Аннотация: Генри Кассиди был журналистом Associated Press и встретил войну в СССР.Книга была издана в США, в 1943 году, но, исходя из результатов моих поисков,никогда в России не публиковалась. Попытаюсь выкладывать по одной главе в неделю.
СОВЕТСКОЕ РУКОВОДСТВО
★
ПО СОСТОЯНИЮ НА ФЕВРАЛЬ 1943 ГОДА
ИОСИФ СТАЛИН
Верхoвный Главнокомандующий, Маршал Советского Союза,Председатель Государственного комитета обороны,Председатель Совета Народных Комиссаров, Комиссар Обороны, Генеральный Секретарь Центрального Комитета Коммунистической Партии
ПОЛИТБЮРО
★
(Политическое Бюро Центрального Комитета Коммунистической Партии.)
Вячеслав Mолотов
Комиссар Иностранных дел, Заместитель Председателя Комитета Обороны
Клементий Ворошилов
Бывший Комиссар Обороны,ПредседательСовета министров обороны.
Михаил Калинин
Председатель Президиума Верховного Совета, или Парламента.
СОВЕТСКОЕ РУКОВОДСТВО
★
Лазарь Каганович
Комиссар Путей сообщения, член Военного Совета Кавказа.
Анастас Микоян
Министр Внешней Торговли, Ответственный за транспорт и запасы для Красной Армии.
Никита Хрущев
Секретарь Коммунистической Партии Украины, член Юго-Западного Военного Совета.
Андрей Жданов
Секретарь Ленинградского Областного Комитета Коммунистической Партии, член Ленинградского Военного Совета.
А.А.Андреев
Председатель Совета Союза Верховного Совета, специалист по агрокультуре.
★
КАНДИДАТЫ ИЛИ АЛЬТЕРНАТИВНЫЕ ЧЛЕНЫ
ПОЛИТБЮРО
★
Н.М.Шверник
Президент Совета Национальностей Верховного Совета, лидер профессиональных союзов.
Лаврентий Берия
Комиссар Внутренних Дел, Глава НКВД.
Георгий Маленков
Секретарь Центрального Комитета Коммунистической Партии, ответственный
за администрацию партии.
Александр Щербаков
Секретарь Московского Областного Комитета Коммунистической Партии,
Начальник Совинформбюро, Начальник Политуправления Красной Армии.
Николай Вознесенский
Председатель Комиссии Государственного Планирования, ответственной за
оборонную промышленность.
★
СТАВКА (Генеральная Штаб-Квартира Верховного Командования Красной Армии.)
Георгий Жуков
Маршал, Первый Заместитель Комиссара Обороны, бывший Командующий Западного
Фронта, Представитель Ставки на Сталинградском и Ленинградском Фронтах.
Клементий Ворошилов
Маршал,бывший Командующий Северо-Западным Фронтом,Представитель на
Ленинградском Фронте
Александр Василевский
Маршал,Начальник Генерального Штаба, представитель на Сталинградском и
Воронежском Фронтах.
Николай Воронов
Маршал Артиллерии, Представитель на Сталинградском Фронте.
Борис Шапошников
Маршал,бывший Начальник Генштаба, временно освобожден от обязанностей в
связи с болезнью
Семен Буденный
Маршал, бывший Командующий Юго-Западным Фронтом,ответственный за
формирование резервов.
Александр Новиков
Генерал Авиации, Представитель Авиации на Сталинградском Фронте.
КОМАНДУЮЩИЕ ФРОНТАМИ
★
Леонид Говоров
Можайская операция, Ленинградский Фронт
Кирил Мерецков
Бывший Начальник Генерального Штаба,Волховский Фронт.
Семён Тимошенко
Бывший Командующий Западным и Юго-Западным Фронтами, Северо-Западный Фронт.
Иван Конев
Бывший Командующий Калининским Фронтом, Западный Фронт
Макс Рейтер
В прошлом сотрудник Генштаба, Брянский Фронт.
Николай Ватутин
Взятие Ворошиловграда, Юго-Западный Фронт.
Филип Голиков
Взятие Харькова, Воронежский Фронт
Константин Рокоссовский
Победа в Сталинграде, Донской Фронт.
Андрей Ерёменко
Бывший Командующий Сталинградским Фронтом, Южный Фронт.
Иван Тюленев
Бывший командующий Московского Военного Округа,Закавказский Фронт.
Глава 1
Последняя мирная зима
Весна в Москву в 1941 году пришла поздно. Даже в апреле тяжелые зимние тучи, опускавшиеся всё ниже, пока каждый глоток влажного спёртого воздуха не начинал скрести лёгкие как напильник, продолжали висеть над византийскими башнями Кремля. 6 июня выпал последний снег. Те, кому довелось пережидать эту пору, проклинали грязный ледяной наст и раскисшие сугробы, цеплявшиеся за булыжные мостовые, тоскуя по весеннему теплу — не зная, что вместе с ним придёт война.. Все, кроме тех, кто должен был знать, понимали, что две величайшие державы континентальной Европы: Россия и Германия, вот-вот сойдутся в схватке. За два цента вы могли прочитать во всех американских газетах сообщения из Анкары, Берна и Лондона о том, что Германия собирается напасть на Советский Союз. Совершенно бесплатно в европейских канцеляриях можно было услышать сообщения от румынских военных атташе, венгерских секретарей посольства и советников дипломатической миссии Финляндии, что на восточном фронте назревает конфликт.
Но в цензурной колбе Москвы не знал никто: ни иностранцы, ни русский народ, ни советские руководители. Причина, по которой мы не знали, что будет война, заключалась в том, что мы считали, что Советский Союз, который хотел мира почти любой ценой, был готов пойти почти на любые, даже невостребованные уступки, чтобы избежать войны. Но чего мы не могли знать, так это то, что Германия, в любом случае, была полна решимости напасть.
Так и жили мы той зимой, проклиная запоздалую весну, продолжая вести странную жизнь в последнюю мирную московскую зиму.
Кремль провёл все положенные ритуалы.15 февраля открылась XVIII Всесоюзная конференция Коммунистической партии. С докладами выступили секретарь ЦК Георгий Маленков и председатель Госплана Николай Вознесенский, осветившие вопросы транспорта и промышленности. 20 февраля пленум ЦК исключил из состава комитета Максима Литвинова и других членов за «не исполнение обязанностей». 25 февраля Верховный Совет собрался на восьмую сессию, утвердив бюджет на 1941 год в размере 215,4 миллиарда рублей (против 179 миллиардов в 1940-м). Около трети - 70,9 миллиарда - выделялось на оборонные нужды. В буфетных залах Большого дворца громоздились коробки конфет, бутылки с соками и фруктовые пирамиды. Делегаты из всех шестнадцати республик, пройдя через освещённые прожекторами Троицкие ворота и предъявив пропуска на нескольких контрольных пунктах, оставляли в гардеробе галоши, пальто на меху и шапки-ушанки, после чего поднимались на лифтах. В зале заседаний с белокаменными стенами они слушали через наушники речи на языках народов СССР об «англо-французских поджигателях войны» и «второй империалистической войне», а затем расходились по буфетам или неспешно прогуливались по высоким коридорам с алыми коврами.
Иосиф Сталин сидел на своем привычном месте — в глубине зала, справа от трибуны. Вместе с ним в секторе, отведенном для руководителей Коммунистической партии, находились Андрей Жданов — ленинградский партийный секретарь, Никита Хрущёв — украинский секретарь и другие партийные лидеры. При взгляде из удалённой пресс-ложи Сталин был похож на миниатюрную ожившую куклу с его приземистой фигурой и азиатской маской лица. Во время продолжительных речей он перешёптывался и смеялся с коллегами, вставал аплодировать, когда упоминали его имя, затем снова садился и возвращался к шутливому обмену репликами.
Люди вне Кремля создавали свои вечные очереди. Они стояли в очередях за хлебом, молоком и мясом; ждали у киосков газету «Вечерняя Москва», чтобы узнать, нет ли в ней объявлений о распродажах; стояли за билетами в кино на «Музыкальную историю», советскую версию американских фильмов с Фредом Астером и Джинджер Роджерс; стояли за билетами на автобус или трамвай, чтобы уехать домой. Потом они заваривали дома чай или наливали водку и за столом говорили иногда о войне за границей, но больше о рублях, еде и выпивке.
Иностранцы совершали свои маленькие обходы. Неделя по-настоящему начиналась только во вторник, на «mardis de Mme. Gafenku».
Месье Гафенку, высокий, элегантный, седовласый бывший министр иностранных дел Румынии и его жена, белокурая, стареющая, но все еще подвижная бывшая французская актриса, в этот день в шесть часов вечера принимали в своем посольстве,в маленьком дворце с розовыми мраморными стенами на Лeнинградском шоссе. Приехали все представители стран Оси и нейтралы.
В салоне подавали чай и велись беседы, в холле звенели коктейли и стучали шарики для пинг-понга. Позже открывались двери столовой , и начинался ужин-фуршет. Затем включали патефон, и начинались танцы.
М. Гафенку, чью красоту теперь изрезали морщины тревоги, по очереди отводил гостей в сторону, чтобы обсудить события прошедшей недели. Он был владельцем одной из крупнейших румынских газет и любил говорить о новостях, особенно с
корреспондентами. Мадам Гафенку сажала гостей одного за другим на диване в углу и красноречиво излагала свои взгляды на множество тем. Особенно она была красноречива в вопросе журналистики. "Если хотите стать великим корреспондентом, — говорила она, — вы должны обращать внимание на две вещи: сплетни в кафе и жён дипломатов…"
Так продолжалось до четырёх или пяти часов утра, и те, кто уходил первыми, рисковали вызвать недовольство хозяев и, возможно, лишиться приглашения на следующий "вторник у мадам Гафенку".
Приглашения разлетались по всему дипломатическому корпусу на оставшиеся дни недели. Жёсткая карточка с золотым орлом и надписью: "Американский посол и миссис Стайнхард просят чести вашего присутствия..."—обычно приглашала на субботний вечер. Там ждал ужин, американский фильм, танцы и бридж. Серый листок бумаги с гравировкой сверху "Британское посольство" и подписью Изабель Криппс внизу гласил: "Будем рады видеть вас на ужине..."—это было приглашение на будний вечер, подразумевавшее официальный ужин в белых галстуках и танцы. Открытка с визитной карточкой Августо и Францес Россо и напечатанным текстом: "Напоминаем, что ожидаем вас на ужине..."—означала ужин, пинг-понг и танцы в роскошном итальянском посольстве.
Между зваными ужинами устраивались вечеринки с коктейлями для гостей и обеды, организованные младшими членами дипломатического корпуса. В выходные "весёлая компания" убегала на американскую дачу—крошечную жемчужину, загородный домик, расположенный на возвышенности в Немчиновке, у Можайского шоссе, которое позже стало полем битвы.
Снаружи это была ветхая лачуга с покосившейся крышей и трубами, словно из мультфильма о старых трамваях. Но в главной комнате был большой камин, который наполнял её теплом, светом и уютом среди грубой, но добротной мебели. Позади находился круглый сад с фонтаном, откуда открывался вид на очаровательную зелёную долину. Вокруг камина или в саду собирались хозяева: Чарльз Дикерсон, первый секретарь посольства, и его жена Констанса; Иван Итон, тогда ещё майор и военный атташе, и его жена Элис; и Чарльз Тэйер, третий секретарь посольства—все они были совладельцами дачи.Там можно было встретить посла Россо с женой или греческого министра Диаманопулоса с супругой. Эти двое были самыми популярными главами дипломатических миссий той зимой в Москве. Их жёны, обе американки, были близкими подругами, пока итало-греческая война не разлучила их. С одной из этих пар также могли присутствовать бельгийский министр Хендриккс с женой, полковник Эрик Грир и Джон Рассел, военный атташе и третий секретарь британского посольства, или полковник Шарль Люге, авиационный атташе французского посольства, с женой, а также один-два американца.
За исключением встреч на даче, разговоры неизменно сводились к политике. Каждое значимое выражение из «Правды», каждый жест представителя советского правительства подвергался всевозможным трактовкам, выворачивался и истязался анализом и интерпретациями. Теперь кажется, что каждое событие той последней зимы в Москве вело к неизбежному исходу. Но тогда это было не так очевидно. И предметов для обсуждения было предостаточно.
В начале зимы державы Оси находились на пике своего могущества. Германия подписала с Советским Союзом новый торговый договор, включавший, среди прочего, крупнейшие в истории поставки зерна. Вячеслав Молотов, тогдашний министр иностранных дел и председатель Совета министров, с блестящей церемонией отправился на встречу с Адольфом Гитлером. Я сидел в тёмном кинозале резиденции посла Стайнхарда, Спасо-Хаус, когда мой секретарь позвонил и сообщил, что московское радио только что объявило о визите.Я шепотом сообщил эту новость Стайнхарду, Криппсу и Гафенку, они незаметно выскользнули из кинозала в гостиную и стали расхаживать вперед-назад под хрустальной люстрой салона, ожесточённо обсуждая значение визита. В тот вечер танцы закончились раньше обычного, и большинство гостей поспешили домой, чтобы телеграфировать своим правительствам, что Россия, вероятно, вот-вот присоединится к Тройственному пакту Германии, Италии и Японии. Но Молотов вернулся, так и не подписав соглашение.
Этот период достиг своей кульминации в Пасхальное воскресенье, когда Россия подписала пакт о нейтралитете с Японией, а Сталин лично прибыл на вокзал, чтобы проводить Ёсукэ Мацуоку, тогдашнего министра иностранных дел Японии.
Это, вероятно, было самым странным публичным поступком главы великого государства.
Мацуока приезжал в Москву дважды. В первый раз во время поездки в Берлин и Рим. Корреспонденты говорили с ним вскоре после прибытия, и он показался просто приятным маленьким человеком с торчащими волосами, черной трубкой и даром болтливости. Жан Шампнуа из Havas описал его как «английского деревенского джентльмена, окрашенного в желтый». Было очевидно, что его широко разрекламированный визит в Берлин и Рим служил прикрытием для более серьезных переговоров с русскими. Он вернулся, планируя остаться на семь дней, задержался на десять и уже собирался уехать с пустыми руками, когда в это пасхальное воскресенье его вызвали в Кремль, где и был подписан пакт о нейтралитете.
Он должен был уезжать в тот же день в 16:50 на транссибирском экспрессе. Я был на вокзале, чтобы освещать его отъезд, но к моменту отправления Мацуаока ещё не прибыл на станцию. Поезд задержали, а дипломаты стран Оси, пришедшие его проводить, беспокойно бродили по платформе. Наконец, в 17:50 он подъехал во главе кортежа автомобилей с японским флагом и в окружении сотрудников посольства. Казалось, поезд вот-вот отправится. Я собирался бежать к телефону, чтобы сообщить о выезде, но, сделав шаг, чуть не наткнулся на двух невысоких людей – это были Сталин и Молотов!
Каждый раз, глядя на Сталина, я ловил себя на мысли, что он выглядит неестественно.Его так часто изображали в карикатурах и портретах, что он сам стал походить на ожившую иллюстрацию из книги. В тот день, с узкими прищуренными глазами и бледным, желтоватым лицом, он казался ещё более нереальным. Да и его форма — фуражка цвета хаки и шинель поверх чёрных сапог, но без каких-либо знаков отличия — напоминала кукольный наряд. Он двигался жёстко, держа руки прямо, не сгибая их в локтях. Молотов же походил на ещё одну карикатуру на самого себя — его огромное лунообразное лицо выделялось между серой фетровой шляпой и пальто.
Они приблизились к группе неловко, явно не обладая искусством церемониального прощания на железнодорожной платформе, как дипломаты. Затем они выбрали из группы Мацуоку, Сталин подошёл к нему и несколько раз обнял его, не сказав ни слова. Но в тот день у Сталина была ещё одна миссия.
Он обошёл тесный круг, пожимая руки всем присутствующим, затем поднял взгляд, словно кого-то выискивая. Его выбор пал на немецкого офицера. Полковник Ганс Кребс,был одним из многих, стоявших навытяжку в своих длинной серой шинели. Сталин пристально вгляделся в лицо офицера и дважды спросил: "Немец? Немец?" "Так точно", - ответил офицер, отдавая честь. Сталин пожал ему руку и сказал: "Мы будем друзьями".
Озадаченный полковник Кребс, в то время исполнявший обязанности
немецкого военного атташе, уставился на Сталина, снова отдал честь, когда советский лидер продолжил обход, и проводил его недоумевающим взглядом.
Фраза Сталина: "Мы будем друзьями" — была услышана многими, кто хорошо понимал по-русски. Она быстро передавалась шёпотом из уст в уста. Это мгновенно вызвало поток предположений: имел ли он в виду личную дружбу с Кребсом? Или это было провозглашение советско-германской дружбы? Было ли это продуманным жестом? Или спонтанным поступком? Большинство присутствующих считало, что это было заранее спланировано и относилось не к личностям, а к государствам.
Это был кульминационный момент советско-германской дружбы и проводов Мацуоки. Сталин первым вошёл в вагон Мацуоки, обменялся с ним там ещё несколькими словами и незаметно удалился по пустынной платформе с другой стороны поезда.
Немцы наблюдали за Сталиным в тот день с блестящими глазами, словно зачарованные, и на то были веские причины. Ровно за неделю до этого, в воскресенье,
6 апреля, Сталин заключил пакт о дружбе с Югославией — в тот же день, когда Германия напала на эту страну. Как выяснилось позже, этот пакт сыграл ключевую роль в убеждении Гитлера, что Советский Союз намеревается напасть на Германию и Западную Европу, и что он сам должен первым нанести удар по России, прежде чем снова направить свои силы против Англии. Однако те, кто знал подоплёку этого пакта,понимали, что это не так: на самом деле это был весьма робкий жест.
Изначально русские предложили пакт о дружбе и нейтралитете. Было бы странно, если бы они, намереваясь подкрепить пакт военными действиями, настаивали на включении пункта о нейтралитете. Однако югославы настаивали на пакте о дружбе без упоминания нейтралитета. В ночь на 5 апреля югославский министр Милан Гаврилович неоднократно звонил по телефону в Белград, всего за несколько часов до того, как столица подверглась немецким бомбардировкам, получая разрешение подписать окончательный текст, из которого русские согласились исключить пункт о нейтралитете. Немцы действительно перехватили эти переговоры в Будапеште и опубликовали их частично, при этом намеренно исключив любые упоминания о желании России придерживаться нейтральной позиции.
Затем русские настояли, чтобы пакт был датирован 5 апреля — днём ранее до нападения Германии на Югославию, хотя Гаврилович и его сотрудники прибыли в Кремль только в 1:30 ночи 6 апреля и оставались там до 7 утра, когда немецкие самолёты уже бомбили Белград, а войска маршировали по Югославии. Кажущаяся незначительной разница в датах имела критическое значение, поскольку позволяла русским избежать немецких обвинений в подписании соглашения с фактическим врагом Рейха. В день, указанный в пакте, Югославия и Германия ещё поддерживали дипломатические отношения.
Маленькая югославская миссия была одной из самых интересных в Москве той зимой, став центром нового периода, когда Россия, казалось, начала отдаляться от германского лагеря. С этой миссией приключилось множество странных историй. Посол-святой человек, если такие вообще существуют в политике, бескорыстный и преданный, с резкими чертами лица, изборождённого морщинами, словно высеченными из гранита, и крайне немногословный- сыграл важную роль в последние дни существования своей страны. Когда югославское правительство в конце марта предложило заключить сделку с Германией, он немедленно направил телеграмму об отставке с поста министра. Затем, как президент Сербской крестьянской партии, он организовал отставку трёх членов кабинета, принадлежавших к его партии. Этот раскол привёл к государственному перевороту, который в итоге позволил Югославии сохранить верность союзникам до тех пор, пока она не была вынуждена склониться перед немецкой военной мощью.
Советским руководителям нравился Гаврилович. Он пробыл в Москве всего год, став первым югославским министром, приехавшим после установления дипломатических отношений, но как славянин и человек, близкий русским по духу, он быстро завоевал симпатии. В ночь подписания пакта о дружбе Сталин задержался с ним в Кремле далеко за полночь, дотошно расспрашивая о Югославии, вплоть до того, что пожелал узнать крестятся ли югославы слева направо, по католическому обычаю, или справа налево по православному.
Фотография церемонии подписания, опубликованная во всех советских официальных изданиях, запечатлела Сталина, сияющего доброжелательной улыбкой - что было для него редкостью - смотрящим на Гавриловича.
Но этот период кажущейся независимости Советов от Германии оказался недолгим. Русские просчитались в оценке сил на Балканах и ожидали создания там фронта против Германии. Когда этого не произошло, они снова быстро спрятались под камень. И в этот раз югославская миссия снова сыграла ведущую роль.
Вскоре после подписания советско-югославского пакта германский посол граф Фридрих Вернер фон дер Шуленбург отбыл в Берлин для консультаций. Он вернулся в Москву как раз к первомайскому параду - последнему предвоенному торжественному шествию на Красной площади. Это было впечатляющее зрелище, развернувшееся под ярким солнцем на фоне чистого голубого неба. Вся Москва была украшена красными флагами, развевающимися транспарантами, революционными лозунгами и портретами членов Политбюро.
На всех площадях из громкоговорителей звучала музыка маршей и танцевальных мелодий. Когда куранты Спасской башни пробили полдень, маршал Семён Тимошенко въехал на Красную площадь на могучем гнедом коне. Части Красной армии продемонстрировали довольно впечатляющую коллекцию моторизированной и механизированной техники. Затем мимо членов Политбюро, собравшихся на вершине Мавзолея Ленина, промаршировали гражданские колонны. Но граф фон дер Шуленбург привёз известия, которые должны были омрачить этот праздник.
В ночь на 9 мая Андрей Вышинский - человек, который был обвинителем на процессах 1938 года, а теперь занимавший пост первого заместителя наркома иностранных дел, вызвал Гавриловича в Наркоминдел.
Он почти рыдал, ему ненавистно было произносить эти слова, но советское правительство вынуждено разорвать дипломатические отношения с Югославией - государством, с которым всего месяц назад был подписан пакт о дружбе. Вышинский заверил, что всем югославским дипломатам будут обеспечены максимальные удобства, и они смогут остаться в России как частные лица, если пожелают, но официальные отношения должны быть прекращены. Ничего не ответив,Гаврилович покинул здание Наркоминдела. В тот вечер он не проронил ни слова.
На следующее утро Ивар Лунде, секретарь норвежской миссии, вскрыл конверт похожий на те, в которых обычно приходили счета за аренду от Бюробин — управления по обслуживанию иностранцев, — и обнаружил в нём краткую записку. В ней сообщалось, что советское правительство, ввиду того что Норвегия более не существует как суверенное государство, прекращает отношения.
Я узнал об этом от Лунде и позвонил в бельгийскую и югославскую миссии — поскольку они находились в таком же положении, — чтобы выяснить, получали ли они аналогичные ноты. Бельгийский министр ответил, что нет, но через несколько минут перезвонил, сообщив, что только что обнаружил подобную ноту у себя на столе. Югославский секретарь Милетич ничего об этом не знал. Однако спустя несколько часов Гаврилович собрал своих сотрудников и заявил:
— Господа, мы покидаем Москву.
Было интересно отметить два обстоятельства: во-первых, Россия проявила к Югославии особую деликатность, разорвав отношения не письменно, а лишь устно, в отличие от Норвегии и Бельгии. Во-вторых, Гаврилович не выразил никакого протеста против этого шага. Его точка зрения, впоследствии подтверждённая фактами, заключалась в том, что пока Россия может оставаться в стороне от войны — даже если это означает временные трудности для его страны, — и продолжать наращивать силу, это идёт на пользу Союзникам.
Еще одним интересным моментом было то, что это действие предприняли без какого-либо давления со стороны Германии.
Когда я позвонил в немецкое и итальянское посольства, чтобы узнать их реакцию (предполагая, что они в курсе событий и, возможно, даже инициировали их), ни те, ни другие не знали о произошедшем и были поражены новостью. Это была добровольная уступка.
Гаврилович и его сотрудники уехали поездом утром 3 июня в Анкару. Бельгийская миссия отправилась в тот же день на транссибирском экспрессе в США. А когда греческий посланник Демантопулос вернулся в свое представительство после проводов бельгийцев, он тоже обнаружил на столе небольшую записку — к тому времени оккупация его страны Германией была завершена.
«Вы понимаете, что это значит?» — сказал мне греческий министр; — «мир на востоке». И дипломатический корпус в Москве убедился, что Советский Союз вновь твёрдо встал на путь умиротворения. Грандиозную операцию, подобную вторжению в Россию, невозможно сохранить в тайне: уже одни только передвижения немецких войск ясно указывали
на грядущее. Но пока слухи о предстоящей битве разлетались по всему миру, русские отказывались верить в это — да и дипломаты тоже не могли поверить.
В этот период Сталин сменил Молотова на посту председателя Совета народных комиссаров (то есть главы правительства), и было очевидно, что лишь исключительные обстоятельства могли к этому привести.
Советская система всегда была двойственной: в принципе – совместное управление Советского правительства и Коммунистической партии, хотя на практике, конечно, партия доминировала. Однако указы, обращения и приветствия подписывались Молотовым как главой правительства и Сталиным как генеральным секретарём партии. Теперь же пирамида диктатуры обрела завершённость: Сталин открыто взял на себя всю полноту ответственности. Что же за чрезвычайная ситуация заставила его выйти из тени партийных кабинетов в открытое пространство правительственного зала? Среди дипломатов преобладало мнение, что это был не «кабинет войны» (cabinet de guerre), а «кабинет пакта четырёх» – имея в виду соглашение с Германией, Италией и Японией.
Отношение самих русских к советско-германскому кризису ярко отражала популярная в то время байка о диалоге между Сталиным и Гитлером. Сталин: «Что делает ваша армия на советской границе?»-Гитлер: «Они здесь на отдыхе. А что делает здесь ваша армия?» -Сталин: «Она здесь для того, чтобы ваш отдых продолжался».
Этот анекдот, возможно, был не так уж далёк от истины. 13 июня ТАСС, официальное советское агентство новостей, опубликовало коммюнике, ставшее образцом наивности и почти дословным повторением той шутки.«Ещё до отъезда британского посла сэра Стаффорда Криппса за границу, — говорилось в нём, — в иностранной печати появились сообщения о германских политических и экономических требованиях к Советскому Союзу». Эти сообщения характеризовались как «злостные вымыслы», а упоминание имени сэра Стаффорда в первой фразе намекало, что после его отъезда подобные слухи участились. Это был прямой выпад в адрес человека, которому вскоре предстояло вернуться в Москву уже в качестве посла союзной державы.
ТАСС заявило, что передвижения советских и германских войск к общей границе не носят «враждебного характера». Красная армия, настаивало агентство, проводит лишь обычные летние манёвры. Сообщения о трениях между странами, утверждалось в коммюнике, «распространяются с целью спровоцировать советско-германский конфликт и расширить масштабы войны».Эта фраза отсылала к марту 1939 года, когда Сталин впервые провозгласил курс на дружбу с Германией, предупредив партию об «англо-французских поджигателях войны» и указал, что Россия не должна «таскать для них каштаны из огня» (перевод западной прессой Сталинской идиомы «загребать жар чужими руками» , что породило термин «каштановая речь»-примечание переводчика).
В заключение ТАСС заявило: «Обе страны намерены соблюдать положения советско-германского пакта о дружбе» — эти слова звучали с ложно-авторитетной интонацией, будто агентство располагало достоверными сведениями о намерениях Германии.
Это коммюнике было настолько странным, что уже после войны Соломон Лозовский, заместитель наркома иностранных дел, отчасти попытался его объяснить на своей первой пресс-конференции в качестве заместителя руководителя и официального представителя Советского информационного бюро.
По его словам, это была всего лишь уловка, чтобы прощупать немцев: если они опубликуют коммюнике в подконтрольной прессе своей страны и оккупированных государств, это будет означать их намерение соблюдать пакт о дружбе. Если не опубликуют — значит, собираются его нарушить. Они его не опубликовали, и таким образом советское правительство якобы убедилось, что Германия вот-вот станет врагом. Однако, судя по всем внешним признакам, советское правительство в тот момент не сделало таких выводов, и даже после войны это оправдание звучало крайне неубедительно. Единственной правдой в том коммюнике было то, что Германия действительно не выдвигала Советскому Союзу никаких политических и экономических требований. Более того, 21 июня немцы выполнили последнюю поставку в СССР согласно торговому договору. А советское руководство продолжало ждать ультиматума, который был объявлен лишь после начала войны.
Великобритания и США предупредили советское правительство о том, что располагают данными о подготовке Германии к нападению. Однако эта информация встретила лишь очередное подтверждение стремления СССР сохранить мир.
Британский посол Сэр Стаффорд Криппс запросил встречу со Сталиным, чтобы лично передать эти сведения. Ему отказали. Тогда он попытался встретиться с Молотовым — и снова получил отказ. В конце концов, ему удалось добиться аудиенции у Вышинского, однако содержание их беседы так и не было обнародовано. Сложилось впечатление, что Вышинский едва ли не счёл сэра Стаффорда «провокатором» за предположение, что Германия может предать своих советских друзей. Криппс покинул Москву в начале июня, по всей видимости, потерпев неудачу. Официально было объявлено, что он едет в Стокгольм "лечить зубы". На самом же деле он отправился в Лондон по делам и не планировал возвращаться в СССР. Лишь сами немцы смогли в итоге сделать его миссию в России успешной, превратив Великобританию и Советский Союз в союзников.
Последний официальный приём в Москве перед войной, на котором я побывал, был устроен немецким посольством в здании старого австрийского представительства, находящегося по соседству с гостевой резиденцией Наркоминдела и, одновременно, совсем недалеко от моего офиса на Островском переулке. Буквально на расстоянии нескольких домов. Мероприятие включало показ фильма, демонстрирующего ужасы блицкрига на Балканах - излюбленный немецкий приём устрашения. Но присутствующих здесь сотрудников отдела по связям с иностранными армиями РККА, казалось, это зрелище не впечатляло. Американское посольство отклонило приглашение для дипломатического персонала, однако представители военного атташата пришли. Был там и я.
В мои профессиональные обязанности входило узнать и написать о немецких манёврах. На следующий день я уезжал в отпуск. "Ты правда уезжаешь сейчас?" - спросил меня Дмитрий Попеску, секретарь румынской миссии. В его голосе звучала лёгкая нотка удивления. Максимум, что он мог себе позволить, это намекнуть мне. Но я этого не уловил. "Да", - ответил я и уехал.