Эти дни войдут в историю. Наступал "второй виток" - человечество вновь совершило прорыв во всех областях науки и готовилось к серьёзным изменениям в общественной жизни. Андриан был счастлив, что станет одним из творцов великой эпохи. Даже слова Милиты не задевали его.
- Ты просто исполнитель! Приоритеты задают мудрецы, планы развития утверждает Начальный Совет, проекты составляют учёные. А сотни тысяч таких, как ты, работают по найму над этими проектами.
- Мой друг, ты не понимаешь. Все мы части одного свершения - ни мудрец, ни член Совета не построит орбитальный экран в одиночку. Вложенные усилия равнозначны.
- Уверен? Однако у тебя нет тех особых прав, как у директора твоего института.
Последние месяцы перед разлукой любой разговор рано или поздно сворачивал к особым правам, привилегиям, заслугам и известности, и Андриан отчаялся объяснить любимой, что известность накапливается с годами, а привилегии нужны для более эффективного исполнения обязанностей. Ответственность имеет свою цену!
Милита во время споров обычно стояла у окна, по сценической привычке заложив руки за спину. Фоном для её стройной фигуры были водопады, зелень, окна и прогулочные площадки на другой стороне огромного города-дома.
- Ты пишешь алгоритм, а кнопку пуска торжественно нажимает директор. Его знают в лицо на всей планете, а тебя показывают вместе с десятком сотрудников - кто станет разглядывать?
- Да, ты права. Артистов знают лучше, потому что каждый - индивидуальность.
- ...Ваш директор решает, кого повысить, кого перевести. Может жениться на любой девушке, которую выберет...
- Предложить брак любой девушке, которую сочтёт достойной. Но зачем мне любая девушка - у меня ведь есть ты.
Уже нет.
За год чувство потери притупилось, и дыхание уже не перехватывало, когда по визору передавали концерт на летающей платформе или в Московском Дворце Радости. Осталось только желание реванша, недостойное цивилизованного человека. Сделать следующий ход, добиться большей известности и почёта, а потом... А потом вызвать Милиту по особой линии и сказать, что решил предложить брак другой. Может быть, певице, более известной, чем она, а может, работнице общественного пищеблока.
И обязательно, обязательно пригласить Милиту на церемонию.
Прогулка по институту всегда успокаивала. Идя по длинным светлым коридорам, ступая на движущуюся дорожку, потом снова сходя на пружинящий пол, Андриан чувствовал, как мысли приходят в порядок. Не раз и не два в коридоре или зале отдыха он решал сложнейшие задачи. А можно было спуститься в подземные этажи и смотреть на искры, пробегающие по генераторам, и на бесконечные ряды квазитритных ячеек вычислительной машины. Всё равно что видеть вживую мысли электронного разума. Здесь Андриан набирался вдохновения. Проводил рукой по крохотным стеклянным шарикам, в каждом из которых была заперта невидимая рабочая частица. Слушал гул, щелчки, тиканье, вдыхал запах трёхатомного кислорода, наблюдал за роботами из персонала, смотрел, как магнетизированный, на плавно движущиеся стрелки. И поднимался наверх, вновь готовый к труду во имя прогресса.
В пищеблоке снова зашёл разговор об учёных прошлого и, конечно, о Ковалёве - орбитальный экран был его мечтой, и она вот-вот должна была осуществиться.
- В наши дни можно быть таким же гением, но никто этого не заметит, - утверждал Родриг Салимов из отдела квазионной статистики. Он уже поел и теперь налил себе яблочный сок. - Или заметят, но не признают. Ковалёв был первейшим среди немногих, а сейчас население выросло десятикратно.
После обеда лень было подбирать возражения, и все вяло слушали. Азарту спора поддавались разве что молодые сотрудники. Сегодня один попался: незнакомый Андриану парень в чёрном халате и поднятых на лоб противодуговых очках - практикант или недавний выпускник, переполненный восторга перед наукой.
- Теперешние гении продолжают дело прежних, и Ковалёва в том числе. Не придумывают что-то новое, а работают над частностями его открытий и догадок. Сравнить, за что присуждалась Премия Почёта сто лет назад и теперь...
- Ковалёв вообще не получал премий. Получал ли их Ньютон? А Бенипури оттолкнулся от теорий Ньютона и получил, - сказал Родриг.
Все помолчали, пытаясь связать эти слова с его прежними утверждениями
- И что дальше? - спросил Карол, техник из узла передачи данных. - Все продолжают чьи-то дела. Если уж сравнивать, то можно вспомнить, что Ковалёв был полилингвом. Или посчитать его изобретения, которыми мы до сих пор пользуемся.
- Зачем сейчас полилингвальность? Большая часть текстов давно переведена, а с тем, чего нет в Медибиблиотеке, справится автотранслит. Любой советник знает два древних языка, некоторые свободно общаются на пяти. А изобретения... ты хотел сказать - идеи, полученные из пробабилитного мира?
- ...который обнаружил сам же Ковалёв! Открыл, описал, доказал умозрительность. И почему-то после его смерти из этого мира получен только тринадцатимесячный календарь.
Спор всё-таки разгорелся. Андриан сдерживался изо всех сил, чтобы не вступить, не проговориться, пока сам во всём не разобрался. Зашла речь о языках, и он вновь задумался, почему не может распознать, на котором из них писал Ковалёв. Может быть, Ида что-то найдёт? Сколько можно мучаться, если робот анализирует в тысячу раз быстрее?
Он твёрдо решил, что сегодня попытается в последний раз, и если ничего не выйдет - обратится за помощью. Ида просто подключит свои вычислительные способности... это всё равно что посчитать на машине...
- ... вместо того чтобы восстанавливать древний грубый прибор, строится исследовательский центр. Не две-три возможности, а ответ на любые вопросы. Наука пошла другими путями, в обход работ Ковалёва.
- Решая задачи, поставленные им!
Когда Андриан поднимался из-за стола, парень в чёрном халате уже что-то высчитывал на карманном инфоритмизаторе.
Пётр Ковалёв и правда был гением, уникумом двадцатого столетия. Собранные им приборы работали на совершенно новых принципах, до которых вряд ли додумался бы кто-то другой и через сто лет. В те дни, когда квазионная теория только зарождалась, он изготовил параллинзу - экран, показывающий картины иного мира или миров. Долго наблюдая, сличая снимки, учёный пришёл к выводу, что мир один и тот же, но не настоящий, а что-то вроде тени, отпечатка. Ковалёв назвал его пробабилитным, а позже дал имя Земля-Проксима. Во многих деталях этот видимый мир совпадал с истинным, кое в чём выглядел нелепым и надуманным.
Судя по всему, других подобных мест не было. Последователи Ковалёва по его настройкам получали редкие изображения. В полном соответствии с теорией "наблюдение меняет картину", чем дальше, тем больше отличался этот ненастоящий мир от Земли, искривляя и перевирая существующий порядок вещей.
Величайшим - или мифическим? - достижением Ковалёва стал "линекаптер", аппарат для выделения экспектных линий умозрительного мира и превращения их в проспектные линии истинного. Никто не видел линекаптер в действии, однако иначе нельзя было объяснить взрыв в науке, искусстве и общественной жизни Земли, пришедшийся на первую четверть двадцатого века. Позже его назвали "первым витком". Открытия совершались одно за другим, создавались шедевры литературы и визарта, принимались передовые законы, проекты осуществлялись словно по волшебству, быстро и точно. Сам Ковалёв представлял разработки одну за другой: двигатели, новые виды топлива, системы освещения зданий, вычислительные машины; тогда же он добился признания медивокса универсальным языком Земли.
Однако вскоре учёный решил остановиться. Заявил, что прекращает работы с экспекциями, и наотрез отказывался обсуждать этот вопрос. Незадолго до смерти сжёг документы, касающиеся Земли-Проксима - три папки с записями и две с фотографиями. Гора пепла так и осталась лежать в кабинете, перед развинченным корпусом линекаптера, часть деталей которого Ковалёв отсоединил и растворил в кислотах.
Библиотека, записи о других опытах и разработках - всё осталось на месте.
В конце концов прибор сочли мистификацией, а поиски несуществующих миров стали вести новыми методами - квазионная теория оказалась плодотворной. Уже восемь лет строили Орбитальный экран - в невесомости у квазионов наибольшая степень свободы. Основной труд выполняли машины и роботы, несколько наблюдающих учёных сменяли друг друга на орбите. На Землю передавались изображения, с Земли - алгоритмы.
Газеты подогревали интерес. Слова "планета", "орбита" и "человечество" звучали по сто раз на дню.
- Мы подошли к точке, где откроются тайны мироздания. Скоро мы увидим другие отражения нашего мира! Узнаем, какие новинки техники пока не появились у нас, а возможно, удастся извлечь экспектные линии, которые дадут толчок прогрессу!
Кое-кто был осторожнее.
- А доказано ли, что эти миры не существуют на самом деле? И кто-то не наблюдает за нами более пристально, чем мы за одной-единственной Землёй-Проксима? Представьте, что опыты пробьют проход в другой мир, жители которого нам незнакомы, а их цели для нас загадка. А если попадётся раса агрессоров?
Страхи не воспринимались всерьёз. Роботы по первому сигналу могли стать воинами: все они, даже студи-проекторы и доместикаты, создавались с дополнительным боевым алгоритмом и были готовы к мобилизации. На одного жителя планеты приходилось бы четыре защитника. О чём волноваться?
В институте считали, что, поскольку Земля-Проксима занимается совсем другой наукой, её жители не скоро догадались бы создать аппараты для наблюдения за другими мирами.
Осторожные находились и тут.
- Мы не можем обозревать всю пробабилитность, а видим только фрагменты. Возможно, они знают о нас и скрывают самые важные работы. Мы всё сделали, им остаётся лишь подождать, когда экран запустят.
- Верьте выкладкам, а не фантазиям, - призывал директор института. - Опасность минимальна, а рывок вперёд будет огромным.
Такой же верой в прогресс был преисполнен Феодор Тальман, пожилой, но деятельный теоретик, в молодости успевший поработать ассистентом Ковалёва и считавший себя его учеником. Теперь он часто выступал на научных съездах. Андриан удивился, почему вспомнил о нём только сейчас. Может быть, Тальман что-то подскажет? Не хотелось обращаться за советом к другим, но что, если записи - это сложный шифр, с которым даже Ида не справится?
История с наследием Ковалёва набрала новые обороты десять лет назад, когда нашли способ "читать" уничтоженные документы. Рентгеновское излучение помогало распознавать текст и изображение на обработанной особым составом бумаге. Сразу вспомнили о папках из кабинета учёного.
Восстановление удалось частично: текст с плотно лежавших сожжённых листов превратился в огромную спрессованную мозаику. Соединить тысячи, сотни тысяч случайных частей, иногда состоящих из одной буквы, вставить недостающее - это было не под силу человеку. Задачу облегчало слитное написание от руки, распространённое до середины двадцатого века, но вскоре выяснилось, что заметки о Земле-Проксима Ковалёв делал то ли шифром, то ли на редком языке, пока неустановленном.
Вместо разгадки получился спутанный клубок невнятиц.
Но два месяца назад Андриан увидел у Блаза полный вариант записей, и с тех пор они не давали ему покоя.
Остаток трудового дня пролетел быстро. Андриан дорабатывал свою часть проекта по последним небольшим замечаниям коллег, а больше думал о том, как завершить дело Блаза.
Когда-то они учились вместе, но Блаз быстро понял, что хочет посвятить всё время собственным проектам, а ради общественной пользы готов половину рабочего дня трудиться в прикладной области. Он стал исследователем-одиночкой, как и многие в это бурное время: днём контролировал работу модельерного цеха, внося творческий элемент в строгие разработки студи-машин, а по вечерам ломал голову над записями Ковалёва, искал алгоритм для подбора верных кусочков комбинации.
Однажды он вызвал Андриана. Еле сдерживал радость.
- Моя вычислительная машина сделала это! Андри, ты должен посмотреть. Я всё закончил. Приезжай завтра же!
- Послезавтра. Подождёшь лишний день?
- Не знаю, не знаю. Хотел показать тебе первому, но могу и не выдержать.
- Но тебе же хочется, чтобы мы всё проверили?
- Хорошо, хорошо. Жду.
Андриан прибыл, как и обещал, через день. Никто не встречал его у входа - друг уставал от роботов днём и не хотел видеть их дома. И одиночество сыграло с ним злую шутку.
Блаз лежал на балконе, всё ещё сжимая ручку от чашки, осколки которой валялись рядом. Помочь было нечем. Бригада медиков прилетела через пятнадцать минут, чтобы установить смерть от закупорки сосуда мозга.
Проводив их, Андриан осмотрел дом. В кабинете он нашёл восстановленные документы - и только теперь осознал, какую великую работу проделал друг. За четыре года - все записи и фотографии! Алгоритм, написанный Блазом, содержал странные ответвления и циклы, неожиданные команды, но вычислительная машина понимала хозяина. Лохмотья пепла поделились своими тайнами.
Сейчас бумаги лежали на столе: записи справа, фотографии слева. Андриан собирался показать их всем и добиться признания заслуг Блаза... но позже. Когда во всём разберётся до конца.
Однако решающий вечер ничего нового не принёс. Гора информации была слишком велика для человека.
За завтраком Андриан обратился к роботу, секретарю-доместикату.
- Ида, тебе известно, как я хочу прочесть эти бумаги.
- Да, ты много над ними работаешь.
- Мне нужно знать, что это: шифр, диалект? Написание латинское, слова напоминают некоторые знакомые языки. Но это не они. Посмотри на текст, запроси информацию о Ковалёве, Земле-Проксима, её прошлых языках и языках настоящей Земли. Если это шифр, попробуй найти ключ. Буду ждать твоего вызова.
- Да, Андриан.
Он понимал, что Ида всего лишь машина. Но думая об этой машине, сознавал, как сильно к ней привязался, привык к уюту в доме и точному исполнению заданий.
Что, если бы роботов и в самом деле мобилизовали? Корпус доместикатов был рассчитан на защиту от пуль и взрывов средней силы, по памяти о старых войнах. Но оружие другого мира куда мощнее. Разрыв гранаты покорёжит металл, а мозг вряд ли удастся восстановить. Функция защиты людей встроена в роботов на уровне рефлексов, и на рефлексах они будут действовать, пока возможно, но от этого не больше пользы, чем от баррикад из трупов, которые возводились когда-то. Обязательно ли призывать всех роботов только потому, что у них есть боевой алгоритм?
Было бы проще, имей Земля другие средства защиты. Но сорок лет назад страны подписали всеобщий мирный договор. Оружие и боевые машины отправились в переплавку. Высококолёсные танки, разрушавшие целые города, были демонтированы, их детали торжественно закрепили в гигантские строительные краны и автобатискафы, и за несколько лет появились десятки городов-домов на земле и под водой. Дирижабли перевели в гражданскую авиацию.
Но отношение к роботам получило новое измерение. Были те, кто призывал наделить их правами наравне с человеком, и хотя власти не воспринимали призывы всерьёз, идея имела основания. Другие требовали замены роботов на автоматику, чтобы изжить сам тип отношений "хозяин-слуга". Однако мало кто мог представить жизнь в доме, в каждом углу которого торчат механизмы, взамен одного-двух доместикатов.
Многие дорожили своими помощниками, считая их почти членами семьи. Андриан не хотел думать, что будет, если Ида получит повреждения на войне. Близкие люди умирают от естественных причин, но знать, что любимая машина уничтожена, а он не смог этого предотвратить... Он снова задумался, насколько велик риск, что Земля-Проксима - настоящий мир.
В лаборатории он пробыл до вечера. Вызов поступил, когда все уже разошлись.
- Ида. У тебя есть вести?
- Да, Андриан, я знаю, что это за язык.
- Отлично. Слушаю.
- Он называется эсперанто. Один из всеобщих языков, которые были популярны на Земле-Проксима в начале прошлого века. В настоящем мире сведений о них мало. Записи Петра Ковалёва полностью на эсперанто.
Какая-то мысль мелькнула у Андриана... он вспомнил год создания линекаптера, введение медивокса как официального языка всех государств... а не посмотреть ли, когда проксиматы пытались внедрить эсперанто и почему оно так и не стало всеобщим... Но даты подождут, сейчас гораздо важнее расшифровать записи.
Уже неделю он бился над текстами. Как сейчас нужен был Блаз, как отлично они работали бы вместе! Чтение шло с большим трудом. Эсперанто отличалось от медивокса: в основе его лежала только часть мировых языков. Не изучавшему романскую группу Андриану было сложно переводить автотранслитом, в большинстве случаев машина выдавала "уточните задание". Приходилось сверяться со словарями, искать соответствия. Он написал алгоритм, распознающий корни старых языков и выдающий синонимы, и дело пошло быстрее.
Одно слово привлекло внимание: elektrostalin. Так назывался сплав, и именно его Ковалёв применил в тех узлах машины, которые позже размонтировал и уничтожил. Почему такое название, каков состав - оставалось непонятным. Поиски в информатории не давали результата.
Схему линекаптера давно восстановили по чертежам, многие изобретатели-одиночки собирали аппараты у себя дома. И те пылились без дела. Параллинза давала снимки Проксимы до сих пор - и первая, которую смастерил сам Ковалёв, и более поздние образцы. Но на дубликатах линекаптера ни одной линии уловить и извлечь не удавалось. Да полно, работал ли аппарат вообще, или перекрещение линий стоило наконец признать иллюзией гения?
Удача улыбнулась Андриану вновь: через пару дней на одной из страниц он нашёл состав, указанный с точностью до сотой доли промилле. Оставалось выяснить, выпускался ли электросталин на Земле и почему нигде о нём нет сведений.
Салемон из отдела технологий, глянув на состав, приподнял брови.
- Не знаю, что такое электросталин, но у тебя формула индукторевелина. Когда-то его даже называли ковалином, потому что основной заказ на него шёл от Ковалёва, да и разработал сплав тоже он. Выпустили мало, быстро нашлись материалы поэффективнее. Собирать машину из индукторевелиновых узлов всё равно что запускать летательный аппарат на бензине.
- Но изготовить его можно?
- Конечно, сколько угодно. Могу даже назвать заводы, где из него сделают любые детали. А зачем тебе?
- Знаешь, по-моему, я придумал, как его можно было бы применить. Но хочу сначала всё проверить.
- В вычислительных машинах? Ну, может быть, может быть. В алгоритмах я понимаю мало.
Дома Андриан сразу вызвал отдел заказов "Завода Промышленной и Частной Металлургии". На связь вышел робот - последняя модель секретаря, похожая на человека насколько это возможно. Покрытие телесного цвета, миловидное лицо, плавные движения. Голос мягкий, хотя и без интонаций.
- Уна, рада вас видеть, чем могу помочь? Вы обращаетесь к нам впервые. Желаете прослушать сведения о заводе или сразу оформить заказ?
- Андриан. Хочу оформить заказ. Мне нужны детали из индукторевелина.
Секретарь замерла на пару секунд.
- Спасибо за ожидание. Да, индукторевелин есть в списках наших технологий. Чертежи и описание деталей у вас или желаете выбрать что-то из нашего ассортимента?
- У меня есть описание.
- Вы можете отправить чертежи по фотоэлектронной связи или напрямую. Какой из каналов подключить?
- Фотоэлектронная связь.
Копировальный аппарат рядом с экраном замигал. Андриан по очереди вложил листы, а секретарь наблюдала за появляющимися с её стороны распечатками. Потом робот изучил каждую схему, время от времени поднимая взгляд.
- Восемнадцать деталей и тридцать метров индукционной обмотки. Верно?
Андриан сверился с записями.
- Да.
- Ваш заказ будет готов через шесть дней. Доставить по домашнему адресу?
- Да.
- Благодарим за заказ, ждём следующей связи!
Неделю спустя Андриан взял четыре выходных.
В доме Петра Ковалёва было тихо. Робот, следящий за порядком - имя Эги значилось на переднем щитке - провёл его к линекаптеру. Андриан сказал, что хочет попытаться восстановить его.
- Вам нужен трансформатор напряжения, - сказал робот. - В 1926 году электричество подавалось по прежним стандартам.
- Можете найти трансформатор?
- Да, сейчас принесу. Последний раз машину пробовали запустить четыре года назад.
Работа шла легко - линекаптер, хоть и считался машиной полумифической, был хорошо изучен, чертежи присылали из любого информатория. На место оригинальных деталей установили копии из другого сплава, судя по цвету, самого современного. Понятно, почему машина не работала - материалы были "местные", а электросталин - плод пробабилитики, позаимствованный Ковалёвым. Два мира соединил металл.
Труднее всего было добраться до центральных узлов - иногда приходилось звать робота, он легко поднимал массивные батареи и отодвигал на доли миллиметра пластины, в работе с которыми требовалась предельная точность.
За эти дни Андриан не раз вспоминал Милиту. Вскоре она должна была давать концерт в Вестерпонте, подводном городе в Средиземном море. В новостях обещали "ошеломляющее зрелище".
Он представлял, как восстановит линекаптер. Вытянет несколько экспекций, самых важных и срочных, чтобы орбитальный экран заняли другими задачами.
Свой первый доклад он посвятит Блазу Лемоану.
Если всё получится, почётная должность не за горами. Возможно, управление новым институтом Пробабилитики?.. Особые права позволят предложить брак кому угодно - избранницы и избранники никогда не отказывались от такой чести. Он подождёт немного, пусть Милита свяжется с ним сама. Андриан скажет, что пока не решил, с кем соединит свою жизнь, но пришлёт ей приглашение на регистрацию. В эту минуту с чувством реванша будет покончено, и можно будет посвятить себя науке.
К середине второго дня детали из электросталина стояли на своих местах. Ещё пять часов потребовалось, чтобы собрать и подключить аппарат.
Андриан сделал глубокий вдох. Эги стоял рядом, готовый спасти человека, если при включении что-то пойдёт не так. Камера в углу щёлкала и шуршала плёнкой, записывая исторический момент.
Поворот рычага... и лампы мигнули, потом загорелись ярко. Внутри начали вращение шестерёнки. Линекаптер ожил.
На одних экранах появились чёрно-белые изображения Земли и Земли-Проксима, на других - длинные ряды меняющихся символов. Из щели результатора вылез хрупкий коричневатый листок с отверстиями в том месте, где машина пыталась напечатать что-то высохшими чернилами. Андриан бережно поднял его, чтобы потом отдать в Музей Науки.
- Аппарат работает, - с трудом произнёс Эги. Слова, которые ему не доводилось употреблять прежде. - Вы желаете сделать это новостью?
- Нет, сначала надо проверить, производит ли он нужные расчёты. Мне понадобится бумага, свежие чернила, перфокарты старого образца, - он вспоминал историю алгоритмирования и способы введения информации в середине прошлого века.
Робот помолчал. Посмотрел на камеру. Видимо, чётких инструкций на этот случай у него не было, иначе он сразу сообщил бы о запуске в научный комитет и новостные агентства, не совещаясь с Андрианом. Но камера фиксировала события, и Эги, удовлетворившись этим, пошёл за чернилами.
Когда всё было готово, Андриан из гостиной связался с Феодором Тальманом. Говорить, что линекаптер работает, было рано, но стоило узнать, почему Пётр Ковалёв мог разобрать его.
Тальман был дома. Он без труда узнал гостиную учителя. На вопрос ответил сразу, не задумываясь.
- Просто он однажды представил, что пробабилитный мир может существовать на самом деле.
- Да, есть мнения, что такое возможно.
- Но для Петра Ковалёва это стало навязчивой идеей. Он решил, что, изымая оттуда линии, превращая их экспекцию в нашу проспекцию, он мог нарушить равновесие там. И что нарушение подействовало как на будущее, так и на прошлое Земли-Проксима. И все тамошние катаклизмы и несчастья, и в прошлом, и в будущем от изъятия - из-за его действий. В последние годы он только и делал, что рассчитывал, прикидывал, составлял новые концепции пространства. Даже попытался написать и отправить предупреждение жителям того мира. Писал сплошную бессмыслицу, которую никто не мог прочесть, и, в общем, казалось, что он слегка не в себе. Потом как-то успокоился, наверное, разуверился в своих страхах. Он ведь мало кому говорил о них. Да и все эти странные случаи с ним... Замкнулся, стал скрытным.
- А те, кто знал, верили Ковалёву? Вы ему верили?
Тальман помолчал.
- Как учёный, я не должен исключать такую вероятность.
- И?
- И это только вероятность. Одна из многих. И знаешь что? Думаю, если бы подобный мир существовал, с ним не стоило бы особо церемониться. Я его изучил за эти годы. Мрачный мир, захламлённый пропащим населением. До сих пор вязнут в тёмных суевериях прошлого или во власти пороков, а то и всё сразу. Сбиваются в мелкие группки, каждая из которых пытается улучшить свою жизнь за счёт других. - Тальман развёл руками. - Разрозненные. Отчаявшиеся.
Подумай как следует: их никто не заставлял развязывать войны. Нет, одни затевали, другие подхватывали, надеясь в общей свалке урвать побольше. Зачем им прогресс, тот же космос? Прилететь на другие планеты и там грабить и притеснять? А попади они к нам - разве включатся в науку и труд, разве смогут отдыхать, не потревожив тех, кто рядом? - Он помолчал. - Нет. Проксиматы прекрасно проживут без экспекций. Тех экспекций, которые переведены сюда, и тех, что будут переведены в дальнейшем. А они пусть создадут новые линии, чтобы продолжать свой путь.
Посмотри на картины их мира, вглядись в лица: они способны быть счастливыми! Живя так, как они живут... Могли бы они быть счастливы, если бы беды приходили извне? Нет, нет. Они сами всему причина. Я уже отказался от попыток понять их. Счастливые? С кривой сутью, в своём искривлённом мире? Скорее, это ещё одно доказательство, что Земли-Проксима на самом деле быть не может.
А мы вот-вот увидим новые пробабилитные миры, получим экспекции из них. Человечество должно двигаться вперёд и вперёд.
Слова Тальмана придали решимости. Андриан подумал, каким должно быть первое изъятие. Где сейчас нужен успех? Ну конечно, на орбите.
Вскоре он нашёл изображение с орбиты Проксимы. 2028 год, месяцем позже, чем на Земле. Новый блок космической станции присоединён, но оборвавшийся провод чуть не вызвал остановку модуля, разгерметизацию и гибель нескольких человек. Провод заменили, все остались целы.
Верная линия вычленилась легко. В изображении Земли Андриан нашёл орбитальный экран - сооружение величиной с десяток городов. И встроил экспекцию в новый, пока не завершённый сегмент.
В утренних новостях сообщили, что на орбите удалось избежать серьёзных потерь - если бы не вовремя заменённый провод, часть экрана унесло бы в открытый космос.
Доказывало ли это что-нибудь? Возможно, простое совпадение. Нужно продолжать работу.
Как относились на Земле-Проксима к роботам? Чтобы узнать это, понадобилось гораздо больше расчётов. Все изображения были смутными, как будто приходили из неблизкого будущего либо из фантасмагорий. Андриан, кажется, начал понимать, почему Ковалёв допускал существование этого мира. Способны ли жители умозрительности создавать фантасмагории? Зачем тени такая степень сложности?
Он отогнал мысли и выбрал одну из картин. Заседание Евросовета, посвящённое правам роботов. Свобода самоопределения, работа за оплату, внесение налогов. Андриан изъял экспекцию и наложил на изображение роботов своего мира.
Вечерние новости начались срочным сообщением.
- Включение из Вестерпонта. Во время ежегодного концерта купол одной из гримёрных не выдержал давления, и часть помещения была затоплена за десять секунд. Герметичные перегородки отделили секцию, однако после заделки пролома и откачивания воды выяснилось, что семерых артистов и двух помощников уже не спасти. Также повреждены четыре робота, один из них - невосстановимо. С чувством потери называем погибших.
Первой в списке стояла Милита Яник.
Её фотография с букетом цветов и в венке задержалась на две секунды и сменилась лицом мужчины... кажется, когда-то Милита пела с ним дуэтом.
После запуска линекаптера Ковалёв нажил огромное состояние - в прошлом веке деньги значили больше, чем теперь. Учёный начал удачно играть на бирже, хотя прежде не интересовался финансами. В то же время его жизнь оказалась в опасности, но случаи мало походили на происки недоброжелателей. Нет, совершенные случайности - шторм во время морского круиза, отказ мотора дирижабля из-за мелкой фабричной неисправности, почти полная остановка дыхания в ресторане - учёный поперхнулся, рассмеявшись шутке за соседним столиком... Происшествия попадали в газеты, на какое-то время Ковалёв получил славу "концентратора вероятностей". Об этом вскоре забыли, но сам он и все, кто его знал, уверяли, что раньше такого не бывало. Можно ли считать, что, повернув рычаг, Ковалёв встал на перекрещении экспектно-проспектных линий?
Трудно сказать, задевали ли случайности близких Ковалёва. Может быть, и нет. Но в конце концов он расстался с женой, редко встречался с друзьями и последние годы провёл в компании роботов.
Только теперь Андриан подумал, что ему вовсе не хотелось досаждать Милите. Что он, пусть и не сразу, но сделал бы предложение именно ей. Реванш ничего не дал бы, да и стать знаменитым и уважаемым он хотел потому, что Милита считала это важным - до встречи с ней он не задумывался о таких вещах. И добивался чего-то только чтобы произвести впечатление на неё. А теперь - кому всё это нужно?
Полностью потерянный, Андриан смотрел на прыгающие стрелки и мигающие лампы. Решится ли он ещё когда-нибудь работать с линекаптером?
Он подошёл к видеосвязи.
- Ида.
- Да, Андриан. Ты выглядишь подавленным. Что я могу сделать для тебя?
- Ты же знаешь новости?
- Да, мне известно о погибших. Прими мои сочувствия, Андриан.
- Я вернусь вечером. Сделай что-нибудь, чтобы я быстро заснул.
- Понимаю. Я всё приготовлю. Возвращайся, я жду тебя.
Он не помнил, как вышел из дома. Эги помог сесть в аэролёт и заверил, что до завтра не станет сообщать о запуске аппарата, чтобы Андриана не беспокоили вопросами. Ни полёт, ни приём горячей ванны - ничего не удержалось в сознании. Только аккуратные руки робота и резкий запах успокоительного газа перед тем, как забыться.
Проснулся Андриан поздно. И первым делом увидел у постели секретаря, а на подставке - поднос с готовым завтраком и освежающими салфетками.
Чувство потери растаяло. Он хотел избавиться от гнева к Милите? Избавился навсегда. Нужно продолжать исследования. Сделать предстоит многое.
Завтракая, он смотрел на робота. Ида. Машина, которая всегда поможет. Которая защитит. И которой нужна его защита.
Золотистая поверхность. Внимательный взгляд. Годы надёжной службы.