испанский языки. Для придания национального колорита он вставлял слова, а иногда и целые фразы на иностранных языках без перевода. В тех случаях, когда отсутствие перевода, по мнению переводчика, мешало восприятию текста, переводчик предлагал свой перевод в примечаниях.
   Почти все названия томов, книг, глав и являются цитатами из классической литературы, Библии и мифологии. Все они являются своего рода эпиграфами. Такие цитаты часто попадаются и в тексте. Там, где переводчику удалось найти источники этих цитат, он приводит их в примечаниях.
   Например, название седьмого тома взято из Манифеста Коммунистической партии (1848) К.Маркса - Ф.Энгельса: "Пролетариям нечего в ней терять кроме своих цепей. Приобретут же они весь мир ".
   Название девятого тома взято из Альфреда Теннисона (1809 - 1892), стихотворения Пересекая черту (1899) в переводе Ольги Стельмак: "Закат на море и вечерняя звезда. Издалека призывный слышу глас. Пусть горечи не будет и следа, Когда покину берег я в свой час".
   В основном цитаты из Библии приводятся по синодальному переводу, стихи классиков переведены русскими поэтами или профессиональными переводчиками. Все примечания сделаны переводчиком и находятся на его совести.
   Все измерения переведены в метрическую систему.
  
   СОДЕРЖАНИЕ
   КНИГА ПЕРВАЯ
Что наш тлен перед нравственном величием
   Глава первая.
   Мечты, надежды всех людей зависят от судьбы твоей
  
   Глава вторая.
   Между любовью и долгом
  
   КНИГА ВТОРАЯ
Зима междоусобий наших
   Глава третья.
   И только люди злы
  
   Глава четвёртая.
   Мы не можем уйти из истории
  
   Глава пятая.
   Кровавый след войны
  
   Глава шестая.
   Тот, кто начал лгать
  
  
КНИГА ТРЕТЬЯ
Безумный мир, господа
   Глава седьмая.
   Если любовь, то любовь навсегда
  
   Глава восьмая.
   От званого ужина зависит много
  
   Глава девятая.
   Измены, хитрости и добыча
  
   Глава десятая.
   Человек рождается на страдание
  
  
КНИГА ЧЕТВЁРТАЯ
Спокойная точка вращенья мира
   Глава одиннадцатая.
   Мать свободных
  
   Глава двенадцатая.
   Затишье перед бурей
  
   Глава тринадцатая.
   Янки идут
  
   КНИГА ПЯТАЯ
Пользуйся случаем
   Глава четырнадцатая.
   Врагу будь страшен мощью
  
   Глава пятнадцатая.
   Бряцание достоверной историей
  
   Глава шестнадцатая.
   Трижды тот вооружен
  
   Глава семнадцатая.
   Мёд из сорняка
  
   КНИГА ШЕСТАЯ
Двери, ведущие к смерти
   Глава восемнадцатая.
   Однажды ночью перед Рождеством
  
   Глава девятнадцатая.
   Старики для советов
  
   Глава двадцатая.
   Большой водораздел
  
   КНИГА СЕДЬМАЯ
Вредней, чем псов взбесившихся укусы
   Глава двадцать первая.
   Уместен страх
  
   Глава двадцать вторая.
   Суровая кара войны
  
   Глава двадцать третья.
   Враг внутри ворот
  

КНИГА ВОСЬМАЯ
Дьявол упрям

   Глава двадцать четвёртая.
   С брюшком округлым
  
   Глава двадцать пятая.
   Прощай, спокойный дух
  
   Глава двадцать шестая.
   Бомбы, рвавшие воздух в клочья
  






КНИГА ДЕВЯТАЯ
Исход такого дня

   Глава двадцать седьмая.
   Вдруг уже на небесах
  
   Глава двадцать восьмая.
   Земля надежды и славы
  
   Глава двадцать девятая.
   Домой океан моряка отпустил
  
  
   ___________________________________________________
  
   КНИГА ПЕРВАЯ
   Что наш тлен перед
нравственном величием1
   ___________________________________________________
  
  
   ГЛАВА ПЕРВАЯ
   Мечты, надежды всех людей зависят от судьбы твоей2
   I
   НА ДУШЕ Ланни Бэдда было весело, когда он ехал на север вдоль береговых скал реки Гудзон. Едва ли за последние полгода прошел хоть один день, когда он не представлял себе тот час, когда он будет докладывать Большому Боссу. Что скажет он и что ответит Босс. Шесть месяцев немалый период жизни любого человека, и Ланни получил много нового опыта за это время. Он проехал расстояние вокруг земли равное почти размеру экватора. Тем временем эта земля была свидетелем событий боли и ужаса, катаклизмов, столь важных, что люди будут продолжать писать и говорить о них, пока на планете останется хоть кто-то, кому будет интересно узнать, что произошло в его прошлом.
   Солнце сияло в этот ранний апрельский день. Маленькие белые облака плыли по голубому небу над яблоневыми садами, покрытыми розовыми цветами, приветствуя дома путешественника по миру. Трасса с хорошим покрытием кружила вдоль лесистых скал, ныряя то и дело вглубь, или выходя на открытые места, где водитель мог наблюдать широкое русло реки, железную дорогу на противоположном берегу, деревни и холмы усеянными сельскими домами и загородными особняками. Ланни, любивший водить автомобиль, не держал в руках рулевого колеса полгода. Он прибыл из снежного Архангельска и туманного Ньюфаундленда. А здесь было тепло, солнце, красота, комфорт. Все дары природы и цивилизации, которые американец из праздного класса принимает как должное и ценит только после того, как проедит по диким и нищим землям или среди сцен войны и разрушений.
   Тепло проникало сквозь кожу путешественника, аромат садов втекал через его ноздри и красота через его глаза. Всё это впитывало его подсознание. А его мысли были заняты великим человеком, которого он собирался увидеть. А также историей, которую он должен был ему рассказать, и вопросами, которые будут ему заданы и его ответами. Ланни пропустил так много, когда значительные события наваливались одно на другое, что у людей не было времени их осознать. Америка находилась в состоянии войны в течение четырех месяцев, и одно поражение шло за другим без единого успеха. Батаан на Филиппинах только что капитулировал, а японцы были у ворот Индии. Немцы были у ворот Ленинграда и близки к Суэцкому каналу. Ланни подумал, Ф.Д.Р знает обо всем этом. Что он скажет мне и что он захочет от меня?
   II
   После полуторачасовой поездки автомобилист подъехал к высокому мосту Покипси и переехал на восточный берег реки. Он проехал через разросшийся город со странным индийским названием и направился по почтовому тракту на север. Тракт был широким и довольно прямым и пролегал под аркой, образованной высокими вязами. А сбоку тянулись заборы и ворота загородных домов. Вскоре показалась деревня под названием Гайд-парк, а затем поместье под названием Крум Элбоу, за последние девять лет "летний Белый дом". Ланни был здесь, прежде чем отправиться в долгий путь. В тот раз его завели с черного хода ночью, а потом он увидел своего шефа, лежащего в постели в шёлковой пижаме и синем свитере с вырезом под горло, с которым он никогда не расставался, даже после того, как моль изгрызла его. Только однажды гость вошел в это поместье обычным путём. В первый раз, прежде чем он стал секретным агентом самого могущественного человека в мире.
   В маленькой сторожевой будке у входных ворот раньше стоял национальный гвардеец. Теперь в военное время эту функцию исполняла армия Соединенных Штатов. Водитель остановил машину и назвал свое имя сержанту, старшему в команде. У сержанта был список, без сомнения, он знал его наизусть. Он внимательно осмотрел безукоризненно одетого джентльмена лет сорока в тропическом тонкой шерсти костюме коричневого цвета, с галстуком и в фетровой шляпе с узкими, немного загнутыми полями в тон костюму. Облик дополняли небольшие каштановые усы, дружеская улыбка и загар, совсем не потерянный в снегах России. "Я должен увидеть ваши водительские права, мистер Бэдд", - сказал человек, а затем: "Я должен осмотреть багажник вашей машины ". Это был спортивный автомобиль с задним откидным сиденьем в багажнике, и любой, кто был там спрятан, должен был быть размером с жокея. Ланни сказал: "Багажник не заперт". Сержант взглянул на него, а затем сказал: "О.К., сэр".
   Машина ускорила движение по подъездной дорожке с тенистыми деревьями, которые так любил их владелец. Ему приятнее было называть свой род занятий "лесовод" вместо президента Соединенных Штатов, менее надежную работу. Особняк был возрастом чуть более ста лет, в два с половиной этажа, частично из кирпича и частично камня. Его временами пристраивали, каждый раз в несколько ином архитектурном стиле. У переднего входа был полукруглый портик с четырьмя белыми колоннами. Там был часовой, который неформально отдал Ланни честь, но не остановил его. Его приход должен был быть объявлен по телефону, потому что дверь была открыта без его звонка, и негр дворецкий взял у него шляпу. А женщина секретарь радостно поприветствовала его.
   III
   За входной дверью в этот семейный дом стояли дедовские часы, а справа - круглая лестница с резными перилами. Путь в библиотеку вёл влево, а там стояла статуя президента в юности, фигура в натуральную величину, высеченная из камня. Там был проход и спуск на три-четыре ступени. С одной стороны была рампа, по которой можно было передвигать кресло-коляску. Где бы ни сидел президент, кресло-коляска была рядом, и кнопка, которую он мог бы нажать, чтобы вызвать своего слугу негра.
   Всё левое крыло здания занимала библиотека внушительных размеров. На каждом конце был камин. Перед ним стоял большой стол, а за ним сидел человек, которого хотел увидеть Ланни. Крупный человек с широкими плечами и большой головой и откровенным, жизнерадостным лицом, известным всему миру. Он ждал своего гостя и не счел нужным притворяться занятым делами. Его лицо засветилось, и он протянул руку. - "Привет, Марко Поло!" Каждый раз Франклин Рузвельт, принимая своего секретного агента, всегда награждал его каким-то причудливым приветствием. На этот раз оно было обращено человеку, который проехал по всему Китаю. Он добавил: "Ей богу, я не могу сказать, как мне не хватало вас!"
   "Ну, у вас было достаточно дел, чтобы занять ваши мысли". - улыбнулся гость. Он с любопытством посмотрел на этого великого, травмированного человека, который на своих широких плечах нес груз Атланта. Ф.Д.Р. выглядел немного тоньше, немного более измученным заботами, но не менее веселым, потому что ему нравились люди, приходящие к нему, особенно когда у них были интересные сообщения.
   "Чувствуйте себя, как дома", - сказал он и указал на высокое кресло рядом с его столом. Одно из двух "губернаторских" кресел, которые он заработал, по одному за каждый срок, на который он избирался в своем родном штате. Ланни увидел, что на столе были игрушечные слоны и ослы, пеликаны, змеиные погремушки, всякая всячина, которые ему присылали поклонники. А также пугающая стопка официальных документов, которые ему придется перерыть, но не сейчас. Он приехал в Гайд-парк на уик-энд, остро нуждаясь в отдыхе. И разговор с агентом президента 103 был одним из способов его отдыха.
   "Вы поправились?" - был его первый комментарий. - "Расскажите мне, что случилось".
   - Мой самолет попал в ужасный шторм, и когда он ударился о воду, у меня были сломаны ноги, но теперь все в порядке и я готов к работе.
   - Вот что я подумал про себя, когда узнал об этом. Он будет тем человеком, который сможет понять мое бедственное положение!
   - Поверьте мне, губернатор, в больнице не было дня, чтобы я не думал об этом.
   - Вам повезло больше, чем мне, вы могли надеяться на выздоровление.
   - Мне повезло больше, чем кто мог рассчитывать. Я не знаю, говорил ли я вам, что астролог предсказал мне, что я умру в Гонконге. Я был несколько раз на краю гибели, и я почти стал верить в звезды.
   "Олстон говорит мне, что вместо этого вы женились". - Затем, с усмешкой: "Вы знаете песенку об иголках и булавках?"
   - Там началось множество неприятностей, но это было не из-за того, что я женился. Напротив.
   - Я желаю вам счастья, Ланни. Вы должны пригласить свою жену навестить нас когда-нибудь.
   - Это доставит ей удовольствие. Она, как вы слышали, писатель коротких рассказов, которые вызвали смятение у нацистов. Русские были в восторге от них.
   - Пошлите их мне, и я буду рад их прочесть. Вы видели большую часть России?
   - Только Куйбышев и Москву, но у меня были серьёзные разговоры. По-моему, сначала вы захотите услышать о Сталине. Ланни поднял тему в первый момент, осознавая любовь Босса поговорить. Гость не хотел, чтобы его отвлекали разговорами о двоюродном прадеде или прадеде президента, или о ком-то ещё, кого подозревали в том, что он был контрабандистом опиума в китайских морях. Или, может быть, о модели его Янки Клипера, которая стояла в стеклянном футляре против одной стен этого большого помещения.
   IV
   Ланни Бэдд выбрал предмет, который, по его мнению, имел значение для главнокомандующего американскими вооруженными силами. Он сообщил о своём двухчасовом разговоре с загадочным человеком Кремля. Не настолько загадочным, если прочитать его изданные работы и сочинения его хозяина Ленина. Но многим людям легче придумать тайну, чем читать книгу, и Ланни сомневался, что Франклин Рузвельт видел хоть один из сталинских томов. Он описал овальную комнату, которая была кабинетом советского вождя, и разговор поздно вечером, и шубу и сапоги, которые были подарены эмиссару Белого дома.
   "Посольство здесь, в Вашингтоне, сделало запрос о вас, и я дал вам своё одобрение", - сказал Ф.Д.Р. На что гость ответил: "Я догадался, что это произошло, потому что Сталин был настолько откровенен и дал мне несколько сообщений для вас".
   - Мы хотим узнать больше всего, Ланни, выдержат ли они до конца в этой войне.
   - В этом я уверен. Вам нечего бояться, они слишком много видели нацистской жестокости, что на самом деле совершенное безумие. Русский скорее поверят бенгальскому тигру, как слову гитлеровца. Ответы Сталина на мои вопросы были быстрыми и решительными. Они в этой войне до конца и только просят, чтобы вы прислали им помощь как можно быстрее.
   - Мы делаем все возможное, Ланни, но сейчас у нас почти ничего нет. У нас нехватка судов парализует доставку, а подводные лодки играют с нами дьявольскую игру. Россия, я полагаю, ожидает тяжелое наступление весной этого года.
   - Они его ожидают и не могут быть уверены, где оно произойдет. Это неблагоприятное условие оборонительной войны. Лучше всего предположить, что Гитлер сосредоточится на юге из-за нефти, которая является его самой большой потребностью. Это будет массированное наступление. Гитлера не так сильно потрепали, как советские коммюнике хотели заставить нас поверить. Его отступление было стратегическим, чтобы подготовить зимние позиции, и не многие его войска были принесены в жертву. Он, без сомнения, бросит все, что у него есть, как только подсохнет земля. А миллионы русских, теперь ещё сильные и счастливые, станут пищей для волков и червей, когда подсохнут степи.
   Улыбка исчезла с лица президента, и вместо этого появилась выражение горя, которое заставило замолчать его секретного агента. - "Знаете, Ланни, я никогда не думал, что я стану военным президентом. Эта мысль никогда не приходила мне в голову".
   Ланни сделал все возможное, чтобы соответствовать этому настроению. - "Линкольн этого не хотел, Вильсон этого не хотел, я сомневаюсь, что кто-нибудь из наших военных президентов когда-либо хотел этого. Вы в руках судьбы, сэр, и история запишет, что вы хорошо справились со своей работой". Ланни догадался, ради чего жил Рузвельт, что за источник, из которого он набирался храбрости и уверенности. Он делал историю, которую люди будут изучать и из которой они возобновят свою веру в демократические принципы.
   Гость продолжил свой рассказ. Он рассказал всё, что сказал красный диктатор, включая утверждение, что он не диктатор. Он повторил те вопросы, которые Сталин задал о Рузвельте. Все вопросы были по существу, что указывает на знание Америки, которое распространилось даже на Херста и полковника Маккормика и их газеты, главной целью которых было исказить Советский Союз. Затем Ланни подвергся суровому допросу, как в инквизиции, подобной тому, который он испытал в Москве. Как выглядел Сталин, какова была его манера, каково было состояние его здоровья? Ланни сообщил, что он говорил тихо и уделял пристальное внимание каждому ответу. Ему шёл седьмой десяток, но только седые волосы и усы выдавали его возраст.
   "Любопытно", - сказал президент. - "У меня сложилось впечатление, что он высокий человек, но мне говорят, что это не так".
   - Я предполагаю, что он будет на десяток сантиметров короче, чем я, во мне метр семьдесят восемь. Но он крепкого сложения. Он получил образование, будучи революционером, за которым велась охота при царизме. Ему должно быть трудно представить себе свободные институты, которые вы и я принимаем как должное. Ему должно быть трудно понять, что люди, рожденные при таком богатстве и комфорте, как мы, могут быть искренне желать отмену своих привилегий. Но когда я предложил тост за прогресс демократии во всем мире, Сталин выпил его без колебаний. Конечно, у него есть собственное определение этого слова и его собственное представление о том, как достичь эту цель. Если его убедят в том, что наш путь лучше, то это надо делать делами, а не словами.
   V
   Все о Советском Союзе, а потом о Китае. Ф.Д.Р. вставил еще одну сигарету в длинный тонкий мундштук, зажег ее зажигалкой и начал еще один суровый допрос. Он хотел знать, на что похожа жизнь в стране, которая находилась в состоянии войны в течение десяти лет. Как выглядят люди, и что они делали и говорили? Видели ли путешественники какие-либо признаки голода и на что они тратят деньги, и что простые люди знают о том, что происходит во внешнем мире? "Они все знают о вас", - сказал Ланни с усмешкой, - "и они уверены, что вы отправите им несколько тысяч самолетов к следующему вторнику".
   - Увы, я бы не посмел рассказать им, как мало у нас самолетов, Ланни, я не скажу даже вам. Какое-то время им не удастся ничего получить.
   - Сведущие люди это понимают. Они говорят, что с тех пор, как мы вступили в войну, им стало хуже. Раньше они могли получать какие-то товары контрабандой или путём подкупа японских чиновников. Теперь они ничего не получают.
   - Чрезвычайно важно, чтобы Китай не рухнул, Ланни, мы можем давать только обещания, но мы делаем это искренне. Мы, безусловно, разобьем японских милитаристов, и тогда будет возможность существования мирного и демократического Китая.
   - Это то, что я говорил им повсюду. Я позволил себе сказать, что я был вашим специальным эмиссаром, посланным, чтобы дать им эти заверения.
   - Вы такой, куда бы вы ни пошли, Ланни. Я понимаю, что вы были в Яньане. Расскажите мне об этом. Я слышу такие противоречивые сообщения.
   И этот "Марко Поло" описал "Красный Китай", землю на севере и северо-западе, куда ушли коммунистические войска, когда они были изгнаны из остальной части страны, и где они теперь строили грубую, жалкую утопию в основном в пещерах, вырубленных в скалах, где японские бомбардировщики не могли до них добраться. Ланни рассказал о странном впечатлении, которое эта жизнь произвела на него. "Красный Китай" не был марксистским и, конечно, не ленинским, он был ранней американской утопией. Это была "колония", "фаланстерия3", "содружество". Там люди не говорили о классовой борьбе. Они говорили о сотрудничестве и братстве и работали над этим с апостольским рвением.
   "Тогда они не пытаются национализировать промышленность?" - спросил президент. Ответ был следующим: "Мне обстоятельно объяснили, что их теоретики решили, что на этом этапе они должны продвигать частную промышленность как средство преодоления феодализма".
   "Какой-то НЭП", - прокомментировал другой. - "Это должно облегчить нам налаживание отношений с ними".
   - Так можно было подумать. Но, к сожалению, правительство Чунцина хочет увековечить феодализм под ярлыком демократии. Они устроили полную блокаду Яньаня, и нам сказали, что добраться туда невозможно. Мы справились с этим, но это было неудобное путешествие, и не без опасностей.
   - Каждая страна хочет продолжать свои гражданские войны, кажется, даже в то время, когда ее крушат японцы или немцы.
   - Даже после того, как их сокрушили, губернатор. Такая ситуация во Франции, и такое происходит среди каждой группы беженцев, которых я встречал где угодно.
   "Печально", - ответил он. - "Но проблема кажется очень простой. Мы собираемся сражаться с японцами и немцами и сокрушим их военные системы. Это единственное, что имеет значение для нас, и мы не собираемся сражаться ни в каких гражданских войнах, ни в Китае, ни во Франции , ни в Италии, ни куда бы ни пришли наши войска. Когда все будет кончено, мы увидим, что все страны проводят честные демократические выборы, и после этого они будут заниматься сами собой".
   - Это лозунг, губернатор?
   - Именно так, вставьте его себе в шляпу и время от времени смотрите на него. Все, кто хочет помочь сражаться с японцами и немцами, и, конечно, с итальянцами, наш союзник, а тех, кто хочет сражаться с кем-либо другим, нужно как следует приструнить.
   - Я рад слышать это из ваших собственных уст, губернатор, потому что я знаю из предыдущего опыта, как это будет. Всевозможные клики и партии будут пытаться использовать наши армии для своих схем.
   - Пароль - демократия. Это означает, власть народа, волей народа и для народа. И это означает власть всех людей, а не генерала Какегозовут и принца Вышенеба.
   "Не забудьте упомянуть об этом вашему государственному департаменту и вашим генералам", - последовало сухое предложение гостя.
   VI
   Самый занятый человек в мире зажег еще одну сигарету и продолжил разговор по делу, как он это называл. - "Скажите мне, Ланни, что вы хотите делать дальше?"
   Гость был готов к этому и быстро ответил: "Я хочу делать все, чтобы принести вам как можно больше пользы".
   - Мы создаём большую, и я надеюсь эффективную, службу разведки. Я могу передать вас 'Дикому Биллу' Доновану, проницательному и верному человеку, и он сделает вас одним из своих козырных карт.
   - Вы думаете, что там я смогу принести больше пользы. Но я скорее надеялся, что у вас может быть какое-то личное поручение для меня. Вы знаете, как я себя чувствую. Мой контакт с вами был удовольствием.
   - Это не благодарная работа, Ланни, у нее нет будущего.
   - Вы имеете в виду, что я не получу никаких званий и зарплату? Я никогда этого не хотел. Моя награда - сидеть в этом губернаторском кресле и рассказывать вам свои истории и слышать от вас, что будет дальше, и что я могу сделать, чтобы помочь воплотить это в жизнь.
   - Значит, вы предпочли бы стать свободным художником?
   - Я никогда не учился быть чем-то другим, и я не уверен, что смогу стать винтиком в машине. Я думал об этом, и вот в чем трудность. Контакты, которые у меня есть в Европе, являются личными, и я связан обещаниями. Прежде чем я смогу рассказать полковнику Доновану что-нибудь важное, мне следовало бы вернуться туда и убедить моих друзей дать свое согласие.
   - Конечно, вы больше не собираетесь отправиться в Германию!
   - Я не вижу никакого способа сделать это. Но у меня есть контакт в Швейцарии, который был ценным в прошлом, и я надеюсь найти этого человека еще живым и на работе. То же самое со старым другом, который работает с подпольем в Тулоне. В доме моей матери на Ривьере меня должны ожидать их письма с кодом.
   - Ситуация сильно изменилась с тех пор, как мы были вынуждены вступить в войну. Что вы будете использовать в качестве своего камуфляжа сейчас?
   - Я много думал об этом по всей Азии и Европе. Я считаю, что я могу по-прежнему преуспевать в нейтральных странах в роли искусствоведа. У моих клиентов есть деньги, и они будут покупать картины, если я смогу их найти и доставить их сюда.
   - Но будет выглядеть не правдоподобно, что искусствовед ездит по Европе и ведет бизнес в военное время!
   - Это будет казаться более правдоподобным, чем вам хотелось бы верить, губернатор. Существует много бутлегерства и черного рынка, и большинство высокопоставленных людей по-прежнему считают, что у них есть особые привилегии. В Лондоне мне предложили спекулировать Французскими Промышленными акциями. Я имею в виду, промышленность в оккупированной Франции, что заведомо незаконно. Я мог бы рассказать вам множество таких историй. Все, что мне нужно делать, это уметь понимающе улыбаться и напоминать моим друзьям, что мой отец является президентом Бэдд-Эрлинг Эйркрафт и влиятельным человеком в его собственной стране. Для тех, кто сочувствует нашему делу, я могу сказать, что хочу помочь моему отцу в получении информации. Малейшего намека будет достаточно, поскольку люди поймут, что такие вопросы будут держаться в секрете.
   - Неужели вы продолжите играть в тайного сочувствующего фашизму?
   - В течение многих лет я разработал довольно сложную технику, и я меняю ее по тому, с кем я имею дело. В большинстве случаев я любитель искусства, обитатель башни из слоновой кости, пожиратель лотоса, не от мира сего. Вас позабавит, что я играл эту роль в тот вечер, когда я встретил леди, которая стала моей женой. И она дала мне прекрасное прозвище, назвала меня "троглодитом". Но большую часть времени эта роль удовлетворяет людей в haut monde.
   - Я думаю, что теперь вы можете встретить другое отношение, когда мы на войне, Ланни. Люди изменились и определили для себя сторону в этой войне.
   - Я научился затушевывать свои высказывания и слегка улыбаться, что делает меня таинственным и загадочным. С теми, кто в душе фашист или не понимает этого, я могу принять отношение к моей бывшей жене, леди Уикторп, которая стала пацифистской и гуманисткой, она сожалеет о массовой резне и так ясно понимает, что этому не может помочь никто, кроме красных. Эти высокие чувства никому не ломают кости.
   - Мне говорят, что условия меняются быстро, особенно во Франции. Немцев страстно возненавидели, а подполье быстро растет.
   - Я готов к этому, и я могу свободнее говорить правду, чем в прошлом. Мне приходилось проявлять особую осторожность до тех пор, пока я собирался в Гитлерлэнд, но я думаю, что мой визит к Сталину покончил с этим. Трудно поверить, что нацисты не получили сообщения об этом. Действительно, я решил, что я спёкся в сентябре прошлого года, когда меня привезли в Галифакс после авиакатастрофы. Служащие госпиталя нашли у меня два паспорта, один из них под вымышленным именем. Медсестры узнали об этом, а за ними и весь город. Я должен предположить, что у немцы там будут агенты, и что история дойдёт до Берлина. Насколько мне известно, у фюрера никогда не было ни одного американского друга, и если бы этот оказался шпионом, то это вызвало бы огромный скандал среди инсайдеров. Я думаю, что я могу получить от него отголоски, когда встречу старого социал-демократа и профсоюзного лидера, который является моим контактом в Женеве.
   "Я понимаю, Ланни", - сказал Ф.Д.Р. - "Понятно, что я не прошу вас посещать какую-либо территорию, находящуюся под управлением Германии или Италии. У нас есть много других, кто может это сделать и с меньшим риском".
   VII
   Они подошли к решающей части их разговора, о котором Ланни мечтал полгода. Большой Босс замолчал, пристально посмотрел на него и начал с серьезным голосом: "Я собираюсь поделиться с вами секретной информацией, Ланни. Вы поймете это и без моего напоминания, что вы не должны даже намекать об этом никому".
   - Конечно, губернатор.
   - Я должен указать, даже вашей жене.
   - Моя жена никогда не задаёт мне вопросов, как только я сказал ей, что я связан обещанием хранить секреты.
   - Черчилль приезжал сюда незадолго до Рождества, как вы, наверное, слышали, он привёз с собой большой штат, и мы обсуждали проблемы мировой стратегии. Мы оба согласны с тем, что Германия является нашим главным противником и должна быть разбита первой, но мы отличаемся в выборе лучшего способа добраться до него. Я хотел бы пересечь Ла-Манш и захватить полуостров Котантен. Я хотел бы сделать это этим летом, даже с такой плохой подготовкой, как у нас. Русские умоляют о втором фронте, они находятся в отчаянном положении, и мы боимся, что они могут быть выбиты из войны, но Черчилль не хочет слышать об этом. Он боится другого Дюнкерка. Он продолжает говорить о том, что он называет 'мягким подбрюшьем Европы'. Он загипнотизирован идеей проникновения через черный ход. Как вы знаете, он пробовал это в последней войне.
   - Я слышал, как он объяснил свою неудачу, для себя.
   - Я очень сомневаюсь, что смогу изменить его. В любом случае я решил, что мы будем сражаться в этом году, и если это не будет Котантен, то тогда это будет французская Северная Африка. Это будет самая большая экспедиция, когда-либо пересекавшая океан с привлечением колоссального объема работы. Что-то вроде тысячи кораблей с десантными кораблями, артиллерией, воздушной поддержкой. Вы слышали что-нибудь об этом?
   - Я не был в тех местах, где это можно услышать, губернатор. Я вижу стратегию. Сделать Средиземное море безопасным, сократить маршрут до Суэца и быть в состоянии взять Роммеля с тыла.
   - Именно так, и если мы сможем взять Тунис, мы сможем пересечь Сицилию, а затем в Италию.
   - Италия была бы ужасной страной для ведения боевых действий, губернатор. Я проехал через нее, и она вся в горах.
   - Мы будем господствовать на море, и скоро, надеюсь, в воздухе. Если мы сможем захватить аэродромы на юге Италии, мы будем в состоянии бомбить южную Германию и военные заводы, которые Гитлер построил в Австрии, воображая их вне досягаемости.
   - Это звучит прекрасно для меня, губернатор.
   - Главное, что мы будем что-то делать, и дадим нашим войскам реальную боевую практику, единственный способ, где они могут научиться. Также мы покажем русским, что мы делаем дело, каждое подразделение, которое Гитлер должен отправить, чтобы остановить нас, будет снято с восточного фронта.
   - Вы хотите, чтобы я разведывал обстановку?
   - Сначала в Виши и встретитесь с лидерами, как вы это делали раньше. Позвольте им поговорить и рассказать вам, как они относятся к нам, и что они ожидают от нас, и что они будут делать в ответ. Тогда вы сможете встретиться с вашим другом в Тулоне и познакомиться с подпольем. Выясните всё важное об их флоте и о том, что мы должны ожидать от их офицеров и матросов.
   - Они не будут говорить со мной, губернатор, если я не открою правду о себе.
   - Действуйте по своему собственному разумению. Если вы сможете встретить нужных людей и получить от них что-то ценное, вы можете сказать им, что вы были отправлены мной. Скажите им, что наши войска придут, и скоро, но не говорите, где и когда. Дайте им деньги, если они надежны и могут использовать их в наших интересах. У нас должна быть новая договоренность о деньгах, Ланни, потому что мы тратим их, действительно тратим сейчас. Всё для спасения жизней наших людей и для достижения наших целей.
   - Я понимаю, о чем вы говорите, губернатор. Я не хочу никаких денег для себя ...
   - Мне платят зарплату, Ланни, и я тоже работаю. Теперь вы женатый человек, и вы должны думать о семье.
   - Моя жена очень гордится тем, что зарабатывает все, что ей нужно. Поэтому дайте мне зарплату один доллар в год. Но когда дело доходит до раздачи денег подполью, я, конечно, согласен. У меня есть счастье знать одного абсолютно надежного человека, и я не сомневаюсь, что он сможет вывести меня на других.
   - Я договорюсь, чтобы на ваш счет в вашем нью-йоркском банке было отправлено сто тысяч долларов. Я не буду ожидать каких-либо финансовых отчетов, кроме как в общем, когда мы встретимся. Когда вам потребуется больше для хорошей выгоды, дайте мне знать.
   - Подполье нуждается не столько в деньгах, сколько в оружии и взрывчатке".
   - Когда вы вернетесь, дадите мне имена этих людей, мы хотим их знать, я передам их Доновану, и его агенты свяжутся с ними. Сейчас у нас есть много способов переправлять припасы во Францию, и их будет больше. Однако я не хочу, чтобы вы глубоко влезали в такие вещи, которые могут быть опасными. Я хочу от вас получить информацию от людей сверху, с которыми у вас так успешно получалось. Вы можете отправиться в Швейцарию и посмотреть, что там делает ваш немец, и дать ему все деньги, которые он сможет использовать, но не задерживайтесь там надолго. Я бы предпочел, чтобы вы отправились в Северную Африку и встретили там правящая верхушку, и выяснили, каково их отношение сейчас, и каково оно будет, когда мы туда придем. Мне не нужно вдаваться в детали, вы поймете, что нужно.
   VIII
   Приказания не очень отличались от того, что агент президента 103 получал в прошлом и того, что он ожидал получить сейчас. Он сразу начал придумывать вопросы, но прежде чем он смог говорить, что его босс начал: "Вы знаете Роберта Мерфи?"
   - Я встречал его в Виши, но только случайно. Помните, вы посоветовали мне держаться подальше от адмирала Леги и остальных наших сотрудников, потому что они могут подозревать, что я таинственный Захаров, который отправляет отчеты через посольство.
   - Я послал Боба нашим советником в Северную Африку, ему был предоставлен штат вице-консулов, около дюжины. Это тщательно подобранные люди, в основном молодые, они знают французский, и, конечно, их консульские обязанности являются номинальными. Они должны подготовить пути к возможному вторжению, вы неизбежно встретите их и сформируете впечатление о том, что они делают. Я не посылаю вас инспектировать их, но если вы увидите то, что я должен знать, вы скажете мне об этом. Всё идет хорошо, или плохо, каковы их успехи, а также их несоответствие требованиям.
   - Понимаю, губернатор.
   - Вы найдете Боба Мерфи восхитительным парнем, сердечным и общительным, возможно, чересчур для тех людей, с которыми он будет иметь дело. Он один из тех, кого вы назвали моими мальчиками в полосатых брюках.
   "Ваши разгильдяи, губернатор". - Ланни ухмыльнулся.
   - Кроме того, он является одним из тех либеральных католиков, в которых вам трудно поверить. Но вы поймете, что он такой, каких я должен направлять во Францию Виши и в их колонии. Лично вам он понравится, и вы поймёте, что у него неприятная работа. Мне не нужно говорить вам, что вражеские агенты кишат в этом регионе и очень хорошо себя чувствуют там.
   - Я понимаю это. Вы хотите, чтобы я тайно подошел к ним и притворился, что я все еще их друг?
   - Я оставляю это на ваше усмотрение. Я сомневаюсь, что вы сможете получить от них что-нибудь, потому что они, естественно, предполагают, что теперь вы должны быть их врагом. Меня больше интересует то, что вы можете получить от французов, от всех групп. Они обязаны знать, что мы придем рано или поздно. И они будут держать нос по новому ветру. Там вы столкнетесь с множеством разных интриг.
   - Алжир будет гнездом гремучих змей, губернатор, я сделаю все возможное, чтобы не дать себя укусить. Могу ли я намекнуть Мерфи, что я делаю?
   - Не в самом начале. Я думаю, у него, без сомнения, возникнут подозрения. Скажите мне, ваш камуфляж сработает в этой части света? Там есть искусство?
   - Там, где есть богатые французские жители, всегда есть картины и, может быть, хорошие. Я встречал старых мастеров в самых неожиданных местах, и искать их в этих колониях было бы так же естественно, как искать прялки и дедовские часы в Вермонте или Нью-Хэмпшире. Там также должно сохраниться мавританское искусство. Я мало знаю об этом, но я мог бы записаться в библиотеку и стать авторитетом через неделю или две. Я попытаюсь заинтересовать двух моих клиентов этой тематикой. А затем я смогу писать письма и отправлять трансатлантические телеграммы с мест. Это впечатлит цензоров и, конечно, они информируют власти. И они начнут думать, что я действительно могу быть тем, на что я претендую.
   "Отлично!" - сказал президент. - "Я сам начинаю верить в это".
   - Но, конечно, я не смогу заинтересовать публику из Госдепартамента мавританским искусством. Вам решать, как я смогу получить паспорт во все эти места, которые вы предложили.
   - Я сразу же скажу Бейкеру заняться этим. Как скоро вы думаете уехать?
   - Мне нужна неделя или около того для личных дел. Я хочу, устроить свою жену в Нью-Йорке, отвезти ее в Ньюкасл и представить ее моему отцу и его семье. У моего отца может возникнуть просьбы ко мне. Это важно, потому что это обеспечит дополнительный камуфляж и позволит мне встречаться с влиятельными людьми. Полагаю, вы хотите, чтобы я поговорил с профессором Олстоном об этом проекте?
   - Во что бы то ни стало, у него будет много предложений. Не спешите, но и не задерживайтесь больше, чем нужно.
   - Я должен отправлять вам отчеты обычным способом?
   - Через нашего поверенного в Виши, через Харрисона в Швейцарии и через Боба Мерфи в Северной Африке. Я поручу Бобу, чтобы письма для меня с пометкой Захаров отправлялись дипломатической почтой без вскрытия.
   - Кстати, губернатор, я вспомнил одну странную вещь. Как вы знаете, я для собственного удовольствия занимаюсь паранормальными исследованиями. Большинство моих друзей воспринимают это как знак того, что я слегка тронулся, но они не могут объяснить, что происходит.
   - Я знал о таких исследованиях, Ланни, и не удивляюсь, что вас интересует этот предмет.
   - В доме моей матери на Ривьере живёт старая польская женщина, которая является медиумом. В течение последних пятнадцати лет она живёт на положении семейной пенсионерки. Всякий раз, когда я туда направляюсь, я всегда провожу с ней несколько сеансов. Один из этих 'духов', или кем бы они ни были, объявил себя старым Захаровым. Он жалуется, что я не плачу его долг человеку в Монте-Карло, которому он задолжал, но он никогда не говорит мне, где на это взять деньги. В последний раз, когда я был там, около года назад, он сильно потряс меня, объявив, что он очень недоволен тем, как я использую его имя. Вы понимаете, я никогда не упоминал об этом факте ни одной живой душе, и я думал, что вы и я были единственными двумя людьми, которые знали, что я "Захаров". Конечно, может случиться так, что из-за моего подсознания этот медиум получила то, что вызывает у меня беспокойство. Дело в том, что другие люди тоже экспериментируют с мадам. Мой отчим делает это постоянно, и он может проговориться об этом просто потому, что не понимает, насколько важен этот секрет.
   "Я понимаю", - сказал Ф.Д.Р.
   - Это заставило меня задуматься над этим именем. У старого оружейного короля до его смерти было мало близких. И, если бы один из моих отчетов попал в руки гестапо, они могли бы собрать сведения о близких старика, наследниках и деловых партнерах. И, таким образом, выйти на меня. Поэтому я думаю, что нам нужно всё переделать и похоронить старого сэра Бэзиля.
   "Хорошо", - сказал президент, - "выбирайте новое имя". Затем, прежде чем Ланни мог что-нибудь сказать, он добавил: "Высадка в Северной Африке называется 'Операция гимнаст'. Это совершенно секретно, но если вы когда-либо попадете в это место, и вам нужно будет убедить одного из наших людей, что вы инсайдер, кого-то вроде Боба Мерфи, вы можете использовать это название".
   "О.К.", - ответил Ланни. - "Возможно, для меня было бы лучше выбрать имя по той же линии. Предположим, 'Странник'. Кажется, я это заслужил".
   - Хорошо, и я дам необходимые инструкции. Кроме того, я внесу это имя в своей список для личной телефонной службы. И когда вы позвоните в Белый дом и назовёте это имя, вас соединят, если я буду свободен.
   - Прекрасно, губернатор! Большое спасибо.
   - Спасибо и вам за все, и еще одно. Достаньте мне визитную карточку из ящика стола.
   Ланни однажды делал это и знал, где искать. Президент взял карточку и написал на ней своей авторучкой: "Мой друг Ланни Бэдд достоин полного доверия. Ф.Д.Р." Он передал карточку секретному агенту, сказав: "Лучше зашейте это в подкладке своего пиджака или в каком-то безопасном месте и используйте это только тогда, когда вы уверены, что это необходимо".
   Агент ответил: "Если я попаду в переплёт, я её сжую и проглочу!" Он не догадывался, каким прозорливым он оказался.
   IX
   Сначала дело, потом развлечение. "Если у вас есть время", - сказал босс, - "вы можете остаться на чай и встретиться с членами моей семьи. С этого момента вам не нужно так тщательно скрываться".
   Ланни сказал, что будет рад остаться. Нажата кнопка, и появился любезный негр, тот самый, которого Ланни видел много раз дремавшего в кресле рядом с дверью спальни президента. Хозяина вывезли из библиотеки вверх по рампе и по коридору в гостиную на другом конце дома. Там их ожидало чаепитие. Ланни впервые встретился с высокой, деятельной особой, которую газеты обычно называли "Первой леди страны", и чью фотографию он видел столько раз.
   Первая леди была великолепно одета в бледно-голубое панбархатное платье, украшенное "бриллиантовыми брошками" во многих местах. У нее была такая же тонкая светловолосая окраска глаз и кожи, что когда-то заставляло Ланни говорить о Бернарде Шоу, что он был самым красивым человеком, которого он когда-либо видел. В своем рассказе о своей собственной жизни она заявила, что, поскольку она не была благословлена красивым лицом, ей пришлось развивать другие таланты. Но Ланни думал, что ее мнение о ее собственном лице было, конечно, ошибочным. Она была не только красивой, она была изысканной особой. Ее голубые глаза постоянно улыбались, даже когда она была занята высоким серебряным чайным сервизом. Не было никаких следов вульгарности в её жестах и позах, которые фотокорреспонденты каким-то образом сумели перенести на ее фотографии. Возможно, их работодатели всегда выбирали самые худшие фотографии!
   Элеонора Рузвельт было ее именем и до замужества. Она была кузиной Франклина. Она вышла за него замуж и воспитала пятерых детей, которых ее свекровь считала, что она портит. Ее политические враги считали, что эти дети хотят слишком много денег и слишком много разводов. Но теперь четверо её высоких сыновей были на службе и несли свои тяжёлые обязанности. Так что особого шума по большей части не было.
   Молодая Элеонора играла в теннис, а зрелая Элеонора играла в политику. И в этой игре половина страны находила вину во всём, что она делала, и приписывала это самым страшным мотивам, которые только можно себе представить. Консервативная половина считала, что Элеонора слишком шикарно одета, особенно в военное время. Они настаивали на том, что место этой женщины - Белый дом, и что жене президента не пристало приглашать туда всякий сброд, киноактеров, танцоров и профсоюзных лидеров, а также негритянских певцов. Им было невыносимо, что она летала по стране, выступая с речами в женских клубах и "радикальных" собраниях и ещё в чём попало. Им не нравился звук ее голоса, довольно громкий и трепетный по радио, и все, что она говорила в течение десяти лет. Они настаивали на том, что она заработала слишком много денег, и отказывались обращать внимание на заявление о том, что все пошло на благотворительность. Короче говоря, они просто не любили её. И самое худшее. Она, по-видимому, не возражала против этого, а спокойно шла вперед, чтобы продемонстрировать свою способность личности и дать удовольствие и совет миллионам простых людей, которые этого хотели.
   Теперь она сидела за чайным столом, приветливо улыбаясь. Она знала, что этот гость был на службе её мужа без зарплаты и снова отправляется в опасную миссию. Она старалась быть приветливой с ним. А он без труда полагал, что это потому, что он действительно ей понравился, и что она интересуется тем, что он должен был рассказать. Она слышала о его побеге из Гонконга, и кто не хотел бы об этом услышать? Ланни, который любил поговорить, рассказал об этом. Затем он рассказал о Сун Цинлин, вдове Сунь Ят-сена, основателя современной Китайской Республики. Она была еще одной обходительной дамой, рожденной на другой стороне земного шара, но ее социальные идеалы и политическая программа были в полной гармонии с идеями Первой леди американцев. Настолько могущественны силы, которые создают современный мир и делают его одним миром, независимо от того, хочет он этого или нет.
   Ланни рассказал о круизе из Балтимора на яхте Ориоль, которая доставила его на восток, и как в ночь нападения японцев на Гонконг она попыталась вырваться из гавани. Прошло четыре месяца, и о яхте никогда ничего не слышали, поэтому ее следует считать потерянной. Президент отметил, что из многих судов, совершивших эту попытку, семнадцать пропали без вести. Конечно, некоторые могли быть захвачены. - "Мы не можем знать, пока война не закончится, потому что наш варварский враг не обращает внимания на Гаагскую конвенцию".
   Миссис Рузвельт спросила о Реверди Холденхерсте, владельце яхты. Она никогда не встречала его, но слышала о нем. Он был одним из тех "экономических роялистов", которых Ф.Д.Р. пригвоздил к позорному столбу, а тот ответил жгучей ненавистью. "Странный, несчастный человек", - сказал Ланни. - "Он не был не готов к битве жизни, и он знал это, и цеплялся за свои деньги, как свою единственную форму признания. Я никогда не давал ему никаких намеков относительно моего отношения к Новому курсу. Этого было достаточно, чтобы он вложил деньги в акции Бэдд-Эрлинга и позволил моему отцу расширить производство быстрее".
   "Пусть на этой основе он будет принят на небеса", - отметил президент.
   Ланни знал, как сделать себя приятным, а также когда следует уйти. Когда он встал, миссис Рузвельт сказала: "Скажите своей жене, что, когда она устроится, я с удовольствием позвоню ей". Ничто не могло быть добрее, и он так и сказал. Когда он ехал обратно в Нью-Йорк, он размышлял о том, сколько женщина может сделать, чтобы устроить или погубить жизнь публичного человека. Насколько многие ключевые решения, принятые этим человеком, были обусловлены советами его жены, фактами, которые она ставила перед ним, и людьми, с которыми она познакомила его? Что было бы с ним без нее рядом? Пережил ли он свою болезнь? Ланни, который со своего детства называл себя "феминистом", нашел подтверждение своему кредо.
   ГЛАВА ВТОРАЯ
   Между любовью и долгом 4
   I
   Подруга Лорел Крестон Агнес Дрери снимала вместе с ней квартиру на шестидесятых улицах на востоке недалеко от Парк авеню. Теперь Лорел проехала вокруг света и вернулась с мужем. Они могли освободить место для него, но это было слишком. Лорел сказала: "Боюсь, он скоро уедет". Ее незамужняя подруга ответила: "Мне любопытно посмотреть, что такое мужчина".
   Когда мужчина вернулся из своей командировки вверх по Гудзону, Агнес была на кухне и готовила ужин. Вышла новобрачная и бросилась в объятия мужа. "Ланни", - прошептала она, - "я была у доктора".
   - И что?
   - Он говорит, что это произошло.
   - Точно?
   - Абсолютно.
   "Здорово!" - Он крепко обнял ее, а она скрыла свою радость в его пиджаке. Она была невысокой женщиной, и ее голова едва доставала до его плеча. Он поцеловал ее мягкие каштановые волосы. "Я рад до смерти", - сказал он. И когда она спросила: "Правда?" он сказал: "Это будет дело для нас обоих, и не сомневайся, что мы поймём друг друга".
   У него в Англии была двенадцатилетняя дочь, и он не видел ее почти год. Он с горечью подумал, что взрослее она все дальше и дальше будет отдаляться от него. Она была дочерью Ирмы, а Ланни надоела Ирма, ее друзья и все, что они говорили, думали и делали. Но ребенок Лорел Крестон мог вырасти, интересуясь тем, что говорил сам Ланни, думал и делал. Он подвёл свою удручённую новобрачную к дивану и обнял ее, шепча восхитительные пустяки, чтобы подбодрить и подготовить ее для долгого женского сурового испытания. Он не стал говорить: "Мне нужно уехать через неделю", и вместо этого сказал: "Я познакомился с миссис Рузвельт, и она предложила тебе позвонить".
   Лорел удивилась и возразила: "Это неправильно, позвонить ей должна была бы я, она ведь старше меня".
   - Хорошо, позвони ей в Гайд-парк и исправь это так, как считаешь нужным. Она стоит знакомства, и когда-нибудь ты захочешь написать о ней.
   Жена не спросила: "Где ты с ней познакомился и как?" Если бы Ланни это хотел рассказать, то он бы это рассказал. Если он этого не сделал, то она должна была предположить, что он был связан словом, и она была обязана не выспрашивать. Она строго относилась ко всем обязательствам и была этичным человеком. Она даже не спросила: "Ты узнал, когда уезжаешь?" Возможно, он не мог сообщить это ей. Возможно, что встреча с первой леди и приказ об отъезде были связаны друг с другом. Она вышла за него замуж, понимая, что он ничего не может рассказывать ей о своей работе.
   II
   Следующим делом было посещение Ньюкасла, Коннектикут. Ланни сказал: "Как насчет выезда сегодня вечером? Это займет всего час или два".
   Ответ был: "Я немного устала и предпочла бы отдохнуть и выехать свежей утром. Мне нужно ещё купить одежду, ты знаешь".
   "Разве у тебя нет всего в шкафу?" - возразил он.
   - Вот мужчины! Разве ты не знаешь, как меняется мода за полгода? И ты не понимаешь, насколько твоё собственное счастье зависит от того, как я смогу понравиться твоей семье?
   - На самом деле, дорогая, тебе не о чем беспокоиться. Они будут в восторге от тебя.
   - Их восторг будет усилен, если я буду выглядеть, как они хотели бы, чтобы я выглядела. Для мужчины в сорок два года, ты все еще наивный, Ланни. Ты рассказывал мне, как долго они пытались женить тебя на наследнице.
   "Они давно отказались от этой надежды. Я уверен, что они согласятся на "синий чулок". - усмехнулся он.
   - Возможно, это так, но все-таки я не рискну. Что бы ты ни думал о них, я уверена, что они считают себя очень великими людьми.
   Он снова засмеялся. - "Они, конечно же, не считают себя более великими, чем думал о себе твой дядя Реверди. Они хотели, чтобы я женился, и когда они услышат, что я жду ребёнка, они будут приветствовать тебя как сосуд Господа".
   - Первым делом мы выедем с утра, и у меня будет шанс познакомиться с твоей мачехой, прежде чем я встречу твоего отца. Со всеми по очереди!
   Ланни позвонил в Ньюкасл и объявил эту программу, и, кстати, сообщил отцу медицинские новости. Он объявил их безопасное прибытие накануне вечером, как только они сошли с самолета из Ньюфаундленда. Рано на следующее утро Робби отправил им машину в их пользование. Так всегда поступал Робби.
   Ланни осмотрел весенний костюм, купленный женой, синее платье и шляпу в тон. Он говорил ей, что ей идёт синий цвет, и поэтому она взяла его. Она взяла с собой великолепную шубу, подаренную ей в Москве, потому что нельзя рассчитывать на погоду в Новой Англии в начале апреля. Ланни должным образом похвалил ее вкус, а затем они пошли ужинать тем, что приготовила Агнес Дрери. В основном из банок, согласно обычаю квартирных жителей Манхэттена. Агнес была дипломированной медсестрой, которую Лорел встретила в пансионате, когда она впервые приехала в Нью-Йорк. Они объединились и отлично ладили, потому что одна ходила на работу, а другая сидела дома и стучала на пишущей машинке. Это станет еще более удобно позже, потому что, когда Лорел будет нуждаться в помощи, то этим могла бы заняться Агнес, и Ланни мог быть уверен, что его жена будет в надёжных руках.
   Только после того, как они остались одни в своей комнате, он сказал ей: "Дорогая, примерно через неделю я должен уехать в Европу".
   Он увидел, как она побледнела. Она знала, что так будет, но это не избавило ее от боли. Он быстро добавил: "Я не уезжаю в Германию или в какую-либо вражескую страну. Мне этого не разрешают, поэтому не будет большой опасности".
   "Да, дорогой", - заставила она себе сказать. - "Сделай все возможное и будь осторожен ради меня". Её честно предупредили за кого она выходит замуж, и какая у нее будет судьба. Она никогда не будет мучить его печалью.
   "Миллионы людей попадают в опасность", - напомнил он, - "и моя будет самая маленькая".
   - Я знаю, я знаю, Ланни, у меня есть моя работа, и я займусь ею и не позволю себе выдумывать.
   - Моя штаб-квартира будет в Жуан-ле-Пэн, пиши мне, но, конечно, ничего конфиденциального. Цензура Виши все прочитывает. Помни, я искусствовед.
   - Я понимаю. Когда ты вернёшься?
   - Обычно я остаюсь на два или три месяца, в зависимости от того, с чем сталкиваюсь. Я буду писать тебе часто, и я буду писать намёками, ссылаясь на картины, которые я обнаруживаю. Будь в курсе двойного значения в любом имени художников или их сюжетов. Он не сказал: "Это мой код".
   III
   На следующее утро они отправились через один из мостов через реку Гарлем и по бульвару вдоль пролива. Погода благоприятствовала им, и шуба осталась запертой в багажнике автомобиля. Они ехали туда, что когда-то было маленьким городом, и теперь стало переполненным портом Ньюкасл. На холм, где стояли дома хозяев городской общины. Эстер была в розарии, ожидая их. Робби, как всегда был занят и вернулся домой в обеденное время, чтобы встретить своего старшего сына и свою новоявленную дочь.
   Они были довольны Лорел. Как могло быть иначе? Ей было тридцать три года, зрелая женщина, которая знает, чего она хочет, и, вероятно, это был Ланни. Она формально отвечала всем признакам "леди" и разделяла его особые идеи и интересы. Она собиралась подарить ему ребенка, и именно этого хотели все его родители. Пара в Коннектикуте и пара на Французской Ривьере. Первые получили преимущество, пригласив Лорел приехать и жить с ними. Но Лорел, предупрежденная, ясно указала, что образ жизни, который она выбрала, был необходим для ее работы. В Нью-Йорке она встретилась с редакторами и издателями и получала от них советы. Она собиралась написать несколько статей о том, что она видела в Китае и России, а затем возобновить работу над частично завершенным романом. Беременность не имела никакого значения в ее жизни, по крайней мере, на какое-то время. Леди, которая знала, что хочет!
   Целое стадо Бэддов и Бэддов по браку должны были заглянуть и удовлетворить свое любопытство. Нужно было срочно принять всех друзей по загородному клубу. Приезжей новобрачной показали огромный новый завод, который каждые два-три месяца выпускал новую модель истребителей. Так все происходило в этой безумной войне. В течение года или более Бэдд-Эрлинг отставал от Спитфайра, но теперь он был впереди, о чём с гордостью объявил Робби, и отправил свою невестку через конструкторские и макетные бюро, где всё делалось, чтобы никогда больше американским летчикам было нечего бояться в небе. Появилась новая фраза "реактивное движение", которую Робби едва прошептал. Он не мог показать ничего из этого, потому что спрятал это где-то в пустынях на далеком юго-западе.
   Лорел слышала о Бэдд-Эрлинг Эйркрафт Корпорэйшн и не только от своего мужа, но и от своего дяди Реверди. Теперь, когда его считали погибшим, она, как одна из его наследниц, станет держателем акций. Ещё одна из причин быть важной среди Бэддов. Её усадили в маленькую дрезину и возили по огромному заводу, среди значительного грохота и того, что казалось путаницей, но этим не было. Она видела, как части самолетов спускались сверху и сваривались вместе. Она видела, как они выкатываются из дверей своим ходом и вылетают в испытательные полеты. Это будет продолжаться все дни и все ночи, пока она будет есть и пока она будет спать, и пока она будет заканчивать антинацистский роман. Это было частью огромной и ужасающей цены, необходимой для устранения трех диктаторов. И, так как она ненавидела войну, ей приходилось примириться с этим и радоваться, что ее новый тесть предвидел это на протяжении полувека и занимался этим, по крайней мере, последние полдюжины лет.
   Она много слышала о нем, и теперь она старалась всем свои проницательным умом понять его. Он приближался к семидесяти, но не делал себе скидки на возраст. Его волосы были седыми, но его тело было крепким и несгибаемым. Он был добрым и щедрым ко всем, кто ему нравился. Но он был ограничен в своих интересах и был твёрд в своих взглядах, как бетон на его взлетно-посадочных полосах или как сталь в двигателях его самолетов. Мир был местом битвы, и его страна собиралась подняться на вершину, и он, хозяин Бэдд-Эрлинг Эйркрафт Корпорэйшн, был наверху в своей стране и собирался остаться там. Способ ужиться с ним состоял в том, чтобы воспринимать эти вещи как должное.
   Что касается Эстер Лемен Бэдд, мачехи Ланни, проблема была еще проще. Эстер тоже была этической личностью, дочерью пуритан. Великая леди своего города, она серьезно относилась к своим обязанностям, поддерживала все достойные дела и не позволяла боссу Республиканской партии привлекать к общественной жизни любого человека, который пренебрегал своей семьей или напивался публично. Она быстро решила, что эта проницательная писательница была подходящим человеком для ее проблемного пасынка, и долго беседовала с ней, рассказывая о Ланни, которого она знала его с юности, и о мужчинах в целом, и о необходимости управлять ими. Когда после двухдневного визита пара отправилась в Нью-Йорк, седая женщина поцеловала шатенку и сказала, что она является членом их клана и в любой момент может обратиться за помощью.
   IV
   Вернувшись в город, Ланни побывал в книжных магазинах и обнаружил пару работ об арабском и мавританском искусстве, которые, как он узнал, были в основном архитектурой. Потому что Пророк, стремясь положить конец поклонению идолам, запретил все "образы", а фанатики его веры интерпретировали это так, чтобы запретить живопись. Ланни побывал в Публичной библиотеке и провел несколько дней, внимательно изучая и делая заметки об арабских дверных проемах с резными переплетениями и о мозаичных полах с рисунками, представляющими цветы, виноградные лозы и геометрические формы, выполненные согласно благочестивым предписаниям Корана.
   Кроме того, в городе был Золтан Кертежи, бывший в течение нескольких десятилетий его другом и сподвижником по искусству. Золтан никогда не встречал Лорел и не слышал о ней. Он был поражен, когда его друг с женой возник, как гром среди ясного неба. И, конечно, он хотел познакомиться с этой леди. Одинокий старый холостяк посещал то и дело эту маленькую квартиру, и когда он хорошо узнал эту писательницу, он рассказал ей историю, которую он никогда не рассказывал Ланни, рассказав о том, как он потерял большую любовь в своей жизни. Она была леди из высшего общества Венгрии, его родины. И она решила, что никогда не выйдет замуж за простолюдина.
   Этот любезный и утончённый любитель искусства, теперь в возрасте пятидесяти лет, но все еще юный в глубине души, занимался картинами умершего мужа Бьюти Марселя Дэтаза, которые хранились в банковском хранилище в Балтиморе. Теперь он мог рассказать, что было сделано с ними и что с ними делать дальше. Кроме того, он мог рассказать Ланни об искусстве в Северной Африке, французской, испанской и мавританской, поскольку он путешествовал по этим регионам и имел там много знакомств. Он давно привык, что его коллега мог путешествовать в военное время. Он притворился, что считает это вполне нормальным, хотя знал, что он, Золтан, никогда не получил бы таких разрешений. Тактичный человек, он никогда не сомневался в Ланни и никогда не стал сомневаться в жене Ланни. Он делал вид, что считает, что некоторые люди должны пользоваться привилегиями.
   Были ли какие-то подозрения у клиентов Ланни относительно его способности разъезжать в строго ограниченном мире? Все они были богатыми людьми, которые привыкли поступать по-своему. Они знали о Бэдд-Эрлинге и не удивлялись, услышав, что сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт пользовался доверием чиновников Госдепартамента. Они не стали бы подвергать сомнению своего эксперта по искусству, как своего бутлегера в прошлые времена, или как своих поставщиков с черного рынка в ближайшее время. Если кто-то снабжал их тем, что они хотели по разумной цене, то они платили ему и получали всё, будь то старый мастер, автомобильная шина или всего несколько фунтов масла или коробок с сигаретами.
   У Ланни не было времени на его обычную поездку в Чикаго и в места по пути. Он использовал междугородний телефон и побеседовал со своими друзьями в Питтсбурге и друзьями в Цинциннати. Со старым мистером Хэккебери, мыловаром из Рюбенса, штат Индиана, и со старой миссис Фозерингэй, которая наполнила свой особняк на берегу озера нарисованными младенцами. Он поехал в Такседо Парк, и обнаружил, что его друг Харлан Уинстед не интересуется арабскими или мавританскими предметами искусства, но подумал, что его соседи могут заинтересоваться. И такой мистер Вернон был приглашен на обед. Он строил виллу для своей любимой дочери и был очарован описаниями Ланни арабских дверных проемов и мозаичных полов с переплетенными рисунками из арабских шрифтов. Он предположил, что может стать уникальным приобретателем таких мозаик с тщательно пронумерованными элементами на другой стороне и восстановленными в качестве отделки лоджии или внутреннего дворика в американском загородном доме.
   Ланни отметил, что Алжир был полон древних римских руин, целых городов, и что римляне также выкладывали мозаику и не боялись ни политеизма, ни наготы. Лучшие из этих руин были объявлены национальным имуществом французского правительства, но другие были в частной собственности, и мозаики можно было купить. Мистер Вернон разрешил этому хорошо рекомендованному эксперту в области искусства сделать такие покупки для него в пределах общей стоимости в двадцать тысяч долларов. Он написал письмо на этот счет, которое, по словам Ланни, поможет ему получить паспорт в государственном департаменте. Хотя его реальная цель заключалась в том, чтобы усыпить подозрения чиновников во Вишистской Франции и ее африканских владениях. По давнему опыту он знал, что ничто так не стоит, как письма от американских миллионеров.
   V
   Пользующийся доверием президента Бейкер позвонил по телефону в эту квартиру. И Ланни отправился к нему в гостиничный номер и получил свой паспорт. Он удостоверился, что в нём указаны все места, где ему, возможно, придется быть.
   Бейкер сказал: "Надеюсь, вам повезет больше, чем в последние разы, мистер Бэдд. Я могу устроить вам место на Клиппере в Лиссабон через Пуэрто-Рико и Бразилию в субботу". Ланни сказал: "Это, что надо", и все.
   Времени оставалось мало. Он должен был встретиться с профессором Олстоном и для этого был готов вылететь в Вашингтон. Но Олстон позвонил и сообщил, что приедет в Нью-Йорк, и что Ланни должен его подождать. Между тем там находился Джим Стоцльманн, который был другом Ф.Д.Р., а также Ланни. Президент намекнул, что Джим тоже был агентом президента, но просил Ланни его об этом не спрашивать, и Ланни не спрашивал. Этот общительный парень, большой и все же кроткий, как девочка, был всего на пару лет старше Ланни, но пока Ланни играл с рыбаками на пляже в Жуане, Джим обедал с большинством венценосных особ Европы на борту роскошной яхты своего отца.
   В Первую мировую войну отпрыск клана Стоцльманов был призван рядовым, а позже стал офицером армии. Теперь он был майором и располагался в Нью-Йорке, занятый таинственными делами, связанными с доками и судоходством и предотвращением саботажа. Они поужинали в отеле Джима, и Ланни рассказал историю о своих шестимесячных злоключениях. Джим, со своей стороны, рассказал о том, что произошло в самом оживленном порту в мире. "Ты не можешь представить себе масштаб, с которым мы вступаем в эту войну, Ланни. Это просто захватывает дух".
   "Я хочу только знать, что с хунтой", - спросил Ланни. Так они называли группу влиятельных людей, которые в течение прошлого года или более обсуждали план покончить с Новым курсом путём физического захвата его главного исполнителя и удержания его под своим контролем.
   "Они все еще продолжают", - сказал Джим. - "Я по-прежнему не могу спать по ночам, потому что не могу заставить губернатора воспринять это достаточно серьезно".
   - Я надеялся, что с тех пор, как мы вступили в войну, их патриотизм, возможно, выйдет на первый план.
   "Патриотизм, черт! " - ответил майор. - "Эта банда не принимает в расчёт никого, кроме самих себя".
   - Они рассчитывают заключить сделку с Гитлером?
   - Они сделают всё, что не даст им сражаться за Сталина. Я не вправе вдаваться в подробности, Ланни, но это замечание было сделано Харрисоном Денге моим друзьям только неделю назад. Я доложил об этом шефу, но он просто улыбнулся и сказал: "Ну, его деньги сражаются, и это все, что нам надо.
   "Денге говорил, что хочет снова увидеть меня после того, как я поговорю с Гитлером и его людьми, но я сомневаюсь, что я снова буду в Германии. Эта война создаёт мне массу неудобств". - Ланни сказал это с улыбкой, и его друг улыбнулся в ответ. Они встречались только два или три раза, но их взгляды были почти одинаковыми, и они могли угадывать мысли друг друга.
   - Денге сейчас в Чикаго, там один из штабов мятежа. Я хотел бы я, чтобы ты мог поехать туда и подружиться с ними, Ланни.
   - Я хотел бы, но через пару дней я должен вылететь за границу. Я оставляю нашего великого шефа на твое попечение.
   - Он пообещал мне, что Гайд-парк выйдет из Нью-Йоркского военного округа и будет поставлен под прямое наблюдение Вашингтона. Надеюсь, это поможет.
   "Знаешь, Джим", - сказал Ланни, - "история, о которой ты мне рассказывал, преследует меня, я сомневаюсь, что я ее когда-нибудь выброшу из головы. Мы читали о том, как была ниспровергнута Римская республика, и многие другие в истории, но мы просто не можем заставить себя понять, как легко может произойти то же самое в этой стране. Представь себе, что в следующем промышленном кризисе рабочая толпа или так называемые 'радикалы' победят на выборах, а наши крупные воротилы захотят отстранить их от власти. Предположим, что армия устроит заговор, а эти люди поддержат ее своими деньгами, своими газетами и радиостанциями. Предположим, что они могут захватить новоизбранного президента, держать его без связи с внешним миром и издавать приказы от его имени. Что могут сделать остальные?"
   - Это то, что я вдалбливаю своим друзьям, Ланни, все говорят: 'Люди восстанут'. Но что могут сделать люди с дробовиками и вилами против современного оружия и современной организации? Бомбардировками и отравляющим газом несколько человек могут уничтожить целый город, и я знаю людей, которые готовы это сделать. Они так и сказали простыми словами.
   "Я мог составить список из сотни таких", - ответил Ланни. - "Это опасно, что мы не освободимся до тех пор, пока жив капитализм, а он умрет тяжелой и мерзкой смертью".
   VI
   В Нью-Йорке был еще один человек, с которым Ланни хотел поговорить. Это был его друг Форрест Квадратт, который возглавлял нацистскую пропагандистскую службу в Америке. Форрест знал, что происходит, и когда он увлекался, то рассыпал множество намеков. Ланни позвонил домой бывшему поэту. И, как обычно, мягкий шелковистый голос выразил душевное расположение. - "Где всё-таки ты был все это время? "
   - Я проехал вокруг света и испытал множество приключений.
   - Придешь ли ты на обед? Я буду один.
   Ланни собирался взять Лорел и Агнес на ужин, но долг был выше удовольствия. Он прибыл в центр города и на Риверсайд-Драйв в знакомую квартиру с кабинетом, полным книг, фотографий и других литературных трофеев. Форресту Квадрату шёл шестой десяток, и он сделал своим делом встречу со многими писателями своего времени. В молодости он был пылким эротическим поэтом, самопровозглашенным гением. Он озлобился, потому что его слова не принимали критики. Теперь он был самозарегистрированным нацистским агентом, потому что закон требовал такую откровенность. Он набрал крупные суммы из Германии и израсходовал часть их, чтобы оплатить поток книг, брошюр и газет. Он писал речи для конгрессменов, которые были произнесены и опубликованы в Официальном издании Конгресса США, а затем он разослал их по почте сотнями тысяч экземпляров без оплаты почтовых сборов.
   Ланни рассказал историю крушения своего самолета, пребывания в больнице, поездки на яхте в Южные моря и побега из Гонконга. "Я не мог себе представить, что с тобой стало!" - воскликнул Квадратт. - "Так много всего происходит в то же время. Крушение всех наших надежд на мир. Ты слышал, что со мной случилось?"
   - Я не видел газет между Манилой и Нью-Йорком более четырех месяцев.
   - Меня обвинили и осудили, и я приговорен к тюремному заключению сроком от восьми месяцев до двух лет.
   - Господи, за что?
   - Они сфабриковали против меня нелепые обвинения. Я зарегистрировался как служащий немецких журналов, а они стали доказывать, что я правительственный служащий.
   - Herrgott, noch einmal! Разве они не знают, что немецкие журналы являются государственными учреждениями?
   - Конечно, они это знают, но они притворялись, что нет, и жюри тоже.
   "Ну, но ты не в тюрьме!" - Ланни оглядел его в элегантной квартире.
   - Я нахожусь под залогом, пока не будет рассмотрена апелляция. У меня есть полная надежда, что какой-нибудь суд отменит приговор. Поведение прокурора было настолько возмутительным, что его следовало бы осудить.
   "Ты знаешь, как это происходит в военное время", - сочувственно заметил Ланни. - "Страна сходит с ума".
   - Но это было до Перл-Харбора, Ланни. Во всяком случае, обвинительный акт был. Это был очень неприятный опыт.
   "Я сочувствую тебе, Форрест, и, конечно, надеюсь, что тебе отменят приговор". - Ланни было трудно вложить в свой тон достаточно чувства. Потому что он знал, что случилось бы с немецким гражданином в Берлине, который заработал состояние, работая на американские журналы или американские правительственные агентства и распространяя по всему Фатерланду проамериканскую пропаганду. Это было тем преимуществом, которое имели безжалостные люди над милосердными и честными в этом мире. И как сохранять справедливое равновесие, действительно было проблемой!
   Ланни сидел, наблюдая за довольно маленьким человечком с круглым, гладко выбритым лицом, толстыми очками и нерешительной манерой. Он видел, что осужденный агент действительно был обеспокоен. Он говорил очень быстро, как будто боялся, что ему не разрешат закончить. Но Ланни позволил ему вылить все свои волнения. Все его немецкие друзья в этой стране были интернированы и находились без связи с внешним миром, и вся их деятельность остановились. Форрест не сказал, чего они не смогли достичь, но оставил сыну президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт самому догадываться об этом. Американцы, которые сочувствовали его идеям, многие из них больше не работали, потому что было так сложно получить деньги. Агенты недобросовестного ФБР наступали на пятки всем, пытаясь что-то собрать на них. - "У меня есть основания полагать, что они попытаются создать что-то еще против нас, возможно, обвинение в подстрекательстве к мятежу, которое несет гораздо более тяжелое наказание. Теперь они взялись за отца Кафлина и, похоже, настроены вывести его из игры".
   Короче говоря, небо над головой Форреста Квадрата выглядело черным. Он потерпел неудачу во всем, что он пытался делать. Его удовольствие от отличного обеда было испорчено. Мощь западного мира была брошена против Фатерланда, и единственная надежда, которую мог видеть бывший поэт, заключалась в предстоящем весеннем наступлении против России, которое могло бы быстро уничтожить это гнездо гадюк, чтобы спасти Германию от войны на два фронта. Ланни старательно и тщательно пытался выяснить, не может ли существовать еще одна надежда. Замена Франклина Рузвельта на месте главнокомандующего Вооруженными Силами США. Ланни упомянул, что он общался с такой могущественной личностью как, мистер Харрисон Денге, но Форрест не клюнул на приманку. Он не собирался обсуждать хунту, даже если бы он знал о ней.
   Может быть, ему пришло в голову, что сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт, возможно, изменил свои взгляды под японскими бомбами и снарядами. Разумеется, Форрест, должно быть, знал, что Бэдд-Эрлинг Эйркрафт теперь выпускает превосходный тип истребителя, и его, должно быть, предупредили, что Федеральное бюро расследований применяло в своей тайной войне с американским нацизмом множество видов агентов и маскировок. Возможно, Берлин сообщил ему, что Ланни посетил Сталина. Ланни ждал намека на эту тему, но его не было. Наконец, он решил, что теряет свой вечер. Он извинился, пошел домой и забрал двух своих дам на поздний ужин.
   VII
   Чарльз Т. Олстон прибыл из Вашингтона, и Ланни отправился в его гостиницу и отвез его в парк в безопасное место для конфиденциального разговора. Этот тихий седой мужчина был лакомой мишенью для репортеров, поскольку он был одним из членов первоначального "мозгового треста" в те дни, когда помощник военно-морского министра был избран губернатором штата Нью-Йорк. Тогда у этого губернатора возникла беспрецедентная идея пригласить несколько профессоров колледжа присоединиться к его кабинету и давать советы по управлению самым густонаселенным и состоятельным штатом Союза. Позже Олстон был взят в Вашингтон, где он стал "деятелем", занятым урегулированием споров ревнивых чиновников, а затем и государственных деятелей, генералов и адмиралов, которые вцеплялись в чужие волосы.
   Ранее в своей карьере этот профессор географии служил в штате советников, которых Вудро Вильсон взял на Парижскую мирную конференцию. Там он стал первым и единственным работодателем Ланни Бэдда. Ланни тогда было девятнадцать лет, и теперь ему было сорок два. Но он все еще называл Олстона "профессором" и все еще смотрел на него как на авторитет во всех делах правительства и политики. Олстон, со своей стороны, все еще думал о Ланни, как о блестящем и светском юноше, который болтал по-французски с генералами и герцогинями. В то время как Олстон болезненно изучал язык по учебникам и думал, нужно ли произносить последнюю букву в слове Reims, и какая разница в произношении слов dedans и des dents. Географ из захолустья чувствовал тот же секретный страх перед Ланни, что и Ланни перед ним.
   Сначала Ланни пришлось повторить рассказ о своих приключениях в путешествии на самолете и о приключениях в Гонконге, Яньане и в Москве. Он уже рассказывал это Ф.Д.Р., Робби, Золтану, Джиму и конца этому еще не было. Олстон хотел услышать все, что сказали Цинлин, Мао Цзэдун, Сталин и другие в Советском Союзе. Он задал вопросы и, кстати, передал несколько секретов. - "Мы должны быть уверены, что то, что мы отправляем русским, действительно приходит на фронт, потому что мы терпим серьезные потери на пути в Мурманск, настолько большие, что нам, возможно, придется это прекратить".
   "Конечно, я ничего не видел своими глазами", - ответил молодой человек. - "Я могу только сказать вам, что сказал Сталин и другие. Они просят все, что мы можем выделить, и уверены, что этим летом это будет максимально использовано".
   - Они давали какой-то намек на возможность их сдачи?
   - Всю дорогу через Китай, Сибирь и Россию мы никогда не слышали ни слова, кроме сопротивления до последнего вздоха. Вы можете рассчитывать на это как подарок от Гитлера. Он самый ненавистный человек, появившийся на сцене истории на протяжении многих веков.
   VIII
   После того, как Олстон задал вопросы, настала очередь Ланни. У него был довольно большой список вопросов. "Профессор", - начал он, - "почти полгода меня беспокоит одна мысль. Вы позвонили мне в госпиталь в Галифаксе и сказали, что вы получили информацию, которую вы хотели получить из Германии. Вы действительно её получили, или вы просто хотели меня успокоить?"
   - Мы получили большую часть этой информации, Ланни, и ожидаем получить больше.
   - Вы можете мне рассказать что-нибудь об этом?
   - Правило секретности всё еще соблюдается, и мы никогда не говорим об атомном делении, кроме случаев, когда это абсолютно необходимо. Но я могу сказать следующее. Мы опережаем немцев и собираемся опережать их и дальше.
   - Но вы не можете быть абсолютно уверенным в этом?
   - Ничто не может быть абсолютно уверенным в вопросах научных исследований. Мы знаем, каковы результаты на данный момент, но никто не может знать, что мог выдумать какой-нибудь немецкий физик прошлой ночью.
   - Я продолжаю думать, что все еще есть что-то, где я могу быть полезен.
   - Шеф чётко дал понять, что он не хочет снова отправлять вас в Германию, Ланни.
   - Он мне это сказал, но я рассказал ему о моем немецком контакте в Женеве, и он разрешил мне отправиться туда.
   - Безрассудно нам рисковать и довериться какому-нибудь немцу в этом вопросе. Исход войны может зависеть от этого и всё будущее человечества.
   - Позвольте мне рассказать вам немного об этом человеке. Я знаю его еще до Гитлера, и за него поручилась женщина, которая позже стала моей второй женой. Я никогда не рассказывал вам о ней. Даже моя мать или мой отец не знают о ней. Она была преданным членом Социалистической партии, и ее первый муж был убит нацистами. Она стала подпольщицей и умерла в концентрационном лагере Дахау, несмотря на все мои усилия спасти ее. Человек, о котором я рассказываю, помогал мне в попытке ее спасти. До этого он был в Испании и доказал свою преданность в боях этой гражданской войны, он стал капитаном. Это, безусловно, должно быть достаточным доказательством его надёжности.
   - Я согласен, Ланни, но что он теперь может делать?
   - У него был довольно необычный контакт в Германии, по-видимому, в штаб-квартире Геринга. Он смог сообщить мне дату вторжения в Голландию и Бельгию, а затем в Норвегию, и я направил эту информацию президенту. Я видел этого человека около года назад, и он сказал мне, что потерял этот контакт, но надеялся получить еще один. Теперь он может это сделать.
   - Именно здесь возникает проблема, Ланни. У него может быть новый контакт, которому он доверяет, и этот контакт может оказаться агентом гестапо, играющим с ним. Мы просто не можем рисковать атомной бомбой.
   - Я понимаю это, профессор, но давайте рассмотрим, может ли быть какая-то информация, которую мог бы получить мой человек, не зная, для чего она нужна.
   - Это будет сложно, потому что эта информация настолько специфична, что любой ученый сразу узнает, что этот человек в курсе, и может указать, какой стадии мы достигли в наших исследованиях.
   - Позвольте мне сделать предложение или два. Если бы мы смогли бы узнать, увеличили ли немцы производство графита, разве это не скажет нам что-нибудь?
   - Во-первых, тот факт, что мы используем графит для снижения скорости нейтронов, является одним из самых наших бесценных секретов, а во-вторых, немецкое производство нам ничего не расскажет. Потому что графит используется во многих военных целях, а в качестве модератора его требуется сравнительно мало.
   - Ну, тогда как насчет тяжелой воды? Её, как я понимаю, трудно произвести, и не так много её существует.
   - Это правда. Если бы ваш человек мог бы узнать, производят ли немцы тяжелую воду и где производят тяжелую воду в больших количествах, то у нас была бы цель номер один для бомбардировки.
   - А как насчет профессора Шиллинга? Можно ли назвать его имя?
   - Боюсь, что мы должны сказать - нет. Шиллинг - физик-ядерщик, и больше никто, и мы знаем, что нацисты привлекли его к этой работе. Мы не можем рисковать, если кто-нибудь узнает, что он на нашей стороне.
   - Если бы я мог узнать, где работают такие физики, разве это не важно?
   - У нас уже есть такая информация, я полагаю. Но я не знаю, что как её используют, я только допущен к краюшку этих сверхсекретных дел.
   - Правда это или нет, но для масштабного производства расщепляющегося материала требуется большие производственные мощности. И если мой человек сможет узнать, где находится такой завод, разве это не стоило бы усилий?
   - Я должен признать, что это будет важным достижением.
   - Вот что мне кажется. Немцы должны знать, что мы знаем о возможности расщепления атомов, и они наверняка ожидают, что мы попытаемся выяснить, что они делают. Мне не нужно давать моему человеку никаких намеков, что мы работаем над таким проектом. Разве я не могу просто сказать ему, что было в научных журналах до войны, и спросить, может ли он узнать об этом дальше?
   - Я должен сказать, что в этом не было бы никакого вреда, но это было бы чрезвычайно опасно для вашего человека и его контактов.
   - Всё зависит от него. Я приведу ему все факты, как я всегда делал, и оставлю ему самому решать. Я полагаю, что то же самое касается реактивного движения, о котором Робби говорил мне, и ракетных снарядов и т. д., всего над чем работают очень тайно. Известно, что немцы работают над этим, и это, конечно, не будет никакой новостью для них, что мы пытаемся их догнать.
   - Если бы ваш человек смог получить настоящую информацию по этим вопросам, мы наградили бы его медалью "За выдающиеся заслуги", когда закончится война.
   "Лучше наградить его американским гражданством, что было бы разумнее", - подумал Ланни. - "Поглядим".
   IX
   Они обсудили собственную работу агента президента, о том, какую информацию он мог бы получить на территории Виши, и о том, что из этого можно было бы использовать. Олстон сказал, что он согласился с шефом, думая, что летом 1942 года они должны открыть второй фронт через Ла-Манш, хотя бы, чтобы угодить русским. - "Даже если бы мы могли только создать плацдарм, он отплатил бы нам в долгосрочной перспективе, как бы дорого он ни стоил. Но между нами, Ланни, я не думаю, что мы сможем сдвинуть с места Черчилля по этому вопросу. Я ценю его как пропагандиста. Но он считает себя ещё и военным стратегом, и я боюсь, что он несколько ошибается в этом вопросе. Конечно, мне было трудно с ним спорить, он все время говорит".
   "Я могу себе это представить", - ухмыльнулся Ланни. - "Он был так рад, что вывел свои войска с того берега, и без сомнения идея отправить их обратно вызывает у него кошмары".
   - Он утверждает, что наши американские войска совершенно не испытаны, и кто может быть уверен, как они себя поведут под воздействием танков и атак с бреющего полета?
   - Не говоря уже о подводных лодках при форсировании водной преграды, профессор. Вы можете быть уверены, что Гитлер использует все, что нужно, чтобы выполнить обещания, которыми он кормил своих людей. Для него это вопрос жизни и смерти.
   - Я слушал аргументы военных с обеих сторон, между ними очень мало согласия. Мы переходим в наших обсуждениях от Шербура в Дакар, в Касабланку, Алжир и Тунис. Затем Черчилль ведет нас в Салоники и долину реки Вардар и даже на его старые позиции в Галлиполи. Затем мы возвращаемся в Шербур, но я могу сказать вам совершенно точно. Вся информация, которую вы нам добудете, и все контакты, которые вы получите в Вишистской Франции и в Северной Африке, будут полезны. Мы наверняка там высадимся до того, как эта война закончится, а тем временем мы должны там удерживать Лаваля от власти и как следует беспокоить Франко.
   - Губернатор, казалось, думал, что больше нет опасности нападения Германии на Гибралтар.
   - Похоже, что время для этого прошло. Требования Франко были больше, чем Гитлер хотел удовлетворить, и теперь, я думаю, Франко понял, что мы хотим, и он будет продолжать удерживать свое неустойчивое место на заборе.
   - Ф.Д.Р. не казалось очень ясно, какое прикрытие я должен выбрать. Американского патриота или сочувствующего фашизму. Невозможно играть обе роли, по крайней мере, долго.
   - Никто не может подсказать вам в этом, Ланни. Вам нужно будет узнать, какие изменения произошли за год, и каковы ваши вероятные источники информации, а затем принять ваше собственное решение относительно того, на какой стороне забора находиться. Многие французы будут делать то же самое, как мне кажется.
   "Никаких сомнений насчет этого!" - согласился агент президента с легкой горечью.
   X
   Время расставания было близко. В последний день пребывания Ланни дома Агнес ушла на работу, а потом сознательно согласилась пообедать с другом и пойти в кино, чтобы Лорел могла побыть наедине с мужем. Но когда они остались одни, то обнаружили, что им не о чем говорить. Ланни не мог говорить о своей работе, и никто из них не хотел сказать, насколько он несчастлив. Ромео сказал им: "Сладка печаль прощального привета 5", но никто из них с ним не согласился. Их сердца болели, и в этом не было ничего приятного.
   Ланни было можно сказать, что он едет в Вишистскую Францию, чтобы увидеть, что делают и планируют соратники Петена. Не было никакой опасности. Этот шатающийся режим прилагал все усилия, чтобы оставаться друзьями с Америкой, и, кроме того, все думали, что Ланни был одним из них. Так что его жене нечего было волноваться. Она будет делать свою работу, а матушка-природа будет делать работу матушки-природы, а к середине лета, в крайнем случае, Ланни вернется. И, возможно, сможет остаться и увидеть ее в самый интересный момент. Между тем, они не должны доставлять волнения друг для друга. Лорел согласилась, и, когда слезы вырвались из её глаз, она отвернулась и нашла повод выскользнуть из комнаты.
   Она использовала несколько дней, чтобы набросать черновик статьи о том, что она видела в "Красном Китае". Ланни прочитал его, и у них появилась тема, чтобы занять их мысли. За прошедшие год или два только несколько американцев смогли преодолеть блокаду Центрального правительства своего конкурента в Яньане. Поэтому эта статья была бы чем-то вроде сенсационной новости. Но её политическая направленность сработает против неё, потому что Лорел была очарована новой жизнью, которую она видела на этой полу-бесплодной горной земле. А редакторы многотиражных журналов не хотели создавать иллюзию у своих читателей, что результатом этой войны может стать социализированный мир. Также статья шла вразрез с пропагандой союзников, утверждавшей, что дорогостоящие поставки в Чунцин, не использовались против японских кораблей, а были направлены для использования в будущей гражданской войне. Лорел сказала: "Я не буду править статью. Если редакторы многотиражных журналов не захотят её, я отдам ее одному из редакторов малотиражек". Не так хорошо для будущего начинающего писателя!
   Как только Ланни уедет, она отправится в Балтимор, чтобы навестить свою тетю Миллисент Холденхерст, и рассказать историю яхты Ориоль, насколько она её знала. Это будет грустной обязанностью, и они говорили о том, что ей рассказывать. Еще раз они обсудили возможность того, что пассажиры и экипаж этой яхты, возможно, спаслись на небольших лодках и оказались на одном из тысяч островов, больших и малых, которыми покрыты карты этой части мира. Так случалось со многими людьми, и время от времени можно было прочитать в газетах о каком-нибудь отшельнике, который вернулся к цивилизации. Туземцы заботились о них и их не ели. Или, во всяком случае, о тех, кто был съеден, не сообщили.
   Неизбежно это привело к странному опыту, постигшему молодоженов, летящих из Яньаня в Улан-Батор над великой пустыней Гоби. Лорел впала в спонтанный транс, единственный, что когда-либо случался с ней. Или, возможно, она только говорила во сне, кто мог сказать? Во всяком случае, Ланни слышал то, что претендовало быть голосом Лизбет Холденхерст, сказавшим, что яхта утонула со всеми, кто был на борту. Можно ли в это поверить? Конечно, нельзя не задуматься над этим, имея множество странных результатов в области парапсихологии.
   XI
   У Ланни было желание попробовать сеанс с женой, но он воздержался от такого предложения. Перед его последним рейсом за границу она предупреждала его об опасности, и он боялся, что это может повториться и оставить ее в состоянии страха. Теперь в последний вечер она сказала ему, что ее любопытство превысило ее страх, и она хотела попробовать еще один транс. Он ничего не мог сказать об этом. Если бы он выдумал какой-нибудь предлог для возражений, она бы поняла, что его страх был больше, чем его любопытство.
   Они отключили телефон и прижали дверной звонок. Лорел выпрямилась на диване и закрыла глаза. Ланни сел рядом с записной книжкой на колене и карандашом, приготовившись к парапсихологическому исследованию. Лорел застонала и несколько раз вздохнула, а затем лежала неподвижно. И тут из вечности, или только Бог мог сказать, откуда, ворвался в комнату голос. То, что исследователи назвали "контролем". Самым утонченным и приятным из возможных контролей можно назвать недавно умершего Отто Германа Кана, бывшего старшего партнера международного банковского дома Кун, Лёб и Компани. Почему он выбрал Лорел Крестон для своих проявлений, он не говорил и, вероятно, не знал. Он заявлял, что скептически относится ко всему этому делу. Странная шутка над собой и над ними!
   "Ну, хорошо, мы снова вместе!" - засмеялся голос. - "Последний раз это был Яньань, если я правильно помню. Как люди сегодня передвигаются! Это все, что я могу сделать, чтобы не отставать от тебя".
   "Расскажите, как вы это делаете", - возразил Ланни, поскольку, когда имеешь дело с "духами", то обязан вникать в специфику их обстоятельств.
   "Я бы сказал, если бы смог ", - был ответ. - "Но я так же растерян, как и ты. Помилуешь меня, если я откажусь верить в это?"
   - Конечно, я тоже этому не верю, но мы здесь, мистер Кан.
   "Зови меня Отто", - предложил голос. - "Конечно, нам не нужно соблюдать формальности при таком длительном знакомстве".
   - С удовольствием, Отто, но ты поймешь, что я считаю тебя старше себя.
   - Ты наверняка поймёшь в своё время и обнаружишь, что не настолько умен и не так важен, каким представлялся своим ближним.
   Так они подтрунивали, как если бы они встретились в гостиной той оперной дивы, которая была дорогим другом Отто в те счастливые дни, когда обычным делом для международных банкиров было брать то, что им предоставили боги. Ланни воспринимал это только половиной своего разума, а другая половина думала, мог ли это быть Отто Кан, или это просто игра подсознания Лорел Крестон или, возможно, смешение подсознаний Лорел и Ланни и, возможно, других? Лорел была писательницей. И ее ум был способен легко создать легкую беседу в гостиной. Если погрузиться в ее подсознание, в ее память, кто мог догадаться, какие массы материала могут быть спрятаны там, и какие связи оно могло бы иметь с другими сознаниями, живыми или предполагаемыми "ушедшими"?
   Вскоре голос заметил: "Здесь старик, которого я хорошо знал, и он говорит, что знал тебя. Помнишь Захарова?"
   - Да, очень хорошо. Как вы, сэр Бэзиль? Мои наилучшие пожелания!
   - Он говорит, что не может вызвать энергию, чтобы говорить с тобой напрямую. Он беспокоится о своих деньгах, он всегда слишком много думал о деньгах и не получал удовольствия от них, как делал я. Он вмешивается, чтобы сказать, что это чужие деньги, и он хочет, чтобы их заплатили.
   - Да, я знаю все об этом, Отто, тебе нужно будет объяснить ему, что международная банковская система еще не распространена на мир духов. Возможно, ты и он можете что-то сделать. Позволь мне предложить другого партнера, друга, который только что перешёл в ваш мир, активный капиталист, с которым ты занимался бизнесом. Это Реверди Джонсон Холденхерст. Ты что-нибудь слышал о нем?
   - Нет, но я хорошо его помню и поинтересуюсь им. Однако мне больше не нужны деньги. У меня есть друзья музыканты и художники, которые тоже перешли, и они намного лучше теперь, когда они не просят субсидий или финансовую помощь от меня. Ты знаешь, как это было. Я был 'ангелом'. А теперь я призрак! Как необычно!
   - Расскажи мне о себе, Отто, ты поймешь, я уверен, как нам любопытно узнать о будущем мире, и как мы сможем понять его.
   - То, что найдете там, вам будет трудно понять. Это то, что я тоже этого не понимаю. Один момент. Вот старушка, которая просит передать тебе сообщение. Ее зовут Марджори.
   - Да, она была бабушкой моей жены.
   - Она все еще хочет, она хочет сообщить тебе, чтобы ты знал, что в последнее время ей больше нравится твоё поведение. Приятно, что ты ладишь с бабушкой жены. Я тебя поздравляю.
   - У меня есть не менее восьми бабушек в мире духов. Видишь ли, я был женат три раза. Как ни странно, я никогда не встречал ни одной из этих дам и даже не мог вспомнить их имена. Если ты встретишь любую из них, передай им привет и скажи им, что я неутомимый экспериментатор с вопросами парапсихологии и буду счастлив, если они войдут в контакт со мной и предоставят мне возможность обмениваться информацией.
   Это была беседа в современной гостиной, так любой человек должен это воспринимать. Но, видимо, это обидело кого-то, потому что Ланни вдруг услышал серьезный голос старушки: "Молодой человек, ты дерзок!" и затем голос умолк. Ланни сидел, гадая, был ли это голос Марджори, или это была случайно мать Робби или мать Бьюти, или одна из бабушек Ирмы или Труди в Германии? Когда продолжилось молчание, он подумал, что случилось с Отто Каном. Марджори случайно ударила его по голове куском эктоплазмы? Не было ни звука, пока Лорел не начала стонать и не вздохнула, и теперь она вышла из своего транса и открыла глаза и спросила: "Ну, что случилось?"
   Ланни прочитал ей свои заметки, и они хорошо посмялись. Они оба могли успокоиться, потому что не было пророчеств гибели или разрушения. Таким образом, это будет обычное путешествие на самолете и посещение матери Ланни на Ривьере, а также беседы с французскими политиками, генералами, капиталистами и другими "ВИП"ами, самыми важными персонами, как их называли в Армии. Потом Ланни вернется снова, возможно без голубиных крыльев, но он придет к своей возлюбленной и успокоится. Так он сказал себе и ей.
   Утром появилась девушка из офиса Робби, которая ехала на заднем откидном сиденье спортивного автомобиля, пока Ланни вёз жену в аэропорт. Она отвезет Лорел обратно в квартиру, а затем отведет машину в Ньюкасл. Лорел обменялась последним объятием с мужем и стояла на пирсе в большом аэропорту и наблюдала, как окрашенный в серое самолет скользнул в пролив и поднялся в воздух. Она сказала себе, что все в порядке, это была еще одно путешествие, как тысячи и десятки тысяч других. Она сдержала слезы и вежливо поговорила с девушкой. Но когда она вернулась в квартиру и осталась одна, она долго плакала в подушку, на которой остались следы головы Ланни.
  
   ________________________________________
   КНИГА ВТОРАЯ
   Зима междоусобий наших 6
   ________________________________________
  
   ГЛАВА ТРЕТЬЯ
   И только люди злы7
   I
   АГЕНТ ПРЕЗИДЕНТА 103 был оставлен на попечение Pan Am, а его расходы были таинственно оплачены. Его направили не через Бермудские острова, потому что он был в черных списках британского правительства, которое с подозрением относилось к его близости с Рудольфом Гессом и другими нацистами. Маршрут Ланни лежал через Сан-Хуан в Пуэрто-Рико, а оттуда в порт Белен в Бразилии. Он пересечет океан до места под названием Боламо в португальской Западной Африке, а оттуда он отправится в Лиссабон. Это был не такой кружной путь, как это выглядело на картах. Независимо ни от чего расстояния не так важны, когда поднимаешься в воздух на высоту в две с половиной тысяч метров при отсутствии там вражеских самолетов.
   Он путешествовал в устройстве стоимостью в миллион долларов, в одном из самых удивительных достижений человечества. Он был одним из тридцати трех пассажиров, которые были обеспечены всеми удобствами и уходом девяти молодых мужчин и одной молодой женщины, тщательно обученных и одетых в аккуратную синею униформу. У каждого пассажира было сиденье с мягкой обивкой, которое ночью превращалось в кровать. Был буфет, где можно выбрать себе разнообразные вкусные блюда. Были журналы для чтения и кнопка, которая вызывала услуги красивой молодой стюардессы. Салон был звуконепроницаем, поэтому можно было общаться со своими спутниками или играть в карты, шашки или домино. При беспокойстве можно было прогуляться по длинному коридору, и когда иногда члены экипажа выходили в салон, можно было задавать им глупые вопросы.
   Путешествуя на сухопутном самолете, нельзя многого увидеть в местах посадки. Можно увидеть только аэропорт, и каждый из них похож на предыдущий. Но с гидросамолета открывается хороший вид на гавани и судоходство в них, а также на большие улучшения, произведённые в военное время. Если погода совсем испортится, то потребуется поставить довольно хрупкую машину на пристань на некоторое время. Если прогнозы со следующей станции окажутся неблагоприятными, то можно прождать день или два, и будет время прогуляться. Так Ланни узнал о частях земли, которых он никогда раньше не видел. Поднявшись в воздух, он усердно приобретал информацию о мавританском искусстве и архитектуре в период их наибольшего расцвета. Ему было очень интересно, поэтому он совмещал бизнес и удовольствие.
   Название книги, которую читал Ланни, привлекло внимание элегантного молодого джентльмена, который назвал себя Фолкнером и сказал, что он преподаватель археологии в Чикагском университете. Он направлялся в Волубилис, чтобы исследовать новые раскопки, которые недавно были там сделаны. Ланни засомневался в этом с первого раза и догадался, что он работает в "Операции Гимнаст", возможно, по приказу "Дикого Билла" Донована. Но агент президента не задавал вопросов, и они болтали об остатках карфагенских руин, которые можно найти в Северной Африке. Возможно, доктор Фолкнер так же догадывался о Ланни, как и Ланни о нём. Но тоже держался подальше от опасных предметов. Когда они расстались в Лиссабоне, Ланни сказал: "Мое дело может вскоре привести меня к Волубилис, и если так, то мы встретимся снова". И они встретились.
   II
   Путешественнику было приказано посетить консульство в Лиссабоне, где были организованы его перелёты сначала в Мадрид, а оттуда в Виши. Ему пришлось подождать пару дней, и это дало ему время, чтобы посмотреть, что еще один год нейтралитета сделал в шпионском центре Западной Европы. Диктатору, правившему Португалией, не оставили шансов, тем более, что безграничная мощь Америки была брошена в весы. Бывший профессор колледжа смотрел, чтобы его газеты публиковали равное количество новостей как Оси, так и союзников, бок о бок, и он позволил всем сторонам тратить их деньги в своей столице, если только они не обзывали друг друга или не участвовали в кулачных боях. Британские и американские, немецкие и итальянские самолеты прибывали в тот же аэропорт, и их летчики пили в тех же барах, но не разговаривали. Беженцы всех народов и всех вероисповеданий питались в кафе, пока не кончались их деньги, а когда они кончались, они пытались найти кого-то, кто их пожалел бы. Заработная плата составляла пятьдесят центов в день.
   Не счастливое место и не красивое место, но полезное для многих людей. Ланни избегал шпионов и играл в свои игры, посещая художественный музей и делая запросы о частных коллекциях и старых мастерах, которые могли бы появиться на рынке. Как искусствовед он не был притворщиком. Он знал, на что смотреть, и какие должны быть цены. Если бы он нашел что-нибудь хорошее, то он мог бы телеграфировать об этом, а тем временем он мог быть уверен, что его действия тщательно фиксируются, и что информация о них уходит в Париж, Мадрид и Виши, Лондон, Берлин и Рим. Досье будут составлены, и там, где бы то ни было, кто захочет использовать его, будут указаны его хобби и его слабости, а также список его семейных связей и друзей.
   Затем в великий город Мадрид, который, по мнению Ланни Бэдда, был самым несчастным местом во всей Европе. Здесь было совершено первое массовое убийство современной эпохи. Убийство нации, свободных людей и их надежд. Ланни был здесь несколько раз. Он видел начало и протекание этого преступления, и его душа болела тоской, видя его конец. В лучшем отеле в городе, где он провел ночь, из крана горячей воды шла холодная вода, и та была окрашена ржавчиной. В изысканной позолоченной столовой еда стоила двадцать пять долларов и была не слишком хороша, но оркестр играл американский джаз, а дамы были перегружены бриллиантами и жемчугами, а мужчины золотыми галунами и наградами, украшенными драгоценностями. Ланни давился едой, потому что знал, что в переулках на задах этой неправильной столицы бедные падают от недоедания, а миллионы врагов режима находятся в тюрьмах и концентрационных лагерях. С момента окончания гражданской войны прошло более трех лет, но мысль об амнистии так и не появилась у Франко, и ночью в тюрьмах продолжались массовые расстрелы. Солдаты были повсюду с избытком свирепых офицеров и напыщенных вооруженных фалангистов, партийных бандитов.
   Ланни знал коллекционеров искусства и высокопоставленных личностей, к которым он мог обратиться. Генерал Агилар принял его, хотя страна Ланни сейчас воевала с дорогими друзьями и покровителями генерала герром Гитлером и синьором Муссолини. За обычными copitas de manzanilla седоусый старый conquistador рассказал Ланни о совсем прекрасной Мадонне с младенцем Мурильо, с которой его друг мог бы расстаться. Кстати, генерал сделал все возможное, чтобы убедить Ланни расстаться с информацией о том, что Америка планировала делать в помощь большевикам и против защитников Веры. Сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт не мог притвориться невежественным в этом вопросе, поэтому Ланни слегка преувеличивал цифры о выпуске изделий завода своего отца. Он добавил, что ему было стыдно за эти действия, и он сделал все, что было в его силах, чтобы убедить своего отца отвергнуть грязную прибыль, которую фанатичный Рузвельт всучил ему.
   "Что думает этот Presidente, что он может сделать?" - спросил генерал. - "Разве этот человек не настоящий сумасшедший, чтобы представить, что он может завоевать весь континент Европы? Даже Наполеон не мог сделать это из Франции, а Рузвельт находится за морем на расстоянии пяти тысяч километров!"
   III
   Самолет, который доставил путешественника в небольшую столицу Вишистской Франции, никоим образом не соответствовал американским стандартам комфорта, но он летел, и он благополучно приземлил его на широкой долине реки Алье. Весна была в самом разгаре, и страна была настолько красива, что ее обитатели были позором, или Ланни так казалось. В этот небольшой курорт с минеральными водами и летнее место отдыха значительная часть haute bourgeoisie Парижа и других городов северной и северо-западной Франции была выгнана бомбардировками и террором. Здесь они заложили свои драгоценности и меха и проживали той же расточительной жизнью, что привела к гибели их страну. Предполагалось, что продовольствие будет нормироваться. Но здесь царил черный рынок, а коррумпированное и ослабленное правительство было бессильно против него. Немцы оставили достаточно еды тем, кто мог ее купить, потому что они хотели помочь той же самой haute bourgeoisie.
   Ланни нашел квартиру не без труда и, конечно, не без хорошей оплаты. Он не добивался официальных милостей, а приступил к работе в своем частном бизнесе по обмену американских долларов на французские произведения искусства. Он установил контакты во время двух своих предыдущих визитов и знал, куда идти. Он мог быть уверен, что его приезд будет замечен и что политики и чиновники будут его искать. Они могли догадаться, что он был там для скрытых целей, но они не могли это доказать и относились к нему с французской вежливостью. Что за чудесная сила, называемая "социальным положением". Элегантность, отчужденность, уверенность, которая приносит богатство. Нет не просто богатство, а богатство, которым владели на протяжении поколений ваша семья и ваши друзья и ваш класс. Это так похоже на воздух, которым вы дышите, и не думаете об этом.
   Из газет Виши Ланни узнал, что прибыл посреди великих событий. Пьер Лаваль снова стал главой правительства. Престарелый маршал Петен снова примирился с ним, что, по словам Петена, чуть больше года назад он никогда бы этого не сделал. Ланни достаточно знал об этом мире марионеток, чтобы быть уверенным, что политический котёл должен яростно кипеть. Жалкие газеты и радио Виши не рассказывали ему о реальных событиях, но он обязательно узнает о них.
   Сидя на маленьком железном стульчике у круглого железного столика одного из уличных кафе и потягивая плохое подражание кофе, Ланни услышал своё имя. Его громко произнёс журналист и сноб Жак Бенуа-Мешен, угодник богачей. Он поднялся на своём яром раболепии нацистам и был назван в газетах членом нового кабинета Лаваля. Ланни часто видел его во время своих предыдущих визитов, и теперь он был готов увидеть, что успех не вскружил ему голову и что он все еще помнит старых друзей. "Est-ce bien vous, M. Budd! Что привело вас в наш город?"
   У них состоялся разговор. Краткий, поскольку новый министр имел неотложные обязанности, но по делу. Он говорил веско. Он объявил, что герр Гитлер установил Новый Порядок для измученного старого Континента. И было бы слабостью не признать этого факта. Единственное будущее Франции лежало в лояльном сотрудничестве, и люди, которые упорствовали, сопротивляясь этому курсу, должны были рассматриваться как ядовитые змеи. "Ecrasons l'infame!" (раздавим гадину - слова Вольтера о суеверии и нетерпимости) воскликнул культурный министр.
   Мсьё Жак. Он был высокий, слегка сутулый, в очках и курил трубку. Его манеры были до крайности грациозными и элегантными.
   Ланни быстро согласился. Он сказал, что страдает от того, как ведёт его страна в этой ситуации. Он вернулся во Францию, где прожил большую часть своей жизни, потому что он больше не мог выдержать атмосферу насилия и фанатизма, которые он нашел в своей собственной Америке. Ланни скорее догадался, что этот жалкий карьерист может не поверить в то, что он сказал, больше, чем Ланни верил в то, что сказал карьерист. Но он демонстрировал пылкую дружбу. Такое удовольствие видеть вас снова. Не придете ли на мой вечер и не увидите моих друзей? Таким образом, мужчины и женщины жили в этом мире, где каждый был готов сожрать другого.
   Ланни знал, что Бенуа-Мешен был одним из людей Дарлана, и у Ланни было желание увидеть адмирала, но не показывая этого. Он спросил о здоровье этого человека, и Бенуа-Мешен сказал, что он твёрд, как орех. "Я замечаю, что его нет в новом кабинете", - отважился Ланни. И другой ответил: "Он не захотел там быть. Он остается командующим всех сухопутных, военно-морских и военно-воздушных сил и сохраняет свой титул как наследник Маршала. Он всегда предпочитал быть военным и оставить мир интриг для политиков".
   Ланни хотел бы добавить: "Вам!" Но он сомневался в чувстве юмора журналиста.
   IV
   Приезжий мог быть уверен, что интригующий политикан не преминет сообщить своему могущественному военному покровителю, что сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт находится в городе, загруженный по уши информацией о делах в Янкилэнде. В обиталище Ланни прибыл посланник с запиской адмирала, сердечно приглашающий его посетить, и это, конечно, было равноценно королевской команде. Ланни прошёл пешком по приятному солнцу в отель Бельжик, где было расквартировано морское министерство. Все летние отели превратились в правительственные офисы, а официальные лица располагались в спальнях и складывали важные документы в стопки на кроватях. Но, конечно, главнокомандующий Вооруженными Силами Франции имел комнаты в соответствии с его высоким положением, а его гость был усажен в удобное кресло рядом с большим столом.
   Его полное имя было Жан-Луи Ксавье Франсуа Дарлан, и он был выходцем из Бретани, которая является католическим и королевским уголком Франции. Он ненавидел Республику, которую он поклялся защищать, и которую среди своих друзей он называл la salope, шлюхой. Будучи лояльным французом, он ненавидел немцев. Но теперь, когда они победили, они представляли закон и порядок для Европы, поэтому адмиралу было не слишком сложно проявить свою лояльность новым хозяевам и свою ненависть к англичанам, которые предательски атаковали и частично уничтожили его флот в бою, который британцы назвали Ораном и французы Мерс-эль-Кэбиром. Дарлан сказал, что его политика направлена на защиту Франции и только Франции. Это то, что Петен неустанно повторял в своих выступлениях по радио. Но в частном порядке, они не любили Францию так сильно, как они ненавидели и боялись Советского Союза и коллективистских идей, которые распространялись по Европе. Это было продолжением политических взглядов, которые Ланни слышал в ста французских гостиных перед началом войны: "Лучше Гитлер, чем Блюм".
   Теперь эта политика сама изжила себя. Гитлер спасал Францию от большевиков, а французов, которым это не нравилось, бросали в концлагеря или сразу расстреливали. Когда был совершен акт саботажа, нацисты захватили пятьдесят совершенно невинных французов, у которых было несчастье жить по соседству. Через неделю после того, как Пьер Лаваль пришел к власти, тридцать таких "заложников" были расстреляны расстрельной командой в Рауэне, а на следующий день еще двадцать человек были расстреляны в Сен-Назере. Правительству французов пришлось выдержать это и даже оправдывать это! Неудивительно, что страна стала кипящим котлом ненависти! Американский эксперт по искусству, который спустился с небес, должен был следить за каждым своим шагом и контролировать каждое своё слово.
   Он сказал адмиралу, что он, Ланни Бэдд, был человеком мира и поэтому ненавидел и боялся красных террористов и их обманов, которые делали Америку страной, в которой невозможно жить. Он возвратился в дом своей матери во Франции, потому что верил в Новый Порядок и хотел жить под ним. Он собирался игнорировать требование, которое только что распространил американский государственный департамент, о том, что американские граждане во Франции должны немедленно вернуться на родину. Он был уверен, что его мать тоже не обратит внимания на это требование. Пока он говорил это, Ланни задавался вопросом, от которого его пробирал холодный озноб. Знает ли Дарлан, что я был в России и разговаривал со Сталиным? Если этот вопрос возникнет, то у Ланни была своя история. Он обещал своему другу Рудольфу Гессу, что он попытается использовать влияние своего отца, чтобы попасть в Красную империю и выяснить, что он может там сделать, а также намерения и планы её хозяев. Гесс был тем человеком, у которого Дарлан не смог бы ничего проверить!
   Но такого вопроса не задали. Тот факт, что мать Ланни прожила более сорока лет во Франции, и что Дарлан встретил ее около двадцати лет назад и хорошо ее помнил, казалось естественным, что она и ее сын должны любить Францию. Кроме того, идея "диванного социалиста" была менее знакома французу, чем американцу. Адмирал, курящий трубку, слушал, как этот американец рассказывал ему о ярости против политики Рузвельта, которая кипела в сердцах большого числа американцев, и о возможности того, что некоторые из них могут предпринять решительные действия, чтобы вывести свою страну из этого беспорядка, пока не стало слишком поздно. Когда адмирал спросил, есть ли у мсьё Бэдда какая-либо идея, где американцы планируют атаковать, Ланни не пытался уклониться от ответа. Он вполне правдиво ответил, что слышал на хорошем уровне, что американские военные лидеры находятся в состоянии замешательства, и что их дискуссии варьировались от Ла-Манша до Дакара и оттуда до долины реки Вардар в Греции. Француз сказал, что это соответствовало его собственной информации, и это, естественно, повысило ценность акций Ланни.
   Дарлан был человеком среднего роста, плотным, гладко выбритым, настороженным и с ярко-голубыми глазами. Когда его трубка не была у него во рту, то она была в его руке или на его столе. Люди считали, что он умеет держать "лицо в покере", но, возможно, это было только тогда, когда он вел переговоры с противниками. Конечно, Ланни никогда не видел это в его социальных отношениях. Хозяин вытащил бутылку своего любимого бренди Pernod Fils, и когда сделал пару глотков, его глаза загорелись огнями la gloire, и он сказал, что говорил Бенуа-Мешен, что Франция будет иметь своего рода "Новый курс", la Nouvelle Ordre, и отныне предателям и одураченным предателями будет тяжело. Это касалось, в частности, марионеточного правительства, которое британцы создали в Лондоне во главе архи изменником Шарлем де Голлем. Предполагается, что у "морских волков" есть свой особый сорт ругательств. И Дарлан произносил их как на французском, так и на английском, когда называл эту отвратительную личность.
   "Вы слышите, как дураки обсуждают, что будет сделано с французским флотом, мсьё Бэдд", - заявил адмирал Дарлан. - "Ну, вы можете сказать им от меня, хозяина этого флота, что французский флот будет защищать честь и славу Франции. Он не сдастся и никуда не уйдёт, и он до последнего корабля и последнего человека будет сражаться с врагами, которые осмелятся его тронуть".
   И было что-то для "Странника", чтобы вставить отчет, обозначенный "Лично для президента"!
   V
   Получив признание, как друг великого Дарлана, американский приезжий стал persona grata для активных политиков и кукловодов, таких как Пьер Пюшё, Фернан де Бринон, Поль Марион, Йосеф Вартнелемы, коллаборационистов, которые связали свою судьбу с нацистами и поднялись во власти и влиятельности в их услужении. Теперь они купались в солнечных лучах успеха, но в то же время холод сомнений сжимал их сердца. Когда они вступили в игру с Гитлером, они предположили, что Британия была готова и должна скоро выйти из войны. Но Великобритания отказалась выходить из войны, и теперь почти через два года получила помощь от новой грозной мощи из-за океана. Что это значит? Коллаборационисты с радостью слушали американца, который рассказал им то, что они хотели услышать. Что скоро американский народ проснётся и увидит, что, пытаясь противостоять герру Гитлеру, они просто помогают товарищу Сталину.
   В обмен на удовольствие услышать такие слова, эти джентльмены приглашали Ланни в свои дома и знакомили его со своими дамами. Месьё де Бринон, статс-секретарь при премьер-министре, имел очаровательную amie, которую определил на государственную зарплату с титулом "Начальник личного секретариата". В её салоне Ланни слушал гудение сплетен, похожее на звук большого улья пчел во время роения. Франция лишилась большей части своего богатства и власти. Но оказалось, что чем больше истощались ее ресурсы, тем более яростно ее общественные деятели боролись за то, что осталось. Месьё Ле Руа Ладюри, член нового кабинета, рассказал приезжему о своем глубоком сомнении относительно способностей месьё Пюшё, члена кабинета, а месьё Пюшё, не будучи проинформированным об этом, прошептал Ланни некоторые обвинениях, которые в прошлые времена были сделаны в адрес нрава месьё Ле Руа Ладюри. Месьё Бенуа-Мешен питал отвращение к месьё де Бринону, соперничающему журналисту, выросшего с помощью предательства до должности, равной его собственной. Вот так оно и было. Ланни ушел с этого вечернего приёма, сравнивая эту компанию со стаей американских грифов, которых он наблюдал во время поездки по американскому Дальнему Западу, ссорившихся над тушей осла, который погиб в пустыне.
   Однако такое положение дел было удобным для секретного агента, у которого не было проблем с получением информации, за которой он прибыл. Он услышал из уст самого Фернана де Бринона рассказ о том, как достойно произошло восстановление Пьера Лаваля. Нацистским губернатором Парижа был Отто Абец, рыжеголовый немецкий интеллектуал, у которого была французская жена, а также французская любовница, и который старался произвести впечатление друга латинской культуры. Ланни хорошо знал его в прежние времена, когда Абец читал лекции в Париже элегантным и модным дамам о том, как Франция и Германия должны объединиться, чтобы спасти Европу от большевизма. Лозунг был "Le Couple France-Allemand.". Теперь этот дорогой друг Марианны впал в немилость у гестапо и СС, потому что Франция не вносила ее справедливую долю в защиту Германии. Герр Гитлер требовал больше продовольствия, больше промышленных товаров, больше французских рабочих на фабрики Германии, больше бойцов в свой Антибольшевистский легион. Хорошего и доброго герра Абеца вскоре заменит такой человек, как Жак Дорио. Бывший коммунистический агитатор, который отвернулся от своей банды и теперь был самым беспощадным из фашистских хулиганов. И вместо благородного старого маршала у Виши будет гаулейтер, такой же, как теперь правит Польшей.
   Долг месьё де Бринона донести эту информацию до старого маршала и убедить его вернуть Лаваля к власти. Он много раз бегал вперед и назад между коллаборационистами Парижа и Виши, но, наконец, победа была одержана, и патриотические джентльмены, которые спасли la patrie во второй раз, теперь получили свои награды.
   На этот раз они собирались провести тщательную работу по "стыковке". Больше не было бы смысла пытаться служить двум хозяевам, больше не надо провоцировать тех, от кого зависело будущее Франции. Французские рабочие, которых так отчаянно ждали на немецких фабриках, были отправлены туда, закрыв большое количество фабрик дома. А поддерживать порядок в их рядах, теперь будет новая полицейская сила, специальные войска, обученные немцами, которые усвоили работу у своих собственных СА и СС.
   Все это Ланни узнал от Бенуа-Мешена, еще одного статс-секретаря при премьер-министре, которого он пригласил на обед и снабдил бутылкой лучшего вина, которое можно найти в городе. Этот высокопоставленный член кабинета показал, что ему будет поручено председательствовать в комитете по организации "Легиона Триколор" и устранить разом все предательские движения, которые марионетка де Голль стремился распространить по всей Франции. Ядром нового дела должен стать уже существующий "Антибольшевистский легион", организованный Жаком Дорио и Эженом Делонклем. "Поверьте мне", - сказал Бенуа-Мешен, - "это боевые люди, и они знают дело".
   "Я знаю, я встречал Делонкля много лет назад", - ответил Ланни, - "в доме моего старого друга Дени де Брюина".
   "О, вы знаете де Брюина?" - спросил министр кабинета. И когда Ланни ответил, что эта семья была среди его самых старых друзей, другой сказал: "Значит, вы тоже знаете Шарло".
   - Он практически мой крестник, я потерял его из виду после перемирия.
   - Он сейчас в Виши, капитан и один из моих помощников по организации нового Легиона.
   - Для меня это действительно приятная новость, месьё Бенуа-Мешен. Последнее, что я слышал о Шарло, было сообщение о его взятии в плен немцами.
   - Они отпустили его, как и много других, за которых мы могли поручиться.
   "Я знаю его с тех пор, как он был маленьким мальчиком", - объяснил Ланни. - "Его мать была одним из моих самых близких друзей. Мне трудно понять, что прошло четыре или пять лет с тех пор, как я пытался спасти его от французской полиции, когда ему и его отцу и брату было предъявлено обвинение в участии в деятельности Кагуляров".
   "Слава Богу, эти ужасные дни прошли!" - воскликнул новый министр. - "Франция снова обрела свою душу!"
   VI
   Ланни не терял времени, чтобы связаться с Шарло. Они обнялись и расцеловались друг с другом по-французски, и это не было лицемерием со стороны секретного агента. Странная двойственность и дуэль в человеческом сердце. Ланни ненавидел все, во что верил Шарло. Он хотел увидеть, как это будет сметено с лица земли. Он хотел увидеть, как убивают выступающих в поддержку этого, пока они защищают это с оружием в руках. И вот Шарло одет в одну из этих униформ!
   Тем не менее, он был сыном Мари де Брюин, а Мари была первой женщиной, которую Ланни любил всей своей душой. На смертном одре она отдала своих двух мальчиков на совместное попечение Ланни и своего мужа. Эта любопытная сцена возможна только в католических странах.
   Ланни все еще думал о Шарло как о мальчике, которого он впервые встретил в прекрасном саду Шато де Брюин. Мальчик был хорошо воспитан и был настолько вежлив, что это казалось странным для американца, но не для Ланни. Прилежный мальчик, но полон веселья, общительный, добрый и обожающий Ланни Бэдда как образец того, кем должен быть джентльмен. Шарло учили всему тому, во что должен верить член "двухсот семей", и если бы Ланни пытался учить его иначе, он мог бы разрушить дом. Что он не имел права делать. Он был обязан не мешать этим мальчикам идти своей дорогой. И результатом было то, что Шарло, пылкий и стремительный, стал одним из молодых французских аристократов, которые были полны решимости свергнуть la salope. Его отец помог финансировать организацию реакционного тайного общества под названием Кагуляры. И в боях, которые происходили на улицах Парижа несколько лет назад, у Шарло появилась рана на щеке. И он по-прежнему носил этот почетный шрам.
   Трудно было понять, что ему было тридцать пять лет. Он все еще выглядел молодым, и его шаг был упругим, а его выражение напряженным. Ему не пришлось сражаться с немцами в Эльзасе, где французские армии были окружены и обездвижены до перемирия. "Они относились к нам офицерам достаточно хорошо", - сказал он. - "И, конечно, это длилось не слишком долго, чтобы они поняли, что я давно работаю над франко-германским пониманием".
   "Как твой отец?" - спросил Ланни. Ответ был: "Физически, что можно ожидать от человека старше восьмидесяти, но он в ситуации, о которой трудно говорить ..." Шарло остановился и колебался. Он увидел выражение беспокойства на лице своего старого друга и добавил: "У вас есть большее право знать, чем у кого-либо другого, Ланни. Он попал в руки недобросовестной женщины, которая безжалостно грабит его".
   - Это действительно грустно, Шарло, у него в течение большей части его жизни была большая слабость. Это вызывало у твоей матери большое страданье.
   - Я знаю об этом в течение долгого времени. Кажется, что это усиливается у некоторых людей с возрастом. Я полагаю, что это способ природы наказать их. Во всяком случае, я ничего не могу сделать, потому что он не позволяет мне говорить с ним об этом. Возможно, если бы вы смогли бы отправиться в Париж, то у вас могло бы получиться лучше.
   Это привело к вопросу об отношении Ланни к несчастливой мировой ситуации. "Ужасно, Ланни, что ваша страна должна была вступить в войну на стороне большевизма. Скажите мне, что вы не перешли на сторону этого величайшего из врагов".
   - Вы знаете мое отношение, Шарло, и я не могу измениться. Я человек мира и не участвую в каких-либо войнах. Я здесь ищу картины, достойные попасть в великую американскую коллекцию.
   - Я так рад это слышать, Ланни. Я не мог думать о вас как о враге. Но если ваша страна поможет большевикам захватить всю Европу, что станет с искусством живописи?
   - Надеюсь, что у нас будет достаточно образцов в Америке, где большевики не смогут добраться до них. Поэтому искусство сможет выжить.
   VII
   Капитан некоторое время говорил о своем важном задании, Легионе Триколор. Ланни понял, что Пьер Лаваль планировал то же самое в Вишистской Франции, что Гитлер сделал в Германии, организацию частной армии, военной силы своей партии, чтобы заменить армию своей страны и установить постоянную личную власть над ней. Это был законченная организация, включая молодежное движение с баннерами, лозунгами и песнями. У взрослых мужчин были пулеметы, ручные гранаты и резиновые дубинки, с помощью которых можно было избивать заключенных в казармах и тюрьмах. Глаза Шарло светились фанатичным рвением, когда он рассказывал об этом. В конце концов, они собирались подавить профсоюзы и их революционную пропаганду и убедиться, что традиционная Франция выживет и будет доминировать в Западной Европе. Ланни обнаружил, что немецкие нацисты странные и страшные люди, но он нашел еще более фанатичными этих фашистов испанского и французского католического образца, которые строили этот механизм репрессий во имя Иисуса Христа.
   Конечно, он не дал бы намека на все это. Он был бы сердечным и отзывчивым, как он всегда был с семьей Де Брюинов. Он спросил о старшем брате Шарло Дени сыне, и здесь была еще одна семейная трагедия, о которой рассказал младший. Ланни некоторое время знал, что Дени не доверяет немцам, как его брат. Дени считал своим долгом защищать свою страну от захватчика. Он сражался и был ранен, и сбежал на юг, надеясь, что Франция продолжит борьбу в Северной Африке. Шарло сказал с горем в голосе: "Ланни, я боюсь, что он попал под чары голлистов. Последнее, что я слышал о нем, он был в Алжире. Я писал, умоляя его, но он не ответил".
   "Это то, что происходит в гражданских войнах, Шарло". - Ланни знал, что, как традиционалист, капитан будет впечатлен прецедентами. - "Я знаю, как в американской гражданской войне братья спорили друг с другом, некоторые шли на север, а некоторые шли на юг, и не раз случалось, что они встречались на поле битвы".
   - Я знаю, Ланни, но подумай о позоре этого! После бессмысленного нападения, которое англичане совершили на наш неподготовленный и не сопротивлявшийся Флот! Теперь они создали эту жалкую марионетку, человека, который был простым генералом, и все же предполагает создать из себя правительство Франции!
   - Я понимаю, как ты себя чувствуешь, Шарло, позволь мне сказать тебе, что я собираюсь отправиться в Северную Африку. У меня есть задание от клиента, который собирает мавританское искусство. Если я это сделаю, то я попытаюсь найти Дени и посмотреть смогу ли я повлиять на него.
   "О, пожалуйста, повлияйте!" - воскликнул младший брат. - "Я не могу разговаривать с ним, но у него такое уважение к вашему суждению! Еще не поздно, он может вернуться сюда и посмотреть, что мы делаем. Я могу устроить ему встречу с маршалом, и он сможет услышать от своего главнокомандующего, где находится его долг".
   "Ты непременно меня услышишь", - пообещал Ланни.
   VIII
   Приезжий не пытался увидеть старого маршала. Он знал эту жалкую фигуру слишком хорошо, и всё, что он мог сказать и скажет. Ничего полезного, ничего нового, потому что в возрасте восьмидесяти пяти лет он ничего не делал, кроме повторения того, что он говорил всю свою жизнь. При несогласии с ним, он будет очень волноваться. А его обслуживающий персонал защитит его, убрав несогласного. Но если его слушать, он остановится, и начнет клевать носом и задремлет. Теперь он передал всю реальную власть злому Лавалю и стал только номинальной главой, чтобы заставить массы французов, которые обожали его как героя Вердена, верить, что la patrie была в руках мудрого и доброжелательного отца, посланца Бога.
   Ланни хотел написать свой отчёт и убраться с этого курорта, прежде чем он станет для него опасным. Прежде чем его визиты привлекут слишком много внимания у гестапо и заставят их взглянуть на его недавние дела. Когда он выяснял возможность путешествия на юг, он столкнулся с графом Рене де Шамбруном, потомком маркиза де Лафайетта и мужем единственной дочери Пьера Лаваля. Он сидел на одном из железных стульев перед кафе. Ловкий человечек, который всегда заставлял Ланни думать о жокее. Он был адвокатом и неутомимым рассыльным для своего великого зятя.
   Теперь он сказал: "Кстати, мсьё Бэдд, я упомянул о вашем присутствии в городе премьер-министру, и он выразил надежду, что увидит вас до вашего отъезда".
   Это, конечно, было честью, и Ланни ответил: "Я знаю, насколько он занят, и боялся, что могу помешать важным государственным делам".
   - Он всегда находит время для своих старых друзей, мсьё Бэдд, и особенно для тех, кто приносит новости из-за границы.
   На следующее утро Ланни получил телеграмму с просьбой позвонить секретарю премьера, и когда он это сделал, ему было предложено быть наготове в конце рабочего дня, чтобы отправиться в Шатлдон на ночь. Он принял предложение с удовольствием. Сидя в мягком сиденье Даймлера, изготовленного по заказу, и мчась по долине реки Алье к горам, он слушал, как Пьер Лаваль изливал свое негодование на Франклина Д. Рузвельта, Корделла Халла и Самнера Уэллеса из-за того, что эти господа выразили крайнюю неудовлетворенность при получении известия об изменениях правительства Виши. На самом деле, похоже, Лаваль думал, что его гость имел к этому какое-то отношение или мог что-то с этим поделать. Ланни прервал его, смеясь: "Ecoutez, cher Maitre, вы должны понять, что эти государственные деятели мыслят совершенно иначе, чем я. Если бы я мог вершить дела по-своему, их не было бы на их местах. Поскольку я не могу этого сделать, я вернулся, чтобы жить на земле, где был крещён и воспитан. Если хотите, в том месте, где я был счастлив, и надеюсь, что когда-нибудь буду снова".
   - Да, да, я понимаю, мсьё Бэдд. Мне просто нужен кто-то, кто выслушает о моих проблемах. Мне непонятно, почему эти американцы чувствуют такую неприязнь по отношению ко мне и упорствуют в политике, которая никому не может помочь, кроме как красному диктатору.
   - Я могу только догадываться о соображениях торговых джентльменов, которые контролируют политику Америки. Мой отец - один из них, и даже его я не могу понять. Похоже, они боятся соперничества Германии и системы государственного контроля над внешней торговлей.
   - Но именно русские разработали эту систему и научили этому немцев. И, конечно, торговое соперничество Британии представляет большую угрозу, чем Германия.
   - Крупные бизнесмены не видят так далеко вперед, как правило, их девиз всё по очереди. Я полагаю, что Россия будет следующей, а затем Британия - кто может догадаться?
   Так сладкоречивый агент успокоил свою жертву, и в настоящее время новый премьер рассказывал ему о прекрасных планах, которые он имел для восстановления всей Франции. Конечно, в лояльном сотрудничестве с немцами, поскольку это было краеугольным камнем политики. "Я желаю победы Германии", - заявил Пьер Лаваль. - "В самом деле, я считаю, что победа уже достигнута немцами, и что для ее отмены потребуется полное уничтожение Европы".
   Соответственно, он продолжал заявлять, что правительство французской Северной Африки поставляет продовольствие армии генерала Роммеля в итальянской Северной Африке. И собирается продолжать делать это независимо от того, что Америка будет говорить или делать. Соответственно, правительство разработало подробные планы, чтобы французские рабочие захотели отправиться в Германию или отправить их туда независимо от их желания. Пьер Лаваль стиснул свои волосатые кулаки и использовал язык сына мясника, выражая свою ненависть к людям, которые тайно пытались помешать этой политике и свою решимость засунуть их лица в их собственные экскременты.
   IX
   Ланни называл Рузвельта "губернатором", потому что тот когда-то был губернатором штата Нью-Йорк. Поэтому он обратился к Лавалю как к "cher Maitre", потому что Лаваль когда-то был практикующим юристом в Париже и любил оглядываться на более успешные дни, чем сейчас. Сын деревенского мясника и содержателя кабачка знал, как заработать деньги, показывая богатым, как уклоняться от подоходных налогов. Он получал "откат" от многих крупных предприятий, которые хотели безопасно нарушать законы республики. Он вернулся к месту своего рождения и получил удовлетворение от покупки древнего Шато де Шатлдон, который доминировал над местностью. Поместье включало удобный особняк, в котором проживал Пьер со своей многострадальной женой, их обожаемой дочерью и благородным мужем дочери. Его купили по цене, которую некоторые видели из семи цифр, а некоторые из восьми.
   Все они были здесь и были рады видеть приятного искусствоведа через год. Он мог рассказать интересную историю о своём крушении на самолете и своей поездке на яхте по Южным морям. Он рассказал, что вернулся в через Китай, не упоминая о Советском Союзе. Он не слишком долго рассказывал эту историю, потому что хотел, чтобы говорил Лаваль. Он знал, что эту семью действительно не волнует ничего в мире, кроме интриг, с помощью которых они получили власть, а также угроз и взяток, с помощью которых они удерживали ее. Жадный и вульгарный человек с темным лицом и косыми глазами, что послужило поводом для его врагов называть его "монгольским негодяем", не вымолвил ни одного слово в порицание массовых убийств французских мужчин и женщин, которые нацисты проводили на всех оккупированных частях страны. Он оправдывал их принуждение французов печатать и отдавать им триста миллионов бумажных франков каждый день, включая воскресные и праздничные дни. Предполагалось, что это будет содержанием оккупационной немецкой армии. Но нацистские экономические комиссии использовали эти деньги для скупки важнейших промышленных предприятий захваченной страны. Лаваль следовал своей старой практике получения отката от многих таких сделок за свои услуги в побуждении хозяев этих предприятий идти на уступки.
   Тактичный Ланни не упомянул о таких аспектах программы "сотрудничества". Он сказал только: "Говорят, что вы дали своим врагам хорошую взбучку в Риоме, пока я пробирался через Китай". Этого было достаточно, чтобы запустить бывшего подручного мясника и заставить его говорить без остановки на всем протяжении семейного обеда. Лаваль не говорил этого, но прекрасно знал, что мир считает Риомский процесс его самым худшим делом. Он отдал под суд Даладье, Рейно и Блюма и остальных своих оппонентов в предвоенном правительстве Франции. Он сделал это против собственного суждения, потому что знал, сколько ему нужно было скрывать. Гитлер и Абец и другие его новые хозяева потребовали этого, надеясь доказать вину этих людей в развязывании войны. Вместо этого судебное разбирательство превратилось в попытку вменить обвиняемым в вину проигрыш в этой войне, что не было преступлением в глазах нацистов. Они выразили такую энергичную защиту своего публичного курса, что суд занял первое место в мировых новостях. Нацисты приказали прекратить суд. А слишком красноречивые общественные деятели были заперты в крепостях, виновные или невинные.
   Пьер Лаваль ненавидел их больше, чем когда-либо. И его язык в отношении них был более уместен в деревенском кабаке, чем за обеденном столом главы Etat Francais. Зрелище взбешённого человека, набивающего еду в рот, а затем изливающегося брань, время от времени останавливаясь, чтобы вытирать свои жирные черные усы, было не для привередливого Ланни Бэдда, но он терпел это зрелище только из-за долга. Его хорошо тренированная память хранила все секреты Вишистской Франции. Когда ему показали его комнату, он не осмелился делать никаких заметок, но лежал на кровати в течение часа, перебирая то, что слышал в течение долгого вечера.
   Вернувшись в город на следующее утро, он сел у своей маленькой портативной машинки и напечатал самые важные детали в одном экземпляре. Затем аккуратно запечатал листы в конверт с надписью "Странник: лично президенту". Всё это он вложил в более крупный конверт, адресованный Временному поверенному в посольстве США. Адмирал Леги, посол, был отозван домой, как жест отказа от нового правительства. Это послание было доставлено рассыльным, за которым Ланни наблюдал с улицы, чтобы увидеть, как он вручил его у двери. Затем работа Ланни была выполнена. Он вернулся в свою комнату, собрал вещи и отправился на юг.
   X
   Поезда снова ходили. Это был классический предмет гордости фашизма, который заставил поезда ходить по расписанию. Поезда были забиты людьми, которые пытались добраться до места, где они надеялись, что их жизнь будет немного менее тяжелой, чем была там, откуда они уехали. Они сидели на корточках на полу или на коленях друг у друга, и спали, если могли. Ланни узнал в Китае, что у проводника поезда всегда есть в запасе какое-то купе на случай, если кто-то заплатит ему cumshaw за его использование. Во Франции это называют pourboire - на водку. И Ланни заплатил достаточно, чтобы держать любого проводника пьяным в течение недели. Такова была его судьба в жизни, быть в комфорте, в то время как другие люди были несчастны. Это мучило его совесть. Очевидно, что он не мог находиться в светском обществе, если бы он спал на грязном полу, и он не мог быть бдительным и способным секретным агентом, если бы он плохо питался. Если он хотел встретиться с богатыми и могущественными, он должен был выглядеть как один из них, а они были настороже и суровы в своих суждениях.
   Когда он сошел от "Голубого Поезда" в знаменитом курортном городе Канны, он был светочем моды и зеркалом вкуса. Он телеграфировал о своем приезде, и там ждала его мать с энтузиазмом, допустимым для леди в общественном месте. Прошло больше года с тех пор, как она видела его. И большую часть этого года она не отказывалась от надежды увидеть его снова. И здесь был он, жизнерадостный и здоровый, как всегда. Её обожаемый единственный сын, ее собственное произведение, но настолько отличное от того, что она когда-либо себе представляла. Человек с тайной, сейчас с такой большой. Когда мир, казалось, стал совершенно безумным, какую роль в этом сыграл ее Ланни?
   Ему было сорок два, а его матери почти шестьдесят. Её бросало в дрожь только от самого такого слова, но ей пришлось смириться с этим. Половину своей жизни ей пришлось беспокоиться о том, что дамы вежливо называют полнотой. Теперь рационированием продовольствия правительство Виши помогло ей, и вместо этого ей пришлось беспокоиться о морщинах. Для "полных" потеря пяти или десяти килограмм образует излишек кожи, и при выходе на солнечный свет, складки выглядят так ужасно! И тут приходится просто решить, что вы старая женщина, и ладить с такой любовью, с какой вы могли побеждать в мире, где молодые эгоистичны и ищут удовольствия.
   Но Ланни любил ее! Он взял ее в свои сильные руки и поцеловал пудру на ее щеках и воскликнул: "Ну, ну, старушка! Вот мы снова вместе!" И как там Парсифаль, и как малышка Марсель, и слышала ли она что-нибудь от Марселины, и получила ли она письма, которые он писал ей из разных частей света? А потом настала очередь Бьюти: как там Робби, и как его семья, и где он покинул Лорел, и что она делает, и была ли она действительно уверена, что она беременна? - "Ланни, я хочу, чтобы ты сразу понял, я думаю, что ты сделал хороший выбор. Она женщина именно для тебя ".
   "Да, дорогая, я рад слышать, что ты так говоришь. Она мудрая, разумная и очень хорошо меня понимает". Он воздерживался от крайней похвалы, будучи мудрым в вопросах, где речь шла о "сексе". Его мать была ревнивой богиней, и ей было нелегко увидеть, что ее место занято другой женщиной, и особенно той, кого выбрала не она. Но это путь природы, и если Лорел собирается подарить Бьюти еще одного внука, то она будет прощена за то, что однажды назвала Ланни "троглодитом" и заставила мать Ланни хотеть выцарапать ей глаза.
   Бензин был почти недоступен даже для богатых, Бьюти сама правила древней повозкой с лошадью среднего возраста. Они выглядели чрезвычайно странно, рыся по великолепному бульвару Круазетт. Они был почти единственным транспортным средством, потому что все транспортные средства ограничивались официальными автомобилями. Маленький город до крыш был набит беженцами. Они ходили пешком по двум дорожкам сбоку широкой проезжей части, отделенной пальмами. Они загорали в обнаженном виде на пляже внизу. "Лазурный берег больше никогда не будет прежним", - печально сказала Бьюти Бэдд. - "Но мы берем то, что можем получить, и благодарим за то, что живы".
   "Ты собираешься вернуться в Штаты?" - спросил сын, и, как он догадался, она ответила ему нет. Люди всех народов всегда были вежливы с ней, и она не могла заставить себя бояться ни немцев, ни итальянцев. Это был ее дом, и кто мог сказать, что здесь ей когда-либо причинят вред?
   XI
   Всегда приятно возвращаться в Бьенвеню, прекрасное старое место, которое было домом Ланни с тех пор, как он себя помнил. Это было его постоянное место жительства и хранилище его сокровищ. Здесь были его книги, его фортепиано и собрание музыкальных партитур, его сокровища одного сорта и другого. Его мечтой всегда было, что когда-нибудь он сможет снова жить здесь и делать то, что ему действительно нравилось. Но этого не могло быть, пока бандиты угрожали человечеству. Ланни был вынужден сделать вывод, что этого не может быть до тех пор, пока мир не будет жить в соответствии с принципами справедливости и сотрудничества.
   Между тем здесь было место уединения, убежищем, куда бандиты еще не вторглись. Выбежали собаки, приветствуя их лаем. Вслед за ними появился прекрасный маленький темноволосый мальчик, внук Бьюти и племянник Ланни, которого они называли малыш Марсель, но вскоре им придется это изменить. Он был сыном Марселины Дэтаз, и когда она развелась с его отцом, она законно изменила его имя на Марсель Дэтаз. Почетное имя, имя его деда, французского художника, давно умершего. Малыш запомнил своего дядюшку Ланни с помощью Бьюти, конечно. Дядя Ланни научил его танцевать и научит его большему, и теперь он с восторгом бросился в объятия дяди Ланни.
   И вот муж Бьюти, ее третий, как она желала, чтобы в это верил мир, и мир услужливо делал это. Волосы Парсифаля Дингла стали белоснежными, и если бы он мог поступать по-своему, то они отросли бы длиннее, потому что он был слишком занят Богом, чтобы заниматься парикмахерами. Но Бьюти не позволяла ему быть более эксцентричным, чем нужно, и время от времени она повязывала салфетку на его шею и сама стригла его. В наши дни было так трудно понять, что люди возродили домашнее обслуживание, возвращаясь к более ранней стадии культуры. Парсифаль никому не доставлял неприятности. Он обожал свою прекрасную жену. Она все еще была для него, если не для себя. И он не попросил ничего, кроме как сидеть во дворе, читая свои книги "Новая мысль" или прогуливаться по поместью, держась в гармонии с Бесконечностью. Более безвредный человек никогда не жил, и ему всегда было приятно видеть Ланни, который разделял его интерес к вопросам парапсихологии и изучал заметки Парсифаля и вступал в дискуссии о том, что произошло.
   Была "мадам", пожилая польская женщина, которая жила в этом имении с тех пор, как Парсифаль обнаружил ее в грязной гостинице на Шестой авеню в Нью-Йорке. В то время, когда банкиры и брокеры выбрасывались из окон верхних этажей, потому что они потеряли все в мире, этот Божий человек был занят следующим миром. Или, как он сказал, миром, в котором вчера, сегодня и вечно был тем же самым, и который находится в нас и вокруг нас, независимо от того, хотим ли мы осознать это. У мадам Зыжински не было никаких собственных идей по этим заумным делам, но она принимала все, что говорил Парсифаль. Она любила такого доброго джентльмена, как если бы он был ее отцом, а Ланни, как будто он был ее сыном.
   XII
   Как было бы приятно, если бы сын остался здесь и учил малышку Марселя танцевать и плавать, и позволил бы Бьюти стричь им обоим волосы. И пусть мадам вызывает духов из бездны и пусть Парсифаль сидит как мудрец и переводчик, а в случае необходимости действует в качестве целителя. Бьюти молила бы за это, но она так часто это делала, что знала, что это бесполезно. Было что-то, что звало Ланни из дома, и не прошло много лет, чтобы угадать, что это должно быть. Вызов всегда приходил по почте. Письма с почтовыми штемпелями Тулона увозили его на запад, а другие из Женевы увозили его на север. Бьюти изучила почерк и догадалась, что первые приходили от Рауля Пальмы. Она знала его двадцать лет или больше, как одного из левацких друзей Ланни. Другого почерка она не знала, но у почерка были особенности, по которым можно было узнать немца. И она заметила, что Ланни всегда отправлялся в Германию после получения одного из таких писем.
   Она знала гораздо больше об этом странном сыне, чем он догадывался. Она была уверена, что он никогда не менял свою политическую окраску, как он давал миру это понять. Если бы он это сделал, он бы никогда не стал другом Лорел Крестон, не говоря уже о том, чтобы жениться на ней. Мысль о том, что он был тайным леваком, пугала ее, поскольку она знала, какую опасность это грозило в такие времена. Тот факт, что он отказал ей в своем доверии, причинил ей боль, но ей пришлось принять его загадочное заявление: "Обещание - это обещание, дорогая". Она скрывала эти мысли в самом глубоком уголке своего сердца, и даже ее лучшие друзья полагали, что она считает, что ее сын - искусствовед, путешествующий по миру только в поисках красивых картин.
   Бьюти никогда не отправляла его почту из-за неопределенности его перемещений и ненадежности связи в военное время. Она складывала газеты и журналы на полку шкафа и запирала письма в своем секретере. За целый год накопился значительный пакет, и она не ждала, пока он попросит их, а без промедления вручила их ему. Он в ее присутствии не стал их смотреть, а отнёс их в свой кабинет, чтобы прочитать и, возможно, ответить. Он никогда не передавал ответы почтальону, который ежедневно приносил почту в поместье, а находил повод поехать в Канны, и там, предположительно, бросал их в незаметный почтовый ящик. Все это она наблюдала годами и тактично притворялась, что ничего не наблюдает.
   Оставшись одним в своем кабинете, Ланни отложил несколько неважных писем и вскрыл те, которые были связаны с работой агента президента. Было три, которые пришли от Рауля. Все отправлены по почте из Тулона и подписаны кодовым именем "Брюгге". Согласно их уговору, текст должен был связан только с покупкой картин. Когда Рауль писал, что у него был особенно прекрасный Месонье, это означало, что у него были важные новости о войне. Когда он писал, что картина может быть куплена за восемьдесят тысяч франков, это означало, что он хотел, чтобы Ланни принес ему такую сумму денег. В последнем из своих писем, отправленных более трех месяцев назад, "Брюгге" писал, что он огорчен, услышав об авиакатастрофе мсьё Бэдда, и надеется скоро услышать о его выздоровлении. Это не удивило Ланни, потому что семья Бэдд была хорошо известна в Жуан-ле-Пэн и в окрестностях Канн, и у Рауля было много друзей по соседству, которые могли рассказать ему, что происходит с членами этой семьи.
   От Бернхардта Монка было только одно письмо, и оно пришло шесть месяцев назад. Он нашёл прекрасную работу швейцарского художника Ходлера, и поскольку этот художник проделал большую часть своей работы и получил большую часть своей известности в Германии, Ланни мог догадаться, что это значит. Монк хотел всего пять тысяч швейцарских франков, но каждый из них стоил более десяти обесцененных франков Виши. У Ланни не было возможности добраться до Монка по почте. Он должен был отправиться в Женеву, если там старый социал-демократ все еще проводит исследовательскую работу в публичной библиотеке.
   В последнем письме Рауля говорилось: "Я все еще работаю в книжном магазине". Поэтому Ланни отправил записку для "мсьё Брюгге" по адресу книжного магазина Армана Мерсье, Тулон, написав: "Я снова дома и очень заинтересовался вашим рассказом о том, как вы нашли картину Месонье. Цена разумная, если вы уверены в её подлинности. Сообщите мне сразу, если она доступна, и я приеду". Он добавил: "Я не хочу тратить время на то, чтобы узнать, что он уже продана, как это произошло в случае с рисунками Домье". Так он спрашивал Рауля, есть ли вероятность того, что Ланни попадет в беду, как это случилось с ним во время его последнего визита в Тулон.
   Согласно ожиданиям Бьюти, Ланни подошел к ней, сказав: "Мне нужно поехать в город, чтобы заняться некоторыми делами в банке. Если ты не против, я хотел бы взять повозку, потому что я куплю подарки для наших друзей, которыми я пренебрегал". Щедрый Ланни, так подумают все друзья. Но он не обманет свою очень умную мать, которая в течение нескольких десятилетий была партнером Робби Бэдда по торговле оружием и знала все, что нужно было знать об интригах. Она наблюдала, как делать подарки тем людям, которые представляли интерес, и другим, кто был никем. И ей удалось выяснить, что это значит. Ланни, должно быть, были нужны деньги в небольших купюрах, которые нельзя было проследить через банк, и это было его способом разменять большие банкноты. Она даже заметила, как вспучивались его карманы, когда он возвращался домой! Теперь она сказала: "Хорошо", и не предложила ему свою компанию в экспедиции. Она знала, что когда он получит деньги, то он скоро уедет.
   ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ
   Мы не можем уйти из истории8
   I
   ЖИЗНЬ в Бьенвеню была комфортной, несмотря на войну. Еда была нормирована, и это должно было относиться ко всем, но, конечно, этого не происходило. У Бьюти были американские деньги, большие суммы от продаж картин ее покойного мужа. Кроме того, у нее было много друзей, и не только среди светских людей. В одной из долин, которые спускались с этого скалистого берега, жила Лиз, которая в течение тридцати лет была поваром и мажордомом Бьюти. Она купила ферму из своих сбережений. Сама она не могла работать из-за ревматизма, но у нее была куча внуков и внучатых племянников, и война не отобрала их всех. Они загружали продуктами телегу с одной лошадью и посреди ночи доезжали до деревни Жуан-ле-Пэн. Но не к рынку, а к Бьенвеню, и у задней двери виллы их встречал хромой дворецкий, которого Ланни привез из Испании. У них была цена, написанная на клочке бумаги, и Хосе относил её мадам, которая кривила лицо, потому что сумма неуклонно росла. Но это было неважно, сумма была во франках, а они стоили меньше цента за штуку.
   Так были доверху заполнены подвал, кладовая и холодильник Бьенвеню. А ещё приходил старый друг и бывший учитель Ланни, Джерри Пендлтон, чье бюро путешествий в последнее время имело очень мало клиентов. Джерри любил ходить на рыбалку, а у его жены был пансион с голодными жильцами. Когда у Джерри был хороший день, он появлялся в Бьенвеню, скажем, с рыбой мероу, тянувшей килограмм на пять, или, может быть, с корзиной лангустов. Шёл спор о том, следует ли платить за них, и Бьюти будет настаивать, пугая, что если он откажется от оплаты, она не позволит ему приходить снова. Иногда спор выигрывала одна сторона, а иногда и другая. В любом случае был обед из морепродуктов, а затем холодный ужин, а на следующий день буйабейс, что-то похожее на похлебку. Бьюти, щедрая душа, не могла не думать о том, что кто-то голоден, по крайней мере, не тот, кого она знала. Поэтому она отправляла корзины с продуктами для различных беженцев, которых она приютила в поместье и которых она держала на милостыне, без особого сопротивления с их стороны.
   Она заявила о своей решимости остаться в своем доме, независимо от военных действий. Но недавнее распоряжение Госдепартамента заставило многих ее друзей уехать, и ей было неловко. Она спросила, что думает по этому поводу Ланни. Он не мог даже намекнуть на то, что знал, но он мог сказать, что не считает Французскую Ривьеру вероятным местом высадки для армии, по крайней мере, какое-то время. Немцы построили какие-то несерьёзные укрепления, и казалось, что они согласились с Ланни. Он указал, что в морских путешествиях также есть опасность и, конечно, в путешествиях по воздуху, что он и доказал. Если произойдёт что-то нехорошее, то Бьюти сможет запрячь свою костлявую лошадку и уехать в горы и оставаться у Лиз, пока всё не уляжется.
   II
   Однажды вечером она сказала ему: "Пойдём со мной". Она привела его за гараж, где была кладовка, и там возле её угла рос небольшой олеандр. "Как-то ночью я посадила этот олеандр сама", - сказала она. - "Это желтый олеандр, другого такого у нас нет в поместье, поэтому его будет легко запомнить".
   Она говорила тихо, и они нигде не останавливались. - "Я приняла меры предосторожности, и закопала там деньги. В случае, если что-нибудь случится со мной, я хочу, чтобы ты знал об этом. Я заметила, что когда итальянцы пришли в Ментону, они заблокировали все счета в банке, и я подумала, что это может произойти здесь в любое время".
   "В этом ты права", - ответил он. - "Ты будешь на вражеской территории, будь она итальянской или немецкой. Ты не сможешь снять деньги из Нью-Йорка, и ни Робби, и ни я не сможем ничего тебе послать".
   - Так я и подумала. Я периодически снимала наличные деньги в банке и прятала их в доме. Но потом я подумала, что дом может сгореть, поэтому я завернула все деньги в клеенку и положила их в алюминиевую коробку, которая не ржавеет. Олеандр растет медленно, как ты знаешь, поэтому у тебя не будет проблем с его выкапыванием. Я подумала, что было бы разумно посадить что-то, потому что это объясняло, почему земля была недавно вскопана. Я закопала деньги в субботу вечером и сказала садовнику, что растение было подарком, и я сразу же посадила его в землю, чтобы оно выжило.
   "Очень умно", - сказал Ланни. - "Сколько там? "
   - Я не считала всё, но там должно быть более двух миллионов франков.
   "Уф!" - воскликнул он. - "Сокровище пирата!"
   - Я положила туда и свои драгоценности, теперь их некуда носить. Я об этом никому не рассказывала. Это всё будет твое, если я уйду. Ты запомнишь это место. Жёлтое означает золото.
   Ланни, развеселившись, продекламировал:
  
   Золото, золото, ярко блестящее,
   Всё покупавшее, всё продававшее,
   В наши карманы с трудом попадавшее,
   И из кармана легко уходящее!
   Юноше ты продаёшь наслаждения,
   Старость беречь тебя жадно старается;
   Ты достаешься ценой преступления:
   Из-за тебя целый мир пресмыкается,
   Грабит, ворует, в крови обагряется...
   Из-за корысти в пылу исступления
   Люди друг другу могилы готовили:
   Золото! красно ты так не от крови ли?
   Из-за тебя, ненавистное золото,
   Наши мольбы переходят в проклятия,
   И от тебя, как от тяжкого молота
   Стонет голодная нищая-братия.
   Перед тобою богач преклоняется,
   В мире изменчива жатва богатая,
   И, как чекан твой не раз изменяется,
   Ты изменяешь нам часто, проклятое!9
  
   Его мать сказала: "Подожди, пока сам не станешь таким же старым, как я!"
   III
   В то время как Малыш Марсель преследовал бабочек на дворе и, в свою очередь, убегал от преследования собак, два ученых представителя старшего поколения сидели на солнце на раскладных креслах, обсуждая самые фундаментальные проблемы, которые затрагивают ум человека. Что мы на самом деле. И откуда мы взялись, и зачем мы здесь находимся, и что станет с нами, когда мы уйдем? Прежде всего, каково происхождение той странной способности в нас, которую мы называем совестью? Почему у нас есть чувство долга и в чем заключается его обоснованность и наша уверенность в этой обоснованности? Если мы, как звери, которым суждено погибнуть, почему мы возлагаем на себя обязанности перед миром, или своими ближними, или перед самим собой? Даже коммунисты, отвергающие идею Бога, обязаны верить своей партии! Даже нацисты, которые презирают массу человечества, являются рабами своего расового идеала!
   Вышедший на пенсию агент по недвижимости из Айовы нашёл свое убежище на другом континенте через широкий океан. Там он учредил монастырь с одним монахом, исследовательское общество по парапсихологии с одним членом и одним медиумом. Парсифаль Дингл утверждал, что во вселенной существует Дух, и он создал и поддерживает те иллюзии, которые мы ощущаем как материальный мир. Он утверждал, что можно поддерживать общение с этим Духом, и он делал это день и ночь. "Бог есть все, а Бог есть любовь", - говорил он. - "Бог жив, и Бог реален". Он доказывал это, исцеляя больных и, давая всем людям пример безвредной жизни. Он утверждал, что все, что когда-либо существовало, существует всегда. И он доказывал это, обменявшись ежедневным общением с лицами, которые утверждали, что они жили давно.
   В течение многих лет Парсифаль получал сообщения от старинных монахов монастыря на Цейлоне, известного как Додандува, и он накопил массу заметок относительно их идей и образа жизни. Теперь он сообщил Ланни, что эти монахи уступили место представителю конкурирующей секты, джайнов, которые утверждали, что они еще более древние, чем индусы, и которые поклонялись своим тиртханкарам или святым, как богам. Парсифаль Дингл заявил, что никогда не знал ничего о джайнах, и не мог сказать, были ли они индусами, персами или арабами. Но здесь был этот "дух", серьезная и достойная личность, признавая, что он был святым человеком в храме джайнов Читарал - "Скальном Храме", как его называли в Южном Траванкоре. Храм был основан в девятом веке, а этот "дух" присутствовал на церемониях. Что было ещё более странно, этот древний объявлял себя прежним воплощением Парсифаля и говорил о себе во множественном числе, "мы" сделали это, и "мы" сделали то. Это было захватывающе, но в то же время немного странно.
   Ланни читал записки, которые его отчим тщательно записал. Оказалось, что джайны, сами еретики, породили множество других разновидностей ереси. Святой человек, чье имя было Чандрагупта, принадлежал к секте под названием Дигамбары, и предупредил своего более позднего "я" о соперниках под названием Шветамбары, подробно объяснив, что не так с их убеждениями. Все джайны придерживались самых строгих аскетических взглядов и оспаривали такие вопросы о том, смогут ли женщины достичь Нирваны, и разрешено ли носить белые одежды или вообще надо ли носить одежды. Чандрагупта пригласил различных авторитетов, чтобы обсудить это со своей последней реинкарнацией. Один из этих авторитетов был представлен как Сиддхараджа, король Гуджарата, который был первым монархом, который был обращен в джайнизм, событие, подобное обращению императора Константина в христианство. Парсифаль Дингл, бывший риэлтор из Айовы, никогда раньше не разговаривал с монархом и стремился сохранить свой демократический тон.
   Он много узнал о Скальном Храме и о жизни там. Первоначальное здание на вершине скалы стояло в руинах, но скульптуры на самой скале остались неповрежденными. Сохранилось тридцать фигур, все официальные и строгие. Каждая из которых представляла святого, поглощенного созерцанием, продолжающегося до конца времен. Каждый святой был лишён волос, гладко выбрит, узкогрудый и не носил одежды, даже "благочестивых покровов", и каждый из них имел трёхъярусный зонтик, вырезанный над его головой. Парсифаль удивился, говоря, какие могут быть "благочестивые покровы". Он боялся прерывать, задавая вопросы, и у него не было доступа к большой библиотеке. Чандрагупта был обеспокоен тем, что через триста лет после его ухода из этой жизни храм был превращен в индуистскую святыню, и там был установлен образ богини Шри Багавати. Он презирал этого нарушителя и говорил только о святых джайнов и надписях на языке Ваттезуту, на котором он говорил в те дни. У него не было способа воспроизвести шрифт, но он произнес несколько слов, и Парсифаль записал то, как они звучали для него. Всё было очень любопытно, и однажды можно будет проверить детали.
   Что означают эти сообщения? Для отчима Ланни они могли означать только одно. Они означали, что утверждали. Парсифаль был уверен, что никогда не читал ничего о джайнах. Но Ланни подумал, не мог ли он сделать это давно и забыть. Парсифаль читал все, что мог узнать о религиях, старых и новых. И что может быть более вероятным, чем то, что он мог бы прочитать несколько параграфов о Скальном Храме? Подсознание никогда не забывает, и, по-видимому, оно имеет тот же стимул к творчеству, который наполнил библиотеки мира художественными произведениями. Конечно, это оставило необъяснимым вопрос о том, как эти вопросы попали в голову мадам Зыжински. Явления показывали, что на некотором уровне ее разум и разум Парсифаля были едины или имели какой-то способ стать одним на какое-то время. И это казалось поразительным открытием, достаточным для того, чтобы долгое время занять профессоров парапсихологии.
   Ланни пытался экспериментировать с мадам, как всегда. Пришел "Текумсе", индейский контроль, но он оказался старым и усталым Текумсе, не полным задора, как в старые времена. Он привел "духов", которых Ланни не знал, а также те же самые старые фигуры, которые не могли сказать ничего нового. Ланни надеялся, что он может получить бабушку Лорел Крестон или, возможно, члена семьи Холденхерстов. Но нет, такой удачи не случилось. Он должен был сказать мадам, что это был хороший сеанс, иначе она была бы очень расстроена. Он ушел, задаваясь вопросом, почему у Парсифаля продолжается успех, а него нет? Происходило ли это из-за его скептицизма, его продолжающегося неприятия того, что Текумсе называл "эта старая телепатия?" Разве его скептицизм мог лишить подсознание мадам стимула? Ланни мог представить себе ребенка, который начал придумывать истории или рисовать. Если родители ребенка сказали, что они им нравятся, то ребенок продолжал работать с восторгом, но если родители сказали, что все это глупость и пустая трата времени, какой талант у ребенка мог умереть от истощения.
   IV
   Ланни ждал ответа от Тулона, и он прибыл во время. "Брюгге" сообщил, что картина все еще доступна, но из-за снижения стоимости франка будет неплохо привести немного больше денег. Он сказал, что он, Брюгге, будет в обычном месте, но он не говорил никому о картине, поскольку это может привести к увеличению цены. "Не говорите о картине никому, кроме меня", - было сказано в письме, и Ланни понял, что это предупреждение об опасности. Он очень хотел узнать об этом.
   Он отправился в Канны и набрал много денег в мелких купюрах. Своему другу Джерри он сказал, что ему нужен билет на поезд в Тулон и место, если такое чудо было возможно. Джерри, который также знал о pourboires, сказал, что это возможно для всех, у кого были доллары. Америка была прекрасной страной, и все больше и больше французских мужчин и женщин желали, чтобы они могли добраться до нее.
   Агент президента вернулся и сказал своей матери, что он проедется в Тулон, у него появились сведения о многообещающей картине. Она ничего не могла поделать, кроме как поверить ему. Ведь он действительно мог вернуться с картиной, и она едва могла поверить, что он сделал это только для того, чтобы произвести на нее впечатление. Она должна была довольствоваться его обещанием: "Я скоро вернусь".
   На следующее утро Бьюти повезла его в город, и по дороге они встретили почтальона. Письмо было адресовано Бьюти из деревни недалеко от Берлина. Письмо было от Марселины, и мать, правя лошадью, передала письмо Ланни, который прочитал его вслух. Дочь писала, что она покинула Берлин из-за бомбёжек. Она заботилась об Оскаре, который был ранен. Скоро он будет достаточно хорош, чтобы вернуться на фронт, а затем Марселина попытается получить разрешение на посещение Жуана. "Я больше не могу быть в стороне от своего ребенка", - писала она. - "Поцелуй его много раз за меня и говори ему каждый день, что у него есть мать".
   Это все. Несомненно, Марселина знал, что письмо в Вишистскую Францию будет подвергнуто цензуре, и, возможно, она подумала, что более короткое будет иметь больше шансов. "Она не часто пишет", - жаловалась Бьюти. - "Ты знаешь, какая она скрытная, и она не рассказывает мне о своих делах".
   "Она довольна Оскаром?" - спросил её полубрат.
   - Если бы она была не довольна, то из-за гордости она не призналась бы в этом. Она сама себе устроила такую жизнь. Ты знаешь, какая она своенравная, Ланни. Она будет слушать то, что я должна была сказать, и даст мне невразумительный ответ, а затем сделает то, что ей нравится.
   - Я не думал, что ей понравится отношение нацистов к их женщинам, больше, чем ей нравилось отношение итальянцев к их женщинам.
   - Оскар фон Герценберг вряд ли типичный нацист, я думаю, что он прусский аристократ.
   - Его отец продал свои услуги нацистам, и я никогда не видел никаких признаков неодобрения со стороны его сына. Если она будет счастлива с ним, то я буду удивлён.
   "Для меня это проблема", - сказала Бьюти. - "То, что моя дочь стала любовницей офицера вермахта и должна танцевать в берлинском ночном клубе, не оставит мне много друзей среди англичан или американцев, когда они вернутся сюда. Но я не могу отказать от дома своей дочери. Если она заберет ребенка, это разобьёт мое сердце".
   "Я думаю, что твои настоящие друзья простят тебя, дорогая, и тебе не нужно беспокоиться обо всем остальном". - Он говорил веселее, чем он чувствовал, потому что он предупредил Марселину, что ей будет тяжело с союзниками, если она свяжет себя с немцами. Но заранее не было необходимости беспокоить Бьюти. Он добавил: "Она не удосужилась дать мне свой адрес. Если будешь писать, напиши ей, что я отправил ей письмо, когда был здесь в последний раз. Передай ей мою любовь и скажи ей, что я надеюсь, что мы сможем встретиться". Три года он не видел свою полу-сестру, но он больше не испытывал к ней симпатии. Но он никогда не сумел бы избавиться от своей старой привязанности к ней. И он не забывал о том, что у нее может быть информация о Нацилэнде, которая будет полезна для агента президента.
   V
   Поезд в Тулон нуждался в покраске и, возможно, в угле. Ему потребовалось три часа, чтобы покрыть около ста двадцати километров вдоль побережья. Ланни снял себе номер в небольшом малоизвестном отеле, а затем отметился в полицейском участке. Он сообщил о своем занятии как эксперт по искусству и представил разрешение на "перемещения", которым снабдили его друзья из Виши. Все формальности были соблюдены, он отправился пешком в книжный магазин Мерсье, где год назад он тщетно пытался найти своего друга Рауля. На этот раз он надеялся на более удачный исход и, несомненно, хотел сделать все возможное, чтобы избежать неприятностей, на которые он тогда нарвался.
   По французским обычаям магазин выставил снаружи стенды с подержанными книгами, и Ланни остановился перед ними и начал смотреть на названия. Он даже не поднял глаза на сам магазин. Он просто брал одну книгу за другой. Через несколько минут из магазина вышел мужчина. Мужчина на несколько лет моложе Ланни со стройной фигурой с черными волосами и тонко высеченными, чувствительными и бледными чертами лица. Лицо идеалиста, возможно, аскета. Когда он улыбнулся, можно увидеть, что у него даже белые зубы, и что его темные глаза были настороже и внимательны. Он вежливо спросил: "Могу я вам помочь, сударь?"
   Ланни поднял глаза, но не показал узнавания. Он снова посмотрел на книги, и быстрые глаза Рауля Пальмы взглянули в одну сторону, потом в другую, чтобы быть уверенным, что поблизости не было никого, кто мог бы услышать. Затем вполголоса: "Перед ратушей в восемь часов вечера".
   "Хорошо", - пробормотал Ланни, и все. Продавец снова ушёл в магазин, и любитель книг двинулся по улице.
   Был конец дня, время закрытия верфей и мастерских арсенала. На улицах толпились рабочие с обеденными судками, покупательницы с корзинами и с пакетами и флотские в синих куртках и маленьких круглых беретах с красным помпоном сверху. Ланни с карманами, набитыми деньгами, оставался на людных улицах, держась подальше от всех прохожих. Он принимал все меры предосторожности. Когда настало время обеда, он противился желанию пойти в какое-нибудь рабочее кафе. Там он мог вступить в разговор и узнать, что думают рабочие. Он выбрал Гранд-отель, где у него был бы отдельный стол, и с ним никогда не разговаривали.
   Так он считал, но, как говорится, нельзя всё учесть. Войдя в главный вход, он почти наткнулся на даму. И в результате произошел один из тех инцидентов, когда оба встретившихся пытаются отойти в одну и ту же сторону, а затем в другую. Внезапно он остановился и уставился на леди, которая была довольно высокой и стройной, брюнетка в возрасте двадцати лет, просто, но со вкусом одетая. "Мадемуазель Ришар!" - воскликнул он. И леди, почти безмолвная, успела прошептать: "Месье Бэдд!"
   Ланни, человек с опытом, который в своей жизни побывал в разных неловких положения, первым пришёл в себя. "Enchante, Mademoiselle!" - он сказал. - "Мне было интересно, буду ли я когда-нибудь иметь удовольствие увидеть вашу коллекцию картин".
   На его лице появилось весёлое выражение, а на её выражение замешательства. Он поставил ее в безнадежно невыгодное положение, и ему было очень приятно использовать это. В фойе этого же отеля он встретил ее что-то вроде полутора лет назад, когда она заманила его в свою машину и отвезла в горы, где партизаны, враги правительства Виши, в обличье бандитов захватили предполагаемого collaborateur и деньги, которые он вез. Теперь при нём опять были деньги, но он, конечно же, не собирался больше ездить с незнакомыми дамами, независимо от того, насколько они их внешний вид был изыскан, а манеры обходительны. Здесь он поймал ее в ситуации, когда он был в полной безопасности, а она была далека от такой безопасности. Это было то, что известно как "социальная ситуация" и, более того, политическая ситуация. Это вызвало у него чувство юмора, и он не видел никакого вреда в том, чтобы немного повеселиться с ней здесь в вестибюле роскошного отеля, где их окружал tout le monde, и все было правильно и дорого.
   "Бандиты" на холмах устроили комедийный фарс с водителем леди, притворяясь, что ее пугают. Они развернули её машину и приказали ей уехать и молчать под страхом смерти себя и своей семьи. Это не обманывало Ланни очень долго. Он понял, что "Мари Жанна Ришар" была сама членом повстанческой группы. Это означало, что она была другом дела, которому служил Ланни, и была очень храбрым и решительным человеком. Но он не был в состоянии сказать ей так ... пока.
   "Надеюсь, вам не причинили никакого вреда, мадемуазель", - сказал он. - "Я собирался вас разыскать и расспросить о картинах".
   Её лицо охватило облегчение. Невероятно, как показалось, он действительно поверил ее истории! Она назвала себя секретарём богатой, эксцентричной "мадам Латур", которая владела коллекцией прекрасных картин и держала их в дикой сельской местности за Тулоном. Она-то и послала своего секретаря, чтобы сообщить ему, что хотела продать несколько своих картин. Хорошо, что американцы были такими наивными, мадемуазель Ришар сыграет в игру с одним из них. - "Страшная ночь, мсьё Бэдд, я никогда не переставала беспокоиться об этом. У меня не было возможности узнать, что с вами случилось".
   - Вы не сообщили об этом полиции?
   - Я не решилась. Я думала, что если вы выживете, то вы сделаете это.
   - Я решил, что это не обычное преступление, что у него был политический аспект, и я боялся, что это может вызвать неприятную огласку для вас самих и вашего работодателя.
   - Это, конечно, было важно, месье. Как я могу отблагодарить вас?
   - Очень легко, chere Mademoiselle, я собирался пообедать один, и тут нельзя упустить удобный случай. Не составите ли вы мне компанию и не расскажете ли мне немного о жизни в великой французской военно-морской базе?
   "По правде говоря, мсье Бэдд- ..." - начала она.
   Он увидел, что она ищет оправдание. "Если бы", - возразил он, - "я был достаточно чужд условности, чтобы отправиться на автомобильную поездку с незнакомой дамой, конечно, то вы рискуете сидеть в столовой в респектабельной гостинице с незнакомым джентльменом. У меня назначена встреча сразу после обеда, так что вы будете свободны". Это была команда? Она не могла быть уверена. Он был странным джентльменом. И она, должно быть, подумала, что ему нужно только пойти к телефону и позвонить в полицию, чтобы посадить ее в тюрьму по обвинению, которое будет связано с наказанием смертью для нее и ее друзей. Она была полностью в его руках. Если бы он вежливо улыбнулся и пригласил ее пойти к нему в комнату, то ей пришлось бы повиноваться. Но он только хотел, чтобы она поела вместе с ним!
   "Enchantee, Monsieur", - ответила она, возвращая его любезность и улыбку. Она позволяла ему сопроводить себя в богато украшенный обеденный зал, для которого она не была должным образом одета, и усадить себя за стол с церемонией и заказать ей еду, которая стоила несколько сотен франков. Она знала, что он богатый человек - сказочно богатый, она, несомненно, знала, что его отец был президентом Бэдд-Эрлинг Эйркрафт, и всему миру было известно, что Америка вываливает миллиарды долларов на быстрые и смертоносные истребители. Ну, именно так американские мультимиллионеры обращались с женщинами, которые поразили их воображение; и она могла только задаться вопросом, что будет дальше.
   VI
   Это было довольно дьявольское отношение к женщине. Он обращался с ней так, как будто она была герцогиней. У него был опыт обращения с несколькими герцогинями, и он знал все об этом. Он очаровательно улыбался и спрашивал, нравится ли ей вкус этого и того, что было положено на ее тарелку. Тем временем он задавал ей вопросы о картинах в коллекции Мадам Латур. Она делала все возможное, но ее замешательство росло, и, наконец, она должна была сказать ему, что она действительно мало что знает о картинах и была слишком занята, чтобы изучать их. Он спросил о богатой даме и о том, откуда произошло ее состояние. Он отпустил свою жертву, только когда увидел, что она краснеет от ярости и что еда угрожает задушить ее. Все это время он улыбался, или это была насмешка? Говорил ли он ей, что намеренно дразнит ее, и что не имеет большого значения, что она ему отвечает?
   "Chere Mademoiselle", - сказал он, внезапно обращаясь к ней с серьезной доброжелательностью, - "возможно, вам трудно понять, во время стресса, как сейчас, что человек может иметь прочную веру в постоянство искусства, и что он должен взять на себя обязательство собрать коллекцию. Которая будет иметь непреходящую ценность, и по которой люди его родины, ищущие культуру, могут иметь возможность учиться и подражать. Помощь в установлении стандарта техники и выражения для новой нации из ста тридцати миллионов человек - это дело, за которое, безусловно, можно было бы уважать".
   "Vraiment, Monsieur", - ответила она. Она изучала его лицо и отчаянно пыталась прочесть его мысли. Ей, должно быть, сказали ее товарищи по этому революционному coup de crime, что они перекрестно допросили его в своем горном убежище и показали ему, что его подозревают в том, что он нацистский фашистский агент. Он теперь пытался сказать ей, что он невиновен в этом обвинении, и что он действительно был тем, за кого он себя выдавал, искусствоведом, действующим в качестве агента по покупке для американских коллекционеров? Его ограбили на пятьдесят тысяч франков, и он не стал утруждать себя и заявлять об этом в полицию. Он сбежал, подкупив одного из этой группы. И это, должно быть, стоило ему еще больше. Но, видимо, он не сказал об этом никому. Конечно, во всяком случае, не в департаменте Вар. Это не похоже на поведение нацистско-фашистского шпиона. И теперь он тратил деньги на обед для нее, чтобы сказать: "Я не тот, за кого вы меня принимали"?
   Да, это должно быть так. Едва ли он заказал эту еду, потому что он чувствовал себя одиноким или просто для удовольствия дразнить ее. Он просил защиты. Ты меня оставишь в покое, и я оставлю тебя в покое! И он делал это очень умным и совершенно очаровательным образом. Он, должно быть, придумал это мгновенно, столкнувшись с ней в дверях. Или он каким-то образом узнал, что она работает в этом отеле, и что это было время для её ухода с работы? Она не могла спросить его об этом или намекнуть на это, потому что ей приходилось усиленно притворяться, что она является секретарем воображаемой мадам Латур, которая спряталась в горах с воображаемыми старыми мастерами!
   VII
   Сразу после обеда Ланни извинился и вышел из здания. Убедившись, что за ним не следят, он направился к ратуше. Перед ратушей была установлена большая статуя под названием "Гений навигации", и в ее тени Ланни увидел ожидающего своего старого друга и протеже. Когда американец приблизился, Рауль ушел, а Ланни последовал за ним. Два опытных конспиратора, они не стали разговаривать друг с другом, пока не убедились, что за ними не следят, и пока они не оказались на тихой улице. Но это оказалось непросто, потому что была спокойная ночь, и большая часть населения Тулона жила на улицах. Город был полностью "в светомаскировке", но полная луна сияла опасной яркостью, и оказалось, что каждый уголок и затененное пятно занято влюблённой парочкой. Дети кишели под ногами повсюду. Короче говоря, это был средиземноморский порт.
   Первый вопрос Рауля состоял в следующем: "Вы можете прогуляться?" Когда Ланни сказал, что может, другой добавил: "Я отведу вас в Кап Сепет, и мы сможем тихо поговорить в саду госпиталя".
   Прежде всего, Ланни хотел узнать, слышал ли его друг рассказ о том, что случилось, когда они пытались встретиться в прошлый раз. Рауль говорил по-английски, чтобы его меньше поняли при подслушивании, он ответил, что Джулия, его жена, была в Тулоне и рассказала ему все, что ей рассказал Ланни. "Ужасные contretemps!" - воскликнул он. Ланни улыбнулся и сказал, что будет рассказывать об этом своим внукам.
   "Ты рассказывал кому-нибудь обо мне?" - спросил он.
   "Никому", - ответил младший. - "Я не должен сам что-то знать об этом, они отправили меня по поручению, чтобы убрать меня с дороги. Они знали, что мы с вами были старыми друзьями и что вы помогли поддерживать школу".
   - У меня была идея, что вожак той компании был бывшим учеником, но я не мог его вспомнить, он был в маске, а я слышал только голос, о котором можно было догадываться.
   Возможно, это был намек на то, чтобы бывший директор школы рассказал о нём, но тот сказал: "Знаете, Ланни, я под присягой".
   "Все в порядке", - ответил агент президента. - "Я предпочитаю не знать, потому что, если с ним что-то случится, я могу понести ответственность". Через мгновение он добавил: "Вот что я должен рассказать тебе незамедлительно. Час назад я обедал с мадемуазель Ришар".
   "Ришар?" - спросил испанец.
   - Мари Жанна Ришар - это имя, которое она мне назвала.
   - Я ее не знаю.
   - Она красивая брюнетка, в середине двадцатых годов, как я догадываюсь, довольно высокая для француженки, изящная и очень хорошая в компании. Она в прошлый раз встретила меня в отеле и сказала, что она является личным секретарем богатой дамы, у которой была коллекция картин, поэтому я позволил ей отвезти меня на холмы. Возможно, это была самая глупая вещь, которую я когда-либо делал в своей жизни. Но я думал, что узнаю леди, когда увижу ее.
   "Кажется, я знаю, кто она", - сказал Рауль. - "Как же вам удалось с ней пообедать?"
   - Я столкнулся с ней у входа в Гранд-отель, и увидел, что она узнала меня, и я подумал, что будет правильно подружиться с ней и убедить ее в том, что я поверил в то, во что она хотела, чтобы я поверил. Что она была невинной стороной в том эпизоде. Думаю, я преуспел в этом и, возможно, убедил ее в том, что я тоже невиновен.
   "Это невозможно, Ланни", - быстро воскликнул Рауль. - "Вы в опасности. Вы не должны сегодня оставаться в Тулоне!"
   VIII
   Подпольщик утратил всякий интерес, чтобы привести своего друга в прекрасные сады на Кап Сепет. Он хотел найти какое-то место, чтобы спрятаться. Но Ланни не стал волноваться. Он сказал: "Я всё обдумал и расскажу тебе, что может полностью изменить ситуацию. Ты должен понять, что вступление Америки в войну сильно повлияло на мою работу. Я больше не могу попасть в Германию или на территории, оккупируемые Германией. Я был в Виши и собрал много информации, но я сомневаюсь, что я захочу пойти туда снова, потому что эти интриганы теряют свою важность, и скоро они не будут иметь никакого значения. Американцы идут, Рауль".
   "Sapristi!" - воскликнул бывший директор школы. - "Вы действительно это знаете?"
   - Знаю.
   - Когда?
   - Мне этого не сказали и не указали места. Но я знаю, что они идут и крупными силами.
   - Это то, о чем все будут спрашивать, Ланни, все помнят Сен-Назер. Люди поднялись, чтобы помочь англичанам, но тогда это был только разведовательно-диверсионный рейд, а англичане снова вернулись на свои корабли, а вернувшиеся нацисты устроили массовую бойню французов.
   - Я знаю все об этом, Рауль. Я уполномочен заявить, что, когда придут американцы, они не уйдут.
   - Naturellement - это самая важная новость в мире для меня и моих друзей. Но как я могу убедить их в этом?
   - Это то, к чему я прихожу. Я уполномочен, по своему усмотрению, встретиться с некоторыми из подпольных лидеров и связать их с нашей службой разведки.
   - Но, Ланни, они убеждены, что вы фашистский агент, и нелегко разубедить их в этом.
   - Будет недостаточно, если ты поручишься за меня?
   - Я боюсь, что нет. Это может сработать по-другому и заставить их не доверять мне. Должен вам сказать, что лидер, которого вы пытались признать, является коммунистом, и вы знаете, как это происходит между коммунистами и социалистами. Перемирие для борьбы с нацистами и попытка лояльно сохранить соглашение, но коммунисту очень трудно признать какую-либо лояльность или веру, кроме своей собственной партии. Этот человек подозрительно относится ко мне и склонен противостоять любому предложению, которое я ставил перед нашей группой. Вероятно, в глубине души он подозревает, что я пытаюсь отнять у него лидерство.
   - Подобно тем, кто когда-то сражались в наших рабочих школах. Вы видели их в Каннах, и Фредди Робин видел их в Берлине, и я видел их везде, где бы я ни был.
   - Именно так, Ланни, я скажу вам что-то ужасное, что в моих мыслях, что когда-нибудь может быть другая мировая война между коммунистами и социалистами.
   - Давай не будем говорить об этом сейчас, Рауль, у нас есть война против нацистов-фашистов, и этого достаточно. Скажи мне, ваш лидер будет уважать полномочия, полученные от президента Рузвельта?
   - Ah, mon Dieu, Ланни! Если они у вас есть, то мы можем сбить с него спесь!
   - О.К., вот что я ему покажу. Теперь я могу сказать, что за последние пять лет я был тем, кого у нас среди своих называют агентом президента. Короче говоря, я докладываю непосредственно президенту, и только один человек, который познакомил меня с Президентом, знает, кто я есть. Менее чем месяц назад Рузвельт сказал мне, что я могу сказать тебе и другим, кто заслуживает доверия, что американцы идут, и скоро придут, чтобы остаться. У меня есть деньги, которые я уполномочен платить руководителям подполья, которые могут эффективно их использовать.
   "Ланни, мне хочется петь!" - воскликнул младший. Но вместо этого он прошептал: "Я хотел бы час, чтобы собрать двух или трех человек и рассказать им эту новость. Я думаю, что они сейчас будут встречаться, чтобы услышать, что расскажет им ваша мадемуазель Ришар. Вы должны держаться подальше от глаз. Но где?"
   - Самым безопасным местом может быть кинотеатр. Там темно, и никто не сможет заметить меня за короткое время, требуемое для входа.
   "Bien", - сказал Рауль, - "я отведу вас к ближайшему".
   "Еще одно", - добавил агент президента. "Ты же знаешь, что ты попросил меня принести тебе кое-что, и у меня это есть".
   - Хорошо, я возьму это. Подождите, пока мы не найдём подходящее место.
   Они продолжили свою прогулку и пришли в темный переулок. Ланни переложил свои пачки банкнот в руки своего друга, а Рауль засунул их в карманы. Они пошли дальше, пока они не пришли в кинотеатр, конечно, темный. "Выходите ровно через час", - сказал младший.
   IX
   Американец купил билет и отправился в затемненную пещеру, чтобы увидеть историю о преступлении по страсти, изготовленную в Париже. Немцам было все равно, как деградировали французы, при условии, что в их фильмах не было никаких идей свободы или демократии, или славы Франции прошлой или настоящей. Они пытались предлагать кинохронику, показывающую марширующих солдат и нацистских пропагандистов, плохо говорящих по-французски. Но зрители свистели и ругались, и после нескольких экспериментов нацисты отказались от этого. И просто позволили вишистам питаться собственным родным мусором.
   Два конспиратора сверили часы, и точно в назначенное время Ланни вышел из кинотеатра. Он увидел своего друга недалеко на улице и догнал его. Рауль сказал: "Я разговаривал с моими друзьями, и они хотят встретиться с вами, но они не откроются вам, пока не будут удовлетворены".
   "Конечно", - ответил Ланни. - "Я вполне готов рискнуть убедить их. Ты рассказал им, как долго ты меня знаешь?"
   - Они знали все об этом. Что вызывает у них подозрение то, что вы покинули школу и уже давно превратились в фашиста.
   - Но так мне удавалось получать информацию. Ты рассказал им, сколько информации я приносил тебе, и как ты снабжал ею в социалистическую прессу?
   - Я сказал им все это, и что именно на ваши деньги они работали большую часть времени. Но это старая проблема. Красные не хотят верить во что-нибудь хорошее о социалистах. Они не обрадуются, если окажется, что я фашистский агент и шпионил за ними всеми.
   Ланни усмехнулся. "Если бы это было так, у них вряд ли было бы много времени, чтобы чем-либо радоваться!"
   Их прогулка привела их в "Старый город", рядом с доками. Они вошли в переулок и подошли к древней каменной арке. Она вела в какой-то двор, там они вошли в незапертую дверь, прошли через неровный проход. Очень старые здания похожи на то, что давно забыто. Рауль трижды постучал в дверь, и когда её открыли, он ввёл своего друга в комнату, которая была совершенно темной. Голос сказал: "Asseyez-vous", и Ланни, приблизившись к нему, нашел пустой стул и уселся. Ему ничего не нужно было слышать, чтобы узнать этот голос. Это был лидер группы, которая похитила его. Человек в маске, который допрашивал его в течение часа или двух в низких горах или высоких холмах, которые лежали за этой французской военно-морской базой. Ланни был уверен, что его жизнь зависит от этой схватки умов, и он никогда не забудет звука этого голоса.
   "Месье Бэдд", - сказал человек, интеллигентно говорящий по-французски, - "наш друг Брюгге хочет, чтобы мы поверили, что вы друг антинацистского дела и доверенный агент президента Рузвельта".
   - Это правда, месье.
   - Вы поймете, что это серьезное дело для нас, une affaire tres grave. Все рычаги правления находятся в руках наших врагов, и на нас охотятся, как на крыс. Если нас предадут, это будет означать пытки с неслыханной жестокостью, которую могут изобрести наши враги.
   "Я прекрасно понимаю это", - сказал Ланни.
   - Поэтому вы не обидитесь, если мы тщательно вас опросим и откажемся принять вашу историю, пока все возможные сомнения не будут устранены.
   - Это вполне разумно. В таких вопросах это должно быть все или ничего, и вы могли бы быть бесполезны для меня, если бы вы не были готовы мне доверять.
   - Tres bien. Alors, давайте послушаем вашу историю.
   - Во-первых, вопрос от меня. Сколько людей, кроме Брюгге и меня, находятся в этой комнате?
   - Двое мужчин и женщина.
   "Вы знаете, кто эти люди, Брюгге?" - спросил Ланни. И голос Рауля ответил, что это так.
   X
   "Messieurs et Madame", - начал Ланни. - "В семнадцатилетнем возрасте меня заинтересовало дело рабочего класса, и очень скоро я стал называть себя социалистом. После войны, когда я приехал в Жуан, я встретил Брюгге, который был тогда продавцом в обувном магазине. Мы собрались вместе небольшой группой и обсудили идею создания школы для рабочих. Я помог собрать деньги, а позже, когда я начал зарабатывать крупные суммы в качестве эксперта по искусству, я смог нести большую часть расходов. Я делал это всё время, пока существовала школа, тайно выплачивая деньги Брюгге. После того, как Гитлер захватил власть, я понял, что мы вступили в затяжную борьбу, и что я был в особом положении, позволявшем мне получать информацию, потому что я знал Гитлера и нацистов".
   - Расскажите, как вы познакомились с Гитлером, потому что в этом суть всего дела.
   - В возрасте тринадцати лет я провел лето в школе Далькроза, которая учила тому, что называется Эвритмика, своего рода танцам, и была расположена в Геллерау, деревне недалеко от Дрездена. Там я встретил немецкого мальчика по имени Курт Мейснер. Я провёл с ним следующее Рождество в Замке Штубендорф в Верхней Силезии. Курт вырос, чтобы стать знаменитым пианистом и композитором. Моя мать была вдовой, ее муж, художник Марсель Дэтаз, был убит во второй битве при Марне. Курт Мейснер, как ее любовник, прожил у нас дома в Жуане в течение восьми лет. Поэтому я встречался со многими немцами и часто посещал эту страну. Мои друзья были богатыми и могущественными людьми, которые презирали нацистов, но позже, когда нацисты захватили власть, они сделали то, что мы в Америке называем 'вскочить на подножку вагона с оркестром', - montant sur le wagon de la musique.
   - Мы наблюдали то же самое во Франции, мсьё Бэдд.
   - В Замке Штубендорф я встретил сына главного лесничего по имени Генрих Юнг. Он стал последователем Гитлера в первые же дни и посетил его в тюрьме. В течение многих лет он обращал в свою веру Курта и упорно пытался сделать то же самое со мной. Вот как я встретился с Гитлером. Я вежливо слушал его, а потом сказал ему, что я не политик , а искусствовед. Но по прошествии нескольких лет я понял, что у меня есть ценная возможность посещать Германию и встречаться с ее лидером. А так как власть Гитлера возрастала, я начал рассказывать Брюгге, что он делает и планирует. Я сделал то же самое для моего друга социалиста в Англии драматурга Эрика Вивиан Помрой-Нилсона. Эти два человека использовали эту информацию в статьях социалистической и рабочей прессы, и я надеялся, что я немного помогу пробудить у рабочих понимание угрозы, которую им несёт нацизм. Не слишком ли я вдаюсь в детали?
   - Pas du tout, Monsieur. Continuez.
   - У меня был еще один друг детства, Фредди Робин, сын еврейского финансиста Йоханнеса Робина, он стал социалистом и основал в Берлине рабочую школу, я помог ему и часто ездил в эту школу, и там я встретил пару художников, Люди и Труди Шульц. Когда Гитлер пришел к власти, нацисты схватили Люди и убили его. По крайней мере, о нём больше никогда не слышали. Труди стал подпольщицей на тех же условиях, что и вы здесь. Несколько лет я давал ей деньги, просто как я это делал в случае с Брюгге, потом гестапо вышло на ее след, и я помог ей убежать в Париж. Чтобы закончить эту историю. Они схватили ее в Париже, вывезли ее обратно в Германию и замучили до смерти в Дахау. Тем временем она стала моей женой после моего развода с Ирмой Барнс. И поэтому вы можете видеть, что в вашей нынешней позиции нет ничего, что я не мог бы понять. Я имею в виду подпольную жизнь и её опасность.
   - Вы рассказываете нам что-то новое, месье Бэдд. У нас были сообщения о многих событиях в вашей жизни, но не об этом браке.
   - Я рад это слышать, потому что это была тайна, известная только тем людям, которым я доверял. Я это делал, чтобы спасти Труди. Даже мои отец и мать не знали об этом. Причина в том, что к тому времени я понял, что величайшее служение, которое я мог бы оказать моим друзьям-левым, состояло в том, чтобы использовать моих знакомых среди господствующих классов для выяснения их планов. Я стал рассказывать этим людям, включая мои семьи, что мне стали отвратительны политические события, и я удалился в башню из слоновой кости. Я стал искусствоведом, заинтересованным только в том, чтобы пополнять большие коллекции американских богатых и, кстати, в больших комиссионных. Богатые понимают желание стать богаче, вот что игра жизни значит для них.
   - Это то, что вы говорите Гитлеру, месье Бэдд?
   - Я всегда приспосабливаю свою историю в соответствии с той компанией, в которой я нахожусь. Я говорю Гитлеру, что я полностью обратился к его делу, в течение многих лет я обращался к нему как 'Mein Fuhrer'. Я рассказал ему о многих сочувствующих, которых он имеет в Британии и Америке, и я приносил ему сообщения от них. Все это было, конечно, до того, как Америка вступила в войну. В свою очередь, он много мне рассказывал о своих планах.
   - Вы не чувствовали, что вы поддерживаете его и, возможно, передаёте информацию?
   - Это была та проблема, которая меня беспокоила. Но когда я рассказал о ней президенту Рузвельту, он заверил меня, что то, что я приносил ему, стоило любой цены. Это меня успокоило, потому что я полностью доверяю его суждению. В течение пяти лет я был тем, что называется агентом президента, и делал то, что он говорил мне.
   XI
   Это было то, что ожидали услышать три судьи. Лидер сказал: "Мы испытываем большое доверие президенту вашей страны, мсьё Бэдд, хотя это капиталистическая страна. Не расскажете ли вы, как вы поступили к нему на службу?
   - Я был рекомендован ему членом его 'мозгового треста' профессором Чарльзом Олстоном, который был одним из советников президента Вильсона на Парижской мирной конференции. В то время я служил у него в качестве секретаря-переводчика. Рузвельт пригласил меня в свой дом, услышал рассказ, который я только что изложил вам, и сказал, что я могу ему помочь. Конечно, я не мог отказаться от его просьбы. У меня есть возможность отправлять ему конфиденциально отчеты, и я отправил ему более пятидесяти. Он несколько раз предлагал мне оплату, но я сказал ему, что я зарабатываю много денег, и поэтому я - тот, кого называют в Вашингтоне 'человеком за доллар в год'. Я даже не брал от него деньги, которые я платил Брюгге и другим контактам, которые у меня есть. В последний раз, когда я разговаривал с президентом, что было меньше месяца назад в его доме в Гайд-парке, он сказал мне, что наша разведывательная служба поддерживает подпольные движения в странах, куда могут вступить наши армии, и даже там, где мы могли бы помешать и повредить немцам. Он положил деньги на мой банковский счет в Нью-Йорке, и я только что заплатил часть из них Брюгге. Я готов платить больше, если вы можете показать мне, как вы можете их использовать.
   - Что президент желает, чтобы мы делали?
   - Вы понимаете, мы должны провести различие между двумя частями Франции. В оккупированной части господствуют немцы, мы воюем с ними, и мы снабжаем наших друзей оружием, взрывчаткой и всеми средствами саботажа. С Вишистской Францией мы не воюем, и наш кодекс не позволяет нам поощрять саботаж в стране, с которой мы поддерживаем дипломатические отношения. Естественно, любой вред, который вы можете оказать немецким агентам здесь, мы не осуждаем, хотя мы не будем просить об этом или направлять его. Чего мы особенно хотим, это не дать попасть французскому флоту в руки Гитлера, и, без сомнения, Брюгге сказал вам, что именно я призывал его приехать в Тулон, чтобы установить контакты с моряками и работниками арсенала.
   - Он сказал нам об этом.
   - Нет ничего более важного для дела союзников, и ничего, за что мы были бы более рады платить. Если бы вам удалось начать публикацию подпольной газеты или печатать и распространять листовки.
   - Мы уже делаем обе эти вещи, мсьё Бэдд.
   - Это хорошая новость, и я скажу это президенту с вашего позволения.
   - Вы планируете остаться в этом районе?
   - Этого никогда не было в моих планах. Я перехожу с места на место под предлогом осмотра произведений искусства. Я разговариваю с людьми, которых я знаю, и слушаю сплетни в салонах, и время от времени я отправляю отчет.
   - Вы недавно были в Виши?
   - Я летал туда через Лиссабон и Мадрид. Я был гостем в доме Лаваля, и я долго разговаривал с адмиралом Дарланом, которого мои родители знали со времен Первой мировой войны. Я собрал много информации среди коллаборационистов, и эта информация должна быть в руках президента. Она идет по воздуху.
   - Расскажите, как вы собираетесь работать с нами?
   - Наставления президента заключались в том, что я должен связаться с подпольем, где у меня есть люди, которым я мог бы доверять. Я должен попросить разрешения направить имя лидера президенту, чтобы он мог передать его новой разведывательной службе во главе с полковником Уильямом Дж. Донованом в Нью-Йорке. К вам прибудет должным образом аккредитованный агент и, предположительно, будет поддерживать с вами постоянный контакт.
   - Мы должны быть рады сотрудничеству с Президентом Рузвельтом, мсьё Бэдд, но мы должны указать, что любое письмо, отправленное по почте в любое место, будь то внутри или за пределами Вишистской Франции, скорее всего, будет открыто и прочитано.
   - Совершенно так, и даю вам моё слово, что я никогда не буду подвергать вас такому риску. Если вы решите доверить мне имя и адрес, я запомню его, а не оставлю на бумаге, пока буду уверенным что они будут доставлены дипломатической почтой, и их не увидит никто, пока они не достигнут президента. Дайте мне пароль, и со временем появится кто-то, кто его повторит.
   - Брюгге говорит, что у вас есть полномочия, полученные от самого президента Рузвельта.
   - Последнее, что он сделал до того, как я покинул его кабинет, он дал мне одну из его выгравированных визитных карточек и написал авторучкой предложение: 'Мой друг Ланни Бэдд полностью достоин доверия'. Он поручил мне зашить это в подкладку моего пиджака и использовать в случае необходимости. Сейчас я одет в этот пиджак и покажу вам карточку, но вы должны понять, что это дорого для меня. И вы должны дать мне честное слово, что, независимо от того, каким может быть ваше решение обо мне, вы вернете мне карточку. Если бы она была потеряна или уничтожена, мне пришлось бы вернуться в Америку, чтобы получить другую.
   - Вот вам наше слово, мсьё Бэдд.
   В голосе агента президента послышалось немного юмора, который во многих случаях был средством подружиться и повлиять на людей. - "Я отдаю пиджак в ваши руки, мсье Инкогнито, но, возможно, вы поручите вскрыть подкладку присутствующей даме. Необходимо, чтобы подкладка не была повреждена, а отверстие не должно быть больше чем необходимо. Было бы очень подозрительно, если бы модный джентльмен был одет в пиджак, в котором с признаками ремонта".
   "Мы сделаем все возможное", - сказал лидер группы. - "Брюгге, ты возьмешь Месье Бэдда в соседнюю комнату?"
   XII
   Агент президента терпеливо ждал, сидя без пиджака и в темноте в течение пяти или десяти минут, в то время как секретная группа обсуждала его рассказ. Когда дверь снова открылась, в другой комнате был свет. Только керосиновой лампы, но даже это заставило Ланни щуриться, когда он вошел. Он увидел, как все четверо человек в комнате улыбаются. "Soyez le bienvenu, camarade!" - сказал лидер. - "Вот ваш пиджак и вот ваша карточка. Мы согласились поверить вам, и теперь вы один из нас". Он быстро добавил: "Меня зовут Зед. Если вы думаете, что помните какое-либо другое имя из прошлых времен, пожалуйста, поймите, что его нельзя произносить".
   В течение полутора лет Ланни мучил свой мозг, пытаясь определить голос человека в маске, которого он видел только при свете мерцающего костра. Ланни пытался вспомнить голоса, которые он слышал, и лица, которые он видел в рабочей школе. Сотни в течение многих лет. Теперь, с первого взгляда, как вспышка молнии в темную ночь его озарило: Жан Карту! Злой, резкий, энергичный, вздорный Жан! Его отец владел сигарным магазином, а сын был продавцом днем и непрестанным нарушителем спокойствия в школе по вечерам. Сторонник крайних левых, он входил в небольшую группу, которая держала школу в смятении и почти приводила Рауля в отчаяние. Ученик был на несколько лет старше учителя и считал, что знает гораздо больше.
   Красные в эти несчастливые дни присоединились к front populaire и помогли проголосовать за Леона Блюма. Но они саботировали его пропагандой и вели неустанную идеологическую войну с ним. По правде говоря, Блюм дал им на это много оснований, потому что в страшном кризисе гражданской войны в Испании он уступил классовым врагам и показал себя человеком, не внушающим доверия. Все это дошло до Ланни в потоке воспоминаний, и это было похоже на загадку, которую не удается разгадать, но услышав отгадку, не представляешь, почему не догадался.
   "Я помню, товарищ Зед", - ответил он, наконец.
   Сколько в мире произошло за пять-шесть лет, и что это значило для будущего? Этот человек вышел на первое место, потому что у него была энергия и пыл, потому что он точно знал, чего хочет, и имел мужество добиться этого. Было ли это знамением, предвестием? Неужели социалисты будут терпеть неудачу повсюду, потому что они колебались и мямлили? Неужели красные победят, потому что обладатели привилегий во всем мире не допустят каких-либо социальных изменений без насилия? Так или иначе, так было здесь в департаменте Вар. Ланни слышал, что Жан Карту отправился в Испанию, чтобы сражаться с фашистами. Теперь он вернулся, за ним охотились вишисты, как за преступником. А он готовит французских рабочих к возобновлению войны с нацистским врагом. В этой войне красные выступили в качестве лидеров именно потому, что знали, чего хотят, и имели мужество и пыл.
   XIII
   Другой мужчина был рабочим с доков, плотный и обветренный с мозолистыми руками и сокрушительным рукопожатием. Ланни, который играл в теннис и фортепиано, смог его вынести. Имя человека было Сулей, и Ланни никогда раньше его не видел. Как он и ожидал, женщиной оказалась мадемуазель Ришар. Теперь ему сказали, что ее зовут мадемуазель Блере, но, разумеется, он не мог знать, было ли это настоящее имя или другой псевдоним. Она покраснела, когда он пожал ей руку, и ее голос дрожал, когда она сказала: "Товарищ Бэдд, нам ужасно стыдно за то, что произошло во время вашего последнего визита".
   Он с улыбкой ответил: "Не волнуйтесь об этом. Ошибка была естественной, и она преподала мне полезный урок". К нему пришли те же мысли, что и те которые были, когда он впервые разговаривал с этой молодой женщиной. Что она была умной и привлекательной, и что он хотел бы узнать о ней больше. Между тем была разница между теми мыслями и последними. Теперь он был женатым человеком.
   "Мы должны вас заверить", - добавил Карту, псевдоним "Зед". - "Каждый франк денег, взятых у вас, будет использован для дела".
   "Я принял это как должное", - сказал Ланни. - "Но мне смешно, что вы потратили столько усилий, чтобы получить то, что товарищ Брюгге принес бы вам быстрее".
   Возможно, эта линия разговора не была обращена к Зеду. Это было одно из его деяний, за которые он никогда не получит награды. Деловым тоном он заметил: "Товарищ Бэдд, нам нужно назначить вам кодовое имя. Очевидно, что с этого момента мы никогда не должны произносить ваше настоящее имя. Не возражаете, если вы станете 'месье Жон? '"
   "О.К.", - сказал Ланни и сдержал желание улыбнуться. Он был знаком, как французы воспринимают английские имена. Это будет писаться "Джонс".
   - Вы продолжите общение через Брюгге, и вы дадите службе американской разведки его имя и только его. Вам не нужно будет упоминать остальную часть этой группы даже президенту Рузвельту. Мы решим, кто встретит разведчика, когда он придет.
   Опять Ланни сказал - "O.K. ", и снова он был удивлен, увидев, что товарищ Карту берёт вверх над бывшим директором своей школы. Буржуазия уступает место пролетариату! "Вставай, проклятьем заклеймённый, Весь мир голодных и рабов!"
   XIV
   С этими четырьмя антинацистами Ланни просидел в долгих разговорах. Он сказал им столько, сколько ему было позволено, достаточно, чтобы поднять им настроение во время, казалось бы, бесконечного поражения. Он описал потрясающие военные приготовления, которые сейчас идут в Новом Свете, особенно работу Бэдд-Эрлинга, которую он видел собственными глазами. Взамен они сказали ему, что они хотят от американского правительства, до прибытия армии на любой из берегов Франции. Они повторили то, что говорил Брюгге: "Не посылайте нам коммандос. Не приходите, пока не решите остаться!"
   Не задавая прямых вопросов, приезжий собрал сведения об этих новых товарищах. Сулей был профсоюзным деятелем со стажем и католиком. Мадемуазель Блере ничем не специально выделялась. Она происходила из семьи врачей на северо-востоке и зарабатывала на жизнь здесь, потому что ей надо было есть. Она помогала в борьбе с немцами, потому что ее мать была убита во время беспорядочной бомбардировки беженцев на автомагистралях. Странный факт, всплыл в ходе разговора. Катру встретил Рауля Пальма во время боев в Испании и спросил его о Ланни Бэдде, ему сказали, что Ланни потерял интерес к рабочему делу и вернулся в свой класс. Это было то, что Ланни поручил своему другу рассказывать о себе. Это заставило Красного лидера сосредоточиться на этом ренегате. Это могло легко стоить Ланни его жизни.
   "Не беспокойтесь ни о чем, о чем бы вы обо мне услышали", - предупредил он их. - "Помните, что даже люди из разведки, которые придут к вам, могут не знать о 'Camarade Zhone'. И вы не должны упоминать меня им. Моя работа - путешествовать и играть какую-то роль, которая поможет мне получить информацию. Услышав обо мне в лагере противника, печально качайте головами и говорите, что этого следовало ожидать, и что от haute bourgeoisie не может быть никакой помощи".
   Он заставил их понять, что главная задача - не дать флоту попасть в руки нацистов. Он возвращался к этому уже второй и третий раз, уверяя их, что скоро должен скоро наступить кризис, и советовал, как его встретить. По его словам, одним из преступлений режима Лаваля было приказ французским морякам обучать немцев, как обращаться с этими кораблями. Немцы учились быстро. Ланни сказал: "Это главная проблема нашего президента. С вашим флотом они могут получить контроль над Средиземноморьем, и мы можем проиграть войну или, во всяком случае, продлить её на несколько лет.
   Ответ этих подпольщиков был: "Скажите своему большому другу, что этого не произойдет. Французские моряки, не офицеры, а матросы, затопят корабли, даже если им придется с ними утонуть. Les boches ne les auront. Jamais, jamais!"
   ГЛАВА ПЯТАЯ
   Кровавый след войны 10
   I
   ЛАННИ оставался в Тулоне достаточно долго, чтобы разобраться с картинами. Он еще раз осмотрел коллекцию богатой семьи Д'Авриенн и дал им еще один шанс назначить разумную цену за работу Натье, которой они обладали. Портрет скорее костюмный, чем передающий выражения лица, сказал он им. Поскольку их взгляды все еще не совпадали, он дал им больше времени и сел в переполненный поезд в Канны. Он чувствовал, что проделал хорошую работу на этой базе Французского флота и что у властей города не было оснований для подозрений.
   Его мать была готова услышать, что он планирует посетить Швейцарию. Она не смогла сдержаться и не предупредить: "Ты не поедешь в Германию, Ланни!" Он ответил ей: "Боже мой! Тогда это будет торговля с врагом".
   Со швейцарцами торговать было можно. Они были нейтральными и богатели на войне. Разумеется, им пришлось тратить значительную часть приобретённого богатства на свою армию, днем и ночью стоящую на страже всех своих перевалов, тоннелей и других проходов. Несмотря на это, многие швейцарцы были обеспокоены будущим, и некоторые из них были бы рады иметь свои деньги на счетах в одном из крупных нью-йоркских банков. На таких условиях они могут расстаться с одной своей картиной или даже двумя. Так объяснил Ланни. И это история, возможно, была бы достаточно хороша, чтобы обмануть швейцарцев, но она не могла обмануть миссис Бьюти Бэдд Дэтаз Дингл, которая находилась в этом мире долгое время.
   Причину своего возвращения Ланни объяснил необходимостью отгладить свою одежду и постирать белье. Но на самом деле он надеялся, что может придти другое письмо от Бернхардта Монка. Не найдя ничего, он решил всё же рискнуть. Он получил свой железнодорожный билет и свою швейцарскую визу и отправился на восток по широкой богатой долине реки Рона, знакомой ему с детства, и по которой, согласно историческим заметкам, вторгались армии. В Лионе, городе шелкового ткачества, был перекрёсток трёх дорог. Одна шла на запад в Виши, другая на север в Париж и ещё одна на восток в Женеву. Все три города были центрами внимания и активности секретного агента.
   Река Рона течет из Женевы, а железная дорога идет по ее долине. Рядом со швейцарской границей находится французский город Аннемасс, где швейцарские таможенники и агенты безопасности входят в вагоны, чтобы осмотреть документы и багаж. Документы Ланни были в порядке. Его карточка от президента Рузвельта была аккуратно зашита обратно в подкладку его пиджака, который вежливый швейцарец не досматривал. Ланни сидел, глядя из окна на стремительные зеленые воды реки, которые вытекали из озера Леман. Или, если быть точнее, озеро составляет её русло протяженностью семьдесят три километра. У истока реки из озера, вблизи плотины, по которой течет вода, находится небольшой остров. На нем чуть менее двух веков назад проживал революционный писатель, внушавший ужас и порочивший репутацию властей, которые были тогда. Но волна времени отплатила ему, и теперь остров известен как Руссо, и туристы приходят туда посмотреть на его статую.
   На обоих берегах озера был город ещё в древние римские дни, а до этого было поселение обитателей озера, остатки которого все еще можно было увидеть в разных местах. Теперь это прекрасный город, в котором сочетается старое и новое. И в котором американский искусствовед завёл себе несколько друзей. У Лиги Наций здесь была своя штаб-квартира в грандиозном здании, оплачиваемом семьей Рокфеллеров. Теперь это учреждение было закрыто. И слишком поздно женевцы поняли, какой это был важный объект недвижимости.
   II
   У Ланни никогда не было адреса Бернхардта Монка, он же капитан Герцог, он же Брантинг, он же Браун. Подпольщик не мог позволить себе получать письма или визиты иностранцев. Швейцарцы строго придерживались своего нейтралитета и пытались ограничить деятельность секретных агентов, которые кишели в стране. Особенно это касалось красных и розовых. Поскольку правительство страны было консервативным и, как и все такие правительства, и считало, что легче ладить с состоятельными и хорошо одетыми фашистами, чем с бывшими рабочими и агитаторами, беженцами, которые обычно сильно нуждались и часто имели тюремные сроки. Это то, что касалось почти всех правительств. Ф.Д.Р. жаловался Ланни, что он не в силах это предотвратить, даже в своем государственном департаменте.
   Ланни устроился, как всегда, в отеле Бо Риваж. Его первая обязанность заключалась в том, чтобы напечатать отчет своему шефу и доложить о ситуации в Тулоне и передать имя и адрес Брюгге в качестве контакта с тамошним подпольем. Он, как обычно, дважды запечатал отчёт и отправил его американскому послу в Берне. Затем он позволил себе роскошь прочитать газету, которая действительно заслуживала названия газеты. Швейцарские газеты больше не разрешались в Вишистской Франции, поскольку обнаружилось, что никто не хочет читать другие. Ланни узнал, что Коррегидор был взят японцами и что немцы захватили Керчь в Крыму. Всегда одни поражения!
   Путешествующий искусствовед решил оповестить о своём прибытии продавцов картин и обладателей частных коллекций, с которыми он имел дело в прошлом. Через одного из них он познакомился с редактором Journal de Geneve, и теперь он пригласил этого джентльмена на обед и для разговора об искусстве во время войны. Результатом стало интервью в газете, поскольку не так много американцев появлялось в настоящее время на земле, процветание которой в значительной степени зависело от туристов. Journal отправил фотографа и опубликовал фотографию выдающегося авторитета в области искусства. Поэтому ни один читатель новостей не мог не узнать, что он в городе.
   Ланни планировал это. Днем он отправился пешком в библиотеку знаменитого университета в Женеве и завладел американским журналом, который было трудно достать на Ривьере. Но он понял, что не может сосредоточится на страницах. Каждую минуту или две он поднимал глаза и крутил головой туда и сюда. Он не мог быть уверен, был ли его друг Монк еще в городе, или даже был ли он еще жив. День покажет.
   Его сердце прыгнуло, когда он увидел знакомую крепкую фигуру, идущую по проходу. Ланни снова нырнул в свой журнал. Он понял, что Монк увидел его и, как обычно, будет притворяться, что у него есть дело в читальном зале. Вскоре он вышел из зала, а спустя некоторое время Ланни проследовал за ним. Им пришлось проявлять особую осторожность, поскольку этот бывший моряк, социал-демократ и капитан интернациональной бригады в Испании был человеком, отмеченным гестапо, а также полицией безопасности Швейцарии. Видеться с ним было бы вредно для репутации респектабельного знатока искусств.
   На безопасном расстоянии Ланни проследовал за ним из здания и через парк. Монк остановился перед окном продавца картин. Подходящее место для Ланни. Убедившись, что они остались одни, немец прошептал: "Стена Реформации, двадцать часов этим вечером". Это было их обычное место встречи, и Ланни только ответил: "O.K." Немец пошел дальше, а американец зашел внутрь, чтобы узнать, не появился ли какой-нибудь новый талант на этой альпийской земле, которая, как правило, интересовалась больше фактами, чем фантазиями, больше нравственностью, чем одарённостью.
   III
   Последняя встреча этой пары состоялась в марте месяце. Падал снег, и им приходилось стучать ногами во время разговора. Теперь более года спустя была весна, и ночь была безветренной и мягкой. Первые слова Ланни были: "Мы должны хорошо и долго поговорить, Genosse". - Так в Социалистической партии произносили слово товарищ. - "Можем ли мы найти место, где можно посидеть?" Ведь со времен старых дней в Париже у них не было настоящей встречи. "Вы думаете, что за вами сейчас следят?" - спросил Ланни.
   "Это может произойти в любое время", - ответил другой. - "Гестапо никогда не спит, но, может быть, мы сможем выйти из города и найти тихий уголок".
   Они пошли на север, следуя по мрачным и слабо освещенным улицам, разговаривая вполголоса по-немецки, как обычно. Монк сказал: "Вас долго не было здесь, я уже отчаялся увидеть вас снова".
   - Я почти отчаялся увидеть себя, Genosse. В сентябре прошлого года я отправился в Англию и попал в авиакатастрофу, и у меня были сломаны обе ноги. Когда я выздоравливал, меня пригласили в поездку на яхте, и я чуть не попал в лапы японцев в Гонконге. Он не упомянул Россию. Эта пара секретных агентов давала друг другу пример сдержанности.
   "У меня были важные новости для вас", - сказал немец, - "но большинство из них устарели. Я узнал, что нацисты намереваются начать наступление в России на южном фронте и захватить Кавказскую нефть. Гитлер собрал все свои ресурсы и ожидает, что Россия выйдет из войны в ближайшие два-три месяца. Наступление должно начаться в любой день".
   "Предположительно, бои в Крыму являются подготовкой", - согласился Ланни. - "Вы можете восстановить свои контакты в Германии?"
   - В какой-то степени, но все это так неопределенно, что меня доводит почти до отчаяния. Вы не можете себе представить, с какой настойчивостью там охотятся на наших товарищей, и с какой зверской жестокостью их истребляют. Периодически появляются курьеры, а затем никаких сведений от него или о нем. Появляется новый курьер, и у меня снова и снова проблема. Кто он, настоящий или агент врага?
   - Я привёз вам поддержку, Genosse. Я только что покинул Америку, и, что там происходит невероятно. Наконец, страна объединилась, и она действительно собирается выиграть эту войну.
   - Какую войну? На Дальнем Востоке или здесь?
   - Обе, эту сначала.
   - Это означает завоевание практически всей Европы. Вы действительно верите, что у Америки есть ресурсы и воля для такой убийственной задачи?
   - Я знаю, что это звучит неубедительно. У меня была склонность к пессимизму, пока я не вернулся домой. Я своими глазами видел, что происходит на заводе моего отца, и оно одинаково по всей стране. Америка превращается в военное предприятие. Огромные новые заводы строятся по всему Среднему Западу, где раньше были только прерии. Никогда не было такого торнадо за всю историю.
   - Но доставка судами, Genosse ...
   - Мы собираемся строить корабли методом массового производства. Строительство грузового судна, которое раньше занимало год, теперь займет месяц или, возможно, две недели.
   - А подводные лодки?
   - Мы решаем эту проблему. Мой отец знает об этом, но он дал мне лишь несколько намёков. Мы совершенствуем устройства для выявления подводных лодок. Они не смогут двигаться, чтобы мы не знали об этом. Затем мы достанем их самолетами с небольших авианосцев. Я знаю, что этой весной ситуация плохая, но скоро она будет лучше. И у нас будет армия из восьми или десяти миллионов человек.
   - Вы, американцы, жонглируете такими цифрами, но армия должна долгие годы тренироваться. Об этом знает каждый немец!
   - Мне не разрешено ничего говорить ни о времени или ни о месте, Genosse, но вы можете быть уверены, что сюда придёт армия, и это будет намного раньше, чем вы думаете. Наберитесь мужества и начните сначала.
   - Я немец, но вы знаете, что я настоящий революционер и не горжусь результатами, которых достигли нацистские армии. Но я знаю из первых рук об их эффективности. И мой ум не в состоянии вообразить армию, привезенную из-за океана, достаточно мощную, чтобы вытеснить нацистов с рубежей, которые они заняли, от Харькова до Бордо и от Нарвика до Тобрука.
   - Вы не должны забывать о воздухе, Genosse. Победы до сих пор были достигнуты ВВС, и было показано, что никакая армия не может выстоять очень долго без воздушного прикрытия. Мы собираемся создать ВВС, большие, чем все остальные в мире. Идет постройка самолётов и подготовка экипажей, строятся аэродромы, разрабатываются тактические приёмы. Работа будет выполнена. Поверьте мне, я видел это свежими глазами и слышал об этом от людей, которые знают.
   IV
   Они подошли по берегу озера к великолепному зданию Лиги Наций, теперь молчаливому и мертвому, где нет никого кроме смотрителей. Здание стояло на возвышенности с видом на озеро, обширное сооружение из трёх прямоугольников и с высокими квадратными колоннами спереди. К зданию вели широкие ступени, и у подножия этих ступеней было отличное место для секретной беседы, потому что никто не мог незаметно приблизиться. Звезды давали достаточно света, чтобы никто не мог подкрасться, но недостаточно для того чтобы прохожие могли видеть беседующих.
   Для Ланни это место было одно из самых грустных в мире. Пустая раковина того, что было его самой яркой надеждой, его самой заветной мечтой. В прежние времена здесь у него были друзья, и он следил за заседаниями, дававшими человечеству веру в больший коллективный разум, чем он был на самом деле. Он надеялся и молился, во-первых, что Японию заставят уйти из Маньчжурии, а затем, что наглого Муссолини вышвырнут из Албании и Абиссинии. Убийство Испании положило конец всем этим надеждам и разрушило заветную мечту. "Мир должен учиться на ошибках", - сказал Монк, словно угадав мысли своего друга. - "Вопрос только в том, не будут ли ошибки чересчур грандиозными, чтобы уничтожить ученика".
   "Мы можем рассчитывать", - ответил его друг, - "что эта война положит конец изоляционизму в Америке. Что бы ни случилось с этого момента, мы будем участвовать в этом".
   - Да, но в какой части, Genosse? Что сделают эти военные усилия с вашей демократией? И какой вклад может внести капиталистическая страна человечеству, кроме нового набора эксплуататоров?
   "Слушайте", - сказал агент президента. - "Я могу говорить более откровенно, чем мне было разрешено раньше. Я могу сказать, что я был в доме Рузвельта менее месяца назад и провел там пару часов, обсуждая эту ситуацию. Я имею в виду, с какой целью наши армии придут в Европу. Они будут там для того, чтобы люди каждой страны имели шанс решить свою судьбу на демократических выборах. Конечно, нам, социалистам, нечего бояться, и мы не имеем права запрашивать больше".
   - Если он стоит за это, и если он сможет этого добиться.
   - Кто сможет его остановить? Черчилль пообещал принять Атлантическую хартию, и Сталин ее ратифицировал.
   "Эти общие рассуждения хороши для избирателей в вашей стране", - заметил грустный бывший капитан, - "но мы, европейцы, знаем, что, когда дипломаты садятся их интерпретировать, то они оказываются противоположными тому, на что мы рассчитывали".
   "Сначала выиграем войну", - сказал Ланни и добавил с улыбкой: "Это будет достаточно для сегодняшнего дня. Я хочу вам сообщить, что я работаю под прямым началом президента и докладываю ему конфиденциально. Вся информация, которой вы меня снабжали с наших дней в Париже, отправлялась прямо к нему, и я могу заверить вас, что это было полезно".
   - Это действительно интересно для меня, Genosse.
   - Это может повлиять на ваши собственные дела. Я рассказал Рузвельту о вас, но не назвал ему вашего имени и даже не упомянул о Женеве. Он хочет вашего согласия на связь с нашей службой разведки с вами, чтобы ваша информация поступала без задержки. У меня есть задания в других местах, а бывать здесь с большими интервалами было бы не разумно.
   - Для меня это будет серьезным решением, Genosse. Когда имеешь дело с правительственной организацией, то рискуешь предательством и вскрытием кодов. У американцев здесь есть несколько агентов, и я знаю некоторых из них. Их взгляды отличаются от моих.
   - Сейчас существует только одна цель, старик. Победить Гитлера. А организация ваших связей, я полагаю, будет иметь особый вид. К вам придет человек, который будет поддерживать с вами контакт. Он будет обучен и будет иметь какое-то занятие или надёжное прикрытие. Он предоставит вам средства. Об этом президент прямо мне говорил. Мы готовы тратить деньги без ограничений на всё, что принесет результаты.
   - Мне не нужны деньги для себя, Genosse. Я вложил суммы, которые вы передали мне в Париже. Моей жене и детям удалось выбраться из Вишистской Франции, и они проживают здесь и чувствуют себя хорошо. Я только должен думать, как обеспечить свою группу.
   - Как вы знаете, я никогда не задавал вопросов по этому поводу, Genosse. Но это точно, у любой группы не может быть другой цели, кроме как помочь выиграть эту войну. А вы не сможете сделать ничего больше, чем через этот контакт. Есть определенные вещи, которые нам нужно знать. И если вы сможете получать информацию для нас, то вы сделаете больше, чем любой социалист в мире.
   Немец задумался. Затем он сказал: "Я должен посоветоваться со своим товарищами".
   "Зачем рисковать?" - возразил другой. - "Вы признались, что никогда не можете быть в безопасности от возможного предательства. Вы не должны были рассказывать им обо мне, по крайней мере, я предполагаю, что вы этого не сделали".
   - Никогда.
   - Ну, тогда зачем им рассказывать о каком-то другом агенте Рузвельта? Они знают, что вы используете эту информацию, а вы должны решать сами, как её лучше использовать. Если бы я погиб в этой авиационной катастрофе, у вас не было бы никакого контакта. Его не было в течение четырнадцати месяцев, и ваша работа была потрачена впустую.
   - Я делаю другую работу для дела, Genosse.
   - Очень хорошо, но я говорю об этой конкретной работе. Вы признали, что если можно выиграть эту войну, то должны ее выиграть мы, американцы. И что вы можете сделать более важного, чем получать информацию для нас? Вы сможете помочь выиграть целую кампанию и спасти тысячи жизней.
   Монк некоторое время думал. Затем он сказал: "Хорошо, я буду с вами".
   V
   Живя рядом с границей Нацилэнда, у этого профсоюзного деятеля было много источников информации, и он мог сразу сообщать об актуальной ситуации. Там работала карточная система распределения продуктов. У немцев работали все системы. Фюрер обещал, что его народ будет последним в Европе, кто будет страдать от голода. Но Геринг не очень хорошо справлялся со своим обещанием, что бомбы никогда не упадут на немецкие города. Их падало всё больше и больше, и они наносили большой урон. Но у населения не возникало от этого никаких мыслей о поражении, насколько мог знать бывший социал-демократический функционер. Бомбёжки просто заставляли их гневаться на своих врагов, называя их варварами и убийцами. Они прочувствовали, что бомбардировка городов была подлым и безнравственным обычаем. Монк заявил: "Неужели вы думаете, что они никогда не слышали о Гернике, Барселоне и Мадриде, не говоря уже о Варшаве и Роттердаме, Ковентри и Лондоне".
   Ланни сказал, что немцы видят только начало. Американские летчики уже были в Британии, учились использовать британские самолеты. Скоро туда прибудут их собственные самолеты. Даже британцы не считали, что американцы могут добиться их точности бомбометания днем. Британцы тоже будут участвовать, предсказал сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт. Он сказал, что важно знать детали ущерба, нанесенного по целям бомбардировок, и Монк взялся получить такую информацию, насколько сможет. Ланни был удивлен, заметив его фразу: "Я постараюсь создать систему".
   Самой важной из всех целей была немецкая наука. Ланни спросил: "Есть ли у вас какие-либо контакты с научным миром?"
   "Вы знаете, как это было с социалистами в старые времена", - ответил его друг. - "У нас были контакты повсюду, со всеми людьми, но большее число их сейчас находится в концентрационных лагерях, или мертвы. Мы не всегда можем узнать, кто и где. Некоторые из них попались на приманку фраз Гитлера. У некоторых волю сломили пытками, и они стали тем, что вы, американцы, называете стукачами. Мы должны были восстанавливать нашу организацию на основе крошечных ячеек. Всего по два или три человека, один - лидер, и он знает только одного человека, которому он подчинён. Я знаю только двух человек, которые приходят ко мне, и если я говорю им: 'Можете ли вы установить контакт, скажем со специалистом по взрывчатым веществам', то буду долго ждать. И я могу больше никогда не услышать об этом деле потому, что гестапо схватило или мужчину, или женщину на этой цепочке".
   "Медленный и трудный способ работы", - прокомментировал американец. - "Будем надеяться, что бомбардировки и поражения ослабят влияние нацистов на ваших людей. Тем временем я расскажу вам, что мы особенно хотим. Вы когда-нибудь слышали о тяжелой воде?"
   - Я слышал это название, но это все.
   - В этой воде водород находится в виде, что физики называют изотопом обычного водорода. Все, что вам нужно сделать, это запомнить название, schweres Wasser, потому что любой физик знает об этом. У нас есть основания полагать, что нацисты создали предприятие для производства в больших масштабах тяжёлой воды. Это может дать важный ключ к их планам, и нам очень хотелось бы знать, где находится этот завод, и как далеко продвинулась его работа. Вам может помочь тот факт, что он может находиться в каком-то месте, где имеется много гидроэлектроэнергии.
   "О.К. ", - сказал Монк. - "Я запомнил это".
   - Затем мы понимаем, что нацисты работают над реактивным снарядом, радиус действия которого будет иметь, возможно, двести или четыреста километров.
   - Я слышал слухи об этом, Genosse.
   - Такие снаряды могут нанести большой урон в таком городе, как Лондон, который занимает огромную территорию. Мы хотим получить любую возможную информацию о них. Устройство снаряда, место его изготовления, местоположение стартовых площадок. Они будут замаскированы и, конечно, до них будет трудно добраться. Мы слышали сообщения о том, что нацисты помещают свои более важные производственные предприятия под землю или в пещеры.
   - В нашей стране много пещер, мне рассказывали, что некоторые из них превратили в удобные рабочие места.
   - У нас есть диверсанты, которые тренируются, чтобы отправиться в Германию, и, несомненно, скоро мы высадим их на парашютах. Нам важен каждый клочок информации о военных отраслях и их продукции, о военных планах, о транспорте, о немецких связях здесь в Швейцарии-
   "Довольно сложную задачу вы мне ставите", - сказал член Социалистической партии. Он сказал это без следа улыбки.
   "Получите всё, что сможете", - сказал Ланни. - "Никто не попросит больше. Дайте мне имя, которое вы здесь используете, и адрес, куда направить записку. Это будет в руках Рузвельта через три-четыре дня. Как скоро с вами свяжется человек, я не могу сказать, но это не должно занять много времени. И, прежде всего, не волнуйтесь. За вами будет новая организация, более мощная, чем всё, о чем мечтали гитлеровцы. Мы, американцы, можем быть слишком самоуверенны, но нам никогда не приходило в голову, что мы можем потерпеть неудачу, и я обещаю вам, что мы не забудем тех, кто нам помогал".
   Подкрепляя эти уверенные слова, Ланни передал в карманы своего друга много швейцарских банкнот разных достоинств. Он уже давно открыл себе банковский счёт для покупки картин. "Я взял на себя смелость купить бриллиантовое кольцо для вашей жены", - добавил он. - "Вероятно, она не захочет носить его при нынешних обстоятельствах, но в случае чрезвычайной ситуации его удобно прятать". Он рассказал Монку о своем браке и получил его поздравления.
   VI
   На следующее утро агент президента сел на поезд в Берн, в прекрасный старый город, расположенный в крутой излучине молодой реки Аре. Он получил номер в отеле Бернерхоф с прекрасным видом на все Бернские Альпы, все еще покрытые снегом. Однако он не смотрел на них, потому что был поглощен составлением отчета, несколько длиннее обычного. Он дважды запечатал его обычным способом, адресуя его достопочтенному Леланду Харрисону. Он поручил доставить его в дверь американского посольства. Затем, вздохнув с облегчением, он оправился к продавцам картин, чтобы поразить их своей приятной манерой и проницательным вкусом. Он провел часть дня в Бернском музее изобразительных искусств, а другую часть дня осматривал частную коллекцию, куда ему попасть не составило труда. Затем он вернулся в Женеву и сел на ночной поезд в Канны, совершенно уверенный, что он зарекомендовал себя как респектабельный член общества и что ему не будет трудно получить другую визу, если он захочет вернуться и осмотреть другие работы по искусству в стране Гельвеция.
   Он пообещал своей матери сообщить ей о своем приезде, и он это сделал. Нельзя быть уверенным, придет ли телеграмма, но на этот раз она пришла. И когда он вышел из поезда, он не смог поверить своим глазам. Марселина! Про себя он сказал несколько слов на сленге своей юности, обнял ее и поцеловал. Она была артисткой, танцовщицей и привыкла к публичным выступлениям и не была связана жесткими буржуазными представлениями о приличиях. Ей было двадцать пять лет, но для него она всегда была "Маленькой сестрой". Он впервые встретил её, когда ей было два года. Он учил её танцевальным шагам, так же, как он недавно учил им её сына. Из неё не получилась именно того, что ему хотелось бы. Но она могла сказать, что она никогда не причиняла вреда никому, кроме самой себе, и, конечно, не ему.
   Им надо было рассказать две истории во время поездке иноходью семейной лошади. Дамам преимущество, и она предпочла задавать вопросы. Какая у него жена, и с какой стати он уехал и оставил ее? Разве он не мог заработать достаточно денег, продавая картины Дэтаза в Америке? Ей приходилась треть от доходов с этих продаж, поэтому вопрос был точно не бескорыстным. Он положил много денег на ее счет в нью-йоркском банке. Она поблагодарила его за это, но затем хотела узнать, могут ли её лишить доступа к этому счёту. Думает ли он, что Бьюти поступила мудро, игнорируя инструкции Госдепартамента, и что он думает, что она, Марселина, должна делать?
   "Я не вернусь в Германию", - заявила она, и на этом ее вопросы к Ланни закончились, и начались его вопросы к ней. Неужели она разлюбила Оскара? Она сделала что-то вроде недовольной гримасы и сказала, что любит его так, как она хотела бы любить любого мужчину, но она не может выносить немцев, особенно после вступления Америки в войну. Граф фон Герценберг, отец Оскара, использовал свое влияние, чтобы дать ей возможность танцевать и наслаждаться полной свободой. Но он не мог заставить немецких женщин не делать ей снисходительные замечания всякий раз, когда она приближалась к ним, и спрашивать ее, как ее соотечественники осмеливаются бомбить самые красивые города в мире и убивать самых культурных людей на свете.
   - Знаешь, Ланни, у меня никогда не было ни малейшего желания быть патриоткой. Я всего лишь наполовину американка, и то случайно, национальность ничего не значит для меня, и я почти не знала, где находятся страны. Эта война ужасна, я просто не хотела об этом знать. Но теперь, когда немцы не замечают меня, а Оскар не может заставить себя обвинить их, и я не должна обвинять его, и я не обвиняю, но только я делаю это. Это было не совсем ясно, но это было очень по-женски, и Ланни понял. Много лет назад он прочитал перевод латинских стихов, которые пришли с давних времен, и он вспомнил их часть:
  
   На греческом каждый немец
говорит, как иноземец.
   Все, но только не Германн,
но он тоже немец.11
  
   Короче говоря, Марселина устала от своего молодого прусского аристократа. Он был храбрым и убил многих русских. И она не возражала, но это было грязное дело, и никак не её. Напротив, говорила она, что русские любили танец, и примерно год назад она мысленно хотела поехать в Москву. Теперь, конечно, все это было fini. Вся Европа была fini, так ей казалось. Как примут, по мнению Ланни, дочь Марселя Дэтаза в Нью-Йорке? Была ли она американской гражданкой или кем? И дадут ли ей паспорт? Какой беспорядок в этом мире!
   VII
   На Ривьере "светские развлечения" почти прекратились. Для того, чтобы добраться до любого места, приходилось преодолевать много трудностей. И только очень богатые могли получить еду и вино для развлечения. Американцы почти все уехали, а англичане, которые не уехали, были интернированы. Несмотря на все усилия правительства, французы и немцы не очень хорошо сочетались. Те французы, которые это попробовали, ожидали что-то получить от этого. Но на них с подозрением смотрело все остальное население. Самыми удачливыми людьми были те, кто мог удовольствоваться книгой, скрипкой, садом, ребенком.
   Парсифаль Дингл был одним из них, а Бьюти училась быть другим. Ланни смотрел, как с этим справится его нетерпеливая сводная сестра. У Марселины была неконтролируемая потребность в удовольствии и быть там, что она называла "вихрем светских развлечений". Она ненавидела войну не потому, что война убивала миллионы людей и доводила другие миллионы до нищеты, а потому, что она разрушала тот ярко сверкающий мир, в котором она выиграла место благодаря большим усилиям тела и мозга. Быть художником не означало для дочери Марселя Дэтаза то, что имел в виду ее отец. Выражать глубокие страсти человеческой души к красоте и пониманию. Для неё это означало быть важной персоной, занимать место в мире богатства и моды, быть той, о которой шли разговоры, и которую сопровождали взгляды при появлении в общественном месте. Но теперь общественные места были в основном темными, потому что топлива катастрофически не хватало. А танцовщица в самый разгар своей карьеры должна была довольствоваться сидением дома и игрой в бридж в четыре руки с людьми, которые раньше были модниками, но теперь зависели от ее матери за место, где можно было приклонить голову.
   Марселина восхищалась своим прекрасным маленьким мальчиком и считала роль обожаемой матери самой захватывающей. Но вскоре она устала отвечать на его вопросы и решила, что эта обязанность более уместна для бабушки. Ей было приятно поговорить с Ланни, пока он рассказывал ей о светских людях. Она часами расспрашивала его о семье Робби в Ньюкасле, Холденхерстах в Балтиморе и о других важных американцах, для которых он собирал картины. О лорде и леди Уикторп в Лондоне, о Розмэри графине Сэндхейвен, которая была старой любовью Ланни. О бароне Шнейдере и мадам де Бруссай и о других светских друзьях в Париже. О семье Лаваля и дамах правительства Виши. О любых, пока они "преуспевали".
   Мировоззрение Марселины не было сознательно фашистским. Она действительно не хотела иметь никакого отношения к политике. Она была как многие другие люди, которых знал Ланни, которые были фашистами интуитивно или, как можно было бы сказать, априори. Они не называли себя фашистами, во многих случаях они даже не имели представления о фашизме. Основой их мышления была аксиома, что красных нужно удерживать. Три великих человека показали, как это делать - Der Fuhrer, II Duce и El Caudillo. Кто еще?
   "Маленькая Сестра" Ланни выбрала свой путь и вышла замуж за итальянского офицера, убеждённого фашиста. Ланни предупредил ее, что ей не будет нравиться отношение этого мужа к женщинам. И действительно, ей его отношение претило. Наконец она поняла, что он мерзавец и подлец. Но она не обнаружила никакой связи между его поведением и политической системой, которая его воспитала. Затем она попробовала элегантного и надменного Юнкера с дуэльным шрамом на левой щеке. На этот раз Ланни был не вправе предупредить ее, потому что он должен был изменить свою собственную идеологию и не мог доверить Марселине свою тайну. Ей приходилось делать свои ошибки и учиться на них, если сможет. К нему в голову пришла мысль, что она может стать отличным человеком, который может отправиться в Германию и собирать секреты среди военных и правительственных кругов. Ей хорошо заплатили бы, и она осталась бы довольной. Но, наблюдая за ней, он решил, что не может ей доверять. Поехав в Германию или оставшись здесь на Ривьере, она обязательно встретила бы какого-нибудь нового мужчину. И какова бы ни была его политическая окраска, она приняла бы её, чтобы угодить ему. Несомненно, это был бы богатый мужчина. Поскольку после ее опыта с Витторио ди Сан-Джироламо она поклялась, что она "заставит их платить". Если она разорвёт с Оскаром фон Герценбергом, она наверняка решит, что двух "романов" с неё будет достаточно, и в следующий раз это должно стать бизнесом.
   VIII
   Как всегда, Ланни хотел бы остаться в Бьенвеню. Но "гончий пес небес" преследовал его в его мыслях, и ему пришлось снова уезжать. Он рассказал членам своей семьи о своих художественных обязанностях, которые заставляли его объехать Алжир и Марокко. Земля, которую он не видел с детства, сияла в его памяти славой солнечного света, потому что эту землю нарисовал Марсель. Ланни было четырнадцать лет, и ни один мальчик на земле не мог быть счастливее. Он посетил все средиземноморские страны на борту яхты Синяя птица, полностью изготовленной из кухонного мыла, как ее владелец, Эзра Хэккебери, имел обыкновение заявлять.
   Марсель сделал эту поездку не просто прогулочным круизом, а круизом культуры, плавающим университетом. Он открыл ум чувствительного парня к тайнам человеческого существования на этой планете, а также к благоговению, а также к красоте. Для Ланни тогдашний отчим был не просто художником, а учеником и мыслителем. Когда он рисовал древние руины Греции и Рима, он попытался заставить почувствовать печаль великих вещей, исчезнувших навсегда. Когда он рисовал греческого пастуха в лохмотьях или водоноса Бискры в его сером бурнусе, у Марселя получалось не просто что-то экзотическое и необычное, а сердце, полное жалости к одиноким людям, которые жили тяжелой жизнью и не понимали тех сил, которые властвовали над ними.
   Ланни сел на ночной поезд в Марсель, а оттуда пароходом в Алжир. Последняя поездка заняла чуть больше дня и ночи и должна была быть безопасной. Союзники разрешили контролируемую торговлю между Вишистской Францией и ее африканскими колониями, потому что они не хотели сражаться с французским флотом. Немцы разрешали эту торговлю, потому что они тайно получали часть товаров. Тем не менее, никогда нельзя быть уверенным, что подводная лодка может ошибиться. Поэтому Ланни провел ночь в раскладном кресле на палубе со спасательным жилетом, привязанным к его запястью, чтобы его никто не унес. В середине мая погода была теплая, и когда он не спал, он мог смотреть на звезды и понимать бесконечную ничтожность человеческого насекомого. Или он мог думать о различных северо-африканских насекомых, которым он вёз рекомендательные письма, и о том, как он собирался наладить контакты с ними, и о том, что он ожидал получить от них. Так философ вынашивает разные планы, но его теории и его деятельность часто не согласуются.
   Утром на горизонте показались горы "Темного континента", выкрашенные в сине-серый цвет. А потом путешественник увидел хорошо сохраненный в памяти белый город, разбросанный по быстро возникающим холмам. Большинство средиземноморских городов образовалось за счет отступления моря при геологических катаклизмах. Именно по этой причине недвижимость в средиземноморских гаванях высока как по месту расположения, так и по цене. Это одна из причин, почему рабочие живут в скученных помещениях многоквартирных домов от четырех до шести этажей. Многие из них построены несколько веков назад и ремонтировались примерно раз в столетие. Гавань казалась меньше, чем помнил Ланни, но это произошло потому, что изменился Ланни, а не гавань. Город простирался вдоль берега на многие километры в обоих направлениях. После Первой мировой войны произошел строительный бум, и теперь появился современный жилой район с виллами и гостиницами для туристов, которые прибыли, чтобы насладиться зимним климатом. Население города удвоилось беженцами из Франции.
   IX
   Ланни остановился в отеле "Сэнт Джордж" высоко на склоне холма с видом на море. Отель был старым, английским и очень респектабельным с красивыми садами. В них Марсель когда-то делал эскизы. Ланни разослал свои рекомендательные письма и открыл счёт в одном из банков города. Он умел себя показать, и прошло не так много дней, как он побывал в шато и роскошных виллах, которые плутократия Алжира содержала в частных парках на склонах холмов, окружающих город. Он не был удивлен, увидев, что эти люди были профашистски настроены. По его наблюдениям все люди, проживающие в колониях, консервативны и даже реакционны. В Гонконге он находил англичан, которые были больше Тори, чем самые оголтелые консерваторы в Лондоне. Теперь он обнаружил, что бизнесмены во французской Северной Африке хотят только, чтобы их оставили в покое. Они занимались оживленной торговлей с немцами. Все, на что они могли наложить руки, было востребовано по самым высоким ценам, когда-либо известным. Агенту президента не потребовалось много времени, чтобы понять, что эти торговцы не собираются принимать с распростёртыми объятиями армию вторжения демократии.
   Но они с удовольствием приветствовали путешествующего искусствоведа с набитыми карманами, который проживал в великих столицах Старого и Нового Света, и который, казалось, знал всех, кого можно было упомянуть. Он предстал перед директором Музея древностей, который находился в городе Мюстафа Сюперьёр в ухоженном саду возле летнего дворца губернатора. Он уделил внимание алжирским древностям и арабскому искусству и очаровал директора знаниями, которые он приобрел в Нью-йоркской публичной библиотеке. Он сделал запрос в отношении частных коллекций, и когда осмотрел их, то тактично намекнул, что может найти американских покупателей для ценных вещей. Он не проявлял особого интереса к политическим делам, но когда такие вопросы возникали, он знал, что должен сказать настоящий джентльмен. В результате он завоевал уважение важных людей, и ему потребовалось всего лишь короткое время, чтобы сформировать четкую картину ситуации.
   В те дни, когда пропаганда Le Couple France-Allemagne была в самом разгаре, сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт был почетным гостем на обеде в парижском особняке барона Шнейдера-Крезо. Этот "оружейный король Европы" был сильно обеспокоенным монархом. Он опасался не только за свою корону, но и за свою голову, и он пригласил около дюжины ведущих предпринимателей встретиться с американцем, который лично знал Адольфа Гитлера и мог бы объяснить этот новый призрак, поднявшийся на востоке. Среди гостей были мсьё Жак Лёмэгр-Дебрёй, горячий коллаборационист и один из самых активных бизнесменов страны. Он был директором Банка Франции и издавал реакционную газету Le Jour, а его жена была наследницей Huiles Lesieur, крупнейшего производителя растительного масла. Что еще было более важно, он был организатором и руководителем самой мощной группы, оказывающей давление на политику во Франции, Лиги налогоплательщиков. Она была чем-то вроде Национальной ассоциации промышленников в Соединенных Штатах. Лига налогоплательщиков занималась одновременно пропагандой и группой "слякотного фонда", соблазнявшего политиков и законодателей делать то, что хотели "две сотни семей".
   Теперь на встрече в обществе Ланни столкнулся с этим джентльменом, который его помнил и сердечно приветствовал. Мсьё Лёмэгр-Дебрёй был коренастым, крепким человеком с необычным хриплым голосом и агрессивной, прямой манерой, как у американского дельца. Узнав, что Ланни недавно был в Нью-Йорке и Вашингтоне, он увидел еще одну возможность получить информацию. Он пригласил приезжего на обед в ультра-светский гольф-клуб и относился к нему с большим почтением. Каким очаровательным может быть француз, когда захочет! Пара сидела на затененной веранде с видом на великолепные окрестности и болтала об общих знакомых и сумасшедшем состоянии мира. Мсьё Лёмэгр-Дебрёй не нашел ничего особенного в том, что искусствовед мог быть здесь для покупки римских и мавританских мозаик. Ланни, с другой стороны, не должен был удивляться присутствию своего хозяина в Алжире, поскольку он знал, что основным сырьем, из которого Huiles Lesieur производил свои продукты, был урожай арахиса из французской Западной Африки. У фирмы был большой очистительный завод в Дюнкерке, и немцы разрешили переместить его оборудование на юг, чтобы там можно было производить съедобные масла для французов и не совсем забывать немецких друзей фирмы.
   Ланни спросил о Шнейдере и узнал, что этот владелец нескольких сотен оружейных заводов все еще находится в Париже. Он чувствовал свои годы, ему шёл восьмой десяток. Он был недоволен, как с ним обошлись немцы, и был обеспокоен судьбой Франции. Короче говоря, собеседник Ланни считал, что такое беспокойство сведёт его в могилу. Это было еще более верно для бедного Дени де Брюина, которому было за восемьдесят, и который не имел возможности справиться с событиями, обрушившимися на его страну. Он жил в своем шато в департаменте Сена и Уаза, недалеко от Парижа, со своими двумя невестками и их детьми. Лёмэгр-Дебрёй знал его близко, и Ланни узнал из уст Дени, что около пяти лет назад, когда Кагуляры планировали свергнуть Французскую Республику, Лёмэгр был тем, кто знал, что происходит.
   "Недавно я встретил Шарло в Виши", - сказал Ланни производителю растительного масла. - "Он активно занимается организацией "Легиона Триколор" и, похоже, возлагает на него большие надежды. Он сказал мне, что Дени сын находится в Алжире, и я собираюсь поискать его".
   "Он здесь в городе", - вмешался другой, - "но я его не видел. Ходят слухи, что он голлист".
   "Mon Dieu!" - воскликнул американец. - "Какая печаль для старика! Как вы объясняете такое?"
   - Де Голль фанатик, но он также чрезвычайно проницательный интриган, и радиопередачи, которые он ведёт из Великобритании, хорошо придуманы, чтобы повлиять на французскую молодежь. Я боюсь, что они сделали это даже больше, чем мы понимаем. Это катастрофа, потому что он не сможет получить никакого результата, кроме ужасной гражданской войны.
   "Я постараюсь увидеть молодого Дени и попытаюсь повлиять на него", - сказал Ланни. - "Я знаю его с тех пор, как он был мальчиком, вы знаете, что его мать была моим очень дорогим другом".
   Слово amie может означать два вида дружбы, и поэтому предполагает способы тонких намеков. Это позволило Ланни что-то сказать, и все же не совсем это сказать. Когда мсьё Лёмэгр-Дебрёй ответил: "Мне об этом говорили", то он тоже что-то сказал и все же не совсем сказал это".
   X
   В этом разговоре Ланни следовал своему правилу предоставлять информацию в надежде получить взамен больше. Он знал, что этот умелый француз будет следить за каждым словом, произнесённым ими обоими. Этот француз не мог потратить два часа и стоимость обеда только из-за прекрасных глаз американца, или из-за его прекрасного искусства. Он хотел узнать об этом молодом гиганте стране, и о том, что гигант делает и планирует. Ланни сказал ему, что этот гигант, у которого было гораздо больше мышц, чем мозга, проснулся и протирает глаза со сна, но пока не понял, что увидел. Во всей Америке было много оппозиции по отношению к войне, но Ланни опасался, что эта оппозиция не сможет ничего сделать. Он объяснил грустное положение своего отца, который вынужден производить боевые самолеты, независимо от его собственных убеждений. У него было много друзей в Германии, и он хорошо работал с генералом Герингом. Но теперь правительство не спрашивает, что он думает. Они просто приказывают ему выпускать быстрые истребители, чтобы убивать немецких пилотов. А если он откажется это делать, то они отнимут у него его завод.
   Хозяин заметил, что во Франции такое уже было много лет. Бизнесмены стали добычей военных и политиков. И мечтой жизни мсьё Лёмэгра-Дебрёй было правительство, которым когда-нибудь будут управлять бизнесмены. Именно поэтому он организовал свою Ligue des Contribuables, в названии которой последнее слово означает, в буквальном смысле, тех, кто вносит свой вклад. Mсьё Huiles Lesieur сказал, что всё, что было сделано в любой точке мира, было сделаны собственниками, налогоплательщиками, и он и они устали от этого. И, безусловно, в Соединенных Штатах Америки должно быть много тех, кто были в том же настроении.
   Ланни так сочувствовал этой мысли и так убедительно цитировал своего отца, что его хозяин стал более доверчивым и рассказал, что бизнесмены обеих частей Франции, опасаясь беспорядков, переводят средства в североафриканские банки. Ланни сказал, что слышал об этом в Виши и задался вопросом, почему немцы допустили это. Ответ состоял в том, что существует много немцев, и их мысли и интересы расходятся. Там, как и во Франции, политики хотят чего-то одного, а бизнесмены хотят другого. Последние должны платить, но им удалось вернуть даже больше. Предприниматели знают, что войны идут и кончаются, но бизнес продолжается, и интересы бизнеса постоянны. Были разные виды бизнеса, которые были наполовину французскими, наполовину немецкими, и две половинки не находили удовольствия сражаться друг с другом.
   Ланни здесь столкнулся с той старой ситуацией, которую его отец объяснил ему, когда он был ещё маленьким мальчиком. Огромные картели, в Америке называемые "трестами", были международными по собственности и по деятельности, как и банки, которые сотрудничали с ними. Comite des Forges, союз производителей стали и производителей вооружений Франции, использовал руду из Лотарингии, которая была французской, и уголь из Рура, который был немецким. Французы и немцы, которые владели этими огромными ресурсами, не хотели ничего, кроме как производить товары и продавать их по ценам, которые они втайне назначали вместе со сталелитейными компаниями Великобритании и Америки. Они не хотели сражаться друг с другом, они хотели спасти свою собственность от общего развала. Поэтому французские руководители Comite des Forges получили от своих немецких коллег и компаньонов помощь во взаимодействии с нацистскими чиновниками. Они допустили этих чиновников в свои компании и, таким образом, получили разрешение на отправку своих авуаров в свои банки в Северной Африке. Ланни слышал об этом из многих источников. Некоторые говорили, что в Алжир пришло десять миллиардов франков, а другие утверждали, что двадцать миллиардов, но все согласились с тем, что процесс все еще идет.
   XI
   Почему денежный воротила, такой как Жак Лёмэгр-Дебрёй, стал отрытым по столь деликатной теме? Ланни мог догадаться. И для него это стало ясно ещё до того, как разговор подошел к концу. Производитель растительного масла делал то же самое, что и Ланни, рассказывая секреты в надежде получить больше секретов. Он каким-то образом почуял, что американская армия может выбрать французскую Северную Африку в качестве безопасного плацдарма для нападения на мягкое подбрюшье Европы. И ему пришло в голову, что президент Бэдд-Эрлинг Эйркрафт может знать что-то об этом и, возможно, намекнул об этом своему путешествующему загадочным образом сыну. Короче говоря, мсьё Лёмэгр-Дебрёй "удил рыбку", а Ланни позволил ему долгое время подбрасывать приманку, прежде чем подойти к ней.
   Внезапно француз спросил: "Вы знаете мистера Роберта Мерфи?"
   Это был не первый такой вопрос к Ланни. Американский дипломатический представитель, чей титул был "советник посольства в Виши, дислоцированный в Алжире", был очень востребованным человеком, и было бы естественно американскому искусствоведу попросить у него совета. Но Ланни избегал этого, потому что он хотел прочувствовать ситуацию самим и без каких-либо обязательств перед любым американцем. Теперь он осторожно ответил, что ему кажется, что он встречал мистера Мерфи в Париже, где последний был советником посольства до начала войны. Но он сомневается, что мистер Мерфи помнит его.
   "Я тоже знаю его с того же времени", - сказал человек великих дел. - "Теперь он стал моим очень хорошим другом, он очаровательный человек".
   "Так мне говорили", - ответил агент президента. - "Я понимаю, что у него с вами довольно неблагодарная задача".
   - О, мы отлично ладим, он очень внимателен к выполнению своих обязанностей.
   Особая обязанность советника и его двенадцати вице-консулов заключалась в том, чтобы наблюдать, чтобы драгоценные поставки, которые Америка выделила французской Северной Африке, такие как нефть и бензин, без которых современная промышленность мертва, шли на потребностям данной территории, и чтобы ничто из этого не попало в Германию. Поэтому мистер Мерфи противодействовал всему, что хотел мсьё Лёмэгр-Дебрёй в Северной Африке или где-то еще. Если они стали "очень хорошими друзьями", это не обязательно означало что-либо зловещее, потому что тактичный француз скажет в любом случае и попытается притвориться, что это было так, хотя это было иначе. Точно так же советник может притворяться, что это так, хотя это было иначе. Карьерный дипломат государственного департамента делал то, что делал Ланни, пытаясь получить столько, сколько мог, от производителя растительного масла по максимально низкой цене. И он будет использовать те же средства, то есть быть "очаровательным"!
   XII
   Пришло время, когда хозяин задал прямой вопрос: "Как вы думаете, может ли эта провинция стать полем битвы?" Естественный вопрос, конечно, и совершенно невинный. Если Лёмэгр-Дебрёй и его друзья из Comite des Forges перевели свои деньги во французскую Северную Африку, им было бы интересно узнать, будет ли там безопасно.
   Улыбка Ланни была подготовлена заранее. - "Если бы я думал, что Алжир скоро станет полем битвы, я, конечно, не стал бы здесь искать мозаику". Затем, чтобы это не показалось дразнящим, он добавил: "Мое собственное мнение не имело бы никакой ценности, сударь, но мой отец встречает людей, которые могут знать, и он говорит мне, что это решение еще не принято. Некоторые хотят рискнуть и высадиться сразу в Нормандии, есть другие, которые думают, что это потребует не меньше года на подготовку. Как вы знаете, союзники находятся под сильным давлением со стороны русских сделать что-то, чтобы оттянуть противника с востока".
   - Мы много слышим о так называемом 'втором фронте'.
   - Этот шум может заставить американцев совершить какое-то движение в этом году. Мой отец говорит мне, что он слышал предложение Марселя и Тулона, Генуи и Неаполя, Салоники и Дарданелл. Существует широкий выбор.
   - Да, мсьё Бэдд, но я также слышал упоминание наших собственных портов, вплоть от этого города до Дакара.
   "Легко ткнуть пальцем в места на карте", - прокомментировал искусствовед, - "но не так просто оценить военные факторы. Один, я думаю, зависит от оценки упорства сопротивления здесь и в других местах".
   Это были самые тонкие намеки, и капиталист, занимающийся производством растительных масел, мог свободно их воспринять или игнорировать. Если наблюдать за муравьями, то можно увидеть, как они мчатся по муравьиной трассе, и когда кто-то встречает другого, идущего в противоположном направлении, то они останавливаются на небольшую долю секунды и касаются друг друга, чтобы прочувствовать друг друга. Когда они убедились, что это дружелюбный муравей, а не враг, они торопятся по своим важным муравьиным делам. Этот муравей из растительного масла, похоже, удовлетворен тем, что сообщают его органы чувств, поэтому он решил ответить: "Как вы можете догадаться, мои друзья и я часто обсуждаем этот вопрос. Мнения различаются в зависимости от того, какова должна быть наша политика. Конечно, решение будет во многом зависеть от характера сил, которые попытаются совершить высадку. Я слышал, как один из наших генералов сказал, и совсем не в шутку: "Если они придут с одной дивизией, то мы будем стрелять в них, но если они придут с двадцатью дивизиями, то мы встретим их с объятиями".
   Ланни заявил: "В этом вопросе, месье, осведомители моего отца наиболее позитивны. Куда бы ни пришла армия, она придет с полным намерением остаться. Вы должны строить свои планы на этой основе".
   ГЛАВА ШЕСТАЯ
   Тот, кто начал лгать 12
   I
   Властелин растительного масла рекомендовал искусствоведу помощника. Образованного араба среднего возраста и состоятельного, который служил дворецким у богатой французской леди, недавно умершей. Его звали Гайек, и он говорил достаточно хорошо по-французски. Ланни мог предположить, что мсьё Лёмэгр-Дебрёй намекнул ему, что он может понаблюдать за этим благовидным американцем и сообщать о том, что тот делает. Но Ланни не возражал против этого, потому что он действительно собирался найти мозаику и отправить её в Штаты. И если бы этот черноволосый бородатый полу-слуга, полуученый будет полезен, то Ланни сумел бы его занять. Приезжий был осторожен и не говорил ничего о политике, но он приобрел массу информации по таким предметам, как обычаи мусульманской религии и различных племен, населявших Северную Африку, и их образ жизни и их история.
   У всех имевшихся племён были свои подпольные средства связи, и с удивительной быстротой распространилась информация о том, что появился эксцентричный американец, желающий купить мозаику, стенные фонтаны и, возможно, дверной проем или два, для перевозки за море. Обязанность Гайека заключалась в опросе всех претендентов, и если они покажутся ему многообещающими, то провести осмотр и доложить. Если доклад звучал хорошо, то американский лорд, так его называли на арабском языке, так же как недавно называли его по-китайски, наймёт транспорт и проедет по улицам Алжира, которые поднимались по холмам зигзагообразными пандусами, а иногда имели через каждый метр ступеньку, по которой может пройти только ослик.
   В Касбе, гнусном и грязном местном квартале, Ланни привезли в старый дом, который когда-то был домом торговца и теперь служил квартирами для нескольких убогих семей. Там он обнаружил внутренний двор с фонтаном, который теперь использовался для мусора. По всем четырем сторонам фонтана были полы. И когда их очистили от мусора и отмыли, Ланни обнаружил красивые переливающиеся изразцы. Он достаточно изучил узоры, чтобы понять, какие можно считать образцовыми, а большую часть своей жизни он искал хорошую живопись.

0x01 graphic

   Гайек предпринял попытку узнать цену, по которой эти предметы можно было купить. Владелец, араб, конечно, решил, что он обладает величайшим сокровищем в мире, и его цена составила четверть миллиона франков. Ланни знал о переговорах в Средиземноморье и принимал обычным правилом, когда запрашиваемая цена была в шесть раз выше реальной цены, а для американца еще выше. Он оставил дело Гайеку, который от него был в восторге, а также от кофепития, которое было частью церемонии. При конечном расчёте он получил бы откат, называемый дастури. Это было обычаем и не стоило времени американского лорда, которое было драгоценно и не позволяло грязным деталям бизнеса слишком сильно мешать его удовольствиям.
   Главное в процессе переговоров заключалось в том, что нельзя было спешить. У арабов большое чувство достоинства, и они являются необыкновенными собеседниками. Они проявляют такой же интерес к финансовой сделке, который американцы проявляют к игре в бейсбол. А если это действительно большая сделка, то она похожа на World Series в бейсболе. Несчастные жильцы в этом загнившем особняке знали, что происходит, и с нетерпением спрашивали о счете. Каждый выигрыш арабской стороны был для них удовольствием, и каждая потеря печалью. Все сочувствовали владельцу особняка, который просыпался ночью в страхе, чтобы американский лорд не совершил бы какую-то другую покупку и не ушел. Лорд поддерживал этот страх, находя другие мозаики, которые были такими же хорошими или даже лучшими.
   Известие об этой битве распространилось по базарам, и это стало предметом пари. Туземцы азартные игроки. В течение двух или трех недель шли переговоры эти и другие, и в записной книжке Ланни появились имена и адреса, описание предлагаемых работ с ценами с датой предложения. Последнее было важно, поскольку необходимо знать, как нужно ждать ожидаемого уменьшения цены. Все это, должно быть, было убедительным для всех, у кого возникли подозрения в добросовестности путешествующего искусствоведа. Ланни хотел этого и помог распространить новости, рассказывая своим французским и американским знакомым смешные истории о тех трудностях, с которыми он столкнулся. Они все заверили его, что все в порядке.
   II
   Прошёл слух, что в древнем городе под названием Константина, расположенном в шестистах километрах к востоку, должны находиться сокровища. Поэтому Ланни решил доверить себя и своего помощника страшно переполненной и всегда действующей с опозданиями французской железной дороге. Он сел на дневной поезд, потому что хотел наблюдать пейзажи и людей в глубине страны, которую он никогда не посещал. Дорога поднималась по склонам заснеженных гор Джурджура, которые создаёт отдаленный фон в ландшафте Алжира. На фоне синего неба горы гляделись коричневыми или серыми. Дороги обрамляли большие деревья, там и здесь виднелись крошечные деревни Кабилов. Всё в этой стране говорило о многовековых вторжениях и грабежах, и народы стремились в самые труднодоступные места к безопасности.
   Именно это определило строительство этого города, одного из самых странных в мире, которых видел путешественник. Он стоит на скалистом плато в окружении каньона глубиной что-то вроде метров триста, по которому течет ревущая река. Плато имеет форму четырехугольника, чуть меньше километра с каждой стороны, и только узкий перешеек соединяет его с окружающей землей. Скалы красные. Мопассан сравнивал реку и ее теснину с наваждением Данте. Город имеет единственные ворота. Как говорят, он выдержал восемьдесят осад. Гайек, гордящийся собой как историк, заверил своего работодателя в том, что в течение первых тридцати лет предыдущего века не менее двадцати беев, или правителей города, умерло от яда, удавки или меча.
   В этом небольшом пространстве квадратного километра теснились европейский, арабский и еврейский кварталы. Мрамор древнего римского города использовался для современных зданий, а белый город на красных скалах производил глубокое впечатление, пока не окажешься внутри и не побываешь в его узких каменных переулках, заполненных людьми, ослами, верблюдами и грязью ото всех трех. Арабы носили свои грязно-белые одежды, как и везде, и когда природа требовала, они просто присаживались на корточки на улице. Еврейские женщины, одетые в яркие цвета, носили крошечные красные войлочные шляпы и тяжелые украшения, широкие браслеты из золота, серебра и тяжелые кольца в мочках их ушей. Война принесла процветание всем землям, к которым она еще не пришла. И вокруг города Константина были широкие равнины, которые не менее двух тысяч лет были пшеничными полями. Эта часть Северной Африки была одной из житниц древней Римской империи.
   Руины были повсюду в окрестностях города. На протяжении веков их разбирали, чтобы строить крестьянские хижины и хранилища. Ланни показали несколько камней, которые обозначали место, где когда-то стояла вилла. Он воспользовался случаем и предложил крестьянину хозяину земли десять тысяч франков за право копать и отбирать все, что он мог найти. Гайек привел ослиный караван рабочих из города. Самое смешное зрелище, которое когда-либо видел искусствовед. Ослы были самыми маленькими, и каждый из них, по-видимому, делал шаг только в ответ на удар туфель всадника. Каждый всадник сидел на крупе своего зверя, а впереди были привязаны седельные сумки или корзины. Ланни обнаружил их, когда работа была сделана, а рабочий использовал свой заработок, чтобы купить продукты и отвезти их в город.

0x01 graphic

   Достаточно было пару дней, чтобы раскрыть мозаичный пол с прекрасным изображением охотницы Дианы. Ланни остался там и видел, как его разбирали по частям. С заимствованной камерой он фотографировал всё с самого начала, поэтому не нужно было маркировать каждую часть. Но каждая из них должна быть завернута в ткань и упакована в маленькую коробку, а затем по полдюжины из них были упакованы в большие коробки. Это была большая работа, и его комиссионный заработок вряд ли оплатил бы это. Но это была новшество в его работе, и он много узнал об арабах, что будет ему полезно позже. Он всегда помнил, что приближается американская армия, и ему нужна каждая крупица информации. Здесь, как и везде в военное время, товары были более ценимы, чем деньги. Поэтому свежие яйца для американских солдат будут получены в обмен на побрякушки, благодаря сыну президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт, даже не подозревавшего этого.
   III
   Груз, надлежащим образом маркированный, был отправлен в Алжир, а Ланни захотел увидеть город Тимгад. Он не сможет купить там древностей, но он не может не увидеть этого места. Ему удалось найти автомобиль, который работал на газу от горящего угля. Он проехал через территорию, которая во многом напоминала ему американский Дальний Запад. Сочетание диких пейзажей и прекрасной дороги. Он проехал через город Тебесса, название которого будет у всех на слуху прежде, чем закончится 1942 год. Но, не имея дара предвидения, он не обратил на него особого внимания.
   На склонах Горы Орес в километре над Средиземным морем лежит то, что осталось от города Тамагуди, форпоста, построенного Императором Траяном через сто лет после Рождества Христова, и теперь он известен как Тимгад. Арабы захватили и уничтожили его, и на протяжении более тысячи лет место было отдано шакалам. Недавно французы восстановили его, насколько это возможно, очистив нанесенный песок и установив разбитые колонны. Так появились длинные улицы с мостовой, которая помнят подошвы римских легионов. Там есть большие ворота, форум и множество арок. Город сплошной и великолепный, потому что там не было случайной застройки, а город строился по плану. Он покрывал весь горный склон с населением примерно пятьдесят тысяч человек.
   Ланни привык к римским руинам с детства на Мысе Антиб, а затем в Англии и Испании, но он никогда не видел ничего подобного. Он осмотрел останки замечательной публичной библиотеки, римский эквивалент того, что американцы называют библиотекой "Карнеги". Он был построен за четыреста тысяч сестерциев, завещанных его родному городу сенатором Маркусом Юлием Квинтианом Флавом Рогатианом. Джентльменом, известным современному миру исключительно из-за надписи, найденной в этих руинах.
   В молодости сердце Ланни тронула мемориальная доска найденная в Антибе, рассказывающая о "маленьком сыне Севера", который "плясал на театре и всем угодил". Здесь, на форуме этого древнего города Императора Траяна, он читал надпись из тех самых древних дней и в том же духе: "Охотиться, купаться, играть, смеяться, то есть жить". Как он мог бы наслаждаться тем же, если бы мог делать то же самое!
   IV
   Среди целей Ланни в Северной Африке была встреча с младшим Дени де Брюином. В соответствии с условиями перемирия армия была в значительной степени демобилизована, и как офицеры, так и солдаты должны были носить гражданскую одежду. Ланни, возможно, нашел бы своего друга, спросив у военных. Но он не мог воспользоваться таким способом, спрашивая об известном голлисте. Он использовал метод, который раньше срабатывал. Его присутствие в городе было упомянуто в газетах. Когда он вернулся в Алжир, он нашел в своем отеле записку, написанную знакомым почерком своего почти крестника. Дени жил в одном из пригородов столицы и сказал, что он придёт туда, куда укажет Ланни. Агент президента написал, назначив час и подписавшись "Бьенвеню".
   Был приятный день, и когда пришел Дени, они прошли в обширные сады отеля и оказались в тихом месте в тени огромной лозы бугенвиллии. Они совсем не прятались, они просто избегали попадаться на глаза в этом шпионском городе.
   Дени был только на год или два старше своего брата, но он выглядел на десять лет старше. На его лице были морщины, и в волосах были следы седины. Он был среднего роста, стройный, но сильный. Его темные глаза были грустными, а его манера была степенной, без юмора и натиска Шарло. Он был дважды ранен в ходе отчаянных боев под Мобёжем, и после того, как он восстановил свое здоровье дома, ему дьявольски повезло сбежать от немцев и попасть в Южную Францию. Некоторое время он прятался на Лазурном берегу и стал искать убежища в Бьенвеню, но решил, что это будет несправедливо по отношению к матери Ланни.
   Теперь положение молодого капитана было грустным. Он открыто не разорвал со своей семьей, но разница между его идеями и идеями его отца и брата не позволяла им сотрудничать или, в силу цензуры, даже обсуждать этот вопрос. Почтовое сообщение между оккупированной и незанятой Францией была ограничена немцами. Разрешались только открытки со стандартными печатными заявлениями, нужное подчеркнуть, ненужное вычеркнуть. Использование какой-либо кода считалось уголовным преступлением. За передачу политической или военной информацию грозила смертная казнь. Так что Дени, сын, мог сообщить своему отцу, своей жене и детям, что он здоров, и мог получить от них те же новости, но он не мог сказать им, что он думает, или спросить, о чем думают они.
   Братья были неразлучны. И теперь, когда Дени узнал, что Ланни разговаривал с Шарло в Виши, было жалко видеть его волнение. Он хотел услышать каждое слово, сказанное Шарло, и когда он узнал, что его брат помогает организовать Легион Триколор на службе у Пьера Лаваля, его отчаяние было безграничным. Он даже не успокоился, когда Ланни намекнул: "Все эти фракционные споры кончатся, Дени. Американская армия придет". Дени не спрашивал, когда и где и как. Он думал только о своем брате и воскликнул: "Они расстреляют его!"
   "Нет", - объявил Ланни, - "американцы этого делать не будут, они будут стрелять только в немцев".
   - Французы расстреляют его, Ланни, они назовут его изменником, а он и есть предатель! Какое оправдание может быть для человека, который предал родину в руки негодяя, такого как Лаваль, или его бандитов, которые захватывают французских патриотов и передают их нацистам, чтобы их пытали и расстреливали?
   Ланни поспешно огляделся. "Будь осторожен", - сказал он, придвигаясь немного ближе. - "Помни, что я иностранец, и я должен здесь покупать художественные произведения".
   V
   У Ланни были недели, чтобы обдумать эту проблему заранее. Он знал, что этот молодой офицер был честным душой. Не было никого, кого Ланни не знал бы лучше или кому больше доверял бы. Вопрос только в том, каковы были его идеи сейчас, и соответствовали ли они американской политике. Если это так, то у агента президента будет ещё один контакт, чья ценность может оказаться исключительной.
   "Дени", - начал он - "Как ты знаешь, в течение многих лет я не имел никакого отношения к политике. Я сказал себе, что моя работа в качестве эксперта по искусству оправдывала меня в том, чтобы оставаться в стороне, чтобы я мог путешествовать по всем странам и встречаться со всеми людьми. Теперь тот факт, что моя страна подверглась нападению, делает такое отношение не однозначным".
   - Vraiment, cher ami! Мне было интересно, как вы могли бы его сохранить. Я не вижу, как любой человек может сохранить такое отношение в эти времена.
   - Я очень беспокоюсь по этому поводу. Как ты думаешь, что произойдет во Франции, и что я могу сделать, чтобы помочь?
   - Вы спрашиваете меня, а я с нетерпением ждал, чтобы спросить вас! Я понимаю, что де Голль тот человек, у которого Франция должна искать спасение. Что беспокоит меня, это мои собственные планы, нужно ли мне пытаться добраться до Британии и присоединиться к нему, или выступить здесь, и сделать все возможное, чтобы повлиять на моих друзей и других. Когда я услышал, что вы здесь, я был очень доволен, потому что я думал, что вы сможете рассказать мне об Америке и о том, ожидать от нее.
   - Прежде всего, расскажите мне о де Голле. Вы можете слушать его радиопередачи?
   - Конечно, но это тайна, потому что считается, что офицер, слушающий их, совершает предательство. У Виши есть причина опасаться его слов, потому что он волнует душу каждого истинного француза, который его слышит. Для меня он стал символом Свободной Франции. Что думают о нем в Америке?
   - Есть много разных мнений, и люди просили меня выяснить. Некоторые обеспокоены, потому что, как они говорят, у него в его лондонском комитете есть действующие коммунисты.
   - Но что он может сделать, Ланни? На войне вы должны принять тех союзников, которые подходят к вашему стандарту. Русские сражаются на нашей стороне, и даже Черчилль должен был их приветствовать. Как и Рузвельт, если я не дезинформирован.
   - Мы знаем этих людей, и мы можем понять их маневры. Но никто из тех, кого я знаю, похоже, не встречал де Голля, и поэтому нам сложнее решить, что это маневр или его истинное убеждение.
   - Я не знаю его, Ланни, но я прочитал его книгу Au Fil de l'Epee, и любой, кто ее изучил, знает, что он чистокровный французский патриот. Он последний человек во Франции, кто окажется под влиянием красных идей. Он выступает за права собственности, за порядок и дисциплину, за защиту родины против внутренних и внешних врагов.
   "Если бы Рузвельт мог вести эту войну по-своему", - мягко предложил Ланни, - "то лозунг должен быть за демократию".
   - Я знаю, и мы все используем это слово, но мы придаем ему свое значение. Для красных это означает конфискацию и диктатуру пролетариата, но Рузвельт думает по-другому, я уверен, люди Франции, любящие порядок, тоже думают по-другому. Если де Голль сможет действовать по-своему, то не будет больше продажных политиков, которые используют толпу как средство набивания собственных карманов.
   Ланни позволил своему другу говорить и тщательно взвесил его слова. Ланни никогда не видел книгу новой французской Жанны д'Арк, так де Голль описал себя, но он видел выдержки из книги. Само название, означающее "На острие меча", вызывало неприязнь у американца, который не мог представить себе человека, использующего такое название, если только он не собирался выразить угрозу. Цитаты имели явно фашистскую окраску и указывали, что полковник де Голль, он был в этом чине, когда была издана эта книга, призывал к чему-то, что было сделано генералом Франко в Испании. Фашистский нрав и правила без ярлыков адаптированы к католической культуре и целям церковной иерархии.
   Прямо сейчас внимание Ланни было сосредоточено на его почти крестнике и на то, что на него оказал этот поддержанный Лондоном крестовый поход. Ланни было интересно узнать, что поражение и порабощение Марианны не изменили социальные идеи молодого капитана ни на йоту. Он по-прежнему верил в право семьи де Брюин вместе с другими сто девяноста девятью великими семьями контролировать французскую промышленность и финансы и через армию контролировать правительство. Он все еще хотел, чего хотел Петен, католическую Францию, благосклонно поддерживаемую генеральным штабом. Он одобрял лозунг старого маршала отечество, труд и семья. Ланни подумал, что двум братьям нетрудно будет помириться после окончания войны. Они оба хотели одного и того же, разница заключалась только в том, как они ожидали получить это.
   VI
   Осознание этого несколько изменило степень доверия Ланни к своему младшему другу. Но это не изменило основополагающего факта, что у него здесь есть человек чести, которого можно умело использовать для американской армии, если и когда она будет готова создать свой плацдарм на земле французской Северной Африки. Если генерал де Голль может использовать красных, то почему агенту президента не использовать католика. Поэтому он сказал: "Дени, я собираюсь доверить тебе секрет, и ты должен понять, что это самая секретная вещь, которую я когда-либо рассказывал тебе. Ты не можешь рассказать это кому-либо еще, не получив моего одобрения и согласия".
   - Конечно, Ланни. Надеюсь, вы скажете, что вы решили оказаться на стороне Франции в этот темный час.
   "Это часть этого", - сказал Ланни шепотом, и понизив голос. - "Остальное это то, что недавно мне посчастливилось встретиться с президентом Рузвельтом и получить его доверие. Причина, по которой я здесь сейчас, это прояснить ситуацию и узнать, что американцы могут ожидать, если они придут на этот берег".
   "Вы думаете, что они придут, Ланни?" - Это было сказано с волнением в голосе. - "Когда?"
   - Если бы я это знал, то я бы не сказал. Но, по правде говоря, решение еще не принято. Однако, будь уверен, прежде чем война закончится, наши войска будут здесь. И работа по разведке и подготовке будет проделана не впустую. Если ты согласишься с этим и будешь действовать в этом направлении, ты, несомненно, не пожалеешь.
   Военный, который понимал, что такое секретность, спрашивать больше не стал. Дени положил руку на руку Ланни, и Ланни почувствовал, как она дрожит. - "Это самые замечательные новости, которые я когда-либо слышал, и вы можете рассчитывать на меня до самой смерти. Я пытался решить эту проблему и собирался добраться до Браззавиля. Но теперь я останусь, и вы можете считать меня под вашим командованием.
   "Это больше, чем я просил, cher ami ", - с улыбкой ответил Ланни. - "Я не привык отдавать приказы и слишком неуверен относительно своих собственных суждений. Скажем так, мы будем всё вместе обсуждать. Ты расскажешь мне, что знаешь о местной ситуации, а я передам это правительству, не называя тебя или не давая никаких указаний на то, как я получил эти сведения. То есть, конечно, если ты не хочешь, чтобы я действовал иначе".
   "Я хочу только", - горячо заявил Дени, - "выгнать нацистских дорифоров из Франции и даже с Земли".
   "Tres bien!" - согласился американец. - "Но скажи мне, что такое дорифор?"
   - О, вы этого не слышали? Дорифор это картофельный жук, и мы называем так немцев, потому что они требуют и получают почти все урожаи картофеля во Франции. Когда мы проводим кампании по сохранению продовольствия и отправляем школьников на сбор жуков с растений, и у них появилась яркая идея носить повязки с надписью 'Смерть дорифорам!' Немцы ничего не могут с этим поделать, поэтому это радует наших людей, которые еще не полностью лишены чувства озорства.
   VII
   Они пропустили обед, не желая появляться вместе в любом кафе, и продолжили свой разговор ночью. Ланни рассказал о своих переговорах с Лёмэгром и другими из правящей верхушки этой колониальной столицы. (Номинально она была частью "метрополии Франции" и гордилась этим фактом, но в большинстве своем она напоминала колонию.) Ланни было интересно наблюдать, как реагировал его старый друг на различные клики, которые вершили и раскручивали политические дела этой территории. Дени, сын, презирал производителя растительного масла, как коллаборациониста, но в то же время уважал его как предпринимателя и как друга Дени, отца. Он сделал достойную работу, пытаясь спасти налогоплательщиков Франции от разграбления бандитами. Кроме того, это было естественно, что его друзья из Comite des Forges, пытаясь спасти свои средства, перевели их в Северную Африку. Фактически, Дени, сын, считал само собой разумеющимся, что его отец будет действовать в таком же порядке.
   И снова это была мощная вещь, называемая "позицией в обществе". Отпрыск де Брюинов наслаждался этим, несмотря на то, что он был одним из ярых голлистов. Он посещал салоны и был в состоянии раскрыть агенту президента много деталей о том, что там происходит. То же самое было и в армии. Дени никогда не говорил об этом, потому что это было бы плохим стилем, но Ланни понял, что он был не просто капитаном, а будущим наследником богатства и власти, человеком, который когда-нибудь сможет предложить социальные преимущества своему майору, своему полковнику и даже своему генералу.
   Каково было отношение демобилизованных офицеров армии к американской высадке? Дени сообщил об этом. Они ненавидели немцев, а слова "коллаборационизм" не было в их лексиконе. Многие из них также не любили англичан, но мало кто возражал против американцев, и им было бы легче вытерпеть их вторжение. На пути стояла их лояльность к старому маршалу. Сам Дени презирал "старого мошенника", как он называл Петена, говоря, что его благочестие было "политическим". Он был вольнодумцем и женился на разведенной женщине. Но для большинства офицеров брата Дени маршал по-прежнему был героем Вердена. "Вы знаете", - объяснил капитан, - "у нас, французов, есть понятие того, что мы называем легитимностью, наша монархия была основана на ней, и эта идея пережила все бури революции. Старый маршал является законным главой нашего государства, и особенно нашей армии, эта власть должным образом была передана ему, и нам трудно не признать ее".
   "Как апостольская преемственность в Церкви", - прокомментировал американец. Разговаривая с кем-либо еще, он улыбнулся бы, когда говорил это. Но он знал, что Дени был одним из верующих и не видел ничего юмористического в том, что Святой Петр получил власть возложением руки Господа, и что он передавал эту власть епископам, и поэтому она прошла даже через замазанные кровью руки Борджиа. "Апостольская преемственность в благодати, даруемой рукоположением", - было формулой.
   Ланни поинтересовался отношением военно-морского флота, и Дени ответил, что ситуация здесь будет гораздо более деликатной. Офицеры Флота были еще более "легитимистами", чем офицеры армии, и их ненависть к англичанам была намного более жгучей из-за поражения, которое они понесли в Мерс-эль-Кебире. Любые экспедиционные силы, сопровождаемые англичанами, получат сопротивление от французов. Пропаганду было трудно распространять на борту кораблей, но Дени сказал, что он доведёт свои мысли до тех офицеров, каким он мог доверять. "ВМС всегда ультраконсервативны", - объяснил он, и Ланни сказал, что это так же в Америке, даже в рамках Нового курса.
   VIII
   Пришло время, когда Дени задал неизбежный вопрос: "Вы встречались с мистером Робертом Мерфи?" Ланни объяснил, что он работает самостоятельно, наблюдая за ситуацией со всех сторон, и этот дипломат был одним из объектов его внимания. Дени несколько раз встречался с ним и сообщил, что он подходит для этой должности. Он был любезным и приветливым и старался понять все точки зрения. Дени попытался объяснить ему позицию голлистов, и мистер Мерфи поблагодарил его, но избегал брать на себя какие-либо обязательства. "Видимо", - сказал капитан, - "ваше правительство имеет предубеждение против генерала де Голля, которого мы, его сторонники, не понимаем и которое никто нам не объясняет. Мистер Мерфи не признал этого, и, по-видимому, он хотел, чтобы я думал, что политика его правительства заключалась в том, чтобы поддерживать строгий нейтралитет между различными фракциями французов. Но из других источников мне стало известно, что шли переговоры с бывшим премьер-министром Эррио в его доме в Лионе, побуждающие его приехать в Северную Африку и взять на себя руководство Свободной Францией. Когда этот план не увенчался успехом, они подошли к генералу Жиро, который совсем недавно убежал из немецкой крепости Кёнигштайн. Я понимаю, что он должен приехать в Алжир для той же цели".
   "Я слышал такой слух", - ответил агент президента - "Расскажи мне, что ты о нем думаешь".
   - Он солдат и человек чести, он будет сражаться за родину в меру своих способностей. Но я не вижу, как он может добиться успеха в качестве лидера движения. Какое у него право претендовать на легитимность?
   - Я пытаюсь понять твою точку зрения, Дени. Какие претензии такого рода может иметь генерал де Голль? Когда я упоминаю его французам, ответ таков: 'Просто бригадный генерал провозгласил себя главой нашего правительства'.
   - Я знаю, что это трудно объяснить, Ланни. Де Голль был первым в этой области, и ему удалось получить понимание у людей. Он кажется нам вдохновляющим лидером. Одним из тех, кого Бог всегда посылал нашему народу, когда возникала острая нужда.
   Ланни хотел было сказать, что легитимность и вдохновение - это вещи разные и часто противоположные. Но он не хотел задеть чувства своего друга, он просто хотел изучить "подноготную" последователей де Голля, чтобы знать, как с ними иметь дело, и сообщить об этом Боссу, который, как казалось Ланни, обладал как легитимностью, так и вдохновением. Тайный агент хотел также понять мистера Роберта Мерфи и что он рассказывал членам "двухсот французских семей" о намерениях американского правительства по отношению к ним. Ланни мог понять, почему любезный и приветливый карьерист Госдепартамента казался таким прекрасным выбором для Дени де Брюина. Он был джентльменом и знал, как разговаривать с другими джентльменами. Он был католиком и знал, как иметь дело с французами этого консервативного сорта.
   Ланни узнал от Дени, что советник сделал месьё Лёмэгр-Дебрёя своим конфиденциальным советником и практически своим главным французом. Лёмэгр предложил Эррио и послал агентов к этому государственному деятелю, который называл себя "радикальным социалистом". Таким же образом, что южные защитники прав собственности в Соединенных Штатах называют себя "Демократами". Это Лёмэгр предложил генерала Жиро. И даже, как шептались, убедил немцев отпустить его. Когда Ланни высказал недоверие к этой идее, отпрыск де Брюинов объяснил: "Вы знаете, как это было до войны, Ланни. Многие из наших ведущих людей были близки с немцами, они не дожидались, пока Le Couple France-Allemagne будет официально реализован, но забежали вперед и создали эту пару самостоятельно. Теперь, конечно, они имеют влияние среди немцев, и если они попросят об одолжении и заплатят за это, то они могут его получить. Кто может сказать, какие секретные обещания дал генерал Жиро, прежде чем он опустил ту веревку из окна крепости?"
   "Ну, ну, Дени! Это голлист высказывает свои предубеждения!" - это то, что хотел сказать Ланни, но он прикусил язык. Его цель состояла не в том, чтобы воспитывать своего ближайшего крестника, а только для того, чтобы использовать его, поскольку он использовал бы всех, кого он встретил дома и за рубежом, для безопасности американской армии. Каждый раз, когда Ланни шел или ездил по эспланаде в Алжире, он мысленно представлял, как его армия попадает под огонь пулеметов и пушек. Сколько будет пушек и как они будут стрелять, может зависеть от того, что делал теперь Ланни, и что делал мистер Роберт Мерфи, и все его двенадцать молодых вице-консулов, чьи следы Ланни постоянно пересекал.
   IX
   Что еще может сделать агент президента? Какие вопросы он должен задать, с какими людьми он должен встретиться? Он ломал себе голову и своему старому другу. Дени сказал, что здесь небольшая группа живет как ранние христиане, но не буквально в катакомбах, а собирается в укромных местах и собирается печатать и распространять листовки, вести идеологическую войну с вишистами. Друг президента Рузвельта мог бы поговорить с такими людьми, настаивал капитан. Когда Ланни возразил, что не может позволить себе отождествлять себя с голлистами, Дени ответил: "Они не голлисты, это просто скверное название, используемое противниками la France liberee. Эти друзья - патриоты. Среди них есть коммунист и католический священник, несколько людей малого бизнеса, студенты, учителя и несколько рабочих".
   Ланни спросил: "Каковы шансы на то, что среди них нет шпиона?"
   - Кто может когда-либо быть уверен в этом? Все, что я могу сказать, я не могу представить, кто из наших двенадцати будет Иудой. Если вы не можете рисковать встречей с большой группой, позвольте мне выбрать трёх или четырёх, в которых я могу быть абсолютно уверен.
   - Это звучит лучше, Дени, я не могу быть уверен, что вернусь в Алжир, и я должен установить контакт нашей службой разведки с доверенными друзьями. Если ты дашь свое согласие, то специально обученный человек будет направлен сюда, чтобы связаться с тобой и снабжать тебя деньгами и материалами.
   - Для офицера французской армии принять такое предложением будет серьёзным делом даже для демобилизованного. Я бы предпочел, чтобы вы сделали его перед группой, которую я соберу вместе. Вы знаете, как это бывает, когда присягнули и приняли лидера.
   Другой ответил: "Мне будет гораздо лучше иметь дело с группой и с кем-то, к кому я лично не очень привязан. Позвольте мне встретиться не более чем с четырьмя другими людьми и рассказать им свою историю, но не всю. Позвольте мне самому судить об том, что говорить. Ты только лично поручись за меня".
   "Идёт", - сказал молодой офицер. - "Я пришлю вам записку в этот отель. Она будет подписана, скажем, "Аннет", как пароль". Это было имя преданной молодой жены Дени, которую он не видел уже полтора года. "Лучше будет использовать женское имя", - объяснил он, - "для того, что если шпион прочитает записку, он предположит, что это любовное свидание".
   "О.К.", - сказал Ланни и вернулся в свой гостиничный номер. Он провел полчаса, составляя отчет. Он дважды запечатал его и адресовал его советнику посольства США мистеру Роберту Мерфи. На следующее утро он пошел гулять. На улице он поймал выглядевшего интеллигентным арабского парня и предложил ему двадцать франков за доставку письма в консульство, прямо через дорогу от Адмиралтейства. Десять франков, сначала, а остальные десять после доставки, сказал Ланни. Он поднялся в лифте офисного здания и увидел письмо, поданное в дверь. Он улыбнулся про себя, считая это чем-то вроде шутки над весёлым карьеристом, упомянутым в отчете. Ланни мог быть вполне уверен, что честный чиновник не откроет внутреннего письма. Но предположим, что он окажется экстрасенсом!
   X
   Записка от "Аннетт" назначила встречу на следующий вечер. Местом встречи было площадь Бюго, недалеко от гавани, и там шёл концерт военного оркестра. После одного из тех ужасных влажных и сырых жарких дней, которыми известен климат Алжира, ночь была прохладной, и большая толпа вышла на свежий воздух для бесплатных развлечений. Ланни пришлось поискать, прежде чем он нашел своего друга. Они не подали никаких знаков, просто Дени пошёл, а Ланни последовал за ним на незаметном расстоянии.
   Он был готов попасть в какой-то темный переулок и спуститься в подвал к подпольным конспираторам. Такая перспектива ему не нравилась. В переулках царили арабские беженцы, у которых не было другого места для сна, и грязь была такой, что туда нельзя было ступить ногой. Но Дени следовал по главной улице рю Мишле мимо толпы людей, направлявшихся в кино. Он вошел в номер 26, современный жилой дом и ждал у входа своего друга. Их целью был квартира профессора Анри Абулькера, еврейского врача.
   В гостиной, обставленной в вышедшем из моды французском буржуазном стиле с обильной дубовой мебелью, самыми толстыми коврами, драпировками и гобеленами и позолотой на всем, что можно, агент президента был представлен четырем людям. Во-первых, самому профессору, около семидесяти лет и инвалидом Первой мировой войны. Он был профессором в университетской медицинской школе. Во-вторых, сыну профессора, Хосе по имени, студенту медику двадцати двух лет, энергичному, умному и решительному. В-третьих, мсьё д'Астье де ля Вижери, среднего возраста, очень французскому, стройному и мужественному, красивому и осознающему этот факт, по мнению Ланни. Четвертый человек был моложе и носил одежду иезуитского ордена. Он был аббатом Кордье, и вскоре стало очевидно, что он рассматривал д'Астье как своего лидера.
   Капитан выполнил просьбу Ланни не говорить ничего, кроме того, что это старый друг, у которого есть важные новости. Ланни рассказал им, что он является агентом американского правительства, отправлен для сбора данных и доклада о перспективах в случае американской высадки во французской Северной Африке. Он хотел информации о каждом аспекте ситуации и мог организовать контакты агентов разведки с наиболее надежными людьми. Он просил, чтобы эти друзья его старого и очень дорогого друга рассказали ему столько, сколько они хотели, о себе, своих организациях, их планах и их надеждах.
   Они сделали это свободно. Профессор был президентом Алжирской еврейской федерации. Он сообщил, что большинство людей его национальности недовольно позорными ограничениями, которые местные власти навязывали им. Конечно, вишистами, вынужденными, в свою очередь, нацистами. Хосе заявил, что еврейская молодежь готова подняться до последнего. Но они ничего не могут сделать, пока у них не будет оружия. Если бы они действовали преждевременно, они бы вызвали только страшный погром. Ланни ответил, что все американские и британские передачи во Франции предупреждают население ничего не делать, пока они не получат приказ. И это относилось к евреям больше, чем к любым другим людям.
   Д'Астье де ля Вижери был одним из организаторов "Chantiers de la Jeunesse", алжирской молодежной организации со всеми фашистскими атрибутами. Теперь он заверил Ланни, что это в основном камуфляж, ведется секретная пропаганда и что его четыре тысячи молодых людей, их возраст до двадцати лет, презирают коллаборационистов и готовы быть на службе у американцев и делать все, что они пожелают. Дени де Брюин добавил, что молодежь обожает мсьё д'Астье и назвала его "шефом". Аббат Кордье добавил, что эти факты хорошо известны мистеру Роберту Мерфи, который рассчитывал на них в своих планах.
   Все это, конечно, было хорошей новостью и источником удовлетворения для странствующего исследователя. Он провел несколько часов, допрашивая этих джентльменов и сохраняя их ответы в своей памяти. Тонкости французской политики не были новостью для сына президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт, потому что он долгое время наблюдал за ними, и обнаружил, что на этом африканском берегу все воспроизведено в миниатюре. Он был несколько удивлен, узнав, что молодежный лидер и аббат были роялистами, то есть последователями графа Парижского, претендента на трон монархии, которая уже более века была мертва. Это означало, что они были самыми фанатичными из всех французских реакционеров, приверженцев римского католицизма в его сохранившейся без изменений средневековой форме. В Париже такую группу возглавляли Шарль Моррас и Леон Доде, издатели невыносимо вводящих в заблуждение газет и неутомимые заговорщики против Третьей Республики.
   Ланни подумал, не вышел ли Дени из войны "подданным" этого графа, который в настоящее время был беженцем в испанском Марокко под защитой католического фашиста Каудильо? Американец напомнил себе, что все трое де Брюинов, отец и два сына, были сторонниками Кагуляров, своего рода французского Ку-клукс-клана, но гораздо более жестокого и беспощадного. Ланни слушал этих двух заговорщиков и видел свет фанатизма в их глазах. Он понял, что попал в опасную компанию. Но это было частью игры, в которую он играл, и если читатели L'Action Francaise были готовы помочь спасти жизнь американских солдат, им обязательно нужно позволить это сделать. Пять лет назад Ф.Д.Р. объяснил своему новому агенту, что миллионы католиков, которые не были французскими роялистами, а верными американскими гражданами, контролировали массу голосов, без которых не могло быть никакой Демократической партии. Поэтому он послал своего друга адмирала Леги молиться со старым Маршалом в Виши, а католического мистера Мерфи в Алжир настроить иезуитского аббата и лидера имитации фашистской молодежной группы против старых сторонников Маршала в колонии, которая была самым драгоценным камнем в его короне.
   Ланни ушел с этой секретной встречи, прошептав про себя: "Господи, мы собираемся брать Алжир с бойскаутами!"
   XI
   В то время как Ланни занимался этими делами, он читал жалкие газеты, которые попадали жителям Алжира при нехватке бумаги и после воздействия цензуры. Всё содержание газет было пронизано пропагандой. Немецкие успехи преувеличивались, действия союзников принижались. Генерал Роммель начал ожесточенное наступление на британскую оборонительную линию, которая перемещалась вперед и назад в пределах около восьмисот километров и была установлена к западу от Тобрука. Через неделю или две ожесточенных боев англичане начали проявлять признаки слабости, и это произвело глубокое впечатление на остальную часть Северной Африки, как на европейцев, так и на туземцев. Ланни мог видеть сомнения и страх в глазах своих друзей и ликование в глазах почти фашистов, с которыми он притворно поддерживал дружеские отношения.
   В то же время немцы на восточном фронте начали колоссальное наступление на Украине, которое они готовили уже много месяцев. Они тоже добились успеха, и вишистские газеты объявили это началом конца. Когда британцы на этот раз заключили двадцатилетний военный союз с Советским Союзом, это, похоже, доконало Виши. "Смотрите", - кричали их газеты и радио, - "как мы и говорили вам, Британская империя является союзником дьявола, и эта война идёт за спасение христианского мира". Когда элегантные дамы колониальной плутократии вторили этому в присутствии Ланни, он выражал сожаление, что его недавно поломанные ноги не позволили ему быть солдатом в этом конфликте. Эти дамы, как правило, не доверяли американцам как социально сомнительным, но они узнали, что сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт был удостоен дружбы адмирала Дарлана и даже был принят самим le vieux lui-meme.
   Были успехи, которые уравновешивали поражения союзников, но о них в этих газетах в Алжире не упоминалось, или, если они это и делали, то это было только для того, чтобы поставить их под сомнение. Лондон объявил, что одиннадцать сотен бомбардировщиков атаковали Кёльн, и за короткое время в полтора часа уничтожили большую часть промышленности города. Виши назвало это утверждение абсурдным даже на первый взгляд. В Британии нет аэродромов для запуска такого большого количества больших самолетов за один раз, и они столкнулись бы друг с другом в небе. То же самое произошло, когда американские военно-морские силы заявили, что они уничтожили большую часть японского флота воздушной атакой вблизи Мидуэй. Никто из Виши не был там и не видел этого. Там не было никого, кроме американцев, и было очевидно, что они рассказывают сказки на потребу своей публики.
   В Алжире находилась "Комиссия по перемирию" немцев и итальянцев с целью наблюдения за повиновением французов приказам своих завоевателей. Это означало, что там были сотни нацистов, как военных, так и гражданских, и Ланни, возможно, встречал некоторых из них и мог попробовать извлечь что-нибудь из своей давней дружбы. Но он не думал, что теперь он может получить что-нибудь от любого нациста. И ему казалось, что будет правильно, встречаться с ними как можно реже и удалиться в башню из слоновой кости. Быть любителем искусства, полностью отчужденным от жестокой войны, в которую его страна была втянута силами, не зависящими от любителей искусства. У немцев были сомнения относительно такого отношения, но их шпионы не смогли опровергнуть это.
   XII
   Все художественные произведения, купленные Ланни, были надлежащим образом упакованы, и была организована их отправка. Нелегкое дело, требующее помощи влиятельных лиц и множество взяток. В эти дни нехватки продовольствия и монополии черных рынков ладонь каждого была открыта, и нельзя было обвинять этих бедолаг. Сын Робби Бэдда с детства знал, чтобы преуспевать в этом мире, надо иметь много денег и свободно их раздавать. Такое положение считалось мерами, принимаемыми во время войны таким авторитетом, как главнокомандующий вооруженными силами его страны. Ланни тратил и раздавал. И, хотя он не осмеливался хранить какие-либо записи, он держал в голове приблизительную оценку того, что он израсходовал как агент президента. И когда он вернется в Нью-Йорк, он снимет эту сумму со счета, который Ф.Д.Р. открыл для него.
   Он отправился в Марокко, отчасти потому, что Касабланка был удобным местом, откуда можно начать наступление, а отчасти потому, что ему сказали, что марокканская мозаика еще более хороша, чем в Алжире. Кроме того, он размышлял о том, что, если кто-либо из коллаборационистов станет подозрительно относиться к его деятельности, было бы лучше, если бы он проявил интерес к более, чем одной части африканского побережья. От Средиземноморского порта до Атлантического порта было около двух тысяч километров, лёту самолетом, и пусть мысли врага прыгают от одного к другому.
   Вечером перед отъездом Ланни провел в доме еврейского врача вместе с Дени и тремя другими конспираторами. В результате его заверений они возобновили работу с обновленным пылом, и им было что сообщить. Позже они включили радиоприёмник, принимавший удалённые станции, и услышали голос диктора: "Ici Londres". Диктор представил героя Свободной Франции генерала де Голля, и пять конспираторов выслушали этого пылкого оратора, который так волновал французских беженцев во всем мире. На этот раз его речь была не так хороша, потому что оратор посвятил большую её часть поношению американского правительства за то, что оно продолжало отказываться признать его правительство единственным представителем Франции. Было совершенно очевидно, что эта Жанна д'Арк в военных брюках с лампасами мало любила американцев. И это вызывало неловкость у четырех французов, которые понимали, что Америка является единственной державой в мире, которая могла бы помочь освободить французов.
   Они обсудили эту проблему, и Ланни объяснил позицию своего правительства. Признание де Голля единственной французской властью будет означать официальный разрыв с правительством Виши и приведет к закрытию окна в мир Оси. Лиссабон и Стокгольм были другими такими окнами, но их нельзя сравнивать с Виши. "Есть миллионы французов, которые лояльны старому маршалу, но ненавидят немцев, и эти люди помогают нам, и мы можем помочь им", - рассуждал Ланни. - "Но если мы порвём с Виши или заставим Виши порвать с нами, то все это закончится. Я лично здесь из-за этого окна, и то же самое относится к Мерфи и его вице-консулам. Мы не хотим воевать с вами, и, конечно, важно, чтобы у нас был шанс прибыть сюда и сказать вам об этом!"
   Никто из повстанцев в Алжире не мог отрицать обоснованность этого аргумента. Ланни ничего не сказал об их герое, но он вышел с радиопередачи с убеждением, что, каким бы мужественным солдатом ни был генерал, он был очень слабым государственным деятелем и никаким дипломатом. Когда агент президента вложил в руки Дени де Брюина большую пачку французских банкнот средней номинации, которую он накапливал для этой цели, он чувствовал себя обязанным сказать: "Эти деньги не мои, они принадлежат правительству Соединенных Штатов, и я должен ограничить их использование против политики этого правительства. То есть мы не одобряем какую-либо фракцию или группу французов, а призываем весь французский народ помочь нам выгнать нацистов и позволить вам свободно выбрать свое правительство на демократических выборах".
   Дени ответил: "Это только то, что мы имеем право просить".
   XIII
   Полет в Касабланку занял около пяти часов, самолёт несколько раз попадал в турбулентные потоки воздуха. Вскоре после того, как самолет покинул плодородное алжирское плато, пейзаж изменился, и вместо полей пшеницы и виноградников на террасах горных склонов местность стала малолюдной и частично необитаемой. Французы и испанцы только с большим трудом завоевали дикие племена Марокко. Дожди бывали не всегда. Когда они шли, крупные земледельческие компании зарабатывали деньги. А когда их не было, бедные крестьяне голодали или уходили с насиженных мест, как их предки. Лесов было мало, и с самолета можно было видеть стада крупного рогатого скота, коз и овец, сопровождаемых одинокими одетыми в белое людьми. Бурные воды образовали большие овраги на земле. Здесь и там были скопления глиняных хижин, а на вершинах холмов стояли небольшие кубовидные мусульманские храмы с белыми куполами.
   В Касабланке Ланни нашел прекрасный современный порт, отделенный молом, которым гордились французы. В деловом районе города были офисные здания из белого камня с множеством балконов, уступка климату. Но его туземный квартал был местом порока и опасности. Магазины назывались базарами, и большинство из них были размером с будку, сделанную из американских нефтяных бидонов, разрезанных и сплющенных. Подвывающие нищие следовали за Ланни повсюду, прося бакшиш, и ему пришлось научиться говорить "Imshi!", что, как ему сказали, означает "Отвяжись!" Оказалось, что это работало.
   Ланни представил рекомендательные письма и быстро нашёл тех, кто мог показать ему мозаики. Он был удивлен, узнав, что туземное сарафанное радио работало даже на расстоянии тысячи километров. Люди знали, кто он и что он хочет. Ожидая прибытия незаменимого Гайека, он с удовольствием проинспектировал различные сокровища искусства. "Неверные" в мечети не допускались, но они могли стоять снаружи и восхищаться деталями прекрасных зданий, воздвигнутых в века былого величия. Мозаики были повсюду, и некоторые можно было купить. Был только вопрос времени, чтобы торговаться.
   Тем временем по вечерам, Ланни бывал в домах haute bourgeoisie Касабланки, такой же светской, как и французская в Париже. Они были рады быть эксклюзивными, но обстоятельства заставили их интересоваться американцами, и все они хотели задать вопросы сыну президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт. Ланни нашел их несколько более свободными, чем представители их класса в Алжире. Они были на тысячи километров ближе к Америке, и, возможно, ветры из широкой Атлантики отчетливо прояснили их головы. Жена богатого экспортера вин и оливкового масла сказала ему за своим обеденным столом в присутствии нескольких гостей: "Когда вы, американцы, придёте, вас будет достаточно?" Гость загадочно улыбнулся и спросил: "Вы хотите, чтобы мы пришли?" Ответом было: "Мы будем любезны с вами. Mais pas d'Anglais, s'il vous plait! Без англичан!"
   Он был еще более удивлен, когда он представил письмо, которое Дени дал ему некоему генерал-лейтенанту Эмили-Мари Антуану Бетуару, который, по словам Дени, был кузеном семьи его матери. Дени писал: "Ланни Бэдд был дорогим другом моей матери, и вы можете говорить с ним, как со мной". Осторожный офицер устроил свидание в доме друга и отправил гостя в летний дом в саду, где они могли быть в безопасности от назойливых ушей. Там затянутый в корсет офицер, задал обычные вопросы: "Когда?" и "Где?" и "Сколько?" Ланни должен был дать свой обычный ответ: "Решение еще не принято, но высадка будет, как только мы сможем собрать силы".
   "Это абсолютно необходимо", - заявил Бетуар. - "Сил должно быть достаточно. Вы не должны терпеть неудачу, и вы не должны передумать после того, как вы начали".
   "Я уполномочен обещать это", - ответил агент президента - "Мне сказали, что один из ваших высокопоставленных офицеров заявил, что если мы придем с одной дивизией, то он будет стрелять в нас, и если мы придем с двадцатью, он обнимет нас".
   - Это был генерал Вейган, и это объясняет, почему он больше не командует в Северной Африке. Вы понимаете, что мужество должно сочетаться с осмотрительностью.
   - Oui, tres bien, mon General. Позвольте мне сообщить вам, что через несколько дней я улетаю в Америку, и то, о чем вы говорите, будет сообщено лично президенту Рузвельту и никому другому, только по его приказу.
   - Объясните своему великому президенту, что французские армии здесь не демобилизованы, как в Алжире, немцы не хотят контролировать мавров. Я командую дивизией, и если ваши войска высадятся около Рабата, они найдут мои войска, выстроенные в линию на пляжах, которые не откроют по ним огонь. Вы должны быстро высадиться на берег, потому что в противном случае меня отдадут под трибунал и расстреляют. Наш командир, генерал Ноге, не согласен с моей точкой зрения, и я сомневаюсь, что смогу его уговорить.
   Ланни пообещал. И когда пришло время, он сделал все возможное, чтобы выполнить это обещание. Но генерал чуть не оказался пророком!
   XIV
   Ланни узнал, что в Марракеше можно найти немало сокровищ искусства, и решил нагнать страху на переговорщиков в Касабланке. (Все требовали целое состояние от американского миллионера и не хотели уступать, как обычно.) Поэтому Ланни нанял древний газогенераторный автомобиль, работавший на древесном угле, с небольшим прицепом с топливом для поездки туда и обратно на расстояние около семисот километров. Дорога шла на юг через пшеничные поля, чередующиеся с пустыми участками с древовидными алоэ, такими же, какие стояли у ворот Бьенвеню, и гигантскими кактусами, какие он видел в калифорнийских пустынях. Повсюду были маленькие надгробные памятники на могилах мусульманских отшельников, называвшимися марабутами.
   На юго-востоке во всех этих пейзажах возвышались Атласские горы, покрытые вечным снегом выше Альп. По мере того как снег таял, ручьи прорезали большие каньоны. Жизнь древних цивилизаций на протяжении веков зависела от этой воды, которую надо было поймать на высоких уровнях и распределить ее по земле или доставить ее в города. Построенные из камней акведуки были повсюду. В Марракеше акведуки были низкими и казались быстрыми ручьями. Чтобы оказаться в городе, надо было пройти через мост длиной метров в триста с двадцатью изящными каменными арками, построенными около восьмисот лет назад Альмохадами, правителями этой страны.
   Марракеш - обширный город, оазис пальм, разбросанный так, что он кажется больше, чем на самом деле. В нём есть огромные поместья с высокими стенами, где живут владельцы в комфорте, не затронутом войной. В нем есть мечеть и минарет, построенные из розового камня. И когда Ланни стоял и наблюдал их в час молитвы, он восхищался силой человеческого духа. Все эти прекрасные вещи вышли из души скромного и прирожденного погонщика верблюдов седьмого века. В Коране можно найти много недостатков, как руководства для поведения в современном мире, но никто не может сомневаться в том, что он превосходил поклонение идолам, которые он заменил.

0x01 graphic

   У Ланни было письмо мавританскому сановнику, который жил недалеко от этого древнего города. Он владел оазисом и имел рощи из апельсинов, а его пальмы склонялись под грузом фиников. У него были стада верблюдов, козлов и овец, и в то же время множество благ цивилизации, включая радиоприемник и грузовой автомобиль из Детройта. Хозяин этого дома, который говорил немного по-французски и понимал чуть больше, показал гостю своё имение. Рядом с одной из овчарен Ланни заметил древний питьевой фонтан, а за ним была большая доска с одной из самых красивых мозаик, которые он когда-либо видел. Он выразил свое восхищение и спросил тактично, можно ли её купить, чтобы показать американцам, что такое мавританское искусство. Ему сказали подождать до завтрашнего дня, и тогда обсудить это дело.
   XV
   В этом доме он должен был провести вечер, и вечер оказался интересным. Он не встретил там ни одной женщины, но догадался, что они слушают за портьерой. Там было около дюжины мужчин, высоких, темных и статных, одетых в церемониальные белые одежды для уважаемого гостя. Среди них были двое парней, внуков хозяина. Стройные юноши напомнили ему самого себя в те дни, когда он танцевал по лужайкам Бьенвеню и пляжам Жуана. Был устроен банкет, подобно которого путешественник никогда не видел. Десять смен блюд. И он должен был их всех съесть с низкого стола, сидя скрестив ноги под собой. Куриный бульон с рисом. Ягненок, обжаренный целиком на вертеле, приходилось отрывать большие куски двумя пальцами, и было горячо. Голубиный подслащенный пирог. Жареная курица с заварным соусом. Рисовые оладьи в масле. Голубь, фаршированный подслащенной вермишелью. Koos-koos, сделанные из измельченного зерна с сильно приправленной бараниной или курицей. Запеченные оливки, покрытые яйцами. Заварной крем с карамелью. И последнее блюдо из всех апельсинов. До и после каждой смены блюд негритянские рабы в больших серебряных серьгах приносили таз, мыло и полотенце, чтобы вымыть руки. Каждое блюдо было омыто ароматизированной мятой или жасминовым чаем.
   Позднее вечером негритянские рабы играли мелодии на флажолете, флейте и барабане. Затем группа изящных юношей показала танцы, которым научились в школе, поддерживаемой местным правителем этого района. Ланни рассказал им об "эвритмике", которой он мальчиком научился в школе Далькроза в Германии. Этот рассказ превратился в целую лекцию о танцевальном искусстве Запада. Эти люди не могли себе представить, как можно танцевать с дамой в руках, но они понимали, что это обычай, для них гораздо более варварский, чем еда пальцами.
   До ночи эти мавританские джентльмены беседовали со своим образованным гостем. Они рассказали ему, что чем раньше американцы придут во французское Марокко, тем больше это понравится мусульманам. Они были настолько довольны его комплиментами и интересом к своей культуре, что утром хозяин семьи настоял на подарке понравившейся ему мозаики. Ланни протестовал и прекратил это, только когда увидел, что ведёт себя неучтиво. Хозяин поручит своим рабочим снять мозаику, изразцы будут упакованы с осторожностью и доставлены этим замечательным грузовиком из Детройта. Ланни сфотографировал фонтан и одноэтажный особняк из красного камня со всеми стоящими перед ним мужчинами. Он пообещал приехать снова и прислать эскизы Дэтаза Северной Африки в память о своём визите.

0x01 graphic

   Он вернулся в Касабланку на грохочущей Жестянке Лиззи. Оттуда он послал отцу телеграмму: "Я готов вернуться". Было договорено, что Робби уведомит Бейкера, который будет следить за тем, чтобы обеспечить перевозку из любой точки мира, где может появиться агент президента. Ланни договорился о упаковке и доставке различных сокровищ искусства. Он расплатился со своим верным переводчиком и проводником. И через два дня после подачи своей телеграммы он получил уведомление, что ему зарезервировано место на самолете, летящем из Танжера в Лиссабон. Армия теперь отвечала за всё. И всякий раз, когда секретный человек президента просил что-то, то он быстро это получал. Пассажир был всего лишь другим видом груза. Но он должен был иметь пищу и напитки в пути, а также кровать для сна и журналы, шахматную доску, пишущую бумагу, все, что он мог себе представить. В том числе алюминиевый банку, если страдал воздушной болезнью, и надувной спасательный жилет и резиновую лодку, если он приземлится посреди Атлантического океана!
  
   ________________________________________
   КНИГА ТРЕТЬЯ.
   Безумный мир, господа 13
   ________________________________________
  
  
  
   ГЛАВА СЕДЬМАЯ
   Если любовь, то любовь навсегда14
   I
   ЛАННИ БЭДД, был трижды мужем, и много узнал о женщинах. Одно из этих знаний заключалась в том, что избранный никогда не должен восприниматься как должник. Три простых слова "Я тебя люблю", которые говорилось столько миллионов раз с тех пор, как возникла человеческая раса, ни разу не воспринимались неинтересными, за исключением тех печальных случаев, когда чувства не были взаимными. Когда женщина отдала себя мужчине, и особенно когда она носит его ребенка, она хочет знать, что это предприятие должно быть взаимным, и что она не ошиблась в обязательстве, из которого после его принятия было трудно выйти.
   Ланни не посеял ни малейшего сомнения по этому вопросу своей избраннице. Поэтому, когда он был рядом, он каждый раз повторял эти магические слова, сопровождая их улыбками и жестами, которые их подтверждали. Когда долг уводил его от неё, он никогда не забывал писать ей один раз в неделю, используя время, когда другие люди посещали церковь. Это письмо должно было быть написано с мыслью о цензоре, подозрительном анонимном человеке, который следил за необычными выражениями, именами, цифрами, чем-то, что могло бы быть кодом. К счастью, цензор не возражал против "взаимоотношений мужчин и женщин", и можно свободно говорить "я люблю тебя", но надо остерегаться повторять это слишком часто, поскольку это тоже может быть кодом. А если поставить крестики, то наверняка это письмо окажется в печи, даже если бы там было объяснение: "Это мои поцелуи".
   Все это Ланни объяснил заранее. Он никогда не выскажет никакого политического мнения или не коснется какого-либо военного события. Он никогда не скажет, где он был или кого встретил, если только это не было обычным именем, как Эмили или Софи. Он может написать: "Я купил прекрасную картину", но никогда "я купил прекрасного Месонье", поскольку цензор мог подумать, что это было название самолета или танка. Он подпишет свое имя и адресует письмо "Мисс Лорел Крестон", потому что она сохранила свою девичью фамилию для писательских дел, а также потому, что возлюбленные могут быть более интересны для европейских цензоров, чем жёны. Он добавлял что-то необычного характера для такого сурового функционера: "Французы добры ко мне, они никогда не теряют интереса к искусству". Или: "Удивительно, сколько людей здесь трудятся, чтобы сохранить великолепие своей культуры, несмотря на все их проблемы".
   Теперь, когда самолет доставил его в аэропорт Вашингтона, путешественник задержался достаточно долго, чтобы добраться до Бейкера по телефону и попросить его о свидании. Затем он позвонил в Нью-Йорк, и когда он услышал голос Лорел, он сказал: "Дорогая, я здесь, в безопасности и в порядке".
   "О, Ланни!" - воскликнула она. - "Такое облегчение! У меня перехватило дыхание".
   "Будь осторожна", - предупредил он с улыбкой в голосе - "ты дышишь за двоих".
   - Где ты?
   - В Вашингтоне я должен отчитаться, а потом сяду на первый самолет. Я не уверен, как долго это будет, но я буду поддерживать с тобой связь. Я здоров, и у меня есть, что рассказать тебе. Кстати, я люблю тебя.
   "Правда?" Это было приглашение повторить, и ему больше не пришлось беспокоиться о цензоре.
   - Конечно, правда, и с пониманием.
   "С пониманием чего?" - последовал энергичный вопрос.
   - Сокровища, которым ты являешься, и моей потребности в таком сокровище.
   II
   Для агента президента было нетрудно спокойно находиться в "Летнем Белом доме", потому что репортеры остались в Покипси, а в представленном им дневном списке гостей имя Ланни не фигурировало. Но чтобы проникнуть в настоящий Белый дом, для него все обстояло по-другому. Там журналисты толпились весь день и большую часть ночи, охотясь за информацией для публикаций, как ястребы охотятся за полевыми мышами и цыплятами. Он последовал хорошо отработанной практике. Добрался ночью до назначенного уличного угла и сел в машину Бейкера, когда тот остановился перед ним. Несколькими минутами позже он был в знакомой спальне на втором этаже дома президента с большой кроватью из красного дерева, ситцевыми занавесками, колыхавшимися ночным ветерком, и гравюрами старых парусных судов на стенах.
   В этой постели наполовину в лежащем и наполовину сидящем положении с подушками, лежавшими позади него, находился носитель интеллекта, доброты и веселья, который был даром Провидения людям Соединенных Штатов. Даром, который они не заслуживали. Они никогда не выбрали бы его, если бы знали заранее, что он собирается делать. Или, во всяком случае, так думал преклоняющийся перед ним Ланни. Он сосредоточил все свои надежды на социальную справедливость и мировой порядок на "Этом человеке в Белом доме".
   Этот человек был одет в пижамную куртку в сине-белую полоску и с простыней на его неповинующихся ногах, так как в июне была жаркая ночь. Он был крупным человеком с большой головой и мощными плечами и руками, которые он разработал, плавая, и усилиями, необходимыми, чтобы занять любое положение, которое он пожелает. Он всегда приветствовал своих посетителей сердечной улыбкой и тем более своего номера 103, поскольку знал, что услышит от него хорошую историю, и он был готов наслаждаться каждым его словом. "Добро пожаловать в наш город!" - было его приветствие. - "В наш жаркий и грязный город! Снимите пиджак и включите вентилятор. Не хотите ли приготовить себе чай со льдом или что-нибудь с соломинкой?"
   "Нет, спасибо", - сказал Ланни. - "Любой, кто приехал из Алжира, не будет возражать против Вашингтона". Он хотел перейти к делу и не тратить время великого человека. Ему всегда бросалась в глаза стопка документов и писем на столе для чтения и на кровати, где этот жестоко загруженный человек работал до самой ночи. - "Вы получили мои отчеты, губернатор?"
   - Все полученное пронумеровано, и содержание принято во внимание. Спасибо, как всегда, старина. Ваши данные были неоценимы.
   - Это все, что мне нужно услышать. Вот отчёт о деньгах, которые я потратил. Я приготовил его в самолете, когда летел сюда по памяти. Я не решался делать какие-либо заметки в моей поездке. Я никогда не делаю записи того, что враг может увидеть. Думаю, было бы правильно сказать, что мой багаж проходил проверку раз в неделю в каждом отеле в Европе и Северной Африке, где я останавливался.
   - В этих отчетах вы не учитываете свои расходы, Ланни. Как я уже говорил вам, вам следует заплатить.
   - Я купил пару картин в Виши и много вещей в Северной Африке, и мой доход от комиссии составит три или четыре тысячи долларов. Будет чем покрыть мои расходы. Я перечислил здесь только суммы, которые я заплатил подпольщикам. Я не могу точно сказать, сколько, потому что я не решаюсь брать деньги в банке и передавать их им. Я должен был разменивать крупные купюры, совершая небольшие покупки. И когда у меня набирается много мелких купюр, я связываю их в пачки и кладу в карманы. Поэтому, когда я иду на встречу, я выгляжу как плохо фаршированная колбаса. Я приобрёл несколько ценных контактов, но не смел говорить о них в своих отчетах. Рассказать о них вам, или Доновану?
   "Расскажите мне!" - воскликнул Ф.Д.Р. и усмехнулся, как школьник. - "Иногда я читаю детективы, чтобы заснуть".
   Ланни начал с Рауля Пальмы и его подпольной группы. Когда он подошёл к рассказу о мадемуазель Ришар и своих встречах с ней в Гранд отеле, а затем в неосвещенном прибежище в Старом городе Тулона, слушатель заметил: "Это звучит действительно романтично. Чтобы завершить либретто, вы должны вернуться и полюбить ее". Ланни в свою очередь усмехнулся и сказал, что либретто уже испорчено тем фактом, что у него есть жена в Нью-Йорке. К этому Ф.Д.Р. заметил: "Между прочим, моя жена встречалась с ней и очень высоко оценила ее. Лучше, чтобы у секретного агента была правильная жена. Тогда ему легче не попасть ни на одну из гестаповских дам".
   "Я думаю, что мой отчет ясен на этот счет", - сказал Ланни. - "Я подозреваю, что ко мне было несколько подходов".
   III
   Затем пошёл рассказ о Монке, затем о Дени де Брюине, а затем о генерале Бетуаре. Ф.Д.Р. сказал, чтобы Ланни посетил офис полковника Донована и дал ему подробный отчет об этих лицах. Президент засыпал путешественника вопросами о политической ситуации во всех этих местах. О том, насколько хорошо или плохо там толкуется объявленная им политика, и о том, что думает Ланни, что из этого выйдет. Это было неподходящее время, потому что немцы свирепствовали на Украине, а англичане терпели поражение в Тунисе. Но если этот ответственный человек и чувствовал какие-либо сомнения или опасения, то он не позволил своему агенту и другу почувствовать это. Он сказал: "Мы готовимся, Ланни, и мы будем делать эту работу. Не позволяйте никому говорить вам что-то другое".
   Он устроил агенту президента настоящий допрос на тему лидеров Виши. Во что кто верит, если верит, и как поведёт в решающем поединке? Ланни отвечал: "Если бы вы могли сбросить армию в Виши с неба, то они все были бы на вашей стороне. Как бы то ни было, они узники нацистов, и им нужно заставить себя поверить, что они правы. Лаваль именно так мне сказал: 'Я желаю победы Германии'. Я не видел никаких признаков его страха, но без сомнения это когда-нибудь случится".
   И потом проблема Шарля Андре Жозефа Мари де Голля, автора Au Fil de l'Epee и любимого оратора Британской радиовещательной корпорации. В американских "либеральных" кругах пошёл ропот, что Госдепартамент должен признать этого человека пера и шпаги тем, что он так громко утверждал, единственным главой правительства Франции. И как можно иметь дело с теми барышниками Виши, которые продали честь и всю жизнь своей страны нацистским тиранам! Этот шум был источником постоянного беспокойства Ф.Д.Р. Поскольку он тоже называл себя "либералом" в своей общественной карьере и сражался с людьми типа Лаваля и Дарлана, где бы он ни встречался с ними в американской общественной жизни. А это было часто. Казалось, он умолял Ланни сказать ему, что он прав в выбранном им курсе. Ланни, только что вернувшийся с тех мест, смог это сделать.
   - Я не мог найти в Северной Африке каких-либо серьёзных последователей генерала де Голля. Я не сомневаюсь, что там многие слушают его передачи и любят его в своих сердцах, но я говорю об организованной поддержке, все, на что вы можете рассчитывать, когда дойдёт до дела.
   - Вот о чем я должен беспокоиться, Ланни.
   - Я помнил о ваших указаниях и представлял себе армию, высаживающуюся на берег. Я обнаружил, что люди, которые обладают властью любого рода, скорее ненавидят и боятся де Голля и называет его марионеткой Великобритании. Это, несомненно, связано с тем, что они скомпрометировали себя, в то время как он противостоял и сейчас яростно нападает на них. Но, учитывая это, кажется, есть еще один фактор. Те, кто его знает, говорят, что он эгоистичен. Создаёт для себя культ и не будет иметь ничего общего с кем-либо, кто не склонится перед ним. Они говорят: "Он прекрасный пропагандист, но жалкий администратор".
   - Именно такое впечатление у нас создалось о нём, Ланни, он приверженец формальностей и не знает, как отличить вещи, которые являются фундаментальными, от мелочей. Он ведёт себя так, как будто Франция победила, и он делает нам одолжение, а не просит у нас поддержки. Он говорит о свободе и демократии, но у меня создается впечатление, что он действительно думает о la gloire, и что его точка зрения является в основном авторитарной и реакционной.
   "Относительно этого нет ни малейшего сомнения", - сказал агент президента - "Он был начальником штаба Петена, и его точка зрения это точка зрения Особой военной школы Сен-Сир и католической иерархии. Вам не понравится, когда я говорю о религиозных аспектах этого вопроса. Но мне кажется, что это факт нашего мира, и что никто не может отрицать, что, когда есть Церковь, настаивающая на том, что ей ниспослано свыше непреложное право и власть, то её нельзя исключать из политики. Всякий раз, когда речь идет о фундаментальных социальных изменениях, то против вас с каждой кафедры на земле будут звучать проповеди".
   Ф.Д.Р. ухмыльнулся. - "Я никогда не позволю, чтобы они проповедовали против меня, Ланни!" Поверь мне, я держу на столе энциклику Льва XIII, и когда один из архиепископов начинает стучать по моему столу, возражая против моих мер Нового курса, я читаю ему отрывки оттуда и заставляю его выслушать".
   Ланни хотел бы возразить, но он знал, что начнется спор и займет много времени занятого человека. В настоящее время в мире существует только одно фундаментальное дело, убрать диктаторов оси".
   IV
   Главнокомандующему армией, которая вскоре высадится на чужую землю, крайне важно знать, как работают его агенты и каких успехов они достигли. Ланни не стал дожидаться допроса и сказал: "Я избегал Роберта Мерфи, потому что я не хотел привлекать его внимания к себе, и я не хотел, чтобы на меня влияли его чувства. Я понимаю, что он парень, который нравится многим и завёл себе много друзей. Я в разных местах видел следы его агентов, и очевидно, что они делают все возможное, чтобы получить информацию. Полагаю, что материал идет в армию, а не вам лично".
   - Для меня важно иметь ваше подтверждение. У вас есть предложения?
   - Есть одна мысль, от которой я не могу отделаться. И это вопрос о том, какие обязательства Мерфи даёт тем коллаборационистам, которые уже вскочили на подножку его вагона или готовятся сделать это. Я не знаю, будете ли вы говорить со мной об этом ...
   - У вас есть право знать все по этой теме, иначе вы не сможете правильно работать.
   - Ну, я встречал большое количество друзей Мерфи. По меньшей мере, дюжину. Он, кажется, выбрал крупных деловых людей, финансовую и социальную олигархию. Я не знаю, является ли это преднамеренной политикой, или это потому, что ему легче продвинуться в этом роде. Разумеется, он сумел порадовать их, но мне интересно, берет ли он их в свой лагерь, или они забирают его в свой.
   - Это может быть и то, и другое, и все будет полезно для нашего дела, когда раскроются карты.
   - Эти люди, как вы понимаете, не те, кто делает что-то по дружбе или дает что-то даром. Они знают, чего хотят, и их лестью не накормишь.
   - Но они могут захотеть много чего и понять, что им этого не достанется, Ланни.
   - Вот что мне интересно. Какие обязательства даются.
   - Никто не уполномочен давать какие-либо обязательства, кроме личной безопасности этих людей, конечно. Те, кто помогает нам, сохранят свои головы. Если мы сможем это устроить.
   - Это справедливо, но каково будет их политическое и финансовое положение?
   - Ответ на этот вопрос даст народ Франции, который определит будущее своей страны на демократических выборах. Это наше публичное обязательство, и никто не уполномочен давать какие-либо другие.
   - Позвольте мне рассказать вам, губернатор. Знакомо ли вам имя Жак Лёмэгр-Дебрёй?
   - Я слышал его, но я не уверен, смогу ли я отличить его от других Жаков Бенуа и как их дальше.
   - Жак Бенуа-Мешен - журналист, который стал членом кабинета Лаваля, он мелкий чижик, но Лёмэгр-Дебрёй является одним из самых значительных крупнейших магнатов Франции. Чтобы дать его американский эквивалент, скажем, что он - Фрэнк Ганнетт или Джо Паттерсон или какой-то такой реакционный издатель. В то же время он является членом Совета Федеральной резервной системы, а его жена владеет Дженерал Фудс, и он управляет ею, а также он является президентом или кем бы ни было за сценой, кто направляет пропаганду Национальной ассоциации промышленников и управляет ее лобби в Вашингтоне.
   - Ну, и француз!
   - У меня было несколько длительных бесед с ним, и я встречал его в обществе ещё несколько раз. В Алжире он якобы управляет своим бизнесом по производству растительного масла. Но на самом деле он защищает интересы своих сподвижников по Comite des Forges, как французов, так и немцев, которые переводят свои деньги в безопасные североафриканские банки и готовятся следовать за кошкой в зависимости от того, куда она прыгнет. Как я уже говорил вам, что я не знаю, что на уме у Мерфи, но я знаю, что у Лёмэгра. Разумеется, он явно убежден в том, что держит всё под контролем, и когда наши войска высадятся, то он и его друзья будут иметь рычаги управления, по сути, они будут правительством Северной Африки, как и в старые времена, когда они управляли правительством Франции, конечно, за кулисами.
   Президент Соединенных Штатов подумал об этом некоторое время, прежде чем он заговорил. - "Поставьте себя на моё место, Ланни. Я лежу здесь на удобной кровати с электрическим вентилятором, который охлаждает меня. Всё, что я хочу, мне приносят при нажатии кнопки. И по моему слову пошлют десять или двенадцать миллионов наших лучших молодых парней за границу в жару джунглей и в арктический холод, чтобы сражаться, истекать кровью и умирать. Я хочу спасти каждую жизнь, какую только могу, и облегчить каждую боль любого из этих мальчиков. Если я смогу спасти миллион или даже тысячу, как вы думаете, мне следует беспокоиться о том, что несколько экономических роялистов из Франции обнаружат, что у них нет всего, что, по их мнению, они собираются получить?"
   - Нет, губернатор, но это не мое дело. Я не хочу, чтобы экономические роялисты нас обманули.
   - Вы действительно думаете, что они могут обмануть меня, Ланни? Я их знаю здесь, и я уверен, что они точно такие же во всех других странах. Если у меня будет власть, я смогу их приручить там, как я пытался это сделать в этой стране.
   - А если им удаться закрепиться ...
   - Слушайте, Ланни, вы были в этой стране, а я знаю её только по карте. Я измерил ее линейкой сегодня. С восточного угла Алжира до западного угла Марокко примерно так же как от Нью-Йорка до Канзас-Сити.
   - Если по побережью, то это почти до Сан-Франциско.
   - Огромная страна, с плохими дорогами и связью. Кто-то должен управлять ею и обеспечивать там порядок. Если мы будем делать это нашими военными, это займет сто или двести тысяч человек, и все корабли для их снабжения. Если мы сможем найти французов, кто сделает это за нас, любых французов, которые знают эту работу, мы можем сэкономить всех этих американцев и все эти корабли и материалы. Мы хотим выгнать немцев из Северной Африки, из Италии и из Франции. Это наша работа, а ваша доверять своей стране и доверять мне и полагать, что, когда война будет выиграна, мы узнаем, что хотят французы, так же, как мы узнаем, что хотят американцы, разрешая им придти на выборы и голосовать.
   Ланни воспринял это как упрек и смиренно сказал: "Да, губернатор, я понимаю, но вам нужно понять, что вы собираетесь совершить ужасный раскол, если позволите людям, как Лёмэгр-Дебрёй, взять на себя ответственность за французскую Северную Африку".
   - Не волнуйтесь об этом, Ланни, я долгое время был в общественной жизни, и у меня задубела шкура. Я собираюсь выиграть эту войну и заплатить за нее, но не больше, чем должен! И любой, кому не нравится эта программа, может идти, как мы говорили, когда были мальчиками.
   V
   Ф.Д.Р. сделал паузу, чтобы вставить сигарету в длинный тонкий мундштук, который он любил держать особым образом. Карикатуристы сделали этот мундштук его символом, как большую темную сигару символом "Винни", а трубку символом "Дяди Джо". (Гитлер не курил, поэтому у них осталось для него только усы Чарли Чаплина и свастика). Ф.Д.Р. зажег свою сигарету и сделал несколько затяжек, затем сказал: "Вопрос о том, где должна быть первая высадка, все еще остаётся предметом жарких споров. Я ожидаю здесь Черчилля через пару дней, и мы будем обсуждать это. Вы, конечно, понимаете, что это строго entre nous".

0x01 graphic

   - Вы можете быть уверены, что я никогда не говорю о ваших делах, губернатор. Я не сказал даже моему отцу или моей жене, что я работаю на вас.
   - Уинстон, как я говорил вам, целиком за Балканы. Он настаивает на том, что мы можем там высадиться практически беспрепятственно и пройти прямо в долину реки Вардар.
   - Я подозреваю, что у него есть причины в дополнение к военным для такого предложения.
   - Конечно, он и не скрывает этого. Его Империя собирается оставаться в этой части света еще долгое время. Тогда как мы надеемся, что сможем закончить работу и вернуть наших мальчиков домой. Это может остаться только надеждой, но мне не хотелось бы рассказывать их матерям, женам и возлюбленным, что их мальчикам придется оставаться там. Уинстон хочет, конечно, заставить наши армии придти в эту часть мира, чтобы мы блокировали русских с Балкан и Дарданелл. Это было бы наилучшим окончанием войны с его точки зрения.
   - Я думаю, что Сталин не очень поддерживает эту идею.
   - Сталин хочет, чтобы мы пересекли Ла-Манш и отправились в Берлин. С военной точки зрения, мне кажется, что это единственный способ для рассмотрения. Вот там мы встретим большую часть немецких армий, и их мы должны победить.
   - Вы не можете сделать это без господства в воздухе, губернатор.
   - Это я знаю. И я думаю, что с этого момента англичане должны бомбить немецкие коммуникации, чтобы предотвратить их передвижения подкреплений и поставок к Ла-Маншу. Я только что перебирал некоторые данные, предоставленные нашим Генеральным штабом. В старом городе будет жаркое время, когда приедет Уинстон.
   "Это будет довольно тяжелая нагрузка на вас",- отважился на агент президента. Он смотрел на лицо этого великого человека и заметил, что морщины увеличиваются и углубляются. Прошло всего пять лет назад, когда Ланни встретил его, но, похоже, что он постарел лет на десять или больше.
   "Строго между вами и мной, Уинстон в качестве гостя - это что-то вроде тяжёлого испытания. У него привычки совы или, может быть, полу совы. Он приходит в эту комнату около полуночи, полный идей и разговоров, когда я устал и готов ко сну. Он может спать до позднего утра, а я должен придерживаться графика". - Утомленный человек говорил так, как будто он хотел сочувствия. Но затем в какой-то момент школьная улыбка вернулась на его лицо. - "Не хотели бы вы прийти и снять его с моих плеч на какое-то время? Вы могли бы послушать его, скажем, с полуночи до трех или четырех часов, а затем вернуться в свой гостиничный номер и вывесить табличку 'Не беспокоить' ".
   Ланни не был уверен, что это шутка или серьезно. Он ухмыльнулся в ответ и сказал: "Zu Befehl, Herr Kommandant, как говорят немецкие солдаты".
   "Шутки в сторону", - продолжал президент, - "я думаю, Уинстон хотел бы услышать ваш доклад о Северной Африке. Я мог бы дать ему то, что вы мне прислали, но он, вероятно, отложит бумаги и никогда не найдёт времени, чтобы их прочитать. Если он поговорит с вами, у него будут вопросы. Можете ли вы остаться на несколько дней?"
   - Если у вас нет ничего другого, я предпочел бы поехать в Нью-Йорк и подождать, пока вы мне не позвоните. Я прибуду в любой час дня или ночи, что скажете. Я приеду на автомобиле или прилечу, в зависимости, сколько времени вы мне позволите.
   - Хорошо, тогда оставьте свой адрес и номер телефона Бейкеру, и мы всё устроим.
   - Если я открыто приду в Белый дом, разве репортеры не узнают об этом?
   - Я устрою, чтобы ваше имя не было указано в прессе, а для сотрудников Белого дома мы можем его немного изменить. Ваше второе имя - Прескотт? Тогда предположим, что вы мистер Ланнинг Прескотт? Я дам Уинстону ваше настоящее имя и всё объясню ему.
   "O.K. мной", - сказал агент президента. - "Напомню, что вы собирались поговорить с ним, чтобы меня исключили из британского черного списка. Это важно, потому что я не могу летать через Бермудские острова. Кроме того, я хотел бы останавливаться в Англии, потому что у меня там важные друзья и маленькая дочь, которую я не видел больше года".
   "Я запомню это", - сказал Рузвельт. - "Напомните мне, если я не буду говорить об этом".
   VI
   Ланни провел ночь в гостинице. На следующее утро он взял такси до старых домов, которые были преобразованы в офисы для Координатора информации и его быстро растущего персонала. Они были ниже по реке Потомак среди угольных верфей за старой кирпичной пивоварней и почти под сенью газовых заводов. Но никто не возражал, потому что офисных площадей не хватало, и надо радоваться крыше над головой. Вооруженные стражи бдели, но позвонил всемогущий мистер Бейкер, и Ланни впустили, как только он назвал себя.
   Полковник Уильям Дж. Донован был низкорослым несколько полным ирландцем, который командовал знаменитым 69-м нью-йоркским полком в Первой мировой войне. Он заработал все награды и прозвище "Дикого Билла". Он, конечно, не производил такого впечатления в своем кабинете, его голос был тихим и довольно медленным, а его манера была ленивой и спокойной. Когда-то в начале своей жизни он, должно быть, поцеловал камень красноречия в замке Бларни, потому что в первые полчаса он заставил Ланни думать, что они старые друзья, и что рассказ Ланни был самым интересным, который когда-либо слышал полковник. У него, казалось, было неограниченное время, и только после того, как он все выслушал у Ланни, он решил позвонить своему конфиденциальному стенографисту и нескольким руководителям отделов. Затем он прослушал его снова и взял на заметку существенные факты, имена и адреса Рауля Пальмы, Бернхардта Монка, Дени де Брюина и генерала Бетуара. А затем выяснил, что каждый из них хотел, и какого человека лучше всего к ним отправить. У Ланни сложилось впечатление, что эта организация, состоящая из любезных офицеров, как-то неряшливо функционирует. Но она принадлежала Ф.Д.Р., и все же мы собираемся поколотить нацистов!
   Полковник похлопал по плечу своего визитёра, назвав его по имени, поблагодарил его со всей теплотой своего ирландского сердца и заверил его, что его секрет будет сохранен, а также его друзей. Он закончил, обратившись к сыну президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт, не захочет ли он присоединиться, организовать другой отдел и руководить им. По-видимому, там было место для неограниченного количества отделов. И когда начальники, директоры, председатели и что там ещё стали наступать друг другу на пятки, полковник похлопывал их по спине и давал им новый титул и еще несколько помощников и секретарей чтобы сделать их счастливыми. Похоже, что это был Координатор с большой буквы.
   Ланни провел большую часть этого дня и часть вечера в разговорах с различными группами администраторов полковника, рассказав им все, что мог, о старом континенте, который он знал так хорошо, и о котором большинство из них знали только из газет. О Гитлере, Геринге и Гессе и их подчиненных, об огромных военных и правительственных и пропагандистских машинах, которые они создали. Об их идеях и образе жизни. Как они достигли власти и как они ее держали. О Петене, Лавале, Дарлане и других французских коллаборационистах, а также о противостоянии им подполья, о том, кем они были, и как их до них добраться и завоевать их доверие. Об условиях, которые они найдут в Алжире и Марокко, и кто будет их друзьями, а кто их врагами в этих древних, полу-варварских землях.
   Все эти люди Координатора информации согласились, что такой опытный человек должен присоединиться к ним. А он не мог сказать им откровенно, почему он этого не делает. Он просто сказал: "Я долгое время работаю самостоятельно, и у меня есть некоторые контакты, которые я не могу раскрыть кому-либо еще. Но я буду поддерживать с вами связь, и, возможно, я встречу некоторых из вас в поле". Все пообещали сохранить его тайну. Они собирались отправить тысячи мужчин и женщин во вражеские земли и будут хранить тайны их всех. Очень скоро название их организации будет изменено на Управление стратегических служб, а остряки на коктейльных вечеринках Вашингтона и Нью-Йорка говорили, что У.С.С. означало: "У, строгий секрет!" Но будьте уверены, что мужчины и женщины в полевых условиях не возражают против такой секретности, а также против вооруженных охранников, следящих за офисами и файлами дома.
   VII
   На Нью-Йорк был полночный поезд, и Ланни попросил Бейкера забронировать для него место. Он успел позвонить Лорел, что он едет. Затем он оказался в купе с двумя другими мужчинами. Мест нельзя было достать ни за какие деньги. Вашингтон внезапно стал столицей мира, а Нью-Йорк стал пригородом с крупными бизнесменами, которые совершают ежедневные поездки на работу, а иногда и спят в лимузинах ночью между двумя городами.
   Прошло некоторое время с тех пор, как у Ланни был свой дом. Действительно, был ли у него когда-нибудь дом? Был дом его отца, дом его матери, дом его amie, дом его жены! Когда он был мистером Ирма Барнс, он жил в дворце Ирмы на Лонг-Айленде и во дворце, который она арендовала в Париже, и все это было так, как хотела Ирма. Когда он был женат на Труди Шульц, он посещал ее в многоквартирном доме в Париже, где она пряталась, продолжая свою антинацистскую деятельность. Это был ее дом, и только суровое чувство долга заставило реформированного плейбоя терпеть это.
   Он сказал Лорел: "Сними большую квартиру, чтобы у тебя была комната для работы, и у меня комната, и у Агнес тоже. Она сказала ему, что хочет заплатить сама. Даже будучи женой, она осталась феминисткой. Но теперь умолял он: "Позволь мне заплатить за квартиру, пожалуйста, пожалуйста! Это будет в первый раз в моей жизни, что я когда-либо предоставлял дом для любимой женщины!"
   Это звучало странно, но он доказал это ей, рассказав всё о всех своих пяти любовных дел. Одна из его жен умерла, а другая оставила его, чтобы стать графиней. Как ни странно, то же самое случилось с двумя его возлюбленными. Одна умерла, а другая оставила его, чтобы стать графиней. Третья из этой непривлекательной группы променяла его на сценическую карьеру, и это, конечно, не было ошибкой молодого Ланни. "Я никогда в своей жизни не оставлял женщину", - настаивал он своей нынешней, и добавил: "И поверь мне, я никогда не буду".
   Дело в том, что все пятеро из этих дам имели дома того или иного сорта, и внук президента Оружейных заводов Бэдд и сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт мог оплачивать их счета только когда он брал их в путешествие. Итак, теперь Лорел позволила ему поступить, как он хотел. И две женщины поселились в многоквартирном доме в Восточных шестидесятых, с тремя спальнями и двумя ваннами. Слуг было трудно достать, но у них была женщина, которая приходила убирать два раза в неделю, и у них была кухня, где можно было приготовить легкие блюда, когда им не хотелось выходить. Экономной Лорел казался ужасно дорогим этот образ жизни, но жители Нью-Йорка считали само собой разумеющимся, что надо тратить деньги, чтобы их делать. У Ланни должна была быть комната, в которой можно было бы печатать его таинственные отчёты, и, конечно же, женщина, вынашивающая ребенка и роман в одно и то же время, имела право на комфорт и удобства.
   Она была там, когда такси доставила его с Пенсильванского вокзала примерно в семь тридцать утра. Она приготовила ему холодный апельсиновый сок и горячий тост, и Агнес Дрери рано ушла на работу, чтобы им не мешать. Лорел выглядела прекрасно в одном из этих халатов с большим цветочным узором. Он мог сразу увидеть, что у нее все хорошо, и ее счастье было написано на её лице и в каждом её жесте и слове. Он схватил её. Время не имело значения. Апельсиновый сок остался холодным в холодильнике, и тост можно было разогреть. Он мог говорить - "Я люблю тебя" так часто, сколько хотел, и мог дарить столько поцелуев, не опасаясь, что цензура примет их за код. Расставание может быть или не быть сладкой скорбью, но, конечно, и без сомнений возвращение домой было сладкой радостью.
   VIII
   После двухмесячной разлуки у них обоих было много новостей. Поскольку дамы любят говорить, следовало их выслушать первыми. Ланни сначала узнал, что случилось с его женой. Она написала две статьи, одну о своей поездке по Китаю и одну о том, что они нашли в Яньане. Обе статьи были приняты и вскоре появятся. А он прочитал рукописи в тот же день. Лорел работала над своим романом об американской девушке в немецком университете во времена нацистов. И ему для суждения был представлен готовый кусок. Она сказала, что ее беременность не сказалась на её работе. Она сдержала свое обещание и не давала себе уставать. Агнес относилась к ней прекрасно. Она была разумной, уравновешенной женщиной, которая восхищалась искусством писательства и сняла много бремени с плеч своей подруги.
   Затем начали расспрашивать Ланни. Как Бьюти, как Парсифаль и как дорогой маленький мальчик? Ланни рассказал, что они говорили и что делали, и передал ей послания, которые они ей отправили. Он рассказал о беженцах в Бьенвеню и о том, как они ладят. Отношения благодетеля и получателя благодеяний редко бывают безоблачными, и бедная Бьюти осознала это. Ланни не считал своим долгом вмешиваться. У нее были свои деньги, тысяча долларов в месяц, которые Робби посылал ей, плюс большие суммы от продаж работ Дэтаза. Он рассказал о Марселине, с которой Лорел никогда не встречалась. Любопытная натура, сдержанно холодная, приятная, безмятежная, живущая почти растительной жизнью. Однажды Лорел встретит ее и проверит ее тайную душу и напишет о ней.
   Затем другие дамы. Софи Тиммонс подчинилась своему правительству и вернулась к своей большой семье, производящей скобяные изделия в Цинциннати. Эмили Чэттерсворт не была достаточно здорова, чтобы уехать. На самом деле она была почти прикована к постели. Ланни приходил к ней дважды, и они обсуждали проблемы своего времени. Она думала, что владелица поместья Семь дубов жила слишком долго. Мир принял такой вид, который она не понимала, и это пугало ее. Она не могла представить, как социальная жизнь может продолжаться в таких условиях. Ланни пытался рассказать ей основы своего мироощущения, что они находятся в разгар родовых мук нового социального порядка. Рождение - это беспорядочная вещь, и если вы никогда не видели его раньше, то оно сильно вас растревожит. Но когда все закончится, оно станет естественным явлением.
   Ланни рассказал своей жене, что Эмили сообщила, что она собирается оставить часть своего большого состояния своему почти крестному сыну. Ланни возразил, что он не хочет, чтобы она это делала, что ему не нужно больше денег. Но она ответила, что у нее нет особого интереса к пережившим ее родственникам, и она думает, что Ланни сможет найти лучший способ для использования её денег. Он спросил, что ей хочется, и она ответила, что нужно остановить эти жестокие и ужасные войны. Ланни решил, что она недолговечна для этого мира, и подумал, что ему следует дать ей какой-то намек, что он является не просто обитателем башни из слоновой кости, а служит с большой отдачей для своего правительства. Она сказала ему: "Я догадалась об этом много лет назад. Я знаю тебя с младенческих лет, и я поняла, что ты вытаскиваешь информацию их наших почти фашистских друзей. Не волнуйся, я никогда не проговорюсь об этом".
   IX
   Настала очередь Ланни задавать вопросы своей жене. Она навестила вдову Реверди Холденхерста, свою тетушку по браку. Она посочувствовала ей и рассказала, как случилось, что в Гонконге остались два пассажира яхты Ориоль, и как сама яхта отплыла к своей гибели. "Бедняга!" - сказала Лорел. - "Она никогда не могла простить обиду, которую нанёс ей дядя Реверди, но теперь она помнит только его хорошие качества и раскаивается. Она не может осознать, что он и Лизбет действительно погибли. Она изучает карты и воображает, что может случиться с людьми на островах, покрытых джунглями. Всякий раз, когда она читает в газетах историю о матросе или летчике, вернувшемся в цивилизацию, она снова начинает надеяться".
   "Ты рассказала ей о своем трансе?" - спросил Ланни.
   - Я рассказала ей, и это сильно ее встревожило. Знаешь, она благочестивая прихожанка епископальной церкви, но она получила образование в католическом монастыре, и я думаю, что в ее сознание глубоко проник католицизм. А он считает опасным и даже безнравственным проявление даже поверхностного интереса к "духам". Она снова и снова возвращалась к этому вопросу и методично допрашивала меня. Я привела записи, которые ты сделал, и прочитала ей их вслух. Ты помнишь, что дух Лизбет или что-то в этом роде сказал, что в её детской тряпичной кукле в старом сером сундуке на чердаке появилось гнездо мышей. Мы пошли и обнаружили, что это так, и я подумала, что тетя Миллисента упадет в обморок. Необыкновенная вещь, Ланни, и я не знаю, как это объяснить.
   "Давай дадим Лизбет еще один шанс рассказать всё нам", - сказал Ланни, - "если это не обременит тебя".
   "Совсем нет", - ответила она. - "Меня удивляет, что это, кажется, естественный процесс, как например засыпание. Я озадачена тем, как мне удается отличить засыпание от перехода в транс".
   - Я полагаю, что ты отдаешь приказ своему подсознанию. Это похоже на то, что ты делаешь при дыхании и глотании пищи. Ты используешь один и тот же аппарат, и речь идет о том, какой из двух клапанов закрываешь. Иногда ты ошибаешься, и тогда у тебя появляется неприятное чувство нехватки воздуха.
   - Должно быть, я ошиблась в тот день в самолете, летя в Улан-Батор. Я думала, что засыпаю, а вместо этого вошла в транс.
   - Возможно, ты часто это делаешь и никогда не осознаешь. Мне придется слушать тебя, пока ты спишь. Это напомнило ему историю, которую он слышал мальчиком и почти забыл. Он услышал её в Академии Сент-Томаса в Коннектикуте, в которой он учился во время Первой мировой войны. Её рассказывали, как шутку, которую никто не может понять. Женщина пришла в лавку и заказала дюжину коробок спичек. Продавец сказал: "Но миссис Смит, на прошлой неделе вы купили дюжину коробок спичек". Женщина ответила: "Да, но вы видите, мой муж глухонемой, и он говорит во сне!"
   X
   В тот же вечер они попробовали сеанс. Любопытная процедура, которая заставила бы Ланни задуматься, пока он жил на этой земле. Сеансы часто разочаровывали его, потому что эти проявления подсознания были блуждающими и необоснованными. А парапсихолог подобен золотоискателю, который блуждает в пустыне со щупом и лопатой, одеялом, пищей и водой, загруженными на терпеливого ослика. Он может вести поиски годы и даже на всю жизнь и не найти золота, но если он найдет его. Ну, что это золото. Любой химик знает, что такое золото. Но где тот химик души, который может рассказать вам, откуда берутся явления транса? Фрагменты ментальности, которые, кажется, плавают вокруг в бесконечной вселенной и иногда объединяются в форму, которую не может объяснить никакой сознательный разум.
   "Контроль" Лорел был личностью, с которой она встречалась давно, но только случайно. И если она и была сильно заинтересована в нем, то сейчас полностью забыла об этом. Мысль о том, что он когда-нибудь решит войти в ее подсознание и выбрать его своим местом жительства, прозвучала бы совершенно безумной для нее. Но теперь, когда она впадала в транс, который она обнаружила случайно, он оказывался там и был, казалось, всегда под рукой. Сама она не слышала его голоса. Но тот, кто сидел и слушал, слышал, как он говорит ее губами, или утверждал, что он это делает. И что можно возразить?
   Этот "дух" Отто Кана общался с учтивостью, как и в жизни. Он воспринимал это как странную шутку. Точно так же, как он воспринял бы это, если бы кто-нибудь сделал ему такое предложение, пока он был жив. Он был хорошей компанией и в то же время обладающим чувством собственного достоинства, привыкшим, чтобы к нему относились как к избранному. Как бы он вел себя, если бы с ним обращались иначе, Ланни этого не знал, потому что он никогда не пробовал.
   По этому случаю Отто был в своем лучшем настроении. Он отвечал на любое игривое замечание о том, что происходит в мире, и особенно в том великом мегаполисе, который был его домом. Когда его спросили, есть ли у него какие-либо сообщения для его семьи, он сказал "Нет", они, похоже, хорошо ладят. Когда его спросили, есть ли у него какое-либо сообщение для определенной оперной сопрано, он сказал с придыханием "Нет". Теперь она замужем, и не надо мешать ее спокойствию. Когда его спросили, есть ли какой-нибудь способ найти Реверди Холденхерста или его дочь Лизбет, он ответил, что он держится подальше от духов. Они надоедают ему, и, кроме того, он не может решиться, верит ли он в них. Затем, несколько неуместно, он добавил: "Этот старый зануда Захаров здесь, как обычно, я не думаю, что он тебе интересен, Ланни? "
   "Не особенно", - ответил он. - "По крайней мере, пока он не сможет выяснить, как мне получить те деньги, которые он хочет, чтобы я заплатил за него".
   Затем ещё одно непредвиденное событие. Внезапно из губ Лорел раздался другой голос, на удивление похожий на пожилого сэра Бэзиля, командора английского ордена Бани и кавалера французского ордена Почетного легиона. - "Поезжай в Лондон и встреться с моей племянницей, она даст тебе деньги".
   "Боюсь, сэр Бэзиль", - улыбаясь, сказал сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт. - "Она сможет меня арестовать за попытку мошенничества".
   "Скажи ей встретиться с медиумом, и я поговорю с ней", - приказал голос Командора.
   - Это только сделает это более явным мошенничеством, сэр Бэзиль, и, кроме того, такие вещи сегодня не могут быть организованы. Разве вы не знаете, что идёт война? Это была обычная формула того времени, которая заставила бывшего партнера Кун, Лёб и Компани рассмеяться, и это привело к неожиданному завершению сеанса. Наступило долгое молчание.
   "Что-то пошло не так?" - спросила Лорел, когда открыла глаза. - "У меня странное чувство". Когда он рассказал ей, что было, она сказала: "Ты обидел старика, и он отыгрался на мне".
   XI
   Лорел рассказала, как она должна была пригласить миссис Рузвельт и о чем они говорили. По-настоящему великая женщина, сказала она, её образ долго останется в памяти страны. Впервые в нашей истории в Белом доме была женщина, которая была не просто домохозяйкой или украшением, а демократической силой. Она была сама по себе, силой своего разума и сердца. "Она и ее муж образуют команду", - сказала Лорел. - "Он не смог обладать такой же стойкостью, если бы остался один".
   Ланни хотел было сказать: "Я был с ним в Вашингтоне", но этого не сделал. Может показаться странным, что он раскрыл свою тайну друзьям, таким как Рауль и Монк, и не раскрыл ее женщине своего сердца. Но эти люди в Европе нуждались в фактах для своей работы. А Лорел в этом не нуждалась. Она это поняла и никогда не спрашивала. То, о чём она догадалась, было, конечно, ее собственным делом.
   Он подробно рассказал ей о своей поездке. Как выглядят Виши, старые распутники, которых везут в ванны в инвалидных колясках, полуголодные бедняки, терпеливо стоящие перед полупустыми продовольственными магазинами. Потом Ривьера, где контрасты между богатыми и бедными были еще большими. А затем Швейцария, стоящая на страже день и ночь, зарабатывая деньги, но вынужденная тратить большую часть средств на оборону. Он рассказал о картинах, которые осмотрел, и о тех, которые он купил. О Северной Африке и мозаиках, а также о забавном процессе торгов. О руинах Тимгада, мечетях, минаретах и марабутах в Марокко, а также о банкете из десяти перемен блюд, который он так старательно пытался съесть. Но ничего о подполье, ничего о коллаборационистах или американских вице-консулах. "Все ждут чего-то, и каждый пытается угадать, что". - Это было всё, что он мог сказать.
   Робби отправил ему машину, как обычно, и Ланни повез жену и показывал ей страну в роскошных одеждах раннего лета. Пришли первые жаркие дни, и он беспокоился, как он может оставить её иногда перегретой, а иногда зажаренной в этой огромной каменной печи, как он называл остров Манхэттен. Но она заверила его, что его можно превратить в отличный летний курорт для писателя, который хотел, чтобы его оставили в покое. У нее был холодильник, забитый фруктовыми соками и комната с электрическим вентилятором. В крайних случаях она работала бы в летнем костюме, который предоставила ей природа, и находила его наиболее комфортным. По вечерам она и Агнес прогуливались по краю парка или отправлялись в кинотеатр с кондиционированным воздухом, если там шли не слишком скучные фильмы. Военные картины были ужасны, но Лорел сказала: "Я хочу видеть факты своего времени".
   Они выехали вместе, чтобы увидеть Бэддов Ньюкасла. Бэдды были плодовитым племенем и воздавали все почести новобрачной в качестве хранителя своего племенного будущего. Им было трудно понять, как женщина, оставленная одна, может отказаться от приюта и защиты в просторной вилле Робби на вершине холма с видом на реку и отдаленный пролив. Но среди них были странные, и они согласились с тем, что литературная леди может быть другой. Некоторые из них прочитали ее рассказы и немного опасались ее, чтобы она когда-нибудь не использовала их в качестве персонажа. На это они имели веские основания.
   Ланни нанял стенографиста и продиктовал письма своим клиентам. Он подготовил подробное досье по теме мозаик и дверных проёмов, которые он купил, с подробными фотографиями и описаниями. Он выехал и представил всё восторженному мистеру Вернону. Он рассказал ему о своих путешествиях, достопримечательностях, которые он видел, и людях, которых он встретил. Когда этот состоятельный джентльмен понял, сколько трудностей преодолел Ланни и сколько расходов он понес, он сказал, что десять процентов комиссии недостаточно, и настаивал на ее удвоении. Он не мог понять, как человек мог путешествовать во все эти места в военное время, а Ланни приписал это влиянию своего отца, намекая, что он собрал небольшую информацию для своего отца на стороне. Разумеется, это радовало покровителя искусств, что он имеет специалиста, который был не просто служащим, работающим по найму, а человеком со средствами, социально равным. Это облегчило верить в то, что он говорил, и мистер Вернон был рад заказать больше художественных сокровищ, которыми он мог похвастаться, что получил их с двух континентов во время войны. Его богатство состояние происходило из мукомольной империи, и деньги сыпались автоматически днем и ночью, как зерно в бункеры и мука в мешки.
   XII
   Ланни сказал жене, что ждёт звонка из Вашингтона и, возможно, вскоре ему придётся отправиться с другим поручением. Она не произнесла ни слова жалобы, ни даже печали. Теперь она знала, что миллионы мужчин идут на войну. Она была очень влюблена в своего мужчину и откровенно это показывала, но она не хотела добавлять своего горя к тому бремени, которое он нес. Она сжала зубы и сказала: "Работа должна быть выполнена". Она ненавидела нацистов почти так же, как любила своего мужа, и это облегчило ее.
   Ей хотелось быть с ним каждую минуту этого драгоценного времени. Поэтому она одевалась и выходила с ним, несмотря на то, что её положение было довольно сложно скрыть. Он взял ее на ужин в стейк-хаус в театральном районе. Он знал, что там есть хорошая кухня. Его долг накормить ее. Поэтому он заказал зеленый салат, который диетологи рекомендуют для ее состояния, а затем она будет иметь две зажаренные отбивные из баранины на масляном тосте с зеленым горошком, а после этого он попытается убедить ее найти место для свежей клубники и мороженого. Он смотрел на нее, развлекал ее, делая все, что умел, чтобы сделать ее счастливой. Он собирался оставить ее с лучшими воспоминаниями и такими же надеждами на будущее.
   Он хотел провести с ней спокойный вечер, забрав ее на Риверсайд-драйв, где будет приятный бриз, или, по крайней мере, будет ветерок во время езды. Но это было военное время, когда всё идёт не всегда по графику. В ресторан зашёл мужчина и сел за стол рядом, спиной к Ланни, но так, что они оба сидели, глядя в одном направлении. Случайно Ланни повернул голову и увидел его. Хорошо одетый мужчина средних лет в костюме из лёгкой материи. У него были светлые усы и борода, подстриженная до предела, не обычная в Нью-Йорке. Лицо было тонким и довольно рассеянным, и что-то в этом сразу привлекло внимание Ланни. Он начал поглядывать краем глаза и тихо сказал Лорел: "Не поворачивайся и не гляди туда. Я думаю, что я знаю этого человека. И если это так, то это очень важно, продолжай говорить, что угодно, но не ожидай, что я буду слушать.
   Лорел рассказывала военные новости, которые она слышала по радио, а Ланни продолжал смотреть углом одного глаза, пока мужчина заказывал обед. Когда глаза мужчины повернулись к Ланни, то Ланни быстро отвернулся. Вскоре он сказал: "Я уверен, что этот человек является англичанином на службе у нацистов. Я хочу взглянуть на него спереди. Продолжай есть и не обращай на него никакого внимания и на меня".
   Он встал и пошел в туалет. Через частично открытую дверь он хорошо рассмотрел этого человека, и когда он вышел, он прошёл по другой стороне зала и прошел мимо человека на некотором расстоянии от него. Возвращаясь к Лорел, он не мог отвести голову от своей добычи и прошептал: "Слушай, дорогая, это очень, очень срочно. Я должен организовать слежку агентов правительства за этим человеком, и ты должна мне помочь".
   - Я, Ланни? Как?
   - Не смотри на него, слушай внимательно. Тебе это не понравится, но это может быть самое важное, что тебе когда-либо приходилось делать. Ты должна удержать его в этом месте, пока я не дам тебе сигнал, что я взял его под контроль. Я хочу, чтобы ты познакомилась с ним.
   - Хорошо, Ланни! Как?
   - После того, как я уйду, скажи официанту, чтобы он принес тебе карандаш и бумагу, и напиши записку этому человеку. Спроси его, сможешь ли ты получить удовольствие от его компании. Скажи ему, что у тебя неприятности. Предлагай оплатить его помощь, ну, и что-нибудь вообще. Сложи записку и попроси официанта передать её ему. Дай сразу официанту пятидолларовую купюру, ему он это странным не покажется. Когда человек прочитает записку, улыбнись ему самой ослепительной улыбкой. Не бойся, он не сможет унести тебя.
   - Разве моя фигура выглядит божественной, Ланни?
   - Он не заметит этого, конечно, до тех пор, пока ты сидишь за столом. Когда ты его сюда заманишь, развлекайтесь. Придумай историю. Твой муж только что оставил тебя, он не джентльмен, ты хочешь его проучить. Если я могу судить о человеческом характере, он гордится своими завоеваниями и не будет возражать против ещё одного. Делай всё, чтобы удержать его.
   - И что потом?
   - Когда я организую слежку за ним, я вернусь и буду стоять в дверях туалета, пока ты не увидишь меня. Затем я выйду из поля зрения, а ты преврати все это в шутку. Скажи человеку, что тебе отказали нервы, ты боишься мужа, договорись о встрече с ним позже в парке. Когда он уйдет, ты некоторое время побудь в женской комнате и подожди. Дай мне время убедиться, что всё чисто. Затем я снова отблагодарю официанта, и он поможет нам выбраться через заднюю дверь ресторана.
   - Предположим, что человек не соблазнится моей компанией.
   - Не отставай от него, используй всё свое умение и свое чувство юмора. Любой ценой не позволь ему уйти. При необходимости возьми его под руку и иди с ним. Я буду смотреть снаружи, и я буду следовать за вами на расстоянии. Не позволяй ему посадить себя в такси, конечно.
   - Ты планируешь его арестовать?
   - Только в крайнем случае. Я хочу, чтобы за ним следили и выясняли, где он живет и каковы его связи. Насколько нам известно, он может планировать взрывы всех мостов вокруг Нью-Йорка.
   "Я сделаю все возможное", - сказала она. Она была азартным человеком.
   "У тебя есть все, что нужно", - ответил он галантно. Он тихо встал и выскользнул в сторону от бородатого англичанина.
   XIII
   Выйдя из ресторана, Ланни поспешил в ближайшую телефонную будку и позвонил ФБР. Тамошнему руководителю он сказал: "Меня зовут Ланнинг Прескотт Бэдд. Мой отец - Роберт Бэдд, президент Бэдд-Эрлинг Эйркрафт. Я на секретной службе у правительства, и я говорю на основе приобретенных знаний. Сегодня вечером, обедая в Стейк-хаусе у Брауна, я увидел человека, которого я знаю как немецкого агента. Я не могу вдаваться в подробности по телефону. Он был связан с полетом Рудольфа Гесса в Великобританию, и он либо один из руководства, либо связан с такими. В Лондоне он проходил по имени Брэнском. Моя жена пытается удержать его, пока не придут ваши люди. Не арестовывайте его, а проследите за ним и узнайте, где он живет и что делает. Это может привести к чему-то важному".
   - О.К., мистер Бэдд. У нас есть отделение в этом районе, и мы сможем задействовать пару человек через несколько минут.
   - Этот Брэнском знает меня, и я должен держаться подальше от него. Я буду ждать за пределами ресторана, немного к западу от входа. У меня шляпа-панама с черной полосой. Я немного сдвину её на затылок.
   - Очень хорошо, мистер Бэдд. Огромное спасибо. Вы зайдёте к нам утром?
   Ланни пообещал, а затем повесил трубку и поспешил обратно в ресторан. Он знал превратности жизни и понимал, что учреждения, которые стремятся к респектабельности, не любят, когда дамы "снимают" джентльменов за едой. Они могут пригласить такую даму выйти вон. Ланни положил доллар в руку швейцара и поручил ему сообщить главному официанту, что джентльмен снаружи срочно хочет поговорить с ним. Главному официанту Ланни быстро объяснил ситуацию и добавил: "Возможно, что ФБР может потерять этого человека, поэтому внимательно посмотрите на него, и если вы снова увидите его, немедленно позвоните в ФБР. Он может быть самым опасным врагом".
   Ланни занял свой пост, наблюдая за дверью ресторана, готовый быстро отвернуться, если появится подозреваемый. После долгого времени, как ему показалось, но прошло менее четверти часа, молодой человек, который выглядел так, как будто только что окончил колледж, подошел к нему и сказал: "Меня зовут Тулливер". Ланни ответил: "Меня Бэдд". Человек показал свой значок, и Ланни описал Брэнскома, также свою жену, и рассказал о том, что он сделал. "Я рассказал об этом главному официанту, и если вы покажете ему свой значок, он поместит вас, чтобы вы могли изучить этого человека".
   - Очень хорошо, сэр. В любой момент должен прибыть еще один человек. Скажите ему, как выглядит этот человек, и попросите его подождать здесь. Пяти минут будет достаточно для меня запомнить этого человека, а затем вы можете войти и дать сигнал вашей жене.
   Ланни подождал. Вскоре появился еще один человек, немного старше, но в равной степени резвый. Ланни снова рассказал эту историю и вошел в ресторан. Его жена занималась оживленной беседой с блондинистым бородатым англичанином. Держась как можно дальше от них, Ланни направился к мужской комнате и встал в дверях, пока глаза Лорел не встретились с его. Затем он вернулся в комнату и оставался там на значительном расстоянии. Когда он еще раз взглянул в её сторону, он увидел, что Лорел исчезла, и мистер Брэнском исчез, исчез и мистер Тулливер.
   Через минуту или две Лорел вышла из женской комнаты. Она была взволнована и больше не хотела обедать. Она хотела выбраться на свежий воздух и уйти с места, где она бросалась в глаза, что очень больно для дам ее воспитания. Она вышла на улицу, чтобы убедиться, что всё чисто. Тем временем Ланни заплатил по счету и поблагодарил главного официанта, предупредив его не говорить об этом. Человек сказал: "Этот человек бывал здесь несколько раз раньше. Я узнаю его, если он придет снова".
   XIV
   Снаружи не было ничего, ни человека, ни его "хвостов". Ланни посадил жену в машину, и, когда они были в пути, она, наконец, могла расслабиться. "Раньше я никогда не делала ничего подобного!" - воскликнула она. И Ланни пришлось оставить свои смешки и заверить ее, что он серьезно воспринял её слова по этому поводу.
   "Расскажи мне все, что произошло", - сказал он; - "это может дать нам некоторую подсказку. Она сказала ему, что Брэнском образованный человек, его можно было бы принять за джентльмена, если бы она встретила его при обычных обстоятельствах. Он сразу же подошел к её столу и проявил готовность к галантным играм. Лорел продемонстрировала искусство нравиться, которое приобретает каждая дама в Балтиморе в качестве второй натуры. Он заказал бутылку вина и заставил ее выпить. Он спросил ее имя и адрес и задал другие вопросы о ней. Она заявила, что на данный момент она безработная актриса, назвав имена нескольких пьес, в которых она играла второстепенные роли. - "Я не знаю, поверил он мне или нет. Он сказал, что он здесь с миссией британского правительства. Ты думаешь, что это может быть правдой?"
   - Конечно, предатель может обманывать свое правительство, он вряд ли мог просто так попасть сюда в военное время. Я обещал человеку ФБР зайти утром и рассказать им, что я знаю о нем. Мне они не расскажут, что они узнали. Они не пускаются в лишние разговоры. Я тоже не должен много говорить, но я тебе расскажу только это. Когда я встретил этого человека в Лондоне, он получил сообщение от Рудольфа Гесса о намерении Гесса отправиться в Великобританию, и он отправил ответ.
   - Ты уверен, что не ошибся, Ланни?
   - У меня была только небольшая беседа с ним, но я запомнил его для будущих встреч. У него выросли бакенбарды, но глаза его не изменились. Он очень нервничал, когда встретил меня, и я подозревал, что он выпил, возможно, чтобы сохранить смелость. Полагаю, с тобой он был спокоен.
   - Он был очень разочарован, когда я сказал ему, что сделала ошибку, что он не был тем джентльменом, с которым я встречалась. Он сказал: 'Вы встретили меня сейчас, так что все в порядке'. Мне было трудно вырваться, я сказала ему, что я испугалась, что мой муж может вернуться и что он очень жестокий человек.
   "Ты сделала все правильно", - заверил ее муж. - "Если бы ты не была таким достойным внимания писателем, я познакомил бы тебя с полковником Донованом и позволил тебе сделать карьеру в его организации".
   "Не дай Бог!" - воскликнула леди из Балтимора. "Я так измучилась из-за этого, я считаю, что лучше буду служить в пехоте!"
   ГЛАВА ВОСЬМАЯ
   От званого ужина зависит много15
   I
   Утром Ланни отправился в офис Федерального бюро расследований и рассказал им, что он знал об англичанине по имени Брэнском. Они проинформировали его, что они довели этого человека до его квартиры и будут следить за ним и делать всё, что положено. Они также сказали, что свяжутся с англичанами. Так как Ланни знал, что они узнают, что он сам был занесен в черный список британцами из-за его отношений с нацистами, он порекомендовал им позвонить человеку президента Бейкеру, который дал бы ему рекомендацию. Они заверили его, что им приходится встречаться с такими осложнениями.
   Когда агент президента вернулся к себе домой, ему позвонили из Вашингтона, и когда он перезвонил, ему сказали, что сегодня вечером он приглашён на ужин в Белый дом. "Семь тридцать, черный галстук". Он ответил, что будет во время. Его белый вечерний пиджак висел в шкафу, недавно выстиранный, и теперь его вытащили и положили в чемодан вместе со всем необходимым. Пока он ел свой обед, он рассказал Лорел, что ему сказали в ФБР. Затем он собрал вещи, поцеловал ее на прощание и пошел к своей машине. Сама Лорел, несомненно, была бы приглашена, но она сказала "Первой леди", что она не хотела посещать вечерние мероприятия в ее нынешнем состоянии.
   Через парк до шоссе, которое проходит рядом с рекой Гудзон, а затем по туннелю, который пролегал под большой рекой, а затем по Скайвэй в Ньюарк. Это самый быстрый путь из переполненного мегаполиса. Автострада номер один была заполнена военным транспортом. Большие тяжелые грузовики, груженные нефтью, трубами, пиломатериалами или таинственными ящиками, поставляли предметы снабжения на заводы и отправляли готовую продукцию в порты Ньюарка, Трентона, Филадельфии и Балтимора. Ланни был знаком с этими городами и их быстрорастущими пригородами. Он был осторожным водителем и соблюдал правила. Он наблюдал за спидометром и часами на приборной панели и знал, где он находится и сколько времени займет дорога.
   Комната ему была приготовлена, и он успел искупаться и надеть свои легкие черные брюки и прохладный белый пиджак. Он взял такси в Белый дом, чтобы не беспокоиться о проблеме парковки своей машины. Когда он сказал водителю "Пенсильванский вход", он подумал, что он впервые идёт чрез обычную дверь. Поскольку в военное время таксисты не были допущены на территорию, он вышел на тротуар. Солдаты с примкнутыми штыками стояли перед забором, который окружал территорию. Около ворот стояла деревянная часовая будка, перед ней стоял молодой флотский офицер с автоматом. Когда посетитель подошел к воротам, появился второй офицер. "Добрый вечер", - сказал посетитель. - "Меня зовут Ланнинг Прескотт, меня пригласили на ужин". Они пристально посмотрели на него, затем один из них сказал: "Проходите".
   Он подошел по извилистой дороге к портику особняка, где из-за высоких колонн вышли два человека секретной службы и встали перед ним. Они были суровыми, жесткими профессионалами в соломенных шляпах, надвинутыми на глаза. Ланни почувствовал себя немного неудобно, но снова сказал - "Добрый вечер". Он мог догадаться, что у них есть телефонная связь с воротами. И поэтому он продолжал идти, а они продолжали смотреть на него. Только когда он был достаточно близко, чтобы коснуться их, они отошли в сторону, и один из них указал жестом проходить. Ланни знал, что защита жизни президента - это работа секретной службы, как на войне, так и в мирное время, и он пожелал им успеха. Он не думал, что они были достаточно строги в его случае.
   II
   Дверь открыл пожилой негр в форме. Он слегка поклонился и сказал низким голосом: "Добрый вечер, сэр". Ланни оказался в просторном и ярко освещенном зале с множеством дверей, лестницей и несколькими неравномерными рядами портретов и исторических сцен на стенах. Другой одетый в форму слуга взял шляпу. Затем появился стройный мужчина в официальном одеянии, который назвал себя главным распорядителем. "Мистер Прескотт" объявил он его, проверив список, который он носил под мышкой. "Вы сядете справа от миссис Адамич", - сказал он. Ланни, привыкший к этим формальностям, ответил: "Спасибо, я запомню".
   Его сопроводили в приемную и познакомили с другими гостями. Мистером Робинсоном, высоким и загорелым кузеном "Первой леди", как он узнал позже. С двумя красивыми девушками лет восемнадцати или двадцати, чьи имена он не узнал. Они были англичанками по их акценту. Наконец, пара, мистер и миссис Луис Адамич. Ланни вспомнил это имя. Этот человек был писателем югославского происхождения, очень заинтересованного в проблемах лиц иностранного происхождения в приютившей его стране. Он был в возрасте Ланни и такого же высокого роста с истонченными волосами, правильными чертами лица и тихим голосом. Ланни хотел было поговорить с ним, но обстоятельства не позволили. Две девушки были взволнованы, потому что на них не было длинных платьев. Их пригласили в последний момент и сказали, чтобы они пришли, как есть. Мистер Робинсон был обеспокоен тем, что союзники так плохо сражались на войне. Он только что прибыл из Перу и получил сильное воздействие газет. Как могло случиться так, что немцы смогли получить преимущество в Крыму и Северной Африке, а японцы по всей восточной части мира?
   Снова появился распорядитель и повел их к небольшому лифту, который доставил их на третий этаж. Как только они поднялись, из двери в коридоре появилась миссис Рузвельт. На ней было голубое платье, в котором, по мысли Ланни, что она выглядит особенно впечатляюще. Приподнятая прическа и длинное платье заставили ее казаться еще выше, чем она была. Она выглядела хорошо и в добром здравии, но когда она была не на людях, на её лице проступала грусть и беспокойство. Сейчас она улыбалась и протягивала две руки женщинам, своим гостям.
   Первыми из лифта вышли английские девушки, которые вошли в лифт последними. Она приветствовала их как друзей семьи и жестом пригласила их пройти в зал Линкольна. Затем вышел ее кузен. Она продемонстрировала свою привязанность к нему и прокомментировала его загар, приобретенный на больших высотах. Затем появилась чета Адамичей. Ланни вежливо отстал. Миссис Адамич, хрупкая женщина, утонула в объятиях первой леди. Жене автора только что сказали, что она должна сидеть по правую руку президента, от чего можно было испугаться. Затем настала очередь Ланни, и хозяйка тепло пожала ему руку. "Как поживаете, мистер Прескотт?" - сказала она отчетливо, чтобы сообщить ему, что ей сказали, и она не забудут.
   III
   В зале Линкольна стояли образцы прекрасной старинной мебели и кресла, покрытые ситцем. Живо гляделись зелено-желтые драпировки, и его стены переполняли слишком много картин и гравюр. Ланни слышал предание, что иногда поздно вечером жители этого особняка слышат шаги и видят очень высокого человека, одетого в длинный черный сюртук. Конечно, это не могли быть шагами нынешнего хозяина дома, который передвигался повсюду в этом здании на инвалидной коляске. Сейчас нынешний хозяин дома сидел за столом посередине длинной стены зала, забавляясь с шейкером для приготовления коктейля, миской измельченного льда и несколькими бутылками с причудливыми ярлыками. Если у него и было беспокойство о состоянии мира, то он не собирался позволить кузену своей жены видеть это. "Привет, Монро", - сказал он и протянул твердую руку. На его румяном лице серые глаза вспыхивали жаждой жизни, которой он заражал всех, кто приближался к нему. Когда что-то происходило, он смотрел на это с поднятой головой, готовый посмеяться или предложить это следующему собеседнику. На нем был хорошо сидящий вечерний пиджак, мягкая белая рубашка и изящный черный галстук. Его длинный могучий торс с широкими плечами и мощные руки были настолько активны, что не возникало и мысли о его нетрудоспособности.
   Миссис Рузвельт приняла других гостей и представила их, а он пожал руку каждому, сопроводив это дружеским словом. Ланни он сказал: "Рад вас видеть, Прескотт", делая упор на имя и усмехаясь одновременно, наполовину подмигивая ему глазом. В этот момент откуда-то появился маленький черный шотландский терьер президента и начал обнюхивать обувь посетителя и манжеты его брюк. Затем, казалось, довольный, сел на задние лапы. "Вы допущены", - смеясь, сказал Рузвельт. "У вас есть собака?"
   "У моей мамы в её доме на Ривьере их слишком много", - ответил Ланни. - "Их нельзя выгнать в военное время".
   "Из-за страха, что кто-то может их съесть?" - И затем, обращаясь к кругу гостей: "У Фала очень хорошая пресса. Намного лучше, чем у меня. Но почти все ошибочно называют его имя".
   "Это необычное имя", - заметила миссис Адамич.

0x01 graphic

   Президент потянулся, чтобы погладить голову маленькой собачки. - "Один из моих шотландских предков в средние века был Мюррей, Изгнанник Фала-Хилла. Несомненно, у него была собака, которая думала, что его хозяин был великим человеком".
   Ланни подумал: "Вот как он может держаться нормальным в этом сумасшедшем мире. Спокойным в мертвом центре торнадо". Даже кузен Монро должен был отбросить свои заботы и, по крайней мере, притвориться, что ему нравится этот приём. Казалось, что глава государства говорил: "Я знаю то, чего вы не знаете. Поверьте мне, как это делает Фала".
   Президент поочередно раздавал коктейли, затем поднял свой бокал в знак приветствия своим гостям и сделал глоток. "Оранжевый цветок", - так он назвал приготовленный коктейль и смаковал его. Миссис Рузвельт поставила свой бокал и пошла с подносом с закусками. Ланни, зная обычаи Европы, подумал, почему там обслуживал ливрейный слуга, а здесь хозяйка дома. Гости начали устанавливать стулья полукругом перед хозяином. Там стояло большое кресло, и Ланни подвинул его, предлагая его миссис Рузвельт. Но когда она увидела его жест, она сказала: "Мы сохраним это кресло для премьер-министра".
   Ланни подумал, придёт ли Черчилль на это мероприятие. В газетах не было ни строчки о его присутствии в Вашингтоне. Это была военная тайна. Все журналисты, должно быть, знали об этом, и это бремя должно быть тяжело давило на них. Позднее вечером с одной из своих заразных усмешек Ф.Д.Р. повторил заявление, которое один из его секретарей сделал на пресс-конференции в тот день: "Я ношу два линейных корабля, по одному в каждом из моих боковых карманов". Он имел в виду, конечно, президента и премьер-министра.
   Рузвельт начал говорить, и все остальные слушали. Он хотел узнать, как продаётся последняя книга Адамича. Ланни не читал её, но теперь собрался. Он понял, что там идёт речь об иммигрантах и сыновьях иммигрантов в Америке, которые будут помогать восстанавливать или создавать демократические институты в каждой стране, завоеванной нацистами. В каждую из этих стран следует направить инструкцию по оказанию им материальной помощи и политического руководства. Президент не сказал, что он думает по этому поводу.
   Миссис Рузвельт сказала: "Вам будет интересно узнать, что у премьер-министра в его комнате эта книга лежит четыре или пять дней".
   Загорелые щеки автора засветились удовольствием. "Я бы дал все, чтобы услышать его реакцию", - сказал он.
   "Как и мы", - засмеялась первая леди. - "Президент сказал мистеру Черчиллю, что ему может не понравиться последняя часть, поэтому он, без сомнения, сначала прочитал последнюю часть". Другим гостям она объяснила, что книга заканчивается мнимой дискуссией между Джоном Буллем и дядей Сэмом на борту американского крейсера, стоящего на якоре в тумане у Исландии в день летнего солнцестояния прошлого года. Черчилль должен был узнать в этом самого себя и президента Соединенных Штатов в то время, когда они приняли Атлантическую хартию. Естественно, Адамич, американский либерал, не говоря уже о радикале, отдал британскому Тори худшую роль в этой дискуссии. "Боюсь, ему это не понравится", - сказал автор тоном человека, который совершил ошибку. Хозяйка подняла руки жестом, который был эквивалентен: "Что мы можем с этим поделать?"
   IV
   Компания сидела. Президент швырял попкорн себе в рот. Фала дремал. Ланни наблюдал, как проницательная и решительная женщина оказывает влияние на общественные дела. Она прочитала книгу, в которой была представлена программа демократизации Европы. У нее была та же идея, которую ее муж выразил своему агенту, что могущественный и занятый джентльмен, который управлял Британской империей, не будет читать книгу, но может быть приглашен для разговора. Поэтому она пригласила автора и его жену в Вашингтон и добавила пару хорошеньких английских девушек, чтобы "сбалансировать стол".
   Ланни понял, что ему не надо демонстрировать свои социальные умения. Он был там, чтобы выслушать и узнать, как его страна управляется в это время мирового кризиса. Ему пообещали устроить разговор с потомком герцога Мальборо позже вечером, в то время как президент Соединенных Штатов будет стараться заснуть!
   Миссис Рузвельт внезапно встала со стула и поспешила к двери. Сюда пришел сам Джон Булль, и она протянула ему руку и приветствовала его формально и почтительно: "Добрый вечер, мистер Премьер-министр". Ответ прозвучал из сомкнутых губ: "Добрый вечер, миссис Рузвельт". Перед говорившем торчала толстая свежезакуренная сигара, как будто он следил за тем, чтобы с ней не случилось никакого зла.
   Прошло пять лет с тех пор, как Ланни видел достопочтенного Уинстона Спенсера Черчилля, который за эти годы ещё больше располнел. У него была круглая фигура с короткими тонкими руками и ногами, довольно узкая в плечах. Выделялись талия, грудь и голова. Без шеи. У него было розово-белое детское лицо и голубые глаза. Он вошёл в зал с полу-сердитым выражением на лице. Он двигался так, как будто у него не было суставов, всё в одном. Твердый, неторопливый, сокрушающий все препятствия, как танк или бульдозер. За ним шел его личный секретарь, стройный бледный молодой человек по имени Мартин.
   "Привет, Уинстон!" - воскликнул Ф. Д. Р. и резко протянул руку. Ответ прозвучал едва шевельнувшимися губами: "Добрый вечер, мистер президент". Впервые Ланни услышал, как они обращаются друг к другу. Из этих приветствий можно получить море информации! Встречаются две цивилизации и устанавливают свои соглашения, а также их разногласия, раз и навсегда! Ланни мог представить, что на своей первой встрече первым начал американец и сказал: "Я называю тебя по имени, потому что это американский обычай". На что англичанин ответил: "Я обращаюсь к вам по вашей должности, потому что это английский обычай". Начав так, ни один из них не мог любезно уступить. Однажды сказав "Уинстон", Ф.Д.Р. не мог не согласиться говорить "премьер-министр". С другой стороны, если бы премьер-министр сказал "Франклин", то это было бы капитуляцией. А это было не в его характере. Поэтому, несмотря на все соблазны принадлежать другим народам, он оставался англичанином!
   В течение долгого времени эти двое смотрели друг на друга, одновременно понимающе и шутливо. Президента выражал смесь забавы и заботы. Большая круглая физиономия премьер-министра была совершенно гладкой и выглядела так невинно, за исключением глаз, которые были проницательными, а рот был непреклонен. Газеты много говорили, что эти люди были друзьями. Но они были не просто двумя людьми, они были двумя сторонами, двумя нациями, и между ними была напряженность.
   Никто не знал этого лучше, чем Ланни Бэдд, он же Прескотт. Уинстон Черчилль приспособился к демократии в своей собственной стране, но он не хотел ничего подобного в международных делах. Он, разумеется, не счел бы демократию заменой политики Британской империи, разделяй и властвуй, вежливо известной как "Баланс сил" на континенте Европы. И вот была женщина, непреклонная, как и он, желавшая заставить его прочитать книгу и увидеться с её автором, который был своего рода Розовым, и, возможно, даже Красным. Только Вседержитель мог почувствовать разницу в этом. Разве он и Рузвельт спорили в тот день об этом? Были ли они в тупике с тех пор как встретились два "линкора"? Хотел ли демократ напомнить империалисту, что у него были деньги, и он раздавал ленд-лиз?
   Демократ надел одну из тех улыбок, которые были одновременно искренними и действенными. "Хорошо выспался, Уинстон?" - спросил он. И при этом, возможно, недостойном откровении премьер-министр, казалось, надулся. Он засунул сигару в рот и что-то пробормотал, что Ланни не мог услышать, хотя в комнате была мертвая тишина, кроме этого звука.
   V
   В.И.П. - Очень важная персона - получил свой коктейль из рук хозяина. Затем он сел в кресло. Ланни был удивлен, заметив, что было предусмотрено, чтобы автор книги Двухсторонний переход оказался рядом с ним. "Мистер премьер-министр", - сказал собеседник, - "мистер Адамич является автором книги, которую я вам дал".
   "Да, да", - ответил тот довольно резко. - "Я её читаю". Но он не сказал, что он думает о книге. Он сознательно уклонился от предмета, вытащив из кармана письмо от своей жены. "Она благодарит вас за ваш подарок", - сказал он миссис Рузвельт, надел очки и прочитал абзац. Затем он добавил: "У меня нет слов, чтобы выразить свою признательность за все подарки, которые были отправлены мне в последний раз, когда я был здесь. Кто-то прислал мне трубку из сушенного кукурузного початка!" Он вставил сигару в роту и зажёг ее.
   "Я получаю их несколько раз в год", - заявил Ф.Д.Р.
   "А что ваши изъели черви?" - спросил Черчилль.
   Президент усмехнулся и предложил ему еще один коктейль "Оранжевый цветок", но Черчилль отказался. Тем временем миссис Рузвельт взяла крошечную колбаску, наколотую на зубочистку, и подняла ее перед Фала, который с нетерпением ждал своего трюка, чтобы перевернуться, а затем сел, чтобы получить свою награду. "Хороший мальчик, Фала!" - сказал президент, и маленькая собака подошла и упала у его ног.
   В дверях появился дворецкий, и хозяйка поднялась. Остальные все последовали её примеру, а президент быстро соскользнул со стула в кресло на колёсиках. Его жена повезла его в холл и к лифту, за ней следовали женщины, за дамами следовали мужчины. Черчилль и Адамич были последними, и Ланни отважился задерживаться вместе с ними, потому что ему была любопытна эта маленькая драма.
   Адамич очень вежливо сказал: "Большая честь встретиться с вами, мистер Премьер-министр".
   Ответ был следующим: "Я прочитал вашу книгу, я нахожу ее интересной", - сильный акцент на первом слоге этого слова.
   - Спасибо, сэр. Как далеко вы её прочли?
   - Примерно на полпути. Вы действительно думаете, что там есть проблема?
   - Да, сэр. Если нам не удастся собрать наш американский идеализм и заставить его работать ...
   На этом разговор закончился. Они подошли к лифту, и президент, внутри, ждал. "Входи, Уинстон", - позвал он. "Остальные ребята, спускайтесь". По пути Ланни сказал автору: "Похоже, его не вытащить на разговор". Адамич ответил: "Я тоже этого боюсь".
   Когда они подошли к нижнему этажу слуга в униформе покатил президента в столовую. Первая леди сделала паузу и привлекла внимание гостей к картине. Поэтому, когда они вошли в столовую, президент уже сидел на своем стуле с высокой спинкой за большим овальным столом.
   Ланни заметил эти ловкие действия. Было важно не напоминать гостям о его физических недостатках, сохранить его собственное достоинство и хорошее настроение гостей.
   На столе в центре стояла серебряная чаша, наполненная розами, сияющая прямо под люстрой. Еда началась сразу. Консоме, жареная рыба, жареная курица, салат, английский бисквит, пропитанный вином и залитый взбитыми сливками, и кофе, поданный к столу. Ланни поместили между секретаршей миссис Адамич и миссис Рузвельт. Он понимал, что для него лучше быть незаметным, и он был рад послушать, что скажут великие и знаменитые.
   VI
   Президент Соединенных Штатов потер руки, усмехнулся и, глядя поверх стола на свою жену, заметил: "Ну, сегодня у нас был хороший день".
   - Действительно, Франклин?
   - У меня была прекрасная пресс-конференция. Наши журналисты довольны, потому что я объединил все наши информационные и рекламные службы в одну организацию и поставил во главе Элмера Дэвиса.
   Ланни слышал голос Элмера Дэвиса, но кузен Монро в Перу его не слышал. Он спросил, кто этот человек. Президент объяснил, что Элмер Дэвис был комментатором радио, столь уважаемым своими коллегами и газетчиками, что сможет остановить споры, которые происходят между различными бюро. Сказав это, Ф.Д.Р. улыбнулся и съел ложку консоме. Ланни подумал: "Он похож на Робби, вернувшегося вечером и рассказывающего семье и гостям, что он сделал в за день, и какую редкостную сообразительность он проявил!"
   "Надеюсь, ты не слишком оптимистичен", - сказала жена. "Боюсь, он найдет, что он попал в слишком трудное положение". Ланни сказал себе: "она похожа на Эстер!"
   "Конечно, старики будут сражаться с ним", - ответил муж. "Многие опасаются, что правительство получит возможности добывать информацию для общественности, и особенно идеи". Затем, глядя через стол: "Разве у вас не то же самое, Уинстон?"
   "Вы забываете", - прорычал премьер-министр, - "что наше правительство с самого начала владеет Би-Би-Си. Мы не такие уж реакционные, как нас некоторые люди себе воображают". Он вернулся к еде и зачерпнул себе консоме. Он обладал поразительной осведомлённостью, которую приобретает британский государственный деятель за всю свою жизнь наблюдений и опыта. Он знал свою половину планеты, и в настоящее время эта половина держала его настолько занятым, что ему некогда было беспокоиться о другой половине. Он был спокоен и уверен, что был мудрее, чем кто-либо другой в этой комнате.
   Возможно, хозяин почувствовал необходимость оживить вечеринку. Или, может быть, он устал и хотел развлечься. "Наши враги нашли для нас новое оружие" - объявил он. - "Они рады разрастанию нашей бюрократии. На пресс-конференции меня спросили, правда ли, что у нас есть подразделение в Хлебопекарном отделе Управления промышленности Совета военного производства по Печенью, крекерам и кренделям с солью".
   Все засмеялись, и кто-то спросил: "Что вы ответили, мистер президент?"
   - Я сказал, что не знаю, но я надеюсь, что есть, потому что я очень люблю печенье, крекеры и крендели с солью.
   "Вы получаете много удовольствия от своей работы, мистер президент", - заметила яркая маленькая жена автора, явно не из пугливых.
   - Получаю, когда сталкиваюсь с такими вот развлечениями. Один из наших людей в Управлении ценообразования рассказал мне сегодня забавную историю. Кажется, кто-то подготовил девятистраничное машинописное предписание по производству хлопковой парусины (cotton duck), и предписание было направлено на ознакомление и утверждение ответственным лицам, прежде чем размножить его и отправить в промышленность. Каждому должностному лицу пришлось подписать его, и восемь или десять сделали это до того, как было обнаружено, что речь идет не только о хлопковой парусине (cotton duck). Кто-то вставил абзац о Donald Duck16!
   Это вызвало опять у всех заразительный смех. А затем президент, наслаждаясь собой, посмотрел через стол на Джона Булля и сказал: "Кстати, до того, как я забуду. Кто-то прислал мне ваш портрет. Он на моем столе в офисе, напомните мне показать его вам. Этот человек из Канады, Ванкувера, полагаю. Утверждает, что никогда вас не видел, но я думаю, что у него получилось очень хорошее сходство, за исключением того, что он дал тебе немного больше волос, чем у тебя есть на самом деле".
   Премьер-министр Великобритании ласково потирал свою мало прикрытую макушку и немного сожалел о своем отсутствии иммунитета к разрушительным временам. - "Возможно, я потерял их с тех пор, как художник начал мой портрет".
   - У меня тоже есть новый портрет. У тебя был шанс взглянуть на него?
   - Какой, мистер президент?
   - А теперь послушай меня, Уинстон! У меня не так много портретов. Вот любопытная история, которую я расскажу. Этот художник имеет значительную репутацию в своей собственной стране, которая занимает немалую часть западного полушария. Посол его страны запросил три сеанса, и я предоставил им два, но затем секретная служба запретила мне больше встречаться с ним. Оказалось, что этот человек был дважды шпионом, работающим на фракцию правительства своей страны и на немцев одновременно!
   Все ахнули. И Ф.Д.Р., ожидая следующей смены блюд, зажег сигарету и помахал ею в длинном мундштуке, как бы говоря, что он все еще жив, и что рабочий день президента продолжается.
   "Что сделал этот человек?" - спросил премьер-министр.
   - Он закончил портрет без меня, и неплохо. На нём я выступаю по радио со своей обычной программой У камина. Камин там не показан, но одна сторона моего лица пылает красным. Я подумал, что я бы назвал эту картину 'Рузвельт в аду', и предложил её кому-нибудь, кто хотел бы меня видеть таким образом.
   "До недавнего времени мальчики с Уолл-стрита были бы в восторге от неё", - заметил Черчилль, и раздался смех.
   VII
   Ситуация, с которой столкнулись эти государственные деятели в этот час, была, пожалуй, самой худшей в истории их стран. В последние дни был настоящий поток плохих новостей. Генерал Роммель взял Тобрук и более чем двадцать пять тысяч британских пленных. Его войска продвинулись на сотни километров в Египет, и опасность для Александрии и Суэцкого канала была угрожающей. Внешняя оборона Севастополя была прорвана. Подводные лодки топили корабли по всему Атлантическому побережью, что нельзя было скрыть строжайшей цензурой. В то же время японцы взяли почти всю Бирму и угрожали Калькутте и Цейлону. Они захватили Кыска, один из островов Алеутской гряды, и обстреляли Ванкувер и побережье Орегона.
   Кузен по браку президента беспокоился обо всех этих вещах и высказал свои беспокойства в середине званого ужина. Ф.Д.Р. не стал снижать свою общительность, но сказал, что принимаются меры и ведутся приготовления. - "Мы не можем пока всё это демонстрировать, но наши мальчики в воздухе показали японцам, что их ждет. Возможно, вы не понимаете полного значения наших побед в Коралловое море и при Мидуэй".
   - Мне было трудно осознать что-нибудь издалека, Франклин.
   - Ну, мы показали определенное превосходство наших авианосцев и уверены, что у нас их будет много. Враг захватывает территорию, которую он не сможет удержать.
   Вмешалась беспокойная хозяйка. - "Расскажи Франклину, что какую демократию ты увидел в Южной Америке".
   "Я много слышал об этом", - сухо прозвучал ответ.
   Президент заговорил: "Я был там и навестил Варгаса в Бразилии. Чудесные люди. Они устроили мне отличный прием. Здесь, когда мы встречаем гостя, мы бросаем конфетти, серпантин и порванные телефонные книги. В Южной Америке они бросают цветы, тонны цветов, розы, гвоздики и даже орхидеи. Варгас встретил меня на набережной в Рио, и мы сели в открытую машину и проехали по городу. Кругом люди, окна и балконы были полны. Все бросали цветы и кричали: 'Viva la democracia! Viva Roosevelt!', как будто они были синонимами".
   "Друг неудачника!" - пробормотал Черчилль.
   Смеясь, другой продолжил: "Когда мы ехали, Варгас наклонился ко мне и сказал: 'Возможно, вы слышали, что я диктатор'. Я наклонился к нему и сказал: 'Возможно, вы слышали, что я тоже' ". Все снова засмеялись, а затем Ф.Д.Р. продолжал: "Варгас сказал мне: 'Но я на самом деле' ". Был еще один смех, к которому присоединился рассказчик.
   Адамич воскликнул: "Я помню, что в вашей последней перевыборной кампании вы использовали эту фразу 'Viva la democracia!' ".
   - Да, ответил президент. "Это единственные испанские слова, которые я знаю. В Рио, конечно же, они должны были быть португальскими".
   "В вашей речи в День Колумба", - сказал автор, - "они должны были быть итальянскими".
   "Надеюсь, я произнёс их правильно", - заметил президент, снова присоединившись к смеху.
   VIII
   Решила ли первая леди, что на этом званом ужине было уделено достаточно времени остротам и анекдотам? Было подано основное блюдо, что означало, что это дело подошло к кульминации. Внезапно она заметила мужу: "Знаешь, Франклин, я приглашаю наших гостей на концерт, поэтому у нас не будет времени поговорить с тобой. Я хочу, чтобы ты не забыл поговорить с мистером Адамичем".
   Президент всегда следовал совету своей жены. "Во что бы то ни стало", - любезно ответил он. - "Я думаю, что важно, чтобы люди из-за океана понимали, что Америка - это сочетание большого количества рас и народов. Поскольку мы говорим по-английски и в нашей культуре есть столько англо-саксонских черт, то наши британские друзья склонны забывать, сколько небританских человек живут здесь, и какую важную роль они играют в наших политических и международных решениях". Президент смотрел через стол, когда он говорил, и все за столом слушали его. - "Это болезненный факт, что в нашей национальной традиции существует недоверие и неприязнь к Британской империи после революции и войны 1812 года, а затем была англо-бурская война и Индия. Несмотря на наше беспредельное восхищение лично великим государственным деятелем, эти чувства остаются, и каждый в нашей общественной жизни должен считаться с ними".
   Это была небольшая проповедь, направленная на достопочтенного Уинстона Спенсера Черчилля, который сидел молчаливо, как сфинкс, держа большую сигару и глядя на длинный пепел на её конце.
   "Вы, мистер Адамич", - продолжал проповедник, - "напоминаете нам в ваших книгах, что у этих иностранных людей есть свои традиции, будь то югославы или ирландцы, немцы или итальянцы, или евреи, недовольные тем, что происходит с их соотечественниками. Чувства этих людей и многих давних американцев к Британской империи могут показаться не слишком разумными для англичан, но они достаточно естественны и оправданы с разных точек зрения. Тот факт, что они существуют, обуславливает всевозможные трудности. Любого сорта. Всех видов ..."
   Намеревался ли президент вдаваться в подробности, а затем раздумал? Он внезапно улыбнулся и сказал: "Я сам англичанин, но также я шотландец и голландец. Эта комбинация подходит для хорошего участника переговоров". Он смотрел прямо на своего гостя. "Я хорошо помню", - продолжал Ф.Д.Р., - "когда я был мальчиком лет семи, моя мать отвезла меня в Англию, и я видел, как королева Виктория следовала по улице, и я был совершенно уверен, что я ее очень не любил".
   Скорее это походило на тыканье носом, и Ланни мог только предполагать, какие велись споры, и какая складывалась напряженность на переговорах между этими двумя волевыми людьми. Определенно было, что первая леди знала об этом и поддерживала своего мужа, пригласив в Вашингтон писателя, который акцентировал внимание на неанглосаксонских элементах американского сообщества. Она попыталась заставить главу Консервативной партии Великобритании прочитать книгу, в которой говорилось, что народы Центральной Европы хотят демократии, а не королей. Но Черчилль считал, как говорили у него на Родине, - "Нет уж, увольте!" Какая разница, думал Ланни, между ним и общительным, неудержимым собеседником пятилетней давности! Кроме того, Ланни не забывал, что он был человеком, который спас Англию и мир в 1940-41 годах. Надо отдать ему должное.
   IX
   Для дворецкого нескольких слов миссис Рузвельт было достаточно, чтобы десерт и кофе были быстро поданы. "Мы не должны опоздать на концерт", - сказала она. "Мне это не нравится, потому что это заставляет людей так пялиться". Когда она встала, другие последовали ее примеру, и они вышли в зал, оставив президента, которого перенесли на его кресло-коляску. Пока они прощались, Ланни стоял рядом с Черчиллем, слушая, как Адамич пытался сказать несколько слов о югославских делах. Но премьер-министр не слушал. Это было неприятным послевкусием этого ужина, на его лице читалось презрение к "розовому" автору, которое слышалось и в его ворчливых словах. Разумеется, он был гостем в этом доме и не имел права грубить никакому другому гостю. Но ему не нужно было говорить, когда ему не нравилось, и он сыграл роль своего предка, надменного герцога.
   Когда Адамич отвернулся, Ланни последовал за ним и увидел, как президента вкатили в лифт. Казалось, что в кресло переместили другого человека. Исчезло всё его добродушие и смех. На его лице отразилась забота, а возможно, скорбь по десяти или двенадцати миллионам мальчиков, которых он собирался отправить в ад войны. Ланни вспомнил рассказ, как в этих же комнатах восемьдесят лет назад так же печалился мягкосердечный Линкольн. Это было еще одно черное время для Союза. И высокий неуклюжий "Дровосек17" с Запада сделал то, что делал владелец поместья Крум Элбоу, пытаясь сохранить себя жизнерадостным, слушая и повторяя забавные истории.
   Теперь жена президента и ее гости уходили, чтобы насладиться прекрасной музыкой, но для шефа такой передышки не было. Он подошел к своей комнате, чтобы заняться борьбой с упорным британским Тори, которая могла бы надолго предопределить будущее мира. Ланни знал достаточно о ситуации, чтобы угадать, какими будут темы. Палестина и Египет, Индия и Гонконг, Рур и Дарданеллы. И какие правительства должно были быть в Югославии, Румынии, Венгрии, Болгарии, Греции, Италии и Испании.
   Гостей и секретарей повезли на концерт на двух лимузинах. В первом сидела на заднем сиденье миссис Рузвельт у миссис Адамич, а автор и кузен сидели в двух выдвижных сидениях, лицом к женщинам. Малоизвестный мистер Прескотт сидел рядом с шофером, и это устраивало его, потому что он не хотел говорить, а слушать. Делая это, он обнаружил, что его догадки о событиях вечера были правильными.
   Миссис Рузвельт заявила Адамичам: "Я не могу сказать, насколько мы благодарны за то, что вы пришли сегодня вечером. У президента возникли значительные трудности, чтобы заставить премьер-министра понять, в какой стране мы живём. Я поговорила с мистером Черчиллем вчера и вечером сегодня днем. Я объяснила, что многие наши американцы крепко связаны со странами, из которых они прибыли, или из которых прибыли их родители. Премьер-министр был этим несколько раздражён. Он сказал, что понял. Но я не думаю, что он это понял. Совсем нет".
   X
   Когда они вышли из машины, хозяйка сказала Ланни: "Вы понимаете, что я отвезу вас в Белый дом после концерта". Он поблагодарил ее и последовал за остальными в зал. Стояла жаркая ночь, поэтому, хотя зал был не очень большим, он был заполнен только частично. Ланни увидел в программе несколько исполнителей, и он мог догадаться, что произошло. Эту добродушную даму уговорили поддержать карьеру группы начинающих молодых музыкантов. Первый, скрипач, сыграл концерт Мендельсона, который всегда приятно слышать, хотя он был не так хорош, как Ланни привык слышать это произведение у своего шурина Ганси Робина. Вторая исполнительница, молодая леди, сыграла этюд Шопена. Ланни подумал, что смог так сыграть сам. Поэтому он позволил себе задуматься о том, что он собирается сказать премьер-министру Великобритании.
   Конечно, он не собирался ставить себе задачу превратить непреклонного Тори в кого-нибудь "друга неудачника". Ни в коем случае. Было бы лучше вернуться к своему обиталищу из слоновой кости и дать потомку герцога Мальборо понять, что сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт помогает Рузвельту в качестве американского патриота, а не как простой приверженец Нового курса. Черчилль принял бы это, а Ланни получит то, что он хотел на этой основе. Его пригласили не как советника по политике, а как эксперта по Франции и Германии, и особенно в этот момент, по Северной Африке.
   После концерта другие гости были доставлены в свои отели, а затем Ланни и первая леди были возвращены в Белый дом. С ними ехал известный обозреватель, которого они только что встретили в вестибюле. И пока они ехали, он рассказал им историю, которая произошла в Вашингтоне. Она была связана с предыдущим визитом Черчилля. Там президент поднял тему о Гонконге и о необходимости вернуть его китайцам. Джон Булль заявил: "Вам нет никакого дела до Гонконга! Я не буду говорить о Гонконге!" Он не хотел говорить, но он должен был слушать, и президент закончил свои убеждения словами: "Хорошо, если вы не примете мой совет, мне придется через вашу голову обратиться к королю".
   Это, конечно, было ужасно. Премьер-министр справедливо крикнул: "Королю нечего сказать по этому поводу!"
   "Возможно, нечего, Уинстон", - продолжал мучитель, - "но я собираюсь воспользоваться этим, и напишу ему письмо, примерно так: 'Дорогой король, ваш премьер-министр настолько упрям, что не прислушивается к голосу разума. Поэтому я решительно хочу напомнить вам лично, что мы должны продолжать оказывать помощь нашим доблестным и многострадальным союзникам китайцам, и что им грозит опасность впасть в отчаяние и сдаться своим японским завоевателям. Чтобы их укрепить, я предлагаю ясно показать, что в мирном урегулировании им будут возвращены все их территории, независимо от того, кем эти территории занимаются'. Разве вы не думаете, что королю может быть интересно прочитать такое письмо?"
   - Он осознал бы, что для него это было бы неконституционно.
   - В то же время я напишу Чан Кай-ши, сказав: 'Я прилагаю копию письма, которое я посылаю королю Англии, и я предлагаю вам написать ему в ответ, уверяя его, что, если Гонконг вернется китайскому народу, то их правительство проявит свою благодарность, гарантируя британцам все торговые права и привилегии, которыми они пользовались в прошлом'.
   Вот такая была история. Над ней посмеялись, а затем обозреватель поведал, зачем он это рассказал. Обратившись к первой леди, он спросил: "Можете ли вы сказать мне, действительно ли это произошло, миссис Рузвельт?"
   Ланни, внимательно прислушиваясь, обратил внимание на социальную подготовку в действии. С самой своей дружеской улыбкой первая леди ответила: "Меня там не было".
   В Белом доме Ланни провёл несколько минут с хозяйкой. Весь вечер он слушал, очень мало говорил, и теперь с ее обычной любезностью она спросила его реакцию на главную тему обсуждения. Он сказал ей: "У меня есть интерес к Центральной Европе и ее проблемам, потому что я бывал в Силезии, Польше и Австрии. Немцы, тщательно продумав, объединили всю индустриальную систему этого региона со своей. Это делает невозможным замену условий на те, которые были до войны. Мне кажется, что было бы глупо пытаться сделать это. Не надо разрушать производственную агломерацию, созданную немцами в Центральной Европе. Надо превратить эту систему в одну корпорацию общественного обслуживания под международным контролем и поставить ее на работу по восстановлению разрушенных городов и служить благосостоянию всех людей в этом регионе".
   - Но как насчет национальных границ, мистер Бэдд?
   - Крупные картели Европы показали нам, что границы не должны мешать производству и обмену товарами. Французские и немецкие сталелитейщики объединились под Гитлером и снова сделают это. Почему общественное благосостояние не может сделать то же самое?
   В этот поздний час первая леди сидела, задавая вопросы об этой идее. Извиниясь, она сказала: "Я поговорю с президентом об этом. Это та услуга, которую я ему могу оказать. Донести до него идеи, которые, вероятно, будут ему полезны".
   XI
   Оставшись наедине с собой, Ланни бродил по комнатам первого этажа, осматривая множество портретов, висевших на стенах. Они заинтересовали его не как искусствоведа, а как изучающего историю. Считая правительство своей святыней, как и большинство его соотечественников, он хотел увидеть, кого выбирали его соотечественники в качестве своих вождей и советчиков. Он стоял перед каждым государственным деятелем, пытаясь вспомнить, что он читал о нём. А мысленно вопрошал, какой совет этот государственный деятель мог дать Республике, обороняющейся против своих врагов на всех континентах и на всех морях мира.
   После полуночи появился слуга и проводил терпеливого гостя на третий этаж особняка в комнату премьер-министра. Он постучал, затем открыл дверь и увидел бледного молодого секретаря мистера Мартина. "Премьер-министр принимает душ", - сказало это должностное лицо. - "Он скоро выйдет".
   Ланни начал рассматривать портреты, когда дверь ванной резко открылась, и там появилось то, что Ланни посчитал необыкновенным предметом наблюдения. Действующий глава Британской империи, одетый в костюм, который он носил в момент своего появления на свет, даже без полотенца. Ланни думал, что он выглядит как большой херувим в вечернем одеянии, и, конечно же, он гляделся еще более похожим, когда он был совершенно голым. Его кожа была белой, слегка окрашенной в розовый цвет, а его плоть образовывала огромные складки.
   Херувим не обнаружил никаких признаков смущения и просто сказал - "Привет", а затем своему секретарю: "Вы можете ложиться спать, Мартин". Молодой человек сказал: "Спокойной ночи, сэр" и ушел, а Черчилль обратился к своему гостю: "Снимайте пиджак и располагайтесь как можно удобнее в этом проклятом климате. Выпьете что-нибудь?"
   "Нет, спасибо", - сказал Ланни и с радостью снял пиджак.
   "Чувствуйте себя, как дома", - сказал хозяин. У него был свой собственный способ произносить последние слова - "тома18".
   - Я полагаю, что человек может привыкнуть к этой удушливой погоде, но я благодарю Бога, что мне этого не нужно.
   - Вы забыли, что я недавно прибыл из Алжира.
   - О, да, я полагаю, что там ещё хуже. Ну, Бэдд, я надеюсь, что нам не нужно играть в 'Прескотта', пока мы одни.
   - Я не думаю, что здесь есть какие-либо диктофоны, мистер премьер-министр.
   Великий человек позволил своей шаровидной форме спрятаться в мягкое кресло и заметил: "Позвольте мне вспомнить, как давно мы разговаривали в доме Максин Эллиотт?"
   - Пять лет и несколько месяцев. Возможно, вы не помните, но тогда вы были абсолютно уверены, что вас глубоко задвинули на политическую полку.
   - Да, да, конечно! Мы редко предвидим, что с нами делает жизнь, не так ли?
   - Боже! Конечно!
   - Президент говорит, что вы делаете для него прекрасную работу. Я поздравляю вас. Не возражаете, если я побеспокою вас множеством вопросов?
   - Совсем нет, мистер Черчилль. К англичанам надо обращаться по титулу, но к равным по статусу только один раз.
   XII
   Так начался беспощадный допрос, как в инквизиции, который продолжался два часа. Черчилль точно знал, что хотел спросить, и это касалось врагов, с которыми он сталкивался. Петен, Лаваль, Дарлан, Бенуа-Мешен, Пьер Пюшё, Фернан де Бринон, Поль Марион, Йосеф Вартнелемы. Он встречал их перед франко-германским перемирием, когда он пытался убедить их продержаться. Что они делают сейчас и каково состояние их мыслей? И люди в Северной Африке. Лёмэгр-Дебрёй и генерал Ноге и остальная часть армейской публики. И есть ли там те, кто сочувствует союзникам и осмеливаются раскрыть это. Ланни мог рассказать о магнате растительного масла, о генерале Бетуаре и его группе и о том, что говорили арабы, и евреи и другие, которых он встречал. Он сообщил, не называя имен, что у него были старые друзья, которые рассказали ему о распространении подпольных движений.
   "Конечно, вы не думаете, что они могут что-нибудь сделать против немецкой военной машины!" - воскликнул премьер-министр.
   - Не в настоящее время, но если вы когда-либо доставите армию на эти берега, вы найдете там партизан, которые могут оказать большую помощь в нарушении линий связи и нанесении вреда врагу. Задача в настоящее время, организовать и обучить их, снабдить необходимым инструментом и научить их нужным приёмам. Наша собственная армия делает это, и я полагаю, что и ваша тоже.
   "До какой-то степени, но это дело будущего" - сказал он и добавил, что военная история показала, что враждебное население может нанести большой урон захватчику.
   Затем он хотел услышать о Гитлере, Геринге и Гессе. Знание Ланни о них было годовой давности, но даже оно могло оказаться полезным, и он должен был подробно рассказать, как ему удалось сохранить дружбу и доверие этих нацистов. Ланни рассказал, как он и Гесс экспериментировали с медиумами и астрологами, и как он сумел убедить нациста номер три, что большая группа англичан сочувствует Neue Ordnung и планирует свергнуть Черчилля и поставить премьер-министром человека, желающего выработать условия мира. "Видимо", - сказал американец, - "ваш Би-4 играл в ту же игру с Гессом".
   "Совершенно верно", - сказал херувим в мягком кресле. Он потянулся за одной из своих сигар и зажег ее, и вряд ли в мире было какое-то зрелище, более смешное, чем огромный голый херувим, сосущий большую темную сигару. Сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт никогда такого не видел.
   "Мне сказали", - продолжал Ланни, - "что ваш Би-4 писал письма от имени Айвона Киркпатрика, герцога Гамильтона и других, и что Руди полностью поверил в них. Губернатор, я имею в виду президента, сказал мне, что вы устроили им за это хороший нагоняй".
   В этих ярких голубых глазах появился блеск. - "Это было возмутительное нарушение прав англичан".
   "Но это сработало", - усмехнулся Ланни. - "Я скорее догадался, что Би-4 отплатил немцам за двух ваших агентов, которых они заманили на голландскую границу и похитили сразу после начала войны. Без сомнения, нацисты были бы рады обменять их на Гесса".
   Премьер-министр хрюкнул, выразив согласие. - "Президент говорил мне, что вы попали в затруднительное положение с нашими людьми по этому эпизоду. Я буду рад уладить это для вас".
   - Благодарю вас, сэр. Вы понимаете, я был под обещанием не упоминать о моей связи с президентом, поэтому, когда ваши агенты расспрашивали меня о моих отношениях с врагом, я был беспомощным. Они были совершенно правы в своем решении, что я знал слишком много.
   "Или, что вы знали слишком многих", - усмехнулся враг всех коллаборационистов.
   - Есть еще одна деталь в этом вопросе Гесса, который может вас заинтересовать, мистер Черчилль. Человек, который принес мне сообщение от Гесса всего за несколько дней до его полета в Шотландию, прибыл в мой лондонский отель и назвал себя Брэнскомом. Я думаю, что он выбрал это имя только для этого случая. Естественно, я заинтересовался им и хорошо его запомнил, чтобы узнать его в следующий раз. Так и случилось. Я видел его вчера вечером в ресторане в Нью-Йорке.
   - Черти что, вы говорили с ним?
   - Я очень осторожно держался подальше от его поля зрения и позвонил ФБР, чтобы они взяли его под наблюдение. Сегодня утром я был у них и рассказал о нем. Они выявили, где он остановился, и следят за ним.
   - Браво! Ваше ФБР чрезвычайно успешно в предотвращении саботажа. Очень способные люди, и мы помогаем им, как можем.
   XIII
   Некоторое время они поговорили о шпионах и диверсантах, а затем Ланни счёл этот разговор хорошим поводом рассказать о предмете, о котором он думал, пока ехал в Вашингтон. Он сказал: "Я хотел бы предложить кое-что в связи с Гессом, мистер Черчилль, если еще не поздно ночью".
   - Ни в коем случае. Что это?
   - Могу я спросить, вы получили от него какую-нибудь важную информацию?
   - Не очень, он фанатик, и ничто не могло заставить его ослабеть, но мы уже собрали довольно хорошее досье на всех этих подонков.
   - Мне пришло в голову, что мне стоит поговорить с ним и посмотреть, что я могу получить от этого.
   - Вы действительно думаете, что он будет говорить с вами?
   - Он сделал меня доверенным лицом по нескольким важным вопросам, а теперь он пробыл в заключении более года и должен чувствовать себя довольно одиноким. Я не сомневаюсь, что он был бы рад встретить старого друга.
   - Но он знает, что мы никогда не позволим вам увидеть его, если мы не будем уверены, что вы против него.
   - У меня есть идея разыграть небольшую драму. Позвольте мне придти к нему посреди ночи как бы секретно. Я скажу ему, что я подкупил тюремщика. Я думаю, что я мог бы задурить ему голову этим. Он знает, что мой отец богатый человек, и он, несомненно, думает, что я тоже.
   - Боже милостивый! Это может нам что-то дать! Какую цель вы ставите, чтобы увидеть его?
   - Я мог бы сказать ему, что у меня есть сообщение от фюрера. Имейте в виду, что у меня есть код, который я использую с этими людьми. Гитлер дал мне кодовое имя 'Зигфрид', если я захотел бы отправить ему секретное сообщение. Я дал Гессу кодовое имя 'Курвенал'. Вы, возможно, помните персонаж в Тристане, который звался 'Вернейший из верных'. Представьте себе, если я смогу уговорить тюремщика передать Гессу небольшой кусочек папиросной бумаги с надписью 'Курвенал', закатанной, скажем, в гранулу и спрятанный в куске хлеба. Руди придёт в сильнейшее волнение и будет готов к откровенному разговору, когда я войду в его камеру, или в помещение, где он спит.
   - Что вы ожидаете от него? Вся его информация устарела более года назад.
   - Даже в этом случае могут быть секреты, которые еще не выявлены. У меня есть одна идея, которая может показаться фантастической, но я все время думаю об этом. несмотря Я могу получить сообщение от Руди, которое будет доставлено фюреру, и с этим сообщением я мог бы попасть в Германию.
   - Вы посмеете попробовать?
   - Президент считает, что я не должен. У него есть идея, что, поскольку у меня был разговор со Сталиным, нацисты наверняка решили, что я обманщик. Я соглашался с этим какое-то время, но теперь я не уверен. Служба разведки Гитлера отнюдь не совершенна. Я доказал это не один раз. И если я обнаружу, что он узнал о моем проезде через Россию, я считаю, что смог бы убедить его, что я был там в его интересах, чтобы выведывать всё у Сталина и принести ему доклад о возможности сделки. Гитлер заключил одну такую в 1939 году, и почему он не мог бы рассмотреть другую в 1942 году?
   - Он был бы счастлив, если он может быть счастлив в своем настоящем состоянии!
   - Именно, Гитлер давал мне послания к коллаборационистам в Великобритании, Франции и Америке, и что более естественно, что я должен был искать таких же в Москве? Нацисты должны знать о них, и я мог бы узнать у Гесса, кто они. Разве это не стоило бы?
   - Боже мой, да!
   - И это только одна из многих возможностей. Меня увлекает идея прихода к моему старому другу фюреру с сообщением от его верного друга.
   - По моим сведениям, Гитлер сильно разозлился на Гесса, считая его вылет полной глупостью.
   - Я не сомневаюсь в этом. Но он должен прекрасно понимать, что независимо от того, как бы ошибочно это не выглядело, Руди думал только о том, чтобы служить своему обожаемому хозяину и защитить его от необходимости вести войну на два фронта. Если придти к нему с посланием от сердца друга. И, возможно, с талисманом или паролем, который Руди может дать мне что-то, чтобы убедить Гитлера, что я действительно разговаривал с ним. Разве не будет затронуто сердце фюрера? Вы могли бы распустить слух после того как я покину Англию, что было обнаружено, что я подкупил тюремщика и поговорил с Гессом. Я бы не хотел бы появления этого в прессе, но вы могли бы найти способ, чтобы это стало известно в одном из ваших лагерей для немецких офицеров. Вы можете быть уверены, что у нацистов есть шпион, скрывающийся за пределами таких лагерей, чтобы собирать разные сведения, и они не пропустили бы этого.
   "Послушайте, Бэдд", - сказал премьер-министр. - "Вы мне рассказываете киносценарий?"
   Агент президента ответил: "Вся война - это киносценарий, мистер Черчилль. Я предполагаю, что война предоставит много тысяч сюжетов, прежде чем человечество потеряет интерес к этим событиям. И будьте уверены, что вы будете фигурировать в них".
   "Убирайся!" - воскликнул розово-белый херувим. - "Льстец!" Затем, когда Ланни серьезно отнесся к его совету и встал, он протянул руку и сердечно сказал: "Приходите ко мне, когда окажетесь в Лондоне, тем временем я все обдумаю ".
   ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
   Измены, разбой, плутни19
   I
   Впервые Ланни воспользовался привилегией позвонить своему шефу по телефону. Он позвонил в Белый дом в восемь часов утра, когда, по его мнению, Ф. Д. Р. будет в постели завтракать. Он сказал оператору: "Я хотел бы поговорить с президентом, моё имя Странник. Он подумал, что будет дальше, и был удивлен, когда через несколько секунд он услышал голос своего друга. - "Привет, президентский заменитель!"
   "Вы хорошо выспались?" - отважился звонивший.
   - Лучше, чем обычно. Хотелось бы, чтобы вы могли всегда поддерживать мой сон.
   - Я буду, только скажите хоть слово.
   - Нет, я боюсь, что у кого-то это вызовет плохое настроение.
   - Что вы хотите, чтобы я делал дальше, губернатор?
   - Можете вернуться через неделю или десять дней?
   - С удовольствием.
   - Договорились, и, кстати, Олстон должен быть в Нью-Йорке через день или два, он был на Западе, поговорите с ним. У него могут быть предложения.
   - Я сделаю это.
   - До скорого, Странник.
   Вот так это было. И Ланни, который все еще лежал в постели, потом принял ванну, съел завтрак, а затем оделся и спустился к своей машине. Как приятно снова стать женатым человеком и найти кого-нибудь при возвращении домой и рассказать о своих приключениях, но только их часть! Во время шестичасовой поездки, интенсивное дорожное движение замедлило её, Ланни обдумывал, что он собирается рассказать Лорел, а затем, что он собирается сказать Рудольфу Гессу, если он встретится с ним, а затем действительно серьезный вопрос, что он скажет Адольфу Гитлеру, если встретится с ним.
   Ланни позвонил, и Лорел выразила счастье, которое она не пыталась скрыть. Он мог рассказать ей об ужине в Белом доме, потому что в этом не было никаких военных тайн. Также он мог рассказать о Черчилле в общих чертах, хотя и не о темах, которые они обсуждали. Он уговорил ее одеться и поужинать с ним. Он отвезет ее в сад на крыше и надеется, что они там больше не столкнутся с немецкими шпионами. Она возражала, так как она выглядела просто ужасно, а летом ничего нельзя скрыть. Но он настоял на том, что женщины становятся более смелыми в таких вопросах, и она, которая называла себя эмансипированной, могла помочь установить эту моду.
   II
   На следующее утро он зашёл в офис ФБР и выслушал отчет о таинственном мистере Брэнскоме, который теперь носит имя Хартли. За ним внимательно наблюдали и, казалось, что он просто наслаждается ночной жизнью Нью-Йорка. У него было всего несколько личных знакомых, безвредных людей, как могли убедиться наблюдатели. Он имел трехкомнатную квартиру и оставался в ней большую часть дня, и то, что он там делал, ФБР очень хотело узнать. Они пытались выработать план, как удалить его из квартиры на пару часов, чтобы они могли войти в туда и всё проверить. Агент в спокойно, но решительно, зафиксировав пару серых глаз на своем посетителе, сказал: "Мы надеемся, мистер Бэдд, что вы могли бы помочь нам в этом вопросе".
   - Что вы имеете в виду, мистер Пост?
   - Мы хотели бы, чтобы вы снова как бы случайно столкнулись с этим человеком. Вы притворитесь, что узнали его и возобновите знакомство. Посмотрите, поверит ли он вам. По крайней мере, вы могли бы пригласить его в поездку на автомобиле или что-нибудь еще, чтобы задержать его на какое-то время.
   Ланни ответил не сразу. Он думал, что сказать. Агент продолжал указывать на то, что у Брэнскома, то есть Хартли, были все основания предполагать, что Ланни был немецким агентом или сочувствующим. И он может обрадоваться поговорить с кем-нибудь. Если он откажется возобновить знакомство, то он может объяснить причину, и это может стать ключом. Если он проявит страх или смущение, желание уйти, это может означать, что он отказался от своей предательской деятельности. С другой стороны, это может указывать на то, что он был занят чем-то особенно опасным.
   Ланни сказал: "Ваша просьба смущает меня, мистер Пост. Я не могу сделать то, что вы просите, и я не могу объяснить, почему. Я могу только сказать вам, что когда я встретил этого немецкого агента в Англии, я был там не просто так. Я выполнял задание, и я все еще их выполняю".
   - Не могли бы вы получить разрешение на это?
   - Я не думаю, что мне следует просить разрешения, поскольку это означало бы недостаточную оценку важности моей собственной работы. У меня есть связи, которые я не могу поставить под угрозу. Если бы я встретился с немецким агентом и вскоре после этого его арестовали, то я могу навлечь на себя подозрения. В определенных обстоятельствах, которые могут стоить мне жизни, и, хотя солдат готов пожертвовать своей жизнью в военное время, но есть и другие, которым приказано остаться в живых.
   - Я понимаю, мистер Бэдд, ваше положение и позиция вашего отца позволяют мне догадываться о вашей работе. Но предположим, что я могу поклясться, что ни при каких обстоятельствах мы не арестуем этого англичанина?
   - Ну что хорошего, если ваши руки были связаны этим обещанием, когда вы узнаете о нём?
   - Одна вещь ведет к другой, и может быть много преимуществ, которые мы могли бы получить. Если этот человек делает что-то важное, то у него будут сподвижники, и мы сможем узнать, кто эти люди. Мы могли бы открыть целую цепочку, настолько далекую, что даже Хартли не подозревал, во что он был вовлечен. Другое дело, мы могли бы позволить Хартли заработать хорошие деньги, чтобы он был очень доволен результатами своей дружбы с вами.
   - Вы хотите купить его?
   - Нет, это может все испортить. Я имею в виду, что вы могли бы познакомить его с определенными богатыми людьми, которые сочувствуют его специфическим идеям, и он будет знать, как получить от них деньги без намека на вас.
   "Как вам стало известно, что я знаю таких людей?" - поинтересовался агент президента. Другой улыбнулся добродушной улыбкой - он был с юга, как показал его акцент. - "Вы очень хорошо знаете эту игру, мистер Бэдд, и вы не должны обижаться на то, что мы выяснили, с какими людьми мы имеем дело".
   Ланни улыбнулся ответной улыбкой, которая была характерна для него. - "Когда-нибудь, когда закончится война, вы должны позволить мне увидеть это досье, это позабавит меня на полчаса".
   III
   Эти двое провели остаток дня, разрабатывая программу. Когда мистер Хартли отправится обедать, то агенты выяснят, куда он пошел, а затем позвонят Ланни. Тот в свою очередь оденется по этому случаю и пойдет в то место. Там он узнает гонца Рудольфа Гесса и поздоровается с ним. Он успокоит его, если тот испугается, и заверит его в своём высоком уважении, дружелюбно поговорит с ним и пригласит его на автомобильную прогулку. Во время этой прогулки Ланни уверит его в своей преданности делу нацистов и предложит познакомить его с другими людьми такого же образа мыслей. Сначала среди них окажется мисс Корнелия ван Зандт.
   "Вы знаете эту леди?" - спросил агент президента
   Ответ был: "Мы знаем ее хорошо и всех ее друзей. Мы даже знаем даты, когда вы обедали там с Форрестом Квадраттом и снова с сенатором Рейнольдсом и мистером Гаррисоном Денге".
   - Я вижу, вы вращаетесь в лучших кругах, близких к фашистам, мистер Пост. Надеюсь, вы не боитесь больших имён.
   - Ни в коем случае, мистер Бэдд. Мы не арестовываем сенаторов и конгрессменов, но, естественно, мы знаем, кто их друзья.
   - Позвольте мне задать вам что-то особенно конфиденциальное. Обращали ли вы внимание на существование заговора с целью похищения президента Соединенных Штатов и удержания его под надзором группы активных и агрессивных противников Нового курса?
   - Конечно, да, мистер Бэдд, и я могу заверить вас, что досье на эту публику заполняет большой кабинет.
   - Вы не удивитесь, если услышите, что среди них есть очень богатый и важный мистер Денге?
   - Ни в коем случае, мистер Бэдд.
   - И что эти имена включают в себя несколько высокопоставленных офицеров Армии Соединенных Штатов?
   - Не очень высокопоставленных, мы надеемся, мистер Бэдд!
   - Не самых высокопоставленных, но все же опасно высоких.
   - Некоторые из них уже в отставке, и некоторые, как мы уверены, скоро будут.
   - Хорошо. Тогда мы понимаем друг друга, мистер Пост, и можем говорить как друзья. Я не буду указывать Хартли на этот заговор, но я отведу его на ужин в довольно грязном старом особняке мисс ван Зандт, и, может быть, когда-нибудь она откроет ему этот заговор. Я расскажу Хартли, что это немного туповатая старая корова, которая дает самые густые сливки, и которую мы все, друзья Гитлера и Муссолини, доим последние десять лет и более.
   "Двадцать", - сказал фэбээровец. - "И еще одно. Надеюсь, это будет не слишком рискованно. Пока вы его развлекаете, мы сможем узнать, что у него в квартире".
   - Это очень опасно для моей работы, мистер Пост.
   - Уверяю вас, никакой опасности не будет. У нас есть специалисты, которые знают свое дело. Они не портят двери или замки и не оставляют мельчайших следов в комнате. Мы можем скопировать документы за несколько секунд каждый, и все будет поставлено на место точно так, как оно было. Мы вытираем все отпечатки пальцев и пыль, которая может вызвать сомнение.
   - А как насчет других людей в жилом доме?
   - Мы всё учли. У нас есть квартира на этом этаже, мы сделали имитацию замка и подобрали к нему ключи. Нам нужно не больше часа.
   "Вы умело меня соблазняете", - сказал агент президента - "Я должен сказать нет, но я этого не сделаю!"
   IV
   Ланни вернулся домой и рассказал жене, что он узнал, и что он обещал сделать. Это было приключение, в котором она не могла принять никакого участия, но она была отличным советчиком, и они обсудили психологию английского нациста. Был ли он фанатиком или мошенником или и тем, и другим. И как можно заслужить и сохранить его доверие. Они решили, что он наверняка сноб, и что лучшим вариантом для Ланни будет афишировать свою близость с лордом и леди Уикторп. Он будет представлять себя как бескорыстный сын богача. И предложит представить Брэнскома сверх богатой мисс ван Зандт, и разделить все, что могли бы получить от нее.
   В шесть вечера Ланни, одетый в свой элегантный белый пиджак, белую рубашку и черный галстук, сидел и читал вечернюю газету, но скорее невнимательно. Прежде чем он закончил, зазвонил телефон. Это был фэбээровец, который сообщил ему, что их жертва устроилась в Дубовом зале отеля St. Regis, где часто бывают самые богатые беженцы, и поэтому подходит для шпионов. Машина Ланни была у двери, и он прыгнул в нее. Переполненное транспортное движение задержало его, и, ещё ему потребовалось пятнадцать минут, чтобы припарковать машину около места назначения. Однако, когда он вошел в зал, он выглядел беззаботной благодатью. Главному официанту он сказал: "Я ищу друга", и поэтому ему позволили прогуляться. Когда он увидел аккуратного усатого англичанина, он остановился перед ним с улыбкой удовольствия на лице. - "Ну и ну! Какое счастливое совпадение!" - но, конечно, без имён.
   Жертва подняла глаза. Он не мог убрать испуга со своего лица. Ланни облегчил ему жизнь, как это делает любой воспитанный человек, когда он понимает, что его не могут вспомнить. "Я Ланни Бэдд", - сказал он, - "и мы встречались в Лондоне". Затем тихо: "Курвенал". Это не смягчило напряженность, и Ланни понял, что этот человек очень волнуется. Роль агента президента проявила агрессивность, поэтому он продолжил: "Я очень хотел снова встретиться с вами. Могу ли я присоединиться к вам?"
   Брэнском сделал слабую попытку выбраться из своего затруднительного положения: "Я боюсь, что вы поставили меня в неудобное положение, сэр. Я не помню ..."
   "Все в порядке", - успокаивающе сказал Ланни, когда он сел напротив. Это был стол на двоих. - "Подождем, пока мы останемся одни. У меня есть кое-что важное сказать вам, и будьте уверенны, что я понимаю ситуацию".
   Человек оказался в ловушке. Пришел официант, и Ланни заказал маленький салат и стакан холодного чая. Он хотел иметь возможность уйти, когда его жертва сделает это, не демонстрируя поспешность или назойливость. У его жертвы было наполовину съеденное баранье рёбрышко. "Зверская жаркая погода в июне", - заметил Ланни. - "Не хочется есть". И когда официант отошёл: "Не беспокойтесь, мой друг, вы можете рассчитывать на мое благоразумие и добросовестность". Затем, как в обычном разговоре: "Как давно вы покинули Лондон? Я не был там год. Вы случайно не слышали забавную историю моего отъезда?"
   "Я ничего не слышал", - сказал англичанин, не расслабляясь. Он явно попал в затруднительное положение, и его глаза бегали от одной части зала к другой, избегая пристального взгляда собеседника. Его веки были красными, а глаза слегка блестели, и Ланни думал: "Он пьет". Этот человек был несколько более плотным, чем он был в Лондоне, и этого следовало ожидать, поскольку в Нью-Йорке еда была не такой скудной, и нормирование, похоже, не касалось ресторанов.
   Агент президента решил прибегнуть к искусству, которое он практиковал с раннего детства. Быть приятным. Он должен умудриться заинтересовать этого человека, обрести его доверие или хотя бы пробудить его любопытство, пока не закончится это баранье рёбрышко! - "Я только что вернулся из Свободной Франции и Французской Северной Африки. Знаете, моя профессия искусствоведа ставит меня в особенно удачное положение. Я могу путешествовать, и люди говорят со мной откровенно, потому что они полагают, что я аполитичен. В Виши я имел удовольствие встречаться с премьер-министром Лавалем и адмиралом Дарланом. Я обнаружил, что они хорошо ладят, намного лучше, чем пишут в газетах".
   Ланни помолчал, чтобы дать англичанину возможность сказать, как плохо он думает об американских газетах, но англичанин не рискнул. Поэтому Ланни продолжил рассказывать о доме своей матери на Ривьере и о том, какие он там нашел условия, особенно о том, насколько хорошо итальянцы ведут себя в этой крошечной полосе Франции, которую они захватили. И о том, насколько мало комиссий по перемирию мешают ежедневной жизни французов. "Это так отличается от того, что мы слышим!" - сказал искусствовед. Он снова сделал паузу для комментария, и снова англичанин отрезал еще один кусок бараньего рёбрышка.
   Затем в Северную Африку. Места, расположенные в глубине этой страны, не часто посещают, и Ланни мог рассказать интересные истории о древних римских руинах и мозаиках, мечетях, надгробных памятниках на могилах мусульманских отшельников, мавританских пиршествах и древних крепостях Алжира. Он рассказывал о них. И в промежутках, когда официант отходил, и никого не было близко, он сказал: "Вы можете доверять мне, мой дорогой сэр, я совершенно тактичный человек, и я могу рассказать вам действительно представляющее ценность. Способ сделать неплохую сумму денег".
   Когда официант возвращался или когда проходили другие, Ланни рассказывал о невиданном процветании, которое он нашел во всей Северной Африке, и о том, как хорошо вести там дела. У французов все еще была армия в Марокко, а генерал Ноге отлично ладил с немцами. Сказав это, Ланни осторожно взглянул на него и добавил: "У меня есть машина снаружи, и я надеюсь, что вы поедете со мной и дадите мне возможность сделать вам деловое предложение. Я думал о вас несколько раз. И у меня была мысль найти вас в следующий раз, когда я буду в Лондоне. У меня там есть друзья, знаете ли, и у меня появилась идея, что я могу найти вас через них".
   Это стало "поводком", который перевел разговор на территорию, знакомую Брэнскому по имени Хартли. Ему нечего было сказать об этом, но Ланни было достаточно на двоих. Он рассказал, что у него там была маленькая дочь, и как его бывшая жена стала теперь графиней Уикторп, и они остались друзьями, несмотря на развод. "Седди" Уикторп был другом Ланни из детства, а Ланни был в замке в то время, когда какой-то неназванный друг неожиданно приземлился на парашюте. "Некоторое время спустя я расскажу вам забавную историю о том, что произошло в замке по этому поводу", - сказал искусствовед.
   Этого намека было достаточно, чтобы пробудить любопытство, и он перешел к лорду Лондондерри и лорду Редесдейлу, которых в старые времена он знал как пылких умиротворителей. Лорд Редесдейл был отцом Юнити Митфорд. Ланни встретил ее в горном пристанище Очень Важной Персоны, которая должна остаться безымянной в нью-йоркском ресторане. Эта бедная девушка, по-видимому, застрелилась из-за разочарования в своих личных ожиданиях. Знал ли мистер Брэнском, что случилось? Мистер Брэнском сказал, что нет, и Ланни продолжал говорить о любовной жизни неназванного великого, говоря, конечно, только вежливые вещи и, говоря с презрением о клевете, которая распространялась прессой определённого типа, - "вы знаете, о чем я говорю, и здесь, и в Англии".
   V
   Все это время Ланни чувствовал себя немного обеспокоенным, думая о том, что делает ФБР в это время. Но он не подавал никакого знака, и к тому времени, когда еда была съедена, он настолько был обворожительным, что его жертва согласилась пойти с ним в машину и отправиться кататься в Центральном парке. После того, как двигатель был запущен, и они влились в поток движения, Ланни сказал: "Теперь мы можем поговорить и не бояться называть имена, мистер Брэнском".
   "В этой стране я нахожусь под именем Хартли", - ответил другой. - "На самом деле, это мое настоящее имя".
   Ланни догадался, что дело обстоит не так, но он этого не скажет. - "Спасибо, Хартли, я не хочу задавать какие-либо неправильные вопросы, но прежде чем я расскажу подробности своего плана, расскажите мне столько, сколько вы можете, о том, кто вы и что вы делаете".
   "Если честно сказать", - сказал англичанин, - "я выживаю, мне не нравятся бомбы".
   "Я могу вас понять", ответил Ланни. "Я тоже был под ними. Вы помните аббата Сийеса, которого спросили, что он сделал во время Французской революции, и он сказал: Я выживал".
   "Я хочу вам сказать," - продолжал Хартли, - "я отказался от той деятельности, которую я вел в Лондоне, и решил, что это было нецелесообразно".
   Ланни ожидал этого и заранее планировал, как с этим бороться. "Конечно, Хартли, вы не смиритесь, чтобы отдать мир красным!"
   - Нет, но эта война стала слишком большой, чтобы кто-нибудь мог её контролировать, и, конечно, не человек в моей скромной позиции. Я не вижу, как кто-то может выиграть её, кроме генерала Хаоса.
   Потерял ли этот мошенник над собой контроль или просто он хотел, чтобы Ланни думал, что это так? Решать это должен был хозяин, сидевший за рулём в сумерках теплого вечера в конце июня. Он подыскивал бодрящие темы для рассказа. Бодрящие с точки зрения нацизма и фашизма. Ланни распинался о сильной позиции Германии и Японии. Потребуется много лет, чтобы вывести их из этой позиции. Британия, так и Америка станут банкротами, прежде чем это произойдет. Более того, как тот, кто имел доступ к секретной информации, Ланни мог рассказать, что нацисты работают над новым оружием, которое сделало бы невозможным для Великобритании остаться в войне еще один год. - "Вы будете рады оказаться вне Лондона, когда начнут рваться эти ракетные бомбы, мистер Хартли".
   За этими разговорами они проехали через парк и до Риверсайд-Драйв. Чем дальше они уезжали, тем дольше потребовалось возвращаться, и тем больше времени оставалось федеральным агентам завершить свою работу. Ланни не думал, что Брэнском, он же Хартли, или Хартли, он же Брэнском, действительно хотел вернуться к фашистскому движению. Но чем больше Ланни говорил об этом, тем более очевидно становилось, что он был настоящим приверженцем этого движения. Он рассказал так много закулисных фактов и так свободно говорил о Берхтесгадене и Каринхалле и других святынях нацистской славы, что англичанин мог только сделать вывод, что он был замечательным человеком, одним из посвященных, которые формировали судьбу мира.
   "Скажите мне откровенно, Хартли", - внезапно открыл этот посвященный, - "вы знали Руди лично?"
   "Руди?" - ответил другой. - "Какой Руди?
   - Рудольф Гесс.
   - Почему вы думаете, что я его знаю?
   - То сообщение, которое вы привезли мне в Лондон, было от него. Разве вы не знали об этом?
   - Я ничего не знал об этом. Мне сказали дать пароль 'Курвенал', и передать любое сообщение, которое у вас могло быть.
   Ланни был готов к этому ответу. Как и ко всем остальным. Это может быть или не быть правдой. Он видел, что Хартли играет в карты, держа их близко к своей груди, и Ланни должен был продолжать обхаживать его с фактами и фантазиями. Всё это связано с Новым Порядком Адольфа Гитлера, успехами, которых он добивается до сих пор, и новыми, которые обязательно последуют. Ланни рассказал о своей дружбе с номером три фюрера, о его доме, его жене и друзьях и особенно его интересе к парапсихологическим явлениям. А также о том, как он и Ланни имели дело с медиумами и астрологами, а также о некоторых любопытных вещах, которые произошли. Знает ли мистер Хартли что-нибудь об этом предмете? Мистер Хартли ответил, что он всегда считал, что это мусор и в основном мошенничество. Ланни сказал, что в этом много мошенничества, и, к сожалению, его друг Руди был не слишком разборчив и позволял не раз себя обманывать.
   VI
   Длительное общение вызывает дружбу. И когда эти двое отъехали далеко от города Йонкерса и деревень за его пределами, Ланни решил, что настало время заняться бизнесом. "Послушайте, Хартли", - сказал он. "Я говорил вам, что у меня есть идея, как вы и я могли бы сделать легкие деньги. Позвольте мне объяснить. Я попал в переделку. Мой отец производит самолеты для правительства, а я думаю, что это дьявольская вещь, и я ему так и сказал. В результате я не могу ожидать от него денег. В военное время я не могу много зарабатывать по своей профессии. Поэтому я против войны. У меня есть идея, но она не может быть реализована одним человеком. Мне нужен партнер, у кого такое же мышление. Я думал несколько раз о вас, и теперь мне повезло встретиться с вами в том самом месте, где я хотел попробовать свою идею".
   "Расскажите мне, что это такое", - попросил собеседник.
   - Я не знаю, что вы знаете об Америке, и как здесь легко собирать деньги. Здесь есть так много людей, набитых деньгами, и которые не знают, куда их девать. Они выдумывают разные движения и тратят на них суммы, которые бы вас сильно удивили. Я знаю старую леди, которая, не думая, выпишет чек на пять или десять тысяч долларов, просто из-за признательности вашего посещения ужина у неё дома и рассказа ей того, что она хочет услышать, и предложения ей нового способа, как достичь этого.
   - Что она хочет услышать?
   - Я не буду говорить, что у нее достаточно мозгов, чтобы понять теории национал-социализма. Или как их можно воплотить в Америке. Или даже ей может не понравиться, если бы увидела, как они воплощаются. Но она хорошо знает, как ужасен большевизм. И это то, что вы должны ей представить. Вы англичанин, поэтому у вас есть новый подход. Расскажите ей о Лейбористской партии и о том, как она пронизана коммунизмом. Что эта партия не что иное, как тайный заговор красных захватить страну и привести ее к союзу с Россией. Когда эта война закончится, красные окажутся наверху, и тогда их не остановить.
   - Это правда, Бэдд.
   - Конечно, это правда. И вы знаете, как это сказать с убеждённостью, и заставить ее вздрогнуть, чтобы она не могла спать по ночам. Скажите ей, что вы хотите посвятить свою жизнь, чтобы представить эти факты Американской публике. Вы хотите выпускать газету, печатать листовки и размещать выступления в Официальном издании Конгресса США и распространить эти выступления по всей стране. И это будет наиболее эффективным. Конечно, нам придётся выполнить кое-что из вышеперечисленного. Наша деятельность не должна быть рэкетом. Мы открыли бы офис и выполнили бы настоящую работу, но дело в том, что мы сможем назначить себе хорошую зарплату, и мы могли бы путешествовать и иметь деньги на расходы. Мы сделаем все это совершенно достойно. А деньги будут продолжать вливаться. Я видел это несколько раз, и это не может потерпеть неудачу, если у вас есть мозги, чтобы вести дело правильно.
   - Но я не могу так вести дела в Америке, Бэдд. Я британский подданный, и правительство вышлет меня.
   - Дело не должно быть записано на ваше имя. Мы найдем каких-нибудь американцев для прикрытия, и они будут нести ответственность. Я думаю, что знаю одного такого человека, близкого друга, Форреста Квадратта. И мисс ван Зандт знает его. Возможно, вы слышали о нем.
   - Конечно, слышал. Но он был осужден за какое-то военное преступление!
   - Он совершенно уверен, что его осуждение будет отменено Верховным судом. Сейчас он отпущен под залог и занимается своей работой.
   - Но я не мог позволить себе иметь какое-либо отношение с этим человеком. За ним обязательно будут следить правительственные шпионы, а иностранца нельзя поставить в такое положение.
   - Хорошо, забудем его, я мог бы попросить мисс ван Зандт предложить человека, которому она может доверять.
   - Вы думаете, что она даст деньги для совершенно незнакомого человека и иностранца?
   - Я бы отвел вас туда и поручился бы за вас, я ее хорошо знаю, и она знает, что я сын богатого человека, поэтому она думает, что я выше подозрений. Она пригласит нас на ужин, и вам нужно только приготовить свою басню и рассказать её складно и поэтично. Она проглотит всё. Она имеет право тратить свои деньги, как ей заблагорассудится, и, слава богу, ещё не нет закона, запрещающего рассказывать американскому народу об опасности красного коммунизма. У нее есть старый особняк из коричневого камня на нижней Пятой авеню, и она носит старое и честное имя. Поэтому она выше подозрений и защищена от любой атаки. Вы под ее защитой будете в абсолютно безопасности. Вы должны понять, что я не могу сделать это в одиночку, потому что я не могу позволить, чтобы мисс ван Зандт или другие мои богатые друзья знали, что я разорён. Это разрушит мой престиж. Но здесь приходит англичанин с обилием новых идей. Я познакомлю вас с множеством людей, и деньги потекут рекой. Вы можете сказать, что вам нужно мое руководство, и что у меня должна быть зарплата. И я могу неохотно согласиться. И мисс ван Зандт согласится и, возможно, выпишет еще один чек.
   Хартли, он же Брэнском, некоторое время колебался. Он сказал, что у него есть другие обязанности, которые он боится поставить под угрозу. Ланни тактично спросил, может быть, они опасны? Преимущество этого плана заключалось в том, что он был совершенно законным и даже почетным. - "Не забывайте, что вы встретите чрезвычайно важных людей, которые могут быть полезны вам всю оставшуюся жизнь. Я могу дать вам ряд имен из Светского альманаха, не говоря уже о Дан энд Брэдстрит20. Если это вопрос вашего времени, то этот план не займет много времени. Все, что вам и мне нужно будет сделать, это сбор денег, потому что для всей другой работы, сочинительства, издательства, управления офисами и т. д. мы можем нанять людей. Мы не должны беспокоиться об этом. Пусть другие это делают".
   Отказаться от такого предложения было невозможно. После долгих раздумий таинственный человек сказал, что пойдет хотя бы на то, чтобы поужинать с эксцентричной старой леди и рассказать ей свою историю и посмотреть, как она отреагирует. Потом Ланни повернул машину в город, и они прибыли поздно вечером. Всю дорогу он дрожал от мыслей. Предположим, что ФБР столкнулись с непредвиденными обстоятельствами и еще не закончили! Или предположим, что они оставили какие-то следы, и что Хартли, он же Брэнском, обнаружил их и сообщил своим нацистским коллегам, что слишком благовидный сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт сыграл с ним этот грязный трюк!
   VII
   На следующее утро Ланни написал записку "благодетельнице" пронацистов, рассказывая ей о замечательном англичанине, которого он хочет ей представить. Он сгустил краски, потому что он нисколько не возражал, чтобы Хартли получил что-нибудь из её денег. Он сказал себе, что если один негодяй не получит их, получит другой. Он отправил записку с посыльным, а затем зашёл в офис ФБР.
   "Я получил то, что хотел, а вы что-нибудь получили? " - спросил он компетентного мистера Поста. "Конечно", - ответил агент. - "Если я расскажу вам об этом, то сможете ли вы сохранить это в тайне?"
   "Никто не может хранить тайну лучше, чем я", - сказал Ланни. - "Я научился хранить тайны моего отца, когда мне было четыре или пять лет".
   - Ну, в комнате этого человека полно алмазов, и они спрятаны, по крайней мере, в полдюжине мест.
   - Что он делает с алмазами?
   - Мы предполагаем, что он входит в сеть, которая переправляет их в Швецию, а оттуда в Германию.
   - Это было бы очень важно, не так ли?
   - От них зависит немецкая станкостроительная промышленность.
   - Ну, нам повезло. Вы уверены, что оставили место в порядке?
   - Я сам следил за всем, и убедился, что всё в порядке. Мы закончили меньше, чем за час, который вы нам предоставили.
   Ланни воскликнул: "Я удивлен, что этот парень согласился на моё предложение, если у него уже есть в руках такой важное дело".
   - Вам надо знать, ни один мошенник никогда не получает достаточно денег. Этот парень может работать на второстепенных ролях. Больший кус получают другие.
   - У меня сложилось впечатление, что он здорово боится. Мое предложение для него находится в рамках закона, и, возможно, он будет рад выйти из более опасной аферы. Надеюсь, вы не взяли ни одного из этих алмазов, мистер Пост.
   - Конечно, нет, но мы должны взять их до того, как они исчезнут. Это будет очень сложно, потому что алмазы могут так легко перемещаться. Мы должны найти способ отследить их, не вовлекая вас.
   "Я попытаюсь облегчить ситуацию", - объяснил Ланни. - "Я предложил Хартли, что нам, возможно, придется найти другого человека, кто будет отвечать за нашу предлагаемую организацию. У него не было возражений, и у него не будет никаких возражений против бизнес-менеджера и других людей для выполнения этой работы. Его можно окружить вашими агентами, как мужчинами, так и женщинами, если хотите".
   "Если вы не возражаете", - сказал Пост, - "позвольте мне познакомить вас с парнем, который работает над этим делом. И если вы его одобрите, то вы можете рассказать своей старой леди о нем и позволить ему вложить часть денег".
   Агент нажал кнопку и сказал секретарю позвать "Картье". В комнату вошел молодой человек хрупкого сложения. Позже Ланни узнал, что ему двадцать один год, но его, возможно, принять за мальчика. У него было тонкое, пытливое лицо, ярко-голубые глаза и выражение настороженности, словно он играл в какую-то игру, которая требовала, чтобы он был настороже каждый момент. "Мистер Бэдд", - сказал агент, - "это Том Картье, он оставил Университет Виржинии, чтобы помочь нам в этом чрезвычайном положении. Его мучает совесть, потому что он не в армии, поэтому нам придется дать ему опасное поручение".
   Ланни пожал руку молодому человеку и пообещал сделать все возможное. Картье, очевидно, рассказали о сыне президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт и внушили ему благоговение. Мальчик знал немецкий язык и день и ночь "зубрил" нацистские доктрины и их осуществление на практике. Он работал среди "христианских фронтовиков", "белых воинов-крестоносцев" и других фанатиков, которые пытались установить Новый Порядок в милой стране свободы. Ланни было забавно услышать нацистский язык с виргинским акцентом.
   Он произвёл большое впечатление на молодого человека, и Пост отправил их в комнату, где они могли выработать детали своей схемы. Ланни должен будет рассказать Хартли и мисс ван Зандт о талантливом молодом человеке, у которого были деньги, и который очень хочет вложить их в антибольшевистское дело. "Я ожидаю найти послание от старой леди, когда я вернусь домой", - сказал Ланни. - "Она всегда торопится, потому что её мучают видения красных, идущих с Юнион-сквер на захват ее особняка".
   "Они бы так сделали, если бы смогли", - сказал фэбээровец с усмешкой. - "Когда-нибудь она попросит нас о помощи, и нам придется ей ее предоставить".
   VIII
   Вернувшись в квартиру, Ланни нашел письмо, как он и предсказывал. "Мисс ван Зандт просит удовольствие лицезреть господина Ланни Бэдда у себя за ужином сегодня вечером. Семь часов. Черный галстук". Было и похожее приглашение, которое Ланни должен был доставить мистеру Трескотту Хартли. Но он не мог этого сделать, потому что мистер Хартли не дал ему свой адрес. Он сказал, что он позвонит Ланни в четыре часа дня, так что все, что мог сделать Ланни, - это ждать.
   Тем временем он позвонил своему старому другу и работодателю, профессору Олстону, который только что прибыл в Нью-Йорк со Среднего Запада. Президентский "деятель" пытался разрешить то, что он назвал "межведомственным юрисдикционным спором". Он не называл имен или даже ведомств, поскольку он был самым осторожным консультантом. Но в то же время он был усталым и переутомленным старым джентльменом, который был рад иметь рядом дружеское ухо, куда можно нашептать историю человеческой неадекватности в этот гигантский кризис, который угрожал существованию нации.
   Ланни отвез его туда, где они могли побыть в одиночестве. Он привёл его в придорожное кафе, где "персонаж заголовков" не мог встретить репортеров, и его не могли попросить назвать своего компаньона по столу. Там этот бывший профессор географии с маленькой белой бородкой и в золотом пенсне выдвинул идею о том, что развитие механических устройств и экономических организаций человека обогнали его нравственные нормы. Можно найти людей, которые могли построить колоссальные предприятия. Но было трудно найти тех, кто мог бы не ссориться со своими коллегами и мог не позволить личным антипатиям парализовать их полезность на государственной службе.
   "Вот я", - сказал Чарльз Т. Олстон, - "в возрасте около семидесяти и ни в коем случае не Геракл должен тратить свое время на полеты по стране и сидеть в гостиничных номерах при душной жаркой погоде, давая отцовские наставления школьникам в возрасте где-то между сорока и восьмидесяти годами. Мне нужно собрать их вместе, умолять и молиться вместе с ними, угрожать им нацистами, находить лозунги, чтобы вдохновлять их, заставить клятвенно присягнуть на верность своему долгу, который они должны были выучить в школе. Я должен заставить их целоваться и сделать ..."
   "На самом деле целоваться?" - осведомился Ланни, готовый рассмеяться.
   - Нет, так было бы во Франции. Здесь они пожимают друг другу руки и обмениваются сердечными взглядами, или, во всяком случае, не бьют друг друга по носу. Это может продолжаться долго, или это может продолжаться до тех пор, пока я уеду из города.
   - Вы должны написать книгу под названием Воспоминания бюрократа, профессор.
   - Не обманывай себя, мой мальчик. Власть - это власть, будь то политическая или финансовая. Она бьёт в мужские головы, и видно, как они раздуваются, как лягушки. Всё равно, являются ли они главами правительственных учреждений или угольных или нефтяных или стальных синдикатов. Я провожу один и тот же ритуал на Уолл-стрите, в Вашингтоне, так и в поле, где зависть и жадность и самолюбие укоренятся в мужских сердцах.
   "А у женщин?" - спросил собеседник.
   - У женщины не так сильно, но они больше говорят, и, это ужасно! Женщины легче принимают мои предложения, полагаю, потому что я мужчина. Иногда, когда я имею дело с мужчинами, я хотел бы, быть женщиной.
   - Наверное, молодой?
   - Лучше матерью. Мне когда-то пришлось вызвать мать одного из наших великих могущественных и рассказать ей о ситуации. Она дала сыну такую взбучку, которую он ни от кого не получал, а потом он сказал мне, что я получил несправедливое преимущество! Я сказал в его дворцовом кабинете: 'Послушай, мужик, ты думаешь, что мне нравится отдавать тебе приказы, как ты их называешь? Позволь мне попытаться сказать прямо. Я географ, и сейчас в моем маленьком местечке в сельской местности у меня на столе полдюжины исследовательских книг, и я считаю дни, пока эта проклятая война не закончится, и я смогу вернуться домой и лежать в гамаке и читать'.
   - И что он сказал на это?
   - Он сказал: 'У меня в деревне есть ручей с форелью, Олстон, и когда все закончится, приезжай, и мы пойдем на рыбалку'.
   IX
   Ланни основательно допросили о его недавней поездке. Виши, Тулон, Ривьера, Швейцария, Алжир и Марокко. Олстон хотели узнать всё о них. Каковы были условия жизни, что люди говорили о войне, о союзниках и немцах. Он объяснил: "Решение о времени первой высадки пока ещё не принято. Конечно, имеет большое значение, будем ли мы среди дружественного или равнодушного населения".
   "Я думаю", - отважился другой, - "что решение нужно принять быстро, если мы собираемся сделать что-нибудь в этом году". Когда его друг кивнул, Ланни продолжил: "Не нужно выуживать информацию, можно просто догадаться, чем дольше будут откладывать, тем больше вероятность, что это будет Средиземноморье, а не Ла-Манш".
   "Вряд ли немцы не смогут сделать то же самое", - улыбнулся Олстон. - "Между нами, решение должно быть принято очень скоро на конференции военных в Лондоне. Президент указал, что он хочет, чтобы я присутствовал".
   - Мы можем там встретиться, профессор. Черчилль пообещал всё исправить, чтобы я смог вернуться в Англию. Это важно для меня, потому что я не видел мою маленькую дочь больше года.
   Ланни рассказал о разговоре в Белом доме, упомянув странную деталь встречи с премьер-министром Великобритании, вышедшим только что из ванны. Бывший географ заметил: "У меня был такой же опыт. Он сказал мне: 'Понимаете, доктор Олстон, мне нечего скрывать'. Они усмехнулись над этим, и старик добавил: "Кто-нибудь рассказывал вам, как жена премьер-министра зовёт его. Она ласково называет его - 'Жирняшка' "!
   Какое удовольствие находиться среди посвещённых людей. Можно узнать забавные вещи из сплетен, передавать их и чувствовать гордость за свое привилегированное положение, в то время как сотни ваших соплеменников умирают в агонии, а ваша цивилизация шатается на краю пропасти. Когда улыбка Ланни исчезла, бывший географ заметил: "Война создаёт странных партнеров. Если бы мне сказали, когда я был скромным преподавателем в захолустном колледже, что я когда-нибудь буду разговаривать по душам с седьмым прямым потомком герцога Мальборо, я посчитал это крайне маловероятным".
   "Он хорошая компания", - прокомментировал младший, - "и хороший союзник в бою. Но я боюсь, что вам будет трудно с ним, когда дело дойдёт до создания новых правительств в Европе".
   - Это будут делать народы, Ланни. Британский народ решит судьбу Британии, и Черчилль подчинится их воле, я надеюсь.
   Они поговорили о планах Ланни, и он объяснил свою идею посетить Рудольфа Гесса как бы секретно и получить от него сообщение, которое может быть доставлено Гитлеру. Олстон покачал головой. - "Я не верю, что губернатор захочет, чтобы вы снова отправились в Германию. Он сказал мне определенно, что считает, что это слишком опасным".
   - Что он хочет, чтобы я делал?
   - Вернуться в Вишистскую Францию и Северную Африку, особенно если на Лондонской конференции будет принято решение о вторжении. Нам понадобится любая крупица информации, которую мы можем получить, и губернатор рассчитывает на вас, потому что вы можете иметь дело с людьми, занимающими высшее положение.
   "Если это то, что он хочет", - сказал Ланни, - " то, конечно, я это сделаю. Знаете ли вы строку Данте, 'In la sua volontade e nostra pace'?" Когда Олстон сказал, что он не знает итальянского языка, Ланни перевел: "В его воле наш мир". Это был хороший девиз в военное время.
   X
   В голове у этого "деятеля" были два дела особой срочности, и он решил доверить их своему бывшему секретарю-переводчику. Первым делом была бомба с реактивным двигателем, которая, по сообщениям, была способна преодолеть расстояние сто пятьдесят или триста километров. Если немцы могут её использовать, то они смогут уничтожить Лондон и выведут британцев из войны. "Мы точно знаем, что у них она есть", - сказал Олстон, - "и у нас есть сведения о том, где и как они над ней работают. Беда в том, что у нас слишком много сведений, и мы сильно подозреваем, что нам их подбросили с целью сбить нас с толку. Мы убедились, что у немцев есть один главный центр деятельности, и именно там находятся их лучшие и самые надежные ученые. Мы хотели бы уничтожить это место и, если возможно, и ученых, одним из наших неожиданных рейдов с тысячей самолетов. Во всей войне нет ничего более важного".
   "Я говорил об этом с моим человеком в Женеве", - сообщил агент президента. - "Он обещал сделать все возможное. Мы договорились, что управление полковника Донована отправит к нему человека, но я не знаю, что из этого вышло".
   - Сегодня утром я разговаривал с офисом полковника по телефону. У нас есть кодовое название для этого проекта, и они сообщают, что до сих пор ничего хорошего не получилось.
   - Я не знаю, что еще я могу сделать, профессор, если только самому не отправиться в Германию.
   - Вы можете рассказать мне больше об этом человеке?
   - Я думаю, что я могу рассказать вам все, и он дал мне разрешение доверить всё нашей разведывательной организации, а вы, безусловно, являетесь ее частью. Его зовут Бернхардт Монк, и он является старым немецким профсоюзным деятелем и лидером социал-демократической партии. Он один из тех, кто не стал патриотом ни в первой мировой войне, ни во второй, поэтому я полагаю, что его следует классифицировать как независимого, хотя он придерживается тезиса о том, что партия возникнет из пепла этого бедствия и приведёт немецкий народ к социализму. Он был под именем Капитана Герцога в Интернациональной бригаде в Испании, и теперь он называет себя Брауном или Брюном, когда он пишет мне во Францию.
   - Вы уверены, что он заслуживает доверия?
   - Я доверяю ему, так же я бы доверял вам в тех же обстоятельствах. Он был рекомендован мне женщиной, ставшей моей второй женой. Я рассказал вам об этом браке и его трагическом конце. Она была в Париже, и нацисты похитили ее. Я пытался спасти ее, и Монк помогал мне. Он рисковал жизнью, и никто не мог сделать больше. Он даже не хотел, чтобы я заплатил ему, хотя он знал, что я был тем, кого он называет богатым человеком. Сейчас он живёт жизнью студента, делая вид, что выполняет какую-то историческую работу, сохраняя свои контакты с антинацистским подпольем. Конечно, он никогда не рассказывал мне, что это такое. Но несколько раз он предоставлял мне информацию о немецких планах, который я послал президенту, и который сказал мне, что это было полезно.
   - Мы не можем спрашивать большего. Думаю, вы снова должны увидеть этого человека и внушить ему, что проблема бомбы с реактивным двигателем безотлагательна. Дайте ему все деньги, которые ему понадобятся.
   - Я сделал это, и я предполагаю, что новый человек, контактирующий с ним, сделает то же самое. Может быть, у него появился какой-нибудь новый канал, за которым я смогу следить. Я, конечно, спрошу его.
   - И теперь другой вопрос, касающийся атомного деления. Каких успехов добились немцы. Вы говорили с этим человеком об этом?
   - Нет, потому что вы мне не разрешили. Я попросил его выяснить, где немцы делают тяжелую воду, вот и все.
   - Я совершенно уверен, что они знают, что мы работаем над атомным делением. Поэтому я не вижу, какой вред может принести упоминание вашему человеку об этом предмете. Вы должны руководствоваться обстоятельствами, если вы обнаружите, что у него нет контактов с этой частью научного мира, тогда нет смысла рассказывать ему что-нибудь. Но если у него есть контакт, скажите ему, не то, что мы знаем, а только то, что нам нужно узнать.
   - Вы забываете, профессор, я на десять месяцев отстал от этого предмета, и это может означать десять лет обычного времени.
   - Это правда. Не хотите ли вы снова зайти к профессору Эйнштейну?
   - Разве можно сказать нет?
   - Вы помните его помощника, доктора Брауншвейга? Он постоянно в курсе всех деталей и расскажет вам, насколько мы не осведомлены о немцах и их успехах по этому вопросу.
   - Вы забываете, профессор, человек не может просто заглянуть к физику и сказать атомщику: 'Расскажите мне самые ценные секреты этой войны!'
   - Я не забываю, я договорюсь о вас, и вы позвоните по телефону и договоритесь о свидании прежде вашего отъезда. Этого не должно быть, пока вы не будете готовы вернуться в Европу. Старая формула теперь отменена, и день может стать тысячью лет. Удачи вам, Ланни, и увидимся в Лондоне!
   XI
   Хартли позвонил в согласованный час, и Ланни немедленно назначил встречу, чтобы успеть проинструктировать его о вечере. Пока они ехали, они составили план кампании. Ланни подробно рассказал об этой старой леди, потомке голландских поселенцев в Новых Нидерландах в Америке. Она не хотела следовать современным обычаям, а жила так, как жила с детства, ненавидя все силы перемен.
   "Не забудьте хорошо одеться", - сказал сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт, а другой сказал, что он не забудет. Когда Хартли появился перед старым особняком, который упрямо оставался в районе высоких офисных зданий, он был одет согласно требованиям.
   Ланни часто задавал себе вопрос, имела ли мисс ван Зандт только одно длинное черное шелковое платье, тщательно сохранившееся на протяжении десятилетий, или у нее были их целая галерея, и по какой системе она выбирала каждый раз? Вены на ее тонкой шее были частично спрятаны старомодным "собачьим ошейником", усеянным бриллиантами, кроме того, она носила одну цепочку жемчуга и на своих белых волосах маленькую тиару. Ее лицо было суровым и бледным. Она презирала румяна. С величественной вежливостью она принимала своих гостей и не подавала коктейлей. На ужин было много разных вин. Хартли, предупрежденный, заранее выпил пару коктейлей.
   Кем бы он ни был, он правдоподобно играл роль английского джентльмена. Ланни мог понять рассказ Лорел, что она могла бы принять его за джентльмена, если бы встретила его при обычных обстоятельствах. Хартли полностью убедил свою хозяйку, что он был человеком консервативных вкусов, который жил среди старых помещичьих семей, и поделился своими идеями. Когда он расправился с "красной опасностью", он стал действительно красноречивым и продемонстрировал такой объём знаний, что удивил своего спонсора.
   Да, действительно, мир был в безнадёжном состоянии, и, если только мир не собирается полностью погибнуть в конце этой войны, Америка должна быть готова решительно противостоять красным как дома, так и за рубежом. Общественность должна быть предупреждена об опасности, и Хартли был англичанином, который знал, как это сделать. До того, как он закончил, Хартли описал еврейских рабочих, которые каждый день ходили взад и вперед перед особняком мисс ван Зандт, обменивая сэндвичи с сыром и соленьями на револьверы и ручные гранаты. А сам Хартли стоял на ступенях в сияющих доспехах, держа в воздухе знамя Американского христианского союза и отметая потоки крови и ужаса. Смешанные метафоры принадлежали самому Хартли и не отличались от мыслей старой девы, родившейся на полвека раньше. Результатом званого ужина было то, что она выписала чек на пять тысяч долларов, чтобы продвинуть это праведное дело. Но она выписала его на имя Ланнинга П. Бэдда и сказала своим королевским твердым тоном: "Я делаю это, потому что я уже давно знаю мистера Бэдда и желаю, чтобы он распоряжался этими деньгами. Я уверена, что вы, мистер Хартли, поймете это решение".
   "Конечно, конечно, мисс ван Зандт", - сердечно сказал англичанин. "Мистер Бэдд - мой друг, и мы полностью вместе. Я впечатлен вашим ясным пониманием и поразительным бесстрашием в этом вопросе". Ланни подумал, не была ли причиной такого решения старой леди скорость, с которой Хартли опорожнял бокал, которую она заметила.
   Когда они вышли на улицу, Ланни сказал: "Надеюсь, вы понимаете, я даже не подозревал, что эта старая птица сбросит это на меня".
   "Я верю вам на слово", - ответил другой. "Но мы не должны серьезно относиться к ее приказам, не так ли? "
   "Я обещаю, что вы получите лучшее от каждой сделки", - ответил Ланни. Это было не совсем то же самое, что сказать: "Я отдам вам деньги".
   XII
   Было уже поздно, и Ланни предложил им встретиться утром и прояснить детали их плана. Но Хартли желал сейчас же решить вопрос о деньгах. Он явно был неспокоен, имея все основания предполагать, что Ланни может быть таким же, как он сам. Так они доехали до Центрального парка и двигались вдоль его извилистых дорожек. Всё это время Ланни должен был держать человека довольным. Он, конечно, не даст ему денег, зная, что он может удрать с ними, как и с алмазами.
   "Вы должны понять, Хартли", - сказал агент президента, - "последнее, что я хотел, - это оставить бизнес на своих руках. Но пока мы не привлекли больше денег, я несу ответственность за этот чек. Согласны ли вы на триста в месяц из этих денег?"
   - А сколько возьмете вы?
   "Я вначале удовлетворюсь двумястами", - сказал Ланни. Ему нужно было что-то взять, потому что считалось, что он нуждается в деньгах. - "Вы должны получать больше, Хартли, потому что вы будете делать больше работы, чем я. Вы знаете больше о предмете, и, кроме того, мне нужно совершать поездки, чтобы продолжить свой картинный бизнес".
   - Это звучит справедливо, признался другой, показывая свое облегчение.
   - Мы должны будем платить аренду за офис, и мы должны найти офис с телефоном, потому что, как вы знаете, сейчас новые телефоны практически недоступны. Кроме того, у нас должен быть секретарь, и я должен подумать о бизнес менеджере, потому что я не думаю, вы захотите беспокоиться о деталях издания литературы и её распространения".
   "Мне кажется", - возразил Хартли, - "вы очень быстро избавитесь от денег и оставите нас на бобах".
   - Мы только начинаем, парень. Я собираюсь познакомить вас с другими людьми, и вы доберетесь до четверти миллиона, прежде чем закончите. Более того, я знаю человека, который будет работать без зарплаты, по крайней мере, пока мы не начнём. Скорее всего, он вложит кучу денег, когда увидит, какую прекрасную работу мы делаем.
   Ланни рассказал прекрасную историю своего друга Тома Картье, который ненавидел эту глупую войну и использовал влияние своей семьи, чтобы выйти из нее. Он искал, чтобы что-то сделать, чтобы удовлетворить свою совесть, и он был готов поверить Ланни, что Американский христианский союз представлял собой самое достойное дело. Хартли, хорошо набравшись вином, проглотил каждое слово и воскликнул: "Верно! Вы можете создавать такие чудеса, О.К."
   Ланни сказал, что он может делать чудеса с утра. У приятного молодого виргинца была бабушка, которая владела лучшей частью этого графства, и она была такой же персоной, как мисс ван Зандт. Они могут скоро навестить ее и получить еще один чек. Кроме того, у Картье был дядя, которому принадлежало много недвижимости в Нью-Йорке, и его можно было бы убедить сдать им в аренду офис с телефоном, бесценным сокровищем в настоящий момент. Короче говоря, работала лампа Аладдина, и Ланни сказал: "Заметьте, что все произошло, как я и обещал!"
   XIII
   На следующее утро пара встретилась, как условились. Они прихватили Картье и снова поехали в парк. Они остановились в тихом месте рядом с дорогой, где они могли разговаривать часами без перерыва. Картье многим удивил Ланни так же, как Хартли сделал это вчера вечером. Картье изучал коммунистов. Он присутствовал на их собраниях и даже на одном из их съездов. Он сообщил, что они после войны планируют завоевание мира. Он прочитал тома Ленина и мог бы досконально доложить, что сказал главный большевик по поводу революционной и буржуазной морали. Коммунисты всегда должны думать о себе как о солдатах на войне, используя все оружие, которые солдаты используют против врагов. - "Когда это необходимо, мы должны знать, как использовать обман, хитрость, правонарушение, нарушение правил и сокрытие истины".
   Короче говоря, шустрый молодой виргинец был идеальной моделью крестоносца от имени американской системы частного предпринимательства, клеветнически называемой Комми "капитализмом". Он был так же готов к битве, как и они, и не собирался быть обманутым их маскировкой. Хартли, который мог или не мог верить в то, что он говорил мисс ван Зандт, не мог не поверить в то, что сказал ему Картье. Его розовый английский цвет лица засветился радостью, когда Картье объявил, что он уже разговаривал со своим дядей, который позволил бы им снять помещение из трех офисных комнат по предельной цене и без каких-либо секретных откатов за два телефона.
   Позже они отправились осматривать место, которое, пожалуй, оказалось тем, что мог пожелать самый требовательный пропагандист. Одна из комнат должна была стать кабинетом Хартли. И Ланни подумал, может ли это быть так, как сказал ему Пост, что диктофон был так скрыт в столе, что никто не мог найти его, не вынося стола. А прослушивающие устройства в телефонных проводах мог обнаружить только эксперт, перерезав провода. Диктофон был законным, но на телефонное прослушивание разрешения не было. Однако было военное время, и против врагов нации ФБР вероятно делает то, что ему нравится. Независимо от того, будет ли Брэнском, он же Хартли, настолько нескромным, чтобы назначать встречи с его контрабандистами по этому телефону или приглашать их в этот офис. На эти вопросы можно было ответить только со временем. Картье был совершенно уверен, что блондинка, которую он представил как стенографистку и секретаря, сможет удержать восприимчивого англичанина в обеденное время, когда правительственные люди захотят провести еще один обыск в его квартире.
   ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
   Человек рождается на страдание 21
   I
   Позвонили из Вашингтона. Когда Ланни перезвонил, трубку взял Бейкер, сказав ему, что ему организовали встречу с доктором Брауншвейгом в Принстоне на следующий день. На следующий день ему нужно быть в небольшом городе Турмонт в западной части штата Мэриленд, где он найдет Бейкера и отправится на другое свидание. "Оба свидания назначены мистеру Прескотту", - сказал человек президента, и Ланни не пришлось спрашивать объяснений.
   Много путешествующий агент президента снова упаковал свой багаж и сказал своей предупрежденной жене: "Это дело номер один, дорогая, прости меня. Она ответила, что у нее тоже есть дело номер один, и он поддразнил ее, делая вид, что не знает, был ли это ребенок или книга. Она думала, что она феминистка, но ведь она была влюблённой женщиной. Миллионы женщин отправляли своих мужчин на войну, и им это не нравилось.
   Он рассказал ей, как обстоят дела с Хартли, потому что это касалось ее тоже. Но он не мог даже упомянуть ужасную тему расщепления атома, а также город в горах Катоктин, в котором, как он догадывался, находилось укрытие президента. Ф.Д.Р. намекнул на то, что у него есть такое место, так как Секретная служба и ВМС вместе отказали ему наслаждаться его прежним отдыхом на яхте. Даже Чизапикский залив нельзя считать безопасным в эти дни господства подводных лодок.
   Ланни рано пообедал и отправился в путь. Его маршрут был таким же, как и в Вашингтон, и он узнал, что не может рассчитывать на скорость на шоссе N1. Ему сказали всего за несколько минут до того направиться в Институт перспективных исследований. В указанный час он припарковал свой автомобиль на улице у этого нового готического здания. Он назвал себя мистером Прескоттом, желающим увидеть доктора Брауншвейга, и через минуту или две он сидел в скромном кабинете авторитетного ученого. Вероятно, ученый был на десять лет моложе Ланни, но то, что он знал о Вселенной, приводило в ужас простого искусствоведа. В течение двух месяцев предыдущего лета он каждый день по часу или два обучал Ланни. И всё это время Ланни пришлось заучивать слова и формулы, как попугаю, не имея возможности понять, что они означают. У него было ощущение, что этот темноглазый, довольно хрупкий и чрезвычайно серьезный молодой физик обладает мозгом такого типа, который полностью превосходит воображение обычного человека. Сэр Джеймс Джинс написал, что "вселенная, по-видимому, была сконструирована математиком", и это суждение запомнилось Ланни.
   На этот раз обучение не займет так много времени, потому что Ланни сможет делать записи и уносить их с собой. Олстон сказал, что все будет в порядке, если он будет держать их во внутреннем кармане и уничтожит их, прежде чем покинет страну. У доктора Брауншвейга был список данных, которые были получены за последние десять месяцев относительно достижений Германии в области атомных исследований, и какие конкретные детали могут быть полезны для американцев. Было приятно услышать, как он сказал, что они считают, что немцы были далеко позади, главным образом потому, что фюрер не верил в возможность атомного деления и направил своих лучших физиков на другие задачи. Ланни, возможно, сказал бы: "Он сосредоточился на реактивном двигателе", но он этого не сделал.
   Он слушал, напрягая все способности, которыми он обладал, и когда он не понимал, он задавал вопросы. Он был смущен, потому что забыл так много из того, что узнал раньше. Физик успокаивал его, говоря, что не следует ожидать, что человек должен помнить столько деталей, полностью выходящих за пределы его собственных интересов. Ланни готов был сделать всё снова, потому что мог сказать себе, что это был самый важный предмет в мире в это время. Если бы он мог собрать наименьшую лепту знаний и передать ее тем, кто работал день и ночь в лабораториях своей страны. Это было бы лучшим вкладом, который он когда-либо сделать для дела свободы.
   II
   Эти "перспективные исследования" продолжалось без перерыва в течение четырех часов. Затем учитель сказал: "Мы продолжим в восемь часов, если вам это будет удобно". Ланни вышел и позвонил своему другу Алонсо Кертису, который кормил и приютил его во время его предыдущего пребывания здесь. Искусствовед, так он здесь был известен, объяснил, что находится проездом, и у него есть пара часов свободного времени. Это означало напрашиваться на обед. Но они уже кормили его вроде сто восемьдесят раз, и он был уверен, что они не будут возражать. Он поехал в поместье инвестиционного банкира с Уолл-Стрита и был встречен владельцем и его женой. История его поездки по всему миру была достаточной для возмещения любого обеда, и пара могла чувствовать себя вознаграждённой за гостеприимство.
   Опять к перспективным исследованиям. Время прошло быстро, как это происходит, когда человек слишком занят, чтобы думать об этом. Примерно в половине десятого в дверь кабинета тихо постучали, и появилось то, что для Ланни стало видением восторга, хотя и совершенно отличным от того, о чём говорил поэт Вордсворт 22. Это был джентльмен лет шестидесяти пяти, небольшого росточка и с излишним весом. Его круглое лицом херувима украшали маленькие седые усы и плавающий туман неукротимых белых волос. Он пришел с такой озорной улыбкой и протянул две руки, а затем, казалось, передумал, и обнял посетителя и погладил его по спине обеими руками. "Willkommen, Herr Budd! Рад вас видеть, что вы все еще живы!" - что показывало, что кто-то рассказал ему об аварии. Затем он повернулся к доктору Брауншвейгу. - "Ты меня обманываешь! Ты обещал мне достаточно времени на три сонаты!"
   Молодой ассистент, у которого не было чувства юмора, выглядел взволнованным. - "Прошу прощения, доктор Эйнштейн".
   "Я прощаю тебя, но уже не сегодня! Ты не должен мучить этого спокойного джентльмена!" - Затем к гостю: "У вас есть немного времени до утра, а вы можете провести эту ночь у меня дома, и мы можем сыграть".
   "Мне это подходит", - сказал Ланни, потому что он любил этого доброго великого человека, одного из самых простых и самых искренних людей, которых он когда-либо встречал. Альберт Эйнштейн был комично неуместен в этом элегантном университетском городке. Там независимость и отсутствие формальных церемоний были обычного английского типа. Женам преподавательского состава, должно быть, было трудно решить, как иметь дело с немецким еврейским ученым, который забывал стричь волосы и ходил по улицам, одетым в открытую на горле белую рубашку, пару мешковатых брюк, сандалии и без шляпы. В холодную погоду, когда нужно одеваться теплее, он надевал целлулоидный воротничок, самый плебейский атрибут одежды, который могла себе представить университетская домашняя хозяйка.
   Двое друзей шли пешком в лунном свете до старого и совершенно неприхотливого каркасного доме, который служил пристанищем открывателю формул, которые изменили мышление и судьбу человеческого рода. Лоза глицинии, покрытая цветами, обрамляла крыльцо и наполняла ночной воздух ароматом. Очевидно, дверь была не заперта. Хозяин просто вошел и прошёл в гостиную, в которой стояли пианино и напольный пюпитр, а также стол и несколько стульев. "В любой комнате хорошо думать", - сказал он Ланни, и, видимо, в любой комнате можно было бы сыграть музыку Моцарта и Баха. Профессор выбрал скрипичные и фортепианные партитуры сонат Моцарта и поставил первые на напольный пюпитр, а вторые на фортепианный. Он вытащил свою скрипку, настроил ее и сказал: " Also! мы сыграли первые три. Начнем с четвёртой?"
   Ланни подумал про себя: "Боже мой! У величайшего математика в мире есть место в голове для номеров, которые мы играли почти год назад!"
   Они сыграли четвертый номер, который был восхитительным, а затем они сыграли номер пять, также восхитительный. Старый джентльмен, по-видимому, знал ноты наизусть, потому что он играл с глазами, направленными вверх и выражавшими небесное блаженство на круглом лице херувима. Он играл хорошо, потому что с раннего детства это была форма его отдыха. Он был очень беден и вёл тяжелую борьбу за место в мире и возможность получить образование. Он работал как раб в течение семи лет клерком в швейцарском патентном ведомстве, когда он вывел физические формулы, которые изменили ньютоновскую концепцию вселенной.
   Они сыграли полностью все три сонаты. Играть больше было бы мотовством, так авторитетный профессор сказал в первый раз, и сейчас он повторил это. Некоторое время они сидели и говорили о плохом состоянии мира, а затем профессор обревизовал свой буфет и сделал два бутерброда с сыром, которые они запили литровой бутылкой пива на двоих. "Дружба - восхитительное чувство и придает сияние самым обычным действиям жизни", - так говорил автор Общей и Специальная теория относительности, когда он провожал своего друга наверх в скромную комнату. Утром, а точнее, позже в то же утро, он накормил гостя легким завтраком, а затем сказал: "Будет лучше, если вы пойдете в офис один, потому что, к сожалению, я являюсь предметом некоторого любопытства. Люди приходят посмотреть как будто на гигантскую панду", - он произнёс это с застенчивым блеском в глазах.
   Ланни вернулся в готическое здание и еще три часа занимался самой тяжелой умственной работой. Урок закончился, он поблагодарил серьёзного молодого физика: "У вас много хлопот со мной", - заметил он. Тень, казалось, пересекала темные глаза учителя. "Мистер Бэдд", - ответил он, - "у меня есть особый интерес к тому, что вы делаете. Нацистские гангстеры - враги каждого человека, а мои вдвойне, я еврей".
   Они оба знали, что они играют с фантастическим понятием атомной бомбы, и на карту поставлен вопрос, должна ли ракета такой разрушительной силы приземлиться на Берлин, прежде чем она приземлится в Нью-Йорке или Вашингтоне.
   Профессор пожелал проститься, поэтому Ланни провели в его кабинет, или, возможно, это был зал для семинаров, Ланни не мог быть уверен. У него в центре был большой стол и несколько кожаных стульев. В любой комнате можно было думать, поэтому любой карандаш мог записать формулу, а формула могла лечь на любой лист бумаги. Ланни знал, что Эйнштейн теперь искал в глубинах своего непостижимого ума формулу того, что он назвал своей Единой теорией поля, которая бы примирила его Специальную теорию относительности с его расширением квантовой теории Макса Планка, чтобы все естественные явления регулировал один универсальный закон. Недавно он подумал, что у него это получилось, но это не сработало, о чём он печально сообщил Ланни.
   Теперь он попрощался с этим приятным гостем. - "Gluck auf!, Herr Budd! (Счастливого пути!, герр Бэдд!) Я знаю, что то, что вы делаете, опасно, и я бы хотел, чтобы у меня было столько же мужества".
   "Разве это не мужество расстраивать весь научный мир?" - мягко поинтересовался агент президента.
   "Ах это!" - ответил профессор. - "Не такое это мужество. У меня математический ум, и он не успокоится. Он идет своим путем в дальние края этой таинственной вселенной, и я не могу удержать его. Он находит гармонию там, где когда-то царствовал хаос". Великий физик сказал это, и затем тень омрачила его лицо. - "Мы творим сейчас ужас, пытаясь раскрыть секреты атомной энергии для войны. Будущее будет зависеть от нас за использование этих знаний, если мы их получим! Viel Gluck, Herr Budd, und leben Sie recht wohl! (Удачи, герр Бэдд, и счастья!)"
   III
   По автостраде Ланни проследовал сколько мог, а затем свернул на запад на холмистую местность фермеров штата Мэриленд. Поля и сады, лесные массивы и фермерские дома проносились мимо, но он не обращал внимания на них, как он делал обычно. Его разум был поглощен темой атомного деления и средствами его создания и, что еще важнее, способами управления этим процессом. Это было что-то новое и ужасное в мире. И он никогда не переставал размышлять о тех изменениях, которые это могло бы внести в человеческие дела.
   Постепенно дорога пошла вверх, и там появились прекрасные горы Голубого хребта. Там, как Олстон сказал агенту президента, в одном из национальных парков был выделен участок главе исполнительной власти, который не мог ходить и был лишен радости отдыха, заключавшейся в рыбной ловле и плавании. Как ни странно, именно Военно-морской флот взял на себя управление этим лесным заповедником. Экипажи президентской яхты Потомак и её вспомогательной плавучей базы и рыболовного судна приступили к работе и с помощью местных горных рабочих проложили асфальтированную дорогу и построили группу зданий для использования в качестве лагеря отдыха. Теперь они охраняли и управляли им, и президент каждую неделю приезжал из столицы, привозя с собой чиновников и других, с кем он хотел говорить. Черчилль был здесь дважды, а также различные генералы и адмиралы для консультаций с ним. Но об этом ни в одной газете не появилась ни одной строчки.
   Ланни не въехал в маленький городок Турмон, а позвонил извне. Ему сказали стоять в этот вечер перед почтовым отделением, и его подберут обычным способом. Тем временем он припарковал свою машину в каштановой роще рядом с небольшим ручьём, сел изучать свои атомные записи. Позже он нашел придорожную гостиницу и немного поужинал, а затем изучал еще немного, пока не пришло время ехать в город. Точно в срок он сел в машину Бейкера и его повезли вверх по новой дороге, которая поднялась на полкилометра в лагерь. Здесь было на десять-двадцать градусов холоднее, чем в душном городе Вашингтоне. По деревьям шелестел нежный ночной ветерок, а светлячки показывали свои таинственные крошечные огоньки. Ланни, который был обеспокоен здоровьем своего великого лидера под страшным напряжением войны, счёл это пристанище самым приятным открытием, которое он сделал.
   Он не стеснялся задавать вопросы на этом пути в несколько километров. Бейкер рассказал ему, что в окрестностях построены массивная резиденция из местной древесины и несколько небольших домиков, бассейн. Там находятся прекрасные ручьи с форелью. Один из них был отведён в заброшенный карьер возле резиденции. Так появилось уникальное место для рыбалки, хорошо снабженное радужной форелью из правительственных питомников. Особенностью главного здания было то, что одна стена была на тяжелых шарнирах, чтобы ее можно было опустить, как разводной мост, и сделать рампу, по которой президент можно вывезти в случае пожара. Кроме того, в задней части был небольшая будка для обожаемого Фала.
   Ланни видел горные лагеря на всем пути от Адирондака до Баварии, и многие из них стоили больше, чем двадцать пять тысяч долларов, потраченных на этот. Кроме того, он привык к тому, что на его лицо светили фонариком, чтобы убедиться, что он был тем человеком. Бейкер имел право провести любого, и никаких вопросов не задавали. В вестибюле, пока они ждали, что его объявят, Ланни обследовал карту "Шангри-Ла", так называлось это место. Он отметил, что здесь, как и везде, американцы любили посмеяться. Это здание, дом президента, было названо "Берлогой медведя". Прачечная была "Мыльницей". Здание, отведенное для филиппинских стюардов, было "Маленький Лусон". На карте был ряд домиков был обозначен "Уличные мальчишки с Бейкер-стрит", и Ланни спросил, были ли они названы в честь его сопровождающего. Ответ был следующим: "Люди Секретной службы получают свои имена от Шерлока Холмса, а не от меня".
   IV
   Дверь открылась перед Ланни, и он вошел в комнату президента. Рузвельт отдыхал на диване у открытого окна в брюках из коричневого льняного полотна и в мягкой белой рубашке. Он как всегда поздоровался. Рядом с ним сидел человек в возрасте пятидесяти лет, чьё лицо было знакомо всем читателям газет. Человек был высоким и худым с глубокими острыми карими глазами, желтой кожей, впалыми щеками и выдающейся нижней челюстью. Он выглядел неестественно, сидя скорчившись, непохожим на свой обычный формальный облик. Он был сыном шорника из Айовы, который закончил колледж по-американски, заработав на своё образование самостоятельно. Он посвятил большую часть своей жизни служению обществу. Сначала в Красном Кресте, затем в Ассоциации здоровья по борьбе с туберкулезом в Нью-Йорке, затем в качестве председателя Временной администрации чрезвычайной помощи штата Нью-Йорк. Когда новоизбранный президент столкнулся с полным финансовым крахом в мировой истории, он поставил этому человеку огромную задачу по поиску работы для пятнадцати миллионов безработных. Ему доверяли все люди президента, и в той же степени ненавидели враги президента. В этом военном кризисе он работал буквально на износ. У него была прободная язва, а теперь он подхватил редкую кишечную болезнь. Он выглядел просто ужасно, когда он поднялся со стула, чтобы поприветствовать новоприбывшего.
   "Ланни Бэдд, это Гарри Хопкинс", - сказал президент. И Ланни сказал: "Раньше я не имел никогда такого удовольствия, но у меня было много времени разглядывать вас что-то более года назад, когда мы пересекали океан на одном и том же Клиппере".
   "Я хорошо запомнил ваше лицо", - сказал Гарри Хоп (Хмель), как его называл его весёлый Босс.
   - Я не предполагал, что вы видели что-нибудь на борту, мистер Хопкинс, кроме бумаг в вашем портфеле. Я позволил себе догадаться, что они содержат данные по ленд-лизу.
   - Конечно, вы были правы.
   "Позже", - усмехнулся экс-плейбой, - "мне сказали, что вы приземлились только в одной рубашке и без шляпы, и что вам пришлось идти на работу, не успев побриться".
   "Я вижу, что вы вращаетесь в лучших кругах", - последовал сухой ответ.
   - Мой отец жаловался, что вы тратили больше денег, чем кто-либо из людей в мире, которые существовали когда-либо раньше. Это было в старые дни Управления общественных работ США. Теперь, без сомнения, вы тратите в десять или двадцать раз больше, но мой отец, кажется, ничего не имеет против.
   "Он из этого получает также много", - сказал президент, и все трое рассмеялись.
   V
   Они быстро приступили к делу. В эти дни для шуток было мало времени. "Я хочу, чтобы вы поближе узнали Гарри", - сказал Босс, так его называл Гарри. - "Он будет в Лондоне в то же время, что и вы, и я хотел бы, чтобы вы сообщили ему что-нибудь интересное, на что вы можете там натолкнуться. То же самое касается и Олстона".
   "Отлично!" - сказал Ланни.
   - Черчилль рассказал мне о вашей идее поговорить с Гессом. Это интересно, со мной все в порядке, но я не хочу, чтобы вы ехали в Германию. Есть другие, кого мы можем туда отправить, и я не могу отвлекать на это вас.
   - Хорошо, губернатор, моя жена назовет это хорошей новостью.
   - Там, куда вы собираетесь, будет достаточно опасности. Я хочу, чтобы вы были во Франции Виши и Северной Африке. Может показаться, что вам придётся идти по старым следам, но события движутся быстро, и нам нужна каждая крупица информации о поведении тамошней верхушки. Некоторые из них должны начать беспокоиться, и таких будет больше к концу лета. Некоторые из них будут готовы покинуть тонущий корабль, и мы хотим знать, кто они и как мы можем их использовать. Это будет грязный бизнес, и вы можете потерять веру в человеческую природу, но не теряйте самообладания и никогда не забывайте о той единственной цели, которая стоит перед нами. Спасти жизнь американских парней и выиграть эту войну с самыми низкими потерями.
   "Да, губернатор", - покорно ответил агент президента. Он воспринял это как ответ на возражения, которые он поднимал, насколько стоит иметь дело с крысами, покидающими корабль Виши.
   - Помните о нашем твёрдом намерении. Французы сами решат будущее Франции, и мы не хотим делать это за них. Наша задача - подавить нацистов, и после этого увидеть свободные и честные выборы в каждой стране, в которую мы вошли.
   "Я вас понял, губернатор". - Это было похоже на приказ, который когда-либо получал сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт, и он понравился ему, потому что приказ освобождал его от ответственности. Он добавил: "Профессор Олстон хочет, чтобы я поехал в Швейцарию и встретился со своим старым другом, профсоюзным деятелем и социалистом".
   - Все в порядке. Швейцария, Испания, Португалия, где бы вы ни считали, что там есть информация. Но никакой территории, принадлежащей Германии. Возможно, вы можете пригласить некоторых своих нацистских друзей на встречу с вами в Швейцарии. Как зовут этого музыканта?
   - Курт Мейснер. Он придет, если я его попрошу, но у меня должно быть что-то важное, чтобы рассказать ему, и то, во что он мог поверить. Это будет опасная игра, потому что я снова привлек бы внимание к себе, и они могут прочесать мир, чтобы узнать обо мне. Мне было бы тяжело продолжать работать в качестве искусствоведа.
   "Кто-нибудь действительно в это верит с того времени, как мы вошли в войну?" - Это был Гарри Хопкинс, его вопросы всегда были прямым и точным.
   "Я никогда не смогу ответить совершенно определенно", - ответил Ланни, - "я полагаю, это зависит от разных людей. Французы вежливы, и они притворяются, что верят в это. Никто прямо не обвинил меня, кроме некоторых из моих друзей из подполья, где я попал в переплёт. Я полагаю, что соседи шепчутся обо мне за моей спиной и размышляют. Я трачу деньги свободно, и это помогает".
   Худой руководитель ленд-лиза слегка кивнул. "Это помогает!" - повторил он. - "Я знаю!"
   Ланни воспользовался возможностью, чтобы перейти к теме, которая была близка его сердцу. - "В последний раз, когда я видел Курта Мейснера, я рассказал ему о заговоре некоторых наших высокопоставленных воротил бизнеса и военных похитить президента и вынудить его подчиниться их приказам. Это произвело огромное впечатление на Курта, а затем на Гитлера, когда я его увидел. Я думаю, что я все еще могу использовать эту историю, но я должен сообщить о развитии заговора, и мне может потребоваться утечка. Но губернатор, похоже, не хочет, чтобы это произошло".
   Ланни разговаривал с Хопкинсом, как бы отвечая на его вопрос. Он считал само собой разумеющимся, что лучший друг ФДР должен знать все об этом деле. А Ланни хотел знать каково его отношение в этому. Что было не сложно, потому что Хопкинс был откровенным человеком, который говорил то, что думал по любому вопросу, если только это не предмет, о котором он не хотел говорить, и тогда никто не мог заставить его говорить. Теперь он сказал: "Пока эти ублюдки ничего не сделали, кроме разговоров, и это одно из требований демократии, чтобы каждый ублюдок мог свободно открывать свой рот".
   - Даже в военное время, мистер Хопкинс?
   - Даже в военное время, мистер Бэдд. Нацисты могут ликвидировать людей за разговоры, а также коммунисты. Но если это сделаем мы, то мы проиграем войну, прежде чем вступим в неё.
   "И более того, Ланни", - добавил ФДР, - "вы должны признать, что это не помогло бы боевому духу ни дома, ни за рубежом, если люди узнают, что такая хунта существует в этой стране".
   "Вы босс", - ответил Ланни, - "я просто указываю, что это единственный способ заставить нацистов заинтересоваться и поговорить со мной как с другом. Им очень хотелось бы убрать еврея-демократа герра Розенфельда с их пути".
   "И не говорите!" - ответил герр Розенфельд с одной из его заразительных усмешек: "Сделайте это, Ланни. Скажите им что-нибудь, что поможет ослабить их. И когда вы вернетесь ко мне с отчётом об этом, то я могу кое-что придумать, чтобы оказать вам поддержку. Затем, внезапно серьезно, он указал на бумаги на столе рядом с ним. - "Вот стопка приказов, которые я должен подписать сегодня вечером. Поэтому вы, парни, перейдите в следующую комнату и познакомьтесь".
   VI
   Ланни много читал об этом главном пустобрёхе, который теперь поселился в Белом доме, и которого поносили все, кто непопадя. Но он, похоже, не возражал против этого. Он осторожно выбирал своих врагов. Он больше не верил в систему монополистического капитализма, как это делал Ланни, и ему было все равно, что его система помощи в виде государственных ассигнований приближает спекулянтов к их гибели. Цитировали его высказывания о программе Нового курса: "Мы будем тратить и тратить, а также облагать налогами, а также избирать". Он выполнил эту программу с таким хорошим результатом, что его великий друг и герой стал первым человеком, которого когда-либо избрали президентом на третий срок, и который имел все шансы на избрание на четвертый срок, если бы он этого захотел.
   Теперь сын шорника намеревался вывести нацистских фашистов из игры тем же методом неограниченных расходов. Как ни странно, в этом его поддерживало большое количество крупных бизнесменов, но это и не беспокоило его и не доставляло ему особого удовольствия. У него осталось только две трети желудка, и не было ни времени, ни сил для лишних эмоций. Он должен был изучать доклады, отдавать приказы, улаживать ссоры. Ему предстояло вылететь в Англию с инструкциями президента и руководить полемикой высокопоставленных офицеров британского и американского штабов, сведя её как можно ближе к желаниям президента. Ему нужна была вся помощь, которую он мог получить. Он упал в кресло в соседней комнате, устроился в нём, полулёжа, а затем начал: "Босс сказал мне: 'Ланни Бэдд - один из нас'. И этого достаточно. Я хочу поговорить с тобой откровенно. Могу я называть тебя Ланни?"
   - Конечно.
   - Зови меня Гарри, так будет проще. В Лондоне в этом месяце будет происходить то, что англичане называют хорошим шоу. Мы должны четко определиться с планом кампании. Босс очень хочет вторгнуться в Европу через Ламанш этим летом, но Черчилль не хочет слышать об этом. Он мотивирует это тем, что наши ВВС могут только обороняться, и он не примет участия во вторжении. Но в то же время русские требуют и, строго между нами, угрожая выйти из войны, если мы не придем им на помощь вторым фронтом. Поэтому мы должны что-то сделать. Черчилль хочет, чтобы мы высадились на Балканах. Я полагаю, что ты понимаешь, что у него в голове.
   - Конечно, он хочет завладеть этой территорией, когда закончилась война, и чтобы удержать русских от Дарданелл.
   - И, конечно, наши военные не собираются ввязываться в опасные игры с балансом сил между Великобританией и Россией. Мы хотим как можно быстрее победить нацистов с наименьшими потерями жизней наших мальчиков. Поэтому я думаю, что решение будет принято этой осенью по некоторым действиям в Северной Африке. Это ударит по Роммелю и немного пощиплет немцев. Это установит контроль над Средиземноморьем и сэкономит нам тоннаж, который мы тратим на перевозки вокруг Африки. Кроме того, это позволило бы нам захватить Сицилию и Южную Италию.
   "И получить аэродромы, с которых можно бомбить оружейные заводы в Австрии и на юге Германии", - рискнул стратег любитель.
   - Я вижу, что у тебя в голове есть план. Я не говорю, что это будет окончательное решение, но так складывается ситуация. Если будешь в Лондоне, когда такое решение будет принято, то я скажу тебе об этом. Об этом нельзя говорить никому, но это поможет тебе в твоей работе.
   "Это мне очень подходит", - ответил агент президента "У меня в Англии маленькая дочь, которую я хотел бы увидеть".
   - Я знаю о ней. Я встречался с Ирмой Барнс один или два раза в ночных клубах, прежде чем ты женился на ней. В те дни я немного заигрывал со светской публикой. Я хотел понять их мысли, и теперь это помогает мне.
   - То же самое со мной", - ответил Ланни с улыбкой. - "Но некоторые из них мне слишком понравились".
   Несколько минут они говорили о людях, которых знали. Но тяготы времени давили на них, и им пришлось вернуться к безрадостному положению страны. Немцы захватили Севастополь, и их наступление на Украину достигло реки Дон. Англичане остановлены в пустынях Египта в месте под названием Эль-Аламейн. И было неясно, удержатся ли они там. Хопкинс сказал: "Если противник попадет в Суэц, это может надолго нас задержать. Но никогда не сомневайся, Ланни, у нас будут войска и оружие, и мы победим в этой войне!"
   У него были вопросы к сыну президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт, и он приступил к такому же допросу, что и Олстон. Он хотел знать все, что нужно было знать об условиях во Франции Виши и в Северной Африке. Он должен был не просто узнать, какие материалы должны быть выделены для кампании там, но он должен был понять, какие продукты питания и другие материалы могут понадобиться позже. Ланни сказал ему, что туземцы, которые носили только хлопчатобумажные ткани, теперь были почти в лохмотьях. И как они будут выглядеть после хаоса вторжения, было за пределами воображения агента президента. Любопытная прихоть судьбы, что сын шорника из местности кукурузы и свинины должен решать, какую еду будут есть, и какую одежду будут носить люди Марокко, Дагомеи, Исландии, Тринидада и Китая и на Соломоновых островах и почти в любой другой странной части мира, о которой можно подумать!
   VII
   Пришел всезнающий Бейкер и отвез Ланни обратно в город. По дороге он сказал, что ему было поручено предоставить мистеру Бэдду надлежащим образом оформленный паспорт. Когда он захочет его получить? Ланни сказал примерно через неделю, и Бейкер сказал, что в это время он будет в Нью-Йорке и лично доставит документ. Также он предоставит ему билет на Клиппер. Ланни дал Бейкеру свой номер телефона, на том и порешили. Разумным было бы на ночь остановиться в гостинице. Но дул прохладный ветер, а лунный свет в этой местности, прилегающей к подножью горы, был настолько прекрасен, что он решил провести ночь за рулём и обдумать свои проблемы в пути. Сколько вещей он должен был передумать! Он родился во времена напряженности и страдания, но, по крайней мере, никто не мог сказать, что ему не хватало разнообразия, никто не имел права скучать! Ланни посвятил себя делу, и он жил в этом деле и для этого дела, и оно занимало большую часть его времени. Лишь редко ему приходило в голову, что дело может потерпеть неудачу. И это были действительно неудобные моменты. В этом случае он подумал, что ему не захочется жить. И, вероятно, ему не разрешат.
   Он ехал по тому же пути, по которому приехал. Собачий путь, как говорится. К западу от Уилмингтона он снова пошёл по шоссе N1, и в час ночи оно не было так переполнено. Медленно двигались большие грузовики. Фабрики были затемнены, но все они работали в полную силу. В военное время не было различий между ночью и днём. И Ланни знал, что так было по всей этой огромной стране. Америка стала действовать, готовясь показать миру, что могут сделать свободные люди в век машин. В ту ночь агент президента был в мозговом центре, где весь этот проект был задуман и из которого он управлялся. Все его существо охватило ощущение жизни в главный период истории, видя будущее мира в процессе становления. Он мог сказать с Улиссом Теннисоном:
   Я знал и видел многое, -- разведал
   Людские города, правленья, нравы,
   И разность стран, и самого себя
   Среди племен, являвших мне почтенье, 23
   Было уже три часа, когда он прибыл в свою квартиру. У него был ключ, и он тихонько вошёл. Он разделся в своей комнате, и Лорел почувствовала его присутствие, только когда он улегся в постель рядом с ней. Он сказал: "Продолжай спать, я устал". Она подчинилась, и когда позже она открыла глаза в свой обычный час, она лежала неподвижно, чтобы не беспокоить его. Для неё это было легко. Она не была раба привычки к кофе и использовала этот час свежего пробуждения для планирования истории, которую она собиралась написать в тот день. Позднее они приготовили блюдо, известное как "поздний завтрак", и после этого он рассказал ей о том, что он должен убыть через неделю или около того. Она не могла скрыть выражения печали на своём лице, и он поспешил сказать: "Я один из счастливчиков, дорогая. Я буду вне опасности. Я собираюсь только туда, где я бывал прежде, сначала в Лондон, где бомбардировки почти закончились, а затем во Францию Виши и Алжир, где вообще нет бомбежек.
   - И когда я тебя ждать, Ланни?
   - Я не скажу точно, обычно это занимает два или три месяца. Я, безусловно, вернусь перед родами. Если ты будешь вести себя правильно и не переутомляться. Она дала обещание, но он не был уверен, что она выполнит его. У нее тоже был суровый хозяин по имени Искусство, и иногда она не могла быть уверена, было ли более важно произвести на свет ребенка или незначительный шедевр. Она скромно относилась к своим талантам, но спокойно решила максимально использовать их. И она сопротивлялась вегетативному состоянию, которое требовало ее положение.
   "Слушай, дорогая", - сказал он, чтобы пощадить ее чувства. - "Есть интересные вещи, которые я мог бы рассказать тебе, но я подчиняюсь приказам. Похоже, что вооружённые силы особенно боятся жен".
   Это вызвало озорной блеск в ее карих глазах. - "Я знаю мало женщин, которые не умеют хранить секреты, но я также знаю мужчин того же сорта".
   Он ответил: "Профессор Олстон говорит мне, что в том проекте, в котором я участвую, тысячи жен не имеют ни малейшего представления о том, что делают их мужья".
   "Никто не любит горевать в одиночку ", - сказала она. "Но, по сути, я уже сложила два и два вместе. И много раз. Не сомневайся, я не скажу ни слова Агнес или кому-то еще, и я не чувствую огорчения. Когда-нибудь ты расскажешь мне все об этом, и я обещаю всё это выслушать". Вот такую жену должен иметь агент президента. И он обнял ее и осыпал её поцелуями. Потому что он знал, какой выигрыш он получил в брачной лотерее.
   VIII
   Знающий своё дело мистер Пост находился в центре города. Этот чиновник решал множество проблем. Но сейчас на его лице сияла улыбка, напоминавшая выражение кота, только что проглотившего канарейку. "Хартли говорил по телефону", - сказал он, - "и назначил встречи, которые он, должно быть, считал невинными. Мы собрали людей, и я сегодня жду новых докладов. Я думаю, что это те люди, которых мы ищем".
   Ланни сказал: "Я получил приказ убыть за границу примерно через неделю, поэтому все, что вы сможете получить от меня, ограничено этим сроком".
   - Думаю, у нас уже все есть, мистер Бэдд. Если вы не возражаете, будет лучше, если вы ничего не скажете Хартли до дня вашего отъезда. Не надо нарушать его спокойствие.
   - Конечно, у меня есть удобное оправдание. Важный клиент дал мне поручение. Полагаю, все будет в порядке, если я оставлю руководство пропагандистскими делами Картье?
   - Он готов осуществлять руководство до тех пор, пока это необходимо. Хартли, конечно, это не понравится, но вы можете повысить ему зарплату, чтобы подсластить его чувства.
   - Меня беспокоит, мистер Пост, что Хартли может подумать, что я виновен в его провале. Я не понимаю, как это может случиться. Но рано или поздно он или его коллеги смогут передать свои подозрения вражескому миру.
   - Мы приложим максимальные усилия, чтобы этого избежать, мистер Бэдд. Мы не будем арестовывать никого из этих людей, пока не будем уверены, что мы выявили всех. Тогда мы тщательно подготовим легенду, как мы их обнаружили. И это будет история, которая не будет иметь ничего общего с вами.
   - Но она обязательно попадёт в газеты, не так ли?
   - К сожалению, мы не можем избежать привлечения их к суду и отказать им в праве выбора адвокатов для представления их интересов. Но отчет, который мы представим в связи с этим делом, подскажет им, как мы вышли на их след. Это убедит их и не даст никаких оснований подозревать вас.
   - Но если Картье будет свидетельствовать против них, а я познакомил Картье с Хартли ...
   - Картье никогда не будет свидетельствовать. Он будет арестован вместе с ними и с ними будет привлечен к суду. Он будет сидеть в одной камере с Хартли и будет выражать негодование Хартли, который затащил его в такую неприятность. В ходе их споров Хартли может раскрыть важные подробности. Если Картье позже будет выпущен, то для Хартли и его банды будет это естественно, потому что они прекрасно знают, что Картье не был связан с алмазами и что его пропагандистские действия не являются преступлением.
   - Все это звучит достаточно правдоподобно, но может ли Картье позволить себе, чтобы его семья попала в такую грязь?
   - Картье его не настоящее имя, мистер Бэдд. Я извиняюсь за то, что не сказал вам об этом, но вы знаете, как это происходит, чем меньше человек знает, тем меньше шансов, что он может что-то случайно рассказать. Это псевдоним на этот случай. Когда он выйдет из тюрьмы, он станет мучеником в глазах мисс ван Зандт и людей ее сорта и будет в отличной позиции, чтобы поддерживать с ними контакт и сообщать о том, что они делают.
   "Это глядится здорово", - объявил Ланни. - "Я надеюсь, что среди тех, кто по достоинству оценит его мученичество, будут мистер Харрисон Денге и остальная группа, которые так плохо относятся к президенту Рузвельту".
   "Мы, конечно, не забываем их", - уверенно заявил фэбээровец.
   IX
   Ланни зашел в недавно созданный офис Американской христианской лиги, которая до сих пор состояла из трех человек и секретаря. Если только не считать одну пожилую старую деву с Пятой авеню и ее секретаря и компаньонку. Дела в офисе шли спокойно, но обещали активность. Хартли навестил старую деву, не посоветовавшись с Ланни, и привез с собой рукопись, составленную членом многочисленной свиты, которая окружала эту старушку, расточая ей комплименты днем и ночью. Рукопись была озаглавлена "Красный ужас". Хартли сказал, что он внимательно выслушал всё, о чем думала мисс ван Зандт, а затем повторил все это более энергичным слогом, подтвердив тем самым ее мнение о том, что он был человеком самых правильных суждений. Он спросил, не думает ли она, что это будет хорошим первым шагом для новой Лиги, и она согласилась.
   Ланни прочитал эту статью и нашел в ней коллекцию самых нелестных вещей, которые были сказаны о Советском Союзе. Это были избитые штампы, и он их прокомментировал: "Мы могли бы сделать лучше, но если это то, чего хочет королева Гортензия, то это приказ". Им нужно было что-то сделать немедленно, и знающий своё дело Том Картье собрал образцы другой такой пропагандистской литературы и готовил первое издание в десять тысяч экземпляров. Ланни сказал: "Давайте не слишком налегать с первым изданием, поскольку оно выглядит не очень хорошо, но если мы отправим его в список рассылки мисс ван Зандт и выставим его на продажу на нескольких встречах, то такого она никогда не видела, и это удовлетворит ее".
   "Но мы должны что-то делать в офисе, чтобы все выглядело правильно", - сказал англичанин.
   - Я составлю список имен и адресов правильных людей, а вы и Картье напишите письмо, рассказывающее им о нашей работе. Ланни вернулся в свою квартиру, где у него был такой список, составленный за годы, когда он выискивал нацистскую и фашистскую агентуру и жертв их обманов. Он нисколько не заботился о том, сколько денег может собрать Хартли. Тем более, что он надеялся, что ФБР закроет все это через несколько дней. Он рассказал Лорел, что он мог рассказать ей об этом. И она помогла ему, отпечатав этот список. Он сказал: "Они не получат ничего от этого списка, потому что большинство из этих людей имеют свои организации и не хотят конкурентов. Но список будет похож на реальные действия.
   На следующий день Бейкер позвонил и привез с собой паспорт и билет на Клиппер за пять дней до вылета. Ланни взял эти драгоценные документы и положил их в свой сейф в банке. Затем он поехал отобедать со своим другом мистером Верноном, который только что получил первую мозаику из Алжира и был так счастлив, как ребенок с новой игрушкой. На самом деле не могло быть более увлекательной составной картинки-загадки. Все его друзья пришли к нему, и мозаика стала редким явлением в жизни очень богатых и чем-то совершенно новым. Этот сельский джентльмен, который уже оплатил услуги Ланни в полном объеме, теперь был открыт для нового предложения. Большого и действительно красивого мавританского фонтана, используемого для ритуальных омовений, которые Ланни наблюдал во время своего последнего визита. Но Ланни не осмелился его купить. Мистер Вернон предоставил ему необходимую смелость, и искусствовед вернулся в Нью-Йорк довольный проведённым днем. Дело было не в деньгах, а в деловом письме, которое можно поместить в чемодан, чтобы его прочитали все шпионы и секретные агенты, которые рылись в его вещах в отелях двух континентов.
   X
   Жене он сказал: "Я думаю, что тебе надо устроить каникулы. Давай развлечёмся, прежде чем я уеду". Они упаковали несколько чемоданов, уложили их в машину и выехали теплым летним вечером под ливнем с громом в город Ньюкасл, где встретились с кланом Бэддов. Их просили остаться, но нет, они были открыты дорогам. На следующее утро они отправились вдоль маленькой реки Ньюкасл через холмы Беркшира. Оттуда к северу к предгорьям Зеленых гор и на запад в Адирондак. Мелкие дороги обегали бесконечные сосновые леса, а вереница гор, вздымалась одна над другой со стремительными потоками и голубыми озерами в долинах. Эти виды постоянно напоминали им о южной Баварии, где у Гитлера было своё гнездо, и где у них было первое совместное приключение. В то время они были охвачены страхом и не могли любоваться пейзажами, но теперь они оставили все заботы и наслаждались жизнью, пока еще горела лампа. Freut euch des Lebens weil noch das ampchen gluht! 24
   Они отобедали в летнем курортном отеле, а Лорел проспала пару часов. Затем они снова поехали и к вечеру прибыли в "лагерь", принадлежащий старым друзьям Ланни Мерчисонам. Он позвонил, чтобы убедиться, что Адела была там, и по дороге он рассказал Лорел об этой паре, как Гарри ухаживал за Бьюти Бэдд, но не добился её в те беззаботные дни перед Первой мировой войной, и как он женился на своёй секретарше, чтобы забыться. И как Адела сделала Гойю своим хобби и купила несколько его работ по советам Ланни. У них был комфортабельный лагерь на озере Саранак, и Адела была там с тремя подругами, достаточным количеством, чтобы играть в бридж. Но им было скучно, и они были рады видеть компанию. В эти дни все мужчины были по уши в работе в жарком и дымном Питтсбурге. Как и большинство женщин, но Адела переутомилась, и врач приказал ей уехать. Она привезла с собой трёх молодых женщин, которые находились в "положении", и поэтому имели оправдание. Теперь Ланни привез четвертую, и они могли приятно провести время, сочувствуя друг другу, пока Ланни ходил на рыбалку. В ходе своей карьеры он поймал множество крупных политических рыб, но ему не удалось поймать ни одну форель в Адирондаке.
   Лорел и Адела сразу стали друзьями, и Лорел попросили остаться и провести лето в этом прохладном восхитительном месте. Но долг звал ее обратно в душный город. Она должна была быть рядом с библиотекой, как она заявила. Адела сказала, что Гарри будет огорчен, что не увидел их. Он не может попасть сюда более одного или двух раз в течение всего лета. Он отдал свой самолет правительству, и теперь не считалось патриотичным водить машину. Во всяком случае, нельзя было получить бензин. Все они хотели знать, как его получил Ланни. Он объяснил, что автомобиль принадлежал отцу, а Ланни использовал карточки на бензин за пару месяцев. У Робби, у которого было полдюжины машин, не было времени их водить, кроме как между офисом и домом.
   Они пробыли там два дня, а затем снова отправились через долину Кин Вэлли и мимо озера Шрун, выехав из гор и вниз по маленькой реке в Олбани. Там их встретил старый друг, река Гудзон, где так огорчился Генри, что не нашел Северо-западный проход. Через пару часов они прошли мимо Крум Элбоу, а Ланни сказал: "У сквайра в эти дни нет времени смотреть на свои рождественские елки". Он ничего не сказал о "Шангри-Ла" и ничего не говорил об обязанностях агента президента, но Лорел хорошо знала, о чем он думает. Ее прекрасные каникулы закончились, и она вернулась в мир страдания и опасности.
   XI
   В ту ночь в своем уютном маленьком гнездышке она сказала: "Давай попробуем еще один сеанс". Они провели их несколько, но всегда с неутешительными результатами. Отто Кан говорил только банальные любезности. Он утверждал, что "духи", которые были рядом, не представляли собой ничего. Ни в социальном плане, ни в интеллектуальном. Он продолжал настаивать на том, что он ничего не знает о Холденхерстах и не имел чести познакомиться с бабушкой Лорел Крестон. Теперь настало время, потому что Ланни должен был отправиться послезавтра, а Лорел не посмела провести сеанс с кем-либо еще. Она рассказала своей подруге Агнес, что иногда она говорит во сне, и не надо беспокоиться об этом, если та услышала бы это.
   Они снова попытались. И всегда на месте был общительный банкир. Они могли представить его, изящного и элегантного в своем вечернем костюме, потому что он не смог бы появиться иначе. Он был готов поболтать, но не имел ничего важного. Когда они попросили его найти своих друзей в мире духов, он сказал, что условия здесь сложны. Но не объяснил почему. Он сказал, что есть дух по имени Ходжес, который был одним из его биржевых маклеров, но который не был очень разговорчивым человеком, особенно там, где не было ни одного биржевого аппарата, передающий котировки ценных бумаг, ни табло с курсом биржевых акций. Там был, как всегда, надоедливый старый сэр Бэзиль. И была дама, которая утверждала, что у нее было особое откровение от Бога. "Вы знаете, насколько настойчивы эти религиозные души", - сказал Отто.
   "Вы сами ничего от Бога не видели?" - спросил Ланни. И ответ был: "Как я узнаю?" Совершенно в стиле нью-йоркских софистов. Когда Ланни спросил о Реверди Холденхерсте, а затем о бывшей жене Ланни Труди, банкир сказал, что в тот вечер он чувствует себя плохо, и его голос исчез. Это прозвучало, как окончившаяся граммпластинка.
   Лорел вышла из транса, а Ланни рассказал ей обо всем этом. Она спросила, как она уже спрашивала: "Что может означать эта фантастическая вещь?" Ответ Ланни так же, как и раньше: "Я бы отдал хорошую часть того, что у меня есть, чтобы кто-нибудь мог это выяснить".
   Было трудно даже поговорить со средним человеком об этих явлениях. Вы могли бы ясно объяснить, что вы не притворялись, что знаете, что эти сущности действительно были. Они называли себя "духами", и это было так далеко, что их нельзя было достать. Человек сказал бы - "Духи!" и ушёл, объявив, что у "вас поехала крыша", и все, кому он рассказал бы об этом, согласятся. Но это не мешает этим явлениям продолжаться везде, во всем мире. Были тысячи людей, которые обладали этим даром медиума, и многие из тех, кто никогда не делал из этого денег, не обнаруживали никаких признаков помутившегося рассудка. Голоса говорили и делали все возможное, чтобы убедить вас в том, что они существуют, даже если они чувствовали себя ущемлёнными, когда им не верили.
   Лорел сказал: "Самое удивительное, что мое подсознание должно быть наполнено такими фрагментами человеческой личности, которых мое сознание никогда не сможет понять. И что они могут использовать мой голос, не услышав его никогда. Если это действительно Отто Кан, почему он не может говорить со мной, когда я бодрствую?"
   "Спроси его", - сказал Ланни, наполовину серьезно.
   Жена ответила: "Хорошо". Затем, после мгновенной паузы: "Мистер Кан, будьте любезны сейчас воспользоваться моим голосом? Я буду спокойна и не буду вмешиваться".
   Последовало долгое молчание. Никакого звука, и Лорел не почувствовала ничего, что действовало на ее голосовые связки. Нет, ей пришлось бы вернуться в этот другой сон, который, как она знала, был другим, хотя она не могла сказать, в чем состояла разница или как ей удавалось переключаться с одного вида на другой. "Полагаю, это внушение", - сказала она, - "но, как я это делаю, я не могу сказать".
   - Ты знаешь, что говоришь своим мышцам, чтобы подняться с постели или снова улечься? Ты не знаешь. И самый мудрый ученый в мире не может сказать тебе, как желание или акт воли может привести к сокращению одной из твоих мышц.
   XII
   В её голове крутилась ещё одна мысль на эту тему. "Ланни, дорогой", - начала она, - "есть кое-что, что мы должны понять. Ты уезжаешь, и я могу больше никогда тебя не увидеть".
   - Мне действительно ничего не грозит, дорогая.
   - Я знаю, что ты должен был мне это сказать, но я не хочу обманывать себя. В Европе сейчас нет ни одного безопасного места, и все станет только хуже, прежде чем начнёт улучшаться. Я хочу, чтобы ты знал, что если ты погибнешь, я оставлю всё и буду только пытаться найти тебя. Парапсихологические исследования сейчас просто любопытство, но тогда они станут моей жизнью. Пообещай мне, что ты сделаешь всё, чтобы вернуться ко мне!
   - Конечно, Лорел!
   - Я буду входить в транс каждый вечер. Давай договоримся, ровно восемь часов по Нью-Йоркскому времени. Ты этого не забудешь?
   - Конечно, нет.
   - Я заставлю Агнес сидеть и сообщить мне, если ты придешь. И если я не услышу от тебя в своём трансе, я пойду к другим медиумам и буду пытаться. Не говори мне сейчас, но подумай о себе, о том, что не знаю, и расскажи это мне в трансе, так что позже я смогу заставить Робби или Бьюти или других проверить это.
   "Будь уверена, что я придумаю множество доказательств", - заверил он ее не без улыбки. - "Видимо, мне больше будет нечего делать. Я не мог выяснить, что 'духи' когда-либо занимаются какой-либо работой".
   - Любопытно, они кажутся блуждающими в пустоте, потерянными и сбитыми с толку. Что бы они не делали, они, похоже, не знают, как они это делают. Пообещаем, что если мы когда-нибудь окажемся в том мире, мы не прекратим искать, пока не найдем друг друга.
   - Что еще может нас интересовать?
   - И когда мы это сделаем, мы найдём какого-нибудь медиума и придумаем способ убедить наших друзей на земле, что мы действительно Ланни и Лорел, а не просто 'эта старая телепатия'.
   "Договорились!" - он сказал. - "Но я боюсь, что это не принесет никакой пользы. Какими бы ни были доказательства, это будет напечатано в одном из томов Общества парапсихологических исследований и будет собирать пыль на библиотечных полках". Он был обескуражен, пытаясь заинтересовать людей другим миром. Ему придется подождать, пока этот мир станет более достойным местом для жизни.
   XIII
   Утром Ланни зашёл в помещения ФБР. Он нашел своего сдержанного друга мистера Поста в состоянии, граничащем с самоуспокоенностью. - "На этот момент у нас в ловушке четверо мужчин и одна женщина, и все, что нам нужно сделать, это захлопнуть дверцу. Мы ждем их руководителя, который завтра будет в городе, и тогда мы начнём действовать.
   "Хорошая работа!" - сказал агент президента.
   - Кстати, у нас есть история для газет, которая полностью закроет вас и собьёт их с вашего следа.
   "Я думал об этом", - сказал Ланни. "У меня есть предложение, если вы не возражаете".
   - Конечно, нет.
   - Представьте себе такую ситуацию. Как только вы дадите мне сигнал завтра, что все готово, я быстро поспешу в офис Лиги. Говорю Хартли, что я только что узнал от дворника моего многоквартирного дома, что федеральные агенты были там и обыскали мои комнаты в мое отсутствие, что в течение нескольких недель мой телефон прослушивался, а содержимое корзин для мусора изучалось. Я говорю Хартли, что я собираюсь дать дёру, и ему лучше сделать то же самое. Я дам ему половину того, что осталось от денег, или немного больше. Когда он выйдет из здания, ваши люди возьмут его у уличной двери. Разве это не оставит меня вне подозрений?
   - Беда в том, мистер Бэдд, что он не даст дёру, пока он не позвонит, по крайней мере, кому-нибудь из своей банды и не попросит предупредить других.
   - Я тоже подумал об этом. Возможно, если вы отключите телефон, то это вызвало бы подозрение. Мне интересно, возможно ли, чтобы его телефон был отключен на станции или на крыше офисного здания, а женщина отвечала на входящие звонки, а когда он набирал бы номер, звучал бы сигнал занятости. Это заставит его попробовать несколько разных номеров, и это может быть важно для вас, потому что это может дать новые подсказки.
   - Позвольте мне подумать об этом, мистер Бэдд. В комнате было тишина в течение нескольких минут. Потом человек сказал: "Я не вижу в этом каких-либо недостатков, и, как вы говорите, это может принести нам что-то новое. Но предположим, вы не нашли Хартли в офисе завтра утром?"
   - Я обещал ему деньги сегодня, и я могу позвонить ему и сказать, что я очень сильно занят и увижу его первым делом с утра.
   - Какой час вам подойдет?
   - Чем раньше, тем лучше, Клиппер в Англию улетает в полдень. Когда вы ожидаете человека, которого вы называете руководителем?
   - Он не прибудет в город. Мы хотим снять его с поезда на близлежащей станции, опасаясь, что он, возможно, собирается выйти, прежде чем он доберется до города и передаст ценный багаж кому-то другому. Мы будем готовы к действиям завтра в десять, если это вам подходит.
   "Чудесно", - сказал Ланни. - "Я соберусь и положу свой багаж в машину".
   - Я позвоню вам в девять, если все пойдет хорошо. Я скажу ваше имя три раза: "Бэдд, Бэдд, Бэдд". Это будет означать, что вы идёте в офис Лиги и сыграете свою роль. Если будет задержка, я не буду звонить. Просто дождитесь моего звонка.
   "Не задерживайтесь слишком поздно", - ответил Ланни, - "у меня действительно важная миссия, и я не могу позволить себе пропустить этот Клипер".
   "Не волнуйтесь, - сказал другой - "В случае крайней необходимости я могу позвонить в аэропорт и договориться, чтобы Клиппер подождал вас". Ланни усмехнулся: "Иногда я считал себя важным, но не до такой степени!"
   XIV
   Агент президента пришёл домой и оттуда позвонил Хартли. "У меня есть хорошие новости для вас", - сказал он, - "и немного денег тоже. Я был вне города, и сегодня у меня много дел, но я обязательно увижу вас в офисе утром". Вот так это было, и он приступил к написанию писем своим клиентам и к организации своей поездки.
   Вечером он взял Лорел и сказал ей, что было в воздухе. Нужно что-то сказать ей. Что-то, в чём она участвовала. Чтобы это показалось ей вершиной мелодрамы. И, действительно, все было связано с этой войной. Она была так взволнована, что спросила, сможет ли она уснуть, поэтому он отвел ее на ужин в сад на крыше. Они проводили каждую минуту вместе. Когда они пришли домой, и она была раздета и готова лечь, она предложила: "Давай попробуем еще одно сеанс".
   Она легла и закрыла глаза, и Ланни сидел у постели, ожидая голоса. Но голоса не было, только звук нежного дыхания, и через некоторое время он понял, что его усталая жена установила неправильную психическую связь, попала на борт неправильного поезда. Он лежал рядом с ней, размышляя, как это произошло и что это значит. Ждали ли духи общения, и были ли они теперь разочарованы? Разбудят ли они ее, или они придут к ней во сне? Здесь была сон, просто обычный сон, и все же какая странная вещь! Его жена ушла в свой собственный мир, часто совершенно сумасшедший мир страхов и приключений, в которых она была отдельно от своего мужа, в компании беглых и фантастических существ, "ночного эскорта Морфея 25". Ланни терзала мысль о том, как мало человек знает о себе и своем мозге.
   XV
   Утром агент президента закончил паковать свой багаж и сидел, читая газеты, полные тревожных новостей, о которых он не мог не думать постоянно. Нервы его жены были также на пределе, потому что ей снились плохие сны, как она сказала ему. Она стала суеверной. Зазвонил телефон, прощался Робби. Ланни извинился: "Я ожидаю вызова по срочному делу и перезвоню, прежде чем уеду".
   Затем снова молчание и ожидание. Наконец, снова звонок, и голос Поста, дающий сигнал: "Бэдд, Бэдд, Бэдд". Ланни ответил "Роджер", который стал жаргоном войны. "Начинай сейчас", - сказал голос.
   Его машина была у двери, и он положил багаж. Лорел последовала за ним. Она ехала с ним в аэропорт и вернет машину в гараж. Девушка из офиса Робби и возьмёт ее. Робби предложил оставить машину, но Лорел не хотела этого. Она сказала, что такси удобнее в трафике большого города.
   Ланни добрался до района офиса Лиги и сумел найти парковочное место на боковой улице на некотором расстоянии. Он быстро шёл к офису, чтобы у него на щеках появился румянец. Однажды, много лет назад, когда его друг Рик писал и ставил пьесы, он наблюдал за актером за кулисами, готовившим возбуждение, чтобы показать его на сцене. Теперь Ланни делал то же самое и не находил больших трудностей, потому что он действительно нервничал, думая о многих вещах, которые могут пойти не так.
   Хартли ждал, и маленькая драма была сыграна достаточно убедительно. Когда Ланни рассказал плохие новости, англичанин вскочил, воскликнув "Боже мой!" Это, как оказалось, было стандартным восклицанием для английского джентльмена. Он хотел немедленно выбраться оттуда. Но потом он подумал о своих сообщниках и сказал: "Подождите!" и взял трубку, как и предсказывал Пост. Он набрал номер, и Ланни, стоя рядом, мог услышать сигнал занято. "О черт!" - воскликнул мужчина и набрал еще один номер.
   Ланни сказал: "Я не могу ждать", и выложил на стол рулон купюр. "Это позволит вам продержаться". И потом: "Когда все уладится, вы можете написать мне на адрес моего отца. Пометьте письмо лично". Он повернулся и вышел из комнаты.
   И это было все, что нужно. Ланни заметил, что в коридоре стоял опрятный молодой мужчина и еще два у входа в здание. Он надеялся, что они не спутают его с Хартли, и они не спутали. Он поспешил к машине и поехал через один из мостов на Ист-Ривер в аэропорт, где огромный гидросамолет отдыхал в бассейне. По дороге он рассказал жене о том, что случилось, и когда они добрались до аэропорта, он позвонил своему другу Посту и сказал: "Это человек, имя которого произносится три раза". Ответ был: "Все в порядке, и мы этому обязаны вам". Ланни добавил: "Если когда-нибудь я захочу сделать сценическую карьеру, я приду к вам за рекомендацией".
   XVI
   Оставалось немного свободного времени, и он показал своей жене в каком роскошном аппарате он будет путешествовать. Она изо всех сил старалась сделать вид, что она спокойна. Но она знала, что он летит на север по тому же маршруту, где он попал раньше в авиакатастрофу. Время от времени ее губы дрожали, но она смело сказала, что не хочет, чтобы ему было тяжело, что она продолжит свою работу и научится молиться по примеру своего уважаемого отчима. Он отвел ее обратно на твердый бетон, и они там прогуливались взад и вперёд, пока не прозвучал последний звонок. Затем он крепко поцеловал её. Со слезами, пробежавшими по ее щекам, она сказала: "Не забудь, если что-нибудь пойдет не так, я все равно буду тебя ждать".
   "Точно в восемь вечера", - ответил он и заставил себя улыбнуться, потому что мужчине неловко было вытирать глаза публично.
   Он пошел на борт, и огромная морская птица заскользила по Заливу и поднялась в воздух и улетела прочь. Был теплый и тихий июльский день, и все прогнозы были благоприятными. У Ланни было что читать и хороший аппетит. Он сказал себе, что сделал важную работу и сможет сделать другую. А беспокойство не может принести пользу делу союзников.
   Лучшего полёта нельзя было придумать. Он был доставлен в Ньюфаундленд, на этот раз к гидросамолетной базе Ботвуда на ясном синем заливе. Оттуда на древний остров Исландия с его многочисленными ледниками и кипящими гейзерами. Теперь там были янки, или "G.I. ", как они называли себя, переводя эту аббревиатуру, как "казённое имущество", как и все, к чему они прикасались. Исландцы не приглашали их и делали все возможное, чтобы выйти из сложной ситуации. Ланни не видел их, потому что самолет остановился только для дозаправки. Самолет пробился сквозь непрерывный дневной свет и доставил своих пассажиров в гавань Прествика в западной Шотландии, теперь отличный аэропорт. Когда он представил свои документы, он беспокоился, что секретарь премьер министра мог забыть убрать его имя из черного списка. Но, очевидно, он не забыл. Чиновник с сильным шотландским акцентом приветствовал его в Соединенном Королевстве. Первое, что сделал Ланни, он заимел несколько таких маленьких листов, состоящих из четырех половинных страниц, на которых издавались газеты в осаждённой стране. Там, под скромным заголовком и нью-йоркской датой, он прочитал заметку, в которой говорилось, что Федеральное бюро расследований только что арестовало банду из пяти мужчин и одной женщины, обвиняемую в скупке алмазов в Америке и контрабанде их в Швецию, оттуда направленных в Германию. Имена участников банды не приводились, но была рассказана драматическая история о том, как произошло открытие этого преступления. Сообщалось, что человек, шедший по Бродвею, вытащил из кармана платок, а оттуда выпал необработанный алмаз. Человек, который видел этот инцидент, случайно был сам специалистом по алмазам. Он поднял камень, намереваясь вернуть его владельцу. Но ему пришло в голову, сначала зайти вперед и посмотреть на лицо мужчины. Специалисты по алмазам - небольшая группа и довольно клановая, и они знают друг друга. Но этот человек был незнакомцем. Понимая, что было военное время, и что алмазы были одними из самых важных военных материалов, человек последовал за незнакомцем в его отель, наблюдал, как он достал ключ и зашел в свою комнату, а затем он позвонил в ФБР. Последовала тщательная и кропотливая работа детектива, продолжавшаяся несколько недель. Ланни усмехнулся, перечитывая историю. Он не завидовал трудолюбивым агентам, и он, конечно, не хотел, чтобы сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт разделил с ними их славу. Он подумал, что история поставила его "вне подозрения".
  
  
   ________________________________________
   КНИГА ЧЕТВЁРТАЯ.
   Спокойная точка вращенья мира 26
   ________________________________________
  
   ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
   Мать свободных27
   I
   ПЕРВАЯ МЫСЛЬ Ланни в Англии была о своей маленькой дочери. Он телеграфировал Ирме, и как только он добрался до Лондона, то позвонил в замок, чтобы спросить, может ли он быть принят. Так было всегда, но он никогда не пренебрегал формальностями. Отношения мужчины со своей бывшей женой и ее новым мужем даже в лучшем случае сложны, и эта пара пыталась показать, как можно достичь хороших манер в этой области. Ирма сказала: "Фрэнсис спрашивала о тебе каждый день больше года". Ланни, возможно, произнес бы какое-то шуточное замечание о том, как это должно быть. Но он знал, что чувство юмора не является сильной стороной леди Уикторп, поэтому он ответил: "Я ценю твоё терпение".
   Ушли старые добрые времена, когда Ланни смог сесть в свою машину и через пару часов быть в замке Уикторп. Теперь он должен был найти расписание и вовремя добраться до железнодорожного вокзала Паддингтон, и там толкаться в толпе, которая там никогда не убывала, несмотря на усилия правительства сократить поездки. Когда он сошел с поезда, то обнаружил, что ребенок прибыл встречать его, правя повозкой, запряженной пони, и с конюхом верхом. Прошло четырнадцать месяцев, и он был поражен, увидев ее. Такая высокая и длинноногая! Но когда она обняла его и поцеловала, то это была та же самая Фрэнсис, более импульсивная, чем ее мать, больше похожа на отца по темпераменту, за что постоянно подвергалась репрессиям. "Папа, почему тебя не было так долго?" - Она не придерживалась правил называть своих родителей по именам, которые Ирма всегда отвергала.
   Конюх коснулся своей шляпы и поставил два чемодана под ноги и пишущую машинку на колени, и пони побежал. Хорошо обученный английский пони, который знал, что правая сторона дороги была неправильной стороной, и что левая сторона была правильной стороной. И пока хорошо обрезанные изгороди английской деревни тихо проплывали мимо них, Фрэнсис засыпала этого замечательного, редко виденного отца вопросами о том, где он был и что с ним случилось. Вскоре он сказал ей, что расскажет об этом преред сном. Теперь она должна рассказать ему о себе и о том, что она изучает и как поживает семья. Так шлюзы были открыты, и он узнал последние новости о замке, который относится ко времени Шекспира и сэра Фрэнсиса Дрейка, и который был важным фактором в жизни этого благословенного острова, контролируя судьбы чем-то вроде тысячи человек.
   Поместье не могло бы существовать, если бы не деньги, которые Ирма Барнс унаследовала от Дж. Парамаунта Барнса из Чикаго, ученика сэра Фрэнсиса Дрейка, который действовал в области трамвайного финансирования вместо открытого моря. Люди поместья знали все о ее богатстве. Все мужчины касались своих шляп, а женщины улыбались и кланялись девочке и ее отцу, которого они знали, по крайней мере, на вид, потому что он жил в резиденции, известной как Лоджия, много лет назад, когда он был еще мужем Ирмы. Эти правильные сельские жители изо всех сил старались не думать об этом как о скандале, а как о чем-то экзотическом, характерном для дикого и неотёсанного Запада, за который они принимали Чикаго. В конце концов, Британия была империей и могла принимать визиты короля Дагомеи или эмира государства Сватов, привозивших не одну жены, а четырех. Лимит, разрешенный магометанам.
   II
   Графиня Уикторп вышла из лифта, который был частью ее модернизации замка. На ней было белое домашнее платье, и она выглядела энергичной и красивой в короне из своих темно-каштановых волос. Первое впечатление Ланни было, что чудовище полноты больше ей не грозит. Война расправилась с этим чудовищем. Ирма показалась ему по меньшей мере на пять килограммов легче, и это ей шло. Она сердечно поздоровалась с ним, сказав: "Тебя долго у нас не было!" По-видимому, она никогда не узнала, что он был помещен в черный список Би-4. Он не говорил ей об этом. Потому что чем меньше сплетен, тем лучше. Он сказал ей, что организация путешествий стала усложнилась.
   Как и в прошлый раз, его собирались поселить в коттедж, занимаемый миссис Фанни Барнс, матерью Ирмы. И, как и прежде, он сказал, что ему это будет приятно. Ирма объяснила, что многие её друзья покинули столицу. Некоторые из детей-беженцев вернулись в Лондон, но они могут в любой день снова приехать. Ходили слухи о новом смертельном немецком оружии. Ланни сказал, что слышал такие слухи. Так они добрались до любимой темы Ирмы, ее ненависти к этому братоубийственному конфликту, который разрушал современный мир и мог только закончиться торжеством большевистского террора. Разговоры в замке Уикторп были не очень интересным в эти дни, потому что все дороги вели в Москву.
   Его Светлость вернулся после объезда имения. Он играл роль деревенского джентльмена, увеличивая производство продуктов питания. Эту единственную рациональную вещь мог делать человек в этом сумасшедшем мире. Он ездил верхом, потому что бензин был в дефиците. Его прямая фигура хорошо выглядела в костюме для верховой езды, а его светлые волосы блестели, когда он снимал шляпу на солнце. Он сердечно обменялся рукопожатием со своим старым другом Ланни, спросил о его здоровье и о его отце и матери, а затем небрежно рассказал о состоянии своих посевов. Такова была его манера, и для него не имело бы большого значения, вернулись ли вы после четырнадцати дней или четырнадцати лет разлуки. Седди серьезно относился к жизни, но редко говорил об этом. Единственное место, где он допускал выражение эмоций, было на трибуне, но здесь её не хватало.
   Он был глубоко обеспокоен политикой как внутренней, так и внешней, но обстоятельства больше не позволяли ему публично излагать свои идеи. Некогда в Палате лордов, а затем его обязанности были закончены. Люди знали его взгляды, и когда-нибудь к нему придёт грустное удовлетворение: "Вы помните, что я вам говорил?" Когда он был среди людей, которые соглашались с ним, он говорил свободно, но в последнее время в замок приглашалось немного других. Одним из них был Ланни в роли поклонника фашизма. И вечером, сидя в прохладных сумерках, жена, муж и бывший муж наслаждались роскошью полного согласия.
   Ланни, конечно, расспросили о его поездке по всему миру и о его браке в Гонконге. Он сказал, что его жена была писателем, пишущим рассказы для журналов, но он не упомянул ни о характере ее рассказов, ни ее псевдониме Мэри Морроу. Он ответил на вопросы о Гонконге, южном и центральном Китае, но не упомянул, что он посетил "Красный" Китай, и сказал только, что ему разрешили вылететь через Россию, но у него не было возможности ничего там увидеть. Гораздо более интересным для графа и его графини были его более свежие наблюдения в Вишистской Франции и Северной Африке. Седди, до недавнего времени работавший в министерстве иностранных дел, знал большинство умиротворителей во Франции и сделал все, что в его силах, чтобы продолжить свою программу. Теперь, видимо, было уже слишком поздно. Черчилль был в седле безумной скачки, и Британия неслась к пропасти, за которой была бездна большевизма.
   Ланни старался насколько мог вызывать положительные эмоции. Он сказал, что в Америке были сильные анти красные настроения, которые сразу же после войны должно были произвести резкую реакцию, однако они закончились. "Как они могут закончиться", - спросил Седди, - "оставив в руинах Западную Европу, полем битвы Францию, а Германию полностью истощённой". Когда Ланни сказал, что Россия тоже будет истощена, другой ответил: "Да, но она быстрее придёт в себя, потому что эти люди размножаются, как кролики. И у нее будут все пограничные государства, и Китай тоже. И вскоре ее агенты организуют революцию в Индии?"
   Эти идеи Ланни постоянно слышал в этом древнем замке. Это были идеи привилегированных во всех странах, которые он посетил. Людей, для которых класс был больше, чем страна. Ланни ненавидел эти идеи, но его работа заключалась в том, чтобы выражать согласие, слушать и выяснять, какие могущественные люди все еще проводят выходные в Замке и высказывают эти идеи и какие последние планы давления на государственных деятелей по достижению сепаратного мира они вынашивают. Ланни вернется в Лондон и напечатает отчет и передаст его американскому послу. Без сомнения, когда Ф.Д.Р. получит его, он перескажет некоторые мысли из этого отчёта Черчиллю по трансатлантическому телефону, и некоторые эти мысли будут новостью для анти нацистского премьер-министра, а некоторые нет.
   III
   Когда Ланни вернулся в Лондон, он позвонил Рику, который долгое время работал для одной из лейбористских газет. Когда-то успешный драматург, способный развлечь даже богатую театральную публику, Эрик Вивиан Помрой-Нилсон теперь не мог думать ни о чем, кроме противодействия интригам фашистов и поклонников фашизма во всем мире. Он презирал Кливиденскую и Уикторпскую клики и годами критиковал их. По этой причине Ланни больше не ездил Плёс, поместье отца Рика. Двое друзей тайно встретились в небольшом отеле, о котором они договорились. Ланни забронировал там комнату, и хромой журналист и его симпатичная жена пришли туда и там провели целый день.
   Сколько времени они провели, обсуждая четырнадцать месяцев жизни двух семей, а также еще нескольких, потому что Нина и Рик знали как Робби, так и Бьюти. И им нужно было рассказать о них и, что еще важнее, о браке Ланни и о той, кого он выбрал. Он отправил им её фотографию, а также рассказы Мэри Морроу, вырезанные из журналов. Но этого было недостаточно для Нины. Ей нужно было рассказать, как они ладят, и как живет Лорел, и как она воспринимает долгие отлучки мужа.
   Ланни пришлось еще раз рассказать историю своих приключений. И на этот раз ему было нечего скрывать, кроме имени президента Рузвельта. Он мог рассказать Рику о Китае, и особенно об Яньане, об Улан-Баторе, Куйбышеве и Москве, а также о двухчасовом разговоре со Сталиным. Рик мог делать заметки и мог использовать эту информацию в своих работах, конечно, не указывая на Ланни в качестве источника. То же самое можно было сказать о Франции и Северной Африке и других странах. За долгие годы войны Ланни делал все возможное, чтобы облегчить путь британского рабочего движения, передавая неизвестные для широкого круга лиц подробности, прогнозы и предупреждения этому доверенному другу, который опишет их и опубликует, иногда используя тайные и обходные каналы.
   В свою очередь Рик рассказал все, что знал о ходе событий. Некоторая информация была доступна только для посвящённых, так как сын баронета имел доступ к важным людям, даже ко многим, кто не разделял его политических взглядов, но кто уважал его за честность и считал, что люди имеют право знать, что происходит за кулисами. Несмотря на все нацистские зверства, были все еще влиятельные люди, которые хотели победить Гитлера. Но не совсем. Они мечтали о соглашении, которое помешало бы красным проникнуть на Балканы и получить контроль над Дарданеллами. Ланни рассказал, что слышал в выходные в Уикторпе, а Рик рассказал, что его отец слышал среди своих соратников в клубах Атенеум и Карлтон. Рик рассказал, что будет большое военное сборище штабов союзников примерно через неделю или около того, и он сможет получить какую-то информацию. Ланни не сказал, что Гарри Гопкинс обещал просветить его на ту же тему. Он просто сказал: "Может быть, я тоже кое-что узнаю".
   IV
   По договорённости с премьер-министром Ланни должен был послать скромному молодому секретарю мистеру Мартину записку с обозначением лично для премьера. Он сделал это, но не получил прямого ответа. На следующий день его позвали к телефону в его отеле, и голос сказал: "Мистер Бэдд, это Фордайс, которого вы, возможно, помните. Мы встречались перед вашим отъездом домой в прошлом году". Ланни быстро ответил, что никогда не забудет этого. Когда голос спросил, может ли мистер Бэдд доставить ему удовольствие увидеться. Мистер Бэдд согласился дождаться прибытия этого представителя Би-4, сверхсекретного отдела британской разведки.
   Ланни очень уважал эту организацию. Они отлично поработали с ним, и, как профессионал, он мог это оценить. Когда их представитель благополучно устроился в его номере и начал приносить свои извинения, Ланни сказал: "Не стоит извинений, мистер Фордайс, вы были совершенно правы на основании тех доказательств, которые у вас были. Вы понимаете, что я не мог рассказать вам на кого я работал".
   - Конечно, мистер Бэдд, у меня возникло неясное подозрение. Кроме того, я мог догадаться, что вы, возможно, торопились домой.
   Ланни усмехнулся. - "Это предположение было правильным, и вы избавили меня от неприятностей, договорившись о моем быстром вылете. Так что все хорошо, и мы - друзья, я надеюсь".
   - Правильно! Премьер-министр направил нам распоряжение, что у вас должно быть все, что вы захотите. Могу ли я сказать, что это необычная привилегия в эти времена.
   - У премьер-министра есть свои причины, которые когда-нибудь я смогу объяснить вам. Позвольте мне прямо сказать, что я хочу. А именно, поговорить с Рудольфом Гессом.
   - Я полагаю, что это можно устроить. Вы понимаете, что он является важным государственным узником и охраняется особо. Он сложный заключенный и к нему нужно относиться в какой-то степени как к психическому пациенту. Мы стараемся не волновать его.
   - Хорошо зная его, я могу охотно поверить в это. Вы должны знать, что он считает меня своим преданным другом и сочувствующим, и я хочу продолжить эту роль. Если бы вы отведёте меня к нему, то он сразу поймёт, что я перешёл на вашу сторону и поэтому он закроет рот или, возможно, даже станет горько упрекать меня. Моя идея заставить его подумать, что я прихожу к нему тайно и без ведома его тюремщиков. Я хотел бы, чтобы тюремщик тайно глубокой ночью провёл меня в его комнату. Я скажу Гессу, что я заплатил тюремщику, скажем, сто фунтов. Гесс сам привык к взяточничеству и коррупции, и ему не составит труда поверить такой истории.
   - Я понимаю, что вы имеете в виду, мистер Бэдд, и это кажется мне многообещающей идеей.
   - Вы, естественно, захотите узнать, что я ожидаю получить от заключенного. Я ничего не хочу скрывать от вас, и если у вас есть диктофон в его комнате, со мной все будет в порядке. Даже лучше, мне не придётся запоминать то, что может быть длинным разговором. Руди, который кажется настолько молчаливым, на самом деле является разговорчивым парнем среди его немногих близких. И я не думаю, что он видел кого-либо из них в прошлом году.
   - В самом деле, нет, его содержат строго, но он достаточно хорошо информирован о внешнем мире, потому что ему разрешено иметь радиоприемник.
   - Вы действительно хорошо относитесь к нему!
   - Мы относимся к нему по его рангу в Германии и, конечно, в строгом соответствии с Женевской конвенцией. Мы не можем этого не делать, даже если бы мы хотели иначе, потому что у них много наших заключенных, на которых они могли распространить ответные меры. Но, конечно, Гесс не удовлетворен, он утверждает, что он прибыл как посол и должен обладать дипломатическим статусом, мы считаем его военнопленным, потому что он офицер Люфтваффе и носил униформу. Те, кто отвечает за него, спорят с ним по этому поводу.
   - Я могу себе представить, без сомнения, что я услышу об этом от него. Вы должны понимать, что я много лет притворялся нацистским сторонником и наслаждался дружбой Гитлера в течение примерно пятнадцати лет, а Гесса около пяти. Я не могу догадаться, что я могу узнать от него, или, вернее, я могу догадаться о множестве вещей, которые могли бы или не могли появиться в нашем разговоре. Я должен узнать одну вещь, имел ли он когда-либо сообщение из Германии или была у него возможность отправить сообщение в Германию. Я уверен, что это будет интересно для вас.
   - Да, мистер Бэдд, и возможно мы могли бы предложить одну или две другие темы для разговора с ним.
   V
   Человек Би-4 продолжал рассказ. Недавно нацист номер три был переведён в госпиталь Мэйндифф Курт недалеко от небольшого города Абергенны. Мистер Фордайс произнес это так, с ударением на третий слог. Затем он объяснил, что город называется Абергавенни с ударением на четвертый слог. Этот старый город находится в графстве Монмутшир недалеко от границы Уэльса. Рядом с ним был Норманнский замок двенадцатого века, который, казалось, действовал на воображения несчастного заключенного. Ему разрешили проехать туда в сопровождении офицера караула и с другими охранниками, следующими сзади. Он и его собака дворняжка по имени Гиппопотам лежали на берегу двойных рвов разрушенного замка и наблюдали за утками на поверхности воды и двумя золотыми карпами, которые жили в глубине.
   "Мы будем рады отвезти вас туда на автомобиле", - сказал любезный агент. Когда Ланни возразил, что он не хочет тратить попусту ценный бензин страны, человек сказал, что для поездки потребуется только около пятнадцати литров. А то, что они могут добыть там, стоит такой цены. "Вы будете гостем Би-4", - настаивал он. Когда Ланни разговаривал с этим джентльменом среднего возраста год назад, Фордайс создавал впечатление, что он хорошо упитан. Теперь он стал значительно стройнее, а его щеки были не такими розовыми, какими они были раньше. Так обстояло дело почти со всеми в осажденном Лондоне, и некоторые из них производили такое же удручающее впечатление, как и руины зданий.
   Ланни сказал: "Я надеюсь, что вы ограничите обсуждение этого проекта как можно с меньшим количеством людей, поскольку я все еще играю опасную игру, и вы знаете, что всегда есть возможности утечки".
   - Никто до сих пор не знает об этом, кроме моего начальника, который получил приказ непосредственно от премьер-министра. Единственный человек, который должен это знать, - главный врач госпиталя. Он несет ответственность за здоровье Гесса и, естественно, мы не могли не посветить его в это дело, которое, несомненно, повлияет на его пациента, будь то к лучшему или к худшему, мы не знаем.
   Ланни согласился на это и добавил: "Разве вам не придется рассказать об этом ещё одному или нескольким тюремщикам?"
   - Я не понимаю, почему им нужно знать что-нибудь об этом. Если вас проведут в комнату Гесса посреди ночи, он не увидит, кто вас туда провёл. Он должен будет принять то, что вы ему скажете. Будет лучше, если сам главный врач проведёт вас. Тогда никого другого не надо будет посвящать.
   "Отлично!" - воскликнул агент президента. Он достал свой бумажник, и вытащил из него сложенный лист бумаги, который он открыл. "Вот идея". - сказал он. - "Вот четыре кусочка тонкой бумаги. На каждом я напечатал имена Курвенал-Зигфрид. Первое из них является именем персонажа в опере Тристан Вагнера. 'Вернейший из верных', таким его считали. Это позывной, который я дал Гессу, чтобы он мог общаться со мной в Англии. Зигфрид - это позывной, который Гитлер дал мне для передачи ему сведений от меня, чтобы он знал, откуда они".
   - Ты действительно играете в трудные игры, мистер Бэдд.
   - У меня были особые преимущества, которые были подготовлены задолго до этой войны. Теперь я решил закатать каждый из этих кусочков тонкой бумаги в маленький шарик и положить их Гессу в пищу. Такой шарик можно заложить в кусок хлеба или яблоко или в не слишком мягкий пудинг. Он может не заметить один или два и проглотить их, поэтому я должен попробовать несколько раз. Возможно, если он не будет есть тот конкретный кусок хлеба, то мы можем поместить шарик в другой в следующий прием пищи. Это не принесет никакого вреда, если он проглотит несколько. Все они означают для него одно и то же. Что я снаружи и планирую помочь ему. Он будет очень взволнован, но попытается скрыть свое волнение, и если это продолжалось бы в течение нескольких дней, он был бы готов, что я могу появиться в его комнате ночью, и поверить, что я действительно подкупал его охранников. Мы смогли бы говорить шепотом и со всей атмосферой мелодрамы.
   "Вы, американцы, тоже читаете детективные истории!" - был комментарий англичанина.
   Ланни ответил: "Именно Шерлок Холмс научил нас большей части того, что мы знаем по этому вопросу. И позвольте мне напомнить вам, что я наблюдал за процессом, в котором вы участвовали, заманивая Гесса в Великобританию, и вряд ли был ещё когда-нибудь более грубый фрагмент мелодрамы, Я никогда не сталкивался с этим ни в одном из наших детективов".
   Естественный цвет англичанина вернулся в щеки человека Би-4, и он просиял, заметив: "Было довольно хорошо, мы признаем". Он не мог воздержаться от добавления: "Вы американцы называете детективом 'whodunit', мистер Бэдд? Мы должны следить за вашими американизмами из вежливости к вашим вооруженным силам".
   "Вам будет больно калечить язык таким образом", - ответил агент президента с его самой любезной улыбкой.
   Англичанин заявил: "Я понимаю, что наши две армии сейчас будут обучаться новому языку. Они перечислят объекты, которые имеют разные имена, и согласятся разделить термины пополам. Мы должны согласиться, что гаечный ключ - это wrench, и вы, в свою очередь, должны согласиться с тем, что gas - это бензин. Поэтому мы надеемся работать без путаницы, за исключением слова Гунн".
   VI
   По принятому ими плану мистер Фордайс должен был ехать в тот же день в город с сокращенным валлийским названием и конфиденциально переговорить с главврачом. Если тот одобрит, то шарики будут подаваться пациенту каждый день, а вечером четвертого дня Ланни отправят на место достаточно рано, чтобы встретиться с главврачом. В полночь его сопроводят в комнату заключенного, и охраннику, который всегда спал в комнате с ним, будет указано выйти на улицу и быть там, пока его не позовут обратно. Ланни сказал, что это все O.K. В оставшееся время он будет обдумывать то, что он скажет заключенному, и что он попытается получить от него. Если у мистера Фордайса будут другие предложения, то он сможет их предложить Ланни на пути в госпиталь.
   Всё было решено, и сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт вернулся к своей работе по возобновлению своих знакомств в Лондоне и сбору идей и информации. Рик дал ему адрес своего старшего сына. Получивший отпуск Альфи приехал в город. Альфи перевели с боевой работы и отправили обучать молодых летчиков. Это почти разбило его сердце. Но теперь, когда он привык к новой работе, он должен был признать, что это было лучшее использование его опыта. Спокойствие его родителей длилось недолго, пока его младший брат находился в "Хелл Корнер", на юго-восточной оконечности этого тесного маленького острова. У него всё было довольно плохо пару месяцев назад, но теперь все было в порядке, и он был готов к другим вылетам.
   Насколько изменилась ситуация в Англии с тех пор, как в последний раз Ланни разговаривал с этим молодым старым другом! Тогда было критическое положение. Теперь Альфи был уверен, что они побеждают Гуннов. Новый истребитель Бэдд-Эрлинг был хорош, так же хорош, как и новейший английский Спитфайр. Это будет щекотать тщеславие Робби Бэдда, но, к сожалению, у Ланни не было возможности рассказать ему об этом, пока он, Ланни, не вернётся домой. Единственное, что может сейчас изменить ситуацию, сказал Альфи, это появление чего-то совершенно нового у врага. Ланни предупредил его о реактивном двигателе, и этот стройный, легковозбудимый англичанин сказал, может быть, такие бомбы смогут немного побеспокоить. Но прежде, чем их смогут производить в достаточном количестве, британцы тоже будут их иметь. - "Мы работаем над ними, днем и ночью, позвольте мне рассказать вам".
   Альфи раскрыл другие секреты своей опасной профессии, потому что он знал Ланни с детства и знал, что Бэдд-Эрлинг имеет право все знать. Чертежи, модели и формулы аэродинамики были первостепенной важностью, но ничто не могло заменить настоящего боевого опыта. Того, что люди сообщали изо дня в день, когда они возвращались со встреч с врагом, в которых кто-то умирал. У Альфи было два полных года боевого опыта, помимо того, что он узнал, пытаясь помочь Испанской Республике. Ему было всего двадцать пять, но у него были тонкие морщины на лбу и седина в волосах. Он очень плохо спал, но считал себя счастливым остаться в живых и все еще иметь что-то, что можно отдать своей "Матери Свободных".
   "Мы собираемся создать крепость для вас", - заявил Альфи. И его друг мог заверить его: "Янки идут! Мы так нагрузим этот маленький остров, что он сможет потонуть!"
   Лётчик сказал с улыбкой: "Мы должны получить больше аэростатов, чтобы удержать его наплаву".
   VII
   Агент Би-4 сказал: "Когда я позвоню вам по телефону, я буду говорить об игре в гольф". Так на следующий день он сообщил: "Я осмотрел поле для гольфа, и оно в хорошем состоянии. Думаю, мы сможем провести наш матч через три дня". Через два дня он снова позвонил: "Были потеряны три из четырех мячей для гольфа, и я думаю, что знаю, кто их нашел". Ланни усмехнулся и сказал, что он будет готов сыграть матч на следующий день.
   В два часа на следующий день Фордайс пригласил Ланни в один из тех маленьких автомобилей фирмы Остин, которые экономили драгоценный бензин для Великобритании. Ланни, у которого были длинные ноги, мог едва туда влезть. Они ехали по дороге, по которой он всегда отправлялся в замок Уикторп, а затем, чуть северо-западнее через Оксфорд и Глостер, исторические названия. Англичанин рассказал о своем визите в госпиталь и о том, что он там нашел. Это было довольно большое место, новое и полное раненых. У Гесса была комната в крайнем конце "женского крыла", открывающаяся на небольшую лужайку с железной оградой. Он никогда не был один, ни днём, ни ночью. Он прогуливался по сельской местности под честное слово. Будучи богатым человеком, имея деньги в нескольких банках в нейтральных странах, он мог потакать своим прихотям и ему было разрешено это делать в установленных пределах. Он решил носить синюю спортивную куртку, серые фланелевые брюки и блестящие желтые ботинки.
   "Это не похоже на Руди, которого я знал", - сказал Ланни. - "Тогда он носил простую форму штурмовика".
   "В те дни это была слава", - ответил другой. - "Теперь он хочет быть английским деревенским сквайром, но желтые ботинки скорее портят эффект! Люди из окрестностей относятся к нему игриво, как к кайзеру Абергавенни. Они привыкли видеть его на дорогах или сидящим где-то в солнце, он будет часами рисовать красками или карандашом. Время тянется медленно для него, мы можем быть уверены".
   - Он военный знаток, мистер Фордайс, и должен понимать, что победа его стороны - далека. Несомненно, он борется с таким осознанием.
   - Он борется со всем и всеми, он пугает медсестер своими хмурыми взглядами, он не хочет выполнять приказы, и, хотя он никогда не оказывал физического сопротивления. Для его охраны требуется тридцать человек, в основном солдат валлийского полка. Полагаю, это считается военной выгодой для Германии.
   Некоторое время они говорили о том, что мог бы узнать Ланни. Было очень важно знать, имеет ли Гесс какой-либо способ общения с внешним миром. Мастерским ходом было бы выяснить имена сообщника или агента в Британии. Весьма вероятно, что нацисты, которые, очевидно, все предвидели, создали систему действий именно в таких непредвиденных обстоятельствах, с какими теперь столкнулся их Nummer Drei. Би-4 заплатил бы небольшое состояние за информацию, которую Ланни пытался получить для них бесплатно.
   VIII
   Они пробирались по холмам Монмутшира проселочными дорогами с деревьями и серыми каменными коттеджами по их сторонам. На полях пожилые мужчины, женщины и дети работали с рассвета до темноты, выращивая еду для рабочих и солдат.
   Они приехали в город Росс, а затем по "старой дороге" в небольшой городок Абергавенни. "Абер" по кельтски "устье", относящееся к ручью. В окрестностях были Абертиллери и Аберсичан и другие. Они находились всего в нескольких минутах езды от больших центров угледобычи в Южном Уэльсе, где шахтеры работали долгие часы, добывая топливо для изготовления орудий и снарядов. На юг лежали гавани Суонси и Бристоля, теперь переполненные военным судоходством.
   Они прибыли в госпиталь, современное здание, прекрасно расположенное среди тенистых деревьев. Охранники знали человека Би-4 и пропустили его и гостя без вопросов. Ланни отвезли в дом главврача и быстро провели внутрь. Звали этого главврача Д. Эллис Джонс. Ему было больше сорока, довольно высокий, гладко выбритый он носил очки в роговой оправе. И имел звание майора британской армии.
   Майор Джонс объяснил особую ответственность, которую несли за Рудольфа Гесса его охранники. Если бы Гесс погиб, нацисты наверняка заявили бы, что это было результатом жестокого обращения, и они могли бы лишить жизни сотни британских офицеров, которых они имели у себя в плену. Поэтому госпиталь гостеприимно принимал Швейцарскую комиссию по нейтралитету, которой было поручено обеспечить соблюдение Женевской конвенции. Комиссия прибывала, когда хотела, и говорила с заключенным, убеждаясь, что у него есть все, на что он имеет право. Из-за страха, что он может совершить самоубийство, несмотря на максимальную бдительность, опекуны очень сильно его опекали, позволяя ему безвредные маленькие индульгенции, которые, несомненно, не были в конвенции. "Как правило, у него нет большого аппетита, и он потерял вес, несмотря на все наши усилия".
   Ланни заявил: "Я могу понять крайнее унижение, которое он испытывает. Мне трудно представить, что он захочет жить, если дело нацистов потерпит поражение".
   - Это то, чего мы боимся, мистер Бэдд, и почему мы должны быть настолько осторожны в обращении с ним, потому что он склонен к депрессии, которая может продолжаться неделями.
   - Вы не должны бояться результата такого рода из-за моего визита, майор. Моя роль всегда была оптимистична и вызывала восхищение у нацистов. Вот так я заставил их доверять мне и говорить со мной. Вы можете быть уверены, что у вашего пациента появится надежда после нашей встречи. Конечно, позже его ждут разочарования, но это неизбежно, так как я предполагаю, что его дело потерпит неудачу.
   "Черт побери, оно уже терпит неудачу", - сказал главврач. Он добавил, что, по его мнению, Гесс, должен был получить хотя бы одно из кодовых сообщений, поскольку за последние два-три дня он проявлял признаки беспокойства. Конечно, он не сказал ни слова об этом никому из своих тюремщиков.
   Они обсудили программу, которой надлежало следовать. Не нужно было ждать до полуночи. Потому что, чтобы сэкономить электричество, они все ложились спать с цыплятами. После десяти часов все затихало, и майор отведёт мистера Бэдда в спальню заключенного и беззвучно даст ему проникнуть внутрь. А охранник, который всю ночь сидит в тускло освещенной комнате, уходит всегда, когда входит майор.
   Обо всём договорились. Два секретных агента поехали в неприметную гостиницу и поужинали, а затем, поскольку у них было время, чтобы пройтись, они посетили древние норманнские руины под названием Белый замок, который так нравился Гессу. Его там не было, поэтому они вышли и обошли его вокруг. Ланни увидел уток и одного из двух золотых карпов. Их сопровождала хранительница замка. Они поднялись по изношенной лестнице и осмотрели оборону замка, которая включала в себя множество бойниц для лука и арбалета, запланированных таким образом, чтобы обеспечить максимальное поле зрения. "Мистер Гесс очень интересовался этим", - заметила хранительница.
   Позже они сидели у двойного рва и смотрели, как сумерки сгущаются над красивым ландшафтом. Фордайс рассказал неизвестные для широкого круга лиц подробности о том, как он и его товарищи агенты заманили Гесса в Англию, разыграв заговор сочувствующих нацистам. Ланни рассказал, как он был озадачен, когда Гесс раскрыл ему этот заговор, и какое-то время Ланни не смог решить, действительно ли он был. Он рассказал истории о секретаре и ученике нацистского фюрера, который стал рейхсминистром и руководителем партии. О загородном доме, который он имел под Берлином, и Кларе, худой и ни в коем случае не соблазнительной леди, на которой он женился. Она еще более страстно верила в парапсихологию, чем ее муж, и обсуждала со знанием дела с Ланни мистические книги Древней Индии.
   IX
   Незадолго до десяти они вернулись на территорию госпиталя. Ланни сидел в машине, пока майор Джонс не вышел и не повел его по затененной деревьями дорожке к "женскому крылу", где жил заключенный своей странной одинокой жизнью. Главврач взял маленький чемоданчик с медицинскими приборами и попросил Ланни внести его в комнату, а потом вынести. Охранникам сказали, что он проведёт обследование заключенного во время сна. Очевидно, майор имел здесь полную власть. Он сказал шепотом пару слов двум солдатам у двери и тому, кто сидел у двери спальни Гесса. Майор открыл дверь. У нее не было ручки внутри, он рассказал об этом Ланни. Последний спокойно шагнул в комнату, пропустив наружу человека, который сидел на дежурстве внутри.
   Ланни стоял, молча глядя на комнату, которая была скромной, как госпиталь. Там горел тусклый свет под абажуром. В комнате стояли комоды и несколько стульев. Проникающий свет звезд позволил Ланни увидеть, что окна не были закрыты. На кровати лежала фигура мужчины в полосатой пижаме. Ланни подождал, пока дверь не будет закрыта, затем он тихо подошел к кровати и прошептал: "Руди".
   Очевидно, человек не спал. Он мгновенно сел. "Неужели ты, Ланни?" - прошептал он.
   - Да, Руди. Ты получил мои сообщения?
   - Одно, но я едва мог поверить в это.
   Рядом стоял стул, и Ланни уселся на него. Остальная часть разговора продолжалась едва слышимым шепотом на английском языке. Гесс знал его хорошо, как немецкий, родившись в Александрии и получив там образование.
   "Ланни", - сказал он с большим напряжением, - "ты пошёл против нас?"
   Агент президента был подготовлен к этому вопросу и ответил с болью. - "Как ты можешь так спрашивать, Руди, после всех этих лет?"
   - Но как ты попал сюда?
   - Это долгая история. Суть в ней - сто фунтов стерлингов, заплаченных наличными в эту ночь.
   - Herrgott! Они такие продажные?
   - Нация лавочников, Руди.
   - Кто взял деньги?
   - Я должен был дать слово, что не буду говорить. Достаточно, что у правильного человека есть деньги. Мне потребовалось три недели на то, чтобы подружиться, прежде чем я смог бы намекнуть на то, что хотел.
   - И что ты хочешь от меня?
   - Прежде всего, увидеть тебя и услышать твой голос. Чтобы ты знал, что у тебя все еще есть друзья. Как они здесь к тебе относятся?
   - Достаточно хорошо, что касается еды и размещения, но я возмущен тем, что я должен быть в заключении. Я прибыл сюда честно, как дипломатический представитель. Теперь я убежден, что оказался в ловушке.
   - Я думаю то же самое, но я понял это только, когда стало слишком поздно. Ты получил мои сообщения?
   - Только одно, что все идет удовлетворительно.
   - Вот оно! Мы не можем ни на кого полагаться! Я отправил тебе подробную информацию о моих разговорах с людьми, о которых ты мне рассказывал. У меня был человек, который назвался Брэнскомом, но я никогда не мог быть уверен, на чьей стороне он был. Мне было очень трудно работать в Англии.
   - Я не понимаю, как тебе это удается!
   - Я использую влияние моего отца, я должен помогать ему. Он был на нашей стороне, ты знаешь, пока наше правительство не предложило ему столько денег.
   - Американские деньги доставляют нам много трудностей, Ланни. Все идет так, как я боялся, и старался изо всех сил это предотвратить.
   - Надеюсь, ты не разочаруешься, lieber Руди. Ваши армии держат все жизненно важные точки в Европе, и чтобы их убрать оттуда потребуется много десятилетий борьбы.
   - Ты действительно в это веришь? Я стараюсь придерживаться этой идеи, но в долгосрочной перспективе не территория будет решать, решать будут ВВС, а вы строите больше самолётов.
   - Не говори вы, Руди, скажи, американский крупный бизнес. Я никогда не принадлежал к нему, даже в моем детстве.
   - Ты настоящий друг, Ланни, и я верю тому, что ты мне скажешь. Ты был в Германии с тех пор, как мы виделись в последний раз?
   - Нет, я был покалечен, я попал в авиакатастрофу и сломал обе ноги. Я только недавно смог свободно передвигаться, и моя первая мысль была о тебе. Скажи мне, что я могу сделать для тебя?
   - Я не знаю, что это может быть, если только ты не найдёшь способ, как мне убежать.
   - Поверь мне, я думаю об этом день и ночь. Есть много обстоятельств, которые могли бы поддержать этот план. В Ньюпорте есть большой лагерь для немецких военнопленных. Многие из них ищут способы побега, и я мог бы вступить в контакт с ними и рассказать им, где ты и как тебя охраняют.
   - Но что они могли бы сделать в Англии, Ланни? Против них поднимется всё население.
   - Действие должно быть согласовано с тем, что британцы называют рейдом коммандос, скажем, из Шербурга. Позже, когда ночи станут длиннее, скоростные катера смогут прийти и уйти в темноте. Сюда могут быть сброшены парашютисты и вывести тебя, будет взаимодействие двух сил.
   - Я полагаю, это возможно, но что может заставить британский флот пропустить нас на обратном пути? Их там битком в Ламанше и они считают Ламанш своей собственностью.
   - Это будет работа для вашей авиации. Ей надо обеспечить прикрытие в течение трех или четырех часов, которые понадобились бы скороходным катерам, чтобы вернуться на французское побережье. Подумай, какой колоссальный удар по их престижу будет нанесён, если удастся вызволить тебя из рук этих наглых людей! Конечно, фюрер не сомневался бы в этом!
   - Да, Ланни, но это не будет иметь большого военного эффекта, и я боюсь, что в настоящее время он вынужден сосредоточиться, я боюсь обременять его разум и отвлекать его внимание на себя.
   X
   Глаза Ланни, привыкшие к слабому свету, бродили по лицу этого человека, лежащего на кровати и не более чем в полуметре от него. Странное квадратное лицо, с жестким ртом, который образовывал прямую линию, и густыми черными бровями, образующими другую. Ланни знал его на высоте его славы, мрачного, непримиримого человека на службе своего дела, но достаточно доброго с немногими друзьями, которым он доверял, и странно доверчивого, когда дело доходило до таинственного подземного мира "духов". Теперь он стал худее. На его лице выделялись кости, а его черные волосы поредели. Он страдал гастритом. Это может быть связано с британской кухней, но, скорее всего, с волнением. Ланни заметил, что его руки дрожали, когда он жестикулировал. Он был явно тронут этим визитом из своего триумфального прошлого.
   "Слушай, Руди", - начал заботливый друг. - "Ты случайно не думаешь, что фюрер, возможно, неправильно понял твой полёт в Британию!"
   - Нет, я уверен, что он слишком хорошо меня знает для этого. Он знает, что я никогда не мог навредить ему. Все, что меня беспокоит, это то, что я потерпел неудачу. Это было предприятие, которое должно было преуспеть, или закончиться ничем.
   - Мы все можем потерпеть неудачу, lieber Freund. Даже фюрер потерпел неудачу больше одного раза. Он не смог вторгнуться в Англию, и он не смог взять Москву прошлой осенью.
   - Да, Ланни, но это слабое утешение. Меня мучают бомбардировки наших прекрасных немецких городов и ужасное избиение нашей лучшей молодежи. День за днем я слушаю новости об этом, и, хотя я знаю, что вражеские газеты и радио лгут, я не могу предположить, что они изобретают целые кампании.
   - Это ужасно, и я разделяю твою душевную боль. Меня беспокоит мысль о твоем одиночестве. Ты имеешь связи с внешним миром?
   - Они разрешают мне получать письма от Клары, но, конечно, если она что-то пишет о политических или военных делах, то они это вымарывают. В настоящее время больше ничего.
   - То есть ты не получал никакого сообщения от фюрера?
   - Ни слова, за мной слишком внимательно смотрят, и у меня нет больших сумм денег, чтобы подкупить кого-нибудь.
   - Это ужасно, что тобой так пренебрегают, Руди! В этой стране должно быть много агентов!
   - Да, но у них есть более важные задачи, чем поздравлять с днем рождения военнопленного.
   - Это хуже, чем я себе представлял. Не хочешь послать сообщение фюреру?
   - Очень.
   - Я смог получить визу в Швейцарию в моем паспорте. Как ты знаешь, моя мать живет в Вишистской Франции, так что у меня есть хороший предлог для поездки. Если смог бы сообщить фюреру, что у меня есть сообщение от тебя, то он обязательно отправил бы кого-нибудь, чтобы получить его.
   - Он сделал бы больше. Он позволил бы тебе приехать к нему, если бы ты был готов рискнуть утечкой этого факта.
   - Я не мог пожелать ничего большего. Возможно, я мог бы вывести его сообщение своим друзьям за границей, которые помогут прекратить это слепое и жестокое братоубийство.
   - Боюсь, что у него сейчас мало друзей в так называемых демократиях, Ланни.
   - Больше, чем ты думаешь, поверь мне, но скажи, какое сообщение ты хочешь отправить?
   - Расскажи ему, прежде всего о моей неугасающей любви и преданности. Скажи ему, что я ни на минуту не колебался в этом и никогда не буду.
   - И что еще?
   - Мне нужно подумать, Ланни, я полностью ошеломлен возможностью отправить ему сообщение. Я думаю о многих вещах, которые следовало бы сделать. Я мог бы их предложить ему, если бы мы могли говорить. Но ничего достаточно важного для отправки в качестве сообщения. Сообщи ему по-английски, что самый темный час бывает перед рассветом. Напомни ему о славном примере Фридриха Великого, который не раз терпел поражение, но он никогда не признавал этого. Скажи ему, что я лежу здесь в уединении и темноте и пытаюсь послать ему мужество и надежду тайными каналами подсознания.
   - Он будет глубоко тронут, Руди, как и я. У тебя нет никаких конкретных новостей для него?
   - Что может сказать бедняга, находящийся практически в одиночном заключении? Ни слова! Опиши, как я существую, и как я жду, чтобы он принес мне освобождение. И, конечно, если он сможет прислать мне помощь, не рискуя потерять Фатерланд, я сделаю все, что в моих силах, чтобы бороться.
   XI
   Ланни продолжал давать подсказки и делать намеки, пока не убедился, что ему не удастся получить какую-либо информацию от этого нациста номер три. Либо нацист не обладал никакой информацией, либо он больше не доверял своему американскому другу. Ланни не принимал участия в операции Би-4, чтобы заманить Гесса в Британию. Но Гесс, размышляя над этим вопросом, возможно, подумал, что Ланни мог принять участие в этой операции. Или он, возможно, решил, что теперь все американцы стали врагами. Во всяком случае, он хотел получать информацию, а не давать. Он спросил о лорде Уикторпе и других, которые сочувствовали его делу. После этого он стал рассказывать о своих проблемах и повторять жалобы, которыми он докучал своих тюремщиков, и которые высказал швейцарскому комиссару, который недавно посетил его.
   Ланни решил, что когда-то энергичный хозяин N.S.D.A.P., Национал-социалистической рабочей партии Германии, стал нелепым невротиком и занудой. Он сказал: "Руди, мне разрешено находиться здесь всего один час, и я пообещал не задерживаться. Скажи мне откровенно, ты хочешь, чтобы я увидел фюрера для тебя?"
   - Конечно, Ланни.
   - Хорошо, дай мне что-нибудь, чтобы доказать фюреру, что я был здесь. Мне почти не нужно говорить, что он не будет доверять никому из моей части мира. Ланни взял из кармана пиджака небольшой блокнот и карандаш. - "Ты напишешь мне несколько слов для него"? Когда Гесс согласился, Ланни продолжал, - "напиши это как можно мельче, в одном углу, чтобы я мог обрезать лист и скрыть в своей одежде. Если это найдут, меня выдадут американской армии и, безусловно, расстреляют".
   Гесс написал несколько слов в одном углу листа. "Это не будет похоже на мой почерк, написанный так мелко", - прокомментировал он.
   - Есть ли у тебя какой-нибудь талисман, чтобы его узнал бы фюрер?
   "Я дам тебе обручальное кольцо". - Гесс снял с пальца обычное золотое кольцо. - "Фюрер дал мне его, и он вспомнит надпись. Чтобы убедить его, повтори ему то, что он сказал мне, когда давал мне это кольцо: 'Dies wird das Lastermaul zum Schweigen bringen!' ",
   Ланни знал, что это значит. В старые времена политической борьбы враги партии обвиняли Адольфа Гитлера в ненадлежащей близости с его преданным секретарем, и у них было прозвище секретаря, Das Fraulein. Рассказывали, что Гитлер приказал Гессу жениться на Кларе. - "Это заставит замолчать клеветников".
   Ланни взял кольцо. - "Ты делаешь мне честь, Руди, и я ценю это, я отдам его в руки фюрера, и когда победа будет одержана, он вернет его тебе. И теперь, Lebewohl (прощай)! Позаботься о себе и помни, что сказал Гёте: 'Alles in der Welt lasst sich ertragen'. (Все в мире можно пережить)",
   Они обменялись твердым рукопожатием, и Ланни поднял чемоданчик майора и подошел к двери комнаты и осторожно постучал в нее. Почти сразу дверь открылась, и Ланни вышел, а охранник вошел, Ланни вышел из бунгало и пошел к резиденции майора, перед которой Фордайс ждал его с машиной. Человек Би-4 предложил взять чемоданчик внутрь, что, по мнению Ланни, означало, что он не должен был делать там никаких сообщений. "Скажи ему, что все прошло хорошо", - сказала агент президента, и этого было достаточно.
   XII
   Они решили ехать домой той же ночью. По пути Ланни рассказал о своём разговоре, за исключением того, что он ничего не сказал о клочке бумаги и кольце. Если у Би-4 было прослушивающее устройство, установленное в комнате, это не нанесло бы вреда, но в противном случае Ланни сохранит эту тайну. Он сказал, что сожалеет, что не смог получить ничего более важного от заключенного. Он посчитал, что Руди говорил правду, что у него нет контактов с внешним миром. Агент сделал вид, что доволен, но в сердце он, должно быть, был разочарован, потому что, если бы он помог раскрыть заговор, то получил бы награду.
   Черчилль сказал Ланни, что ему будет интересно услышать исход разговора с Гессом. Но теперь Ланни сказал агенту: "Я догадываюсь, что у меня нет ничего, чтобы стоило времени премьер-министра. Вы расскажите ему, или это сделать мне?"
   "Мой начальник сообщит ему", - ответил Фордайс. - "Его время сейчас особенно ценно".
   "Я не сомневаюсь в этом", - сказал другой. - "Я понимаю, что сейчас принимаются важные решения". Это равносильно, чтобы сказать, что высшее командование американских армии, флота и ВВС были доставлены в Великобританию примерно неделю назад.
   Когда они добрались до Лондона, Ланни прощался со своим эскортом и пошел в свой гостиничный номер. Там он достал блокнот. Он прочитал надпись мелким почерком: "Mein Fuhrer: Ich bin es. Rudi". В буквальном переводе фраза означает "я есть это", но на английском языке люди говорят "Это я". Ланни взял ножницы для ногтей и отрезал кусочек бумаги около десяти квадратных сантиметров. Он сложил его один раз и аккуратно зашил его в подкладку своего пиджака рядом с визитной карточкой Рузвельта. Он надел кольцо на свой палец. Он тоже был женатым мужчиной. У него появилась идея вернуться в Америку в ближайшее время и использовать эти магические объекты Вагнера, Кольцо и Тарнхельм!, чтобы убедить Ф.Д.Р. позволить ему снова отправиться в Германию.
   XIII
   Информация о том, что военная конференция была продолжена, тщательно сохранялась в секрете. Но газетчики эту информацию знали, хотя не имели права даже намекнуть на это в печати. Рик сказал Ланни, что в состав американской делегации входят генерал Маршалл, начальник штаба, и адмирал Кинг. Уже в Лондоне был назначен командующий американскими войсками на Европейском театре генерал по имени Эйзенхауэр (оригинальное произношение -- А?йзенхауэр). Ланни никогда не слышал этого имени, пока не было объявлено о его назначении. Он должен был признать само собой разумеющимся, что Ф.Д.Р. и его советники знали своего человека.
   "Генерал Айк" основал штаб-квартиру в нескольких "квартирах" на площади Гросвенор, одном из фешенебельных районов Лондона, а шутливые американцы стали называть эту площадь "Эйзенхауэрплатц". Им показалось очаровательным ударом судьбы, что новый командующий должен быть немецкого происхождения и носить немецкое имя. Его имя состояло из двух слов, немецкого "железный" и английского "дровосек". Слово "железо" было веками любимо всеми военными немецкими поэтами и ораторами. Теперь дровосек из степного штата Канзас пришел рубить немецкое железо, начиная с "крови и железа" Бисмарка и включая "железную душу" Адольфа Гитлера.
   Среди прибывших из Вашингтона был мистер Гарри Гопкинс. Его сопровождал армейский врач, который трудился, чтобы удержать его в живых после восемнадцатичасовых напряженных трудовых дней. Делегация заселилась в отель Дорчестер, поэтому Ланни не смог найти там комнату и отправился в Савой. После поездки в Абергавенни Ланни поспал, а затем он позвонил в Дорчестер и попросил секретаря мистера Гопкинса. Этому чиновнику он произнес волшебное слово "Странник", которое было передано Гопкинсу. Слово имело тот же эффект, что и в Белом доме. Гопкинс подошел к телефону.
   "Ты будешь в городе в течение следующих трех-четырех дней?" - спросил он, и Ланни ответил, что собирается провести это время со своей маленькой дочерью в замке Уикторп, но прибудет в город при получении телеграммы или телефонного звонка. "Отлично!" - сказал Гопкинс. - "Ты меня услышишь".
   Ланни позвонил Рику, и они сели на автобус, идущий на Хампстед-хит. Там они прошли пешком до прудов местечка Вейл оф Хелт, где жил поэт Джон Китс. А затем посетили старинный паб Спэнниш Инн, пристанище многих поэтов. Они пообедали там, где никто не знал их, а затем сели на пустоши, обсуждая будущее мира, которое теперь решается в городе. Рик присутствовал на пресс-конференции, проведенной командующим американскими войсками, и рассказал Ланни о простом и демократичном человеке, благотворном примере для военных Британии. - "Я боюсь, он может быть слишком добрым для генерала".
   "Не волнуйся", - заверил его Ланни. - "Наши ребята действительно будут сражаться. Мне говорили, что наши маневры в болотах Луизианы были довольно впечатляющими".
   "Я знаю", - согласился Рик. - "Они тренируются, как все одержимые в Северной Ирландии, и десантируются по всему нашему побережью. Немцы время от времени посылают туда самолёты и фотографируют. Вряд ли эти фотографии их утешат".
   Ланни не мог сказать, мне сказал Рузвельт, но он мог сказать: "Мне сказали, что Рузвельт решил, что в этом году американские силы будут задействованы в каком-то направлении. Если это не будет через Ламанш, то это должно быть Средиземноморье, или мы изменим наши планы и сосредоточимся сначала на японцах. Я не думаю, что ваши люди этого хотят".
   "Вряд ли", - сказал сын баронета. - "Но из всего, что я слышу, Винни будет стоять на смерть, чтобы не допустить каких-либо переходов Ламанша, пока у нас не будет подавляющих сил. Поэтому я полагаю, что это будет Средиземное море, и чем дальше на восток, тем лучше для нашего лидера Тори. Если он сможет вторгнуться на Балканы, он считает, что он убьёт двух зайцев одним выстрелом, выиграв две войны одной военной операцией".
   "Вторая мировая война и третья", - ответил Ланни с улыбкой. Им не нужно было говорить больше. Потому что они оба были в Париже в начале 1919 года, когда туда прибыл потомок герцога Мальборо и сильно старался убедить союзников провести священный крестовый поход, чтобы сокрушить чудовище большевизма, только что вылупившегося из яйца и еще не успевшего отрастить свои ядовитые клыки.
   "У Винни не было ни одной новой идеи за четверть века", - сказал "Розовый" журналист. - "В следующей четверти тысячелетия он ничего не придумает нового".
   Ланни подумал, что это крайность, и ответил: "Он был последовательным сторонником Лиги Наций и коллективной безопасности".
   XIV
   Ланни прибыл вечерним поездом в Уикторп и наслаждался спокойным сном, охраняемым пожилой леди-драконом, которая когда-то была его тещей, а теперь она была его родственницей через дочь. Но он был обычным родителем, а она была бабушкой. По своей собственной оценке, она была важной дамой, также и в физическом аспекте. Ланни не сомневался, что в тайне он ей не нравится. Какое у нее могло быть отношение к человеку, который не смог оценить великолепную Ирму и столь же великолепное состояние Барнсов? Но у него было ужасное могущество. В любой момент он мог бы взять маленькую Фрэнсис на каникулы, даже в Америку. А если бы он решил оставить ее там, кто мог догадаться, что может сказать об этом закон?
   В результате высокомерная Фанни Барнс была вежлива до подобострастия. Комната Ланни в ее коттедже оставалась нерушимой, и все коттедже молчали, когда он спал, читал или тюкал на своей пишущей машинке. Бедному старому дяде Горацию, бывшему манипулятору ценных бумаг на Уолл-стрите, было грубо запрещено надоедать ему, и сама Фанни даже не приглашала его сыграть в бридж. Но была не против, если бы он сам захотел сыграть.
   Так Ланни жил в непринужденной обстановке, бродил по имению, играл в теннис и боулинг с дочерью, играл для нее на фортепьяно и танцевал с ней под музыку радио или фонографа. Они обедали с бабушкой и ужинали в замке с матерью и отчимом и с гостями, когда те там появлялись. Сейчас ребенок был достаточно взрослым для этого. Она вела себя прекрасно. Её мать была сама строгая дисциплина, и Ланни не мог найти недостатка в воспитании будущей наследницы и невесты какого-нибудь британского аристократа. Ему хотелось бы научить ее некоторым из его идей, но его роль запрещала это. Он мог только надеяться, что события смогут сделать это за него.
   Он жил этой изящной и дорогой жизнью, в которой даже игра была формализована, и все время думал: "Решается будущее мира!" В газетах не было ни слова об этом, ни слова по радио. Нельзя было догадаться, что руководящие мозги американских вооруженных сил находятся в Лондоне. Но граф Уикторп и его графиня знали это и рассказали об этом Ланни, как государственную тайну. А он был должным образом благодарен за такую любезность. Гости размышляли о возможных решениях, и, конечно, они ожидали услышать, что думает многопутешествующий искусствовед. Ланни мог прогнозировать и делал это, поскольку для него было важно проявлять уважение к "Уикторпской клике". Возможно, она снова понадобится!
   Рано утром двадцать пятого июля пришла телеграмма: "Увидимся сегодня днем. Срочно, Гарри". Поэтому Ланни попрощался с этой жизнью деревенского джентльмена и со своей милой маленькой дочерью, которой нельзя было сказать, почему ее отец должен был уехать так скоро и не знает, когда он вернется. Всегда новая сердечная боль, где бы он ни находился, в Коннектикуте или Нью-Йорке, в Бакингемшире или Провансе! Он был уверен, что через несколько дней он покинет Великобританию, но все, что он мог сказать, было: "Я напишу тебе, дорогая, и я вернусь, как только смогу".
   XV
   Человек, являющийся правой рукой президента, одетый в шорты в жаркий летний день, действительно выглядел очень больным человеком. Но, по-видимому, он научился жить со своими болезнями, и они не мешали его веселой манере. Он предложил своему посетителю выпить, а когда тот отказался, заметил: "У меня тоже есть режим". Затем: "Извини, если я лягу", и опустился на кровать. Он указал Ланни на стул рядом.
   - Не возражаешь, если я перейду прямо к делу, Ланни. Для всех нас это были напряженные дни.
   - В самом деле, я удивлен, что ты вспомнил обо мне.
   - Босс сказал, чтобы я вспомнил тебя, это результат конференции. Британцы отказались форсировать с нами Ламанш в этом году. Говорят, что мы не сможем у немцев отвлечь какие-либо войска от России, потому что во Франции у немцев достаточно сил, чтобы противостоять всему, что мы могли бы высадить на берег в этом году. А еще одно поражение было бы катастрофой.
   - Это то, чего вы ожидали, не так ли?
   - Да, но у нас были надежды. Теперь мы должны изменить все наши планы. Это будет Средиземное море. Черчилль, конечно, хочет, чтобы это были Балканы, он сражался, как тигр, за это. Если бы ты был там, то видел, какая это была драма. В первый раз, когда он увидел меня, он задал мне трёпку, потому что я разговаривал с несколькими генералами, прежде чем я поговорил с ним. Кажется, это не по протоколу. Он дал мне понять, что он хозяин Британской империи, и что он, а не какой-либо из генералов, управляет британской частью этой войны. Он схватил свод законов, в котором это записано, и читал мне законы тем же тоном, как если бы он выступал в парламенте. Когда он заканчивал каждую статью, он вырвал страницу и бросал ее на пол. Хорошее шоу, как говорится.
   "Надеюсь, ты справился с ним, Гарри", - отважился агент президента
   Сын шорника пристально посмотрел на своего посетителя. "Послушай, брат", - сказал он. - "Ты плутократ, я понимаю, и Черчилль - аристократ, а я всего лишь демократ и со строчной буквы "д". Но я должен был научиться противостоять нашим бизнес-магнатам в старые дни Управления общественных работ США, и даже до этого, в Олбани. Они хотят землю на тарелочке с голубой каёмочкой, и когда они не могут ее получить, то они орут на тебя благим матом. Босс велел мне резко возражать Черчиллю с самого начала, и я это делал, и он воспринял это молодчиной".
   "Есть что-то, что он называется 'ленд-лиз' ", - заметил Ланни. - "Кто платит, тот заказывает музыку".
   - Не в этом случае. Мы не можем идти в одиночку или даже угрожать. Мы договорились пойти на компромисс. Мы отказались от Ламанша, и премьер-министр отказался от Балкан. Мы собираемся вторгнуться через французскую Северную Африку и посадить Роммель в мешок.
   - Это хорошо, с самого начала это была моя надежда.
   - Ты понимаешь, что это совершенно секретно и только для твоего собственного использования.
   - Губернатор, казалось, имел в виду, что я могу поделиться этим с одним или двумя людьми, которые работают на месте.
   - Если он сказал это, то конечно, но будь уверен, что этим люди можно доверять безоговорочно. Ты знаешь, что значит быть пойманным за шпионаж нацистами.
   - На самом деле, я знаю, я был в их застенках. Геринг однажды посадил меня туда. Он хотел пошутить, но я испытал все чувства.
   - Название операции "Факел", и Эйзенхауэр будет командовать, это будет американская операция с идеей легче обойтись с французами. Побережье длинное, как ты знаешь, несколько тысяч километров. Мы можем захватить Дакар или Касабланку в Атлантике, или Оран или Алжир на Средиземном море. Пусть враг догадывается. Между нами мы высадимся везде или в большинство этих портов.
   - Понятно, а время?
   - Никто еще не знает времени. Мы должны разобраться в миллионе деталей, и это зависит от того, когда мы сможем быть готовы, но это будет в этом году. Это решено. Ты пойдешь туда немедленно?
   - Виши - моя первая цель.
   - У тебя есть транспорт?
   - Мне нужно связаться с Бейкером.
   - Это не обязательно. Позвольте мне позаботиться о тебе.
   - Я не хочу утруждать тебя, Гарри, я ...
   - У меня есть секретари. Сядешь на Клиппер в Лиссабон и полетишь в Мадрид?
   - Это будет здорово.
   - О.К., я посмотрю, как ты сядешь в первый самолет. Ты путешествуешь под своим именем?
   - Всегда, я эксперт в области искусства, ты знаешь. У меня есть комиссии по покупке картин в Вишистской Франции, также на покупку очень красивого фонтана для омовения в Алжире.
   "Гарри Хоп" разразился смехом Он начал вставать, но Ланни увидел, что для него это было усилием, и сказал: "Оставайся там, где ты есть. Спасибо, как всегда".
   - Мне нужно встать. Наш поезд уходит сегодня вечером. Тебе может быть интересно узнать, что я возвращаюсь в Вашингтон, чтобы жениться в Белом доме.
   - Что ты говоришь! Поздравляю!
   - Я нашел женщину, которая готова позаботиться об этих усталых костях. Я понял, что ты тоже недавно женился. Удачи тебе и твоим, старик.
   Они обменялись рукопожатием и улыбкой. Так люди расставались в военное время, хорошо зная, что больше никогда не смогут увидеть друг друга. Очень часто они и не виделись, но от этого они не должны были терзаться от горя. Как сказал Гете более века назад: "Все в мире можно пережить". Ланни процитировал это Гессу.
   ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
   Затишье перед бурей28
   I
   ЛИССАБОН по-прежнему стоял на своем безопасном месте у реки Тежу, и по-прежнему гляделся лучше с неба, чем с земли. Португалия зарабатывала деньги с обеих воюющих сторон. И, как всегда, богатые богатели, в то время как бедные понимали, что значит инфляция, и что рост заработной платы никогда не поспеет за скрытым увеличением стоимости продуктов питания. Город был настолько переполнен шпионами, что они пытались работать друг с другом. И, конечно, не упустили из виду прибытие американского искусствоведа через Лондон. Ланни был рад, что ему пришлось провести здесь лишь несколько часов, говоря леди и джентльменам с различными иностранными акцентами, что он эстет, полностью далёкий от ненавистных политических интриг. Также, что он никогда не даёт деньги взаймы, какими бы грустными ни были рассказанные ему истории.
   В Мадриде он должен был остаться до следующего дня, и он не возражал против этого, потому что он мог провести вечер в доме своего пожилого друга генерала Агилара, где его напоят до изумления copitas de manzanilla, что на английском языке означает, настой ромашки. Этот старый аристократ с белыми усами и с множеством медалей, которые он носил даже дома, был одним из немногих испанских фашистов, которые интересовались внешним миром и притворялись, что интересуются культурными ценностями, конечно, такого рода, что стоили денег и были изящными и эксклюзивными. Он с интересом слушал рассказ Ланни о чудесной коллекции произведений искусства, которую Рейхсмаршал Геринг собрал в Германии. "Вот человек старой закалки!" - восхищенно воскликнул генерал и раскрыл секрет, что год-два назад этот конкистадор собрал более трехсот самых больших орудий, когда-либо созданных в мире, с намерением захватить Гибралтар. Тот факт, что эти орудия были установлены на земле Испании, которая считалась нейтральной страной, и что орудия были направлены на собственность Британии, которая считалась дружественной страной, так мало беспокоил командующего Мадридским военным округом, что он не упоминал об этом и, вероятно, не думал об этом.
   "Полагаю, теперь эти пушки доставлены на восточный фронт", - случайно заметил искусствовед.
   "Нет, они все еще там", - сказал генерал, который был в приподнятом настроении, выслушав много лести. - "Они служат полезной цели защиты нейтралитета Марокко".
   Он не сказал испанского Марокко, но Ланни знал, что он его имел в виду. Но он отказывался признать существование французского Марокко. "Вы считаете", - спросил американец, - "что это оружие достаточно мощное, чтобы быть эффективным через пролив?"
   - Может быть, но я считаю, что наша способность взять Гибралтар будет оказывать сдерживающее влияние на враждебные силы, которые могли бы высадиться с другой стороны.
   "Я продолжаю слышать разговоры о таких операциях", - заметил Ланни, - "но, конечно, гражданский человек никогда не знает, является ли это чем-то реальным или просто дымовой завесой. Из того, что я мог выяснить, наиболее вероятным местом для высадки, по-видимому, является долина реки Вардар в Греции".
   Испанец воскликнул: "Меня безмерно удивляет, как вы, американцы, продолжаете позволять убедить себя таскать каштаны из огня для англичан".
   "Я не думаю, что это будет долго продолжаться, мой генерал. Появляются признаки пробуждения. Перед отъездом из Нью-Йорка я участвовал в создании новой организации под названием Американская христианская лига. Я был поражен масштабом общественного интереса". - Ланни полез в карман и достал одну из листовок, которые он взял со стола Хартли. Красный ужас, он перевел, Le Cauchemar Rouge, потому что они говорили по-французски. Документ соответствовал взглядам старого генерала, и он был рад услышать о суммах собранных денег и проведенных массовых митингах. Взамен он свободно говорил о "Голубой дивизии", которая представляла собой первую порцию из обещанного Каудильо миллиона человек, чтобы помочь фюреру подавить Красного демона. Солдаты "Голубой дивизии" были добровольцами, в том же смысле, что немцы и итальянцы, которые пришли сражаться в Испании. То есть, у них был выбор стать добровольцем или быть расстрелянным. Они столкнулись с большими потерями в России, но теперь армии Оси стремительно продвигались к нефти Кавказа, и казалось, что, наконец, настанет рассвет.
   Жаль, что эта победа не могла быть одержана христианскими армиями, а нацистами, которые не были очень сердечны к Святой Матери-Церкви! Но маршал Петен получил слово фюрера о том, что Церковь будет восстановлена во Франции в качестве оплота против красных. Некоторое время они говорили о старом маршале. Агилар познакомился с ним, в то время, когда Петен был французским послом в Мадриде в период Странной войны перед немецким вторжением во Францию. Тот факт, что Ланни был принят Петеном здесь в то время и мог посетить его в Виши, был одной из причин, по которым командующий Мадридским военным округом полностью доверял ему и свободно разговаривал с ним. Ланни не был католиком и не мог его изображать, но он мог назвать имена богатых американцев, которые признали Церковь главным средством удержания от власти профсоюзов, красных и розовых. Ланни обсуждал эту тему с мистером Херстом и мистером Генри Фордом, и то, что говорили эти великие люди по этому поводу, с радостью услышали бы генералы и адмиралы, а также кардиналы и архиепископы по всей Европе.
   II
   В Виши не скупящийся на расходы американец был всегда старым другом. Хозяин освободил свою комнату для него, а метрдотели приветствовали его по имени. Он мог навещать важных государственных министров и рассказывать им, что делают их друзья в Вашингтоне, Лондоне и Северной Африке, и обещать передавать сообщения их друзьям в ходе своих поездок. Мсьё Бенуа-Мешену и другим его коллегам Ланни мог объяснить, что нынешнее обесценение франка предоставляет необычные возможности для ведения бизнеса со старыми мастерами. Американских коллекционеров привлекали цены, которые Ланни сообщал им. И хотя бизнес со старыми мастерами будет выглядеть потерей французской культуры, французы могут согласиться взглянуть на него с международной точки зрения. И смогут помочь в поднятии культуры американской глубинки. Когда дело было представлено так тактично, любой государственный деятель мог с этим согласиться и рассказать друзьям, которые нуждались в наличных денежных средствах. Ланни приглашали осматривать произведения искусства в элегантных загородных виллах. В основном эти произведения искусства были третьего сорта, но ему ничего стоило сказать: "Очень интересно, и я буду рад сообщить об этом своим клиентам".
   В свою очередь он приглашал важных людей на обеды или ужины, и был приглашаем на вечеринки, где элита этого жалкого правительства демонстрировала свое низкопробное великолепие. "Банановая республика без каких-либо бананов", - сказал какой-то остряк. И тем не менее, чем меньше призов, тем более ожесточённо люди сражались за них. Интрига, ревность и ненависть, казалось, были основными продуктами в меню Виши. Ланни никогда не бывал нигде, где так плохо хранились секреты. Можно услышать все преступления всего мира, кроме преступлений человека, который говорил с вами, но вы могли бы услышать о них от любого из его сподвижников. Буржуазная Франция разваливалась, а Виши был мусорным ящиком.
   Прежде всего, Ланни разыскал своего друга Шарло де Брюина. Здесь был один человек, который все еще верил в свои убеждения и был готов жертвовать раде них. Ланни почувствовал жалость к нему и хотел бы сказать: "Проснись, jeune homme! (молодой человек) Ты в середине двадцатого века, а не в восемнадцатом". Но, конечно, он не мог сказать такие слова. Он должен был продолжать играть свою роль супершпиона, которую выбрал не он, но которая выбрала его.
   Первое, что он сделал, он рассказал Шарло о его старшем брате. У Дени было всё хорошо, он выполнял свой долг в качестве офицера, и он получил послания Шарло о любви и отреагировал на них с такой же привязанностью. - "Но что касается его политических взглядов, я боюсь, что тут ничего не поделаешь, Шарло, я спорил с ним, но это было бесполезно, его не сдвинуть с того, во что он верит".
   - Во что он верит, Ланни?
   - Он считает, что генерал де Голль - великий человек, пророк и все такое. И, конечно, это очень опасное мнение для офицера, оно не будет способствовать его карьере. Все, что мы можем сделать, это признать, что он искренен, и уважать его за это.
   Но младший брат не мог оставить это так. Времена были слишком критическими, чувства слишком интенсивными. Люди убивали друг друга, и даже братьев могли не пощадить. Ланни пришлось укрыться в своей башне из слоновой кости, ступени которой уже изрядно износились под его шагами вверх и вниз. - "Знаешь, Шарло, ты не должен ожидать, что американец примет участие во французской политике".
   - Но ваш президент делает именно это, Ланни! Он произнес речь по радио на французском языке, осуждая наше нынешнее правительство!
   - Эта речь была на очень плохом школьном французском, Шарло, и вряд ли могла произвести какое-то впечатление на вашу разумную публику. Не обвиняй этого старого друга во всем, что делает любой политик. Позволь мне остаться au-dessus de la melee (над схваткой) и продолжать работать по моей профессии.
   Ланни спросил о самом Шарло и о том, что он делает. Он усердно работал в организации и подготовке своего "Легиона Триколор" с целью подавления предателей здесь во Франции. Предатели ожидают высадку Союзников где-нибудь, и планируют оказать им содействие. Шарло собирается разгромить их, даже если там окажется его собственный брат! Такое отношение нисколько не отличалось от взглядов Дени, и Ланни заметил, что между ними не может быть ни мира, ни примирения, только война до смерти.
   III
   Агент президента следовал своему принципу не искать встреч с начальством, но позволял им искать встреч с ним. Это увеличило его значительность и в то же время делало его менее заметным для подозрений. Ланни рассказал мсье министру Жаку Бенуа-Мешену, что он недавно приехал из Нью-Йорка, где он сыграл важную роль в организации Американской христианской лиги и о том, какую большую поддержку эта группа могла бы предложить христианской Франции. Позже он спросил о здоровье адмирала Дарлана и выразил свое восхищение этим морским государственным деятелем, зная, что Бенуа-Мешен является человеком адмирала или был им до недавнего времени. В следующий раз, когда Ланни встретил бывшего журналиста, ему сказали, что адмирал выразил надежду, что увидит мсьё Бэдда до его отъезда. Ланни немедленно позвонил, и ему была назначена встреча.
   Что хотел этот курящий трубку командующий французского флота от американского дилетанта и повзрослевшего плейбоя? Во-первых, предложить ему часть своего любимого коньяка Pernod Fils. Затем вежливо поговорить, расспросить о матери и отце посетителя, о том, где он побывал и что он видел. Затем заявить, насколько глубоко он был ранен американским отношением к Свободной Франции со времени образования правительства Лаваля. Он хотел, чтобы Ланни рассказал отцу и его влиятельным друзьям, как французы были вынуждены выбирать между красной анархией и белым законным порядком. Кроме того, он почувствовал, что его личную честь ставят под сомнение подозрением, столь широко выраженным в Америке, что его, командующего французским флотом, каким-то образом можно склонить или запугать, чтобы позволить флоту попасть в руки немцев. "Jamais, jamais, jamais!" (никогда) - воскликнул Жан Луи Ксавье Франсуа Дарлан, и он повторил это несколько раз. Этого просто не произойдет. Но, конечно, если американцы будут настолько заблуждаться, что позволят себе вывести войска на берег Франции, то у французов не будет выбора, кроме как защитить свою patrie (родину) и свою honneur (честь).
   Думал ли Ланни, что американцы готовились к этому? Француз слышал слухи и был очень обеспокоен. Ланни сказал: "Поверьте мне, mon Amiral, если бы я знал, то я сказал бы вам. Я слышал разные слухи, и мне интересно, знает ли кто-нибудь, что будет в действительности? Что я могу сказать вам. Мой отец считает, что это будут Салоники и долина реки Вардар. Он говорит со знанием дела, что надо добраться до незащищённого тыла немцев, и у меня создалось впечатление, что он узнал это от военных, которые приезжают в Ньюкасл, чтобы контролировать изготовление истребителей. Я могу сказать только о моих искренних надеждах, что ни один из этих самолетов никогда не пролетит над французской землей".
   - Британцы пролетают над ней, как вы знаете. Недавно они бомбили завод Рено под Парижем. И я считаю самым страшным открытием в моей жизни, что французы достаточно испортились, радуясь такой бомбардировке и приветствуя убийство своих сограждан.
   - Я никогда не встречал таких французов, mon Amiral, но я слышал, что они существуют. Мне говорят, что публикуются и распространяются подпольные газеты, но я их не видел.
   Он говорил правду, но потом всё изменилось. В тот же вечер, идя пешком вечером, Ланни встретил на темной улице мужчину в блузе и шапке рабочего. Этот человек протянул ему руку, сказав: "Pour la France!" Ланни увидел, что он протянул листовку, и взял ее автоматически. Ему было идти недалеко, поэтому он отважился оставить её, пока не добрался до своей комнаты, и не прочитал его под тусклым светом, который разрешали. В листовке, озаглавленной Le Temoignage Chretien, Христианское свидетельство, содержался текст манифеста, изданного группой католических священников и протестантских пасторов, собравшихся вместе, чтобы выразить протест против фашизма и нацизма во имя свободы и достоинства отдельной человеческой души. Это открытие согрело сердце Ланни, поскольку он знал, что существует еще одна сторона христианства, кроме защиты прав на капиталистическую собственность, и он был рад узнать, что есть смиренные священники, которые не разделяют политических установок Церкви. Он упомянул эту листовку в отчёте своему начальнику, который он написал и отправил через посольство.
   IV
   Дарлан был важен, потому что командовал флотом, а флот мог командовать Средиземным морем. Вторым по важности был Пьер Лаваль, который вряд ли осмелился бы трогать адмирала. Он, fripon mongol, командовал армией. Но если бы союзники смогли бы укрепиться в Средиземном море, то они смогли бы справиться с любой армией, которую немцы разрешили французам иметь в Северной Африке. С премьер-министром Ланни избрал ту же самую тактику ожидания. Американский искусствовед занимался своим делом, а среди членов правительства распространилась информация, что он был в Лондоне и встречался с "Уикторпской кликой", а в Нью-Йорке он основал мощную новую организацию в поддержку стран Оси.
   Когда уже он начал планировать свой отъезд, в его скромное жилище пришёл один из заместителей премьер-министра, приветствуя его прибытие в Виши и сообщая, что премьер-министр будет рад видеть его в quinze heures (пятнадцать часов). Такое приглашение было командой, и Ланни сказал, что ему это тоже приятно. Он вызвал древний конный экипаж такси, и поехал в отель дю Парк, где монгольский мошенник имел королевские апартаменты. Это был, думал Ланни, самый жаркий день, который он когда-либо знал во Франции, и нашел главу государства в нижнем белье среди лучших французских позолот и рококо. Посетителю было предложено снять пиджак. Он сделал это, осторожно повесив пиджак на спинку стула, никогда не оставляя его своим вниманием. В пиджаке было зашито два сокровища, одно из которых подняло бы его на вершины славы, а другое могло привести его к повешению.
   На этот раз сына президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт не собирались вывозить в Шатлдон. Отношения с его страной были слишком плохими, и главе государства было нельзя демонстрировать слишком большую близость с американцем. Но в уединении его кабинета было другое дело, и сын мясника говорил так, как будто сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт был послом, способным распоряжаться судьбами наций. Пьер Лаваль сказал, что он был огорчён ситуацией между двумя странами и слепым, необоснованным предвзятым мнением, которое навязывают всем президент Рузвельт и секретарь Халл в отношении к нему, совершенно безвредному. Он сказал, что он твердо решил никогда не разрывать отношений с Америкой. Если бы такое бедствие случилось, то оно было бы по инициативе Вашингтона, а не его.
   Сказав это, Пьер продолжил "удить рыбу". Каково отношение Ланни к нынешней катастрофической ситуации? Конечно, он не мог скрыть свое отвращение к красным террористам! Когда Ланни сказал, что он по-прежнему поддерживает порядок и имущественные права, Пьер обратился к нему как к личному другу и просил рассказать ему, что тот знал о mechancete (злом умысле), который союзники вынашивали для Европы. Ланни в ответ объяснил, что он не был хорошо информирован по той причине, что правящие люди в Америке знали его взгляды, и единственное место, где он слышал откровенные разговоры, было домом его отца. Там существовало мнение, что союзники планировали вторжение через долину реки Вардар. "На безопасном расстоянии от Франции", - прокомментировал он.
   "Vraiment", - сказал премьер, - "mais quelle ivresse! (Какое самомнение!) Они действительно воображают, что могут победить всю Европу? Они оставят там после себя хаос, а красные им воспользуются!"
   - Совершенно верно, cher Maitre. Вопрос только в том, можно ли вовремя пробудить наших людей.
   - Посмотрите на ситуацию, мсьё Бэдд! Немцы почти на Волге и в Каспийском море. Когда они достигнут этих целей, они разрежут Россию пополам, обрежут ей поставки нефти, и вся их техника остановится. Роммель находится у ворот Александрии и Суэца, и как в таких условиях союзники смогут использовать Средиземноморье? Им придется пройти весь путь вокруг Африки, и какими средствами они смогут удержать танковые силы от проникновения в Индию и встречи с японцами?
   - Я полностью согласен с вами, cher Maitre, ситуация наиболее обнадеживающая, которую мы еще не видели.
   - Могу я поговорить с вами откровенно, mon ami?
   - Конечно, я буду чувствовать польщённым.
   - Как вы, должно быть, знаете, у меня никогда не лежало сердца к этой и ни к какой другой войне. Я человек мира, адвокат, а не убийца. Даже мои самые злейшие враги скажут вам это. Как французский государственный деятель, я против того, чтобы одна нация получила бы слишком большую власть на этом старом континенте, где мы все должны жить.
   - Я согласен, и вы правы.
   - Я хочу знать, когда Россию выведут из этой войны, прислушаются ли Британия и Америка к голосу разума и заключат ли соглашение с герром Гитлером и мной, в соответствии с которым в Европе может быть установлен мир, который продлится до конца жизни наших внуков. Все, чего хочет любой из нас, это сохранить то, что у нас есть, и объединиться в создании и поддержании правительства в России, которое будет уважать права частной собственности и не будет вести пропаганду социальной революции во всем остальном мире. У меня есть честное слово герра Гитлера, что он готов уважать и гарантировать права как Британской империи, так и Соединенных Штатов. Безусловно, это государственный подход, мсьё Бэдд!
   - Это так, и это то, к чему я призываю своих друзей.
   - Вот что я имею в виду, mon ami. Не согласитесь ли вы сообщить это общественным деятелям Англии и Америки от моего имени?
   - Helas, cher Maitre, у меня нет доступа к таким людям, и я не уверен в своих способностях посланника.
   - Это последнее утверждение, несомненно, является ошибкой, у вас есть такие способности, и я буду рад дать вам документ о том, что я разрешил вам говорить от моего имени. Сейчас время действовать, прежде чем немецкие победы не стали слишком большими, и до того, как их армии вышли на территорию, которую они, возможно, не захотят оставить.
   - Все, что вы говорите, мудро, cher Maitre. Я обещаю вам, что я сделаю все возможное, чтобы вступить в контакт с влиятельными людьми и представить ваши взгляды.
   - Когда вы собираетесь вернуться?
   - Я хочу увидеть свою мать на Ривьере, а затем у меня есть несколько поручений по искусству, одно из них в Северной Африке. Я надеюсь вернуться в Нью-Йорк через Британию, где у меня есть маленькая дочь, которую я пытаюсь видеть как можно чаще.
   - Если эта работа служит вам заработком, мсьё Бэдд, позвольте мне дать вам возможность отложить ее и принять участие в гораздо более важном поручении моего правительства.
   - Спасибо за любезное предложение, но мне не нужны деньги, и я не согласился бы взять деньги народа Франции в этот трагический час.
   - Позвольте мне заверить вас, cher ami, нет большей услуги народам Франции, чтобы снова принести им мир и национальное единство. Для этого они санкционировали бы выплату половины нашей казны.
   Пара недолго обсуждала это предложение. Пьер Лаваль просто не мог поверить, что кто-то фактически отказывался от денег. Это не соответствовало человеческой природе и хорошим манерам, если не моральным устоям. Он был уверен, что сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт набивал цену, и сначала он предложил полмиллиона франков, а затем предложил круглый миллион оплатой долларами в Нью-Йорке и строго в тайне. - "Мы знаем, как обращаться с деньгами, мсьё Бэдд".
   Ланни заметил, что дело серьезное, и он должен быть осторожным, или это может вызвать подозрения. Он сказал, что он прожил большую часть своей жизни во Франции, и что Марианна была его приёмной матерью. Он сделает все, что сможет, чтобы помочь ей. Однажды он может получить медаль за это, но денег не возьмёт. Он был бы готов бросить все и прийти к ней на помощь, но его недавние переговоры с англичанами и американцами о его образе мышления и Лавалем убедили его в том, что время еще не пришло. Пусть немцы доберутся до Волги и перейдут через нее, пусть фактически используют нефть Кавказа для своих танков, а затем, возможно, появится шанс добиться здравого смысла у Рузвельта и Черчилля, или, возможно, заменить их. Ланни потешил душу премьера Виши, рассказав о заговоре высокопоставленных американцев, чтобы сделать это, и пара тепло пожала руки и рассталась на основе дружбы и доверия. Конечно, fripon mongol никому не доверял. Но он говорил им, что верит. И делал в услужливой манере по-французски.
   V
   Поезд, который нуждался в ремонте и шёл не по расписанию, привёз агента президента в Канны. На станции его встретил "местный Бьенвеню", так как он называл семейный экипаж. Конь стал тоньше, как ему показалось, и водитель тоже. Он поздравил ее с этим, когда поцеловал ее, а она сказала в ответ: "Так получилось, что я не могу есть, когда знаю, сколько других людей голодают". Он заверил ее, что это способ жить дольше, и она ответила, что это способ сделать морщины глубже и содрогаться каждый раз, когда мельком в зеркале видишь свое горло.
   Дома все было мирно, насколько это возможно с мировой войной в газетах и радиоволнах, и в атмосфере тоже, когда в море время от времени раздавалась канонада, а военные самолеты большие и малые пролетали над головой. Парсифаль Дингл отказался тревожиться войной. Это был Божий план, иначе её не могло быть. Бьюти настояла, будь то Божий план или план сатаны, прекрасному маленькому Марселю не разрешалось ничего слышать об этом. И это стало одним из правил поместья.
   Одним из первых пунктов новостей, которые получил Ланни, было то, что его сводная сестра вернулась в Берлин. "Оскар поманил пальцем, и она ушла", - сказала Бьюти. - "Он написал ей, и она даже не показала мне письмо".
   "Возможно, он пренебрег вежливостью", - отважился Ланни. - "Или, может быть, он был слишком откровенен в отношении характера своего интереса. Таковы нацисты".
   - Любовь - ужасная вещь для женщины, Ланни. Марселина не доверяет своему мужчине. Я не думаю, что она его уважает, и все же она идет к нему.
   - Я предполагаю, что к этому какое-то отношение имеет снобизм. Оскар - аристократ, и она верит ему на слово. Чем он более высокомерен, тем больше она восхищается им в тайниках своего сердца, даже когда она сама является жертвой. Ты воспитала ее неправильно, Бьюти.
   "Что ты можешь сделать?" - спросила мать, пожав по-французски плечами. - "Мир сильнее, чем любой человек в нем, и то, чем восхищает мир, - это то, чего хочет ребенок. Должна признать, что большую часть своей жизни я удивлялась Марселине. Она настолько эгоцентрична и так спокойно непреклонна".
   - Почему бы не начать сначала с этим новым? Пусть он сразу приложится к делу, и пусть он поймет, что всю жизнь он никогда не получит ничего, не заработав.
   - Какие у тебя странные идеи, Ланни! Я считаю, что сейчас ты так же радикален, как когда был молод!
   "Скажи это мне, но никогда никому другому", - ответил сын.
   Он слушал рассказ своей матери о том, что Марселина делала перед отъездом. У нее был контракт танцевать в Международном спортивном клубе в Монте-Карло. Фантастическая история. Итальянская армия уважала независимость этого крошечного княжества, а отели, пансионаты и виллы были переполнены богатыми беженцами из всех стран Европы. Азартные игры в Казино продолжались с полудня до рассвета, и сотни миллионов франков меняли владельца каждый вечер. Марселине платили сто пятьдесят тысяч франков в неделю, но она не была счастлива из-за толпы людей, которые спали даже на стульях и на диванах самого знаменитого в мире дворца азартных игр. Для Ланни это место означало сэра Бэзиля Захарова, которому оно принадлежало, и которого Ланни встретил там маленьким мальчиком. Теперь он попытался провести еще один сеанс с мадам, и услышал, как старый оружейный король Европы оплакивает распад мира, особенно те его части, которыми он обладал, и он не хотел оставлять за собой!
   VI
   Залив Жуан по-прежнему был синим на глубине и зеленым на мелководье, а за красными Эстерельскими горами каждый вечер сияло солнце. Олеандры вдоль изгороди были усыпаны массами белых или розовых цветов, а алый гибискус пылал маленькими солнцами. Во дворе пчелы беспрерывно гудели в цветах, и новый неуклюжий щенок падал на спину, пытаясь следовать за Марселем. Южное побережье Франции демонстрировало всю свою летнюю привлекательность, а отдыхающие, в отличие от трудящихся, весь день ходили в купальных костюмах. Если кто-то оплакивал миллион с четвертью молодых французских военнопленных, которые в Германии работали, как рабы, то они делали это в одиночку и на публике держались мужественно.
   В прежние времена Ланни приезжал сюда отдохнуть и окунуться в счастливые воспоминания. Но на этот раз он прибыл как источник беспокойств, вестником плохих известий. Через день или два после своего прибытия он вошел в комнату своей матери и закрыл дверь. "Дорогая старушка", - начал он, - "нам нужно серьёзно поговорить, это очень важно и секретно".
   "Да, Ланни?" - сказала она, и на ее лице появился испуганный взгляд, потому что его тон был еще более серьезным, чем его слова. Она сидела у своего туалетного столика, делая все возможное, чтобы восстановить разрушения времени. Теперь она положила свои инструменты, а он сел на кровать, лицом к ней.
   - Ты, должно быть, много размышляла о своём сыне в течение последних нескольких лет, и ты вела себя хорошо, не рассказывая о нём, или я так думаю.
   - Никому ни слова, Ланни.
   - На этот раз самое важное. О чем нельзя даже намекнуть никому на земле. Это может стоить мне жизни, и, что еще важнее, это может стоить жизни многим американским ребятам. Я не имею права даже говорить об этом, но я доверяю твоему такту и здравому смыслу. Ты должна уехать и увезти Парсифаля и ребенка из Бьенвеню.
   "Oh, mon Dieu!" - воскликнула она. - "Сюда идет война?"
   - Ты никогда не должна выговорить такие слова и даже думать такие мысли. Ты леди из праздного класса, и у тебя в течение многих лет не было никаких путешествий или отпуска. У тебя появилась прихоть увидеть новую часть мира в том месте, где еда не нормируется.
   - Где такое место?
   - Я попытался найти что-то не слишком далеко, которое не слишком сложно достичь. Я решил, что французское Марокко будет очень подходящим.
   - Но Ланни! Такое фантастическое место! И я все время слышу, что там будет война!
   - Доверяй моему мнению, дорогая мама. Марракеш - одно из самых захватывающих мест, которое я когда-либо посещал. Марракеш расположен довольно высоко и летом там довольно прохладно. Там есть элегантные виллы, и ты можешь взять одну в аренду и сыграть в королеву общества, если захочешь. Кроме того, там есть хорошие отели. Это будет дорого, но не пытайся экономить деньги в это время.
   - А когда нам нужно уезжать, Ланни?
   - Я не знаю даты, и если бы я знал, то я бы не стал говорить об этом. Но у тебя есть время всё спланировать и запудрить мозги своим знакомым. Все будет хорошо, если ты покинешь Францию через месяц.
   - Трудно заставить кого-то поверить, что меня действительно интересует поездка в Марокко!
   - Сошлись на меня, если хочешь. Я был там, и, возможно, там я снова буду в течение нескольких месяцев. Я нашел там, образно говоря, золотой рудник. Я заинтересовал американских миллионеров в чудесных фонтанах и напольных мозаиках, которые есть в этой стране. Они стали модным увлечением в Нью-Йорке, как увлекательные головоломки. Можешь сказать, что я сделал несколько тысяч долларов за один месяц на них и что я хочу, чтобы ты мне помогла, проверяя и контролируя упаковку и доставку. Это бизнес, и ты знаешь, как говорить об этом. У меня есть книга о марокканском искусстве, и ты можешь подобрать несколько фраз и стать экспертом. Ты можешь показать знакомым фотографии и письмо миллионера на заказ фонтана. С небольшой тренировкой ты всех убедишь.
   - Полагаю, что смогу. Что мне делать с Бьенвеню?
   - Найми какую-нибудь надежную французскую пару и возложи на нее ответственность, заплати им за заботу о месте.
   - А картины и твоя библиотека?
   - Мы просто должны рискнуть всеми этими вещами. Если бы ты начала их паковать, это, безусловно, выглядело бы как бегство, а это было бы совершенно смертельно. Люди скажут, что я только что был здесь и сказал тебе что-то, что напугало тебя. Не бери ничего, кроме того, что ты, естественно, берёшь в поездку. Будь туристом и думай, как турист.
   - Что я скажу Парсифалю?
   - Скажи ему, что ты говоришь другим, для него не имеет никакого значения, где он. В Марракеше есть много мечетей, и он изучит религию мусульман и узнает, есть ли у них какие-то духи и что они с ними делают. Скажи Парсифалю, что ты так мало меня видела за последние несколько лет, и что я собираюсь быть там в течение следующих нескольких месяцев.
   - Мы возьмем с собой мадам?
   - Это было бы слишком тяжелым бременем. Никто не повредит старухе здесь. Но, конечно, возьми служанку.
   - А как насчет Эмили? Мы не должны ее предупредить?
   - Это болезненное решение. Эмили - старуха, прикованная к постели. Самое худшее, что может случиться, ее дом будет занят военными, а её переселят в один из ее коттеджей. Я уверен, что она не будет интернирована.
   - О, тогда сюда будут немцы!
   - Никто не может сказать, кто здесь будет, дорогая, только глупец попытается угадать результат столкновения сил. Я пытался только найти какое-то место, где мало шансов быть захваченным в плен, или быть запертым в концентрационном лагере в течение всей войны. А эта война может идти ужасно долго! Так случилось, что у меня есть особые знания, и ты должна мне верить. Играй в игру согласно моим правилам.
   - Хорошо, я тебе поверю. Еще один вопрос. Что мне делать с теми деньгами, которые я зарыла в саду?
   - Самое лучшее для меня выкопать и использовать их, и отправить чек на твой счёт в твоем нью-йоркском банке. Так получилось, что мне нужно много денег в небольших номинациях, которые нельзя проследить. Новые имеют последовательные серийные номера.
   - Ланни, я долго чувствовала, что ты делаешь что-то ужасно опасное!
   - Другие делают гораздо более опасные вещи, дорогая моя. Позволь оставить это так. Я делаю то, что должен, и что когда-нибудь я расскажу тебе много интересных историй!
   VII
   На следующее утро агент президента позвонил своему старому другу Джерри Пендлтону по телефону. Сначала он спросил: "Как дела?" и когда Джерри дал ожидаемый ответ: "Скверно!" Ланни сказал: "Мне нужно отправиться в Женеву, чтобы забрать картину. Можешь ли ты посадить меня на поезд завтра вечером?" Сотрудник бюро путешествий пообещал сделать это, а Ланни добавил: "Не хотел бы сыграть в теннис сегодня днем?"
   Они сыграли три сета, а затем отправились плавать со скал под поместьем. Сидя под жарким солнцем рядом с бьющими волнами, заглушающими его тихий голос, Ланни произнёс: "Полагаешь, что твоя жена некоторое время могла бы управлять бюро, Джерри?"
   "Ребенок мог бы им управлять", - сказал другой. Он был тем, что французы называют petit bourgeois, а американцы малым предпринимателем. Как его не называть, положение его было бесперспективным.
   Ланни посмотрел на этого хорошего парня, который когда-то был его наставником, хотя всего на шесть лет старше. Его призвали в Армию в Первой мировой войне, и он дослужился до лейтенанта. Но домой он не удосужился вернуться, а остался и женился на французской девушке и на пансионе, как он шутливо говорил. Теперь Ланни заметил, что волосы Джерри седеют. Он спросил: "Ты обеспокоен, не так ли?"
   "Да", - отвечал он, - "трудно вести бюро путешествий, когда люди не могут путешествовать и управлять пансионом, когда стоимость еды растет быстрее, чем доходы постояльцев".
   - Ты думал об опасности оставаться здесь?
   - Конечно, но что я могу сделать? Я не могу позволить себе бросить все и отвезти Сериз и детей в Америку.
   - У меня есть кое-что предложить. Я создал довольно процветающий бизнес, купил мозаики в Марокко и отправил их в Нью-Йорк. Я рассказал об этом Бьюти, и она решила поехать со мной. Она думает, что ей хочется увидеть Марракеш, а Парсифаль хочет изучать мусульманскую религию.
   "Ну, и дела!" - воскликнул бывший наставник. - "Разве это не просто опасное место? Я продолжаю слышать разговоры о том, что наша армия прибывает в Касабланку".
   - Ну, предположим, что они туда прибудут? Бои будут на побережье, а Марракеш в сотнях километров внутри континента. Из того, что я узнал о французской армии, они не могут долго сопротивляться нам, даже если они захотели, но я не думаю, что они захотят. И когда они сдадутся, все американцы, которые там будут, окажутся в Америке и без затрат на пересечение океана.
   - Ты знаешь ситуацию лучше меня, Ланни.
   - Я бы предпочел быть там, чем здесь, когда начнутся боевые действия. Будь уверен, что если мы вторгнемся на любую территорию Франции, немцы придут сюда. Они должны будут это сделать, не для того, чтобы удержать нас здесь от высадки, а для того, чтобы не позволить французам помогать нам.
   - Да, и первым делом они интернируют всех американцев, особенно трудоспособных мужчин.
   - Это то, что мне пришло в голову, Джерри. Ты знаешь Бьюти. У неё есть дар устанавливать связи и она может помочь мне в этом, подмазывая там, где нужно. Но она не очень хорошо разбирается в деталях бизнеса. Я подумал, ты сможешь составить ей компанию в качестве своего рода секретаря. А когда ты доберешься туда, я смогу найти тебе работу на некоторое время с достаточной оплатой, чтобы жить и немного отправлять домой.
   - Это очень мило с твоей стороны, Ланни. Что это, просто доброта?
   - Совсем нет, я обещаю тебе много работы, может быть, больше, чем ты хочешь. Я ставлю только одно условие, что ты не скажешь ни слова об этом, пока я не скажу тебе приехать. А затем ты просто скажешь Сериз, что ты помогаешь Бьюти в поездке. Когда ты окажешься в безопасности в Марокко, ты сможешь написать ей, что остаёшься дольше. Ты понимаешь, что для Сериз здесь не будет никакой опасности, потому что она француженка, а немцы ведут себя корректно. Но если бы ты сказал ей об этом сейчас, у нее может возникнуть соблазн рассказать это тетке, или один из слуг может подслушать. А я не могу позволить себе, чтобы мое имя упоминалось в этой связи.
   "Буду держать язык за зубами", - ответил этот надежный друг.
   VIII
   Искусствовед ехал по прошлогоднему маршруту, за исключением того, что он посетил Женеву перед Тулоном. Он приступил к работе среди консервативных последователей Джона Кальвина и оповестил о своём присутствии известных торговцев предметами искусства и коллекционеров. Также он бросил открытку "мсьё Филиппу Брюну" по адресу, который тщательно хранил в своей памяти. - "Только два слова, чтобы дать знать, что я в городе. Бьенвеню". Позже он отправился в публичную библиотеку и установил обычную осторожную связь с Монком. Вечером они долго шли пешком и по-прежнему отдыхали на ступенях здания Лиги Наций, ставшим ее мавзолеем, гробницей их надежд прошлых лет.
   У немца было много информации. Организация полковника Донована прислала к нему человека, молодого преподавателя колледжа немецкого происхождения, человека с острым интеллектом, которым Монк был особенно доволен. Агент дал ему деньги, а затем снабдил его каким-то аппаратом. Монк не сказал, что это было, но Ланни мог догадаться, что это был радиопередатчик. Были намеки, что несколько других человек присоединились к этой работе. Монк не знал подробностей, но он сказал, что такая компетентная поддержка очень полезна. Антифашистское движение Германии было похоже на водоем, который был осушен почти досуха. Но теперь строился новый акведук, и вскоре в него потечёт новый могучий поток.
   Монк говорил более свободно, чем раньше. Как будто он готовился выйти из подполья. Ланни должен был предупредить его, чтобы он не становился слишком самоуверенным. Пройдёт ещё много времени, прежде чем американская армия сможет войти в Германию. Но ещё до того, как этот год закончится, она начнёт сражаться где-то в другом месте. Это агент президента мог с уверенностью сказать своему другу. Недавно посетивший заводы Бэдд-Эрлинг и проехавший по шоссе N1, он мог засвидетельствовать, что спящий гигант за океаном зашевелился и встал на ноги. - "Это так же верно, как и завтрашний восход солнца, что нацисты будут разбиты". Старый профсоюзный лидер и социал-демократ ответил, что это самые приятные слова, которые он когда-либо слышал.
   Он сообщил о результатах своей работы. Его "контакт" был связан с физиком, и оказалось, что Германия действительно производила или готовилась к тому, чтобы производить schweres Wasser. Действительно, физик видел чертежи очень сложного завода, но, к сожалению, ему не говорили, где должен быть расположен завод. - "В Германии сейчас опасно задавать вопросы, даже близким друзьям". Как ни странно, человек продолжал говорить: у него была информация об условиях в Америке, где существовало лишь несколько литров "тяжелой воды". Это был один из самых дефицитных продуктов новой физики.
   Вопрос о реактивном двигателе не был настолько сверхсекретным, не потому, что нацисты его не хотели, а потому, что работа с ним продвинусь слишком далеко. И поэтому секрета уже не удержать. Существовали и коммунисты, и социалисты, которые присоединились к нацистской партии, чтобы выжить, но которые все еще в своих сердцах хранили старую веру. Каждый день этим рабочим становилось ясно, что им придется столкнуться с долгой войной и против новых сил Нового Света. Если бы только русские могли продержаться этим летом и осенью, многие из немецких рабочих рискнули бы жизнью, чтобы рассказать то, что они знают. Монк заявил: "Я послал запрос, и теперь жду ответа. Такое не получишь через несколько дней. Я надеюсь и верю, что люди работают над этим, и что когда-нибудь я получу ответы и, возможно, даже чертежи".
   Ланни не имел права жаловаться. Он ничем не рисковал, он проживал в пятизвёздочном отеле Бо Риваж и выходил из него поглядеть на предметы искусства. В подкладке его пиджака был зашит крошечный продолговатый листок бумаги с шестью словами, написанными на нем. И этот листок прожигал его до самого сердца. Он жаждал воспользоваться им и был уверен, что если он обратится к фюреру Адольфу Гитлеру в Новую канцелярию в Берлине, то сразу придет телеграмма, а затем курьер и самолет, чтобы доставить его в Hauptstadt, или в ставку фюрера, где бы она ни находилась. Но что мог сделать Ланни, если речь идет об атомном делении или реактивном двигателе? Теперь он был вражеским чужестранцем, за которым каждый момент будут следить. Какой бы правдоподобной ни была его история и какими обаятельными ни были его манеры. Конечно, ему не разрешат общаться ни с ядерными физиками, ни с конструкторами сверхзвуковых снарядов. Так или иначе, Ф.Д.Р. сказал нет, и пока он не скажет да, Ланни придется продолжать по-барски путешествовать по нейтральным странам.
   Лучшее, что он мог сделать, это выкачать из этого бывшего моряка и бывшего капитана всю информацию об условиях в Германии и Швейцарии. Стояла тихая ночь, и они сидели на открытом месте, где никто не мог следить за ними. Они говорили тихо. Монк рассказал о товарищах, которые помогали ему и погибли. Только о них он мог рассказать. Некоторые из них были друзьями Труди, которых Ланни знал в прежние времена, которые теперь казались столетней давности. "Какими мы были дураками!" - заметил лидер социал-демократов. - "Мы действительно верили, что создатели картелей позволят нам организоваться и голосованием лишить их власти!"
   "И мы думали, что рабочие будут стоять у нас, когда дело дойдет до решения проблемы при помощи силы!" - ответил американец. - "Мы считали их слишком умными, Монк, а капиталистов слишком глупыми".
   - Гитлер - хитроумный плут, вы должны помнить.
   - Наполовину плут, а наполовину и гений, Genosse.
   - Полагаю, мы должны признать это. Казалось бы, какой-то дьявол создал его специально, чтобы обмануть немецкий народ и привести его к полному разрушению и отчаянию.
   "Мальчик с дудочкой из города Гамельн! " - сказал Ланни.
   IX
   Как раз перед тем, как покинуть Бьенвеню, агент президента остановился в Каннах и взял напрокат пишущую машинку немецкого производства. Дома он провел несколько часов, создавая документ с заголовком "Экзаменационный вопросы профессора Циммермана". Эти вопросы, а их было двадцать три, охватывали те моменты, по которым Ланни получил инструкции от молодого еврейского доктора наук. Эти вопросы помогли бы американским физикам выяснить, насколько информированы немецкие физики. Каждый вопрос Ланни выучил наизусть. И с тех пор, как покинул Институт перспективных исследований в Принстоне, постоянно повторял про себя. Несколько вопросов гласили: "Что значит формула, а затем следовали математические символы, которые казались непрофессионалам письменами древнего хеттского или современного Гуджарати. Каждая формула содержала тщательно подобранные ошибки, которые заставили бы немецких ученых сбиться с пути, если бы они попали в чужие руки. Но любой ученый, который действительно был специалистом в атомном делении, мог исправить ошибки. Последними словами доктора Брауншвейга было: "Не говорите даже вашему доверенному агенту, что формулы неправильны. Ошибки - это средство тестирования того, что вернётся нам".
   Прибыв из Бьенвеню, Ланни носил этот документ, прикрепленным булавкой к своему нижнему белью, и он спал с ним. Теперь он снял его и дал его в руки Монка вместе с булавкой, и убедился, что немец прикрепил его таким же образом. Ланни объяснил: "Профессор Циммерманн - физик-первопроходец, который, оказывается, является особо ярым нацистом. Если этот документ попадёт в гестапо, они обратятся к этому ученому джентльмену, чтобы объяснить, для кого были предназначены его экзаменационные вопросы, и это может вызвать как минимум временное замедление прогресса Германии в ядерной науке.
   Монк сказал: "Я заставлю моего человека поработать над этим".
   Ланни отдал товарищу часть денег, которые он выкопал из-под желтого олеандра Бьюти. После чего он пошел в свой гостиничный номер и хорошенько выспался. Утром он напечатал отчет о том, что узнал, заклеил его в конверт и бросил в почтовый ящик. Он не боялся доверять почте в этой шестисотлетней республике. Он провел день, посещая своих друзей по искусству, и купил портрет очаровательной крошечной девочки работы Мэри Кэссетт, намереваясь представить его старой миссис Фозерингэй, своему клиенту в Чикаго, у которого был особняк, полный рисованных младенцев. Таким образом, зарекомендовав себя искусствоведом и не шпионом, Ланни сел на ночной поезд обратно на Ривьеру.
   У него осталось только несколько обязанностей. Во-первых, посетить Эмили Чэттерсворт и сделать все возможное, чтобы подбодрить ее. Это было нелегко, потому что она сказала, что ее мир подошел к концу. И действительно, это было так. Мир, который она знала и которым наслаждалась, исчез, вероятно, навсегда. Бьюти еще не рассказала ей о непритязательном плане покупки мозаики в Марокко. Ланни не хотел обсуждать эту идею с Эмили. Он не был уверен, что может сделать это правдоподобно с ее проницательностью. Бежать и оставлять этого старого друга казалось жестоким. Но, с другой стороны, взять с собой полу-инвалида будет означать всем, что у Ланни была специальная информация о грядущих событиях.
   Он посетил несколько человек на Ривьере, которые владели картинами и жили на выручку от их продажи. Рано или поздно их средства исчерпаются. Это был жестокий мир, в котором, когда у вас нет средств, никто не принесёт вам еды, никто не приготовит ее для вас или не предложит вам, а ваши друзья будут переходить на другую сторону улицы, опасаясь, что вы будете просить у них взаймы. Но Ланни был всегда под рукой и говорил тактично: "Если вы не будете завышать цену на эту работу Энгра, то я знаю джентльмена в Нью-Йорке, который мог бы ею заинтересоваться". Затем он сказал бы еще более тактично: "Мне жаль, но я боюсь, что цена слишком высока. Не думаю, что смогу посоветовать моему клиенту заплатить более половины названной суммы".
   X
   Ланни написал в Тулон мсьё Гийому Брюгге, сказав, что скоро прибудет осмотреть эскизы, о которых ему сообщил мсьё Брюгге. Вдоль этого скалистого Побережья Удовольствия ходил поезд, иногда проходя так близко к виллам, что можно было подумать, что он снесёт их. Если вы были богаты и могли позволить себе первый класс, то вам было комфортно. Ланни с тщательно упакованными чемоданами и маленькой портативной пишущей машиной сел на утренний поезд, а через пару часов вышел в Тулоне и был доставлен старообразным фиакром в Гранд отель.
   Все отели были переполнены, но для джентльмена, который, как известно, был другом военного коменданта порта, всегда было место. Ланни спросил у служащего отеля, каким транспортом он мог добраться до особняка семьи д'Авриенн в пригороде. Он прибыл, как он сказал, с целью дальнейшего изучения коллекции картин, которой гордился город. Он заранее обратился с просьбой о разрешении, и теперь в отеле его ожидал ответ, и он не преминул им воспользоваться.
   Кроме того, он спросил, не появились ли в городе новые продавцы предметов искусства с момента его последнего визита. Он вышел из отеля посмотреть на них. И совершенно случайно он проходил мимо книжного магазина Армана Мерсье. Также случайно он увидеть на ларьке перед магазином книгу, которая его заинтересовала. Естественно вышел продавец, чтобы посмотреть, хочет ли он совершить покупку. И никто не слышал слов, которые пробормотал продавец: "Двадцать часов, у статуи Гения навигации".
   Ланни двинулся дальше, осмотрел картины в магазинах и полюбовался ими, хотя нашел их ничем не примечательными. Он спросил о старых мастерах и отметил, где их можно найти. Он делал все это, зная, что слухи распространятся и помогут сделать его persona grata. Закон требовал, чтобы все иностранцы регистрировались в полиции, и Ланни пошел и сообщил о себе, что он находится проездом по дороге в Алжир. Он задержался на пару дней, чтобы узнать, есть ли возможность приобрести образцы искусства живописи, которыми, как было хорошо известно, французы превосходят весь остальной мир. Утверждение о том, что "разговорами сыт не будешь" возникло в Англии и, несомненно, никогда бы не применимо к тому, кто был воспитан на южном побережье Франции!
   XI
   Вскоре в назначенный час Ланни встретился со своим другом, и они прошли пешком по слабо освещённым улицам, пытаясь убедиться, что никто не следит за ними. Их местом назначения были красивые сады больницы на мысу Сепе, который образует ограждение гавани. Они нашли тихое место на открытом воздухе. Светила луна, и никто не мог приблизиться, не обнаружив себя. Говоря шепотом, бывший директор школы рассказал, что от полковника Донована пришел человек, и что небольшая подпольная группа была довольна тем, что он принес им и обещал.
   Сам Рауль не встречал этого человека. - "Знаешь, Ланни, тот факт, что я испанец и работал на республиканское правительство, делает меня уязвимым. Если когда-нибудь flics возьмут мои отпечатки пальцев, то они арестуют меня. Поэтому я стараюсь не покидать места своей работы и избегаю облав, на которых они отлавливают рабов для Германии. Я подружился с рабочими и слушаю и пытаюсь отличить честных товарищей от полицейских агентов и шпионов. В наши дни это ужасно сложно, нужно следить за каждым словом, каждым жестом и каждым выражением лица".
   "Я знаю", - ответил Ланни. - "Я беспокоюсь о тебе, но нам очень нужна твоя помощь".
   - Вы хотите знать о Флоте. Здесь идёт гражданская война, как и везде во Франции. Отчасти это классовая война. Три четверти матросов за союзников, тогда как три четверти офицеров за традицию, то есть за подчинение приказам, какими они ни были. Конечно, ситуация осложняется тем, что сделали англичане в Мерс-эль-Кебире. Большая часть людей люто ненавидит их. Но мало кто ненавидит американцев, и если бы обычные матросы могли принимать решения, то флот вышел бы завтра море и стал под командование Америки.
   - Конечно, это маловероятно. Вопрос в том, позволят ли они поставить себя под командование Германии.
   - Этого, конечно, не может быть, Ланни, на каждом корабле будет мятеж.
   - Как немцев учат тому, как управлять машинами?
   Офицеры утверждают, что они не могут отказаться от требований Германии. В этом вопросе идет подпольная война. Куда бы ни пришли немцы, об этом, конечно, знают наши матросы, и они собираются вместе и делают всё возможное, чтобы научить их неправильно. Они знают, чего хотят нацисты, и ненавидят их. Естественно, мы максимально используем ситуацию. Я написал три листовки, которые были напечатаны, и многие их прочитали. В этом нам помог человек их вашей разведки деньгами, и теперь он обещал достать бумагу. Это дефицит.
   - Тебе нужны деньги, Рауль?
   - Я всегда могу их использовать, и Джулия тоже может. Она, будучи француженкой, не подвержена такой же опасности, как я. Поверьте мне, я помню месяцы, которые я провел в концентрационном лагере. Французы - великие люди во многих отношениях, но их отношение к политически неблагонадёжным. Я бы убрался из этой страны, если бы не видел, сколько ещё предстоит сделать.
   - Решающий момент близок, Рауль. Я не знаю ни дня, ни места, но я могу сказать, что американцы будут в Средиземном море, и это случится уже в этом году.
   - Это отличная новость, конечно. Но нашу маленькую группу это не удовлетворит. Они хотят увидеть армию здесь завтра! Укрепления Тулона мощны, но они не простираются очень далеко на восток или на запад, и можно высадиться и окружить порт.
   - Нет сомнений, что у наших военных есть карты, Рауль. То, что вы и ваши друзья должны сделать, это спасти флот или, во всяком случае, не дать попасть ему в руки немцев. Это очень важно. Пока у немцев нет французского флота, мы можем доминировать над Средиземноморьем и высаживаться в любом месте, которое мы выберем. В тот день, когда мы высадимся на территорию Франции, можешь быть уверен, что немцы придут сюда. И они сделают всё, чтобы получить корабли. Тогда вы должны действовать и вложить все, что у вас есть. Я, вероятно, не буду здесь, поэтому я говорю вам сейчас. Готовьтесь к этому дню. От этого может зависеть судьба войны. По крайней мере, её продолжительность.
   XII
   Рауль убедил своего друга рассказать об этом непосредственно руководителям своей группы. По его словам, там были разногласия, но все трое были впечатлены этой маленькой выгравированной визитной карточкой с именем президента Рузвельта. Ланни сказал: "Она все еще со мной". В то же время он размышлял, что бы они сделали с другим кусочком бумаги, зашитым в его пиджаке? Встреча была назначена на следующий вечер, и Ланни вернулся в свой отель. Он обнаружил, что его багаж не очень искусно просмотрели. Для удобства он оставил свою переписку сверху. Свой список адресов и свои сведения о мавританском и арабском искусстве. Ничего не пропало.
   Утром он снова осмотрел сокровища д'Авриеннов и посетил больше торговцев произведениями искусства, и взял на себя труд, чтобы получить разрешение на просмотр другой коллекции, о которой ему сообщили. Вечером он поужинал рыбой, недавно пойманной в этом старом море, которое в течение стольких тысяч лет кормило так много человеческих племен. Затем он вышел прогуляться, останавливаясь у витрин магазинов, и краем глаза убеждаясь, что никто не останавливается рядом и в то же самое время. Когда, наконец, он увидел своего испанского друга, они прошли отдельно друг от друга несколько кварталов в Старом городе, прежде чем, наконец, нырнуть в темный переулок.
   В той же грязной комнате находились три товарища, которым Ланни рассказывал свою историю жизни. Жан Катру, коммунист, который хотел, чтобы его называли Зед. Сулей, докер, плотный и обветренный. И таинственная молодая женщина, которая сначала была мадемуазель Ришар и теперь стала мадемуазель Блере. Зед был либо лидером, либо более разговорчивым. Он сказал: "Bonsoir, Camarade Zhone. Asseyez-vous, s'il vous plait". Товарищ Джонс занял вакантный стул, и оратор продолжил: "Мы встретили агента, которого вы нам послали, и все удовлетворительно. Мы не знаем, знаете ли вы этого человека или хотите узнать о нем".
   Ответ Ланни был: "Я не знаю его, и я предпочитаю не знать секреты, которые не нужны мне для работы. Я хочу только убедиться, что у вас есть то, что вы хотите.
   - У нас всё есть, и мы благодарим вас.
   - Я уже сказал товарищу Брюгге, но я повторю вам, что до конца нынешнего года состоится американское вторжение в Средиземноморье. В прошлом месяце прошла конференция генеральных штабов Великобритании и Америки, и это было её решением. Я получил эти сведения с самого верху, и вы можете считать их окончательными. Точное место и дату еще предстоит определить, но ваши обязанности в любом случае остаются без изменений. Вас просят сделать все, что в ваших силах, чтобы французский флот не попал в руки немцев. Это одна самая главная задача, которую вам предстоит выполнить.
   - Нам это сказали, товарищ Джонс, и мы сделаем все возможное и надеемся сделать даже больше.
   - Вы должны завоевать доверие каждого матроса и убедить их объединиться, насколько это возможно. Вы должны также попытаться завоевать офицеров, многие помнят заветы Революции и не находятся под чарами Виши. И не только моряков, но и рабочих арсеналов, докеров. Всю рабочая сила этого порта должна быть готова поднять восстание, захватить оружие и сделать каждое здание в гавани крепостью, чтобы не допустить немцев до кораблей.
   - Вы, наверное, знаете, товарищ Джонс, что немцы заставили наших командиров слить топливо из баков, чтобы корабли не смогли уйти.
   - Мне говорили об этом. При такой ситуация, когда наступит кризис, необходимо будет потопить суда. Нужно найти смелых людей, чтобы открыть кингстоны, а затем защитить корабли, пока они не уйдут на дно. Я знаю, что во французской истории были такие герои. Мой отчим, художник Марсель Дэтаз, был сбит на наблюдательном шаре, у него было сожжено лицо, тем не менее, в последние отчаянные дни второй битвы на Марне, он взял винтовку и пошел в бой и отдал свою жизнь.
   "Мы знаем эту историю, товарищ". - Это была женщина, и Ланни повернулся к ней. Она пристально смотрела на него своими прекрасными карими глазами, которыми он любовался в предыдущих случаях, когда они встречались. Она была чрезвычайно привлекательной молодой женщиной, так Ланни думал в начале, он и сейчас думал так же. Стройная и изящная, с чувствительными чертами лица и яркой экспрессией. Он хотел познакомиться с ней. Но теперь обстоятельства изменились, и он немного боялся ее. Всю свою жизнь он знал, что дамы легко "западали на него", и он знал мир достаточно хорошо, чтобы не приписывать это вообще своим личным прелестям. Ему не было ещё шести лет, когда Робби указал ему, что он внук американского миллионера и может когда-нибудь стать сыном такого же богоподобного существа. Дамы так или иначе узнают об этом, и до конца своих дней, молодых, среднего возраста или старых, он должен был знать об этой особой опасности. Теперь, желая выйти из затруднительного положения, он заметил:
   - Позвольте мне рассказать вам, товарищи, что несколько лет назад я был женат на немецкой талантливой художнице, социалисте, которая не уступила нацистам. Ее схватили и замучили до смерти, но она не выдала никаких секретов, которые ей доверили. Она процитировала мне слова немецкого стихотворения, которое, как полагают, говорил герой Тироля, Андреас Хофер: 'Wir sind all des Todes eigen', что означает 'Nous appartenons tous a la mort'. С таким душевным настроем мы должны работать в эти трагические дни. Мужчины, женщины и даже дети, мы все принадлежим смерти. Это относится ко мне, а также к моей жене, поскольку я недавно женился на боевом товарище, который был бы здесь со мной сегодня, если бы она скоро не ждала ребенка.
   Не дожидаясь реакции мадемуазель на это высказывание, Ланни повернул глаза к крепкому докеру с хорошо обжаренной кожей и мозолистыми руками. - "Было бы хорошо, товарищ Сулей, если бы сыны Отечества могли достать динамит и заложить его под жизненно важное оборудование арсенала до прихода немцев. Было бы лучше, если бы вы наметили для разрушения мосты и туннели, чтобы задержать подход врага. Это вам нужно уяснить, и не позволяйте никому вас переубедить. Как только немцы узнают, что американский солдат ступил на французскую землю, будь то здесь или в Северной Африке, танки и парашютисты будут в Тулоне. Поэтому не позволяйте чему-либо задержать вас. Будьте готовы действовать в первую ночь, потому что это может быть единственная ночь, которая будет в вашем распоряжении".
   "Que vous avez raison! (нельзя не согласиться с вами)" - сказал мозолистый сын Отечества.
   ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
   Янки идут30
   I
   ИЗ ТУЛОНА до Марселя еще одна короткая поездка на поезде. Бюро путешествий Пендлтона зарезервировало для мсьё Бэдда проезд на том же пароходе, который в предыдущий раз довёз его до Алжира. В середине лета море было тихим, а воздух был жарким, и снова Ланни провел ночь на палубе. На следующий же день на крутых холмах появился сияющий белый город. И снова автобус отвез его на бульвар, который бежит вдоль берега, медленно поднимаясь, а затем поворачивается и возвращается в обратном направлении, все еще поднимаясь. Автобус продолжил свой путь в пригороде, пока не добрался до высокого, ровного места, которое было превращено в красивый сад, и здесь был отель, готовый предоставить коллекционеру мозаик все удобства, при условии, что он может заплатить высокую цену.
   Верного Гайека уведомили, и он был под рукой. Он искал новые сокровища искусства, и вскоре посетитель был погружен в те сложные переговоры, которые он находил забавными. Такие сложные переговоры были обычаем страны, делали его настоящим джентльменом и обеспечили защиту от шпионажа. Так же, как, войдя во французское кафе и заказывая чашку кофе или бокал вина, вы имели право сидеть на месте и прочитать все газеты. Поэтому, торгуясь несколькими фонтанами для омовения для покупки одного из них, Ланни имел право проводить тайные встречи с таким количеством заговорщиков, какое он мог найти в Алжире.
   Capitaine Дени де Брюин приехал в отель. И они сидели в беседке, разговаривая вполголоса. Ланни рассказал о своей встрече с Шарло, и это было грустно. Дени не был так настроен против своего брата, как брат был против него. Дени считал, что Шарло был отбившемся от стада агнцем, которого он стремился вернуть в лоно. Но Ланни не мог на это надеяться. Он должен был сообщить, что Шарло полностью связался с коллаборационистами и его нельзя переубедить. Старший брат сидел, сжав губы, с побелевшими пальцами в сжатых руках. "Если бы я мог поговорить с ним!" - посетовал он.
   Ланни ответил: - "Это только добавит горечи между вами. Тебе придется подождать, пока события не заставят его передумать".
   "Эти события доведут его до расстрела!" - воскликнул брат.
   II
   Ланни рассказал о своём посещении Вашингтона и Лондона, а также о решении, принятом Объединенным начальником штабов союзников. Дени, человеку чести, можно было доверить важную тайну. Ланни сказал ему, что высадка наверняка будет в Северной Африке, и возможно, что Алжир станет одним из первых захваченных портов. Там будет много войск, и войска останутся надолго.
   "Для нас очень важно быть уверенным в этом", - сказал младший. - "Мы положим наши жизни за это. Наши друзья были ужасно разочарованы Дьеппом".
   Он имел в виду событие, о котором только что прошло сообщение. Конечно, коллаборационистской пресса красочно описала все успехи Германии. Около пяти тысяч солдат, в основном канадцев, было брошено на Дьепп и удерживало полдня часть гавани. Они были вынуждены отступить. И если можно верить газетам Алжира, они потеряли несколько военных кораблей, большое количество самолетов и более половины солдат, кто принял участие в штурме. Немцы дали им кровавый урок и подтвердили, что берег Ламанша неуязвим.
   Ланни сказал: "Это был разведовательно-диверсионный рейд, Дени, большой, но все же рейд. Его нужно было предпринять, потому что канадцы были так нетерпеливы. Я говорю о вторжении войск, достаточных для того, чтобы взять и удерживать всю Французскую Северную Африку. Ты знаешь, как пришли в прошлый раз американцы, и о том, что они сделали. Они придут снова и с гораздо большими силами. Мы создаём армию в восемь миллионов человек. Было принято решение взять под контроль Средиземное море, уничтожить армию Роммеля и построить авиабазы, чтобы вывести Италию из войны. Это обязательно произойдет. И немцы не смогут это остановить, как не могут остановить завтрашний восход солнца.
   Другой ответил: "Я безгранично верю вам, Ланни, но вы можете понять, что французы больше не верят в успех. Почти три года мы видели только поражения по всему миру, и мы привыкли к безысходности".
   - Это потому, что вы видели войну глазами врага. Мы во внешнем мире видим это по-другому. Осада Лондона, конечно, не была для Британии поражением, а осады Ленинграда и Москвы не были поражениями для Советского Союза. Друзья дома, которые близки к источникам информации говорили мне, что мы уничтожили что-то более трети самых высокопрофессиональных летчиков Японии в битве за Мидуэй, и мы каждый день уничтожаем больше в битве за Соломоновы острова. Эти вещи не отображаются в ежедневных отчетах, но они окажут влияние в конечном итоге.
   - Все это кажется нам далеким, Ланни. Здесь, в Северной Африке, мы видим, что Роммель находится всего в ста километрах от Александрии, а подкрепление и поставки поступают через Тунис и другие порты, расположенные так близко к Италии. Мне сказали, что в Каире паника. Богатые жители пакуют свои вещи в машины и готовятся бежать в Палестину или в любое другое место.
   - Это может быть, Дени, но в битвах сражаются не состоятельные жители, и, возможно, им предлагают убраться и облегчить ситуацию с продовольствием. То, о чем ты не слышишь, это конвои, которые мы отправляем вокруг Южной Африки и через Суэцкий канал. У нас есть новый танк под названием Генерал Шерман, который очень хорош, и у нас есть самоходная противотанковая пушка, которой не понравится Лису пустыни. Не забывай, что у нас действует воздушный маршрут в середине Африки, и мы отправляем самолеты всех видов и размеров в Каир. Я понятия не имею, когда британцы почувствуют себя достаточно сильными для наступления, но я знаю, что они собрали силы со всего Ближнего Востока, и ты можешь быть уверен, что Роммелю придется туго, прежде чем он доберется до Александрии, не говоря уже о Суэце.
   III
   Ланни снова отвели в квартиру профессора Абулькера, где провели с ним еще одну встречу, в которой приняли участие ещё два роялиста д'Астье де ля Вижери и отец-иезуит Кордье. Ланни не стал говорить этим трем, как он относится к решению союзников. Он только сказал, что проверил и подтвердил свою предыдущую информацию, что высадка союзников будет на Средиземном море и состоится в этом году. Поскольку Алжир был самым важным французским городом в Северной Африке, было бы справедливо предположить, что он будет включен в программу. Ланни сказали, что представитель организации полковника Донована установил контакт с этой группой. Новость ему очень понравилась, поскольку это означало, что "Дикий Билл" и его подчинённые не пропускали никаких возможностей. Французы заявили, что довольны тем, что получили. Американцы были замечательными людьми.
   Когда эта группа узнала, что Ланни был в Лондоне, они хотели знать, посетил ли он генерала де Голля. Истина заключалась в том, что Ланни держался как можно дальше от французской Жанны д'Арк, так как у него создалось впечатление, что в Лондоне и Нью-Йорке считали, что штаб этого движения был заполнен шпионами, интриганами и искателями рекламы. Но он не мог сказать этого французам в изгнании, которые знали генерала только по его выступлениям по радио. Они спросили, почему президент Рузвельт не сразу поддержал дело великого лидера и поставил его во главе экспедиции. Ланни тактично ответил, что президент видит различие между победой в войне, которая является американской задачей, и будущим la patrie, что является проблемой французов. Американцам приходится проявлять осторожность, чтобы избежать вмешательства в дела французов. Франция была союзником, и все французы были друзьями, кроме тех, кто предпочел быть друзьями нацистов. Это заявление понравилось группе, и Ланни мог только надеяться, что когда придет армия, у нее появятся советники, которые поняли бы этих обидчивых людей.
   Здесь в этой квартире было пять французов, решивших работать так же, как и все, на то, что американцы странно называли "D-day". Их движение быстро распространялось, и разные группы стремились сделать как можно больше неприятностей врагу. Ланни обещал сообщить им, что будет и когда. Но они должны понимать, что у немцев было много подводных лодок, не говоря уже о пикирующих бомбардировщиках, и они представляли собой большие угрозы, чем то, что может быть встречено на берегу. Поэтому необходимо приложить все усилия, чтобы не дать знать врагу место и время прибытия большого конвоя. И друзья не должны ожидать определенной информации, пока корабли не достигнут цели.
   Для конспираторов это прозвучало не так хорошо, и мсьё д'Астье заметил: "Если наши ребята захватят ключевые пункты Алжира, а ваши войска не высадятся на берег, сотни французских ребят и все их лидеры будут расстреляны".
   Ланни ответил: "Я объясню ситуацию Вашингтону, и, без сомнения, мистер Мерфи тоже это сделает. Должен быть организован обмен информацией, и вы будете точно знать, какие шаги следует предпринять на каждом этапе высадки войск".
   IV
   Приезжий осмотрел несколько фонтанов и сделал себя заметным специалистом в области искусства, рассказывая, как он создал у американских богачей новую прихоть. Это привело к увеличению цен на то, что он надеялся купить. Но в данных обстоятельствах он не возражал против этого. Его клиент мистер Вернон внесет свой вклад в спасение жизней американских солдат. В салонах алжирских набобов в их городских домах и их великолепных поместьях у подножия горного хребта Ланни указывал им, что они владеют сокровищами искусства, которые они не ценят. Он посмеивался над ними, потому что они довольствовались картинками из календарей, в то время как богачи Нью-Йорка отправляли агента в Северную Африку, чтобы вырвать древние марокканские шедевры у них из-под носа.
   В одном из таких вечеров он наткнулся на короля растительного масла, и этот джентльмен, добивающийся его дружбы, был огорчён, потому что мсьё Бэдд не искал его. Ланни снова отправился на ланч в Гольф-клуб и позволил себя расспрашивать в том, что происходило в Нью-Йорке, Вашингтоне, Лондоне и Мадриде, Виши и Каннах. Он не возражал против этого, потому что говорил только то, что не могло навредить, и выставил счёт на хорошую цену за эту услугу. Mсьё Лёмэгр-Дебрёй был источником информации о ведущих личностях Алжира, как французских, так и немецких, не говоря уже об американцах. Этого человека надо было поддержать, потому что он обладал большой властью и был готов и стремился заключить сделку ради собственной безопасности.
   Сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт был тем человеком, которого он мог понять, и он с тревогой спросил, какова будет политика американской армии и администрации по отношению к французской столице на этих колониальных землях. Он так много слышал о "Том человеке" и о его опасных предрассудках против всех "экономических роялистов". Ланни объяснил, что Ф.Д.Р. делал все возможное, чтобы вырвать землю из-под ног коммунистов, убеждая сверхбогатых расстаться с некоторыми из их чрезмерных доходов. Его Новый курс был более мягким, чем меры британских тори, введенные два или три десятилетия назад. Это заявление утешило представителя "двухсот семей", теперь готового искать убежище под звездами и полосами.
   Члены haute bourgeoisie Алжира быстро зарабатывали деньги. Они нашли секретные способы расшатать нацистскую систему, подкупая отдельных чиновников рейхсвера, партии или различных комиссий, которые блюли интересы Германии. "Когда-нибудь война закончится", - говорил французский высокопоставленный буржуа нацистскому большому или маленькому сановнику, - "и тогда у вас не будет ничего, кроме вашей зарплаты. Разве это не было бы частью здравого смысла, немного отложить?" Это позволило французу завладеть блоком акций в каком-нибудь банке или предприятии, который был приобретен немцами. Потом эти акции передавались вновь организованному концерну в Швейцарии или Швеции, Испании или Аргентине.
   Они перешептали эти стратагемы между собой, и, когда они хорошо узнали сына президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт, то они позволили ему услышать этот шепот. Они даже предложили принять его в свои дела, конечно, на условиях пятьдесят на пятьдесят. Ланни любезно улыбнулся и сказал, что всякий раз, когда у него появляются деньги, он вкладывает их в дело отца. И он предложил их принять туда без всякой комиссии. Некоторые восприняли его всерьез и стали задавать вопросы об акциях Бэдд-Эрлинг Эйркрафт. У них были самые преувеличенные сведения о дивидендах акций производителей самолетов, а также преувеличенные опасения относительно того, что произойдет с такими акциями, когда боевые действия прекратятся!
   Ланни внимательно слушал и узнавал новые вещи, как о Франции, так и о Германии. Везде было больше трюков, чем можно сосчитать. Каждый американец знает эту фразу: "Бизнес это бизнес", и каждый француз знает: "Les affaires sont les affaires". У немцев была своя версия: "Geschaft ist Geschaft"!
   V
   Знакомство Ланни с королем растительного масла повлекло довольно забавное событие. Последний сказал: "Я упомянул вас мистеру Роберту Мерфи, и он выразил желание встретиться с вами. Что скажете?" Ланни держался подальше от советника и его двенадцати вице-консулов. Один из них, согласно сплетням, попал под чары француженки, которая была признана нацистской шпионкой! Ланни, сам шпион, не хотел иметь никакого дела ни с одним из своих коллег по ремеслу, будь тот немцем, французом или американцем. Но он не мог сказать, что не желает познакомиться с человеком, который был посланником его страны в этом колониальном мире. Он сказал Лёмэгру, что такая встреча доставит ему удовольствие, и Лёмэгр предложил устроить еще один обед. Ланни возразил, что это должна быть его очередь. Но другой ответил, что это такая мелочь, о которой не стоит говорить. Когда-нибудь они соберутся в Америке, и тогда настанет очередь американца кормить француза.
   Ланни заранее подумал об этой встрече. Он слышал о мистере Мерфи, куда бы он ни пошел, среди богатых и бедных, потому что мистер Мерфи был очень важным человеком. Многие из прозорливых французов смотрели на него, как на будущего консула, а не в современном коммерческом смысле, а в древнеримском смысле, как на гражданского губернатора провинции. Он был человеком, приемлемым для французов, потому что он был католиком, а также потому, что он был общительным и дружелюбным, демократом в человеческом смысле этого слова. Американцы отправили такого же представителя во Францию в те дни, когда стремительно рождалась молодая нация. Звали его Бенджамин Франклин, и он сразу понравился либеральным элементам Франции, как богатым, так и бедным. Очень вероятно, что мистер Мерфи прочитал об этом именитом предшественнике и пытался скромно следовать по его стопам.
   Ланни должен был предположить, что мистер Мерфи, профессиональный дипломат в довоенном Париже, был никак не дураком. Вряд ли он не имел подозрений в отношении своего соотечественника, который так свободно путешествовал в военное время. Мистер Мерфи получал таинственные послания, обозначенные "Лично для президента, от Странника", и он распоряжался немедленно отправлять их дипломатической почтой, которая доставлялась курьерами через Танжер, Азорские острова и Бразилию. Не мог Советник не отметить тот факт, что эти письма прекратились, когда мистер Бэдд покинул Северную Африку, и возобновились, когда он вернулся. Неужели ему не пришло в голову, что его шеф поручил кому-то наблюдать за ним и его двенадцатью подчиненными? Мистер Мерфи не был бы человеческим созданием, если бы не полюбопытствовал о таком человеке. И он был бы менее проницательным дипломатом, если бы он не расспросил короля растительных масел по этому вопросу и намекнул, что встречу надо организовать таким образом, чтобы она не казалась бы слишком заметной.
   Рузвельт сказал Ланни, что он может раскрыть себя Советнику, если сочтет нужным, но Ланни решил, что это будет не сейчас. Агент президента сейчас думал о шести словах, которые Гесс написал на клочке бумаги, и лелеял надежду, привезти их в Германию. Если это произойдет, то, чем меньше он будет иметь дело с американскими агентами в Северной Африке, тем лучше для него. Он знал, что в этом месте кишат агенты Комиссии по перемирию противника. Время от времени один из них искал герра Бэдда, который громко рассказывал о прелестях арабской и марокканской архитектуры и о чудесах Тимгада, которые он видел, и о чудесах Волубилиса, о которых ему рассказывали. Он также выражал убежденность в том, что война является печальной и жестокой вещью, с которой любитель искусства не мог ничего поделать. И он был осторожен, чтобы никто из них не остановил его одного в темном переулке.
   VI
   Карьерный дипломат прибыл в Гольф-клуб. Высокий, статный, безупречно одетый, но не в цилиндре. Он был словоохотлив, а Ланни любил слушать, но знал, что его пригласили не для этой цели. Советник упомянул, что ему сообщили, что мистеру Бэдду удалось близко узнать некоторых нацистских лидеров. Это было приглашение, и Ланни рассказал о нацистах под номерами один, два и три, иллюстрируя свой рассказ анекдотами. Мистер Мерфи спросил искусствоведа, что он думает, на каких условиях может закончиться война. Когда и как нацисты сдадутся? На это Ланни ответил, что Гитлер фанатик и будет сражаться, как крыса, зажатая в угол. С другой стороны, Геринг был практичным человеком и мог оценить военную ситуацию. Он поймёт, когда победа будет уже невозможна. Ланни улыбнулся, сказав: "Я думаю, он будет готов сдать всю Германию, при условии, что ему будет разрешено сохранить его замки, а также деньги, которые он депонировал за границей и, прежде всего, свою коллекцию произведений искусства".
   Они обсудили эту любопытную психологическую особенность, настоящую любовь к красоте в сочетании с чудовищной жадностью. Француз рассказал историю о своем знакомом беженце, немецком еврее, который был крупным капиталистом и обладал прекрасными картинами. На мгновение Ланни подумал, что тот может говорить о Йоханнесе Робине. Но нет, это был другой человек, который жил в Нюрнберге. Говорили, что он был арестован по собственному желанию, чтобы защититься от антисемитских погромщиков. Человеком, который помог ему выехать из Германии, был не что иной, как жена жирного маршала.
   "Эмми Зоннеманн, актриса", - заметил Ланни. - "Имел удовольствие встретиться с ней несколько раз. Она очень добросердечная личность и пыталась помочь ряду евреев".
   "Может быть, и так", - ответил поставщик растительного масла. - "Способ, которым она помогала этому конкретному еврею, заключался в том, что он продал свои произведения искусства, свой дворец и свои доли в нескольких крупных немецких компаниях, всего за несколько тысяч марок. Муж Эмми был покупателем, а я часто задавался вопросом, получила ли Эмми комиссию по сделке".
   "О Господи!" - воскликнул Ланни. Он был поражен, потому что думал, что эта звезда сцены была действительно добрым созданием. Миллионы немцев тоже так думали. Она была разрекламирована в широких масштабах, как архетип самой светлой нордической красоты, которую Гитлер назвал "Арийской". Ланни сказал: "Я думал, что мне больше нечего узнать о нацистах, но я вижу, что я был наивен". Он вспомнил ночь, которую он и его отец провели в Каринхалле, и как в их спальне Робби написал на клочке бумаги, опасаясь, что комната может прослушиваться, предупреждение своему сыну не быть слишком сердечным в отношениях с женой Рейхсмаршалла. Геринг, как известно, был ревнивцем, и Робби боялся, что он может возмутиться даже обычной социальной любезностью.
   Когда пришло время расставаться, Ланни решил сделать "перехватить мяч" у советника. Он заметил: "Моя мать живет на Ривьере, и она собирается приехать в Марокко этой осенью, чтобы помочь мне отобрать некоторые произведения искусства, на которые у меня есть заказ. Я не знаю, что ей посоветовать. Скажите, будет ли это безопасно?"
   В закрытой комнате находилось всего три человека, и, конечно, не было никакой причины проявлять осторожность в присутствии короля растительного масла. В своих беседах с Ланни этот великий человек ясно показал, что он знает, что будет. И Ланни подозревал, что тот узнал это у своего ирландско-американского друга. Но, возможно, мистер Мерфи не осознал, что Ланни был так тесно связан с французским коллаборационистом. Он ответил: "Хотел бы вам ответить, я слышал много сообщений, но я действительно не знаю".
   Ланни признал это как своего рода умелый ответ, которому ему учили с юности. Мистер Роберт Мерфи не сделал никаких ложных заявлений. Несомненно, он "хотел" сказать, как и пожелать много других хороших вещей. Чтобы закончилась война, и чтобы мир стал лучшим местом, без бандитов в нем. Кроме того, он слышал много сообщений и читал много, и он "не знал", что сказать. Потому что ему сказали не делать этого. (Он только что вернулся из Вашингтона и Лондона).
   VII
   В Касабланку Ланни доставил самолет, а верному, но слишком разговорчивому Гайеку пришлось добираться туда медленной разрушенной железной дорогой. Агент президента сразу написал записку в военный штаб генералу Бетуару, заявив, что он прибыл и надеется, что у него появится возможность осмотреть ту особенно прекрасную мозаику, о которой генерал рассказал ему. Генерал ему ничего подобного не рассказывал, но Ланни рассчитывал, что он не будет слишком тупым, и он не был. В ответ в отель пришла записка, назначающую встречу на следующий день. И когда пара встретилась, они не говорили об объектах искусства, а об американских агентах, которые сейчас работали в "Каса", и о времени высадки армии, и какими силами. Генерал мог назвать с наивысшей уверенностью несколько ключевых лиц, чья помощь была бы неоценимой. Но они не двинутся с места, пока не уверятся, что великая армия за границей не является грёзой. Они готовы вскочить на подножку поезда, но только когда они услышат гудок паравоза!
   Бьюти посылала письма в Алжир, а теперь она писала в Марокко. Ланни предупредил ее, чтобы она не писала ни слова о причине приезда, не задавала никаких вопросов. Она тщательно выполняла полученные рекомендации. Она сообщила, что старый добрый Джерри предложил сопровождать их, даже не спрашивая о своих расходах. Конечно, она настаивала на их оплате. "Как ты знаешь", -писала эта игривая мать, - "у меня никогда не было проблем найти мужчину, на которого можно опереться. Парсифаль, боюсь, не будет очень хорош для путешествий, потому что он рассеян и будет произносить свои молитвы, в то время как проводник попросит его предъявить билеты, или в то время, как таможенник будет проверять его багаж". Особенностью эпистолярного стиля Бьюти было использование большого количества кавычек, считалось, что они служат для выразительности. Кроме того, она не была сильна в орфографии, и маленький словарь, который Ланни купил для нее, всегда был прикрыт другими вещами. Когда он обращал ее внимание на ошибки, ее ответ был бы следующим: "Гертруда Стайн пишет, как ей нравится, и ей всё сходит, так почему я так не могу?"
   Во всяком случае, она прибыла. И в иссушающий жаркий день Ланни провёл четыре часа в переполненном, пыльном поезде на Марракеш, чтобы устроить компанию в отель. Кстати, он возобновил знакомство с мавританским каидом (правителем округа в Северной Африке), который владел оазисом и подарил ему мозаику. Ланни послал ему в ответ броские напольные часы со звоном и яркими фигурами, которые выходили и танцевали каждый час. Этот подарок произвёл огромное впечатление, поэтому Ланни должен был посетить еще один из этих грандиозных банкетов. Он не мог обмолвиться этому хозяину, что ищет фонтан, потому что тот принял бы это за намек.
   Он поставил задачу Гайеку. И очень скоро информация распространилось по всему городу, небольшому по численности населения, но огромному по площади. Частично это был "старый город", частично пристанище для богатых, как местных, так и иностранных. Крупные поместья были засажены апельсиновыми деревьями и финиковыми пальмами. Богатые очень мало интересовались своим родным искусством и тратили огромные суммы денег на самые грубые и безвкусные объекты, произведенные в Европе и Америке для колониальных рынков.
   В этом великом центре магометанского благочестия обряды были общими, и фонтаны для этой цели были повсюду. Ланни осмотрел многие и выбрал тот, который хотел. Он направил Гайека начать переговоры с шестью владельцами, не сказав языческому Санчо Пансе, какой он действительно хотел купить. Подробные переговоры шли день и ночь, а в это время Ланни собирал военную информацию и хранил ее в своей голове, поскольку он никогда не доверял почте французской Северной Африки. Когда переговоры были завершены, фонтан нужно было разобрать и упаковать по частям в ящики. Сложная задача, и Ланни был рад, когда прибыла семья. И эффективный Джерри мог заменить напуганного магометанина на этой работе.
   VIII
   Прибыла семья, полностью изнуренная после четырех дней и ночей в трех поездах и на одном пароходе в жаркую погоду. Бьюти привезла свою провансальскую служанку, внучку своей бывшей кухарки для ухода за маленьким Марселем. Она также привезла мадам Зыжински, которую брать не планировали. "Я просто не могла оставить ее", - объяснила мать. - "Нацисты были настолько жестоки к полякам. Это была не такая уж трудная поездка, когда я все-таки решилась на неё, но достать визы было трудно". Ланни сказал старой женщине, что был рад видеть ее, потому что иначе это сломало бы ее сердце. И кроме того, он мог попробовать еще несколько экспериментов.
   Родственникам жизнь здесь стоила дорого. Но Ланни надеялся, что это продлится не слишком долго. И, как он сказал своей матери, нельзя экономить, когда можно потерять жизнь. Бьюти получала тысячу долларов в месяц, которую секретарь Робби направлял на её банковский счет в Нью-Йорке в первый день каждого месяца, если только это не было воскресеньем. И у нее были ещё деньги, которые коллега Ланни Золтан Кертежи продолжал добавлять к тому же счету за картины Дэтаза, которые он имел право продавать. Кроме того, у ее божьего человека был небольшой доход от инвестиций, которые он сделал в штате Айова. Бог защищал их по его просьбе. Таким образом, они могли позволить себе четыре тысячи франков в день в отеле Мамауния и на случайные расходы, которые были необходимы для счастья бывшей "профессиональной красавицы".
   Им не потребовалось много времени, чтобы успокоиться. Бьюти в любой части мира всегда находила людей, с которыми она была знакома. И вскоре она была в светской тусовке, которую не могла полностью остановить любая война. Она была в восторге от этого уникального мусульманского города. Глиняные стены, высокие башни, отличная торговая площадь с заклинателями змей и танцующими мальчиками с Атласских гор. Было холодно ночью и жарко днем. Прогуливаясь по улицам, можно увидеть не только все племена Северной Африки, но и беженцев со всей Европы, Франции, Сирии и даже Индокитая.
   Что касается Парсифаля Дингла, он сидел в своей элегантной комнате, потягивая чай с магометанами, которые пришли его навестить, удивленные и в восторге от того, что американский джентльмен искренне интересуется обрядами веры Пророка. Таким образом, оба родителя получили то, что они хотели. И Ланни мог только надеяться, что его решение было правильным, и что Марракеш был более безопасным местом для американцев, чем Жуан-ле-Пэн. Он считал, что боевые действия в Северной Африке будут на побережье. Он знал, что этот город мечетей и миллионеров не способен выстоять осаде, даже если бы французы были настроены на это. Конечно, если янки будут отбиты, вермахт придет сюда, но ситуация будет не хуже, чем на Ривьере.
   IX
   Ланни поручил Джерри руководить упаковкой фонтана, освободив себя для сбора информации. Кроме того, у него было немного времени для отдыха, и он пригласил мадам в свою комнату и усадил ее в мягкое кресло, где она могла откинуть голову назад и войти в транс. Он решил, что ее способности ослабевают, если не полностью исчезли. Но он решил радовать её время от времени, потому что она в своем сердце считала его за сына и не должна была чувствовать себя брошенной.
   Возможно, именно это путешествие возбудило ее способности. Какова бы ни была причина, но она продемонстрировала то, что напомнило ему о старых временах. Раздался знакомый голос Текумсе, индейского вождя, который по его словам был ирокезом, и намного превосходил известного в истории. Кем или чем он был на самом деле, Ланни никогда не смог понять. Но он говорил сообразно своему характеру, и его голос иногда напоминал мадам, иногда нет. В течение тринадцати лет эта бывшая польская служанка заверяла семейство Бэддов, что она знала об этом голосе только то, что говорили ей другие люди. Она никогда в своей жизни не слышала этот голос.
   "Итак, ты снова здесь, молодой человек!" - зарокотал дух. - "Где ты пропадал все это время?" То, что человек культуры каменного века, умерший два века назад, мог использовать современный сленг, было чем-то, что наводило на размышления.
   "Вы должны это знать, как и я", - пошутил Ланни. На протяжении многих лет они поддерживали такие отношения.
   - Ты меня не так сильно интересуешь, как сам себя. Что ты ищешь?
   - Ничего особенного, Текумсе, просто удовольствия от общения с тобой.
   - Ты знаешь, что ты не веришь в меня и никогда не будешь. Ты просто хочешь сидеть и делать много заметок, а что ты с ними делаешь потом?
   - Я усердно изучаю их, старый друг.
   - С какой целью? Десятилетний ребенок знает больше. Он понимает простые факты, и ему не нужны такие длинные слова. Затем, внезапно: "Здесь появился человек, иностранец, он плохо говорит по-английски, слово за словом. Почему люди не могут научиться нормальному языку? Я устал от этих странных людей, которые всегда появляются вокруг тебя, и всегда в беде.
   - Я прожил большую часть своей жизни в Европе, Текумсе, и встречал разных людей. Спросите у человека его имя.
   - Он говорит, что Хью-го. Правильно?
   - Я знал человека по этому имени.
   - Он индеец? Его зовут Bear (Медведь).
   - Он немец, и его зовут Бэр (B-E-H-R), я его хорошо помню. Спросите его, как долго он в мире духов.
   - Он говорит восемь лет. Он говорит, что перешёл внезапно.
   - Никто не мог бы перейти более внезапно, заявил Ланни. Для него это событие было одним из самых ярких воспоминаний в его жизни. Он вёз молодого нациста в своей машине, и два эсэсовца обогнали их и приказали Хьюго выйти из машины. Они выстрелили ему в лицо, разбрызгав его кровь и мозги на тротуар мюнхенской улицы. Такие вещи происходили по всему городу, а также в Берлине. Это была ужасная Ночь длинных ножей в конце июня и начале июля 1934 года. Адольф Гитлер стал канцлером благодаря программе фундаментальных экономических реформ, но после полутора лет его самые искренние последователи поняли, что он продался крупному капиталу и не помышлял об отмене процентного рабства или ликвидации крупных латифундий. Адольф Гитлер готовился к войне, и первое, что он должен был сделать, это избавиться от этих "старых камрадов", штурмовиков, которые помогли ему придти к власти и требовали свою награду. "Национал-социалисты", - так они называли себя, и они хотели социалистическую часть, а их "Ади" собирался дать им только "националистическую" часть.
   X
   Именно так Хьюго Бэр был внезапно выброшен в мир духов. И вот он здесь, заикаясь на бедном английском, пытается выяснить, помнит ли его Ланни Бэдд и понимает, что с ним случилось. Ланни ответил утвердительно на оба вопроса, так как он почему-то не чувствовал необходимости продолжать свою роль агента президента в этом странном лоне забвения. Текумсе сообщил, что по щекам немца потекли слезы, когда он посетовал на то, что происходит в настоящее время. Каждый день в тот мир духи приходили тысячами, и это было самое страшное бедствие, убийство целой расы, лучшей в мире. Это была война на два фронта, которую все военные считали непростительной ошибкой. Но Адольф Гитлер, бывший капрал или того меньше, думал, что он знает больше, чем все лучшие умы Generalstab. "Отправь его сюда, Ланни!" - воскликнул штурмовик.
   "Что бы вы с ним сделаете? " - спросил Ланни, всегда любопытствующий об этом загадочном полумире.
   Но Хьюго был расплывчатым, как и все остальные в том мире. "Некоторые по-прежнему любят его, а некоторые его ненавидят", - заявил он. По-видимому, в немецком мире духов шли жаркие споры. Все духи, которым не разрешалось говорить то, что они думали на земле, теперь спешили выговориться. И немецкая колония в мире духов стала тем, чем, станет Германия, когда немцы будут разбиты. Хьюго сказал, что разбиты они наверняка будут.
   Когда Ланни спросил, откуда он это знает, Хьюго ответил, с трудом используя личность и речь Текумсе, что его мир заполнен ментальностью так же, как все пространство на земле заполняют радиоволны. Когда Ланни спросил, почему Хьюго не приходил к нему раньше, он сказал, что это похоже на проблему поиска радиоприемника на земле. Он сказал, что мадам - это батарея, которая быстро разряжается, а затем исчезает мощность. Он сказал это два или три раза: "Keine Kraft mehr" (Больше нет мощности), и его голос умолк. Наступила тишина, потом раздались вздох медиума и небольшие стоны, и она вышла из транса.
   "Это было хорошо?" - спросила она, и Ланни сказал ей, что всё было замечательно. Он ушел, чтобы размышлять, как он это делал годами. Был ли это фрагмент персонажа Хьюго Бэра, плавающий где-то в космосе или вне пространства, в какой-то вселенной сознания, частью которой являются все наши разумы? Или это был сложный процесс вымышленного творчества, который продолжался в подсознательном сознании некоторых живых людей, возможно, и всех? Ланни долго не думал о Хьюго Бэре, и не было никаких особых обстоятельств, связывающих его с Северной Африкой или с нынешней деятельностью Ланни. Был ли этот разговор продуктом собственной подсознательной фантазии Ланни? Или какая-то сила в голове мадам погрузилась в его сознание и создала эту историю, которую он никогда не рассказывал ей или в её присутствии? Разум мадам связал это с ее собственной подсознательной фантазией, которая имела отношение к древнему человеку из Северной Америки. Был ли этот человек персонажем какой-нибудь истории, рассказанной ей в детстве? Или она подхватила его в каком-нибудь обществе медиумов, которое она посещала, когда почувствовала свой дар?
   В только чём можно быть точно уверенным, что в нашем сознании существуют силы, о которых у нас есть только самое неопределенное понятие, и эти силы формируют сознание, подобно тому, как растения создают растения, и животные создают животных. Процесс не прекращается, пока продолжается жизнь. И если ли бы она прекратилась, тогда возникла бы проблема, от которой лучше держаться подальше, пока продолжается жизнь.
   XI
   Когда фонтан был упакован и отправлен, Ланни пригласил своего старого друга Джерри на прогулку и открыл ему тщательно охраняемую тайну, что последние пять лет он работал секретным агентом правительства Соединенных Штатов. Он был готов услышать, что его бывший наставник догадался об этом, что и случилось. - "Я ни на минуту не думал, что ты потерял интерес ко всему, кроме покупки картин, Ланни. Я знал, что это должно быть что-то серьезное, поэтому я никогда не говорил об этом даже моей жене".
   - Все в порядке, Джерри, и вот теперь такая ситуация. Американская армия доберется до Северной Африки до конца года, и мне кажется, что немцы захватят Ривьеру. Я подумал, что тебе будет лучше у американцев, чем у нацистов.
   - Мне тоже так кажется, и я очень тебе признателен. Я полагаю, что Сериз и дети не будут в большой опасности, потому что немцы показали, что хотят расположить к себе французов. Они зверствуют только на восточном фронте.
   - Именно так. И вот в чем дело. Я уполномочен выплачивать деньги людям, которые заслуживают доверия. Ты к ним относишься. Ты знаешь французов, и ты можешь выполнять разведывательную работу. Тебе придется делать вид, что ты работаешь на меня. И я думаю, что будет справедливо, если я буду платить половину твоей зарплаты из моих собственных средств, а половину из правительственных. Я не знаю, сколько платит Разведка, но я могу это выяснить. Что ты думаешь о сумме в десять долларов в день плюс расходы?
   - Очень щедро, правда, но я не знаю, как их заработать. Ты должен мне это рассказать.
   - Не волнуйся, ты будешь плотно занят. Вторжение должно быть в этом году, и у нас осталось только три месяца до плохой погоды. Я расскажу тебе всё, что я уже узнал, и ты можешь начать оттуда. Твоей работой будет встречаться с людьми, у которых есть информация, и найти способы получить её от них. Конечно, если тебе придется их оплачивать, все в порядке, и я всё возмещу. Мы пытаемся спасти жизни наших мальчиков, а не сэкономить деньги. Нацисты печатают деньги в массовом порядке или заставляют делать это французов. Нам нужны карты, фотографии, и все такое. Мы хотим знать, где находятся военные хранилища, где стоят артиллерийские орудия и их калибры, где немцы поставили зенитную артиллерию, всевозможные военные данные. Мы хотим знать, что находится в головах людей, офицеров, докеров, всех.
   - Я сделаю все возможное, Ланни, но мне совершенно не хватает опыта.
   - Почти всем нашим людям его не хватает, Джерри, нам нужно начинать с нуля. Придут на эту работу и другие парни, их будет все больше и больше. Без сомнения, будет много дублирования, но это в порядке. Информация одного человека будет проверять информацию другого. И не забывай, что куда бы ты ни отправился, ты ищешь мозаику, фонтаны и дверные проемы, покрытые красивой резьбой. Ты действительно их ищешь, как я их действительно покупаю. Если когда-нибудь тебя захватят и допросят, будь то французы или кто-то другой, ты должен отвечать, что я нанял тебя в связи с моим арт-бизнесом, и что я не имею ни малейшего представления о том, что ты делал что-то еще.
   - Конечно, Ланни, все это само собой разумеется. Из меня ничего клещами не вытащишь.
   - И еще одно, старик. Следи за тем, кто идет позади тебя ночью, и не позволяй никому заманить тебя в темный переулок.
   XII
   Вот так появился еще один секретный агент, и ему не потребовалось много времени, чтобы начать работу. После пары часов расспросов Ланни он был готов выйти и говорить с французами и франкоязычными аборигенами, сначала об искусстве, затем о политике и об обороне Касабланки. Потом он вернется к своему боссу, чтобы отчитаться. Прошло немало дней, прежде чем у него появилась интересная история. "Ты был в Волубилисе?" - спросил он.
   "Нет", - ответил Ланни. - "Я видел руины Тимгада, и я думаю, что они везде почти одинаковы".
   - Я познакомился с парнем, который изучал Волубилис, он называет себя археологом и прибыл из Чикаго.
   "Его фамилия Фолкнер?" - спросил другой.
   - Так ты знаешь его!
   - Я познакомился с ним в самолете в последней поездке. Хороший парень, я думаю.
   - С ним такая штука, Ланни. Он был в Волубилисе, хорошо. И знает все о новых раскопках французов, которые произошли непосредственно перед войной. Но он ничего не делает со своей информацией, насколько я могу разобраться. Он только шляется повсюду и сплетничает с докерами и рыбаками и людьми такого сорта. Кажется, у него много времени для новых знакомств.
   - Я догадываюсь, что он из Управления стратегических служб, Джерри. Наш Госдепартамент не позволит никому сейчас изучать древние руины.
   - Он выбрал меня, потому что он обнаружил, что я прожил половину своей жизни во Франции и знаю людей. Я думаю, что он не слишком хорошо верит в себя. Он кажется застенчивым.
   "Еще один, у кого нет опыта!" - усмехнулся Ланни. - "Он пытался узнать все, что я знаю, и, конечно, я попытаюсь узнать все, что знает он. Мы отлично проведём время, узнавая друг друга".
   - Ну, вы можете объединить силы, как только вы убедитесь, что с ним все в порядке. Он казался мне джентльменом и очень ученым.
   - У меня такое чувство, что он готов открыться и предложить что-то в этом роде. Интересно, что я должен сказать.
   - Скажи ему, что ты патриот, и был бы рад помочь любым способом, но не говори ему, что ты агент, пока не будешь абсолютно уверен в нем. И никогда не говори, что я знаю об этом. Пусть он думает, что ты используешь мой бизнес как камуфляж. Возможно, ты сможешь передавать свою информацию через него, или он может связать тебя со своим начальством. Я скоро вернусь в Нью-Йорк, и пока меня не будет, ты можешь найти что-то слишком горячее.
   "О чем я и беспокоюсь!" - сказал Джерри Пендлтон.
   XIII
   Раз в неделю Ланни писал письма своей жене. Он рассказывал ей о предметах искусства, которые он осмотрел, о пейзаже и погоде. Он сообщал, что здоров, так же как и другие члены семьи, и что он любит ее, и часто думает о ней, и надеется, что ее литературная работа продвигается, и что она не переусердствует. Все так, но ни слова о войне, политике или чем-то рядом. И никаких странных слов или таинственных заявлений, которые могли бы вызвать подозрение у цензора. Лорел, предупреждённая об осторожности, делала то же самое. Она сообщала ему, что она умеренно активна, хотя она перешла в то состояние, при котором двигаются медленно. Она сообщала, что погода не беспокоит ее. Что она хотела посетить его семью, а также свою собственную родню в Балтиморе. Что книга получается не так хороша, как она надеялась, но она пытается ее улучшить. Предполагая, что анонимный цензор будет человеческим существом, она имела смелость добавить: "Брак - ужасно вредный обычай, я так скучаю!"
   К началу октября Ланни почувствовал, что у него накопился тяжелый груз информации, который он мог удержать в своей голове. Надо думать о возвращении в Алжир и доставке её в офис мистера Роберта Мерфи или поездке домой. На самом деле не было большой разницы. Или, как он сказал себе, и добавил, что он мог бы работать лучше, если бы у него была возможность обсудить всё со своим шефом. Но была и тайная мысль, что он может получить разрешение шефа на поездку в Швейцарию и направления письма Адольфу Гитлеру с предложением привезти ему сообщение от его самого верного секретаря и друга. В дополнение ко всему этому было желание увидеть Лорел, хотя он строго сказал себе, что служба стране должна быть первой и что его личный интерес никогда не должен иметь приоритета. Конечно, если ему удастся совместить два вида интересов, он был бы рад увидеть жену, по которой он скучал так сильно, как она скучала по нему.
   С Джерри Пендлтоном дела шли хорошо. Они с его доктором Фолкнером раскрыли карты друг другу. (У археолога была степень доктора философии из Чикагского университета. Но он подумывал, чтобы не упоминать её в Марокко. Потому что туземцы понимали значение слова "доктор" по-своему. И пока он измерял размеры древних Римских жилищ, они тащили ему трахому для лечения и опухоли для вырезания). Джерри рассказал этому серьезному ученому, ставшему шпионом, что получает хорошую зарплату в качестве помощника искусствоведа, и что у него есть свободное время и что он будет рад помочь серьезному ученому в сборе данных, полезных для армии. Итак, теперь у Джерри появился способ передавать информацию, которая быстро дойдёт до штаб-квартиры. Фолкнер был на связи с одним из вице-консулов, у которого был тайный радиопередатчик. Ланни сообщил Джерри несколько важных новостей, за которые Фолкнер мог получить поощрение и, конечно, был бы счастлив. Такое положение позволило Ланни улететь со спокойной совестью.
   Операция по организации отлёта Ланни заключалась в сообщении Робби, что он был готов вернуться домой. Такое сообщение отцу казалось бы естественным любому вражескому агенту, который мог отслеживать трансатлантические телеграммы из французского Марокко. Робби передал это сообщение человеку в Вашингтоне, о котором он ничего не знал, кроме имени Бейкер и номера телефона. В результате через пару дней посыльный из консульства зашёл в гостиницу Ланни, сообщив ему, что для него было зарезервировано место в самолете из Танжера в Лиссабон, а оттуда на Клиппере в Нью-Йорк через Азорские и Бермудские острова.
   XIV
   Итак "Странник" упаковал свои вещи, оставив летнею одежду матери. В Нью-Йорке лето уже кончилось. Он написал несколько писем своим клиентам по искусству, письма, которые он хотел, чтобы они получили из Марракеша. Не только, чтобы произвести впечатление на клиентов, но и потому, что он хотел, чтобы цензоры и вражеские агенты имели возможность их прочитать. Он попрощался с друзьями, с которыми успел подружиться, и сел в ветхий поезд, идущий в испанское Марокко. Через два дня он вылетел на борту одной из тех роскошных летающих лодок, которые имеют почти все американские удобства. Летающие лодки отравлялись с Лиссабонского пирса, где её пропеллеры раскручивались вихрем, и она разгонялась по реке Тахо. Волны, плескавшиеся у её днища, встряхнув её, остались внизу. А лодка была уже в воздухе, направляясь на запад. Примерно по тому же маршруту, который в 1492 году маленькие каравеллы Колумба прошли в течение семидесяти дней. А в 1942 году его можно пролететь без остановок за полдня. Такая существенная разница определяет состояние цивилизации!
   Эта летающая лодка без происшествий долетела до островов Зеленого мыса, которые давно захватили наглые навигаторы Португалии. Теперь робкий диктатор Португалии сдал их в аренду союзникам за высокую цену, чтобы не утруждать их захватом этих островов силой. Оттуда на всё еще проблемные Бермуды, которые теперь стали американской военно-морской и военно-воздушной базой, к смущению её пожилых граждан, которые до сих пор отказывались признать существование автомобилей. Багаж Ланни вежливо обыскали британские власти, а также одежду. Он, затаив дыхание, ждал, найдут ли они эти два клочка бумаги, зашитые в подкладке его пиджака. Клочки, которые были столь странно противоречивы по своему содержанию! Но поиск не был настолько тщательным, и, чтобы ни говорило имя Бэдда, чиновники не обратили на него никакого внимания.
   Клиппер сел на воду Пролива Лонг-Айленд, и после очередного таможенного обыска Ланни был свободен. Первым делом он отправился в телефонную будку. Он размышлял словами стихотворения, которое учили в школе: "Что это будет? Каким это будет?" Он выбрал долг, вместо любви. Но, так случилось, что телефонная линия долга была занята, поэтому у любви появился свой шанс. Он услышал дорогой знакомый голос и сказал: "Вот он я, жив и здоров! Она воскликнула: "О, Ланни! Ланни!" Она задохнулась.
   "Все в порядке!" - сказал он ей, - "и через час я буду дома. Не делай никаких приготовлений, потому что я могу улететь сегодня в Вашингтон". Такова была судьба жены агента президента, которая даже не знала, что такое агент президента!
   Он позвонил Бейкеру, а тот попросил, как обычно, перезвонить через три часа. Затем к такси, он поздоровался со знакомой девушкой лифтёром. Все лифтёры теперь были женщины или пожилые мужчины. Он дал ей банкноту в один доллар, чтобы она была так же рада видеть его, как он должен был рад видеть ее. Он оставил свой ключ в квартире у Лорел, поэтому ему пришлось звонить в звонок. И тут появилась она, какое зрелище! Светящееся нетерпеливое лицо было таким же, но все остальное было совсем другим! Он осторожно обнял её и сказал, что это грандиозно, и за это его защекотали до смерти, и так далее.
   Прошло тринадцать лет с тех пор, как у него был такой же опыт. Ирма была воспитана в светском обществе, где молодые двадцатилетние женщины, попав в неприятное положение, говорили об этом ненормативной лексикой. Но Лорел происходила из южной семьи и была старомодна, несмотря на то, что называла себя социалистом и феминисткой. Она покраснела, увидев, как ее муж взглянул на этот большой вырез, и когда они сидели на диване, обняв ее руками, по ее щекам пробежали старомодные слезы счастья. Она сказала: "О, боже, прекрати эту ужасную войну! Я не могу больше терпеть!"
   Ей предстояло терпеть её ещё почти три года. Но ее муж не знал этого, и не мог ей рассказать. А мудрейшие в мире люди могли бы рассказать ей только о своих догадках. Все разные, а не одной похожей на другую!
  
  
   ________________________________________
   КНИГА ПЯТАЯ.
   Пользуйся случаем31
   ________________________________________
  
  
   ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
   Врагу будь страшен мощью32
   I
   РУЗВЕЛЬТ находился в "Шангри-Ла", и Ланни сказали, чтобы он был там следующим вечером. Его это хорошо устраивало, давая ему шанс побыть со своей женой, а также получить от Робби машину. Ему было очень весело готовить ужин в этой мини-кухне. в своей довольно разнообразной жизни он меньше не видел. Процесс тормозился тем, что он каждые две-три минуты останавливался, чтобы поцеловать свою жену, и сказать ей, как он рад, что вернулся домой, и как он надеется остаться здесь хотя бы на неделю. Женщина, ожидающая материнство, должна быть абсолютно уверена, что ее мужчина будет стоять рядом с ней и не проявлять никаких признаков раздражения или нетерпения или других характеристик, которые так удручающе демонстрируют самцы животных. Ланни много смеялся, немного шутил и подбадривал ее перед едой, а пока они ели, он рассказывал ей истории о той странной части мира, которую она никогда не видела. Позже он устроился в удобном кресле, чтобы прочитать рукопись, результат её трехмесячной работы. Ещё один вид ребенка в процессе созревания. Он смог сказать ей, что этот ребенок получился что надо, лучше, чем она ему рассказывала. И это завершило полным успехом его возвращение на родину.
   Утром он зашёл к мистеру Посту, чтобы узнать, не дал ли в тюрьме какой-нибудь из тех немецких агентов показаний, возлагающих вину их провала на сына президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт. Его уверили, что они этого не сделали. Они проглотили версию об упавшем на улице алмазе. И поскольку у них не было возможности общаться друг с другом, им оставалось возлагать вину на всех остальных. Брэнском, он же Хартли, был передан его собственному правительству, и то, что они сделали с ним, можно будет узнать только после войны. Сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт сказал: "O.K. со мной!"
   Машина была доставлена к двери, и Ланни упаковал сумку и взял теплое пальто, подходящее к октябрьскому вечеру в горах Катоктин. Он проехал знакомые сотни километров по переполненному шоссе N1. А затем такое же расстояние через прекрасные сельхозугодия штата Мэриленд, где все деревья у дороги и вдоль склонов холмов надели яркие осенние цвета, которые были действительно саваном уходящей славы этого года. Внезапные порывы ветра бросали листья на машину и по дороге. - "О буйный ветер запада осенний! Перед тобой толпой бегут листы!33"
   К закату, приближаясь к маленькому городу Турмонт, Ланни остановился и поужинал, затем въехал в город, припарковал и запер машину. Бейкер подхватил его обычным способом. За многие годы они стали друзьями, и, свернув на горную дорогу, где огни их автомобиля выхватывали здесь и там вереницы деревьев, они говорили о войне, о прошлой, а не о будущей. Они согласились, что русские сражаются, как тигры, и американцы ведут себя чудесно на Соломоновых островах. "Как они умудряются попасть в корабль на расстоянии двадцати километров в темноте, это, безусловно, чудо", - сказал Бейкер, и Ланни удовольствовался только комментарием: "Это должно быть новое изобретение". Может быть, человек президента слышал магическое слово радар, а, возможно, и нет. Во всяком случае, Ланни его не произнёс.
   У президента были военные, и они остались на ужин, поэтому Ланни пришлось ждать. Он сидел в вестибюле и разговаривал с молодым лейтенантом. Ни один из них не говорил, для чего он был здесь, но они говорили о войне тихо и профессионально, как люди, делающие работу, которую они не ненавидели, и не любили, а выполняли свой долг, как само собой разумеющееся. Никто не проявлял страха, никто не показывал боязни. А горе показывали только в крайних случаях и на несколько мгновений. Миллионы мужчин старались соответствовать этим стандартам, и большинство из них преуспели. Тех немногих больше не называли трусами, а говорили о них профессионально как о "шоковых" случаях.
   II
   Ф.Д.Р. сидел в удобном кресле перед камином, подходящим к этому горному климату. Его кресло-коляска не попадала в поле зрения, и когда он хотел перемещаться, то нажимал кнопку, прикрепленную к шнуру и висевшую на подлокотнике его кресла. Слуга подвозил кресло-коляску, и президент своими мощными руками и плечами переносил себя с одного кресла на другое. Так он передвигался, за исключением случаев, когда он носил стальные шины, тяжелые и причиняющие боль. С таким физическим недостатком он нес бремя судьбы нации. Если не говорить о судьбе всего демократического мира.
   Его лицо всегда оживлялось, когда он видел друга. Он давал понять каждому другу, как понимал Ланни, что встреча доставляет ему удовольствие. Немногие вели себя более свободно с своими друзьями или позволяли им так же вести с собой. "Добро пожаловать, странник по миру!" - воскликнул он, и, протянув свою большую руку. Он пожал руку Ланни, а затем указал ему на стул рядом. - "Я получил все ваши отчеты и прочитал их, и они помогли мне".
   "Для этого и существует агент президента", - ответил Ланни. - "У меня было легкое время, я принял ваш совет и держался вне опасности. Совесть замучила меня, губернатор".
   - Не стоит, вам приказали, и этого вам достаточно.
   "Вопросов здесь не задают!" - агент процитировал строку из Атаки легкой бригады Теннисона.
   Босс находчиво ответил измененной следующей строкой из Теннисона - "Ты должен сделать, но не умереть". Потом продолжил: "Теперь скажите мне, что будет с нашими войсками, когда они высадятся на берег?"
   - Их ждёт разный прием, губернатор, разный в разных местах, в зависимости от командира и его подчиненных, которые будут или не будут повиноваться полностью. Некоторые присоединятся к нам, другие будут ждать, чтобы узнать, что произойдет, а некоторые будут сражаться, по крайней мере, пока их чувство чести не будет удовлетворено. Вы знаете, что значит для француза чувство чести.
   - Сколько французов надо убить, чтобы удовлетворить их честь?
   - Стандартов на этот счёт ещё не приняли. Генерал Ногес в Марокко более решительно настроен на сопротивление, чем любой из офицеров в Алжире. Многие из них были отстранены от командования и уволены. Вы понимаете, что есть такие вещи, как зарплаты и пенсии, а армейские офицеры должны есть, как и все другие люди.
   - Вот почему мы отправляем туда семь дивизий, Ланни.
   - Если вы столько туда отправите, и если офицеры точно это узнают, то их честь будет удовлетворена быстрее. Могу добавить, что флот будет сражаться сильнее, чем армия. Вы знаете, что их офицеры, как правило, гораздо более консервативны. У них есть свой маленький мир, и они правят им властью от бога.
   - В самом деле, я знаю это, Ланни. У меня тоже есть офицеры флота, и если бы вы слышали их фантазии, которые мне приходится выслушивать!
   III
   Секретный агент подвергся длительному форменному допросу о Виши и Тулоне, Швейцарии и Германии. Было много вещей, которые Ланни не хотел доверять бумаге, и теперь он рассказал о них. В общем, об американских служащих за границей он отозвался только хорошо. И перегруженный работой администратор был рад услышать это. Он получал в основном жалобы. Он сказал, что было так сложно найти компетентных людей для выполнения незнакомой работы. Было так много вещей, которые нужно администрировать, обдумать и пытаться понять! Выражение забот проявлялось на некогда веселом лице. Его волосы становились все тоньше, и на нём заметно сказывался возраст. Но улыбка вернулась, когда он рассказывал истории или слушал их, например, о королеве немецкой сцены, проявившей своё нежное сочувствие к еврею, терпящему бедствие.
   Ланни не написал отчет о своей беседе с Гессом, поскольку в ней не было никакой военной информации. Но это была история, которая привела Рузвельта в восторг, и у Ланни была цель рассказать об этом полностью. Он показал кольцо и клочок бумаги, который он вытащил из подкладки пиджака по этому случаю. Он сделал это, чтобы услышать: "Что вы собираетесь с этим делать?"
   - Я надеюсь, губернатор, что я смогу убедить вас отпустить меня в Германию. Если я напишу Гитлеру из Швейцарии, что у меня был разговор с его самым надежным другом, он непременно пригласит меня приехать и, вероятно, отправит самолет в аэропорт Фридрихсхафена или какое-то другое место на швейцарской границе, чтобы взять меня.
   Лицо президента внезапно стало серьезным. - "Что вы ожидаете получить от такого предприятия, Ланни?"
   - Трудно знать заранее. У меня такое чувство, что я могу многое узнать, глядя на Гитлера, слушая его голос и наблюдая за его поведением. Он безрассудный болтун, и когда он начинает говорить, никто не может предсказать, что он скажет. Он спросит меня, что я делаю, чтобы помочь ему принести мир в Европу, и я скажу ему, а он скажет мне, какие предложения он хочет сделать через меня Уикторпской клике, Генри Форду, мистеру Херсту и другим, которые, по его мнению, являются его друзьями здесь.
   - Но нам это все равно, Ланни, мы собираемся разбить его, а не спорить с ним.
   - Да, губернатор, но вы говорите, что хотите спасать жизни. Если вы знаете, что в голове вашего противника, легче понять, как разбить его. Я всегда получал ценную информацию от встреч с Гитлером. И я думаю, что сейчас это будет правильно, чем когда-либо. Потому что сейчас мы с ним не общаемся и вряд ли узнаем, о чем думают в Германии.
   - Но они будут следить за вами, как за врагом, и никто не будет откровенно говорить с вами, опасаясь за свою жизнь. Вы думаете, что вы сможете путешествовать по Германии, как вы это делали раньше? Вы, наверное, считаете, что сможете связаться с каким-нибудь физиком-атомщиком?"
   - Я просто не могу быть уверен, губернатор. Мне нужно попробовать любой появившейся шанс.
   - И попасть в ловушку, которую они приготовили для вас! Если кто-нибудь придет к вам, даже старый друг, притворяясь сочувствующим, это, конечно, будет подстава. Последовала пауза, а затем президент разразился: "Я не хочу, чтобы вы это делали, Ланни! Мне слишком нужна ваша работа, чтобы рисковать ею в ваших опрометчивых приключениях. И кроме того, у меня есть что-то еще для вас. Я решил связаться с вашим отцом и попросить его телеграфировать вам вернуться.
   - Ну, конечно, губернатор, если это так, мне нечего делать, кроме как забыть мой маленький план.
   - Наша экспедиция в Северную Африку почти готова. Я не знаю точной даты. Она зависит от ветров и других факторов, но наша армада должна быть в море через две недели.
   - На самом деле это большая новость, губернатор!
   - Совершенно верно! Я полагаю, что за этим стоит самый большой человеческий труд в истории всего этого мира. Когда-нибудь, когда у нас будет больше времени, напомните мне, и я расскажу вам, что происходило в последний раз, когда вы были в этом здании. Уинстон только что рассказал мне ужасную новость о том, что Роммелю удалось поймать и уничтожить большую часть британских танковых войск в Эль-Аламейне, а англичане почти беспомощны, чтобы защитить Александрию и Каир. Это был всего лишь вопрос дней, прежде чем Роммель осознает ситуацию и начнет наступление. Уинстон спросил: 'Что мы можем сделать?'
   "Что мы сделали?" - Ланни знал этого перегруженного великого человека, который все еще был частично мальчишкой. Он хотел рассказать историю, хотя времени не было.
   - У нас только что появился новая самоходная противотанковая 105-мм пушка, смонтированная на шасси танка М-3. Она может развивать скорость шестьдесят километров в час и поражать цели на расстоянии десяти километров. Мы разослали телеграммы на заводы по всей стране, где производились пушки и шасси, двигатели и детали. Мужчины и женщины отказывались от выходных на праздник четвертого июля, и работали десятичасовые смены, по две в день, а бригадиры и суперинтенданты работали восемнадцатичасовые смены, жили на бутербродах и содовой воде и спали на заводах. Верьте или нет, но за девять дней у нас было достаточно эсминцев и танков в доках, чтобы заполнить весь конвой, а стивидоры работали день и ночь, чтобы загрузить их. Корабли обошли Южную Африку, а подводным лодкам удалось утопить только один из них. Поскольку это оказалось самым важным делом, мы отправили больше телеграмм, и фабрики повторили свой подвиг, мы загрузили скоростное судно, которое прошло без сопровождения и нагнало конвой, прежде чем он обогнул мыс Доброй Надежды. Сейчас у генерала Александера есть все, что ему нужно, и если вы смотрите новости, то знаете, что Роммель - зажаренный гусь.
   - Я рад слышать, как вы это говорите, губернатор. Помните, что я получаю в основном новости из стран Оси.
   - Люди по большей части судят военное положение по наступлениям и отступлениям, но в этой египетской пустыне неделями отчаянно идёт война, и мы удовлетворены тем, что Роммель был побеждён. Мы все время усиливаем больше всего Восьмую армию, и мы не знаем, когда Александр будет готов к наступлению, но я буду держать пари, что он не будет ждать, пока мы высадимся на западе.
   IV
   После пяти лет службы Ланни пришел к пониманию этого доброго человека. Можно было развлечь его и хорошо провести время за его счет. Ланни мог услышать массу историй только для посвящённых, просто произнося слово или два, восхваляющих американский труд. Ф.Д.Р. аристократ по воспитанию и характеру любил рабочих, и это была не просто политика. Он идеализировал рабочих, представляя себе лучшее в них, требовал лучшее от них и получил это. У Ланни было такое же отношение, и он получал бы удовольствие от вечерних слушаний о чудесах, которые совершали шахтеры и сталевары, строители кораблей и артиллерийских орудий и самолетов, а также создатели четверти миллиона предметов, которые были в списках закупок Армии, Флота и Морской пехоты.
   Тактичность и полное нежелание привилегий позволяли сыну президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт сохранять благосклонность этого двора. Теперь он сказал: "Губернатор, я не имею права отрывать вас от вашей работы. Расскажите мне о моей.
   - Мы собираемся отправить величайшую за всю историю флотилию кораблей. В ней будет их около тысячи всех видов. Некоторые виды были специально построены для этого случая. Раньше в мире таких никогда не видели. Мы собираемся взять Касабланку на Атлантическом побережье, Оран и Алжир на Средиземном море. Мы хотели бы взять Тунис, но мы боимся приблизиться к Италии и к немецкой авиации. Наши корабли всех видов должны будут находиться у портов несколько дней, пока на берег будут выгружаться люди и грузы. У нас там не будет наземной авиации, за исключением одной базы в Гибралтаре, которую противник может выбить за час, если бы он знал, что мы делаем. Это сложная ситуация, и я лежу без сна, думая о немецких подводных лодках. Вы знаете, сколько их у них, по меньшей мере, сотни. И все наши средства защиты не смогут удержать их от наших кораблей.
   - Боюсь, что нет, губернатор.
   - Ужасно думать о том, что эти загруженные транспорты могут быть торпедированы, и можно будет спасти только небольшую часть войск. Мое сердце болит за этих мальчиков, Ланни, и я ломаю себе голову, пытаясь найти способ защитить их. Я обсуждал это со всеми, у кого могут быть предложения. И их предложения сводятся к следующему. Мы должны найти способ заставить врага думать, что мы идем в Дакар. Это тот единственный порт, куда мы не придём, потому что он слишком далек от Средиземного моря. Но немцев легко заставить считать Дакар нашей целью, потому что он ближе всего к нам, а им невозможно его укрепить. Они очень презрительно относятся к нам и считают, что мы не доверяем нашим собственным возможностям.
   - Да, губернатор, я слышал среди французов много разговоров о Дакаре и докладов о нем у немцев.
   - Хорошо. Мы хотим, чтобы их волчьи стаи собирались у арахисовых берегов, когда наша армада будет находиться на расстоянии нескольких тысяч километров к северу. Меня не устраивает только распространение слухов. Мы должны внушить в умы немецкого командования, что Дакар - наша цель. Я попытался вспомнить все шпионские истории, которые я когда-либо читал, и я придумал несколько новых. Но все они недостаточно хороши. Кто-нибудь должен будет обработать какого-нибудь немецкого пьянчужку. Как зовут парня, их дипломатического агента?
   - Теодор Ауэр.
   - Вы знаете его?"
   - Я видел его. Мне сказали, что он не проявляет особого энтузиазма к нацистам. Он не только пьянчужка, но и содомит.
   - Ну, кто-нибудь из американцев может напиться с ним и выдать секрет. Кто-нибудь может секрет продать, или можно дать украсть какой-нибудь документ. Так или иначе герр Ауэр должен быть уверен, что у него есть сведения из конфиденциальных источников, что Дакар является нашей целью. Конечно, немцы знают, что мы готовим флот. И вряд ли мы сможем надеяться, что их шпионы не узнают, что он отплыл, а затем они получат радиоперехват.
   "В этом вы правы", - предположил Ланни. Его сердце зашлось от горечи, но он не хотел, чтобы это видели. Сохранять присутствие духа!
   - Я обсудил этот вопрос с Олстоном несколько дней назад, и он предложил эту работу для вас. Я не имею в виду, что вы лично должны это делать, но найти подходящего человека и разработать правильную операцию. Вы знаете немцев лучше, чем мы, и вы знаете страну.
   Ланни много думал. "Слушайте, губернатор", - сказал он. - "Почему ваш план нельзя объединить с моим? Я бы мог быстро попасть в Германию и сказать самому Ади, что я узнал?"
   - Он вам поверит?
   - Я не могу быть уверен, но мне удавалось заставить его верить всему, что я ему говорил до сих пор.
   ФД.Р. нахмурил брови. - "Я помню, что вы говорили мне, что он обязательно узнал бы о вашем разговоре со Сталиным?"
   - Это правда, но после моего разговора с Гессом я верю, что смогу все уладить. Я мог бы рассказать фюреру, что я говорил со Сталиным, чтобы прийти и сообщить ему, что сказал Сталин. Гитлер уже много лет знает, что у меня есть дядя, который является коммунистом, и для меня было бы разумным использовать эту Красную связь как часть моего служения делу нацистов. Он тоже знает, кто мой отец, но это не мешало ему верить, что я предан нацизму.
   - Но как вы выберитесь из Германии?
   - Так же, как я и попаду туда, Гитлер отправит меня с важными сообщениями разным лицам.
   - Но предположим, что у него будут сомнения, и предположим, что он найдёт какой-нибудь вежливый предлог для того, чтобы удержать вас в Германии до тех пор, пока не произойдёт высадка в Северной Африке?
   - Соглашусь, что это было бы неудобно.
   - Вы умрете от пыток.
   - Ну, я мог бы взять одну из тех крошечных стеклянных капсул, которые профессор Олстон давал мне в последний раз, когда он приказал убыть мне в Германию. Это будет одна жизнь за многие тысячи, и для войны это будет выгодная сделка.
   - Так уж случилось, Ланни, вы мне нужны в Северной Африке после вторжения, чтобы видеть, как там идут дела, и получать сведения из конфиденциальных источников. Позже, возможно, я буду рад рассмотреть ваши планы, но теперь я хочу, чтобы вы вернулись, как можно быстрее, в Касабланку или в Алжир, как считаете для себя лучше. И я хочу, чтобы вы нашли какой-то способ выполнить эту работу, не рискуя своей жизнью. Есть много людей, чтобы сражаться и умирать. Но когда у меня есть тот, кого я уже испытал и оценил, у кого есть особые знания и чьему мнению я доверяю, такой человек не для разовой задачи. Вот вам приказ, вы должны заботиться о вашей жизни и вашем здоровье и возвращаться сюда каждые два или три месяца для консультаций.
   "О.К., губернатор", - сказал агент президента, - "и спасибо за комплимент. Моя жена по достоинству оценит его даже больше, чем я!"
   V
   В ту же ночь Ланни выехал в Вашингтон. И когда он попытался найти гостиницу, ему сказали и показали, что люди спят в фойе на стульях. Эту проблему он решил просто, нашёл место для парковки, заперся в машине и хорошо выспался. Война многое изменила в Америке. Миллионы семей поменяли места жительства, их заманили в новые места, на верфи, авиационные заводы, на предприятия, производящие военные товары, где выплачивалась большая заработная плата. Люди жили в своих машинах, в трейлерах, в сараях и курятниках, везде, где угодно, только не под дождём. Они питались всем, что могли найти. Мясо и жиры, консервы и сахар были нормированы. На каждого члена семьи выдавалась книжка с талонами, которыми теперь оплачивались продукты, а сдачу давали в виде крошечных красно-синих дисков.

0x01 graphic

   ФД.Р. предложил Ланни связаться с полковником Донованом, и поэтому он провел утро с этой организацией. Раньше её называли Управление Координатора информации, но теперь это было Управление стратегических служб. У них была замечательная машина, которая делала звукозапись на тонкой проволоке, которая скатывалась с одной катушки и на другую. Звукозапись можно прослушивать без ограничений. Ланни рассказал им все, что он узнал в тех местах, где побывал, и ответил на полтысячи вопросов. В ответ он задал несколько, и один имел отношение к молодому доктору Фолкнеру. В публичной библиотеке в Нью-Йорке Ланни заглянул в каталог Чикагского университета и нашел его там. Теперь в Управлении стратегических служб ему сказали, что Фолкнер в порядке и способный парень. Они предложили Ланни передать ему письмо, но Ланни сказал, что он не носит писем и был уверен, что он сможет устроить то, что он хочет, вернее, то, что хотел президент. Он рассказал им планы, которые он разработал, и они согласились с ними. Все они проявляли уважение к сыну президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт, поскольку большинство из них были новичками, в то время как Ланни работал уже на протяжении многих лет.
   Весь путь в Вашингтон он составлял шпионские истории, и весь путь в Нью-Йорк он пытался их анализировать. Всегда главным злодеем этих историй был герр Теодор Ауэр, а героем был иногда сам Ланни, иногда директор бюро путешествий в Каннах, а иногда и невинно выглядящий археолог из Города Ветров, Всемирной мясной лавки34. Многие из историй выглядели фантастическими. Но, как бы ни старался бы их создатель, он никогда не придумает более фантастическую, что произошли с момента возникновения нацизма фашизма. Четверть века между 1920 и 1945 годами станет до конца времён вместилищем и хранилищем всех мелодрам и сюжетов, шпионских историй, мистерий тайных убийств, романов и повестей о преступлений и наказаниях. Остряки Нью-Йорка окрестили организацию Донована, как "Мальчики в плащах и с кинжалами". А организация заняла апологетическую позицию по отношению к себе. Они все читали и писали так много историй, что им было трудно поверить, что фантастика внезапно стала реальностью и что они были в ней. Ланни сказал им: "Первый из вас, кто попадает в руки нацистов, узнает, что в этом нет ничего смешного".
   Они ответили серьезно: "Это уже случилось, Бэдд".
   VI
   Вернувшись в большой переполненный город, Ланни сообщил жене плохие новости. У него с ней осталось только два с половиной дня. Место на самолет было забронировано, а билет и паспорт ему доставят. Он увидел, как побледнела Лорел, а затем скрестила руки и сжала губы. Она пообещала ему и пообещала себе, что она никогда не станет усложнять ему жизнь. Снова и снова она повторяла это.
   "Дорогая", - сказал он, - "я действительно хотел быть с тобой во время родов, но у меня нет выбора в этом вопросе. У меня строгий приказ. Надвигаются важные события".
   "Я догадываюсь", - ответила она. - "Все, что я могу сделать, это надеяться и молиться за тебя".
   - Тебя успокоит, что один из моих приказов - выжить. Когда начинается стрельба, я должен быть тылу. Я один из тех важных людей, которые не для разового использования.
   "Ну, Ланни", - она пыталась заставить себя улыбнуться, - "Приложи все усилия, чтобы повиноваться этому приказу. Если я получу телеграмму, мое сердце перестанет биться".
   - У тебя есть своя работа, дорогая, двойная. Не кажется ли тебе, что тебе лучше переехать к Робби и позволить Эстер заботиться о тебе, когда у тебя появится ребенок?
   - У меня есть врач, и мое место в госпитале зарезервировано. Агнес будет здесь, чтобы заботиться обо мне, когда я вернусь домой, и у ребенка будет твоя комната, пока ты не вернешься домой. Когда это будет?
   - У меня приказ возвращаться каждые два-три месяца и докладывать. Я сделаю все возможное, чтобы уложиться в два. Но это зависит от событий, о результатах которых никто в мире не может знать. Ты прочтешь о них в газетах.
   - Я догадываюсь, Ланни, но я знаю, что спрашивать было бы неправильно. Я хочу, чтобы ты знал, что у меня нет никаких следов обид. Я полностью понимаю, что если бы все жены знали, то враг узнал об этом быстрее. Знай, что я с тобой всем сердцем и душой. Этот нацистский ужас должен быть уничтожен, и я рискнула бы жизнью ради этой задачи, если бы это принесло бы пользу.
   "Ты и так рисковала, дорогая", - сказал он ей. - "И не забывай, что твои рассказы о нацистах были прочитаны сотнями тысяч людей. И теперь они лучше понимают врага и более охотно стоят за правительство и приносят необходимые жертвы. Знание имеет свой путь распространения в свободном обществе, движения общественного сознания медленны, но они происходят, и мы просыпаемся и обнаруживаем, что мы находимся в новой эре, раньше, чем мы сочли это возможным".
   "Дай бог, чтобы мы побыстрее вышли из этой эры!" - воскликнул автор Herrenvolk.
   VII
   Она была на последнем месяце и решила не показываться на публике, кроме вечерних прогулок с подругой. Но теперь, когда ее время с Ланни стало настолько коротким, она решила отбросить свои старомодные понятия и позволить небольшим частям человечества увидеть ее в так называемом "интересном положении". Она надела накидку для беременных и спустилась к машине. Она позволила Ланни отвезти себя в Ньюкасл, где они поужинали с членами семьи. Ланни провел вечер, беседуя с отцом и двумя его братьями, рассказывая им то, что было бы полезно для них при создании более быстрых и смертоносных истребителей. В это же время Лорел поглощала мудрость женской половины Бэддов. Трое прошли через все это и рассказали ей о своем опыте и выводах, но, к сожалению, они не сходились во взглядах.
   Пара провела ночь в доме Бэддов, а утром поехала в поместье клиента Ланни мистера Вернона. Всегда важно иметь больше комиссионных и поддерживать камуфляж. Когда клиент узнал, что его жена сидит в машине, он, конечно, захотел, чтобы она вошла в дом. Но Ланни объяснил, что ее положение было слишком интересным. Поэтому хорошо воспитанный джентльмен успокоился и удалился со своим искусствоведом внутрь дома. Таким образом, люди старой школы избегали неудобства приближаться к фактам жизни и оставляли это для молодого поколения, чтобы те разработали лучшие способы, если бы это было возможно.
   Они пообедали в придорожной таверне, а потом жена вздремнула в машине, пока муж читал. Затем они поехали к мистеру Уинстеду, и Ланни доложил ему об искусстве, которое он изучил. Они увидели прекрасные загородные поместья, которые создавали впечатление, что Америка самое восхитительное место для жизни. Большое количество людей во всем мире получали такое впечатление с киноэкрана и мечтали когда-нибудь приехать в эту страну мира и достатка. Пара знала, что есть еще одна сторона картины, но в этот непродолжительный праздник они довольствовались тем, что смотрели на цвета октябрьских пейзажей, а также на изгороди и красиво ухоженные лужайки.
   Лорел надеялась закончить свой роман до рождения ребенка, но работа выросла за пределы ее первоначальной концепции. Она рассказывала историю американской девушки, дочери профессора колледжа, который получил степень доктора философии в Германии. Дочь поехала туда, чтобы идти по его стопам. Она остановилась в доме немецкого профессора, чей сын и дочь воспитывались в движении Гитлеровской молодежи. Драма истории лежала в контрасте между старой Германией и новой, как она постепенно раскрывалась американской девушке.
   Немецкий парень влюбился в нее и ожидал, что она будет вести себя согласно кодексу гитлеровской Madchen, но она этого не сделала. Вместо этого она спорила с ним, и не только о сексе, а об истинном значении свободы и о достоинстве отдельной души. Этот нацист никогда не слышал о таких идеях, но был соблазнен ими, и результатом стало раздвоение его личности. Он больше не был уверен в том, во что верил, или о том, что он хотел сделать со своей жизнью. Его сестра, фанатичная гитлеровка, была в ярости от американки, и отец смотрел на эту внутреннюю борьбу, думая только, что, если он скажет какое-то нескромное слово, то его дочь может донести на него, и он потеряет свою работу, не говоря уже об отправке в концентрационный лагерь.
   Конец всего этого будет трагическим. Самоубийство немецкого юноши. Писать об этом было печально. И Ланни, который сам не был художником, но наблюдал за Риком в муках творчества, пытался убедить свою жену, что ребенок должен иметь приоритет не только хронологически, но и морально. Пусть роман подождёт, пока она полностью не восстановится, и к тому времени она может обнаружить, что у нее будет более четкое видение и новые силы, чтобы записать его. Между тем они потратили свое свободное время на рукопись. Лорел не могла найти никого, кто знал бы нацистскую систему, её тело, душу и мозг, лучше, чем ее муж. И он ответил на все ее вопросы и дал ей те штрихи, которые не всегда легко найти в книгах. Это будет настоящий роман, когда он будет написан.
   VIII
   Каникулы закончились, и агент президента сел на другой Клиппер. Люди летали взад и вперед по всем океанам и континентам и больше не думали об этом. Они читали газеты, играли в карты или рассказывали друг другу истории. Ланни смотрел в окно, где под ним пенилось солнечное море. Он снова подумал, какое оно большое, и как в этом военном кризисе люди начали извлекать из него минеральные сокровища. Он думал о чудесах полётов и о профессоре Лэнгли из Смитсоновского института, который полвека назад разработал математические проблемы полета и построил машину в соответствии с ними. Что-то пошло не так с запуском, и машина упала в реку Потомак под смех всего мира. Примерно шесть лет назад Альфред Помрой-Нилсон учился летать. Он рассказывал, как это было однообразно, крутиться в воздухе, чтобы набрать необходимое количество часов. Его отец был вынужден написать куплет, адресованный Самюэлю Лэнгли:
   Ваши заветные мечты и надежды вызвали смех в наглецах;
Заскучала теперь талантливая молодежь, им стало нечем заняться в небесах.
   Один из пассажиров закричал, указывая вниз на море. Все бросились к окнам самолета, и внизу на волнах солнечного моря виднелось что-то длиннее и тоньше любой сигары, когда-либо сделанной. Это было вражеским судном. Клиппер не нёс оружия, но подводная лодка не рисковала. Началось погружение, и через минуту осталась только полоска пены на воде. Это видение вызвало много волнений, и пассажиры говорили в течение нескольких часов после этого о подводных лодках, о нанесенном ими ущербе и о средствах против них. Клиппер радировал о позиции подводной лодки, но никто на борту не узнал последствий.
   Большую часть времени Ланни Бэдд сидел, закрыв глаза, притворяясь, что спит. Но он обдумывал свои шпионские истории. Их было так много, и каждая могла окончиться успехом, но и могла потерпеть неудачу. Чтобы оценить их шансы потребовались бы мозги Самуэля Лэнгли или, возможно, Альберта Эйнштейна. Ланни хотел помощи, и когда он прибыл в Касабланку на поезде из Танжера и получил гостиничный номер, то без задержки отправился искать надежного Пендлтона.
   IX
   Они пешком вышли из города и устроились на пляже, где не пройдёт и месяца будет не протолкнуться от американских солдат. Ланни сказал: "Я обещал тебе работу, Джерри, и вот она. Он рассказал всю историю от начала до конца, потому что времени было мало, и нужно кому-то было доверять. - "Это исходит прямо от президента, и он сказал мне, что это будет самое важное задание, какое он когда-либо мне давал. Я не хочу проявляться в связи с этим делом, потому что у меня есть план получить разрешение на поездку в Германию позже, и я не хочу, чтобы немцы видели меня в качестве агента. Мне сказали найти кого-нибудь и поручить, вот и все!"
   Ланни начал рассказывать одну из шпионских историй, которые он придумал, начиная от Шангри-Ла до Вашингтона до Нью-Йорка до Касабланки. Во-первых, Джерри должен был пойти к доктору Фолкнеру и произнести слово "Наставник". Ланни согласовал этот пароль с ответственным лицом в Управлении стратегических служб. Фолкнер должен был получить радиограмму через вице-консула в Касабланке, приказывающую ему, что, когда появился "Наставник", он должен был отбросить свою другую работу и выполнять его приказы. Затем Фолкнер должны с вице-консулом разыграть для всех спектакль, где Фолкнера уволят с позором. Вице-консул расскажет своим друзьям, что доктор из Чикаго не лучше нациста, что он отзывается с презрением о Новом курсе и его основателе и заявил, что американские агенты в Северной Африке являются кучкой коммунистов и евреев. Фолкнер сделает такие же заявления своим знакомым, и переедет в дешевое жилье, сказав, что он остался без гроша и что с ним позорно плохо обращались.
   "Я понимаю", - объяснил Ланни, - "не пройдёт много времени, когда у немцев будет эта история, и кто-то подойдет Фолкнеру и начнёт его выспрашивать. Тот будет в подавленном состоянии и сделает вид, что напился с немцем..."
   "Послушай, Ланни", - прервал его другой. - "Это очень порядочный молодой человек, он из старой методистской семьи, и я сомневаюсь, что он был пьян когда-либо в своей жизни. Он моментально отключится, прежде чем один из немцев начнет пить".
   - Хорошо, пусть он делает все, что в его силах, пусть он будет на грани самоубийства, а нацисты придут поднять его настроение.
   - Они уже познакомились, и у него есть пара, которая пытается его накачать.
   - Хорошо, это сэкономит время. У нас для работы осталось только две или три недели. Но дождись, пока они придут к Фолкнеру, не позволяй ему идти к ним. Они дадут ему деньги, а он только после этого начнёт выдавать им секреты. Их нужно тщательно готовить, потому что они должны быть реальными вещами, которые не причинят нам слишком большого вреда, но они убедят врага, что у него все еще есть канал в консульство. У него будет старая шифровальная книга, которую он продаст немцам, а вице-консул отправит несколько сообщений этим шифром, немцы перехватят их и расшифруют, и будут на небесах.
   "Господи боже, Ланни", - сказал бывший наставник, - "тебе это приснилось, или ты вытащил это из Эдварда Оппенгейма или Шерлока Холмса?"
   - Эти вопросы ребята в плащах и с кинжалами всегда задают себе. Они спрашивают: 'Это Вашингтон, или это Руритания?' Шутка в том, что они действительно работают над несколькими схемами, которые взяли из шпионских историй. И почему бы нет? Авторы шпионских рассказов тратят много сил на уловки, и они должны быть правдоподобными, или редактор скажет им: 'Не пойдёт'. Я не сомневаюсь, что какой-нибудь редактор детективов скажет, что эта одна из его старых историй. Все, что я знаю, я придумал за рулём, пока ехал в Вашингтон сразу после моего разговора с Ф.Д.Р. Если сможешь придумать лучше, буду рад. Тем временем я сказал в Управлении стратегических служб, что если вице-консул передаст радиограмму: 'Высылайте передачу', они отправят ему пару старых и недействующих шифровальных книг. Фолкнер продаст одну из них немцам за хорошую цену. Вице-консул отправит несколько радиограмм этим шифром. В Управлении стратегических служб поймут, что эти радиограммы фальшивые. В них будет содержаться информация, уже известная немцам, и о многом другом, что нанесет им вред в будущем. Это звучит слишком безумно для тебя, Джерри?
   - Нет, но это сложно, и потребует грандиозного планирования.
   - Ну, ты просил об этом. Все в войне требует планирования, и мы должны делать больше и лучше, чем противник. Ребят из Управления стратегических служб дали добро, но понятно, что ты и Фолкнер должны выполнять эту работу, и вы всегда должны руководствоваться обстоятельствами. Так они работают. Каждая команда является отдельным подразделением и имеет кодовое имя. Ваше Операция Наставник, я полагал, что никто не узнает, что ты когда-то был моим наставником, и, во всяком случае, я надеюсь не вмешиваться в это. Вероятно, я буду в Алжире, когда начнется вторжение. Я рассказал людям в Управлении стратегических служб, что я знаю тебя, и они мне поверили.
   - Спасибо, Ланни, и я постараюсь изо всех сил не подвести тебя. Мы что должны внедрить идею Дакара с помощью этих радиопередач?
   - Я бы сказал, что вы должны руководствоваться обстоятельствами. Вы можете начать говорить о Дакаре, приказывать Дакару, посылать тайных агентов в Дакар и т.д. Или, может быть, это было бы слишком очевидно, немцы подумали бы, что мы никогда не называли бы это место, даже шифром. Реальное название операции Факел, но давай придумаем мнимое имя, скажем, Операция Рог изобилия. Поддельным шифром пойдут радиограммы об Операции Рог изобилия, продолжайте сообщать об этом. Нацисты будут спрашивать: 'Рог изобилия, что такое Рог изобилия?' Они придут к Фолкнеру и поручат ему узнать. Он заломит им хорошую цену, чтобы они думали, что получат что-то важное. И он придет к ним с триумфом, сказав им, что Рог изобилия - это вторжение в Дакар. Он предложит узнать дату отплытия, и он даст им правильную дату. Не только потому, что мы не сможем скрыть выход такого огромного конвоя, а потому, что мы хотим, чтобы их подводные лодки собирались около Дакара в то время, когда мы будем высаживаться. Расстояние от наших портов примерно одинаковое.
   "Ланни, я считаю, что ты всё продумал!" - воскликнул бывший наставник. - "Я сразу пойду к Фолкнеру. Хочешь с ним познакомиться?"
   - Нет, если я смогу избежать этого. И будет лучше, если тебя не будет видно рядом с Фолкнером, потому что известно, что ты мой человек. Возможно, тебе следует сказать, что ты раззнакомился с ним, потому что он стал слишком нацистом на твой вкус.
   "Если он это докажет, то будет игровым парнем", - предположил Джерри Пендлтон.
   X
   Как оказалось, молодой археолог был ошарашен. Он, по словам сотрудника туристического бюро, был чувствительной и романтичной натурой, напуганной до смерти работой, которая на него свалилась. Как ему при этом удалось выжить осталось загадкой. Джерри сказал с усмешкой: "Когда я сказал ему: 'Я Наставник', это было так, как если бы я сказал: 'Я Иисус Христос' или по крайней мере, 'генерал Маршалл'. Он слушал мой рассказ, как четырехлетний ребёнок, слушающий сказку о Трех медведях. У него правильная голова, когда я заставил его всё повторить, он не пропустил никаких подробностей. Он ушёл поговорить с новым вице-консулом".
   - Здесь новый вице-консул?
   - Его зовут Стрикленд.
   - Но Стрикленд уже здесь какое-то время!
   - Его все еще называют 'новым'. Здесь сложилась забавная ситуация, как это объясняет Фолкнер. В Касабланке было целое консульское учреждение, находившееся под юрисдикцией Американской миссии в международной зоне Танжера. Все они были карьерными консульскими работниками и делали обычные вещи, выдавали визы, ставили штампы на коносаментах, сообщали несчастным беженцам, почему они не могут попасть в Америку. Затем мы заключили соглашение с Вишистской Францией, позволившее французской Северной Африке получать определенный минимум нефти и других поставок. Ты, без сомнения, это знаешь?
   - Я нашел, что дома это соглашение подверглось острой критике.
   - Люди не понимают, что это соглашение дает нам право наблюдать за распространением всех поставок, и поэтому для нашей подпольной работы открыты все ворота. В течение прошлого года появлялось множество таинственных новых консульских служащих, не подчиняющихся приказам старых вице-консулов. Они путешествуют по стране и делают то, что сводит с ума их номинальных руководителей. Фолкнер говорит, что старый вице-консул умоляет его держаться подальше от глаз, чтобы не позволить немцам понять, что они делают. Он боится, что немцы потребуют, чтобы французы выгнали нас из страны. Генерал Ногес вызвал временного поверенного в Танжер и пожаловался. И как может простой поверенный выстоять перед генералом с грудью, покрытой медалями?"
   - И как он выстоял?
   - Он обещал, но не смог выполнить обещания, потому что агенты имеют свои приказы свыше. В соответствии с торговым соглашением они имеют право отправиться куда угодно по стране, а кроме того, в соответствии с договором между правительством Франции и Маврами, султан имеет полунезависимый статус, и он может позволить нам всё, если захочет.
   - Я знаю об этом, Джерри, но прими мой совет и не доверяй ни одному из мавров. Они за ту сторону, которая победит.
   - Совершенно так, но в последнее время в их головах стали появляться мысли, что этой стороной можем стать мы. Я был удивлен, как быстро распространяется эта новость, похоже, все слышали, что скоро придут американцы. Немцы об этом знают.
   - Да, Джерри, но у них нет средств, чтобы быть уверенными. Они знают, что это слухи, они занимались массовым распространением слухов до начала войны. Они будут считать само собой разумеющимся, что если бы мы хотели взять Дакар, то мы будем делать все, что в наших силах, чтобы распространить идею о том, что мы идем в Касабланку и Алжир.
   - По этой теории мне было бы хорошо говорить о Касабланке вслух.
   "Почему бы и нет?" - ответил агент президента - "Чем более открыто они это слышат, тем более уверены, что истина должна быть в чём-то другом".
   XI
   Ланни провел следующие три дня с Гайеком, разглядывая мозаику, от которой, честно говоря, он устал. Время от времени он с ним расставался. Он сказал магометанскому ученому, что у него есть подружка, и это давало ему право быть скрытным. "Леди" носила брюки по американской моде, а Ланни заходил в её комнату, следя за тем, чтобы за ним не подглядывали. Джерри Пендлтон запирал дверь и рассказывал ему шепотом последние события в их замысле. Заказ шифровальных книг был отправлен и принят, и мистер Стрикленд, "новый" вице-консул, получил их воздушной почтой. Тем временем молодой археолог удалился в свою "собачью конуру", где Джерри видел его только ночью и после всех мыслимых предосторожностей. История его позора была известна всему базару. Гайек рассказал её Ланни, и это была одной из проверок.
   Ланни сыграл в недоверчивость, и человек с темно-коричневой кожей торжественно уверил его, что "все Марокко" об этом знает. Затем Гайек захотел узнать, действительно ли много американцев ненавидят евреев. Мавры хорошо ладили с большим еврейским населением вдоль побережья Северной Африки, и только сейчас, под постоянным давлением нацистской пропаганды, начали понимать, что евреи были намного лучшими торговцами, чем мавры, и, возможно, имели большую долю денег, земли и бизнеса. Ланни сказал, как он говорил тысячу раз за свою тайную карьеру: "Меня это не касается, меня интересуют ценности искусства, которые не подвержены влиянию войн и политических изменений".
   Догадка Ланни, что немцы не упустит приманки, которую Фолкнер поставил перед ними, оказалась правильной. Сначала к опальному археологу приехал австрийский художник-беженец, который некоторое время назад познакомился с ним. Теперь он пришел к своему другу в несчастье, и тот быстро понял, что он вовсе не беженец, и что это камуфляж. Небеженцу пришлось выспрашивать, чтобы узнать, насколько был озлоблен герр Фолкнер, а герр Фолкнер был озлоблен до озверения. Прежде чем они расстались, он сделал предложение, чтобы облегчить финансовые трудности американца. На следующий день он привел с собой к нему в "собачью конуру" бритоголового пруссака с бычьей шеей и, очевидно для того, чтобы важный нацист мог опросить американского ренегата и судить о том, сколько он стоит. Фолкнер рассказал несколько секретов консульства, и его предложение предоставить одну из используемых шифровальных книг за сумму в пятьдесят тысяч франков, менее пятисот долларов, конечно, показалось умеренным.
   Книги пришли незамедлительно, и Джерри принес Ланни список сообщений, которые должны были быть отправлены в Вашингтон этим украденным шифром. Джерри, Фолкнер и вице-консул составляли эти сообщения. Некоторые были правдивыми, а некоторые ложными. Например, они сообщали, что грузовой корабль Lucy J, который только что отправился в Галифакс, фактически отправился в Сидней. Это было не так, но у немцев не было бы возможности узнать это за пару недель. С другой стороны, сообщение о том, что консульство тратит большие деньги и запрашивает сразу ещё больше, было правдой и должно было быть известно врагу без какого-либо шифра. Сообщение о том, что агент Фолкнер был уволен за неподчинение и за недопустимые речи, и что за ним теперь внимательно следят, чтобы выяснить причину его встреч с немцами, развлекло бы немцев. Они предупредили Фолкнера и, таким образом, предоставили результат проверки действия шифра. Каждое слово этих сообщений должно быть тщательно изучено, и каждый предмет информации, предоставленный врагу, должен был быть взвешен по критерию возможного ущерба и выгоды себе.
   Было много сообщений об операции Корнет (название операции пришлось изменить, потому что в шифровальной книге не было слов Рог изобилия). Город был полон слухов об операции Корнет, немцы делали все возможное, чтобы узнать об операции Корнет и попытались подкупить служащих консульства. И все это было правдой. Консульство попросило в кратчайшие сроки сообщить дату операции Корнет. Военный, недавно вернувшийся с места операции Корнет, выразил мнение о том, что потери в ней могут быть не меньше дивизии и что её нельзя проводить составом менее чем четыре дивизии. И так далее.
   XII
   Дела по их замыслам шли гладко, и Ланни думал, что чем дальше он будет от них, тем лучше. Чем дольше он оставался в Касабланке, теперь шпионском центре, почти таким же активным, как Лиссабон, тем больше он привлекал внимание к себе и заставлял немцев задумываться, не имеет ли он никакого отношения к делам, происходящим там. Поэтому он нанял тот же автомобиль на древесном угле, как и раньше, и отправился со своим Гайеком в Марракеш. Стояла восхитительная погода с почти не заходящим солнцем, и чрезвычайно высокие Атласские горы создавали белоснежный фон для кирпично-красных мечетей и надгробных памятников отшельникам. Нужно было осмотреть множество мозаик, фонтанов и дверных проемов для обеспечения надёжного камуфляжа для секретного агента.
   Ланни нашел номер в элегантном отеле Мамауния, на том же этаже, где жила его семья. Он посидел вместе с друзьями-мусульманами Парсифаля и слушал, как Парсифаль подробно объяснил, что их религия была другой формой семитского откровения, строго монотеистической и фундаментально духовной. Семитское откровение стало жертвой различных форм извращений таких, как и иудаизм и христианство, но в его первозданной форме оно заслуживает уважения. После такой лекции Ланни отправился пить настоящий чай, привезенный из Танжера, и пообщаться с некоторыми ультра светскими друзьями Бьюти. Это были богатые беженцы из многих частей Европы, и, независимо от их политических взглядов, они были вежливы друг с другом. Война однажды закончится, и тогда они снова будут вместе, считая, что они помогают восстановить цивилизацию. Это соответствовало роли Ланни, чтобы быть другом каждого, при условии, что это был каждый "правильного" сорта.
   Они не пытались говорить о войне, но, разумеется, война была самым главным в уме каждого. Были люди, которые любили позиционировать себя как "допущенные", и которые не могли противостоять желанию показать свое превосходство. Это, похоже, особенно касалось "секса". Как сказала Лорел в Нью-Йорке, что когда жены это знают, то скоро об этом узнает враг. Отель Мамауния стал шпионским центром, так же, как и базары, и в Касабланке, окруженный стеной квартал за пределами города. Это был один мир, потому что у богатых были слуги, и они знали, что делают дамы. Они сообщили об этом в мире дна и сплетни о других дамах возвращались обратно в мир богатых.
   Поэтому Ланни в Марракеше узнал, что в Касабланке один американский секретный агент был уволен, потому что его обнаружили в тайном сговоре с немцами. Некоторые говорили, что у него был радиопередатчик, и он сообщал о маршрутах союзных судов. Другие говорили, что он был расстрелян, а другие, что депортирован в Штаты. Фактически, можно услышать почти всё о нем, включая тот факт, что он был пьян большую часть времени. Идея коррупции среди американцев порадовала немцев, потому что она соответствовала тому, чему их учили о демократии. Интересно, что Ланни особенно хотел услышать мнение светских людей, в том числе и американцев, шепчущих друг другу, что очевидным местом вторжения будет Касабланка, и это будет Дакар, а затем Тунис, а затем долина реки Вардар.
   Бьюти Бэдд, богатая вдова известного французского живописца, в двадцатые годы имела успех в Берлине; и теперь объявился ее вежливый и культурный сын, который с детства путешествовал по всей Германии и знал "всех". Здесь было полдюжины немцев старого времени, которые были хорошими европейцами в прошлом, и которые с нетерпением ожидали возвращения тех более терпимых и приятных дней. Они не могли их приблизить, но они говорили об этом неторопливо, когда они были в правильной компании. Некоторые из них скажут, что они приехали во Французское Марокко, потому что это был способ как можно дальше убраться от неприятных нацистов.
   XIII
   Для Ланни самой любопытной встречей была с германским политическим агентом в Марокко герром Теодором Ауэром. Герр Ауэр был важным человеком в дипломатии своей страны, а также в её промышленности, будучи счастливым наследником громадного химического завода Ауэр в Кельне. В Северной Африке ему подчинялось несколько сотен человек рейхсвера, многие из которых носили форму. В их задачу входил надзор за отсутствием оружия у французской армии. А также, конечно, у них была сложная шпионская система, наблюдающая за всеми и всем, что может угрожать германской власти. Ланни встретил молодого подтянутого офицера на одной из вечеринок в отеле, офицера, который напомнил ему генерала Эмиля Мейснера, каким он был в прежние времена. Он упомянул об этом, и лейтенант Шиндлер остался доволен. Он пригласил Ланни встретиться со своим начальником, и Ланни сказал, что он польщён, и был взят наверх в апартаменты великого человека.
   Краснолицый блондин герр Теодор Ауэр выглядел как англичанин. Ланни рассказывали, что он был одним из тех немцев из высшего класса, которые до войны и еще больше в дни кайзера Вильгельма II подражали британской аристократии и стремились к союзу с ними. К сожалению, король Эдуард VII не любил своего немецкого племянника, который завидовал ему, поэтому вместо этого состоялся французский союз. Самая великая война в мировой истории до того времени была отчасти связана с тем, что эти два баловня с чрезвычайно раздутыми эго не желали уступать друг другу.
   Этот сын крупного химического магната был также с раздутым эго. И, как и многие близкие к Кайзеру, он был гомосексуалистом. По какой-то причине он решил быть сердечным к американскому искусствоведу, сыну человека, который делал смертоносное оружие, используемого против соотечественников герра Ауэра. Ланни пригласили выпить. И сразу же после этого герр Шиндлер доложил, что у него срочное задание, и незаметно исчез. Ланни подумал, не было ли это предусмотрено заранее, и теперь он был уверен, что это так.
   Немец начал задавать вопросы о том, где бывал герр Бэдд в Фатерланде и с кем он там встречался. Там герр Бэдд знал Курта Мейснера, великого композитора, и его старшего брата генерала Эмиля Мейснера! Мудрый и действительно компетентный профессиональный солдат. Трагедия Германии заключалась именно в том, что совет таких людей не был принят во внимание в этой войне и даже до неё, допустив эту войну. Герр Бэдд знал и Хильде княгиню Доннерштайн! Она была старым другом семьи Ауэров. Трагическая гибель ее сына от рук русских партизан сломала ее сердце, и, как говорили, она сейчас плохо себя чувствует. Но какой она была восхитительной участницей компаний, остроумной и обаятельной в прежние времена! И граф Штубендорф. Он был ранен два или три раза. Ауэр не видел его в течение многих лет, но, с давних времен они были членами одного и того же Императорского Автомобильного клуба. Посещал ли Ланни Замок? Ланни сказал да, действительно, много раз, начиная с детства. Это было тогда, когда он научился любить Германию. Он бывал там почти каждое Рождество. А две ужасные войны между Германией и Францией, которые были его домом, нанесли черную тень на большую часть его жизни.
   Это был откровенный разговор, и герр Ауэр попросил разрешить ему говорить доверительно. Когда Ланни разрешил, он приступил к объяснению, что он не является нацистом и никогда им не был. Но что мог сделать немецкий дипломат и бизнесмен, когда буря безумия охватила Фатерланд? Теперь он был в дьявольском положении, потому что он должен был руководить этой комиссией по перемирию, но он не был свободен в своих действиях. Нацисты, не доверяя ему, поставили агента СС наблюдать за каждым его движением и действиями всех его подчиненных, многие из которых чувствовали себя так же, как и он, а не как нацисты. Герр Бэдд мог быть уверен, что много немцев лучшего класса, людей культуры и гуманизма, не одобряли путь, на который встала их страна, и хотели избавить её от разрушения, которое теперь сыпалось на неё с неба.
   XIV
   Сыну президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт пришлось быть предельно осторожным при таком подходе, поскольку он не имел возможности знать, были ли эти речи искренними или это была просто тонкая схема выявления вражеского агента. Ланни сказал, что, будучи любителем искусства, он ненавидит всякую войну и изо всех сил старается держаться от нее в стороне. Это удовлетворило разговорчивого немца. И он продолжил объяснять, что он понял, что американцы придут в Северную Африку, и что он хотел раскрыться одному уважаемому гражданину этой страны, который засвидетельствовал бы, что он, герр Ауэр, не был нацистом, а был другом закона и порядка в Европе. Этот друг даже намекнул, что, когда немцы попадут в плен американской армии, их начальник хотел бы быть признан сторонником американцев и получить их паспорт, чтобы он мог отправиться в Америку, чтобы прожить остаток своих дней в мире. Он знал, что отец герра Бэдда, такой промышленник, как он сам, и влиятельный человек, он поймет такую ситуацию. И так далее.
   Ланни объяснил с максимальным тактом, что его отец не имеет никакого влияния, будучи ярым политическим противником администрации. Что касается самого Ланни, он никогда не имел ничего общего с политикой, потому что его клиенты принадлежали к разным странам и имели разные убеждения. - "Конечно, в случае, который вы ожидаете, я буду рад сделать все, что в моих силах. Я заботливо отношусь ко всем своим немецким друзьям, и я надеюсь видеть вас среди них. И вы можете быть уверены, что то, что вы мне рассказали, останется между нами".
   Они расстались с взаимными выражениями уважения. Но, как судил рок, они никогда больше не увидели друг на друга. Когда американцы захватили Марокко, генерал Ногес контрабандой переправил большую часть Комиссии по перемирию в испанский Марокко, а герр Ауэр был доставлен в Берлин. Ланни услышал мрачную историю о том, как нацисты подвергли его суду за некомпетентность и измену. Они признали его виновным и вывели его во двор здания, сняли одежду, завязали ему руки за спину и заставили его встать на колени и положить голову на плаху. Крепкий Henker (палач), одетый в церемониальный черный фрак и цилиндр, взял большой остро отточенный топор с широким лезвием и одним быстрым ударом отрубил эту правильной формы голову с румяными щеками и короной тщательно подстриженных белокурых волос. Это навсегда уничтожила мечту герра Ауэра убежать в мир и покой западного мира. Но это также избавило его от многих забот, которые судьба готовила для его соотечественников в течение следующего десятилетия и, возможно, дольше.
   ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
   Бряцание достоверной историей35
   I
   ЛАННИ получил письмо от Джерри, в котором было написано: "Я нашёл отличную старую мозаику, которую ты должен увидеть, как только сможешь". Это был код, и Ланни упаковал свои вещи и отправился обратно в Касабланку. Его Мавр последовал за ним, поскольку французы не разрешали им путешествовать вместе. Ланни пошёл на свидание со своей "подружкой", и ему сообщили, что их план успешно выполняется. Вся информация осмотрительно внедрена. Об этом сообщил немец, который имел дело с Фолкнером. Джерри сказал: "Они все озадачены тайной Операции Корнет, и они предложили Фолкнеру двести пятьдесят тысяч франков, если он узнает об этом".
   "Что ж", - сказал Ланни, - "пусть он скажет им, что он это знает, но цена составляет пятьсот тысяч. Они по достоинству оценят это".
   - В этой части все в порядке, но я не понимаю, как мы можем идти дальше, не имея представления о дате вторжения. Дело в том, что со временем немцы станут подозрительны, они могут найти способы проверить историю, и так или иначе они перестанут доверять. Ты можешь представить себе пару подводных лодок, лежащих у Дакара в течение месяца?
   На это Ланни мог только ответить: "Мне сказали, что это произойдет в этом году". Шла середина октября.
   "Я слышал от некоторых рыбаков и других, которые знают этот берег", - добавил его друг. - "Говорят, что прибой в Атлантике делает невозможным высадку большую часть времени. Говорят, что только по случайности может быть несколько дней хорошей погоды, и что после середины ноября это будет невозможно. Никто, кроме кучки любителей, не попробовал бы это".
   - Ну, у нас много любителей в Армии, Джерри, но я думаю, что наши метеорологи и наш Совет по планированию знают свое дело. Всегда есть элемент удачи, и нам придется рискнуть.
   Джерри узнал через Фолкнера и вице-консула о том, что Роберт Мерфи недавно вернулся в Алжир, пролетев на самолёте сначала в Вашингтон, а оттуда в Лондон. Его возвращение взволновало всех американцев. Они решили, что скоро всё начнётся. О, как они устали ждать! Британские войска в Египте начали массированные бомбардировки сил Роммеля, что свидетельствовало о надвигающейся высадке.
   Ланни пришел к решению: "У меня есть дела в Алжире, и я расскажу о ситуации Мерфи и посмотрю, что он посоветует. Я напишу тебе оттуда, что я вернусь в Касабланку поглядеть на мозаику в такую-то дату. Это будет дата выхода конвоев из Соединенных Штатов. Эту дату Фолкнер должен сообщить немцам. Если я напишу, что я уже видел мозаику, о которой идет речь, это будет означать, что конвои уже вышли".
   "Я запомню", - пообещал бывший наставник. Он повторил слова, чтобы лучше их запомнить.
   II
   В Алжире было еще лето, жаркое и знойное. Скоро начнётся сезон дождей, но было трудно понять, сколько влаги может содержать воздух. Белые офисные здания и жилые дома на склонах холма сверкали на солнце, и с воздуха или с моря они гляделись очень красиво. Но рядом находиться было не так приятно. Раскалённые тротуары и стены создавали вечную турецкую баню.
   Ланни заперся в гостиничном номере и напечатал сообщение о положении в Марокко. На конверте написал: "Президенту, лично от Странника", и положил отчет в конверт, но не запечатал его. Вместо этого он вышел к телефону и позвонил американскому дипломатическому советнику. Когда он услышал дружелюбный ирландско американский голос, он сказал: "Это человек, с которым вы познакомились за обедом с Лёмэгр-Дебрёйем. У меня есть для вас кое-что первостепенной важности, но есть причины, по которым я не должен приходить к вам офис. Не могли бы вы прийти ко мне в отель Сент Джордж".
   "Почему нет, конечно, мистер ..." - советник остановился как раз вовремя.
   - Я буду сидеть в холле, ожидая вас, и если вы последуете за мной в лифте, визит не привлечет никакого внимания. Я объясню вам причину.
   Мистер Мерфи сказал, что он придет сразу, и Ланни вернулся и стал ждать. Когда пара благополучно заперлась в его номере, Ланни достал конверт из кармана и передал его в руки другого. Советник взглянул на него, затем уставился на подателя. - "Где вы это взяли?"
   "Я написал это", - сказал Ланни.
   "Ну, я буду проклят!" - воскликнул другой. - "Значит, вы 'Странник'?"
   "Разве вы не знали об этом?" - усмехнулся Ланни.
   - Чтобы быть откровенным, я догадывался, но я никогда не мог быть уверен. Почему вы говорите мне это сейчас?
   - Президент предоставил мне выбрать время, когда рассказать вам это, но у меня правило, никогда не рассказывать ничего, если это не требуется. Даже моим родителям и моей жене я не рассказал.
   Ланни вынул из кармана визитную карточку, которую он для этого случая вынул из подкладки. Мерфи взял её и прочитал: "Мой друг Ланни Бэдд достоин полного доверия. Ф.Д.Р." Он вернул карточку, заметив: "Конечно, это всё решает. Что я могу сделать для вас?
   - Сначала перешлите этот отчет президенту. Я оставил его открытым, чтобы вы могли его прочитать.
   - Мне нет необходимости это делать.
   - В нем есть вопросы, которые могут вам пригодиться, и я хочу, чтобы вы знали, о чем я пишу. Я должен объяснить, что президент послал меня сюда, чтобы сделать одну конкретную работу. Он говорил вам что-нибудь об этом?"
   - Он не упомянул вас.
   - Я не уверен, видели ли вы его после того, как я это сделал, или раньше. Во всяком случае, вот история. Ланни рассказал о Джерри Пендлтоне и докторе Фолкнере и похищенных шифровальных книгах и других задумках.
   Мерфи внимательно слушал, и когда он все это услышал, он сказал: "Очень изобретательно, и, конечно, если мы сможем добиться успеха, это будет чрезвычайно важно. Я слышал об этом деле Фолкнера, когда я был в Лондоне, но никто не потрудился сообщить мне правду".
   - Я сомневаюсь, что кто-нибудь в Алжире знает факты, это дело нельзя доверять бумаге. Надеюсь, вы не думаете, что я вмешиваюсь в работу ваших вице-консулов. По предложению президента я поговорил об этом с офисом Управления стратегических служб в Вашингтоне, и они дали свое добро.
   Дипломатический Советник протянул ему руку и пожал руку Ланни. "Договорились", - сказал он. - "Вам не нужно беспокоиться о протоколе. Я хочу одолеть нацистов, и все, кто может помочь, - мой друг. Держите меня в курсе, насколько сможете, чтобы мы не мешали друг другу".
   III
   Именно своим душевным отношением к людям Роберт Даниэль Мерфи был обязан своим возвышением от скромного чиновника почтовой службы до поста дипломата, ответственного за дела своей страны на территории почти в пять миллионов квадратных километров, и на которой проживает около семнадцати миллионов жителей. У него не было никакой ревности или мелочности, и он действительно верил в свою работу. Ланни был готов полюбить его, и тот в свою очередь делал всё, чтобы сделать это возможным. Они согласились с тем, что по соображениям секретности им лучше не принимать американский обычай обращаться друг к другу по первым именам. Каждый из них доверял бы другому на основе информации, необходимой для успеха. И если бы у кого-нибудь из них была обнаружена какая-либо ошибка, то её надо обсудить лицом к лицу, а не за спиной другого.
   Этот карьерный дипломат тяжело рос по службе. Он родился в Милуоки, а его отец был железнодорожным служащим. Он был, как он сказал Ланни, ирландцем "от сохи", а не "с асфальта". Он пробивался через колледж и юридическую школу. Места, где некоторые молодые люди приобретают мятежные эгалитарные взгляды, а другие приобретают уважение к привилегированным классам и желание присоединиться к ним. Ланни уже решил, что доброжелательный Боб Мерфи принадлежит к последней группе. Было очевидно, что он не смог бы сделать карьеру в самой снобистской ветви правительства Соединенных Штатов на любой другой основе.
   У Ланни была возможность наблюдать это явление от детства. Всякий раз, когда он встречался с американским дипломатом или консульским должностным лицом, он обнаруживал джентльмена, который называл себя "консерватором", и искренне верил в систему "свободного предпринимательства", как это стало теперь называться. Для Ланни это была "капиталистическая система". Но этот термин редко слышали среди уважаемых людей. При этой системе Америка стала самой богатой и самой процветающей страной в мире. И когда дипломат говорил о том, чтобы сделать мир безопасным для демократии, он имел в виду безопасность для этой системы и был уверен, что судьба его страны под Богом создать и поддерживать эту систему во всем мире. Вот почему Роберт Мерфи мог получить такую большую помощь от Лёмэгр-Дебрёя и других подобных людей. Лёмэгр был талантлив, он привык командовать, и он был совершенно уверен, что таким людям, как он, будет возвращена их собственность и власть, когда будет одержана победа.
   Ланни догадывался, что когда-нибудь он окажется в оппозиции к политике Роберта Мерфи в Северной Африке и в других местах. Но это время ещё не настало. Во-первых, нацистов нужно было победить, а для этой цели этот дружелюбный, но решительный Дипломатический советник был надёжной опорой. Дипломат всем сердцем стремился не допустить выступления французской армии и флота против американцев. И для этого ему нужна была поддержка "лучших" людей. Людей, которые имели влияние в колониальной общине, тех, кто мог принимать офицеров армии и флота и убедить их в том, что нацисты-фашисты не были единственными, кто знал, как удержать красных. Что у американцев был метод, который стал более тонким и более долговременным. Посмотрите на мистера Мерфи и его двенадцать вице-консулов, таких прекрасных джентльменов, все они поклонники французской культуры, и, конечно, никто из них не угрожает установленному общественному порядку!
   Сын железнодорожного служащего говорил откровенно об этих вопросах с сыном президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт. Ему никогда не приходило в голову, что этот богатый наследник может иметь взгляды, отличные от его собственных. И, конечно, Ланни не дал ему никаких оснований для сомнений. Ланни был любителем изящных искусств, которого отобрал президент Соединенных Штатов и отправил на работу на свою страну, так же как и тысячи других. В действительности миллионы были отобраны и получили работу в этой отчаянной чрезвычайной ситуации. Ланни был "правильным" во всех отношениях; он знал "правильных" людей и можно было надеяться, что он скажет "правильное" слово и совершит "правильную" вещь, будь то победа в войне или умение держать нож и вилку.
   IV
   Сейчас они должны были решить, что Фолкнер расскажет немцам. Мерфи сказал: "Дата D-day - самый важный секрет в мире. Мы не называем эту дату даже французам, которые нам помогают. Конечно, мы не можем назвать её немцам!"
   Ланни возразил: "Но президент дал мне поручение попытаться собрать подводные лодки у Дакара, и я должен сказать им, какого числа им надлежит быть там. Мы не можем просто сказать, идти и ждите там до тех пор, пока что-то придёт".
   Они обсуждали эту дилемму под разными углами. Ланни признался, что не подумал задать этот вопрос президенту. Сейчас перед ним встал вопрос, не придется ли ему вернуться в Вашингтон и давать инструкции Дипломатическому советнику шифром. Он боялся разрешить Мерфи запрашивать инструкции по телеграфу, сообщая детали.
   Рузвельт упомянул Ланни, что в средиземноморские порты корабли пойдут из Шотландии, а в порты на Атлантическом побережье из Америки. "Полагаю, это означает Нью-Йорк, Бостон, Балтимор", - сказал Ланни, и Мерфи ответил, что это также может означать Саванну и Новый Орлеан, железные дороги сильно облагаются налогом. Ланни добавил: "Полагаю, что у них будут разные даты выхода в море и встретятся они уже в океане. Но возможно ли, что все эти конвои могут выйти в море незаметно, а немецкие агенты получат сообщения об этом через Испанию или Швецию или Швейцарию? Когда Советник признал, что такое вряд ли возможно, Ланни продолжил: "Тогда предположим, что мы дадим немцам приблизительную дату выхода в море. Я не имею в виду, что она будет правильной, а той, которая по расчёту позволила бы кораблям быть в Дакаре в то время, когда мы хотели бы, чтобы там собрались подводные лодки".
   Тогда, действительно, это была бы дата! Расстояния от американских портов до Дакара и Касабланки не слишком отличались друг от друга. Более шести тысяч километров. И можно было оценить скорость конвоев. Это всегда определяется по скорости самого медленного судна. Ланни был готов к тому, чтобы Мерфи категорически откажется от его предложения. В конце концов, можно мошеннически выгравировать визитную карточку с надписью "Mr. Franklin Delano Roosevelt" и подделать почерк этого важного человека. Но Ланни был "джентльменом", и доброжелательный Боб предположил, что ему надо вести себя также. Советник подумал то же самое в отношении Жака Лёмэгр-Дебрёя и о его веном слуге, который был известен в Париже как кагуляр. Ланни встретил в Алжире множество людей, которые считались адептами промышленных, коммерческих и политических организаций, Двухсот семей, претендента на престол. И все они видели в мистере Мерфи своё будущее. Ланни хотел сказать: "Легче на поворотах, Боб!"
   V
   Ланни отправил Джерри письмо, в котором принятой кодовой фразой сообщил ему дату. Затем он отправил записку молодому Дени де Брюину. И они провели тихую встречу, где состоялся длительный разговор. Ланни рассказал о своем визите в Штаты и о своем отце и своей матери. Француз знал их обоих с детства. Ланни не мог ничего рассказать об операции, которую он подготовил, но он мог сообщить, что янки придут до конца года. Дени сказал: "Я слышу много разговоров о Дакаре, Ланни, и меня это беспокоит, это слишком далеко, чтобы мы могли быть полезными. Ланни мог только ответить: "Возможно, мы считаем, что так нужно, чтобы немцы не смогли добраться до этого порта, который так близок к Южной Америке".
   У капитана также были новости. Он и его группа усердно работали и добились больших успехов. Многие офицеры, как и многие влиятельные мирные жители, пришли к мнению, что было бы лучше, если бы пришли американцы. Это было лучше даже с деловой точки зрения, поскольку, немцы забрали все продукты из французской Северной Африки и заплатили за них высокие цены. Но за эти деньги нельзя было купить ничего. Немцы не поставляли товаров, а из Франции поставок было очень мало, потому что немцы тоже закупили почти все французские товары. Люди начали говорить, что, если придут американцы, будет открыта торговля, а солдаты будут тратить деньги. Ни один француз, ни одна француженка никогда не забудут времён Первой мировой войны и этих прекрасных людей, не скупящихся на расходы.
   Действительно важная новость была о французских офицерах. Продолжающиеся убийства заложников нацистами во Франции терзали их совесть. В то время как стойкость, которую русские проявляли в Сталинграде, впечатляла их, как профессионалов. Смертельная битва шла на берегах Волги в течение нескольких недель, а немцы не могли удержать распространившуюся об этом правду. Если бы теперь англичане могли выгнать Роммеля из Египта, и если бы американцы действительно пришли, а не шли только разговоры об этом, то французы могли бы снова надеяться. Генерал Жюэн, командующий того, что осталось от французской армии в Северной Африке, и генерал Маст, находящийся под командованием Жюэна и командовавший войсками в регионе Алжир, оба теперь были готовы приветствовать обещанное вторжение. Дени ликовал от этого, потому что он работал на этих людей. "Вы понимаете, Ланни", - скромно объяснил он, - "в военном плане я всего лишь капитан, но из-за положения моего отца я пользуюсь определённым гражданским положением".
   Искусствовед был снова приглашен в дом профессора Абулькера, и здесь он нашел ту же атмосферу рвения, смешанного с беспокойством. Это был полуоткрытый заговор, чтобы превратить Алжир в легионы Нового Света. Но это был робкий заговор. Поскольку, если бы Вишистские элементы проявили достаточную настойчивость, то они могли бы отозвать Жюэна и Маста, как в прошлом они отозвали Вейгана. Они могли бы отправить своих террористов взять на себя командование и посадить в тюрьму всех недовольных и подвергнуть их пыткам. "Анна, сестра моя Анна, Ты видишь, кто там скачет?" - был криком жены Синей Бороды в сказке Шарля Перро. Таким же было настроение анти-нацистов в Алжире. Чего ждали американцы, и почему никто не назначил дату, чтобы люди здесь могли строить планы? И что было в этом разговоре о Дакаре, и как они рассчитывают добраться до здешних мест из арахисового порта около экватора?
   Все, что мог сказать мсьё Бэдд, было: "Вы должны верить, господа, что Объединённый комитет начальников штабов знает, что делать, и что для постановки промышленности мирного времени на военные рельсы требуется время".
   VI
   Ланни получил записку от Джерри, сообщавшую, что тот с нетерпением ждёт показать своему другу прекрасную мозаику двадцать первого числа текущего месяца. Это означало, что операция идет по плану, и что Ланни нечего делать, кроме как ждать. К тому времени он так устал от мозаики, что больше не хотел её видеть. Но он был вынужден пойти и осмотреть несколько в Алжире и поручить Гайеку начать несколько переговоров, хотя у него больше не было покупателей. Он посвятил этому пару дней, а затем от Дени пришла записка с просьбой повидаться. У них была договоренность, что Ланни будет ждать в удалённом месте в роскошных садах отеля, а Дени придёт туда, сначала прогулявшись и убедившись, что за ним не следят. В таком шпионском центре, как этот, такое могло случиться в любое время. И Ланни думал, что за ним раз или два следили.
   Дени много рассказывал об успехах подпольной работы, которую вели он и его друзья. Он сказал, что все, с кем он говорил, повторяли одно и то же слово: "Когда? Когда? Когда?" Говоря по-французски: "Quand? Quand? Quand?", произнося в нос "n" и "qu", как "k," это звучало точно так же, как карканье ворон. Но для этих голодных ворон у Ланни не было еды, и он мог только сказать: "Я тоже хотел бы знать".
   У капитана была действительно захватывающая информация. Он сказал: "Вот то, что вы должны сохранить в секрете. Несколько ваших высших офицеров Армии тайно собираются встретиться с Жюэном и Мастом через день или два, чтобы разработать планы, позволяющие вашей Армии высадиться без сопротивления".
   "Это действительно новости", - ответил агент президента - "Как тебе удалось узнать это?"
   - Очень просто. Д'Астье де ля Вижери попросили устроить место встречи. Он вспомнил дом на побережье за городом Шершель в удалённом месте. Один из наших друзей, ярый голлист и бывший мэр Алжира, владеет этим домом, он находится на шоссе, на обрыве над морем. И это идеальное место для такой встречи. Это говорит, что наши офицеры действительно хотят сотрудничать. Они боятся, что немцы могут прибыть первыми, и что Франко может им помочь. Кроме того, я думаю, это означает, что ваша армия должна скоро прибыть, или они не будут так рисковать. Это, безусловно, означает расстрел для наших армейских друзей, если банда Лаваля узнает об этой встрече.
   - Ты знаешь имена этих американских офицеров, Дени?
   - Нам не сказали об этом. Мы знаем только, что они придут на подводной лодке, которая всплывёт после наступления темноты и высадит их на берег. У дома, о котором я рассказываю, у берега большая глубина, и я полагаю, что на субмарине найдутся маленькие лодки для высадки.
   "Это, безусловно, важная история, если это правда", - сказал Ланни. Его старый друг заверил его, что в этом не может быть никаких сомнений. У французских генералов была назначена эта встреча, и они обязательно на ней будут. Появятся ли там американцы, конечно, это другое дело. Предположительно, они прилетят в Гибралтар и там сядут на подводную лодку.
   VII
   Ланни подготовил еще один доклад для Ф.Д.Р. Теперь доклад был о положении в Алжире. Он оставил его незапечатанным, как и прежде, и позвонил в офис Дипломатического Советника. Теперь у него был еще один nom de guerre (псевдоним) мистер Мерриуэзер (восхитительная погода). Мерфи, который любил шутить так же, как и президент Соединенных Штатов, назначил ему это имя в особенно жаркий и грязный день. Он поручил своему секретарю, что, когда бы мистер Мерриуэзер ни позвонил бы, звонок должен был быть немедленно передан ему. Ланни сказал: "У меня есть сигары", и Мерфи приехал в отель. Поскольку его машина была так хорошо известна в городе, он припарковал её на некотором расстоянии, прогулялся, зашёл в отель с чёрного хода и поднялся по лестнице, не используя лифт. Он пришёл прямо в номер Ланни и вошёл без предупреждения, и уйдет он так же тихо.
   Отношения между этими двумя людьми были деликатными. Они были соперниками за благосклонность принца. Благосклонность на протяжении всей истории была причиной отравлений и фехтования на рапирах и кинжалах. Ланни не хотел такой игры, и с облегчением обнаружил, что доброжелательный Боб не был ревнивым и подозрительным. У Ланни было преимущество в отношениях, поскольку он напрямую имел дело с президентом, в то время как Мерфи только с государственным департаментом, что означало пожилого и уставшего мистера Халла. Ланни мог зайти к президенту в любое время, тогда как Мерфи заходил, только когда его вызывали. Ланни спустился к Советнику, буквально из облаков, и он мог снова улететь в свой дом на гору Олимп. И кто мог сказать, какие молнии он может обрушить на беспомощного смертного, известного как карьерный дипломат?
   В их отношениях был еще более смущающий элемент, смертельная вещь, известная как снобизм. Ланни был аристократом с пелёнок, в то время как Боб был сыном железнодорожного служащего. Может быть, в его тайном сердце он испытывал благоговейный трепет от элегантности и безмятежности, которые унаследуют с богатством? Ланни наблюдал это явление в случае Чарли Олстоном, который был "зубрилой" в Йеле, зарабатывая себе на жизнь официантом, а Робби Бэдд был обаятельным аристократом, блестящим футбольным героем. Всю свою жизнь это отношение сохранялось глубоко в душе Олстона. Он со смехом об этом рассказывал Ланни. Когда пришло время, что его служебный долг потребовал от него навести страх на Робби, он это сделал. Но он приложил к этому больше моральных усилий, чем если бы он родился богатым и научился запугивать людей с младенчества.
   Итак, естественно, Ланни задавался вопросом, может ли существовать такая же ситуация здесь. Разве Роберт Мерфи не считал сына президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт социально его превосходящим? Ланни смущало такое преимущество перед любым человеком. Но он не мог сказать это никому. Потому что это может звучать как социализм или даже коммунизм. Все, что он мог сделать, было быть настолько дружелюбным, насколько возможно, и в то же время задаться вопросом, может ли это глядеться снисходительностью. Он хотел бы сказать: "Зови меня Ланни", но они согласились, что это будет опасно. Поэтому они просто продолжали выполнять свою работу, и Бэдд убедил Мерфи, что у него тоже была только одна мысль в мире, чтобы победить ненавистных нацистов.
   VIII
   Ланни вручил свой отчет Мерфи, который прочитал его и сказал, что ему нечего добавить. Глядя на него с легким подозрительным выражением, агент президента заметил: "Я не думаю, что вы хотите, чтобы я что-то добавил о встрече в Шершеле".
   Панический ужас отразился на лице другого человека. "Что за чёрт!" - воскликнул он.
   "Не обвиняйте меня", - улыбнулся Ланни. - "Это мое дело, чтобы знать все".
   - Не могли бы вы рассказать мне, что вы знаете?
   - Конечно, нет. Мне сказали, что несколько высших американских офицеров прибывают на подводной лодке из Гибралтара для встречи с Жюэном и Мастом в доме на побережье в нескольких километрах от Шершеля.
   - Ну, Бэдд, вы меня задели. Поймите, я не возражаю против вашей осведомлённости, но кто вам это сказал? Я боюсь, что другие могут говорить об этом сверхсекретном вопросе.
   - Не волнуйтесь, мой друг. Человек, который сказал мне, никому не расскажет.
   Любезный ирландец преодолел свой страх, и кровь вернулась к его обычно румяным щекам. Он разглядывал сына президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт парой своих ярких голубых глаз, и вдруг он выдал: "Слушайте сюда, Бэдд, так как вы знаете об этом, не хотите принять в этом участие?"
   Теперь наступил черёд Ланни озадачиться. - "Я не думал об этой возможности. Я не могу рисковать на встрече с кучей французских офицеров? Я заставил их думать о себе как о странствующем искусствоведе.
   - Вам не нужно будет встречаться ни с ними, ни с американцами. Я не собираюсь вас представлять им.
   - Тогда для чего я нужен?
   - Позвольте мне объяснить. Вам может быть трудно поверить в это...
   "Я буду верить всему, что вы мне скажете, Мерфи", - быстро вступил Ланни.
   Другой покраснел от удовольствия. - "Спасибо, я несколько раз думал о том, чтобы пригласить вас. Единственный человек, который поедет со мной, это Найт, один из наших вице-консулов, человек честного и осмотрительного характера. Если я скажу ему, что вы мой друг, и что ваше имя нельзя упоминать ни теперь, ни позже, то я уверен, что он будет подчиняться приказам".
   - В этом я не сомневаюсь. Но что хорошего я могу сделать?
   - Вы должны понять, что мы пускаемся в действительно опасное предприятие. Я не хочу показаться театральным. Но мы находимся в стране врага, здесь командуют Вишисты, и им очень захотелось бы расстрелять несколько французов, которых они назвали бы предателями. Что они сделают с американцами и англичанами, которых они назовут шпионами, я не знаю. Но это вызовет потрясающий международный скандал.
   - Мне не сказали, что прибывают британцы.
   - Группа придет на британской подводной лодке, потому что другой здесь нет. Как уступка французским чувствам, американцы будут командовать ею, но там будут британские коммандос, которые выведут группу на берег, и им придется оставаться в доме, пока идет встреча. Может случиться так, что там они останутся в течение некоторого времени, если начнётся шторм, и они не смогут спустить лодки. Вы можете видеть, что все это вызывает нешуточное беспокойство у гражданского чиновника, который никогда не участвовал в мелодрамах и думал, что все шпионские истории были придуманы в Голливуде.
   - Я понимаю вас, Мерфи, и если бы я мог помочь, не ставя под угрозу мою собственное положение...
   - Вот, что перешло мне в голову. Мы с Найтом должны будем присутствовать на встрече, чтобы отвечать на вопросы, и мы должны сосредоточиться на этом, а не думать о том, что происходит снаружи. Если бы я был уверен, что кто-то наблюдает за ситуацией снаружи, кто будет знать, как справиться с любой ситуацией, которая может возникнуть, то это здорово разгрузило бы меня. Понимаете, я не имею в виду, что вы должны служить вооруженной охраной или чем-то в этом роде. Если речь пойдёт о вооруженном столкновении, то коммандос и американские офицеры не будут нуждаться в помощи. Главой экспедиции будет генерал Марк Кларк, который находится в прямом подчинении генерала Эйзенхауэра и возглавит все наши силы вторжения в Северной Африке. Вам не нужно будет рассказывать о моем сильном беспокойстве, чтобы защитить такого человека.
   - Да, Мерфи, я удивлен, что он должен так рисковать или подвергать себя рискам. Скажите мне, что вы думаете, что я могу сделать.
   - Вы знаете французский, Бэдд, и знаете французов. Вы понимаете ситуацию в этой части мира, и у вас есть этот счастливый дар, называемый savoir-faire (умение выходить из трудного положения). Я не могу себе представить, что вы можете потерять голову в любой чрезвычайной ситуации. Я бы сказал как американцам, так и французам, что со мной друг, который будет следить за обстановкой, а вы останетесь в темноте, неопознанным. Если кто-нибудь приблизится к дому, то вы знаете, как их встретить, ответить на их вопросы и рассеять любые подозрения, которые у них могут возникнуть. Надеюсь и молюсь, чтобы ничего подобного не произошло, но есть много вещей, которые могут произойти, и я был бы благодарен за то, что меня освободят от беспокойства, и я смогу сосредоточить свои силы на проблемах встречи.
   - Какую историю я расскажу всем, кто придёт?
   - Мы поговорим об этом. Есть много подробностей, которые мне нужно будет рассказать вам, но нет нужды забивать вам голову, если вы не захотите участвовать. Что вы скажете?
   - Что я могу сказать, Мерфи, что это не та работа, на которую меня сюда отправили, но я полагаю, что возникла чрезвычайная ситуация, и если вы чувствуете, что нуждаетесь во мне, я не буду отказываться. Но вам придётся взять на себя ответственность за приглашение меня принять участие.
   "Прошу вас", - решительно сказал советник. "Хорошо, тогда",- сказал агент президента "Я приму участие".
   IX
   Встреча была назначена на послезавтра или, скорее, на час ночи следующего дня. В её ожидании Ланни проводил время с Мерфи и вице-консулом по имени Найт, который был продавцом вина во Франции так долго, что его английский заимел французский акцент. Эти двое уже посетили тот дом, и они описали его как обширное, мавританское сооружение, двухэтажное и белое, как и большинство домов здесь. Он выделялся заметным образом. Единственное здание на побережье в несколько километров. В назначенный час в окне второго этажа с видом на море будет гореть свет. Его легко будет увидеть с подводной лодки. В поместье были леса, которые могли бы служить местом укрытия в случае чрезвычайной ситуации. Там жили две мавританские семьи, которые обрабатывали в поместье землю. Владелец оплачивал их труд и предоставил им выходной на время встречи.
   Три конспиратора приложили все усилия, чтобы представить себе все, что может пойти не так. И было удивительно, на что были способны их фантазии. Кто-то может заметить подводную лодку или след вытащенных лодок на берегу. План мог быть выдан одним из французских офицеров, или женой или любовницей. Шпионы могли следить за ними или наблюдать за ними, когда они свернули с шоссе. У кого-то на шоссе могла лопнуть шина, или что-то сломаться, и они могли бы прийти в дом, чтобы воспользоваться телефоном. У мавританских семей могло возникнуть любопытство, или у них могла возникнуть прихоть вернуться домой. Они были свободными людьми. И так далее, и так далее. И то, что Ланни, хранитель ворот, должен был сказать в каждой из этих ситуаций, нужно было продумать и обсудить.
   Самую серьезную неприятность могла причинить французская полиция. Мерфи сказал, что можно догадаться, что американские военные и британские коммандос не позволят взять их без боя. Если и будут пленные, то ими были бы французские полицейские. И было бы весело тащить их к подводной лодке на крошечных лодках, которые может тащить подлодка. И никогда и нигде нельзя было исключить возможность шторма или даже обычного северного ветра, который мог удерживать пришельцев беспомощными на берегу в течение недели. Также тот факт, что это место находилось всего в ста километрах от Алжира, не намного больше, чем в часе езды в быстром автомобиле. Да, было много неприятностей, которые можно себе представить!
   Хозяин должен был обеспечить еду и вино, оплачиваемые консульством. Несомненно, французы принесут вино, и люди, которые сойдут на берег, как ожидается, будут иметь, по крайней мере, карманные фляжки. Если бы все это было бы выставлено на столе, то была бы неплохая выставка спиртного, и, возможно, это было бы незадолго до того, как некоторые из бутылок опустеют. Мерфи сказал: "Если придёт полиция, то я думаю, что лучше всё представить, как пьянку, которую я устроил для своих друзей, и было бы очень грубо полиции её прерывать. К сожалению, я не уверен, что я знаю, как устраивать пьянки. А вы, мистер Бэдд?"
   Ланни ответил: "Я когда-то напоил двух нацистских офицеров и получил от них какую-то информацию, поэтому я мог бы участвовать в такой сцене, но я не имею права по причинам, которые вы знаете".
   Советник согласился, что Ланни ни при каких обстоятельствах не должен был входить в дом. Задача Ланни состояла в том, чтобы оставаться снаружи и использовать свои savoir-faire, bonhomie, insouciance, bel esprit - все социальные качества, которые французы культивировали на протяжении веков, и пытаться отговорить кого-либо приближаться к дому. Если бы кто-то настаивал, то Ланни должен был позволить ему войти, и ним будет с иметь дело Советник. Был двор и ворота, а пост Ланни находился снаружи. Днем он мог спать в комнате слуг или прятаться в лесу и читать книгу. Найт обеспечит его пищей и любым питьём по его выбору.
   Ланни сказал: "Полагаю, что не принесет никакого вреда, если в течение дня я прогуляюсь по шоссе. И если я увижу, как с него сворачивает машина, то я мог бы остановить ее и испытать свое искусство". Такое разрешение было получено. И человек, которому меньше, чем через месяц, исполнится сорок три года, и который играл роль сказочного принца с трех-четырехлетнего возраста, провел большую часть следующих двух дней, представляя различных людей, которые могут свернуть с route nationale в Алжире, и выдумывая, что можно сказать им, чтобы убедить их вернуться назад. Прежде чем он закончил, он решил, что изобрел новую игру.
   X
   В назначенный вечер, который пришёлся на двадцать первое октября, на объявленный немцам день отплытия конвоев, загруженная консульская машина подхватила Ланни Бэдда, прогуливавшегося в сумерках по улице. Автомобильная поездка прошла увлекательно, потому что французские дороги всегда были хороши, а горы, вырисовывающиеся в звездном небе, создавали панораму, вызывающую чувство благоговения в подсознании, даже когда сознание занято предательствами и хитросплетениями. Когда машина вбегала в свой яркий луч, трое мужчин репетировали свои маленькие роли. Они знали, что они ввязываются в рискованную затею, и, возможно, делают историю.
   Дом находился недалеко от шоссе, но был спрятан за соснами. Пожилой французский владелец встретил их. Всех своих слуг он отослал, поэтому им пришлось нести свои вещи самим. Владелец снова показал им окрестности, чтобы они не могли заблудиться в темноте. К пляжу вела хорошая дорога, которую невозможно спутать. Место, похоже, было создано специально для контрабандистов, и в прошлые времена использовалось для этой цели. Ланни, представленному под именем Мерриуэзер, показали место, где он мог спать, и Мерфи предложил ему заснуть, если сможет. Его дежурство не начнется, пока подводная лодка не даст сигнал. А после этого дежурство может продлиться очень долго.
   Ланни заснул, и блохи ему благоволили. Он мог сказать себе, что в военное время американским солдатам было намного хуже. Он не просыпался до рассвета, а затем сел и долго думал, не проспал ли он своё дежурство. Но нет. Другие рассказали ему, что они своевременно включили свет в нужном окне и бодрствовали по очереди. Но с моря не было никаких сигналов и никаких лодок. О том, что случилось, можно только догадываться, но теперь, очевидно, было уже слишком поздно, и им придется ждать, пока не наступит ночь. Ланни может поспать еще немного, или позавтракать и погулять. Машина с французскими офицерами ожидалась к семи часам утра. После их прибытия, он мог бы следить за дорогой, если не возражает. Так вежливый и внимательный Боб Мерфи ставил задачи.
   Ланни совсем не возражал. Он выбрал на книжном развале зачитанную но по повышенной цене антологию английской поэзии Палгрейва, которую оставил турист. Многие стихи оттуда Ланни в детстве выучил наизусть, и теперь, перечитывая их, можно было пережить самые счастливые дни его жизни. Между стихами сэра Филиппа Сидни и Томаса Кэмпиона он поглядывал на шоссе, по которому проходило очень мало автомобилей. Только терпеливые перегруженные ослики, с которыми жестоко обращались по средиземноморской моде. Ничто из участников этого движения не испытывал желания свернуть к одинокому дому на обрыве, и никто не обращал внимания на американского джентльмена, сидящего в тени дерева акации, читавшего небольшую книгу в обложке из синей ткани.
   XI
   Что случилось с подводной лодкой? Позже Ланни узнал, что они прибыли в четыре часа ночи, и те, кто на борту, видели свет. Но решили, что слишком поздно выходить на берег и прятать лодки. И они, видимо, ошиблись с датой. Теперь подводная лодка оставалась под водой, на какое-то время подняв перископ, чтобы один из коммандос мог сделать зарисовки береговой линии. Они пригодились им позже. Все на борту оказались в неприятном положении, потому что на борту находилось еще восемь человек, и это была перегрузка. Воздух стал настолько удушлив, что чирканье спичкой не вызывала огонь. У всех была головная боль, но они страдали ею до темноты. Затем судно всплыло и приблизилось к берегу, насколько было возможно.
   У них на борту были четыре крошечные складные лодки, называемые каяками по аналогии с изделиями эскимосов. Они были сделаны из деревянных планок и водонепроницаемого холста в виде ванны для птиц. В каждой могло уместиться два человека лицом друг к другу и свернувши ноги. Стояла прекрасная ясная ночь, но был прилив, и вытащить эти маленькие ореховые раковины было трудно. Одна опрокинулась, и её нужно было перевернуть и начать снова. Но все четыре вытащили на пляж, хотя одна была сильно повреждена. На берег вышли пять американцев и три британца. Первым был полковник Юлис Холмс, который был политическим советником генерала Эйзенхауэра по французским делам. Спотыкаясь по тропе в темноте, он был рад услышать голос вице-консула Найта и узнать, что они высадились в правильном месте.
   Ланни стоял на обрыве у дороги, скрываясь из виду в темноте, и узнал, что все в порядке. Затем он вернулся на свой пост у ворот и пробыл там всю ночь, которая оказалась неимоверно длинной. Иногда он ходил взад и вперед, как часовой, а иногда сидел, прислонившись к дереву, декламируя про себя великую поэзию Англии, которую он читал весь день. Душа Британии казалась ему близкой и дорогой в те дни, когда Мать Свободы подвергалась испытанию как никогда прежде в своей долгой истории. Ее судьба была связана с судьбой всех ее детей, включая ее своенравного и переросшего ребенка на другой стороне Атлантики.
   Время от времени наблюдатель дремал. В этом не было никакого вреда, потому что он был уверен, что никто не сможет приблизиться к воротам, не разбудив его, и его работа была не военной, а дипломатической. Но ни друг, ни враг не появились. И когда рассвело, Найт, который принес ему завтрак, сообщил, что французы и американцы все еще непрерывно совещаются. Три британца спали в комнате наверху незаметно для обиженных французов. Вице-консул добавил с усмешкой, что их брюки все еще не высохли, а влажные брюки неудобны.
   XII
   Воображение Ланни было занято тем, что происходило внутри этого дома. Он мог догадаться, что французские генералы могли предложить американцам только что-то дельное. И он мог быть уверен, что американцы прибыли тоже по делу. Позже, когда Мерфи рассказал ему, что случилось, он понял, что они действительно творили историю. Новые союзники предоставили данные, выходящие за рамки мечты любого супершпиона. Полный набор военных карт всей французской Северной Африки, показывающий почвы, рельеф, пляжи, аэродромы. Карты вод с глубинами и факты, касающиеся военных объектов, укреплений, складских помещений и предметов снабжения. Цифры относительно аэропортов, длина взлетно-посадочных полос и материалы из чего они сделаны. Цифры относительно транспорта, количество локомотивов и автомобилей. Наиболее важными для составления планов вторжения армии были различные формы сотрудничества, которые могли бы предоставить французы. Блокирование укреплений с тыла, захват радиостанций и аэропортов, газет, общественных зданий и документов. Защита линий водоснабжения и электропередач в Марокко.
   Все это наверняка стоило забрать, и одинокий наблюдатель, сидящий на шоссе, мог быть уверен, что его время не было зря потрачено. Он читал больше британской поэзии. И всякий раз, когда проезжал автомобиль, который редко здесь бывал, он смотрел на него, готовый выйти, если бы тот повернул к дому. Вскоре после того, как Ланни закончил завтрак, который принесли ему, появилась крестьянская телега, запряжённая одним жалким осликом, которая свернула к дому. Ланни приветствовал этого человека и обнаружил, что тот знает только несколько слов по-французски. Но одно из них было poulets (цыплята), и человек откинул покрывало и показал шестнадцать выпотрошенных цыплят, несомненно предназначенных на ужин гостей. Ланни получит свою долю и будет доволен. Но приказ есть приказ, поэтому он пошел рядом с телегой к воротам и вызвал хозяина, способного справиться с этой ситуацией.
   Агент президента вернулся на свой пост. В середине дня произошло еще одно заминка со стихами Вордсворта и Шелли. На этот раз это была большая телега, запряжённая двумя мулами и содержащая набор мавров обоих полов и всех размеров. Один мужчина средних лет говорил бегло на маловразумительном французском, и, похоже, его раздражало, что его остановил незнакомец. Это были крестьяне, которые жили здесь и были отправлены на выходной. Они вернулись раньше, потому что беспокоились о своём имуществе. Такую чрезвычайную ситуацию предвидели американцы, и Ланни добросовестно попробовал всю дипломатию, все аргументы, все, что было запланировано, и многое другое. Но мавры были такими же упрямыми, как их мулы. Это был их дом, они больше не хотели отдыхать, им больше не нужны были деньги, они хотели вернуться домой и убедиться, что их скот не страдает от отсутствия ухода.
   Ланни последовал за ними к воротам и позвал хозяина. Но ему не удалось быстро найти его. Двое молодых людей спрыгнули с телеги и направились к жилым помещениям. Ланни позвал их, но они начали бежать, и у него не было возможности остановить их. Предположительно, это было вызвано любопытством, потому что один из них подошел к краю обрыва и посмотрел вниз. Ланни мог только молиться, чтобы подводная лодка не была в поле зрения. Позже он узнал, что в поле зрения попало кое-что еще. Британские офицеры, спрятавшие лодки в густом кустарнике, вытащили поврежденную лодку и отремонтировали ее, а затем решили, что было бы разумно притащить другие в просторную кухню и высушить их и убедиться, что в них нет повреждений.
   Вышел владелец, и у него была власть. Кроме того, он мог говорить на мавританском языке. Он дал каждому из фермеров деньги, и телега была развернута. Двое молодых людей были вызваны, и вся публика снова уехала, но не без ворчания. Что хозяин сказал им, Ланни не знал. Но он мог догадаться, что город Шершель не предлагает много возможностей для отдыха, и что нежелательный отпуск, оплачиваемый непривычными суммами денег, должен был казаться странным примитивно мыслящим крестьянам, чьи коровы, утки и куры были для них самыми важными вещами.
   Ланни вызвал Мерфи и предупредил его, что ситуация выглядит не очень хорошо. Мерфи ответил, что американцы уйдут, как только стемнеет. Ланни добавил: "Если они смогут". Тяжелые волны катились с моря и били по пляжу. Шансы спустить на воду эти крошечные каяки при таком прибое казались совершенно ничтожными для человека, который прожил большую часть своей жизни на средиземноморских берегах и имел дело с лодками всех размеров.
   XIII
   Вернувшись на пост, Ланни теперь волновался и не думал о поэзии. Советник рассказал ему с ликованием: "У нас есть бесценные сокровища!" И Ланни не нужно было рассказывать, насколько важно было доставить эти сокровища на борт подводной лодки. Он наблюдал за шоссе, идущим на восток, откуда могла придти опасность. Тем временем солнце опустилось ниже за холмами на западе. Будучи не более чем человеком, он иногда думал о жареной курице и задавался вопросом, кто собирается ее приготовить. Три англичанина, которым больше нечего было делать? И достанется ли ему его доля, или ему придется подождать, пока не стемнеет? И он вернулся к воротам.
   Сигнал тревоги пришел не с шоссе, а из дома. Там была телефонная линия, и Ланни мог догадаться, что кто-то позвонил и дал сигнал тревоги. Он услышал громкие голоса со двора, и через минуту ворота были распахнуты, и две машины выехали без огней. Им потребовалось всего несколько секунд, чтобы добраться до шоссе. Там им пришлось замедлиться, чтобы сделать поворот, и в то мгновение Ланни увидел, что находящиеся там были французскими офицерами. Один из них, седой усатый и толстый человек в нижнем белье. Впоследствии Ланни сообщили, что в волнении старый джентльмен снял свою форму и закатил ее в рулон, думая, таким образом, избежать опознания. Но он ехал в машине с другими офицерами, на которых была униформа!
   Машины повернули на запад, что говорило Ланни, что тревога исходила со стороны Алжира. Кто-то, будь то полицейские или военные, прибывал из столицы, а офицеры покидали место. Куда направляться офицерам, была их проблема. А Ланни побежал в дом, через открытые ворота. Двор был пуст, входная дверь открыта, и огни ярко горели.
   Ему было запрещено входить, но он знал, что французов нет, и он был готов в чрезвычайной ситуации стать известным американцам и англичанам. И он подошел к дверному проему и заглянул внутрь. Там были Мерфи, Найт и два молодых французских лейтенанта. Одним взглядом Ланни окинул большую гостиную с несколькими столами, сдвинутыми в центре. Несомненно, они были покрыты картами и документами, но теперь они были свёрнуты и убраны, и там стояли бутылки всех видов и размеров, пустые или полные.
   "Мерфи!" - позвал Ланни, и Советник быстро пришел. Он был взволнован. Его кожа отдавала своеобразной белизной, характерной для кельтов. "Выйдем наружу", - прошептал Мерфи, и они вышли со света. - "Ужас! Был телефонный звонок владельцу, полиция будет здесь в любую минуту".
   "Где американцы и англичане?" - спросил агент президента
   - Мы спустили их в винный погреб, и мы должны не дать полиции поднять люк. Лодки находятся на кухне, она заперта, и мы должны не допустить их туда. Помните, что это пьянка, и она должна выглядеть реальной.
   "Я сделаю все возможное", - пообещал Ланни, и Мерфи вернулся в дом и закрыл дверь. Ланни подошел к воротам, закрыл их и встал перед ними, не без сердцебиения. Он сталкивался со многими опасностями и трудностями в своей карьере, но на данный момент эта, казалось, была самой большой. Мысленно он репетировал свои уроки и случайно перевел дыхание. На этот раз ему его понадобится много!
   XIV
   C востока на шоссе появились, быстро приближаясь, автомобильные огни. Когда они достигли подъездной дороги, они замедлились и повернулись, и два огня, повернувшись на четверть круга, остановились точно на лице Ланни Бэдда, или так ему показалось. Они становились все крупнее и ярче, ярче и ярче, и он смотрел на них так, словно они были глазами всего мира или, во всяком случае, всего нацизма и всего collaboratisme Виши. Он держался твёрдо, и машина остановилась в метре от него. Из неё вышел комиссар полиции и пара его людей. Водитель остался в машине.
   Ланни знал, что они будут вооружены. Но он был рад заметить, что у них в руках были переносные фонари. С вежливостью, приобретенной в лучших светских кругах, Ланни сказал: "Bonsoir, Messieurs". Чиновник ответил с той же вежливостью и добавил вопрос, который в буквальном переводе гласит: "Что это такое, что здесь происходит?"
   Так началась долгая дуэль остроумия, которая была так тщательно подготовлена. Сначала Ланни объяснил, что он является другом Дипломатического Советника Роберта Мерфи, и что этот американский чиновник арендовал этот дом с целью устроить вечеринку своим друзьям. - "К сожалению, сударь, мои соотечественники не всегда довольствуются хорошими винами этого района, им приходится иметь дело с крепкими спиртными напитками, и они впадают в состояние безумия. Но я предпочитаю хорошие вина, и мне не нравится одурманивать себя. Поэтому я вышел подышать немного свежим воздухом и посмотреть на звезды, которые должны заставить всех пьяниц стыдиться самих себя". Это было сказано с изяществом, приобретенным Ланни Бэддом в лучших гостиных. Комиссар полиции не мог сомневаться, что он был в присутствии утончённого и состоятельного джентльмена, даже если его льняной костюм был смят от сидения под деревьями.
   "Так это здесь и происходит?", - спросил офицер, и Ланни ответил, что это именно то, что происходит.
   "У меня вызывает сожаление заявить", - заявил чиновник, - "что у нас есть сообщение, что здесь идет подпольная торговля".
   - Подпольная торговля, месье? Но, должно быть, какой-то враг рассказал вам неправду. Американский дипломатический советник и его персонал, безусловно, не являются подпольными торговцами.
   - Сообщается, что видели людей, гружёными тяжелыми узлами, на дороге от моря.
   "Oh, ca!" - воскликнул джентльмен, едва не удержавшийся от смеха. - "Эта история вас позабавит, когда вы будете её рассказывать своим внукам. На вечеринке было трое гостей, пивших всё без остановки, и из страха, что они убьют себя, мы вынесли их к морю и окунули их в воду. Результат был превосходный, и теперь они мирно спят. Я уверен, что если бы вы видели, как мы пытались тащить их по дороге, вы бы согласились, что это были тяжелые узлы".
   По какой-то причине офицер не захотел присоединиться к этому веселью. "Продолжается ли эта вечеринка?" - спросил он.
   - Это очень плохое правило, когда вечеринки продолжаются, пока кто-то хочет выпить. Большинство гостей сейчас спят, и я надеюсь, что вам не придется их беспокоить. Но, конечно, если вы хотите присоединиться к вечеринке, мы будем счастливы.
   - Я на службе, сударь.
   - У нас есть хорошее вино, а также английский виски, и один бокал не является нарушением служебных обязанностей. Я уверен, что если вы захотите прийти, Дипломатический советник с радостью вас встретит. Я рад сообщить вам, что этикет американских вечеринок требуют, чтобы хозяин оставался в своих чувствах.
   XV
   Было бы плохой тактикой пытаться не дать людям войти. Гораздо лучше пригласить их, чем ждать, пока они будут этого требовать. Ланни открыл ворота, и полицейские вошли, освещая всё кругом фонариками. Возможно, они заметили, что стоит только одна машина. Если бы они поинтересовались этим, Ланни был готов объяснить, что гости прибыли сюда на продолжительное время. Здесь была пьянка, всем пьянкам пьянка.
   Ланни привёл их к входной двери и открыл ее. А там было всё, что могло шокировать глаза любого хранителя общественной морали. Длинный стол с тарелками и остатками пищи и не менее тридцати разных бутылок, некоторые из них пустые и некоторые полные, некоторые опрокинуты и капают. Много стаканов, некоторые разбиты, и дюжина или более пепельниц, полные пепла, сигар и сигаретных окурков. За столом сидел вице-консул Найт и два французских лейтенанта в военной форме. Эти последние рисковали жизнью, чтобы сыграть эту роль. Они приняли решение, не раздумывая, и теперь делали это очень хорошо. Их глаза были наполовину закрыты, а головы опущены, и они пели Quand Madelon тягучими голосами.
   В центре комнаты стоял Советник, высокий, слегка ссутулившись в плечах, человек, близкий к пятидесяти, и с истонченными волосами. Наверняка ему следовало быть не настолько глупым, чем заниматься таким делом, как это. Ланни, обличавший пьяниц, хотел, чтобы его друг подготовился, поэтому он вошел в комнату, весело рассмеявшись, объяснил: "Эти джентльмены пришли, чтобы исследовать это место. Им сообщили, что мы занимаемся подпольной торговлей. Мужчин, которых мы купали в море и доставили в дом, были приняты за тяжелые узлы. Вы можете подтвердить, насколько они были тяжелы!
   Трое пьяниц за столом разразились громким смехом, и Мерфи, обходительный и величавый, приятно улыбнулся и заверил комиссара, что ни он, ни его правительство не участвуют в обмане правительства Франции. Дознание началась снова, и комиссар заявил, что он считает своим долгом обыскать дом. При этом дипломатический чиновник стал настолько величав, что настоял, что это акт крайней неучтивости. Он был очень смущен, потому что его гости выпили слишком много, но теперь он уложил их в постель, и он, несомненно, обидится, если их побеспокоят.
   XVI
   Во время этой торжественной дискуссии восемь участников рейда были набиты битком в древний винный погреб, сухой в двух смыслах этого слова. Все было покрыто пылью, и они её подняли. Пыль попала в горло британского капитана, и ему пришлось бороться с приступами кашля. В отчаянии он почти задохнулся, но сумел попросить генерала Кларка о куске жевательной резинки. Кларк дал ему кусок, и он жевал его и сумел подавить кашель. Позже Кларк шепотом спросил, помогла ли ему резинка, и британец ответил, что она совершенно безвкусна. Кларк сказал: "Я жевал её в течение часа". Это тогда показалось безумно смешным, но не позже.
   Они слышали голоса над головой, но ничего не могли понять. Им всем приказали прижаться вплотную к стенам, с мыслью, что, если люк будет поднят, их могут не заметить. Кларк прошептал приказ: "Если нам придётся сражаться, стрелять на поражение. Но все они понимали, что это будет катастрофой и может полностью обесценить цель их визита. Они могли только сидеть и молиться, если бы знали, как это делать.
   Наверху в гостиной споры достигли точки, когда Ланни счел целесообразным указать комиссару, что американские пьянки иногда допускают присутствие дам, и было бы крайне неловко, чтобы их личная жизнь была нарушена полицейским обыском. Советник спросил: "Что бы вы подумали, если бы вы прочитали в газетах, что французы в Америке, устраивая частную вечеринку, подверглись вторжению и обыску у них дома?"
   "Но это не ваш дом, сударь", - возразил чиновник.
   "Когда я взял его в аренду, он становится юридически моим домом", - ответил он. - "И, кроме того, он становится зданием дипломатического представительства. Вы, по-видимому, не понимаете, что мне положен дипломатический иммунитет и что вы стоите на земле Соединенных Штатов Америки".
   - Но это военное время, сударь!
   - Это не военное время между моим правительством и вашим. Мое правительство делает все, что в его силах, чтобы сохранить мир и дружбу с вашим правительством, и именно вы совершаете враждебный акт.
   Это довольно насторожило полицейского чиновника. Во всяком случае, он не знал, что ответить, и Ланни, с его лучшей светской улыбкой, рискнул снова вмешаться. - "Послушайте, Monsieur le Commissaire, давайте не будем слишком долго спорить. У вас есть честное слово представителя американского правительства о том, что здесь не было подпольной торговли или контрабанды. Вот вам мое слово, и вы можете получить слова французских офицеров".
   Два лейтенанта опустили головы на руки на стол и, должно быть, были в пьяном полусне. Ланни подошел к одному из них и потряс его. - "Monsieur le Lieutenant, сообщите комиссару, что здесь не было никаких контрабандистов.
   "Contrebandiers?" - вторил другой. Он вздрогнул, слегка покачиваясь и выглядя ошеломленным. - "Ou sont les contrebandiers?"
   Ланни сказал: - Они думают, что мы contrebandiers.
   - Кто думает, что мы contrebandiers? Молодой офицер был готов к бою.
   - Скажите комиссару, что здесь нет никаких contrebandiers.
   "Non! Pas de contrebandiers". - Офицер был столь решительным, насколько возможно.
   - Понимаете, Monsieur le Commissaire. Эти джентльмены офицеры армии вашей страны. Конечно, вы не можете больше настаивать.
   - Я не уверен, что у меня есть полномочия, сударь, я сообщу об этом моему начальству.
   - И мы тоже, сударь, а пока выпьем за благополучие и дружбу двух наших стран.
   Он подошел к столу и выбрал бутылку бордо. На буфете были чистые бокалы, и он налил его и торжественно передал комиссару. Он налил для других и предложил тост, и все они выпили. После этого не могло быть больше аргументов, и трое полицейских ушли к своей машине. В дверях чиновник с неохотой предупредил: "Мое начальство прибудет сюда, господа". Он не должен был этого говорить, а у Ланни промелькнула мысль: Может быть, он обо всём догадался, и он на нашей стороне в этой ситуации?
   XVII
   Машина повернула и помчалась по шоссе, и её огни исчезли на востоке. Ланни не дожидался выхода участников рейда из своего убежища, а закрыл ворота и возобновил свои бдения. Он оставался там верным Цербером всю ночь, и на этот раз не спал. Позже он узнал, что произошло. Участники рейда хотели как можно скорее уйти со своим драгоценным грузом и вытащили свои складные лодки на берег, где все еще бушевал штормовой прибой. У них был мощный синий фонарь, и они подали подводной лодке приказ: "Подойди ближе к берегу, насколько это возможно. У нас проблемы".
   Первым, кто попытался, был генерал Кларк. Он снял свою верхнюю одежду и закатал ее в рулон, и он и капитан британских командос вошли в прибой. Кларк, сильный человек, метр девяносто росту, залез в хрупкую оболочку грецкого ореха. Другой человек последовал за ним, и они начали грести, как сумасшедшие. Накатила высокая сильная волна на крошечную лодку, перевернула ее и выбросила на пляж.
   "Хватайте штаны генерала!" - крикнул кто-то. В ответ: "Черт, нет, спасайте весла!" Это им удалось сделать. Но штаны пропали, и где-то в кипящих бурунах пропал вещевой мешок, содержащий шестьсот долларов золотом. Когда эта история дошла до газет, сумма была увеличена до восемнадцати тысяч долларов. Видимо, никто не удосужился посчитать, что такое количество золота весит около тридцати килограммов. Такой вес было бы довольно сложно перевозить на каяке.
   Они увидели, что с таким прибоем ничего не поделаешь. Кларк решил, что больше не будет прятаться в подвале. Они спрятали лодки в кустах, с сами спрятались в лесу. В военной этике возникла новая проблема. Командир не мог остаться без штанов, поэтому следующий в ранге предложил ему свои. Эта вежливость побежала вниз по субординации, пока не остался несчастный лейтенант, которому пришлось завернуть себя в покрывало с кровати. Ночь была холодная, и теперь они были голодны и жаждали цыплят. Они сидели в темноте с карабинами или автоматами на коленях и обсуждали, что делать дальше.
   В одиннадцать часов показались огни другого автомобиля, и Ланни подал сигнал тревоги. На этот раз прибыли высшие чиновники, и снова повторилась вся комедия фарса. Несмотря на все протесты, они настояли на обыске дома. Остатки пьянки остались, но винный погреб был пуст, а на кухне не было лодок. Мерфи заявил, что его гости убыли, на том и порешили. Полиция, конечно, знала, что поблизости есть лес, но ночью они не могли провести поиск. Они заявили, что они вернутся утром. И снова Ланни подумал, значит ли это, что они не хотели слишком много знать?
   Во всяком случае, это было уведомление убраться до рассвета, и участники рейда, скрывающиеся в лесу, дрожали от холода. Один из британцев, обученных амфибийным операциям, бродил по пляжу и нашел место, где, казалось, была быстрина, и он убедил генерала Кларка, что там можно преуспеть. Итак, еще раз были подготовлены крошечные лодки. Подводной лодке было приказано подойти еще ближе, и на этот раз коммандос попробовал новый метод. Он шел по дну рядом с каяком генерала, толкая его насколько можно дальше в воду, а затем давая ему прощальный толчок. Таким образом, маленькое судно получило достаточный импульс, чтобы преодолеть первую волну и исчезло в темноте. Вторая лодка опрокинулась, но при следующей попытке она ушла, а две другие отправились за ней с помощью Найта и молодых французов.
   У подводной лодки одна лодка разбилась на кусочки о борт. Это представило новую проблему, поскольку в ней были обмундирование и мешок с бумагами, и когда содержимое и обломки лодки были выброшены на берег, это стало неопровержимой уликой. С подводной лодки дали сигнал Мерфи о зачистке пляжа, и он, и вице-консул нашли обломки лодки и всего другого, разорвали всё на куски и похоронили в песке. Они не нашли золота, но они нашли штаны генерала Кларка, вырыли их и завернули и заперли в багажнике консульского автомобиля. Когда они поднялись на обрыв, Мерфи был измотан и смертельно бледен, а ноги Найта были все в порезах и колючках.
   Они прибыли как раз вовремя, потому что Ланни снова подал сигнал тревоги. Появились машины, на этот раз две. Американцы выполнили свою работу, и высокопоставленный дипломатический чиновник счел оправданным отстаивать достоинство своего кабинета. "Джентльмены", - сказал он, - "поскольку я не могу свободно развлекать своих друзей, не вызывая повторного раздражения властей, я покидаю это место. Дом ваш, а я возвращаюсь в Алжир". Два других американца уже были в машине. Французские лейтенанты спрятались в лесу.
   Выехав на шоссе, Роберт Мерфи вытер со лба смесь пота и морской соли. Религиозный человек, он позволил себе воскликнуть: "Слава Богу!" Что касается Ланни Бэдда, он валился с ног, но отважился на мнение, что то, что было проделано за последние две ночи, войдёт в книги по истории наряду с подвигами Пола Ревера и генерала Шеридана. Он добавил: "Но не включайте туда меня!"
  
   ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
   Трижды тот вооружен37
   I
   Ланни написал доклад шефу о французском сотрудничестве и о различных вопросах, которые он узнал в Алжире. Он сообщил ему, что по общему убеждению высадка будет производиться в Дакаре. Также, что газеты, контролируемые Виши, предсказывают средиземноморскую экспедицию, имеющую цель захват Крита. Также идёт много разговоров о Норвегии и о том, что газетчики в Лондоне заказывают себе шубы и рукавицы. Когда Мерфи это прочитал, он улыбнулся и сказал: "Они на самом деле заказали, знаете ли, им сказали, что это будет Норвегия!"
   Ланни добавил в своем докладе, что французы, по-видимому, решили, что D-day должен быть в конце ноября. Когда Мерфи прочитал это, он заметил: "Никто здесь не знает эту дату, кроме меня самого, и мне приказано никому не рассказывать до времени". Ответ Ланни был: "Я предпочитаю не знать ни одного факта, который я не могу использовать".
   Советник спросил, что теперь намеревается делать Ланни. И агент президента сказал, что он собирается слетать в Касабланку и выяснить, как там осуществляется его план по Дакару. Он сказал: "Мне нужно вернуться сюда и отправить отчет, так как я не доверяю почте. Как долго я могу там оставаться?
   Это был наводящий вопрос, и другой, возможно, сказал бы, что это дело самого Ланни. Вместо этого Мерфи улыбнулся и ответил: "Я бы не оставался больше недели или десяти дней, если бы был на вашем месте". Ланни не преминул заметить как слова, так и манеры.
   "Я расскажу вам кое-что интересное", - продолжил Мерфи. - "Планы, которые французы подготовили к предполагаемому вторжению на свою территорию, почти полностью совпадают с теми, которые разработали наши союзные Объединенные начальники штабов. Генерал Кларк, конечно, не сказал им об этом. Было только одно важное различие. Они не думали, что мы сможем взять Касабланку, и их план состоял в том, чтобы взять Оран, а затем вернуться на сушу".
   "Именно это и предложил мне генерал Бетуар", - ответил агент президента - "Я нахожу очень мало тех, кто думает, что мы можем высадиться на Атлантическом побережье из-за прибоя".
   - Они не знают новых устройств, которые мы подготовили, они будут удивлены, так же как и немцы.
   "О десантных кораблях мне рассказывали мои братья еще в Коннектикуте", - сказал Ланни. - "Я жду с нетерпеньем".
   "Мы все ждём более трех лет", - заметил советник. И Ланни воскликнул: "Я ждал с того дня, как Гитлер пришел к власти, и до десяти лет не хватает всего нескольких месяцев. Я в ярости, когда думаю, что этот человек так доминировал над моей жизнью!"
   II
   Самолет в Марокко летел через Оран, его путь пролегал вдоль побережья над городом Шершель и почти прямо над домом, где проходила "пьянка". Ланни видел это побережье, как карту, запечатленную нестираемыми чернилами в его памяти. Он посмотрел вниз на серую нить, которая была route nationale. В его сознании были еще и другие образы, созданные той способностью, известной как воображение. Он видел шоссе шириной в пять метров, заполненное танками и грузовиками и длинными узкими колоннами американских солдат, идущими сбоку. И они не возвращались в Касабланку, нет! На всех дорогах французской Северной Африки их лица были повернуты к восходящему солнцу. Они не собирались занимать территорию в пять миллионов квадратных километров. Они направлялись в Тунис, в крупную немецкую базу снабжения, обеспечивающую и армию генерала Роммеля. Они собирались разбить их и окружить, а также заставить их сдаться. Ланни не нужно было спрашивать об этом какого-либо военного человека. Он изучил технику войны, наблюдая за немцами, которые провели такую операцию за пару месяцев во Франции и постоянно делали это в течение шестнадцати месяцев в России. Только теперь они были в Сталинграде!
   В Касабланке Ланни свиделся со своим старым другом Джерри, который был в восторге от работы, которую он выполнял. Он не любил Heinies в Первую мировую войну, и теперь он люто ненавидел Krauts38 и имел возможность крупно насолить им. Он сообщил, что чикагский археолог отлично выполнил свою задачу. Его считали сочувствующим нацистам и шпионом, и он скармливал им всё, что хотели внедрить вице-консулы. - "Конечно, пока не о чем говорить до раскрытия карт, но если немецкие волчьи стаи не отправятся в Дакар, то я омар, готовый к варке".
   Джерри сам собрал массу информации, большая часть которой была передана вице-консулам и отправлена в Вашингтон дипломатической почтой. Добросовестный Ланни мысленно отметил несколько вопросов, которые, по его мнению, могут представить особый интерес для губернатора. Такие вопросы Ланни обычно нумеровал, и каждую ночь, прежде чем заснуть, он перечислял их в голове. Если он забывал хотя бы один, то сильно огорчался и заставлял свое подсознание вернуть этот вопрос ему.
   Гайек всегда следовал за ним, потому что мавр был не только превосходным камуфляжем, но и мальчиком на побегушках и фонтаном сплетен. Для американского богатого и беззаботного джентльмена было допустимо интересоваться теми слухами, которые циркулировали на базарах. Не все из них были правдой, но большой процент был, а остальное было тем, что выдавали разные правительства. Важно видеть, какой эффект они производили. Все "знали", что американцы направлялись в Дакар, и ожидалось, что подводные лодки потопят большую часть их кораблей. Все "знали" о железной дороге Сахары, строящейся к этому порту, и "знали", что она примерно в три раза ближе к завершению, чем это было на самом деле. Все "знали", что британские и американские военные корабли уже были в Гибралтаре для этой экспедиции, и, без сомнения, они там были.
   Пара добралась до Марракеша, и Ланни убедился, что его семья живёт в довольстве. Бьюти тоже слышала о Дакаре, но в этом она не была уверена, пережив на старом континенте Европы семь лет войны и сорок лет пропаганды. Ей хотелось, услышать об этом от Ланни. Но он сказал, что не знает, и если бы он знал, то не мог бы сказать. Он провёл сеанс с мадам, желая узнать, не смогут ли "духи" что-нибудь добавить к картине мира. Но единственным "духом" был старый Захаров, у которого в голове смешались две мировые войны, и он проклинал их обе. Ланни осмотрел несколько мозаик и фонтанов и опять поболтал с герром Теодором Ауэром и несколькими его друзьями. Как ни странно, он обнаружил, что на базарах знали, что этот джентльмен не согласен со своим правительством и был бы не прочь попасть в плен к американцам, если они не придут слишком поздно.
   Ланни сыграл несколько партий в теннис, чтобы сохранить форму, и играл на пианино для друзей Бьюти, которым это нравилось. Со своими мавританскими друзьями он выпил еще много чашек чая с мятой, который большинство белых людей считали ужасной смесью. Затем он вернулся в Касабланку, а после очередного разговора с генералом Бетуаром вернулся в Алжир. Он написал свой доклад, и советник, как обычно, прочитал его.
   Ланни сказал: "Мерфи, я думаю последовать за этим отчетом лично. Мне предписано возвращаться каждые два или три месяца. И у меня есть личная причина. Моя жена ждет ребенка, и я бы хотел быть с ней".
   "Конечно, вы сами решите", - ответил нервный и перенапряженный чиновник. - "Но не хотите ли узнать новости, которые я теперь могу довести нескольким нашим самым надежным людям. D-day для операции Факел - следующее воскресенье, а время "Ч"- час ночи".
   Ланни сказал: "Вот это да!" Конечно, эта новость полностью нарушила его планы, и он ничего не мог сделать, как извиниться перед Лорел.
   III
   Четверг близился к вечеру, так что Ланни оставалось ждать около пятидесяти шести часов. Ему назвали имена людей, которым доверили тайну. Генерал Жюэн и его подчиненный Маст. Маст из-за своей чрезмерной худобы получил позывной в американском коде как "Флагшток". Лёмэгр был "Крузо", а его приспешник Риго был "Пятницей". Ланни разрешили передать секрет своему другу Дени де Брюину. Секрет был доверен лицам, которым предстояло выполнить конкретную работу заранее. Один из вице-консулов Кеннет Пендар отправился в автомобильную экспедицию через французский Марокко, чтобы передать секретную дату офицерам французской армии и флота, которые, как известно, были на стороне союзников. Мерфи сказал: "Мы полагаем, что сейчас у подводных лодок не будет времени дойти до Дакара".
   "Не забудьте о самолетах", - предупредил Ланни, а другой воскликнул: "Конечно, не забуду! Немцы отправили их тысячу на наш последний конвой на Мальту, но, к счастью, их аэродромы не были так близки к нашим пунктам высадки".
   "Разве только они не полетят из Испании", - предупредил агент президента
   По этому вопросу ему удалось добыть ценную информацию. Перед отъездом в Касабланку он побеседовал с испанским консульским чиновником, который, очевидно, желал прокачать его. Ланни занял свою обычную позу старого фашистского сочувствующего, друга генерала Агилара. Поэтому испанец разговорился и выдал, что Эль Каудильо его советники тянут в разные стороны. Одни настаивают, чтобы испанские армии использовали момент и вторглись во французский Марокко, блокировали союзников и присоединили богатую территорию к своей собственной. Другие хотят взять Скалу с помощью Германии, если это потребуется. Ведь эти великолепные громадные орудие, которые установил Маршал Геринг, стоят там без дела больше года, покрытые смазкой и с зачехлёнными жерлами!
   "Что они решили?" - осведомился встревоженный советник. И ответ был следующим: "Мой испанский информатор уверен, что они будут ждать результатов наших усилий. Если нас отбросят назад, это будет для них шанс на всю жизнь".
   "Мы не будем отброшены назад", - заявил Мерфи. Он был американец, как и Ланни, а у американцев есть привычка думать, что их страна никогда не может потерпеть неудачу в том, что она намеревается сделать. Сражения могут быть проиграны, ошибки могут быть допущены, могут возникнуть длительные задержки. Но если только Америка тронулась с места, её не остановить. Как только эта огромная армада вышла из ее многочисленных портов, как только запечатанные приказы были открыты и прочитаны, поставленные задачи будут выполнены, несмотря на все, что могли бы сделать французские вишисты, немецкие нацисты и испанские франкисты.
   IV
   Начался разворот событий, и не только в Алжире. Мерфи подтвердил, что англичане одержали огромную победу в Эль-Аламейне. Ланни боялся в это поверить. У него было так много разочарований за эти три года метаний туда и обратно вдоль тысячекилометровых африканских побережий. Но новые противотанковые установки действительно уничтожали танки. Немецкие армии были разгромлены и были полностью выведены из Египта под воздействием днем и ночью стай британских и американских самолетов. Самого Лиса пустыни там не было. Он отправился в Берлин на чествование, где его осыпали наградами. Когда он вернется, то найдёт только часть своей армии. Агент президента прослушал с восторгом военный бюллетень, переданный нацистами, утверждавший, что "войска Роммеля продвигаются на запад в соответствии с планом и, не встречая сопротивления".
   Кроме того, русские держались в Сталинграде. Они были прижаты к Волге на длинном фронте и цеплялись там отчаянно, получая подкрепления и снабжение через реку ночью. Город и его гигантские заводы были одной обширной линией развалин, простирающейся на сорок километров вдоль западного берега Волги. Эта война показала, что руины железобетонных зданий превращаются в укрепления. Люди могут прятаться в подвалах и воронках во время бомбардировки, а когда бомбардировки прекращаются, они поднимаются и прячутся за стальными балками и бетонными блоками и защищают свою позицию винтовками, пулеметами и гранатами.
   Люди могут сражаться и в тропических джунглях, в буйстве растительности, столь густой и наполненной болезнетворными и ядовитыми насекомыми и змеями, до этого считавшимися непроходимыми. Но солдаты могли маскировать свою одежду и лица, прятаться и сражаться. Американцы доказывали это в Новой Гвинее, где они защищали Австралию. Горстка морских пехотинцев, высаженных на берег на страшном Гуадалканале, держались, несмотря на японские бомбардировки, проходившие каждую ночь. Ланни был там всего год назад и знал о язвах Соломоновых островов, которые невозможно было исцелить. Половина американских солдат заимела их, но они их выковыривали, а корабли в Щели39 и самолёты над головой вели смертоносные поединки каждую ночью.
   Короче говоря, это был поворотный момент этой ужасной войны. Теперь самое большое формирование кораблей в мировой истории приближалось к берегам Африки, чтобы создать плацдарм для нападения на "мягкое подбрюшье" Европы. Русские заявили, что откажутся считать это "вторым фронтом", и это было их правом. Но для американцев это был "первый фронт", первый американский фронт. Это была их первая крупномасштабная военная операция. Они здесь приобретут опыт и совершат свои ошибки в местах, где их цена не будет столь дорогой. К тому времени, когда они завоюют Северную Африку, они станут ветеранами, и больше не будут ошибаться. Это было решение, результат совместной работы многих голов, как британских, так и американских. Настало время для действий, для выполнения детально разработанных планов. Американцы, хранившие этот секрет, были похожи на детей, которые не могут дождаться рождественского утра.
   V
   Больше всего на свете Ланни хотелось сбросить свой камуфляж и принять участие в этом самом рискованном предприятии в Алжире. Но это не входило в его задачу. Ему пришлось держаться подальше, тайно встретиться со своим другом Дени и узнать от него, что сделали заговорщики. Дени появился внезапно, словно черт из табакерки, таким возбуждённым, что французские слова отскакивают от его языка, как пули из автомата. Он хотел совета, потому что с детства видел в Ланни своего кумира, и, кроме того, Ланни знал американцев и то, что они могли сделать в той или иной ситуации.
   Центром конспирации был дом еврейского профессора-доктора на улице рю Мишле. Ему было семьдесят восемь лет, крупный человек, раненный в ногу в Первой мировой войне. Он не мог ходить без трости. Он был мудр и имел деньги, а также бесстрашие, поэтому все слушались его. Роберт Мерфи прибыл туда и сообщил секрет надежным людям, и они договорились обо всем, что должно было быть сделано в субботу вечером до D-day. Как оказалось, значительная часть его плана зависела от евреев. Они были людьми, которые ненавидели Виши до такой степени, что были готовы рисковать своей жизнью, чтобы от нее избавиться. Причиной стали одиозные антисемитские законы, которые нацисты навязали Виши, и которые Виши установила во всей Франции, включая колонии.
   Профессор Абулькер был президентом еврейской федерации Алжира, а также профессором медицины в университете. Ему было позволено сохранить этот пост, потому что он был раненым ветераном и поэтому к нему не применялись законы, исключавшие евреев из профессий. В движении также выделялись сыновья Абулькера, его племянники и кутюрье по имени Коэн, который в бизнесе использовал имя Эли Кальве. Низкого роста, темноволосый и энергичной, он владел швейной мастерской в Париже и имел магазины в четырех главных городах Французской Северной Африки, где продавал свою продукцию. До сих пор он смог сохранить своё дело и считал дни до момента, как он будет в безопасности под защитой американцев.
   Дени, одетый в гражданскую одежду, смог проскользнуть в гостиничный номер Ланни, не привлекая внимания. Он общался с французскими офицерами и сообщил, что адмирал Дарлан неожиданно прибыл в Алжир. Коренастый командующий военно-морскими силами и армией под Петеном, но ни под кем больше, совершал инспекционную поездку по всей Северной Африке, включая Дакар, где все вишисты теперь ожидали нападения. Он вернулся в Виши, но из-за серьезной болезни сына прилетел в Алжир. "Неужели его предупредили о том, что грядет? " - подумал Ланни. Но Дени так не думал.
   Еще одна информация. Американцы планировали использовать генерала Жиро, чтобы избежать кровопролития здесь. Этот старый герой обеих мировых войн бежал из немецкой крепости в Вишистскую Францию. Затем он отправился на Ривьеру, а оттуда на подводной лодке в Гибралтар. Как только американцы высадятся на берег, он будет доставлен в Алжир, а французов пригласит принять его в качестве своего лидера. "Они сделают это?" - спросил Ланни. В ответ получил: "Мне кажется это плохой выбор".
   Ланни больше не спрашивал, потому что знал, что Дени, голлист, не примет никого, кроме своей Жанны д'Арк. Капитан был сильно расстроен, потому что американцы не привезли де Голля из Лондона. Но когда Ланни убедил его, то он признал, что у высокого радио-оратора было очень мало последователей в Северной Африке, и что большинство французских военных рассматривали его как британскую марионетку. Ланни считал де Голля иезуитским империалистом, но все, что он мог сказать, было: "Знаешь, Дени, я не политик, и я не пользуюсь влиянием у своих военных. Я могу только догадываться об их позиции. Они будут делать всё на свете, чтобы избежать необходимости проливать французскую кровь. Тот, кто может им лучше всего помочь, может стать гражданским губернатором Французской Африки".
   VI
   Действующие лица в перевороте в Алжире были в основном членами молодёжной организации Chantiers de la Jeunesse. И они готовились претворить в жизнь шутку, что Роберт Мерфи взял Алжир бойскаутами. Этим юношам в возрасте до восемнадцати лет было выдано американское стрелковое оружие, которое они закопали. Теперь им было приказано его выкопать и прибыть на пункты сбора в субботу в одиннадцать часов вечера. Ланни вышел поглядеть, что творится, и обнаружил, что люди этого "африканского Парижа" развлекались, как и все средиземноморские народы, которые, по мере возможности, превращают ночь в день. Радио сообщило, что огромный конвой союзников, покинув Гибралтар, двигается на восток через Средиземное море по установленному маршруту на Мальту и Сицилийский пролив. Предполагалось, что это укрепит самое поражаемое бомбами место в мире. В темноте никто не мог наблюдать, что этот конвой, шедший к северу от Алжира, сделал поворот направо и направился прямо к городу. Гавань и пляжи этого города были сфотографированы, распечатаны и изучены, пока все на борту не научились ориентироваться там, как у себя на заднем дворе.
   В парке на набережной играл оркестр, а улица рю Мишле, главная улица, была заполнена любопытными. Все магазины были открыты, и перед кинотеатрами стояли очереди. Конечно, американские картины были запрещены, но толпы смотрели всё, что могли. Здесь, как и во всем мире, любой фильм был лучше, чем ничего. Группы молодёжи в зеленых штанах прогуливались мимо, но никто не обращал на них особого внимания.
   Час "Ч"40 приходился на час ночи. В это время корабли должны были быть как можно ближе к берегу. Десантные суда спущены на воду с двигателями на холостом ходу, люди на борту, всё готово через секунду начать высадку на берег. Высадилось десять тысяч человек, но не в гавань, а на пляжи к западу от города. В город они придут по дорогам. Их ждали на пляжах, готовые встретить их и быть проводниками. Все важные точки города были окружены. Почтовое отделение, в котором находились телеграф и телефонная станция. Электростанции, радиостанции, префектура полиции. Их будут держать и не позволять никому войти или выйти, пока не придут американские войска.
   Ланни стоял в толпе у этой последней важной точки и смотрел, что происходит. Он еще раз усвоил урок, что события исторического момента часто для зрителя не видны. Он смотрел, и ничего не происходило, за исключением того, что молодые люди с револьверами в руках стояли в дверях, выглядя очень торжественно и решительно. Он узнал позже, что внутри здания начальник секретной полиции свалился на колени, дрожа и умоляя со слезами на глазах, что его нельзя расстреливать. Он хорошо знал, что заслужил от антифашистов и евреев. В этих группах были представлены всевозможные политические взгляды, но все они ненавидели немцев и друзей немцев.
   Ланни переходил с одного места на другое и осознал, что весь город находится в руках сторонников союзников. Самолеты носились над головами, обрушился ливень листовок. Ланни поднял одну и обнаружил на ней американский флаг и текст на арабском языке. Вскоре после этого он стоял в толпе и слушал, как человек читал вслух ту, где текст был напечатан на французском языке. Это было обращение генерала Жиро, призывающее армию не сопротивляться своим американским союзникам.
   Чуть позже агент президента испытал странное чувство. Прогуливаясь по улице Мишле, он из открытого кафе услышал звук знакомого голоса. Голос раздавался из радиоприемника, работающего на полную громкость. Остановилось всё, алжирцы слушали Франклина Рузвельта, убеждающего их на школьном французском, что единственной целью американской армии было "освободить Францию и Французскую империю от ярма стран оси и сокрушить нашего общего врага". Обращение было в записи, и Ланни прослушал его несколько раз в течение следующих дней. Он также услышал обращение генерала Эйзенхауэра. Оно тоже показалось странно знакомым, и он понял, что это был голос, который он слышал в подлеске возле Шершеля. Это был полковник Юлий Холмс, дублёр своего перегруженного командира!
   Но где были американцы? Позднее ему сказали, что произошла ошибка, и что в темноте десантный корабль вышел к пляжу дальше от города. Возможно, это было правдой. Во всяком случае, чиновники, которых не поймали в результате переворота, предупредили французские войска в пригородах, и теперь эти войска мчались на автомобилях. Через час или два сторонники союзников были осаждены в зданиях, которые они захватили. Их было мало, а у войск была артиллерия, поэтому несколько человек были убиты, а другие сдались.
   Вот и всё для любительской войны! Это было не так плохо, как казалось тем утром, но Ланни был очень расстроен. Конечно, он ничего не мог с этим поделать. Ему сказали, что люди в консульстве сжигали секретные записи и шифровальные книги весь день в пятницу и субботу в качестве меры предосторожности против такой неудачи. Рано или поздно армия доберется сюда, и если будут боевые действия, то армия будет знать, что делать. Между тем одна ясная обязанность агента президента скрыться из поля зрения и быть вне досягаемости.
   VII
   Измученный искусствовед вернулся в свой отель и заснул под звуки разных типов выстрелов. Это было как раз перед рассветом, и он спал два или три часа. Его разбудил стук в дверь, и когда он открыл её, там стоял Дени де Брюин, изможденный, с красными глазами и в ужасном угнетённом состоянии. Он сражался в префектуре и вырвался, выпрыгнув из заднего окна. С тех пор он бродил по улицам, не осмеливаясь вернуться к себе домой. Множество его друзей были в руках врага, бандитов из Виши, и для них Дени не видел никакой возможности, кроме того, что все они будут расстреляны.
   Ланни ввёл его внутрь и запер дверь, и они тихо обсудили ситуацию. Ланни не думал, что всё может быть так плохо, как боялся его друг. - "Они знают, что американцы идут, Дени".
   "Но где американцы? " - взорвался другой.
   - Ты их не видел?
   - Никто не видел их, насколько я могу знать. Они стреляют из всех видов оружия, но они не двигаются.
   - Ты можешь быть уверен, что у них есть свои приказы, Дени, их первыми целями были бы аэропорты и позиции тяжелых орудий. Как военный человек, ты понимаешь, что пока они не выполнят эти задачи, они не пойдут по городским бульварам ночью".
   - Это может быть правдой, но тогда они не должны были говорить нам начать действовать в полночь.
   - Мерфи сказал вам, а Мерфи не военный. Командиры обязательно будут руководствоваться тем, что они увидят на берегу. Мне показалось, что я слышал стрельбу со стороны Белого дома. Это был больший из двух аэропортов Алжира.
   - Я слышал также стрельбу из аэропорта Блида. Полагаю, защитники должны были бы дать несколько залпов, чтобы удовлетворить их чувство чести.
   - Сколько американцев, по твоему мнению, им придется убить, чтобы удовлетворить их честь, Дени?
   Это был недобрый вопрос. Капитан в состоянии крайнего истощения не пытался вытереть слезы. - "Ланни, вы знаете, как я к этому отношусь, я в отчаянии, потому что я такой бессильный. Несколько раз я был на пороге посещения властей и хотел умолять их. У каждого достойного француза есть любовь к Америке где-то в его сердце со времён вашей войны с Англией, когда мы помогли вам по дружбе. Но у этих людей Виши сердца крыс, и они, вероятно, бросят меня в тюрьму".
   - К кому ты думаешь пойти, Дени?
   - К Дарлану.
   "Дарлан!" - повторил изумленный агент президента - "Ты выбрал его из всех!"
   - Это тот, кто может предотвратить войну или остановить ее, если она начнется.
   - Ты не думаешь, что Жиро может это сделать?
   - У него в этом мире нет шансов, я говорил о нем с десятками наших офицеров, и все говорят, что они не обратят на него внимания.
   - И Жюэн не может их контролировать?
   - Жюэн никогда не посмел бы дать приказ, противоречащий Дарлану. Дарлан - его начальник.
   - Значит, всё идет по субординации?
   - Всё идет по субординации в каждой армии, Ланни. Если человек бросает вызов своему начальнику, он является мятежником, и его расстреляют.
   - Но ты, Дени, ты голлист! Это мятеж?
   - Революция, по крайней мере, и де Голль был бы расстрелян вишистами, если бы они смогли его достать.
   - Дарлан его расстреляет, не так ли?
   - Конечно.
   - И все же ты обратишься к Дарлану!
   - Я бы обратился за американцев, Ланни, вам не нужно морочить себе голову французской легитимностью, вам нужно только считаться с жизнью американцев и способами, как их спасти. Я хочу спасти ребят из молодёжной организации, которые сейчас находятся в руках Garde Mobile41. Завтра может быть слишком поздно.
   - Ты понимаешь, Дени, если бы мы договоримся с Дарланом, он непременно потребует контроля, он останется во главе французской армии и даже может контролировать гражданское правительство.
   - Я бы ни о чем не беспокоился. Как только у американцев здесь будут свои войска, и они прочно обоснуются, то они могли бы отдавать приказы Дарлану, и если бы он не повиновался им, то они могли бы его выгнать.
   Ланни нашел такое поведение одним из самых странных событий в этом клубке жадности, ревности и страхов. Боевой голлист рекомендует одного из самых боевых вишистов! Но когда он это озвучил, Денис воскликнул: "Дарлан не вишист, Дарлан это Дарлан! Если бы ему сделали такое предложение, то он подумал бы только об одном, сколько ваших войска прибудет, и какие шансы у них здесь остаться. Если вы останетесь, а он против вас, то он военнопленный. Но если он поможет вам, то он станет губернатором огромной провинции и, возможно, кто может сказать, всей Франции".
   - И ты готов воспользоваться этим шансом?
   - То, что я хочу, Ланни, чтобы генерал де Голль прибыл бы сюда вместе с вашими армиями и был назначен здесь главным. Но почему-то ваш президент не понимает нашего великого генерала и не доверяет ему. Тем не менее, я доверяю вашему президенту. Если эгоистичный и циничный Дарлан сможет объяснить это тем, что американская армия будет сражаться с немцами, а не с французами - все в порядке, я согласен. И я воспользуюсь своими шансами, что в конечном итоге народу Франции будет разрешено решать, кто будет управлять им. Я знаю, что это будет де Голль!
   Агент президента подумал какое-то время, а затем сказал: "Я пойду поговорить с Робертом Мерфи". Он попросил своего друга запереться в этой комнате и поспать. Ланни повесил знак "Не беспокоить" на дверь, и с Дени будет в порядке, даже со штаб-квартирой французской военно-морской разведки в этом же отеле!
   VIII
   В прекрасное воскресное утро агент президента вышел на улицы Алжира. Европейские магазины были закрыты, но нельзя точно сказать, что было тихо. Слышались выстрелы больших и малых пушек в гавани, а иногда и в пригородах. Толпы людей, как белых, так и коричневых, вышли посмотреть, что происходит. Там были и солдаты Garde Mobile. Ланни заметил, что они все еще осаждают почтовое отделение, которое отказалось сдаться. Маленькое британское военное судно пробилось ночью, и около шестидесяти человек были убиты. Затем, выйдя из гавани, он увидел первые долгожданные американские войска, роту коммандос, которая двигалась по одной из крутых улиц. Все они были сильно камуфлированы, а руки и лица были черные, кроме глаз. Мавры удивленно уставились на них, без сомнения, приняв их за новых и странных дикарей.
   Вскоре после этого Ланни увидел колонну пехоты, идущую с запада. Им было трудно выйти на берег по бурной воде, и они выглядели измученными после долгого марша с тяжелым грузом. Они прошли, не проявляя особого интереса к достопримечательностям странного города. Их мало кто приветствовал, потому что кто мог знать, безопасно ли это? Французы помнили рейды на Дьепп, а до этого на Сен-Назер. Люди всякого звания думали лучше подождать и посмотреть, как все получится!
   Ланни отправился в дом профессора Абулькера. он не нашел там никого, кроме одного американского чиновника, который слишком много выпил в волнении этой ночи и потерял сознание. Присутствовал американский солдат, охранявший его и утверждавший, что был первым солдатом, который вошел в город. Ланни позвонил домой советнику, но Мерфи там не было. Он попробовал британское консульство, которое было напротив здания Адмиралтейства, но Мерфи тоже не было в этом месте. Ланни много времени искал его. И в это же время он увидел три самолета союзников, бомбивших цели в гавани, где начались большие пожары. Это сбивало его с толку, и тем более и других людей. Конечно, и американских солдат, с которыми он болтал, когда они отдыхали в парке. - "Некоторые солдаты лягушатники поят нас вином, некоторые бросают на нас черные взгляды, а некоторые в нас стреляют. Скажите, мистер, это война или это что?"
   IX
   Ближе к полдню Ланни решил посмотреть, что происходит в префектуре, поэтому он прошёлся по бульвару Буден. Там ему довелось увидеть припаркованный автомобиль, который он узнал. В этот опасный день на улицах были только официальные автомобили. Он подождал пока из здания не вышел вице-консул Пендар, выпускник Гарварда, которого Ланни встречал на приёмах, и с которым он хорошо ладил из-за интереса Пендара к искусству. Теперь Ланни поздоровался с ним, сказав: "Как дела?" Ответ был: "Я бы сказал, если бы знал". Когда Ланни сказал, что не может отличить голову от хвоста, вице-консул ответил, что там, по-видимому, в основном хвост и очень маленькая голова.
   Ланни объяснил, что пытался связаться с Мерфи, и ответ другого застал его врасплох: "Мерфи - пленник генерала Жюэна".
   "Пленник!" - воскликнул Ланни. - "Матерь божья!"
   - Не воспринимайте это слишком серьезно. Этот город - сумасшедший дом. Когда французы думают, что наши войска запаздывают, они арестовывают нас, и когда они слышат, что наши войска выходят на берег, они нас выпускают, и мы арестовываем их в свою очередь. С полуночи я сам был арестован три раза. Сейчас у меня есть пропуск от коменданта д'Оранжа, адъютанта Жюэна, но я не знаю, как долго он будет действовать.
   Когда Ланни сказал, что у него есть сообщение для советника, которое могло бы быть важным, другой сказал: "Почему бы вам не позвонить ему на виллу Жюэна?" Когда Ланни выразил удивление по поводу этого предложения, ему сказали, что дипломатический руководитель ведет переговоры, так же, как Жюэн вел переговоры, пока он был пленником Мерфи. Странная мелодрама!
   Вице-консул объяснил, что он не может долго разговаривать, поскольку выполняет важное поручение. - "Вы можете поехать со мной, если хотите. Я увижу Мерфи в ближайшие час или два, если это не поздно.
   Ланни сел в машину, и, пока Пендар вел машину, он объяснил поручение, из-за которого ему надо спешно объехать весь город. Он пытался найти Адмирала Батте, который был взят в плен повстанцами ночью. "Батте - друг и советник Дарлана", - сказал вице-консул, - "и Дарлан отказывается вести переговоры без него".
   "Так вы ведете переговоры с Дарланом? " - поинтересовался агент президента.
   - Естественно, он в наших руках, и он это знает. По крайней мере, скоро узнает об этом.
   Ланни не сказал: "Вот о чем я хотел поговорить с Мерфи". Он давно научился давать собеседнику выговориться, если тот был готов. Он спросил: "Как вы думаете, адмирал приехал в Алжир для этой цели?"
   - Я не знаю, он должен быть здесь из-за болезни сына, но у человека может быть больше одного мотива. Он должен понимать, что корабль Виши идёт ко дну. Мерфи спорит с ним до хрипоты. Вся эта стрельба связана с тем, что он не может решить, куда кошка собирается прыгать.
   - У него есть власть остановить стрельбу?
   - Нет никаких сомнений в этом. Все французские офицеры считают его своим военным начальником, он заместитель Петена, а они готовы принять, что Петен является пленником Гитлера и не может осуществлять свои полномочия. Слово Дарлана остановит сопротивление, и не просто здесь, но и в Оране, и Касабланке, и он может даже сдать нам Дакар и французский флот.
   - Вы действительно играете по крупному, мистер Пендар.
   "Да, да", - сказал вице-консул. - "Боб Мерфи никогда не просил об этом, и его не учили этому, он попал в середину циклона. Он скажет, что испуган до смерти, но до сих пор он очень хорошо справляется. Он действует так, как будто держать адмиралов и генералов под домашним арестом было повседневным делом в жизни американских карьерных дипломатов".
   X
   В ходе этой поездки Ланни услышал рассказ о том, что происходило с американским дипломатическим корпусом той ночью. Они имели дело с французскими офицерами, которых, как они думали, они знали. Но в этом кризисе поведение французских офицеров оказалось истеричным. Генерал Жюэн, командующий войсками всей Северной Африки, например, торжественно обещал поддержать высадку союзников. Но он также присягал немцам не применять оружие против них. И тут внезапно появился Дарлан, и все, привыкшие к субординации, были парализованы тем фактом, что Дарлан был их начальником и представителем почитаемого старого Маршала.
   Кроме того, каждый французский офицер содрогнулся от мысли о другом рейде коммандос. Коммандос уйдут на своих кораблях и оставят своих друзей на берегу терять не только их посты, а не только их жизни, но их военную честь. Американцы держали время своей высадки в тайне, очень несправедливо. Кто мог знать, сколько у них было кораблей, сколько солдат и насколько серьезной была их цель? Без сомнения, они преувеличивали свои силы. Пендар улыбнулся, признавшись: "Мы преувеличиваем их не более, чем в три раза". Озадаченные французы спорили и меняли свои планы, а затем снова меняли, и с каждым часом они становились более нервными. Они ругались и кричали и даже плакали, чего англосаксы никогда себе не позволили бы.
   Вскоре после полуночи Мерфи и Пендар отправились в дом Жюэна, Виллу дез Оливье, в пригороде города, по имени Эль-Биар. Пендара отправили привезти адмиралов Дарлана и Батте, которые находились в доме адмирала Фенара. Он это выполнил, а затем остался в саду наблюдать. Вскоре прибыл отряд повстанцев, посланный кем-то. Пендар не знал кем. Они окружили дом и объявили, что никто не сможет выйти, кроме только Пендара, которого они знали. Когда могущественные адмиралы и генералы осознали это, они, естественно, возмутились и не захотели принять заверения Мерфи и Пендара, что они понятия не имели, кто послал этих вооруженных лиц.
   Когда американские войска так и не появлялись, на этой вилле произошло то же самое, что и в городе. Garde Mobile ворвалась в сад и захватила повстанцев. Мерфи и Пендар были схвачены в сторожке с поднятыми руками и тщательно обысканы. Все бумаги изъяли. Они были освобождены комендантом д'Оранжем. Генерал Жюэн приказал вернуть их на виллу, где возобновились прения.
   Адмирал Дарлан написал телеграмму, которую он хотел отправить Петену, и Пендару поручили отвезти её в Адмиралтейство. Garde Mobile сопровождала его туда, и по дороге он сделал необыкновенное открытие, что жандармам сказали, что именно немцы окружили виллу, и что Алжир атаковали немцы. В Адмиралтействе другой адмирал Леклерк отказался поверить, что подпись была Дарлана. Поэтому Пендар снова стал пленником, а Леклерк отправился на Виллу дез Оливье, чтобы убедиться в правильности подписи.
   Адмиралтейство находилось рядом с гаванью, поэтому молодой джентльмен из Гарварда провел следующие полтора часа, слушая выстрелы по британскому кораблю с коммандос. Когда он был освобожден, он уехал в машине Мерфи, и его снова арестовала Garde Mobile, которая защищала свой город от немцев! На этот раз его привезли в казармы Пятого полка Chasseurs d'Afrique. Там он сидел и пил кофе, пока громыхали танки, а в окрестностях стреляли зенитки. Когда его история была проверена, ему дали пропуск, и он вернулся к Мерфи, который все еще спорил с адмиралами и генералами на вилле Жюэна.
   В Кембридже, штат Массачусетс, даже после победы в футболе никто не провёл бы так ночь. Любитель искусства из Гарварда был снова отправлен, на этот раз, найти Адмирала Батте, который снова был арестован повстанцами. Пендар был доставлен в Форт-л'Эмперёр, штаб-квартиру генерала Жюэна, чтобы получить наконец действительный пропуск. Там он провёл время, сидя и слушая телефонные переговоры французских генералов и полковников, которые получали сообщения о боевых действиях на западе. Это случилось совсем недавно, и у Пендара были самые последние новости. Французам было тяжело на окраине Орана, но в самом городе все шло хорошо. Американцы отбили атаку на пляже Сафи, недалеко от Касабланки, но жестоко дрались в Порт-Ляутей, рядом с самим городом. Пендар сказал Ланни: "Час "Ч" в Касабланке был только в четыре утра, и до этого времени было ошибкой пускать в эфир радио обращение президента. Мы их предупредили!"
   XI
   Адмирала Батте не нашли. Пендар сказал своему гостю, что офицеры в Форт-л'Эмперёре убедили его найти американского командующего, чтобы организовать перемирие. Он снова предложил: "Не хотите поучаствовать?" И Ланни ответил, что большего удовольствия не мог себе представить. Они поехали на виллу Синетти, где у американцев был их секретный радиопередатчик. Здесь Пендару сказали, что командующий американскими войсками генерал находится в маленькой гавани Шерага. Они проехали по неприметной просёлочной дороге и выехали к морю. Там их ждало восхитительное зрелище. Сотни кораблей серого цвета всех размеров, дороги, забитые марширующими людьми, джипами, грузовиками и легкими танками. Все двигались на восток. Здесь Ланни впервые увидел те новые десантные корабли, о которых он много слышал. Они были похожи на большие контейнеры с высокими стенами, а впереди был своего рода подъемный мост, который спускался цепями, когда корабль был у берега, создавая рампу, по которой могли выйти на берег все виды тяжелых транспортных средств. Ланни спросил: "Как корабль может отойти от берега?" Ему сказали, что у кораблей были тяжелые якоря, которые были выброшены, когда они приближались к берегу. А лебедки с якорными цепями могут вернуть корабль на воду.
   У американского командующего был свой командный пункт под деревом у дороги, что, должно быть, казалось ему особенно восхитительным воскресным утром. Его звали Райдер, и он был необычно высоким и тонким. Ланни сидел в машине. Он мог видеть генерала Маста там, одного француза, который без колебаний перешел к союзникам. "Флагшток" был его позывной, и он был худой, но не высокий. Ланни также наблюдал за капитаном британской армии, и позже ему сообщили, что это сын Уинстона Черчилля. Генерал Райдер дал Пендару два варианта условий для сдачи Алжира. Один из них легкий, если они сразу сдадутся, а другой жесткий, если они задержатся.
   Вице-консул поехал обратно в город со своим гостем, и незадолго до того, как они добрались до виллы Жюэна, они встретили Мерфи, отправившегося на встречу с самим Райдером. Все они прибыли в Форт-л'Эмперёр, где состоялась церемония сдачи. Как заметил Пандар, "всё замечательно по-французски, как историческая картина в каком-нибудь музее". Шесть французских солдат выстроились в форме стрелы, а перед ними стоял комендант д'Оранж, протягивая шпагу эфесом вперёд генералу Райдеру. Комендант объявил, что этой шпагой он сдал Форт-л'Эмперёр и город Алжир американскому генералу. Сигнал о прекращении огня был озвучен французами трубами. Французские офицеры были грустны, потому что их победили, но они были счастливы, потому что их честь была сохранена.
   Это был запутанный день. Но теперь люди знали, что им было позволено чувствовать, делать и говорить. Скоро все узнали, что Алжир находится в руках американских солдат, и к вечеру толпы вышли их приветствовать. Больше нет стрельбы, больше нет черных взглядов. За исключением у людей, чьи помещения были экспроприированы для нужд армии. Ланни вернулся в отель и освободил Дени из его тюремного заключения. У них обоих была ванна и бритье, а затем вышли на улицы, полные безумным волнением. Ланни, который выглядел как американец, с трудом справлялся. Многие люди, мужчины и женщины, хотели приветствовать его и сказать ему, что он был их освободителем и что они все время знали, что он придет.
   XII
   Сразу после церемонии сдачи у Ланни было несколько минут с Советником, и он сказал: "Думаю, что я говорил вам, что знаю Дарлана, и я подумал, может мне поговорить с ним. Мерфи воскликнул: "А вы сможете, не так ли?" Очевидно, этот опытный человек был рад, что кто-нибудь взял на себя небольшую часть его обязанностей.
   Ланни продолжил: "Было бы лучше, если бы я сам напросился на визит, и это будет личный визит, а не официальный".
   "Отлично!" - согласился другой. - "Вы знаете, где расположена вилла Жюэна?" Когда Ланни сказал, что сможет найти её, Мерфи добавил: "Держитесь подальше от мадам Жюэн, если сможете. Она алжирская наследница и придерживается взглядов отличных от наших".
   "Не волнуйтесь", - улыбнулся Ланни. - "Я когда-то был женат на наследнице, и я знаю, как они себя ведут".
   Итак, довольно рано в понедельник утром, Ланни попытался позвонить, и обнаружил, что линия на виллу постоянно занята. Он вышел и попытался найти такси, но напрасно. Поэтому пришлось наслаждаться пешей прогулкой по прохладной погоде. Его окружали прекрасные пейзажи, и он с особым удовольствием наблюдал, как серо-окрашенные корабли многих видов и размеров проходили мимо мола в переполненную гавань Алжира.
   Он прибыл на Виллу дез Оливье, роскошное поместье, подходящее для алжирской наследницы. У железных ворот тонкой работы он обратился со свойственной себе учтивостью к унтер-офицеру Garde Mobile, сказав, что он является другом адмирала Дарлана и был бы рад, если бы о нём доложили этому августейшему человеку. У представителей привилегированных классов одежда особого кроя и выглажена так, что демонстрирует, что они имеют право на доклад о себе адмиралам. Офицер ответил: "Bien, Monsieur", и пошел в сторожку, предположительно, чтобы позвонить. Ланни подумал, что это было то здание, в котором около двадцати четырех часов назад Мерфи и Пендар стояли у каминной полки с поднятыми руками.
   Офицер вышел, один из охранников открыл ворота, и Ланни пошел по дороге. Обычно приближаться к такому месту пешком было не принято, но теперь даже богатым иногда приходилось ходить пешком. Подняться на эти холмы на велосипеде было трудно. Слуга сопроводил мсьё Бэдда наверх в спальню великого человека. Тот, видимо, только что закончил бритье и застегивал рубашку. Ланни увидел, что он бледен и у него под глазами темные круги. Никто не играет в грубую игру политика с позиции силы, не платя цену.
   Великий человек сердечно приветствовал своего посетителя, и Ланни объяснил, что он проявлял интерес к алжирским мозаикам и фонтанам для омовения и был захвачен здесь удивительными военными событиями. Командующий всеми вооруженными сил Неокулированной Франции взял на себя инициативу и стал развивать тему, насколько он был поражен грубым и бесцеремонным вторжением американских армий. Ланни слушал все, что должен был высказать пораженный джентльмен, время от времени кивая и вступая сочувственным шёпотом. Да, это было очень неприятно и настолько отличается от того, что французы имели право ожидать в связи с веком и тремя четвертями неразрывной дружбы между двумя странами.
   Наступило время, когда коренастый человек полностью высказался. Тогда Ланни начал: "Voyez, mon Amiral! Вы знаете, что я любитель искусства и не политик, и я не контролирую движения армий. Когда я услышал эту печальную новость, я сразу подумал о вас и проблемах, с которыми вы столкнётесь. Поскольку я - американец, вы вряд ли сможете считать меня незаинтересованным наблюдателем, но на самом деле это я. Я только думаю о дружбе между нашими странами и о сохранении нашего общественного порядка, который, мне кажется, в серьезной опасности".
   - Vraiment, Monsieur Budd, но это ваша страна, а не моя, находится в союзе с красными террористами и снабжает их оружием.
   - Так кажется, mon Amiral, но нужно взглянуть дальше. Вы должны знать, что Америка является самым сильным оплотом системы частного предпринимательства и предлагает лучший способ удержать красных, когда этот ураган утихнет".
   - Вы так уверены в этом, мсье Бэдд?
   - Это мое твердое убеждение. Изменения, которые проводит так называемый Новый курс, являются чисто поверхностными. Они представляют собой небольшие уступки, сделанные для того, чтобы удерживать массы. В принципе система, в которую мы оба верим, остается без изменений. У вас будет возможность наблюдать, что там, где приходят американские войска, никакие имущественные права не нарушаются, и всё, что экспроприировано, хорошо оплачивается. Я слышал, как эти правила объясняли моему отцу кое-кто из наших высших офицеров. И вы можете быть уверены, что мой отец не поддерживает программу, не зная ее конечных целей.
   Такое заверение было оценено французским сторонником авторитаризма. И когда Ланни понял, что его приманка сработала, он продолжил петь хвалу Америке как классической стране большого бизнеса, где каждый рабочий был убежден, что вскоре станет капиталистом или, по крайней мере, ими станут его дети. Американские армии были дисциплинированы, а американские офицеры узнают джентльменов, когда они встречаются с ними. Сыну президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт казалось, что все верующие в правопорядок должны приветствовать такую армию, и что адмирал Дарлан должен делать то же самое не только сам, но вместе со своим классом и своими друзьями. В наилучших интересах традиционной Франции понять, что американцы пришли установить существующий порядок. Католическая Церковь счастливо благоденствует в Америке, богатеет как численностью, так и владениями. Французская промышленность, производящая главным образом предметы роскоши, нашла свой лучший рынок в Америке. У двух стран нет соперничества, нет воспоминаний о древних антагонизмах. И так далее и дальше.
   XIII
   Сообразительный Дарлан, а он им был, должно быть, понял, что это не просто визит вежливости. Но то, что сказал ему Ланни, было тем, что он хотел услышать прямо сейчас. Это был факт, что он был в Алжире, а не в Виши или где-либо еще. Ему пришлось иметь дело с тем, что он нашел здесь. И было очевидно, что если он выступит против американцев, и они останутся, он станет одним из тех жалких беженцев, которыми была полна Европа. Разочарованных и беспомощных людей без имущества или занятий. С другой стороны, если бы он мог заключить с ними нормальную сделку...!
   Сын крупного производителя самолетов смог сказать ему, что американцы были здесь значительными силами и хотели выиграть эту войну. - "Я видел подготовку дома собственными глазами, mon Amiral. Мне не говорили, куда направляются войска, но я знаю, что они создаются в таких масштабах, каких никогда не видели в этом мире. Это просто начало".
   Эти аргументы были удачно подкреплены последующими событиями. С неба раздались звуки частой стрельбы, и пара вышла на балкон, чтобы посмотреть, что происходит. Там разыгралась нешуточное военное действо. В то время, которое по американской системе значилось, как Час "Ч" плюс 3, американские командос ворвались в большой аэропорт Белый дом, захватили его и очистили взлетно-посадочные полосы. Через несколько минут появились британские и американские истребители, прибывающие из Гибралтара. У них было достаточно топлива для полета в одну сторону, но не для возвращения. Для них должны были быть подготовлены взлетно-посадочные полосы, и они были готовы. В течение тридцати часов после этого пилоты были наготове, ожидая появления противника.
   Теперь, в Час "Ч" плюс 33, появились юнкерсы и другие бомбардировщики, предположительно из Сицилии. Они не могли подозревать, что истребители были уже в Алжире. А истребители, предупрежденные замечательным новым радаром, ждали их высоко в "дикой синеве". Американцы пошли нырять вниз, и произошла одна из тех битв, которые Ланни наблюдал в Лондоне, но которые, возможно, никогда не видел адмирал. Ланни испытал удовлетворение от подсчета, один за другим, восемнадцать немецких бомбардировщиков попадали в огне с неба. А он небрежно заметил: "Я не знаю, знакомы ли вы с самолетом Бэдд-Эрлинг, mon Amiral. Я должен сказать, что примерно каждый четвертый из этих истребителей производился на заводе моего отца. Остальные Спитфайры и несколько Харрикейнов".
   Выйдя из этой виллы, Ланни посчастливилось встретиться с Робертом Мерфи по дороге. "Будьте твёрды с ним", - прошептал Ланни. - "Просите, что хотите, у вас все карты".
   XIV
   Агент президента вернулся в свою гостиницу, и там столкнулся с проблемами личного характера. Армия реквизировала старый отель Сент-Джордж! Он должен стать штаб-квартирой важных офицеров, и Ланни мог догадаться, кто они. Он отправился на поиски комнаты, но найти ее было нелегко, потому что город был так переполнен беженцами. Наконец он должен был обратиться к Дени, который обязался найти какую-нибудь офицерскую семью, которая могла бы уплотниться и освободить место для платного жильца. Ланни настоял на том, что это должна быть семья вне политики, потому что знал, что Алжир, внезапно освобожденный от нацистского ига, кипел всякими интригами, некоторые из них были жестокими и опасными. Друзья Дени д'Астье де ля Вижери и аббат Кордье уже готовили приезд графа Парижского из испанского Марокко и печатали от его имени тайную литературу. Ланни не хотел жить в доме, где происходило такое.
   В тот же день генерал Марк Кларк и его сотрудники прибыли на самолете из Гибралтара. Прямо вовремя еще одной воздушной битвы над аэропортом Белый дом. Они заняли те комнаты, которые освободили Ланни и другие постояльцы Сент-Джорджа, и началось финальное состязание умов с адмиралом Дарланом и его военным персоналом. У американцев на берегу в это время было только около трёх тысяч пятисот человек, с несколькими пушками и небольшими танками. Но Кларку пришлось много говорить и выглядеть большим. Последнее ему было легко, как знал Ланни, увидев его в сумерках в Шершеле. Метр девяносто росту, долговязый и костлявый, с необычайно заметным носом, который придавал ему вид ястреба. Он мог быть очень решительным, когда надо. И это было тем случаем.
   Мерфи рассказал об этом Ланни. Генерал требовал прекращения всех боевых действий во всей Северной Африке. Дарлан, конечно, хотел подождать и посмотреть, как пойдёт противостояние, поэтому он не будет делать ничего, только тянуть. Он слал телеграммы Петену и говорил, что не может действовать без разрешения Петена. На следующее утро они встретились во второй раз. А затем Кларк прервал дебаты, сказав Дарлану, что в этот день Петин разорвал отношения с Соединенными Штатами и объявил высадку союзников враждебным актом. "Вы - человек, облечённый властью", - сказал Кларк и дал ему полчаса для решения. Когда тот не мог решиться, Кларк приказал арестовать его. Но генерал Жюэн, сидя рядом с Кларком, положил руку, искалеченную на войне против немцев, на руку Кларка. "Пять минут, пожалуйста", - умолял он. Кларк сказал: "О.К., пять минут".
   Он дал им восемь минут, в течение которых он и его сотрудники могли услышать истерические споры, идущие в соседней комнате. Затем адмирал Фенар, чемпион по быстрой смене сторон, прибежал с новостями о том, что Дарлан уступил. Кларк снова вошел в комнату и наблюдал, как Дарлан писал дрожащей рукой, чтобы все французские войска прекратили сражаться. "Я беру власть над Северной Африкой от имени маршала", - писал он. - "Действующие военачальники сохранят свое командование, а политическая и административная структура останется в силе. Никаких изменений не произойдет до тех пор, пока от меня не последуют новые приказы. Военнопленные с каждой стороны будут обменены".
   Этим всё должно было закончиться, и какое-то время все думали, что так и будет. Днем Дарлан выступил по радио, рассказав всей французской Северной Африке, что он сделал. Но на следующий день появилась новость о том, что почитаемый старый маршал дезавуировал Дарлана и перемирие, и назначил генерала Ногеса командующим в Марокко, приказав войскам сражаться до смерти. Это поразило адмирала, и он хотел отменить свои предыдущие приказы. Затем Кларк посадил его под арест. Но французы все равно не повиновались никому, кроме Дарлана. И создалось пиковое положение.
   Единственным человеком, который смог разрешить эту проблему, оказалось, был Адольф Гитлер. Он передал по радио объявление о том, что немецкие армии занимают всю южную Францию. И этой палкой американский командующий снова начал избивать Дарлана. Они спорили в течение двух дней и ночей. Кларк угрожал создать военное правительство и рассматривать Северную Африку как завоеванную территорию. Подходили подкрепления, и французы могли их видеть. В конце концов, вопрос был урегулирован генералом Ногесом, который прилетел из Марокко и официально передал свои полномочия Дарлану. Затем все они обнялись и поцеловали друг друга в обе щеки, и, наконец, были готовы приветствовать les Americains bien aimes и присоединиться к ним, чтобы сразиться с les Boches maudits (проклятыми бошами).
   ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
   Мёд из сорняка42
   I
   ВООБРАЖЕНИЕ ЛАННИ БЭДДА создало картину одетых в коричневую одежду людей, движущихся на восток по дорогам Северной Африки. Теперь эта картина стала реальностью в наиболее привлекательном виде. В порты входили новые транспортные конвои. Из них высаживались люди и оставались там достаточно долго, чтобы получить свое снаряжение, а затем погрузиться в джипы и грузовики и отправиться в путь. Всегда на восток, река людей, поток, доминирующий над пейзажем! Англичане взяли небольшой порт под названием Бужи за сотни километров от Алжира. Достаточно далеко, чтобы не тревожить чувства французских чиновников. Оттуда они перебрались в более крупный порт, называемый Бон, еще дальше на восток. Они вывели свою небольшую армию на берег и отправились в Тунис еще на сотни километров вдоль берега.
   Американцы двигались по дорогам внутри страны. Все те молодые люди, которые разбили палатки в парках, бродили, глядели на мавров, одетых в оборванные белые одежды, и на женщин, у которых можно было разглядеть только таинственные темные глаза. У этих мальчиков было только один день или два для осмотра достопримечательностей. Затем их направили в сторону Туниса. Там были железные дороги в плохом состоянии, как и все остальные объекты. Поскольку, как только французы подписали перемирие, они связали свою судьбу с американцами, и им нечего было делать, кроме как сражаться с немцами.
   Тяжелый груз был снят с американских офицеров, потому на их стороне была эта огромная страна и все ее административные механизмы. Они знали, что они были среди друзей, и что не будет никакого саботажа и ни подпольного сопротивления. Вся земля, шельф между высокими горами и морем, была изрезанна оврагами, называемыми вади, а это означало, что каждая дорога состояла из серии мостов. Уничтожение любого из них могло бы отсрочить наступление, и для их защиты потребовалась бы целая армия. Но французы позаботились о них всех, и американцы мчались по ним. Французы тоже, как только они могли поспеть.
   Для Ланни самым интересным результатом сделки с Дарланом предоставление возможности солдатам французской армии и морякам флота сразиться с немцами. Оказалось, что они все этого ждали. Перемирие с немцами ограничивало в Северной Африке численность французских солдат в сотню тысяч. Но французам удалось превзойти этот предел, и они скрыли значительное количество военного имущества и снаряжения. Теперь все это вышло наружу, и с обещанием американских поставок был объявлен призыв, и различные группы населения этой территории охотно его восприняли.
   Улицы Алжира в эти дни были похожи на сцену комической оперы. В дополнение к регулярной армии на белых лошадях скакали спаги в длинных красных плащах. Гумьеры в своих коричневых galabiehs. Члены молодёжной организации в коротких зеленых штанах. Иностранный Легион в панталонах и плащах и в различных видах кепи и беретов. И многие виды туземных батальонов. Там французские матросы были в синих мундирах и маленьких круглых синих шапках с красными помпонами, а британские моряки в синих, золотых и белых цветах. И все виды формы британской и американской армии. Улицы, на которых раньше не было транспорта, что люди могли ходить по проезжей части, а не по тротуарам, теперь были настолько переполнены транспортными средствами, что трудно было перейти улицу.
   II
   Среди политиков продолжались интриги и использование связей и знакомств. В обязанность агента президента входило оставаться в этом месте, каким бы отвратительным оно ему не казалось. Кто-то из французов сжёг свои мосты за собой. А кто-то все еще пытались отступить обратно к Виши. Ланни казалось, что Алжир был самым порочным городом, в котором он когда-либо жил. Его богачи были самыми жадными и реакционными, а его руководящая верхушка была самой вероломной и продажной. Казалось, что отбросы Парижа были сметены в Виши, а затем отбросы Виши сместились в Северную Африку. Не было никакой веры или чести, кроме как у воюющих войск. Среди политиков царила ревность и жадность, детское тщеславие, бушующая злоба. Убийство почти не наказывалось.
   И с этим американцам приходилось иметь дело. Они получали то, что им нужно, сначала блефуя, а потом, когда у них действительно появилась власть, угрозами использовать её. Американцы пытались получить Тунис и давили на Дарлана, пока он не приказал генералу, командующему там французскими войсками, сопротивляться приходу немцев. Но Виши послал агента, чтобы убедить этого генерала в обратном. И у агента был хороший аргумент, поскольку немцы были на Сицилии в ста километрах через узкое море, в то время как американцы находились на расстоянии многих сотен километров.
   Потом был Дакар. Генерал-губернатором там был Пьер Суассон, убежденный вишист, который оказал сопротивление злополучной военной вылазки де Голля и отбил ее. Теперь, получив приказ Дарлана, Суассон отправил делегацию из трех офицеров для изучения ситуации в столице. Позже он прибыл сам и общался с Дарланом, а затем с Кларком. После долгих переговоров он решил примкнуть к союзникам. Это был огромный выигрыш, поскольку Дакар был большой военно-морской базой, а также аэропортом, из которого можно было охотиться на подводные лодки, пытающиеся блокировать британские маршруты в Южную Африку и на Ближний Восток. Также там были три французских крейсера, три эсминца и тринадцать подводных лодок, а также большой линкор Ришелье, поврежденный, но который можно быстро отремонтировать.
   Самой важной проблемой был основные части флота в Тулоне. Американцы хотели, чтобы он вышел в море и присоединился к ним. Но они не могли убедить Дарлана приказать этот ход. Гитлер отправил свои войска вплоть до Французской Ривьеры, но торжественно обещал не входить в Тулон. Конечно, весь мир знал, что стоит обещание Гитлера. И союзники томились в напряжённом ожидании, чтобы узнать, поверят ли ему французские военные моряки. Или притворятся, что ему поверили, и разрешат ему получить этот Флот.
   Через несколько дней после D-day Ланни получил открытку из Тулона, подписанную Брюгге. Она была отправлена в Бьенвеню и переслана оттуда. - "Я рад услышать, что вы нашли хорошие произведения искусства. Поздравляю, я ищу картины, которые вы хотите, и я уверен, что смогу их найти". Ланни не нуждался в шифровальной книге, чтобы понять, что Рауль имел в виду вторжение, и говорил ему, что Флот будет спасен. Через пару дней прибыла немецкая армия, и Ланни не получал больше новостей оттуда.
   Он не был уверен, что почта по-прежнему будет поступать из Швейцарии. Примерно через неделю он получил открытку от Бруна. Открытка, как правило, не вызывала подозрений у цензуры. В ней говорилось, что Брун ничего не слышал от него, но приобрёл новых друзей, с которыми наладил хорошие деловые отношения. "Друзья", конечно, означали Управление стратегических служб. А Ланни понял, что у Монка не было ничего особенного для него в настоящее время. Иначе он написал бы: "У меня есть картина для вас".
   III
   Ланни спросил Роберта Мерфи, какой ущерб был нанесен конвоям вражескими подводными лодками. Тема, о которой нигде не сообщалось, и которая публично не обсуждалась. Советник ответил, что потери были пустячными. "Твоя маленькая схема, видимо, сработала", - сказал он, и это, разумеется, Ланни понравилось. Он написал об этом Джерри Пендлтону и добавил: "Я надеюсь скоро получить для тебя новости".
   Ланни рассказал Мерфи о своём бывшем наставнике и давнем друге. У Джерри была черная метка в его досье армии Соединенных Штатов. Он был лейтенантом в Первой мировой войне и прошёл всю Мёз-Аргоннскую битву. Но во время долгожданной Мирной конференции ему стало противно торчать в казармах, и он отправился на Ривьеру и женился на своей французской девушке, на ее маме и на ее тете и на ее пансионе, полном постояльцев. Тысячи солдат бесцеремонно покинули армию, и армия решила их забыть. Ланни подумал, что теперешние заслуги Джерри дают ему еще один шанс, и Мерфи согласился. Он знал с кем переговорить, и поэтому, когда Ланни снова увидел своего друга, тот был уже на службе военной разведки, помогая следить за вражескими шпионами, которые переходили через границу из испанского Марокко.
   Другим человеком, получившим награду, был Дени де Брюин. То, что он хотел, это свободно и громко петь хвалу генералу Шарлю де Голлю, и эту свобода под защитой американской армии он получил. В Лондоне эта Жанна д'Арк ростом почти в два метра и в полосатых брюках использовала британскую свободу, чтобы осудить союзническую оккупацию и явно и полностью отмежеваться от нее. Затем он отправил нескольких агентов в Алжир, хорошо обеспеченных средствами, которые начали пропаганду, что де Голль был первым и единственным выбором французского народа для защиты славы и чести la patrie.
   В то же время друзья Дени, д'Астье де ля Вижери и аббат Кордье, также хорошо обеспеченные средствами, взялись за дело своего фаворита, графа Парижского, баловня роялистов. Он разводил свиней в испанском Марокко, но теперь он переехал на территорию Франции и начал мутить народ. Его последователи готовили переворот, который закончился убийством Дарлана. Один из их шагов состоял в том, чтобы напечатать множество манифестов и газет, объясняющих причины этого убийства и излагающих требования их свиновода.
   Однажды Ланни прочитал в DepЙche Algerienne о смерти Эжена Шнейдера в Париже. Он прожил семьдесят два года, продолжая традиции своего отца и деда, и стал преемником Захарова на троне "оружейного короля Европы". Он прожил достаточно долго, чтобы противостоять бедствиям, которые его политика принесла его стране и всей Европе. Для Ланни это была еще одна из тех "печальных историй о смерти королей". Он видел этого культурного и приятного французского монарха в его доме и знал, что он был одним из тех, кто принял девиз "Лучше Гитлер, чем Блюм". Он получил своего Гитлера, и Ланни мог догадаться, что он умер от унижения.
   IV
   Ланни считал, что он, сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт, был свидетелем крайне опасной и рискованной военной операции, которая имела необычайный успех. Газеты из Америки приходили медленно, но из случайной встречи с Пендаром он узнал, что дома возникла бурная критика сделки с Дарланом, которая считалась предательством всех военных целей, которые мы выдвинули в Атлантической хартии и в других местах. Дарлан был фашист и орудием Виши или и того хуже. А теперь мы поставили его во главе первого правительства, которое мы создали в ходе нашего военного продвижения. Что бы это значило для всех народов Европы, которые ожидают нашего прихода?
   Ланни, который помог заключить эту сделку, был склонен отмахнуться от жалоб, заявив, что критики не были на месте и не могли знать обстоятельств. Но он узнал, что шторм продолжал усиливаться, и что Мерфи был очень обеспокоен этим. Генерал Эйзенхауэр, прибывший в Алжир, и желавший посвятить все свое внимание наступлению на Тунис, должен был отвлекаться, отвечая на вопросы Государственного департамента, и отбиваться от протестов со стороны толпы газетных корреспондентов, прибывших с армией.
   Были даже люди, которые думали, что мы должны были взять с собой де Голля и поставить его во главе французской армии и правительства. Для Ланни было очевидно, что это означало бы расстроить весь административный аппарат территории и войну с французами, которые считали де Голля британской марионеткой и сражались бы с ним до смерти. Мы могли бы потратить шесть месяцев на войну с французами, а не с немцами, и нам, возможно, понадобилось бы сто тысяч человек, чтобы удержать территорию.
   Ланни читал статьи, в которых утверждалось, что "сделка с Дарланом" не прекратила боевые действия. Он знал, что в момент подписания перемирия наш флот должен был начать бомбардировку Касабланки, что, несомненно, разрушило бы этот порт и задержало бы наше наступление на несколько недель. В результате сделки мы получили Дакар без разрушений со всеми его объектами, включая девятнадцать военных кораблей, готовых к бою, и большие аэродромы, которые обеспечили кратчайший маршрут для наших самолетов, летевших из Америки в Северную Африку. Кроме того, мы получили лояльное отношение французской армии, которая должна была понести тяжелые потери, прежде чем боевые действия в Северной Африке были закончены.
   V
   Но у этой проблемы было две стороны, как и у большинства других. И по прошествии нескольких дней Ланни был вынужден увидеть и другую сторону. Точно так же, как нельзя трогать смолу, не испачкавшись, так и нельзя было иметь дело с вишистами, не оказывая помощи реакции. Дарлан и его компания помогали американской армии, но они также помогали держать себя у власти и использовали этот шанс, чтобы наказать своих политических противников. К ним относились те парни, которые слишком стремились помочь американцам высадиться на берег, и десять тысяч политзаключенных, которые были в концентрационных лагерях в поистине позорных условиях. Эти люди останутся там, где были, потому что они были опасны для Дарлана и его компании. Многие были участниками испанской гражданской войны. Они прибыли во Францию, чтобы убежать от франкистских убийц, а французские реакционеры бросили их в тюрьму и теперь боялись отпустить их. Кроме того, они боялись отменить законы, которые нацисты заставили их принять против евреев. Благодаря двум годам пропаганды они заставили жителей Северной Африки бояться евреев, и было бы непопулярно говорить им, чтобы они перестали бояться евреев!
   Ланни пошел навестить пожилого профессора медицины, который так много сделал, чтобы помочь американскому десанту. Он обнаружил, что этот хромой еврей и все его друзья, которые помогали в войне за свободу и демократию, теперь обнаружили, что победителям они не нужны. На вешалке для шляп в прихожей квартиры Абулькера висела черная шляпа хомбург новейшего дизайна и самой элегантной марки. "Мы храним её как сувенир", - объяснил один из членов семьи. - "Это шляпа мистера Мерфи. Он носил ее в ночь высадки. Тогда он пришел, чтобы рассказать нам, как надо рисковать жизнью ради дела свободы и демократии. В волнении он ушел без неё. Когда кто-то рассказал ему об этом, он сказал, что возьмёт её в следующий раз, когда придет. Но следующего раза так и не было. Прошло три недели, и он у нас так и не появился.
   Ланни должен был проявить такт и осторожность в этой ситуации. Он выдавал себя за друга реакционеров и не мог позволить себе показаться близким к социалистам. Но когда он принес свой следующий доклад Мерфи и услышал жалобы Мерфи на фырканье из дома, Ланни решился сделать несколько мягких предложений, как можно уменьшить это фырканье. Американцы, которые не понимают ситуацию здесь, естественно, ожидают, что антиеврейские законы будут незамедлительно отменены и политзаключенные будут освобождены. Разве не нужно посоветовать Дарлану сделать эти шаги, независимо от его собственных желаний?
   В ответ Ланни выслушал длинное объяснение различий между Америкой и Африкой и об особых рисках военного времени. Публика дома не имеет представления о тяжелых боях, которые здесь происходили. Они не осознавали жизненной важности наступления на Тунис. Они не знают, что немцы бомбят наши аэропорты каждую ночь. Что сейчас сезон дождей. А при наступлении на Тунис мы пользуемся только раскисшими от грязи аэродромами. А у врага в Тунисе, Бизерте и на Сицилии есть взлетно-посадочные полосы с твёрдым покрытием. Конечно, сейчас не время для нас вмешиваться в политические ссоры французов и, возможно, разжигать антиеврейские беспорядки и освобождать коммунистов и анархистов, чтобы создавать проблемы для французских властей, которые так дружески с нами сотрудничают.
   Президент Рузвельт, вернувшийся в Вашингтон, подлил масла в огонь разгоревшихся протестов. Он сделал заявление о том, что наше соглашение с Дарланом было "временным средством для достижения цели, оправданным исключительно военной необходимостью". Это, естественно, расстроило Дарлана и вызвало у него протест: "Я вижу, что они будут обращаться со мной как с лимоном, выжать, а затем выбросить". Мерфи было трудно успокоить его, и он больше не хотел этого. Он должен был быть осторожным в критике главы своего правительства. Но он дал понять Ланни, что он считает, что сейчас не время применить Новый курс в Африке, и что он надеется, что Ланни поддержит политику Армии по сохранению статус-кво французской политики до тех пор, пока немецкая армия не будет разгромлена.
   VI
   Борьба за французский флот была решена, когда немцы попытались атаковать Тулон. Французы затопили корабли, охраняя их, пока корабли наполнялись водой и тонули. Несколько меньших судов ушли к Союзникам, но все большие легли на дно. Это была трагедия для тех, кто думал о будущем Франции. Но союзники были довольны, потому что они убедились, что суда не будут использоваться немцами. Чтобы поднять их, потребуется год. После года пребывания в соленой воде их механизмы выйдут из строя, а их сложные электрические установки будут полностью разрушены. Ланни думал, что случилось с Раулем Пальмой и его небольшой группой друзей. Но в настоящее время не было возможности узнать это. Одно было ясно. Они сделали свою работу.
   В разгар этих событий прибыла телеграмма для Ланни с задержкой в несколько дней. Она была от Робби, сообщавшая ему, что у него есть сын весом в три с половиной килограмма, и что и мать, и ребенок в порядке. Эстер была с Лорел в Нью-Йорке. Это взволновало Ланни. Поэтому он должен был что-то сделать, чтобы всё это отпраздновать. И после того, как он послал сообщение о любви и преданности своей жене, он пригласил Дени на ужин в модном ресторане de Paris. Они делали все возможное для веселья, но Дени пришлось вытирать слезы с глаз один или два раза. Ланни знал, что он думает о своей собственной жене и малышах, которых он не видел более двух лет после того, как сбежал из Шато-де-Брюин, где он отлёживался после ран, полученных на войне. Поражение в войне и страдания от ран сделали этого капитана сдержанным и довольно суровым. Но внутри он все еще оставался добрым и отзывчивым мальчиком, которого любил Ланни. Он по-французски был сильно привязан к семье. И его оторванность от неё и политическая отчуждённость от отца и брата вызывала у него боль, от которой он никогда не мог избавиться.
   Новость из дома заставила Ланни подумать, что пора возвращаться. Ему сказали возвращаться каждые два или три месяца, и он из-за важных событий остался на четыре. Теперь пришло время персонально отчитаться перед своим боссом и рассказать ему то, что он не мог сказать Роберту Мерфи. Он расплатился с верным Хайеком, попрощался со своими друзьями и сел на поезд в Касабланку. Оттуда он телеграфировал Робби, согласно их договоренности, и, ожидая ответа, он посидел с Джерри Пендлтоном и услышал историю его дней и ночей, столь же полных событий, как те, которые Ланни провел в Алжире.
   В Марокко все было не так просто. Упрямый генерал Ногес выступил против американцев, а генерал Бетуар в Рабате ничего не смог сделать, кроме как оказаться в тюрьме, где он все еще находился. Удивительно, но американцы, которые были такими смелыми в битве, казались парализованными, когда речь шла о какой-либо политической борьбе, и у них не хватало смелости поддержать своих друзей. Это была оценка владельца бюро путешествий, который вовсе не был политическим человеком. Ланни сказал, что это слишком плохо. Он не пытался объяснить это, но мысленно отметил, что Бетуар будет одним из тех вещей, которые он наверняка доведет до Ф.Д.Р. Агент президента очень полюбил этого милого французского офицера с круглым лицом, широкими глазами и маленькими усами. Он придерживался более либеральных взглядов, чем большинство карьерных военных.
   "Железный берег" Марокко был крайне неблагоприятен для десантных групп. Там было мало пляжей, множество коварных скал и бурных океанских волн. Высаживающиеся могли там потерять большую часть своих прекрасных новых десантных кораблей, а также множество своих прекрасных молодых людей. Единственное воздушное прикрытие было от авианосцев, уязвимых для подводных лодок. Войска, защищавшие берег, были туземцами, которые любили сражаться и не имели идей, как французские войска в Оране и Алжире. Генерал Маст и другие офицеры в Шершеле высказали мнение, что Касабланку нельзя брать с моря. И на эту работу американцы назначили своего самого жестокого бойца Паттона по прозвищу "Старая кровь и кишки". Он таскал два револьвера с перламутровыми рукоятками и взрывался ругательствами с каждым вторым предложением. Он дал своим войскам указание: "Мы будем атаковать и атаковать, а когда мы исчерпаем себя, мы будем атаковать снова". Было выбрано три места высадки. Берег в городе под названием Сафи на некотором расстоянии к югу от Касабланки. Пляж в Федале, курорт, известный как "Африканская Ривьера", непосредственно над Касабланкой. И порт Ляутей, порт на реке недалеко от границы испанского Марокко. В Сафи два из этих четырех старых эскадренных миноносцев были принесены в жертву. Один из них выбросился на пляж, загруженный войсками, и эти войска высадились на берег и приступили к зачистке города. Другой причалил к пирсу и завладел средствами погрузки. Другие войска могли тогда сойти на берег, и они начали марш к Касабланке, яростно сопротивляясь. В Федале первая волна вышла на берег в темноте, но затем противник включил прожекторы, и батареи противника открыли огонь. Они были укомплектованы французскими морскими пехотинцами, и они отбивали все наземные атаки, пока их батареи не были выбиты кораблями. В порт Ляутея ворвались быстрые катера, бросая вызов мощному пулеметному огню, и разрезали сеть, которая перекрыла реку. Затем эсминец ввел рейдеров, и они захватили аэропорт, что позволило приземлиться самолетам с авианосцев и из Гибралтара.
   Но самое тяжелое сражение было в Касабланке, где Джерри был свидетелем этого. У него и других агентов был секретный радиопередатчик, и он общался с кораблями до "времени Ч", сообщая о потерях противника и передвижениях вражеских войск. Опасная работа, но у них было много французских помощников. Наиболее эффективными были левые, и Джерри Пендлтон, обычный американский бизнесмен, сказал: "Черт возьми, они мне не нравятся, но они знают, чего хотят, и работают как черти".
   В гавани было два легких крейсера и несколько эсминцев. Они вышли навстречу захватчикам. Все предупреждали американцев, что флот будет воевать. Французские суда были выбиты и посажены на мель. Кроме того, был почти отремонтированный линкор Jean Bart, и его тяжелые орудия продолжали стрелять даже после того, как в него попали десять шестнадцатидюймовых снарядов и бомб с самолетов. Это продолжалось два дня и две ночи, и к тому времени Алжир и Оран сдались, и "Старая кровь и кишки" был единственным, кто отставал от графика.
   Бомбардировка Касабланки была назначена на семь часов утра 11-го ноября в День перемирия в Первой мировой войне. Агентам было приказано выйти из города. Джерри и Фолкнер взяли пальто и одеяла и вернулись на холмы. Ночью в Северной Африке было очень холодно. Они спрятались, а утром стояли на высоте и ждали начала стрельбы. Но этого не произошло, и когда они увидели американские корабли, входящие в гавань, они поняли, что город должен был сдаться. Они спустились и увидели толпы, приветствовавшие группы высадки с диким восторгом. Это было явление, которое так сильно озадачило американских солдат. Сначала их убивали, а затем их приветствовали. Американские солдаты были хорошо обучены стрельбе, но никто не удосужился объяснить им классовую борьбу, которая существовала во Франции. Когда огромная масса народа хотела мира и хлеба, а высшие офицеры армии и флота хотели la gloire (славы) и l'honneur (почёта).
   VII
   Вице-консул Пендар приехал в Касабланку, и Ланни встретил его там и услышал откровенный рассказ о том, что происходит за кулисами в этом центре сплетен и интриг. Последствия сделки Дарлан-Ногес были такими же, как и в Алжире. Возможно, даже немного хуже, из-за генерала Паттона, самого реакционного сторонника строгой дисциплины. Эта сделка спасла многие американские жизни, но она поставила под угрозу американские принципы и подвергла американских офицеров искушениям, против которых у них не было оружия. Пендар сказал, что он поговорил со многими из них вскоре после вторжения и обнаружил, что они видели вишистов в их истинных цветах. Но после обеда в резиденции, где они были встречены фанфарами марокканских труб и почётным эскортом спаги, они ушли ослепленными и с другим отношением к Ногесу.
   Пендар рассказал забавную историю об американском командующем. Вице-консул был послан, чтобы выяснить, что произошло с письмом, которое президент Рузвельт написал султану Марокко, в котором говорится о целях американцев, прибывших в эту страну, и с обращением к султану, как к главе дружественного государства! Предполагалось, что это письмо будет доставлено генералом Ногесом султану в D-day. Но, конечно, Ногес его не доставил. Пендар получил копию и передал ее генералу Паттону, который основал свою штаб-квартиру в очень роскошных офисах компании Shell Oil. Паттон взял письмо и прочитал его, сказал, что оно ему не понравилось, и стал вносить изменения.
   Закончив, он прочитал письмо вслух и спросил, не улучшил ли он его. Пендар, мелкий гражданский чиновник, в присутствии кровожадного воина пробормотал что-то о том, что не уверен, что кто-то имеет право редактировать письмо президента без его ведома. После чего генерал ударил по столу и воскликнул: "Черт побери, я возьму на себя всю ответственность за это письмо". На что Пендар ответил: "Хорошо, сэр, я скажу мистеру Мерфи, когда позвоню ему сегодня вечером". Старый воин сердито крикнул своим странным пронзительным голосом: "Черт возьми, я не разрешаю тебе или любому другому проклятому дураку говорить об этом письме по телефону. Разве ты не знаешь, что телефоны прослушиваются?" Вице-консул ответил: "Да, сэр, они прослушиваются в течение полутора лет".
   "Ругань старикашки нельзя воспринимать лично", - объяснил Пендар. - "Мы поговорили об условиях здесь, и я рассказал ему о положении генерала Бетуара и других французских офицеров, которые не смогли помочь нам. Ногес фактически предлагал отправить их в Алжир самолетом, чтобы предать их суду за измену, и был только сдержан протестом французских патриотов. Паттон ответил мне: 'Генерал Ногес, и я прекрасно понимаем друг друга, и я оставил все эти проблемы с персоналом на его усмотрение. Такой страной, как Марокко, чрезвычайно трудно управлять'. А потом он начал говорить о еврейской проблеме. Вы видите, как всё устроено. Ногес использовал одно из любимых приемов фашистов, чтобы отвлечь внимание Паттона от судьбы наших храбрых друзей".
   Ланни сказал очень мягко: "Полагаю, что генерал сосредоточился на выводе своих войск в Тунис".
   VIII
   Ланни получил инструкции о возвращении. Из Марракеша он должен был быть доставлен обратно на военном транспортном самолете. По этому маршруту самолетами в Северную Африку направлялись специалисты разного рода и доставлялись легкораненые. Марракеш был выбран в качестве аэродрома из-за его почти вечного солнечного света, и тысячелетний оазис внезапно стал самым оживленным воздушным центром в этой части мира. Когда Ланни сказал Пендару, что он должен улететь оттуда через три дня, вице-консул предложил отвезти его. У него были дела в городе. Они ехали на юг по холмистой местности, покрытой метёлками шалфея и очень напоминавшей пустыню южной Калифорнии.
   Во время этой поездки Ланни впитал массу информации о древней земле, столь внезапно и поразительно выведенной в центр внимания истории. Он никогда не говорил Пендару, что он подчиняется непосредственно президенту, но для молодого человека из Гарварда было очевидно, что его попутчик выполняет какую-то важную миссию. Гражданские лица не летали домой на армейских самолетах, если это не было таким случаем. И Пендар думал о многих вещах, которые, по его мнению, должны стать известны в Вашингтоне. Он не был обычным работником Госдепартамента и поэтому мог думать сам и судить своих начальников так, как если бы он был с ними на равных.
   В Марракеше этот вице-консул жил в великолепии, которое производило впечатление как на французов, так и на туземцев. Случилось так, что богатая вдова, которая переехала в Америку, позволила ему воспользоваться самой изысканной и самой знаменитой виллой в этой провинции. Ланни был приглашен в этот дом, и ему не пришлось тратить свое время на поиски номера в гостиницах в небольшом городе, который внезапно стал одним из крупнейших транспортных центров мира.
   Вскоре вилла La Saadia попадёт в центр внимания мировой истории. Но Ланни Бэдд, не будучи экстрасенсом, ничего об этом не знал. Вилла была построена в имитации древней южно-марокканской casbah, или замка, с розоватыми стенами большой толщины. Высотой в один этаж вилла имела шестиэтажную башню, с которой открывался чудесный вид на город и его окрестности на фоне снежного хребта Атлас. Вокруг усадьбы была высокая стена и два внутренних двора с апельсиновыми деревьями, геранями и бугенвиллеями вокруг фонтанов из черного мрамора, которые, возможно, искусствовед был бы рад купить. Все было освещено изнутри электричеством, производя эффект морского дна. На территории разбросаны сады, полные цветов, через них протекают ручьи и большой бассейн с множеством странных рыб. Огромная терраса вела к бассейну, и вице-консул, рассказывая об этом Ланни, сказал: "Вы представьте, что находитесь в Сказках тысячи и одной ночи".
   Сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт видел много разных мест на Лонг-Айленде и в Калифорнии, в Англии, Франции и Германии, и он знал, что во всех случаях должен пройти ритуал. Хозяин или хозяйка проведут гостя по всей территории, или, возможно, возложат эту обязанность на стюарда или на какого-нибудь друга семьи. Гость должен пристально всё осмотреть и делать все возможное, чтобы выразить своё восхищение. Новые слова не нужны, возможны все слова, которые были услышаны раньше. Если владелец не является вульгарным человеком, он никогда не будет упоминать, сколько что стоило. Но рано или поздно какой-нибудь другой гость прошепчет это с благоговением в голосе, и надо ответить в том же духе. Никогда, даже случайно, нельзя обмолвиться о голоде за воротами. А если владелец отведет гостя в епископальную церковь или католическую церковь, то нельзя цитировать "Не собирайте себе сокровищ на земле" или о том, как "Он низложил сильных с престолов, и вознес смиренных;"43.

Хорошо, что такие крамольные песни
Священники поют только на латыни!

   IX
   Ланни сразу отправился навестить свою семью в отеле Мамуния и нашел их в полном здравии и довольными своей судьбой. Бьюти не была бы Бьюти, если бы ее первые слова не касались телеграммы, которую Ланни послал ей, объявив, что она в третий раз стала бабушкой. Она хотела больше информации, но у Ланни ее не было. Он сказал ей, что едет домой, и она заставила его поклясться написать ей все те детали, которыми мужчины часто пренебрегают. Цвет волос ребенка, если они у него есть, и на кого из его родителей или бабушек и дедушек он больше всего похож. Лорел стояла далеко внизу в списке претенденток Бьюти на место невестки, но теперь, когда Ланни сделал свой выбор, Бьюти хотела ему следовать, и никакой ерунды об этом. Прибытие сына было бы залогом, и Ланни заверил ее, что он чувствует все должные острые ощущения, и, конечно, не будет никакой "ерунды".
   В связи с переездом из Бьенвеню Бьюти поняла много вещей, о которых она до сих пор догадывалась. "Ты был прав", - объявила она, - "Мы находимся в правильном месте". Было очевидно, что если бы они остались в Жуане, то теперь были бы в немецком лагере для интернированных, и на очень ограниченной диете. Тогда как здесь они наслаждались всем, как в Бьенвеню в старые времена мира и изобилия. Бьюти беспокоила только одна вещь, они оставили там Эмили Чэттерсворт. Ланни объяснил, почему он не имел права предлагать привезти ее. Как они узнали позже, не нужно было беспокоиться. Их старый и лучший друг скончалась за несколько дней до D-day операции Факел. Прошло более двух лет, прежде чем Ланни получил известие о том, что его почти приемная мать завещала ему ценные бумаги стоимостью более миллиона долларов с указанием, что он должен будет использовать их для предотвращения новой мировой войны.
   Парсифаль Дингл усердно доказывал свой тезис, что Бог есть повсюду, и что Он есть во всех религиях. Один из мусульманских друзей Парсифаля принес ему больного ребенка и Парсифаль исцелил его, или, во всяком случае, ребенок выздоровел. Этого было достаточно, и огромное количество людей с коричневой кожей, большинство из которых были бедными и оборванными, желали посетить этого чудотворца из-за границы. Вряд ли это подходило для ультрамодного отеля, сейчас место отдыха американских и французских генералов, поэтому Божий человек создал своего рода духовную клинику во дворе одного из мусульманских ученых.
   Он приходил туда каждое утро и с трудом уходил, потому что очень много людей приходило с ужасными болезнями, начиная от трахомы глаз и заканчивая язвами, которые заставляли их лодыжечные кости пробиваться сквозь кожу. Не все выздоровели, но некоторые поправились, и этого было достаточно, чтобы вызвать недовольство фанатиков Пророка, которые настаивали на том, что это не считается, если не сделано это от имени Пророка. Бывший риэлтор из страны, занимающейся выращиванием кукурузы и свиней на Ближнем Западе, серьезно думал о том, чтобы стать обращенным в эту веру. Он верил во все религии, и почему он не должен присоединиться к ним всем?
   Он никогда не пропускал свой ежедневный сеанс с мадам. И произошло любопытное событие. Парсифаль должен был переехать на Французскую Ривьеру, чтобы получать сообщения из Индии, а теперь ему пришлось переехать в Марокко, чтобы получать сообщение из Коннектикута. Двоюродный дед Ланни Эли Бэдд начал отправлять сообщения через Текумсе, и Ланни провел день, читая массу заметок, которые накопил его отчим. По большей части это было не очень убедительно, так как бывший унитарный священник проводил большую часть своего времени, обсуждая метафизические вопросы. Но тогда, это были вопросы, которые старый джентльмен обсуждал с подростком Ланни Бэддом. Библиотека, которую он завещал Ланни, содержала сотни книг на эту тему. Парсифаль изучал эти книги, в том числе заметки на полях, написанные бывшим проповедником. Поэтому скептик счел совершенно естественным, что разум Парсифаля должен быть полон личностью бывшего проповедника. Но как польская бывшая служанка узнала все это?
   У Ланни было время для сеанса. Ему удалось помириться с Текумсе, будучи очень почтительным и даже благоговейным. И теперь в качестве награды древний индеец сообщил, что присутствовал дух, который сказал, что он дядя Ланни по имени Фил. Сначала Ланни сказал, что у него нет такого дяди, но дух настоял, и смутное воспоминание зашевелилось. У Джесса и Мейбл, по прозвищу Бьюти Бэдд, был младший брат. В детстве Ланни слышал, как упоминается его имя и что он нестоящий человек и ушел в Южные моря.
   Теперь "дух" сказал, что он жил на Филиппинах, был схвачен японцами и умер в концентрационном лагере. Дядя Фил описал свою внешность, и когда Ланни рассказал об этом своей матери, она сказала, что это правильно, и это взволновало ее. Сразу же она захотела попробовать сеанс сама. Но все, что она получила, было той ее маленькой дочерью, которой она не разрешила родиться. Это вызвало у нее еще большее потрясение и еще раз убедило ее в том, что этот пугающий мир разума не создан для ее развлечения.
   X
   Аэропорт в Марракеше был большой, и банды мавров работали днем и ночью, чтобы сделать его еще больше. Ланни сел на алюминиевый транспортный самолёт цвета хаки, который должен был отвезти его домой. Он нашёл его похожим на тот, на котором он пытался лететь из Гренландии и Исландии, и который выбросил его в море. На этот раз он решил держать пальцы скрещенными, но не стал, потому что нашел работу. Пол транспорта был покрыт маленькими тонкими матрасами. На них лежали люди с перевязанными руками, ногами или головами. На них приходился только один человек из медицинского персонала. Как узнал Ланни, им был отказник по соображениям совести, принявший этот неприятный вид обязанностей. Ланни видел много возможностей помочь и реализовал их все.
   Эти мальчики глубоко заинтересовали его. Их военный опыт был таким коротким и был лишён привлекательности. Они вышли на берег в темноте дождливой ночи или раннего утра. Они были ранены в прибое или на пляже и часами лежали, а затем были доставлены в гостиницу, которая была превращена в госпиталь. Затем их посадили в грузовики и отвезли в Марракеш, а теперь они возвращались домой, по крайней мере, на какое-то время. Ланни не слышал ни одной жалобы. По их словам, им повезло больше, чем многим другим. Армия сошла на берег, и она собиралась там остаться, не так ли? Ланни мог сказать им: "Конечно, солдат!"
   Он подумал, что для него было бы хорошо подружиться с некоторыми из этих парней, чтобы напомнить ему, что война это не только пышность и парад, звуки труб и развевающиеся флаги. Он видел эту эффектную сторону, и до сих пор избежал другую. Случайно, он не видел ни одного трупа в Северной Африке. Он видел политиков, занимающихся интригами в борьбе за положение и власть, и он подумал, что предпочитает этих простых, честных людей, которые выполняли свой долг и считали это само собой разумеющимся.
   Путешествие проходило без происшествий. Теплое солнце снаружи, и не было замечено никакого ветра. Это было все равно, что переправляться через реку Миссисипи, как сказал один солдат, который жил на её берегах. Двигатели ревели без остановки, пока их не заглушили в гигантском новом аэропорту Белем в Бразилии. Там они оставались только на время, чтобы Ланни размял ноги, и, между прочим, чтобы самолет набрал топливо, еды и немного почты. Затем они отправились в Пуэрто-Рико на другую остановку, а затем в Вашингтон, где эти мальчики должны были быть помещены в госпиталь, а затем получить небольшой отпуск, прежде чем вернуться под жёсткое командование генерала Паттона.
   Первой обязанностью Ланни было, конечно, позвонить Бейкеру. Затем, ожидая его инструкций, он позвонил в квартиру в Нью-Йорке. Он телеграфировал, что приедет, но в это время не было никакой уверенности, что сообщение придет. Это не пришло, и его объявление о том, что он в Вашингтоне, почти перехватило дыхание Лорел. "О, Ланни! Ланни!" - это было все, что она могла сказать, и он услышал легкий всхлип радости. Он сказал ей, что с ним все в порядке, и он будет с ней через день или два. Сначала она немного рассмеялась, а потом сказала: "Я кормлю ребенка. Возможно, он поговорит с тобой. Должно быть, она поднесла губы ребенка к трубке, потому что отец услышал легкий булькающий звук, который издают дети, когда они довольны тем, что с ними делают. Он принял это за приветствие и сказал: "Привет, парень!"
   Затем он добавил: "Я пообещал Бьюти телеграфировать о своём прибытии, и она хочет знать цвет волос ребенка". Когда Лорел ответила: "Каштановые, как наши", он сказал: "Она будет довольна".
   "Она довольна мной?" - спросила жена.
   "До смерти", - сказал он ей. - "Она говорит, что я должен быть очень внимательным к тебе, и я обещал, что я буду".
   "Пожалуйста, будь!" - воскликнула Лорел.
   XI
   Встреча с президентом была назначена Ланни в тот же вечер, и Бейкер отвел его в Белый дом обычным способом. Была холодная и дождливая ночь, а в этой большой спальне Ланни нашел теплый камин. У шефа на плечах была теплая синяя пелерина, потому что одной из его слабостей была склонность к тому, что он называл "насморком". Он только что избавился от очередного "насморка" и казался измученным. Но это не помешало ему выглядеть более сердечным при приветствии, и он объявил себя самым счастливым человеком на земле. "Мы действительно сделали это!" - воскликнул он. - "И никто на этой земле никогда не узнает, какая ответственность лежала на мне и какие страхи меня мучили".
   "Я пытался представить это, губернатор", - ответил прибывший.
   - Первый случай служит образцом. И, черт возьми, нам это сошло с рук! Поток машин и людей покатился по этой земле. Без сомнения, вы видели начало.
   Определенно да! Ланни рассказал, что он видел. У этого очень любопытного человека в отчетах были цифры, но он хотел увидеть это как шоу. В нем был мальчик, который никогда не умирал, и как бы ему хотелось быть на тридцать лет моложе, здоровым и свободным от обязанностей, чтобы он мог принять активное участие в этой войне, как это делали его четыре высоких сына! Он выслушал историю приключений в Шершеле от очевидца. Затем об интригах в Алжире в D-day, точнее, в ночь Д. Такая мелодрама, смешанная с оперой буфф! И все случилось, как рассказал Ланни. Ф.Д.Р. с наслаждением хлопнул по постели, когда Ланни рассказал, что Жюэн и Дарлан провели ночь, арестовывая Мерфи, и как он арестовывал их в свою очередь. Когда Ланни рассказал о трех арестах Кеннета Пендара за двенадцать часов, президент разразился хохотом. Можно подумать, что он самый беззаботный джентльмен, когда-либо закончивший Гарвардский университет.
   Но, конечно, всё было не так весело. Ланни должен был рассказать о другой стороне этой, казалось бы, хорошей медали, сделке с Дарланом. Заговор, предательство, месть политическим оппонентам. Когда Ланни упомянул, что некоторые из тех, кто больше всего помог американцам, оказались в тюрьме, его Босс воскликнул: "Вы не говорите мне!" Одно из его любимых восклицаний. Когда Ланни рассказал о том, что генерал Бетуар находится под арестом, и о своих беседах с этим офицером до D-day, Ф.Д.Р. воскликнул: "Что-то должно быть сделано с этим!"
   Ланни рискнул объяснить: "Мерфи находится в трудном положении, потому что он дал обещания Дарлану, Лёмэгру и другим из этой бывшей банды Виши. Кроме того, британские агенты постоянно работают помимо него в своих собственных целях, которые, конечно, являются империалистическими".
   - Я знаю, Ланни, это старая история. Где я могу найти людей, которые знают дипломатическое дело и будут выполнять мою политику?
   Ланни не пытался ответить на это. Он сказал: "Я не хочу ничего говорить против Боба Мерфи. Он делает хорошую работу. Суть в том, чтобы сказать ему, чтобы он был жестким с этой толпой Виши. Дайте ему четкие приказы".
   - Я планирую сделать его нашим министром с целью придания ему большего престижа.
   - Это поможет, конечно. Но каким-то образом мальчикам в полосатых штанах в том старом здании через улицу здесь нужно будет задать перцу. Никто не может сделать это, кроме вас.
   "Какие конкретные меры ты имеешь в виду, Ланни?"
   - Прежде всего, компания Дарлана должна восстановить евреям их гражданские права в Северной Африке. Все воспринимали это как должное, и недоумевают, что мы этого не делаем. Евреи активно держали вишистов занятыми в D-day, настолько занятыми, что у них не было времени, чтобы противостоять нам. И, конечно, теперь вишисты платят евреям всеми способами, как открытыми, так и тайными.
   "Принято", - сказал губернатор. - "И что еще?"
   - Почти так же важно освобождение политзаключенных. В концентрационных лагерях в шокирующих условиях находится около десяти тысяч человек. Среди них есть евреи и, конечно, коммунисты. Это можно было понять в 1939 году, когда красные выступали против войны, но какой смысл имеет это теперь, когда все они за войну и готовы работать так же усердно, как кто-либо? Многие из заключенных являются либералами и демократами, как вы и я, и у многих есть только одно обвинение против них, что они сражались против Франко в Испании. Мне не нужно говорить вам, губернатор, что Франко и Лаваль - два червя из одного яблока".
   "Принято", - сказал губернатор во второй раз.
   XII
   Ланни знал, что лучше не спорить и не настаивать. Он мог достаточно легко предвидеть, как реакционеры в администрации и армии представят то, что они не предприняли тот или иной шаг, по причинам, чтобы не беспокоить французскую администрацию Северной Африки во время наступления на Тунис. Он мог предположить, что перегруженный руководитель может колебаться и откладывать. Нужно было дать ему больше фактов. Рассказать ему историю Пендара о том, как "Старая кровь и кишки" отказался отправить письмо президента султану Марокко в том виде, как его написал президент. Ф.Д.Р. нахмурился, и Ланни мог быть уверен, что он не забудет это предостережение.
   Вопросы продолжались. Носитель серьезных обязанностей хотел, чтобы перед ним стояли разные личности, их связи, их функции, их идеи. Какова была реакция Северной Африки на генерала Жиро и на де Голля? Кем были фанатиками, выдвигающие графа Парижского претендентом на французский престол? Каково было отношение французского флота, и можем ли мы теперь полагаться от его офицеров? Каково состояние дорог через Алжирскую равнину и выдерживают ли они военное движение, и как скоро наши мальчики попадут в горы по пути на восток? Насколько тяжелыми были дожди и что французы думали о шансах нашего взятия Туниса до того, как немцы его укрепят?
   Ланни рассказал о своем друге Джерри Пендлтоне и о том, как они сработали, чтобы собрать подводные лодки у Дакара. Президент привел цифры относительно потерь кораблей и сказал, что нет никаких сомнений в том, что нацисты были одурачены. "Я не могу отблагодарить вас достаточно", - сказал он, и Ланни ответил: "Вы знаете, как я себя чувствую, губернатор. Все, что я хочу, - это еще один шанс. Как насчет этой моего маленького плана посещения Гитлера?"
   Великий человек посмотрел на своего верного слугу, который был так похож на него, и его губы дернулись в усмешке. "Трудно сдаться, не так ли?" - он сказал. - "Я собираюсь отдать вам военный приказ".
   "Да, сэр", - сказал Ланни по-военному.
   - Забудьте об этом маленьком плане. Не тревожьте свою голову. Я говорил вам, что вы мне нужны в Северной Африке, а потом и во Франции. Я хочу, чтобы вы вернулись туда и отследили тех вишистов по имени, и сообщали мне всё о них, неделя за неделей".
   - Хорошо, губернатор. Раз так, то будет так.
   - Я докажу свое доверие к вам, рассказав вам совершенно секретный секрет. Вместо того, чтобы вы приезжали ко мне, есть шанс, что я, возможно, приеду к вам.
   - Действительно, сэр? Ограничения сняты!
   - Вы знаете, что Черчилль нанес мне два визита, и будет невежливо, если я заставлю его приехать в третий раз.
   - Я могу понять, что он может чувствовать так.
   - Хорошо, держите это под своей шляпой. Это будет зависеть от событий, и, вероятно, это случится не раньше после Рождества. Я полагаю, вы захотите побыть со своей женой некоторое время?
   - Мне только что сказали, что у нас есть сын.
   -Вы не говорите мне! Поздравляю! Возьмите отпуск до Нового года, а затем позвольте мне увидеть вас снова. Сообщите Бейкеру ваше местонахождение, чтобы я мог связаться с вами в случае чрезвычайной ситуации.
   - Конечно, губернатор. Я буду в Нью-Йорке или, возможно, у моего отца в Ньюкасле. Я должен рассказать ему, как вели себя его самолеты над аэропортом Мезон-Бланш в Алжире. Странное совпадение, губернатор, вы планируете кампанию в Белом доме, и вы захватили город под названием Белый дом на испанском языке и аэропорт под названием Белый дом на французском языке".
   "Превосходно!" - воскликнул президент, который почти всегда успевал пошутить. - "Посмотрите, есть ли в Германии место под названием Weisses Haus!" Затем, как это часто случалось, настроение этого занятого человека внезапно изменилось. "Ланни", - заметил он, - "Вы заслужили эту честь. Я говорю вам, потому что это может придать вам смелости на работе. Это только вам и ни для кого другого на этой земле".
   - Да, губернатор?
   - Началась новая эра в человеческих делах. Началась эксплуатация первой урановой установки. Наконец, мы производим расщепляющийся материал.
   - Это действительно необычные новости, губернатор!
   - Это в одном из наших крупных университетах, я не скажу вам, в каком именно. Достаточно того, что операция была начата в начале этого месяца. Так что этот год может быть известен как AЭ1. Первый год атомного эры. Стоило дожить до этого.
   "И чтобы помочь этому", - рискнул агент президента - "То, что вы сделали по этой линии, может укоротить эту войну".
   XIII
   Бейкер зарезервировал место для Ланни на полуночном поезде в Нью-Йорк, поэтому на следующее утро во время завтрака Странник вошел в квартиру и удивил свою жену, которая сидела в постели. Какое захватывающее возвращение домой, с тем маленьким кульком жизни, который булькал, подмигивал и делал странные лица! "Кулёк с небес" был популярной фразой. Но где были небеса? Не там, где это представляли пророки и святые в небе. Нет, должен быть новый набор идей, чтобы объяснить это существо, которое в течение девяти месяцев повторяло историю жизни на этой планете в течение многих миллионов лет. У него было сознание или было то, что люди называли "душой". Существо будет расти и станет тем, что сейчас модно называть "личностью". Ланни и Лорел вместе создали эту крошку бытия, или, во всяком случае, этого бы не случилось, если бы они этого не сделали.
   Ланни сидел и изучал это существо. Немного светло-каштановых волос, тоньше, чем любой шелк, который он когда-либо видел. Он пообещал сообщить об этом Бьюти, и он так и сделал. Губы продолжали двигаться. Существо тянулось к еде, самой важной для него вещи. Иногда оно улыбалось, и Ланни мог думать только об оде Вордсворта:
  

Но не в кромешной темноте,
Не в первозданной наготе,
А в ореоле славы мы идем
Из мест святых, где был наш дом!44

    
   Ланни знал, что у Фрейда было другое мнение, как и у эволюционистов. Где был философ, который бы примирил эти противоположные идеи?
   Ланни вспомнил о парапсихологическом опыте, который он получил в Марракеше всего несколько дней назад. Откуда взялись души или личности, вернулись ли они в то же место? Была ли вселенная полна душ или личностей, некоторые из них ожидали рождения, другие возвращались из жизни? Они приходили в мир более одного раза, как представляли сторонники реинкарнации? Или они каждый раз распадались и превращались в новые формы, как прах, из которого были сделаны их земные тела? И остались ли их следы, как душевные кости в пустоте?
   Сумасшедшее ыоличество догадок, сказал бы материалист. И все же, подумайте, что материалист так мило представлят себе в своей голове! Миллионы воспоминаний хранятся в клетках головного мозга и хранятся по вызову на протяжении всей жизни, хотя никто никогда не видел воспоминаний ни в клетках головного мозга, ни где-либо еще. Миллионы идей, постоянно меняющихся и изменяющихся, дрейфующих в сознание и выходящих из него, и все они действуют предположительно наугад, без "души", чтобы направлять их! Никакой цели, никакой задачи, хотя каждый материалист был живой решимостью уничтожить идею души и Бога, который имел какое-либо отношение к чисто случайной вселенной! Какая странная случайность, что люди должны так целенаправленно трудиться, чтобы разрушить идею цели!
  
   ________________________________________
   КНИГА ШЕСТАЯ
   Двери, ведущие к смерти45
   ________________________________________
  
  
   ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
   Однажды ночью перед Рождеством46
   I
   В ЦЕНТРЕ ОТПУСКА ЛАННИ находился ребенок, чье имя уже фигурировало в регистрационных документах города как Ланни Крестон-Бэдд. Очень решительная мать сказала: никаких Ланнингов, только Ланни. Она не знала Ланнинга, но она встретила человека по имени Ланни, которого она крепко полюбила. Дефис в имени должен был привлечь внимание к тому факту, что она, Лорел Крестон, была так же важна, как и любой из важничающих Бэддов. Во всяком случае, она имела столько же общего с этим ребенком, сколько все они вместе взятые. Ланнинг Прескотт Бэдд, как обычно, любезно заметил: "O.K. со мной".
   Лорел разработала решительные идеи на тему материнства и ухода за младенцами. Она читала книги и решила, что ее ребенок станет образцом для подражания. Во-первых, его вскармливали грудью, а чушь, называемая "общественной жизнью", никогда не будет вмешиваться. Литературная жизнь это другое дело. Между своими материнскими обязанностями женщина могла стучать на пишущей машинке, и ребенок учился воспринимать эти звуки как природное явление. Потом никогда никакой ласки, покачивания или укачивания для засыпания. Ребенок будет лежать в своей кроватке современной конструкции. Драгоценная крошка жизни никогда не опустится в пыльную и полную микробов атмосферу мегаполиса. Он будет находиться в комнате на верхнем этаже, где воздух был чист. Несколько раз в день его накрывали теплым, и комната тщательно проветривалась. Когда ребенка кормили и когда его купали, его приносили в теплую комнату, но он спал на зимнем воздухе. Никто, у кого была простуда, никогда не мог приблизиться к нему. Любой человек, который поцеловал его, будет казнен на месте.
   Лорел укуталась в шубу из прекрасного меха, которую русские настояли взять, и ее муж отвез ее на прогулку, сначала в Центральный парк и на Риверсайд Драйв, а затем в за город, куда угодно, чтобы она могла вернуться домой в пределах четырехчасового графика, рекомендованного педиатром. По словам Лорел, это была почти невообразимая роскошь. Иметь шубу, автомобиль и мужа одновременно. Но как долго?
   Лорел дополнила свою рукопись, а Ланни внимательно прочитал ее. Там была та же скрытая сатира и глубокие образы, которыми он восхищался годами. Лорел сказала, что отложила трагические заключительные главы до рождения ребёнка. Она скоро будет готова заняться ими. Она просмотрела весь сюжет со своим мужем, и он ответил на ее вопросы о нацистской психологии, доктринах, поведении и словаре. Какой деятельный мозг был внутри этой маленькой головки! Они даже нашли время, чтобы попробовать несколько сеансов, но мало что из этого вышло. "Я слишком довольна", - сказала она. - "Коровы не проявляют духовного общения".
   II
   Режим для Малыша Ланни был выстроен на научных принципах и должен был походить на закон мидийцев и персов, который является нерушимым или неизменным47. Но, увы, одно дело устанавливать законы, а другое - обеспечивать их соблюдение. Наступило такое средневековое действо, известное как Рождество, а там было двое дедушек и бабушек, а также множество двоюродных дедушек и бабушек, которые боролись против того, что они называли современными инновациями. Было просто невозможно, чтобы Ланни не повидал своих родственников на Рождество, и чувства всех были бы глубоко уязвлены, если бы его жена не приехала бы. Эстер позвонила и предложила компромисс. Она предоставит комнату для ребенка, где все будет точно так же, как в доме ребенка. Эстер лично проследит, чтобы никто, у кого была простуда, не вошел бы в его комнату, и чтобы никто не трогал ребенка, кроме Лорел и хорошо обученной няни, которую предоставит Эстер.
   Итак, машина у дверей, и Ланни вынес драгоценный сверток и передал его на руки матери. Она держала его, пока он осторожно ехал, потому что на шоссе был снег и гололёд. Младенец был помещён в отдельную комнату наверху, и не заметил разницы. Мать появлялась в нужное время, и ее мягкие теплые груди были ему доступны. В комнату не пускали никого, кто не прошел гигиенический осмотр. Лорел сама занималась с малышом, и там не было ни ласки, ни покачиваний, ни поцелуев. Двоюродным сестрам, тетям и двоюродным бабушкам было позволено наблюдать кормление. Процедура, которая практически устарела среди светских людей. Старшие смотрели на это с одобрением, а молодые с благоговением.
   Ровно четверть века прошло с тех пор, как Ланни впервые провел Рождество в доме своего отца и мачехи. Этого времени было достаточно, чтобы два сына этого брака выросли и родили своих детей. К дому были пристроены крылья с обеих сторон, так что теперь это был особняк, в котором было достаточно места для всего клана, который решил прибыть на празднование Рождества. Это было большое праздничное мероприятие, которое Ланни помнил с юности, но в остальном оно было точно таким же. Все были добры, все были веселы, но человеку из-за рубежа казалось, что там скучно даже детям. Никто больше не верил в Санта Клауса, и никто не прикладывал усилий и не делал ничего, чтобы создать настоящее удовольствие от игры.
   Рядом с винтовой лестницей, ведущей к третьему этажу дома, стояло огромное дерево. Под ним была большая куча пакетов, завернутых в необычную бумагу и перевязанных ярко-красными лентами. Там были подарки всем и от всех, включая слуг. Страна была в состоянии войны, весь мир был в состоянии войны, так же, как это было при первом посещении Ланни. Товары должны были быть дефицитными. Но каким-то образом богатым казалось всегда возможным получить то, что они хотели.
   Проблема заключалась в том, чтобы найти подарки, которые могли бы доставить удовольствие людям, у которых уже было все, что им нужно, и многое другое. Когда пакеты были открыты, мальчик, только что приехавший из школы-интерната, мог найти там три свитера, а у него с прошлого Рождества было уже несколько совершенно неношеных свитеров. То же самое относилось к халатам, шлепанцам для пожилых людей и галстукам для всех возрастов. Действительно, галстуки, казалось, были проклятием жизни на рождественских мероприятиях. Цвета не нравились людям, и Ланни догадался, что большинство Бэддов тайно были заняты вопросом, кому они отдадут этот лишний товар.
   Память Ланни вернула его к детству на мысе Антиб, когда он сделал подарок ребенку из семьи бедных рыбаков. Дешевый подарок на День святого Валентина, оставшийся с прошлого сезона. Но он был завёрнут в золотую бумагу, перетянут тесьмой с мишурой, а в центре была ярко окрашенная картинка. Восхищение на лице ребенка, получившего этот дар, было таким, каким Ланни никогда не видел на лице внука Робби Бэдда, президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт.
   Тем не менее, никто не мог отрицать, что это была настоящее семейное празднование, отмечавшееся по всем каноном Новой Англии. Никто не пил слишком много, и никто не был груб с кем-либо из своих родственников. Все они говорили о семейных делах и посвящали Лорел в свои секреты. Наверху в своей комнате Ланни с усмешкой сказал ей, что она писательница, и когда-нибудь можно будет написать роман об американских богатых. "Именно они покупают романы", - сказал он, - "а романы о них самые продаваемые".
   Говорили и о войне. Эти Бэдды знали, что Ланни только что вернулся из Европы, и они задавали вопросы о том, как идут дела. Он заметил, что никто не спросил его, что он лично делал, или даже где он был. Он задумался, распространился ли среди его племени слух о том, что он выполняет работу конфиденциального характера? Или это была та сдержанность, которая была частью их хорошего воспитания? В любом случае это было удобно, и он должен был признать, что можно что-то сказать о той чопорности и личной гордости, которые были признаком касты в этом регионе, называемом "Новой" Англией, даже, если её возраст был уже три столетия.
   III
   Празднество для Ланни закончила новость, прозвучавшая по радио в канун Рождества. Поразительная новость, совершенно непредвиденная и не имевшая предзнаменования. Адмирал Дарлан был сражён пулей в Алжире! Через пару часов стало известно, что он мертв. Агент президента сказал: "Дорогая, я боюсь, что это закончит мой отпуск. Это все изменит там и, конечно, будет означать, что я должен быть там и доложить".
   Он смог рассказать жене гораздо больше о своей работе, поскольку теперь самый главный секрет операции Факел был известен всему миру и женам мира. Таким образом, Лорел могла понять, почему глава французского правительства в Северной Африке был таким важным фактором в жизни ее мужа. "Как ты думаешь, кто это сделал?" - спросила она.
   "Я не могу даже догадываться", - сказал он ей. - "Там так много соперничающих группировок.
   "Это левые?" - Ей это казалось более вероятным, потому что большая часть критики сделки с Дарланом, которую она читала в Нью-Йорке, исходила с этой стороны.
   "Я не знаю", - ответил он, - "но если это так, это будет ужасно, потому что обвинены будут евреи".
   Он закрылся в кабинете своего отца и позвонил Бейкеру. Его было нелегко найти. Без сомнения, у сотрудника президента тоже было семейное торжество. Ланни ждал всё Рождество, но звонка не было. Он остался дома рождественским утром, помогая детям праздновать и играя на пианино, чтобы они танцевали. Но звонка не было. На ужин были поданы индейка с каштановой начинкой с клюквенным соусом и жареным сладким картофелем, спаржа, мясной пирог и сливовый пудинг, всякие вкусности и калифорнийское вино, которое научились ценить в военное время. И как только они начали петь колядки и песни, Ланни вызвали к телефону, и он пошел в кабинет. Бейкер сказал: "Босс хотел видеть вас завтра вечером. Вы сможете встретиться со мной в обычном месте в девять?" Ланни сказал: "Зарезервируйте мне место на самолет из Нью-Йорка на завтра в полдень и позвоните мне в мою квартиру завтра утром".
   Семья умоляла Лорел остаться, но она сказала, что, если Ланни уезжает, ей лучше поселиться в своем маленьком гнезде. Поэтому Ланни отвез ее и ребенка домой в рождественскую ночь, внимательно следя за пьяными. Утром Бейкер позвонил по поводу места в самолёте. Ланни купил газеты и прочитал все, что было о Дарлане. Адмирал получил несколько пуль от семнадцатилетнего юноши, который ждал его в его офисе. Юношу звали Боннье де ля Шапель, и было много спекуляций, но не было никакой информации относительно его мотивов. Очевидно, что это было политическое преступление, и, как полагали, за юношей стояла группа, но никто не мог быть уверен, какую из многочисленных политических группировок он представлял.
   Утром Ланни поехал с женой в аэропорт, а на заднем сиденье сидела служащая Робби, которая приехала на утреннем поезде с целью забрать машину обратно. Ланни ожидал, что ему будет приказано вылететь из Вашингтона в Алжир, и он собирал чемоданы для этой поездки. На этот раз он рассказал Лорел, что он делает, потому что больше не было смысла пытаться сохранить секрет. Она не стала бы об этом говорить, даже со своей подругой Агнес, которая на время превратилась в няню младенца и "помощницу матери". Ланни сказал в той изумительной манере, которой он давно научился от своего отца: "Заплати ей то, что она может заработать где-нибудь еще, а затем удвой это". Он положил десять тысяч долларов на банковский счет Лорел, потому что не мог быть уверен, что может случиться с ее мужем. Он не сказал этого, но сказал ей, что в Нью-Йорке деньги текут, как вода, и что Золтан Кертежи продаёт картины Дэтаза по фантастическим ценам. Конечно, Лорел знала, что на самом деле было у него на уме, и она не смогла сдержать слез на глазах, когда они расстались.
   IV
   Был субботний вечер, и наверху Белого дома в кинозале показывали фильм. Ланни сидел в маленькой приемной и ждал. Он не возражал, потому что у него было время подумать о том, что он хотел сказать, а что нет. Если бы что-то, что было сделано в Голливуде, могло бы отвлечь это перегруженное сознание, то обожающий агент президента был бы рад.
   Когда посетителя провели в спальню, президент уже лежал в кровати, одетый в шёлковую пижаму и свитер. Никто, кроме обслуживающего персонала, никогда не видел, как его переносили на кровать. Странно осознавать, что этот человек с большой головой и туловищем толкателя ядра или штангиста имел ноги не толще, чем запястья обычного человека. Этот физический недостаток был у него около двадцати лет, и все процессы его физического поведения были изучены как военная кампания. Не просто для его комфорта или экономии его времени, а для того, чтобы его публичные выступления не были болезненными для зрителей. Фотокорреспондентам разрешалось фотографировать его в инвалидном кресле, но всегда действовало правило, согласно которому фотографии должны быть обрезаны на его талии, прежде чем пустить их в обращение.
   Теперь этот любитель жизни был в расслабленном настроении, потому что он видел фильм, который его позабавил, и ему понадобилось несколько минут, чтобы рассказать об этом Ланни. Его глаза светились весельем, а смех был как у школьника. Но затем в один миг его настроение изменилось, и он стал серьезным, даже обеспокоенным государственным деятелем. - "Ланни, можете сказать мне, что означает это убийство?"
   - Я надеялся, что вы это скажете мне, губернатор. Очевидно, что корреспонденты не знают, или им не разрешили.
   - Государственный департамент не знает. И французские власти не знают, либо они держат дело в секрете.
   - Скорее, последнее, я полагаю. Там много группировок, каждая из которых ненавидит всех остальных. Дарлана ненавидели, потому что он был вишистом, а также потому, что он был врагом красных, де Голля и графа Парижского. И снова только потому, что он был у власти. Любая из этих причин могла быть основанием. Если бы убийца был Красным или евреем, мир наверняка был бы проинформирован сразу.
   - Мне сказали, что он был членом молодёжной организации Chantiers de la Jeunesse.
   - Ну, это говорит о многом. Это французская организация, фашистская, но антигерманская, если вы можете себе представить такую комбинацию. Видите ли, французские реакционеры предпочли Гитлера Блюму, но они не хотели ни того, ни другого. Они и сейчас не хотят их. Два брата, которых я знаю с детства, Дени и Шарло де Брюины, находятся на ножах, потому что один хочет сотрудничать с немцами, а-ля Виши, другой хочет сражаться с немцами, а-ля-де Голль.
   Есть другая реакционная фракция, которая хочет сражаться с немцами, но ненавидит обоих. Они являются сторонниками Роялистского претендента, графа Парижского.
   - Я подумываю о том, чтобы отправить этого парня обратно в испанское Марокко.
   - Возможно, кто-то слышал об этом и обвинил Дарлана. Лидером той молодёжной организации является фанатичный человек по имени д'Астье де ля Вижери, а его помощником является иезуитский священник аббат Кордье. Они - роялисты, и многие из этой группы способны на любое насилие, потому что они были воспитаны в школе Шарля Мораса, редактора L'Action Francaise.
   - Я знаю о нем с давних времен.
   - Трудно узнать его, не читая его газету. Свирепость писаний Мораса действительно кажется безумной. Нет преступления, которого он не защищает. Он сумасшедший из шестнадцатого века, времен Резни святого Варфоломея. Я предполагаю, что некоторые из этой публики заставили этого школьника застрелить Дарлана, и что правительство замалчивает это, потому что некоторые из его членов скомпрометированы, или потому, что подстрекатели слишком богаты и слишком важны, чтобы быть наказанными.
   V
   Вот что означало быть президентом Соединенных Штатов, отвечающим за мировую войну и обязанным держать в своей голове политические движения и группировки во множестве стран, а также жадных, тщеславных и ревнивых личностей, которых эти движения выбросили на поверхность истории. Несколько героев, очень мало государственных деятелей и ни одного святого. Но сотни людей, претендующих на одну из этих категорий и, возможно, на все три! Сквайр Крум Элбоу должен был запомнить их, разобраться с ними и принять решение о них, иногда в очень короткие сроки. Его могут разбудить во сне и попросить принять решение по телефону.
   "Мы должны поставить кого-то на место Дарлана", - отметил он. - "Жиро выглядит таким человеком. Что вы думаете?"
   - Я полагаю, это все, что вы можете сделать, если вы можете сделать это! Шесть недель назад я бы сказал: 'Невозможно'. Но он долгое время возглавлял армию, и этот факт может придать ему легитимность. Неужели Мерфи думает, что он сможет с этим справиться?"
   - Он думает, как и все другие, что больше никого нет. О де Голле, я так понимаю, не может быть и речи.
   - Люди могут принять его, но армия и правящая верхушка никогда!
   - Ну, я хочу, чтобы вы сразу же отправились туда. Послушайте, что говорят люди, но не говорите им, что сообщаете это мне, и никому не показывайте свои доклады. Я хочу услышать от вас, как только возможно скорее, о том, что там делается и что, по вашему мнению, могу сделать я. Помните, мы не хотим отдавать предпочтение какой-либо группе во французской политике. Мы хотим перебросить наши армии в Тунис до того, как Роммель попадет туда в своем грандиозном отступлении.
   - Губернатор, я знаю, как вы устали слышать это, но я должен сказать это еще раз. Французские политики не удовольствуются быть в запасе до победы в этой войне. Они думают о своей карьере. Они понимают, что война поставит какую-то группу контролировать полицию и аппарат правительства. Все они хотят быть этой группой.
   - У нас там все еще будет армия, Ланни, и мы сможем контролировать честные выборы, если они этого не сделают. Конечно, у французского народа достаточно политического рассудка желать этого и понять, получат ли они это.
   - Я должен повторить, губернатор. У людей не будет вменяемого политического рассудка, если большинство из тех, у кого есть политический рассудок, заключены в концентрационные лагеря и голодают в бессилии.
   Уставший великий человек заставил себя улыбнуться. - "Я понимаю вас, Ланни, и я сделаю все возможное для ваших политических заключенных. Но мы должны взять Тунис и Бизерту".
   Это было не совсем то, что слышал Ланни две недели назад. Поэтому он должен был предположить, что Босс наслушался по этому поводу вояк или мальчиков в полосатых штанах. Он сдался, и президент быстро перешёл к другому вопросу. - "Я определенно решил встретиться с Черчиллем в Марокко. Я собираюсь лететь туда, это произойдёт через две-три недели. Я хочу, чтобы вы там меня встретили, когда я прибуду. У вас может быть что-то важное мне сообщить, и у меня могут быть новые инструкции для вас".
   - Я обязательно буду под рукой, губернатор. Как я доберусь до вас?
   - Бейкер будет со мной. Я пока не уверен, будет ли это Касабланка или Марракеш. Что бы вы порекомендовали?
   - Климат в Марракеше лучше. Кроме того, вы будете немного дальше от немецких самолетов.
   - Мы думали об обоих местах. Но Армия, кажется, думает, что они могут лучше защитить нас в Касабланке. Вы понимаете, все это в высшей степени секретно. Ни одна статья не будет опубликована, пока я не вернусь в Соединенные Штаты.
   - Я понимаю, сэр. Могу ли я предположить, что Мерфи узнает об этом?
   - Он узнает, и вы можете получить от него дату и адрес Бейкера. Бейкер еще не знает, что отправляется туда. Никто не узнает этого на час раньше, чем необходимо.
   - О.К., губернатор. У меня рот на замке.
   - Бейкер сказал мне, что он забронировал вам самолет на завтра рано утром. Надеюсь, это не слишком неожиданно.
   - Вовсе нет. Я догадался о ситуации, как только услышал о Дарлане. Я соберу все факты, которые смогу, и отправлю их вам как можно быстрее. Я получу дату вашего отъезда из Мерфи и соберу всю информацию до вашего прибытия. До свидания, сэр.
   "Удачи вам, Ланни!" - Твердое рукопожатие, и они расстались.
   VI
   В этот раз маршрут агента президента, путешествующего на Клиппере, пролегал через Бермудские и Азорские острова. Он приземлился в Касабланке и отправил телеграмму Робби. Так было решено, что он всегда должен сообщать Робби, а не Лорел, потому что имя Бэдд-Эрлинг Эйркрафт произведёт магическое впечатление на цензоров. Он написал открытку своей матери, а затем провел вечер, слушая последние новости, которые собрал Джерри Пендлтон. Утром его доставили в Алжир. Это тоже устроил всемогущий Бейкер. Ланни из вежливости посетил Мерфи и услышал, что Советник смог узнать об убийстве Дарлана. Затем у него была встреча с Дени де Брюином, который действительно знал подлинную историю и рассказал Ланни то, что никогда не рассказал бы ни одному другому американцу.
   Вот, что случилось. Горстке парней из молодежной организации Chantiers de la Jeunesse, страстных роялистов, сказали, что их долг - избавить французскую Северную Африку от гнусного предателя адмирала. Без сомнения, им это сказали взрослые, но они их не назовут. Они бросили жребий, и первый, на кого он пал, отказался от задания. Боннье де ля Шапель согласился. Он поприветствовал адмирала в коридоре его здания и выпустил четыре пули в его грудь. В тюрьме полицейский предложил сохранить ему жизнь, если он признается. Это он сделал. Но никто не видел этого признания, и, возможно, полицейский припас его для использования в целях шантажа.
   Юношу судили военным трибуналом и вывезли в ту же ночь и расстреляли. Было две истории его конца на выбор. Один "посвящённый" рассказал Дени жалкую историю об испуганном мальчике, который кричал и плакал на пути к казни. Другой заявил, что его заверили, что будут использоваться холостые патроны, и он тихо пошел, полагаясь на это обещание. Так было на этой огромной фабрике сплетен в Алжире. Один человек придумывал сказку, а тысяча других с радостью повторяли ее. Было бесспорно, только что Дарлан и нападавший на него были мертвы. А правительство находилось в руках пожилого генерала, который придерживался тех же реакционных взглядов, что и его старый маршал. Он презирал политику и имел только один реальный интерес в жизни, уничтожить немецкую армию.
   Генерал Жиро оставил администрацию на Лёмэгр-Дебрёя, короля растительного масла, чей позывной был "Робинзон Крузо", и на его человека Риго с позывным "Пятница". Риго, когда-то связанный с Кагулярами, был министром внутренних дел, отвечавшим за работу полиции. Ни один американец не мог проникнуть во все эти лабиринты интриги. Но было несомненно, что рот мальчика был закрыт навсегда, и еврейский доктор Абулькер и его сын и несколько других, кто наиболее активно помогали американцам, были отправлены в южный Алжир и помещены туда, что французы вежливо называли residence forcee. Ланни должен был это увидеть и сообщить об этом Рузвельту, а затем ждать, пока что-то случится.
   Роберт Мерфи в то время был отчаянно уставшим человеком и очень переживал. Но Ланни казалось, что его беспокойство вызвано бурной критикой из дома, а не собственными сомнениями Мерфи относительно верности его курса. Конечно, он не виноват, что правительство французской Северной Африки долгое время находилось в руках жадных политиков и что единственными людьми, которые имели опыт управления, были люди реакционных взглядов. Он также не виноват, что у них были элегантные манеры и роскошные виллы, в которых они умели беззаботно развлекаться. Работа советника заключалась в том, чтобы подружиться с ними и получить от них помощь. Теперь у него перед ними были социальные обязательства, и как он мог их выгнать и поставить на их места неопытных и неизвестных людей? Как он мог порекомендовать такой курс своим начальникам в Государственном департаменте, которые были разделены на враждующие группировки? Или командованию Армии Соединенных Штатов, которому было наплевать на проклятых французах и их политические ссоры, которое только стремилось убрать немцев?
   VII
   В Тунисе было трудное время, и многие вещи шли не так, как надо. Британские и американские войска были устремлены на восток, но их было недостаточно. Они снабжались по узким дорогам, вьющимся через горные перевалы и через мосты, недостаточно прочные для танков и артиллерии. Был сезон дождей, и посадочные площадки превращались в болота. У немцев, с другой стороны, были отличные аэродромы с твердым покрытием в Тунисе и Бизерте, крупной французской военно-морской базе. А также в Сицилии и на юге Италии, откуда они могли непрерывно бомбить. Американские мальчики быстро заняли места, из которых они опять должны были отступить. Армия была похожа на молодого и неопытного боксера, который танцует на ринге, полный уверенности, а ему в первую минуту расквашивают нос. Он поражен и внезапно осознает, что драка - это не то же самое, что пикник.
   В этих горах было очень холодно, и американские солдаты лежали в окопах и воронках, наполовину замерзшие и совершенно забытые, как им казалось. Их непрерывно бомбили, а где были их самолеты? Они должны были держаться, пока инженеры делали свою работу. Дорожники и сапёры, бульдозеры, которые расширяли аэродромы, и люди, которые натягивали на них стальные маты. Служба снабжения должна была загрузить и перевезти четверть миллиона различных видов товаров, которые требовались американской армии. Корабли должны были доставить их, и должны были быть установлены портовые сооружения, чтобы обработать эти грузы, а грузовики должны были отвезти их по недавно отремонтированным дорогам. Миллионы людей работали над этими задачами, днем и ночью, дома и по всему маршруту. Шесть тысяч километров по воде и две или четыре тысячи километров по суше, в зависимости от различных портов прибытия. Весь этот огромный механизм был приведен в действие решением, которое было принято в Лондоне пять месяцев назад. Агенту президента вместе с остальными его соотечественниками пришлось усвоить мучительный урок, заключающийся в том, что ожидание составляет большую часть войны, чем любой другой ее компонент.
   Следующим ее компонентом является боль. И Ланни, который никогда не преднамеренно причинял боль любому живому существу, видел раненых, которых привозили с не очень далекого фронта. Тогда он возобновил свою ненависть к жестокому и варварскому чудовищу, которое с самого начала времён мучило человечество. У Ланни была судьба, пережить две мировые войны. Хотя он был слишком молод для первой и слишком стар для второй. Но он хотел вторую войну, помог её начать и нес моральную ответственность за нее в своей душе. Он должен был научиться думать об этом прямо и быть уверенным, что он делает все, что в силах одного человека, чтобы быть уверенным, что эта война будет последней.
   Среди социалистов, которым внук президента Оружейных заводов Бэдд потворствовал в юности и раннем возрасте, были откровенные пацифисты. Люди, которые говорили, что война была морально неправильной, и чтобы ее прекратить, не надо иметь к этому никакого отношения. "Войны никогда ничего не решали", - это Ланни слышал сто раз. Но, читая историю своей страны, он подумал, что война за независимость решила вопрос об американской независимости, а гражданская война решила вопрос о рабстве в Америке, а также о праве штата выходить из Союза. То, что решала любая война, было вопросом государственной мудрости после нее. И Ланни, который сосредоточил свои надежды на Вудро Вильсоне и его Лиге наций, теперь жил в вере, что Франклин Д. Рузвельт сможет пожать то, что посеял Вудро Вильсон, и что на этот раз будут международные полицейские силы с реальной властью для обеспечения международного мира.
   VIII
   Ланни немного подурачился с Робертом Мерфи, когда встретил его. Он сказал: "Я понимаю, что вы ожидаете очень важных персон". Мерфи, конечно, не мог быть уверен, что Ланни это доверили или он только догадывался. Наконец Ланни сказал ему, какие инструкции Ф.Д.Р. ему дал, а потом Советник открыл ему карты. Конференция должна была состояться на второй неделе января и должна была стать самой секретной вещью во всем мире. Президент, предположительно, будет отдыхать на юге, а Черчилль просто исчезнет из Лондона. Местом встречи был пригород над Касабланкой, известный как Анфа, группа из четырнадцати роскошных вилл, с центром в отеле Анфа. Эта вся недвижимость будет реквизирована, и район будет окружен высоким забором из колючей проволоки. Армия будет за всё отвечать, но Секретная служба тоже будет участвовать, как и всегда в случае защиты президента.
   Бейкер уже был в Касабланке, и Ланни вернулся туда. Прибыл и верный Хайек, и американский искусствовед возобновил работу по осмотру мозаик и фонтанов и прослушиванию разговоров на базарах. Город был полон слухов, как вакуумная трубка с электронами, и летающих так же быстро. Прибывает Сталин, приезжает король Англии, был приглашен султан Марокко. Этот сановник жил в Рабате, столице, и, конечно, хотел быть важнее, чем позволяли ему французы. Ланни обнаружил, что его друг Джерри слышал все эти слухи, но не знал, чему верить. Он пришел в гостиничный номер Ланни и сказал: "Здесь происходит что-то важное, и враг знает об этом".
   Ланни не нужно было подстёгивать, чтобы заинтересоваться этим замечанием. - "Почему ты так думаешь, Джерри?"
   - Их агенты ходят толпами через границу. Ты знаешь, они приходят и уходят свободно, потому что испанское Марокко считается нейтральным. Но, конечно, это то же самое, что и нацистская территория.
   Ланни был готов услышать, что это была попытка кого-то убить. Но нет, Джерри сказал, что это было "мирное наступление". Он продолжил: "Ты знаешь, что у Хуана Марца есть вилла здесь в Касабланке, что-то претендующее на изысканность. Меня представили его управляющему в кафе, и, кажется, сам старик здесь. Я сказал управляющему, что эта война собирается отдать Европу во власть большевиков, и поэтому он был со мной откровенен. Я думаю, что он догадался, что я американский агент, и он хотел знать, как это возможно для католика Мерфи не осознавать эту опасность. Как наши военные не могли это увидеть? Я сказал, что, что люди на войне ослеплены гневом, и их разум закрыт. Мы говорили на довольно высоком моральном уровне, понимаешь.
   - А потом?
   - О, он вывалил мне всё, о том, что Франко очень хотел выступить посредником, и о том, как сеньор Хуан надеется на это, и о том, как он налаживает отношения с офицерами американской армии и флота, которых развлекаются в его доме. Они устроили там своего рода клуб.
   "У него будет много хорошей еды и спиртных напитков", - отметил Ланни.
   - Идея управляющего состояла в том, что я должен помочь сеньору подружиться с некоторыми из высших чиновников. Он заверил меня, что старик будет щедрым с теми, кто поможет ему добиться своего. Мне предлагали чаевые.
   "Используй достойный термин", - сказал Ланни с улыбкой. - "Это будет предварительный гонорар барристеру". Если не возражаешь, позволь мне самому попробовать сеньора. Я знаю его довольно хорошо, и может случиться что-то срочное. Время имеет значение!
   IX
   Ланни написал записку на почтовой бумаге модного отеля Transatlantique, где он остановился, сообщив бывшему табачному контрабандисту, который стал хозяином финансов Испании, что он только что вернулся из Америки и обладает информацией, которая может представить интерес. В ответ ливрейный слуга принес записку, которая приглашала Ланни на ланч на следующий день и говорила, что за ним заедет машина, необходимая любезность в эти времена.
   Ланни был доставлен в роскошное поместье и сердечно встречен сеньором Хуаном, ставшим старше менее чем на два года с того времени, когда Ланни последний раз обедал с ним. Но сейчас он выглядел на десять лет старше. Он терял волосы, и странный, эластичный вид его лица был более поразительным, потому что он был полон морщин. Хуан Марц был тем, что испанцы называют Xueta, то есть евреем, который был испанцем так долго, что он не еврей, а "потомок евреев". Конечно, тот, кто был настолько богат и чьи деньги превратили скромного армейского офицера в каудильо и генералиссимуса, такой человек мог бы стать "почетным арийцем", если бы ему этого захотелось. Но, очевидно, он считал величайшей из почестей быть простым сеньором Хуаном, владельцем нескольких крупных предпринимательских монополий на своей родине.
   Он не забыл сына президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт и был полностью осведомлен о роли отца этого сына на войне. У Ланни была специальная "легенда", предназначенная для фашистских промышленников. Его отец был огорчен тем, что его самолеты использовались не с той стороны великой мировой битвы, и разрешил своему сыну рассказать об этом своим старым друзьям на континенте. Сам Ланни был в отчаянии по поводу продолжения этого слепого конфликта, в котором имущие классы Европы оказывались во власти санкюлотов. Даже самый элегантный обед, поданный ливрейным дворецким, не мог успокоить его душу. Даже мягкий шезлонг, где полулежа на лоджии можно смотреть на голубую гавань Касабланки, в которой сейчас полно серых военных кораблей, транспортов и грузовых кораблей.
   Эта "легенда" понравилась сеньору Хуану. И он, пыхтя длинной темной гаванской сигарой, рассказал, что думали те, кто контролировал политику стран Оси. Сеньор не знал, кто прибудет на конференцию в Анфе, но подумал, что это будут военные руководители, собирающиеся решить, что делать с серьезным отпором, который они получили в Тунисе. Кроме того, ему сказали, что будет присутствовать Роберт Мерфи. Ланни сказал, что он хорошо знает Мерфи, и сеньор согласился со своим управляющим, что для католиков было немыслимо, как любой человек с такой верой мог поддерживать политику передачи Европы большевикам.
   Да, это было еще одно "мирное наступление". Сеньор Хуан хотел, чтобы Ланни прекратил покупать мозаики и фонтаны для омовений и начал крестовый поход, чтобы убедить американских лидеров найти компромисс со странами Оси, пока не стало слишком поздно. У него была полная программа Гитлера. Der Fuhrer гарантировал бы целостность Британской империи навсегда и отдал бы Америке всю Южную Америку и всю Японскую империю. Он хотел только Россию, Центральную Европу и Балканы, и там он уничтожит большевизм полностью и навсегда. В качестве особой уступки он позволил бы Великобритании и Америке помочь ему в этом и участвовать в трофеях этих завоеванных провинций.
   Это последнее было чем-то новым. Признаком того, как крах у Сталинграда и поражение Роммеля напугали нацистских лидеров. Ланни не сказал ничего такого невежливого. Он сказал, что такая позиция ему кажется здравой, и он передаст её своему отцу, а также мистеру Херсту, мистеру Генри Форду и другим своим влиятельным друзьям. Он сказал, что считает очень хорошим признаком, что американская армия демонстрирует свои консервативные тенденции в этой провинции. Например, в генерале Паттоне не было никакого большевизма. И сеньор Хуан был рад согласиться. Он был восхищён американскими офицерами, которые были его гостями, и был приятно удивлен, узнав, сколько из них разделяют его взгляды. Они просто не поняли испанскую ситуацию. Они были одурачены неправильными ярлыками, которые коварные враги навесили на Эль Каудильо и Фалангу.
   Ланни упомянул французскую администрацию в Северной Африке, а сеньор признался, что он тоже был приятно удивлен. Он знал Лёмэгра и его взгляды. Кроме того, он был высокого мнения о Марселе Пейрутоне, который должен скоро прибыть. Ланни не слышал об этом, и Марц с удовольствием сообщил ему, что этот бывший министр внутренних дел в кабинете Петена вылетел из Аргентины, где он был послом Виши. До смерти Дарлана он заявил о своей поддержке адмирала, и теперь его пригласили стать генерал-губернатором Алжира. Ланни был ошеломлен этой новостью, потому что он встретил Пейрутона в Виши и знал, что он один из самых решительных антидемократов в окружении Петена.
   Он сказал: "Способный администратор, и мы все можем чувствовать себя в безопасности в его руках". И добавил: "Сеньор Хуан, мой отец хотел бы знать, являются ли те люди, которые должны заключить мирное соглашение, немецкими промышленниками. Им и Comite des Forges следует прийти к пониманию и выработать детали урегулирования через головы политиков. Самой большой ошибкой Гитлера было его нежелание прислушиваться к советам этих людей. Теперь он должен увидеть, что ему далеко до победы в этой войне, и он должен позволить тем, кто управляет делами, взять их под контроль.
   Табачный король ответил: "Именно это и происходит. Это должно быть очень секретно, потому что немцы, которые берут на себя такую инициативу, подвергают себя чрезвычайно серьезным рискам. Но наши французские партнеры, которые представляли Comite des Forges с самых первых дней, знают, что сказать своим германским друзьям и получить их доверие. Я хочу сказать вам, сеньор Бэдд, что я лично общаюсь с некоторыми хозяевами металлургических и угольных концернов Германии, и, по моему мнению, единственное, что стоит на пути европейского мира в настоящее время, - это упрямство Черчилля и Рузвельта".
   Ланни пообещал посмотреть, что с этим можно сделать!
   ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
   Старики для советов 48
   I
   ВСТРЕЧА премьер-министра и президента состоялась шесть месяцев назад. Это время было самым мрачным периодом всей войны. Тогда казалось вероятным, что немцы захватят Каир, а немецкие армии далеко на севере захватят Сталинград и разделят Россию на две части. Но теперь наступил рассвет, и все облака пламенели надеждами. Немцы выдохлись в руинах этого тракторного завода длиной в километры, а их армии из трехсот тысяч человек были окружены и изрублены на куски. Что касается Роммеля, Лиса Пустыни, он бежал со всех ног. Примерно в двух тысячах километрах его армии бежали на запад вдоль берега Средиземного моря. К настоящему времени он был вне пустыни и почти в Триполи, гордости африканской империи Муссолини. Англичане намеревались удержать его в пути, вплоть до Туниса, а там разбить его вместе с тунисской армией генерала ван Арнима из ста тысяч человек. Это была первая из проблем, которые должны были решить эти военные финансисты.
   Гидросамолеты военно-морского флота посадили президентскую свиту в многолюдной гавани Касабланки. Еще один рейс привёз свиту Черчилля, а также военный и морской штабы. В самом начале произошло интересное событие. Нацистские радиостанции, вещавшие по всему миру, начали сообщать, что премьер-министр Великобритании в третий раз находится в Белом доме в Вашингтоне. Они повторяли это в течение двух недель без перерыва, указывая, как некогда гордая Империя стала лакеем империализма янки. Американцы на посту прослушивания в отеле Анфа смеялись и чувствовали себя очень умными. Они считали, что кто-то перевёл слово Касабланка, как Белый дом, и это вызвало ошибку. В то время как это продолжалось, немецкие бомбардировщики не появлялись над отелем Анфа, и государственные деятели и генералы за колючей проволокой могли изучать свои карты и вести свои дискуссии в безопасности.
   Ланни сказал Бейкеру, что у него есть что-то важное для шефа, и во второй вечер конференции агент президента был доставлен к ограждению на холме Анфа. Он был удивлен, заметив, что тяжелая колючая проволока была украшена гирляндами из консервных банок. Смысл этой затеи состоял в том, что, если разрезать какую-нибудь прядь, то это вызовет грохот и тревогу. Молчаливые мавры стояли в длинных очередях, уставившись на это зрелище и задаваясь вопросом, что будет следующей фантастической вещью, над которой будут работать эти белые маги из-за рубежа. Все они видели фильмы за несколько дней до войны и знали, что Америка была сказочной землей, превосходящей их собственные арабские ночи. Страна, где простые рабочие жили во дворцах, где автомобилей было столько, сколько блох в Марокко. И где торты с заварным кремом были сделаны, чтобы бросать их в лица людей.
   Дежурные солдаты у ворот не хотели впустить странного человека по простому указанию Бейкера. Ланни был готов к поиску оружия, но он отказался от личного досмотра не только из-за своего имени, но и из-за того документа Гесса, который был зашит в подкладке его пиджака. Они направили фонарь на его лицо и послали за более высоким офицером, который, в свою очередь, послал за сотрудником секретной службы. Ланни должен был стоять там и ждать морозно холодной ночью, пока этот человек не позвонит в квартиру и не получит личный приказ президента о том, что Бейкер может провести любого человека, которого он пожелает, и имя этого человека нельзя было спрашивать. Равно как и его лицо нельзя разглядывать. Это действительно сбивало с толку. И это был почти, но не совсем, одним из тех редких случаев, когда секретная служба настаивала на том, чтобы отдавать приказы президенту. Что-то вроде доктора!
   II
   Здесь был современный "палас отель", оборудованный по европейским стандартам, напыщенный и богато украшенный. Оплативший размещение мог себя представить Людовиком Пятнадцатым или Шестнадцатым. Сколько армия заплатила за место, Ланни никогда не слышал, но, несомненно, этого было достаточно, чтобы все были счастливы. Шеф находился на вилле N 2, известной как "Дар-эс-Саадия", и у него было бомбоубежище в бассейне всего в трёх метрах от дома. Он устроился в постели, как всегда у двери был его негритянский слуга Преттимен. Шеф встретил прибывшего веселой улыбкой - "Добро пожаловать в наш город!" Своего рода двусмысленность, которая не порадовала бы французов. Ланни знал, что Рузвельту нравится путешествовать, и он, несомненно, получил удовольствие от того, что спустился в гавань, полную кораблей, которые тщательно расчистили ему дорогу.
   "Ну, Ланни, что вы слышали?" - и секретный агент начал рассказ на тысячу вторую арабскую ночь. Это было связано с табачным контрабандистом, который считается самым богатым человеком в Европе. Если только Геринг не превзошел его. Во всяком случае, он был достаточно богат, чтобы уничтожить Испанскую Народную Республику и поставить на её место своего маленького частного убийцу. Теперь он был в союзе с руководителями стальных и оружейных картелей Франции и Германии и был готов провести мирное наступление. Он ждал только, чтобы сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт переубедил двух упрямых Черчилля и Рузвельта.
   "Повезло вам!" - хихикнул объект этого заговора. - "И вы собираетесь это сделать?"
   "Я решил, что лучше спросить ваше согласие", - сказал Ланни, который тоже любил шутить. - "Каковы мои шансы на успех?"
   - Я скажу вам, при условии, что вы будете держать язык за зубами.
   - Всегда, Губернатор.
   - Ну, вы знаете, что сказал генерал Грант в форте Донельсон?
   - Извините, губернатор. Я знаю Европу лучше, чем свою страну.
   - Его попросили о перемирии, и он ответил: 'Никакие условия, кроме безоговорочной капитуляции, не могут быть приняты. Я предлагаю немедленно приступить к вашим работам'.
   - Это ответ на этот раз?
   - Это то, что я планирую объявить в качестве результата этой конференции, и я не думаю, что Уинстон будет иметь какие-либо возражения. Но пока это конфиденциально.
   III
   Ланни упомянул то, что Хуан Марк сказал о Пейрутоне, и узнал, что это правда. Этот видный соратник Петена направлялся из Аргентины, чтобы управлять Алжиром для союзников. Ф.Д.Р. сказал, что ему интересно, как Марк узнал об этом. Агент президента напомнил ему, что Аргентина была центром нацистской пропаганды для всей Южной Америки, и что Пейрутон был послан из Виши, чтобы внести свой вклад. "Это так плохо?" - спросил президент, а другой ответил: "Послушайте, губернатор. Я не хочу быть в положении нытика. Носитель плохих новостей никогда не бывает популярным".
   - Давайте делайте свою работу, Ланни. Я должен услышать худшее, но вы не должны грустить, если я не всегда вижу, как делать то, что вы хотите. Иногда мне приходится использовать косвенные способы, иногда ждать, пока ситуация созреет, или общественное мнение изменится.
   - Если я не ошибаюсь, губернатор, вам не придется долго ждать, чтобы услышать общественное мнение о Пейрутоне. Он - идеальный тип политического слуги тех жадных и циничных старых семей, которые правили Францией в течение столетия и привели ее в настоящее положение. Далее Ланни описал этого бывшего министра внутренних дел, вежливого и приятного, круглолицего, удобного и абсолютно антидемократичного. Будучи главой полиции Виши, он отвечал за выполнение приказов нацистов.
   - Они говорят мне, что он хороший администратор, Ланни.
   - Я не сомневаюсь в этом. Он хорошо разбирается в людях своего рода, но у него не было бы никакого понимания людей вашего сорта.
   - Вот в чем проблема. Мы должны найти человека, которого французские офицеры примут вместо Дарлана. Жиро не администратор, он солдат, и он хочет воевать. Мерфи - наш человек, и я должен оказать ему поддержку или заменить его. И кто еще знает это поле? Мерфи уверен в Лёмэгре, а Лёмэгр говорит, что Пейрутон - лучший из имеющихся людей.
   - Это я могу легко понять. С политической точки зрения, эти двое - близнецы.
   - Это будет звучать цинично для наших либеральных друзей. Но я нахожусь в разгаре войны, и я не могу управлять всем лично. Вот француз, который видит, что мы побеждаем, и он покидает тонущий корабль Он готов продать нам свои услуги, свои знания обо всех других крысах, которые бегут толпами. У него есть престиж, и он может заставить всех остальных повиноваться нам и выполнять нашу работу. Разве я не буду использовать его?
   - Да, губернатор, но вопрос в том, будет ли он выполнять вашу работу или он будет работать против вас тайно, и как вы будете следить за ним и быть уверенным?
   - Это легко, Ланни. Так случилось, что у меня есть друг, которому я доверяю, и который знает французов. Он идет в клетку для крыс и смотрит, что там происходит, и рассказывает мне об этом. Он будет терпелив со мной и не будет ожидать от меня немедленных изменений. Он будет уверен, что, в конце концов, я сообщу, что у народа Франции есть правительство, которое они сами выбрали на свободных и справедливых выборах. С этого времени всё будет зависеть от них, и мы сможем изящно откланяться.
   Президент начал эту речь со знакомой маленькой усмешки. Но на полпути он стал серьезным. "Слушай, парень", - сказал он; - "Это тема настолько деликатная, что мне приходится ходить по тонкому льду, когда я к ней подхожу. Все эти богатые французы - католики. Я не понимаю, как они могут выполнять грязную работу, которую они выполняют, и все еще думают, что имеют какую-то религию, но они да, и они очень решительны и злятся по этому поводу. Я давным-давно объяснил вам, как это происходит в Демократической партии у нас дома. Ирландцы, итальянцы, поляки, французы, немцы, мексиканцы, мы просто не выиграем выборов в любом из наших больших городов, если не привлечём католиков. Здесь, во Франции, конечно, я знаю о долгой борьбе с клерикализмом, по крайней мере, столетие, не так ли?"
   - Я бы сказал, три столетия. Это восходит к Тартюфу Мольера и, возможно, к галликанскому движению четырнадцатого и пятнадцатого веков.
   - Ну, это, возможно, удалось среди рабочих, но в том, что касается управления и крупного бизнес-класса, вы просто должны договориться с католической системой, если хотите попасть куда-то. Мерфи - католик, и он понимает, как разобраться с ними. Я протестант, и поэтому, как я уже сказал, я должен ходить по тонкому льду. Мы в Америке воспитали поколение католиков в идее свободных демократических выборов. Что бы ни пожелала иерархия, католические массы принимают этот принцип дома, и мне кажется, что наша методика состоит в том, чтобы привезти сюда американских католиков и позволить им преподать это европейским католикам. Это нельзя сделать сразу, но только с терпением и тактом, и если мы будем стоять в стороне и не диктовать и не вмешиваться. Поверьте, если бы я действовал по-своему, я бы в одночасье сместил всю банду Виши с дороги, но тогда я обнаружил бы, что должен управлять католической страной, и, возможно, сначала должен её завоевать. Конечно, лучше оставить политиков в покое и иметь их помощь в изгнании нацистов.
   Ланни слышал это раньше и боролся за это в своем собственной голове. Теперь он понимал, что он занимает время страшно занятого человека. Он сказал: "Только одно, губернатор. Вы знаете старую доктрину о том, что цель оправдывает средства. Однажды я читал какого-то современного философа и отметил утверждение, что именно средства определяют цель".
   Занятый человек сидел в тишине, обдумывая это. Наконец он сказал: "Я не думаю, что Виши определит наши цели в этой войне, Ланни. Если вы когда-нибудь увидите это, приходите и скажите мне.
   IV
   Агент президента предложил удалиться, как он делал это всегда. Но Рузвельт сказал: "Подождите минутку". Такое тоже часто случалось. Возможно, он не был удовлетворен доводом, который он привел. Он хотел веры и дружбы либералов и даже розовых. "Есть кое-что, что вы должны знать", - сказал он. - "Я добился создания Совместной комиссии для рассмотрения вопроса о политических заключенных здесь, и я уверен, что практически все они уже освобождены".
   Ланни ответил: "О, черт возьми! Я не люблю быть занудой, губернатор. Вы старый политик, и вы знаете хитрости в Америке. Но здесь у них другие. Кто-нибудь говорил вам, что у вишистов есть своё определение 'политзаключенных'? Они считают ими только тех, кто был обвинен таковыми. А это меньше, чем тысяча из десяти тысяч, которых они содержат в тюрьмах. Остальные девять тысяч являются 'преступниками' того или иного рода, или же они находятся в тюрьме без каких-либо обвинений, и, конечно, это не позволяет им быть 'политзаключенными'. Вы понимаете, что здесь преступление быть масоном?"
   Президент сидел с нахмуренными бровями. "О, что за петрушка!" - воскликнул он.
   -Действительно, это так! Как раз на днях генерал Жиро объявил на пресс-конференции, что некоторые указы против евреев будут отменены. Например, он сказал, что еврейским детям будет разрешено снова ходить в школу. Но затем он добавил, что это должно быть сделано "постепенно", что, конечно, означает, что он отказывается от всего этого.
   - Ланни, люди из Госдепа клянутся, что Жиро не антисемит.
   - Может быть, он лично и не антисемит. Он с детства обучен сражаться с немцами, и все его существо сосредоточено на этом. Его мечта о том дне, когда он войдет в крепость Мец под французским флагом. В остальном он позволяет политикам управлять вещами, и суетится, когда на него наваливаются их проблемы.
   - Мы должны получить это правительство на твердой основе, Ланни. Мы пригласили де Голля сюда, чтобы выработать какой-то компромисс с Жиро. Мы просто должны собрать французов вместе, чтобы мы все могли сосредоточиться на этой войне.
   - Желаю вам удачи, губернатор. Именно неспособность французов собраться вместе привела к их краху.
   - Я хочу вбить этот факт в головы их лидеров. Я думаю о массах французского народа, который хочет свободы, а затем и мира. Я отказываюсь верить, что они такие же упрямые, фанатичные и тщеславные, какими их руководители показали себя в этом кризисе.
   Ланни согласился с этим, и хотел помочь более эффективным способом, чем он делал до этого. Но Рузвельт сказал, что его агент президента делал то, что никто не мог сделать, и что он должен был продолжать делать это. "Приходите ко мне, когда у вас будут новости", - сказал он. - "Я найду время для вас".
   Ланни ушёл с больным сердцем. Он не мог себе представить, как человеческое тело и разум могли бы выжить под бременем, которое нес этот человек. Безусловно, это было самое тяжелое бремя, которое когда-либо нес общественный деятель в истории этой страны. Вашингтону приходилось иметь дело с тринадцатью маленькими колониями. Линкольну пришлось по большей части заниматься внутренними проблемами. Но Франклину Рузвельту пришлось иметь дело почти со всем миром, и с войной, которая охватила все континенты и моря.
   V
   "Держитесь поблизости", - сказал Босс, так что Ланни никуда не удалялся. Он еще раз посетил сеньора Хуана и сказал этому джентльмену, что он отправил тайным путем ценное мирное предложение своему отцу и надеется на результат. Он встретил нескольких друзей этого Xueta, всех людей без родины, если не считать большой бизнес международным. Все они были уверены, что в отеле Анфа проходила конференция военных лидеров, и они обсуждали идею туземцев о присутствии других властителей. Богатые беженцы, которые заранее решили, как забрать свои деньги и удалиться в безопасное убежище, теперь "покоились на холмах, бесстрастные, как боги, без темной думы о земле49".
   Но они все еще слушали радио и обсуждали то, что слышали, думая о новых шансах на прибыль в неразберихе конца войны. Из их разговора агент президента он мог уловить много интересных деталей, и, среди прочего, он подтвердил факт, о котором он сообщил Рузвельту, что Геринг был готов взять Гибралтар весной прошлого года. Ланни не понял, насколько Der Dicke был готов действовать. Его триста гигантских орудий были полностью на позициях и нацелены, а четыре дивизии десантников готовы к высадке. Всего за неделю до Der Tag, Гитлер послал за ним и сообщил, что решил вместо этого взять Россию. Толстый рейхсмаршал был почти вне себя от досады и сказал об этом так ясно, что его фюрер никогда не простил его, и с тех пор они общались только письменно.
   Нацист номер один установил срок для взятия России всего в один или два месяца. Но прошло девятнадцать месяцев, и эти четыре дивизии великолепных десантников погибли на снегах России или попали в российские трудовые лагеря. Их фюрер только что объявил три дня траура по трем сотням тысячам героев, разбитых на голову под Сталинградом, после того как он запретил им сдаться. Кроме того, Роммелю пришлось покинуть Триполи, не пытаясь защитить город. Сеньор Хуан отвел своего американского гостя в сторону и признался, что он думал, что для стран Оси все выглядит очень черным, и что он послал сообщение Эль Каудильо, что он должен отказаться от любых мыслей о внезапном нападении на американские армии.
   Это была важная информация, и агент президента не преминул отметить это. Он считал само собой разумеющимся, что Франко имел такую мысль, как и американские военные лидеры. Если бы сейчас он задумался, это позволило бы американцам сократить количество войск, которые они будут держать вдоль границы с испанским Марокко, охраняя железную дорогу и шоссе, проходящее через эту территорию. Итак, после званого обеда Ланни пошел прямо к Бейкеру и был доставлен в комнату президента.
   Когда Ф.Д.Р. услышал новость, он радостно усмехнулся и воскликнул - "Мудрый парень!" Он сказал Ланни, что армия получила такую же информацию от своих агентов в Мадриде, но они не могли быть уверены, не была ли она внедрена испанцами. "Очевидно", - сказал президент, - "если бы Франко имел в виду нападение, он сделал бы все возможное, чтобы мы чувствовали себя в безопасности".
   "Еще один вопрос", - продолжил Ланни. - "Есть пожилой человек по имени Зальцгуттер, которого я встретил в марте. Он один из тех судетских немцев, но он считается гражданином Чехии, так что я полагаю, что технически он нейтрален. Он был одним из владельцев оружейного завода Шкода, и я не знаю, экспроприировал ли Геринг его или выкупил его собственность или что-то еще. Он проявил ко мне симпатию, и я не уверен, пытается ли он от меня что-то узнать, или он просто старый мальчик, который скучает и любит поговорить. Из одного или двух его замечаний у меня сложилось впечатление, что он что-то знает о предмете реактивного движения, и мне интересно, будет ли он говорить об этом. Помните, вы включили это в мой список".
   - Да, действительно это так. Он хочет денег?
   - Я не могу сказать. Вот в чем дело. Я считаю, что способ заставить людей говорить - это рассказать им что-то. Тогда они чувствуют, что вы с ними дружите, а не просто пытаетесь их использовать. Я подобрал несколько слов о реактивном двигателе, но я боюсь говорить, потому что я не знаю, что является секретом и что уже известно немцам. Мне нужна информация, а не много, скажем, полдюжины технических деталей, которые звучат правдоподобно. Это могут быть даже вещи, которые мы попробовали и отбросили. Это могло бы ввести в заблуждение немцев, думая, что мы на неправильном пути.
   - Это должно быть легко организовать. У нас здесь есть человек, майор Дауи, который докладывал по этому вопросу. Скажите Бейкеру пойти к нему и получить то, что вы хотите. Бейкер, конечно, не должен называть ваше имя, но просто скажет, что агенту нужна эта информация в его работе. Пусть Дауи напишет полдюжины формулировок, и когда вы сможете их выучить, то уничтожьте написанное.
   "Как всегда, спасибо", - сказал агент президента.
   VI
   Уже за полночь Ланни чувствовал, что ему пора идти. Но Босс начал хихикать, и посетитель знал, что у него на уме было что-то еще. - "Самое смешное приключение, которое у нас было! Полагаю, вы знаете, что де Голль здесь?"
   - Я слышал это.
   - Уинстон и я посвятили много времени, вместе и по отдельности, попыткам подружиться с ним. Но я боюсь, что мы проиграли, не сообщив ему заранее, что мы предлагаем вторгнуться на священную землю Франция. Мы просто не могли ему это сказать, потому что узнали, что в его лондонской штаб-квартире есть утечки. Среди них есть уважаемые французы, но есть и шпионы.
   - Охотно верю в это, губернатор.
   - Ну вот, мы на священной земле и хотим продолжить войну. Но первый вопрос, кому принадлежит вилла, в которой должен проживать генерал? Если она принадлежит французу, он не войдёт в неё, потому что он не признает право нашей армии конфисковывать французские дома, хотя мы и платим за них нормальные деньги. К счастью, получилось, что дом принадлежит швейцарцу, так что этой проблемой меньше.
   - Я слышал, что Жиро тоже очень обидчив, губернатор.
   - О, боже! Мы привезли этого старого джентльмена в Гибралтар на британской субмарине, потому что это было все, что у нас было. Но прежде чем он вступил на борт, там уже был американский офицер. Когда он прибыл, его первым требованием было, чтобы он должен полностью командовать всеми войсками, которые вторглись во французскую Северную Африку. Представьте, что генерал Паттон получает приказы от пожилого француза, которого он никогда раньше не видел, и чей язык он должен знать, но не знает!
   - И кто всегда говорит о себе в третьем лице, или мне так говорят. Жиро думает так, а Жиро требует этого!
   - Самое странное - эти два француза так сильно ненавидят друг друга, и все же они так похожи!
   - Я думаю, что не должен говорить так, губернатор. Жиро скучен, а де Голль умен. Когда Жиро обнаружил бы, что его приказы не выполняются, он попросил бы нас заменить его. Но де Голль никогда не сделает этого!
   "Шарль проиграл войну", - сказал ФДР, - "и теперь он не позволит нам выиграть ее для него. Его условия постоянны и окончательны. Мы должны убрать каждого бывшего вишиста из правительства, и мы должны сразу отменить все указы Виши. Когда мы говорим, что от правительства ничего не осталось бы, если бы мы начали такую чистку, и что все силы были потрачены на то, чтобы определить, кого нужно чистить, а кого нет. На это нет ответа, кроме: 'Такова моя воля'. А тем временем немцы вводят войска в Тунис и готовятся к длительной кампании!"
   - Де Голль хочет сам всё контролировать, губернатор?
   - Я спросил его, готов ли он взять контроль, и он признал, что не может. Офицеры его не поддержат. Я сказал ему, что наша оценка численности его приверженцев здесь составляет пятнадцать процентов населения, и его ответ был, что у него не было возможности провести плебисцит, поэтому он не может обсуждать этот вопрос. Но он требует, чтобы Жиро сотрудничал на его условиях, а Жиро отвечает, что он почти вдвое старше де Голля и на несколько чинов выше по рангу. Он предлагает совместное командование де Голлю, но де Голль этого не примет.
   - Что вы планируете делать?
   - Продолжать спорить, я полагаю. Я наблюдал за петухами на скотном дворе, и это точно так. Обе эти пары чрезвычайно высоки, и они смотрят друг на друга из-под своих богато украшенных военных кепок точно так, как если бы они собирались клевать друг друга.

0x01 graphic

   Но самое смешное было, когда мы убедили их сфотографироваться с нами, сидя на улице, среди клумб: Черчилль и я, и я между Жиро и де Голлем в целях безопасности! Когда это было сделано, мы предложили им пожать друг другу руки ради морального эффекта на французов во всем мире. Они не могли заставить себя сказать нет в присутствии фотографов, поэтому они держали друг друга за руки - очень осторожно, и я боюсь, что публика заметит тот факт, что между ними не так много любви.
   Ланни присоединился к улыбке; затем он внезапно встал. "Губернатор", - сказал он, - "вы должны спать. Я знаю, что Черчилль не дает вам спать всю ночь, и вам это не нравится. Я не хочу быть в одинаковом с ним положении".
   "Когда эта война закончится", - сказал другой, ухмыляясь, - "я возьму вас к себе опекуном и сиделкой!"
   VII
   Ланни проникся большим уважением к эффективности армии. Он получил информацию от майора Дауи на следующий день в обед. Он сразу же позвонил отставному промышленнику из Судет и пригласил его на ужин в Трансатлантик. Старый джентльмен ответил, что было бы гораздо удобнее, если бы мистер Бэдд пришел ужинать на его виллу. Так что Ланни пришлось долго гулять на ярком марокканском закате, заучивая по дороге свой урок по реактивному движению. Его угостили отменной едой с черного рынка. А потом усадили перед камином на беседу на немецком языке с крупным и румяным "торговцем смертью", который знал Захарова и Гуго Стиннеса в старые времена и сумел позаботиться о себе, пройдя через все быстро меняющиеся изменения Европы за последние полвека. Перед тем как закончить разговор, Ланни решил, что старик не шпион или немецкий агент, а просто человек, который не знал, что делать с собой в Касабланке, и которому нравилось обмениваться воспоминаниями с молодым человеком, который побывал всюду в Европе и знал правильных людей.
   Ланни был в роли искусствоведа, который ненавидел войну и отказывался участвовать в ней. Его единственная забота состояла в том, чтобы увидеть, как она закончится, не отдав Европу красным. Его положение сына президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт сделало его социальным равным, имеющим право на доверие. Они обсуждали войну и различные способы ее окончания. Герр Зальцгуттер признал, что сейчас немцам плохо, но он отметил, что они разрабатывают новое оружие, которое может стать средством изменения хода войны. Ланни сказал, что да, но будет ли это оружие готово вовремя, и не могут ли союзники опередить в этой гонке? "Если вы имеете в виду реактивные двигатели", -добавил он, - "я знаю, что и Британия, и Америка работают над этим и добились значительных успехов".
   "Да. Я их имел в виду", - ответил герр Зальцгуттер. - "Ракеты и ракетные бомбы".
   Ланни заявил, что его отец построил лабораторию на Дальнем Западе для экспериментов в этой области. Эта тема была исключительно технической, а Ланни, простой эстет, не был уверен, что он что-то понял, и боялся, что, возможно, это утомит герра Зальцгуттера. Но другой сказал: "Вовсе нет, совсем нет", и Ланни продолжил излагать материал, который он выучил наизусть в тот день.
   Старый джентльмен казался очень впечатленным и сказал, что это была отрасль исследований с огромными возможностями. Мы могли бы однажды полететь на Луну или на некоторые другие планеты, как представлял Герберт Уэллс. Он сказал, что особенно заинтересовался этим вопросом, потому что его племянник занимается этим годами и убеждал его заняться этим как бизнесом. Герр Зальцгуттер оказал Ланни честь, сказав, что у того правильное отношение к этому предмету, поскольку то, что он сказал, было очень уместно.
   VIII
   Судетский капиталист продолжал говорить, а Ланни сидел с дрожью внутри, с трудом сдерживая напряжение. Он знал, что находится у самой двери сокровищницы, у него почти был ключ в руке. Это было похоже на старую историю "Сезам, откройся". Он хотел одно слово, только одно немецкое слово! В буквальном смысле он был бы готов отдать свою жизнь за это слово. В самом деле, он месяцами планировал рискнуть своей жизнью, поехав в Германию, чтобы получить его. Ланни был уверен, что этот старик знал это слово. Но сможет ли он его заманить, или поймать в ловушку, или подкупить, или иным образом заставить сказать его?
   А уроженец Судет всё говорил и говорил, кружа вокруг нужного вопроса, и Ланни думал, что это были самые мучительные минуты его жизни. Герр Зальцгуттер сказал, что немецкие физические исследования в настоящее время являются мировым чудом эффективности. Можно возражать против идеи государственного доминирования, но оно, безусловно, инструмент для достижения практических целей. Была поставлена определенная цель, и все ресурсы нации были сосредоточены на ней. Деньги не считали, ответственные ученые должны были только сказать, что им надо. И немедленно это было у них под рукой!
   Ланни сказал: "Да, но для этого не нужно иметь диктатуру. У моего отца есть все, что он запрашивает для своего проекта. Армейские офицеры наблюдает за работой, и все, что ему нужно, имеет приоритет номер один. Деньги там тоже не вопрос".
   "Это давление войны, конечно", - сказал болтливый старик. - "Очень плохо, что такая же эффективность не может быть достигнута для нужд мира".
   "Действительно, это так", - согласился Ланни. - "Но мы должны принимать этот мир таким, каким он есть. Надеюсь, когда-нибудь стены между народами снова будут разрушены, и ученые смогут поделиться своими секретами. Возможно, в этот самый момент, если американцы, британцы и немцы объединят свои знания, все проблемы будут решены, и мы сможем вылететь на Луну до конца этого года".
   Этот диспут продолжался около часа. Пот лил на лоб Ланни, а затем высыхал от огня камина! Он не мог быть уверен, что со стороны старика был какой-то интерес. Он может просто болтает без цели получить или выдать какие-либо секреты. Возможно, он не заметил, что этот гениальный и воспитанный американец задавал наводящие вопросы один за другим. Он понятия не имел, что разум Ланни работает со скоростью динамо, изобретает новые замечания, новые схемы, новые вопросы. Или, может быть, этому пожилому человеку с большими делами не хватало средств, и он ждал возможности откровенно сказать: "Что вы готовы заплатить мне за секрет, которым я обладаю?" Ланни отвечал бы: "Хватит ли двадцать пять тысяч долларов?" А потом: "Пятьдесят тысяч?" А потом: "Сто тысяч?"
   Но нет, это было не так. Совершенно случайно, и, как будто он комментировал погоду, старый джентльмен заметил: "Мой племянник должен был подписать соглашение, чтобы остаться на этой исследовательской работе, пока война не закончится. Даже его письма не отправляются из Пенемюнде, и доставляются через Берлин и, конечно, строго подвергаются цензуре".
   Вот оно, и для Ланни это было похоже на вспышку молнии в его мозгу. Пенемюнде! Пенемюнде! Он никогда раньше не слышал этого названия, но этот удар молнии запечатлел его память. Пенемюнде! Как и хорошо воспитанный человек общества, которым он был, сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт заметил: "Да, то же самое с работой на месте моего отца. Он рассказывает мне немного об этом, но никогда не называет, где находится это место, не называет даже штат".
   IX
   Судетский джентльмен-промышленник отвёз своего гостя обратно в город в отремонтированном старом багги. Даже очень богатые могли пользоваться только такими транспортными средствами. Ланни нашёл Бейкера, и его сразу отвели на виллу и к президенту. Свет в комнате только что выключился, и негр, Преттимен, закрывал дверь. Там был солдат с автоматом на страже, но ему сказали, что Бейкер был О.К.
   Бейкер постучал в дверь, и свет снова включился, и он вошел и сообщил, что мистер Бэдд имеет особенное сообщение. Когда Ланни и Ф.Д.Р. остались одни, Ланни тихо сказал: "Я получил секрет от старого чеха. Место, где немцы проводят свои ракетные исследования, называется Пенемюнде".
   "Ну, так и сыпется!" - сказал президент. - "Это старая поговорка, когда не идет дождь, а льет ливень. Не прошло и двух часов, как я получил это слово в кодовом сообщении Управления стратегических служб из США в Вашингтоне.
   - Мне жаль, что я пришел вторым, губернатор...
   "Не волнуйтесь!" - утешил другой. - "Ваш отчет является подтверждением, и это едва ли менее важно. Я передал первый отчет Теддеру, а утром скажу ему, что он подтвержден".
   Главный маршал авиации сэр Артур Уильям Теддер был командующим авиации при Эйзенхауэре, и Ланни знал, что это значит. - "Мне кажется, я правильно услышал название", - сказал он, - "но я не могу вспомнить, чтобы когда-либо слышал об этом месте раньше".
   - Это небольшой остров в западной части Балтики. Возможно, мы сфотографируем его сегодня вечером.
   "Фотографии ночью?" - повторил Ланни невольно.
   Другой улыбнулся. - "Инфракрасные лучи. Держи их за зубами тоже!"
   Этот очень добрый человек знал, что его секретный агент добросовестно работал над трудным заданием и, возможно, чувствовал огорчение от того, что "пришел вторым". С особой сердечностью он сказал: - "Я открою вам еще один секрет, Ланни. Мы закрываем эту конференцию через день или два, и мы с Уинстоном собираемся взглянуть на Марракеш. Вы говорили, что ваша мать там.
   - Моя мама и отчим.
   - Мы должны быть размещены на вилле La Saadia. Возможно, вы её знаете.
   - Я недавно был там гостем. Прекрасное место.
   - Я понимаю, что вокруг него стена.
   - Высокая розовая стена, и вы будете хорошо спрятаны.
   - Интересно, не могли бы вы попасть туда контрабандой, не привлекая слишком много внимания? Я хочу поговорить с вами по-настоящему, прежде чем уехать.
   - Я думаю, что с этим управлюсь, губернатор. Кеннет Пендар там?
   - Да, он будет действовать как наш хозяин.
   - Хорошо, тогда я пойду и всё организую. Спокойной ночи, губернатор, и хорошей охоты маршалу Теддеру!
   X
   Ланни снова отправился в Марракеш и обнаружил, что вилла бурлит, готовясь попасть на карту мира. В течение последних двух или трех недель сотрудники Белого дома и секретной службы прочесали всю территорию, изучая происхождение и привычки каждого из многочисленных слуг, разыскивая секретные камеры, диктофоны и бомбы, устанавливая пандусы для инвалидного кресла и перила, которые обеспечивали президенту возможность ходить. Было решено, что весь персонал слуг должен покинуть поместье, и теперь американских солдат учили сервировать стол, расставлять кровати для высоких сановников и так далее по длинному списку. Молодой армейский офицер, отвечавший за эти приготовления, был на грани нервного срыва и заперся в своей комнате с бутылкой виски.
   Ланни рассказал Пендару инструкции, которые он получил. У него была визитная карточка с надписью: "Принять Л.Б. на La Saadia. Ф.Д.Р." Было решено, что он должен вернуться в воскресенье утром до прибытия гостей и оставаться в своей комнате и читать, пока президент не отправит за ним или не решит, с кем ему необходимо встретиться. Ланни отправился в отель Мамуния повидаться со своей семьёй. Огромный отель был переполнен, и ему пришлось спать на раскладушке в комнате отчима. Он должен был ответить на ряд вопросов своей матери о Маленьком Ланни. Какое очень хорошее имя! она сказала. Он должен был рассказать все о Робби и Эстер, о том, кто был на рождественской вечеринке, и даже о том, какие были подарки.
   Кроме того, его подвергли допросу о делах прибывших властелинов. Операция Факел не имела к этому никакого отношения. Это была операция Термит, которая подожгла все сообщество! Горничная Провеналь, которая была нянькой Марселя, конечно, встречала других слуг, а они были полностью осведомлены о правителях мира, собравшихся в Касабланке. А большинство из них переезжают в La Saadia. По всему городу было известно, что персонал виллы был выставлен вон. И что это может значить? Король Англии и король Египта, маршал Петен и маршал Сталин, Махатма Ганди и генералиссимус Чан Кайши. Все, кроме Гитлера, Муссолини и Франко! Были люди, которые поклялись, что пассажиры, прибывающие в новый аэропорт Касабланки, были доставлены в Анфу в лимузинах, окна которых были тщательно забрызганы грязью. Можно было увидеть американских солдат, занятых приготовлением грязи, как школьники или бурильщики нефтяных скважин! Были люди, которые заявляли, что президент Рузвельт въехал на открытой машине в Рабат, где он провёл смотр американским войскам, а всех других лиц попросили вон из лагеря. И провоцируемый Ланни не сказал ни слова!
   Когда он сказал матери, что собирается провести следующую ночь в другом месте, она выглядела обеспокоенной. Они всегда были откровенны друг с другом, и она спросила: "Что это, Ланни, другой роман?" Он сказал ей: "Не будь глупой, старая гусыня. Я обожаю свою жену, и такого никогда не будет. Это бизнес. Придёт время, когда ты узнаешь об этом и сможешь говорить об этом, как и все остальные, но не упоминай мое имя".
   XI
   Ланни устроили в одной из многочисленных комнат для прислуги на вилле. Здесь было всего шесть главных спален. У Ланни была простая комната, но чистая, и он мог обойтись без декоративной резьбы и утопленных мраморных ванн. Он был поглощен томом Истории английской литературы Тэна из библиотеки виллы. А тем временем группа Рузвельта и Черчилля ехала в большом лимузине Даймлера, выкрашенном в оливковый цвет, как и все армейские машины. Дорога протяженностью в две сотни километров полностью охранялась армией, и группа остановилась в пути на пикник. Чудесная автомобильная прогулка. Её последняя половина проходила с видом гор Атласа на заднем плане, белоснежными почти до их оснований.
   Первым делом по прибытии Уинстон Черчилль захотел подняться на вершину башни. И когда он увидел великолепный вид, он захотел, чтобы Рузвельта подняли наблюдать закат. Лестница не была достаточно широкой для кресла, но двое крепких сотрудников секретной службы сделали то, что дети называют стулом, сложив руки и запястья. Президент сел на это подобие стула и обнял мужские плечи. Он был не малым грузом. Они несли его шестьдесят ступеней без остановки, он шутил с ними все время. Коротенький и толстый премьер-министр тащился сзади, задыхаясь. Но задыхаясь, он пыхтел песню: "Как хорошо быть солдатом, когда нет войны, нет войны!"
   Высота этих гор была около пяти километров, и солнце, садясь за оазис пальм, превратило их белизну сначала в розовый, а затем в фиолетовый цвет. В момент заката каждый правоверный мусульманин должен был торжественно снять обувь, встать на колени лицом к Священному городу Мекке и пробормотать свои молитвы. Когда-то муэдзины призывали их на молитву, но в эти современные дни в каждой мечети на вершине башни был электрический свет, и все эти огни загорались в одно и то же мгновение. Караваны верблюдов останавливались, и колокола замолкали, и даже неверные чувствовали себя подобно молящимся. Мечети и большинство других зданий Марракеша были розового цвета, и на закате их цвета блекли, а затем медленно умирали.
   Ланни в комнату принес ужин Преттимен, который хорошо знал его в лицо, но никогда не слышал его имени. Прекрасный опыт для американского негритянского слуги полететь за границу и оказаться в стране темнокожих людей, одетых как Ку-клукс-клан и не понимающих ни слова из того, что он говорил! Преттимен светился от удовольствия и сообщил: "Да, сэр, президент удобно устроился, и его комната шикарна". Негр знал, что Ланни не приглашали в комнату президента, не потому что он был плохим мальчиком, а потому что он был "очень конфиденциальным джентльменом". Он сказал: "Господа секретной службы не совсем знают, что с этим делать, и я не думаю, что им это нравится, сэр". Ланни ответил: "Я не причиню никаких неудобств".
   После ужина Гарри Хопкинс ненадолго пришел в комнату Ланни. Он выглядел более изможденным, чем когда-либо. Он хотел поговорить о разговоре Ланни со Сталиным. Разговор происходил около десяти месяцев назад, но, видимо, Гарри не считал его устаревшим. Гарри рассказал, что он и Аверелл Гарриман были там, чтобы помочь составить резюме результатов конференции, а также письма для передачи Сталину и Чан Кайши. На вилле La Saadia не было рабочих столов, и Гарри Хоп улыбнулся, выражая сомнение, что кто-либо когда-либо работал в этом месте с момента его постройки. Он добавил, что Сталин отказался приехать в Касабланку или в любое другое место за пределами России. Считалось, что он сердится, потому что союзники хотели, чтобы он принял вторжение в Северную Африку в качестве замены "второго фронта", которого он требовал. Желает ли Ланни прочитать различные проекты письма? Ланни ответил, что ничто не доставит ему большего удовольствия. Гарри заметил: "Думай о дяде Джо и постарайся придумать что-нибудь, что поможет исцелить его раны".
   Так агент президента узнал, что никто не собирается много спать в эту ночь на мягких кроватях этого места отдыха миллионеров. Похоже, система работы заключалась в том, что Гарри и Гарриман писали проекты документов, а затем, после того, как их критиковали, уходили в свои комнаты и переписывали их. Каждый раз Гарри Хоп останавливался в комнате Ланни и оставлял копию последнего проекта, а по пути к большим вождям он останавливался, чтобы узнать, есть ли у Ланни какие-либо предложения. Так как агент президента проехал через Китай, то у него были предложения для письма генералиссимусу, и ему показали проекты резюме конференции. Той ночью ему не пришлось познакомиться с мнением Ипполита Тэна об английских поэтах.
   XII
   Этот труд был завершен только в три часа утра. Ланни сказали, что президент должен был вылететь из аэропорта в восемь. Ланни не ожидал, что у него будет разговор с президентом, и, возможно, он даже не увидит своего босса. Но это показало, что он все еще не знал Рузвельта. Пришел Пендар и отвел его в президентскую комнату, которая выходила окнами во двор. Секретная служба отказала ему в комнате с наружными окнами. Ланни обнаружил, что Ф.Д.Р. даже не ложился спать. Он лежал на очень элегантном диване со всеми аксессуарами из шелковых подушек и шалей. Протягивая руку агенту президента, он сказал вяло: "Можете поцеловать мою руку. Я Паша". Никогда, пока он жил, импульс веселья в нем не умирал.
   Когда они остались одни, он сказал: "Я хотел уделить вам больше времени, Ланни. Мне жаль, что это не сработало".
   - Неважно, губернатор. Надеюсь, будут и другие времена.
   - Теперь к делу. Я хочу, чтобы вы поехали для меня в Москву и поговорили со Сталиным. Вы в состоянии это сделать?
   - Почему, конечно, губернатор, но ...
   - Полагаю, вы знаете, что мы пригласили его на эту конференцию, и что он отказал нам. Он был слишком занят своей зимней кампанией, сказал он. И все, что нам нужно было сделать, это открыть второй фронт, 'как вы обещали', - были его слова. Это означает, что он злится, и я чувствую, что при всех опасностях мы должны убедить его встретиться с нами, и обоим раскрыть карты.
   - Вы думаете, что я гожусь для этого?
   - Я отправил бы Гарри, но поездка в середине зимы была бы серьезной нагрузкой на его здоровье.
   - Эта часть меня не волнует. Но что я могу сказать Сталину?
   - Поговорите с ним как с другом и заставьте его понять нашу позицию. Расскажите ему обо мне и моем глубоком желании настоящей дружбы между нашими двумя странами. Заставьте его понять, что я делаю все, что в моих силах, чтобы помочь ему. Некоторые из наших военные думали, что мы могли бы пересечь Ла-Манш прошлой осенью и удержаться. Как вы знаете, у нас были готовы все планы, но британцы категорически с нами не согласились. Уинстон заупрямился. Он не принял бы никакого участия в этой операции, а мы не могли бы сделать это в одиночку. Уинстон хотел заставить нас перебраться в восточное Средиземноморье, и, конечно, вы знаете, что Сталин не хочет этого. Решение для Сицилии и Италии этой весной, и это своего рода компромисс, который, мы надеемся, примет Сталин. Мы просто должны не дать России сдаться!
   - Вы думаете, что есть шанс на это, губернатор?
   - Никто из нас не может быть уверен. Вы знаете, что Гитлер предпринимает отчаянные усилия, чтобы выйти из своего затруднительного положения. Он делает нам предложения, и он обязан делать их и России. Мое сердце настроено на то, чтобы поговорить со Сталиным лично и заставить его осознать, что он может доверять мне, поскольку он, безусловно, не может доверять Гитлеру.
   XIII
   Это предложение ошарашило Ланни, но он сказал: "Конечно, я поеду и сделаю все возможное. Но разве вы не думаете, что будет разумно, если я вернусь в Вашингтон и получу ваши инструкции в деталях?"
   - Я не считаю, что это необходимо. Я хочу только одного. Чтобы Сталин назначил время и место для конференции с Черчиллем и мной. Вы понимаете важность этого без какой-либо дальнейшей разработки. Вы знаете меня и мои идеи, вы знаете Сталина, вы рассказали мне подробности своего разговора с ним, и вы сказали именно то, что сказал бы я, если бы был там. Вы рассказали об этом Гарри, и он согласен. Вы понимаете коммунистов и социалистов. Вы тоже жили среди них в течение долгого времени, и вам не нужно, чтобы я рассказывал вам, как с ними иметь дело".
   - Вы хвалите меня, губернатор. Но я прошу вас, не ожидайте слишком многого. С ними трудно иметь дело, особенно с коммунистами. Они меняют свою партийную линию в одночасье, так же быстро, как один из наших торпедных катеров уклоняется от подводной лодки.
   - Как вы думаете, я плохо осведомлён, доверяя Сталину в этом кризисе?
   - Я не вижу, чтобы у вас был какой-либо выбор в этом вопросе. Страны Оси напали на нас, и на поле битвы мы принимаем тех союзников, которых найдем там. То, что произойдет после битвы, можно только догадываться.
   - Я должен попытаться угадать, Ланни. Будущее зависит от этого. Будут ли красные истощены и захотят мира и восстановления? Или они захотят захватить всю Центральную Европу?
   У агента президента душа раздиралась, видя, что этот перегруженный государственный деятель должен поднимать такую тему в половине четвертого утра. На его лице было выражение трагедии, выражение человека, который нес бремя мира на своих плечах. Неужели какой-то внутренний голос говорил ему, что его сила больше не равна нагрузке?
   Ланни ответил в том же настроении. - "Бог знает, я хотел бы сказать то, что вы хотите услышать, губернатор. Но только Бог может сказать, что произойдет при диктатуре".
   - Конечно, русский народ захочет мира и мира во всем мире после своих ужасных потерь!
   - В этом нет сомнений. Но что будет говорить русский народ? В стране, где правит общественное мнение, вы можете составить некоторое представление о том, как оно будет колебаться. Но при партийной диктатуре, воплощенной в Политбюро из 13 человек, можно только догадываться, каким будет следующий ход? Будет борьба за власть, а может, и чистка. Всегда будет чистка, какая бы фракция ни победила.
   - Я знаю, что есть сильный элемент, который способствует взаимопониманию с Западом и готов рискнуть победить путем убеждения. Например, Литвинов.
   "Совершенно верно", - согласился Ланни. - "Если я не ошибаюсь, Литвинов теперь является заместителем Молотова в Наркоминделе, министерстве иностранных дел. Если бы я услышал, что его отстранили, я бы поставил свои деньги, что победили строгие ленинцы, и что партия будет действовать силой везде, где сумеет".
   - Мы должны сделать все от нас зависящее, чтобы предотвратить это, Ланни. Я потерял сон, думая об этом.
   - Ну, теперь вам нужно поспать, губернатор. Я скажу еще кое-что о том, как это предотвратить. Мы должны решать свои собственные дела и дела Европы таким образом, чтобы убедить людей в том, что мы не просим их вернуться к старой системе эксплуатации. Мы должны предложить им демократию, как в промышленности, так и в политике. Это единственный метод, с помощью которого мы можем повети их за собой и добиться прогресса против диктатур, будь то левых или правых.
   "Другими словами, избавьтесь от вишистов здесь, в Северной Африке!" - Усталый человек попытался улыбнуться, но это ему плохо удалось. Затем он добавил: "Вы поедете для меня. Нет особой спешки. Я имею в виду, что вы сможете потратить неделю или две, чтобы составить планы. Отправляйтесь в Алжир и отправьте мне оттуда отчет.
   - А как мне добраться до России?
   - Я говорил об этом с Мерфи, и он позаботится о том, чтобы армия доставила вас сначала в Каир, а оттуда в Тегеран. Оттуда русские летают на наших самолетах. Как я понял вас, Сталин просил вас посетить его снова.
   - Это так.
   - Вы можете телеграфировать ему из Тегерана. Или, если будет какая-нибудь заминка, вы можете связаться со мной, и я постараюсь всё устроить.
   - Хорошо, губернатор. Вы знаете историю Исаии, как он услышал голос Господа, говорящего: "кого Мне послать? и кто пойдет для Нас?" Исаия сказал: "Вот я, пошли меня!"50
   Ланни получил сильное рукопожатие и улыбку и вышел из комнаты. Он думал, собирается ли этот перегруженный великий человек лечь и проспать два или три часа, не пытаясь раздеться.
   ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
   Большой водораздел51
   I
   ЛАННИ послал трансатлантическую телеграмму своему отцу, сообщив, что он отправляется в длительное путешествие, и некоторое время о нем не будет слышно. "Никаких опасных мест", - добавил он, и - "привет всем". Надеясь, что эти слова не будут звучать слишком загадочно для цензора. Лорел поймет, что он не мог сказать больше. Она могла думать обо всём мире, кроме стран Оси. Он отменил свои переговоры о мавританских фонтанах, к большому огорчению Гайека, который был на грани успеха. "Заказы были отменены", - сказал Ланни. И этого было достаточно.
   Он прилетел в Алжир, поселился в своем старом жилище и стал встречаться со своими друзьями и слушать их разговоры о том, что происходит под управлением Марселя Пейрутона. Больших успехов в отмене политики, инспирированной нацистами, добиться не удалось. Но наблюдался некоторый прогресс в избавлении от людей, которые выразили неодобрение этой политики. Ланни обнаружил, что Дени де Брюин был доволен, потому что агенты де Голля получили право свободно работать как с пропагандой, так и с деньгами. Они создавали вербовочные пункты рядом с казармами армии Жиро, чтобы заманивать офицеров и солдат присоединиться к войскам де Голля во французской Западной Африке. Ланни сказали, что сам де Голль пообещал смягчить свою критику американской кампании, но это явно не распространялось на его представителей.
   Эти детали Ланни должным образом включил в отчет, который он доставил Роберту Мерфи. Отчёт был опечатан, потому что президент приказал, чтобы никто другой не видел его. Нет сомнений в том, что это вызовет беспокойство у нового министра, но он ничего не сказал и был чрезвычайно вежлив, хотя, возможно, немного более официален. Наверно, что, несмотря на самые осторожные усилия агента президента, другой осознал, что между их точками зрения существует некоторая разница. Могло ли быть так, что Мерфи подозревал, что Ланни оказал влияние не только на Босса, но и на некоторых корреспондентов газет, которые достаточно тонко ругали политику министра, чтобы избежать строгой цензуры? Несколько из этих людей убыли домой и разжигали огонь недовольства в либеральных кругах. Ланни не имел к этому никакого отношения, но вряд ли Мерфи не заподозрил бы его в этом.
   Министр сказал: "Несколько дней назад вам пришло письмо. Я был уверен, что вы приедете сюда, и я не знал, в какой день, поэтому я его задержал.
   - Спасибо, сказал Ланни и посмотрел на конверт. Ему хватило доли секунды, чтобы распознать письмо Рауля Пальмы, он же Брюгге. Он, молча, положил письмо в карман и завершил беседу, которая состояла в основном из рассмотрения жалоб министра на отсутствие информации о ситуации в Северной Африке в Соединенных Штатах. Ланни очень мягко сказал, что сделал все возможное, чтобы президент это понял. Затем он обсудил условия своего полета в Тегеран. Мерфи говорил об этом с генералом Кларком и сказал, что армия ежедневно летает на самолетах в Каир, отклоняясь на юг, чтобы избежать вражеской территории. Ланни может быть доставлен в любое время в день уведомления или меньше. И Ланни обещал установить дату.
   II
   За пределами офиса Ланни открыл письмо и прочитал:
   Дорогой месье Бэдд! Я хочу сообщить вам, что я нахожусь в концентрационном лагере в Бу-Арфа. Никто не предъявил мне обвинение, но, поскольку я не совершил никакого преступления, это может быть только потому, что меня подозревают в ненадлежащей политической деятельности. У меня появилась возможность послать это письмо, но я не знаю, дойдет ли оно до вас. Если это произойдет, пожалуйста, обратите внимание, что я нашел несколько картин, которые, я уверен, заинтересуют ваших американских клиентов.
                                                                                                                                                С уважением,
                                                                                                                                                              Рауль Пальма
   Ланни сразу понял, что подпись под этой запиской не была упущением со стороны его испанского друга. Подписав свое настоящее имя вместо псевдонима, который он использовал, Рауль информировал агента президента, что французы обнаружили его личность. Несомненно, что это стало причиной его заключения. Рауль, должно быть, сбежал из Тулона и приехал в Алжир. Теперь он находился в одном из концентрационных лагерей в пустыне, где вишисты содержали те тысячи людей, политической деятельности которых они боялись.
   Ланни вернулся в кабинет министра и снова попросил встречи. Он вручил Мерфи только что прочитанное письмо и объяснил: "Этого человека я знаю около двадцати лет. Он - американский секретный агент, работающий под руководством Управления стратегических служб".
   "Вы утверждаете это категорично, Бэдд?" - поинтересовался другой.
   - Он работал под моим личным руководством в течение нескольких лет. Я дал ему деньги и отправил его в Тулон, и рассказал президенту о нем. Я отправлял президенту информацию, которую он добывал для меня, через адмирала Леги. Позже президент дал мне разрешение сообщить его имя полковнику Доновану. В последний раз, когда я видел его прошлым летом в Тулоне, он уже работал под руководством Управления стратегических служб. Он получил задачу подружиться с моряками и убедить их не дать немцам завладеть флотом. Опасное задание, над которым он работал последние пару лет на деньги, которые я ему дал, сначала из своих собственных денег, а затем из тех, которые мне дал президент из своих секретных фондов.
   - Так почему же вы думаете, что он не сообщил о себе французам?
   - Я полагаю, потому что он не доверял им. Он думал, что они, вероятно, вывезут его в пустыню и там пристрелят.
   - Но они, конечно, так не сделают, Бэдд! Наш агент!
   - Они могут предпочесть не верить ему. У него есть то, что они посчитали бы очень плохим послужным списком. Он был в правительстве испанской республики, в их отделе прессы. Я не знаю, обнаружили ли это французы. Поэтому я прошу вас не упоминать об этом. Может быть, все, что они имеют против Рауля, это то, что он использовал поддельные документы. Он прибыл в Тулон под именем Брюгге. Я полагаю, что он, возможно, помогал сопротивляться немцам, и каким-то образом нелегально очутился здесь.
   "Как вы думаете, наши люди Управления стратегических служб здесь знают о нем?" - спросил Мерфи.
   - Я очень сомневаюсь в этом. Они работают в командах, и команды имеют контакт с домашним офисом, но редко между собой. Вы можете узнать о нем у полковника Донована, если считаете это необходимым.
   - Вовсе нет, Бэдд, вашего слова достаточно. Я сразу же займусь этим.
   - Мне бы очень хотелось увидеть этого человека и отправить отчет президенту, прежде чем я отправлюсь в путешествие. Вы понимаете, его слова о картинах - это камуфляж. Он даёт знать, что ему есть, что сказать мне. Вы не возражаете, если будьте немного требовательны, когда вы будете говорить с Пейрутоном или с кем-то ещё, и попросите, чтобы этот человек был доставлен сюда самолётом. В противном случае это будет слишком долгим путешествием.
   "Конечно, Бэдд",- ответил министр, который, конечно, не хотел, чтобы о нем говорили, что он безразличен к судьбе человека Управления стратегических служб.
   Ланни сказал с преднамеренной мягкостью: "Возможно, это будет благоприятная возможность привлечь внимание правительства к печальным последствиям помещения людей в концентрационные лагеря без предъявления обвинений или без слушания. Как вы можете видеть, только случайно этот ценный человек смог мне передать важные сведения".
   III
   Ланни сидел в уединённом прибрежном кафе и слушал рассказ о несчастьях своего старого друга. Рауль был наполовину голоден, а его оливковый цвет лица побледнел. Однако, он не хотел говорить о своих собственных неприятностях, только о тысячах пленников в той пустынной адской дыре под названием Бу Арфа. Рауль был одним из самых бескорыстных людей, которых когда-либо знал Ланни. Никакая несправедливость никогда не сделала бы его циником. Он сказал, что худшим потрясением в его жизни стало открытие, что американцы не заботятся о своих друзьях здесь, в Северной Африке, чтобы защитить их от негодяев и предателей, которые стреляли в американских солдат менее трех месяцев назад. Люди, которые рисковали своими жизнями, помогая американцам в высадках, были выловлены на улицах Алжира агентами полиции Виши, и отправлены в пустыню Сахара изнывать от жары днем и замерзать ночью. И ни одного голоса в знак протеста, ни попытки помочь таким жертвам!
   Ланни мог только повторить оправдания, которые слышал. Слабость нашей армии, опасность противодействия правительства обширной провинции, невежество многих наших чиновников, отчаянная необходимость попасть в Тунис, невозможность думать обо всем сразу, не говоря уже о том, чтобы сделать всё это. Здесь был Ланни, которому было приказано отправиться в долгий путь с поручением президента, и как он мог возглавить крестовый поход против французской системы концентрационных лагерей? И если он сделает это, что останется от его камуфляжа коллекционера арабских мозаик и мавританских фонтанов для омовений? - "Мы просто должны добиться главной цели, Рауль, выбить нацистов".
   Испанский социалист рассказал о своей деятельности по объяснению морякам опасность захвата их флота врагами. Были организованы "ячейки", и литература распространялась под носом у властей Виши. Через три дня после того, как американцы высадились в Африке, немцы вторглись в незанятую Францию. Они пообещали не заходить в Тулон. Но Рауль и его друзья поняли, что это всего лишь попытка выиграть время, чтобы перебросить самолеты по обе стороны гавани, чтобы иметь возможность бомбить Флот, если он попытается выйти в море. Странная ситуация с городом и его полукругом фортов, которые в течение почти двух недель были полностью окружены молчаливой и неподвижной немецкой армией.
   "Мы сделали все возможное, чтобы убедить матросов попытаться выйти в море", - сказал Рауль, - "но офицеры разругались между собой и только спорили и ругали друг друга. Матросы не могли предпринять действия против офицеров, которых они привыкли уважать. Мы, антинацисты, сосредоточились на наблюдении за врагом, чтобы объявить тревогу при признаках его приближения".
   Рауль описал дикие сцены начала немецкого наступления. - "Это было в четыре часа утра, через девятнадцать дней после вашего D-day. Они вошли через ворота Кастино, их самолеты сбросили ракеты, чтобы осветить военные корабли, и магнитные мины, чтобы заблокировать вход на рейд. Впоследствии я узнал, что снаружи находились немецкие и итальянские подводные лодки, готовые торпедировать любые вышедшие суда. Враг направился к арсеналу, где находился штаб, а у других были понтоны, чтобы доставить их на корабли. Это привело весь флот в действие".
   Этот свидетель событий рассказал странную историю о приказе потопить флот. Приказ был отдан более двух лет назад, и все было спланировано. Теперь, когда немцы были готовы к вторжению, Гитлер отправил письмо Петену с требованием капитуляции флота и угрозой суровых наказаний, если он будет сопротивляться. Бедный старый маршал уступил и отменил приказ. Но глупые немцы перерезали все телефонные и телеграфные линии в город, и отмена приказа так и не дошла до флота.
   По словам испанского очевидца: "Это была сцена, похожая на ад. Все боеприпасы на семидесяти военных кораблях начали взрываться. Я был на крыше Гранд-отеля с Катру и мадемуазель Блере, и нас чуть не снесло взрывной волной. Первым взорвался линкор Страсбург, а после этого каждую минуту или около того раздавался взрыв. Небо было как внутри сталеплавильной печи. Многие моряки остались на кораблях, чтобы не дать немцам подняться на борт и остановить затопление. Некоторые из них стреляли из пулеметов по немецким самолетам, а другие стреляли из орудий в арсенал, чтобы он не достался врагу. Нам удалось создать огромный запас взрывчатки, и по всему городу были руины. Вокруг порта в Сепете, в Сиси, над Сараном, в Кап Брене, Каркеране, везде горели и взрывались склады боеприпасов. Все большие артиллерийские орудия были уничтожены и их боеприпасы тоже. Офицеры флота, выполняя свой долг, оставались на капитанских мостиках своих кораблей, пока те не перевернулись или не затонули. Некоторые в это время отбивались от немцев. К десяти часам утра все большие корабли были затоплены, и на плаву осталось только полдюжины маленьких. Вся гавань была в черном дыму, и едва можно было найти дорогу в городе. Горящая нефть почти задушила людей".
   "Ну, мы сможем использовать эти корабли", - сказал Ланни, - "но пока мы знаем, что немцы не получат их, мы можем отдохнуть". Он спросил об их друзьях, и Рауль сказал, что они прячутся в городе. Он сам пробрался ночью по побережью и нашел товарища-моряка, который помог ему добраться до Алжира.
   "Я хотел увидеть вас", - объяснил он, - "и снова вступить в контакт с Управлением стратегических служб. Я не знал, где вы, но я думал, что письмо, отправленное мистеру Мерфи, дойдёт до вас. Прежде чем у меня появилась возможность написать его, меня схватили полицейские, и, конечно, мои документы были неправильными. Полагаю, у них был полный набор отпечатков пальцев из Франции".
   "Ваше письмо пришло как раз вовремя", - сказал ему Ланни. - "Мистер Мерфи представит вас здесь людям Управления стратегических служб. Что вы планируете на будущее?"
   - Я хочу только вернуться во Францию и воссоединиться с нашими друзьями, но, конечно, при поддержке американцев, чтобы мы могли получить оружие и материалы. Я полагаю, что ваши армии скоро придут туда, не так ли, Ланни?
   Агент президента должен был ответить: "Я не знаю, Рауль, и я не смог бы это сказать вам, если бы я знал. Военные будут держать это в секрете до D-day, как и здесь.
   IV
   Все свободное время в Алжире Ланни думал о Сталине. Он вспомнил все, что сказал ему Красный маршал во время двухчасового разговора, и попытался представить все, что мог бы сказать Красный маршал сейчас, спустя почти год. Еще важнее то, что он представлял, что может и должен сказать агент президента Красному маршалу. Обширная антология военных и политических фактов и философии. Он взвешивал каждую мысль и сравнивал её с другими и выбирал лучшую, а затем усердно полировал её на своем ментальном наждачном колесе. Всякий раз, когда техника угрожала замедлиться, он смазывал ее мыслью о том, что будущее мира может зависеть от того, что американский демократ сказал русскому ленинцу. Мир, понимание, дружба. Это были ключевые слова, которые дал ему его Большой Босс.
   Он сообщил Мерфи, что готов, и ему сказали быть в аэропорту Мезон-Бланш в восемь следующего утра. Транспорт в аэропорт, находящийся в сорока километрах от города, получить было сложно, поэтому министр предложил воспользоваться его машиной. Ланни должен был выехать пораньше, чтобы Мерфи успел вовремя добраться из своей виллы в свой офис. И вот на рассвете Ланни сидел на скамейке на полностью затемненной авиабазе, которой американцы управляли почти три месяца. Было начало февраля. В подкладке его пиджака было зашито двадцать банкнот по десять тысяч франков, а в его бумажнике лежали купюры меньшего достоинства. Он не мог знать, как долго может продлиться его путешествие, или за какую часть ему придется заплатить.
   Когда рассвело, пассажир увидел, что поле было настолько переполнено самолетами любого рода, что они были припаркованы крыло к крылу. Британские Спитфайры и Вархауки, Бленхеймы и Веллингтоны, американские Лайтнинги и Митчеллы, Бостоны и Летающие крепости. А также Дугласы и другие виды транспортных самолетов, ласково называемые "летающими вагонами". Самолёты садились или взлетали каждую минуту или две. А скорость и точность, с которой это происходило, воодушевляли человека, который наблюдал более трех лет мировые неудачи.
   Это была "американская эффективность". Тысячи мужчин, все молодые и все энергичные. По-видимому, они знали все, что можно было знать о самолетах. И они давали сигналы им, отводили их в сторону, обслуживали их, ремонтировали их, если нужно, и снова выпускали их в воздух. Всё со скоростью и быстротой футбольных команд. Джипы и грузовики катались тут и там, развозя грузы. Негритянские трудовые отряды копали траншеи, расставляли зенитные орудия на близлежащих высотах, строили новые ангары и складские помещения. Бульдозеры и бетономешалки увеличивали поле и расширяли дороги. "Это армия" - так звучали слова песни, и было гораздо приятнее наблюдать за ней, чем слушать спор политиков.
   Утро было очень холодным, и, несмотря на то, что у него было зимнее пальто, Ланни время от времени приходилось вставать и двигаться. Обстоятельства неизбежно напомнили ему предыдущий раз, когда он сидел в военном аэропорту в ожидании отправки. Это было семнадцать месяцев назад, и это место было далеко отсюда, аэропорт Гандер в Ньюфаундленде. Армия должна была доставить его в Шотландию через Исландию или Гренландию, в зависимости от погоды. Их расчеты провалились, и они окунули его в Атлантический океан. Очень неприятный опыт, и Ланни не мог не вспоминать его каждый раз, когда садился в самолет.
   Находясь на земле в Ньюфаундленде, он поболтал с пилотом, который рассказал ему об искусстве навигации в тумане и при шторме, а затем с попутчиком, которому приснился предостерегающий сон, и он был так напуган, что убежал и не продолжил путешествия. Ланни ничего не снилось, но Лорел получила предупреждение в одном из ее трансов. Ланни задалась вопросом, было ли у нее что-то подобное сейчас, и может ли какая-то случайная телеграмма ждать его в кабинете Мерфи. Он пытался утешить себя старой пословицей, что молния никогда не попадает дважды в одно и то же место. Но он знал, что это не так. Выделяющиеся объекты, такие как деревья, скалы и шпили, снова и снова поражались молнией. Его мысли перешли к сообщению, которое он прочитал в алжирской газете Le Soir, о том, что один из самолетов с военными участниками конференции из Касабланки потерпел крушение в Гибралтаре, а британский офицер бригадир Дайкс был убит.
   V
   Сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт знал о самолетах много. Наблюдая за ними, он был рад видеть истребители Бэдд-Эрлинга новейшего типа. Он хотел бы спросить, как у них дела, но он не хотел привлекать к себе внимание, и, во всяком случае, здесь ни у кого не было времени болтать. Он наблюдал, как взлетают американские бомбардировщики, а британские бомбардировщики садятся. Американцы взяли на себя дневные задания и оставили ночные задания своим союзникам. Дежурные истребители были готовы взлететь в любое время. Но система предупреждения армии была хорошо отлажена, и немцы не отваживались появляться над этой территорией так свободно, как это было в самом начале. "Мы отгоняем их", - заметил молодой офицер, отвечавший за отъезд Ланни.
   Пассажир видел, как готовится легкий двухместный самолет. Это был британский разведывательный самолет, который они называли "реки" (от английского reconnaissance = разведка). Ланни привели к этому самолёту и представили флайт лейтенанту Вейбриджу. Сам он себя называл лейтенантом, так как привык к американизмам. Это был парень с яркими глазами, белокурый, который явно не любил жаркий климат, потому что кончик его носа был красным и шелушащимся. Он был лондонцем, и его акцент выдавал, что он не носил галстук старой школы. Ланни надеялся, что кастовая система в Королевских ВВС исчезла навсегда. Его первым вопросом было, знал ли молодой человек кого-либо из Помрой-Нилсонов. Ответ был: "Нет, нас слишком много в наши дни". Ланни сказал: "Чем больше, тем лучше".
   У этого самолета не было вооружения и фотографического аппарата. Ланни заметил несколько маленьких мешков, размером и формой почтовых сумок, которые были спрятаны в кабине, и другие были принесены и сложены вокруг него после того, как он сел в самолёт. Очевидно, это был почтовый посыльный самолет. Но Ланни не стал комментировать и не задавал вопросов. Это не приветствовалось в военное время. Сам он был тоже одним предметом багажа весом в семьдесят два килограмма, который должен был быть доставлен в Каир. На него надели летный костюм и парашют, и он пристегнул его тяжелым кожаным поясом. Американский офицер, который его сопровождал, заметил: "Этот ремень нельзя расстегивать, пока вы находитесь в воздухе, если только вы не выпрыгиваете. Вы знаете, как пользоваться парашютом?
   - Мне сказали, что нужно досчитать до десяти, прежде чем тянуть вытяжной трос.
   - Не забывайте считать и не считайте слишком быстро. Выпрыгнув из самолета, постарайтесь быть от него как можно дальше. При приземлении попытайтесь приземлиться ногами вперед на спину и катиться за парашютом. Слева в нагрудном кармане лётного костюма находится буклет на арабском языке. Он просит туземцев позаботиться о вас и обещает им хорошую награду, если они доставят вас на военный американский или британский пост.
   "Я видел один из этих буклетов", - сказал Ланни и добавил с усмешкой, - "но я не читал его".
   "Я надеюсь, что вам он не понадобится", - ответил другой. - "Счастливой посадки, сэр".
   "Спасибо, сэр", - ответил пассажир. Колодки были убраны из-под колес самолета, заревел двигатель, и самолет покатился по полю все быстрее и быстрее, затем поднялся в воздух и улетел на восходящее солнце.
   VI
   Двое мужчин, сидящих рядом, не должны были поворачиваться и кричать друг другу в уши. У них было переговорное устройство с наушниками, и при рёве двигателя, они могли болтать так же удобно, как если бы они пили чай в лондонской гостиной. Они поднялись высоко над горами, свернув на юг. Молодой лейтенант Королевских ВВС объяснил: "Мы отклонились к Тунису, чтобы держаться подальше от Джерри".
   "Джерри не патрулируют юг?" - спросил пассажир.
   - Мы заставляем их напряженно трудиться при защите своих аэродромов и военных складов. Джерри выходят за границу своих объектов, только когда Группа дальней разведки пустыни сводит их с ума.
   Ланни слышал разговоры об этой новой организации, изобретенной 8-й армией, где участвовали как британцы, так и американцы. Наземные коммандос, так их можно было назвать. Они работали на джипах и грузовиках, возя с собой запасы воды, бензина и еды. Они передвигались сквозь пустоши внутри страны, прячась в wadis, и выходили ночью из них, заставляя врасплох итальянские и немецкие аэродромы, военные посты и автоколонны. Они убивали всех в поле зрения, разрушали самолеты, поджигали военные склады, а затем исчезали в песках Сахары. "Там много места", - прокомментировал летчик.
   "Я читал о девяти миллионах квадратных километрах", - ответил Ланни. - "Она простирается гораздо дальше, чем думает большинство людей, от Атлантического океана до Месопотамии".
   - Я облетел её почти всю. Меня однажды отправили в Багдад с какими-то важными вещами.
   Этот молодой летчик прослужил только около четырех месяцев, но какие эти месяцы были! Он летал на американском транспортном самолете из Англии в Каир через Острова Зеленого Мыса, Золотой берег и сердце Африки. Он был одним из той недавно обученной группы Королевских ВВС, которая сделала возможным победу в Эль-Аламейне, выбив Люфтваффе. Отчаянная битва, подобная битве за Британию, длившаяся несколько недель. Когда началось наступление 8-й армии, его задачей было бомбить транспорт и аэродромы противника. Он надеялся заниматься этим на протяжении всего наступления на вершине Африки. Но пуля прошла через его плечо, и после того, как его залатали, его использовали как своего рода воздушного посыльного. Он не сказал ничего больше о своих обязанностях.
   Ланни слушал истории о боевых действиях и в свою очередь рассказал летчику о своём друге Рике, у которого было повреждено колено во время Первой мировой войны, и о его двух сыновьях, которые стали летчиками в нынешней войне, и что с ними случилось. Ланни ничего не рассказал о том, что был в Германии, и видел, как нацистский маршал авиации награждал немецких пилотов. Для этого, возможно, потребовалось много объяснений, а он путешествовал как искусствовед, и не задавал вопросов. Битва с люфтваффе на трех континентах обеспечила достаточно тем для дружеского общения.
   По словам молодого пилота, расстояние, которое они должны были преодолеть, составляло свыше трёх тысяч километров, и они шли прямо. После того, как они были в Триполитании, они повернули на северо-восток к побережью, где у них была возможность приземлиться, если бы возникла необходимость. В это время англичане вытеснили Роммеля в Тунис, где он теперь закопался для своего последнего боя. Они немного поговорили об этом, и сколько времени может пройти, прежде чем у союзников будет достаточно сил, чтобы прорваться с запада. Рано или поздно произойдет грандиозный штурм, и Лис Пустыни и его некогда гордая армия будут окружены и вынуждены сдаться. "Этой весной, наверняка", - рискнул пассажир.
   VII
   По словам пилота, они находились над Сахарой к югу от Бизерты. Абсолютно необитаемая страна. Только кое-где пастух держал свое стадо у какого-то древнего колодца, который в любой момент мог иссякнуть. И несмотря на утверждение сонета Шелли52 ровных песков внизу не наблюдалось. На самом деле, редко можно найти их в Сахаре, потому что там дуют ужасные штормовые ветра, которые сгоняют песок в дюны и высокие валы. Во многих местах видны только пустые породы с остатками старых водотоков. Так сказал пилот, указывая на местность под ними. Но с высоты двух километров можно было разглядеть только глубокие впадины. Внизу больше не было оазисов, пятен ярко-зеленого цвета. Отсюда на восток все было коричневым или серым. Это область не была нанесена на карту и была отдана шакалам и диким верблюдам. Вейбридж заметил, что если пролететь низко, то можно увидеть несколько камней, один поверх другого, что свидетельствовало о том, что здесь когда-то жили люди. "Может быть, сотни, может быть, тысячи лет назад", - сказал он и добавил: "Как там чертовски жарко".
   В воздухе было холодно, и Ланни был рад своему громоздкому летному костюму. И тепло, и холод враждебны человеку, и он существует в сомнительном равновесии между ними. Ланни подумал об этих силах природы, которые грубы, но их нельзя назвать жестокими, потому что они не знают человека и не интересуются им. Человек может овладеть ими, если сможет. Здесь, в ледяном воздухе, глядя на печь пылающего солнечного света, не защищенную никакими облаками, Ланни размышлял об одной из своих знакомых идей. О слабости человека, противостоящего этим природным силам, и трагедии того факта, что он не может сосредоточиться на их преодолении, но должен посвятить большую часть своего внимания конфликтам со своими собратьями.
   Ланни Бэдд был сыном, внуком и правнуком торговцев смертью. Он был рожден, воспитан и получил образование на деньги, заработанные изготовлением и продажей орудий смерти. Теперь он летел на военном самолете с военным заданием, хотя и убеждал себя, как это делают люди, что это было мирное задание. Он спрашивал себя, обречен ли человек, потому что он не может избавить себя от проклятия войны. Мысли Ланни были далеки от созерцания пейзажей пустыни при ярком солнечном свете, от разговоров о самолетах, их скоростях, дальностях и различных устройствах, о военных действиях и их перспективах. Его мысли были сосредоточены на фундаментальных вопросах. Для чего я здесь? Что я делаю? Почему нельзя добиться того, чтобы люди жили в мире и безопасности с достоинством и взаимным уважением, вместо того, чтобы превращать каждое новое открытие в орудие разрушения и воспитывать одно поколение за другим, чтобы совершить массовое самоубийство?
   VIII
   Пока философ размышлял, двигатель военного самолета ревел, пропеллер крутился, и военная машина двигалась в воздухе со скоростью километр каждые десять секунд. Пока вдруг не раздалась серия резких, ломающих звуков. Ланни посмотрел на молодого лондонца, намереваясь спросить, что это было, и с ужасом заметил, что голова мужчины упала на штурвал впереди, и что его серые мозги и ярко-красная кровь лились из зияющей дыры в задней части его головы. Лобовое стекло перед ним треснуло, а приборная доска разбита. Ланни посмотрел вперед и увидел вражеский истребитель, чуть выше и проносящийся впереди. Он понял, что этот самолет спикировал на них и расстрелял их. Звук выстрелов погасил рёв их пропеллера.
   И там на быстроходном самолете находился сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт, который никогда не управлял самолетом и не пытался управлять им, и знал об управлении только то, что он узнал из разговора своего отца и друзей. Перед ним был второй штурвал, ручка, приборная доска, предназначенные для использования вторым пилотом, но, конечно, не искусствоведом. Он знал, что был установлен автопилот, автоматическое устройство, которое американцы называли "железный Майк", а англичане - "Джордж". Самолет будет лететь ровно и прямо. Но как он мог перенаправить его в Триполи или на один из тех других аэродромов, которые располагались вдоль побережья? И как он это сделает?
   Затем, поглядев вперёд, он догадался, что ему не придется беспокоиться об этих проблемах. Вражеский самолет снова начал набирать высоту и разворачиваться. Он понял, что он возвращается для очередной атаки. Он ничего не мог сделать, чтобы избежать очередной очереди тяжелых пуль. Он мог только сидеть там, беспомощный, как кролик, смотрящий на змею. Он наблюдал за другим самолетом, и внезапно увидел, что он снова изменил курс и отправился на север. На мгновение он почувствовал облегчение, но затем заметил запах дыма. Он повернулся и увидел черный дым и красные сполохи огня позади. Тогда он понял, почему враг больше не беспокоился о нем.
   Самолет загорелся, и у Ланни было несколько секунд, чтобы выбраться из него живым. Он расстегнул ремень, который удерживал его на своем месте. К счастью, он знал рычаг, который сбрасывал автопилот. Молодой англичанин говорил об этом, и Ланни видел это в других самолетах. Он сбросил его и резко повернул штурвал самолета влево. Этот маневр создал центробежную силу, чтобы помочь ему выбраться, и это также могло бы помочь ему увернуться от языка пламени позади. Не колеблясь ни минуты, он открыл дверь и выбросился. Он почувствовал сильный жар, но не мог понять, загорелась ли его одежда или парашют. По крайней мере, он не мог понять этого в течение нескольких секунд.
   Считай до десяти и не считай слишком быстро. Считать регулярно, как идут часы без эмоций. Чтобы попасть в темп, надо говорить слово "тысяча" между каждым числом. Такова была британская практика, как сказал ему Альфи. Счет должен начинаться с нуля. Итак, говорите: "Нуль тысяча одна тысяча две тысячи" - и все время падаете, как кусок свинца, на землю. - "Три тысячи четыре тысячи". В голове Ланни промелькнуло замечание, которое он слышал от лётчика: "При прыжке не надо беспокоиться. Если ваш парашют открылся, вам не о чем беспокоиться, а если нет, беспокоиться бесполезно" - "Шесть тысяч семь тысяч восемь тысяч девять тысяч десять тысяч". Ланни вдел палец в кольцо на конце вытяжного троса и дернул его. В следующее мгновение все его внутренности вырвались на свободу и упали туда, где они находились раньше. Нижняя челюсть ударила его верхнюю, и на мгновение он был ошеломлён. Затем он понял, что его парашют открылся, и что он был в безопасности на некоторое время.
   Он поднял голову и увидел купол парашюта, огромный зонт из семидесяти метров шелка желтоватого цвета между ним и солнцем пустыни. Дул ветер, которого он не заметил в самолете. теперь он качался и укачивался в нем. "Подвешу на ветку Твою колыбель --Укачивай детку, Старая ель. Сон твой так сладок. Ель -- словно мать. Ветер, не надо Ветку ломать!53" Он думал, вернется ли вражеский самолет расстрелять его. Он знал, что они иногда так делали. Но он никогда не видел этого самолета снова. Он увидел свой собственный самолет, далеко под ним, падающий, как комета, пылающий огнём и с дымом. Он достиг земли задолго до него самого, и он его никогда больше не увидит.
   IX
   Далеко внизу была пустыня Сахара, и она приближалась медленно, медленно или так казалось с высоты. Его ветром сносило на юг, и это было к лучшему, потому что Ланни хотел идти на север. Не раз он стоял на земле и наблюдал за парашютистами, спускающимися вниз, и пытался представить, как им там наверху. Теперь, когда он был там, он обнаружил, что у него была только одна мысль. Обо что я собираюсь удариться? Он вспомнил, что сказал американский офицер: "Постарайся приземлиться ногами вперед и на спину и катиться за парашютом". В другом месте Ланни слышал спор о том, что лучше расставить ноги или держать их вместе. Он читал, что армия считает хорошим показателем, если погибло не более одного процента парашютистов. И это было утешительно для всех, кроме одного процента.
   Земля приближалась, и теперь Ланни обнаружил, что скорость была пугающе быстрой. Он слышал, что она была тридцать километров в час, и он собирался столкнуться с такой скоростью, и не было никакой возможности снизить её. Если он ударится со скалой, он наверняка станет инвалидом, и если он окажется инвалидом на этой пустынной земле, он умрет жалкой смертью. Он посмотрел, и ему показалось, что местность внизу была вся в скалах. Вряд ли найдётся след песка на этой не нанесенной на карту границе между Триполитанией и Тунисом. Было несколько пятен того, что казалось голой землей. И одно из них лежало впереди немного в сторону. К счастью для сына президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт он много лет слушал разговоры лётчиков и знал, что, если потянуть стропы с одной стороны, то направление падения скатится на эту сторону. Он попробовал этот фокус, нацелив себя прямо на голое пятно.
   Держась за стропы, он мог изменить направление. Когда он был в нескольких метрах от вздымающейся земли, он повернулся спиной к направлению движения, а когда почувствовал землю, он откатился назад, превратившись в шар. В результате он связал себя дюжиной шелковых шнуров, каждый длиной двадцать метров, и его тащило, пока его не остановил большой камень. Удар был не таким сильным, как если бы он падал, и камень удерживал парашют от движения на ветру. Он распутал себя и вытащил три кольца, которые освободили стропы от его подвесной системы. Затем осторожно поднялся на ноги, проверил руки, ноги и спину и обнаружил, что все они работают. Он был в безопасности, ничего хуже нескольких синяков.
   Первым, что он осознал в своей новой среде, была удушающая жара. Он снял с себя парашютную подвесную систему, летный костюм, зимнее пальто, предназначенное для Москвы, а не для Сахары. Он сидел на них, потому что земля была горячей, а камни были раскалены, как кирпичи в печи. Он отдыхал, позволяя сердцу успокоиться, и тем временем он думал. Бесполезно делать что-либо в спешке. Все шансы, казалось, были против него, и его жизнь могла зависеть от выбора самого мудрого образа действия.
   Он мог быть уверен, что поисковые самолеты будут отправлены на его поиски. Но его не хватятся до позднего вечера, и ничего не может быть сделано раньше следующего дня. Они будут знать маршрут, по которому шёл Вейбридж. Но какую обширную область им придется обыскать. Маршрут в три тысячи километров. Кто мог догадаться, как далеко пилот мог повернуть на юг? Если предположить, что поворот был не более ста километров, то это было бы двести тысяч квадратных километров пустыни, на которых можно было бы найти остатки одного разбитого самолета и одного парашюта, раскиданного по земле. Человек может погибнуть от жажды много раз, пока идет такой поиск.
   Ланни осмотрел лётный костюм, который на него надевали в спешке. Он сделал приятное открытие, что воздушный корпус армии США задумался о потребностях полётов в пустыне. Костюм был сильно раздутый, и вместо того, чтобы навесить вещи наружу, где они будут стучаться и отрываться в прыжке с парашютом, предметы помещались в углубления костюма и застегивались. Чудесно, невероятно, там была плоская брезентовая сумка, наполненная водой, настолько полной, что она была твердой и не булькала, когда ее трясли. Был плоский пакет продовольственных K-рационов, которые так назывались, была небольшая аптечка, нож с ножнами и даже крошечный компас. Ланни вспомнил рождественское утро в Ньюкасле. Но на этот раз будьте уверены, что получатель подарков их оценит!
   Важной была и эта брошюра на арабском языке, о которой упоминал американский офицер. Он надеялся, что пассажиру это не понадобится. Но теперь пассажиру это может срочно понадобиться, и он благополучно убрал его в куртку, которую носил. Он надеялся, что язык будет убедительным, а награда адекватной.
   X
   Первой вещью, которую использовал потерпевший кораблекрушение, был нож в ножнах. Он вырезал несколько кусков из прекрасного шелкового парашюта и сделал себе четырехслойный капюшон, чтобы набросить его на голову и дать ему свисать на плечи и спину. Закрепив его шелковыми нитями строп, он защитил себе голову и спину от этого палящего солнца. И он понял, что темнолицые люди пустыни и не думали об украшательстве, когда разрабатывали свой сложный головной убор. Другими стропами он привязал рождественские подарки на талии. Он разложил парашют на земле, стропы которого были направлены на север, и положил на него камни, чтобы удержать парашют на месте. Чтобы подчеркнуть эффект стрелы, он положил лётный костюм дальше на север, а подвесную систему еще дальше. Он мог предположить, что, если какой-нибудь поисковый самолет спустится вниз, чтобы осмотреть эту стрелу, они поймут, что парашютист направлялся к Средиземному морю пешком.
   Это Ланни сделал без промедления. Вдоль побережья Туниса море далеко простиралось на юг, и, если Ланни смог правильно определить курс самолета, он должен находиться в пределах ста километрах от этого побережья. Он догадывался, что сможет растянуть свою флягу с водой так долго, находясь в зоне поисков большую часть этого расстояния. В конце он вырезал шелковый флаг из парашюта размером примерно метр на два. Материал был легким, и если он увидит самолет в небе, то помашет им. Его терзали угрызения совести, когда он оставил там свое элегантное коричневое пальто из твида на земле пустыни. Пальто покроет пылью ветер и похоронит его там навсегда. Но он понимал, что не может ходить в нем, и попытка нести его может стать лишь границей между жизнью и смертью.
   К счастью, он был хорошим ходоком и прошёл немало километров пешком из-за нехватки транспортных средств в Касабланке и Алжире. Он в последний раз осмотрел летный костюм и карманы пальто. Он взял маленький компас, выбрал в качестве ориентира далекий горный хребет, а затем отправился в путь. У него не было термометра, но он знал, что жара была сильнее, чем когда-либо в его жизни. Он не знал, как долго он сможет по ней идти. Но ему ничего не оставалось делать, как попытаться. Жара высосет влагу из его тела, и он должен будет возместить ее из драгоценной фляги, по одному глотку за раз, и только при крайней необходимости.
   Он шел, обходя большие камни и переступая маленькие. Когда он увидел ровное место, он направился к нему. Но всегда он держал в поле зрения в качестве ориентира далекий горный хребет. Он старался не думать о жаре. В ней жили арабы. А Даути, Лоуренс и другие англичане доказали, что они могут сделать то же самое. Интересный факт, он не потел. По крайней мере, он не чувствовал пота, и он понял, что крошечные капли тут же испарились в тот момент, когда они были выкачаны из его тела. С каждым шагом он терял влагу, и только содержимое брезентовой фляги могло предотвратить его превращение в кучу костей, покрытых пергаментом. Что станет с душой человека, когда это произойдёт?
   XI
   Он шел до захода солнца, огромного пульсирующего красного шара. Сумерки были короткими, и после этого он должен был остановиться. Луны не было, а на земле были углубления, полные валунов. Человек может растянуть лодыжку или даже сломать шею. И последнее будет милосерднее. Ланни лежал на голой земле. Было жарко, но он сомневался, что так и останется. Он знал, что на возвышениях ночи становились очень холодными. Он не был уверен, как так будет здесь на равнине. Он не был впечатлен огромным небом над ним с яркими и многочисленными звездами. Этого прежде он никогда не наблюдал. Он был бедным насекомым, изо всех сил пытавшимся выжить перед лицом природных сил, полностью неподвластных ему. Он сделал глоток воды и внушил себе ощущение мира и безопасности. То, что делал Парсифаль Дингл, произнося молитвы. Но, к сожалению, это напомнило ему о доме и положило начало болезненному ходу мыслей. Будет ли он объявлен пропавшим без вести, и расскажут ли газеты эту историю? Будет ли его жена и его семьи на трех континентах испытывать боль ожидания, надежды и отчаяния? Жребий стольких миллионов семей на каждой части этих континентов.
   Наконец он уснул. Когда воздух стал холодным, как это было раньше, он заполз в нагромождение валунов, которые дольше держали тепло. Приткнувшись к ним, он снова заснул. Его мучили голод и жажда. Он скупо пользовался своими припасами только для поддержания способности идти. При первой полосе рассвета он встал и был готов к движению, потому что это были лучшие часы, а он шел за свою жизнь. Он выбирал один ориентир за другим, всегда на север, зная, что прямая линия - это кратчайшее расстояние между двумя точками и очень хотел добраться до другой точки.
   Ни облачка, никакой пощады от солнечной жары. К полудню путешественник уже не мог этого вынести. Его язык распух и угрожал задушить его. Он заполз в крутой wadi, стены которого давали немного тени, и лежал, задыхаясь, пару часов. Он задремал, и его преследовали сны об акведуках Марракеша, о чистых прохладных ручьях, протекающих через территорию отеля Ла-Саадия, и о фонтанах для омовений, которые он закупал. Какую цену он заплатил бы за один из них сейчас, включая их водоснабжение!
   Он снова выполз, потому что каждое мгновение было драгоценным. Он тащился вперед, время от времени останавливаясь, чтобы посмотреть на небо, в любом направлении, кроме направления на сверкающее смертоносное солнце. Настало время для поисковых самолетов. Ланни увидел самолет, высоко и далеко на востоке. Конечно, поисковый самолет вел себя не так! Возможно, это был еще один почтовый самолет, перевозивший дубликаты документов, которые были утеряны. Война должна была продолжаться, независимо от того, кто пропал без вести. Даже В.И.П. как сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт! Ланни махнул своим желто-белым флагом, но самолет не проявил интереса к этому микроскопическому объекту.
   XII
   Во вторую ночь путешественник снова решил устроиться в глубоких wadis, чтобы укрыться от знойного ветра, но который под утро становился холодным. Он должен был сделать глоток своей драгоценной воды, прежде чем смог откусить свою еду. Но вода была главнее еды, так как человек может поститься и долго ходить, но он не может ходить, когда клетки его тела потеряли всю влагу. Ланни вел счет часов, которые он прошел, но так как он не знал, как далеко он должен был пройти, это ему мало помогло. Он спал между сильной жарой и сильным холодом и нетерпеливо ждал рассвета. Затем он делал еще один глоток воды и начинал движение снова.
   Пустыня превратилась в черный вулканический камень, чередующийся с участками мягкого песка, в который погружались ноги. Солнце взошло большим круглым медным шаром. Когда оно поднялось в небо, то, казалось, дрожало больше, чем когда-либо. Ланни не мог быть уверен, было ли это из-за тепловых волн в воздухе или у него кружилась голова. Впереди он увидел дерево, и его сердце начало биться от волнения. Он отклонился от курса, думая, что дерево означает воду, но он обнаружил, что это был только скелет дерева, и какая бы там ни была влага, она должна была уйти глубоко в песок. Если бы у него была лопата, он мог бы дорыться до неё, но его попытки с ножом не выявили следов влаги. Он выбрал другой ориентир и направился на север. Теперь его выносливость кончилась, и он искал укрытие, задыхаясь, и между дыханиями напрягал слух, стремясь услышать звук мотора самолета в небе. Он считал, что слышал его один раз, но больше не был уверен, сможет ли он доверять своим чувствам.
   Дважды на пустынном горизонте он замечал диких верблюдов, и однажды маленькая антилопа ускакала прочь от него. Некоторое время за ним следовал шакал, и он думал, появится ли это существо, когда его силы иссякнут. Присутствие этих животных указывало на то, что где-то должна быть вода, но у него не было способа выведать этот секрет у них. Двигаясь нетвёрдой походкой вперед, он искал слабые признаки влаги, и природа сыграла с ним злую шутку. Он увидел ровное место, сияющее тем, что казалось водой. Он подумал, может ли это быть миражом пустыни, о котором он так часто читал? Он подошел ближе и понял, что это действительно была вода. Он поспешил к ней с колотящимся сердцем. Он плеснул ею, нагнулся и зачерпнул ее, взял в рот и быстро выплюнул. Это была горькая щелочь. Он пришел к одному из тех солончаков, называемых шоттами, которыми эта местность переполнена. Он был готов плакать от отчаяния.
   Он нашёл каменное укрытие на ночь. Он съел последние кусочки своей еды и выпил последние капли воды из фляги. Он сказал себе, что будет хорош для еще одного усилия утром. Если он не найдёт оазис, с ним будет всё кончено. Он упадёт где-нибудь на противни этой духовки, спрячет лицо от солнца и прекратит борьбу. Он провел лихорадочную ночь и поднялся с первыми признаками рассвета. Он видел перед собой ровный путь на север. Возможно, с многими шоттами. Его язык был настолько распухшим, что ему было трудно дышать, а глаза были настолько обожжены, что он держал их закрытыми большую часть времени, лишь время от времени заглядывая, чтобы быть уверенным в своем пути. Когда терпеть жару становилась невмочь, он прятался под край камня и, задохнувшись, сопротивлялся побуждению сдаться и сказать, что не будет пытаться подняться снова. Ведь впереди было всё то же, что и сзади, и какая польза идти вперёд?
   Его сердце колотилось, борясь за свою жизнь и за его. Он мог слышать своё сердца, и он мог слышать ещё что-то, возможно, биение крови в ушах. Слушая, он через некоторое время начал думать, что услышал еще один звук колокольчиков. Он был готов поверить, что бредит. Он имел полное право ожидать этого и не хотел, чтобы это произошло. Он сказал: "Я грежу", но звук продолжался, непрерывно звякало, и внезапно ему пришла в голову мысль, овечьи колокольчики. Или верблюжьи колокольчики. Кочевой пастух или местный караван!
   Он вскочил и посмотрел на север, куда лежал его маршрут. Там на горизонте за несколько сотен метров был караван приблизительно из дюжины верблюдов. Они двигались медленно и уже почти выходили из поля зрения. Ему понадобилось всего лишь доли секунды, чтобы развернуть свой шелковый флаг и начать махать. Он побежал к каравану, крича треснувшим и слабым голосом. Вскоре он понял, что они не услышат его из-за колокольчиков. Он сэкономил свою энергию для бега.
   Следующая минута была одним из отчаянных телесных усилий и мук разума. Они проходили мимо, не обращая внимания. И он знал, что если они пройдут, у него не будет достаточно сил, чтобы их догнать. Он мог так ясно их видеть и был охвачен таким кошмарным чувством бессилия. В караване находилось полдюжины мужчин, каждый из которых ехал на загруженном верблюде и вёл на веревке второго ещё более тяжело нагруженного верблюда. Это были бедуинские арабы, завернутые в свои длинные одежды, которые когда-то были белыми, а теперь стали цвета пустынной пыли. Объемные капюшоны над головами закрывали уши, а иногда даже глаза. Они качались взад-вперед в такт с колеблющимися движениями верблюдов. Это было их жизнью в течение всех часов дневного света, день за днем, неделя за неделей. Возможно, они спали, мечтая, как мечтал Ланни, об оазисах с проточной водой и зелеными финиковыми пальмами, или, возможно, об их особой мусульманской мечте о небесах, полных гурий.
   Последний верблюд проходил мимо, а Ланни преодолел менее половины пути до их маршрута. Он снова закричал, но его крик не смог преодолеть звона дюжины колокольчиков! В отчаянии он остановился, взял камень и бросил его со всей силой, которую он мог собрать. Камень пролетел не более половины расстояния, но упав на землю, он поднял пыль, и, возможно, заставил верблюда вздрогнуть, и поэтому погонщик сел и посмотрел. Он увидел человека, не белого человека, но одетого в одежду белого человека, идущего, шатаясь, к нему, размахивая желтоватым флагом. Погонщик закричал, караван остановился, а все остальные повернулись посмотреть. Некогда белый человек пошатнулся и упал лицом вниз на горячую землю.
   XIII
   Этим людям пустыни не нужно было рассказывать, в чем дело или чего хочет этот незнакомец. Они подняли его в сидячее положение и поднесли бутылку благословенной воды к его губам. Затем они подняли его и посадили на одного из верблюдов перед погонщиком, чтобы погонщик мог удержать его на месте. Караван снова двинулся вперед. Со звоном колокольчиков и качающимся движением, подобному движению маленькой лодки в океане, Ланни Бэдд вернулся к сознанию и жизни. Ему нужна была только одна вещь, вода и больше воды, не только для того, чтобы поддерживать нормальную кровь, но и для пота, чтобы охладить его тело. Араб, очевидно, не знал ни слова по-французски или по-английски, но понимал жесты, указывающие на рот, и снова и снова одалживал бутылку.
   Когда они остановились для полуденного отдыха, одного из верблюдов подоили, и чашу теплого молока передали белому человеку. Так его назовут, хотя у него на лице была борода и четырехдневный прирост пыли по всему телу. Запах и вкус верблюжьего молока были необычны, но Ланни потягивал его как нектар с Олимпа. Когда они дали ему горстку липких свежих фиников, он не волновался из-за немытых рук. Он ел сладкий плод и думал об Иерусалиме из золота, с молоком и медом (текст протестантского гимна).
   Он отметил, что этот караван следует на северо-запад, и попытался угадать, что это будет значить. Он знал, что есть караванные пути, пересекающие Сахару во всех направлениях; Торговцы-бедуины ввозили продукты оазисов, слоновую кость и другие ценные продукты с земель на юг. Те, кто прибыл из французской части пустыни, предпочитали иметь дело с французами. Другие обнаружили, что они могут получить высокие цены от немцев в Тунисе, и, без сомнения, были и те, которые были шпионами на германской зарплате, а другие были готовы продаться кому бы то ни было у власти. Какими были войны белых людей для людей с коричневым цветом лица, которые вышли из пустыни, чтобы обменять свои грузы на почти недоступную хлопчатобумажную ткань, на ножницы, ножи, иголки, медикаменты и другие продукты машинного производства?
   Вскоре после того, как он пришел в себя, Ланни принял одну меру предосторожности. Он снял с пальца золотое кольцо, которое ему дал Рудольф Гесс, и сунул его в рот. Спустить его в полусухое горло было нелегко, но он глотнул и проглотил, и теперь это было безопасно некоторое время. Он не беспокоился о своих деньгах, он предоставил бы все это своим спасателям, если это было необходимо, но кольцо было незаменимым, и ему оно могло сильно понадобиться. Когда он вернет его, он может проглотить его снова, в зависимости от того, где будет находиться. Пока его беспокоило только то, что когда он протянул руку для еды, увидели ли эти люди пустыни ценное золотое кольцо на его пальце.
   Караван-вожатый, чернобородый мужчина средних лет, который ехал впереди и нес охотничье ружье, знал только французский для торговых целей. Когда Ланни помогли спуститься с верблюда, он вынул драгоценную арабскую листовку и вручил ее этому человеку. Тот внимательно осмотрел ее, показывая, что он не умеет читать. Ланни объяснил ему на французском для начинающих, что просила и обещала листовка. "Je suis americain", - сказал он, указывая на себя. - "Menez-moi aux francais", снова с указанием того, где Ланни представлял себе francais должны находиться.
   Большая часть денег Ланни была зашита в подкладке его пиджака, и он надеялся, что они не будут его обыскивать. Он достал свой бумажник и дал им посмотреть, что у него в нем. Пара банкнот в тысячу франков и несколько банкнот в сто франков. С этой самой дружелюбной улыбкой он подарил караван-вожатому две большие банкноты, а каждому из мужчин - пару банкнот поменьше. Себе оставил только две меньшие банкноты. Он сохранил их, чтобы это казалось правдоподобным. Он указал на себя, говоря: "Pour moi," и их улыбки показали, что они ценят юмор, если не понимают слов.
   "Американцы заплатят больше", - заверил Ланни караван-вожатого. и араб, кажущийся мрачным и не разговорчивый человек, принял подарок, сказав только: "Oui, oui". Ланни не настаивал, потому что знал, что этот человек будет делать только то, что хотел, независимо от аргументов или просьб. Ему хорошо платили, но, может быть, итальянцы, немцы или оба превосходили союзников во всем.
   XIV
   Путешествие было возобновлено по той же тропе. Ланни мог быть уверен, что эти кочевники знали маршрут, как и их верблюды. Пассажир должен соответствовать тем обстоятельствам, которые возникнут в конце пути. Поэтому он начал царапать ногтями по внутренней подкладке своего пиджака, где у него были аккуратно зашиты два ценных клочка бумаги. Один - визитная карточка Франклина Д. Рузвельта, удостоверяющая, что Ланни Бэдд был его другом и достоин доверия. Другой - клочок бумаги, на котором Руди Гесс написал - "Lieber Fuhrer: Ich bin es". Ланни может понадобиться любой из этих клочков, но ни при каких обстоятельствах ему не понадобятся оба. И может так случиться, что вместе они станут смертельными. Он должен быть в состоянии быстро добраться до любого из них и повторить свой акт глотания. Он рвал тонкие нити, пока не освободил их. Если человек, едущий позади него, увидит его движения, он предположит, что попутчик чешется, действие, знакомое всем кочевым народам.
   На закате караван остановился, и люди единодушно прошли через мусульманский молитвенный ритуал. Они встали прямо, затем поклонились, затем опустились на колени, затем коснулись лбами земли и повторили арабские молитвы. Ланни стеснялся оставаться равнодушным к этому обычаю, поэтому он тоже последовал ритуалу, чтобы дать им понять, что он поклоняется тому же Богу. Он знал, что его называли назранием, то есть назореем или христианином. Фанатики среди них будут ненавидеть его и, возможно, захотят ограбить и убить его.
   Люди встали и дали своим верблюдам скудное количество корма. Очевидно, путешествие было долгим, потому что ребра этих неуклюжих животных выступали. Они должны быть самыми несчастными существами на земле, подумал Ланни, потому что все их дела сопровождались грохотом и стонами протеста. Погонщик издал своеобразный шипящий звук, который стал сигналом для зверя, чтобы он шагнул вперед на колени, затем снова опустился на задние ноги и, наконец, успокоился, поджав все четыре ноги под собой. В этом, казалось бы, жалком положении он провел всю ночь, шумно жуя жвачку, видимо, спя.
   Пассажир лег и уснул от усталости. Но позже, когда холод разбудил его, он лежал и думал о своем странном положении. На тропе он видел впереди горы, и это его сильно озадачило, потому что, согласно его представлению о карте, Средиземное море должно было быть там, где были горы. Очевидно, его самолет, должно быть, повернул на юг больше, чем он предполагал, и упал на тунисской стороне границы. Он решил, что их путь будет проходить около линии Марета, которую Роммель должен был укрепить против британской восьмой армии. Теперь он двигался в юго-западный Тунис, в настоящее время ничейную землю, где можно встретить американцев, немцев или итальянцев, в зависимости от состояния боевых действий. Очень вероятно, что о боевых действиях эти бедуины ничего не знали. Их это не беспокоило, поскольку обе стороны в войне стремились получить их товары и продвинуть торговлю с ними.
   Положение Ланни напомнило ему историю, которую в детстве ему рассказывал отец. Это было связано с отрезком земли, возможно, шириной всего в пять сантиметров и длиной в несколько тысяч километров, известный американцам как "Великий водораздел". Робби однажды стоял на нем, когда охотился на баранов Скалистых гор в Монтане. Он и его гид вышли на гребень скал, осматривая покрытые лесом долины позади и впереди. Начался дождь, и гид отвел его в определенное место и велел смотреть. Падая на скалы, капли дождя стекали, частично в одном направлении, а частично в противоположном. Человек сказал: "То, что стекает туда, бежит на запад и попадает в реку Колумбия и так далее в Тихий океан. Часть, которая стекает другим путем, бежит на восток и найдет свой путь в Реку Миссури, затем в Миссисипи, а оттуда в Мексиканский залив. Вы находитесь на Американском континентальном водоразделе".
   Поэтому Ланни подумал: "Я пойду в деревню, и там будут французы и американцы, или, может быть, итальянцы и немцы. Если будет первое, я поеду в Каир и Москву. Если второе, я поеду в Берлин, или возможно сначала в Рим!
   XV
   Караван медленно шел под звон колокольчиков и ритмичное шуршание песка под ногами верблюдов. Им встретилось еще несколько шоттов, и тропа, натоптанная между ними, была отмечена кучами камней. Видно было больше холмов, и Ланни казалось, что ему не так жарко, хотя, возможно, просто у него в организме стало больше воды. Ему вернулись силы. Диета из верблюжьего молока и фиников, на которой арабы-бедуины существовали в течение тысячи лет, оказалась идеальным восстанавливающим средством. Его разум стал более активным, и он старался в своей обычной манере представить все возможные варианты развития событий и спланировать, как на них реагировать. С немцами у него не было причин для беспокойства, потому что он владел кольцом и магическим шлемом Нибелунгов. Но с итальянцами всё было бы не так просто, потому что против его имени в их книгах стояла черная метка. Девятнадцать лет прошло, но отпечатки пальцев не меняются и полицейские записи не уничтожаются, по крайней мере, у фашистов.
   Погонщик, который ехал позади Ланни, время от времени бормотал слово или два, и поэтому путешественник выучил немного арабский язык. Он узнал, что погонщик верблюдов - это jemmal, и что финики - taun. Под этим именем они не стали хуже. Он узнал, что любимым восклицанием бедуинов является "Wellah!", но он так и не узнал, что именно это значит. Теперь jemmal говорил взволнованные слова и указал вперед. Пассажир посмотрел и на тусклом горизонте увидел голубовато-зеленую кромку. Он мог догадаться, что это был оазис и цель этой экспедиции. Человек, возможно, назвал его наименование, но Ланни никогда не слышал его раньше. Раскачивание назад и вперед было своего рода движением, к которому он не привык, и ему казалось, что лучше будет что бы ни было впереди.
   Из этой пустыни нельзя выйти постепенно. Сразу из окружения розово-коричневых скал и желтого песка попадаешь в оазис, вокруг которого сгруппированы деревня и фермы. Чистая холодная вода вытекает из горячих песков и подается в кюветы. Здесь было много видов фруктовых деревьев. Зеленые грядки овощей показались путешественнику самым красивым зрелищем, которое он когда-либо видел. Чаще всего встречались рощи финиковых пальм, каждое из которых представляло собой гигантский центральный ствол с изящными изогнутыми ветвями, образующими идеальный круг. Из таких деревьев местные жители делали несущие брусья для своих хижин, ветви для стен и крыш, тень для своих голов и пищу для своих желудков. Было и еще одно применение этих деревьев. Они привязывали ветви к земле, чтобы создать барьеры, удерживающие движущийся песок пустыни от своих посевов.
   Странника удивила мощеная дорога, идущая к северу от оазиса. Ланни поискал дорожные знаки, но не нашел их и мог догадаться, что они были сняты из-за военного времени. Ему понравилось вид этого места, и особенно тот факт, что в поле зрения не было солдат. Это может быть хорошим местом, чтобы немного отдохнуть и задать вопросы. Когда он увидел, что караван проходит это место без остановки, дав только напиться жаждущим животным, он решил расстаться со своими спасителями. Он сказал: "Pardonnez-moi". Ему казалось более вежливым что-то сказать, хотя они этого не понимали. Он стал скользить со спины верблюда, но тотчас же он почувствовал сильную хватку за руку и услышал вспышку гневного протеста, поэтому он сдался. Он мог понять, что эти люди хотели их обещанную награду, еще важнее, он знал, что у караван-вожатого была винтовка и, несомненно, он ею воспользуется.
   XVI
   Вскоре появился еще один оазис, а затем еще один, но все опять без дорожных знаков. Караван шел по обочине дороги, и вдруг за ними прозвучал гудок, и мимо пролетела машина. В ней сидело четверо мужчин в форме, и, наконец, на самый важный вопрос Ланни был дан ответ. На машине была свастика, и шлемы людей были немецкого образца. Ланни понял, что он едет в Берлин!
   Это было то, чего он тайно желал с прошлого лета. Вето Рузвельта заставило его отказаться от проекта, но это не помешало ему хотеть и воображать. И теперь даже Рузвельт не мог его остановить. Даже он сам не мог остановить себя! О себе он не беспокоился, потому что однажды он присоединился к вермахту в Дюнкерке, и он "вышел сухим из воды", то есть его доставили к Гитлеру и приняли в качестве друга и гостя. И на этот раз у него были волшебные Шлем и Кольцо.
   Кроме того, у него была небольшая визитная карточка от президента Соединенных Штатов, которая ему точно не нужна! Он сунул пальцы в углубление на подкладке пиджака, вынул эту некогда драгоценную карточку и, подвинув две руки вплотную к телу, разорвал ее на мелкие кусочки. Он боялся уронить хотя бы один кусочек, поэтому он зажал весь комок кончиками пальцев и сунул их в рот. Он не знал, из чего сделаны чернила, но надеялся, что на этой карточке их недостаточно, чтобы причинить ему вред. Пока верблюды шагали, звенели колокольчики и качались всадники, как многие китайские болванчики, сделанные из фарфора, Ланни жевал и жевал, пока понемногу мягкая масса не провалилась в место за пределами досягаемости гестапо.
   Снова финиковые сады и фермы, на этот раз обширные, окружающие деревню из глины и черепицы. Арабский погонщик сказал - "Нефта", и это название было знакомо Ланни. Это был маленький городок недалеко от юго-западной границы Туниса. Позже он узнал, что если бы он прибыл двумя неделями ранее, то попал бы в руки итальянцев. Если бы он прибыл только на неделю раньше, то там были бы американцы. Если бы он прибыл через неделю, это были бы снова американцы. Настолько внезапны военные перемены на этой ничейной земле. В тот момент городок держали нацисты горсткой людей. Дюжина или около того установила блокпост на южном въезде в город.
   По более темному оттенку зеленой униформы и черным воротникам Ланни понял, что это дивизия Ваффен СС, и он знал, как с ними обращаться. В тот момент, когда караван остановился, он соскользнул со спины верблюда. Он больше не боялся арабского оружия. Он продвинулся к фельдфебелю, командующему контрольно-пропускным пунктом, вытянул правую руку прямо перед собой и вверх и закричал: "Хайль Гитлер!" Приветствие было обязательным, и все немцы вскочили и вернули его.
   Затем этот незнакомец с пятидневным ростом коричневой бороды и пятидневным слоем серой пыли хлопнул ладонью по себе и представился: "Lanning Prescott Budd, amerikanischer Kunstsachverstandiger, personlicher Freund und geheimer Agent des Fuhrers! Wo ist Ihr Kommandant?" (Ланнинг Прескотт Бэдд, американский искусствовед, личный друг и тайный агент фюреров! Где ваш командир?)
   Если бы искусствовед сошел с небес на золотой колеснице с огнедышащими конями, скромный фельдфебель не был бы так поражен. Он щелкнул каблуками, снова отдал честь и воскликнул: "Ja, ja, mein Herr. Bitte, kommen Sie mit mir." (Да, да, милостивый государь. Пожалуйста, пойдёмте со мной). У него был мотоцикл с коляской, и в неё влез Ланни, и в город Нефта они прибыли в облаке пустынной пыли.
  
  
   ________________________________________
   КНИГА СЕДЬМАЯ
   Вредней, чем псов
взбесившихся укусы54
   ________________________________________
  
  
   ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
   Уместен страх 55
   I
   "Aber, Herr Budd (Но, герр Бэдд) ", - сказал молодой офицер, - "вы должны признать, что это очень необычная история, которую вы мне рассказываете".
   "Gewiss, Herr Leutnant" (несомненно, герр лейтенант), - ответил путешественник,- вы должны знать, что за последние несколько лет происходило много необычных вещей. Возможно, вы сами не ожидали провести зиму на краю пустыни Сахара.
   "Allerdings" (разумеется), - признал нацист. Он был лейтенантом Ваффен СС и носил на рукаве серебряные нашивки в форме молнии с целью запугать зрителя. Ему потребовалось всего несколько минут, чтобы понять, что этого американца, внезапно появившегося из пустыни, запугивать не надо. - "Не могли бы вы предоставить мне подтверждение вашей истории?"
   - Я мог бы их предоставить, mein Herr, но они носят сверх конфиденциальный характер. Я верю, что вы не примете это как неучтивость, если я скажу, что я должен раскрыть их только человеку, который уполномочен отправить меня к фюреру.
   - Unglucklicherweise, (к несчастью), герр Бэдд, я сомневаюсь, есть ли такой человек в городе Нефта.
   - Тогда, я их представлю человеку, который будет уполномочен уведомить фюрера о том, что его секретный агент ожидает его вызова.
   - Это может быть сделано, я полагаю. Позвольте мне быть уверенным, что у меня есть правильные факты. Он взял карандаш и бумагу и написал: "Ланнинг Прескотт Бэдд, сын Роберта Бэдда из авиастроительной корпорации Бэдд-Эрлинг, Ньюкасл, штат Коннектикут, США, профессия Kunstsachverstandiger, пять дней назад покинул Алжир на самолете, намереваясь присоединиться к армии генерала Роммеля, был сбит над пустыней, доставлен верблюжьим караваном, является личным другом и секретным агентом фюрера, имеет важную информацию, просит, чтобы фюрер или рейхсмаршал Геринг были немедленно уведомлены о его присутствии". Прочитав это вслух, чтобы проверить, офицер повернулся к телефону. Ланни догадался, что это был полевой аппарат, потому что из окна этой маленькой гостиницы, которую реквизировала армия, тянулся провод. Говорящий попросил "Oberst Vogel" и начал диктовать информацию. Затем он сообщил Ланни: "Oberst получит информацию".
   "Тем временем, герр лейтенант", - сказал Ланни, - " не смогу ли я получить мыло и воду и, возможно, бритву, чтобы я мог казаться немного более похожим на искусствоведа и менее похожим на бандита?"
   Офицер вызвал одного из своих людей, и Ланни вымыл, по крайней мере, свою видимую кожу. Очень скоро ему сообщили, что Oberst послал за ним, и что, к сожалению, ему будет необходимо завязать глаза по пути. "Befehl des Kommmandten" (приказ командования), - сказал лейтенант, и Ланни сказал, что все в порядке, то же самое было с ним, когда он был доставлен в ставку рейхсмаршала Геринга где-то в Бельгии почти два года назад. Человек из Ваффен-СС испытал должное благоговение и не преминул пожать руку, пожавшую руки стольким великим людям.
   II
   Глаза Ланни завязали полотенцем, взятым из отеля. Его вывели к машине и на высокой скорости отвезли в город, который, как он позже обнаружил, назывался Таузар, железнодорожный узел северной и северо-восточной части Туниса. Там, в другом отеле, он встретил командира полка СС, грубоватого человека с красным лицом, которого отправили на уязвимую позицию, и он был поглощён мыслями о серьезности своего положения. Эти офицеры СС по большей части отличались от людей вермахта, регулярной армии. Они состояли из людей, выбранных из-за их верности нацистским принципам, и им не хватало европейской культуры и интереса к ней. Это были собственные полицейские силы Гитлера, созданные для защиты его, его партии и его национал-социалистического движения. По этой причине дивизии СС представляли большую ценность, и тот факт, что некоторые из них держали эту линию в отдаленной Северной Африке, был доказательством беспокойства в сердце их фюрера. Первые американские атаки были отражены, но приближались новые, и при всех опасностях новому врагу нужно показать непобедимость немецкого оружия.
   Ланни понимал, что имея дело с полковником Фогелем, не надо демонстрировать знание этикета, а быть точным и даже немного педантичным. Имена, которые он использовал так небрежно, были бы для этого командира полка, по крайней мере, полу богоподобны. Он знал этих людей только по голосам по радио и по фигурам на трибуне, обычно с далекого расстояния. Он не будет знать, стоит ли верить заявлениям вражеского гражданского лица, которое так загадочно появилось на его линии фронта. Но злоумышленник наверняка был бы расстрелян, если его рассказ окажется ложью. Так почему же он тогда пришёл?
   "Herr Oberst", - сказал посетитель. - "Я верный друг вашего фюрера в течение пятнадцати лет. Насколько я знаю, я единственный американский друг, который у него есть. Я часто бывал в его доме в Берхтесгадене. Я передавал его сообщения важным личностям во Франции, Великобритании и Америке, и приносил ответы. У меня есть информация для него сейчас, настолько важная, что я рискнул своей жизнью, чтобы донести ее до него".
   - Могу ли я спросить, почему вы не могли бы приехать в Германию через Швецию?
   - Я не смог получить паспорта в Швецию. И у меня не было информации в то время, когда я был в последний раз в Америке. Я не вправе обсуждать характер информации. Она только для фюрера. В тот момент, когда он узнает что я здесь, он прикажет доставить меня самолётом к нему. Если он недоступен, то сообщите об этом рейхсмаршалу Герингу.
   - Вы понимаете, герр Бэдд, простой полевой офицер не имеет доступа к таким высоким личностям.
   - Достаточно будет, если вы сообщите об этом секретарю фюрера или помощнику рейхсмаршала генерал-майору Фуртвэнглеру, который является моим дорогим другом. Я предполагаю, что вы установили телефонную связь через Сицилию. Если это так, вы можете позвонить фюреру на частный номер и назвать мое имя.
   - У вас есть номер телефона фюрера, герр Бэдд?
   - Есть, и у меня есть его разрешение использовать его в случае необходимости. Я никогда никому его не давал, но если это будет абсолютно необходимо, я доверительно его дам вам.
   - Я бы не стал брать на себя такую ответственность. Моя обязанность - передать дело моим начальникам. Если они спросят меня, скажите, когда в последний раз вы видели фюрера?
   - Я посетил его в его офисе Новой канцелярии в апреле 1941 года. Я прибыл в Германию через незанятую Францию и Швейцарию. Теперь, как вы знаете, этот маршрут больше не открыт для тех, кто формально является американским гражданином. Проясняя положение, позвольте мне добавить, что, хотя мой отец американец, я родился в Швейцарии и вырос на Французской Ривьере. Я провел в Германии гораздо больше времени, чем в Соединенных Штатах. Я стал национал-социалистом с тех пор, как узнал идеи фюрера, что было около двадцати лет назад.
   Oberst сказал: "Я передам ваше заявление. Надеюсь, вы понимаете, что тем временем мне придется попросить вас остаться под стражей в этом отеле, пока не поступит приказ".
   - Конечно, Herr Oberst, я не мог ожидать ничего другого. Стоит упомянуть только одну проблему. Когда я отправился в эту поездку, у меня было теплое шерстяное пальто, но мне пришлось оставить его в пустыне. Я не решался нести дополнительный груз. Когда меня вызовут в Берлин, я знаю, что это будет срочный приказ, и я бы не хотел приехать туда в феврале в неадекватной одежде, которая у меня есть. У меня много французских денег. Возможно ли, чтобы один из ваших людей взял мои размеры и сделал покупки для меня?
   Тактичное предложение. Человек из пустыни не просил, чтобы ему позволили обойти немецкую оборону на важном железнодорожном узле. Кроме того, он подразумевал, что был настолько уверен в ответе фюрера, что был готов бросить свои деньги на игровой стол. Офицер ответил: "Составьте список того, что вам нужно, и если товары будут доступны, они будут доставлены для вашего осмотра".
   "Besten Dank", - сказал вежливый искусствовед.
   III
   Как оказалось, на черном рынке Таузара не смогли найти подходящее пальто, ни теплое нижнее бельё. Но путешественнику была предоставлена небольшая сумка с зубной щеткой, расческой и другими необходимыми вещами цивилизации. Охраняемый сержантом и Gefreiter, его сопроводили на железнодорожную станцию, или на то, что от нее оставили бомбы. Он провел ночь, сидя в неисправном поезде, но даже в этом случае он был в более комфортных условиях, чем в скалах пустыни. Утром сержант с должными извинениями надел на его глаза повязку, отвез его к месту, которое было, судя по звукам, большим военным лагерем. Вскоре после этого он поднимался по ступеням того, что, как он догадался, было загородной виллой. Когда повязку сняли, он оказался в бильярдной в присутствии офицера вермахта с моноклем, который щелкнул каблуками, правильно поклонился и представился майором фон Дозером из штаба маршала фон Арнима, командующего всеми войсками стран Оси в Тунисе.
   Ланни пригласили сесть, а двум его сопровождающим приказали выйти. Прусский офицер сначала извинился перед своим гостем за временную необходимость обращаться с ним как с пленным. Ланни ответил, что он был готов к этому. То же самое произошло, когда он встретил немецкую армию в Дюнкерке и представился другом фюрера. Он оставался в штабе корпуса, пока не пришло сообщение от фюрера, а затем его отвезли в штаб великого человека на западном фронте. "Тогда мне было легче присоединиться к вермахту, чем сейчас, герр майор", - сказал Ланни с самой приятной улыбкой.
   Естественно, штабной офицер хотел услышать эту увлекательную историю завоевания Франции, касающуюся величайших дней в истории его страны. Ланни рассказал, как провел время с Куртом Мейснером, Komponist, в Годесберге и как они отправились в Париж в качестве гостей фюрера, чтобы стать свидетелями марша немецких войск по Елисейским полям. Ланни привёл так много личных и человеческих суждений, что офицеру вермахта было трудно усомниться в истинности его заявлений.
   "Вы тогда уже знали фюрера в течение длительного времени?" - спросил он. И Ланни рассказал, как в детстве он приехал в замок Штубендорф, чтобы провести там Рождество с Куртом Мейснером, чей отец управлял этим большим поместьем. После Первой мировой войны Ланни вернулся снова, и сын главного лесничего Генрих Юнг непрерывно говорил о новом великом вожде, появившемся в Германии. Генрих посетил этого вождя в тюрьме, и в последующие годы взял с собой и Ланни, и Курта. Ланни убедился, что национал-социализм является средством свободы для всего мира, и время от времени навещал фюрера и приносил ему информацию, которая, по словам фюрера, была ему полезна.
   - Фюрер много раз предлагал взять меня к себе на оплачиваемую службу, и генерал Геринг тогда делал то же самое. Но я всегда отказывался, потому что смог заработать то, что мне нужно, благодаря моей профессии искусствоведа. Я купил и продал много картин, как для Геринга, так и для фюрера. Я оказал им ту же услугу и с той же комиссией, что и моим различным клиентам в Америке. Вы когда-нибудь посещали Бергхоф, герр майор?
   - Leider, я не имел такой чести, герр Бэдд.
   - Я думаю, что мог бы рассказать вам некоторые детали, чтобы убедить вас, что я был там. Я случайно посетил фюрера в тот день, когда канцлер Австрии Шушниг был доставлен туда, незадолго до аншлюса, и я слышал, как фюрер дал ему то, что мы в Америке называем 'взбучкой'. Многие слышали это, потому что, когда фюрер становится взволнованным, ему все равно, кто его слышит. Его кабинет находится на втором этаже, и было замечено, что большое количество сотрудников канцелярии и военных пошли по своим комнатам, но оставили двери открытыми. Возможно, вы знаете некоторых из них. Ланни назвал тех, кого он вспомнил. Майор знал пару из них, но недостаточно хорошо, чтобы пользоваться их доверием.
   Он очень хотел бы выведать у этого таинственного персонажа информацию, которая привела его сюда. Но Ланни должен был сказать ему, что приказы фюрера ему были строгими, что информация предназначена только для фюрера. - "Я могу только сказать, что она носит дипломатический характер и не поможет вам в местной ситуации".
   - Вы были в Северной Африке в течение некоторого времени, герр Бэдд?
   - Приезжал и уезжал. Я должен объяснить вам, что я использую двойной камуфляж. В местном масштабе я являюсь экспертом в области искусства, занимаюсь покупкой арабских мозаик и мавританских фонтанов для моих американских клиентов. Это настоящий бизнес, и я отправил домой ряд этих предметов. Естественно, я не мог получить паспорта для такого частного бизнеса, поэтому военному и государственному департаментам было дано понять, что я помогаю своему отцу, наблюдая за работой самолетов Бэдд-Эрлинг и отчитываюсь перед ним.
   - Ваш отец симпатизирует идеалам национал-социализма?
   Многие из наших ведущих бизнесменов, и ясно видят, что мы находимся не на той стороне в этой войне. Мой отец - большой поклонник Германа Геринга, с которым он имел дело и с которым он несколько раз посещал Каринхалле. Позиция моего отца очень болезненна. Он, во всех отношениях, является пленником военного министерства. Он должен делать то, что ему говорят, и он знает, что если он не подчинится, то его завод будет отобран.
   У вас запутанное занятие, - прокомментировал офицер и добавил тонкое язвительное замечание: "Я надеюсь, что вы никогда не перепутаете свои роли".
   Ланни был достаточно Weltmann (светский человек), чтобы понять смысл этого замечания, и он отреагировал с легкостью. - "Что касается меня, mein lieber Herr Major, есть только один судья, наш фюрер. Он счел нужным одобрить мои услуги и убедил меня чаще приходить к нему".
   IV
   Ланни повторил свою просьбу о теплой одежде и дал майору одну из банкнот в десять тысяч франков, которые он зашил в подкладку пиджака. Возможности этого места оказались лучше, и он обнаружил, что стал обладателем пальто и шерстяного белья, а также чемодана, в котором это можно носить. На этой вилле он нашел полку или две с французскими книгами и рискнул взять экземпляр La Chartreuse de Parme (Пармская обитель). Ничто не доставило ему большего удовольствия, чем растянуться на кровати и перечитывать хороший роман, в то время как его мускулы и кости преодолевали последствия парашютного и верблюжьего спорта. Вермахт хорошо кормил своих офицеров, а полу пленнику достался поднос полный еды.
   Больше всего ему понравилось, что на следующий день к нему пришел похожий на жердь адъютант, согнулся пополам и объявил: "Ich freue mich, Herr Budd (я очень рад). Фюрер проинструктировал нас, что вы его гость и должны быть доставлены к нему немедленно. Будет ли приемлемо, чтобы вы уехали примерно в полночь?
   - Все, что вам кажется лучше, герр майор.
   - Будет целесообразно сделать широкий облёт из Туниса, потому что вражеские самолеты активны на всех северных маршрутах. Как вы, несомненно, знаете, у них есть устройство, которое они называют радаром, что позволяет им находить наши самолеты ночью.
   - Я слышал об этом, господин майор, и рад слышать, что вы тоже слышали об этом.
   - У нас есть различные устройства, чтобы противостоять этому. Вы полетите на северо-восток, а затем поверните в сторону Рима. Самолет заправится, а затем полетит в Нюрнберг, а оттуда в полевую ставку фюрера. Мне не нужно говорить вам, что это место сверхсекретно, и вам будет необходимо завязать глаза на последнем этапе.
   - Герр майор, мне следовало бы побеспокоиться, если бы вы сказали мне иначе, потому что я не хотел бы знать такой секрет. Мой девиз всегда заключался в том, чтобы никогда не слышать никаких конфиденциальных заявлений, если они не необходимы для выполнения моего собственного поручения.
   - Нет никаких причин, по которым вы не должны знать, как вы будете лететь из Туниса. Поскольку аэропорт и порт часто подвергаются нападениям, мы доставим вас туда только в момент вашего отъезда.
   - Спасибо, герр майор. Было бы очень досадно зайти так далеко и вытерпеть столько неудобств без всякой цели.
   - Есть ли что-нибудь еще, что я могу сделать для вас, герр Бэдд?
   - Вы можете сказать мне, будет ли считаться грабежом, если я возьму этот экземпляр романа Стендаля в бумажной обложке в своё путешествие.
   Офицер вермахта был рад возможности быть любезным. Он широко улыбнулся и ответил: "По условиям перемирия, мы хорошо обеспечены французскими франками и должны включить цену книги в то, что мы платим за использование этого заведения".
   V
   Пока Ланни везли в аэропорт Туниса, тот был подвергнут бомбардировке. Ланни слышал сильные взрывы, и когда он прибыл на лётное поле, то увидел горящие несколько самолетов и ангар. Он надеялся, что его самолёт не сгорел, и ему повезло. Но ему пришлось сидеть и ждать, пока воронки в лётном поле будут засыпаны. Тем временем он поболтал с офицером, который сопровождал его. Все они были очень сердечны и готовы впитать мудрость, исходившую от уст тайного друга фюрера. Друг фюрера рассказал им, что американцы могут послать только незначительное количество самолетов-истребителей, потому что соседние аэродромы имеют ужасное покрытие. Но бомбардировщики дальнего радиуса действия могли действовать из Алжира, и их большое количество поступало в Касабланку через Бразилию. Одним из устоявшихся правил агента президента было раскрывать только то, что руководящие лица врага уже знали.
   В быстром двухместном самолете, не очень отличающемся от того, в котором его сбили, Ланни подняли с большого аэродрома Туниса и перенесли через Средиземное море и вокруг каблука итальянского сапога. В самолёте не было переговорного устройства, поэтому он почти не разговаривал. Часть времени он дремал, а остальное использовал, чтобы обдумать, что он хотел сказать гениальному безумцу, от которого теперь зависела его безопасность. Ланни мог догадаться, что ему придётся нелегко. Он уже слышал хриплые тоны фюрера, ругающего страну Ланни, и было бы странно, если бы он не выразил хотя бы часть своего раздражения на одного из членов этого злого иудо-плуто-демократического чудовища, которого мог достичь его голос. Ланни репетировал множество речей, которые он попытается произнести, но у него было мало надежды на завершение любого из них.
   Наступило светлое время суток, когда путешественник приземлился на аэродром Рима, и он увидел знакомые архитектурные достопримечательности на семи холмах. Почти два десятилетия прошло с тех пор, как он был здесь с Мари де Брюин, с его обожаемой amie, чья память никогда не померкнет в его памяти. Он надеялся, что на посадочной площадке не будет ни одного фашистского чиновника, несущего портфель с его досье, и его не было. Редко теперь итальянцы решались вмешиваться или даже подвергать сомнению все, что делали немецкие военные в королевстве Дуче.
   Самолет остановился только для заправки, а затем улетел на север. Самолет пересекал горы, один хребет за другим, все покрытые снегом, ослепляющим даже на расстоянии. Франко-американский плейбой проезжал большую часть этих перевалов в старые добрые времена и устраивал пикники на берегах этих крошечных озер, которые сейчас было трудно различить, потому что они тоже были покрыты снегом. Сначала Итальянские Альпы, затем Австрийские Альпы, затем Баварские Альпы, и наконец, он был доставлен в аэропорт Нюрнберга, город мейстерзингеров. Нацисты выбрали его своей патриотической святыней. Ланни посетил их Parteitag (партийный съезд), который длился целую неделю. Это было последнее из таких празднований перед войной. Он был гостем Гитлера и перемещался среди толп фанатиков, которые ревели свои военные песни, заявляя о своем намерении овладеть всем миром. "Heute gehort uns Deutschland, Morgen die ganze Welt!" "Всему миру" потребовалось много времени, чтобы осознать, что ему готовится, а Ланни трепетал в глубине души от ожидания и страха. Теперь самолеты союзников нашли дорогу к этому нацистскому храму. И не все доказательства их посещений могли быть скрыты от путешественника.
   Самолет был снова заправлен, и со многими извинениями авиатор надел на глаза пассажира черную шелковую повязку и попросил его слова не снимать её, пока он не окажется внутри помещения ставки фюрера. Befehl, что означает приказ или команду, является священным словом для каждого немца и достаточным оправданием всего и всякого, что он может сделать. Ланни охотно пообещал, потому что он уже достаточно насмотрелся на горные пейзажи и был вполне доволен, чтобы расслабиться на своем месте и репетировать драматические сцены с новым хозяином этой послушной расы. Волшебное золотое кольцо Ланни естественным образом появилось снова и было надето на его палец. Теперь он мог вращать его и вспоминать различные мелодии, с которыми Вагнер ассоциировал Кольцо Нибелунгов, столь полное чудесных способностей. Адольф Гитлер, страстный поклонник музыки Вагнера, воспринял этот цикл из четырёх эпических опер как выражение своего собственного мировоззрения. В его собственных мыслях он полностью отождествлял себя с Зигфридом. Но его Зигфрид был уже предупрежден и будет избегать копья в спину.
   Ланни не мог не думать, куда его везут. Если бы это был Берхтесгаден, его бы доставили прямо на аэродром. Несомненно, командующий всеми немецкими армиями будет где-то недалеко от восточного фронта, где зимняя кампания русских представляла такую страшную угрозу. Конечно, не слишком близко от линии фронта, потому что в программу фюрера не входило быть захваченным или убитым. Его ставка будет находиться в каком-то здании, не слишком заметном, предпочтительно в лесу, и, возможно, специально построенном для этой цели. Аэродром будет рядом, и это место будет самым охраняемым секретом во всем мире стран Оси. По предположению Ланни, это будет западной частью Украины.
   VI
   Самолет развернулся, его двигатель замедлился, и самолет коснулся земли. Идеальная посадка. Пассажиру с завязанными глазами помогли вылезти, отвели к машине и увезли. Никто с ним не разговаривал. Это тоже, без сомнения, был Befehl. Когда глаза закрыты, уши лучше слышат, и Ланни понял, что его везут по заснеженной дороге. Эхо двигателя говорило ему, что он был в густом лесу, как он и ожидал. Затем машина замедлила ход и остановилась, и ему помогли выбраться, и он поднялся на три-четыре ступеньки. Деревянные ступеньки, так что это был не замок, а охотничий домик или убежище, недавно построенное для завоевателя мира и его окружения. Там будет много телеграфных и телефонных проводов, большой распределительный щит и радио антенна, поднятая над верхушками деревьев. Вокруг этого места будет больше одной баррикады из колючей проволоки, и часовые со сторожевыми собаками будут ходить в любое время дня и ночи.
   Посетителя сопроводили в приемную и сняли повязку с глаз в присутствии двух офицеров СС. Они спросили, есть ли у него оружие. Когда он сказал нет, ему вежливо сказали, что теперь стало требованием обыскивать всех лиц, которые собирались находиться в присутствии фюрера. Он ответил с равной вежливостью, что был рад узнать, что те, кто отвечает за безопасность величайшего человека в мире, не пренебрегают своим долгом.
   Эта прекрасная речь не спасла его от минутного обыскивания. Включая даже перьевую ручку и внутреннюю часть часов. В ходе обыска мужчины обнаружили крошечный клочок бумаги, зашитый в подкладке его пальто. Во время поездки на верблюде он оборвал некоторые нити и не стал их восстанавливать, потому что у него не было иглы, ни ниток правильного цвета. Зная, что он находится в руках немцев, он больше не боялся этого клочка бумаги. Он сказал офицерам СС, что это было секретное сообщение для фюрера и является частью причины появления здесь Ланни. Фюрер будет очень зол, если кто-нибудь прочитает это сообщение, кроме него самого. Поэтому досмотрщики удовольствовались осмотром всего вокруг этой бумаги и даже не вынули ее из места, где она находилась.
   Обыск включил новое пальто и содержимое двух сумок, которые были куплены для него в Северной Африке. Он рассказал им об этом и сказал, что если с ними что-то не так, то это не будет его виной. Стражи фюрера не отреагировали на его улыбку, и их глаза выглядели жесткими. В старые времена Ланни знал, что в окружении фюрера есть люди, которые не одобряют его близость с американцем. И теперь такое отношение многократно усилилось, когда Америка стало самым новым и самым смертоносным из врагов Фатерланда, народом, чей юдолюбивый лидер непрерывно провозглашал миру свое намерение разрушить и сокрушить надежду национал-социализма. Члены собственного Лейбштандарта рейхсфюрера СС не могли понять появление этого мягкого и спокойного американца. Они были бы вежливы с ним, потому что это был Befehl, но им определенно не нужно было улыбаться ему. Им надо удостовериться, что у него нет нового вида смертельного оружия или яда, скрытого на его теле или в его вещах.
   Пока это расследование продолжалось, там появился другой персонаж, на этот раз не военный, а домашний. Это был толстый баварский коротышка. Но не такой толстый, как в прошлый раз, подумал Ланни. У коротышки не было недостатка в сердечности, потому что она была основой в его работе, а также в его характере. "Welche Uberraschung, Herr Budd!" (Какая неожиданность), - закричал он и протянул толстую руку, которую Ланни быстро взял. - "Gruss Gott, Herr Kannenberg!" Это был бывший мюнхенский кельнер, который много лет был экономом и официальным дворецким фюрера. Ланни подозревал, что он пришел сейчас специально, чтобы удостовериться, что посетитель был действительно тем, кого ждали, а не самозванцем. Наверняка Ланни Бэдд был Ланни Бэддом, и поэтому сама приветливость тепло сжала его руку и спросила, почему он так долго откладывал своё посещение. Как будто повседневным делом было, что американские туристы разгуливали по Гитлерленду и принимались в военной ставке врага номер один их страны!
   VII
   Ланни Бэдд входил в логово людоеда. Он шел со своим обычным видом доброжелательности, но не без дрожи в коленках. Со времени последней встречи этой пары, почти два года назад, произошла огромная перемена в состоянии мира. Тогда Ади Шиклгрубер был на вершине своего везения и не сомневался, что мир принадлежит ему. Теперь наступило страшное бедствие Сталинграда, и его армии отступали в середине зимы на всем протяжении русского фронта. Его африканские армии в пустыне были сокращены вдвое и были отодвинуты с половины этого огромного континента. Американцы имели надежный плацдарм и готовились к тяжелой атаке. Конечно, ни один здравомыслящий человек больше не мог поверить, что Ади победит в этой войне. Некоторые из его генералов, должно быть, сказали ему об этом, а он не мог разжаловать или ликвидировать их всех.
   "Bitte, kommen Sie mit, Herr Budd", - казал старший из эсэсовцев. Ланни последовал за ним из комнаты в коридор. Человек постучал в дверь, затем открыл ее. Ланни вошел в большую комнату, и там был фюрер немцев.
   Он был одет в эту простую солдатскую форму, которую обещал никогда не снимать до победы. Он стоял перед камином, грея спину у горящих брёвен. Прежде чем он успел произнести слово, молодой офицер объявил: "Mein Fuhrer, я обязан сообщить, что, обыскивая этого джентльмена, мы обнаружили небольшой кусочек бумаги, скрытый в подкладке его пиджака. Он заявляет, что он предназначен только для ваших глаз, поэтому мы его не трогали".
   "Дайте мне его", - быстро сказал Гитлер.
   Офицер повернулся к Ланни и вытащил клочок бумаги из под подкладки, держа его на ладони одной руки и прикрывая другой рукой. Он демонстрировал, что не видит его содержание. Пока это происходило, Ланни сказал: "Mein Fuhrer, у меня одна просьба. Не говорите об этом документе, пока мы не останемся одни. Есть причины, которые я вам объясню".
   "Gut", - ответил другой. В его тоне не было сердечности, только деловая точность.
   Ланни, наблюдая за всем, подумал. Он прибавил в весе. Его лицо стало более пухлым, особенно его нос, а цвет лица более бледный, чем когда-либо. Он обеспокоен и, должно быть, принимает больше таблеток бензедрина. Он намерен быть холодным и строгим. Он не знает, что делать с бумагой, и смотрит на нее. "Lieber Fuhrer: Ich bin es. Rudi." Он хотел бы догадаться, что это значит, не спрашивая меня. Он не хочет моей помощи, если сможет справиться сам.
   "Вы можете идти, Франц", - сказал фюрер, обращаясь к офицеру. Человек щелкнул каблуками, поклонился, выпрямился, повернулся на каблуках, как будто на параде, и вышел, закрыв дверь.
   VIII
   "Bitte, kommen Sie, Herr Budd".
   Ланни подошел к камину и занял одно из кресел перед ним. В предыдущих случаях фюрер встречал его на полпути и сердечно жал ему руку. Очевидно, что будет не так, когда воюют две страны. "Что это за бумага, которую вы мне принесли?" - спросил немец.
   - Это записку написал Руди своею рукой в моем присутствии.
   - Британцы разрешили вам увидеть его?
   - Только один британец, mein Fuhrer. Я смог найти предлог в связи с моим художественным бизнесом оказаться на пару недель в окрестностях Руди. Я познакомился с одним из охранников и заплатил ему сто фунтов, чтобы он провёл меня в госпиталь ночью.
   - Зачем брать на себя такой риск?
   - Во-первых, потому что Руди - мой друг, и я подумал, что мог бы успокоить его, рассказав ему хорошие новости и предоставив ему возможность отправить вам сообщение. Естественно, я не мог знать, смог ли он установить с вами контакт.
   - Между нами не было никакого контакта, и я его не искал. Его действия были действиями психически неуравновешенного человека, и это было самым разрушительным для нашего дела. Эти действия без консультации со мной были для него актом самонадеянности, если скажем неповиновения.
   - Вы должны понимать, mein Fuhrer, что у меня не было возможности узнать, каково будет ваше отношение. Я знал только, что Руди был вашим лучшим другом, самым преданным вашему делу. Я назвал его Kurvenal, der treueste der Treuen. Я считал само собой разумеющимся, что вы, должно были знать о его действии или что он, во всяком случае, был уверен в вашем одобрении.
   - В такие времена, герр Бэдд, немецкий солдат берет свою жизнь в свои руки, когда действует без моего ведома. Для меня Рудольфа Гесса больше не существует.
   - Это действительно печальная новость для меня, Exzellenz, и я уверен, что она убьет Руди, если он услышит об этом. Все его существо сосредоточено вокруг вас и дела, которое вы защищаете. Он считает вас величайшим человеком, который когда-либо жил на земле, и он поручил мне передать послания любви и преданности, и сказать вам, что он живет только тем днём, когда ваши войска придут и спасут его. Он наметил мне подробный план, с помощью которого это может быть достигнуто. И, конечно, вы не сможете не понимать, какое огромное повышение престижа вы получите, если бы вы вытащили его из рук британцев.
   Это заставило фюрера задуматься, как понял Ланни. Престиж был его сферой деятельности, и с тех пор, как двадцать лет назад он был пленником в крепости Ландсберг, он в нём нуждался больше всего. Ланни почтительно ждал, потому что его роль заключалась в том, чтобы никогда не побуждать и даже не давать советы, а просто приносить информацию и отвечать на вопросы.
   - Мне сказали, что Руди держат под Лондоном, герр Бэдд.
   - Возможно, это имело место ранее. Когда я разговаривал с ним, что было в июле прошлого года, его только что перевели в госпиталь в Монмутшире, и у меня есть все основания полагать, что это место будет постоянным. Город Абергавенни близок к границе Уэльса и менее пятидесяти километров от гавани Ньюпорта, где находится большой лагерь для немецких военнопленных. План Руди предусматривает объединенную экспедицию парашютных войск и быстрых скоростных катеров, что-то вроде того, что британцы делали в Сен-Назере. Заключенные могут быть освобождены и вооружены, а парашютисты могут захватить госпиталь и доставить Руди в порт.
   Снова наступила тишина. Тогда Гитлер заметил: "Об этом надо подумать. Но как я могу знать, что это не британская ловушка, такая же, которой они заманили его в свои лапы?"
   - Это собственная идея Руди, и никто из британцев ничего об этом не слышал. Мы разговаривали шепотом ночью, и Руди был совершенно уверен, что в его маленькой комнате не было аппаратуры.
   - Тем не менее, вполне возможно, что наши враги обманули его. У них все в руках, у них дьявольская злоба. Кроме того, я должен сказать об этом прямо, я вынужден иметь в виду, что отношения между вами и мной больше не могут быть таким же, что было раньше. Ваша страна беззастенчиво напала на мою. Ваш президент стал врагом общества номер один в мире, объединившись с хищными англичанами и варварскими русскими. Ваши самолеты систематически разрушают наши прекрасные города, калечат и увечат тысячи невинных немецких женщин и детей. Такие преступления против цивилизации представляют собой пятно на страницах истории, позор, который приведет к тому, что имя американцев будет проклято во веки веков.
   Сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт выглядел в состоянии шока. - "Конечно, mein Fuhrer, вы не причисляете меня в число всех людей в мире ответственных за такие события!"
   - Вы американец. А я больше не делаю различий между ними. Меня окружают враги, которые используют все формы интриг и предательства. И как я могу доверять кому-либо из вашей нации или даже из вашей англо-саксонской расы? Кажется, что яд еврейской плуто-демократии пронизал всю вашу культуру, так что нет больше американцев или англичан, которые знают, что такое человеческая порядочность. Я вижу, как вы вооружаете орды азиатских дьяволов, помогая им сокрушить единую по-настоящему цивилизованную нацию в Европе, и я так ясно вижу наказание, которое эта злоба обрушит на весь мир. На какую милость вы можете надеяться найти или на какое спасение, когда большевистский террор захлестнет Западную Европу? А это будет обязательно, если вам удастся сломать преграды из крепких немецких тел и героических немецких душ.
   IX
   Ланни знал, что он не должен был отвечать на этот вопрос. Он не должен был ничего говорить или даже пытаться. Он был там, чтобы выслушать одно из разглагольствований фюрера, которое может длиться час, два часа, три часа, в зависимости от обстоятельств. Хозяин Германии впал в безумие. Он хлопал себя по бедрам, колотил по коленям, вставал и ходил по комнате взад-вперед, поворачиваясь к человеку, к которому обращался. Некоторые люди говорили, что он может упасть и жевать коврик, но Ланни никогда этого не видел. Ланни видел и слушал с изумлением только произнесение речи, столь жестокой и продолжительной, как если бы фюрер обращался ко всей нацистской партии на ежегодном собрании в Нюрнберге. Он будет продолжать и продолжать, изливая свою досаду, свою ярость, свою печаль за мир, которому не хватило мудрости прислушаться к его словам и соответствовать его требованиям. Ланни должен был слушать, не пытаясь спорить, а только демонстрируя унижение и стыд за преступления, которые его отечество совершало против человечества.
   И тогда, как только слушатель начал опасаться, что оратор может прийти в некое подобие конвульсии или обморока, наступила такая неожиданная трансформация, как и сама тирада. Фюрер произнёс: "Довольно об этом" или какую-то подобную фразу. Он вытер слюну с губ, возвратился к своему креслу и совершенно спокойным и рациональным голосом возобновил разговор. В этом случае он сказал: "Вы скажете мне, где вы были в течение последних двух лет, герр Бэдд?"
   Ланни воспользовался случаем. - "Dazu bin ich hergekommen, mein Fuhrer. (Для этого я и прибыл) Я несколько раз рисковал своей жизнью, пытаясь служить вам. Я задумал план, как войти в контакт с Руди и, возможно, помочь его освободить. В сентябре позапрошлого года с этой целью я воспользовался самолетом, но по дороге в Исландию самолет потерпел крушение во время шторма, и меня выбросило в море, сломав обе ноги. Меня подобрала летающая лодка, и в течение нескольких недель я находился между жизнью и смертью. Выздоровление заняло почти год моей жизни, и только в прошлом июне я смог снова приехать в Англию. Я надеялся получить паспорт в Швецию, но я не смог убедить наш Государственный департамент, что у меня были какие-либо законные основания для посещения этой страны. Они стали подозревать меня и не могли понять, почему я посещаю мистера Херста, мистера Форда и других 'умиротворителей', как называют наших друзей в Америке .
   - Есть ли еще такие, герр Бэдд?
   - Многие, как я надеюсь показать вам. Я вернулся в Америку и убедил моего отца, что могу помочь ему, наблюдая за работой самолетов Бэдд-Эрлинг в Северной Африке. Поэтому я приехал и собрал информацию, которую я считал настолько важной, что больше не мог терпеть ожидания встречи с вами. Я нашел молодого летчика, который читал газеты Херста, и который сказал мне, что не может понять, почему, когда Япония напала на нас, мы начали сражаться с Германией. Я заплатил ему, чтобы он взял меня с собой в один из своих полетов и позволил мне спуститься на парашюте возле ваших линий. К сожалению, план не удался, потому что один из ваших самолетов напал на наш самолет, и молодой летчик был убит. Мне пришлось прыгнуть с парашютом далеко в пустыню, и я чуть не погиб от жажды, прежде чем наткнулся на караван верблюдов. К счастью, меня доставили к немецким линиям, и я смог убедить ваших офицеров СС уведомить вас о моем присутствии. Я пошёл на весь этот риск из-за своей дружбы к вам, и не думая ни о чем, кроме как помочь вам.
   - Очень необычная история, герр Бэдд. Но поставьте себя на мое место и посмотрите, не пришло ли вам в голову, что британцы могли подделать почерк Руди на этом клочке бумаги.
   "Так это бывает, Exzellenz", - Ланни стал официальным, когда его честь была подвергнута сомнению, - " именно это я и сказал Руди, когда он писал это сообщение. Я попросил: 'Не могли бы вы дать мне какой-то талисман?' Он ответил, сняв это кольцо с пальца и протянув его мне".
   Вслед за этим Ланни сделал то же самое для Гитлера, который взял кольцо и осмотрел его. Посетитель продолжил: "Я спросил Руди, есть ли что-то, связанное с этим кольцом, что он мог мне сообщить, и он сказал, что вы подарили его ему в качестве свадебного подарка, и произнес фразу, которое вы наверняка вспомните. Надеюсь, что вы это сделаете".
   - Что за фраза, герр Бэдд?"
   - Dies wird das Lastermaul zum Schweigen bringen. (Это заставит замолчать клеветников).
   Ади Шикльгрубер уставился на своего посетителя, и его лицо выдавало глубокие эмоции. Был ли он шокирован тем, что старые уродливые слухи подняли головы из могилы прошлого? Мог ли он представить, что этот элегантный американец никогда бы не услышал анекдотов об основателе национал-социалистического движения и его бывшем секретаре, которого называли "Das Fraulein?"
   Гитлер никогда не говорил об этих неприятных делах. - "Герр Бэдд, я вижу, что все в порядке, и что вы на самом деле говорили с Руди". Он никогда ни у кого не просил прощения.
   "Mein Fuhrer", - сказал Ланни, возвращаясь на своё место среди поклоняющейся паствы, - "позвольте мне напомнить вам, сколько лет я приходил к вам, принося ту информацию, которую мог собрать. Все это время я неукоснительно воздерживался задавать вам любые вопросы, за исключением только о делах лиц за границей, о которых вы сами просили меня сообщать. Это я делал в каждом случае и возвращал вам ответы как можно быстрее. Вы заверили меня, что эта услуга была ценна в прошлом, и опираясь на это утверждение, многократно повторенное, я рисковал своей жизнью, чтобы прибыть к вам сейчас. Вы должны услышать то, что я должен вам сказать, и тогда вы сможете лучше судить, стоило ли это моих усилий и вашего времени".
   - Вы правы, герр Бэдд. Расскажите, если хотите, обо всем, что вы можете вспомнить, о вашей беседе с Руди.
   X
   Итак, Ланни начал. Он описал место, где был заключён Nummer Drei, как он проводил свое время, что он ел, что он говорил о людях, которые отвечали за него. - "Британцы вежливы с ним, чтобы вы так же относились ко многим британским офицерам, которых вы держите в плену. Руди улыбнулся, рассказывая мне, как тщательно они стараются не волновать его. Потому что, если его сочтут безумным, то в соответствии с Женевской конвенцией его было бы необходимо вернуть в Германию. Конечно, он не настолько безумен, но очень несчастен из-за разлуки с друзьями, особенно с вами".
   Далее Ланни рассказал, что верный Parteifuhrer сказал о своем обожаемом Reichsfuhrer. Более старый, с редеющими волосами и лицом, покрытым горем, Руди плакал, когда говорил о старых днях, днях идеологической войны, когда его череп был расколот пивной кружкой, брошенной в одной из Saalschlachten, потасовок в пивных. Он упомянул старых нацистских камрадов, некоторые из которых давно ушли, и других, о чьей судьбе в нынешней войне он мог только догадываться. Большую часть своего рассказа Ланни выдумал, и он играл голосом, потому что знал, что у Ади была сентиментальная жилка, немецкая Schwarmerei (восторженность), и он видел эти старые дни под радугой славы.
   И кто сделал больше, чтобы помочь создать эту славу, чем Вальтер Рихард Рудольф Гесс? Он закончил Первую мировую войну пилотом, в то время как Ади был простым Gefreiter, следующим по званию обычному солдату. И как часто это встречалось в Германии во всех смыслах этого слова! Руди был образованным человеком, сыном зажиточного торговца, в то время как Ади был уличным торговцем, пытаясь выжить, рисуя маленькие открытки с картинками, и спал в приюте для безработных в Вене. Его выгоняли, потому что он не прекращал болтать!
   И все же Руди узнал в нём гения и стал его верным секретарем и другом, прошел с ним бесполезный Пивной путч в Мюнхене и отправился с ним в тюрьму. В этой тюрьме он взял бессвязные и нелепые записи Ади, привел их в порядок и сделал книгу под названием Mein Kampf. Он сражался в десятилетней битве за власть, и когда она была выиграна, он стал главой партии, принимая приказы Гитлера без колебаний и сомнений. То, что он мечтал склонить коварного Альбиона к помощи в подавлении большевизма - ну, это была безумная мечта, ein toiler Traum (мечта труженика), но, конечно, не вероломная!
   XI
   По словам фюрера, вопрос о том, стоит ли пытаться спасти этого "старого камрада", требует большого исследования и изучения. Проблема заключалась в том, что люфтваффе так необходимо на русском фронте и в Северной Африке, где американцы так быстро наращивали свои силы. Брови потревоженного человека нахмурились, и Ланни боялся, что он собирается начать еще одно разглагольствование. Но нет, он был впечатлен заявлением американца об информации о Северной Африке, и он спросил, что это было. Ланни рассказал много фактов. Он был вполне уверен, что испанские агенты уже давно их подобрали в Марокко и Алжире. Он рассказал, как бомбардировщики переправляются через Бразилию, а истребители доставлялись авианосцами и перелетали на берег. Какие дивизии прибыли и кто им командовал. Как ремонтировались порты и строились аэродромы. Какие политики Виши продались еврейским демократиям, и что они делали.
   А потом, конечно же, конференция в Касабланке. Её секреты начали течь и больше не были секретами. Сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт слонялся по окраинам и выпивал и обедал с рядом офицеров армии и флота. Больше чем один из них выпил слишком много и говорил свободно. Ланни рассказал забавную историю о двух боевых французских петухах, де Голле и Жиро, и времени, которое Черчилль и Рузвельт потратили, пытаясь заставить их помириться. "Союзники рассчитывают взять Тунис этой весной", - сказал он, - "и тогда, конечно, они высадятся на Сицилию". Он боялся сказать больше не потому, что это было секретом, а потому, что это могло привести Ади к еще одной истерике.
   Посетитель рассказал о еврее-плутократе-демократе Розенфельде и его подавляющем эго, которое желало совершать все те злые дела, которые назвал Гитлер. Страшное бедствие, что судьба могущественной нации должна покоиться в руках этой искалеченной и ненормальной личности! Ланни сказал: "Я не знаю, дошло ли это до вас, mein Fuhrer, но я имею авторитетные сведения, что этот человек решил, что наши ученые могут решить проблему получения энергии из расщепления атома. Вы можете не верить этому, но он потратил значительно больше миллиарда долларов для этой цели на военное производство. Огромные заводы строятся исключительно по математической теории для выполнения процессов, которые даже не были испытаны в лаборатории. У нас есть поговорка: 'ставить телегу перед лошадью', на этот раз мы ставим миллион телег там, где лошадь не видна. Я сомневаюсь, было ли такое безумие в мире с тех пор, как король Кнут поставил свой трон на прибрежном песке и приказал приливу не продвигаться".
   "Я слышал о расщеплении атома", - ответил фюрер, - "и я очень рад, что наши враги тратят свои деньги таким образом. Некоторые из наших собственных ученых играли с той же идеей и пытались убедить меня, даже чтобы напугать меня и заняться теми же проектами. Но меня нелегко напугать, как вы понимаете, герр Бэдд".
   - Ja, sicherlich, mein Fuhrer.
   - У меня есть свои собственные планы и мой способ выиграть эту войну. Я говорил немецкому народу, что мы создаем новое оружие, и, поверьте мне, я не рассказывал им сказок. До конца этого года мы выбьем дурь из британцев.
   - Вам может быть интересно узнать, что эта новость уже дошла до них. Мне сообщили в Англии, что вы разрабатываете реактивное движение. Люди, которые в курсе, ожидают, что то, что они называют ракетными бомбами, обрушится на них раньше конца этого года. Они сами усердно работают над проектом, но они знают, что вы впереди. Американцы еще отстают, в основном из-за фантастической идеи Рузвельта о делении ядерных материалов.
   - Я рад этому заверению, герр Бэдд.
   - Так получилось, что мой отец общается со многими техническими специалистами, и он свободно разговаривает со мной. Я делаю все возможное, чтобы запомнить то, что я слышу, но вы поймете, что я всего лишь любитель, и по понятным причинам не смею делать заметки. Я могу рассказать вам кое-что о том, что наши люди обнаружили на тему реактивного движения. Я не могу быть уверен, что это поможет вам, но я предлагаю это, вдруг пригодится.
   - Ich verstehe, Herr Budd. Скажите мне, во что бы то ни стало.
   Итак, Ланни продолжил повторять этот список деталей, который ему представил майор Дауи. Технические детали, которые могут произвести впечатление на немцев, не нанося никакого вреда союзникам. Агент президента выучил эти предложения наизусть и старался их не забыть. Когда он рассказывал их фюреру, он мог видеть, что этот эмоциональный человек был чрезвычайно впечатлен. Все сомнения, которые он мог иметь в своем уме, были отброшены на задний план, когда он услышал, что этот предполагаемый предатель открывает американские достижения и цели в новой и жизненно важной науке реактивного движения. Гитлер сам не был техническим специалистом, но он думал, что является им, и это сделало его доверчивым. "Я должен позволить вам обсудить эти вопросы с некоторыми нашими специалистами", - сказал он. И это, конечно, было одной из надежд, которые заманили Ланни в это логово людоедов.
   XII
   Этот разговор оказался самым длинным из тех, которые когда-либо были у странствующего искусствоведа с главнокомандующим империи, ведущей войну. Гитлер задавал вопросы один за другим о важных людях, которых этот друг встречал в Америке, в Великобритании, во Франции Виши, в Северной Африке. Каждую секунду Ланни ожидал, что он скажет: "Я слышал о том, что вы были в России и разговаривали со Сталиным". Ланни был готов объяснить, что был вынужден отправиться в эту поездку, чтобы сбежать от японцев, и что он использовал положение своего отца, чтобы встретиться с красным диктатором и выяснить его мысли о мирных условиях, чтобы доставить их Гитлеру. Но, видимо, секретная служба коричневого диктатора допустила промах. Фюрер не упомянул ничего о том, что Ланни был в Советском Союзе.
   Так же, как в довоенной Франции были люди, которые предпочли Гитлера Блюму, так и в Америке были люди, которые предпочли бы Гитлера Рузвельту. Ланни говорил с некоторыми из этих людей и теперь рассказал Гитлеру, что они сказали и опубликовали в своих замечательных газетах, входящих в их концерны. Фюрер, слушая это, испытывал удовольствие. В частности, его интересовала небольшая группа "экономических роялистов" и их военных друзей, которые были настолько озлоблены против иудо-плуто-демократического президента, что они обсуждали идею его захвата, удержания его без связи с внешним миром, собираясь править страной от его имени. Ланни сообщил об этом во время своего последнего визита к Гитлеру, и с тех пор он получил от друга Рузвельта Джима Стоцльманна много новых подробностей, касающихся хунты. Он не удержался приукрасить их, потому что был уверен, что Гитлер не мог проверить эту информацию в настоящее время. Ничто так не радовало Ади. И он не испытывал ни малейшего сомнения в правдивости этой истории, потому что именно так он относился к своим собственным соперникам, и он не сомневался, что эти соперники будут с нетерпением искать возможности сделать то же самое с ним если не хуже.
   Ланни обрисовал в общих чертах программу, которую эти люди намеревались осуществить от имени пленного президента. Америка должна была прекратить войну против Германии, и это заставило бы Британию поступить так же. Америка сконцентрируется на победе над Японией. А обмен на эту услугу цивилизации Америка захватит империю, которой Япония владеет в настоящее время, включая контроль над Китаем. Также, конечно, над Центральной и Южной Америкой и Мексикой. Соединенные Штаты и фюрер будут совместно навсегда гарантировать целостность Британской империи. Фюрер будет держать то, что имел в настоящее время, и сосредоточится на победе над Россией, что он мог бы легко сделать, если бы на его западный фронт ничего не давило. Такое урегулирование сохранит мир во всем мире на тысячу лет.
   Это была собственная формула Гитлера, именно то, что он хотел, и он с удовлетворением потер руки. На его дряблом лице исчезли все следы раздражения и меланхолии. "Sehr richtig, Herr Budd!" - воскликнул он. - "Я обещаю ликвидировать каждого большевистского мужчину и шлюху на моей части земли! Скажите мне, почему этого нельзя добиться? Почему это так долго? Мои героические немецкие юноши проливают свою кровь в снегах этой варварской земли, пока я жду, пока ваши западные державы придут в себя. Warum? Warum?"
   Ему казалось, что это так просто похитить искалеченного президента, не причинив ему вреда! Крупные владельцы газет Америки, крупные промышленники, крупные банкиры, все они были людьми такой предприимчивости и инициативы, они создали огромную империю, и теперь они собираются сдать ее без борьбы? Конечно, они могли видеть, что если большевикам разрешить уничтожить Германию, то их остановит только Атлантический океан на западе и Индийский океан на юго-востоке. И сколько времени потребуется их опытным агитаторам, чтобы пробиться в самое сердце американского рабочего движения?
   Мудрый агент президента ничего не сказал, чтобы не разрушить чары этой Fuhrertraum (мечты фюрера). Он не указал, что президент особенно хорошо охраняется в военное время и что попытки свергнуть его могут привести к гражданской войне. Напротив, он объяснил, что экономические хозяева Америки полагали, что Германия собирается выиграть войну без посторонней помощи, и только теперь им стало ясно, что это не совсем так и это может вызвать более позитивные действия. Ланни не нужно было вкладывать слова в уста американских бизнесменов. Ему нужно было лишь повторить то, что он слышал, когда они говорили за их собственными обеденными столами и на частных полях для гольфа, а также в раздевалках загородного клуба Ньюкасла. Гитлер еще радостнее потирал руки и был готов немедленно отправить Ланни обратно в Соединенные Штаты, чтобы организовать этих господ и заставить их работать.
   XIII
   "Каковы ваши планы, герр Бэдд?" - спросил будущий хозяин мира. И Ланни почтительно ответил, что у него нет никаких планов, кроме как выполнить желания фюрера. Он предложил вернуться в Америку через Испанию и Португалию, чтобы прояснить желания фюрера для ключевых лиц, от которых зависел проект.
   "Если вы не возражаете", - добавил он, - "я мог бы быть полезен вашим людям, прежде чем я уеду. Например, Герману Герингу. Я слышал, что вы находитесь не в тех близких отношениях, как раньше, поэтому, естественно, я хотел бы следовать вашим пожеланиям".
   - Герман противопоставил себя моей политике таким образом, который я посчитал бесцеремонным. Но даже в этом случае он является командующим люфтваффе, и в этом качестве он незаменим для меня.
   - Я думаю, что ему, возможно, захочется услышать некоторые технические детали, касающиеся самолета Бэдд-Эрлинг и других, которые я смог наблюдать в Северной Африке. Конечно, я не хочу видеть его, если это не будет соответствовать вашим пожеланиям.
   - Все в порядке и хорошая идея. Я также хочу, чтобы вы поговорили с некоторыми из наших специалистов по реактивному движению. Профессор Зальцманн, я думаю, был бы хорошим выбором.
   - Я буду рад встретиться с ним. И затем я хотел бы возобновить старые дружеские отношения. Например, Генрих Юнг. Как он?
   - Сейчас он занимает важную должность в Hitler-Jugend и несёт свою обычную преданную службу. Насколько я знаю, с ним и с его семьей все в порядке. Я редко вижу своих старых друзей. Я в плену войны. Боюсь, вы найдете Берлин далеко не из приятных мест для посещения этой зимой.
   - Я справлюсь, mein Fuhrer. Я настолько привык к бомбам, что скучаю по ним. Еще один вопрос, могу ли я увидеть Курта Мейснера?
   - Курт настоял на том, чтобы вернуться в армию. Но прежде чем он смог уйти на фронт, он попал под падение здания во время одного из ночных налётов, которым подвергается Hauptstadt. Мне говорят, что он, возможно, никогда не сможет сыграть снова на пианино.
   - О, как трагично!
   - Фатерланд полон трагедий, настолько, что я не могу уделить время, чтобы подумать о своих друзьях. Мне сказали, что Курт вернулся в свою семью в Штубендорфе.
   - Как вы знаете, он мой самый старый и самый дорогой друг. Могу ли я увидеть его?
   - Конечно. Я сделаю так, чтобы вы прилетели туда, если хотите.
   - Может быть, у меня возникнут некоторые трудности с поездкой по Германии в нынешних условиях, mein Fuhrer.
   - Я выдам вам мое личное Erlaubnissschein (разрешение), которое позволит чувствовать себя свободно. Вы так хорошо говорите по-немецки, что никто, кроме полиции и военных, не обратит на вас внимание. Достаточно ли трех недель?
   - Это будет более чем достаточно.
   - Когда вы будете готовы уехать, сообщите об этом либо Герману, либо мне, и мы примем меры, чтобы вы вылетели в Стокгольм или Лиссабон.
   - Мой паспорт не распространяется на Швецию. Если я могу высказать предложение, мне будет достаточна доставка в Мадрид. Я могу поговорить там с некоторыми из ваших друзей, а затем через день или два отправиться самостоятельно в Лиссабон. Мое прибытие туда на немецком самолете может привлечь нежелательное внимание.
   - Ganz richtig, Herr Budd. Вы проведете здесь ночь в качестве моего гостя и полетите рано утром, если позволит погода. Если у нас не будет возможности продолжить разговор, позвольте мне сейчас сказать, что я ценю преданность, которую вы доказали нашему делу, и это, безусловно, не останется без награды.
   - Я ничего не хочу для себя, мой фюрер. Только тот тысячелетний мир, который вы обещали миру, чтобы я мог вернуться к игре на пианино и просмотру прекрасных картин.
   "Герман собрал десять тысяч старых мастеров", - сказал фюрер немцев. - "Он соберет их всех в одном месте, и вы можете провести остаток своей жизни, изучая их".
   ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
   Суровая кара войны56
   I
   "BITTE UM VERZEIHUNG, Herr Budd", (Прошу прощения, герр Бэдд), - сказал Артур Канненберг, входя в маленькую приемную, в которую проводили Ланни, и в которой он удобно устроился в плетеном шезлонге перед огнем у камина. Снаружи поднялся ветер, и на оконные стекла сыпались хлопья снега. Маленький толстяк бывший кельнер теперь выглядел комичным в баварском костюме в черных коротких кожаных брюках и в ярко вышитой короткой куртке. Ланни знал, что это был его официальный костюм, и он нес свой аккордеон в знак того, что готов развлекать, если его попросят, и ему будет обидно, если этого не сделают.
   "Фюрер попросил меня объяснить", - продолжила эта профессионально веселая душа, усевшись рядом с гостем. - "Он обедает со своим военным персоналом, и они обсуждают новости дня и стратегию завтрашнего дня. Они не поймут, если будет присутствовать Auslander".
   - Sicher nicht, Herr Kannenberg. Мне было бы неловко, и я ценю то, что избавлен от суровых испытаний. Могу ли я получить удовольствие от вашей компании?
   - Вы любезны, герр Бэдд. Мы должны пообедать здесь.
   "Давайте притворимся, что мы в старых временах", - сказал Ланни с лучшей улыбкой. - "Un cabinet particulier, если вы помните".
   "Мы всегда используем французский, когда думаем об элегантности", - вздохнул бывший кельнер.
   "Даже Фридрих Великий это делал", - ответил другой, - "так что все должно быть в порядке".
   Итак, эти двое подружились. А солдат в форме принес им на подносах капустный суп и ржаной хлеб. За этим последовала курица, которая была принесена в жертву для их удовольствия, разделена пополам и запечена с картофелем, основной пищей немецкого народа. Заместитель хозяина извинился за недостаток разнообразия в этом застолье, но Ланни сказал: "Я провел пять дней, почти голодая, в пустыне Сахара, и еще не прибавил в весе. Уверяю вас, у этой еды самый восхитительный вкус. Когда я думаю о том, что терпят ваши люди, я чувствую себя сибаритом".
   II
   Бывший импресарио пивного зала нашел это времяпровождение очень интеллектуальной беседой, и он выпил за долгую жизнь таинственного Fuhrer-freund. Они говорили о старых добрых временах, которые с грустью вспоминали старые добрые баварцы. Они поверили слову своего маршала авиации о том, что вражеские бомбы никогда не упадут на немецкую землю. Они думали, что они в безопасности от войны, прижавшись к швейцарской границе. Но теперь война приближалась к ним, и их страдания умножались их страхами. Герр Канненберг выпил глоток Liebfraumilch - вина, а не молока. Он смотрел на снег, покрывающий оконное стекло, он слушал, как ветер воет в трубе, и слезы выступили на его глазах. - "Я думаю о наших мальчиках, там, в страшной русской зиме, на тех равнинах, у которых нет конца!"
   Weltmann тактично сказал: "Все войны заканчиваются, герр Канненберг. Когда-нибудь мы вернемся в Берхтесгаден, и будем петь множество новых песен о героях, которые выиграли эту войну. Вы помните, как мы впервые встретились там? И как вы играли и пели, а я играл Лунную сонату для фюрера?"
   - Я хорошо это помню. Как давно это было?
   - Около семи лет назад.
   - Я помню, с вами была ваша жена.
   - У меня теперь новая жена. Ирма Барнс, с которой вы познакомились, была очень богата, и я был вынужден жить во дворцах и вести себя соответственно. Я обнаружил, что мне это быстро надоело. Самые богатые люди - не всегда лучшая компания.
   - Они ожидают многого от других. Glauben Sie mir, Herr Budd, (Поверьте мне, герр Бэдд), у меня была возможность наблюдать за ними в ходе моей работы.
   - У вас необыкновенная карьера, герр Канненберг, и когда-нибудь вы должны изложить о ней на бумаге. Подумайте, что это будет за книга! Die Grossen Die Ich Kannte! (Знаменитости, которых я знал!) Действительно, вы могли бы сказать Die Grossten, потому что вы знали величайшего нашего времени. Шекспир говорит нам, что 'Весь мир - сцена, а все мужчины и женщины - просто актёры'. У публики есть непреодолимое желание пойти за кулисы и в раздевалки этих актёров.
   - Публика сочтет эту жизнь сложной и запутанной. Поверьте мне, lieber Herr, человек, который служит Majestat, спит не на ложе из роз.
   Ланни задумался, неужели в последнее время у этого дворецкого и придворного шута возникли проблемы, и хотел ли он излить свою душу? Взрослый плейбой улыбнулся своей самой доброй улыбкой и заметил: "Вы всегда можете быть уверенны в том, что вы оказываете услугу немецкому народному народу, сохраняя для него человека, от которого зависит их судьба. Человек, несущий такие обязанности, как unser Fuhrer, не может потакать своим прихотям, но его человеческие слабости должны быть учтены. Конечно, не составит большой проблемы приготовить ему овощную тарелку с яйцом-пашот на вершине, даже здесь, в этой отдаленной стране во время войны!"
   - Это не то, что меня беспокоит, герр Бэдд. Мне больше не разрешено заниматься его питанием. Фюрер страдает от непрекращающихся проблем с желудком, что вы, без сомнения, знаете.
   - Его внешний вид доказывает это.
   - Leider! И если бы я только мог убедить его постоянно употреблять в пищу хороший Bratwurst (свиная сарделька с большим количеством специй)! Конечно, человеческий желудок не должен переваривать корм для кроликов и коров, даже если этот корм был хорошо приготовлен! Человек приручил кроликов и коров для того, чтобы они переварили весь этот шпинат и морковь и превращали его в более концентрированную пищу.
   - Боюсь, вы вступаете в конфликт с религиозными убеждениями фюрера, герр Канненберг.
   - Я рисковал спорить с ним в старые времена, и он раньше шутил над этим. Но теперь мои замечания раздражают его, и я больше не смею открыть рот. Я не знаю, знаете ли вы об этом, но в последнее время Ади убедил себя, что у него рак желудка.
   - Gott behute! (Не дай бог!) Я не верю, что это так!"
   - Доктор Морелл, доктор фон Хассельбах, его хирург, и доктор Карл Брандт, который является нашим рейхс-комиссаром по здравоохранению, все торжественно заверили его, что это ошибка с его стороны, но ничто не может убедить его в обратном. Это имеет очень важные политические последствия. Обещайте не цитировать меня...
   - Ach, gewiss niemals, Herr Kannenberg! (Ах, конечно, никогда, герр Канненберг!)
   - Я слышал из его собственных уст, что нападение на Россию было вызвано его верой в то, что у него не остаётся времени, и он чувствовал, что это была единственная задача, которую никто другой не сможет выполнить. 'Если Бог даст мне два месяца', - сказал он. Бог дал ему почти два года, но конец еще не наступил. И как это может закончиться, если мы каждую зиму теряем половину того, что мы получили летом?
   - Боюсь, это должно быть сильно напрягает нашего друга.
   - Этого было бы достаточно, чтобы разрушить пищеварительную систему любого человека, даже без диеты кролика и белки. Возможно, вы заметили, что левая рука фюрера дрожит и что он слегка тянет левую ногу. Это очень смущает его, так что он никогда не подписывает свое имя в присутствии других. Понимаете, ему придется держать бумагу неподвижно левой рукой, а он не может этого сделать. Это результат гриппа, который он перенёс в прошлом году на Украине. Доктор фон Хассельбах называет это болезнью Паркинсона и говорит, что ее причиной может быть психическое расстройство. Ужасное напряжение и беспокойство, бессонные ночи, плохие новости, поступающие все время. Мы, кто любит его, и кто хочет его спасти, беспомощно стоим на месте и даже не смеем говорить.
   - Кто сейчас его врач, герр Канненберг?"
   - О, в течение многих лет им является доктор Морелл. Ади молится на него и подчиняется ему так же религиозно, как он требует, чтобы другие повиновались самому фюреру.
   - Кто этот доктор Морелл?
   - Он был специалистом по венерическим болезням для берлинских актеров и геев. Ему около пятидесяти пяти лет, он седой, очень положительный и убедительный человек, и, конечно, берёт дорого. Он пичкает своего пациента странными лекарствами для странных целей и пользует странными методами. Даже с помощью клизм. Вы верите в клизмы, герр Бэдд? "
   - У меня никогда не было повода попробовать их.
   - И у меня тоже. Природа, кажется, не сделала меня подходящей формой для такого процесса. Это называется 'ирригация толстой кишки', и я верю, что это пришло из Америки, возможно, из Индии или другого места, где странные идеи преобладают тысячи лет. Никто не смеет задавать вопросы герру Доктору. Он приходит с новыми лекарствами, он делает инъекции глюкозой в мышцы пациента, чтобы дать ему энергию, и средством под названием орхикрин, чтобы снять его усталость. И одна из обязанностей дворецкого следить за тем, чтобы запас этих веществ сохранялся, поэтому я знаю их все наизусть, таблетки эуфлата, которые сочетают экстракт поджелудочной железы и древесный уголь, и интелан, который сочетает в себе витамины А и D. Он принимает ультра септильные таблетки для своих катаральных явлений и омнадин, смесь белка и желчи, для предотвращения простуды. Он полагается на кардиазол, чтобы увеличить кровообращение, и теперь он начинает получать внутривенно другой препарат. Мне еще не сказали название, но предполагается, что он против артериосклероза.
   "Um Gottes Willen! (Ради бога!)" - сказал искусствовед. - "Не может ли смесь из этих веществ объединиться и создать что-то ядовитое?"
   "Или взрывчатку", - ответил верный дворецкий. - "И все это было бы излишним, если бы только наш дорогой Ади позволил нам готовить ему один день простой Weisswurst, а на следующий день - Leberknodel. Посмотрите на меня и убедитесь сами!"
   III
   Подносы были убраны, и пара села перед огнем. Auslander рассказал, как сильно он любит этого величайшего человека в мире. Он ещё изложил неоднократно рассказываемую историю о том, как американский плейбой услышал о нем и узнал его. Когда в доме, большом или маленьком, есть хозяин, все говорят об этом хозяине, и все знают о нем все. Ланни подчеркнул, как важно сохранить и защитить этого фюрера немцев от любой напасти, и дворецкий рассказал о необычайной осторожности, которая предпринимается при покупке продуктов питания, привезенных из Германии, потому что они не будут доверять ни одному украинцу... Бывший кельнер остановился посреди предложения и вспыхнул от смущения. - "Ах! Я сказал, чего не должен, герр Бэдд. Будьте так добры забыть об этом".
   - Конечно, lieber Freund. Я не интересуюсь такими вопросами. Кроме того, я мог бы быть хорошим отгадчиком, если бы захотел.
   Его улыбка успокаивала, а другой продолжал: "В этом доме нет никого, кто бы с радостью не умер за нашего фюрера. Мы делаем все, что в наших силах. Ева сейчас здесь, а он всегда немного спокойнее после её приезда".
   "Я не думаю, что я когда-либо встречал Еву", - сказал Ланни, всегда быстро понимая.
   - Она не встречает многих людей. Она простая баварская Madel, не любящая много говорить. Это помогает фюреру, потому что ему нравится, когда его кто-то слушает.
   "Я делаю все возможное, чтобы удовлетворить эту потребность, когда я здесь", - улыбнулся посетитель.
   - Да, герр Бэдд, но такие люди, как вы, стимулируют его, потому что у вас есть идеи. У Евы нет ни одной, поэтому она спокойна. Были и другие женщины, но она его постоянный друг. Она ничего не требует от него и не жалуется на долгое отсутствие. Я уверен, что вы не из тех, кто прислушивается к ненавистным сплетням об Ади, его половая жизнь довольно скудна, потому что он настолько увлечен своим делом и, как правило, более заинтересован в попытках обратить женщину, чем овладеть ею".
   "Именно так, герр Канненберг", - согласился Ланни. В то же время он подумал, слышал ли бывший кельнер или сумел забыть случай с медиумом, которая теперь стала женой Ланни, и которую Ланни брал в Берхтесгаден в качестве гостя.
   IV
   Придворный музыкант взял свой аккордеон. "Что я пел в Берхтесгадене?" - спросил он, и Ланни сказал, что он пел "Tiroler sind lustig". Поэтому он спел очень тихо, чтобы никого не беспокоить: "Tiroler sind lustig, so lustig und froh". Затем он спросил: "Что еще?" И Ланни сказал: "Z'Lauterbach hab' i' mein' Strumpf verlor'n". Он спел и это. Он только начинал: "O, du lieber Augustin", когда снаружи в коридоре раздался рев. Знакомый и ужасающий голос, кричал: "Что за дурак расшумелся в такое время? Maul halten! (Заткнись!)". Розовощёкий аккордеонист испугался почти до желтого цвета. Он сидел, словно замерзший, держа инструмент навесу. Его глаза выглядели так, как будто они собирались полностью выпасть из своих глазниц. Его рот открылся, и он остался таким, как статуя ужаса, живое доказательство истинности его заявления, что человек, который служит Majestat, спит не на ложе из роз!
   Крики продолжались: "Faulniss! Verdammte Scheissdreck!" Лексику, которую Ади Шикльгрубер подхватил в канавах Вены, Ланни никогда не слышал раньше. Глубоко потрясенный, он подумал, человек действительно вне себя. И вот мой шанс получить Erlaubniss-schein! Трудно было представить такую тираду из-за простого тихого пения песен, которые были родными для Ади и которые он очень любил.
   Постепенно оба слушателя поняли, что для них предназначались только вступительные слова. В этом коридоре какой-то другой человек получал головомойку. "So ein grenzenloser Blodsinn, in eine lrrenanstalt sollte ich Sie schicken!" На немецком языке принято обращаться к одному человеку во множественном числе, Sie, и поэтому Ланни не знал, был ли там один генерал или целая компания из них. Ади назвал его или их навозом дьявола Teufelsdreck и угрожал ему или им тюремным заключением, не только в сумасшедшем доме, но и в концентрационном лагере, и снова в die Holle (ад), из которого еще труднее выбраться. - "За что я плачу зарплату генералам? Если мои войска бегут, они же не могут делать это самостоятельно? Я посылаю вам новые дивизии, и как только они прибывают, они должны отступить. Я посылаю вам оружие, танки, грузовики, и вы оставляете их врагу, и приходите домой и говорите мне, что вывести их невозможно. Ihr Hurensohne (Сукины дети), я не послал их не для того, чтобы их вывозили, я послал их, чтобы их использовали, чтобы сражаться и побеждать. um zu kampfen und zu siegen!"
   Голос удалялся, потому что фюрер шел по коридору. Дверь захлопнулась, и наступила тишина. Даже тогда испуганному кельнеру понадобилось некоторое время, чтобы начать двигаться и говорить. "Gott erbarm' dich unser! (Боже, помилуй нас!)" - воскликнул он, потому что большинство баварцев воспитывались благочестиво и запоминали эти фразы, даже когда они стали нацистами. - "У нас опять еще одно поражение!"
   "Leider, leider!" - ответил отзывчивый посетитель. - "Очень плохо!"
   - Почти каждый день мы отступаем. Позавчера у нас отобрали Ростов, а через несколько часов - Ворошиловград. Какие неприятные имена эти русские дают городам!
   "Полагаю, они не так уж плохи для них", - рискнул другой.
   - Если вы извините меня, герр Бэдд, я пойду и посмотрю, что произошло. Не думайте, что это слишком плохо, потому что Ади ведет себя так все время. Со Сталинграда он никогда не был спокоен.
   Верный дворецкий вышел, и пока его не было, лицо Ланни приняло выражение кошки, которая проглотила канарейку. Он пытался угадать, каким могло быть поражение. Он знал линию фронта за день до отъезда из Алжира, и надеялся, что это может быть Харьков, второй по величине город Украины. Он знал, что немцы усердно восстанавливали его с тех пор, как они взяли его в начале своего нападения на Советский Союз.
   Канненберг вернулся, и его лицо было лицом канарейки, которую проглотила кошка. "Это Харьков", - сказал он. - "Это ужасно, ужасно! Кто может противостоять этим русским полчищам? Мы убиваем миллион, и еще один миллион наступает по их стопам".
   Ланни принял манеру и тон высокооплачиваемого гробовщика. - "Часто отступление является предварительным шагом для другого наступления, герр Канненберг. Русские валенки могут маршировать по глубоким снегам, но когда земля высохнет, немецкие танковые катки раздавят их.
   - Так нам говорили, герр Бэдд. Но эта вторая зима хуже первой. Если мы отступим намного дальше, необходимо будет покинуть эту ставку, а переезд в феврале будет ужасно неудобным! Der arme Dicke (Бедный толтяк) думал о себе.
   V
   Утром буря утихла, и Ланни сказали, что снег не слишком глубокий для его отъезда. Он собрал свои немногочисленные вещи. Пришел молодой офицер и вначале спросил его пожелания о деньгах и других вопросах, а затем передал в его руки обещанное разрешение на официальной канцелярской бумаге фюрера и подписанное его собственной рукой. - "Носитель этого письма, американец, герр Ланнинг Прескотт Бэдд, имеет мое разрешение путешествовать по территории Германии в течение трех недель. Полиции и военным властям даны указания относиться к нему со всей вежливостью и предоставлять ему все средства передвижения, какие он попросит. Он имеет право покинуть Германию в любое время в течение указанного периода и обменять свои французские деньги на немецкие или вывезти их с собой. Адольф Гитлер". Никаких объяснений или оговорок. Это была воля фюрера, и никакие законы ей помешать не могли.
   На глаза приезжего была наложена повязка, и он дал слово не снимать её. Его вывели из здания в ожидавшую его машину. Было морозное утро, и он был рад шерстяному нижнему белью и пальто. Его отвезли в аэропорт и посадили в самолет. "Sie fligen nach Stubendorf, Herr Budd", - сказал молодой офицер, а Ланни ответил: "Richtig. Danke schon". Офицер сказал: "Gut Rutsch" - это было пожелание боевых пилотов.
   Самолет поднялся и полетел. Пилот не разговаривал. Ему, возможно, сказали не делать этого, или ему, возможно, не нравилось перевозить вражеского пассажира. Ланни знал, что они взлетели с западной Украины и летят в Верхнюю Силезию, поэтому он мог угадать курс на северо-запад и расстояние примерно в семьсот километров. Он будет над Польшей почти весь путь. Холод снаружи был бы смертельным, но в закрытой кабине было достаточно комфортно. Он разбирался в том, что узнал в логове людоедов, и запоминал важные моменты. Он не мог сделать ни единой заметки.
   Наконец потрескивание в ушах пассажира сказало ему, что он спускается. Наклон его тела сказал ему, что они поворачиваются. Затем он почувствовал, как самолет коснулся земли, двигатели затихли, и самолет остановился. Пилот сказал: "Вы можете снять повязку", и Ланни так и сделал. Дверь открылась, он поблагодарил пилота и вышел на заснеженное поле. К ним бежали охранники аэродрома, и Ланни достал свой Erlaubnissґschein. Они никогда не видели ничего подобного, и он понял, что при продвижении через Германию он будет приводить в трепет и ошеломление нацистских должностных лиц всех рангов.
   Ему сказали, что дом герра Курта Мейснера находится в паре километров отсюда в лесу недалеко от замка. У Курта не было телефона, но можно было взять сани. Офицер приказал одному из солдат нести сумки приезжего. Его посадили в сани, и лошадь из почтенный платной конюшни повезла его к пятиэтажному каменному замку на высоте. Когда Ланни впервые приехал сюда в возрасте четырнадцати лет, дорога показалась ему крутой, а замок великолепным. Теперь все казалось поменьше, но все еще ценным для его памяти. Ему нравились большинство ненацистских немцев и даже несколько нацистов. Он был готов любить всю эту нацию, когда они перестанут пытаться покорить своих соседей
   VI
   Дом Курта на краю большого леса был построен для него "Старым Графом", давно умершим. Курт мог пользоваться им при жизни, а его вдова после него. Это потому, что Курт был великим Komponist и принес новую славу древнему имени Seine Hochgeboren, хотя, конечно, этот надменный персонаж не стал бы объяснять свой поступок таким образом. К дому прилагалась голубоглазая и пышная жена Курта, выполнявшая свой долг компенсировать уничтожение немецкой рабочей силы. Прибывшему сказали, что в этом доме играли три малыша, и еще пять были в школе. Все они знали этого щедрого американца, потому что он никогда не забывал посылать им подарки на Рождество, кроме последних двух рождественских праздников.
   Поистине фантастический случай, когда сани остановились перед дверью, и этот сказочный принц из-за границы вышел без предупреждения. Дети, застенчивые маленькие существа с льняными волосами и голубыми глазами стояли, молча глядя. Ланни постучал молоточком в дверь, и тут появилась пухлая матрона по имени Лиза, но Ланни решил назвать ее Доротеей по имени gute verstandige Mutter из поэмы Гете. Пятнадцать из шестнадцати лет прошло с тех пор, как Курт покинул мягкое теплое любовное гнездышко, которое Бьюти Бэдд предоставила ему в Бьенвеню. Если бы он больше задержался с женитьбой, то разбил бы сердца своих родителей, а Курт был послушным Deutscher. Теперь у него была послушная жена и восемь маленьких, которые наверняка не потерпят неудачу в этой добродетели, потому что Курт был сторонником строгой дисциплины.
   Вот он и пришел, и Ланни был потрясён его видом. Его длинное лицо стало ещё длиннее, бледным и с глубокими морщинами. Его волосы поседели и стали редеть. Он был почти на два года старше Ланни, но ему можно было дать лет шестьдесят. Его левая рука обвисла, и Ланни сказали, что это из-за травмы позвоночника. Он никогда больше не сможет играть на пианино, но, к счастью, он мог писать и сочинять.
   Прибытие этого гостя было похоже на вспышку солнечного света в потрёпанной штормом земле. Этих двоих связывали узы глубокой привязанности, и если у Курта когда-либо возникали какие-либо сомнения в лояльности Ланни делу нацистов, то эти сомнения, должно быть, сейчас рассеялись. Ланни прибыл от фюрера, которого Курт не видел больше года. Как он, и что он сказал? Свой рассказ Ланни сделал как можно веселее, ничего не говоря о Ростове, Ворошиловграде и Харькове и, конечно, не упоминая о лексике венских канав. Фюрер с героическим мужеством был рядом с полем битвы. Зима была плохой, но в тылу накапливались мощные силы, и через три месяца начнётся путь к победе.
   Курт поверил в это? Ланни не знал и, конечно, не спрашивал. Он рассказал о странном маршруте, по которому он прибыл, и это действительно была зимняя сказка, окрашенная в цвет холодных серых облаков во второй половине дня. Эта земля была открыта для балтийских и арктических ветров. Полгода она сильно мерзла и была покрыта снегом. И вот пришел человек, который сказал, что меньше недели назад он был в месте, где не было ни капли воды на протяжении сотен километров, и где солнечный свет был настолько ужасен, что нельзя прикоснуться рукой к камню. Старшие дети пришли домой из школы и неподвижно сидели в кругу, упивались этой историей с широко раскрытыми глазами.
   VII
   Позже, в крошечном кабинете Курта, Ланни рассказал историю, которую он рассказывал фюреру, потому что Курт сам был секретным агентом и пользовался доверием своего великого хозяина. Он хотел знать, что происходит в Северной Африке, и что думают в Лондоне, Вашингтоне и Нью-Йорке. Он был глубоко тронут историей Гесса и как Ланни убедил фюрера в своей правдивости. Был ли он воодушевлен оптимизмом Ланни? Или он думал о своем друге как о дружелюбном плейбое и мечтателе, как в прошлые годы? Линия фронта протяженностью около четырёх тысяч километров от Белого моря до Черного выглядела довольно мрачной для бывшего артиллерийского капитана вермахта. Если русские смогут пробиться в Польшу, они смогут пробиться и через нее, а Штубендорф был прямо на границе. Он был включен в состав Польши в соответствии с Версальским договором. В течение двадцати лет Граф, его друзья и слуги терпели это унижение. Фюрер вернул их обратно в Германию, но предположим, что он снова их потеряет!
   Курт только что закончил своё музыкальное сочинение и сказал об этом своему другу. Конечно, Ланни заинтересовался. Когда шедевр прозвучал, он оказался боевой нацистской песней со словами, написанными одним из их ревущих стихотворцев. На какое дно упал человек, которого Ланни когда-то сравнивал с Бетховеном! Но Курт отнесся к работе со всей серьезностью. Это была попытка искалеченного человека спасти Фатерланд. Ланни посмотрел на ноты. Он хорошо знал нотный почерк Курта и умел играть с листа. Конечно, он должен был это сделать, пока Курт пел голосом, который никогда не был более чем умеренно хорошим.
   Ланни восхищался песней, но в его сердце была мысль. Какое оскорбление искусству и предательство жизни! Курт отказался от всех тех идей братства и человечности, которым он учил Ланни в их детстве. Курт, повторявший благородное изречение Гете: "Im Ganzen, Guten, Wahren, resolut zu leben (Жить в целом, добре и истине)". Теперь "целое" Курта стало узкими догмами национал-социалистического расизма, его "добро" стало разграблением и порабощением соседних наций Германии, а его "истина" стала продуктом фабрики лжи доктора "Юппхена" Геббельса!
   Ланни должен был лгать Курту, обманывать его и всячески мешать ему. Но даже когда он делал это, он болел сердцем и хотел быть в другом месте. Здесь, в Штубендорфе, душа агента президента была разорвана пополам, потому что старая любовь все еще была там, а также жалость к трудолюбивой преданной жене и невинным маленьким детям. Снова и снова Ланни вспоминал высказывание Труди, тоже немки, о том, что он, она и все они выбрали неудачное время для рождения.
   Ланни ничего не мог сделать, чтобы спасти эту семью ни от русских, ни от сети лжи, которой они были опутаны. Все, что он мог сделать, это получить от Курта информацию, которой тот обладал. Это было нелегко, потому что Komponist не был откровенным человеком, как его фюрер, дворецкий и шут фюрера. Когда Ланни спросил про Эмиля, старшего брата Курта, тот ответил, что он оправился от раны и теперь командует армейским корпусом. Когда Ланни спросил, где он, ответ был: "На восточном фронте". На вопрос о Seine Hochgeboren Курт ответил, что он в настоящее время находится в Берлине.
   Только один раз тот, кто постарше, потерял контроль, когда Ланни процитировал фюрера о предателях, которые замышляли убить его. Фюрер этого не говорил, но Ланни был уверен, что такие люди были, и что фюрер это знал. Теперь он обнаружил, что Курт знал это тоже. Курт не сослался на Эмиля, но Ланни мог догадаться, что это так. Он отметил, что в вермахте были генералы-диссиденты, люди, которые были озлоблены, потому что фюрер предпочитал свои собственные идеи их стратегии, и которые находили причины поражения Германии в его плохих решениях. Эти люди шептались между собой и были готовы ко всему. "Ты знаешь", - сказал Курт, - "что вермахт старый и надменный, а национал-социализм - новый, а национал-социалисты считаются выскочками. Наш Generalstab был настоящим правителем Германии на протяжении поколений, и им нелегко сдаться новичкам. Это великая опасность для нашего национального единства".
   "Ты тот человек, который должен что-то с этим сделать", - рискнул эксперт по искусству. - "Ты можешь завоевать доверие этих людей и держать фюрера в курсе".
   "Я много раз думал об этом", - был ответ. - "Я был бы готов пожертвовать своим искусством. Но Эмиль говорит мне, что есть другие, которые следят за ним, и он совершенно уверен, что фюрер знает, кто его враги".
   VIII
   На следующий день Ланни сел на местный поезд до Бреслау, а оттуда на ночной поезд до Берлина. Железнодорожная система Германии была разрушена. Вагоны нуждались в покраске, а разбитые стёкла были заменены деревянными досками. Поезда ходили нерегулярно и были переполнены, но человек с письмом фюрера в кармане всегда мог туда попасть. Он поменял часть своих французских денег на немецкие в ставке фюрера, поэтому он отправился первым классом и имел счастье занимать половину купе. Он был бы рад послушать разговоры немцев, и он мог бы сойти за гражданина Женевы или даже Парижа. Но он боялся сделать такое заявление, чтобы какой-нибудь чиновник не смог подойти и попросить его документы.
   Когда специалист по искусству вышел на станцию Фридрихштрассе, он был всего в нескольких кварталах от своего старого прибежища, Адлона. Но туда он не собирался. Регистрация американца вызвала бы сенсацию, и её нельзя было предотвратить представлением разрешения фюрера. Совсем наоборот. Отель был "Клубом" американских корреспондентов, а теперь это должен быть "Клуб" шведских, швейцарских, испанских и балканских корреспондентов. Они наверняка отправят сообщения о присутствии в Берлине загадочного сына президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт. Был ли он эмиссаром мира? Америка, наконец, собиралась изменить свою позицию и принять антикоммунистическую сторону? Для какой еще мыслимой цели сын американского производителя самолетов окажется в столице главного врага своей страны? Американский государственный департамент должен был бы сказать, что ничего о нем не знает, а военное министерство может заявить, что он будет арестован, если и когда вернется. Агент президента не хотел такой рекламы.
   Куда пойти тогда? Он знал, что любой пансион будет разносчиком сплетен. К другу, но к кому? У Генриха Юнга была большая семья в небольшом доме. Кроме того, он жил в пригороде, а транспортное сообщение было трудным. Граф Штубендорф? Он был официальным лицом, и пребывание там было бы обременено почтительными разговорами с ним. Генерал-майор Фуртвэнглер из штаба Геринга? Он был занудой, а его жена еще хуже, нацистским снобом и жабой. Ланни хотел бы укусить ее!
   Он припомнил княгиню Доннерштайн, gute alte Hilde. Она была не так стара, как Ланни. И это был элегантный способ навещать своих подруг. Она была лучшим источником сплетен в Берлине, и всегда была очень забавна. Она жила в беломраморном дворце, но даже в этом случае она могла бы порадоваться небольшому количеству наличных денег, так как налоги были ужасными, поскольку финансовые волшебники Гитлера старались изо всех сил, чтобы никто в его Третьем рейхе не мог получить больше, чем на предметы первой необходимости.
   IX
   Ланни нашёл телефон на станции и вскоре услышал ее нетерпеливый голос. Обычно Хильде говорила на всех культурных языках, смешанных в попурри, но теперь это было "polizeilich verboten" говорить по телефону на любом языке, кроме немецкого. "Ах, Ланни!" - воскликнула она. - "Wie schon! Wie wunderschon!" А потом, видимо, сразу поняв, что это был вражеский чужестранец, и она сказала: "Aber, was-?"
   "Все в порядке", - сказал он. - "Я хочу вас видеть".
   - Можете ли вы прийти на кофе сегодня днем? То есть это называется кофе.
   - Я хотел бы увидеть вас сейчас. Это довольно важно.
   - Ланни! У вас проблемы?
   - Совсем нет. Совсем иначе. Я объясню.
   - Ну, давай.
   За пределами станции снова шел снег. Он нашел наёмный экипаж, которому, должно быть, было лет сорок, и лошадь примерно в половину этого возраста с кучером старше двух вместе взятых. Ланни положил две сумки и был отвезен по Унтер-ден-Линден через Тиргартен, парк, наполненный множеством воспоминаний о заговорах против нацистского режима с Труди, с Монком, с Лорел. Но, увы, он не мог видеть, что в этом он достиг очень многого. Он искал признаки разрушений от бомбардировок и увидел, что некоторые здания исчезли, но руин не было, поскольку нацисты сочли их присутствие вредным для морального состояния, и их быстро убирали. Он с замиранием сердца осознал, что столица империи - это большое место, в котором много разрушений.
   X
   Во дворце была принцесса, очень худая, бледная, нервная и полностью одетая в черное. "Что это, Хильде?" - спросил он, потому что он знал, что прошло почти два года с тех пор, как ее сын был убит в Польше. Она сказала ему, что ее муж умер от сердечного приступа пару месяцев назад. "О, мне очень жаль!" - сказал он. Он знал, что князь был стариком, и это был брак по расчёту, но он все равно произнес правильные слова.
   "Мы грустная семья", - сказала она ему. - "Моя старшая сестра здесь, и она потеряла своего мужа и двух своих сыновей. Моя мать тоже здесь вдова, и потеряла всех своих внуков, а также двух своих зятьев. Мы трое одинокие и отчаявшиеся старухи, так что вы не должны ожидать интересного разговора, который вы слышали в этом доме".
   - О, моя дорогая, примите мое сочувствие! Может быть, вы не хотите видеть гостей сейчас?
   - Напротив, это облегчение. Так мало немцев, которым не грустно в эти жестокие дни. Но как получилось, что вы, американец, смогли приехать в Берлин?
   - Это длинная история, и, к сожалению, я не могу рассказать об этом. То, что я могу сказать, конфиденциально в максимальной степени. Вы должны поклясться, что вы не будете говорить об этом даже своей семье. Я здесь по поручению, имеющее отношение к миру.
   - О, Ланни! Как удивительно! Но разве власти?
   - У меня в кармане письмо от Гитлера, разрешающее мне находиться в Германии три недели. Я только что приехал из его ставки.
   - иpatant! Ланни, вы делаете самые необычные вещи! У меня всегда была уверенность, что вы не просто коллекционер картин.
   - Что бы вы ни думали, держи это запертым в своем сердце. Рано или поздно, вы знаете, эта война должна закончиться.
   - Уже слишком поздно для меня и моих родных, но я могу думать о других женщинах Германии. Я буду хранить секрет. А потом как старая Хильде: "Я не впервые даю такое обещание, но, может быть, впервые сдержу его".
   - Я только что сошел с поезда, и я сразу же пришел к вам. Если американец придет в отель, то это наверняка привлечет внимание. Мне нужно остановиться у друга, и я подумал о вас, потому что у вас так много комнат.
   - У меня есть комнаты, но нет возможности отапливать их. Мы живем как в многоквартирном доме.
   - Я могу прожить в холодной комнате. Это займет около десяти дней или около того, и вам не придется возиться с едой, потому что я наверняка буду обедать с другими или в ресторанах. Я хочу только кровать, в которую можно забраться, и адрес, который нужно дать полиции.
   - С этим всё в порядке, Ланни. Но вы должны мне дать слово, что в этом нет ничего противозаконного, потому что я не имею права вовлекать мою мать и сестру в какие-либо неприятности такого рода. Мы, как вы знаете, мы принадлежим к классу людей, которые могут попасть под подозрение этого Regierung.
   - У вас будет больше, чем мое слово, Хильде. Вы можете увидеть всё своими глазами. Он вынул письмо Гитлера и передал его ей.
   Изучив его, она сказала: "Я впервые вижу его почерк. Вам нужно зарегистрироваться в Polizeiamt в течение двадцати четырех часов. Будет лучше, если вы поедете туда сразу. Тогда я смогу сказать двум испуганным женщинам, что они не укрывают вражеского шпиона. Я уверена, вы понимаете, что это такое.
   - Конечно, Хильде.
   "Я должна сказать вам", - добавила она, - "что моя мать безнадежно убита горем, и я боюсь, что она близка к границе нормальной психики. Она сидит в кресле и часами не двигается, иногда она тихо стонет. Время от времени она спрашивает: 'Для чего я родилась?' И я должна признаться, что не знаю, что ответить. У нее есть только одна мысль, присоединиться к своим близким в загробном мире, но она лишь наполовину уверена, что этот мир существует и что он окажется более добрым".
   "Мой дорогой друг", - сказал он, - "вы даете мне еще одну причину для выполнения моей задачи. Поверьте, Америка также несет потери, а англичане - вы можете представить их".
   "Скажите мне, как Ирма?" - спросила она, потому что она все еще была Weltdame, и в счастливые старые времена прожила половину своей жизни за границей.
   Ланни сказал ей, что видел Ирму прошлым летом и что с ней все в порядке. Он воспользовался случаем, чтобы добавить: "Я снова женился. Моя жена в Нью-Йорке, и у нас есть маленький сын".
   "О, как мило!" - она сказала. Она хотела знать все об этой жене, и Ланни сказала, что ее зовут Ада, и что она молода, только что окончила школу, и очень предана ему. Конечно, он не мог назвать имя Лорел, потому что она жила в берлинском пансионате под этим именем, и гестапо, без сомнения, все еще искало ее. Гестапо никогда не перестаёт искать. Он не мог сказать, что она писательница, потому что Хильде сразу воскликнула бы: "Ах, черт! Что она пишет?" Это было, как сказал поэт: "Да, видно, тот, кто начал лгать, Не обойдется ложью малой57."
   Еще одна вещь. Наследник семьи миллионеров заметил: "Я знаю, какие адские денежные условия должны быть здесь в Берлине. У меня есть пачка французских банкнот по десять тысяч франков, и, как вы видите, фюрер дал мне разрешение на их обмен. Вы должны позволить мне быть оплачиваемым гостем и оставить вам доходы от обмена одной из них. Мне пришлось бы заплатить больше в Адлоне".
   - Вы там получили бы гораздо больше, Ланни. Но я буду честна и скажу вам, что у нас сейчас только двое слуг, и у нас возникают трудности с получением денег, чтобы платить им каждый месяц. Я получаю только половину пенсии моего мужа.
   "У меня для них будут деньги после обмена", - ответил он с улыбкой. - "Я скажу им заботиться о вас, потому что это большая честь работать на семью Доннерштайнов". Ланни всегда точно знал, что сказать.
   XI
   Он пошел в ближайший полицейский участок, как того требовал закон, и представил свое письмо Гитлера. Они были поражены и в то же время напуганы, потому что никогда раньше не видели такого документа, а немецкий чиновник беспомощен без прецедента. Они поклонились и попросили тысячу прощений, но они должны попросить американского приезжего подождать, пока они позвонят в свой штаб. Там также не было прецедента, штаб должен был позвонить секретарю фюрера в канцелярию.
   Тем временем Ланни сел на скамейку и стал рассматривать маленькую четырехстраничную газету, которую он купил в киоске по дороге. Volkischer Beobachter под редакцией нацистского рейхсминистра народного просвещения и пропаганды герра доктора Йозефа Геббельса. Это была главная газета берлинцев, их источник информации о внешнем мире. Под жирными заголовками Ланни прочитал, что американские войска потерпели кровавое и решительное поражение в Кассеринском проходе в Тунисе. Также под меньшими заголовками заявление о том, что немецкие войска победоносно покинули еще несколько русских городов, нанеся тяжелые потери противнику.
   Ланни не был уверен, стоит ли читать такие военные новости в Polizeiamt, поэтому он перешел на последнюю страницу газеты, в которой были размещены рекламные объявления. Это дало возможность путешествующему чужестранцу увидеть мысленную карту нацистской столицы и ее жителей. Одна часть состояла из извещений о смерти, каждая с маленькой черной рамкой. Только ограниченное количество таких материалов было разрешено публиковать каждый день, поэтому приходится ждать своей очереди. Он прочитал:
   В битве за будущее Германии, за фюрера, народ и Фатерланд в героической борьбе против врага из азиатского мира, который злобно ворвался в наши тихие поля, наш незабвенный муж и отец был убит в Сталинграде: Ганс Мьёльнир Хартманн, SA-Oberscharfuhrer, Stormtroop "Walhall/IV". ротный сержант-майор в танковом гренадерском полку, награждённый Железным крестом I и II ст. Спи спокойно, дорогой муж, твои мальчики уже играют в солдат. В гордом горе: Зиглинда Хартманн, урожденная Эдер, владелица бакалейной лавки, и дети Хунебальд, Этельвульф, Раутгундис и Герхильда.
   Когда посетитель закончил такие извещения о смерти, он посмотрел колонку, в которой девицы Германии боролись за внимание героев Фатерланда. Эти последние становились все более дефицитными, и предлагающее цену были в затруднении. Все они были расово патриотичными, трезвыми и покорными, но время от времени кто-то пытался проявить оригинальность:
   Участница Лиги германских девушек, блондинка, верующая в Бога, из крестьянской семьи, сознающая расу, любит детей; с большими бедрами, ростом 1,68 метра, хотела бы быть радостной управляющей потомства настоящего немецкого молодого человека. (Низкие каблуки, без помады!) Только брак по привязанности с умным носящим военную форму! Предложения "Wigalaweia", 3807 B, будут направлены этой газетой.
   А затем еще одна колонка, полная разных предложений и криков о помощи, таких как эта:
   КТО возьмет в дом женщину, получившую тяжелые повреждения от бомб, с тремя маленькими детьми? Пустой комнаты будет достаточно, так как какая-то мебель спасена. Предлагается в обмен: работа по дому, мытье посуды, глажение, шитьё и т. д. Schindler, Бомбоубежище на газовом заводе, Mullerstr.
   XII
   Секретарь фюрера в военной ставке заботливо уведомил Берлин, что этот таинственный герр Бэдд уже в пути, и поэтому Ланни не пришлось долго ждать. Сотрудники полиции извинились и заверили его, что Hauptstadt принадлежит ему. Они дали ему надлежащее удостоверение личности и продовольственную карточку, без которой он не смог бы питаться ни в одном ресторане. Они предложили отвезти его обратно во дворец княгини Доннерштайн или куда он пожелает. Но он заверил их, что ему доставит удовольствие прогуляться по падающему берлинскому снегу еще не слишком глубокому.
   Его путь пролегал через Siegesallee (Аллея Победы) с его знакомыми двойными рядами мраморных статуй старых немецких правителей и героев, у каждого из которых теперь на голове и на плечах лежал снежный сугроб. Ланни надеялся, что до окончания этой войны союзники найдут отдельную бомбу для каждого из этих прусских гротесков. Он подошел к разрушенному огнем зданию Рейхстага, с которым теперь поработали также и бомбы. Через улицу находилась официальная резиденция Reichsluftmarschall, Der Dicke.
   Ланни поднялся по ступенькам и предупредил эсэсовцев, что он хочет посетить генерал-майора Фуртвэнглера. Узнав, что этого офицера нет в Берлине, он сказал, что хочет встретиться с секретарем рейхсмаршала, и его отвели внутрь, чтобы убедиться, что с ним все в порядке. Секретарь Геринга знал его хорошо, потому что Ланни приезжал сюда время от времени в течение десяти лет и был искусствоведом Рейхсмаршала, а также его другом. Секретарю не позволили говорить, где находится великий человек, но он пытался дозвониться до него. Вскоре Ланни услышал тот ревущий голос, который заставил дрожать телефонную трубку: "Ланни Бэдд! Was zum Teufel! (Какого черта!)" А потом: "Woher kommen Sie? (Откуда ты взялся?)" и "Was treiben Sie? (Что делаешь?)" и "Wie lang bleiben Sie? (Как долго там будешь?)"
   "Я расскажу все это, когда увижу тебя", - ответил посетитель. - "Я только что приехал от фюрера, и он сказал мне поговорить с тобой. Когда будешь в городе?"
   - Я буду там через пару дней. Я собираюсь в Каринхалле на выходные с друзьями. Ты поедешь?
   - Herrlich! Я оставлю свой адрес твоему секретарю, и он сможет мне позвонить. У меня для тебя много новостей.
   - И у меня уже десять тысяч четыреста семьдесят один шедевр живописи. Я только что просмотрел их список.
   "Wundervoll!" - воскликнул Ланни. И довольный толстяк ответил: "Auf Wiedersehen!"
   Американец прогулялся, нашел неприметный ресторан и купил себе первую еду по своей новой продовольственной карточке. Если есть деньги, то можно получить хорошую еду, суп, закуску, два овощных блюда, десерт и эрзац-кофе. Там был белый хлеб с маслом и по заказу пенная кружка пива. Яиц и цитрусовых было мало. Завсегдатаи ресторана выглядели во всех отношениях как довоенные берлинцы. Если они похудели, то это было не заметно, и женщины, по-видимому, хорошо заботились о своих французских шелковых чулках, которые они приобрели два с половиной года назад. Гитлер обещал, что все другие народы Европы будут голодать, прежде чем голод коснётся их, и это было одно обещание, которое он выполнил. Ланни не вступал ни в какую беседу, потому что он знал, что сейчас в Германии американцы были самым ненавистным из всех народов. Немцы приписали поражения в России исключительно американской помощи.
   Auslander снова прогулялся по знакомой Вильгельмштрассе к тому огромному и уродливому зданию, которое Ади подарил себе за счет немецкого народа. Новая канцелярия, сделанная из гранита, напоминала огромные казармы, и в своем главном кабинете фюрер показал своему другу тщательно подобранный набор миниатюр других великолепных сооружений, которые он придумал. Адепты Ади называли его величайшим архитектором в Германии, и для него это означало быть величайшим в мире. Он строил на тысячи лет, не только архитектурно, но и конституционно, образовательно, морально - всеми способами, известными людям.
   Ланни снова вступил в переговоры с охранниками СС, и один из них сопроводил его в здание и по длинному красному мраморному коридору к бронзовым дверям с монограммой фюрера "AH". Секретарю фюрера было приказано договориться о встрече с профессором Зальцманном, имя, которого Ланни никогда не слышал, пока фюрер не произнес его. На вопрос, когда это будет удобно для него, он сказал, что чем раньше, тем лучше, а затем сел и перечитывал Volkischer, пока секретарь звонил по телефону. Ему сообщили, что профессор примет его в институте на следующий день. Он записал адрес и пообещал быть там.
   XIII
   События в Сахаре не заставили Ланни потерять интерес к ходьбе, два длительных путешествия на самолете и две поездки на поезде полностью восстановили его силы. Его следующим пунктом назначения была Государственная библиотека. У этого сложного здания в стиле рококо, которое часто сравнивали с комодом, были заколочены окна, а цоколь был защищен мешками с песком. Без сомнения, редкие тома были увезены и спрятаны, но читальный зал все еще был открыт для публики в течение ограниченных часов. Ланни просмотрел справочник под названием Minerva, Jahrbuch der Gelehrten Welt, чтобы выяснить о важном человеке, с которым он должен был встретиться на следующий день. Ведущий физик, профессор в Университете Берлина и исследователь Института Кайзера Вильгельма.
   Стремясь узнать больше об этом ученом джентльмене, Ланни выяснил, что его технические публикации находятся в строго ограниченном списке. Посетитель вытащил волшебное письмо, которое он носил при себе, и был удивлен, увидев, какое волнение оно вызвало. Руководителю библиотеки он объяснил, что по просьбе фюрера он должен был взять интервью у профессора Зальцманна и посчитал вежливым узнать что-нибудь о его работе. Библиотекарь объяснил, что результаты недавних исследований в области реактивного движения никогда не поступали в библиотеки, они распространялись только среди лучших людей этой отрасли знаний. Но материалы, которые были в периодических изданиях до войны, будут предоставлены в распоряжение герра Бэдда.
   Ланни стал экспертом в изучении наизусть научных формул и принципов, не понимая половину из них. Он еще мог рассказать достаточно о ядерной физике, чтобы заполнить небольшой учебник. "Принцип реактивной тяги", на котором работают ракеты, легче понять, и он провел остаток дня и вечера, изучая компрессоры, камеры сгорания, топливо, турбины и конусообразные форсунки, которые были или могут быть применены в ракетах и ракетных двигателях. Большинство научных статей профессора носили умозрительный характер, излагая то, что в 1939 году и ранее он считал возможным. Ланни мог догадаться, что этот материал уже находится в американских лабораториях, и он изучал его не для того, чтобы рассказать о нём дома. Он думал, что, рассказав об этом профессору, он может произвести впечатление на этого джентльмена американской отсталостью и побудить его высказать некоторые подробности о достижениях Германии.
   Когда библиотека закрылась, посетитель пошел обратно через берлинское затемнение к "многоквартирному дому" Доннерштайнов. Он мог бы взять наёмный экипаж, но ходить было теплее, и по дороге он мог повторять наизусть свои уроки. В морозильной камере в мраморных стенах он расстелил поверх одеяла своё пальто, брюки и пиджак, поставил обувь туда, куда он мог бы дотянуться до неё в темноте, а затем упал в постель в нижнем белье и лежал, дрожа до тех пор, пока его тело не согрело постель и постельное белье.
   Казалось, он едва заснул, или так казалось, прежде чем услышал сирены воздушного налета. Ему было сказано поспешить в подвал этого здания, исходя из теории, что лучше быть похороненным живым там, чем быть убитым сразу падающей крышей. Но он был таким сонным и таким теплым, что решил сейчас рискнуть. Он лежал и слушал почти непрерывный стук зениток, а затем глухие взрывы бомб. Он мог вообразить небо, полное света прожекторов, очень живописное зрелище, но он достаточно нагляделся на него в Лондоне. В настоящее время наступило благословенное молчание, и замученный Берлин снова спал. Весь, кроме тех, кто был похоронен под обломками и тех, кто пытался их выкопать.
   XIV
   На следующее утро Ланни позавтракал со своей хозяйкой по её специальному приглашению, разумеется, отдав ей продовольственные талоны, чтобы покрыть то, что он съел. Также присутствовала старшая сестра, фрау фон Эренберг, выцветшая белокурая леди, которая выглядела намного старше ее. Она жила в Дрездене, и Ланни никогда не встречал ее. Она также была в трауре и, молча, слушала, пока ее сестра задавала вопросы. Ланни мог догадаться, что у неё возникли сомнения о таинственно появившемся в Фатерланде вражеском чужестранце. Ланни рассказывал о графине Уикторп и ее друзьях, о Бьюти Бэдд в Марракеше, о мистере Форде и его жене в Детройте, а также о мистере Херсте и его кинодиве в Калифорнии. Это был неоспоримо шикарный разговор, и его можно было слушать, никогда не подозревая, что этот мир элегантности и моды теперь рвётся на куски.
   Исследователь вернулся в библиотеку и провел утро в работе, остановившись только для того, чтобы позвонить Генриху Юнгу и пригласить его на обед. Генрих был вторым старшим другом Ланни в Германии. Сын старшего лесничего из Штубендорфа, Генрих шаг за шагом поднимался по нацистской лестнице, до сих пор, когда ему было за сорок, он был на полпути к вершине. В Н.С.Д.А.П. он был Gruppenfuhrer, Staffelfuhrer, Scharfuhrer, Standartenfuhrer, Rottenfuhrer, Sturmbannfuhrer, Oberfuhrer. В рейхсюгендфюрунге он командовал сначала Kameradschaft, затем - Schar, затем - Gefolgschaft, , а затем - Unterbann, затем Bann, затем Oberbann, затем Gebiet, а теперь Obergebiet, последний состоит из 375 000 молодых людей. Он сидел в офисе, полном кнопок и устройств, и читал отчеты и диктовал инструкции всем меньшим фюрерам огромной организации, которая готовила молодежь Германии с радостью идти на бойню. Генрих наблюдал, чтобы они получили надлежащие квоты вдохновляющей литературы. А иногда он совершал поездки в различные районы и позволял им услышать живой голос того, кто с юности был другом фюрера, фактически посетил его в тюрьме в Крепости Ландсберг, и когда-то держал в руках часть оригинальной рукописи Mein Kampf. Это было всё равно, если бы Ланни смог сказать тем погонщикам верблюдов в Сахаре, что он стриг бороду живого Пророка!
   Генрих давно казался Ланни скучным человеком, но он был полезен, потому что он был зеркалом нацистских мыслей. Он ничего не знал о внешнем мире, кроме того, что говорил ему доктор Геббельс через Volkischer, радио или специальные бюллетени, подготовленные для его организации. Будучи истинно верующим, он никогда не мечтал послушать иностранное радио, и он хотел слышать о союзнических землях, только, что там распространяется недовольство, и что подводные лодки утопили половину судов, выходящих из Америки. Ланни сказал, что именно поэтому американцы были отбиты в Тунисе, и он не сомневался, что, когда эсэсовцы вступят в бой, захватчики будут вынуждены отойти, по крайней мере, до Алжира.
   Генрих признал, что немецкое население было ужасно подавлено поражением в Сталинграде. - "Им трудно понять, что зимой наш транспорт беспомощен, но мы сделаем все этой весной. Я хотел бы, чтобы ты рассказал нашей молодёжи, как тебе все это кажется. Не мог бы ты просто поговорить с ними только один раз?"
   - Спасибо за комплимент, Генрих. Но если я буду встречаться с немцами без разбора, новости обо мне быстро распространятся, и я не смогу вернуться в Америку.
   Генрих только что вернулся после посещения одного из так называемых Орденсбургенских школ, в которых обучались молодые фюреры. - "Самые чудесные места, Ланни, где можно встретить сливки нашего движения, ребят, которые будут управлять новой Германией и, действительно, новой Европой. Мы, конечно, должны будем делать это много лет, возможно, поколение, пока мы не сможем обучить достаточное количество французских, голландских и других национал-социалистов".
   Ланни слышал об этих школах, но о них мало что было известно в Америке, поэтому он сказал: - "Расскажи мне, что ты видел, Генри"х.
   Таким образом, до конца обеда он слушал восхищенные подробности об Орденсбурге-Фогклсанге, объединенном университете и военной школе. Это были десятки великолепных зданий, спроектированных фюрером, со стенами из железобетона в метр толщиной и покрытыми коричневым камнем. Это было в восточной части Рейна, где легионы римского полководца Варуса были разбиты дикими лесными германцами. Земля, почитаемая всеми приверженцами Blut und Boden (почва и кровь). Земля Зигфрида и Брунгильды, Нибелунгов, великанов и драконов. Когда штормовые ветра сдували горные туманы с луны, все добрые Вагнеровцы видели, как едут валькирии, и напевали мелодию, которая для скептичного постороннего человека скорее напоминала деревянных лошадок, чем боевых коней.
   Ланни знал этот регион, проехав через него с Лорел Крестон в то время, когда Гестапо ее искало, и Ланни пытался найти способ вывезти ее из страны. Но агент президента ничего не сказал об этом. Он узнал о месте, где обучали нацистской мистике две тысячи суперарийских юношей, и где возводились новые здания даже в разгар войны. Заведение стояло на склоне горы на огромных террасах. Административные здания, гостевой дом и столовая стояли на самом высоком уровне, образуя двор с фонтаном в центре в окружении немецких военных орлов и скульптурных героев с большими мускулами и еще большими лошадьми. Недавно пройдя по Аллее Героев, Ланни мог это себе представить.
   Широкие ступени вели вниз по склону к классным комнатам и общежитиям. Еще дальше располагались учебные плацы и игровые площадки, спортивные залы, театр под открытым небом и бассейн. Под ними было холодное черное горное озеро Урфстаузее, где молодые нацистские герои могли искать рейнских дев. Они не остались бы долго девами, потому что В религии Гитлера был культом плодородия, и считалось нелояльной любая немецкая женщина соответствующего возраста, отказывающая героям. Миром могла владеть только раса, которая быстро размножалась и заменяла потери войны. Это было частью традиционных знаний, для которых Ади построил "Башню Мудрости" в Орденсбурге-Фогельсанге, и все отборные студенты были в восторге от обещания, которое он им дал, что он оставит в этой башне оригинальную рукопись продолжения Mein Kampf, воплощающий мудрость, которой должен руководствоваться его тысячелетний рейх.
   "Eine frohe Botschaft! (Радостная весть)", - воскликнул восхищенный Ланни. И почтительный Генрих спросил не без горечи: "Как могут разумные люди не понять, что мы делаем, и объединиться с нами, чтобы спасти мир от азиатских полчищ? Америка стала полностью большевистской, Ланни?
   ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
   Враг внутри ворот58
   I
   НОВОЕ ФИЗИЧЕСКОЕ ЗДАНИЕ всемирно известного Института Кайзера Вильгельма располагалось в районе Далем рядом с другими институтами. Как ни странно, оно было построено на деньги Рокфеллера. Впечатляющее здание стояло на углу с округлым входом, высокой башней наверху и множеством маленьких слуховых окон. Когда Ланни Бэдд проходил мимо его полуподвальных окон, он увидел, что находится под наблюдением охранников с автоматами, и понял, что приближается к одному из наиболее тщательно охраняемых зданий в Германии.
   Но когда он назвал свое имя в окне проходной, то обнаружил, что для него путь был открыт. Вежливый эсэсовец сопроводил его в личный кабинет господина профессора доктора Зальцманна. Тот оказался старомодным пруссаком с белыми военными усами и скудными коротко подстриженными волосами. Он был одет в черное и носил золотое пенсне. Должно быть, он был удивлен приказом встретиться с американцем. У него было время на подготовку, и он, без сомнения, нашёл Роберта Бэдда в справочнике Who's Who in America и Авиационную корпорацию Бэдд-Эрлинг в Moody's Manual. Он был вежлив, но сдержан, и его манера говорила: "Я здесь, чтобы слушать".
   Первым ходом Ланни было показать ему письмо. Затем он рассказал свою хорошо отрепетированную почти за десять лет историю. Как он познакомился с Куртом Мейснером и Генрихом Юнгом почти тридцать лет назад, как он познакомился с фюрером почти двадцать лет назад, и Герингом и многими другими почти десять лет назад. Как он стал обращенным в национал-социализм и как изо всех сил пытался объяснить это своим британским, французским и американским друзьям. Как на протяжении многих лет фюрер просил его передавать послания своим сочувствующим за границей. И как недавно, обладая тем, что он считал важной дипломатической информацией, он нашел способ попасть в Германию и был доставлен в ставку фюрера на восточном фронте.
   Ланни знал, что многие из ведущих ученых Германии в глубине души не были нацистами. Но почти все они были немцами до того, как стали учеными, и если бы глава их правительства сказал им поверить в определенную историю, то они бы поверили в неё. Когда Ланни объяснил, что его отец находился в деликатном состоянии, потому что правительство удерживает его в неволе, герр профессор доктор мог прекрасно понять, потому что он тоже проводил исследования в соответствии с приказом. А если у него возникли какие-то частные пожелания или даже мысли он оставил бы их для своей жены и одного или двух доверенных друзей. Когда герр Бэдд сказал: "Вы понимаете, что я мог слышать разговоры моего отца с теми техническими специалистами, которых правительство назначило на его завод", профессор кивнул и сказал: "Ja, ja". Когда Ланни сказал: "Я должен попросить вас дать мне слово, что вы никогда не назовете меня или моего отца источником информации", профессор ответил: "Auf mein Ehrenwort, Herr Budd" (Даю мое честное слово, герр Бэдд).
   "Еще одна вещь", - добавил этот скромный американец. - "Вы должны понимать, что во всех этих сложных предметах я разбираюсь, как любитель. Я по профессии Kunstsachverstandiger. И то, что я знаю о реактивных и ветровых нагрузках и двигателях с воздушным охлаждением, я узнал по наслышке, постоянно слыша разговоры о самолетах, а до этого о нефти, а до этого о производстве оружия и о взрывчатых веществ. Я расскажу вам, насколько я помню, то, что я слышал, и, если это будет вам не совсем понятно, вам придется простить меня. Я посетил библиотеку вчера и сегодня утром, чтобы узнать как можно больше о вашей собственной работе, чтобы не выглядеть слишком невежественным". Ланни сказал это сознательно, потому что профессору, возможно, сказали о его посещениях.
   Пожилой ученый заверил его, что в этом не было необходимости и что от специалиста по старым мастерам нельзя ожидать понимания принципов реактивной тяги и всех ее следствий. Ланни, успокоившись, продолжал повторять одно за другим те утверждения и формулы, которые он держал в своей голове в течение месяца бурных событий, включая приземление на парашюте, которое вполне могло бы выбить всё из его головы. Утверждения были правильными, но это были вещи, которые немцы почти наверняка знали, и это оказалось правдой. Суровый старый пруссак, смягченный чрезвычайным смирением Ланни и, возможно, надеющийся побудить его говорить свободно, заметил: "Ja, Herr Budd, это важно, но мы знакомы с этим уже в течение некоторого времени". Однажды он зашел так далеко, что сказал: "Ваши люди не слишком далеко продвинутся по этой линии. Мы опробовали это, и это оказалось ложным путём".
   Ланни говорил о ракетной пушке. Он видел такое британское творение, фантастическую вещь, похожую на церковный орган, с двадцатью большими трубами. Творение было установлено недалеко от побережья с целью защиты от пикирующих бомбардировщиков кораблей в Ла-Манше, прикрывая их залпами ракет. Ланни мог быть уверен, что немцы знают все об этом, потому что у них был шестиствольный миномет, который стрелял как из револьвера и мог выстреливать двадцатикилограммовые ракеты каждую секунду. Ланни добавил: "Я слышал, как мой отец говорил о том, что называется 'Катюша', российское устройство, которое перевозится на грузовике. У них есть более крупное устройство с тридцатью ракетами, расположенное так, чтобы покрывать область, где есть танки".
   "Ja", - ответил другой, - "мы их много захватили, но не смогли перебросить их через Волгу, где враги выстроили их на дальнем берегу под деревьями".
   "Wie Schade!"(Как жаль!) - сказал Ланни.
   II
   Для агента президента всё это было предварительно. Он позволил немного мрачному старику привыкнуть к звуку своего голоса и полюбить себя, если бы это было возможно. Затем с предельной осторожностью агент президента заметил: "Еще одна вещь, которая может вас заинтересовать. Они пытаются применить к самолетам принцип ракеты".
   Было смешно наблюдать за попытками профессора собрать информацию по этому вопросу, не раскрывая его большого интереса. Ланни намеренно дразнил его разговорами общего характера, информацию для которых он получил из собственных опубликованных работ профессора. Он объяснил словами своего отца трудности, которые возникают у самолетов. Для того, чтобы подняться в воздух, им необходимо вдвое больше энергии, чем для того, чтобы совершить полёт. И это вызвало идею вспомогательных ракет, называемых "бустерами", чтобы помочь взлету. Раскрыть это было бы ужасно, но этот ученый пруссак написал статью об этом в 1938 году. Ланни сказал, что у его отца есть экспериментальный завод, где он опробует такие идеи. "Где-то в пустынях Дальнего Запада, штат Невада, я полагаю". - Последние два слова были для защиты Ланни, завод находился в Нью-Мексико.
   "Они что-нибудь делают с реактивными самолетами?" - спросил профессор. Он изо всех сил старался казаться незаинтересованным, но Ланни думал, что как актер он был великим физиком.
   - Я знаю, что они прошли стадию 'макета', если вы знаете, что наши авиаспециалисты подразумевают под этим термином.
   - Я знаю, герр Бэдд.
   - Я не знаю, есть ли у них настоящий прототип.
   - Вы знаете, какую скорость они надеются достичь?
   - Я слышал, как они говорили о восьмистах километрах в час. Их разговоры о сверхзвуковых скоростях умозрительные построения. Трудность будет заключаться в сопротивлении воздуха и отключении пилота даже при малейшем изменении направления. Вы, несомненно, знаете, профессор, что британцы намного опередили нас американцев в этом вопросе. Несколько британских инженеров прибыли на завод моего отца незадолго до моего отъезда. Я мог бы легко подружиться с ними и привести вам отчет о том, что они делают.
   - Это может быть чрезвычайно полезно, герр Бэдд. Вы рассчитываете вернуться к нам?
   - Фюрер дал мне поручение для выполнения. Я не уверен, сколько это займет времени, но я надеюсь вернуться и доложить ему, скажем, через пару месяцев.
   Этот дружеский разговор продолжался некоторое время, но Ланни не получил то, что хотел. Пожилой прусский был похож на большинство его племени. Он придерживался убеждения, что надо больше получать, чем давать. Он казался Ланни идеальным типом твердого материалиста, который был военным, независимо от того, называл ли он себя политиком, дипломатом, историком, ученым, философом. Их любимый теоретик Клаузевиц сказал, что война - это дипломатия, осуществляемая другими средствами. А теперь здесь была наука, использующая те же средства. В душе Ланни, когда он так вежливо болтал, царил ужас. Ужас, который эти всемирно известные джентльмены принесли в этот мир. Длинный и тонкий, как свинцовый карандаш с острой, как игла, боеголовкой, заполненной мощными взрывчатыми веществами, и хвостом, извергающим пламя и испарения ада. Этот ужас должен быть длиной метров десять и иметь толщину ствола дерева или, возможно, бочки, и он будет установлен на пусковую площадку, спрятанную в лесу, в устье пещеры или в наклонном туннеле с хорошо замаскированным входом. Эти устройства будут нацелены на огромный город Лондон с населением более восьми миллионов человек. Будет нажата кнопка, и дьявольское устройство выстрелит пламенем из своей задней части и прыгнет в небо со скоростью несколько тысяч километров в час или даже больше. Кто бы мог догадаться?
   III
   Посетитель убедился, что его разговор не доставил никакого удовольствия этому человеку, превращающему науку в убийство. Итак, Ланни попробовал последний способ, который срабатывал в других случаях. "Профессор Зальцманн", - заметил он, - "было бы неплохо, если бы вы сказали мне, что именно вы хотели бы, чтобы я для вас выяснил. Я уверен, что вы понимаете, что я не смею привозить какие-либо заметки в Германию. Я могу сообщить только то, что запомнил, и есть предел тому, что мой неподготовленный ум может сохранить".
   Пруссаку понадобилось несколько минут, чтобы подумать об этом. Очевидно, что он не мог задавать вопросы, не раскрыв того, чего не знал. А это, возможно, сказало бы о многом. Здесь сидел этот таинственный американец, предатель по стандартам своей страны и новообращённый по стандартам профессора. У него были блокнот для заметок и готовый карандаш. Он пояснил, что ему не возбраняется делать заметки в Германии. Он выучит их наизусть и уничтожит записи до отъезда. Профессор вполне мог подумать, что если он не сможет показать должное сотрудничество с этим незнакомцем, то об этом может быть доложено фюреру. И тогда профессор станет целью одной из тех страшных тирад, о которых знал и боялся каждый известный человек в Нацилэнде.
   Выход из этой дилеммы состоял в том, чтобы ограничить вопросы американскими и британскими успехами. Какое топливо они используют, какой тип камеры сгорания, какой размер снаряда, какие скорости, какая возможность радиоуправления? Приезжий, разочарованный, но не показывающий этого, записал вопросы и пообещал сделать все возможное, чтобы получить ответы. Затем он добавил: "Я не хочу больше тратить ваше время, профессор, но есть еще один вопрос, к которому проявлял интерес фюрер. Наши американские исследования в области атомного деления. Он сказал мне, что отказался принять эти исследования серьезно. Но он, казалось, заколебался, когда я рассказал ему об огромной сумме, более миллиарда долларов, которую Рузвельт выделил на этот проект".
   - Вы проинформированы о ядерных исследованиях, герр Бэдд?
   - Так получилось, что в Принстоне, штат Нью-Джерси, проживает мой клиент мистер Алонзо Кертис, обладатель ценной коллекции картин, и он пригласил меня посетить его дом и подготовить для него каталог его картин. Находясь там, я слышал много разговоров, которые свободно вели между собой профессора-исследователи. Это было до того, как их пригласили в правительственный проект, и поэтому тогда они свободно разговаривали. Потом я рассказал об этом своему отцу и выслушал дискуссии некоторых его технических специалистов. Фюрер думал, что может быть хорошей идеей, если я поговорил бы с одним из ваших людей. Он упомянул профессора Вальтера Герлаха". Фюрер так не говорил, но Ланни рискнул, что Гитлер не помнит каждое слово, которое он произнес в это многолюдное и тревожное время.
   - Профессор Герлах в настоящее время находится за пределами города, герр Бэдд. Но профессор Плетцен, который руководит нашей теоретической работой над такими проектами, здесь. И я уверен, что он был бы рад встретиться с вами. Когда вам будет удобно?
   - Чем скорее, тем лучше, потому что рейхсмаршал Геринг сказал мне по телефону, что будет скоро в городе и хочет, чтобы я провел выходные в Каринхалле.
   Это был способ поразить разум нацистского Fachgelehrter (учёного специалиста)! Зальцманн взял трубку домашнего телефона, назвал номер комнаты и попросил профессора Плетцена. Затем он сказал: "Переведите звонок на его домашний номер" и разговаривал с Ланни в течение минуты или около того, пока не зазвонил телефон. "Плетцен, это Зальцманн", - объявил он. - "В моем кабинете находится джентльмен, с которым, я думаю, тебе стоит поговорить. О, прости! Да, я спрошу его". Затем Ланни: "Профессор говорит, что он плохо себя чувствует, но не будете вы так добры, прийти к нему домой этим вечером...
   - Конечно, профессор Зальцманн.
   - Джентльмен придет. Восемь часов? Очень хорошо. Его зовут Бэдд. Буки-эхо-добро-добро. Он покажет вам рекомендательное письмо от очень важного человека. Хайль Гитлер!
   Ланни записал адрес в блокноте. Затем он сказал: "Если я не ошибаюсь, я где-то встречался с профессором Плетценом. Я думаю, возможно, в доме генерала графа Штубендорфа или, возможно, в доме княгини Доннерштайн. Они оба мои старые друзья".
   "Может быть", - сказал Зальцманн, послышалось ли в его холодном тоне немного больше сердечности? - "Плетцен порой появляется в обществе. Он - один из тех людей, у которых есть средства, которые серьезно относятся к научным занятиям и работают над ними так усердно, как если бы их заставляли. Я надеюсь, что его недомогание не окажется серьезным".
   IV
   Двое мужчин расстались, выразив друг другу глубокое уважение. Ланни, выйдя, нашел ресторан и поел. В Volkischer он прочел, что на топких равнинах перед Кассеринским проходом, а также на заснеженных равнинах Украины происходили ожесточенные бои. Он изучил карманную карту Берлина, а затем вышел и через затемнение нащупал дорогу в метро. Он молился, чтобы не было воздушного налета, пока он будет там, потому что тогда станции будут заполнены толпами людей, и нельзя будет выбраться до тех пор, пока не закончится налет. До сих пор союзники щадили этого агента президента. Было только два налёта, и ни один его не коснулся! Он скрестил пальцы в тёплых перчатках, которые принадлежали сыну Хильде, и которые она одолжила своему гостю со слезами на глазах.
   Выйдя из метро, Ланни пробирался по скользкой улице, думая, что может понять чувства слепого. Думая, как жестоко, что люди расходуют свои силы, чтобы сделать других людей несчастными. Две поэтические строчки пришли ему на ум:
  

Где по лесу бродят дикие звери в полночь,
В горе друг друга находя радость.

  
   Даже когда он помогал выиграть войну, Ланни ненавидел эту войну и все другие. Он ненавидел ложь, которую он должен произносить так же, как и тех, кого он должен был слушать. Он был человеком с раздвоенным сознанием, и это ставило его в невыгодное положение с такими людьми, как эти нацисты, которые никогда не терзались сомнениями и отправили все сомнения на свалку истории.
   Агент президента теперь пускался в другое приключение, одно из самых странных. Но он понятия не имел, в какое. Он думал, что будет просто еще один словесный поединок, похожий на тот в Институте Кайзера Вильгельма. Он медленно шел по фешенебельной улице, останавливаясь на перекрёстках, внимательно вслушиваясь, прежде чем рискнуть перейти. Он нашел нужный номер дома, не зажигая спичек, что было strengstens verboten. Он поднялся по ступенькам, очевидно принадлежавшим хорошему дому. Он нащупал и нашел кнопку и нажал ее. Дверь открылась в затемненный интерьер, поскольку также было verboten открывать дверь, когда внутри горел огонь. Он спросил: "Это дом профессора доктора Плетцена?" И голос ответил: "Ja, mein Herr".
   Входящему показалось, что голос звучит знакомо, и он подумал, что, должно быть, это был герр профессор, которого он когда-то встречал. В следующий момент свет включился, и Ланни наполовину ослеп, потому что он был так долго в темноте. Он смотрел и не мог поверить в то, что видел. Он почти сделал шаг назад. Человек, стоящий перед ним в черном костюме дворецкого, был Бернхардт Монк!
   "Герр Бэдд?" - спросил знакомый голос. Ланни смог заставить себя сказать: "Ja".
   Как настоящий дворецкий, человек подошел к нему, чтобы взять пальто и шляпу. Затем, едва слышным голосом, он прошептал: "Сообщение будет в пальто при уходе.
   Ланни слегка кивнул, снял пальто и шляпу, отдал их Монку, а затем повиновался его знаку подняться по лестнице. Монк последовал за ним и наверху лестницы указал посетителю на вход в комнату. "Герр Бэдд", - объявил он и быстро ушел.
   V
   Агент президента оказался в гостиной среднего размера, со вкусом обставленной, столкнувшись с джентльменом, который любопытным образом контрастировал со своим коллегой Зальцманном. Он был высокий и стройный, очевидно, что-то вроде денди, хотя его нынешний костюм состоял из коричневого шелкового халата и пары вышитых золотом шлепанцев. Он лежал на диване и сел, чтобы поприветствовать своего посетителя, извиняясь за недомогание. Ему было лет сорок или около того, он был вежлив и чуток, и его разговор вскоре показал, что он интересуется всеми культурами Европы. Он был рад встретиться с американцем и услышать, что происходит во внешнем мире. Он вспомнил, что встречал Ланни на одном из приёмов у генерала графа Штубендорфа, и, конечно, Ланни вежливо сделал вид, что помнит его. Они говорили о своих общих друзьях дома и за границей, и это было больше похоже на Готский альманах59, чем на разговор о ядерном делении.
   Ланни задумался, неужели это был тайный антинацист и что он находится в союзе с Монком? Но нет, мужчина вдруг заметил: "Мы заговорились и должны заняться делом. Зальцманн говорит мне, что вы тот, кто не желает отдать Европу русским".
   Зальцманн снова звонил! Ланни задумался, что он сказал? Возможно, - "Вы можете доверять этому человеку". Или, возможно, - "Берегись его". Ланни может потребоваться некоторое время, чтобы выяснить, кто из них был бы лучшим актером, Плетцен или старый грубый пруссак.
   Антибольшевизм был отличительным знаком Ланни. Он сказал, что он был чем-то вроде социалиста в свои ранние годы. ("Самые впечатлительные молодые люди бывают такими, герр Бэдд", - вставил хозяин.) Но вскоре он осознал, что скрывалось за штормовыми облаками на востоке. Не новое рождение свободы, а старый татарский деспотизм. Он и его отец всеми силами пытались не допустить свою страну в войну, и теперь, когда она оказалась не на той стороне, Ланни делал все возможное, чтобы исправить ошибку. - "Я приносил дипломатические послания фюрера. Вы понимаете, что это крайне конфиденциально".
   - О, конечно, герр Бэдд.
   - Я натолкнулся на информацию о достижениях так называемого расщепления атомов в Америке. На него отпущены огромные суммы, идея состоит в том, что ядерные силы могут быть использованы для создания бомбы. Кроме того, они и британцы работают над реактивным движением. Я упомянул эти вопросы фюреру, и он послал меня к профессору Зальцманну.
   Ланни дал тщательно продуманное объяснение своей квалификации любителя, т.е. способности только повторять фразы и предложения, которые он слышал. Другой любезно ответил, что он примет это во внимание. Затем Ланни сказал: "Я ясно понял одну вещь. Необходимо найти вещество, которое замедлит цепную реакцию и, таким образом, сделает возможным её контролировать. Было обнаружено, что это сделает оксид дейтерия.
   "Ах, да, тяжёлая вода", - сказал немец. - "Мы знакомы с этим принципом".
   Ланни много знал, и одним из его заданий было выяснить, где и в каком количестве немцы делали тяжелую воду. Американцы использовали графит, и это было таким секретом, что все орудия пыток гестапо не могли вытащить его из агента президента. Он сказал: "Проблема с тяжелой водой заключается в том, что ее так сложно получить и очень дорого".
   "Эту проблему мы решили", - ответил этот джентльмен, ставший ученым, и снисходительно улыбнулся. - "Возможно, что немецкая наука будет идти впереди даже без ассигнований на миллиард долларов".
   - Я искренне надеюсь на это, профессор. Я был шокирован, когда услышал, как фюрер показал свое безразличие к этому важному вопросу. Я сделал все, что мог, чтобы донести до него опасность. Но, похоже, он убедил себя, что ракеты и реактивные самолеты выиграют эту войну.
   - Мы добавились там большого прогресса, но я считаю бедствием, что мы не можем сэкономить достаточно средств для реальной программы ядерного деления. Я собрал небольшие суммы из своего собственного кармана, несмотря на то, что потерпел значительное сокращение доходов. Проблема в том, что никакие деньги не могут купить то, что нам нужно. Все материалы используются только в утвержденных военных программах.
   VI
   Эта пара продолжала болтать, но Ланни пытался одновременно думать о Монке и о том, что может означать его присутствие в этом доме. Присутствие агента Управления стратегических служб, а таковым Монк являлся, менял весь расклад в поведении Ланни с хозяином дома. Ланни понял из шепота Монка, что они должны встретиться, и Ланни узнает, что Монк делает, и что он знает. Ланни не пытался получить информацию, которой Монк мог уже обладать. Встретить этого общительного "потрошителя атома" во второй раз будет достаточно легко, если в этом будет необходимость. Искусствовед угодит ему и станет его другом.
   Основная причина, по которой Ланни приехал сюда, заключалась в том, чтобы узнать о некоем профессоре Шиллинге, который был авторитетом в ядерной физике и в то же время ненавистником нацистов и тайным информатором их врагов. Он был целью, ради которой агент президента пытался добраться до Германии полтора года назад. Где сейчас находится Шиллинг, и чем он занимается? Никто не упомянул его. Ланни знал, что он мог быть раскрыт и "ликвидирован" как предатель. Интерес к нему может вызвать подозрения е приезжему американцу. Очевидно, нужно было ждать.
   Ланни посвятил себя тому, чтобы быть приятным, и иногда он сбрасывал какую-то свежую информацию, которая, как он знал, не была жизненно важной, и которую немцы наверняка уже знали. Это было просто, потому что профессор Плетцен сам любил поговорить, и его разговор имел тенденцию отклоняться от технических деталей деления атома на его возможные последствия для будущего. Энергия будет практически бесплатной. И что это будет означать для угольной и нефтяной промышленности? Ланни сказал, что его отец говорил об этом, и верил, что это создаст новую цивилизацию. Плетцен сказал: "Какой позор, что человечество не может использовать такое открытие для создания изобилия, а не для его уничтожения! Ланни ответил: "Я вижу, что вы человек по моему сердцу".
   Поэтому, когда они расстались, они были друзьями. "Боюсь, я не смог вам многое рассказать", - извинился посетитель. Другой ответил, что предмет ядерной физики являтся ужасно сложным. Человеку приходится учиться годами, даже чтобы только понять её язык, а герр Бэдд очень хорошо запомнил то, что слышал, и повторил это так же точно.
   Ланни пожал руку джентльмену на диване и пожелал ему скорейшего выздоровления. Он спустился вниз, и там был вежливый дворецкий, готовый помочь ему надеть пальто и передать ему шляпу. Ланни не произнес ни слова, потому что в дверях были портьеры, и кто-то мог легко их подслушать. Но не было никакой причины, по которой джентльмен перед уходом не должен был засунуть руки в разные карманы своего пальто. В кармане справа были перчатки с меховой подкладкой, и он достал их. В кармане с левой стороны был носовой платок. Внешний нагрудный карман был пуст, и это было так, как было. Ланни начинал беспокоиться. Но он полез во внутренний нагрудный карман и дотронулся до клочка бумаги, которого, как он знал, там раньше не было. Так что все было в порядке.
   Он взял свою шляпу и надел ее на голову. Он надевал свои меховые перчатки, одну за другой, демонстрируя образ человека, который всю жизнь наслаждался отдыхом. Вежливый дворецкий сказал: "Простите меня, mein Herr, если я выключу свет". Ланни ответил: "Конечно".
   Как и требовалось по закону, свет был выключен, и дверь открылась, впуская холодный воздух. Когда посетитель начал спускаться, дворецкий громко сказал: "Будь осторожны, ступеньки, герр Бэдд, они могут быть скользкими".
   "Danke schon", - ответил гость. - "Gute Nacht".
   Ланни нащупал свой путь через затемнение к метро. И там, в глубине Берлина, впервые был свет. Он вынул бумагу из кармана пальто и прочитал: "NW Ecke Strom-und Huttenturm-Strasse, Moabit, 9 Uhr morgens.". Монк сразу же назначил встречу, потому что Ланни мог покинуть город. Он назначил утреннюю встречу, когда маловероятно, что у Ланни будет что-то запланировано. Агент президента знал куда идти, и когда он вышел из поезда и пошел к дворцу Доннерштайн, он разорвал клочок бумаги на мелкие кусочки и бросил их в разные стороны. Ветры, дующие с бранденбургских равнин, рассеют их до рассвета.
   VII
   В эти трагические дни даже светские люди Берлина рано ложились спать, потому что топлива было так мало, и его было так трудно достать. Когда путешественник достиг своего ночного жилища и поднимался по лестнице в свою комнату на втором этаже, он был удивлен, что Хильде открыла одну из многочисленных других дверей и пригласила его войти. Это была небольшая гостиная, где эти скорбящие леди установили крошечный газовый обогреватель без вентиляции, крайне негигиеничное устройство. Именно поэтому княгиня говорила, что они живут "как в многоквартирном доме". Теперь она пригласила Ланни выпить кофе. Она всегда говорила "так называемый кофе" в горькой решимости быть честной. Она купила несколько пирожных в качестве дополнительной приманки, и Ланни понял, что она хочет поболтать. Другие дамы легли спать в другой комнате, а эта была приведена в порядок, корзинки для шитья были убраны, и все было сметено и очищено от пыли для посетителя из гораздо лучшего мира.
   Ланни сел и потягивал напиток, который был горячим, хотя у него было мало аромата. Он знал, что Хильде хочет поговорить о старых временах и старых друзьях. Данте сказал, что нет большего горя, чем вспоминать счастливые времена среди страданий. Возможно, это было верно для итальянского поэта, но это не относилось к прусской принцессе, потому что вспоминать счастливые времена было ее единственным счастьем. Она хотела услышать о роскошном отеле, в котором Бьюти Бэдд остановилась в залитом солнцем Марракеше. Как ей удалось узнать, где будет американская армия, и быть в недосягаемости от бомб! После трех с половиной лет войны желания Хильде Доннерштайн стали очень ограниченными. Она только хотела быть там, где не было бомб.
   Ланни спросил: "Почему бы вам не отправиться в свое поместье в Оберзальцберге?" Она ответила, что они планируют поехать туда, как только с гор сойдёт снег. Ее поместье было предназначено для летнего отдыха, но если тамошний дом существенно перестроить и удвоить рамы окон, то они могли сделать одну или две комнаты достаточно теплыми зимой. Она получила уведомление, что Берлинский дворец был необходим для госпиталя. Ей заплатят за него аренду, и на эту аренду они могли бы комфортно жить в Баварских Альпах. Она хотела, чтобы Ланни сказал ей, может ли война добраться до тех мест. Но он не мог сказать, даже если бы знал. "Во всяком случае", - сказал он, - "наша армия не будет бомбить летние резиденции".
   Он рассказал ей об Ирме и жизни в замке Уикторп. Бомбы туда не падали, по крайней мере, до момента его последнего визита. Всю эту зиму немцы совершали лишь отдельные налеты на Лондон и другие города, но Хильде этого не знала. Она читала Volkischer. Ланни не противоречил ей, потому что думал, что ей достаточно одного секрета. Он рассказал ей то, что рассказал Гитлеру, что в Британии было сильное движение за мир, и что в нем активно участвовал Седди. Он ушел из Министерства иностранных дел, чтобы освободиться от контроля Черчилля. Хильде сказала с недоумением: "Представьте, что в мире есть место, где человек может противостоять своему правительству в военное время!"
   Она хотела узнать больше об этой "Аде", на которой женился Ланни. Откуда она родом и какая у нее семья, богатая, бедная или средняя? Как она выглядела? Высокая или худая, блондинка или брюнетка? Сколько ей было лет, и что она делала, когда он ее встретил? Хильде была одной из этих современных леди, которые немного разбирались в феминистских идеях и применяли их к себе или, в крайнем случае, к своему кругу друзей. Свобода для женщин? Да, конечно! Свобода делать то, что вам угодно, говорить то, что вы думаете, спрашивать, что вы хотите знать! Она знала Ланни около двух десятилетий, и особенно хорошо, потому что она выбрала его жену наследницу в свои "друзья". Она знала о нем не только то, что мужчина скажет подруге в эти современные дни, но и то, что скажет о нем жена мужчины.
   Теперь Ланни был в сложной ситуации и должен был думать быстро и говорить медленно. Ему пришлось создать воображаемую женщину, и он выбрал за прототип Лизбет Холденхерст, которая утонула на борту яхты Ориоль, спасаясь из Сингапура, и поэтому никогда не сможет устроить очную ставку ни Ланни, ни Хильде. Он выдумал ей фамилию, и назвал её "Харкнесс". Он поселил эту Аду Харкнесс в Питтсбурге, городе, который он знал довольно хорошо благодаря своим друзьям Мерчисонам. Он дал ей семью производителей стали, потому что он знал, что их было много в Питтсбурге, и он мог только надеяться, что среди них нет Харкнессов. Он описал Лизбет в этой среде. И когда он закончил, проницательная женщина, умудрённая жизненным опытом, заметила: "Ланни, я не верю, что вы ее очень любите".
   "Почему бы и нет?" - спросил он, опешив.
   - Вы не хотите говорить о ней. Когда мужчина очень любит, он не хочет говорить ни о чем другом.
   - Уверяю вас, я люблю ее, Хильде, и у нас есть маленький сын, сокровище нашей жизни. Как вы знаете, это не счастливые времена, и мысли человека озабочены тем, что может случиться с миром, в котором живет его ребенок".
   "Скажите мне", - настаивала другая. - "Ваша мать знала Аду?"
   - Да, довольно хорошо.
   - И она устроила этот брак?
   - Нет, но она его одобрила.
   - Вы женились во второй раз на деньгах, Ланни? Так вы никогда не будете счастливым!
   - Поверьте мне на слово, Хильде. В этом браке всё обстоит иначе. У меня есть все деньги, которые мне нужны, и Ада вполне довольна квартирой в Нью-Йорке.
   - И мужем, который отсутствует большую часть времени? Не рассказывайте мне сказки!
   VIII
   Агент президента поднялся в свою ледяную камеру. Он положил свою одежду на кровать, как и прежде, и забрался в неё. Он едва согрелся, когда услышал, как повернулась ручка его двери. Стояла полная темнота, и он ничего не мог видеть, но он услышал слабые приближающиеся звуки, а затем услышал шепот: "Ланни, я могу войти?" Голос был настолько близок, так что, очевидно, речь шла о кровати, а не о комнате.
   "Um Gottes Willen, nein!" - воскликнул он. - "Я женатый человек".
   - Ланни, я так одинока и так несчастна!
   - Мне жаль тебя, Хильде, но я поклялся в верности, и хочу сохранить свою клятву.
   - Никто никогда не узнает, Ланни.
   - Я буду знать, и моя честь будет опозорена.
   - Вы знаете, я всегда любила вас, и теперь я самая одинокая женщина.
   Несчастная! Он всегда жалел ее. Поэт сказал, что жалость заставляет разум любить. Несколько лет назад она сделала то, что ньюйоркцы называли "подходом" к нему. Она выразила готовность стать его amie. Он не знал, как из этого выбраться, и тактично сказал, что с ним что-то не в порядке. Но теперь он был женат и имел новорожденного сына, он вряд ли мог придерживаться такого оправдания. Хильде была вдовой и с разбитым сердцем. Таково было состояние очень многих женщин Германии и всей Европы. Их мужья, их любовники, их сыновья - все их мужчины ушли, и миллионы никогда не вернутся.
   "Ланни", - умоляла она, - "я замерзаю, стоя здесь".
   Он мог бы сказать: "Иди в свою комнату". Но она была его хозяйкой и его другом, и он пожалел её. Когда она умоляла: "Позвольте мне лечь в постель", он ответил: "Ради дружбы располагайте половиной, но не более того". Он подвинулся и предоставил ей щедрую половину.
   Они лежали в постели и говорили. Странная ситуация, но она случается с большим количеством мужчин, чем говорилось об этом. Ланни не упрекал ее и не читал ей лекций. У него не было таких чувств, потому что он всю жизнь жалел женщин, считая, что они получают худшее. Война разрушила большинство ограничений в цивилизованной жизни, и нехватка мужчин мешала их восстановлению. Ланни сказал ей об этом, но сказал, что в его случае было дано обещание, и он должен был его сдержать. "Как вы думаете, ваша жена будет его держать?" - спросила она. Он ответил: "Я абсолютно уверен, что она будет".
   Далее он рассказал о воображаемой Аде, и на этот раз он попытался выразить некоторые настоящие чувства, которые он испытывал к своей настоящей жене. Он лежал там, на безопасном расстоянии, и вскоре понял, что женщина тихо рыдает. Он знал достаточно о любви, чтобы не дать этому рыданию побудить его к ответному чувству. Он даже не дотронулся до ее руки, и между ними оставалось какое-то расстояние. Когда она сказала: "Как мало немецких мужчин поступило бы так!" Он согласился с ней и добавил: "Особенно среди нацистов.
   Она ответила: "Я имею в виду аристократию, бизнесменов. У них есть любовницы, почти у всех!" Затем, после паузы: "Как бы я хотела бы встретить тебя, когда была молодой, Ланни". Он был настолько тактичен и добр, насколько это возможно, поэтому он ответил, что это могло быть удачным для них обоих.
   IX
   Это было столь же приятное место для беседы, как и любое другое. Ланни, зная, что философские рассуждения не побуждают к любви, свободно говорил о своих идеях о происхождении и судьбе человека. Он не мог обсуждать свои экономические идеи, потому что это определило бы его в социалисты, и уж точно не "националисткого" сорта. Но он мог говорить о своей вере в возможность мирового правительства, которое будет поддерживать порядок в недисциплинированных племенах и гарантировать мир, которого желали все порядочные и умные люди. Он был немного расплывчатым о том, как получить это благословенное правительство, поскольку им должны были руководить немцы, и он не должен ничего говорить, что противоречило бы этому.
   Нельзя было предвидеть, как долго мог продолжаться этот неформальный разговор и как Ланни мог бы выйти из этого затруднительного положения. Дело было решено британскими Ланкастерами и Веллингтоннами, летевшими далеко над Северным морем, когда они повернули в направлении Берлина. Внезапно начали выть сирены, и Хильде повела себя так, как будто её ударило током. "Мне надо идти!" - воскликнула она и вскочила с кровати. Её гость подозревал, что она боится быть обнаруженной ее матерью и сестрой больше, чем попасть под бомбы.
   Особняк рядом на улице был разрушен среди бела дня американской бомбой только накануне, и Хильде умоляла Ланни не рисковать оставаться в своей комнате во время налётов. Поэтому он поспешно надел свою одежду и нащупал путь к подвальному помещению этого большого здания. Ему показали, как туда добраться, и сейчас он сидел в пустом винном погребе, наполненном пылью и запахами, напоминающими о прошлых вкусностях. Там были три дамы и двое слуг, старик и старуха. Все сидели, сгорбившись и дрожа, потому что было холодно, как в гробнице, и не было лишних одеял. Прошлой зимой всё было собрано для армии, которая оказалась в ловушке русских снегов без надлежащего снаряжения. Потому что Ади Шикльгрубер был настолько уверен, что прикончит красных за шесть недель, начиная с двадцать второго июня!
   Под грохот бомб вдалеке и сотрясений стен фундамента дома Ланни размышлял о странных приключениях, которые он пережил той ночью. Он думал, знали ли мать и сестра, где была Хильде, когда завыли сирены? Он никогда не узнает ответ на этот вопрос. И он решил, что есть еще один человек, который никогда ничего об этом не узнает. У Лорел уже было достаточно причин не желать, чтобы он поехал в Германию, и волноваться, когда он поехал! Несчастная, подумал он, еще одна женщина, которую нужно пожалеть! Она должна быть уверена, что в этот момент он лежит мертвым в пустыне Сахара. И как она была бы озадачена, если бы стало известно, что его нашли похороненным в подвале дворца Доннерштайн на Бисмаркштрассе в Берлине-Шарлоттенбург!
   X
   Ланни проснулся вскоре после рассвета, прыгнул в свою одежду и выскочил на сильный мороз. Он побежал, чтобы заставить кровь циркулировать, и нырнул в метро. Какая разница в пассажирах в это утро! Его попутчики были не зажиточными, а рабочими, которые демонстрировали трагические последствия переутомления и недоедания. Нацисты без жалости перегружали работой своих наемных рабов, а газеты требовали еще больших жертв. Тех, кто проявлял нежелание их делать, бранили. Людям, которые потеряли половину ночного сна, говорили, что Фатерланд нуждается в том, чтобы они работали быстрее и сообщали о своих товарищах, которые пренебрегли этим.
   Немецкий народ всегда отличался чистотой, и Ланни был тронут тем, что теперь они были чистыми, несмотря на все трудности. Одежда была аккуратно залатана, и рабочие не слишком пахли, даже когда толпились в вагоне метро. Ланни знал, сколько это стоило, потому что сам он не был чист. Он пытался придумать, как можно постирать и высушить нижнее белье, пока он ждал. Невозможно купить новое. И даже привести себя в порядок означало бы поездку в какую-нибудь баню, потому что он не имел права злоупотреблять добротой своей хозяйки.
   Он взглянул на утреннюю газету. Она сообщала о публичном выступлении Юпхена Геббельса, яростной тираде против тех, кто не приносил должных жертв ради безопасности страны. В основном это было против богатых, которые возражали против новых тотальных военных требований. Ланни знал, что это значит, зная этого недобросовестного демагога. Рабочие были недовольны, и герр Доктор пытался угодить им, произнося "социалистические" речи, которые "национал-социалисты" использовали для получения власти, но о которых они давно забыли.
   Конечно, в другой колонке были сообщения о "беспорядках", протестах против нового порядка призыва на военную службу. В своих безумных попытках набрать новые войска для русского фронта армия проводила так называемые eine Razzia machen, облавы в общественных местах, где собирались люди. Мужчин хватали и уводили с собой, независимо от состояния здоровья, рода занятий или предыдущего освобождения от призыва. Как ни странно, командующий этой кампанией офицер был назван генералом фон Унру, а его адъютантом был генерал фон Вирбель. Первое имя означает "волнение" или "беспокойство", а второе означает "вихрь", поэтому острякам в ночных клубах и кафе была предоставлена возможность для всевозможных инсинуаций. Возможно, именно поэтому эти места были только что закрыты, а вместе с ними и роскошные магазины всех видов.
   Ланни смотрел на лица в этом вагоне, на усталые, озабоченные лица мужчин и женщин. Большинство мужчин были старыми, а другие искалеченными. Он думал, любят ли они все еще своего фюрера? И были ли они все еще в восторге от принадлежности к расе господ? В те дни, когда они были свободными людьми, многие из них были социал-демократами, а другие коммунистами. Всё ли они забыли, чему их учили?
   На его вопрос ответили, когда он выходил из поезда. Было много народу, и его сдавили на выходе. Когда он проходил через ворота, что-то было засунуто в его руку, и кто-то пробормотал: "Nehmen Sie's"- возьми это. Человек быстро ушел, и Ланни сунул бумаги в карман.
   Он знал, что лучше там это не смотреть. Он шел пешком, пока не нашел небольшое кафе, где он получил свой завтрак. Чашку эрзацкофе, хлеб с имитацией масла и немного колбасы, состоящей в основном из муки, на вкус как опилки. Во время еды он держал свое пальто на спинке стула и сидел на нем для безопасности. Он сделал такой смелый шаг, чтобы вытащить небольшую брошюрку на шесть страниц. На обеих ее наружных обложках была реклама:
   "Спальные вагоны Кука. Всемирная организация туров, 350 отделений, информация и консультации бесплатно". Была карта, показывающая железные дороги Германии, Бельгии, Голландии, Швейцарии, а также части Франции, Италии и Англии, которые, несомненно, в настоящее время не посещают туристы из Берлина. Это могло озадачить, пока не заглянуть внутрь и не обнаружить, аккуратно зажатые между полдюжины маленьких ярлыков Спальные вагоны Кука напечатанную мелким шрифтом статью под названием: "Wehrt Euch, von Heinrich Mann". Защити себя! Затем следовал текст выступления известного антинацистского беженца на "Международной конференции по защите демократии, мира и прав человека, в которой приняли участие шестьсот делегатов из тридцати шести стран".
   Ланни подумал, что ему не нужно читать это. И знал, что ему это нельзя иметь при себе, потому что он мог попасть в одну из облав, устраиваемых генералом Волнение и генералом Вихрем, и с большей вероятностью облавы пройдут в Моабите, рабочем районе столицы. Он попросил пепельницу и спички, и осторожно зажег листок и держа его за угол, пока он горел. Он растирал чёрные остатки пальцами, чтобы его поведение не возбудило любопытство. Но, видимо, в эти дни все немцы были слишком уставшими, чтобы любопытствовать. Никто не проявил наименьшего интереса к его странному поведению.
   XI
   Ланни хорошо знал этот бедный район, потому что бывал здесь в те дни, когда помогал поддерживать рабочую школу в Берлине. Именно здесь он встретил Кете Кольвиц, художницу из бедной семьи, которая посвятила всю свою жизнь защите своего дела. Именно здесь он нашёл Труди Шульц, также художницу, работавшую в пошивочном ателье и скрывающуюся от нацистов. Отсюда он подобрал ее в своей машине и вовремя вывез ее из Гитлерлэнда. Теперь у него не было машины, и он должен был ходить пешком. Он думал, что делать, если Бернхардт Монк попадет в беду и обратится за помощью. Из всего, что знал Ланни, у него сейчас могут быть проблемы!
   Агент президента пару раз обошел квартал, чтобы быть уверенным, что его никто не преследует. Он подошел к назначенному углу секунда в секунду. Он не хотел задерживаться или приходить во второй раз. И конечно, сюда пришел бывший моряк, бывший капитан, а теперь дворецкий. Он увидел Ланни, но к углу не подошел, а повернулся на каблуках и медленно пошел в противоположном направлении. Ланни последовал за ним, не догоняя и время от времени оглядываясь через плечо, чтобы убедиться, что никто за ним не следит. Монк исчез в узком переулке между двумя домами.
   Он был вне поля зрения, когда Ланни добрался туда. Но американец вошел и попал в маленький двор, имеющий несколько дверей. Одна была полуоткрыта, и когда Ланни подошел к ней, его поманила рука. Монк прошептал: "Следуйте за мной", и они прошли через проход в полумраке, и попали, по-видимому, в складское помещение с горящей небольшой газовой горелкой. Там были сундуки, стоявшие у стены, и несколько коробок. Монк сел на одну и предложил Ланни другую рядом с ним.
   В первый раз, когда эта пара встретилась в Лондоне почти десять лет назад, человек из Германии сказал: "Besser wir sprechen Deutsch". Теперь в Берлине он сказал: "Нам лучше говорить по-английски. Здесь друзья, но никто не может сказать, когда может быть враг. Говорите тихо, и давайте будем краткими, потому что мы оба слишком важны, чтобы быть пойманными вместе".
   "Верно", - сказал Ланни.
   - Скажите мне сначала, вы в опасности?"
   - Нет.
   - Вы используете свое собственное имя?
   - Да. Номер Один дал мне письмо.
   "Herrgott!" - воскликнул дворецкий, забыв, что это не был английский. Он начал: "Что...", а потом вспомнил, что не задаёт вопросов. - "Я нахожусь здесь под именем Конрада Крафта, и я настоящий дворецкий, делаю все возможное, чтобы соответствовать должности. Не так легко было уйти сегодня утром, потому что хозяин болен, а в это время он нуждается во внимании".
   - Он понятия не имеет, что вы - не тот?
   - Ни малейшего. Он спокойный человек, не интересующийся тем, что лежит за пределами научной деятельности. Он понятия не имел, что друг, который порекомендовал меня, ну, был за пределами научной деятельности.
   - Я понимаю вас, Конрад.
   - Таких людей становится все больше и больше. События делают их. Я считаю, что Сталинград был Геттисбергом60 этой войны.
   - Я с вами согласен.
   - Удивительно, что люди говорят откровенно и слышат даже шутки завсегдатаев ночных клубов.
   - Возможно, именно поэтому они закрыли их.
   - В этом нет сомнений. Но литература распространяется людьми, о которых мы никогда не слышали.
   - Образец такой литературы был передан в мои руки по пути сюда.
   - Так и происходит. Вы можете сказать миру, что немецкий народ просыпается.
   - Хотите передать что-нибудь со мной?
   - В этом нет необходимости. У нас отличная курьерская служба. Иногда она пробуксовывает, но в настоящее время она работает. Мне сказали, что в цензурном офисе была ячейка оппозиции. Восемь человек были расстреляны. Конечно, об этом ничего не говорится в газетах. Не факт, что когда адмирал Дениц занял место Редера во главе военно-морского флота, более восьмидесяти офицеров были расстреляны за 'изменническую' деятельность.
   "И все же дома есть люди, которые обвиняют немецкий народ в этой войне!" - воскликнул агент президента. Затем, вспоминая, что времени было мало: "Расскажите мне немного о том, что вы делаете, чтобы я знал, что мне не нужно делать".
   - Я беру документы хозяина ночью и копирую основные части. Дважды он доверял мне доставить секретные документы, и они были сфотографированы. Кроме того, у меня есть возможность слушать разговоры, но это не так просто, потому что я не знаю технических терминов.
   - То, что вы посылаете, полностью имеет отношение к теме вашего работодателя?
   - По большей части, да. Но сейчас появляются и другие возможности. Позавчера я получил один из отчетов Зальцманна. У немцев есть более ста типов управляемых ракет, находящихся в производстве или близких к нему, использующих разные типы дистанционного управления: радар, радио, незатухающая волна, инфракрасный свет, световые лучи, магнетизм.
   - Поздравляю вас. Необыкновенное достижение!
   - Есть и другое дело. Я не хочу использовать имена, но вы помните учёную австрийскую монету?
   - Помню.
   - С ней виделись. Все, что она могла предоставить, уже в пути.
   - Я рад слышать это. Я много размышлял над проблемой встречи с ней. Я боялся, даже упоминать её. Это было опасно для меня и для неё.
   - Она избежала подозрений, насколько мы знаем или как она знает.
   С лета 1941 года мысли Ланни были одержимы профессором Шиллингом, "австрийской монетой". Ланни несколько раз был близок к смерти, пытаясь добраться до него. В надежде услышать его имя он посетил Плетцена. А теперь ему сказали, что он может забыть его, что было все равно, что освободиться от наваждения.
   "Еще одна вещь", - сказал Конрад Крафт. - "Вы помните, что спрашивали о месте, где проводились очень важные эксперименты?"
   - Я помню. Речь, конечно, шла о Пенемюнде.
   - Об этом тоже сообщено.
   - Вам может быть интересно узнать, Конрад, что я узнал это имя и дал его нашему номеру один около месяца назад. Что-нибудь случилось с местом, о котором вы знаете?
   - Ничего. Если бы это было так, я бы наверняка знал об этом.
   - Я могу догадаться, что кто-то ждет развития событий, процессов, которые будут завершены и т. д. Нужно знать точный час для удара. Раньше будет преждевременно, а позже может быть слишком поздно.
   - Я постараюсь узнать больше по этому вопросу и сообщить об этом. Вы разговаривали вчера с очень важным человеком, с которым трудно связаться. Я не спрашиваю, как вам повезло. Как долго вы планируете быть здесь?
   - Еще неделю или десять дней. Я ожидаю, что через день или два буду выполнять важную работу. Затем я вернусь в этот город. Я остановился во дворце княгини Доннерштайн, на Бисмаркштрассе в Шарлоттенбурге. Позвоните, если у вас будет что-то важное. Назовите мое имя.
   - Я не могу назвать своё.
   - Конечно, нет. Выберите другое.
   За десять лет Ланни выучил полдюжины имен для этого человека с множеством ролей. Теперь Монк сказал: "Я буду Веттерлем. И Ланни ответил по-американски: "Okeydoky".
   Больше нечего было сказать. Он встал, и они пожали друг другу руки. Немец сказал: "Сначала я пойду и посмотрю. Если я не вернусь, это означает неприятности, и вы пойдёте наверх в этом доме и выйдите из парадной двери, если сможете. Такова была жизнь человека Управления стратегических служб в нацистской столице.
   Но все было в порядке. Монк вернулся и прошептал: "Кажется, берег свободен". Ланни вышел во двор, а оттуда на улицу. Никто не обратил на него внимания, но он решил, что Рузвельт был прав, и что он должен незамедлительно покинуть эту опасную позицию. Он больше был здесь не нужен.
  
  
   ________________________________________
   КНИГА ВОСЬМАЯ
   Дьявол упрям61
   ________________________________________
  
   ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЁРТАЯ
   С брюшком округлым62
   I
   УТРОМ под лучами неяркого солнца в конце февраля агент президента наслаждался прогулкой к официальной резиденции Nazi Nummer Zwei, Der Dicke. У Der Dicke было так много титулов, что его собственные секретари не могли их запомнить, и так много наград, что не могли уместиться на его огромной груди. Путешественник поинтересовался у генерал-майора Фуртвэнглера, и этот адъютант, чья карьера была перед глазами Ланни с чина обер-лейтенанта, вышел с выражением смеси восторга и изумления. Какого дьявола, американский эксперт по искусству путешествует по Германии?
   Ланни сказал: "Я пришел повидать Seine Exzellenz. Надеюсь, что он не будет возражать". Не высказав обязательного выражения, что Seine Exzellenz будет в восторге, дорогой друг смог выдавить только: "Aber, wie? Aber, wie?" Ланни сказал, что фюрер всё для него организовал. Это было не очень понятно, но простой штабной офицер понимал, что он не имеет права задавать вопросы о действиях и мотивах высокопоставленных персон и их близких.
   Ланни спросил о собственной семье Фуртвэнглера, так как он был обязан это спросить по дружбе. Он выслушал поименный отчёт, их было так много, как и во всех хороших нацистских семьях. Фуртвэнглер, как её глава, был белокурым арийцем, и его долгом было обеспечить будущее Фатерланда. Когда этот вопрос был исчерпан, он сообщил, что начальник прибывает этим утром по воздуху. Он, конечно, не сказал откуда. Но он наверняка захочет пригласить Ланни на обед. Тактичный собеседник ответил, что ему нужно поработать в Staatsbibliothek, и он позвонит незадолго до полудня, потому что вполне возможно, что у такого занятого человека могут быть другие встречи и планы.
   Итак, Ланни зашел туда и прочитал ещё о реактивных двигателях в свете того, что открыл профессор Зальцманн. Когда он позвонил Фуртвэнглеру, ему сказали, что его ждут в резиденции немедленно. Он пришел. А там находился тот сгусток лишнего веса и энергии, одетый в форму бледно-синего сукна с белыми лампасами по бокам брюк. В нём было всего 165 сантиметров, но даже для этого требовалось много ткани. Он пытался похудеть, но это вызвало проблемы с сердцем и чуть не убило его. Тогда он сказал, что отныне будет таким, каким его сделала природа, и таким, каким он себя любит. Поэтому он весил около ста тридцати килограммов63, ревел, как бык, и рычал от смеха над своими шутками. Если он и горевал о тысячах своих самых хорошо подготовленных молодых летчиках, сбитых над Германией, Северным морем и Британскими островами, то скрывал этот факт до тех пор, пока не оставался один, или, по крайней мере, пока не думал, что никто его не видит.
   Он принял своего гостя в том же роскошном кабинете с большим черным столом в центре и золотыми занавесками на высоких окнах. Но в эти более серьезные дни львенка там не было! Ланни рассказал историю своего приезда в Германию, ту же историю, которую он рассказал фюреру. Здесь все воспринималось иначе, поскольку этот старорежимный немецкий барон-разбойник был только наполовину взрослым. Он был в восторге от приключений ради приключений. И это было именно то, что он хотел бы делать, и действительно пытался делать в те дни, близкие к концу Первой мировой войны, когда он был лихим воздушным партизаном. "Herrlich! Famos!" - воскликнул он.
   Он задал множество вопросов о Руди Гессе в Англии. "Der Mann ist toll!" - объявил он, но это означало своего рода комплимент, потому что Геринг тоже был безумен, а его воздушная война была безумной, и в этом отношении война тоже была безумной. Фюрер был сумасшедшим, созданная им партия была сумасшедшей, и все они пытались свести мир с ума, или так считал сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт.
   Посетителю было интересно отметить, что больше всего Hermann der Dicke интересовался тем, что фюрер сказал о Hermann der Dicke. Когда Ланни сказал, что фюрер все еще любит его и считает его помощь необходимой, рейхсмаршал засиял, как школьник, который только что получил медаль. Затем он нахмурился и добавил: "Но его стратегия была неправильной, Ланни, трагически неправильный! Подумай только, если бы мне было позволено пройти через Испанию и взять Гибралтар, я смог бы это сделать за пару недель без потерь. Тогда мы смогли бы закрыть пролив и не допустить Euch verdammte Yankees -(проклятых янки) в Северную Африку, а наши армии окружили бы англичан, а те не угрожали бы нам окружить наши. Nicht wahr, mein Alter? (Не правда ли, старина?)"
   Ланни сказал: "Мое мнение о военной стратегии не стоит дырки от бублика, Герман. Но, конечно, мне бы хотелось, чтобы вы это попробовали. Во-первых, это избавило бы меня от многих проблем. Я мог бы просто войти в твой офис в Танжере и спросить, есть ли у тебя картины, от которых ты хотел, чтобы я помог тебе избавиться, скажем, в Аргентине!"
   II
   Конечно, это было "намёк". Der Dicke некоторое время говорил о художественных сокровищах, которые он накапливал, и о затруднениях, которые доставляли ему другие жадные лидеры, которые считали, что им должно быть позволено увековечить свои имена за их связь с именами Рембрандта, Рубенса, Кранаха и Гольбейна. и кто знает, может быть, когда-нибудь и с именами Тернера и сэра Джошуа! Например, рейхсляйтер Альфред Розенберг, этот безответственный хищник, так его называл Геринг, сумел убедить фюрера позволить ему создать так называемый Einsatzstab, который захватил не менее двухсот трех французских коллекций, в общей сложности около двадцати одной тысячи произведений искусства. "Культурных ценностей, которые кажутся мне ценными" - такова была его формулировка.
   Так случилось, что многие сокровища, которые иначе были бы в Каринхалле, пропали для Геринга. Это стало настолько невыносимым, что Геринг не смог этого забыть, даже когда происходил трагический провал и крушение его любимого Люфтваффе. Он сумел убедить измученного фюрера дать ему право делать отбор из коллекций Einsatzstab. И за последние полтора года он летал в Париж не менее двадцати одного раза. Он отбирал лучшие работы, находящиеся в Национальной галерее Жё де Пом, в здании, которое было раньше площадкой для игры в мяч старых королей Бурбонов. Геринг прогуливался и выбирал работы, которые хотел, а его секретари записывали их и проверяли их доставку в Каринхалле.
   Ланни получил точную информацию обо всем этом, потому что, когда он добрался до охотничьего поместья, Der Dicke показал ему списки этих сокровищ, и там была двадцать одна папка, в каждой была указана дата посещения. Ланни увидел, что начальник люфтваффе совершил такой визит за неделю до того, как его летчики совершили налет на Ковентри. Снова за три дня до того, как японцы напали на Перл-Харбор. Снова через две недели после того, как американцы вторглись в Северную Африку. Снова, пока Ланни был в Касабланке, ожидая начала великой конференции. Геринг всегда хвастался тем, что он настолько организовал свою работу, что всегда мог выбрать свободное время, и он доказал это даже во время этой ужасной кампании.
   По правде говоря, жесткий старый тевтонский грабитель. Ланни, благородный по натуре и по выбору, с трепетом смотрел на него. Невозможно понять его, невозможно представить такое существо. Но все же он здесь, явление и угроза будущему человечества. Глубоко в своем собственном сознании, кем он был? Воплощением жадности, существом, настолько увлечённым своими страстями, что его разум не мог их смерить, что факты не имели для него значения? Один из его львят был бы таким. Независимо от того, как хорошо к нему относиться, независимо от того, насколько он приручен, придет день, когда он станет взрослым. Охотничий азарт завладеет им, и он прыгнет на своего благодетеля. Геринг знал это, и поэтому его львята, теперь уже выросшие, были за решеткой. Доживёт ли Ланни когда-нибудь до того, чтобы увидеть льва Геринга за решеткой?
   Это объяснение только наполовину устраивало психолога-любителя. Геринг был таким умным, таким способным, и у него было такое восхитительное чувство юмора! Во многих отношениях он был цивилизованным человеком! Его любовь к искусству была одним из таких качеств. Его вкус был грубым и ярким, но во многих случаях он действительно ценил истинное величие и демонстрировал это своими комментариями. Его разум был на высшем уровне. Он знал не только военную науку, но и технические особенности конструирования, производства и эксплуатации самолетов. Он знал международное положение, личности противостоящих государственных деятелей, характер их населения, десять тысяч деталей, о которых Гитлер не знал. Он так же знал Гитлера и как управлять им. Намного лучше, чем сам Гитлер! Он считал своего фюрера непредсказуемым, но все же настоящим гением. Со всем хвастовством Геринга, со всем его абсурдным тщеславием он понимал, что фюрер может управлять и вдохновлять немецкие народные массы так, как никогда не смог бы Геринг.
   Нет, для этого человека было нечто большее, чем грубая жадность животных. Была подготовка, была культура. Мысли Ланни перешли к прусскому духу с его Ordnung und Zucht (Порядок и дисциплина). Решительные, беспощадные люди, живущие на не слишком плодородной равнине, без естественной защиты от врагов, такой, какая есть у англичан и у швейцарцев. Они должны были на протяжении веков полагаться на свои крепкие сердца и острые, крепкие мечи: Blut и Eisen (Кровь и железо), как они это называли. Они были спартанцами этого современного мира. Баварцы и другие немцы были афинянами того же периода, и прусский Бисмарк сплотил их в одну империю и повёл их на завоевание мира. Они хотели сделать то, что англичане сделали три столетия назад, и они отказались прислушиваться к любому аргументу о том, что времена изменились и что народы должны остаться такими, какими они были.
   Именно так можно объяснить Германа Вильгельма Геринга, фельдмаршала, министра авиации, главнокомандующего военно-воздушными силами, начальника государственной тайной полиции, президента рейхстага, премьер-министра Пруссии, главного лесничего рейха, und so weiter, как говорят немцы. Он был общественным продуктом, носителем прусской культуры, немецкого мировоззрения, их взгляда на мир. Естественная жадность детства культивировалась, поощрялась, одобрялась под именем патриотизма и гордости расой вместо того, чтобы сдерживаться и дисциплинировать. Стяжательство стало предназначением судьбы. Зависть стала протестом против Einkreisung, ограничений, навязанных соседними народами. Тщеславие стало славой расы господ, которой природа должна была подчинить всех других. Ланни с удовольствием посидел бы с толстым Германом несколько свободных часов и обсудил эти вопросы. Но вместо этого, его работа состояла в том, чтобы разжечь эти огни жадности и призвать их жертву alter Wunderknabe и Urdeutscher, настоящего немца, к халяве! Эта грубая американская шутка привела Германа в восторг, и даже рыцарь-разбойник не слишком его раздражал бы. Он взял бы много "подколок" от американца, которые ни один немец никогда бы не попробовал дважды.
   III
   Der Dicke нажал кнопку и прорычал подавать ланч. Ланни догадался, что он ревел громче, потому что здесь была компания. Он играл роль Германа Геринга, всемирного сорвиголовы, немецкого Фальстафа, Unser Hermann der Bauch, любимца всех настоящих толстяков в нацистском царстве. Прибежали ливрейные слуги, очистили центральный стол, и вскоре появилась маленькая тележка на колесиках с серебряной посудой и столовыми приборами, а также парящей серебряной супницей, полной куриного супа с лапшой. Хозяин сиял, расстелил большую салфетку на своей украшенной наградами груди и стал работать над едой. Он звучал как всасывающий насос, опорожняющий нефтехранилище.
   Первый раз в Берлине Ланни получил достаточное количество пищи, и не было никаких причин, по которым он не должен был доставлять удовольствие своему хозяину так же, как и самому себе. Он не делал никакой работы для Немецкого Volk, но не было никаких шансов, что этот Volk получит такую еду, если он откажется от неё. Поэтому он наслаждался блюдом из вареной камбалы и картофеля со сливочным соусом, а затем Rebhuhn mit Specklinsen (Куропатка с беконом и чечевицей), настолько, сколько он мог съесть. "Это всё доставляется из Роминтена", - сказал Der Dicke, и добавил: - "У меня есть голова оленя, которого ты застрелил, и однажды я отправлю его туда, где ты живешь".
   "Я надеюсь, что это может быть здесь", - ответил Ланни. - "Я присматриваюсь к маленькому местечку в районе Данцига, но я решил подождать, пока не закончится война".
   Гостю пришлось отказаться от второй порции фруктового пудинга. Он опустошил два бокала вина и отказался от следующего, и перевернул свой стакан Branntwein, прежде чем он был заполнен. "Я не могу соревноваться с тобой, Герман", - сказал он. - "Меня придётся выносить". Для барона-разбойника это был прекрасный комплимент.
   После того, как стол был очищен, гость упомянул, что у него было много новостей, которые фюрер попросил его передать. Рейхсмаршал ответил, что у него сейчас должна быть конференция. - "Но завтра утром я отвезу тебя в Каринхалле, и там у нас будет много времени. Договорись с Фуртвэнглером, и я отправлю тебе свою машину. Затем он добавил: "Ты хорошо провел время в Берлине?"
   Возможно, это было иронично, но Ланни ответил: "Как я мог, когда вы закрыли все хорошие кафе и ночные клубы?"
   - Я настоял на том, чтобы один остался открытым для моих офицеров. Скажи Фуртвэнглеру, чтобы он отвез тебя туда.
   "- Ты думаешь, твоим офицерам понравится компания американца?
   - Тебе не нужно будет представляться. Я бы хотел, чтобы ты мог сказать внешнему миру, что мы не запуганы их бомбардировками.
   Видимо, Der Dicke подошёл к этому серьезно, потому что, когда в комнату вошел генерал-майор, он сказал: Отведите герра Бэдда во Fledermaus сегодня вечером и отнесите всё на свой счет расходов.
   "Я собирался пригласить Фуртвэнглера", - вставил Ланни, - "и представить его жену княгине Доннерштайн, которая является моей хозяйкой".
   "Возьмите с собой обоих", - приказал командир. - "То, что вы делали для немецкого народа, стоит больших денег, которые вы никогда не брали. Конечно, они могут однажды вас развлечь".
   Ланни отвели в кабинет генерал-майора и договорились о двух назначениях. Одно для служебной машины, которая должна была заехать в семь вечера, а другое - для собственной машины Геринга в десять на следующее утро. Он позвонил Хильде и сказал ей надеть самые праздничные тряпки. Фуртвэнглер сказал, что позвонит своей жене. И Ланни мог вообразить сильное сердцебиение этой леди, самого ярого социального альпиниста, которого он встречал в Берлине, и это говорило о многом.
   IV
   Die Fledermaus (Летучая мышь) - это название не только оперетты, но и очень дорогого ночного клуба с алыми и золотыми летучими мышами по всему потолку и стенам. Вот, что осталось от элегантности и моды в немецкой столице под бомбами. Это было, пожалуй, единственное место, где было тепло во всем городе в ту ночь, за исключением, конечно, правительственных учреждений и резиденций высоких нацистов. Дамы носили вечерние платья, обнажая прекрасные плечи и груди, не страдающие от недоедания. Многие из их сопровождающих носили военную форму, но далеко не все, и Ланни понял, что это место должно представлять интересы черного рынка. Кто-то подарил Эмми Зоннеманн, актрисе жене Геринга, бриллиантовый браслет или, возможно, целое ожерелье с бриллиантами, и поэтому этому клубу разрешили оставаться открытым, и Геринг мог нашептать своим офицерам, что это была особая привилегия, которую он предоставил для них. Ланни подумал, была ли дичина, которую он съел, из охотничьего поместья толстого маршала в Силезии Reichsjagerhof Роминтен, которое когда-то принадлежало кайзеру. Der Dicke захватил его без посторонней помощи, за исключением, возможно, его старого друга и фюрера.
   Генерал-майор в парадной форме играл роль хозяина, а его жена - о, какая слава и такая вычурность! Ланни размышлял, позаимствовала ли она эти драгоценности у своих родственников и друзей, или они были подделкой. Она развлекала княгиню, и хотя нацисты публично презирали и унижали старую аристократию, все было иначе, когда они встречали этих возвышенных существ в обществе. У Хильде все еще была праздничная одежда, но никаких драгоценностей. Ланни мог догадаться, что она считала неблагоразумным позволить одному из приспешников Геринга увидеть, что у нее есть. Она сняла свой траур, потому что это было polizeilich verboten, как угроза для морального состояния. Она призналась Ланни, что предпочла бы не приходить. Но она знала, что он делает ей одолжение, и, возможно, ну, кто бы мог догадаться, когда кому-нибудь могут понадобиться связи среди Regierung? Отклонение приглашения означало бы оскорбление и создание врага.
   Так что здесь была эта надменная Дама, чувствующая себя так, как будто она присутствует на вечеринке, устроенной ее дворецким или, возможно, капитаном полиции ее округа. "О чем мы будем говорить?" - спросила она, и Ланни посоветовал ей рассказать о своей семье и спросить о семье фрау Фуртвэнглер. А также спросить о фрау Геринг, с которой фрау Фуртвэнглер встречалась раз или два, и о которой она будет рада поговорить. Так что в элегантной беседе не будет недостатка, и в настоящее время Хильде повторяла истории о своих модных светских друзьях, как будто фрау Фуртвэнглер входила в их круг и имела право знать эти интимные и иногда рискованные детали.
   V
   В ночном клубе шло представление среди публики с пением и танцами, сексуальными, но не слишком грубыми. Оркестр не играл джаз, и Ланни отдал должное нацистам. Это была единственная хорошая вещь, которую он знал о них. Его поразили комики и их шутки, большинство из которых были актуальными, и многие критиковали режим. В течение последних десяти лет в Германии существовало явление, известное как Flusterwitz, шутка, которую никто не осмеливался рассказывать публично, но все передавали её шёпотом друзьям, которым доверяли. И таким образом шутку знали десятков миллионов. Был ли кто-нибудь в каком-нибудь немецком городе, кто не знал определения идеального арийца? Идеальный ариец был таким же белокурым, как Гитлер, стройным, как Геринг, красивым, как Геббельс, и так далее. Был ли кто-нибудь, кто не слышал историю о чашках для левшей, о том, как Геринг рассказал Гитлеру, насколько евреи умнее, чем немцы. Геринг доказал это, водя Гитлера по магазинам фарфора, прося сервиз чашек для левшей. Все арийцы говорили, что никогда не слышали о такой вещи. Но первый еврей, к которому они обратились, пошел в заднюю часть магазина, взял сервиз чайных чашек и поставил их на поднос со всеми ручками, повернутыми влево, а затем представил их как особое сокровище по высокой цене. Выходя из магазина, Геринг заметил: "Вы видите, насколько умнее был еврей?" Гитлер ответил: "Я не вижу, что он вообще был умен. Ему просто повезло, что у него был такой сервиз".
   Теперь Ланни казалось, что под натиском неудач Flusterwitz вышел на улицу или, во всяком случае, в ночной клуб праздного класса. О Фюрере не было никаких насмешек, но их было много о Геринге и о Геббельсе, и, очевидно, никто не принимал их за Majestatsbeleidigung (оскорбление величества), даже адъютант Номера два и его супер-элегантная фрау. Вернер Финк, любимый комик этого шоу, рассказал, как Геринга и Геббельса отправили в Чистилище, где для них были приготовлены специальные наказания. Die Nummer Zwei были вручены тысяча новых ярких форм, но без зеркала. Министру народного просвещения и пропаганды была предоставлена тысяча радиостанций, но без микрофона.
   Затем комик рассказывал о своем напарнике, которого отправили в тюрьму за шутки о Regierung. Судья приговорил его к тому, чтобы он оставался в тюрьме до тех пор, пока он не расскажет все такие шутки, которые он знал. - "Он уже три месяца там, и все еще их рассказывает". Смех этой аудитории показал, что они также знали много Flusterwitze!
   Так продолжалось, об одной стороне нацистской системы за другой. Было рассказано, что представление министра иностранных дел фон Риббентропа о счастье заключается в том, чтобы иметь костюм из настоящей английской шерсти и иметь возможность стереть с него настоящее жирное пятно! А потом шёл рассказ о тигре, который сбежал из странствующего цирка, и всем приказали застрелить этого тигра без промедления. Один еврей заметил другому: "Нам лучше убраться отсюда!" Когда другой ответил: "Почему? Мы не тигры", острота была: "Да, но сможем ли мы доказать им это?" И в настоящее время за столом сидели четверо комиков, представляющих в пантомиме сложную картину горя и отчаяния. Один вздохнул, один громко застонал, третий вытер слезы с глаз. Четвертый заметил: "Будьте осторожны, друзья мои, я вас умоляю. Неуместно обсуждать политику в этом общественном месте".
   VI
   В Fledermaus вошёл высокий, крепко сложенный тевтон в штатском, с красным лицом и бритой головой. Он носил стоячий воротничок, который был своего рода товарным знаком. По крайней мере, Ланни Бэдд не знал никого в мире, кто носил бы такой, как он. Круглый, гладкий, высотой около десяти сантиметров, что заставляло владельца высоко держать подбородок, и придавало квадратной голове и изогнутому лицу вид петуха с оторванными перьями на шее. Он увидел Ланни и посмотрел на него мгновение или два своими водянисто-голубыми глазами. Затем он подошел, кланяясь в талии, чего он не мог сделать шеей. - "Прошу прощения, не вы ли, герр Бэдд?"
   Не было возможности отрицать это. И так или иначе, Ланни был любопытен этот старый петух, над которым он и его отец много смеялись. Ланни встал, сказав: "Как поживаете, доктор Шахт? Вы не присоединитесь к нам?"
   Бывший глава рейхсбанка согласился, поэтому Ланни представил его остальным, и ему предложили место. Он заказал еду. Ланни был удивлен, заметив позже, что он позволил генерал-майору взять счёт и без особого протеста. Как ни странно, этот великий финансист, который показал Ади Шикльгруберу, как изготовить в несколько раз больше марок, чем кто-либо мог себе представить, что ими располагала Германия, обладал репутацией скупца, что сделало его мишенью для Flusterwitze. Он был воспитан в Бруклине, и его отец, почитатель Америки, назвал его Ялмар Гораций Грили Шахт. Очаровательный человек без всяких сомнений, он поднялся на вершину финансовой лестницы страны. Затем он упал, и когда Ланни и Робби встретились с ним четыре года назад в Берлине, он спросил о возможности получить шанс управлять одним из крупных банков в Нью-Йорке.
   Ланни понятия не имел, чем он сейчас занимался, и, конечно, не собирался выяснять это в ночном клубе и в присутствии одного из адъютантов Геринга. Американец также не сделал никаких намеков относительно причины своего присутствия в Берлине, хотя он мог быть уверен, что старый петух, должно быть, был озадачен этим. Они слушали выступление, смеялись над шутками и шутили сами. У бывшего банкира была тарелка с ветчиной с маринованными огурцами и картофельным салатом, и, хотя он жадно сожрал ее, он заметил: "Это может быть моё собственное производство. Сейчас я развожу свиней". Ланни сказал: "Похоже, это любимое занятие отставных государственных деятелей. Я помню, что это делал премьер-министр Болдуин". Финансовый чародей ответил: "Это обязательно для всех хороших пруссаков".
   Когда вечеринка закончилась, герр Доктор заметил: "Если у вас есть время, герр Бэдд, вы можете пообедать со мной". Ланни объяснил, что он едет в Каринхалле, но когда он вернется, то позвонит. Фуртвэнглеру, когда их отвозили домой, он заметил: "Мой отец имел с ним дело в старые времена, и он часто приезжал в Нью-Йорк. Вы хоть представляете, что он делает сейчас?" Это потому, что в Нацилэнде один только Господь мог знать, каким может быть статус любого человека или кто пытается перерезать чье-то горло.
   В коридоре своего дворца Хильде сказала: "У меня был восхитительный вечер, Ланни. И я хочу сказать, что я не собираюсь портить его, повторяя свою ошибку прошлой ночи.
   Он ответил так любезно, насколько это было безопасно: "Не беспокойся об этом, Хильде. Этого не было". Он не ошибся, не коснувшись ее руки. Вместо этого он заметил: "У нас есть поговорка на английском, что в шутку говорят много правдивых слов. Слушая этих комиков, я все время удивлялся, действительно ли они так себя чувствуют. И аудитория, которая так свободно смеялась".
   Она с горечью ответила: "Я не скажу вам, что я чувствую. Это возложило бы на вас ответственность".
   Он понял, что это замечание было сделано человеку, у которого в кармане было письмо Адольфа Гитлера, и было действительно мрачным. Не желая нести такую ответственность, он отбросил тему. "Уезжайте из Берлина, как только сможете", - посоветовал он. - "В Оберзальцберге будет лучше. Там вы не замерзнете, а здесь можно могут произойти ужасные вещи". На этой ноте он пошел спать, и союзники и дамы милостиво позволили ему выспаться ночью.
   VII
   Отличный день с утра! Ланни открыл глаза и увидел, что солнечный свет вливается в его комнату. Однако, это было мошенничество, никакого тепла не было, и он оделся в рекордно короткие сроки и скрылся на кухне. Там у него был горячий напиток, но он не ел еду этих женщин. Он знал, как и они, что он едет в дом изобилия, а также тепла. Для старых слуг, конечно, Геринг был великим человеком, Unser Hermann, и посетить Каринхалле было немыслимой честью. Появились две сестры без матери. Она не могла терпеть встречи с американцем, каким бы хорошим он ни был.
   Точно вовремя к двери подъехал большой шестиколесный бледно-голубой Мерседес. Военный выскочил и позвонил в звонок, отдал честь герру Бэдду и взял его на удивление легкие сумки. Гость ехал один в Residenz. Затем пришел рейхсмаршал с парой своих офицеров и парой гражданских лиц. Der Dicke, огромный в пальто на меху, выглядел бледным и опухшим в этот час. Он казался нездоровым, а под глазами у него были мешки. Ланни был уверен, что он снова вернулся к своим наркотикам. Его приветствию не хватало страсти. Но когда Ланни рассказал ему, что комики говорили о нем вчера вечером, он взбодрился. Очевидно, не имело никакого значения, что они сказали, только они не забыли бы его.
   Одним из гражданских лиц оказался доктор Бунжес, директор "Франко-немецкого художественного исторического института" в Париже. Этот громкий титул означал, что он был главным грабителем Геринга в завоеванной стране. Недавно он издал тщательно продуманный манифест в ответ на протесты Виши против разграбления национальных художественных ценностей la patrie. Ланни прочитал этот манифест, находясь в Каринхалле, и узнал, что предметы искусства нужно было конфисковать, потому что их можно было обменять на танки или самолеты. Хотя было трудно понять, как французы могли это сделать. Кроме того, усилия Франции по защите произведений искусства могут стать шпионажем. А большинство работ, которые "брались под охрану", имели немецкое происхождение или, по крайней мере, находились "под влиянием немецкого духа".
   Другим гражданским был "хранитель" толстяка, небольшой парень с рыжеватыми волосами и маленькими темными глазами, очень подвижный. Его лицо казалось знакомым, и Ланни обнаружил, что он знал его в старые времена, когда тот был продавцом у арт-дилера его зятя, который оказался евреем. Таким образом, Вальтер Андреас Хофер стал главой фирмы и сумел произвести впечатление на Геринга своим авторитетом в качестве эксперта. Естественно, он посчитал этого американца соперником, и Ланни, который, конечно, не хотел создавать ни единого врага в Нацилэнде, поспешил успокоить обоих этих джентльменов, согласившись со всем, что они сказали, восхваляя их вкус и суждение, и рассказывая Герингу, что он был не просто величайшим судьей Германии произведений искусства, но и величайшим судьей Германии экспертов по искусству.
   Ланни узнал, что хранитель Хофер отказался брать какую-либо зарплату, но работал только за комиссию, и никогда с тех пор, как искусство живописи было обнаружено в пещерах ранней Палеолита во Франции, не было такой возможности разбогатеть на этой форме деятельности. Герр Хофер только должен был говорить Герингу, что определенная картина бесполезна, и он мог получить эту картину для себя и продать ее. Он только должен угрожать, обнаружив, что определенная коллекция была хорошей, а владелец этой коллекции был бы готов заплатить ему целое состояние, чтобы он сказал, что она плохая.
   У Ланни было целое десятилетие, чтобы узнать о вкусе Геринга в картинах. Der Dicke обожал огромных мускулистых женщин Рубенса, чем больше голых, тем лучше. Они были нордическими, арийскими, тевтонскими и славными. Der Dicke мог представить, что он буйствует с ними, и чем их больше, тем больше будет немецких героев. Был австрийский художник прошлого века, который подражал плоти Рубенса. Его звали Макарт, и Геринг хотел, чтобы у него было все, что можно найти. Он хотел произведения Кранаха шестнадцатого века, потому что он тоже был немцем и потому, что он рисовал обнаженные фигуры, хотя они были символическими и бесполыми, и хотя значительная их часть не была подлинной. Как Геринг мог сказать, или как он мог найти честного человека, чтобы сказать ему? Честность была качеством, которое они изгнали из своего Третьего Рейха. Разве их всемогущий фюрер не заявил, что чем больше ложь, тем легче в нее поверить? Der Dicke был окружен искусствоведами, которые испытывали эту максиму на нем, и одним из самых авторитетных среди них был сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт.
   VIII
   В то время, когда Ланни впервые посетил Каринхалле, оно было охотничьим домиком в королевском лесу, замысловатым, но гармонирующим с окружающей средой. Теперь Геринг поработал над ним, то есть заставлял других людей работать над ним в течение десяти лет. И теперь это было колоссальным строением из камня и бетона, все в неуклюжем стиле гитлеровской архитектуры. Всякий раз, когда Der Dicke приобретал новую партию произведений искусства, ему нужно было место для картин, и даже в военное время его новые здания получали приоритет. Здесь были ряды больших залов, которые назывались чем-то необычным - банкетные залы, гостиные, бальные залы, библиотеки, студии, бильярдные и так далее. Здесь были ряды обнаженных дам всех возрастов, стран и цветов. Здесь были статуи древних немецких героев с коровьими рогами в шлемах и нацистских спортсменов, мужских и женских, в трусиках или без. Здесь были все подарки, которые были сделаны Nummer Zwei с первого дня, когда он стал рейхсминистром без портфеля. Драгоценности, массивная серебряная пластина, военные трофеи со всего мира стран Оси. Геринг пообещал подарить все это нации в день своего шестидесятилетия и планировал построить специальную железную дорогу из Берлина, чтобы Каринхалле могла стать величайшей выставочной площадкой и Меккой для туристов во всем мире. В остальное время человечество скажет: "Герман Вильгельм Геринг сделал это!"
   Когда вы вошли в это необычное здание, вы прошли длинный коридор, который становился уже, как воронка. Система непрямого освещения показывала ряды произведений искусства с каждой стороны и самые красивые коврики под ногами. Были маленькие ниши со стульями и столами, где вы могли бы сидеть с другом, потягивать вино хозяина и болтать об этих сокровищах. В конце коридора была самая просторная гостиная, которую когда-либо видел Ланни. У него не было возможности измерить её, но он угадал её размеры тридцать на пятьдесят метров, с роскошными украшениями, включая картины в непрерывных рядах. Здесь были настоящие шедевры, сотни из них, и любитель искусства мог бы провести долгое время без скуки.
   Здесь также, несомненно, приятно съесть здоровую пищу, не охотясь за ней. Иметь тёплую комнату, ванну с горячей водой и быстро постирать белье, чтобы одеться и почувствовать себя цивилизованным человеком. Ланни следил за этими физическими вещами, но он получал лишь мимолетные всплески удовольствия от старых мастеров, потому что он должен был думать, как произвести впечатление на этих нацистов, и как не сделать кого-либо из них ревнивым или подозрительным. Нелегкая задача для вражеского чужестранца. Те факты, что у него было письмо от Die Nummer Eins, и он пользовался милостью Die Nummer Zwei, не были достаточными, поскольку оба этих великих человека имели свои слабости. Они были склонны к лести, и все вокруг использовали это по образцу придворных с начала времён.
   Другие из художественного персонала рейхсмаршала ждали его в Каринхалле. Это был настоящий съезд. Ланни познакомился с одним из них, бароном Куртом фон Бером, который возглавлял офис Einsatzstab в Париже, инженер, который управлял мощной грабительской машиной. Этот дворянин был преступным сыном старой и уважаемой семьи. Ему пришлось покинуть дипломатический пост, когда его имя стало фигурировать в деле о мошенничестве в Италии. Теперь, старик, он стал главой Немецкого Красного Креста в качестве прикрытия для своих операций по вывозу художественных сокровищ. Он входил в полчище саранчи, спустившейся на Париж вслед за немецкими армиями, и Ланни встретил его в свите Геринга в отеле Крийон. Первым действием барона было зарезервировать столик у Максима на каждый вечер в течение двух лет, и там он развлекал выдающихся французских и международных персонажей, предлагая им лучшие блюда и вино в обмен на подсказки о местонахождении художественных сокровищ.
   Это было еще одно существо, в котором доминировали тщеславие и любовь к выставлению напоказ. Барон не был военным, но он разработал для себя тщательно продуманную форму. Его поведение копировало властелина, который впечатлял своих примитивных последователей. Все, что он имел, было выставлено на продажу, включая его честь, и Ланни счел его невыносимым, но точно знал, как с ним обращаться. Надо было только намекнуть, что сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт обладал влиянием, которое могло бы позволить ему вывозить произведения искусства и вкладывать деньги в аргентинские банки, и барон сразу стал его угодливым другом. Он хотел знать, какие работы будут продаваться, и Ланни предложил те современные французские школы, которые фюрер объявил декадентскими, и поэтому им не было места в Каринхалле. Ренуар, Сезанн, Ван Гог, это были волшебные имена на Пятьдесят седьмой улице на острове Манхэттен.
   Только одна беда, объяснил учтивый агент президента. Он не мог предлагать к продаже работы, которые могли бы иметь какой-либо изъян в названии. - "Я должен быть в состоянии заверить моего клиента, что картина была добровольно продана владельцем".
   "Aber, Herr Budd", - сказал столь же учтивый барон - "Я был бы владельцем в каждом случае".
   - "Ja, Herr Baron, но я имею в виду владельца, который предшествовал вам. Вы знаете, как это происходит в Америке, мой клиент мог подумать, что на бывшего владельца оказали некоторое давление.
   - Уверяю вас, герр Бэдд, этого никогда не бывает.
   - Я не подвергаю сомнению ваше слово, друг мой, но вы знаете антигерманскую пропаганду, которая ведётся в моей стране. Чтобы продажа была возможной, мне пришлось бы лично взять интервью у бывшего владельца картин, и, возможно, заплатить ему сумму за акт отказа от права на картину. Вы поймете, я уверен, что я не хотел попасть в неприятность, если у некоторых работ не будет несомненной ценности.
   - Конечно, герр Бэдд, я понимаю вашу точку зрения, и, возможно, я смогу кое-что представить, когда вы вернетесь в Берлин
   IX
   В этом разросшемся охотничьем домике было много гостей. Некоторые были шведскими родственниками Геринга. Он был женат на шведской баронессе по имени Карин, и она поддержала его в те тяжелые дни после Первой мировой войны, когда он был наркоманом, а она больной туберкулезом. Он назвал это поместье в ее честь, и в ее память был сооружён своего рода нацистский храм. Он хотел поговорить с Ланни об этой обожаемой леди. Что Ланни думает, где она сейчас и в каких условиях. Конечно, Der Dicke знал, что Гесс был приверженцем спиритизма, астрологии и других оккультных учений, и что Ланни экспериментировал с ним. К какому выводу пришел Ланни? Верит ли он, что Геринг когда-нибудь снова увидит свою любимую Карин? Мог ли он серьезно отнестись к любому из бесчисленных сообщений, которые якобы медиумы постоянно пытались донести до его внимания?
   Ланни мог только сказать, что он никогда не был в состоянии составить собственное мнение по этим вопросам, и, конечно, не посмеет попытаться убедить своего друга. Der Dicke казался разочарованным, также очень нервным, когда говорил об этом, и Ланни мог догадаться, что с ним что-то произошло, что потрясло его скептицизм. Он всегда презирал легковерие Руди по этому вопросу, и теперь может быть трудно признать, что он передумал.
   Что-то происходило с его разумом, это было точно. Он стал беспорядочным, раздражительным и беспокойным. Он часто вставал и выходил из комнаты, и Ланни оставалось догадываться, глотал ли он таблетку или делал укол. Он хотел услышать все, что Ланни рассказал Гитлеру о внешнем мире и его отношении к Германии. Но в середине беседы посланника он начинал говорить о замечательном Вермеере, которого он привез из Голландии, и что американский эксперт по искусству думал об этом. "Христос и грешница", как называли эту картину, и Геринг так хотел её получить. Он торговался с голландским синдикатом и давал им сто пятьдесят картин, о которых Геринг не очень хорошо думал, хотя их предполагаемая рыночная стоимость была один миллион шестьсот тысяч голландских гульденов. Теперь кто-то разозлил Геринга, предположив, что работа была поддельной. Он хотел узнать мнение Ланни, и Ланни сказал, что не видит причин придерживаться такой идеи.
   Посетитель сказал бы это в любом случае, потому что он наверняка не хотел иметь неприятности, если бы так не сделал. Как выяснилось позже, он был одним из многих экспертов, которых привлекли к этому делу. Было доказано, что работа была подделкой, сделанной голландцем по имени ван Мегерен. Он нарисовал полдюжины "Вермееров", которые одурачили весь мир искусства. Он делал такие хорошие подражания стилю старого мастера, что эксперты отказались принять его собственное признание, и ему пришлось нарисовать подражание в тюрьме, чтобы убедить их. И даже тогда они ему не поверили бы!
   Странный безумный мир, в котором был Ланни! Дворец, подходящий для Нерона, и принца, который обслуживал своих гостей огромным банкетом из восьми блюд, все время зная, что его подданные получали каждый кусок еды по карточкам. И посреди трапезы хозяин достал из карманов огромные горстки ювелирных украшений, сапфиров, изумрудов, аметистов, жемчуга и бриллиантов, разложил их на столе, поднес их к свету, чтобы его гости могли полюбоваться, и переливал их из одной руки в другую, просто ради хвастовства такими сокровищами. Если бы кто-то из гостей особенно восхитился чем-то, ему, возможно, сказали взять это, но, очевидно, никто из гостей не посчитал это мудрым поступком.
   Вскоре после еды пришло известие, что самолеты союзников были над Германией. Каринхалле может быть мишенью, поскольку вражеские шпионы, снабженные радиопередающими устройствами, могут сообщать, когда хозяин имения был дома. Гостей отвели в подземное убежище, огромную и элегантно обставленную гостиную. С одной стороны стоял своего рода помост, а на нем большоё кресло, и там восседал Der Dicke. Его гости приходили, как на приеме, и он беседовал с каждым по несколько минут. Когда это закончилось, он хлопнул в ладоши и приказал своим слугам принести свою игрушечную железную дорогу. Это был сложный набор рельс, стрелок и поездов, которые бегали по ним через игрушечные мосты и на игрушечные станции. Геринг сидел в кресле возле распределительного щита и маневрировал всем этим, нажимая кнопки, и поезда мчались и гудели, и это было бы восхитительным развлечением для любого подростка.
   Этот мальчик весом почти в сто тридцать кило вскоре устал от спорта, и он исчез из комнаты. К удивлению всех, он вернулся в черном. Он попросил гостей сопровождать его в "часовню", и там, перед храмом, в котором находился бюст Карин, всех попросили стоять с опущенной головой и молчать в течение одной минуты в честь умершего духа. Настоящая жена Эмми Зоннеманн была в этой компании. Все задавались вопросом, что она думает, но никто не сказал ни слова, даже после того, как группа разошлась. Ланни был милостив к своей хозяйке, но старался не говорить с ней ни слова наедине. Он решил, что ее муж был не в полном здравом уме.
   X
   Среди шведских гостей на этом странном уик-энде был человек, кто родился в Бруклине, так с улыбкой он сказал об этом Ланни. Его звали Эрик Эриксон, у него был нефтяной бизнес в Стокгольме, и, очевидно, он заключил с хозяином какую-то сделку. Ланни мог догадаться, что невестка Геринга, Фру Лили Мартин, также участвовала в этом, потому что эти трое провели несколько встреч втроём в течение следующего дня, удаляясь в отдельную комнату. Мистер Эриксон был крупным мужчиной, несколько старше Ланни, с румяным лицом. "Мои друзья зовут меня 'Красный' ", - заметил он, и, возможно, он хотел, чтобы Ланни воспринял это как намек, но Ланни предпочел придерживаться установленных норм.
   У внука президента Оружейных заводов Бэдд и сына президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт был промежуточный период в несколько лет, в течение которого он был потомком руководителя компании Ныо-Инглэнд-Арейбиен-Ойл-К®. Это было вскоре после Первой мировой войны, когда Робби немного занимался тем, что называлось "баловством". Он нажил то, что он назвал "бочкой" денег, представляющей многие миллионы баррелей нефти. Была сделка с Захаровым, "оружейным королем", и Робби был одним из подручных сэра Бэзиля на конференции в Сан-Ремо, где государственные деятели Европы и Азии предстали перед глазами молодого "социалиста", как и посыльные, выполнявшие поручения Захарова, Детердинга и других крупных нефтяников.
   Такие люди были особой породой, и Ланни хорошо их знал. Они были важными, смелыми и выносливыми. Они пробились наверх в битве умов и выносливости, где слабые не выживали. В основном все они начинали снизу. Это была игра не для второго или третьего поколения. Они перемещались по всем частям земли и учились ладить с самыми разными людьми, в основном плохими. На одного преуспевшего приходилось много потерпевших неудачу. И когда тот находил золотую жилу, его неприятности только начинались, потому что тогда он вступил в конкуренцию с большими парнями, "мажорами", которые намеревались сломать его смертельным оружием снижения цен. Если это не удастся, его купят, и он пойдет дальше.
   Все это была старая история для Ланни. Он знал жаргон и как разговаривать с "красным" Эриксоном. Он понимал, что бизнес есть бизнес, и что человек, который играет в эту игру, должен выплачивать зарплату каждую неделю, покрывать свои накладные расходы и распределять дивиденды людям, которые доверили ему свои деньги.
   Он также понимал, что Швеции необходима нефть, и основным источником был синтетический продукт Германии. Швеция должна была заплатить за это богатой железной рудой, необходимой Германии для ее доменных печей, а также станками и электротехническими товарами, которые она могла произвести. Не нужно объяснять такие вещи человеку, который был здесь, чтобы купить "дегенеративное" искусство Франции и каким-то образом переправить его дилерам в Нью-Йорке. Эти двое стали приятелями и говорили на одном языке, придавая ему восхитительный поворот американского юмора. "Поступай с другими так же, как они поступают с тобой, но ты делай это первым". Ланни мог даже использовать специальный диалект, который слышал шведский мальчик в средней школе в Бруклине. В этом "Городе Церквей" можно было бы сказать, что Красный Эриксон покупал "Эрл", а Ланни покупал "кувшины".
   XI
   Эта пара испытывала симпатию друг к другу и обменивалась воспоминаниями о международных конференциях и о людях, которые там были. Эриксон знал некоторых из них, но гораздо раньше. В нефтяном бизнесе он начал со скромной должности обходчика трубопровода, его задача была следить за состоянием полосы отчуждения и за утечками на всем протяжении трубопровода от Негли, штат Огайо, до Бейуэй, штат Нью-Джерси. Чудесная прогулка. Он накопил денег и поступил в колледж, а затем стал помощником управляющего американского нефтяного концерна в Японии. Так получилось, что он был в британо-американском клубе в Иокогаме в первый день сентября 1923 года, и история о том, что с ним там произошло, заинтересовала не только Ланни Бэдда, но и группу гостей рейхсмаршала, сидящих перед камином в одной из многочисленных гостиных Каринхалле.
   От каких мелких деталей зависят судьба человека! Красный Эриксон не был бы здесь и не рассказывал свою историю немцам, шведам и одному американцу, если бы этот день не был выходным, и один человек, стоявший в баре йокогамского клуба, не предложил пойти в веранду посмотреть, как лайнер Императрица Австралии покидает порт. Группа вышла и встала примерно в метрах десяти от набережной. Они наблюдали за буксирами, тянущими большой лайнер к проходу в волнорезе, и вдруг они увидели, как один из буксиров опустился метра на два в казалось бы спокойной воде залива. В это же время Эриксон услышал странный грохот и сказал мужчине рядом с ним: "Брат, это не место для меня!" Он перепрыгнул через перила на улицу и едва коснулся тротуара, когда все здание из четырех этажей рухнуло ним и превратилось в груду щебня. Более девяноста белых мужчин были убиты, и только троим удалось спастись. Нефтяник продолжал описывать ужасную сцену этого токийского землетрясения.
   Поскольку приготовление пищи в Японии ведётся на небольших угольных плитах, десятки тысяч разрушенных деревянных домов сразу же загорелись. Эриксон побежал в американское консульство и попытался убедить вице-консула и его жену пойти с ним в гавань. Но они думали, что в парке будет безопаснее, и впоследствии он нашел их обгорелые и раздутые тела в этом парке. Сам он простоял пять часов, держась за пирс в воде до шеи, вынужденный каждые несколько минут нырять от сильной жары. Наконец он поплыл к лайнеру Императрица Австралии и был взят на борт.
   "Ещё кое-что особенное в жизни нефтяника", - заметил рассказчик. - "Я оставался среди этих руин еще в течение целого года и помогал распределять гуманитарную помощь, которую послала Америка". Ланни хотел бы отметить, что японцы не проявили должной благодарности за эту помощь. Но, конечно, никто не делал такого замечания в Нацилэнде, где маленькие сыновья Ниппона приобрели статус "почетных арийцев".
   XII
   В своей тайной работе агент президента встречал несколько человек, которых ему смогли понравиться. В этом была опасность, которой он должен был остерегаться, потому что понравившимся он мог бы сказать что-нибудь, что могло бы вызвать подозрение. Теперь он должен был быть особенно осторожен с этим шведским американцем, потому что тот ему очень сильно понравился. Эриксон совсем не походил на нациста ни по каким признакам, которые Ланни научился хорошо распознавать. Эриксон не был фанатичным, он не был вульгарным, он не был особенно жадным, по крайней мере, не более, чем бизнесмен должен быть, если он хочет остаться в игре. Эриксон прожил большую часть своей жизни в Америке, и все, что он говорил, указывало на то, что ему нравилась эта страна, её свобода и стабильность. Он никогда ничего не говорил о политике, если не должен был делать это в присутствии какого-нибудь нациста. Все это было достаточно понятно. Этот человек был здесь, чтобы заключить какую-то деловую сделку, и, возможно, ему нужны были деньги, и он предложил "долю" невестке Геринга, и поэтому его пригласили в Каринхалле. То, что озадачило Ланни, было отсутствие определенной атмосферы, которая сопровождала такой вид деятельности. Агент президента называл это "запахом". Красный Эриксон не издавал запаха нацистов, фашистов или их сторонников. У него не было цинизма, он, кажется, не презирал своих собратьев, богатых или бедных, у него не было духа лести, духа поклонения власти. Короче говоря, он казался порядочным человеком, и какого дьявола он делает в этой неподходящей компании?
   Все это означало, что Ланни стал подозревать Эриксона. Ему в голову пришла тревожная мысль, что Эриксон может так же легко подозревать его. Возможно, Ланни тоже был слишком порядочным. Возможно, у него тоже не было "нацистского запаха". Ланни подумал и решил, что ему лучше объясниться немного яснее. - "Вы знаете, мистер Эриксон, я не хочу, чтобы вы думали, что я отправился в эту поездку в Германию только для того, чтобы купить картины. С тех пор, как началась война, мой отец и я пытались выяснить, как эта война может закончиться. Если не считать полного разорения Европы. Я нахожусь в необычном положении, потому что у меня так много друзей, которые оказываются влиятельными людьми в разных странах. Я представлял собой своего рода посланника, не официального, а просто человеческого. Некоторые могут назвать меня вмешивающимся во всё человеком. Но я нахожу, что Геринг любит слышать, что важные люди говорят в Вашингтоне и Лондоне, и когда я возвращаюсь, им интересно узнать реакцию Геринга на их мысли".
   "Очень плохо, что делать это могут так мало людей", - высказался нефтяник. - "А почему бы вам не побывать в Швеции? У нас много людей, разделяющих ваши мысли, а некоторые из них влиятельны".
   - Я думал о такой поездке, мистер Эриксон. Возможно, когда-нибудь я приеду.
   XIII
   В результате этого демарша Красный Эриксон пригласил посланника мира покататься на санях. Удовольствие, которое предоставлялось гостям этого охотничьего домика по их просьбе. И вот перед дверью стояли великолепные сани для двоих и пара породистых лошадей, выдыхающих пар в морозный воздух. Эриксон правил. Он любил лошадей, сказал он, и много ездил верхом и охотился дома. Ланни сел рядом с ним, надвинув на колени медвежью шкуру. Они наслаждались видами этого великолепного леса, который когда-то принадлежал прусскому государству, а теперь принадлежал Герману. Он владел им в двух качествах, как премьер-министр Пруссии и как главный лесничий рейха. Они остановились на некоторое время понаблюдать за оленями и их семьями около кормушек. Эти великолепные существа давно забыли, как жить самостоятельно в заснеженных лесах, и вели себя точно так же, как люди, которые обнаружили, что им не нужно работать. Ланни заметил это, а другой улыбнулся. Он часто видел это, сказал он.
   Этот разговор был бы забавным для слушателя, который знал ситуацию. Оба мужчины занимались фишингом (выуживанием конфиденциальной информации), оба хотели набрать побольше очков, пытаясь выведать секреты другого парня, не раскрывая своих. Эриксон спросил, что Ланни думает о войне и ее перспективах. Ланни мог сказать только то, что он сказал Гитлеру и Герингу, что Германия всегда будет бастионом между Россией и Западной Европой. Конечно, было бы не мудро разрушать этот бастион. Шведы, из всех людей в мире, должны это понимать.
   Нефтяник сказал да, но у скандинавских стран есть и крепкие связи с Британией. Их политические системы похожи, и они являются приверженцами личной свободы. Ланни провоцировали сказать, что он был тоже любителем личной свободы. Но как он мог так сказать, когда его везли лошади Геринга и с письмом Гитлера в кармане? Он мог только нескладно сказать, что проблема заключается в том, чтобы успокоить все народы, выработать компромисс и заключить длительное соглашение.
   Затем агент президента сам стал забрасывать удочку. Он говорил о нефтяном бизнесе и о Захарове, которого Эриксон никогда не встречал. Он рассказал о попытках старого паука во время Первой мировой войны помешать американцам строить самолеты для бомбардировки его сталелитейных и оружейных заводов, которые были на территории немцев. Он рассказал о некоторых тайных происках нынешней войны. Затем он заметил довольно небрежно: "Мне интересно, как вам удаётся так работать, не попав в черный список союзников, мистер Эриксон".
   Другой ответил быстро. - "Они с самого начала внесли меня в черный список. Но это меня не беспокоит, потому что мой бизнес исключительно с клиентами стран Оси. Как я буду разбираться после этого, об этом нужно спросить у гадалки". Затем, откровенно ответив, он вернулся: "Мне хотелось бы узнать то же самое о вас, мистер Бэдд. Как вы можете отправлять картины в Нью-Йорк?" Ланни должен был притвориться не менее откровенным. - "Прежде чем Америка вляпалась в эту неприятность, со мной было всё в порядке. Теперь я не уверен, что именно я буду делать. Возможно, я буду хранить картины в Швеции до окончания войны. Могу ли я попросить у вас совета".
   - Я скажу вам все, что смогу, мистер Бэдд. Почему бы вам не поехать со мной в Стокгольм? Я один из тех счастливчиков, которым будет предоставлена машина для Штеттина, и я буду рад взять вас с собой".
   - Как вы добры к сравнительному незнакомцу! К сожалению, я должен вернуться в Берлин хотя бы на день или два.
   - Я должен поехать туда на несколько дней. Давайте встретимся там. Я глубоко заинтересован в ваших идеях о войне и мире. Я хотел бы познакомить вас с некоторыми из моих друзей в Швеции. Принц Карл, младший, из Бельгии, мой хороший друг, он племянник шведского короля".
   "Я слышал о нем", - сказал Ланни. - "Я играл в теннис с вашим королем на Ривьере. Я подумаю над этим и дам вам знать. К сожалению, мой паспорт не распространяется на Швецию, но, думаю, это можно исправить".
   XIV
   Ланни просмотрел список своих достижений в этой поездке в Германию, и увидел, что их почти нет. То, что он надеялся получить, уже было добыто и доложено Монком. И хотя это было полезно, но это никак не могло быть поставлено в заслугу Ланни. Его переговоры с Гитлером и Герингом, условия мира, гарантии Британской империи и предоставление Латинской Америки Соединенным Штатам. Всё это было не больше, чем пустые слова. Единственными реальными вещами, которые он узнал, было то, что Гитлер стал более нервным и истеричным, чем когда-либо, и что у Геринга был прогрессирующий случай паранойи. Он мог бы оставаться дома и догадаться об этом с меньшими проблемами.
   Ему просто не везло. Правда, Геринг привел своих гостей в операционный зал, замечательное место с подробными картами, покрывающими все поверхности стен. Гости стояли и смотрели на карту восточного фронта с маленькими красными булавками, показывающими русские войсковые части, и зелеными булавками немецкие. Ланни, возможно, попытался запомнить кое-что из этого. Но стоило ли это того? Фронт непрерывно смещался, и у русских были свои самолеты наблюдения, которые фотографировали, а их шпионы были повсюду на этой заснеженной земле. Какой будет шанс у гостя Каринхалле принести что-нибудь стоящее?
   Если бы он был суеверным, он постучал бы по дереву или носил кроличью лапку. Если бы он был религиозным, то он молился бы. Как бы то ни было, все, что он делал, это постоянно думал и страстно желал чего-нибудь добиться. Возможно, с этим состоянием как-то что-то связано. Нужно узнать побольше о подсознании и его бесконечности, прежде чем сможем быть в этом уверенным. Как бы то ни было, в охотничий домик Der Dicke прибыл еще один грабитель произведений искусства по имени Бруно Лозе, помощник и заместитель барона фон Бера в Einsatzstab. Он был представлен герру Бэдду компетентным и преданным секретарем Геринга фрейлейн Гизелой Умбергер. Сначала тот был довольно сдержанным, задаваясь вопросом, какого чёрта этот американец делает в этом нацистском храме. Но, как оказалось, он хорошо знал Курта Мейснера. А потом он вспомнил, что Курт рассказывал ему о том, что у него был американский друг, который давно знал и ценил фюрера. Ланни показал свое волшебное письмо, и все стало хорошо.
   Бруно Лозе сильно понравился агенту президента так, как можно было понравиться любому нацисту. Другими словами, Бруно Лозе был настолько хорош, насколько это было возможно для любого нациста. Он был искренним верующим в своё вероучение. Он заставлял Ланни подумать о Генрихе Юнге, во времена юности Генриха, когда он был вдохновлен и до того, как стал винтиком в партийной машине. Лозе, в отличие от многих нацистов, был физическим примером своей веры. Он был высок, белокур и красив, и если он был жестоким мародером, то только потому, что он был убежден, что готовит инструмент культуры для великой расы господ. Он был настоящим любителем искусства и подлинным учеником в систематической, трудолюбивой прусской манере.
   Поэтому его заинтересовали рассказы Ланни Бэдда об его художественных приключениях, такие как его находка "Командора" известного Гойи в полуразвалившемся особняке в удалённой части испанской провинции Арагон. Ланни не забыл упомянуть, как он нашел для фюрера пару представительных работ Деффрегера, и как фюрер заказал полдюжины работ Дэтаза и поместил их в доме Бехштейнов в Берхтесгадене. Лозе никогда не был в Берхтесгадене и знал фюрера, как большинство нацистов, как фигуру на трибуне и голос по радио. Он решил, что этот американец действительно очень важный человек и настоящий авторитет в своей специальности.
   Сотрудник Einsatzstab только что вернулся из поездки в Норвегию. Какой-то богатый коллекционер вывез свои художественные сокровища из Осло и спрятал их в хижине на склоне горы. Секрет был раскрыт, и Лозе отправился посмотреть, насколько хороши работы, и если да, то доставить их в Каринхалле. Лучшие из них, включая Рембрандта, уже были в пути. Лозе рассказал о них и надеялся, что они могут прибыть вовремя, чтобы герр Бэдд смог их осмотреть. Он упомянул, что это было недалеко от города под названием Рьюкан, и Ланни сказал, что никогда не слышал это название. Лозе рассказал, что это место находится в южной части страны, недалеко от побережья. Действительно прекрасное место, на маленькой реке, между двумя горными озерами. Затем он добавил одну фразу: "У них там мощная гидроэлектростанция, и именно здесь мы производим тяжелую воду".
   Ланни чуть не погубил себя, подавив свое волнение. Только многолетняя практика позволила ему не задохнуться. "Тяжелая вода?" - он сказал. - "Что это такое?"
   "Я не знаю", - ответил молодой нацист. - "Это то, что они делают с водой, что заставляет ее весить больше".
   "Забавно", - прокомментировал американец. - "Современная физика и химия зашли так далеко, что мы, миряне, даже не знаем этого языка. Фюрер послал меня встретиться с профессором Доктором Зальцманном в Институте Кайзера Вильгельма, и, честно говоря, я как будто слушал человека с другой планеты".
   Агент президента ушел от этого случайного разговора, говоря себе: "Рьюкан! Рьюкан!" Это стало маленькой мелодией, под которую он хотел танцевать!
   ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
   Прощай, спокойный дух!64
   I
   ГЕРМАН ГЕРИНГ был властным и несдержанным хозяином. Его неустанное эго не позволяло ему разрешать своим гостям делать то, что им нравилось. Он говорил им, как развлекаться, и он сказал им, что им думать. Когда он был с ними, то брал разговор в свои руки. Когда он решал смеяться, они все смеялись, и он смеялся громче всех. В операционном зале он прочитал лекцию о состоянии войны. Когда он получил телеграмму, информирующую его о том, что русские захватили Красноград и Павлоград, он зачитал эту новость гостям. Он объяснил, что это были продуманные стратегические отступления, что немцы заставляли красных выдохнуться, а тем временем идёт накопление и подготовка полутора миллионов новых войск для последующего весеннего наступления.
   Ланни понял Fuhrerprinzip и приспособился к нему. Наедине со своим хозяином он будет шутить и дерзить, но никогда, когда там был кто-то ещё. Шутки Ю deux были близостью, но шутки Ю trois были бы похожи на соперничество и могли вызвать ненависть и недоверие в глубине чувствительной души. У Der Dickeе было слишком хорошее мышление и слишком хорошее военное образование, чтобы не понять, что его страна воевала и потеряла свой "Геттисберг". В одиночестве ночью он, должно быть, содрогался от перспективы поражения, когда красные орды устремятся в Польшу и через Польшу в Германию. Идеи и образы, должно быть, были для него безумием, и секретный агент в его доме продолжал говорить себе: "Achtung! Achtung!" Быть осторожным!
   Хозяин вызвал гостя в свой личный кабинет. Гость пошел и провел там пару часов, один час он слушал Геринга, а другой отвечал на волнующие его вопросы. Здесь рейхсмаршал не скрывал свою тревогу, но Ланни не ошибся, соглашаясь с ним. Ланни не должен был быть военным экспертом, и он мог притворяться, будто верит, что остатки немецкой рабочей силы, хромые, увечные и раненые, слишком молодые и слишком старые, туберкулезные, сифилитики, преступники, освобожденные из тюрем, и иностранцы, которых завербовали силой на службу, весь этот сброд можно было обучить за три месяца. И что этот сброд может остановить и побить вдвое больше по численности здоровых русских крестьян, вооруженных британским и американским оружием. Ланни притворился, а другой был настолько ослаблен, что был рад этому притворству.
   На этом этапе войны Геринг хотел то же, что хотел Рудольф Гесс с самого начала. "Наша дипломатия совершила преступный промах", - признался он. - "Виноват этот злобный осел, этот грубый Риббентроп. Он отправился в Англию и выставил себя дураком перед королем. И потому что король вел себя, как английские джентльмены, в присутствии дурака, наш дипломат-продавец шампанского решил наказать всю англосаксонскую расу. Скажу тебе искренне, Ланни, на этой земле нет ничего, что я бы не отдал, включая свою жизнь, чтобы Британия и Америка помогли нам в этой войне против большевизма".
   "Ты абсолютно прав, Герман", - сказал агент президента - "Я сделал все, что было в моих силах, включая риск моей жизни. Я готов продолжать до моего последнего вздоха".
   - Я бессилен понять это, Ланни, и я спрашиваю себя, неужели англосаксонские государственные деятели сумасшедшие или просто они невежественны? Разве они не могут прочитать одну из книг Ленина или одну из книг Сталина и увидеть программу мирового господства, которое эти красные так тщательно объяснили своим последователям?
   - Государственные деятели редко читают книги, lieber Freund. Они читают газеты, отчеты своих агентов, а иногда и опросы общественного мнения. После этого они устают и хотят, чтобы тайна убийства усыпила их.
   - Никогда не было убийств такого масштаба, какое сейчас совершают красные, где бы ни распространялась их власть. А что касается загадок, я собираюсь раскрыть тебе секрет, Ланни. Расскажи об этом государственным деятелям союзников. Донеси мои слова до Черчилля.
   - Мне будет довольно сложно добраться до Черчилля из Германии. На самом деле для меня может оказаться невозможным попасть в Англию.
   "Делай, что сможешь. Скажи это в Америке и попроси их ответить. В ноябре 1940 года, за полгода до того, как мы ошибочно атаковали Россию, Молотов находился в Берлине, обсуждая с Риббентропом тему послевоенного урегулирования и то, что Россия ожидала от этого. Вот расшифровка стенограммы обсуждения". - Геринг положил руку на толстую и тяжелую машинопись, переплетённую в черную кожу, - "я собираюсь оставить ее тебе на ночь. Я не могу позволить тебе ее вывезти, но разрешаю делать записи и взять эти записи с собой".
   - Это, безусловно, необычайная благосклонность, Герман.
   - Ты сделаешь мне одолжение, если сможешь показать государственным деятелям союзников, с какими людьми они имеют дело. То, что Молотов потребовал от нас, когда он был уверен, что мы одолели Британию, - это то, что он будет требовать от Великобритании и Америки, если и когда он сочтет, что Германия побеждена. Любой государственный деятель союзников, который прочтёт это без дрожи в коленках, действительно должен быть умственно отсталым.
   - Na nu, Hermann, я могу только сожалеть, что ты не доверил мне этот секрет ранее.
   - Ты был здесь, Ланни, и ты знаешь, что дело было не в моих руках. Это были Риббентроп и Геббельс против Гесса и меня, кто боролись за разум фюрера. Победила не та сторона.
   "Таков рок!" - сказал отзывчивый гость. Лишь недавно он слышал, что продавец шампанского называл увешенного наградами рейхсмаршала "той рождественской елкой", поэтому он понимал вражду между ними.
   "Пойми", - сказал Геринг, - "я не присутствовал на этих конференциях, но и Риббентроп, и фюрер подробно обсудили их со мной, и это мои записи о том, что они мне рассказали, а также официальные документы, связанные с переговорами".
   II
   Ланни взял этот документ, более ценный, чем те пригоршни драгоценных камней, которые Der Dicke носил в своих карманах и перебирал за обеденным столом. Ланни взял документ в свою комнату, заперся и оставался там до утра, читая его в постели. Он не делал никаких записей, поскольку знал, что не сможет вывезти их из Германии, если один из людей Геринга не проводит его до границы и не увидит его на той стороне. Даже тогда это могло стать предмет раздора между различными бандами, которые боролись за благосклонность фюрера. И Ланни услышал из уст самого фюрера, что в данный момент Геринг не был наверху в этой борьбе. Кто там был, Ланни не знал. Вероятно Гиммлер. И агент президента, конечно, не хотел встречаться с фанатичным главой гестапо, бывшим школьным учителем. Гиммлер, по общему мнению, был таким мягким и любезным лично, и убивал десятки тысяч мужчин и женщин, не пряча свою улыбку и не теряя аппетита за завтраком.
   Да и не было никакой необходимости в заметках. Ланни знал ситуацию в мире, и каждое слово, которое он читал сейчас, было запечатлено у него в голове. Молотов выдвинул давнюю российскую потребность в доступе к морю, как к Балтийскому, так и к Черному. Скагеррак и Каттегат должны быть "открыты", а Дарданеллы должны быть под советским контролем. В течение всего утра 12 ноября продавец шампанского терпеливо выслушивал эти требования и настаивал вежливо, но твердо, что для России подходящим способом достичь моря является Персидский залив. Это означало захват Ирака и Ирана со всеми их огромными нефтяными сокровищами. Действительно очень щедрое предложение, за исключением того, что нефть там уже принадлежала Великобритании и Америке, которые вряд ли откажутся от нее без войны. Днем того же дня Гитлер присоединился к конференции и слушал, но не так вежливо. Он хотел, чтобы русские покорили Финляндию и сохранили прибалтийские государства, которые у них уже были. Но они должны идти на юго-восток, а не на юго-запад на Балканы, которые он наметил для себя. Берлин - Багдад! Лозунг времён Кайзеров.
   Все трехдневные споры, за и против, были тщательно записаны. Не только то, что сказали Риббентроп и Молотов, но и то, что сказали их заместители, и что сообщили и посоветовали по этому вопросу немецкие военные, дипломатические, географические, экономические и научные специалисты! Были также секретные сообщения о том, что русские говорили между собой. На этой конференции, проходившей в Берлине, были полностью использованы диктофоны, устройства, прослушивающие телефонные разговоры, и другая шпионская аппаратура.
   Когда Ланни вложил в руки Рейхсмаршала том в черной обложке, он сказал: "Почему бы вам не попытаться заключить сделку с русскими сейчас?"
   "Только между нами, мы пытались", - был ответ; - "но с обеих сторон пролилось слишком много крови".
   После этого Ланни задумался, пожалел ли Геринг, сказав это, и обвинит ли он своего гостя в том, что он это услышал? Ланни еще раз решил, что ему пора покидать Гитлерлэнд!
   III
   Путешественник продумал этот вопрос и решил, что он может с таким же успехом выехать их страны через Швецию, страну, которую он не посещал с догитлеровских времен, когда путешествовал на яхте Бесси Бэдд. Но он подумал, что будет благоразумнее не афишировать нацистам свое знакомство с внушающим доверие нефтяным джентльменом и выехать из страны в одиночку. Он сказал этому джентльмену, что срок его пребывания в Берлине не определился, но рано или поздно он доберется до Стокгольма и найдет его. Эриксон сказал: "Если вы передумаете, в ближайшие несколько дней я буду в Адлоне". На что Ланни ответил: "Я надеюсь, что Адлон будет на месте". Накануне вечером был еще один воздушный налет.
   Искусствоведа отвезли в город на одной из служебных машин его хозяина. Рядом с ним ехал вышколенный нацистами ученый по имени доктор Штоффель. Молодой и энергичный, чрезвычайно гордый собой, своими знаниями и своим режимом. Он был отдаленным родственником Геринга и гордился этим тоже. Он слышал, что у Ланни есть письмо от Гитлера, и сказал, что он никогда не видел такого сокровища, и почтет за честь взглянуть на него. Ланни удовлетворил эту просьбу, и был тронут и опечален, увидев, с каким почтением обращались с этим документом. С тех пор агент президента для этого молодого химика стал великим человеком, и тот свободно стал рассказывать о чудесах, которых достиг Фатерланд в его специальности, которая оказалась древесиной.
   Да, древесина! Герр доктор Штоффель готовился сделать мир из древесины и синтетики из древесины. Враги Германии лишили её стольких природных ресурсов, но в ее благородных и тщательно ухоженных лесах ее ученые нашли способы восполнить образовавшийся дефицит. Три килограмма древесины было достаточно, чтобы произвести один килограмм волокна, соответствующего качеству хлопка. Четыре килограмма древесины были равны одному килограмму бензина, а пять килограммов дали бы килограмм сахара, который нельзя было отличить от сахара из тростника. "Вы пробовали его, герр Бэдд", - сказал энтузиаст, и Ланни сказал, что не заметил разницы.
   В Германии был древесный картель, сказал нацист. Куда бы ни шли ее армии, экономические комиссии следовали за ними, и они скупали леса и передавали их под контроль Германии. Везде, где были фашисты, были представители лесного треста, которые получали информацию и планировали новые кампании. Молодой ученый особенно хвастался всем этим, потому что считал, что это работа его кузена рейхсмаршала. Еще за пять лет до того, как партия пришла к власти, так сказал доктор Штоффель, говоря на германизированном английском, Геринг предусмотрел эту программу Holzprogram и изложил ее на одном из своих собраний пивном баре в Мюнхене. Так что теперь, несмотря на Einkreisung, в Германии были алкоголь, пластмассы и алкогольные напитки, удобрения для ее полей, корм для скота и продукты для ее людей. Теперь в газетах можно увидеть рекламу Holzschnitzel, древесных котлет и Holzwurst, древесной колбасы. Heil Hitler!
   Ланни слушал двумя ушами и запоминал, что мог. Он узнал, что превращение опилок в сахар с помощью сернокислотного процесса было известно повсеместно. Но у немцев был новый процесс, с помощью которого можно было бы получить вдвое больше сахара с помощью более простого и дешевого оборудования. Этот сахар можно превратить не в ядовитый древесный спирт, а в этиловый спирт, из которого будет производиться синтетический каучук, взрывчатые вещества, лекарства, красители и текстиль. Это открытие было сделано химиком по имени Генрих Шоллер, который был учителем доктора Штоффеля и которым он хвастался. Ланни спросил наугад: "Я слышал, что какой-то еврей был как-то связан с этим".
   Это, как он и ожидал, вызвало мгновенную реакцию его спутника. - "Niemals, niemals, Herr Budd! На нашем заводе в Гамбурге работали евреи, но это было пять лет назад. Когда мы узнали, что Германия подвергнется нападению, мы вычистили их всех. Вы можете быть уверены, что евреев нет в любой немецкой военной промышленности сегодня".
   "Juda verrecke!" - отметил друг фюрера без тени улыбки.
   IV
   Первым делом Ланни в Берлине отправил по почте записку Монку на его имя дворецкого. Это была самая неприметная из всех мыслимых записок, написанных на простых канцелярских принадлежностях неуверенным немецким почерком, как будто необразованным человеком, и адресованная Конраду Крафту в доме профессора Плётцена. В письме говорилось: "Я с нетерпением жду встречи с вами во вторник вечером в десять. Балдур". Подойдет любое имя, потому что у Монка не будет сомнений, чей это почерк, и он поймет, что это должен быть тот же угол, что и раньше. Если кто-нибудь еще откроет письмо, то не получит никакой информации, кроме того, что он может последовать за дворецким во вторник вечером, и это будет нелегко в затмении.
   Во дворце Доннерштайн Ланни ждало письмо. Хильде задумчиво отложила его и передала лично ему. Это было элегантное письмо с женским почерком, и он поспешил развеять любопытство, которое, как он знал, должна была чувствовать его хозяйка. "Письмо от моей сестры Марселины", - сказал он и положил его в карман нераспечатанным.
   Хильде отметила: "Я видела, как она танцует, и она очаровательна". Возможно, это была неловкая ситуация, потому что он не хотел представлять этих двух дам, обе были нескромными болтунами и знали о нем слишком много.
   Он подошел к своей холодной комнате и прочитал письмо. Марселина была в Берлине. Она узнала о его присутствии от друга-музыканта Курта Мейснера и, конечно, хотела увидеть его. Ланни не очень хотелось видеться с ней, и ему нужно было время, чтобы спланировать, что ей сказать. Он решил сказать ей, что приехал навестить Геринга с секретной миссией от Робби. Это удовлетворило бы ее, потому что она думала о Робби как о важном и влиятельном человеке, способном сотворить любое чудо.
   Ланни позвонил в ее квартиру, которая находилась в модном пригороде на западе, где было мало военных целей, и где, поэтому упало мало бомб. Он предложил пообедать с ней и принести еду. Это требовалось этикетом. У него было много не отоваренных продуктовых талонов, потому что его кормили в Каринхалле, и не требовали ни карточек, ни денег. Он стоял в очереди перед Kolonialwarenladen, как немцы несколько громоздко называют продуктовый магазин. С кучей пакетов мужчина мог быть уверен в теплом приеме в квартире любой женщины, а новости, которые он принес из семей на трех континентах, сделали этот день красным днем для танцовщицы без работы.
   Именно это означало всеобщее результат работы без войны для Марселины Дэтаз. Никаких танцев, пока ... "Когда, Ланни?" Он сказал ей, что только le bon Dieu может ответить на этот вопрос. Он только что приехал из Каринхалле, а Die Nummer Zwei не знал. Ланни собирался в Швецию, а оттуда в Лондон, Вашингтон и Ньюкасл, чтобы сообщить, что он слышал. Миром правили сумасшедшие, и кто мог их контролировать? Это удовлетворило дочь Бьюти Бэдд, которая никогда не интересовалась политическими разговорами и была готова поверить, что никто не знал об этом больше, чем она.
   V
   Он посмотрел на нее и увидел, что тревога не омрачила ее очарование. Ей было всего двадцать пять лет, и он думал, что она никогда не выглядела милее, хотя, конечно, он не мог быть уверен в цвете её волос, потому что дамы учатся так искусно менять его. Она держала себя в форме, тренируясь под музыку фонографа, поэтому на ней не было лишней плоти. У нее были карие глаза и волосы отца, и она носила их длинными, а иногда танцевала с распущенными волосами. Она каждый день уделяла много времени поддержанию себя в порядке и приводила в восхищение всех, кто ее видел. Включая, конечно, этого сводного брата, который научил ее танцевать, когда она едва могла ходить, и отстаивал её право на свою карьеру и на жизнь, которую она выбрала.
   Теперь она хотела рассказать этому старому наперснику о своих проблемах. "Ланни", - воскликнула она, - "как ужасно любить мужчину, который тебе не нравится!" Любопытная психология, но это действительно так, настаивала она. Оскар фон Герценберг, белокурый и красивый, был прусским аристократом и ужасным снобом, как по воспитанию, так и по рождению. Он презирал французскую половину своей любовницы, а теперь стал еще больше презирать американскую половину. Кроме того, он был нацистом, что означало, что все женщины были грязью под его ногами. И все же он любил Марселину, а она любила его, и поэтому у них была жизнь, как у кошки с собакой.
   "Он сражается с русскими", - объяснил этот испорченный баловень судьбы, - "и в самых ужасных условиях, которые можно себе представить. Лёд и снег, и ледяные ветра, и люди умирают вокруг него. Он был дважды ранен, и когда он бывает дома, я нужна ему. И как я могу отказать ему в помощи? Как я могу покинуть его, даже когда он говорит мне самые ужасные вещи, даже когда он угрожает отправить меня в концлагерь?"
   - Это зашло так далеко?
   - Это зашло так далеко, что он дал мне пощечину, а я хотела убить его. Любовь это ужасная вещь, Ланни. Я поклялась, что никогда не покорюсь ей, и все же я здесь, раба. Даже восхищаюсь его высокомерием.
   Что мог сказать сводный брат? Почти ничего. Он не мог предложить вывезти ее из Германии. Он мог бы сделать это, но он не имел права использовать свое влияние для каких-либо подобных целей, и, кроме того, она не хотела бы уехать! Она была взрослой и выбрала свою кровать, где спать. Несколько лет назад он предупредил ее, каким будет итальянский фашистский муж, и она отвергла его совет. Когда он увидел, что она влюбилась в нациста, агент президента был в положении, когда он не мог предупредить ее снова, и она не обратила бы на него внимания, как и в первый раз.
   "Я никогда не знаю", - сказала она ему, - "в какой час я могу получить сообщение, что он убит. Думаю, что я буду рада, но потом, через несколько минут, мне будет жаль, что у меня появилась такая мысль, а потом я буду скорбеть, потому что мне недостаёт его. Я дура, Ланни, и ты должен это знать".
   "Господь с тобой, дорогая",- ответил он. - "Ты - женщина, и тебя выучили ожидать слишком многого от жизни и иметь все это бесплатно. Что я думаю сейчас, так это то, что тебе надо уехать из Берлина и жить в сельской местности, предпочтительно на юге, где легче согреться".
   - А потом, если он вернется с другой раной, что я буду делать? Что, если он получит отпуск, ведь он мне пишет, что такое может случиться, когда восточный фронт стабилизируется, как он это называет. Мне опять назад под бомбы?
   "У тебя достаточно денег?" - задал он единственный полезный вопрос, который он мог придумать.
   - У меня много в банке. Но что с ними будет, если в банк попадет бомба?
   Он едва мог удержаться от улыбки от примитивного восприятия денег. "Regierung не позволит банкам обанкротиться", - заверил он ее, - "но они могут ограничить сумму, которую ты можешь снять. У тебя есть много денег в Нью-Йорке, ты знаешь, и я мог бы переправить кое-что тебе в случае необходимости".
   "Ланни, ты добр ко мне!" - воскликнула она. - "Я была эгоистичным существом, и до сих пор им остаюсь".
   - "Я знаю это", - ответил он откровенно. - "Может быть, немного страданий будет полезно для твоего искусства".
   VI
   Ланни задумался о чрезвычайно ценных секретах, которые он получил. Было бы очень приятно зайти в спальню Ф.Д.Р. и заявить: "Ну, губернатор, я добился успеха!" Но Ланни был далеко от спальни губернатора. И предположим, что в книге судьбы написано, что бомба должна была упасть на голову агента президента в Берлине или что он должен был потерпеть крушение другого самолета по пути в Стокгольм, в Лондон или в Вашингтон? Нет, очевидно, он был обязан доставить эту информацию домой, как можно быстрее, и путь проходил через Монка, он же Брананг, он же Капитан Герцог, он же Браун, он же Крафт, он же Веттерль.
   Собираясь на вечернее свидание, Ланни шёл наощупь сквозь затмение так быстро, как только мог. Он знал, что ему грозит опасность, и не только от бомб союзников и уличного движения. Рост преступности в Берлине во время войны был велик, и в рабочих кварталах царила ожесточенная борьба с богатыми, поддерживаемая демагогией Юпхена Геббельса. В свои первые годы лидеры Национал-социалистической немецкой рабочей партии делали акцент на втором и четвертом словах этого названия. После их успеха они перешли к первому и третьему словам. Но теперь, когда над ними нависла тень поражения, все они снова были за имена два и четыре и говорили озлобленным беднякам, что их проблемы связаны с богатыми тунеядцами и паразитами.
   Здесь был хорошо одетый иностранец, его карманы были набиты банкнотами как французскими, так и немецкими. Но, к счастью, он был незаметен в темноте, и он благополучно достиг назначенного угла. Он думал, получил ли Монк его записку и смог ли он прийти вовремя? Ланни дважды прошел угол, прежде чем понял, что рядом с ним кто-то есть. Он сказал: "Guten Abend", и ответ прозвучал знакомым голосом нового дворецкого. Ланни взял его за руку и отвел. "Все в порядке?" - прошептал он по-английски, а другой ответил: "О.К."
   "Мне понадобится не больше минуты", - сказал Ланни. - "У вас все еще есть способы доставки информации?"
   - Насколько я знаю, никаких изменений не было.
   - Слушайте внимательно. Вы помните особый и необычный вид воды?
   - Я помню.
   - Запомните название Рьюкан, Норвегия. R-J-U-K-A-N. Вот где это делается. Найдите время и запомните хорошенько. Ланни слушал, чтобы услышать, есть ли шаги, и он обнял его, чтобы убедиться, что рядом никого нет. Затем: "Далее, посмотрите, можете ли вы найти каких-либо еврейских техников, которые работали на заводе по производству синтетического сахара в Гамбурге".
   - Вы знаете их имена?
   - Я не знаю. Я знаю только, что они были зачищены. Они могут находиться в концентрационном лагере или могут быть мертвы. Если вы сможете найти кого-нибудь, он может знать важный процесс. Превращение древесины в синтетический сахар.
   - Я понял.
   - Это нормально, что я написал вам?
   - Всё хорошо, но не слишком часто.
   - Вот и все. Завод синтетического сахара в Гамбурге. Удачи. Заговорщики повернулись в разные стороны и скрылись в темноте.
   VII
   Ланни сдержал свое обещание и позвонил пожилой финансовой лисе со странной комбинацией имен. Он был приглашен на ланч в очень эксклюзивный Herrenklub, который насчитывал среди своих членов восемь подлинных князей, тридцать восемь подлинных графов и сорок семь подлинных баронов. Ланни пошел подготовленным к двум вещам, к выбору еды и к самой причудливой демонстрации дипломатической работы. Ни в том, ни в другом случае он не был бы разочарован.
   Доктор Гораций Грили Ялмар Шахт надел на себя один из своих безупречных и жестко накрахмаленных воротничков и принес Ланни пару килограммов свежего масла со своей фермы. Timeo Danaos et dona ferentes!65 Он уже заказал еду, которая включала яйца ржанки и оленину. Яйца подавали вкрутую, и, как обычно, внутри одного была молодая ржанка. Ланни нашел остальные безвкусными, но он знал, что они были чрезвычайно модны, поэтому он пел им похвалы.
   Он наблюдал за этим высоким, большим и странно выглядящим прусским джентльменом, понимая, что из его головы пришли идеи, которые сделали возможной Вторую мировую войну. Именно его бойкий язык убедил банкиров с Уолл-стрита, что на немецких облигациях на реконструкцию можно было заработать большие деньги, и эти банкиры передали радостную весть своей инвестирующей общественности. Таким образом, герр доктор и его друзья заработали около четырех миллиардов долларов и построили большие железнодорожные вокзалы и больницы, а также военные корабли, заводы по производству оружия и самолеты-истребители.
   Затем пришел Гитлер, который вдохновил и позволил доктору Шахту спокойно работать, как это действительно предпочитают финансисты. Из его головы вышли "оккупационные марки", в результате чего соседние земли были вынуждены расстаться со своими пиломатериалами, зерном, скотом и рудами в обмен на деньги, которые можно было потратить только в Германии, и только тогда, когда у Германии были товары для этого. С помощью таких приемов нацисты вывезли из соседних стран товары на общую сумму восемнадцать миллиардов марок, часть из которых ушли в желудки немецкого народа, а другая была направлена на завоевание и подчинение других стран. Теперь эти народы работали как рабы Германии, и Адольф Гитлер выполнял обещание, которое он публично дал, что все другие народы Европы будут голодать раньше, чем немцы.
   Чего хотел бывший министр финансов этого преступного рейха от искусствоведа из вражеской страны? Прежде всего, он хотел выяснить, почему и как он прибыл сюда. И Ланни развлекался улыбчивым уклонением. Во-вторых, излить свой рассказ о горе, старый рассказ о неблагодарности князей. Еще раз Ланни вспомнил кардинала Уолси: "Если бы я только служил моему Богу с половиной усердия, с каким я служил своему королю, он бы в моем возрасте не оставил меня неприкрытым перед моими врагами". В прошлый раз, когда Ланни слышал этот плач, он наполовину поверил в это, но теперь он не поверил в это ни на йоту. Он был уверен, что старый придворный не посмел бы так говорить, если бы он так думал. Это была роль, которую ему приказали сыграть. Нацисты его готовили к возможному поражению. Бывший житель Бруклина собирался еще раз посетить Уолл-стрит и сказать банкирам, что он всегда в своем сердце выступал против нацистов!
   Ланни был уверен в этом, когда бывший министр подошел к истинному смыслу своей беседы. Он хотел, чтобы эта ужасная война закончилась, точно так же, как он знал, что этого хочет сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт. И у него была своя умная формула для решения этой проблемы. Он не предлагал, как это сделали Гитлер и Геринг, чтобы Великобритания и Америка выступили против Советского Союза. Нет, что-то намного забавнее, просто Британии и Америке нужно спокойно вести себя на западном фронте, чтобы дать Германии возможность разгромить большевиков. Как раз то, что они делали сейчас, в конце февраля 1943 года! И если бы Ланни сказал, что они делают это, или что он и его отец будут выступать за это, у герра доктора будет что-то, что он сможет сообщить русским, чтобы усилить их подозрения в отношении намерений Великобритании и Америки в отношении второго фронта!
   Большеголовый и краснолицый пруссак подписал счёт на этот ланч, и Ланни подумал, оплатит ли этот счёт он сам или его оплатит МИД Риббентропа или Департамент народного просвещения и пропаганды Геббельса?
   VIII
   Ланни пообещал позвонить барону фон Беру. Забыть об этом было бы очень плохой тактикой. Он вспомнил об этом, и глава Einsatzstab сообщил, что у него есть настоящие сокровища для показа своему новому другу. Он отправил свою машину во дворец Доннерштайн. Такой безупречный адрес не стыдно дать! И Ланни отвезли в то, что до недавнего времени было модным художественным магазином дилера Диамант. Такое безупречное имя! К сожалению, на этой улице недалеко упала бомба и выбила стекла во всех окнах. Окна были заколочены, и фирма прекратила свою деятельность. До конца этого дня Ланни пришел к выводу, что фирма уже некоторое время не работала и использовалась в качестве камуфляжа, либо самим Einsatzstab, либо бароном и его партнерами, работающими на черном рынке.
   Внутри этого роскошного заведения, прекрасно оборудованного для показа прекрасных картин, находилась полдюжина самых очаровательных образцов французского импрессионизма, которые когда-либо видел этот эксперт. У каждой картины было свое собственное освещение, а перед ней стоял стул, чтобы потенциальный покупатель мог комфортно сидеть и восхищаться. За один раз включалось только одно освещение, так что ничто не могло отвлечь глаза или мысли посетителя. Не слишком нетерпеливый продавец стоял рядом, воспевая хвалу работе. Тактичный клерк сказал: "Мне сказали, герр Бэдд, что вы компетентны составить собственное мнение о картинах, и поэтому я оставляю вас изучать их самостоятельно. В углу каждой рамы вы найдете карточку с необходимой информацией и ценой работы".
   На вкус Ланни, ничто не могло быть лучше. Ему нужно было только прочитать карточку и сделать заметку, а затем сесть и изучить работу. Когда он попросил увеличительное стекло, ему его тут же принесли. Когда он закончил проверку одной картины, он включил следующее освещение и выключил предыдущее. Если бы все дилеры были бы одинаково тактичны. И если бы они могли одинаково доверять своим клиентам!
   Здесь были Моне, пруд с лилиями и маленький каменный мост при ярком солнечном свете. Здесь был Ван Гог из периода Овна, когда он был опьянён солнцем и теплом южного берега Франции и всю свою работу сделал гимном Богу Солнца. Был Гоген, когда он бежал из пылающего и циничного мира искусства Парижа в лоно Матери Природы на Таити, где туземцы были мирными и счастливыми, или, в это мог поверить обезумевший художник. Все эти работы были "дегенеративными" в соответствии с официальной классификацией, установленной бывшим художником открыток из ночлежки для бездомных венских трущоб. Их цены были низкими, но не слишком, потому что было хорошо известно, что дегенеративный ненацистский мир высоко ценит их. Ланни мог получить этих старых мастеров, такими они стали в 1943 году, примерно за восемьдесят тысяч марок, что составляло около тридцати тысяч долларов по официальному курсу, а по реальному курсу ещё меньше. Он не сомневался, что некоторые из его клиентов будут рады заплатить двойную цену.
   Покупка картин была камуфляжем Ланни Бэдда, и заработок денег отводил подозрения рядовых нацистов от него. Для покрытия таких сделок он держал деньги в берлинских банках. Он отвезет картины в Швецию и поместит их в банковское хранилище там. Он скажет своему боссу, что он сделал, и, если босс одобрит, всезнающий Бейкер получит необходимое разрешение, и картины могут быть привезены в Америку и проданы мистеру Уинстеду или другим коллекционерам, а прибыли будут отправлены в Красный крест.
   IX
   Ланни сказал, что он купит эти картины при условии, если сможет получить необходимые гарантии относительно их прежнего владельца. Клерк сказал, что все уже подготовлено, и представил для проверки покупателя два документа, купчую, подписанную бароном фон Бером, и акт отказа от права собственности, подписанный некоей Росикой Диамант, в котором указывалось, что она была первой владелицей указанных работ, что продажа Беру была добровольной, и что за сумму в десять марок она настоящим передала Ланнингу Прескотту Бэдд все притязания, которые она может иметь к указанным работам.
   В комнату привели элегантно выглядящую молодую женщину, о расе которой ему не пришлось бы задавать никаких вопросов даже без желтой Звезды Давида, которую она носила на груди в соответствии с требованиями нацистской полиции. Она вне сомнения была изысканным человеком, и она была не виновата в том, что она также была зрелой и привлекательной. Она напомнила Ланни Оливию Хеллштайн, когда эта дочь крупного парижского банкира была представлена ему в качестве возможной жены и стала цитировать Ветхий Завет впечатлительному плейбою. - "Что мне сказать тебе, с чем сравнить тебя, дщерь Иерусалима? чему уподобить тебя, чтобы утешить тебя, дева, дщерь Сиона?" Как и у Оливии, у этой были большие темные глаза, которые поэты обычно сравнивают с газелью. - "Уклони очи твои от меня, потому что они волнуют меня. Как ты прекрасна, как привлекательна, возлюбленная, твоею миловидностью!"
   Клерк, или продавец, или кто бы то ни было, кто занимался этой сделкой, сказал: "Это фрейлейн Диамант, которая была владелицей картин, и она расскажет вам о них".
   "Я рад встрече с вами, фрейлейн", - вежливо ответил Ланни. - "Я буду благодарен за информацию".
   Молодая женщина, ей могло быть не больше двадцати, начала свою историю мягким голосом, который стал ее стилем. Ее отец приобрел эти картины в ходе своей деятельности торговца картинами. Отца уже нет в живых, а она его единственная наследница. Поскольку война усложнила её положение дел, она с радостью распорядилась ими по цене, которая, как она надеялась, принесла бы пользу герру Бэдду. Это она сказала с глазами газели, смотрящими прямо в глаза Ланни, и без малейших колебаний.
   Ланни был совершенно уверен, что это было выдумкой со стороны барона фон Бера, но что он мог сделать или сказать? Он мог бы поймать молодую женщину на слове, но она наверняка заучила свою историю и ничего не делала бы, только повторила бы ее. Он, конечно, ей не будет ничего хорошего, если он сломит ее в присутствии какого-либо нациста. То же самое можно сказать о его отношениях с Герингом и его персоналом. Коммерческая сделка похожа на любовную интригу - лучше не начинать ее, если хочешь прекратить ее в середине.
   Агент президента сказал: "Я принимаю вашу передачу прав на имущество, фрейлейн. Цена удовлетворительная, и я рад слышать, что могу быть вам полезен".
   X
   Он был в своем берлинском банке и получил чековую книжку. Его счёт был секвестрован, когда Германия объявила войну Америке, но вряд ли это относилось к выплатам в адрес Einsatzstab. Ланни мог догадаться, что это должен быть любимый способ заключать сделки. Секвестровать деньги человека и сообщать ему, что есть только одно лицо, которому он мог выписать чек. Ланни выписал чек, передал его клерку, получил купчую и другой документ. Драгоценные картины были вынуты из тяжелых рам, и каждая была завернута в мягкую ткань. Ланни остался, чтобы убедиться, что все сделано правильно и что он получил то, за что заплатил. Они были не большими картинами и были упакованы в два свертка, с которыми без труда можно было обращаться. Их положили в машину барона и отвезли вместе с их новым владельцем во дворец Доннерштайн. Для искусствоведа это была старая история. Он проделывал это более двадцати лет и всегда внимательно наблюдал за всеми хитрыми людьми.
   Он убедился, что сокровища безопасно сложены в его холодильной комнате, и рассказал Хильде о них, чтобы она не беспокоилась о его делах. Он занялся другими делами. И когда вечером он вернулся во дворец, пожилой слуга сказал ему, что ему звонила женщина, которая отказалась назвать свое имя, но сказала, что она позвонит снова. Ланни сразу догадался, что это была фрейлейн Диамант, потому что он не знал ни одной другой леди, которая могла бы сообщить ему что-то конфиденциальное. Он не был удивлен, когда его вскоре вызвали к телефону, и он услышал мягкий голос дочери Иерусалима. При этом он не был удивлен, что она не назвала своего имени, но сказала: "Это тот человек, с которым вы сегодня заключили коммерческую сделку".
   Он не сделал ошибку и тоже не назвал ее. Он знал, что она рискует, потому что евреям было запрещено пользоваться телефоном или телеграфом. "Я понимаю", - ответил он, и она сказала ему, что хотела срочно что-то сказать ему. Готов ли он встретиться с ней у Бранденбургских ворот в девять часов утра следующего дня? Он знал обычай берлинцев, которые хотели обсудить конфиденциальные вопросы в безопасности. Они шли прогуляться в Тиргартен. Ланни делал это сам с Лорел и с другими.
   Его мысли были занят проблемой, что хотела эта молодая женщина? Чтобы отказаться от сделки? Очевидно, он не мог сделать это, не ставя под угрозу своё положение с нацистами. Фрейлейн была в ловушке, но Ланни тоже. Он должен был вывезти картины. Но, если бы ее ограбили, то он мог бы пообещать ей возмещение. Или, может быть, она хотела сказать ему, что картины были выманены у других людей и что его право собственности бесполезно? В таком случае ему придется держать их в Швеции и посмотреть, что получится после войны. Он обдумывал эти вопросы, пока его постель не нагрелась, и он не заснул.
   XI
   Утром, когда он увидел, как молодая еврейка прогуливается по великому памятнику прусского высокомерия, он не совершил ошибку, не поздоровавшись с ней. Он прошел мимо нее и медленно пошел в заснеженный парк, предоставив ей возможность догнать его, когда она захочет. Она была одета в пальто, которое, возможно, носила ее служанка, и он мог догадаться, что она рассталась со своими мехами и драгоценностями. Когда она присоединилась к нему, он не остановился, а продолжил идти, и прохожие могли свободно предполагать, что это было одно из тех любовных свиданий, которые не прекращаются войной, а совсем наоборот. "Pflucket die Rose, eh' sie verbluht (Сорви розу, прежде чем она увянет (нем.))".
   "Герр Бэдд", - начала она, говоря тихо, почти шепотом, - "извиняюсь, что беспокою вас..."
   - Вовсе нет, фрейлейн. Не беспокойтесь. Я здесь, чтобы выслушать все, что вы мне скажете.
   "Я вам незнакома", - продолжала она, увеличивая темп своей речи, - "но иногда можно много сказать о человеке, кратко взглянув на него. Прошу вас поверить, что я честная женщина".
   - Я могу заверить вас в этом, фрейлейн. Я думаю, что узнаю леди, когда увижу ее.
   - Я имею в виду нечто большее, герр Бэдд. Я имею в виду, что я женщина с сердцем и совестью.
   "Я готов в это поверить", - заявил он быстро.
   - У меня больше нет положения в этом мире, где я живу. Но у меня есть чувство чести, и я способна на благодарность, которая никогда не умрет.
   - Продолжайте, фрейлейн, веря, что я принимаю ваши заявления.
   - Я собираюсь сделать то, что вам покажется безумным предложением. Оно рождается из моего полного отчаяния. Я еврейка. У меня были отец и мать, два брата и сестра, и хорошее семейное положение. Вы знаете, возможно, дело моего отца, которое было процветающим. Теперь, как вы видели, оно в руках других. Вся моя семья исчезла, я не слышала ничего от них в течение нескольких месяцев, и у меня нет надежды снова их услышать. Я перестала спрашивать. Потому что я слышу в ответ только гневные слова, и мне пришлось принять решение, хочу ли я жить или нет.
   - Ужасная ситуация, фрейлейн.
   - Я занимаюсь этим делом, потому что раньше помогала отцу, и поэтому у меня есть знания, которые им нужны. Я попал в зависимость от этих людей, и это ужаснее, чем могут сказать любые слова. Я доставляю им удовольствие, но делаю это, не зарабатывая никакой благодарности или привязанности. Эти вещи не доступны никому из моей расы, независимо ни от каких услуг.
   - Это я могу понять-
   - Сегодня я встретила американца, которого я впервые увидела более чем за год. Я увидела доброго человека и прочитала по вашему лицу, что вы не думаете, что я заслуживаю знак стыда, который евреи должны носить в Германии. Нам, конечно, не стыдно, стыдно тем, кто заставляет нас его носить.
   - Вы правы, фрейлейн Диамант.
   - Не называйте мое имя. Слова могут быть подслушаны, и я делаю то, что может стоить мне жизни. Я думаю, что вы могли бы помочь мне выбраться из этой страны, где я никому не нужна.
   - Как я могу вам помочь, фрейлейн?"
   - Может быть только один способ - жениться на мне и отвезти меня в Америку в качестве своей жены.
   "Ой!" - воскликнул он невольно.
   "Это было бы только на словах", - воскликнула она, ее голос дрожал и почти ломался. - "Вы могли бы развестись со мной или аннулировать брак. Если бы у меня было состояние, я бы предложила его вам. Но я могу предложить только свои услуги. Я была бы вашим секретарем, вашим служанкой, я бы стерла себе все пальцы до кости., чтобы отплатить вам, и это будет на всю оставшуюся жизнь. Я бы никогда не попрошу, чтобы меня освободили от слова. Я прошу только жить и иметь шанс делать что-то полезное. Это крик безумной женщины-
   "Вам не надо говорить больше, фрейлейн", - добавил он. - "Я мог бы сделать то, что вы просите, но у меня есть жена и ребенок в Нью-Йорке".
   "Ach, Gott!" - воскликнула она, и ее голос угас.
   - Мне действительно жаль, но я беспомощен в этом вопросе.
   Доброта в его тоне вызвала искру на мгновение. - "Знают ли люди здесь, что вы женаты?"
   - Нет, но они могут легко узнать.
   - Это может и не прийти им в голову. Конечно, ваша жена поймет. А нацистский брак ничего не будет значить в Америке. Я могла бы уехать и больше никогда вас не видеть, просто отправлять вам мой заработок.
   - Leider, Fraulein, это невозможно, и вы должны выбросить это из головы. Мои обстоятельства делают это невозможным.
   XII
   Он не мог сказать ничего больше. Он должен был произнести то, что они оба знали, было бы смертным приговором и без каких-либо оправданий. Они шли в тишине какое-то время. Затем женщина сказала: "Простите меня, герр Бэдд, я не имела права беспокоить вас".
   "Для вас было естественно так думать", - заверил он ее.
   "Расскажите людям, что здесь происходит!" - вмешалась она. - "Они уничтожают нашу расу. Они не только лишают нас нашей собственности и возможности заработать на хлеб, но они полны решимости не оставить никого из нас в живых здесь или в странах, которые они захватили. Они отправляют нас в вагонах для крупного скота в лагеря, которые они построили с целью массового убийства".
   - Неужели это правда, фрейлейн?
   - Не может быть никаких сомнений в том, что это правда. Тысячи наших людей гибнут каждый день. Они превращают еврейские тела в удобрения и мыло. Такого ужаса не было с начала времён.
   - Я слышал такие заявления, фрейлейн, но в это трудно поверить.
   - Каждый еврей в Германии знает это. Мы больше не верим сказкам, которые они рассказывают нам, что нас доставят в Польшу и поселят на земле. Нас убивают оптом в камерах с отравляющим газом, а затем сжигают в печах или варят в чанах. Еврейские тела становятся сортом немецкого мыла. И чем тяжелее идет война с Германией, тем решительнее становятся эти изверги. Не останется никого из нашей расы, кто разделит радость победы.
   Он бросил один взгляд на это прекрасное лицо, искаженное тоской, затем повернул глаза прочь. Он не мог сказать: "Я сообщу об этих заявлениях в моей стране, фрейлейн ". Он даже не мог сказать: "Я верю вам". Он не мог забыть о возможности того, что этот столь правдоподобный подход может представлять собой заговор приспешников Геринга, которые подозревали его и были бы рады получить что-то против него. Он должен был ожесточить свое сердце и сказать: "Я сожалею, что не могу сделать то, что вы просите, фрейлейн. Все, что я могу сделать, это заверить вас, что то, что вы сказали мне, будет заперто в моем сердце, и что все, что может случиться с вами в будущем, не произойдет из-за этого обращения ко мне. До свидания".
   Они подошли к развилке пути, по которому они шли. Он подождал, чтобы увидеть по какой дороге она пойдёт, и пошёл по другой. Таков был его долг, и он его выполнил. Но на душе у него осталась боль.
   XIII
   До резиденции Геринга идти было не так уж и долго, и надежный Фуртвэнглер с сожалением отметил тот факт, что герр Ланни Бэдд был готов покинуть Фатерланд. Он может занять место в самолете до Стокгольма через пару дней, и генерал-майор позаботится о том, чтобы правила, касающиеся багажа, были отменены, чтобы он мог взять с собой свои картины. Его разрешение на выезд будет готово для него, и собственный кассир Геринга принял его, взяв несколько его банкнот по десять тысяч франков и выдав ему хорошие национал-социалистические марки. По курсу в пользу последних. Это был современный способ обескровить завоеванную страну. Просто объявить, что ваши деньги стоят в несколько раз больше денег другой страны, и тогда ваши солдаты могут войти в магазины и обчистить их. Так шелковые чулки, вина и часы из Франции прибыли в Германию, и французы не на что жаловались.
   Следствием закрытия кафе стало то, что столичные служащие и чиновники должны были приносить свои обеды, изящно спрятанные в небольшие сумки или во что-то такое же респектабельное. В холодную погоду они устраивали вечеринки в офисах друг друга. Ланни позвонил Генриху Юнгу и был приглашен. Конечно, он должен принести свое. Поэтому он вышел и прогулялся, ища не слишком длинную очередь. Многие были длинной в квартал. Проблема была в том, что, пока ждёшь своей очереди, товары могли быть распроданы. Но в районах более высокого класса были магазины, в которых было больше товаров, предметов роскоши, цены на которые не были лимитированы. Ланни купил анчоусы в оливковом масле, спелые оливки и сушеный инжир из Португалии и Испании. Также буханку ржаного хлеба и сыр, который, как он знал, любил Генрих. Американский миллионер, все немцы считали его таковым, не возражал тратить продуктовые талоны, потому что он уезжал из страны, и перед тем как уехать, он сделал подарок Хильде, который уравновесил его пуританский моральный кодекс.
   Восхищенный молодёжный чиновник попросил, чтобы ему разрешили пригласить пару его начальников, и три нациста с открытыми ртами внимали рассказу о посещении Каринхалле, который был для них тем же, что Вальхалла, гора Олимп или Голливуд. Ланни описал продолговатый обеденный зал Unser Hermann, в котором сидело двадцать четыре человека, каждый в большом кресле за длинным столом. Великолепный экземпляр Mein Kampf в кожаном переплете, который подарил фюрер, стоял на кафедре со свечами по бокам, которые всегда горели. Клетки с повзрослевшими львятами, каждого из которых называли Кайзером. Теперь они были известны как Кайзер Айн, Цвай, Драй и Фир. Замечательные игрушечные поезда, которые мчались, гудели и подчинялись сигналам, как и многие молодёжные чиновники. Ланни повторил то, что сказал Геринг о формировании новых армий, которые положат конец войне на востоке, прежде чем Запад сможет начать. Все это добавило к удовольствию от деликатесов.
   Это было слишком хорошо, чтобы длиться долго, и это было не так. Раздался вой сирен, и этим пожилым и слегка пузатым бюрократам пришлось собирать остатки еды и спускаться в бомбоубежище в подвале и сидеть на неудобных скамьях. Дневные самолеты всегда были американскими, и это смутило приезжего, который должен был извиниться и пробормотать, что он сделал все возможное, чтобы предотвратить это, и теперь пытается это остановить. К счастью, американские бомбардировщики шли на фабрики, на которых производилась военная продукция, а они были в основном в более бедных и темных районах. Поэтому партийным чиновникам не нужно было так сильно волноваться.
   XIV
   Путешественник снова вышел на улицу и посмотрел на Берлин после воздушного налета. Он не видел никаких признаков разрушений. В дневной газете ему сообщали, что противовоздушная оборона города отогнала большую группу самолетов противника. Он догадался, что это был наблюдательный рейд с целью фотографирования. Газета также сообщила ему о концерте, и эта информация, вероятно, будет точной. Музыка была теперь единственной вещью в Германии, которая была и превосходной и дешевой. И он решил напомнить себе о хорошем Фатерланде, который он знал и любил в детстве. Должно быть, что-то осталось в сердцах людей. Или зачем им выходить из дома в холодную погоду и тратить свои небольшие сбережения на Моцарта и Бетховена?
   Итак, Ланни провел пару часов в присутствии божественной красоты, почти до слез при мысли о духовных сокровищах, которые так быстро исчезали с земли. "Остановись, мгновенье! Ты прекрасно!" - был крик Фауста. Но эта музыка не осталась, она говорила с тобой, а затем исчезла, не оставив ничего, кроме воспоминания и души, недовольной миром жестокости и ненависти. Ланни думал, как он всегда делал в присутствии любой формы красоты. Почему она не может быть оценена по достоинству, и почему нельзя построить мир, чтобы охранять его и удерживать его, вместо того, чтобы разорвать его на куски взрывчаткой, сброшенной с воздуха? Ему бы хотелось высказать эту мысль людям, но он должен был держать язык за зубами. Во всей Германии был только один человек, которому он осмелился бы высказать свое мнение, и этот человек, Монк, был вынужден жить как изгой и преступник под вымышленным именем и с поддельными документами.
   Спустившись с этих небес духа, Ланни снова шел и думал о своих телесных потребностях. Он планировал поужинать с сестрами Доннерштайн и остановился в продуктовом магазине, где очередь не казалась слишком длинной. Живя во дворце и посещая другие, Ланни не встречал много простых немцев, и для него это была единственная возможность. В основном здесь были пожилые люди, потому что у них было свободное время. Девять из десяти были женщины. Был поздний вечер, и было холодно, и потенциальные покупатели, в основном с платками на голове, стояли, сгорбившись и молча, их руки были под теплыми платками, а их локти прижимались к бокам. Незнакомец сгорбился, как и другие, и держал свои меховые перчатки в карманах, стараясь выглядеть как можно не модно.
   Шли разговоры, и Ланни обнаружил, что большая часть разговоров была связана с едой, где ее получить, и какие цены нужно заплатить. Это был бедный район, и женские лица были бледными, все, кроме носов, которые были красными от холода. Они стояли и терпели, пытаясь найти что-то для голодных детей, которые возвратятся из школы домой, и для мужчин, которым нужна была сытная еда после тяжелого рабочего дня. Когда женщины не находили то, что хотели, они ворчали, и то, что они говорили о Regierung, могло вызвать ожог ушей у Юпхена Геббельса. Ланни был поражен силой жалоб и громкими голосами, которыми они были озвучены.
   XV
   Он сделал свои покупки и направился в метро, зная, что в этот час оно будет забито и неудобно. Его задачи были решены, и как он был бы рад сесть в самолет и вылететь из этой гигантской нацистской тюрьмы! Прогулка привела его к крупному  Силезскому вокзалу, и там он увидел толпу и подумал, бомбили ли это место. Стоял какой-то крик, и он рискнул задать вопрос, и ему сказали, что с восточного фронта только что прибыл поезд с ранеными. Ланни видел это зрелище в прошлом и мог себе его представить. Калеки, едва способные хромать, мужчины с перевязанными головами, с руками на подвязке, а некоторые на носилках. Они всегда были ужасно бледными и немного зеленоватыми. Они были небритые и грязные, жалкие развалины крепких солдат, которыми уходили на фронт.
   И здесь их ждали женщины в нервном напряжении. Некоторые были вне себя от горя. Они прорвались через барьеры, которые должны были их удерживать. И это было странно в этой стране порядка. Некоторые начали плакать и кричать, проклинать режим, который держал их в войне, требуя окончания войны. Шум усиливался каждую минуту, и демонстрантов было так много, что полиция была беспомощна. По крайней мере, до тех пор, пока не будет вызвано подкрепление. Ланни не стал дожидаться этого. Потому что в такое место может нагрянуть облава на уклонистов от войны. А он не хотел предъявлять свои документы и объяснять, как здесь появился вражеский чужеземец.
   Чуть позже агент президента оказался в переполненном метро. Он нашел его неподобающим. Оно оскорбляло всякую чувствительность привередливого джентльмена, который всегда имел свою собственную машину и путешествовал там, где ему было удобно. Он обнимал свои пакеты с едой, и покачивался туда и сюда со стоячей массой и изо всех сил старался сказать себе, что не имеет права жаловаться. Ведь он заканчивает свое образование в области смысла капиталистической войны. Этот современный стиль конфликта сводил великих к уровню малых. Там бомбили государственных деятелей и дипломатов в их офисах. Время от времени доставалось и генералам с адмиралами. Такая война приводила гражданских лиц на передовую. Богатых, бедняков, нищих, воров, докторов, юристов, торговцев, начальников! Такая война преподаёт им всем болезненный урок, и, возможно, когда они его выучат, то захотят предотвратить Третью мировую войну!
   Когда он вышел из метро, было темно, а когда темнеет при затемнении, нельзя ошибаться. Ланни знал дорогу и пошел по стопам других усталых людей, ищущих еды и сна. На оживленных улицах образовались две линии, каждая из которых держалась правой стороны. Люди носили крошечные затененные фонарики, прикрепленные к петлям, направленные вниз и подключённые к карманным батарейкам. С этим можно ходить до перекрёстка, а затем нужно остерегаться за свою жизнь. Снег начал падать, и это ухудшило ситуацию. Но Ланни не спешил, у него было теплое пальто и перчатки, он был сыт, и в нём текла здоровая кровь.
   Он подошёл к ступенькам дворца. Они были из мрамора, с мраморными балюстрадами с каждой стороны и областью чуть ниже, куда можно наткнуться по неосторожности. Он начал подниматься, когда услышал голос, тихо говорящий: "Wer kommt da? (Кто пришёл?)" Он подумал, что голос ему знаком, и он спросил: "Wer fragt? (Кто спрашивает?)" Голос сказал: "Ланни?" И он спокойно ответил: "Веттерл!"
   Это был Монк, и Ланни спустился на ступеньку или две и протянул руку своему другу, чтобы вытащить его из того места, где он прятался. Его рука была ледяной. Он явно ждал какое-то время. "Можете ли вы принять меня?" - прошептал он. Ланни спросил: "У тебя проблемы?" Когда другой сказал да, Ланни взял его за руку и, молча, повел вверх по ступенькам. У агента президента был ключ, и он открыл дверь, и они вошли и поднялись на второй этаж в его комнату. Их никто не видел.
   ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
   Бомбы, рвавшие воздух в клочья68
   I
   НАВЕРХУ в этой элегантно обставленной спальне, которая не отапливалась в течение нескольких месяцев, Ланни увидел при тусклом свете, что зубы его друга стучат, а губы синие от холода. "Я долго ждал", - сказал он. - "Пока достаточно не стемнело, чтобы спрятаться в этом районе".
   - А у вас нет пальто!
   - У меня не было времени надеть его. Я должен был бежать со всех ног.
   - Боже мой, парень! Снимите обувь и ложитесь в постель. Монк сделал это, переместившись на дальнюю сторону, и Ланни последовал за ним, устроившись на меньшей половине кровати. Это был устоявшийся способ жить во времена, когда уголь был необходим для заводов и железных дорог, и когда каждый трудоспособный мужчина находился на фронте. Люди научились жить в холодных домах. Они использовали топливо только для приготовления пищи. Они ели на кухне, обогреваясь тем же топливом. Когда они не двигались, они лежали в кровати, экономя топливо и еду. Там можно было прекрасно вести беседы, а если был свет, то можно было читать и быть в тепле, кроме одной руки, которая держала книгу или газету. У цивилизованных людей есть много причудливых представлений, от которых их можно отучить, когда им нужно. Например, от спальной одежду, отличной от дневной, и от глаженой одежды, и от отсутствия не ней пятен или других признаков носки.
   Монк спросил: "Мы здесь в безопасности?" Ответ был таким: "Я запер дверь. Но, у замочной скважины может быть слуга, поэтому говорите тихо и по-английски. Что с вами случилось?"
   - Гестапо пришло в дом Плётцена. Мне повезло, что я случайно вышел через дверь подвала вынести мусор и увидел, как подъезжают их машины. Я не думаю, что они видели меня. Я пошёл обратно. Они побежали вверх по лестнице и позвонили в дверь. Я спрятался и подождал, пока они снова не позвонят, и экономка подошла и ответила. Я услышал, как они спрашивают: 'У вас есть слуга по имени Конрад Крафт?' а затем я бросился к задней двери, ведущей во двор. Я заранее изучил окрестности, глядя как со двора, так и с задних окон дома, так что я знал, что делать. Я перелез через забор в следующий двор и так далее пять раз. Конечно, эсэсовцы могли пойти по моим следам на снегу, но это займет у них несколько минут. Я вышел в сад, который выходил на боковую улицу. Я был полностью уверен, что меня остановят, но они там не поставили охрану. Я увидел приближающуюся машину, выбежал на улицу и окликнул ее: "Хозяин болен! Быстро отвезите меня к врачу! Видите ли, у меня была правильная одежда, и это сработало".
   "Это то, что я называю присутствием духа", - сказал агент президента.
   - Поверьте мне, я много лет думал об этих вещах и пытался предвидеть все неприятности. Мы подъехали к дому врача, и я поблагодарил водителя и выпрыгнул. Я подошел к двери и сделал вид, что звоню в колокольчик. Машина уехала, а я пошел так быстро, как только мог, не привлекая внимания, поворачивая за угол и убегая из района Плетцена. Я знал, что я в отчаянном положении, потому что полиция будет уведомлена, что ищет мужчину в черном костюме дворецкого без шапки и пальто. К счастью, я пришел в кино и сидел там, дожидаясь темноты. Затем я пришел сюда, надеясь, что вы сможете спрятать меня на ночь. Я знаю, что я не имею права делать это".
   - Не волнуйтесь, старик. Вас нужно спасти. На ночь вы здесь в безопасности, и вам будет тепло. У меня есть немного еды. А вот завтра проблема. Здесь есть двое слуг, и они могут быть поклонниками статус-кво. Есть также скорбящая старая женщина, которая ненавидит и боится американцев. И никто не может догадаться, какие у нее могут возникнуть идеи. Я не хочу задавать вопросы, которые мне не следует, но скажите мне, у вас есть какой-нибудь план побега.
   - У меня есть два контакта в этом городе. У меня должен быть только один, но я получил еще один случайно. Проблема в том, что мне приказано не искать убежища у любого другого агента. В случае проблем я должен надеяться только на себя. Вы можете понять, почему это так.
   - Я хорошо понимаю. Я должен придерживаться такого же подхода.
   - Я готов уйти сегодня вечером, если вы так скажете, Ланни. У меня есть небольшая капсула цианида, чтобы они не захватили меня живым.
   - Давай придумаем что-нибудь получше, старик. Скажите мне, есть ли у вас подозрения, как вас предали?
   - Ни малейшего. Кто-то мог ослабнуть под пытками, или кто-то мог быть вражеским агентом, выдавая себя за нашего друга.
   - Как вы думаете, это может иметь какое-либо отношение к информации, которую я дал вам недавно?
   - Что я могу сказать? Эта информация должна была уйти в ту же ночь, когда вы ее дали. С железнодорожником, который ездит в Голландию и обратно.
   - У него было что-нибудь в письменной форме?
   - Вряд ли. Это были простые вещи для запоминания.
   - Мог ли он случайно услышать мое имя?
   - Господи, нет! Я его не произнёс бы даже под пытками.
   - Ну, тогда у нас есть сегодняшний вечер для наших планов. У вас есть какие-нибудь предложения?
   - Я думал об этом, как мог думать полузамерзший человек. Во-первых, у меня должна быть другая одежда.
   - Может быть, я смогу это устроить. А паспорт, я полагаю?
   - Паспорт и разрешение на выезд, хотя могут быть и другие способы выезда. Я старый моряк, вы знаете.
   - Да, но мне было бы нелегко достать вам костюм моряка, и я боюсь, что не смогу достать вам никаких бумаг.
   - Бумаги были предоставлены мне в Швейцарии, и они прибыли из Берлина. Та же самая группа, которая занималась этим, может сделать это снова.
   - У вас был контакт с ними? "
   - Человек, который отправлял мою информацию, знал бы о паспорте. Вопрос, конечно, в том, поймала ли полиция и этого человека. Мне нужно идти и пытаться выяснить. Если я не приду назад, вы будете знать, что меня поймали и что я принял капсулу. У меня она будет уже во рту.
   II
   Два человека часами шептались, подробно обсуждая каждый аспект ситуации Монка и Ланни. Передвигаться по городу немец должен только ночью. Он предложил взять костюм и пальто у Ланни и отправиться сразу устанавливать контакт. Он должен был быть там лично, чтобы поставить отпечатки пальцев на документы. Ланни наложил вето на это предложение по нескольким причинам. Его костюм был куплен в Нью-Йорке, и его пальто было куплено в Тунисе и было французского производства. Они стали бы вескими уликами для гестапо. А они будут чрезвычайно активны в эту ночь, останавливая всех путников и тщательно их обыскивая. К следующей ночи они могли бы решить, что преступник нашел убежище или сбежал из города.
   "Слушайте, Веттерл", - прошептал Ланни, когда выбираешь вымышленное имя, то должен привыкнуть к нему как можно быстрее. - "Вот что я скажу своей хозяйке утром. Вы бывший сотрудник моего отца, и я познакомился с вами в Берлине еще в двадцатые годы. Княгиня встречала моего отца тогда, и это будет звучать правдоподобно для нее".
   - Я немец или американец?
   - Вы немец. Я пошел вас навестить и нашел вас сразу после воздушного налета. Ваш дом был разрушен, и вы выбежали в нижнем белье. Я дал вам своё пальто и привел вас сюда. Будет ли что-нибудь в газетах о побеге дворецкого?
   - Гестапо не работает таким образом. Газеты предупреждают общественность о вражеских шпионах и агентах, но они не рассказывают об отдельных случаях, особенно о гражданах Германии. Они не признают, что есть предатели и враги Regierung. Это было бы слишком плохо для морального состояния.
   - Хорошо, тогда мне эта история сойдёт с рук. Вы не ранены, просто страдаете от потрясения и горя. У вас были жена и двое детей, и вы видели, как их убила падающая балка, и они попали в огонь. Вы пытались освободить их, но это было невозможно. Вы хотите оставаться в этой комнате и спать, и побыть в одиночестве. Это сойдёт в любом случае на первый день .
   - Разве они не захотят принести мне еду?
   - У меня есть еда, которую я купил, намереваясь внести ее на вечерний ужин. Теперь ее будете есть вы. Здесь есть отдельная ванная комната, так что вам не придется беспокоиться. Вы можете запереть дверь и спать или продумывать ваши планы.
   - Вы хоть представляете, что делать с одеждой?
   - Я совершенно уверен, что у Хильде, то есть у княгини, осталась одежда, которая принадлежала ее мужу и сыну. Она будет сентиментальна по этому поводу, но поймет, что это чрезвычайное положение. Я заплачу ей хорошую цену, и это поможет, хотя она может быть слишком горда, чтобы признать это.
   "Расскажите мне об этой семье", - попросил Монк, он же Веттерл, и Ланни рассказал подробности. Старуха, скорбящая в своей комнате и ненавидящая всех американцев, была не очень хороша. Старые семейные слуги, несомненно, делают то, что им говорит семья, но вряд ли можно было ожидать, что они не будут сплетничать. Все, что собирались сделать заговорщики, должно быть сделано на следующую ночь. Человек, попавший под бомбы бомбой, лежащий в комнате один и не вызывающий доктора, может не вызывать подозрений в течение одного дня, но, конечно, не бесконечно.
   "Должен ли я встретиться с этой княгиней?" - спросил Монк.
   - Мне нужно посмотреть, как она воспримет эту историю. Я не хотел бы, чтобы она заподозрила, что я прячу женщину в комнате. Он не рассказал своему другу об особой и специфической причине своего опасения. Он полагал, что княгиня, в сущности, была порядочным человеком, и она не будет испытывать гнев на него за то, что произошло в этой комнате. Но есть ли такая женщина на свете, которая не будет гневаться на мужчину, который отверг её таким образом, а затем тайно привел в её дом другую женщину? Есть ли такая женщина, которая не подумала бы о такой возможности и не захотела бы убедиться в своих опасениях?
   III
   Сложный ворох проблем для двух секретных агентов среднего возраста, лежащих бок о бок в холодной темной комнате и разговаривающих шепотом! Весь огромный механизм высокоорганизованной цивилизации был против них. А они были готовы жертвовать своими жизнями за возможность предвидеть и преодолевать все трудности, которые могут возникнуть. К счастью, у Ланни были деньги, и они могут сделать многое. Но против фанатизма и одержимости одной идей деньги бессильны. Миллионы мужчин, женщин и даже детей были убеждены, что они выше остального мира, что их судьба состоит в том, чтобы переделать этот мир. Любой, кто противостоял им, был негодяем, преступником, извергом из ада. Таких людей было трудно убедить или подкупить.
   У Ланни было письмо с подписью "Адольф Гитлер", и он мог его использовать. Но имел ли он на это право? Ему было приказано позаботиться о себе и вернуться к Франклину Рузвельту за новыми приказами. Ему не разрешалось быть самоотверженным или благородным. Он был аппаратом для сбора военной информации, очень специфическим аппаратом, который стоил много денег и на его изготовление было затрачено много времени. Такой был только один. И он не имел права разрушать этот аппарат или даже рисковать собой. Больше всего его смущало, что он не имел права объяснять это, но должен был оставить возможность Монку догадаться.
   Во всяком случае, такова была теория. Но, к сожалению, Ланни Бэдд был не просто машиной. Он был человеком и испытывал чувства любви и дружбы. У него были жена и ребенок. И он не мог не беспокоиться. Он знал, что его жена в настоящее время страдает, получив сообщение о том, что ее муж погиб в пустыне Сахара или над пустыней Сахара. Точно так же его мучили мысли о том, что этот старый профсоюзный функционер и социал-демократ может попасть в руки гестапо и разгрызть крошечную стеклянную капсулу, заполненную цианидом калия. Он просто не мог позволить этому случиться, и он не мог не рисковать, чтобы этого не случилось.
   Он рассказал своему другу о приятном нефтянике, с которым он познакомился в Каринхалле и собирался встретиться в Стокгольме. - "Я знаю, что торговать с нацистами - это грязно, но это факт, что Швеции нужна нефть. Ни одна современная страна не может обойтись без нее даже неделю или две. Остановятся все перевозки, и люди в городах умрут от голода".
   "Конечно, и кроме того, он получает много денег от этого", - ответил Социалист, следуя своей логике.
   - Я не могу упустить из виду тот факт, что мой собственный отец торговал с Герингом до тех пор, пока наше правительство позволяло ему это делать. Возможно, вы не очень хорошего мнения о моем отце, но я знаю его лучше. И его точка зрения забивалась мне в голову с самого детства. Я знаю, что человек может быть жестким трейдером, зарабатывать миллионы долларов и в то же время быть очень добрым, даже щедрым по отношению к тем, кого он знает.
   - Я не сомневаюсь в этом, Ланни. Это система, которая отравляет их умы. Но какова ваша идея? Попросить этого нефтяника помочь вывести меня из Германии?
   - Моя идея пойти и понять, что он может. Я скажу ему, что вы человек, которого я знаю десять или более лет, и что вы оказали ценные услуги моему отцу. Я расскажу ему такую же печальную историю, как и Хильде о потере вашей семьи и дома, что вы не любите войну и хотите уехать и начать жизнь заново. Я сообщу Эриксону, что вы ценный человек, который может работать на него и что если он не найдет вас удовлетворительным, я уверен, что мой отец примет вас, как только сможет доставить вас в Соединенные Штаты.
   - Это звучит не так уж плохо. Кем бы я буду, нефтяником?
   - Вы вряд ли это сойдёт с рук. Вы могли бы быть удобным человеком, который путешествовал по поручению Робби и брал интервью у людей. Мой отец ценил вашу надежность, а не технические знания.
   - Хорошо, Ланни, если я имею право позволить вам пойти на такой риск.
   - Я решил вылететь самолетом. Но я рискну и скажу Эриксону, что я поеду с ним, как он любезно предложил. На случай если возникнут проблемы, у меня есть письмо Гитлера, но я не верю, что это произойдет. Потому что, если вы находитесь в правильной компании, у полиции не будет подозрений, которые они имели бы, если бы вы были одни. Если случится худшее, я должен буду сказать, что вы солгали мне, и что я понятия не имел о вашей незаконной деятельности.
   "Конечно", - ответил немец. - "Бесполезно бросать деньги на ветер!"
   IV
   Через некоторое время после полуночи два агента неохотно выбрались из своей теплой постели в тихий и смертельно холодный мраморный дворец. Ланни, который был в нижнем белье, надел одежду, в том числе и пальто. Монк снял свой костюм дворецкого, вынув из карманов все свои вещи, часы, кошелек, платок, авторучку. Всё это он положил под подушку, чтобы держать их вне поля зрения. Потому что, очевидно, человек, убегающий из разбомбленного здания в одном нижнем белье, мог бы надеть свою обувь и бежать в ней. Но вряд ли он смог бы собрать эти мелкие предметы, для которых у него не было никакого места. Он дал Ланни небольшую коробку спичек, большую ценность в Германии, и свои документы на роковое имя Конрада Крафта. Затем он вернулся в постель и принялся жевать кусок хлеба на ужин.
   Агент президента взял сброшенную одежду, подошел к двери комнаты и осторожно повернул ключ. Он беззвучно открыл дверь и стал слушать в темноте. Это было как в ночь перед Рождеством - "не шевелилось ни одно существо, даже мышь"69. Ланни знал, что дамы использовали задние комнаты на этом втором этаже, и что слуги спали выше. Таким образом, за исключением возможного грабителя, вся нижняя часть будет предоставлена ему. Он прокрался ощупью вниз по лестнице, покрытой ковром. Он знал первый этаж, потому что бывал здесь в счастливые дни. Он приблизительно знал, где находится дверь в подвал, потому что его туда проводили во время воздушного налета.
   Шаг за шагом он нащупывал свой путь через столовую, потому что наткнуться на светильник или другой предмет мебели было бы бедствием. Когда он пришел к тому, что считал правой частью здания, он чиркнул спичку и запомнил, где была дверь. Он затушил спичку, наступив на неё, и положил её в карман. Он нащупал путь и открыл дверь, не забывая надеть перчатки. Там был лестничный пролет, ведущий в подвал. Он спустился по нему и с помощью другой спички обнаружил печь. Как он и ожидал, печь была холодной, а решетка пуста; Так было в течение года или двух.
   Все еще одетый в перчатки, Ланни сложил одежду в круглую кучу внутри печи и использовал швейцарский паспорт и вид на жительство Конрада Крафта, чтобы поджечь одежду в нескольких местах. Всё было сухое и горело не слишком медленно. Ланни положил остатки документов наверх, оставался там и шевелил маленький огонь палкой, пока не осталось ничего, кроме пепла и черных костяных пуговиц. Они упали через решетку. И Ланни, который хотел удостовериться, что совершил идеальное преступление, сгреб пуговицы одну за другой и опустил их в полупустой мусорный бак, над ними туда он сгреб старый пепел. Все это он делал в полной тишине, даже открывая и закрывая двери печи. Затем он на цыпочках вернулся. И когда он надежно запер комнату, он прошептал своему другу, что подозрительного костюма больше нет.
   Ланни снял пальто и костюм и расстелил их на кровати, как и раньше. Он взял себе кусок хлеба. Он тоже не ужинал. И заполз в свою койку и принялся жевать, пока шептался с бывшим капитаном. У них будет время завтра, чтобы выработать планы, поэтому они решили, что пора спать. Ланни знал этого человека многих ролей более десяти лет, но никогда прежде не спал с ним в одной комнате. Случилось так, что он громко храпел. Но это не было бы фатальным, потому что если бы домочадцы услышали его, то они бы винили в этом Ланни. Так что Ланни тоже пошел спать.
   V
   Серые с голубым отливом облака и холодный ветер. Таков был Берлин на следующее утро первого марта. Судьбоносный день для всего города, а также для двух антинацистских заговорщиков. Агент президента вёл себя эксцентрично. Надел одежду, в том числе пальто, а затем завязал полотенце на шее перед бритьем. Он использовал ледяную воду из ведра, потому что проточная вода во дворце была перекрыта, а трубы зимой были осушены, чтобы они не замерзли и не лопнули. Ланни спустился на кухню, где было тепло, и там его встретили пожилые слуги. Какими добрыми и милыми были эти старые немцы, подумал он. Они накормили его горячей кашей и эрзац-напитком, а он согласно этикету им оставил талон на еду.
   Он попросил сообщить двум сестрам, что хочет увидеть их по важному вопросу, и они привели себя и свою комнату в порядок. Ланни рассказал трагическую историю, каждую деталь которой он обсудил с Монком. У него и его отца был старый друг в Берлине, образованный пруссак с неробким характером, который работал у Робби в его нефтяные дни с зарплатой в шестьсот марок в месяц, занимался исследовательской работой, проверял счета, вел переговоры. Ланни отправился навестить Антона Веттерла, чтобы узнать, как он поживает, и обнаружил, что дом, в котором он жил, утром был разрушен бомбой. Очевидно, что история в газетах о том, что бомбы не были сброшены, была вызвана недоразумением. Ланни выразил это тактично и мог быть уверен, что дамы примут его заявление, потому что никакие умные немцы больше не верили доктору Геббельсу. Дом был тлеющими руинами, а мужчина находился у соседа, неудержимо рыдая. Его жена и двое детей были в соседней комнате, и крыша обрушилась на них и сожгла их в огне. Веттерл пытался пробиться к ним, но тщетно, и пожарным пришлось вытащить его из дома. На нем было только нижнее белье, а соседи завернули его в одеяло. Ланни надел на него свое пальто, взял повозку и отвез его во дворец. Он не знал, куда еще идти, и надеялся, что две дамы простят его.
   Стыдно было расстраивать своих друзей такой историей, но Ланни думал, что будет еще большим позором позволить ценному агенту демократий попасть в руки гестапо. Этот человек был одновременно поражен горем и контужен, и единственное, что нужно сделать, это оставить его одного и позволить ему преодолеть это. Нет, он не нуждается в еде, потому что Ланни делал покупки, намереваясь доставить их Хильде, и отдал эту еду Веттерлу. Бедняга был смущен отсутствием самоконтроля и не мог никого видеть. Ланни посоветовал ему запереть дверь своей комнаты, чтобы его не беспокоили. Он почти не спал, но мог бы поспать немного в течение дня. Хильде с беспокойством спросила, может ли Ланни быть уверен, что этот человек не покончит с собой. Он ответил, что его друг - джентльмен и не станет подвергать своих хозяек такому бедствию.
   Была только одна проблема. Этой жертве налёта нужна была одежда. У него были деньги, как и у Ланни, но новая одежда была недоступна. Ланни поинтересовался, не расстанутся ли эти дамы с какой-нибудь мужской одеждой, которая может быть в доме. Он видел, как две женщины смотрят друг на друга, и видел боль на их лицах. Но они знали, что просьба была правильной. Хильде сказала, что она решила, что одежда ее ушедших должна использоваться в такое время дефицита. Так или иначе, они должны были покинуть этот дворец через неделю, и могли взять только небольшую часть своего имущества. Каков был размер этого господина Антона Веттерля? Ланни сказал, что тот был не таким высоким, как сам Ланни, но крепко сложенным человеком, и можно было с уверенностью предположить, что одежда покойного князя подойдет ему.
   Они пошли в комнату умершего дипломата, где все осталось так, как было у него. Из шкафа для одежды Ланни выбрал зимнее пальто из лучшей шерсти и черный костюм, который носили пожилые государственные деятели на всех международных конференциях, на которых Ланни присутствовал с 1919 по 1939 год. В нем Монк выглядел бы впечатляюще, а Ланни получал бы удовольствие подразнить его об этом после того, как они покинут Германию. Но тогда агент президента подумал, что он только что сжег черный костюм, и, возможно, какой-то невежественный чиновник или пограничник может не знать о разнице между костюмом дипломата и дворецким. Ланни выбрал английский твид, который носят бизнесмены. Он нашел рубашку и галстук в тон.
   Хильде сказала, что она не будет брать деньги за какие-либо вещи ее покойного мужа. Но Ланни сказал ей, что собирается сделать ей подарок, чтобы покрыть все многочисленные услуги, которые она ему оказала. И у нее не будет выбора, кроме как взять деньги, потому что он бросит их ей на колени и уйдет. Чтобы подбодрить ее, он напомнил ей шутку, которую они слышали в ночном клубе. Мечта Риббентропа о счастье состояла в том, чтобы иметь костюм из настоящей английской шерсти и иметь возможность стереть с него настоящее жирное пятно!
   VI
   Итак, все идет нормально. Ланни передал одежду своему другу, так что если что-то заставит его покинуть дворец Доннерштайн, ему не придется ходить в нижнем белье. Монк оделся, чтобы убедиться, что все сидит нормально. Затем он разделся и снова лег в постель, чтобы не помять одежду.
   Ланни позвонил в Адлон и договорился о встрече с Эриком Эриксоном. "Я собираюсь изменить свои планы и поехать с вами, если в вашей машине еще есть место", - сказал он. А другой ответил: "Много места". Прошло некоторое время, пока Ланни не услышал приглашения. "Дайте мне номер вашей комнаты", - сказал агент президента, так как он был известен в этом "Клубе" и хотел войти, не привлекая внимания.
   Он справился с этим без проблем. Нефтяник поприветствовал его, и сын бывшего руководителя компании Ныо-Инглэнд-Арейбиен-Ойл-К® решил в полной мере проявить свои разговорные навыки. Он повторил трагическую историю старого друга, который потерял свой дом и свою семью под бомбами, и которому надоело жить в таких условиях. Он работал у Робби Бэдда много лет и хотел присоединиться к Робби в Америке. Конечно, об этом не могло быть и речи в военное время, но, по крайней мере, он мог добраться до нейтральной страны. Ланни мог бы рекомендовать его как ценного сотрудника, честного и умного. Если Эриксон сможет использовать его, хорошо. Если он не сможет получить работу в Швеции, то он отправится в Южную Америку. У него есть деньги, и Ланни был готов дать ему больше.
   Нефтяник с интересом выслушал, а затем сказал: "Все в порядке, Бэдд, и я буду рад взять вас с собой. Но как насчет паспорта и разрешения на выезд вашего человека?"
   - Он говорит мне, что может это устроить.
   - Но я должен убыть завтра утром. У меня есть срочные дела.
   - Он уверен, что сможет получить это сегодня.
   - Боже, если он сможет, он волшебник. Даже я не смог бы этого сделать с теми друзьями, которые у меня здесь.
   - Думаю, что я мог бы сделать это для него, если бы пришлось. Знаете, у меня есть письмо от фюрера.
   "Красный" Эриксон устремил свои голубые шведские глаза на своего нового друга и сказал суровым тоном: "Посмотрите сюда, Бэдд! Это какой-то политик?"
   "Я не задавал никаких вопросов по этому поводу", - ответил хорошо подготовленный агент президента (В каком-то смысле это было правдой.) - "Никто не хочет беспокоить человека, который только что столкнулся с бедствием".
   "Поймите", - продолжал другой, - "я очень стараюсь держаться подальше от политики. У нас, нефтяников, нет страны".
   "Раньше это говорил Захаров", - заметил Ланни с одной из своих весёлых улыбок. - "Только он всегда добавлял: 'За исключением случаев, когда там есть нефть' ".
   - В Швеции нет нефти, и мы находимся в адском положении, зажатыми между двумя огнями самых губительных пожаров в истории. Перед нами стоит проблема выживания, и, поверьте мне, это занимает наши лучшие мозги.
   - Я понимаю вас, мой друг. Как эксперт по искусству, я пытаюсь спасти небольшую часть мировой культуры. Кстати, если я увижу возможность вставить слово, чтобы положить конец этой массовой бойне, я рискну это сделать. Чрезвычайная ситуация требовала, чтобы Ланни говорил это с невозмутимым лицом и не переставал пристально смотреть в глаза другому человеку. В то же время он думал, проглотит ли он это? Или он будет считать меня отъявленным мошенником?
   Эриксон продолжил своим тихим и ровным голосом: "Многие шведы выбирают сторону в этой войне, и они становится невыносимы. Некоторые злятся на меня, потому что я покупаю нефть у немцев. Они не перестают думать, что произойдет, если в Швеции никто не будет заниматься этим бизнесом. Совершенно очевидно, что союзники не в состоянии удовлетворить наши потребности, и в скором времени вся шведская промышленность остановится, и все население, кроме фермеров, погибнет от голода. Мне, как бизнесмену, было бы неловко обнаружить, что я привез в Швецию либо немецкого, либо союзнического пропагандиста".
   - Я совершенно уверен, что Антон Веттерл ничем не похож на пропагандиста. Когда я последний раз видел его в Женеве несколько месяцев назад, он усердно копался в публичной библиотеке, собирая историю швейцарской дипломатии во время наполеоновских войн. Он работал здесь, в Staatsbibliothek на ту же тему. Вы найдете его культурным человеком и с деловой хваткой.
   - Хорошо, Бэдд, я верю вашему слову. Если у него будут документы к десяти часам завтрашнего утра, я возьму его с собой. Мы должны выехать в это время, чтобы успеть на пароход. Заехать за вами во дворец Доннерштайн?
   - Вы окажете мне большую услугу. И, конечно, я оплачу нашу долю стоимости автомобиля.
   - Там нет никаких затрат. Это правительственная машина и шофер. Хотите выпить?"
   VII
   Ланни встал в очередь за деликатесами и купил немного готовой еды. В старые времена никто не думал приблизиться к дому аристократии, неся сверток, завернутый в газету. Но теперь это стало манерой поведения, и если кто-то тебя видел, то завидовал тебе. Ланни подошел к комнате, слегка постучал и стал ждать, пока его друг встал с кровати и открыл дверь. "Cheerio!" - сказал Ланни, и сообщил, что он сделал.
   У бывшего капитана было целое утро для размышлений. Теперь он сказал: "Времени мало, и я боюсь ждать до вечера, чтобы заказать свои бумаги. Вы понимаете, у наших друзей есть место, где они готовят такие документы, но предположим, что у них нет штампа шведской визы. Предположим, они могут получить его в дневное время, но не после закрытия организаций?"
   - Антон, для вас было бы самоубийством выходить на улицу при дневном свете!
   - У меня есть номер телефона, по которому вы можете позвонить за меня. Я поклялся не раскрывать его никому, но в этой чрезвычайной ситуации я чувствую себя оправданным, предоставив его вам.
   - Я не сомневаюсь в этом. Но помните, ваши друзья могут оказаться в руках врага.
   - Вот вам мой совет. Позвонить из какого-нибудь места, где вы будете незаметны, а затем быстро уйти.
   - Послушайте, Антон. Если полиция захватила это место, они примут звонок и проследят его. Возможно, не пройдет и десяти минут, прежде чем они будут задавать вопросы в том месте, откуда я позвонил.
   - Это правда. Вы не должны звонить отсюда, ни из отеля, ни из другого места, где есть оператор на ручном коммутаторе. Это не должен быть магазин или место, где вы должны спросить разрешения. Я предлагаю небольшой отель, где есть кабинки, в которые вы можете заходить, не спрашивая никого. Если у вас есть основания полагать, что кто-то наблюдает за вами, вам звонить не нужно. Действуйте так, как будто вы получили сигнал занято, и отправляйтесь в другое место.
   - Даже если это риск, то не слишком большой, я полагаю. Должен ли я сказать вашим друзьям, что вы хотите?
   - Я дам вам точные слова, и вы должны их повторить. Вы скажите: "Die Linsen sind geschliffen, Paket Nummer siebzehn, gehen nach Schweden und sie mussen nicht spater als 5 Uhr morgens bereit sein (Шлифованные линзы пакет номер 17 для отправления в Швецию, и они должны быть готовы не позднее 5 часов утра)".
   Ланни повторил эти слова. По слову "линзы" он мог догадаться, что тайное укрытие заговорщиков должно быть в оптическом магазине. Но, конечно, он не отметил этого. Он спросил: "Давать ли это сообщение любому, кто ответит на звонок?"
   - Если человек этого не поймёт, он отдаст трубку тому, кто поймет. Если человек скажет: 'Richtig,' или 'Ja, mein Herr', или что-то в этом роде, вы можете быть уверены, что все в порядке, если он попросит повторить это, сделайте это. Но если он начнет спрашивать, что это значит, и какие линзы, и какой пакет номер семнадцать, и кто должен получить его в Швеции, и так далее, вы можете заподозрить, что это гестапо, пытающееся задержать вас, пока они заняты на другой линии и отслеживают звонок. В этом случае быстро убирайтесь из этого места. Не идите ни по бульвару, ни по прямой улице. Поворачивайте за каждый угол и уходите зигзагообразно.
   - "Поверьте мне", - сказал Ланни, улыбаясь, потому что он делал такие вещи чаще, чем собирался сообщить об этом Антону. - "Я воспользуюсь шансом и помогу вам, потому что я определенно не хотел бы оставлять вас завтра утром".
   "Еще одно", - настаивал другой. - "Наиболее заметной чертой человека зимой является его пальто. Я предлагаю вам надеть пальто князя для этой поездки. Вы же не хотите, чтобы у полиции было ваше описание".
   Ланни улыбнулся. - "Предположим, я встречу кого-нибудь из семьи Доннерштайн в холле?"
   - Сложите пальто подкладкой наружу и несите его на руке, пока не отойдёте подальше от дома. Никто это пальто не узнает.
   VIII
   Агент президента выполнил эту тщательно продуманную программу. Он посетил несколько отелей среднего класса, но их планировка его не устроила. Наконец, он вошел через боковую дверь ещё одного отеля и увидел клерка, занятого разговором. Он проскользнул в телефонную будку, бросил монету и набрал номер, сообщенный его другом. Женский голос ответил, и он дал указание, что шлифованные линзы, пакет N 17, для отправления в Швецию должны были быть готовы не позднее пяти часов утра. Женщина не задавала вопросов, но осторожно повторила немецкие слова и добавила: "Danke schЖn, mein Herr". Ланни повесил трубку и вышел, оставшись всё ещё незамеченным.
   Он был совершенно уверен, что ему это сошло с рук. Однако он принял меры предосторожности, идя зигзагом. И пока он шел, он думал о коде. Он был знаком с кодами с четырнадцатилетнего возраста, когда он и Робби были захвачены в Париже началом Первой мировой войны, а сметливый маленький мальчик выступил в качестве секретаря своего отца, отвечая на телефонные звонки, идущие из всех стран, которые хотели приобрести оружие Бэдд, а также кодировать и раскодировать сообщения на эту тему. Очевидно, что "Семнадцать" был кодовым номером Монка, а "шлифованные линзы", вероятно, не имели никакого значения, а были маскировкой, чтобы соответствовать бизнесу оптического магазина. Если Монк едет в Швецию, они будут знать, какие бумаги ему понадобятся, и поймут временные ограничения.
   Хорошо, что у этих людей будет полдня и целая ночь для работы. И если они смогут изготовить немецкий паспорт и разрешение на выезд и шведскую визовую печать, которая выглядела бы подлинной, то у Бернхардта Монка со всеми остальными именами был бы шанс выбраться из нацистского гангстерского края. Кстати, Эрик Эриксон мог продолжать покупать немецкую синтетическую нефть и продавать его шведам с прибылью. Американский "социалист" признался, что человек, который приехал в Берлин под бомбы и ел эрзац-еду немцев, безусловно, имеет право на какую-то награду за свои неприятности.
   У Ланни была только еще одна задача. Он должен был остановиться в официальной резиденции Der Dicke's и рассказать генерал-майору об изменении своих планов. Он не упомянет Эриксона, но скажет, что у него есть друг в Штеттине, которого он хотел бы посетить. Фуртвэнглер согласился бы и отменил бронирование самолета. И они снова и снова попрощались бы. И Ланни останавливался в магазине игрушек и заказал небольшие подарки для большой семьи своего друга. Игрушки были все еще доступны, как ни странно. Возможно, потому что они были сделаны вручную старыми людьми, которые больше ничего не могли делать.
   "Кстати", - сказал Ланни добросовестному сотруднику штаба, - "у меня есть разрешение на вывоз шести картин, которые офис барона фон Бера для меня упаковал. Я собираюсь сесть на пароход в Стокгольм, и он не будет ждать, если я задержусь. Из прошлого опыта я знаю, насколько бестолковыми могут быть таможенники и пограничники. Им приходится звонить по телефону в штаб-квартиру. А тут, возможно, занята линия, или начальник ушёл на обед, или что-то в этом роде. И я подумал, возможно, письмо из офиса Seine Exzellenz, в котором говорится, что сделка была одобрена им, поможет разрешить все недоразумения".
   - Конечно, герр Бэдд, если это облегчит дело.
   - Я полагаю, что Seine Exzellenz и Einsatzstab - одно и то же. В любом случае я отказался бы иметь какое-либо отношение к такой сделке без его одобрения.
   - Я знаю это, герр Бэдд. Seine Exzellenz покинул город, но я уверен, что он хотел бы, чтобы я написал вам такое письмо. Не было бы никакого смысла продавать вам картины, которые вы не могли вывезти.
   "Напишите это на официальном бланке", - предложил эксперт по искусству, - "и поставьте на него свою печать", чтобы я мог потрясти любого назойливого служаку. Он сказал это со своей лучшей улыбкой, и это было данью Allmacht Allmachtige (Всемогуществу Всемогущего) номер два, и, следовательно, и генерал-майора, который служил ему.
   Агент президента вышел из офиса с документом с золотой печатью размером с одну из медалей Геринга. Он был уверен, что это защитит его картины от прикосновения любого служаки в Нацилэнде. Жаль, что у него не было ничего действительно секретного, чтобы положить в эти пакеты. Например, если бы он смог украсть это бесценное досье о переговорах, в которых Молотов приглашался присоединиться к войне против Британии ценой стран Балтии и Ближнего Востока с его нефтью!
   Но, увы, у него не было ничего, кроме шести "дегенеративных" картин и одного Монка! Он улыбнулся про себя, когда ему пришла в голову эта не столь блестящая шутка. Она согрела его сердце, потому что заставило его подумать о Ф.Д.Р. И как неизбежно, если Босс имел дело с бывшим капитаном, то был бы Берни Монк, чтобы присоединиться к Гарри Хопу, Томми Корку и Генри Моргу и таким же остальным. Какое благословение для нации иметь в этом кризисе лидера, который обладал веселым духом, а также мужеством и дальновидностью!
   IX
   Агент президента ходил по магазинам в последний раз. Берлинцы проводили большую часть своего дня за этим делом, стояли в очередях или бродили с места на место в поисках чего-то несуществующего. Обычно это бремя несут женщины. Но у Ланни было достаточно времени, все время до десяти следующего утра. Когда его руки были полны, он вернулся во дворец. Он отдал один свёрток служанке Хильде, а другой взял наверх для своего друга. Двое мужчин поели, а затем Монк снова нырнул под одеяло. Нельзя вставать с кровати в этой комнате, если не двигаться постоянно.
   Ланни пошел, чтобы выразить свое уважение двум дамам и рассказал им о своих планах отъезда, а также, конечно, о Веттерле. Несчастный человек приходит в себя. Он может выйти позже, чтобы найти место, где остановиться. Ланни пойдет с ним в безопасное место. "Возможно, было бы лучше, если бы он провел еще одну ночь со мной", - сказал друг, и Хильде ответила, что это будет вполне приемлемо. Ланни добавил: "Прежде чем уйти, он хочет встретиться с вами и поблагодарить вас за вашу доброту". На это Хильде сказала, что они всегда будут готовы встретить любого друга Ланни.
   Он положил тысячу марок на ее колени, как и угрожал. Это было несколько больше, чем поступления от двух его банкнот по десять тысяч франков. Но она возразила, что это было слишком много. Он заверил ее, что это не разорит его, а ей понадобятся деньги для переезда. "Отложите свою гордость в сторону, дорогая", - сказал он. - "Расскажите мне свою ситуацию, и я могу дать вам несколько советов".
   Так он услышал одну из печальных историй старой аристократии, которая исчезала по всей Европе под властью класса крупного бизнеса. В Германии этот процесс был чрезвычайно ускорен нацистами. Они называли себя рабочей партией, но все, что они дали рабочим, была Ночь длинных ножей десять лет назад, и с тех пор они превратились в партию производителей стали, угля, химикатов и вооружения. Крупные картели извлекали из войны невероятную прибыль и не беспокоились, потому что им пришлось все это вернуть на заводы. Они с нетерпением ждали победы, после которой вся прибыль в Европе была бы их.
   Хильде ничего не говорила об этом. Она сказала: "Увы, мой муж владел очень небольшим количеством акций. Он был консервативным человеком и вкладывал свои сбережения в облигации. Они по ним не платят больше, как вы знаете. И что случилось с деньгами? Цены на обычные вещи являются фиксированными, но в результате товаров с каждым днем становится все меньше, качество ухудшается, и если хочешь чего-то хорошего, нужно платить цены на черном рынке".
   "Вам будет легче в сельской местности", - заверил он ее. - "Вы будете дальше от бомб и ближе к источникам пищи".
   - Да, но как мы можем перевезти свои вещи? Автомобильный транспорт недоступен. И мы должны связать наши вещи в тюки, как беженцы, и нести их на наших головах?
   Ланни не знал ответа на этот вопрос. Он мог только отстраненно сказать: "Позовите торговцев подержанными вещами и продайте то, что вы не сможете перевезти. Не имея способности к предвидению, он понятия не имел, насколько просто эта проблема будет решена для княгини Доннерштайн и ее семьи. До конца этого дня первого марта!
   X
   Он вернулся к Монку, и они лежали в постели и шепотом обсуждали все неприятности, которые они могли себе представить. Намного безопаснее продумать их заранее, чем столкнуться с внезапными чрезвычайными ситуациями! Монк должен был пойти в это безымянное место за своими бумагами, и по дороге его могли бы поймать полицейские, или это место могло быть в руках врага. Его собственные отпечатки пальцев должны были быть помещены в паспорт, потому что у него могли потребовать сделать отпечатки пальцев для сравнения, прежде чем ему разрешат сесть на пароход. Он и Ланни подробно обсудили возможность того, что полиция могла отправить отпечатки, а также фотографию разыскиваемого человека на все контрольно-пропускные пункты в Германии на пути и при выезде из страны. Они могли бы даже увеличить их и отправить по телеграфу. Никто не знал лучше, чем этот человек со многими псевдонимами, смертельную эффективность Geheime Staatspolizei или изумительных устройств, которыми их обеспечивали современные технологии. Он сказал Ланни, что теперь у них есть устройство для печати кодовых сообщений в микрофильме, настолько маленьких, что их можно вписать в точку, напечатанную в газете или с помощью клавиши пишущей машинки. Это, безусловно, даст контрразведывательным службам союзников много работы!
   Немец сказал: "Я буду делать неясными отпечатки пальцев настолько, насколько осмелюсь, потому что вина за это будет возложена на чиновника, который их сделал. Если возникнет какой-либо вопрос или будет предложена отсрочка, вам, Ланни, придется воспользоваться вашими волшебными письмами. Но вы не должны заходить слишком далеко с ними".
   Ответ был: "Забудьте об этом, Антон! Если мне придется выбирать между вами и моей способностью вернуться в Германию, вы знаете, каков будет мой выбор. Для вашего удобства позвольте мне сказать вам, что мой босс запретил мне приезжать сюда. И я попал сюда только потому, что ничего не мог с этим поделать".
   Они обсуждали эту проблему со всех сторон и пришли к двум выводам. Во-первых, они сделают всё возможное, чтобы Монк попал на пароход. Во-вторых, если это не произойдёт, Ланни не останется на берегу. Если бы задержали Антона Веттерла, это означало бы, что гестапо проведёт расследование, и они наверняка смогут идентифицировать его как Конрада Крафта, и даже возможно, что они опознают его как Бернхарда Монка. Усилия Ланни спасти его могут привести к тому, что самого Ланни поймают в их сети.
   "Мы можем умереть только один раз", - сказал бывший капитан, - "и когда я уйду отсюда, у меня будет капсула во рту".
   "Я знаю", - ответил Ланни. - "Мне дали такую же полтора года назад, когда я отправлялся в Германию, чтобы попытаться встретиться с профессором Шиллингом". Затем, переключившись на менее ужасный предмет, он спросил: "Что вы будете делать, когда выйдете отсюда?"
   - Что я могу сказать? Я доложусь в Управление стратегических служб и сделаю то, что они мне скажут. Полагаю, они отправят меня сюда.
   - Тогда какой смысл выходить отсюда?
   - Я должен получить новые задания, и я предполагаю и новую личность. Возможно, я буду старой крестьянкой. Они оба засмеялись, и это немного облегчило их расставание.
   XI
   Монк подсчитал, что может добраться до пункта назначения, заняться своими делами и вернуться к десяти часам вечера. Поэтому Ланни согласился быть перед дворцом в этот час. Если бы Монка там не оказалось, Ланни приехал бы снова в одиннадцать и снова в двенадцать. Если человек не пришел к полуночи, это означало, что у него проблемы, или по какой-то причине он не мог получить свои документы до утра. Следующая встреча будет в семь утра, когда будет еще темно.
   Ланни предупредил: "Помните время отъезда машины - десять часов утра. Я буду держать ее перед домом до этого момента, и вы сможете рискнуть приехать при дневном свете". Другой ответил: "Я буду вовремя, если это по-человечески возможно".
   Ланни погасил свет, отодвинул тяжелые занавески на окне и выглянул наружу. Он не отпустит своего друга, пока не станет совсем темно. Они, молча, шли вместе и в доме никого не встретили. Они дошли вместе только до угла, а затем расстались. Монк сказал: "До скорого и удачи. Его друг ответил: "И на дело". Он знал, что Монк жил для этого.
   Ланни пришлось убить некоторое время, и он решил посмотреть, чем доктор Юпхен Геббельс кормит свою публику. Он пошел в кинотеатр Палас и увидел, как разворачивается история о любовной жизни прекрасной рыжеволосой крестьянки, идеального примера арийского идеала, которая выращивала здоровых животных для Фатерланда и произносила речи о фюрере. Это близко соответствовало тому, что в старых книгах Воскресной школы говорилось об Иисусе. Согласно этому фильму, каждый аспект фермерской жизни был похож на цветную валентинку. Солнце светило все время, грязи и навоза нигде не было, а у крепкого молодого любовника, пришедшего с войны домой, не было ни пятнышка на его униформе.
   После этого последовала кинохроника, полная восхваления и парадов без удручающих сцен. Затем появился сам Юпхен. Это была часть его речи, которую он пытался произнести в громадном спортивном дворце Берлина тридцатого января в десятую годовщину прихода к власти нацистов. Геринг должен был выступить утром, а Геббельс - днем, но злые союзники специально отправили свои бомбардировщики, чтобы испортить эти оба мероприятия. Очевидно, министр народного просвещения и пропаганды сделал эту запись в студии, потому что ни вой сирен, ни грохот зениток не прервали его красноречие.
   Он отклонился от своей обычной линии, что победа неизбежна. Как он мог придерживаться её, когда союзники были в Северной Африке, а о поражении под Сталинградом шептались по всей стране? Нет, он сказал им, что они борются за свое национальное существование. Он изобразил ужасы, которые ожидают их, если они не победят. Это, конечно, не добавило веселья и полностью испортило идиллическую картину немецкой сельской жизни.
   Ланни больше интересовался публикой, чем тем, что он видел на экране. Ему было приятно наблюдать, что публике не нравился этот одиозный человечек ненависти. Не было никаких аплодисментов, когда он появился и сделал свой поклон с улыбкой. И когда он продолжил, начался шум, который стал почти ворчанием, эквивалентом того, что американские школьники называют фырканьем. Ланни рассказали об этих демонстрациях и о том, что для гестапо стало обычным делом зажигать свет и арестовывать лиц, пойманных за участие в них.
   Очевидно, зрители знали об этом, потому что они были осторожны. Никто не вставал, никто не кричал. Они просто стонали, как будто они были больны и не могли ничего с этим поделать, или как будто их огорчили плохие новости о бедственном положении Фатерланда. Ланни был рад, потому что он, конечно же, не хотел, чтобы его поймали в облаве, и ему не пришлось объясняться с какими-либо людьми из СС.
   XII
   Он выдержал это представление до девяти тридцати, а затем вышел и нащупал путь к дворцу Доннерштайн, достигнув его ровно в десять. Он называл имя Веттерл, не слишком громко, но ответа не было. Он отошел и вернулся через две или три минуты, но все еще не было никаких признаков его друга. Он начал подниматься по ступенькам, чтобы войти в здание, и в этот момент раздался вой сирен. Это было не то, что называлось "предварительным сигналом тревоги", это было настоящий, и это означало, что вражеские бомбардировщики приближались к городу. Ланни поднялся по ступенькам и вошел в дом. Он побежал в свою комнату и бросил свои вещи в свои две сумки. Обычно при налётах есть время от грохота зениток в отдаленных пригородах до того, когда бомбардировщики окажутся над головой.
   Пакеты с картинами были легкими, а все сумки еще легче, поэтому Ланни мог нести их все. Он вышел в темный коридор и услышал, как дамы выходят из своей комнаты. "Вы все там?" - спросил он.
   Голос Хильде ответил: "Мать не придет. Она устала от воздушных налетов".
   "Вы не думаете, что мы должны привести ее?" - спросил он. Ответ был: "Ничего не поделаешь". Он мог догадаться, что были семейные споры, и что пожилая женщина, которая пережила свое время, бастовала против того, чтобы сидеть в холодном подвале.
   Слуги пришли с этажа выше, и пять человек нащупали свой путь вниз по лестнице. Комната погреба, в которую они вошли, находилась рядом с котельной, где Ланни совершил свое "идеальное преступление". Здесь была кладовая, в которой находились сундуки и ящики. Ланни зажег слабую газовую горелку, и они сидели, почти не разговаривая, потому что холод, скука и страх не способствуют общительности. Начался грохот зенитных орудий, и сейчас он раздавался рядом, и можно чувствовать дрожание земли. Берлин кичился своей лучшей в мире ПВО, и грохот усиливался до тех пор, пока он не сравнился со скоростью пулеметов. Это означало, что воздух был заполнен падающими осколками, и многие мирные жители были ранены ими. Некоторые снаряды не взорвались, и когда они упали, они могли проникнуть сквозь крышу дома.
   Потом начали падать бомбы, это был более тяжелый и раскатистый звук. Ланни подвергался бомбардировкам в разных городах от Лондона до Гонконга и был экспертом в этом вопросе. Он мог отличить маленькие бомбы, которые падали рядом, от больших, которые были далеко, и сказал, что это должны быть одно и двухтонные бомбы. Каждый раз, когда что-то взрывалось, все чувствовали, как будто кто-то взял их за шиворот и потряс. Звуки взрывов становились все громче, а сотрясения - все сильнее, и было понятно, что бомбардировщики были над головой или рядом. Когда это происходило, то, как правило, бомбардировщики скоро уходили Но на этот раз они, казалось, остались, и шум и удары повысились до бедлама. "Почему они не уходят?" - крикнула Хильде. И Ланни ответил: "Их становится всё больше".
   Это было, несомненно, объяснение. Это был не обычный воздушный налет. Это был один из самых больших, которые обещали союзники и над которыми издевался доктор Геббельс. Их испытали Кельн, Эссен, Гамбург, Бремен, все крупные порты и центры промышленности. Теперь настала очередь столицы. Альфи рассказал Ланни о подготовке к таким налётам из тысячи самолетов. Тучи Ланкастеров и Бленхеймов взлетали с десятка разных аэродромов и формировали боевой порядок, небесный поезд длиной сто, триста, пятьсот километров. Поезду в пятьсот километров понадобится полтора часа, чтобы пройти над указанной целью. И теперь злая судьба распорядилась, чтобы Ланни находился в этом месте!
   Это был самый действующий на нервы опыт в его жизни. Он превращал человеческое существо в животное, сжимающееся в норе, совершенно бессильное против бедствия, которое окружало и овладевало им. Его трясло, пока не застучали его зубы, и звуки, даже в подземном подвале, закладывали его уши. Женщины стонали и плакали. Служанка начала кричать, и ее хозяйка приказала ей замолчать. Ланни сидел, вцепившись ногтями в ладони, ждал, ждал и думал, что это наверняка закончится сейчас, но каждый раз всё начиналось снова, казалось все ближе и более смертоносным. Позже он узнал, что в ту ночь было сброшено девятьсот тонн взрывчатки.
   До сих пор бомбардировка Берлина была направлена на военные заводы, которые были на окраине города. Но на этот раз, очевидно, враг решил нацелиться на правительство, чиновников, на тех лидеров, которые делали мир больным своим хвастовством, ложью и преступлениями. Было ясно, что эти бомбы падали в сердце этой холодной гордой столицы, среди общественных зданий, административных центров. Они были нацелены на мозг нацизма.
   XIII
   Ракеты издавали скрипящие звуки. Но их было так много, что звуки слились непрерывный гул. Но та, у которой было имя "Доннерштайн", пришла без предупреждений. Дверь кладовой, которая была закрыта, внезапно вырвалась, и её швырнуло через всю комнату. Взрыв имел скорость света, а также твердость стали. Пять человек были сбиты со своих мест и наполовину ошеломлены оглушительным ударом, всепоглощающим ревом. Каждая дверь в здании была вырвана наружу, и многие двери в соседних домах вырвались внутрь. В двух или трех кварталах не осталось ни одного оконного стекла.
   Пятеро жертв, ошеломленных и ушибленных, некоторые из них кровоточили, лежали на полу, пока их чувства не начали возвращаться, и они поняли, что они все еще живы. Первое, что они почувствовали, был резкий химический запах дыма, а потом они вообще ничего не могли разглядеть. Настолько густой была пыль в этой подвальной комнате. Была ли это полувековая пыль, которая здесь скопилась, или пыль, в которую превратились гипс и кирпичная кладка? Ланни вскочил на ноги. Затем он подумал о других и начал звать, но без особого результата, потому что шум продолжался. Падали и другие бомбы, взрывами сотрясающие землю.
   Он ощупью нашел двух сестер и помог им подняться. Он крикнул им в уши: "Мы должны выйти! Здесь будет огонь!" Он нашел старика, лежащего в углу, способного встать, когда ему сказали. Служанка была без сознания, и они должны были ее нести.
   Они нащупали выход из кладовой. Место было завалено обломками, но они перелезли через них и достигли лестницы. Дверь сверху была вырвана и упала вниз. Они споткнулись об неё и поднялись по лестнице, задыхаясь. Дамы рыдали. Потолок верхней комнаты рухнул, и комнаты были завалены обломками. Они пролезли через них и добрались до входной двери, которая была выброшена на улицу. Они были почти отравлены сернистыми парами, но свежий воздух их восстановил.
   По ступенькам подбежал человек, уполномоченный гражданской обороны со шлемом на голове и электрическим фонариком в руке. Хильде заплакала: "Моя мама! Спасите мою маму!" Человек вбежал в дом, и Ланни последовал за ним и встал, глядя на мраморную лестницу. Предположительно, ступеньки все еще были там, но они были покрыты обломками, а отверстие в верхней части было полностью перекрыто балками и другими частями верхних этажей. Казалось, что взрыв попытался сбить все обломки через одно отверстие. "Это займет много времени, чтобы подняться туда", - сказал человек, - "и никто там не мог остаться в живых". Ланни пришлось согласиться.
   Они вернулись к двери и сообщили о ситуации. Две дамы истерично рыдали и хотели приложить усилия для спасения, но уполномоченный взял одну и Ланни другую, и провели их через дождь осколков снарядов к дому через улицу. Попасть внутрь было несложно, потому что входная дверь была вырвана внутрь. С помощью фонаря уполномоченного они нашли путь к лестнице в подвал, спустились и присоединились к группе людей, сидящих в убежище. Никто не сказал: "С вашего позволения" или сделал какие-либо извинения. Ситуация была очевидна, и она доказывала старую поговорку, что "Несчастье любит компанию".
   Свежий воздух оживил Ланни, и он подумал о себе и о Монке. Было около полуночи, и его друг мог его ждать. Ланни подошел к уполномоченному гражданской обороны и в свете прожекторов в небе посмотрел на дворец Доннерштайн. Весь фасад верхнего этажа был снесен на улицу, а территория и тротуар были завалены обломками. Оценив падение стали с неба, он подбежал к дому и закричал: "Веттерл! Веттерл!" Ответа не последовало, и уполномоченный спросил: "Есть ли кто-нибудь еще в доме?" Ланни сказал: "Может быть".
   Он подумал о тех картинах, которые можно легко спасти. Он сказал: "Давайте посмотрим еще раз в подвале. Он завязал свой нос и рот носовым платком, чтобы не допустить попадания пыли, и они вошли в разрушенное здание и спустились по лестнице. Это не заняло много времени, когда есть свет. Ланни сделал вид, что ищет человека, а затем в кладовой он забрал свои вещи. Две сумки он вручил уполномоченному, а картины он нес сам. Они снова вышли наружу, и Ланни поблагодарил этого человека и дал ему банкноту в десять марок, которая щедро компенсировала риск, которому тот подвергался.
   XIV
   Бомбардировка прекратилась, прозвучал отбой, и берлинские бюргеры вышли из своих подвалов и бомбоубежищ. Мертвые остались, а двадцать тысяч лишились крова. Полыхали пожары и занимались новые. В центральной части города вряд ли остался квартал, в котором не было бы одного или нескольких пожаров, и прошло три дня, прежде чем разгромленная пожарная служба смогла потушить их все. Ланни Бэдд разбитый головной болью лежал на диване в гостиной, принадлежащей одной из богатых семей города, и когда ему сказали, что дворец Доннерштайн пылает, он не встал, чтобы взглянуть на него. Он сделал все, что мог, для матери Хильде. Эта несчастная старая леди, которая не хотела жить, получила великолепный погребальный костер. Мир ее праху!
   Ланни думал о Монке, об Эриксоне и о машине, в которой они должны были уехать. Что могло случиться с этим? И что бы агент президента делал, если один или несколько из них пропали? Своим новым хозяевам он объяснил, что должен был покинуть Берлин в десять часов утра, и что он должен был встретиться с другом здесь в семь. Они предоставили ему постель и пообещали разбудить его в шесть тридцать. Так что он поспал некоторое время, дергался то и дело и засыпал, чтобы увидеть во сне опасности, которые пережил. Прошло много времени, прежде чем его подсознание освободилось от воспоминаний той ночи.
   Утром он съел немного еды, а затем попытался позвонить в Адлон, только для того, чтобы узнать, что телефон вышел из строя. Он вышел за несколько минут до семи и обнаружил, что дворец все еще горит. Пламя превратило ранний рассвет в дневной свет. Ланни шёл пешком и смотрел, и когда он увидел знакомую фигуру в одежде князя Доннерштайна, он поспешил к нему и привел его в более темный район. "Вы в порядке?" - спросил он. Монк ответил: "Я был в той части города, где не бомбили. Я смог получить паспорт и разрешение на выезд, но не шведскую визу. Что мы будем делать?"
   Ланни подумал об этой непредвиденной ситуации и сказал ему, что они все равно пойдут и рискнут договориться со шведскими властями. Проблема была в Эриксоне и машине. Агент президента сказал: "Я пойду в Адлон и выясню. Где вы остановитесь?"
   Неловкая ситуация. Этому разыскиваемому человеку не стоит ходить по улицам при дневном свете. Ланни решил отвезти его обратно в дом, в котором Ланни только что был гостем. В него было легко войти, потому что там не было входной двери. Служанка сидела и стерегла вход. Ланни объяснил, что это друг, который находился во дворце, и ему некуда идти, пока машина не приедет за ним. Монк вызвал сенсацию, предложив поставить дверь на петли, если женщина достанет ему инструменты. В Берлине практически невозможно было найти мужскую рабочую силу, это было действительно желанным, и Ланни оставил его работать.
   Путешественник шел по улицам, заваленными обломками и освещенными пожарами. Он видел внутренности многих берлинских офисов и домов, которые были видны из-за выпадения наружных стен. Ему пришлось несколько раз обходить кварталы, огороженные пожарными. В тот час у всех были свои проблемы, и никто не обращал внимания на одинокого пешехода. Он подошел к Адлону и подумал, что он не поврежден. Пока он не вошел внутрь и не обнаружил, что был пробит один угол. Он подошел к комнате своего шведского друга и обнаружил, что он уже одет и завтракает. "Так рад вас видеть!" - воскликнул Эриксон. - "Мы должны выехать пораньше. Только Бог знает, сколько времени нам потребуется, чтобы выбраться из города".
   "Чем раньше, тем лучше", - был ответ. - "С машиной все в порядке?"
   "Все готово", - заявил Эриксон и добавил, что провел часы бомбардировки в комфортабельном убежище отеля. Ланни его хорошо знал, проведя воздушный налет там два года назад. "Мои уши все еще звенят от взрывов", - сказал нефтяник. Ланни рассказал ему, что случилось с дворцом.
   Эриксон сложил свои вещи в свои сумки, и они спустились в вестибюль. Такая простая вещь, как вызвать машину по телефону, не могла быть сделана. Секретарь должен был идти в гараж, чтобы вызвать ее. Ланни, зная заблокированные улицы, смог рассказать им, как добраться до Бисмаркштрассе. Там они обнаружили, что Монк только что закончил ремонтировать дверь дома. Они положили сумки и картины в багажник машины. Секретарь ехал впереди с шофером, и Ланни умудрился сделать так, чтобы Монк ехал между ним и Эриксоном, наименее заметная позиция. Они поехали сначала на запад, чтобы выбраться из центральной части города, сильно поврежденной бомбами. Они повернули на север, а затем на восток к автобану, который вёл их в крупный порт Штеттин.
   Берлин, рассматриваемый на расстоянии нескольких километров, был покрыт огромной дымовой завесой, освещенной пламенем снизу. Нефтяник сказал: "Боже, если я когда-нибудь был рад выбраться из этого места, вот оно!" Ланни эхом согласился. Загадочный Антон Веттерл промолчал.
  
  
   ________________________________________
   КНИГА ДЕВЯТАЯ
   Исход такого дня70
   ________________________________________
  
  
   ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
   Вдруг уже на небесах71
   I
   "ABER es ist strengstens verboten"- строго запрещено. - Говоривший был эсэсовским фельдфебелем, стоявшим на контрольно-пропускном пункте на северной границе Берлина. Шлагбаум, окрашенный в черно-белый цвет, был опущен, и полдюжины вооруженных людей охраняли его. У одного был пулемет, у другого - мотоцикл на случай погони.
   "Aber, Herr Feldwebel", - сказал сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт, - разрешение на выезд этого джентльмена было выдано ему только вчера.
   - "Ja, aber"-вечное НО-мне был дан приказ только сегодня утром. Трудоспособному мужчине не разрешается покидать город, если у него нет специального разрешения, позднее этой даты. ja, aber kein mannlicher Bewohner' В старые времена он добавлял "Mein Herr' к каждому предложению. Но нацисты были невежливы.
   - Aber, Herr Feldwebel, это очень неудобно. Мы должны попасть на пароход в Стокгольм.
   - Ничто не мешает вам ехать. Приказы не распространяются на Auslander.
   - Абер, этот джентльмен - мой специальный помощник, и я не могу выполнить свою миссию без него.
   - Это не в моей компетенции. Befehl ist Befehl. Если бы он был американским сержантом, все было бы так же: "Приказ есть приказ".
   - Герр фельдфебель, я предупреждаю вас, что вы препятствуете делу государственной важности.
   - Мне жаль узнать это, абер...
   Ланни догадался, что для Auslander потеря самообладания не будет хорошей тактикой. Он улыбнулся своей самой обаятельной улыбкой и сказал: "Lieber Herr Feldwebel, вы когда-нибудь встречались с фюрером?"
   Другой, выглядя испуганно, ответил: "У меня никогда не было такой чести".
   - Вы когда-нибудь видели его почерк в факсимиле?
   - Ja, gewiss.
   - Вам было бы интересно увидеть его настоящий почерк?
   "Freilich, mein Herr". - фельдфебель внезапно стал вежливым.
   Ланни достал драгоценное письмо из внутреннего кармана пиджака, передал его мужчине и наблюдал, как он открыл его и уставился на впечатляющий заголовок: "Kriegsleitung Oberkommando Hauptquartier". Он увидел, как глаза мужчины опустились к подписи, а затем снова к началу письма. Ланни дал ему время прочитать, оценить и внутренне переваривать. Во взгляде иностранца не было выражения превосходства или триумфа. Это был другой фельдфебель, который сложил письмо и вернул его владельцу. - "NatЭrlich, meine Herren, das ist freilich ein ganz besonderer Falf'- необычный случай.
   "Фюрер написал: 'Со всей учтивостью' ", - процитировал Ланни. - "Вы, безусловно, должны признать, что будет не учтиво заставить меня опоздать на мой пароход и, следовательно, проваливать миссию, которую фюрер лично мне поручил. Heil Hitler!"
   "Bitte um Veneihung, mein Herr", - ответил другой. - "Bitte zu passieren. Heil Hitler!" Он отдал честь, и все его люди сделали то же самое. Они не могли бы сделать больше, даже если бы Ланни был рейхсминистром по уничтожению еретиков и неверующих. Шлагбаум поднялся, и машина помчалась на север. Трое мужчин на заднем сиденье позволили себе взглянуть друг на друга и обменяться улыбками, но они не сказали ни слова, потому что это была официальная машина, а шофер был эсэсовцем.
   II
   В течение десяти лет фюрер строил эти Autobahnen, четырехполосные автомагистрали, которые обходили или пересекали все другие дороги, и по которым можно было проехать со скоростью сто тридцать километров в час, если машина сумеет их сделать. Спланировал эти автомагистрали великий инженер доктор Тодт, теперь генерал, который поместил их точно в те места, где они понадобятся армиям, когда придет время. Робби Бэдд сказал своему сыну, что это было ошибкой, потому что Гитлеру не хватит горючего или резины, и ему пришлось бы вернуться к своим железным дорогам. У него было много угля, но, увы, он пренебрег строительством локомотивов и грузовых вагонов. По этой причине его разбили в Сталинграде. Он не мог доставить туда достаточно припасов. Он потерял там сто двадцать тысяч грузовиков, что для него было более серьезным, чем потеря трехсот тысяч человек.
   На этой трассе проблем не наблюдалось, поскольку Штеттин является портом для столицы, и туда прибывали большие пароходы из Швеции, груженные рудой, деревом и такими продуктами, как синтетический каучук, станки и шарикоподшипники, чтобы оплатить нефть и уголь, которые были нужны Швеции. Военные машины обгоняли дизельные грузовики, а некоторые из них работали на древесном угле. Признание трудностей, с которыми столкнулись немцы. Они напомнили Ланни о том, что рассказал ему химик, доктор Штоффель. И, поскольку это было заслуга Фатерланда, это было подходящим предметом для разговора. Агент гестапо может счесть подозрительным, если они сидят молча, поэтому все трое пели хвалу немецкой науке и чудесам, которых она достигла с помощью дерева.
   Мимо них пролетели плоские заснеженные поля Бранденбурга и Померании, и через пару часов они увидели реку Одер и сооружения вдоль нее. Штеттин был одним из крупнейших судостроительных центров Германии, и союзники бомбили его. Но ущерб не попался на глаза путешественникам. Это старый город, но они мало что видели, потому что их маршрут проходил вдоль реки, прямо к Болл-Верку, где был док для пассажирских пароходов. Здесь, как они знали, их ждёт великое испытание, и Ланни приготовился к этому. Он сказал Эриксону, что у Веттерла нет шведской визы, и Эриксон посоветовал не брать его с собой, но Ланни хотел попробовать. И это не могло нанести нефтянику никакого вреда.
   Вход на причал прикрывал высокий забор, увенчанный колючей проволокой, и там стояла обычная группа чиновников в форме, в основном стариков со времени недавнего военного призыва. По предварительной договоренности Эриксон и его секретарь прошли первыми. Их документы были в порядке, и они подписали декларацию, что у них была только законная сумма денег. Их багаж подвергся обыску, билеты на пароход были проверены и проштампованы, и они прошли. Тем временем Ланни покупал билеты для себя и своего друга, и когда выяснилось, что у друга нет визы, ему сказали, что правила пароходства требуют от него внести деньги на двойной проезд, чтобы покрыть случай его возвращения в Германию.
   Ланни с дрожью в коленках подошел к чиновникам, у каждого из которых был столик или конторка, на которой они могли писать. Собственные бумаги Ланни были в порядке, а его письмо из офиса рейхсмаршала избавило от необходимости вскрывать пакеты с картинами. Это привело к тому, что он стал значимым персонажем и вызвал много поклонов, извинений и многочисленные употребления обращения "mein Herr", когда обнаружилось, что в паспорте его друга отсутствует шведская виза. Ланни объяснил, что они собирались получить визу этим утром, но ужасные бомбардировки сделали невозможным передвижение по улицам Берлина. Здесь, в Штеттине, был шведский консул, но его офис находился в городе, и времени для такого посещения не было. (Настоящей причиной, конечно же, была уверенность, что Веттерла могут уличить.)
   Конечно, утверждал Ланни, отсутствие шведской визы было проблемой Швеции и может быть решена властями в Стокгольме. Но нет, настаивали чиновники, должны были быть соблюдены немецкие правила. Никто не может выехать в какую-либо страну, если он не имеет права на въезд в эту страну. После исчерпания всех остальных аргументов Ланни представил свое всемогущее письмо.
   Это буквально ужаснуло этих скромных бюрократов. Их руки дрожали, и пот выступил на лоб. Никогда за всю свою жизнь они не видели такого документа и не сталкивались с такой дилеммой. Их было четыре из разных служб, и они вызвали других и пытались совместно разрешить проблему. Видимо, все хотели уступить, кроме одного. Но он, к сожалению, был самым важным. Старорежимный житель Померании из kaiserliche Regierung, с большими белыми усами, он настаивал на том, что правила есть правила, и их нельзя было нарушать по усмотрению любого незначительного служащего. Как они могли знать, что письмо было подлинным? Вежливость, да, и они, безусловно, показали это. Но в письме не говорилось, что друг или помощник американского герра или кто бы то ни был должен иметь какую-то особую привилегию, и если бы фюрер намеревался, то он, безусловно, сказал бы это. Почему этот Kunstsachverstandigenstellvertreter-у немцев действительно есть такие слова и произносят их без тени улыбки -почему он не упоминается в письме из офиса рейхсмаршала? Befehl ist Befehl, Pflicht ist Pflicht - так было с тех времен, когда покорные и исполненные сознания долга жители Померании изгоняли шведов с этой земли.
   III
   Все это время Монк стоял там, не говоря ни слова. Чиновники смотрели на него. Кто-нибудь из них мог ли признать в нём моряка, который приходил в этот порт, профсоюзного лидера, который выступал здесь двадцать лет назад? Он позволил говорить своему работодателю, американскому миллионеру, другу Nummer Eins и Nummer Zwei, речистому человеку, который сумел своими речами вызволять себя и других от стольких разных бедствий. Раздался свисток парохода, и потенциальный пассажир имел право прийти в ярость и говорить, как уроженец Померании. Dummheit, Borniertheit! (тупость, узколобость!) Он здесь по личному поручению фюрера, секретному до такой степени, что любой, кто обсуждал это или даже знал об этом, мог быть расстрелян без суда, а они заставляют его пропустить пароход и помешать планам фюрера! Они предлагают задержать герра Веттерля, пока они предъявляли бы паспорт вышестоящим чиновникам в городе. Aber, что бы эти люди узнали об этом? И что хорошего в письме, подписанном собственной рукой фюрера, тому, кто был гостем десятки раз в Берхтесгадене и в других местах, если мелкий чиновник десятой степени в порту отправления мог не принять во внимание такое письмо и нарушит его предписание?
   "Позвоните самому фюреру", - кричал возмущенный путешественник, - "и спросите его, давал ли он такое письмо, и позволяет ли он мне иметь помощника в его работе!"
   "Aber, mein Herr", - умолял агонизирующий чиновник, - "как мы можем связаться с фюрером?"
   - Его секретарь в Берлине расскажет вам, как с ним связаться. Позвоните на личный номер телефона фюрера.
   - Абер, у кого есть этот номер?
   - У меня есть! Позвоните в Берлин один-один-шесть-один-девять-один, и вы услышите голос секретаря. Он уже проконсультировался со ставкой фюрера на русском фронте, проверил подлинность письма и проинформировал Берлинский Polizeiamt об этом факте. Он скажет вам.
   На некоторых конторках были телефоны, и друг великого указал командным жестом на них. Звонок был сделан, и, как и ожидал Ланни, последовал ответ, что берлинская центральная телефонная станция, которая обслуживала Новую канцелярию, временно вышла из строя. Снова прозвучал свисток парохода. Как Ланни узнал потом, Эриксон умолял капитана подержать его минуту или две, пока его секретарь сбегает посмотреть, какова ситуация. Ланни пришел в бешенство, как это сделал бы сам фюрер, и друг фюрера имел на это право. Он крикнул этим парализованным чиновникам: "Если вы заставите меня пропустить этот пароход, я сделаю делом своей жизни увидеть, как каждый из вас потеряет свою работу и свою пенсию! А что касается вас", - он потряс пальцем перед носом пожилого жителя Померании с белыми усами - "это так же точно, как я стою перед вами, я позабочусь о том, чтобы вас расстреляли!"
   So wahr ich hier vor Ihnen stehe, werde ich dafar sorgen, dass Sie erschossen werden! Померанская плоть и кровь, питаемые Ersatz-Wurst и Kartoffeln, не могли выдержать такой угрозы. Колени старика подкосились, как и его сердце. "Gut, gut, mein Herr!" - сказал он. - "Auf lhre Verantwortung, passieren Sie beide (Под вашу ответственность, вы оба проходите)".
   Это была величайшая капитуляция со времен Сталинграда! Монк схватил два пакета, а Ланни две сумки, и они помчались к трапу и вверх до палубы судна. За ними был поднят трап, и сброшены тяжелые швартовые канаты. Два заговорщика только обменялись рукопожатиями с Эриксоном, а затем оба поспешили в свою каюту и заперлись. Они знали, что пройдет несколько часов, прежде чем они окажутся за пределами немецкой юрисдикции, и они, конечно, не хотят никакой проверки на борту ни сейчас, ни позже.
   IV
   Пароход спустился по реке Одер, всю зиму остававшейся открытой с помощью ледоколов. Река впадала в своего рода устье или залив, частью которого является Kleines Haff (Малая лагуна), а другой - Grosses Haff (Большая лагуна). Оттуда река впадает в Балтику тремя рукавами, самым западным из которых является река Пене. У устья Пене находится остров, покрытый песчаными дюнами и сосновыми лесами, и на нем было возведено несколько замаскированных сооружений. Этот остров - Пенемюнде. Название, которое Ланни так долго искал. Он собирался пройти в нескольких километрах от него. Он отдал бы весь заработок своей жизни, чтобы провести там день и осмотреться. Но даже доходов его отца не хватило бы, чтобы купить эту привилегию. Ему даже не разрешили смотреть на сооружения но пути к морю. Являясь не немцем, он должен был оставаться в своей каюте, а на его иллюминатор была накрыта крышка с печатью.
   Чтобы избежать заиливания рукавов, в море был проложен глубокий канал, и все пароходы проходили по нему. На входе в канал и снова на выходе эсэсовцы просто могли подняться на борт и снять двух подозреваемых. Даже после того, как они окажутся на Балтике, они не будут в полной безопасности, потому что там были вооруженные суда, охраняющие вход в порт, и радиограмма могла приказать одному из них остановить пароход. Итак, ложитесь и отдыхайте, и не говорите много о том, что произошло. Хотя это шведское судно, но зависит от нацистов, и кто может догадаться, какие шпионские или прослушивающие устройства они могли установить? Лучше не говорить откровенно нигде, пока не окажетесь в Стокгольме, и не сможете пойти погулять в парк Берцелиуса и удостовериться, что никто не подслушивает!
   Двое мужчин были довольны отдыхом после напряжения, в котором они находились. В салоне было тепло, и они крепко заснули. Когда пароход вышел в Балтику, они проснулись, потому что дул мартовский штормовой ветер, и судно сильно качало. И потому, что в тот день у пары было так мало еды, и они проголодались. Однако прошло не так много часов, как они оказались под подветренным берегом Швеции, и после этого рейс стал тише. Они не пошли в столовую, но им принесли еду, и они проспали всю ночь, их не беспокоили бомбы, а только воспоминания, проявляющиеся во сне.
   Монк еще не чувствовал себя в безопасности. Шведские власти могут приказать ему вернуться в Германию, и тогда его личность будет жестко расследована, и он не сможет надеяться на поддельный паспорт. Эриксон предложил попытаться исправить положение, а он был влиятельным человеком. Но беда была в том, что шведы сочтут своим долгом задавать много вопросов об Антоне Веттерле, а он не сможет придумать удовлетворительную историю жизни.
   Ланни сказал: "Что хорошего бегать по Стокгольму без каких-либо связей? Наши разведчики, которые там работают, наверняка не ходят с ярлыками на них, и как вы их найдете?"
   На это не может быть никакого ответа. Ланни объяснил, как он собирается действовать в своем собственном деле. Он мог бы телеграфировать своему отцу из Стокгольма, но прохождение телеграммы через шведскую и американскую цензуру может занять несколько дней или даже недель, не говоря уже о британцах, через которых проходило большинство кабельных линий. У Ланни возникла идея довериться американскому посланнику. А если он собирался доверить один секрет, то почему не два? Конечно, американский посланник будет иметь влияние в таком случае, как случай с Монком. Ланни сказал: "Я предполагаю, что шведы отдают предпочтение союзникам везде, где это не могут увидеть нацисты. И это должно быть одним из таких случаев".
   Монк согласился, и Ланни добавил, что посланник наверняка будет знать личности нескольких сотрудников Управления стратегических служб, работающих в Швеции. Эти люди могли бы передать сообщение в Вашингтон и проверить историю секретного агента. Поэтому они решили попросить Эриксона не вмешиваться, по крайней мере, до тех пор, пока они не увидят, как все сложится. Это судно, несомненно, не вернется обратно через несколько дней после его прибытия.
   "Да", - согласился бывший капитан, - "но не забывайте, что будут идти обратно и другие суда". Годы горького опыта научили его рассматривать наихудший возможный вариант.
   V
   Пароход вошел в великолепную гавань Стокгольма с видом на закат после шторма. Иллюминатор был открыт, и двое мужчин по очереди смотрели из него на город, лежащий на двух полуостровах и нескольких островах, соединенных мостами и застроенных дворцом и множеством общественных зданий. Это была первая мирная земля, где Ланни Бэдд не был долгое время, и его облегчение и радость были никому не известны, кроме Монка. Ланни вспомнил стихотворение, которое он читал о человеке, погибшем в битве на море: "Исчез внезапно ужас, и вдруг уже на небесах". Этот герой должен был умереть, чтобы получить опыт. Но Ланни получил его сразу, выйдя из Нацилэнда в свободную и мирную Швецию.
   Пароход пришвартовался у ярко освещенного пирса. Трое мужчин, имевших визы, были пропущены легко и быстро. Дело человека без визы объяснили, и чиновники выглядели серьезно. Многие люди пытались попасть в эту страну без разрешения, и шведы сожалели о них, но у них были свои правила, которые нужно соблюдать. Ланни сказал, что это особый случай, который он надеялся довести до сведения высших органов власти утром. Чиновники ответили, что, конечно, они дадут время для таких действий. Тем временем мистер Веттерл должен был оставаться в заточении. Ланни мог догадаться, что оно не будет слишком строгим.
   Агента президента доставили в Гранд Отель. Представьте, что там были такси, и не было затемнения! И можно зарегистрироваться на свое имя и иметь кувшин с горячей водой, когда бы ни попросили об этом! Он сел и написал записку мистеру Гершелю В. Джонсону:
   Дорогой сэр. Я сын Роберта Бэдда из компании Бэдд Эрлинг Эйркрафт, и я встречал вас однажды, когда вы были первым секретарем в Лондоне, восемь или десять лет назад, хотя, вероятно, вы не помните эту встречу. Я только что приехал из Германии с секретным поручением от президента, и у меня есть срочное послание. Это строго между нами, по причинам, которые я объясню. Я хотел бы видеть вас этим вечером, если это по-человечески возможно. Пожалуйста, позвоните мне в Гранд Отель.
   Это послание Ланни дважды запечатал и пометил "Лично и конфиденциально", и вручил его лично слуге, который ответил на звонок в Посольстве. Затем он вернулся в отель, принял ванну и едва успел побриться, как зазвонил телефон, и там был посланник, готовый и жаждущий увидеть этого таинственного приезжего из страны, которая должна была быть наглухо закрыта для всех граждан так называемых демократических, но в действительности еврейских, большевистских и плутократических Vereinigten Staaten van Amerika.
   VI
   Американский посланник в Швеции, профессиональный дипломат на несколько лет старше Ланни, происходил из Северной Каролины. Он был большим и довольно неуклюжим, с серьезным лицом, настороженными темными глазами, решительным ртом и мягким южным голосом. Он вежливо приветствовал своего гостя, не говоря, что вспомнил его. Он провел его в свой личный кабинет и не тратил время на предварительные разговоры. "Ну, мистер Бэдд", - сказал он.
   Посетитель начал быстро. - "В течение последних шести лет я служил президенту Рузвельту в качестве конфиденциального агента, приезжая по его поручению в Европу и возвращаясь для доклада. Я делал вид фашистского сочувствующего, и только президент и несколько друзей, кто помогали мне, знали правду. Я посылал доклады через послов в Лондоне, Виши и Берне, которым президент поручил направить их дипломатической почтой в нераспечатанном виде. Поскольку я не собирался приезжать в Швецию, вам не было никаких инструкций".
   - Я не получил ни одной такой.
   - В последний раз я видел президента на конференции в Касабланке. Он договорился, чтобы меня отправили в Каир, а оттуда в Москву с поручением убедить Сталина, с которым я встречался год назад, организовать встречу с президентом и Черчиллем. Самолет был сбит над пустыней, и поэтому мне пришлось прибыть в Берлин, а не в Москву. Вот поглядите, это может показаться странным мандатом, но, по крайней мере, это вас позабавит. Ланни представил письмо Гитлера.
   Посланник изучил этот документ с нескрываемым удивлением. - "Как американец мог получить такую вещь, мистер Бэдд?"
   Ланни объяснил, как он встретил фюрера и познакомился с ним. И как за годы до того, как он поступил на службу к Рузвельту, он собирал информацию среди нацистов и передавал ее друзьям антинацистам в Англии и Франции. "Моя связь с президентом является сверхсекретной", - сказал он. - "Даже мой отец или мать, даже моя жена, не знают об этом. Я должен попросить вас скрыть этот визит от вашего секретаря и даже от вашей семьи".
   - Я холостяк, мистер Бэдд. А потом: "Вы должны понимать, что в моем официальном качестве я должен иметь некоторые рекомендации".
   - Какие рекомендации я мог пронести через Нацилэнд, мистер Джонсон? Президент вручил мне одну из своих гравированных визитных карточек, на которых он написал: 'Мой друг Ланни Бэдд достоин полного доверия'. Он подписал её своими инициалами. Но я должен был эту карточку съесть.
   - Съесть?
   - Когда я увидел, что караван бедуинов, который вывез меня из пустыни, въезжал в Тунис, оккупированный Германией, я разорвал карточку на мелкие кусочки и сунул в рот. Мне стоило бы жизни, если бы мне не удалось проглотить её до того, как я столкнулся с первым немецким военным отрядом. Теперь я провел месяц в царстве Гитлера и имею массу информации, которую я должен как можно быстрее представить президенту. Я пришел к вам как к тому, чей долг помочь мне.
   - Что именно вы просите меня сделать?
   - Прежде всего, чтобы президент знал, что я здесь. Я написал сообщение, которое я хотел бы, чтобы вы отправили. Ланни передал сообщение: "Странник прибыл в Стокгольм, желает перелёт в Лондон. Там три дня, затем прибудет в Вашингтон. Просит уведомить отца о благополучии". Ланни добавил объяснение: "Странник - это мое кодовое имя, и президент будет знать, кто имеется в виду. Сообщение, подписанное вами, наверняка дойдет до него, тогда как письмо, подписанное мной, вероятно, не дойдёт, потому что его секретари ничего не знают обо мне".
   - Но вы должны понимать, что я не общаюсь напрямую с президентом. Мои сообщения отправляются в Госдеп.
   - Да. Но если вы отправите сообщение с пометкой "срочно и конфиденциально для президента", разве Госдеп задержит его доставку?
   - Не задержит.
   - Если они это сделают, я должен буду попросить вас нарушить правило от моего имени. Позвольте мне заверить вас, Президент сказал мне, что то, что я приносил ему, было полезно для него, и что он действовал немедленно по моей просьбе. Я хотел бы, чтобы вы знали, что я один из тех людей, чья зарплата составляет доллар в год, хотя у меня никогда не было этого доллара. Президент положил сто тысяч долларов на мой счет в нью-йоркском банке, и я распространил кое-что там, где это могло принести пользу, но я никогда не брал ничего из этого для себя.
   Это был способ произвести впечатление на карьерного человека из Госдепа!
   VII
   Это было все, что Ланни должен был попросить для себя. Он не задал прямой вопрос: "Вы отправите это сообщение?" Он считал, что такая тактика лучше, и пусть подозрительность посланника постепенно понизится. Сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт хорошо понимал, что члены правящих и привилегированных классов постоянно находятся в осаде незнакомцев, толкачей и карьеристов, самозванцев и своекорыстных людей, и они должны научиться не торопиться, чтобы сформировать свои суждения.
   Агент президента продолжал: "Есть еще один вопрос, даже более срочный. Я привез с собой человека из Германии при довольно сложных обстоятельствах. Он - немец, который некоторое время работал в нашем Управлении стратегических служб, а гестапо вышло на его след. Ему удалось получить в Берлине фальшивый паспорт и разрешение на выезд, но он не смог получить шведскую визу, поэтому власти держат его здесь. Важно, чтобы он был освобожден и без какой-либо рекламы. Это может разрушить его полезность".
   - Вы точно знаете, что этот человек работает на Управление стратегических служб?
   - Я лично рассказал полковнику Доновану о нем в Вашингтоне и договорился о том, чтобы его взяли на службу. Я знаю этого человека около тринадцати лет, и за него поручалась немецкая женщина, которая позже стала моей женой и была убита нацистами в Дахау. Этот человек, Монк, помог мне в попытке спасти ее, и показал себя смелым и компетентным. Когда я столкнулся с ним в Берлине, я занимался делами, связанными с немецкими открытиями в ядерной физике. Я не буду обременять вас деталями. Достаточно сказать, что я пытался установить контакт с неким немецким физиком, и я обнаружил, что Монк работает на этого человека дворецким, фотографирует его записи и посылает их в центр. Именно поэтому, я полагаю, гестапо преследовало его.
   "Мистер Бэдд", - сказал посланник, - "это все равно, что принести кинофильм в мой кабинет и показывать его мне".
   "Именно так, мистер Джонсон", - сказал агент президента с его улыбкой номер один. - "Полковник Донован может запустить для вас сотни таких фильмов. Такие вещи происходят по всей Европе".
   - Этот мир продолжает удивлять меня. Скажите мне, что вы хотите, чтобы я сделал с этим человеком.
   - Во-первых, получить разрешение от шведского правительства на его въезд и на его пребывание здесь хотя на несколько дней. Это должно быть сделано без их допроса, если это возможно.
   - В правительстве есть люди, которые окажут мне небольшую услугу, если будут уверены, что скандала можно избежать.
   - Ни один человек не работает так тихо, как Монк. Он самоучка и ведет исторические исследования в библиотеках. Настолько хорошо, что ему удалось удовлетворить очень строгое швейцарское правительство в отношении к себе.
   - А что еще, мистер Бэдд?
   - Как можно скорее он должен установить контакт с Управлением стратегических служб, чтобы он мог сделать отчет и получить дальнейшие задания.
   - Вы должны точно знать, что наш посланник не должен ничего знать о шпионской деятельности, проводимой в дружественной стране.
   Был ли, возможно, крошечный блеск в глазах этого посланника? У Ланни он был, когда он ответил: "Я подумал, что вполне возможно, что вы слышали что-нибудь и могли вспомнить кого-то, кто мог бы связаться с организацией полковника Донована".
   - А если я не вспомню?
   - Тогда я бы попросил вас включить в ваше шифрованное сообщение просьбу проинформировать полковника Донована о том, что Бернхардт Монк находится в Гранд-отеле. Мне очень жаль делать так, потому что всегда есть вероятность прочтения даже самого тщательно охраняемого шифра.
   - Хорошо, мистер Бэдд. Я сделаю запрос и посмотрю, смогу ли я найти здесь кого-нибудь, кто займётся вашим другом.
   "Спасибо", - серьезно сказал Ланни. - "У меня есть здесь имена для вашего удобства", и он вручил еще один листок бумаги, на котором он написал: "Настоящее имя: Бернхардт Монк. Рабочее имя: Конрад Крафт. Настоящее имя: Антон Веттерл". Он добавил: "Вы сможете отправить это послание в Вашингтон сегодня вечером? Позвольте мне объяснить, что мой отец находится в Ньюкасле, штат Коннектикут, моя жена в Нью-Йорке и моя мать в Марракеше. Я был сбит над Сахарой, и мне не терпится освободить их от беспокойства. Сейчас в Нью-Йорке около полудня, и президенту пора получить мое послание и действовать в соответствии с ним".
   - Я сделаю то, что вы просите, мистер Бэдд. В это время ночи может быть задержка в вызове шифровальщика, но я сделаю все возможное.
   VIII
   Агент президента получил то, ради чего пришел. Поэтому, естественно, он был доволен мистером Гершелем Джонсоном. Он решил, что ему нравятся все южане. Лорел была одной из них, и он знал, как обращаться с ними. "Большое вам спасибо", - сказал он. - "Я в долгу у вас как лично, так и профессионально".
   "Совсем нет, мистер Бэдд. Могу ли я надеяться увидеть вас снова, прежде чем вы покинете нас?"
   - Конечно, сэр, если вы хотите. Но лучше не в посольстве. Не забывайте, что я должен быть нацистским сочувствующим, а не человеком, с которым вы общаетесь. Я собираюсь осмотреть город в компании мистера Эрика Эриксона, которого я встретил в Каринхалле и с которым я выехал из Германии.
   "Эрик Эриксон!" - повторил другой. - "Скажите мне, как, черт возьми, вы узнали, что он один из нас?"
   "Один из наших?" - Тренировки всей жизни не могли удержать Ланни от изумления.
   Лицо посланника выразило смущение. - "Боже мой! Я боюсь, что я сделал промах. Вы не знали его положение?"
   - Я принял его за бизнесмена, зарабатывающего деньги на нацистах. Я играл роль эксперта по искусству, покупая нежелательные французские картины у барона фон Бера. Но я должен признать, что был озадачен Эриксоном, потому что он не издавал то, что я считал нацистским запахом.
   - Он принес нам массу информации. Ради бога, не упоминайте об этом ни одной живой душе.
   - Будьте уверены, мистер Джонсон. Если я не рассказал своей преданной жене, что я делаю, вы можете быть уверены, что я научился хранить секреты. Ни Монк, ни я никогда не рассказывали друг другу ничего, что было не нужно для выполнения наших обязанностей.
   - Думаю, будет лучше, если вы не дадите Эриксону знать, что узнали о его положении.
   - Конечно, нет. Я не могу это сказать ему, не раскрывая при этом, что я сам не тот, что он думает обо мне.
   - Будьте осторожны, мистер Бэдд. Мне кажется, что у вас самого нет того, что вы называете нацистским запахом.
   Ланни улыбнулся. - "Вы должны услышать, как я разговариваю, когда я среди них. Я изучаю их почти двадцать лет, и я действительно знаю их язык. Уверяю вас, день, когда мне больше не придется говорить их слова, будет праздником в моей жизни".
   Ланни вышел из здания посольства, посмеиваясь про себя, время от времени щелкая пальцами и восклицая: "Черт возьми! Он обманул меня!" Почему-то это казалось ему особенно удачной шуткой. На самом деле он не считал само собой разумеющимся, что он был единственным американским агентом в Нацилэнде, но он действовал так, как будто верил в это, и теперь обнаружил, что есть кто-то такой умный, как и он, и эта мысль развлекала его очень сильно. Он почти хотел сказать "умнее", но потом подумал, что обманул Эриксона. Или он? Может ли быть так, что Эриксон выявил его и был слишком тактичен, чтобы намекнуть на это? Или Эриксон был в том же положении, что и Ланни, размышляя о том, как человек может быть нацистом и при этом оставаться порядочным?
   IX
   Во всяком случае, агент президента вздохнул с облегчением, потому что ему нравился этот нефтяник, и теперь ему не нужно корить себя за это. Он немного подразнил бы его, показывая ему свою симпатию и позволяя нефтянику подумать, должен ли тот испытывать дружеские чувства к предателю! Рано следующим утром Ланни разыскал "Красного" в его гостиничном номере, и они могли свободно обсудить свои приключения, не боясь диктофонов. Ланни не сказал, что он был у посланника, и пусть это останется загадкой. Он сказал, что был благодарен своему шведскому другу и никогда не забудет этого. Эриксон когда-нибудь бывал в Америке? Или в Англии? Они могут снова где-нибудь встретиться, возможно, после окончания войны. Ланни дал свои различные адреса, Ньюкасл, Бьенвеню и Уикторп, и они пообещали встретиться. Старые солдаты любят вспоминать боевое прошлое.
   Утром Антон Веттерл вышел из заточения. Никто не сказал ему, как или почему. Чиновники просто сказали, что было решено впустить его в страну. Он отправился в один из небольших отелей и забронировал номер, а затем позвонил в отель Ланни и оставил сообщение. Как только Ланни получил его, он из уличной телефонной будки позвонил посланнику, сказав: "Это ваш вчерашний вечерний посетитель. Человек, о котором мы говорили, готов к работе". Ланни дал адрес, и мистер Джонсон сказал: "Мистер Хэлперсон позвонит ему сегодня днем". Агент президента с удовлетворением наблюдал, как война, по-видимому, трансформировала бюрократов и чиновников. Теперь они действовали быстро там, где до сих пор они тянули. Они помнили то, что до сих пор они были склонны забывать.
   Ланни позвонил своему другу, и они встретились, как и сговаривались, в парке Берцелиуса, названного в честь шведского ученого. Хороший пример для других стран. В Стокгольме, конечно, будет столько же нацистских агентов, сколько и в Женеве, и агентам союзников нужно будет принять меры предосторожности, чтобы за ними не следили. Они осмотрелись перед встречей и не тратили время на общительность. Ланни дал имя Хэлперсона, новый контакт Монка. Также Ланни заявил, что ему лучше писать на адрес его отца. Если случится что-то особенное, Монк напишет письмо о произведениях искусства. Они пожали руки друг друга и расстались. Может быть на годы, а может быть навсегда.
   Ланни вежливо отклонил предложение нефтяника встретиться с его аристократическими друзьями. Он сказал, что ещё не отошёл от последствий взрыва, что было правдой. Но настоящая причина была в том, что он не мог быть уверен, что это будут за люди. А он устал от интриг и неуверенности в отношении каждого слова, которое ему придётся произносить. Он считал хорошим правилом, что двух шпионов никогда нельзя видеть вместе на публике. Это будет говорить врагу то, что он не должен знать.
   Ланни хотел прогуляться и взглянуть на необычный город Стокгольм. Его называли Северной Венецией, но на Венецию Стокгольм не походил, потому что каналы итальянского города были не очень чистыми, тогда как вода, которая протекала вокруг островов и под мостами этой шведской столицы, исходила от холодных горных ручьев. В настоящее время все было покрыто льдом, и люди катались на коньках. Ланни, выросший на Ривьере, научился двигаться в воде, но не по её поверхности, и ему нравилось наблюдать за умением других. В парках были катки, и он завидовал молодым мужчинам, их прекрасным белокурым партнершам. Он топал ногами и был рад, что Хильде настояла на том, чтобы он взял эту пару перчаток с меховой подкладкой. Ланни Бэдд был не так молод, как раньше.
   Около пятнадцати лет назад яхта Бесси Бэдд отплыла в Балтийское море с семьей Робин, Бьюти Бэдд и ее сыном на восхитительный летний отдых. Ганси Робин только что женился на Бесс, а Фредди взял свою невесту Рахель. Все они были так счастливы, не имея ни малейшего представления о трагических судьбах, которые предстояли им и миру. Они остановились на несколько дней в этом сияющем городе. Они купались в этих водах и наблюдали с мостов за парусниками, каноэ и другими судами. Они улучшили свое образование в Национальном музее, который содержит примеры большинства школ живописи в Европе. Этот музей стал обычным местом для сына президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт, и он проводил там время, обновляя впечатления о многих художниках и их школах. У него была неизменная память обо всем, что касается произведений искусства, и это включало в себя и то, что его дорогие друзья говорили о них. Поэтому, когда он смотрел на Рембрандта и Рафаэля, он видел не только этих художников, но и дух Фредди Робина, одновременно нежного и героического, мечтающего о свободном и справедливом мире и никогда не оставляя свою решимость его осуществить. Этот мальчик и юноша были бессмертной частью существа Ланни Бэдда, и грязное убийство, которое нацисты совершили над ним, было одной из причин, почему агент президента никогда не оставит свою войну с печально известной системой.
   Когда Ланни в последний раз получил известия от Ганси и Бесс, эта пара музыкантов была в Ленинграде, внося свой вклад в защиту своего любимого Советского Союза. Они были на расстоянии нескольких часов полета самолета, но, увы, Люфтваффе был на этом пути! Если бы не это обстоятельство, Ланни мог бы отправиться в Москву и выполнить поручение Ф.Д.Р. Он утешал себя мыслью, что то, что он получил в Германии, было достаточно важным, чтобы его можно было доставить. Если Босс все еще хотел, чтобы поездка в Москву была предпринята, то он мог бы её организовать. В эти дни, когда можно в день пролетать четыре тысячи километров, можно говорить о "прыжках" в места, на путь к которым у наших предков уходило несколько недель.
   ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
   Земля надежды и славы72
   I
   МИСТЕРУ БЭДДУ поступило сообщение, и он позвонил в офис авиакомпании и был проинформирован о том, что для него зарезервировано место в самолете, летящем в Британию на следующий день. Эти самолеты должны были пролетать над территорией Германии, и их количество было ограничено, а их маршруты строго определены. Германия не могла полностью отрицать это право нейтральной страны, большую часть торговли которой она стремилась поглотить. Ланни собрал свои немногочисленные вещи, купил для чтения несколько английских газет и журналов и без приключений совершил путешествие через Норвегию и Северное море. Мгновение, когда он ступил на землю этого благословенного острова, стало для него одним из самых счастливых за многие месяцы.
   Человек, прошедший через Гитлерлэнд, мог ожидать, что ему будут заданы вопросы, и Ланни потратил некоторое время на размышления, как справиться с этой ситуацией. Но к его удовлетворению его ждал его друг Фордайс. Он догадался, что Бейкер связался с Би-4. Когда Фордайс сказал: "Премьер министр хочет увидеть вас как можно скорее", Ланни представил, как Рузвельт сказал в одном из своих трансатлантических телефонных разговоров: "Кстати, прибывает Ланни Бэдд, и я подозреваю, что у него может быть интересная история".
   Ланни ответил, что он будет рад встретиться с мистером Черчиллем, а Фордайс спросил: "Конец этой недели будет не слишком скоро?" Ланни ответил: "Я буду в замке Уикторп ожидать вашего звонка". Британский агент сказал ему, что сейчас все переполнено, поэтому он позволил себе заказать на него комнату в отеле Дорчестер. Ланни мог понять, что Фордайсу может быть любопытно услышать, как человек попал из пустыни Сахара в северную Венецию. Ланни был готов "выдать это" главе их правительства, но не какому-то заурядному агенту. По дороге в отель он развлекал своего хозяина рассказами о ситуации в Швеции. А затем о том, что он видел в Северной Африке. Но ни слова о местах и людях между ними.
   В отеле первым делом Ланни отправил телеграмму отцу, которую он, как обычно, адресовал: "Роберту Бэдду, президенту Авиационной корпорации Бэдд-Эрлинг" - специально для цензора. Затем он написал: "Прибыл благополучно. С любовью ко всем. Возвращаюсь в ближайшее время". Это звучало как правильное семейное сообщение и без шифра. Он не упомянул Лорел. Робби мог позвонить ей менее чем через минуту, и он обязательно это сделает. Также Робби свяжется с Бьюти, что он мог сделать из-за своего положения. Ланни попробовал это из Лондона, но без уверенности в успехе. Он начал: "Дорогая мама". Но это как-то повлияет на цензора, который вполне может иметь в своем списке нацистских сочувствующих Ланнинга Прескотта Бэдда?
   Путешественник позвонил в замок, чтобы узнать, как отнесутся к его присутствию. Ирма сказала: "Мы были очень расстроены из-за тебя. Приезжай сразу, как только сможешь. Фрэнсис безумна от радости, что ты жив". Он сказал ей: "Я сам не могу поверить в это. Я приеду на утреннем поезде". Они договорились о встрече на вокзале.
   II
   Ланни хотел увидеть Рика и его летающих сыновей, если бы это было возможно. Когда он позвонил в газету, для которой писал его друг, он услышал растроганный голос. - "Ради Бога, Ланни, что с тобой случилось?" Оказалось, что в газетных донесениях из Алжира он был объявлен пропавшим без вести в пустыне Сахара и предположительно мертвым. Никто не знал, почему он вылетел на военном самолёте, и никто не знал, что случилось с ним или пилотом. Ланни сказал: "Может быть, я сплю, но у меня такое впечатление, что я все еще жив".
   После долгих раздумий он решил, что не собирается никому говорить в Англии, кроме Черчилля, что он был в Германии. История была бы сенсационной, и было бы трудно удержать слухи от попадания в прессу. То, чего Ланни боялся превыше всего. Было достаточно, что вернулся человек, которого считали погибшим. Сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт удивит многих людей и небрежно расскажет им, что он благополучно выбрался из пустыни, и в этом не было ничего особенного. Если привяжется какой-нибудь газетчик, то он не будет загадочным, а просто скажет. - "Ничего особенного, старина. Это происходит там все время. Парни теряются, а потом находят дорогу".
   Что он мог сказать Рику, что было бы полезно журналисту? Конечно, ничего о Пенемюнде, ни о Рьюкане, ни о немецких ученых, ни о том, что они сказали. Сообщения, которые были ему доверены Гитлером и Герингом, были всего лишь мусором, "силки для ловли дураков". Рик слышал их много раз и знал их наизусть. Положение людей в Берлине, их ворчание, их поведение в кино и на железнодорожной станции, когда были доставлены раненые. Рик мог сделать из этого первоклассную статью, но вряд ли, не указав на Ланни как на его источник. Настороженное гестапо наверняка не преминет узнать, когда друг фюрера покинул Стокгольм, и когда он прибыл в Лондон, и они охотно набросятся на любые признаки того, что он наносит ущерб нацистскому делу. Если бы они узнали, что он пошел навестить премьер министра, то это было бы не так уж и плохо. Фюрер попросил его передать сообщение Черчиллю!
   Ланни сказал: "Извини, но на этот раз я не свободен говорить. Однако я могу рассказать о Северной Африке, где есть история, которая не устареет в течение длительного времени".
   Да, генерал де Голль вернулся из Касабланки, не примирившись ни с Жиро, ни с американской оккупацией. Он был полон решимости получить власть для себя и использовал радио, которое ему предоставили британцы, чтобы убедить народ Франции, что он был их небесным избавителем, единственным человеком, который мог привести их к свободе и безопасности. Человек безграничных амбиций, непомерное эго, он был, по мнению Ланни, традиционным французским "человеком верхом на коне". Он стоял за военную касту, за аристократию и за привилегии церкви, которые правили la patrie со времен резни святого Варфоломея. Президент Рузвельт не доверял ему, и больше, чем когда-либо со времени демонстрации, которую он устроил на конференции в Касабланке. "Категорически против!" - сказал Ф.Д.Р.
   Каково было отношение англичан? Рик сказал: Винни надеялся использовать его и дал ему все возможности, чтобы утвердиться. Винни ненавидел Дарлана и всю банду Виши, которая предала его, когда он приехал во Францию незадолго до конца. Но теперь, я думаю, что он очень устал от непримиримости Большого Чарли. Наши лейбористы не знают, что делать с такой ситуацией. Они видят, как американцы приводят к власти старую банду Виши, и спрашивают, за что мы воюем в этой войне.
   - Я знаю, Рик, и я испытывал беспокойство по этому поводу. Мы пригласили де Голля прийти и взять на себя часть ответственности. Но с ним это все или ничего. И как мы можем очистить правительство и пригласить новых людей, о которых мы ничего не знаем, кроме того, что они ничего не знают о работе в Северной Африке? Люди нашей армии должны решить, будем ли мы сражаться с немцами или с французами в Гражданской войне. Мы говорим французам: 'Подождите, и если вам нужна ваша гражданская война, начните ее, когда выгоним немцев'.
   III
   Рик, энергичный публицист, задавал вопросы своему другу, и не было никаких причин, по которым Ланни не должен рассказывать все, что он знал о вторжении в Северную Африку и что он видел в то время. Рик, в свою очередь, рассказал новости о Британии. Политическая борьба давно закончилась, и все, как бы то ни было, делали всё, что могли, против заклятыйого врага. Человеку левых убеждений было трудно сказать что-нибудь хорошее о тори, но Рик должен был сказать, что речи Винни были великолепны, и тот факт, что он опробовал их на всех, кого знал, не имел значения для публики, которая их слышала в первый раз. Радио вернуло искусство публичных выступлений, которое, казалось, более мощное искусство печати поставило на полку.
   Рик сообщил, что американские войска все еще прибывают на эти маленькие острова, несмотря на то, что многие отправляются в Северную Африку. Они непрерывно тренируются с той энергией, которой они научились на своих футбольных полях. Были найдены способы почувствовать им себя как дома, и Рик сказал, что острова никогда не будут прежними после долгого пребывания этих спокойных и расточительных посетителей. Несмотря на нехватку продовольствия, британцы живут лучше, чем когда-либо в своей жизни. Причина в более справедливом распределении. Человек левых убеждений заявил: "Винни и его Тори никогда не смогут удержать их на этот раз!" Его друг ответил: "Надеюсь, что нет", но он вспомнил о высоких ожиданиях, которые были у них, когда первая мировая война подходила к концу, и о горьком разочаровании, когда старая банда вернулась сильнее, чем когда-либо.
   Сын баронета сообщил, что с его семьей все в порядке. "Патер", которому сейчас за семьдесят, изумительно выносит тяжёлый режим работы. Он руководит всей военной работой в их районе. Альфи, летный инструктор, был продвинут в звании и по должности. А младший пилотирует бомбардировщик. Он принимал участие в недавнем громадном налёте на Берлин. "Ну, я буду переключаться!" - сказал Ланни, но он не сказал, на что. Он увидел, как сидит в подвале дворца Доннерштайн, и думал, не сбросил ли бомбу, упавшую на это конкретное здание, самолет его друга.
   IV
   Ланни сел на утренний поезд, там его ждали Фрэнсис со своей маленькой тележкой, запряженной пони, и грум верхом сзади для безопасности. Она бросилась в объятия Ланни и разрыдалась прямо на платформе маленькой станции. - "О, папа, папа! Мне не сказали, что случилось с тобой!" Он успокаивал ее, как только мог, потому что знал, что ее мать не одобряет эмоций. - "Я был там, где не было возможности сообщить тебе, дорогая. Но я снова в порядке, и тебе не о чем беспокоиться".
   Было в порядке вызвать трепет у неё, описывая, каково было спуститься с неба на парашюте, как жарко было в пустыне, и как приятно услышать колокольчики верблюжьего каравана, и как эти большие животные ворчали и выражали недовольство. Он не рассказал, что этот караван привёз его на германские позиции. Он просто проделал долгий путь с ними и поэтому задержался. Это удовлетворило ее, и этого будет достаточно для всех, как в Британии, так и в Америке. Он решил, что не скажет даже Лорел, что он был в Нацилэнде. Это только испугает её и станет причиной беспокойства в следующий раз, когда он покинет её. Когда-нибудь, когда все это закончится, она сможет написать роман о Германии в разгар войны!
   В замке ничего не изменилось. Ирма сказала: "Мне придется снова тебя поселить у мамы", а Ланни ответил: "Хорошо, если мама сможет вытерпеть меня". Мать выглядела более подавленной, а дядя Гораций более слабым. Седди стал прекрасным деревенским сквайром, рассказывая об огромных урожаях, которые он собрал прошлой осенью, и о своей весенней вспашке. Несколько детей-беженцев все еще были на месте, потому что, хотя бомбежки в городах практически прекратились, неразрешимой проблемой оставалась нехватка жилья. Ланни играл со своей маленькой дочерью в боулинг. Теперь ему нужно научиться называть ее своей взрослой дочерью, и это ее обрадовало. Он встретил ее гувернантку и ее учителя музыки и ее приятелей. Она была в том возрасте, когда у девочек бывают замечательные "страстные увлечения", а Фрэнсис была в восторге от маленькой дочери лондонского адвоката Седди, которая остановилась в замке. Патриция, которую звали "Патти", должна быть во всем, и Ланни пришлось согласиться, что ее рыжие волосы и веснушки были прекрасны. Он был рад сделать это и рассказывал истории о Темном Континенте и его странных достопримечательностях. В целом он был восхитительным и романтичным отцом, вернувшимся домой с войны. Англия знала таких отцов с тех пор, как на ее берегах поселились люди.
   После того, как она улеглась спать, Ланни сел с матерью, отчимом и парой друзей, у которых были правильные взгляды. Они думали, что Ланни приехал прямо из Северной Африки, и он отвечал на их вопросы по своему усмотрению. Ему было интересно узнать, что знаменитая "клика Уикторпа" начинает менять свою позицию. До них дошло осознание того, что, возможно, Британия все-таки победит, и что впоследствии, с помощью Америки, она сможет сдерживать хищные побуждения Красных орд. Что-то из того, что четырнадцатый граф Уикторп говорил Ланни десятки раз, теперь ему удалось забыть. Для Ланни наверняка будет дурным тоном напоминать ему.
   V
   На следующее утро гость поговорил со своей бывшей женой. Они согласились, что благополучие их ребенка требует от них дружбы, несмотря на то, что в таком поведении мир может усмотреть непристойность. Теперь у Ланни была мысль, которую предложил его отец и которую он обдумывал с тех пор. Воспользовавшись тем тактом, на приобретение которого он потратил целую жизнь, он начал: "Есть что-то серьезное, что я должен сказать тебе, Ирма. Я знаю, что у вас есть информация о том, что немцы готовят новое оружие против Британии. Это снаряды с реактивным двигателем, ракеты, которые могут развить скорость выше, чем у любого самолета, и могут нести боевой груз в десять раз тяжелее, чем нынешние бомбы. Насколько я смог узнать, против такого оружия не будет никакой защиты. Я не знаю, когда они начнут их применять. Может быть, пройдёт долгое время, или это может случиться в этом году. Одно можно сказать наверняка, они прилетят внезапно, возможно, когда-нибудь ночью, и, конечно, без предупреждения. Поэтому мне не нравится, что Фрэнсис находится в Англии".
   Лицо Ирмы побелело. - "Ты думаешь, они будут нацелены на такие маловероятные места, как Уикторп?"
   - Я предполагаю, что они будут нацелены на самую большую цель в этой войне, которой является Лондон. Но они могут пролетать сотни километров, и они не всегда могут быть точными. Я думаю, что Ньюкасл будет гораздо безопаснее для нашей дочери, чем Уикторп. Я не предлагаю забрать ее сейчас. Я прошу тебя подумать об этом, как о чем-то, что нужно сделать, когда я приеду снова".
   Ирма глубоко вздохнула, и ее голос выдал ее эмоции. - "Ланни, она никогда не жила отдельно от своей матери. Я не могу вынести эту мысль!"
   Он пытался отвлечь ее шутливостью. - "Есть еще один аспект в этом вопросе. Если бомбы начнут падать на Лондон, у вас будет то, что было у вас раньше. Сотни детей-беженцев будут вынуждены находиться здесь и требовать заботы. Ты находила это неудобным, как ты помнишь. Фрэнсис общалась с детьми, которых ты не одобряла.
   Ирма не нашла юмора в этом. "Все это ужасно тяжело для меня", - воскликнула она.
   - Тяжело для тебя, Ирма, но лучше для Фрэнсис. У неё товарищами по играм будут внуки Робби и Эстер. Робби и Эстер было бы приятно собрать их всех вместе на какое-то время. У нее будет всё, что хочет ребенок, всё, что она имеет здесь. Это было бы хорошо для нее во многих отношениях, как ты поймешь, как только хорошо обдумаешь это".
   - Но как насчет опасности такой поездки в военное время! Мне кажется, это ужасная идея.
   - Немцы не беспокоят самолеты, следующие в Лиссабон. Им нужно самим использовать один и тот же аэропорт. Оттуда на Азорские острова и Бермудские острова. Сотни самолетов совершают такие рейсы каждый день. Это как один из паромов через Темзу.
   - Ты говоришь так после двух авиакатастроф за полтора года!
   - В одной из них меня сбили над вражеской территорией, а другая случилась при шторме недалеко от Арктики. На южном маршруте ничего подобного ожидать не приходится.
   Ирма знала, что это должно было произойти рано или поздно. И всегда это вызывало у нее страх, даже больше войны. Фрэнсис была наследницей, а Америка была страной гангстеров и похитителей! Теперь она привела этот аргумент, но Ланни только посмеивался. - "Похитители все в армии, готовятся похищать немцев!" Затем он добавил: "Я скажу Робби и Эстер, что ты обдумываешь это. Можешь написать им или мне".
   VI
   Фордайс позвонил по телефону и спросил, устроит ли мистера Бэдда, если за ним заедут в девять вечера. Ланни сказал: "Хорошо", зная все о ночных привычках Черчилля. Он понимал, что едет в очень приятное поместье под названием Chequers Court, которое он посещал однажды в детстве, когда оно принадлежало лорду и леди Ли, и они устроили грандиозную вечеринку в саду для какой-то благотворительности. Теперь его сделали национальным домом главы правительства, британским "Белым домом" без офиса. Кирпичное здание было построено во времена королевы Елизаветы, а территория составляла около пяти или семи квадратных километров. Это место, как и Уикторп, было в Бакингемшире и не более чем в получасе езды.
   Человек из Би-4 развлекал Ланни разговорами о ситуации с подводными лодками, от которой зависела вся война. Армии в Северной Африке обходились очень небольшими потерями при транспортировке, всего около двух процентов. Но это было за счет остальной части Атлантики, где потери были опасно высоки. Фордайс сказал, что появились новые устройства обнаружения. Он не утверждал, что знал о них, но те, кто должен был знать, заявили, что они находятся в производстве и скоро будут использоваться, и для экипажей подводных лодок настанет очень несчастное лето. Чудеса радара быстро множились, и наши технологии быстро превосходили вражеские.
   Они проехали через монументальные железные ворота на территорию поместья. Гости выходного дня увидеть Ланни не смогли, потому что его подняли наверх по лестнице для слуг и отвели в большую гостиную. Они сидели перед камином, ожидая, пока не появится сгорбленная фигура премьер-министра. На нем был костюм, который он называл костюмом сирены, который был сделан для чрезвычайных ситуаций на войне. Он напоминал детский костюм медведя, весь в одно целое и спереди застегнут на молнии. Идея заключалась в том, что в него можно быстро запрыгнуть и спуститься в бомбоубежище без воздействия холода. Винни гордился этим и носил его во всех возможных случаях. Он даже совершил ошибку, надев его во время своей недавней поездки в Москву, но русским это не понравилось. Они считали это недостойным и оскорбительным.
   Фордайс откланялся, а двое других устроились для долгой беседы. Черчилль подтвердил предположение Ланни, что Рузвельт упомянул его в одном из тех телефонных разговоров, которые стали почти ночной привычкой. "Как, черт возьми, человек попадает из Сахары в Стокгольм?" - спросил премьер министр. И когда Ланни рассказал ему, он воскликнул, что он отдаст свои нынешние почести за то, чтобы стать достаточно молодым и иметь приключение, подобное этому. Сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт ответил: "Я действительно недостаточно молод, и у меня было это только потому, что я не мог ничего с этим поделать. Теперь я пытаюсь применить принцип Цицерона и с удовольствием оглядываюсь на свои прошлые страдания".
   Цитировать Цицерона было элегантно и по-английски, и ставило посетителя на уровень равенства со своим хозяином. Ланни был подвергнут тщательно продуманной инквизиции относительно того, кого он встретил в Германии и что он там видел. Когда он рассказал о гневе фюрера из-за падения Харькова, антагонист фюрера фыркнул с оттенком злорадства и воскликнул: "Мы заставили ублюдка волноваться!" Когда Ланни повторил сообщение, которое ему было предложено передать "по возможности" о том, как Британия должна была перейти на сторону Ади Шикльгрубера и принять его разрешение на жизнь, потомок герцога Мальборо опять фыркнул. - "Все эта чушь снова и снова!"
   Ланни сказал: "Извините, что упомянул об этом. Это то, что он сказал, и, конечно, мне пришлось притворяться, что воспринимаю это всерьез, и обещать сделать все возможное, чтобы донести это до вас".
   "Считайте, что вы сделали это", - сказал Винни.
   Далее Ланни рассказал о Геринге, а затем о Шахте. "Этот старый жулик!" - так премьер-министр назвал бывшего президента Рейхсбанка и, похоже, хорошо его знал. - "Он хочет, чтобы мы спокойно действовали на западном фронте, не так ли? Ну, мы ему угодим - на какое-то время! Я придерживаюсь принципа, что мы не будем пересекать Ла-Манш, пока у нас не будет таких сил, которые мы сможем ввести и продолжать их гнать без остановки до самого Берлина. Таков план, Бэдд!"
   VII
   Достопочтенный Уинстон Спенсер Черчилль закурил одну из тех больших гаванских сигар, без которых он не мог долго оставаться счастливым. Он сделал пару затяжек и уселся чуть глубже в кресло. Затем он снова начал задавать вопросы гостю. Какие были условия в Берлине? Что люди ели и носили? Что они говорили? Ему понравились шутки из ночного клуба. А затем он хотел узнать об ущербе от недавней бомбежки и реакции населения на неё. Все знали, как это восприняли англичане, и теперь все хотели знать, ведут ли себя немцы так же. "Лучше этого они сделать не могли", - похвастался премьер министр.
   Тогда дело дошло до ракетных бомб. Ланни рассказал о своих приключениях с профессорами и о том, что он узнал о Пенемюнде. "Да, мы знаем это из нескольких источников", - заявил другой. - "Мы ничего не сделали с этим, потому что, кажется, что они все еще находятся на стадии строительства. Если разбомбить это место, то можно убрать только кучку простых рабочих. Но если подождать, пока они закончат свои установки и начнут производство, можно добраться до квалифицированных рабочих и экспертов, и, возможно, даже ло некоторые из научных дьяволов".
   "Я догадался, что так может быть", - ответил Ланни. - "И еще кое-что, их проект по тяжелой воде. Я полагаю, вы знаете, что это связано с работами по атомному делению. Мне было поручено получить факты из Германии полтора года назад, но я попал в авиакатастрофу. Я не знаю, что вы, возможно, узнали за это время, но я случайно узнал название места, где они делают тяжелую воду. Оно называется Рьюкан, на юге Норвегии. Я отправил это имя через Управление стратегических служб. Я не знаю, дошло ли это до вас".
   "Когда вы отправили его?" - потребовал другой, глядя на своего гостя острыми глазами, окруженными толстой плотью.
   "Я должен был бы назвать точную дату", - был ответ. - "Я думаю, что это было двадцать шестое прошлого месяца".
   - Хорошо, вам будет интересно узнать, что мы взорвали это место изнутри в ночь на двадцать седьмое.
   "Это была, безусловно, быстрая работа!" - воскликнул агент президента.
   "Не обманывайте себя!" - хихикнул другой. - "Мы отметили это место полтора года назад, и мы работали над тем, как его разрушить, не знаю, как долго. Это была работа внутреннего саботажа, и никому об этом не говорите, там мы еще не закончили. Прошу прощения, если вы потратили на это время".
   "Так случилось, что я этого не делал", - сказал Ланни. - "Молодой офицер СС назвал это имя случайно, и я его запомнил. Так бывает, когда находишься среди нужных людей".
   "Вы показали проницательность в своем выборе!" - отметил глава Британской империи. Он сказал это для комплимента, и Ланни его не пропустил.
   VIII
   Посетитель был обязан откланяться, и он сделал это. Но премьер министр любил поговорить, и, видимо, он нашел почтительного слушателя. Он слышал о приключениях Ланни, и теперь он хотел, чтобы стало известно, что он тоже не обошёлся без них. Он рассказал, как в молодости его отправили в качестве военного корреспондента в Южную Африку и как буры захватили его и что они с ним сделали. Он рассказал историю подробно. Что Луис Бота сказал ему и что он сказал Луису Боте, как он сбежал из Претории, перелезая через садовую стену и прячась среди угольных мешков в товарном поезде. Он, без сомнения, много раз рассказывал эту историю, и он знал все, что имело значение, каждый жест, каждую интонацию. Он рассказал эту историю однажды сыну президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт у бассейна виллы Максин Эллиотт на Ривьере шесть лет назад, но он забыл об этом.
   Оказалось, что этот общительный британский бульдог не испытывал ни малейшего раскаяния за то, что помог победить буров. Он верил в Империю и считал, что она стоит того. В те дни Империя должна была иметь золото и бриллианты, а сегодня - нефть. Винни был глубоко обеспокоен нефтью на Ближнем Востоке и сказал, что там была гонка с русскими, и бесполезно отрицать этот факт. Он был обеспокоен, потому что Рузвельт продолжал пытаться это отрицать и оборачивать это прекрасными фразами о демократии и интернационализме. Похоже, он хотел, чтобы этот агент президента помог убедить своего босса пересмотреть военные планы страны и совершить несколько высадок десанта по соседству с этой нефтью, чтобы быть под рукой, когда придет время для дележа. "Вы знаете, как обстоят дела в конце войны", - сказал он.
   Ланни ответил: "О да, я был на Парижской мирной конференции. Я помню, как вы пришли, чтобы убедить их пойти и громить большевиков, пока не стало слишком поздно". Широкая улыбка расползлась по лицу старого джентльмена. Он мог бы сказать многое, если бы знал этого американца лучше. Но, возможно, он тоже может быть заражен красными идеями.
   Он продолжал говорить об этом ужине в Белом доме, где он возобновил свое знакомство с Ланни. Он вспомнил "того парня Адамича", произнося его имя с ударением на втором слоге, возможно, потому, что это подсказывало, что он хотел бы с ним сделать. Он хотел знать, есть ли у президента шанс реализовать эту "глупую идею" по отправке "демократических американцев" для управления среднеевропейскими землями, из которых они первоначально вышли. "Они окажутся кучкой социалистов", - заявил убежденный старый тори, - "и коммунисты будут ими руководить". Ланни процитировал то, что сказал ему автор, что однажды он собирается опубликовать отчет об этом ужине. Премьер министр зарычал: "Я съел ужин, но мне не нужно читать эту книгу!"
   ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
   Домой океан моряка отпустил73
   I
   Ланни сообщили, что для него есть место в самолете до Лиссабона. Он летел знакомым маршрутом, и ему снова было тепло, после того, как ему было очень холодно в полуотапливаемом замке. Он смотрел вниз на ярко-голубые воды вокруг Азорских островов, и снова на усеянную островами гавань Гамильтон, город, где автомобили были только что разрешены. Бермудские острова американизировались.
   Ланни возвращался к своей жене и ребенку, и его мысли были о них. Ребенку будет больше четырех месяцев. Ланни думал, как Лорел хотела его, потому что он будет сыном Ланни. Этот аспект отцовства никогда не приходил ему в голову раньше. Любовь к ребенку обусловлена любовью к другому родителю. Он любил свою маленькую дочь не потому, что она была ребенком Ирмы, а потому, что она была его собственной. Но Лорел сказала, что она хотела ребенка Ланни, и она исполнила своё желание. Эта мысль о ней заставила ее казаться ему ближе. Это делало его маленького сына чем-то общим, символом их любви друг к другу.
   Он надеялся, что молодой Ланни будет похож на Лорел, которая была доброй, бескорыстной и здравомыслящей. Тем не менее, он признал, что у него было несколько эгоистичное желание, чтобы этот сын мог быть похож на своего отца. Он хотел снова увидеть себя ребенком в этом ребенке. Теперь он сказал себе, что он не должен придерживаться этого желания. Он должен придерживаться другого. Мать его мальчика снова будет жить для него в его сыне. Таким образом, у него будет больше Лорел! Он обнаружил, что улыбается с удивлением такому направлению мысли. Странная идея, чтобы его сын был реинкарнацией любимой женщины должно быть своего рода отречением! Неважно, сказал он себе, ты будешь жить своей работой. Ты помог шефу в этот час мирового страдания.
   Мысли Ланни пошли дальше. Как ему повезло, что он нашел женщину, которая не препятствовала ему делать свою настоящую работу! Должно быть, она жестоко страдала в то время, когда он "пропал без вести". Так же, как страдал он, когда исчезла Труди. Имел ли мужчина право причинять женщине столько горя? Лорел сказала, что имел. Она любила его дело и его проявление человечности. Поскольку она так же относилась к человечности, она всегда понимала его и никогда не обижалась. Поэтому они могли быть счастливы. И теперь его мысли были заняты проблемой, как сделать ее счастливой, подарить ей какой-нибудь праздник, в качестве компенсации за ее страдания. У него было четкое чувство, что он заработал отпуск сам, и он подумал, что они должны провести его вместе.
   II
   Приземлившись в аэропорту Вашингтона, агент президента позвонил Бейкеру, но человека президента на месте не было. Ланни попросил ему передать, что "Странник" позвонит через час. Затем ему можно было попробовать Нью-Йорк, и после некоторой задержки военного времени он услышал голос Лорел. Ее волнение было болезненным. Она не могла удержаться от слез, и это вызвало слезы на его глазах. - "Ланни, я никогда не отчаивалась увидеть тебя! Я никогда не теряла надежду!" Он сказал ей: "Это было ужасно, но я был в таком положении, что никак не мог связаться с тобой. Я расскажу об этом потом".
   "С тобой все в порядке?" - она хотела знать, и он заверил ее, что с ним все в порядке. Он спросил о самом замечательном ребенке в мире и узнал, что он тоже процветает. Он еще не мог сказать, когда он сможет покинуть Вашингтон. Он должен был доложиться двум разным людям. "Я дам тебе знать, как только смогу", - сказал он. - "Как продвигается книга?"
   - Книга? Я закончила ее, но потом забыла, что она существует. Как я могла думать о книге, когда мне сказали, что мой муж погиб?
   "Дорогая", - продолжал он, - "мы не должны говорить больше трех минут. Позвони за меня Робби и скажи ему, что я здесь, и мы скоро приедем к нему. Я, наверное, сяду в самолет на Нью-Йорк завтра во второй половине дня. Я дам тебе знать".
   Ланни снова попытался дозвониться до Бейкера, и на этот раз дозвонился. Человек президента сказал, что он сообщит боссу. Никаких имен по телефону. И через два часа Странник должен был позвонить снова. Странник спросил, где ему придется провести ночь. А Бейкер сообщил ему, в какую гостиницу пойти, и пообещал забронировать номер. Так было с В.И.П. и их семьями, иногда даже с их собаками!
   У Ланни было время принять ванну и поужинать, а также почитать вечерние газеты и обнаружить, что русских медленно тормозили на Украине и что англичане и американцы отчаянно держались в Тунисе, непрерывно подвергаясь бомбардировкам в своих грязных окопах. Немцы перебросили армию через Сицилию, и Роммель крепко держался за то, что называлось линией Марета, недалеко от побережья на границе Триполи. Прошло более четырех месяцев с тех пор, как Ланни видел, как американцы высаживались на берег, полные надежды и решимости. Они усвоили горький урок о том, что война - это не только победы, а утомительное ожидание и бесконечный труд, ремонт дорог и мостов, строительство новых аэродромов и получение припасов, в основном ночью, чтобы избежать бомб. Вся грязная работа, которую мужчины делали дома, но гораздо больше в условиях воздействия противника и дискомфорта, о которых они никогда не помышляли.
   Сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт, чистый и элегантный, сидел и читал эти новости в широком и удобном кресле в хорошо отапливаемом номере отеля. Как обычно, он думал, что ему слишком удобно. Хотел ли он вернуться в печь Сахары или в холодильник Доннерштайна? Нет, он будет воспринимать вещи, по мере поступления, гром и солнце. В ту же минуту он позвонил человеку президента и ему сказали, чтобы через пятнадцать минут он был на углу возле своего отеля. Он мог догадаться, что Ф.Д.Р. отложил какую-то другую встречу или, возможно, просмотр фильма, чтобы услышать, как его агенту президента 103 удалось добраться из пустыни Сахара в Стокгольм.
   III
   В знакомой большой спальне горел открытый огонь, и на "Губернаторе" была широкая синяя накидка для защиты от насморка. Но даже при ней у него был небольшой. Его лицо так загорелось от удовольствия, что только через некоторое время Ланни заметил, насколько он устал. Он протянул руку и сердечно пожал руку друга, а затем воскликнул: "Итак, вы поступили по-своему и отправились в Германию!"
   "Как вы это узнали?" - спросил Ланни, и ответ был: "Уинстон сказал мне прошлой ночью".
   "Поверьте мне, губернатор", - агент президента поспешил объяснить: "Я не собирался нарушать приказ. Это был единственный выход. Мне пришлось прыгнуть с парашютом в пустыню, и караван, который меня подобрал, привёз меня в удерживаемый немцами Тунис. Мне пришлось пережевывать вашу визитную карточку и проглотить её".
   Трудолюбивый руководитель открыл рот и разразился громовым смехом. - "И как она на вкус?"
   - Отчасти терпкая и липкая. Мне нужно было быстро её проглотить, потому что впереди нас ждал немецкий контрольно-пропускной пункт, и я должен был приготовиться соскользнуть с верблюда и крикнуть: 'Heil Hitler!'
   "Расскажите мне всю историю", - воскликнул другой. - "Не пропускайте ни одной детали!"
   Это было то ещё задание. Всё началось в Алжире и шло по скалистому и выжженному солнцем маршруту в Таузар, а оттуда в Тунис, Рим, Нюрнберг и неназванное место на западе Украины. Затем Штубендорф, Берлин, Каринхалле, Штеттин и Стокгольм - настоящее путешествие. "Я все обдумал, губернатор", - заметил путешественник, - "и мне стыдно осознавать, что я не решил ни одной важной задачи, если не считать того факта, что я вышел живым".
   - Я считаю это важным, Ланни.
   - Я думал, что совершил настоящий переворот, получив Рьюкан, название места, где нацисты делают свою тяжелую воду в Норвегии. Я послал это название моему другу Монку, которого я связал с Управлением стратегических служб, но я узнал от Черчилля, что он знал это в течение длительного времени.
   - Конкуренция становится острой, Ланни. У нас все хорошо покрыто, и теперь вам будет не так легко приносить сенсационные новости.
   - Ну, я не работаю, чтобы набирать очки, и если другие могут делать работу, это хорошо. Но я подумал, что пока я был там, то я мог бы взять то, что смог.
   - Вы не принимаете во внимание свои разговоры с Гитлером и Герингом?
   - Я узнал, что у Гитлера нервы на пределе и что он накачивает себя лекарствами. Но я смог догадаться об этом и обеспечить себе возможность путешествовать по Германии. Он рассказал мне свои условия мира, но это та же старая история, что и полтора года назад. Он хочет, чтобы вы и Черчилль ушли и позволили ему покончить с Советами. Он очень щедр с вами, он предлагает вам Японию и все, что захватили япошки. И все западное полушарие, вы можете взять себе Мексику, а также в центр и юг Америки. Я обещал рассказать об этом его хорошим друзьям в Америке и заверил его, что они будут глубоко благодарны.
   - Расскажите мне все, что вы помните, что он сказал, Ланни. Возможно, это будет значить для меня больше, чем для вас.
   Это было еще одно важное задание. И после того, как Ланни покончил с Гитлером, он должен был рассказать о Геринге и наркотиках, которые он принимал, и коллекциях произведений искусства, которые он грабил. Такая странная комбинация эстета и пирата! Затем был Шахт и другие менее значительные персоны. Был и немецкий Volk, еда, которую они ели, газеты, которые они читали, шутки, которые они слышали. Была бомбардировка Берлина и то, что видел Ланни, и история дворецкого профессора Плетцена и шведского американского нефтяника, который помог ему покинуть Нацилэнд.
   Это был самый длинный разговор, который Ланни когда-либо проводил со своим шефом. И, кроме того, шеф тоже хотел немного поговорить. Рассказать о том, что произошло с тех пор, как он и его секретный агент расстались на вилле Ла Саадия в Марракеше.
   Ф.Д.Р. был в счастливом настроении, не только из-за продолжающейся высадки армии в Северной Африке без потерь и быстрой их доставки на фронт, но и из-за того, что американские военно-морские силы и военно-воздушные силы делали на другой стороне глобуса.
   "Мы убедились в исходе этой войны", - сказал он. - "Сначала мы потопили или сожгли большую часть японского флота в гавани Кавиенг, а через месяц мы уничтожили целый конвой, пытавшийся добраться до той же гавани. Это были сражения авиации против кораблей, и их значение заключается не столько в количестве уничтоженных судов, сколько в силе, которую мы создали, чтобы наносить такой ущерб практически без потерь. Мы делали это сначала в Коралловом море, а затем в Мидуэй, а теперь еще дважды. Когда мы получили превосходство в воздухе, мы можем делать это так часто, как это необходимо. Военно-воздушные силы и флот Японии будут бессильны против нас".
   Агент президента заявил: "Это, безусловно, звучит хорошо для человека, который находился под их бомбами в Гонконге".
   IV
   При первом затишье в разговоре Ланни задал вопрос: "Мне еще раз попробовать Сталина? "
   Ответ был: "Я послал кого-то еще, и я удовлетворен тем, что он не собирается встречаться с нами, пока мы не откроем второй фронт, который он требует. Вы знаете, как это. Мы в значительной степени в его власти потому что, если бы он решил ослабить свои усилия, он мог бы освободить всю немецкую армию, чтобы она пошла на нас, и мы не смогли бы с этим справиться. Я сомневаюсь, что мы сможем когда-нибудь выиграть войну в одиночку".
   - Из моего разговора с ним, вот что я могу сказать вам, губернатор. Он будет очень расстроен, если мы не пересечем Ла-Манш весной или летом.
   - Я хотел бы сделать это, и Жук Смит74 уверен, что мы сможем. Но наши британские друзья настроены против этого, и я не осмеливаюсь навязывать им эту проблему. Суть этого вопроса заключается в господстве в воздухе. В эту войну нельзя никуда двигаться без воздушного прикрытия своих войск. Мы попробовали это в Тунисе, и вы видели, что из этого вышло".
   - Мы собираемся добиться там господства в воздухе, губернатор?
   - Это сравнительно небольшая работа, и мы ее уже выполняем. Мы бомбим вражеские базы, их гавани и аэропорты, и их корабли. Знаете, немцы в Тунисе, всё равно как на острове, и если мы разрушим их коммуникации, они не смогут драться. Мы доведем их до того, когда им придётся доставлять припасы по воздуху. И вы можете себе представить, как эти тяжелые транспортные самолёты станут жирными утками и гусями для наши пилотов.
   - Да, безусловно, там произошли изменения с тех пор, так как я был там!
   - Это был просто вопрос увеличения аэропортов, самолетов и припасов. Британская Восьмая армия начинает наступление на Роммеля, и наши ребята будут угрожать его коммуникациям за линией Марета. Мне говорят, что Роммель заболел и должен был поехать в Германию на лечение.
   - Я читал это в берлинских газетах. Все они старались произвести впечатление на меня, но Геринг дал мне понять, что он считает ошибкой послать туда какую-нибудь армию. Это ловушка. В этом большая слабость фюрера. Он не может отказаться от какой-либо территории, которую заняли его войска. Он предпочел бы потерять войска.
   - Ну, мы уже строим для них лагеря для военнопленных. Если вы вернетесь в Северную Африку, вы будете удивлены, увидев, как мы исправляем ситуацию.
   - Безусловно, там многое еще предстоит сделать. Кстати, вас заинтересует то, что герр доктор Шахт сказал о наших финансовых операциях.
   - А что он знает о них?
   - Господи! Этот старый стервятник не упускает ничего, что происходит в денежном мире. Он суёт свой клюв в каждую тушу. Когда мы вошли в Северную Африку, то могли купить за доллар сто пятьдесят франков, что было бы хорошо для наших войск. Но наши оккупационные власти искусственно поддержали франк по семьдесят пять за доллар, а затем Жак Лёмэгр-Дебрёй убедил Мерфи поднять стоимость франка до пятидесяти за доллар.
   - Вы должны знать причину этого, Ланни. Мы хотели, чтобы люди там могли покупать наши товары. У этих бедных туземцев была только одна рубашка на спине, а теперь и она в клочьях.
   - Да, губернатор, это похоже на разговоры о вдовах и сиротах, которых грабят страховые магнаты. Выгоду от этой сделки получили крупные банкиры и банда Комите де Форж. Лёмэгр был хорошим другом этих ребят издалека, и они получили конфиденциальную информацию и перевели свои деньги из Парижа в Алжир. Шахт думал, что это была шутка века, он оценил сумму в двадцать миллиардов франков, а мы повысили ее стоимость до шестидесяти миллиардов, что означало сорок миллиардов чистой прибыли, то есть около четырехсот миллионов долларов одним росчерком пера.
   - Это ужасно, Ланни. Но вы видите, как эти экономические роялисты нас зашили. Мы ничего не можем сделать для людей, дома или за границей, чтобы спекулянты не попали туда первыми. Я не могу решить эту проблему для американского народа, не говоря уже о французах.
   - Да, губернатор, но здесь есть кое-что еще. Шахт не сказал мне, но я случайно знаю, что немцам принадлежит пятьдесят один процент от всех этих компаний, поэтому мы сделали врагу бесплатный подарок в пару сотен миллионов долларов, которые он перечислит в Испанию, Швейцарию и Швецию и использует против нас.
   - Должен признаться, я не осознавал этого, Ланни. Это был промах Госдепа.
   - Да, и вы можете быть уверены, что Госдеп не позволит вам что-либо с этим сделать, если они не смогут участвовать. Если вы не возражаете против моего вмешательства, вы можете позволить казначейству решить эту проблему. Генри Моргентау это тот, кто действительно ненавидит нацистов, даже если они очень богаты. Ланни сомневался, делать ли ему это предложение, но то, как президент посмеялся над этим, дало ему понять, что он не зашел слишком далеко.
   V
   "Что вы хотите делать дальше?" - задал вопрос босс. И агент президента сказал: "Моя жена страшно испугалась, и я хотел бы дать ей немного времени, чтобы привыкнуть к мысли, что я все еще жив. Если нет чего-то срочного, я бы хотел немного отдохнуть и понаблюдать, как вы натягиваете шнурки на Роммеля и Арнима. Затем, если вы так скажете, я вернусь и посмотрю, как Гитлер это воспримет и что он собирается делать дальше.
   - Вы сможете туда въехать снова?
   - Он практически дал мне приказ вернуться. Я собираюсь взять интервью у ведущих умиротворителей в этой стране и выяснить, когда и как они планируют похитить вас и взять под контроль наше правительство.
   "Чёрт возьми!" - сказал Ф.Д.Р. - "Вы можете узнать об этом и для меня тоже!"
   "Это не так просто", - ответил агент президента, улыбаясь. - "Эти большие ребята говорят об этом свободно, но они никогда не снисходят до дат и до мест. Я думаю, что более вероятно, что будет попытка убить Гитлера, и я мог бы пойти по этому пути. Я должен был бы играть двойную роль, делая то, что люди Управление стратегических служб называют 'разворот' ".
   - Хорошо, но не беспокойтесь об этом сейчас. Наслаждатесь прослушиванием радио, этой весной новости будут хорошими.
   - Еще одна вещь, губернатор, прежде чем я уйду. В Каринхалле я оказался в центре мародеров толстяка. Я подумал, что должен обезопасить себя с ними. Знаете, покупка картин - это мой камуфляж. Единственный способ, которым я могу убрать их подозрительность ко мне.
   - Конечно, все в порядке.
   - У меня были деньги, секвестрированные в одном из берлинских банков. Я не мог заплатить их кому-либо еще, кроме банды Геринга. Поэтому я купил у них полдюжины французских картин, привез их в Швецию и оставил в банковском хранилище там. Формально это торговля с врагом, и я должен сообщить об этом куда-нибудь и очистить себя.
   - Вы планируете увидеть Билла Донована?
   - Да, я обещал Монку, что сообщу о его ситуации.
   - Расскажите об этом полковнику и скажите ему, что я приказал, чтобы его люди забрали картины и привезли их домой. Вы можете организовать это так, чтобы ваше имя не было упомянуто.
   - У меня была идея подождать до окончания войны, а затем, возможно, вернуть их семье, у которой Геринг их украл. Они евреи, поэтому они могут не остаться в живых. Я намерен передать любую прибыль, которую получаю, Красному Кресту.
   "Вы можете сделать это, если хотите", - ответил президент, - "но делать это вы точно не обязаны. Вы отказываетесь позволить мне заплатить вам за работу, которую вы делаете, и говорите мне, что вы зарабатываете на жизнь сделками с картинами. Конечно, вы имеете право на это!"
   - Да, губернатор, но я не могу иметь дело с вещами, которые, как я знаю, были получены мошенничеством и силой. Ланни сказал это, а затем начал хихикать. - "Я задержался слишком поздно, но вы должны услышать историю о том, какое я испытывал искушение совершить двоежёнство. Возможно, вы дадите мне разрешение на это! Или это в организации полковника Донована?"
   Он рассказал историю о Росике Диамант, которая была не очень смешной, но ужасно трагичной, когда вы перестали думать. Рузвельт сначала рассмеялся, а затем нахмурился. Он не часто использовал ненормативную лексику, но он оторвал кусок от своего сна, чтобы проклясть этих нацистских демонов и сказать: "Однажды мы соберемся и повесим их всех, Ланни, в качестве примера для мира на все времена! "
   VI
   Ланни вышел из присутствия воодушевленным, как всегда. Он вернулся в отель и крепко спал, а утром позвонил Лорел, сказав ей, что вылетит во второй половине дня. Бейкер обязался это устроить, а также назначить встречу с "Диким Биллом", чтобы Ланни мог появиться в кабинете этого милого джентльмена без объяснений с секретарями.
   У Ланни было три истории. Сначала Рауль, потом Дени и, наконец, Монк. Надлежащие руководители департаментов были призваны слушать и делать заметки. Все трое этих иностранцев они были ценными людьми и им должны быть поставлены задачи. Ланни уделял особое внимание бывшему капитану. Госдеп отрицательно относился к людям, которые воевали за республиканскую Испанию, но он надеялся, что с разведывательной службой такого не произойдет. Так и было. Они использовали социалистов, коммунистов, любого, кто мог получать информацию и проводить диверсии против врага.
   Посетитель предложил: "Вы можете договориться об отправке Монка в эту страну и позвольте ему вас консультировать. Вы не найдете никого, кто знает всю Германию, лучше, чем он. Вы можете поставить его во главе департамента. Или, по крайней мере, пусть он проведет тренировки для тех, кто собирается в Германию".
   Плотный и румяный полковник сказал: "Хорошо!" Некоторые из его помощников выглядели взволнованными, но Ланни старался рассеять их сомнения. Он понял, что в Управлении возникли определенные трения, потому что его руководитель доверял слишком многим людям и каким-то образом заставлял их работать. Они были так же заняты, как пчелиный улей, за несколько месяцев изучили работу, которой народы Европы занимались на протяжении поколений и даже столетий.
   Ланни рассказал о своих картинах, а полковник зафиксировал тот факт, что агенту президента 103 разрешено торговать с врагом произведениями искусства. Ланни посоветовал оставить картины там, где они были на данный момент. Кроме того, он подумал, что стоит упомянуть, что он узнал секрет Эрика Эриксона. Хотя Эриксон не знал о секрете Ланни. Если он вернется в Германию, то, вероятно, через Швецию, и в крайнем случае он может использовать дружбу Эриксона. Он подвергся тщательному допросу относительно того, что он видел и изучал в Берлине. Жаль, что он не смог понять, где находится ставка фюрера! Кроме того, у него не было имен тех генералов, которых ругал фюрер. К этому времени они могли бы быть готовы к тому, чтобы к ним подошёл какой-нибудь союзный агент.
   VII
   Взяв такси из Аэропорта Ла-Гвардия, Ланни прибыл в свою квартиру. Домой океан моряка отпустил, небо летчика, верблюды кочевника. "Порадуйтесь со мною: я нашел мою пропавшую овцу!75" Лорел была так счастлива, что не могла думать о том, как она была несчастна. Она задыхалась от слез, когда пыталась рассказать об этом. Она была на той стадии, когда смех и слезы смешивались вместе, и уже невозможно было быть уверенным, что есть что. "О, Ланни, я так рада! Слава Богу, о, спасибо Ему!" - Она прижалась лицом к плечу мужа, чтобы скрыть слезы. - "Я не хочу быть эмоциональной, но я не могу ничего с этим поделать. Я думала, что никогда больше не увижу тебя".
   Он отстранился, взял ее лицо в свои руки и, смеясь, посмотрел ей в глаза. "Какой ты большой ребенок, в конце концов!" - проворчал он. Он поцеловал ее в обе щеки, разгладил ее волосы и продолжал улыбаться.
   "Ланни", - рыдала она, тщетно пытаясь вернуть себе привычный вид, - "действительно ужасно любить кого-то так же сильно, как я тебя люблю. Поистине, это не рационально! В те ночи были часы, когда я не могла представить, как я буду жить без тебя. Я чуть не задыхаюсь, когда думаю об этом". Она снова уткнулась лицом в его плечо. Он крепко обнял ее, прижавшись щекой к ее волосам. "Женщины должны плакать, не так ли, моя дорогая", - подумал он вслух. - "Даже ты, такая смелая". Он знал, что это вызовет возражение.
   "Троглодит!" - крикнула она насмешливо и отстранилась. - "Подойди, посмотри на Малыша Ланни. Посмотри, как он вырос. Боюсь, он будет похож на тебя".
   "Боюсь?" - возразил он.
   - Ну, я думала, что ты хотел, чтобы он был похож на меня.
   - Какой я рассеянный любовник! Но все в порядке, потому что он - твой образ. Посмотри на этот презрительный маленький изгиб его верхней губы. Точно так же, как ты смотрел на меня в первый раз, когда встретила меня.
   Они стояли вместе, взявшись за руки, глядя на спящего младенца. Лорел серьезно сказала: "Интересно, имеет ли кто-нибудь право принести ребенка в мир сегодня. Какое будущее - это игра в орлянку! Что может случиться с нашим беспомощным ребенком, если нацисты выиграют эту войну!"
   "Жизнь должна продолжаться", - сказал муж Лорел. - "Ты и я можем только сделать все возможное, чтобы сделать вещи лучше. Это оправдывает нас в том, какое счастье мы выберем для себя".
   "Интересно", - настаивала жена. - "Иногда я чувствую, что никто не имеет права делать паузы для чего-то личного, пока мир не будет защищен от войны".
   - "Мне сказали, что я заработал отпуск", - сказал он ей, - "и я собираюсь им воспользоваться. Сначала я расскажу тебе о моих приключениях, а затем я хочу прочитать последние главы этого литературного шедевра, потом мы прокатимся и увидим семью. У меня в голове есть другой план, но я не буду рассказывать все это сразу!"
   Он рассказал, что он мог рассказать о Северной Африке. О поломке самолета, он не сказал, что его сбили, и о том, как он нашел караван, и о своей долгой поездке по пустыне. "Но Робби сказал, что ты телеграфировал из Стокгольма!" - воскликнула она. Он ответил: "Это был долгий путь. Есть секретные маршруты, и я обязался не упоминать их". Это было буквально так и спасло его совесть.
   Он решил быть осторожным и не говорить никому слово Германия. Возможность вернуться туда была слишком важна, чтобы рисковать любым небрежным словом, включая его собственное. Сказать своей жене, что он посетил Гитлера, ничего не добавит к ее счастью, а наоборот, вызовет у неё страх. Она тоже встречала Гитлера и знала, какое логово гиен он создал для себя.
   VIII
   Вернувшийся путешественник попросил последние главы рукописи, написанные после его отъезда. Лорел послала всё издателю, который проявлял интерес к ее рассказам, но после получения известия об исчезновении Ланни она не думала об этом. Теперь он читал копию, сделанная под копирку, в то время как взволнованный автор смотрел в газету в пол глаза и ждал его случайных комментариев.
   Все было в порядке, он был счастлив сказать ей это. Она адекватно рассказала о трагической истории, которую он слышал от неё два года назад. После многих перерывов, включая их долгое путешествие по Китаю, работа была завершена, и он не сомневался, что какой-нибудь издатель это оценит. Он мог бы помочь ей с кусочками местного колорита здесь и там, и исправить несколько ошибок ее немецкого языка. Все языки мудрёны, и этот не ниже среднего. Она говорила о фон Папене и фон Риббентропе, как их называли обычно американцы, но он сказал ей, что это не правильно. Можно сказать: Франц фон Папен и Иоахим фон Риббентроп, но если не упомянуть первые имена, то они будут просто Папен и Риббентроп.
   Есть поговорка, что несчастья редко случаются по отдельности, и если это правда, это должно относиться и к удаче. На следующее утро принесли письмо от издателей. Они были очень довольны рукописью. Это было именно то, что нужно публике в настоящее время, и фирма была бы счастлива сделать предложение. Ланни вскрикнул от восторга и напугал ребенка, что противоречило правилам.
   Он согласился отложить поездку в Ньюкасл и поехал с ней к издателям. Он ждал в соседнем отеле. Разумеется, они не должны были его видеть, а Лорел знали только как мисс Мэри Морроу и ее адрес был на попечении Агнес. Она принесла контракт, который они предложили ей, и муж и жена изучили его сложные условия. Тема была для них новой, и они могли проконсультироваться с юристом. Но, как и большинство новых авторов, Лорел хотела увидеть свою первую книгу на любых условиях, и этот сложный печатный документ, вероятно, был подписан другими авторами. Она подписала его и отправила посыльным. И они поспешили домой, чтобы Лорел могла покормить ребенка грудью, потому что ничто не позволяло нарушить этот режим.
   IX
   Счастливая писательница не захотела ехать в Ньюкасл. Она хотела поработать над рукописью и внести исправления, предложенные Ланни. Он сел на поезд, и имел долгий разговор со своим отцом и увидел удивительные вещи, которые произошли с городом его предков. Завод Бэдд вырос в пять шесть раз, и то же самое можно сказать и о Оружейных заводах Бэдд, с которыми у семьи больше не было ничего общего. На Среднем Западе и Дальнем Западе были другие заводы Бэдд, в местах, которые можно было называть только шепотом. Вокруг Ньюкасла возникли целые новые деревни, построенные из любого вида материала, который можно найти на безумно переполненном рынке. Самолеты потоком сходили со сборочных линий. Так обеспечивалось воздушное прикрытие для мальчиков в Тунисе, а также на Соломоновых островах и так далее. Самолеты Бэдд-Эрлинг летали через Африку в Каир и от Персидского залива до русских. Довольно скоро они начнут летать из Виннипега на Аляску, а оттуда через Сибирь на русский фронт. Ланни должен был услышать все о новой "работе", которая стала чудом света, и он должен был пойти и посмотреть на неё.
   Ланни рассказал отцу, что он узнал о лётных качествах самолета в Северной Африке и в Англии, а также о ходе войны. Он поужинал с семьей, а затем взял одну из машин своего отца обратно в Нью-Йорк. В его кармане лежала книжка с талонами на бензин. Если иметь поддержку президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт, то можно получить все, что захочешь, в пределах местных рационов.
   Ланни провел следующие два дня, просматривая эту драгоценную рукопись со своей женой и приводя ее в соответствие с требованиями для печати. Когда это было сделано, и посылка была отправлена, он выглянул в окно и увидел, что месяц март оправдывает свою дурную репутацию. Падал поздний снег и превращался в слякоть на тротуарах. Неприятный ветер хлестал по лицам людей и выворачивал зонтики наизнанку. Ланни сказал: "Мой Босс сообщил мне, что я заработал отпуск. Почему мы не должны этим воспользоваться?" Когда Лорел спросила: "Куда?" он сказал: "Если бы это было в мирное время, я отвез бы тебя в Марракеш и показал Бьюти её нового внука. Через несколько часов там встанет солнце и осветит розовые стены и красные крыши. А башни мечетей будут отбрасывать длинные черные тени в садах, полных роз".
   - Но это военное время, Ланни, и что?
   - Поэтому мы должны оставаться на земле. Давай бросим вещи в машину и поедем на юг, пока хватит бензина.
   - А как мы вернемся?
   - Мы подождем месяц или два, и нам пришлют еще несколько талонов. Тогда в Нью-Йорке наступит весна, и деревья в парке будут зелеными, и мы сможем сидеть на улице.
   Сначала это звучало безумно, но пока он говорил, это постепенно становилось более рационально. Они положат ребенка в плетеную корзину и поставят её на заднее сиденье, а на полу перед ним поставят несколько чемоданов, чтобы корзина не соскользнула. Агнес сядет рядом на другом заднем сиденье, а Лорел поедет рядом с Ланни, давая привычные советы о безопасном вождении. Ланни очень любил водить машину, если только она не везла Лорел. У них были талоны на триста литров бензина, и этого было достаточно, чтобы добраться до оконечности Флориды, и на то, чтобы покататься и найти бунгало на берегу океана. "Сезон" подходил к концу, и там будет много места и тишины. Они будут сидеть на песке и смотреть на пеликанов, и, возможно, Ланни поймает рыбу и приготовит ее. Поскольку ребенка кормят грудью, им не придется беспокоиться о его рационе, а только о рационе его матери!
   Лорел поняла, что она замужем за сыном богатого человека, который привык иметь то, что хотел. Он что-то придумает, а потом: "Пошли!" Она была готова поверить, что он заработал отпуск. И если он хотел провести его с ней, то это, конечно, не ее забота, чтобы возражать. "Мы можем оказаться под солнцем Флориды послезавтра", - настаивал он. И когда она ответила: "Должно быть, это несколько тысяч километров, он сказал, - "для меня ничего не составляет проехать больше тысячи километров в день, но, конечно, мы не сможем сделать это в военное время. Ты можешь откинуться и спать, и мы остановимся только на еду. Чего мы ждем?"
   X
   Они сложили свои летние вещи в сумки, а другие предметы обихода - в картонные коробки, которые принёс им уборщик здания. Они не забыли коробку книг, на которые надеялись найти время почитать. Последним носильщиком шёл Ланни с драгоценным младенцем, лежащим на подушке в корзине для одежды, хорошо прикрытым от холода. Они упаковали корзину так, чтобы она не скользила и не опрокидывалась. Сами они устроились с пледами на коленях. Они тронулись и поехали дальше по Парк-авеню, к Вест-Сайду, под Гудзоном по Тоннелю Холланда, и по автомобильной эстакаде Пуласки Скайуэй в Ньюарк и на юг. Это было знакомое шоссе N 1, четыре скоростных линии, по две в каждом направлении. Ланни оставил пространство между собой и грузовиком впереди, так что у того, кто толпился позади него, могло быть место, чтобы толкнуть его в случае затора.
   Так было до Трентона, а также до Филадельфии, Балтимора и Вашингтона. Шестьдесят километров в час была максимальная скорость военного времени, и редко можно было проехать мимо машины впереди. Было темно, когда они достигли столицы, и медленно проезжали по затемненным улицам. Но в открытой местности Виржинии они могли включить свет и наверстать упущенное. Они взяли корзинку с едой, и Лорел совала бутерброд в руку водителя, и он кусал его, когда позволяли обстоятельства. Дорога шла по дикой местности, по местам многих сражений. У дороги стояли таблички, но они не останавливались, чтобы прочитать надписи. Немногие путешественники это делали, потому что Америка не интересовалась историей в настоящее время. Она была слишком занята ее созданием.
   Они ехали допоздна и провели ночь в отеле в Северной Каролине. Они встали рано следующим утром и были уже в пути, когда взошло солнце. Им больше не нужны были пледы на коленях или пальто, и они сняли одеяло с ребенка. Когда едешь на юг, то попадаешь под солнце и преждевременно радуешься весне. Дорога все еще была с идеальным покрытием, но там уже было гораздо меньше трафика. Местность была покрыта сосновым лесом или холмистыми полями с давно смытым верхним слоем почвы. Бедность витала над землей, а лачуги стояли маленькими и неокрашенными. Гончие собаки гонялись за кроликами, и один из них забежал под колеса машины к своему великому несчастью.
   С холмов шоссе доставило их в Саванну, город магнолий и живых дубов, увитых испанским мхом. Оттуда они последовали по побережью во Флориду и прибыли в Сент-Огастин, старейший из американских городов, сознательно сохранившим свою живописность конными экипажами в старинном стиле. Они провели там ночь, а на следующее утро ускорились и к вечеру оказались в центре Флориды.
   Ланни сказал: "Как насчет того, чтобы отправиться на Западное побережье. Туда приезжает меньше туристов, и там больше сельской местности". Лорел ответила, что у нее нет предпочтений, поэтому они пошли по дороге через Лейкленд, равнину с бескрайними лесами из желтой сосны, усеянной озерами всех размеров. Движение машины создавало приятный ветерок и отгоняло мух и комаров. Они остановились на ужин, а затем поехали ночью с включенными фарами, очерчивающими прямую полосу дороги. Трижды в свете фар появлялся олень, и однажды Ланни пришлось нажать на тормоза, чтобы не столкнуться с коровой.
   Они провели эту ночь в старом отеле в городе Тампа, а утром продолжали ехать медленно и наблюдали за берегом. Они прибыли в крошечную деревню в бухте и нашли современный и удобный коттедж, только что освобожденный его владельцами с севера. Агент арендовал его им за небольшую цену, и там они остановились. Они выгрузили свои вещи и надели купальные костюмы. И с ними все было в порядке, пока они не оставались слишком долго на солнце, или не сидели на земле, подставляя свои спины крошечным красным насекомым, называемым чиггерами. "Если бы чиггер был больше, чем корова, а его жало было, таким же острым и твёрдым, как плуг, можешь ли ты, любитель пикников, догадаться, что с тобой произойдёт?"76
   Они могли без проблем поймать всю рыбу, которую хотели. Но им было трудно её почистить и приготовить, и они были рады обнаружить крошечное кафе, где пожилой итальянец с усами с закрученными концами, готовился кормить их морским деликатесами, густым супом с рыбой, креветками, устрицами и крабами, и всё с острым красным перцем. Одна такая еда сразу после захода солнца, и они могли прожить остаток дня на свежих фруктах и зеленых овощах, которых было много. Ланни, который плавал на лодке по всему Заливу Жуан, арендовал лодку и вывез свою жену, чтобы наблюдать за ловцами губок, в основном португальцами и греками. Все эти люди были среднего возраста или стариками, поскольку молодежь ушла на войну. Ланни поймал маленькую акулу, и однажды этого было достаточно. По большей части они были довольны пребыванием в помещении во время дневной жары, хорошо защищенном от летающих и кусающих насекомых.
   XI
   Америка покрыла себя сетью радиостанций, и Ланни с его портативным аппаратом мог ловить Тампа, Пенсаколу и Ки-Уэст. Все станции периодически передавали новости о войне, а любимых комментаторов - днем и вечером. Поэтому, пока ребенок упражнял свои руки и ноги на ковре, трое взрослых сидели и следили за развязкой этой мелодрамы, ранние акты которой Ланни помогал писать в Северной Африке. Он видел, как Британская Восьмая армия продвигалась за линией Марета через ту же страну обжигающих камней, песка и солончаков, называемых шоттами, где он путешествовал с верблюдами. Они вытеснили измотанный Африканский корпус Роммеля с его последней сильной позиции на север вверх по побережью в ловушку, которую Средиземное море подготовило в северо-восточном углу Туниса.
   Американцы пустили в ход свое воздушное прикрытие и сбросили люфтваффе с этих небес. А затем начались отчаянные бои под дождем и в грязи за захват одного холма за другим. Британцы, французы и американцы атаковали по фронту длиной около четырёхсот километров. Немцы яростно сопротивлялись, а итальянцы с гораздо меньшим пылом. Вся эта страна и люди, танки, самолеты были настолько знакомы Ланни Бэдду, что он мог обеспечить местным колоритом двух женщин. Он мог слышать лязг оружия и чувствовать запах битвы, пока очевидцы говорили по радио.
   Любопытный опыт для агент президента в отпуске. В начале апреля вражеские силы были отрезаны в месте на юге Туниса под названием Эль-Геттар, недалеко от того места, куда верблюды привели Ланни. Сдалось большое количество итальянцев, и Ланни слушал американского корреспондента, который брал интервью у нескольких военнопленных. Рядом с микрофоном стоял Il Maggiore Витторио ди Сан Джироламо. Его голос не было слышно, но корреспондент процитировал его слова о том, что немцы захватили все грузовики и другие транспортные средства и скрылись, оставив своих союзников в ловушке.
   Когда трансляция была закончена, Ланни сказал своей жене: "Я когда-нибудь упоминал это итальянское имя? Он был мужем моей сводной сестры Марселины, а когда ему были нужны деньги, он украл несколько картин Марселя и продал их дилеру в Ницце. Когда Марселина узнала об этом, она развелась с ним, и он вернулся в Италию. Тогда он был capitano, и теперь они сделали его maggiore, но он все еще ворчит о своей судьбе и обвиняет других людей. Красивый парень с угольно-черными глазами и волосами. Он подливает масло в волосы и не может отвести глаз от дам".
   "Что мы будем с ним делать?" - спросила Лорел.
   - Полагаю, мы отправим его сюда и посадим в какой-нибудь комфортабельный летний отель. Знаешь, мы не можем заставлять офицеров работать, и мы должны относиться к ним хорошо, чтобы враг не сделал хуже нашим. Если Витторио когда-нибудь освободится, то он придет ко мне и попытается одолжить денег.
   XII
   В середине апреля началось общее наступление по всей линии фронта. Битва длилась месяц, и Ланни почти не отрывался от радио. У него были карты, и он отмечал позиции красным карандашом. Фронт сократился до двухсот километров, и с каждым днем он сокращался всё больше. Враг был в окружении, ему некуда было идти, кроме моря, и англичане и американцы контролировали его с помощью боевых кораблей и самолетов. Шаг за шагом наступление продолжалось. Сопротивление рухнуло, и силы противника были отброшены к Тунису и большой морской базе Бизерта. Готовился еще один Сталинград - около трехсот тысяч вражеских войск направлялось на полуостров под названием Кап-Бон, где им приходилось выбирать между капитуляцией и уничтожением. Женщина-писательница была не очень хорошей компанией для прослушивания подобных событий. Пока Ланни продолжал говорить о военной стратегии, она думала о людях. Она была как Маленький Петеркин77, не довольствуясь славной победой, желала знать, что из этого выйдет хорошего. Она была недовольна рассказом Ланни о правительстве, которое было создано в Северной Африке. И вряд ли ее можно было бы убедить доверить принятие решений публике из Государственного департамента и воякам. "Большой бизнес будет там и всё возглавит", - настаивала она. - "Какой демократии мы будем учить народы Европы, если мы оставим это военным и спекулянтам?"
   Это было подходящее время для Ланни, чтобы прояснить свои идеи, и он нашел мысли своей жены прекрасным жерновом, на котором можно отточить свои формулировки. "Эта война закончится либо мировой революцией, либо мировым бедствием", - настаивала она. - "А какую роль сыграет Америка? Наши бизнесмены не имеют ни малейшего представления о социал-демократии. Они не знают, что означают эти слова. У них будет только одна идея - установить старую систему в Европе и передать контроль крупным эксплуататорам, включая их самих. Ты знаешь, и я знаю, что это будет означать в конце концов коммунистическую революцию и новый тип диктатуры по всей Европе".
   "Я доверяю Рузвельту", - сказал он ей. - "Я знаю по его собственным словам, что он все это понимает".
   - Да, Ланни, но если он не сможет найти людей для выполнения его приказов? Если он должен угодить католической церкви, и южным сенаторам, и толпе большого бизнеса, которые являются единственными, кто знает, как восстановить промышленность, и желает, чтобы все было, как было раньше? Мы собираемся свергнуть нацистский фашизм и создать вежливый американский сорт того же самого?
   У Ланни были такие же мысли, но, как ни странно, ему не нравилось слышать их из уст своей жены. У него было впечатление, что она впадает в крайность. Банда Виши была обуздана в Северной Африке, с евреями обращались лучше, значительная часть политзаключенных была освобождена и так далее. Но Лорел сказала, что все это было просто оформлением витрин. Реально банкиры, помещики, торговые магнаты приглашали американских вояк на их званые обеды, знакомили их со своими женами и дочерьми и, возможно, время от времени впускали их в "хорошее дело". - "Когда война закончится, они сформируют сплошную фалангу, и оборванный пролетариат останется снаружи, голодный".
   Не надо обладать особым даром провидения, чтобы предвидеть, что будет в послевоенном мире. Там будет три великие силы. Коммунистическая, возглавляемая Советским Союзом, капиталистическая, возглавляемая Америкой, и демократическо социалистическая в надежде на Британию, Францию и Скандинавские страны. Лорел сказала: "Мы, социалисты, окажемся на ничейной земле под огнем обоих экстремистов. Наша задача - научить русских, что демократия в промышленности ничто без демократии в политике, и научить американцев, что демократия в политике ничто без демократии в промышленности".
   "Ты напишешь книгу об этом?" - спросил он.
   "Я собиралась спросить, что ты собираешься делать", - ответила она.
   - Мы оба должны работать над этим со всем, что у нас есть. Давай сэкономим наши деньги и подготовимся к долгой битве. Это будет так, и Рузвельт не может сделать все это. Мы должны помочь нести его крест!
  
  
  
  
  
   ПРИМЕЧАНИЕ
  
  
   1 Эмерсон, Ральф Уолдо (1803 -- 1882) Эмерсон Волонтёры So nigh is grandeur to our dust, So near is God to man, When Duty whispers low, Thou must, The youth replies, I can.
   2 Генри Лонгфелло (1807--1882), перевод Виктор Михайлович Ионов, Строительство Корабля. Thou, too, sail on, O Ship of State! Sail on, O Union, strong and great! Humanity with all its fears, With all the hopes of future years, Is hanging breathless on thy fate! = Корабль государства, счастливый путь! Плыви, союз, великим будь! Мечты, надежды всех людей Зависят от судьбы твоей!
   3 группа людей, живущих вместе в сообществе, свободная от внешнего регулирования и владения имуществом
   4 Between Love and Duty. Не нашёл источника, но это не значит, что его не существует.
   5 Перевод Аполлона Григорьева
   6 Уильям Шекспир. Ричард III, Пер.А.В.Дружинина, Now is the winter of our discontent Made glorious summer by this son of York, = Прошла зима междоусобий наших; Под Йоркским солнцем лето расцвело.
   7 Реджинальд Хебер (1783-1826) От гренландских заледенелых гор. What though the spicy breezes blow soft o'er Ceylon's isle; Though every prospect pleases, and only man is vile? = И что с того, что ветры Цейлона так теплы, И все в природе мило, И только люди злы
   8 Авраам Линкольн Конгрессу 1862 we cannot escape history = мы не можем уйти из истории.
   9 Томас Гуд (1799--1845), пер. Д. Д. Минаев (1835--1889) Золото
   10 Уильям Шекспир. Ричард II Перевод Мих. Донского Testament of Bleeding War = Кровавый след войны
   11 The Germans in Greek are sadly to seek ...All save only Hermann, and Hermann's a German. Непонятный стишок, хотя...
   12 Вальтер Скотт Мармион перевод В. П. Бетаки Oh, what a tangled web we weave...when first we practice to deceive = Да, видно, тот, кто начал лгать, Не обойдется ложью малой.
   13 пьеса 1604 Томаса Мидлтона (1580--1627) A mad world, my masters = Безумный мир, господа
   14 Love is Love Forevermore Не нашёл источника, но это не значит, что его не существует.
   15 Much Depends on Dinner. Не нашёл источника, но это не значит, что его не существует.
   16 Вечно недовольный раздражительный утенок в матросском костюмчике, один из наиболее популярных мультипликационных персонажей.
   17 Прозвище президента Линкольна
   18 Автор во многих местах приводит специфическое произношение Черчилля. Переводчику не удаётся передать это на русском.
   19 Уильям Шекспир. Венецианский купец. Пер.И.Б.Мандельштама Nor is not moved with concord of sweet sounds, Is fit for treasons, stratagems, and spoils = . А кто ее в своей душе не носит И к сочетанью сладких звуков глух, Тот создан для измен, разбоя, плутен;
   20 Компания, собирающая информацию о корпорациях США.
   21 Иов 5:7 People are born for trouble as readily as sparks fly up from a fire. = но человек рождается на страдание, [как] искры, чтобы устремляться вверх.
   22 Она была восторга тень...автор Уильям Вордсворт (1770--1850), пер. Тимеастор Тэльсар Язык оригинала: английский. Название в оригинале: She Was a Phantom of Delight.
   23 Альфред Теннисон - Улисс Перевод: К. Д. Бальмонта Much have I seen and known; cities of men And manners, climates, councils, governments, Myself not least, but honor'd of them all.
   24 Радуйся жизни Поскольку лампа все еще светится. Радость жизни - одна из самых популярных народных песен на немецком языке. Текст был написан швейцарским поэтом Иоганном Мартином Устери (1763-1827) в 1793 году.
   25 the fickle pensioners of Morpheus' train. Джон Мильтон (1608-1674) Il penseroso (погруженный в размышления) Перевод: Ю. Корнеев
   26 Томас Стернз Элиот (1888-1965) Четыре квартета, Гераклит Перевод С. Степанова Down on us? After the kingfisher's wing Has answered light to light, and is silent, the light is still At the still point of the turning world. Ветви тиса? Уже крыло зимородка Ответило светом свету, умолкло, и свет далек, В спокойной точке вращенья мира.
   27 Английская (иногда рассматривается как британская) патриотическая песня, претендующая на статус гимна Англии Land of Hope and Glory, Mother of the Free, How shall we extol thee, who are born of thee? = Земля надежды и славы, Мать свободных, Как мы восхваляем тебя, Рождённых тобой!
   28 Lull before Storm. Не нашёл источника, но это не значит, что его не существует.
   29 "Сыны Отечества, вставайте", - первая фраза текста "Марсельезы"
   30 "Over There" -- американская песня, которая была популярна в стране во время Первой и Второй мировых войн. Написана она была Джорджем М. Коханом в апреле 1917 года. Over there, over there, Send the word, send the word over there That the Yanks are coming, the Yanks are coming The drums rum-tumming everywhere.
   день начала операции. От этого дня отчитываются все события операции.
   31 Time by the Forelock Не нашёл источника, но это не значит, что его не существует.
   32 Уильям Шекспир. Все хорошо, что хорошо кончается Перевод Т.Л. Щепкиной-Куперник Do wrong to none: be able for thine enemy=Никому не делай зла. Врагу будь страшен мощью.
   33 Перси Биши Шелли ( 1792 -1822) Ода западному ветру. Перевод В. Бетаки O wild West Wind, thou breath of Autumn's being, Thou, from whose unseen presence the leaves dead Are driven
   34 Из стихотворения "Чикаго" Карла Сэндбурга (1878-1967)
   35 Томас Гарди (1840 -- 1928) The Dynasts. My argument is that War makes rattling good history; but Peace is poor reading. = Дело в том, что Война заставляет бряцать достоверную историю, а Мир скучное чтение
   37 Уильям Шекспир. Генрих VI, часть вторая Перевод Е. БИРУКОВОЙ What stronger breastplate than a heart untainted! Thrice is he armed that hath his quarrel just, And he but naked, though lock'd up in steel Whose conscience with injustice is corrupted. = Крепчайший панцырь - доблестное сердце, И трижды тот вооружен, кто прав! Но тот, чья совесть злом совращена, Будь он закован в латы, все же наг.
   38 Heinies, Krauts - американские уничижительные названия немецкого солдата во время Первой и Второй мировых войн (первое от имени Генрих, втрое от кислой капусты).
   39 Название данное американцами во время WWII Проливу Нью-Джорджия, разделяющему Соломоновы острова.
   40 Час "Ч", время "Ч", назначенный час, время начала операции.
   41 подвижные резервные жандармские подразделения.
   42 Honey from the Weed. Не нашёл источника, но это не значит, что его не существует.
   43 От Матфея 6:19 и От Луки 1:52
   44 Уильям Вордсворт (1770- 1850) Отголоски бессмертия по воспоминаниям раннего детства. Ода. Перевод Григория Кружкова.
   45 Doors That Lead to Death. Не нашёл источника, но это не значит, что его не существует.
   46 'Twas the Night before Christmas Однажды ночью перед Рождеством -- детское стихотворение, написанное американским поэтом и лингвистом Клементом Муром, впервые опубликованное в США в 1823 году
   47 Отсылка к Библии Даниил 6: 8, где говорится: "О царь, утверди указ и поставь подпись, чтобы он не менялся, согласно закону мидийцев и персов, которые не меняются".
   48 пословица old men for counsel young men for war.
   49 "on the hills like gods together, careless of mankind." Альфред Теннисон, Вкушающие лотос, перевод К. Д. Бальмонта
   50 Исаия 6:8
   51 The Great Divide. Объяснение дал Робби Бэдд ниже в тексте в разделе XIV.
   52 Озимандий (1818)
   53 песенки матушки Гусыни Rock-a-bye, baby!
   54 Уильям Шекспир. Комедия ошибок Перевод А. НЕКОРА And thereof came it that the man was mad. The venom clamors of a jealous woman Poisons more deadly than a mad dog's tooth. = Вот почему твой муж сошел с ума, Вредней, чем псов взбесившихся укусы
   55 Уильям Шекспир. Перикл, царь Тирский (Пер.И.Мандельштама) 'Tis time to fear when tyrants seem to kiss. = Уместен страх, когда тиран так мил.
   56 Авраам Линкольн -- Вторая инаугурационная речь, 1865 Fondly do we hope, fervently do we pray, that this mighty scourge of war may speedily pass away." Мы надеемся и пылко молимся, чтобы эта тяжелая кара войны скорее прошла.
   57 Вальтер Скотт Мармион перевод В. П. Бетаки Oh, what a tangled web we weave...when first we practice to deceive
   58 Marcus Tullius Cicero "The enemy is within the gates; it is with our own luxury, our own folly, our own criminality that we have to contend."Враг находится внутри ворот; это наш разврат собственная наша собственная глупость, наша преступность, с которой мы должны бороться.
   59 самый авторитетный справочник по генеалогии европейской аристократии, ежегодно издававшийся на немецком и французском языках в 1763--1944 годах в городе Гота.
   60 самое кровопролитное сражение в ходе Гражданской войны в США, произошедшее 1--3 июля 1863 года в округе Адамс штата Пенсильвания и считающееся переломной точкой в конфликте.
   61 The Devil is Diligent. Не нашёл источника, но это не значит, что его не существует.
   62 Уильям Шекспир. Как вам это понравится (пер.Т.Щепкина-Куперник, 1937) Seeking the bubble reputation Even in the cannon's mouth. And then the justice, In fair round belly with good capon lined, = Готовый славу бренную искать Хоть в пушечном жерле. Затем - судья С брюшком округлым, где каплун запрятан
   63 Если верить интернету, рост Геринга был 178 см. вес 127 кг. Избыточный вес был вызван неправильным обменом веществ после ранения.
   64 Уильям Шекспир. Отелло (Пер.А.Радловой) So I had nothing known. Oh, now forever Farewell the tranquil mind! Farewell content! Но я б не знал о том. Теперь навеки Прощай, спокойный дух! Прощай, довольство!
   65 Бойтесь данайцев, дары приносящих. Латинская крылатая фраза, впервые встречающаяся в поэме Вергилия Энеида. Употребляется в случае, когда некий подарок или благодеяние представляют потенциальную опасность для принимающего эту мнимую помощь.
   Плач Иеремии 2:13 "What thing shall I liken to thee, O daughter of Jerusalem? What shall I equal to thee, that I may comfort thee, O virgin daughter of Zion?"
   Песни Песней 6:5,7:6 "Turn away thine eyes from me, for they have overcome me! How fair and how pleasant art thou, O love, for delights!"
   68 The Star-Spangled Banner ("Знамя, усыпанное звёздами") -- государственный гимн Соединённых Штатов Америки. And the rockets' red glare, the bombs bursting in air, Gave proof through the night that our flag was still there. Средь пламени ракет, бомб, рвавших воздух в клочья, Стоял он, он доказал сквозь ночь всем: он - флаг наш - там.
   69 Ночь перед Рождеством, детское стихотворение, написанное американским поэтом и лингвистом Клементом Муром, впервые опубликованное в США в 1823 году.
   70 Уильям Шекспир. Юлий Цезарь (Пер.И.Б.Мандельштама) Why, then, lead on. O, that a man might know The end of this day's business ere it come! But it sufficeth that the day will end, And then the end is known. Come, ho! away! = Идем! О, если б кто-нибудь из смертных Мог предузнать исход такого дня! Довольно с нас того, что он наступит, Тогда его узнаем мы. - Идем!
   71 'Twas Heaven All Unawares. Не нашёл источника, но это не значит, что его не существует.
   72 Land of Hope and Glory (дословный перевод на рус. "Земля надежды и славы") -- английская (иногда рассматривается как британская) патриотическая песня, претендующая на статус гимна Англии.
   73 Роберт Луис Стивенсон (1850-1894) Реквием. Пер. Александр Рубан This be the verse you grave for me; "Here he lies where he longed to be, Home is the sailor, home from sea, And the hunter home from the hill." = Я славно пожил, достойно почил и радостно встретил покой: домой океан моряка отпустил, охотник вернулся домой.
   74 Уолтер Беделл Смит (англ. Walter Bedell "Beetle-Жук" Smith, 1895--1961) -- американский военный и государственный деятель. В то время начальник штаба при Эйзенхауэре.
   75 От Луки 15:6
   76 Американская считалка, в переводе рифму подобрать не сумел. "If the chigger were bigger, as big as a cow, and his digger had the vigor of a subsoil plow, can you figger, picknicker, where you would be now?"
   77 Герой антивоенной поэмы Роберта Саути (1774 - 1843), Бленхеймский бой, 1796.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"