В просторный зал не спеша входят люди, мужчины и женщины, молодые и не очень.
Останавливаются у огромной во всю стену картины, на которой плещется море.
Море - черное.
Небо над ним тоже сумрачное, тяжелое.
Когда последний посетитель заходит, смотритель закрывает за ним дверь на ключ, встает спиной к двери, заложив руки за спину, и торжественно объявляет:
- Айвазовский. Следующая: Переделкино.
Все сосредоточенно смотрят на черную воду.
Она все больше тяжелеет, набухает и начинает сползать за пределы рамы наружу.
Медленно, очень медленно.
Вязкая субстанция стекает на пол, как деготь и разливается по залу. Когда черная блестящая масса касается туфель юной девчушки в цветастом платьице, та выходит из оцепенения:
- Меня засосало! Реально!
- Да, впечатляющая картина! - соглашается мужчина справа, поправляет очки, внимательно рассматривая девушку, - а вы уже бывали в Переделкино?
- Нет, - рассеянно отвечает она, озирается, с некоторым замешательством оглядывая собравшуюся публику, - мне вообще-то в Любовь надо.
- О, это совсем другая ветка, совсем! - сразу несколько голосов ей отвечают.
- Да, милая, - печально говорит очкастый, - вы сильно ошиблись!
- Я выйду! - кричит она смотрителю, но тот стоит, не шелохнувшись, наблюдая за вытекающей черной массой.
Девушка пытается выбраться из этого черного болота, но ее туфли намертво вклеились в вязкую жижу. Тогда она выдергивает ноги из туфель, чтобы убежать босиком, но падает. Черная субстанция вскипает вокруг нее, и она в несколько секунд в ней растворяется.
На поверхности остается плавать шляпка с цветастой тальей.
Никто даже не шелохнулся, чтоб помочь девушке встать.
Несколько минут в зале стоит мертвая тишина.
- Видели?! - первым заговорил очкастый, - каково?!
- Да, мощно... - задумчиво отвечает коротышка в темном двубортном костюме.
- Потрясающе! - эмоционально всплескивает руками его жена, - высокая дородная дама в мехах, - до слез, прям, прошибло!
- И меня! - повторяют многие.
Кто-то плачет навзрыд и не может сказать, произносит невнятные всхлипы.
Все посетители склоняются к черной воде, из их глаз дождем льются слезы, разбавляя вязкую жижу. Вода, разбухая все больше, стремительно увеличивается в объеме.
Когда рыдания утихают, дородная дама сбрасывает с себя меха:
- Уф, облегчилась! Как это все-таки хорошо! Глубинно продумано! Осмысленно Великим!
- А вы были в Переделкино? - интересуется у нее очкастый.
- Что вы заладили, Переделкино-Переделкино! Там на всем готовом живут, перетертым, перемолотым нашими чувствами. Мы ценители настоящего искусства, а там разврат и пьянство! Конец всему светлому!! - негромко говорит немолодая тощая женщина позади него.
Очкастый поворачивается, меряет ее взглядом и не отвечает, а насмешливо ухмыляется.
Между тем уровень черной массы все прибавляется. Публика стоит в ней, покачиваясь, многие с закрытыми глазами.
Сбоку от картины, в стене с шумом отрывается круглое отверстие и из него выплывают, как чемоданы на ленте, перевязанные посылки с бирками. На одной из них крупно написано: "Голова".
- Вон та квадратная - с головой - твоя, Томас, - выкрикивает дородная дама, хватая мужа за локоть.
- Нет, не возьму! - отвечает тот, - мне не нужно.
- Я возьму! - тощая тянет руку как первоклассница, мне передайте!
- Да она ж мертвая! Голова! И... - он тоже меряет тощую насмешливым взглядом, - вам не пригодится! Вам бы... хмм... - жена дергает его за рукав и Томас замолкает.
Посетители разбирают посылки, достают столовые приборы и начинают с аппетитом есть, а из круглого люка выплывают бумажные салфетки в виде лодок, одна другой больше. Много.
- Я не хочу курицу с рисом! - очкастый отталкивает от себя поднос, одевая маленькую лодчонку, как пилотку, - есть что-нибудь другое?
- Только мясо и курица, рыба кончилась в прошлом сезоне, - монотонно отвечает смотритель.
- А в Переделкино сейчас, небось, форель кушают, - мечтательно говорит очкастый.
- Знаете, а мне уже по горло это искусство! - вскрикивает коротышка, когда вязкое болото добирается до его подбородка, - я бы сейчас не отказался Переделаться - побухать, за барышнями поухаживать.
- Выпей море, Ксанф! - саркастически отвечает очкастый.
- А и выпью! - Томас смачно прихлебывая, начинает тянуть черную жижу в себя.
Когда вода кончается, Томас вылизывает до чиста пол. Где-то наверху зажигаются прожектора, посетители раздеваются, оставаясь в купальниках, а кто и в неглиже. Укладываясь на бумажные коврики, все складывают одежду рядом. Стопочкой.
Море на картине разгладилось, посветлело.
На душе стало спокойнее, природа как бы говорила им - вот она - жизнь!
Только начинается!
Смотритель собирает одежду и выходит, закрывая за собой дверь на ключ.
Разбежавшись от угла, он мягко входит в воду, ласточкой.
Картина вздрагивает, море колышется, собрав внутри себя мощную волну и выплевывает то, что осталось от очкастого - очки.
- Вот дурак! - Томас примеривает выброшенное на нос и говорит гнусавым голосом, передразнивая "очкастого", - а вы бывали в Переделкино?
Кто-то смеется, кто-то вздыхает, а тощая говорит с саркастическим гротеском:
- Все там будем!
Пол между тем уже накалился жаром от палящих прожекторов, и когда в потолке вылупились вертолетные крылья вентилятора, все с облегчением вздохнули, подставляя потные плечи и спины приятному освежающему ветру.
Очень же хотелось свежести впечатлений! Воздуха!
Желание собравшихся все больше притягивает лопасти к себе, и скоро вращающиеся крылья опускаются так низко, что перемалывают потные тела в фарш.
АКТ ВТОРОЙ
- Переделкино, следующая: Пушкин, - торжественно объявляет смотритель в другом зале.
Посетители сидят за столиками, улыбаясь друг другу, пьют из фужеров напитки красного цвета. Пьют много.
Мимо них по конвейерной ленте, что идет от круглого отверстия в стене из предыдущего зала, плывут блюда с котлетами. Каждый посетитель выбирает себе по вкусу: с кровью или без.
Кушают не торопясь, беседуя о всяком разном. Философствуют, читают стихи. Оттого в зале постоянно гудит монотонное "бу-бу".
Разодетая во все яркое знойная блондинка пристает ко всем с вопросом:
- А вы бывали в Пушкине? Пушкин - это же Хтон, да?
- Это типа оранжереи, - человек в пенсне, похожий на профессора, кивает на зарешеченное окно в следующий зал.
За решеткой виден огромный раскидистый дуб, перевязанный толстой цепью.
- А зачем дуб привязан к решетке?
- Несколько раз уходил... Возвращали!
- Не понимаю, почему?! Там ведь такая благодатная почва!
- Надо же, я думала - золотые уже не носят! - удивляется знойная блондинка.
- Артефакт из прошлой эпохи, - кивает стройный брюнет с седеющими висками.
- Это сейчас фарфоровые коронки - поживут лет десять и уже требуют замены, - поддерживает его профессор, - а моей мамочке, между прочим, кустарным способом поставили позолоченную во время войны, так она с этой коронкой еще шестьдесят лет прожила! Да-да!
- Крупный помол, однако, - сплюнул в блюдце сразу несколько зубов военный в штатском, - вот помню в Афгане мы мясо коптили на костре...
- Это другое, - перебила его шатенка, - вы же уже мертвых ели? Так ведь?
- Всякое бывало, - ответил ей отставной майор, но в подробности вдаваться не стал.
- А мне вот интересно, распределение сразу после обеда? Или еще ужин будет?
- Нет, после обеда мы делаем море, - обед еще отработать надо!