Татьяна жила насыщенной внутренней жизнью, прислушиваясь к малейшим телесным шумам и ощущениям. Она вычитала на Одноклассниках, что если, например, ей захотелось слопать бисквитный тортик, от которого на следующий день лицо покрывается розовыми угрями и заметно растёт жопа, то противится этому желанию не нужно, потому что "организм сам знает, что ему нужно и природа мудра". С виноватыми глазами (от этого нелепого чувства вины Татьяна никак не могла избавиться, хотя умом понимала, что не права) она покупала великолепный белый торт с яркими ядовито-зелёными и розовыми розочками приторно-сладкого и восхитительно жирного крема и ей казалось, что молоденькие худенькие продавщицы смотрят на нее с осуждением и, стоит ей выйти с вожделенным приобретением, они начинают обсуждать недостатки её фигуры и смеяться над тщательно запудренными прыщиками на лбу и висках. Даже когда она с независимым видом несла коробку с тортом домой, то завидев прохожих, особенно стройных дам, пыталась выдохнуть и хоть немного уменьшить округлость живота, предательски вылезшего из-под короткого розового топика с сияющей серебряной надписью "Гуччи", выгодно подчёркивающей ещё аппетитные, как была уверенна Татьяна, груди.
Но всё равно ей казалось, что встречные люди смотрят сначала на торт, а затем переводят глаза на мощные бёдра и пухлый живот и осуждают её: - Вот дура-толстуха!, - думают они, ей бы на диете сидеть, а она домой торты таскает. Особенно больно было, когда кто-нибудь улыбался навстречу или смеялся за спиной. Умом Татьяна понимала, что это она себе накручивает. Но поделать с этим ничего не могла. Татьяна была, по всеобщему мнению умной девочкой, она часто себе так и говорила в затруднительных ситуациях - Татьяна, ну ты же умница-разумница, ты справишься! - это помогало обрести уверенность. Решила она и эту проблему с тортом, теперь она покупала недорогой букет цветов или у подслеповатой старухи у метро, или в стеклянном павильоне у дома, если старухи не было. Хотя там выходило на шесть-восемь рублей дороже, все равно тратились сущие копейки, поскольку она просила цветы, что идут на выброс. Но копейка рубль бережет, этого правила Татьяна придерживалась неукоснительно. Трата была небольшой, а вот выгода огромна. Теперь Татьяна гордо шествовала ежевечерне с красивой белой коробкой торта "От Палыча", перевязанной розовой атласной ленточкой и пучком поникших цветов в хрустящем золотом целлофане. Целлофан был многоразовый. Всем своим видом она давала понять, что идёт в гости, ну к подруге, например, и тортик предназначен её. Татьяне казалось, что прохожие теперь, посмотрев сначала на торт, затем на букет и уяснив себе ситуацию, уже не так пристально разглядывают живот, бёдра и чёртовы прыщи.
Вы, наверное, предположите, что букет по приходу отправлялся в мусорное ведро? Ну уж нет! Потрачены деньги, а Татьяна к любым, даже ничтожным тратам относилась очень ответственно и ревниво стремилась выжать из минимума расходов максимум комфорта и удовольствия. Как-то она вычитала в глянцевом журнале, что французы потешаются над русскими за неумение жить, а сами практикуют "искусство жизни", которое состоит в том, чтобы от всего, даже бытовых самых мелочей выжимать всё возможное наслаждение и счастье. Мысль ей понравилась и она решила, а Татьяна была дамой решительной, сделать её своим жизненным правилом. Так что букет аккуратно освобождался от хрустящей обёртки, помещался в сияющую разноцветными огоньками в свете настольной лампы хрустальную "мамину" вазу, от торта аккуратно отрезался небольшой кусочек, заваривался вкуснейший чай и всё это подавалось на дорогом сервизе "Мадонна", привезенным покойным отцом - полковником из ГДР. Хочу праздника, я его заслужила и он у меня будет! - думала Татьяна. "Надо себя любить!" - такое было убеждение Татьяны, она слышала в ТВ-шоу "Модный приговор", что любовь к себе залог душевного здоровья и успеха в жизни и теперь часто повторяла, делая себе поблажки: - Ненавидят себя только неудачники! Расставив всё на столике перед телевизором, она включала "Пусть говорят" и с наслаждением принималась позолоченной ложечкой отколупывать кусочки торта, запивая обжигающим черным чаем. Тут важно было решить, оставлять самое вкусное - розочки ядовитого цветастого крема на потом или съедать первыми. Сегодня Татьяна решила пойти на компромисс, как-то она услышала фразу, что "компромисс - это когда двое пришедших к нему расходятся недовольные достигнутым соглашением." Фраза была очевидно умной, Татьяне понравилась и она часто проговаривала её про себя в затруднительных ситуациях. Помогла и сейчас - Татьяна решила сначала съесть прямоугольник белого шоколада, а розочки потом. Это был компромисс, то ли с совестью, то ли с тортом. Непонятно было, как торт мог "оставаться недовольным достигнутым соглашением", но это были мелочи.
Ломтик торта исчезал на глазах, Малахов на экране ТВ блистал напомаженными кудрями, орущие друг на друга бабы в шоу были глупы как курицы, особенную ненависть вызывала сухая стервозная училка в очках, щипящая свои едкие комментарии время от времени. Мразь, подумала Татьяна с удовольствием, своими бы руками её задушила. Надо мыть посуду, Татьяна уже знала, чем это кончится, но всячески прятала это знание от себя. Грязную посуду оставляют только неряхи, могут завестись тараканы, да из-за таких мелочей начинаешь опускаться, сначала немытая посуда, затем будет засаленный халат и кучи грязи по углам. Нет уж, я не такая, мама, Царствие ей небесное с малых лет приучила меня к порядку и Татьяна шествует на кухню, начинает тщательно мыть тарелку, стараясь не глядеть на торт. Верхняя часть коробки предательски сдвинулась, обнажив самую сладость нутра - влажный, пропитанный смесью восхитительного кофейного ликёра и сладкого сиропа янтарный бисквит с полоской розового крема, разделяющей коржи посредине. Подберу крошки, чтоб было аккуратно, решает Татьяна и, не домыв посуды, начинает собирать их, по одной отправляя в рот. Затем, не выдержав, набрасывается на беззащитное тельце торта, отрывая куски руками, пачкаясь и запихивает в себя, урча от удовольствия и роняя кусочки изо рта на пол. Торт исчезает за пару минут. Татьяна запивает десерт водой из-под крана, налив её в так и не вымытую чашку, удовлетворённо рыгает и сказав "Ой", прикрывает рот рукой. Затем вспомнив, что она дома, окончательно расслабляется и бросив недомытую посуду в раковине, бредёт в комнату, почёсывая живот в области пупка. Подумав, что зуд не проходит второй день, шаркает тапками до прихожей и долго разглядывает розовое пятнышко на коже. Что это? Не придя к определённому выводу, возвращается в комнату, ложится в кровать. Малахов уже кончился и она, выключив ТВ и настольную лампу, смотрит в потолок. На нем перекрещиваются свет от фар проезжающих машин и тени от люстры. Это напоминает маятник. Тени и свет качаются, удлиняясь и двигаясь ритмично, они будят желание, рука Татьяны спускается вниз и залезает в трусики.
Через десять минут Татьяна начинает впадать в оцепенение, ещё не сон, но уже и не явь, любимое её состояние, она присматривается к странным картинкам, всплывающим где-то в пространстве между прикрытыми веками и затылком. Путаются розовые дома, собственные ноги, отчего-то в резиновых сапогах, кудри Малахова, покойница-мама улыбается с утюгом в руке. По телу струятся жизненные соки, слышны булькающие звуки из живота, чувствуется биение сердца, живая, живая, думает Татьяна, огромные розовые волны уносят её на самый край и Татьяна падает, падает и засыпает.
Со стены на Татьяну глядит портрет в дешевой рамочке из "Икеи" - очаровательная девочка-подросток, с лукавой улыбкой и глазами маленького бесёнка. Белокурые волосы прихвачены розовой лентой. Вся - обещание и коварство, радость и открытость, наивность и тайное знание.
Прядь крашенных хной волос прилипла к потному лбу Татьяны, она улыбается лукавой улыбкой девочки, а затем начинает сначала неуверенно, а затем всё громче и громче похрапывать. Прошёл ещё один день. Татьянин день.