Незговорова Ксения Викторовна : другие произведения.

Равновесие

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Талая вода в инкубаторе сердца всё ещё шумит, называя звучное имя. На окружностях запястий почти не осталось жизни, и только едва ворочает обрубком языка слабая мысль о побеге. Никто никогда не смел приручить свободу, потому что она рассыпалась, как пыль, и оседала где-нибудь, на метле городского дворника, никем не узнанная. До сих пор в Люсе оставалось столько шумной тишины, что хотелось сорвать защитную плёнку эхом случайного окрика. Но всё ещё какие-то почти неосязаемые нити служили опорой, и невозможно было ни разорвать, ни завязать потуже. В обездвиженной комнате слышно только, как всхлипывает соседская девочка, но имя продолжает висеть в воздухе тяжёлой угрозой, лишающей кислорода. Имя тому - легион, может быть, поэтому пленение невыносимо, а свобода так привлекательна. Сердце, взыскующее свободы, упивается надеждой - не столь ощутимой, но и не бесполезной, когда перегорает последняя лампочка, и ничего не остаётся, кроме как шептать в темноте.

Равновесие

   Всё ещё минус двадцать, и слегка покусанные холодным ветром пальцы находили убежище в глубоких карманах пальто. Старое, с чужого плеча, оно выглядело немного неуверенно в контрасте с задумчивым и строгим выражением лица обладателя. Мальчик в чёрных расшнурованных ботинках медленно скользил по запорошенной дороге; пару раз прохожие дико поглядывали на грязные шнурки и раздавали пресловутые советы, что лучше всё-таки завязать. Но странный подросток только пожимал плечами, недоумевая, как можно владеть неисчерпаемыми ресурсами глупости и не пытаться освободиться хотя бы от малой части: если бы не диспраксия, он наверняка справился бы не только со шнурками, но и многим прочим. Правда, дело было даже не в болезни, которую он называл родной матерью, а кое в чём другом: природа даровала мальчишке слишком хорошее зрение, а это ещё хуже назойливо повторяющихся спотыканий и падений на ровном месте.
   Ежедневно, выбираясь в простуженный мир, он заполнял невидимыми чернилами записные книжки пространств, сменяющих друг друга, как времена года. Приходилось сталкиваться с персонажами, которые далеко не всегда были симпатичны юному автору, а порой и вовсе скучны. Никакие шуршащие от скорости куртки не защищали фонари, неловко подвешенные в воздухе. Мальчишка видел, как за полуулыбкой, наброшенной на уголки губ, прячется исцарапанный корпус, лишившийся источника света. Плоские линзы вдруг утрачивали защитную функцию, и складка между бровей вырисовывалась всё отчётливее, делаясь почти неистребимой. Человек носил в себе неисправный фонарь не потому, что делился освещением с тем, кто продолжал томиться в темноте; свет просто рассеивался, исчезал, сгорал, никому не принеся пользы. И только раз бедняге, не сумевшему оседлать равновесие, попался персонаж из другой породы. Это была девочка, лица которой он не запомнил, не рассмотрел её оболочку, доступную взгляду остальных, но заметил кое-что потрясающее внимание. Её свет порождал искры, которые не умели подолгу задерживаться в телесной тюрьме и потому выбирались наружу. Мальчик почувствовал эту силу и поразился тому, как возможно быть её обладателем и не сходить с ума. Какой отважной должна быть та девчонка, которая помахала ему беспечной рукой, подскочила на расстояние нервного срыва и опустилась на колени, чтобы завязать его ботинки. Нет, он не запомнил её лица, но принял пламя, согревшее озябшие руки, что с ранних лет не знали перчаток.
   ***
   Люся лежала на шершавом покрывале, лениво перелистывая каналы, как если бы экран был книгой - из тех, что забывают после быстрого и жадного прочтения. Из тех, что помогают только заморить червячка, когда голоден, но портят обмен веществ. Из тех, что отдаляют реальность и тем особенно привлекают, но через некоторое время возвращают пустоту в двойном размере. Девушка вздохнула, накинула куртку и открыла балкон. С высоты девятого этажа можно было рассмотреть все точки и запятые сонного города. Завтра с утра будет туман, а значит, весь этот маленький, созданный венцом творения (но не от творца, а от лукавого) мир исчезнет, сменив обличье. Но её не особенно волновало будущее, даже настолько близкое, что ощущался его приторный вкус на кончике языка, а только ветер - резкий, сбивающий с ног, как будто наказывающий за грехи или, напротив, умоляющий опомниться?
   - Люсь, завтра в десять ты должна быть в художественном училище. Подготовь короткое выступление о современных технологиях преподавания изобразительного искусства в школе. Буквально на 7-8 минут, - зычный голос, которому не так-то просто перечить.
   - Тамара Васильевна, но ведь у меня завтра... методический день, - робкая попытка достучаться до неуступчивого сердца.
   - Методический день на то и методический, чтобы ты развивалась и росла как педагог, - убийственная уверенность в собственных словах.
   - Но это единственный выходной, когда я... - замямлила, потому что поняла, что выбрала не вполне верный путь - честность.
   - Выходной? А с какой стати методический день должен быть твоим выходным? - остатки напускной вежливости тона мгновенно улетучились. - Короче, завтра в десять. Жду отчёт.
   Девушка сжала телефон. Иногда ей казалось, что она проклята. Однажды Люся не ответила взаимностью одному мальчику, который угрожал невозможностью сдерживать свою жизнь подобно Тристану. После этого он кинул ей под ноги несколько испепеляющих фраз - может, они и выжгли часть её удачи? Или это не он, а та женщина, с которой Люся повстречалась на улице: этот пугающий взгляд невозможно забыть. Незнакомка смотрела ей в глаза и шевелила губами. В общем, в какой-то момент в жизни Люси всё пошло наперекосяк, а винить саму себя ужасно не хотелось.
   ***
   Воронцов слыл одним из выдающихся художников, слава которого, однако, так и не распространилась за пределы терпимо большого города. По образованию он был химиком и, кажется, действительно химичил в лаборантской при педагогическом училище, где и имел несчастье работать. Изобразительное искусство было тем, что Воронцов называл призванием, потому его время от времени приглашали на выставки юных дарований в качестве эксперта. Он считал, что раз alea jacta est, значит, имеет право вершить судьбы. Апологет мастера чемоданных дел Менделеева работал исключительно в жанре пейзажа; Шишкин, Поленов, Левитан стали для него идолами, которым он торжественно поклонялся, тщательно скрывая отсутствие индивидуальности. Намозолившие глаза и слух -измы, кормящиеся за счёт эпатажа, вызывали сыпь раздражения на хрупкой оболочке его души. Аллергия лишала кислорода, и, задыхаясь, Воронцов уже не мог молчать, потому что невысказанность давила его тем сильнее, чем сложнее и многограннее было перед ним произведение искусство. Столкновение предощущалось как неминуемое: над кроватью Люси висел "Осенний пейзаж с лодками" Кандинского.
   - Эта девушка - выпускница школы искусств. Надеюсь, вы сможете оценить её работы по достоинству, - нервное потирание кончика носа и натянутая улыбка, лопнувшая, как чеховская струна, когда Люся объявила преподавателю о финише.
   Воронцов напоминал барашка, которого просил нарисовать герой сказки Антуана де Сент-Экзюпери, хотя держал осанку и старался придать вес каждому слову, падающему так же тяжело, как падает с яблони созревший плод. Люся с любопытством следила, как подпрыгивают на его голове взлохмаченные кудряшки, как будто живущие отдельной жизнью, но сохраняющие связь с интонационными привычками тридцатилетнего художника. Сияющие глаза школьницы вызвали в его сердце какую-то сострадательную нежность; он испытал то нервное волнение, которое казалось давно отзвучавшим вкупе с прошмыгнувшей мимо юностью. Воронцов пожалел эти по-взрослому накрашенные красной помадой губы, спутанные светлые пряди, выразительно намекавшие на отсутствие расчёски, подушечки пальцев, испачканные гуашью, и даже холщовый рюкзак, который она всегда носила за плечами и в котором, наверное, могла бы поместиться вселенная.
   - Сложно поверить, что такого миловидного ребёнка волнуют экзистенциальные проблемы, - гусиные лапки в уголках погасших глаз. Антитеза тотчас же заставила Люсю отстраниться.
   - Искусство и есть предтип экзистенции, - повела плечами, хотя в выставочном зале стоял обогреватель.
   - Какая отвлечённая идея! Как водится, абсолютно бессмысленная. Вашими устами говорит юношеский максимализм, впрочем, и кистью в ваших руках он владеет безраздельно, - сунул руки в карманы, выставив большие пальцы. Люся ненавидела самоуверенных людей тем больше, чем меньше уверенности находила в себе самой.
   - Вы хотите сказать, что мои картины не имеют смысла? - скрестила руки.
   Воронцов рассмеялся.
   - Разумеется, я совсем не имел это в виду. Поймите, любитель всегда творит от большой душевной тоски, но вот в чём вопрос: будет ли интересен этот частный случай публике? Впрочем, закончим разговор. Рад был познакомиться, - протянул руку ладонью вниз.
   Люся не ответила на рукопожатие, делая вид, что разглядывает картину собеседника - осеннюю природу, щедро разодетую в тошнотворные жёлто-зелёные тона.
   ***
   Талая вода в инкубаторе сердца всё ещё шумит, называя звучное имя. На окружностях запястий почти не осталось жизни, и только едва ворочает обрубком языка слабая мысль о побеге. Никто никогда не смел приручить свободу, потому что она рассыпалась, как пыль, и оседала где-нибудь, на метле городского дворника, никем не узнанная.
   До сих пор в Люсе оставалось столько шумной тишины, что хотелось сорвать защитную плёнку эхом случайного окрика. Но всё ещё какие-то почти неосязаемые нити служили опорой, и невозможно было ни разорвать, ни завязать потуже. В обездвиженной комнате слышно только, как всхлипывает соседская девочка, но имя продолжает висеть в воздухе тяжёлой угрозой, лишающей кислорода. Имя тому - легион, может быть, поэтому пленение невыносимо, а свобода так привлекательна. Сердце, взыскующее свободы, упивается надеждой - не столь ощутимой, но и не бесполезной, когда перегорает последняя лампочка, и ничего не остаётся, кроме как шептать в темноте.
   - Я не умею рисовать.
   - Неужели ты не хочешь хотя бы попробовать?
   - Не хочу.
   - Но мне нужно как-то ставить тебе оценки.
   - Это ваши проблемы.
   - Хорошо, поставлю двойку за отсутствие работы на уроке.
   - Вы не имеете права!
   - Почему ты так со мной разговариваешь? Давай дневник.
   - Нет.
   - Ты меня плохо слышишь? Давай дневник, я напишу тебе замечание.
   - Не буду. Когда уже этот урок закончится? - усердная работа жевательных мышц.
   Людмила Ивановна выглядела жалко и беспомощно, и она сама это прекрасно понимала. Дело даже не в том, что дети вели себя раскованно, распознав за маской лёгко й стервозности отчаяние расшатанных нервов инфантильной девочки, с первого взгляда не полюбившей себя. Главное, что Люся знала, в чём её ошибка, но не могла исправить, ведь влюбиться в другого человека многим проще, чем в того, чьё надоедливое отражение видишь каждый день в зеркале. Следование глупой программе и установленным школьным правилам ожесточало её, превращая в заведённого механизма, изо дня в день повторяющего одни и те же фразы. Стандартные угрозы неудовлетворительными оценками и докладными директору наполняли чашу её существования отвращением к собственной натуре. Она лучше, чем кто-либо другой, знала, что подобные методы - показатель абсолютного бессилия.
   Люся упала на стул, желая разбить вазу, которая стояла в качестве примера у доски. Кто сказал, что натюрморт создаётся по правилам? Разве она сама не была бунтарём, когда сидела за школьной партой? Не носила форму, а сейчас вынуждена ругать за её отсутствие, занималась только на тех уроках, которые приходились ей по душе, а сейчас вообразила, что все ученики должны полюбить её предмет. Может быть, стоит прислушаться к брошенным вскользь словам "вы не имеете права?" Действительно, когда дело касается другого человека, определить границы своих и чужих прав становится практически невозможно.
   В детстве девушка твёрдо знала, что станет художницей, потому что погружение в собственные фантазии помогало смириться с позицией изгоя в классе. Но после встречи с Воронцовым что-то хрустнуло, не оставив возможности склеить. Люся перестала писать картины, но выучилась на учителя изобразительного искусства, чтобы создать видимость достигнутой мечты. Открывала альбом, делала несколько неровных карандашных линий и комкала бумагу, чтобы не вспоминать. Приходящие образы спугивал шум в ушах, который мучил её после трудного рабочего дня. Иногда, когда она уже почти засыпала, измождённая и оглушённая усталостью, как выстрелом, откуда-то издалека ей слышался голос Воронцова: "Любитель всегда творит от душевной тоски, но вот в чём вопрос: будет ли интересен этот частный случай публике? Любитель... любитель... любитель..."
   ***
   "Знаешь, почему я всё ещё живу, хотя не раз уже попадался в банку смерти? Имя моего спасителя - синестезия. Когда знаешь, как пахнут отдельные слова и каковы на ощупь собранные из них фразы, что-то поддерживает твои трясущиеся колени и не даёт упасть".
   "Синестезия? Когда рисуешь картины и слышишь, как звучат отдельные мазки, как будто превращаются в ноты? И так легко на душе оттого, что можешь напевать никому не известную мелодию, становящуюся для тебя раскраской - только успевай смешивать цвета на палитре".
   "А когда играешь на гитаре - можешь видеть, как танцуют красивые человечки, не знающие усталости. Иногда сбиваются, не попадая в ритм: мало кто догадывается, что они глухи от рождения, но всё-таки превозмогают данную во владение боль. Но что случилось с твоим фонариком? Почему в нём почти не осталось света?"
   "Фонариком? Не совсем понимаю, о чём ты. Но знаешь, раньше я любила их рисовать, ведь они создают иллюзию тишины, соединяющей души".
   "Кажется, ты изменяешь собственной мечте. Только по этой причине человек теряет возможность поддерживать в себе источник света. Да и делиться с другими уже не получается: как можно помочь другу, если бессилен оказать сопротивление своим демонам?"
   "Знаешь, иногда такое ощущение, что меня оставили даже демоны".
   Юноша играл с закрытыми глазами; иногда аккорды спотыкались и струны надтреснуто хохотали, но невольная аритмия переросла безупречность. Люся остановилась у скамейки, где отрешённый музыкант всё ещё творил случайные миры; шершавый кленовый лист заблудился в его растрёпанных волосах. Пальцы посинели от холода и напряжения, но продолжали отчаянную гонку за осцилляциями ритма. Потому казалось, что вся эта музыка - апофеоз преодоления; в то время как другие закатывали глаза, защищая уникальность уязвленного музыкального слуха, девушка оставалась неподвижна. Она завидовала той борьбе, порождением которой была слепая мелодия, и жаждала стать её эпицентром. Внезапно юноша остановился, предчувствуя приближение персонифицированной жизни. Его руки последним глиссандо скользнули по озябшим струнам и неуклюжим котёнком юркнули на колени. Люся подхватила гитару, которая могла завершиться крушением, сохранив в себе недосказанные тайны. Незнакомец слабо улыбнулся.
   - Я совершенно тебя не запомнил, но узнал ещё раньше, чем открыл глаза.
   Люся не ответила, продолжая сжимать гитару и улыбаясь, но не словам, а расшнурованным ботинкам.
   - На гитаре играть научился, а этому... - девушка положила инструмент на сухие листья - последние отголоски осени - и села перед музыкантом на корточки.
   - Синестезия - это когда ты не видишь человеческие лица, но совершенно точно можешь сказать, сколько света осталось у них в запасе.
   - Это когда ты не умеешь играть на гитаре, но заставляешь музыку испытывать головокружения перед окончательным растворением в бесконечности.
   - Это когда ты забываешь, как правильно держать кисть, но оживляешь чистый лист дыханием предыскусства.
   - Это когда тебя выталкивают из круга, а ты настойчиво тянешься к центру.
   - Потому что, если уйдёшь, лишишься равновесия.
   - Потому что, если уйдёшь, равновесия лишится всё.
   Люся принялась терпеливо завязывать шнурки на старых чёрных ботинках и вдруг почувствовала, как первые снежные хлопья оставляют на её щеках влажные следы, как верный пёс, радующийся возвращению блудного хозяина:
   "Не уйдёшь снова?" "Уйду". "Зачем же вернулся?" "Чтобы забрать тебя с собой".
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"