Четвёртый вариант.

1.

Он запустил программу.

Внешне ничего не изменилось. Фироплан* продолжал беззвучно и невесомо дрейфовать в космической пустоте, держа по курсу звезду Алиус Большого Северного пути и медленно удаляясь от сброшенного по пути контрольного маяка. Поймав на экране контрольный сигнал скрывшегося из виду маяка, Регул - так звали астронавта - несколько секунд держал его взглядом, дожидаясь, пока параметры зонда войдут в синхронизм с сигналами остальных контрольных точек. "Я волнуюсь". Он сдавленно перевел дыхание, поглядел вперед, в непроницаемо мёртвую бесконечность, затем "откинулся" назад, оторвавшись от приборов и глубоко вбирая в себя свежий и прохладный воздух пилотной кабины. Окончательно переведя дух, вновь обратился к экранам.

Пульт заметно оживился. Зафиксировав внешние контрольные ориентиры, система навигации начала подстраивать параметры движения под заданный исходный режим.

Пилот ощутил слабое ускорение. Чуть поправившись в кресле, взглянул на часы. До автоматического пуска программы оставалось менее десяти минут. "Всё 29, всё хорошо". Он опустил щиток-забрало шлемофона, тщательно загерметизировал на себе скафандр, подстроил его. Ускорение быстро улетучилось, пространство опять "поплыло". Космический аппарат продолжал полёт в исходном предстартовом режиме, при линейной инерционной скорости 18 км/с. "Всё. Через несколько минут это начнётся". В сознании Регула вдруг остро скользнула некая обречённость. Он задумался. Решимость, совершенно отчаянная, владевшая им на протяжении последних дней и часов, по мере приближения к старту приобрела довольно-таки мрачноватый оттенок; в настроении засквозила неуверенность, даже страх. "Что меня ожидает?" Несмотря на всевозможные меры предосторожности и перестраховки он ясно отдавал себе отчёт, насколько трагично может закончиться для него этот безумный эксперимент. Пытаясь совладать с волнением, он всмотрелся в привычные с детства звёздные россыпи, тонувшие в бездне Вселенной, ища в них поддержку и успокоение. Была какая-то настороженность в окружающем мире...

Пульт внезапно ожил, выдав длительный сигнал. Вспыхнуло и обнулилось множество приборов, на информационных мониторах появились контрольные заставки и предупреждение. Парень невольно вздрогнул. Подключилось управляемое цепное ускорение.

Его мягко прижало к сиденью. Аппарат начал быстро набирать скорость - от резкого перепада у астронавта слегка захватило дух. Парень сжал руками поручни, расслабил тело, как бы сливаясь с корпусом воедино и пытаясь уловить тонкую динамику движения. Он невольно улыбнулся, испытав удовольствие от процесса. Ускорение в кабине постепенно выровнялось. Указатель скорости корабля, вяло, как бы нехотя стронувшийся с мёртвой точки, всё стремительнее ускорял мелькание цифр, перепрыгивая с порядка на порядок. Буквально через минуту мгновенная скорость аппарата перевалила отметку 40 км/с. Повинуясь полётному распорядку, пилот в первую очередь проконтролировал показания гравитометрической системы. Система показывала, что в кабине установилось и автоматически поддерживается ускорение, равное единице, в отличие от внешнего (т.е. ускорения аппарата относительно пространства), далеко обогнавшего его. Внешнее, основное полётное ускорение возрастало в сложном режиме по очень крутой параболе. Огромную, быстро меняющуюся разницу между ускорениями кабины и самой ракеты амортизировала специальная разгрузочно-гасящая система - РГС, которую он называл "стяжкой". От неё в первую очередь исходила реальная угроза для жизни: малейший сбой, отклонение от заданных параметров могли мгновенно разорвать аппарат на мельчайшие куски. Разгрузочная конструкция, жестко опробованная несколько раз, работала надёжно: на малых и средних (до 100 000 км/с) скоростях он был за неё спокоен. Но сегодня намечалось нечто посерьёзнее, приходилось всё трижды перепроверять. Убедившись, что система не выдаёт сбоев, астронавт успокоился, но в дальнейшем постоянно держал в поле зрения эти приборы.

Несколько объектов планетной системы и сигнальных маяков, выведенных на обзорные экраны, оставались мертвенно-неподвижными уже в течение получаса - всё-таки скорость корабля была мала, да и удалился он от обитаемых районов на значительное расстояние. Маршрут его следования пролегал по самой окраине системы - на открытом пространстве без планет и станций, вдали от путей сообщения и различных энерготрактов, плотно опоясывавших центральные её районы. Предварительно стартовав от 11К - огромной перевалочной станции, лежащей за орбитой последней планеты, он направил аппарат от Хеланы - центральной звезды системы - по радиальной траектории, сильно уклоняясь в гелиосферу, чтобы выйти из загрязнённой планетной плоскости. Спустя несколько часов, опустошив резервные топливные баллоны, фироплан неподвижно завис над ней на расстоянии почти в 300 млн. км, окружённый звёздной темнотой и царством безмолвного вакуума. Последующий отрезок траектории, почти параллельный планетной плоскости, уводил корабль ещё дальше в открытый космос, оставляя справа по курсу Ондор - карликовую, но достаточно яркую протозвезду Системы, удалённую от корабля Регула на полтора млрд. км. Траектория рассчитывалась таким образом, чтобы минимальное сближение со звездой составляло расстояние порядка 700 млн. км - это было важно: на энергостанцию близ этой звезды он опирался, как на возможную конечную точку своего путешествия. Единственная орбита, которую он перехлёстывал - орбита интерферометрических станций-телескопов дальнего космического слежения, с ближайшим из которых он собирался разминуться на расстоянии около полумиллиарда километров.

Пилот скосил глаза на монитор, выдававший маршрутные данные, и определился со временем. Ему предстоял почти двухчасовой разгон до субсветовой скорости. Орбита интерферометрических станций отстояла от него примерно на час полёта. Самое интересное, пресловутая неизвестность должны были начаться уже после её прохождения. А пока, в ближайшие час-полтора его ожидал относительно спокойный отрезок пути.

Стартовое волнение между тем заметно спало. Приноровившись к режиму контроля "сетки" пульта, Регул позволил себе немного расслабиться, поиграл мышцами, избавляясь от излишней скованности. Тело его - голова, туловище, ноги - упруго, но мягко утопало в податливом кресле, воспринимая нагрузку совершенно комфортно, без малейшего напряжения. Наконец он выключил освещение кабины и сделал купол-иллюминатор прозрачным, убрав маскировку. Теперь в маленьком, но довольно уютном отсеке оставалась расцвеченной лишь приборная панель с экранами. Сквозь многослойный, но практически незаметный для глаза прозрачный купол кабины, занимавший почти всё остальное поле зрения, в полуметре от астронавта зазиял чёрный и густой провал космической пустоты, где-то на бесконечно далёком горизонте тронутый ярко расцвеченными звездными огоньками.

Астронавт с неподдельным любопытством оглядывался по сторонам. Никогда ещё ему не доводилось подниматься так высоко в гелиосферу. Теперь вся звёздно-планетная система лежала перед ним, как на ладони. Ощущение беззащитности перед обступившей его стихией - и в то же время необычность происходящего вызвали в нём лёгкий озноб от восторга. Он с особым удовольствием погрузился в изучение непривычной ему доселе картины, помогая себе увеличительной оптикой шлемофона и видеокамер. Вследствие значительного удаления от центральных областей разглядеть удалось лишь отдельные примечательные детали. Регул задержал взгляд на 11К, от которой недавно отчалил. Довольно странно было наблюдать за затухающими, искажёнными сигналами, поступавшими от неё - всей этой оживлённой суетой цивилизации, которая оставалась где-то там, позади, в прошлом. Он приник к "стеклу", невольно поёжился, словно ощутив лютый пронизывающий холод за бортом. "Где-то там, на скованных морозом платформах кто-то "мёрзнет" сейчас в открытом космосе, отрабатывая очередной неавтоматизированный цикл. Как я им не завидую". Регул в задумчивости "вернулся" в кресло. Лицо его помрачнело. "Впрочем, неизвестно ещё, кто кому должен завидовать". Иного через час-два поджидали вкусный ужин и тёплая постель, его же встретит тревожная неизвестность с элементами смертельного риска. Вопрос в пристрастиях: одни предпочитают тихую и размеренную жизнь, другие - беспокойство непроторенных дорог. "Каждому своё". Он ещё раз осмотрелся. Окружающие просторы хранили безмолвное, безмятежное спокойствие; от ближайших обитаемых объектов его отделяли сотни миллионов километров - странный его аппарат с выключенными опознавательными сигналами был практически недоступен для стороннего наблюдения. По лицу астронавта скользнула грустная улыбка. " А всё-таки жаль, что никто кроме своих не наблюдает меня сейчас в этой непролазной глухомани. Нашлось бы немало желающих поглазеть на этот безумный эксперимент".

Бортовые часы открыли счёт второго послестартового десятка минут. Скорость фироплана размеренно и легко подобралась к отметке 10 000 км/с - скорости, на которой не летал ни один серийный космический аппарат цивилизации, разве что экспериментальные модели с усиленной защитой. Как это ни странно, к подобным "впечатляющим" величинам Регул уже привык и воспринимал их совершенно спокойно. Максимальная скорость, достигнутая им на предварительных испытаниях, составляла примерно 136 000 км/с - в пределах этого значения опасений за поведение корабля у него практически не возникало. И в данный момент его больше заботило состояние окружающего пространства.

Траектория помимо чисто полетных задач рассчитывалась таким образом, чтобы максимально избежать влияния планет, звёзд и всего того, что классифицировалось как остаточная материя пространства. Но даже на подобной "щадящей" трассе попадались порой и энергогрязевые потоки, и микрочастицы, встречи с которыми для корабля, разгоняющегося до субсветовой скорости, сошли бы за столкновение пули с бронированным щитом: защитная сфера, конечно, не подпустит частицу к корпусу, однако последняя могла привнести ничтожную коррекцию в момент движения, что в некоторых случаях имело бы если не смертельные, то неприятные последствия. То, что сейчас происходило, не было обычным полётом с обстоятельным прощупыванием пространства - астронавт не мог свернуть, уклониться от цели, совершить какой-либо маневр - он двигался строго прямолинейно вперед. На начальном этапе движения факт возможных столкновений был объективной реальностью, Регул ничего не мог с этим поделать - именно поэтому в сознании присутствовала некоторая напряженность. Впрочем, последнее было связано и с несколько иным обстоятельством. Текущая программа полёта была на 90% автоматизированной, со строго рассчитанной последовательностью событий и жестко очерченными границами предельно допустимых величин. Подобный автоматизм был оправдан: человек совершенно бы закопался в колоссальном количестве поступающей информации, а так же вследствие невероятной быстротечности многих процессов, на которые человеческой реакции попросту бы не хватило. Астронавт имел возможность внести любое изменение в программу по ходу полёта, а мог лишь контролировать процесс, пустив его на самотёк - в худшем случае полёт будет просто прерван. Разница заключалась в подходе. Ему необходим был результат. В экстремальной, непредсказуемой ситуации, которая неминуемо последует, автоматика наверняка при первом же серьёзном осложнении заблокирует систему, и всё на этом бесславно оборвётся. Он же, человек, в любом, даже самом безнадежном положении намеревался сражаться до конца.

От маяка, оставленного позади вместе с резервными баллонами, его отделяли уже 10 млн. километров пройденной пустыни. Как бы то ни было, всё шло тихо и мирно - аппарат только втягивался в разгон, многие системы практически ещё сидели на холостом режиме. Регул критически изучал приборную панель, вслушивался в контрольный фон, тщетно пытаясь выискать хоть малейшее отклонение. В возникшей послестартовой "паузе" пилот ещё и ещё раз в обострённом сознании прогонял детали эксперимента, работу систем корабля, проверяя, не упустил ли чего.

Основу его фироплана первоначально представлял обычный одно-двухместный ракетоплан "самолётного" типа - из тех, которые можно разогнать до 300 или даже 1000 км/с, и которые в различных модификациях используют для околопланетных или околообъектовых работ, или перелетах на короткие расстояния до 300 млн. километров. Это был самый малогабаритный космический корабль из всех бороздивших межпланетное пространство. Когда несколько лет назад начались практические работы по созданию совершенно нового типа корабля, для экспериментальных испытаний он подошёл больше всего. С тех пор облик его претерпел значительные изменения. Основательно выпотрошенный, заново переоснащённый, он сохранил от исходного собрата лишь периметрическую форму фюзеляжа и дизайн пилотной кабины - и то частично. В остальном же это была совершенно другая машина, лётные характеристики которой не имели аналогов во всей цивилизации.

Чтобы понять суть и глубину изменений, достаточно хотя бы немного уяснить для себя, что значит - разгоняться до скорости, близкой к скорости света, и какие сложности возникают на этом пути. Прежде всего на это требовалась колоссальная энергия, выраженная числом с добрыми двумя десятками нулей. К счастью, на свете есть вещество, способное дать такую огромную энергию. Это обычный водород (или необычный - в процессе движения синтезируемый в свои изотопы - дейтерий или тритий - или даже антиводород), загнанный в рамки ядерного синтеза. Всего нескольких тонн водорода на относительно недавно внедрённом и довольно успешно применяемом цикле линейной протонной аннигиляции вполне хватало на все операции разгона-торможения и сопровождающего обеспечения.

Второе: время разгона желательно было сократить до минимума. (Можете сами прикинуть по известной школьной формуле a=v/t: при ускорении корабля в 1g (т.е. земном) разгон до абстрактной величины 300 000 км/с занял бы почти год!). Иначе говоря, аппарат обязан был обладать способностью к резкому, взрывному набору скорости - т. е. к сложному, многократнопроизводному ускорению и наращиванию мощности - при абсолютной гравитационной безопасности для пилота. Кроме того, неизбежно возникали проблемы смертоносных облучений, температур и других экстремальных релятивистских состояний.

Но главное препятствие было в другом, и его никто не отменял. Скорость света являлась максимальной скоростью материи в пространстве - ДОСТИЧЬ ЕЁ В ПРИНЦИПЕ НЕВОЗМОЖНО!* В частности, методом грубой реактивной тяги. Парадокс, казалось бы...

По ходу работ был в первую очередь заменён реактивный двигатель - как система, гравитационно зависимая от пространства*, совершенно непригодная для намеченных целей. Его место заняли модули "эфирного" движения, усиленные так называемым релятивистским "крылом". Проще говоря, до определённой субсветовой скорости корабль разгонялся обычной квази-гравитационной тягой, а далее - когда импульсная масса корабля начнёт стремительно нарастать, а вакуум превратится в подобие газообразной среды со всё увеличивающейся плотностью и энергией - системы должны преобразовывать в вектор тяги эту самую внешнюю среду. Получавшаяся в результате своеобразная турбо-воронка по теоретическим расчётам могла развить даже сверхсветовую тягу и должна была устранить все динамические и энерго- проблемы. Но это в теории... Как сложится в реальности, пока ещё никто не проверял.

Для защиты от чудовищных перегрузок была допроектирована "стяжка" - конструкция гравитационной разгрузки, о которой говорилось выше. На самом деле принцип гравитационной компенсации был основательно разработан, в первую очередь для систем искусственной гравитации космических аппаратов - оставалось лишь применить его на практике, хотя и в куда более сложном варианте.

Основная система защиты была скопирована с кораблей спецназначения. Принцип действия защитного поля-сферы заключался в обтекании, "пропускании" сквозь (не внутрь!) себя различных агрессивных воздействий, делая корабль прозрачным, несуществующим для них, а так же в трансформации - синхронно с двигателем - любого воздействия в движительную силу, увеличивая тягу корабля, и ещё некоторых сложных имитациях. Эффективность подобной установки была такова, что корабли на испытаниях безо всякого для себя ущерба углублялись в недра звезды или проходили сквозь твёрдые препятствия (например глыбу астероида), практически не оставляя отверстия - глубина прохождения зависела лишь от запаса энергии. Наконец, непосредственной разработкой их научной группы являлось так называемое "крыло" - модулятор сверхрелятивистского состояния - то, ради чего, собственно, и был задуман весь этот эксперимент. Но об этом ниже.

Последний вышеуказанный фактор, несмотря на относительную открытость работ по созданию корабля - моделированием космических аппаратов ведь занимались многие - создавал вокруг проекта некую завесу секретности (что, впрочем, тоже было распространено повсеместно). До настоящего момента машину видели лишь непосредственно работавшие с ней - то есть буквально несколько человек; даже названия у неё толком не было - называли, каждый во что горазд. То, что они намеревались сделать, до сих пор, несмотря на неоднократно предпринимаемые попытки, не удавалось сделать ещё никому - и это, на самом деле, было довольно серьёзно, чтобы легкомысленно подставляться под затруднения, непременно вызванные даже мизером информации о работах. К тому же не имело смысла предвещать события - всё-таки Регул располагал лишь научной гипотезой, требующей экспериментального подтверждения. Сейчас всё должно было определиться - и необходимо быть морально готовым начать всё с нуля - ведь вся их многолетняя кропотливая работа могла в мгновение рассыпаться в прах. Таково было положение вещей.

Ускорение фироплана продолжало стремительно нарастать. Время текло на удивление незаметно - остались позади почти 40 минут разгона. Скорость перевалила отметку 30000 км/с. Вокруг царило необыкновенное даже по обычным меркам спокойствие - даже большее, чем на предварительном перелёте от 11К. Это напоминало затишье перед бурей. В воздухе сгущалась смутная, малообъяснимая тревога. Со стороны казалось, что его просто дурачат, дразня легкостью проходимых километров, чтобы затем начисто перекрыть все пути к цели. Обострившееся восприятие реальности начинало явственно вырисовывать всю нелепость, безнадёжность происходящего. То, что его ожидало, находилось за гранью изученного, не поддавалось никакому точному просчёту - а он сломя голову, по глубоко личной инициативе нёсся в эту пронизанную холодом неизвестность, намереваясь попрать все законы природы. "Чего я добиваюсь? Что и кому хочу доказать? Быть может, через полтора часа мой ракетоплан окажется распылённым на пространстве в миллионы километров. Кто тогда вспомнит обо мне? Кому всё это нужно?" Регул посмотрел вперед. Где-то на горизонте ему светили безнадёжно далёкие звезды. Ему вдруг стало до слёз тоскливо. "Нет! Даже если всем на свете будет абсолютно наплевать, он не отступится, он будет действовать назло всем, наперекор чьему-то мнению - потому что это нужно ему, это его смысл жизни. Иначе он не может".

Пятьдесят минут разгона.

Он почувствовал голодное беспокойство.

"Надо было насытиться, как следует, - с досадой подумал он. - Сейчас не такой случай, когда стоило пренебрегать этим - нервы и так на пределе". Регул задумался. Последний раз он легко перекусил минут за двадцать до старта, предпоследний - утром, шесть часов назад, выпив немного сока после двухчасовой предполётной тренировки. Он, как это обычно перед полётом, довёл себя до такого состояния, когда из организма выжато всё лишнее до ощущения приятной лёгкости. В таком состоянии можно свободно не есть и сутки, и двое. Однако чувство голода изредка, ненавязчиво, но напоминало о себе. "Когда теперь я смогу поесть в очередной раз?" На борту находился запас продуктов примерно на пять суток, оставалось строить догадки. Единственное, что он знал определённо - что "голодать" ему ещё как минимум часа три.

Волноваться повод действительно был - Регул, если честно, совершенно не представлял, как будет развиваться ситуация даже через час.

По замыслу эксперимента аппарат около двух часов разгонялся до скорости примерно 290 000 км/с - т.е. до уровня, при котором масса корабля возрастёт до двух начальных, т.е. достигнет заданного инерционного уровня - при пробеге более 750 млн. км. Далее астронавт включит "крыло" и будет пытаться(!) достичь уже реального светового предела. При самом пессимистичном развитии событий - если у него ничего не получится - он "мирно" тормозит в сторону Ондора. Если же фироплан сумеет выйти на уровень скорости света - чего, повторюсь, не удавалось сделать ещё никому - придется руководствоваться лишь теоретическими вариантами. Во-первых, может ничего не случится: он будет продолжать движение, скорее всего освободившись от некоторых квантовых ограничений, но оставаясь в рамках реального пространства. Во-вторых, он мог очутиться в мёртвой точке перехода - т. е. потерять стабильность во времени или пространстве - и его отшвырнёт куда угодно и насколько угодно, со всеми вытекающими отсюда последствиями. (Основная причина разгона до огромного импульса - как раз желание этого избежать - хотя это, возможно, напрасная трата энергии. Обсуждался вариант "статического", мгновенного перехода - но в этом случае риск был несоизмеримо выше, энергии требовалось намного больше - и, в конце концов, решили обойтись грубым, но более простым и надёжным способом.) Наконец, в критической переходной точке, в условиях непредсказуемой реакции разнородных пространственных субстанций (или того, во что они трансформируются) он мог просто не проскочить и взорваться, бесследно сгинуть - не исключался и такой вариант. Короче, определённости не существовало никакой. В подобном положении расчёт делался на трезвое хладнокровие, на дотошно продуманные страховочные действия и на толику везенья. Воистину цель оправдывала риск.

Указатель времени степенно отмерял последние минуты первого часа разгона. По полетному расписанию истекла практически половина разгонного времени. Скорость аппарата проскочила отметку 70000 км/с.

Поскольку было пройдено уже 80 млн. километров, отдельные изменения в конфигурации небесных тел уже бросались в глаза. Станция-телескоп, во время старта находившаяся внизу-слева по курсу, заметно переместилась в угол локатора, намереваясь разминуться с фиропланом минут через двадцать. Приборы улавливали от этой станции целую гамму остаточных сигналов. Менее заметно изменили свои координаты 11К, Ондор - причем поток энергоизлучения от последнего практически не увеличился. В целом данные подтверждали факт, что ракетоплан движется, и движется с огромной скоростью. Движимый любопытством, Регул отыскал среди звезд узкий серп Сианы - своей родной планеты. Планета находилась вблизи точки нижнего соединения с Хеланой, бледный ореол её диска был едва заметен. Корабль Регула стремительно удалялся от неё. Ситуация до боли напомнила ему сцену расставания. В какой-то момент его захлестнул прилив непреодолимой тоски. "Что это я? Вроде как навсегда прощаюсь". Он встряхнулся, опомнился. Смерть, долгая разлука не входили в его планы.

Ускорение между тем достигло 40 км/сI. Указатель мгновенной скорости, разменивая уже десятитысячные деления, незаметно перемахнул рубеж в 100 000 км/с. Корабль давно уже вышел из гравитационного звёздно-планетного поля, всё более обособляясь от внешнего мира. Регул с тревогой и волнением ожидал отметки 136 242 км/с - величине его максимального на тот момент разгона. Ему казалось, что он на полном ходу несётся к краю огромной пропасти. Фироплан, между тем, шёл очень хорошо, мягко, пространство его почти не беспокоило. "Стяжка" по сравнению с предыдущим полётом несколько притёрлась и реагировала на нагрузку даже лучше, чем он предполагал - это явилось приятной неожиданностью. Вхолостую работала защита. "Всё в порядке, - мысленно твердил себе астронавт, - причин для беспокойства нет". Взгляд его начал непроизвольно косить сквозь прозрачный купол в тщетных попытках разглядеть отличия "стоячего" неба от неба на скорости, составлявшей треть световой. Приборы уже фиксировали слабые смещения в спектрах и другие незначительные отклонения. Глаза это совершенно не улавливали.

Вследствие возросшего потока принимаемой и обрабатываемой информации время потекло незаметнее, пилот стал не успевать за ним. В какой-то момент он понял, что зашивается, и вынужден был сменить тактику контроля. До того момента он пытался охватить весь комплекс измерений. Теперь, решив игнорировать текучку (которую так или иначе контролировала и записывала автоматика), астронавт сосредоточился на основных контрольных приборах. Постепенно внимание его переместилось на стрелку часов. Указатель, плавно скользя, вплотную подошёл к 87-й минуте - времени его максимального разгона. Регул намертво зацепил взглядом спидометр и невольно сжался, словно пружина. Счетчик невозмутимо дотянул до отметки 136 242 км/с, спокойно перешагнул через неё. Последовал световой сигнал.

Фироплан продолжал невозмутимо и стремительно уноситься вперед.

Регул перевел дыхание. Его бросило в жар. Короткий всплеск радужного настроения, восторженных эмоций быстро улетучился. "Прогулка" кончилась.

Ему сделалось не по себе. Он забрался слишком далеко: ни двигатель, ни защита, ни "стяжка" не испытывались на подобных скоростях. Больше всего он опасался, если вылезут какие-либо неполадки вследствие конструктивных просчётов. Контрольная автоматика, отслеживая мельчайшие отклонения, была готова к любым неожиданностям. Ему ничего не оставалось, как молиться и уповать на неё.

Несколько минут хватило, чтобы скорость подскочила до 150 000 км/с - половины световой! Маяк телескопа буквально плыл по локатору. На психику это действовало потрясающе.

Регул заворожено наблюдал за ним. До него очень смутно, тяжело доходил весь ужас безумной скорости, с которой он нёсся. Он никак не ощущал движения корабля. Тонкое чувство динамического единства, монолитности корабля и пилота, испытываемого на реактивных ракетах, на фиропланах полностью отсутствовало: ускорение кабины не отражало движения самого корабля; аппарат перемещался абсолютно без вибрации, бесшумно - порой складывалось ощущение, что он просто пробуксовывает на месте. Между тем "стяжка" каждую секунду гасила уже шеститысячнократные перегрузки - и это было только начало. Угроза, исходившая от машины, несмотря на высокую степень доверия защитным системам, каплями всё нарастала. Образ этой угрозы ассоциировался у него почему-то с толстым стальным прутом, зависшим над головой и подвергавшимся всё возрастающему напряжению. В любой момент прут этот мог лопнуть и с силой катапульты размозжить ему голову. Стоило хоть ненадолго задержаться на этом образе и вспомнить о блаженстве безопасного отдыха, как тут же подступала усталость, разбитость, желание прервать полёт - и приходилось прилагать отчаянные усилия, чтобы вернуть присутствие духа. Пока это ему удавалось. Однако по мере приближения к развязке делать это становилось всё труднее.

...1.40. Скорость аппарата перевалила отметку 200 000 км/с. Две-трети от цифровой скорости света...

Датчики защиты зафиксировали нагрев ударной вакуумной волны на один градус. "Расчётное значение" - удовлетворённо отметил пилот. Фронт защитной оболочки продолжал разогреваться. Корабль слегка потяжелел: инерционная масса начинала давить на аппарат, явно не собираясь выпускать его из энергетических пределов пространства-времени. "Какое-то время инерция будет мне досаждать. Потерпим".

Пространство становилось "видимым" - выносные датчики начали регистрировать разнородные поля и потоки частиц, которыми оно буквально кишело. На внешней оболочке корабля появился слабый фоновый шум. Защитная система увеличила потребляемую мощность, правда незначительно.

Приборы бесстрастно оповестили, что фироплан прошёл точку минимального сближения с орбитой 13-ой станции. Далёкий телескоп, недоступный прямому оптическому наблюдению (контроль вёлся по навигационному маяку телескопа, вообще по спецсигналам объектов), завис слева-внизу на перпендикуляре к траектории движения его корабля. Астронавт глянул на счётчик пройденного расстояния. Ракетоплан с момента старта отмерил более полумиллиарда километров. Менее чем за два часа... Теперь впереди из обитаемых объектов лишь далеко справа оставался Ондор - но эту протозвезду и корабль Регула разделяла невообразимая пропасть пространства и времени. Один на многие миллионы километров... В памяти вдруг воскресло далёкое воспоминание самых первых его самостоятельных перелётов, когда он с некоторой опаской углублялся в протяженные и необитаемые межпланетные области, ясно сознавая, что окружающий космос - холодная и безжалостная стихия, и ошибок не прощает. На исходе многодневных перелётов по таким районам - если полёт проходил в одиночку - он с восторгом и жадностью ловил сигналы близлежащих магистралей, кораблей, радиоэфира. Несмотря на периодически возникающее желание удалиться подальше от цивилизации, за несколько дней или недель разлуки с ней жажда человеческого общения, жажда видеть людей появлялась просто невыносимая. Сейчас он опять был один. Впервые его корабль ушёл так далеко от зоны обитания - экран навигационного контроля пустовал, корабль практически не принимал большинство радиоэфирных сигналов. Однако, как ни странно, того слепого, почти детского беспокойства Регул не испытывал. Срабатывала привычка; потом он прекрасно знал, на что идёт, и как действовать в нештатных ситуациях. Хотя, пожалуй, впервые реальная опасность была так велика...

В полости скафандра внезапно появился слабый неопределённый запах. Вздрогнув, пилот обеспокоено поверил исправность систем,... потом догадался, что галлюцинирует - как это обычно бывает, когда в минуты стрессового ожидания в голову начинает лезть всякая ерунда. Он снисходительно улыбнулся, выпустив из себя вместе с воздухом очередную порцию скопившегося напряжения; однако сам факт заставлял всерьёз задуматься. До окончания предварительного разгона оставалось меньше четырнадцати минут. "Ещё немного, и ситуация хоть как-то прояснится". Мысль эта немного успокоила.

Тревожный сигнал защитной системы, совершенно неожиданный, заставил его передернуться. Контроль обратил внимание, что система израсходовала энергии чуть больше расчётной. Отклонение составило ничтожную величину - однако это был нехороший знак. Подобные крохи имели неприятное свойство со временем разрастаться до огромных значений. Пилот быстро прикинул, насколько эта потеря отразится на энергорезерве. Получалось совсем немного. Он облегченно перевёл дыхание. Однако взял это на заметку.

Хронометр просигналил два часа. Скорость перевалила отметку 260 000 км/с. РГС вошла в рабочий режим.

"Слишком всё просто, обыденно". Астронавт с закравшейся неуверенностью остановил свой взгляд на спидометре. В мыслях у него вдруг зародились сомнения. "Насколько можно верить этому прибору?"

Ему показалось, что Ондор светит сильнее обычного. Астронавт покосился на фотометр. Зрение его не обмануло - от звезды исходил мощный поток излучения, в несколько раз превышающий нормальный. Регул вывел на экран обзор заднего вида, нашёл Хелану. По спине его пробежал холодок.

Жёлто-оранжевый ещё двадцать минут назад шарик заметно померк и приобрёл зловещий красноватый оттенок, словно постарел на несколько миллиардов лет и удалился на значительное расстояние. Преодолев секундное замешательство, пилот проверил контрольные сигналы с объектов. Сигналы поступали исправно, но тоже с обозначившимися искажениями. "Началось спектральное перераспределение сферы. фироплан достиг определенного релятивистского уровня скорости, всё идёт по графику". Он ещё раз со сдавленным любопытством "оглянулся назад" и вдруг почувствовал, что в душу закрадывается назойливый, парализующий страх надвигающейся смерти. Чувство не отпускало. "Главное - не вдаваться в панику. Необходимо локализовать источники угрозы. И делать то, что предписывает полётное расписание".

Он попытался всецело сосредоточиться на приборах.

Судя по их показаниям, надвигался кошмар. Нагрузка на РГС достигла 40% от предела своей прочности и медленно увеличивалась - правда происходило это в рамках расчетных значений. Мощность облучения на внешней оболочке защиты уже перекрыла все смертельные дозы. Возросли давление пространства, температура. До критической точки разгона оставалось меньше пяти минут. Требовалось максимально собраться.

Откровенно говоря, Регул не ожидал, что стресс этих последних, решающих минут окажется настолько силён. Ожидание достигло апогея. Нервы парня оказались взвинчены до предела; всё его внимание лихорадочно металось от прибора к прибору, распалённое сознание билось и рвалось, не находя себе места. Волнение, страх, сомнения, любопытство - всё смешалось, переплелось. Он ещё и ещё раз прокручивал в памяти варианты развития ситуации, очерёдность своих действий. "Необходимо проскочить неуправляемый энергоуровень. Иначе - взрыв". Больше всего он боялся - нет, не смерти - что не выдержит дикого напряжения и прервёт разгон без веских на то оснований, в мгновение уничтожив всю их многолетнюю работу...

А снаружи уже творилось нечто невообразимое. Скорость аппарата вплотную приблизилась к световой. Вакуум, ещё недавно пустой и безмолвный - ожил! Он накалился на сотни градусов, грохотал, давил, силясь разорвать, смять незримую защитную оболочку корабля, осмелившегося дерзко посягнуть на его безграничную власть. Регул перестал смотреть на данные измерений - цифры его шокировали. Внешняя видимость стала смазанной, заметно ухудшилась; контрольные сигналы принимались с помехами. Положение становилось критическим. События нарастали, словно снежный ком.

Астронавт как бы весь отключился - работали только глаза и мышление, упрощённое до двух-трёх элементарных рефлексов. Повинуясь инстинкту самосохранения, рука импульсивно легла на терминал "программа-торможение". "Главное в подобных ситуациях - не делать резких движений". Фироплан шёл почти со световой скоростью. Пошла последняя минута предварительного разгона. Регул посмотрел вперед.

"Ты вышел на цифровой уровень скорости света - энергетического предела пространства. Ну, смелей! Теперь надо преодолеть этот барьер - достигнуть реальной скорости света и превысить её!!! Ты мечтал об этом всю свою сознательную жизнь! Используй свой шанс!"

Стрелка хронометра достигла роковой черты. Регул подумал, что в этот момент должен испугаться, но сделать этого уже не успел.

Пульт просигналил готовность. Аварийка молчала - опасных отклонений нет. И сейчас же подключилось "крыло"...

2.

В первые мгновения показалось, что ничего не произошло. Катастрофы не случилось. Сознание астронавта сохраняло гнетущую скованность, однако он чувствовал, что шок понемногу отступает. Скорость аппарата по спидометру уже превысила цифровое значение светового предела. В пространстве воцарилось странное затишье...

Регул озадаченно поник. Опомнившись, впился в экраны.

Скорость света! Для аппарата по сути она продолжала оставаться неизменной величиной в 300 000 км/с. Работа антигравитационного "крыла-модулятора" сводилась к изменению реальной массы корабля путём уменьшения её сначала до нуля, а затем обращения в отрицательную величину. Это неминуемо вело к свёртыванию участка пространства-сферы корабля; при этом скорость аппарата, побуждаемая громадным накопленным импульсом, стремительно разовьётся уже до реальной световой скорости - когда скорость внешнего распространения света упадёт до нуля. Имея отрицательную массу и превратившись для материи в чужеродное антитело, корабль будет неминуемо выброшен в "надпространство" - совершенно необычную, неизученную среду, о которой науке известны лишь основные, фундаментальные свойства. Такова была задумка Регула и основная цель полёта. Теперь всё зависело от правильности расчётов и от возможностей корабля.

Парень испытывал нехорошее возбуждение. Непривычная обстановка вокруг корабля привносила в поведение значительную толику нервозности. Вместе с тем глаза его загорелись: скорость света на табло начала медленно таять - "крыло" надёжно сработало и набирало мощность. Однако радость была тут же смазана неприятным открытием. Производная мощности - величина изменения по времени - более чем на порядок отставала от расчётной. Данное обстоятельство зародило в нём сначала недоумение, потом тревогу. Он придирчиво анализировал информацию. Машина давала понять, что видит отклонение и высвечивала на мониторе плывущие параметры возможного развития ситуации. Расход энергии между тем продолжал расти.

В кабине внезапно возник тихий высокочастотный свист, сопровождаемый сигналом тревоги: бортовые датчики зафиксировали слабый всплеск вибрации. От неожиданности Регул тревожно замер: тело его начало медленно покрываться холодной испариной. Вибрация означала смерть. Словно парализованный, некоторое время он сдавленно наблюдал за происходящим. Напряжение РГС, успевшее упасть из-за сменившегося режима ускорения, опять резко подскочило, а таблица прогноза начала сыпать "минусы" - невозможность параметров достигнуть заданного программного уровня. Приблизительный расчёт отодвигал время достижения полного разгона или "выхода" более чем на три часа - в то же время суммарной энергии при таком темпе не хватало и на час разгона, а конструкция аппарата едва ли протянет даже десять минут.

"Всё впустую!"

Измождённо-медленным движением парень отодвинулся от пульта. Он был не то, что подавлен, а испытывал глубокое потрясение. Сознание отказывалось принимать происходящее. Нужно было напрячься, попытаться сделать что-нибудь - и в то же время становилось очевидным, что это конец. Сложная, досконально продуманная система разваливалась прямо на глазах. Им овладело безразличие. В душе царило полное опустошение; мысли его рассыпались и теперь рассеянно скользили по пространству и времени, выхватывая из прошлого обрывки болезненных воспоминаний, отдельные нелицеприятные эпизоды; лица людей, уверовавших в свою правоту и имевших повод торжествовать. Он вдруг ощутил себя загнанным в угол, и у него от обиды защемило сердце. "Всё, всё против меня!" Он посуровел, сжал желваки. Внезапно им овладела бешенная ярость. "Что ж: мы никуда не торопимся, будем извращаться до последнего". Лицо его скривилось от злости и презрения - презрения ко всему тому, что пыталось сейчас помешать ему довершить начатое. По большому счёту терять ему было нечего. Полёт продолжался. Необходимо уяснить, что происходит.

Его по инерции потянуло вперёд. Астронавт удивлённо посмотрел на гравитометр. Ускорение в кабине плавно уменьшалось. Возникло чувство, что фироплан остановил свой бег и теперь с дикой скоростью понёсся вспять. "Накрылся двигатель" - это первое, что пришло ему в голову. Однако по приборам двигатель оставался абсолютно исправным. Корабль продолжал следовать заданным курсом, наращивая внешнее, полётное ускорение. Гравитация в кабине, тем временем, успела понизиться до трети g.

"Почему сбой? Почему невесомость?" Взгляд его вопросительно скользил по мониторам. Антигравитационное крыло, активно воздействующее на окружающее пространство, могло побочно воздействовать и на кабину - конечно, в рамках безопасности пилота. Появление невесомости в пилотном отсеке прогнозировалось сразу несколькими вариантами, но ни один из них не проходил по параметрам. Машина комбинировала данные, подозрительно долго медля с ответом. Между тем полуневесомость привнесла с собой и некоторую лёгкость и облегчение. Астронавт расслабленно встряхнулся, затем окинул взглядом приборные панели, пытаясь обрисовать общую картину происходящего.

Судя по показаниям, в ситуации наступило относительное равновесие. Ускорение перешагнуло через отметку 80 км/сI, однако рост скорости (если верить спидометру) почти прекратился. Инерционная масса аппарата, здорово разбухшая перед включением "крыла", застряла в мёртвой точке, упрямо не желая уменьшаться. Наблюдался своеобразный застой. Однако пристально наблюдая за приборами, Регул вдруг взволнованно встрепенулся: характеристики "выхода" медленно изменялись в благоприятную для него сторону. Пилот быстро произвёл перерасчёт, и в душе у него затеплилась слабая надежда. Графический предел времени перехода снизился почти до получаса. Если бы не вибрация...

Конструктивное напряжение между тем сравнялось с 70% -ной отметкой от аварийного уровня и приближалось к критической 20%-ной зоне.

"Корпус аппарата выдаёт вибрацию, хотя по всем условиям этого быть не должно. Что-то модулирует частотную помеху. Что?"

Он сосредоточенно анализировал данные в поисках возможной причины. Если удастся погасить вибрацию, он отсрочит по времени аварийный уровень. Судьба полёта целиком зависела сейчас от этого конкретного обстоятельства.

Хелана тем временем продолжала монотонно багроветь и как бы съёживалась. Звёздная пыль сферы, тронутая странной дымкой, мрачно поблескивала. Суперпрочный композит некоторых выступающих конструкций корабля раскалился почти докрасна.

Указатель "стяжки", угрожающе быстро скользивший по шкале, назойливо давил на психику, мешая сосредоточиться. На диаграмме оставалось уже 25% запаса напряжения, за которым следовала пластическая деформация, разрыв корпуса - иначе говоря аппарат разлетался на куски и бесследно испарялся на такой скорости. Самое неприятное, что могло сейчас произойти - возникновение рывка, скачка, способных спровоцировать обвальный процесс с последующей аварийной блокировкой программы. Положение усугубляло то, что многие (в частности навигационные) измерения оказались сбитыми и уже не соответствовали ни расчётным, ни реальным значениям. Чётко ориентироваться в подобной ситуации было едва ли возможно.

Температура в салоне начала повышаться.

Регул посмотрел на уровень защиты и простонал от бессилия. Внешнее агрессивное воздействие стало настолько интенсивным, что защита, работавшая уже на пределе, ослабила самый наружный свой контур и начала понемногу стравливать заряды внутрь защитной оболочки, несколько своеобразно экономя энергию. Отдельные выступающие элементы корпуса корабля, слабо прикрытые защитным полем, раскалились почти добела. В кабине повысился радиоактивный фон.

До точки перехода оставалось около 25 минут. Столбик "стяжки" уткнулся в аварийные двадцать процентов шкалы. Пульт сигналил о перерасходе энергии.

"Не дотяну!"

Прямо по курсу появилось фиолетово-красное пятно. Это было даже не пятно - светлело само пространство. Грязновато-кровавое мутное зарево, распространяясь вширь, постепенно заполонило собой всё доступное глазу небо. Регул судорожно глотнул. Сдерживая волнение, он наблюдал за происходящим. Звёзды вскоре совсем затерялись на небосклоне. А освещенность продолжала расти, причём уровень её изменялся строго в соответствии с температурой за бортом, которая уже поднялась до 3000№. Температура в салоне повысилась до точки кипения воды.

"Остановиться или продолжать?"

Ситуация становилась неконтролируемой - нет, всё исправно работало, и он был способен управлять полётом этой сложной машины. Но скорость, ускорение всё возрастали, а он, словно азартный игрок, уже по инерции не мог остановиться - он плохо чувствовал ту грань риска, переступать которую не следует. Каким-то краем подсознания он уже искал выход из создавшегося катастрофического положения, другой же осколок разума упрямо вцепился мёртвой хваткой в рукоятку "торможения" с резко очерченной мыслью идти до конца и вырубить систему у самого края пропасти. Определенная уверенность, что в самый последний момент он сможет это сделать, подталкивала его всё дальше и дальше к опасной черте. До деформации корпуса оставалось лишь 12% резерва. Температура в салоне превысила 200№. Всё гудело. "Хорошо, что я надел скафандр".

В этот критический момент какое-то десятое чувство подсказало ему выключить всю систему жизнеобеспечения кабины. Задыхаясь от напряжения, он надавил несколько клавиш.

Через несколько секунд в отсеке воцарился вакуум. Гул, свист исчезли вместе с воздухом - их сменила гробовая тишина. "Пустая" температура беспомощно замерла на достигнутой отметке, явно не желая больше расти. Опасности она не представляла. Вибрация неожиданно... исчезла. Изумлённый, Регул с облегчением наблюдал, как напряжение РГС вновь откатилось за 20%-ный рубеж. Он совершенно не понял, что произошло. Однако разбираться придётся потом. Он ещё раз мысленно поблагодарил себя за то, что одел-таки скафандр, хотя и считал это излишней мерой предосторожности. Теперь можно было продлить агонию.

Пространство, тем временем, успело пожелтеть и интенсивно наполнялось довольно плотным матовым свечением, явно концентрирующемся вокруг корабля. В этом мареве появились слабо различимые отдельные потоки: они били ракетоплан прямо в лоб, рассекались, а затем, причудливо извиваясь, обтекали его по фюзеляжу, теряясь где-то позади. Бросалось в глаза, что часть полос очень точно повторяла направления силовых линий защитного и двигательного полей, т. е. являлись лишь видимым эффектом их действий. Очень скоро видеть этот до рези слепящий свет стало совершенно невыносимо. Астронавт затемнил прозрачный купол кабины - ровно настолько, чтобы иметь возможность спокойно следить за происходящим. Уровень излучения за бортом был чудовищным - аппарат был окружён плазмой, как будто путешествовал сквозь кипящие недра звёздной оболочки. "Пожалуй, лучше сейчас не останавливаться". Он нервно откашлялся.

Напряжение "стяжки" опять начало повышаться. Астронавт посмотрел на время перехода. Машина откорректировала его уже до восьми минут. Пилот энергично потряс головой; вновь с усилием сосредоточился, пытаясь сориентироваться в цифрах. Внезапно глаза его загорелись.

"Он может проскочить!"

Последовавшее событие, спрогнозированное и безропотно ожидаемое, всё же заставило его вздрогнуть.

Контрольный сигнал Ондора медленно потух и исчез с экрана. За ним с разностью в несколько секунд его примеру последовали и остальные сигналы. Фироплан остался наедине с ослепительно огненным ореолом, который уже не способны были пробить никакие по мощности сигналы. Связь с внешним миром оказалась полностью отрезанной. О том, что творилось по ту сторону этого своеобразного кокона, можно было лишь догадываться.

На душе сделалось тревожно и неуютно. Подобный полёт - "слепой" в пространстве и времени - мог добром не кончиться. Единственное, что утешало - согласно расчётам явление это было временным. Но как долго оно продлится?

Указатель скорости стабилизировался на какой-то несусветно-большой сверхсветовой величине: временами он прыгал вверх, но затем беспомощно откатывался назад. Астронавт напряг память: что-то смутно знакомое промелькнуло в голове, где-то подобное уже встречалось. Он не додумал. Общее его положение катастрофически ухудшалось с каждой секундой. Уровень напряжения РГК опять возрос до 90%: корпус испытывал нагрузки предаварийного состояния. До перехода оставалось шесть минут. "Успею ли проскочить? И если успею - что дальше?" Корабль интенсивно дожигал свой стратегический энергорезерв. Ещё несколько таких минут - и возникнет проблема элементарного торможения, то есть все его усилия просто потеряют смысл. В мыслях продолжала вертеться отчаянная бравада, перемежающаяся с чувством безысходности. Он медленно сходил с ума.

В тишине вакуума сквозь мигание различных приборов парень разглядел сигнал тревоги в системе защиты. У него спёрло дыхание.

Один из выносных приборных блоков на боковом маневровом закрылке оказался смыт взрывом. Оконечность крыла из жароустойчивого композита, едва прикрытая защитным полем, стремительно и бесследно испарялась прямо на глазах. Словно по сигналу начало выбивать датчики внешнего контроля по всему корпусу корабля. Их указатели беспомощно дёргались и откатывались на нули. Один за другим потухли все обзорные экраны. То, что творилось снаружи, он мог наблюдать теперь только сквозь прозрачный купол кабины.

До критической точки деформации РГК оставалось каких-то шесть делений. Окружающее пространство раскалилось до яркости сварочной дуги. Запасы энергии были на исходе.

Часть носовых узлов аппарата, смятая гравитационным давлением, начала оплавляться.

Внешняя оболочка корпуса, пробиваемая чудовищными дозами давления, сжатого излучения и под воздействием температуры термоядерного синтеза разрушалась, словно пластина льда, попавшая под горячую воду. Казалось, все природные силы слились в одну - впрочем, это сильно смахивало на реальность. Прозрачный пластик обшивки кабины местами слегка поплыл, покрываясь налётом эрозии. Пульт оповестил о начавшейся разгерметизации салона. Это был конец. В какой-то момент Регул просто растерялся. Он... медлил. Сердце его бешено колотилось. Часто и прерывисто дыша, сжавшись, словно пружина, он упрямо тянул, всё ещё на что-то надеясь. Защита, несмотря ни на что, продолжала функционировать, сконцентрировав резервы на кабине, топливном баке и узлах "стяжки". Практически все системы выдавали тревогу. Начало увеличиваться ускорение внутри кабины. Регул ощутил несколько слабых толчков корпуса - видимо гравитационных пробоев. Напряжение "стяжки" резко дёрнулось и начало уверенно сползать к точке разрыва. Глаза парня остекленели и расширились от ужаса...

3.

...Сквозь грязный, испещрённый эрозией и оплавленный купол кабины ему вдруг померещились рваные тёмные полосы.

Стрелка пробора РГС неожиданно застыла, будто напоровшись на что-то, не дотянув каких-то трёх делений до смертельной черты, а потом совершенно неожиданно начала плавно откатываться к нулю. Застигнутый врасплох, Регул пропустил это обстоятельство, словно боксёрский удар. "Всё! Автоматика сработала на торможение". Он несколько раз глубоко выдохнул, испытывая возбуждение и в то же время смертельную усталость. Однако, взглянув на информационный монитор, изумился. Никакого отключения не было: машина не успела заблокировать программу, лишь сменила режим ускорения: фироплан продолжал набирать скорость. Собрав остатки трезвого рассудка, астронавт вопросительно осмотрел контрольную "сетку". Не найдя вразумительного объяснения случившемуся, обратил свои взоры к пространству.

Ослепительно-раскалённое голубоватое зарево, окутывающее космический аппарат, слегка поблекло. С пространством что-то происходило. Оно менялось. Это походило на наваждение, бред. Разгон продолжался, росли энергорасходы - а внешнее смертоносное воздействие падало! Напряжение РГ конструкции, получившей незначительные повреждения, несколько стабилизировалось на уровне 85%; ускорение в кабине постепенно пришло в норму. Покорно сникнув, Регул застыл в неподвижной позе и состоянии шока: он боялся пошевельнуться, дохнуть, чтобы не смазать то необычное состояние равновесия, в котором оказался. Бездействуя, он ожидал, что будет дальше.

Тёмные полосы, принятые им поначалу за мираж, настолько уплотнились, что стали отчётливо контрастировать с общим фоном. Своим видом они напоминали дымные шлейфы. Врываясь в пространство откуда-то извне, они стремительно неслись на корабль, слегка закручиваясь в круговорот, чтобы бесследно размазаться по защитной сфере. Движение их постепенно замедлялось. Впрочем, зрелище это длилось недолго. Внезапно "изображение" за бортом смазалось, поплыло. Это походило на резкое и долгое торможение. И так же внезапно всё начало быстро гаснуть. Это произошло в считанные секунды - из-за ограниченной прозрачности купола астронавт будто провалился в темноту. Сдвинув регулятор, парень тут же нарвался на короткую, но болезненную вспышку, заставившую его зажмуриться. Перед глазами поплыли красные пятна. Быстро придя в себя, он огляделся. Зарево, так внезапно вспыхнувшее, опять блекло, раскидав гаснущие блики. Матовый, очень плотный и однородный его фон начал таять, словно туман, отодвигая горизонт видимости всё дальше и дальше, и окрашивая его холодно-фиолетовым оттенком. У парня ёкнуло сердце. Спустя секунды окружающая "Вселенная" стала насквозь прозрачной и отчётливо просматриваемой. Астронавт оторопел.

Корабль продолжал свой полёт в мире довольно странном и сильно изменившимся по сравнению с обычной Вселенной. Пространство, окружавшее его, напоминало чистое послерассветное небо планеты, только было светло-фиолетовым, более прозрачным и бесконечным. Его сплошь усеивали мириады тёмных размытых точек и пятен, в которых было что-то от звёзд, причём "звёзды" эти казались очень близкими, словно по мановению волшебной палочки сгрудившимися вокруг него. У некоторых из них наблюдался отчётливо выраженный диск, затягивающий в себя окружающую облакообразную материю. Астронавт заметил, что окраска пространства не была однородной: кое-где её рассеивали слегка белесоватые поля, а так же смутно проступающая по горизонту видимости сероватая дымка. Возникало ощущение, что он находится в замкнутой, освещённой сфере с очень протяжённым радиусом, набитой "звездами" и неопределённого характера протообразованиями. Странная особенность поразила и даже напугала его. Он двигался в этом мире - это было заметно по меняющейся перспективе взаиморасположения так называемых "звезд" - причём в направлении не строго, но почти противоположном направлению работы двигателя. Впрочем, и сами "звезды" по отношению друг к другу не оставались статичными: их направленные или хаотичные перемещения, едва заметные, больно резали глаз, натренированный на неподвижную звёздную структуру. Что всё это было? Реальность? - Явно. Мир наоборот, антимир? В предполётных фантазиях он рисовал нечто подобное. Тогда можно сделать вывод?

Регул с трудом перевёл дыхание.

"Кажется, приехали..."

Он в изнеможении откинул голову. Его охватил озноб.

Регул плохо понимал, что с ним происходит. В настроении его одновременно перемежались и невероятная усталость, и - возбуждение, доходящее до восторга; страх, непонимание - и в то же время неподдельное любопытство. В какое-то мгновение всем своим нутром он вдруг осознал то, во что упорно не хотел верить - что достиг, свершил то, что хотел, вырвался в этот загадочный и чудный мир. Это был его мир, мир красивой мечты, ревниво взлелеянной и ставшей реальностью. В этом непознанном мире, окружавшем его, всё было до боли родное. Долгие годы он стремился к нему, бредил им, порой в отчаянии сжимая зубы и совершенно теряя надежду. И теперь, немного ошарашенный и в некоторой растерянности, он с какой-то робостью, словно что-то запретное, рассеянно созерцал бесконечные манящие просторы, на миг позабыв об опасностях, ему грозивших, о страхах, и испытывая лишь приятную эйфорию и теплоту, разлившуюся по телу. Однако то же любопытство заставило его вернуться в реальность и обратиться к измерительным терминалам. Загадочный и прекрасный мир таил в себе скрытую угрозу и сразу порождал массу вопросов. Что за материя его окружает? Почему он остаётся стабильным? И почему такая хорошая видимость?

Потоки защитного поля, между тем, сделались совершенно видимыми. Купол поля оказался придавлен к фюзеляжу аппарата, образовав своеобразную прослойку сантиметров 5-10 между пространствами: она струилась вдоль борта чёрно-прозрачной эмульсией. Все детали корпуса, выступавшие за эти сантиметры, давно и бесследно испарились. Тёмные тороидальные кольца, плывущие вдоль обшивки, постоянно рассыпались на сгустки и мельчайшие, тут же взрывающиеся пузырьки; искрения, вспышки-молнии, разряды, сметающие весь этот "мусор", ежесекундно вспыхивали то здесь, то там. Видимо что-то мощное воздействовало извне. Защитная система не фиксировала характера воздействия - датчики были уничтожены - однако, действуя в слепом режиме, поглощала колоссальное количество энергии. Энергия таяла с катастрофической быстротой, её оставалось менее 30% от первоначального количества. Этого хватило бы на торможение и обратный выход - если всё потечёт по плану, без сюрпризов. И если не медлить...

Парень взволнованно огляделся, ещё раз дотошно осмотрел приборы. Рука его легла на панель управления.

Он выключил двигатель.

2.28.

Пульт высветил контрольную символику. Сигнал прошёл.

Мгновенное ускорение, успевшее значительно упасть за время пребывания "здесь", продолжало ещё сохранять величину в 70 км/сI, и теперь сложные его составляющие последовательно гасились. Процесс этот требовал некоторого времени в отличие от реактивного полёта, а ускорить события было нельзя, т. к. от резкого перераспределения нагрузки на протонный реактор и "стяжку" ракетоплан попросту бы разорвало. Астронавт терпеливо ждал. Напряжение РГС, так же ослабевшее, стремительно стравливалось к нулю. Стремительно падал энергозаряд корпуса. Всё напряжение, скопившееся за время безумного разгона, постепенно рассасывалось, растворялось в никуда. Спустя пару минут двигатель оказался полностью заглушен. Ускорение исчезло, в кабину ворвалась невесомость. Фироплан продолжал инерционное движение, отрезанный от внешнего мира плотным защитным барьером. Наконец прошла последняя, самая главная информация. На сетке "крыла" окончательно исчезло параметрическое поле. Пространство-сфера корабля и пространство-вселенная, покинутая им, параметрически должны были начать сходиться.

Основной способ возвращения в своё измерение состоял в выключении "крыла" - поскольку лишь оно конфигурировало физические параметры станции в требуемое состояние, позволившее выйти в этот мир. После его выключения корабль должно было выкинуть назад, словно пробку из воды. При этом сохраняло работу защитное поле. Собственно маршевый двигатель предполагалось задействовать уже после прохождения точки обратного перехода, так как согласно теоретическим выкладкам режим его работы на движении в "надпространстве" почти не отражался.

Астронавт вгляделся в окружающий мир. Некоторое время он тщательно его изучал в надежде обнаружить незамедлительные последствия предпринятого шага. Время, однако, томительно текло, а снаружи всё оставалось по-прежнему. Регул начал испытывать беспокойство. Пальцы его руки скользили по панели управления, спорадически порываясь включить двигатель на торможение. Энергии оставалось всё меньше и меньше. Парень глянул на часы.

Положение складывалось нешуточное. Он находился в этом мире уже семь или восемь минут. Сколько времени и энергии потребуется на выход из него? Как глубоко он "завяз"? подобная неопределённость угнетала. Он не знал - как (хотя это могло быть очень просто), не обладал возможностью контролировать время обратного перехода и действовал наугад, опираясь на наблюдение спектрального состояния пространства или, проще говоря, по цвету и плотности свечения. Однако с момента остановки двигателя пошла уже вторая минута, а с пространством ничего не происходило. Беспокойство пилота нарастало. Он стал всё чаще поглядывать на прибор энергорасхода, давно уже аварийно сигналивший. Система защиты требовала всё большего количества энергии - факт этот противоречил всем предполётным прикидкам и не находил объяснения. Все его расчёты шли прахом. В этот момент Регул вдруг впервые осознал реальность угрозы вообще остаться с пустыми баллонами. Его охватила нервная дрожь. Несгибающимися, словно чужими пальцами он произвёл энергорасчёт, чтобы определиться точнее.

Полученные данные ввергли его в судорожное оцепенение. При действующем режиме расхода топлива его оставалось всего лишь на 19 минут! На торможение и поддержание всех систем в активном состоянии в своём пространстве энергии хватит лишь в том случае, если выход произойдет в ближайшие четыре минуты. Всего четыре минуты отводились ему для принятия решения, от которого целиком зависела его жизнь!

Он ощутил противную слабость. По телу вскипающей волной пробежал удушливый жар. Однако в тот момент Регул не поддался ни страху, ни панике. Опасность, нависшая над ним, засела где-то в глубине подсознания, до предела обострив ясность мысли и трезвость рассудка. Переживать было некогда. Он мучительно раздумывал, как поступить.

Выбор у него был, прямо скажем, невелик. Во-первых, он мог продолжать бездействовать и ждать перехода даже по истечении этих четырёх минут. Это было глупо. Конечно, ему могло повезти, если за то время миры сменятся. А если нет? Тогда, даже если он промедлит хотя бы минуту, то в дальнейшем, оказавшись в своём мире, просто не в состоянии будет элементарно затормозить и в лучшем случае при полном энергоистощении сохранит скорость в несколько тысяч или десятков тысяч км/с. Никакие средства цивилизации не в состоянии будут его остановить. А если ожидаемого перехода вообще не произойдёт?

О попытке задействовать двигатель или "крыло" не стоило даже думать. Помимо того, что он не успевал это сделать, не знал - каким образом, их включение неизбежно лишало его даже того мизера энергии, который ещё сохранялся.

Что он может ещё предпринять?

Вырубить систему защиты!!!

Астронавт судорожно поперхнулся. Это было чистейшее самоубийство. По всем законам физики корабль должен неминуемо поглотиться антипространством и прекратить существование. Даже если попытаться просто ограничить или уменьшить мощность системы - это был бы лишь вопрос времени.

Регул посмотрел на часы. Из отведённых ему четырех минут одна уже истекла. Перехода не было. Изменений извне тоже.

"Это глупо. Что-то его держит - какая-то ерунда. Так он не выйдет и через час".

Непроницаемо строгий, такой безобидный на вид окружающий мир внушал ему сейчас ужас печной жаровни, через которую предстояло пройти. Жалкие сантиметры скрюченной защитной "корки" отделяли астронавта от этого нечто. Регул нашёл терминал защиты, попытался представить себе, как с его выключением испаряется корпус, скафандр. "Наверное, будет очень больно. Или сразу, он не успеет ничего почувствовать..."

"А действительно, что будет?!"

Парень вздрогнул. Он вдруг понял, что на подсознании уже принял решение. Он попытался собраться с мыслями. Однако в голове плыл бессвязный теоретический бред про взаимоуничтожение, несовместимость, нарушение структуры. Ожидание достигло апогея. Оставалось всего две минуты. Ни перехода, ни изменений не было.

"По-моему, я уже ничего не теряю".

Он посуровел, сосредоточенно поправил ремень кресла. Рука его легла на потенциометр защиты; он отключил систему аварийного самосохранения, выдержал паузу. Он вдруг заметил, с каким наслаждением дышит, просто вдыхает освежающий, дурящий воздух. Это было чистейшее, неземное блаженство, которого он доселе никогда не испытывал. Сквозь проступившие слёзы он заставил себя улыбнуться. "А всё-таки я счастливый человек! Сколько человек погибло, только пытаясь это увидеть!"

На хронометре оставалась последняя резервная минута. Тянуть дальше было бессмысленно. Регул решительно дернул ручку прибора...

Шок был неимоверным. Парень сжался в комок нервов, успев за секунды пережить и полнейшую безысходность, и ужас гнетущего ожидания; подумать, что всё это глупо, и что есть какая-то незавершённость в этой в чём-то суетливой жизни. Прошло 5 секунд,... 10 секунд...Защитная эмульсия за бортом быстро испарялась. Детали корпуса зловеще потемнели, видимость упала. 15 секунд... Мощность защиты убавлена на три четверти. Он "ещё жив". 20 секунд... Защита на нуле...

Температура в салоне начала стремительно падать.

Астронавт начал задыхаться. Сумасшедший взор его с быстротой молнии метался от приборов к "окнам" и обратно. Корабль продолжал оставаться стабильным. Радиация не возрастала.

От дикого напряжения у него выступили слёзы. Он оторвал руку от терминала, инстинктивно желая утереться, но перчатка лишь тупо ткнулась о прозрачный щиток шлемофона. От этого прикосновения его передернуло.

"Жалкий трус!"

И тут... вся его скованность вдруг рассыпалась. Что-то надломилось внутри; обречённый на смерть, он словно сам пересёк некий барьер и бессильно сник, устав бороться. Ему стало тупо наплевать, умрёт он или выживет. "Чему быть - того не миновать!" Усталый его взгляд мёртво застыл на циферблате часов. Секунды продолжали ненавязчиво и деловито уходить в вечность. Время как бы притихло, терпеливо выжидая, что он предпримет дальше. С момента выключения защиты истекла целая минута. Корабль явно не намеревался испаряться. Пульт подозрительно молчал.

"Я жив, - равнодушно, но всё же с некоторым недоумением думал он. - Я не понимаю, что происходит, не знаю, чем всё это закончится, но я продолжаю лететь, существовать в этом странном и чудесном мире!"

Все обзорные экраны, практически все мониторы пульта пустовали - большинство систем навигации и диагностики были или выведены из строя или сами отключились - поскольку контролировать, фиксировать было уже нечем. Все двигательные установки, маршевый энергогенератор, системы защиты оказались заглушены. Бездействовала система жизнеобеспечения - салон был разгерметизирован. Корабль был практически мёртв. Оплавленный, неуправляемый остов продолжал лететь в неизвестность. Впрочем, двигался ли аппарат, стоял на месте, определить не представлялось возможным: уцелевшие навигационные приборы пасовали перед этим пространством, да и за показания других он не ручался. Только часы на пульте продолжали невозмутимо и исправно отсчитывать время. Время в кабине. Его собственное время.

Видимость сквозь изуродованный купол была отвратительной. Впрочем, это была единственная возможность наблюдать странности, творящиеся за бортом. В сиянии мира, окружавшем его, поверхность узлов защиты и "крыла", выдававшихся над основной поверхностью корпуса, сильно оплавленных и испещрённых отверстиями, выглядела полупрозрачно-чёрным нереальным провалом. Наверное, весь корабль со стороны напоминал некий потусторонний призрак. Эффекты защитного купола исчезли вместе с его отключением, и теперь по ту сторону борта царило удивительное, даже какое-то зловещее затишье. Астронавта обступало мёртвое, равнодушное царство. Казалось, время замерло. Он словно достиг края Вселенной, сорвался в бездну, и, тем не менее, продолжал безвозвратно проваливаться куда-то всё дальше и дальше. Тело астронавта иногда волнами пробирал леденящий озноб. Столбик температуры салона неуверенно держался на отметке примерно 150 К. Желая уточнить одну деталь, парень пристально вгляделся в горизонт и удручённо покачал головой. "Звёзды" пространства продолжали взаимоперемещаться - судя по ним характер движения его аппарата не претерпел ровным счётом никаких изменений. Надо было что-то делать, предпринимать. Он машинально подключил приборы внешней диагностики (авось что-то уцелело), попытался собраться с мыслями. И тут...

Окружающее пространство!

Ему померещилось... Астронавт возбуждённо "заёрзал" в кресле, мучительно соображая. Затем резко поймал взглядом показания фотометра, на несколько секунд задержался на цифрах. Сердце его учащённо забилось.

Ему ничего не померещилось. Фоновое пространство начало белеть, по всем признакам медленно разогреваясь. Оно потеряло стабильность.

"Что это может для него означать? Начало обратного перехода?"

Немного пришедший в себя, астронавт скрупулезно осмотрел немногие ещё действующие приборы, надеясь из скупой и отрывочной информации выжать хоть какое-то представление о происходящем. Он безнадёжно скользнул глазами по панели внешних измерений, но внезапно задержался, изумлённый. Прибор наружного давления работал, а указатель шкалил в обратную сторону - плотность материи за бортом оказалась много меньше(!?) плотности вакуума. Подобное отрицательное показание напомнило ему о предполётных расчётах и вариантах. В душу Регула вдруг закралось одно смутное подозрение. Он прильнул к покрытию купола - насколько мог - и начал настороженно прочёсывать взглядом окрестности. Попутно сообразив, скосил глаза в сторону кормы корабля, пытаясь рассмотреть творящееся позади него. И вдруг в ужасе передёрнулся от увиденного.

Сзади, чуть поодаль параллельным курсом летел его собственный корабль. Именно тот, в котором он сейчас находился...

Пилот импульсивно откинулся в кресло. Глаза его были широко раскрыты, дыхание парализовало, сердце едва не разорвалось в приступе жуткого страха. Рядом с ним летела его тень, страшное видение с того света. "Может, я уже умер?" Жадно и прерывисто глотая воздух, он осторожно ощупал себя, огляделся. Его вновь окружали привычные приборы, матово-белое пространство вокруг. Видение осталось позади. Парень задумался. "Это был его корабль - ошибка исключалась, другого такого в природе не существовало". Отдышавшись и набравшись смелости, он ещё раз осторожно глянул назад.

Сомнения окончательно развеялись. Это был его двойник. Правда выглядевший довольно странно: блеклый и будто пустотелый. Окружённый чёрно-фиолетовой рябью, он отстоял от своего близнеца метров на 50 (так, по крайней мере, казалось) и медленно удалялся вдоль сероватой и плывущей газообразной струи, которую пожирал при движении. О том, что это был именно двойник, красноречиво говорила отчётливо просматривающаяся связь между двумя аппаратами в виде туманного, поблёскивающего жгута - некоего пространственного разрыва, начинающегося от его аппарата и расплывающегося в сторону двойника. Корабль-двойник, весь жутко оплавленный, изуродованный, двигался очень неровно, то приближаясь к собрату, то удаляясь, иногда совершал колебания, как на волнах, иногда ускорялся или отставал. Заворожённый, Регул с недоумением наблюдал за ним. Страх постепенно улетучился.

"Как, однако, меня прихватило".

Между тем становилось совершенно очевидным, что двойник удаляется от него. Регул уже догадался, что всё это означает, и теперь искал лишь подтверждение своей догадки. Судя по траекториям, ещё несколько минут назад он и двойник представляли из себя единое целое - разделиться они могли только в точке перехода. И этот ореол, засасываемый аппаратом, уж больно напоминал аэродинамическую эфирную волну, образующуюся при высокоскоростном движении. Однако волну двойник не создавал, а - поглощал. По всей видимости, пилот имел дело с некоторым подобием негатива, являвшегося частью этого мира. Вывод из всего увиденного напрашивался сам собой.

Время Вселенной Регула и время внутри его корабля текло в одном направлении. Время пространства, его окружавшего, время двойника-негатива текло в направлении абсолютно противоположном. Корабль Регула пересёк временной барьер.

"Теперь всё".

Хронометр кабины продолжал невозмутимо отсчитывать секунды. Секунды его Вселенной, безвестно канувшей в небытие. В немом потрясении Регул сдавленно наблюдал за ним. Астронавт ощутил невероятную усталость. Он смог выйти в надпространство и смог обратить время вспять. Теперь он достиг всего, о чём мечтал. "Я сделал это", - говорил он себе, испытывая удовлетворение и в то же время опустошённость и жуткое одиночество. Он слишком устал, чтобы принимать происходящее, он пасовал перед этим, таким желанным недавно, но сейчас совершенно чужим миром, и уже не обращал внимания на его красоты. Он остался совершенно один. Все его друзья, его мир, вся его жизнь оказались безнадёжно потерянными где-то в неопределённости. Он, не зная зачем, бережно погладил поручни сиденья, осторожно провёл перчаткой по гладкой поверхности купола. Сейчас он смотрел на корабль, как на нечто живое, крохотную частицу родной, покинутой им Вселенной. Эта чудо-машина должна была вызволить его из катастрофического положения. Регул ощутил вдруг острую тоску по родным планетам, по уютному сумраку звёздного неба, изумительно пьянящему запаху сырой земли. Он едва сдерживал слёзы, чтобы не расплакаться.

Аварийный сигнал пульта прервал его переживания. Внешний датчик давления, только что работавший, также вышел из строя. Что-то снаружи всё-таки происходило. Стараясь сохранять хладнокровие, Регул осмотрел приборную панель. Взгляд его замер на показаниях энергоуровня станции. Сдерживая беспокойство, Регул ещё раз просмотрел сводку.

За несколько последних минут энергозапас накопителя корабля понизился почти на два процента. Энергия самопроизвольно уходила в пространство.

Окружающее небо начало розоветь и чуть померкло. Антиматерия продолжала нагреваться подобно нарождающейся протозвезде, при этом незримо и целенаправленно высасывая из корабля энергию. "Не действует закон возрастания энтропии(!)", - угрюмо заключил астронавт. Слегка ошарашенный этим открытием, он обратился к бортовому компьютеру. Судя по распечатке, интенсивность энергоутечки по времени практически не менялась и не зависела от характера изменения спектра. Это успокаивало: при таком темпе потерь он мог продержаться довольно долго. Оставалось ждать. Суть происходящего уже вырисовывалась в сознании, наглядно подтверждая одну из теорий развития антимира, и выражалась в следующем. Имея определённый, довольно высокий энергоуровень, корабль Регула смог ворваться в антимир на некоторую глубину. Теперь антипространство начало активно отторгать чужеродное тело. По сути вокруг не существовало ни пространства, ни времени, а присутствовали только их протоподобия, сильно искажённые. Судя по всему, переходный кризис должен был произойти в ближайшие минуты. Однако физический механизм того, что в действительности произойдёт, виделся астронавту туманным. В отличие от первого перехода энергоуровень корабля был иным, да и окружающая материя "сменила настроение". Это могла быть тупиковая ловушка. Впрочем, гадать не имело смысла - выбора всё равно не оставалось.

Сфера уже насыщенного пурпурного оттенка активно окрашивалась в кровавые тона, продолжая агонизировать. Процесс этот заметно ускорялся, предрекая скорую развязку. Пространство становилось всё более монотонным, блеклым и, как можно было заметить, потихоньку сжималось в направлении аппарата, устремив к нему далёкие "звёзды". Прозрачный купол начал окутываться извне грязноватой дымкой - снаружи происходило непонятное замутнение, глубина видимости катастрофически уменьшалась. Астронавт в эти мгновения поневоле ощущал себя центром вселенной - настолько необычны были наблюдаемые эффекты. Двойник постепенно замедлял движение и вскоре застопорился на месте. Светлые простреливающие линии жгута между двумя кораблями, казалось, напряглись в ожидании последнего, решающего "броска". Это походило на перетягивание каната. Смысл этой "связи" был не совсем понятен - что она могла выкинуть, Регул не представлял.

Парень поёжился от озноба. Он удивился, что мерзнет, покосился на контрольный щиток скафандра. Тепловой режим оставался прежним. "Организм потерял слишком много энергии и с трудом поддерживает температуру", - заключил он. В движениях появилась необычная слабость, голова сделалась тяжёлой и думать не хотелось. Им вдруг начала овладевать непреодолимая сонливость. "Я плохо себя контролирую". По ту сторону иллюминатора рдело плотное багровое зарево, отдалённо напоминающее холодную плазму с температурой не выше 1000 градусов; "звёзды" исчезли. Энергия станции продолжала улетучиваться. Радиофон кабины упал до абсолютного нуля. Становилось опасно. Пилот так же заметил, что падает масса корабля! "Видимо меня хотят рассосать прежде, чем я вернусь назад". Глаза, налившиеся невесть откуда взявшейся тяжестью, ныли от тупой боли. В кабине вдруг появилось и начало расти ускорение. Что-то приближалось. Дрожащей рукой парень успел подключить протонный генератор, поставить систему защиты на автомат, а далее упал от изнеможения.

Дальнейшее виделось ему будто сквозь дремоту. Густая тёмно-бордовая пелена, окутавшая корабль, зловеще шевелилась - складывалось ощущение, что пространство твердело(!?), но при этом разогрев его прекратился. Приборы что-то фиксировали, сигналили - но так или иначе ни одной тревоги не прошло. Потом нестерпимо зашумело в ушах. Отчаянными усилиями астронавт поддерживал остатки сознания, балансировавшего на грани между полной апатией и вялым желанием "ещё помучиться". Несколько раз аппарат содрогался, словно от прямых ударов молнии, затем ускорение усилилось, пилота прижало к боковой перегородке. Видимо фироплан потерял ориентацию и произвольно вращался. Внезапно он мелко завибрировал, его отшвырнуло куда-то в сторону. Наружное зарево ослепительно вспыхнуло, вывернув небо наизнанку, и... начало гаснуть, рассыпаясь огромным спиралевидным веером. Отдельные его ветви-сгустки бесследно растворялись в кромешной темноте. Все звуки куда-то исчезли, ускорение тоже. Наконец пожар снаружи полностью затих, погасли последние всполохи. Астронавт, с трудом придя в себя, настороженно огляделся.

Его окружало глубокое чёрное небо. В космической бездне глаза его, постепенно привыкавшие к темноте, начали различать сверкающие искры звёздочек...

Парень несколько раз крепко зажмурился, проморгался. Всё тело пронизывала невероятная слабость, он дрожал от холода, и, казалось, оглох. Он плохо соображал и никак не мог сосредоточиться. "Сейчас,... только немного отойду". Он медленно сосчитал до десяти, ... потом ещё раз. Всё вокруг продолжало плыть в лёгкой пелене полусознания. Наконец он открыл глаза, первым делом проверил энергорасход (в норме), а затем попытался подключить систему ориентации. Датчики не действовали. Тогда он приблизил лицо к изуродованному "стеклу", голодным взглядом начал настойчиво рыскать по горизонту в надежде отыскать хоть какую-нибудь знакомую звезду. Вскоре, к великой радости, это удалось. Воспрянув духом, он сориентировался, а затем сразу же отыскал Ондор и вслед за ним Хелану - обе звезды его звёздно-планетной системы. Парень долго попеременно смотрел то на одну, то на другую, испытывая прихлынувший блаженный покой и какое-то удивительно большое счастье. Ему показалось, что он плачет, хотя сил на это уже не было. Он посмотрел на часы.

Он отсутствовал в этом мире почти 27 минут.

Он вернулся.

. . .