После рождения я аномально долго не мог заговорить. Физически я был здоров, но что-то в моем мозге запрещало открыть рот и сказать первое слово. Когда мне исполнилось семь, а я до сих пор ничего не сказал, мать прочитала сказку о чудовище, что таится в высокой траве на окраине нашего городка. Это чудовище в сказке называлось Локту. Оно передвигалось быстрее ветра на четырех мускулистых конечностях, скрытых в чешуйчатом плаще с глубоким капюшоном. Мать рассказывала, что Локту приходит только к тем детям, которые не умеют говорить. Он прокрадывается в ночи прямо к кровати, наклоняется к лицу жертвы, хватает за шею и когда ребенок посыпается, резко откидывает капюшон. Говорят, что под плащом Локту нет ничего, кроме десятка тысяч маленьких глаз, слепленных в подобие человеческого тела. И тот, кто увидит эти глаза, навсегда теряет рассудок. В ту же ночь, в сентябре 2098 года, я сказал свое первое слово. Этим словом было 'Локту'.
Я рос тихоней, без братьев и сестер, с двумя тихими родителями. У меня была своя комната с видом на канал Бьюфорда и вечную улицу с серокаменными узкими домами. В нашем маленьком городке в Новой Голландии таких, как я, называют моргуши, на манер жителей приморских деревень. Моргуши это вкусные жирные рыбы из породы окуней, которые бояться яркого света и потому поймать их можно только в безмятежную звездную ночь. Не то чтобы я боялся света, но на свету мне и впрямь было как-то неуютно, будто кто-то меня разглядывает под мощным микроскопом. Однако настоящая проблема крылась не в дневном свете, а в черной, как копоть, ночи. Каждый раз, когда закат истлевал на горизонте, я готовился к адским мукам бессонницы. Приходящая ночь приносила с собой чудовище с тысячью глаз.
Этот мифический Локту преследовал меня много лет, пока я рос в доме родителей возле канала Бьюфорда. Теперь то я знаю, что мать придумала его специально, чтобы заставить меня говорить. И это подействовало, но цена оказалась слишком велика.
В мою жизнь ворвался страх. Я боялся сомкнуть глаза, опасаясь, что открыв их, увижу перед собой Локту. Мне стоило великих усилий заставить себя вылезти из постели и пойти в туалет помочиться. Первое, что я делал, когда выходил в коридор, это прижимался к стене и лихорадочно нащупывал выключатель. Пятно электрического света от слабой лампочки было для меня уголком рая. Эти ночные походы в туалет превращались в настоящие схватки с ночными кошмарами. Обычно за ночь я пропотевал так, что простыни можно было выжимать. Засыпал я под утро, изможденный, измученный, и скоро меня будили, чтобы отправить в садик, в школу, в местный колледж.
Меня зовут Бйой Рактес. Это имя когда-то принадлежало голландскому пирату, о котором ходили легенды, но я с ним ничего общего не имею. Во мне нет того бесстрашия, которое нужно, чтобы прыгать на чужие корабли, подставляя грудь под ядра, сабли и боевые топоры. Все мои подвиги заключаются в ночном преодолении четырех метров, которые разделяют спальню и туалет. Так было тогда. Так осталось и теперь.
Теперь я живу в Утрехте в 25-ти этажном муниципальном здании, где небольшие квартирки сдают в наём пенсионерам или мелким клеркам, навроде меня. Я уехал из родного городка несколько месяцев назад, надеясь, что перемена места поможет мне излечиться от невыносимого страха перед Локту. Я устроился в местный госархив на самую тихую и скучную работу в мире. Каждый день я должен каталогизировать людей пенсионного возраста по алфавитному порядку, вычеркивать мертвых, вносить живых. Вечером я иду домой, покупаю себе еду на ужин, потом смотрю телевизор до часа ночи и затем с ужасом поворачиваю голову в сторону спальни, куда я должен пойти, чтобы лечь спать. Перемена мест меня не спасает.
Мне уже тридцать пять лет и я взрослый мужик, но от этого мне не легче. В любом возрасте есть свои преимущества. Теперь я могу спать с включенными светом и никто мне не скажет выключить его. Так я и делаю почти каждую ночь, но со светом спать невозможно. Организму для сна нужно вырабатывать мелатонин, а при свете этого не происходит. И очень скоро свет начинает мучить почти так же, как темнота. Я выключаю свет, чтобы мое тело упало в обморочный сон, но этот сон обманчив. Я просыпаюсь уже через двадцать минут и теперь не знаю, как мне снова подойти к выключателю. Тьма вокруг оживает, окружает меня. Я знаю, Локту ждет подходящего момента, чтобы бросится на Бйоя Рактеса - человека, который не знает, как побороть свой страх. Иногда я мочусь прямо в кровати. В детстве я не мог себе позволить этого потому, что боялся родительской взбучки, но сейчас я взрослый мужчина и могу мочиться прямо под себя.
Ни один человек в мире не знает моей радости от вида первых проблесков зарницы. Радости, которую испытываю я, садясь в постели и поворачивая лицо к высокому узкому окну с видом на белеющее восточное небо. Я сижу перед окном целый час, наблюдая за каждым мгновением рассвета. Тьма исчезает, превращаясь в серую тень, которая отступает со стен, пола и потолка, как медленно снимаемый чехол. Я почти ощущаю первое дыхание нового утра. Иногда я думаю, что влюблен в рассвет, как в женщину. И тот час, что я провожу с ним, почти так же прекрасен, как супружеская близость.
Я иду на работу, как на праздник, лишь бы выйти из узницы этой съемной квартиры на окарине Утрехта с видом на остроконечные черепичные крыши старого города. Страх грызет меня каждую ночь на протяжении почти всей моей сознательной жизни. Я знаю, что вы думаете. Такой человек, как я, давно уже должен был сойти с ума. Может быть это и так, но каждую ночь у меня есть ради чего жить. Я живу ради рассветов. Ради сотен и тысяч рассветов, которые мне еще отмерит жизнь. Мне советовали жениться, чтобы стать более человечным, более общественным. Но я знаю, что ни одна женщина не станет жить с человеком, который боится собственной тени.
Моя квартира - это небольшая гостиная, кухня и спальня, где я сплю. Гостиная и спальня соединены прямым коридором . Ровно на середине этого коридора находится ванная с туалетом. От моей кровати до этой точки идти ровно четыре с половиной метра. Это крошечное пространство оживает с наступлением тьмы. Я покрываюсь крупными каплями пота, раскусываю губы до крови и делаю каждый шаг по направлению к туалету так, словно меня ведут на казнь. Я пытаюсь идти вслепую, но тут сердце начинает биться так сильно, что мне кажется, оно вот-вот лопнет. Тогда я открываю глаза и становлюсь самым храбрым человеком на земле. В эти моменты я готов вцепиться голыми руками в любой воплощение Сатаны. Я делаю ещё шаг, рука дотягивается до выключателя и спасительный свет раздвигает тьму.
Я живу на двадцать третьем этаже, почти на самом верху. Я мог бы спать и в гостиной, но мне жизненно необходимо, чтобы рядом находилось окно, в котором периодически появляется солнце. Окна в моей квартире есть только в кухне и в спальне. Наверное, это не очень умно - человеку с моей психикой селится на такой высоте. Но мне нравится эта высота. Мне кажется, что так я ближе к свету.
История, к которой я вас подвожу, случилась на исходе лета, спустя четыре месяца, после моего заселения.
Перед сном я почти всегда смотрю телевизор и по привычке, которую мне вдолбили с детства, выключаю его перед сном. Однако в последнее время я начал ощущать острую тоску, когда мой ящик молчал. Однажды я решил не выключать его. Я разделся и лег. Было очень необычно слышать звуки голосов из гостиной. Дверь спальни оставалась открытой. Я никогда не закрываю эту дверь. Я не могу её закрыть по той причине, что любая закрытая дверь для меня скрывает Локту.
Я лежал и глядел в потолок. Мерцающий телевизор выстреливал длинными тенями, которые растягивались через весь коридор и воровато добирались до потолка моей спальни. Я лежал на спине и смотрел на подвижные тени. Серые пятна то сгущались, то рокировались, меняясь местами. В гостиной говорили мужчина и женщина - герои детективного фильма, который я уже видел. Я не помню, чтобы когда-либо испытывал такое умиротворение. Мои глаза начали закрываться... И тут, вдруг, телевизор смолк.
Я резко открыл глаза и уставился в потолок цвета сырой нефти. Такая густая тьма бывает всегда, когда резко выключаешь свет. Мои мысли тут же начали скакать друг через друга. Я отчаянно пытался придумать оправдание этому явлению, но мой мозг уже неумолимо утопал в вязком страхе.
- Локту... - прошептали мои побелевшие губы.
В спальне упала температура или мне так показалось. Я напряг зрение, стараясь разглядеть контуры огромного зеленого сейфа, который остался от древних обитателей этой квартирки. Квартирная хозяйка говорила, что они не выносят его потому, что никто не хочет за это платить, но если я буду настаивать, то грузчики обойдутся в сорок евро. Я сказал, что он мне не мешает. Со временем я привык к этой металлической громадине в углу. Сейф стал мне почти таким же родным, как телевизор. Ведь мои глаза поутру всегда сначала натыкались на него. И сейчас, во тьме, я старался увидеть своего старого друга, чтобы он успокоил мои нервы и сказал, что все хорошо, что это всего лишь слабые проявления маниакальной шизофрении. Да, я думаю, в клинике мне бы поставили именно этот диагноз. Но, боже, как далеко сейчас все доктора...
Изголовье моей кровати упирается в стену. По левую сторону - окно, выходящее на спящий Утрехт, по правую - высокий шкаф с тремя дверцами. Между кроватью и шкафом стоит тумбочка. На ней я держу фонарик с длиной ручкой. Он здорово помогает мне в моменты паники. В шкафу сложена зимняя одежда. Там ничего нет, я сто раз проверял этот шкаф с фонариком, но моя шизофрения не согласна со мной. За годы одиночества я привык рисовать своего Локту в каждом темном углу и сейчас, в неожиданно наступившей тьме, я почти слышу, как он дышит в этом высоком шкафу с зимней одеждой.
Через целую вечность, которая умещается в двух секундах, я поворачиваю голову к шкафу. Я стараюсь дышать глубоко, смотрю в темную щель между створками дверей. Моя рука словно налилась свинцом, но я толкаю её вперед, чтобы взять фонарик с тумбочки. Пока рука совершает длительное путешествие к тумбочке, мне кажется, что я вижу, как тьма в щели между дверцами шкафа меняет оттенки, создавая иллюзию тайного движения. Я хватаюсь за фонарик, резко включаю его. Луч света мгновенно прорезает жирные слои темноты. В свете фонарика, который проникает в щель шкафных дверей, я вижу край драпового пальто. Мне кажется, оно покачнулось. Я знаю, что уже не смогу уснуть в эту ночь. Мне нужно проникнуть внутрь шкафа и удостоверится, что там никого нет. Я двигаю тело к краю постели и скоро с грохотом падаю на пол. Этот грохот на время приободряет меня. Моя рука тянется к двери шкафа, дыхание учащается, пальцы проходят в щель и оказываются внутри...Я замирю, чтобы отдышаться. Секунды-вечности безжалостно растягивают полотно моего воображения, куда страх льёт густую гуашь, которая рисует образ вечного преследователя.
Локту...
Я готов к тому, что мои пальцы откусят, отгрызут, схватят. Но ничего не происходит. Я хватаюсь за край двери, тяну её на себя. На какое-то призрачное мгновение я умираю, но передо мной только шуба, плащ, пальто и зимние сапоги внизу. Внутреннее пространство шкафа довольно вместительное и один дальний угол по-прежнему не обследован. С отчаянием самоубийцы я кидаюсь в шкаф, встаю там на колени. В лучах искусственного света кружится домашняя пыль. Ничего.
Меня накрывает минутное облегчение. Эта схватка с Локту осталась за мной. Я упираюсь спиной к задней перегородке шкафа и позволяю себе расслабиться. Мое счастье так же мимолетно, как юношеская любовь. Не проходит и трех секунд, как я слышу в квартире чьи-то шаги. За всю свою срамную, истерзанную жизнь у меня еще не было таких четких галлюцинаций. Но галлюцинации ли это?
Мое сердце отбивает бешенные бонго ритмы. Я не в состоянии встать. Я даже не в силах поднять фонарик. Я боюсь быть обнаруженным и поэтому выключаю его. Шаги приближаются из гостиной. Я дышу очень часто, но беззвучно. Мышцы натянуты до предела. Но вот шаги замирают. Совсем рядом. Где-то у входа в спальню и....И появляется новый, совершенно неожиданный звук. Это звук тяжелого заржавевшего механизма. Как будто кто-то запустил огромные зубчатые шестеренки. Я сразу же пытаюсь понять, что это и вспоминаю о сейфе. Я почти рад этой догадке. Вероятно, ко мне просто забрался вор. Я уже хочу объявить о своем присутствии, но тут шестеренки прекращают крутиться. Я напрягаю слух, ожидая, что будет дальше и в эту самую секунду не до конца закрытые дверцы шкафа резко захлопываются перед моим носом. От страха я пускаю струю мочи. Она растекается по ногам стыдливой теплотой.
- Что вам надо!? - кричу я безумным голосом, но не могу встать с места.
Мой голос, звонкий и резкий, почти женский, исчезает в моменте прошлого. Я уже не знаю, кричал ли я или мне это вообразилось. Но тут приходит ответ. Спустя минуту или около того я слышу в спальне отвратительно вязкий, всепроникающий, глубокий бас.
- Мне...
нужен....
ты..... - слова вываливаются наружу, как непереваренная еда.
Я наваливаюсь на дверцы, но они не открываются. Кто-то или что-то держит их с той стороны. Я начинаю хныкать, бить по двери, умаляя не трогать меня и оставить в покое. Мои удары беспорядочны и слепы. Я несу какую-то околесицу про то, что умею говорить. Что Локту не должен приходить ко мне. Он приходит только к детям, которые не умеют говорить.
Я больше не слышу его голоса, но в какой-тот момент этой истерики, лицо мне сжимает невидимая ладонь. Я перестаю биться, кратко вскрикиваю, меня отбрасывает к задней перегородке. Я теряю сознание и сползаю вниз.
Мои глаза открываются только утром. Я в шкафу. Я ощущаю острый запах мочи. Рядом с лицом лежит включенный фонарик. В дальнем углу шкафа я вижу клочок белой бумаги. Я протягиваю руку и обнаруживаю, что это визитка. На ней отпечатано аккуратным изящным шрифтом: ' Густав Майра. Импресарио'. Чуть ниже телефон.
Густав Майра, Густав Майра... - откуда я знаю это имя? Я переворачиваю визитку и нахожу там еще одну надпись: 'Спасение в сейфе'. Эта надпись выведена шариковой ручкой и, по всей видимости, второпях.
Я прищуриваю глаза от света, который уже заполнил спальню. Этот свет возвращает меня к жизни. Мне ничуть не страшно. Я толкаю дверцы и оказываюсь, наконец, на свободе. В собственной спальне. Мои глаза ищут следы невидимого гостя, но с виду кажется, что все в порядке. Я забираюсь на постель, наступаю на смятое покрывало и спрыгиваю на той стороне, рядом с сейфом.
Нет, не все в порядке. Сейф чуть сдвинут с места. Значит, ночью здесь действительно что-то было.
'Локту' - шепчет мой больной рассудок. Я трясу головой, чтобы голос ушел. И тут мои глаза внезапно натыкаются на имя, которое мне казалось таким знакомым.
Густав Майра. Это имя написано синими чернилами на старых бежевых обоях, прямо над сейфом. Наверное, так звали прежнего жильца. Я видел эту надпись тысячу раз, но ни разу не задумался, кому она принадлежит.
Спустя час я привожу себя в порядок и перед уходом на работу стучусь в дверь управляющей домом. Это маленькая толстая тетка с русскими корнями. Другой мог бы испугаться её хмурого взгляда, но не я. Меня может напугать только Локту.
- Что вам нужно? - она явно недовольна, что я постучался так рано.
- Этот человек - я протягиваю визитку - Где мне его найти?
Тетка берет визитку, бросает быстрый взгляд и тут же возвращает её обратно.
- Нигде - отвечает она.
- Что? Почему?
- Он покончил собой за несколько недель до вашего въезда.
Все надежды найти ответы рушатся, как карточный домик.
- Как это произошло?- зачем то спрашиваю я.
- Он выпустил себе кишки - небрежно бросает хозяйка - Мы нашли его в шкафу.
- Но почему?
- Кто его знает, он же работал с киношниками. Там все сумасшедшие.
Иногда чутье подсказывает тебе верный путь. Я не знаю, почему задал этот вопрос, но если бы я его не задал, то все могло кончиться не так, как кончилось.
- Он ничего не оставлял после себя? - спрашиваю я.
-Ах да, как странно, что вы об это заговорили - тетка уходит к себе и возвращается с пленкой для видеопроигрывателя.
- Это мне?
- Он был не в себе - признается хозяйка - все твердил о каком-то звере. Мешал всем спать, бегал по этажам, говорил, что все мы прокляты. А потом как-то отдал мне эту пленку. Сказал, чтобы я передала её тому, кто поселится после него.
- Вы не принимаете наркотики?- спрашивает она прежде, чем отдать пленку. - Вид у вас неважный.
- Нет, я просто плохо сплю.
Вечером я сидел перед экраном телевизора, просматривая послание . Я видел Густава Майра . Это был худой мужичок с залысиной, делавшей его похожим на банкира или страховщика. Вот только в глаза Густава Майра были полны безумия. Он сидел на том же диване, в той же гостиной, где я просматривал эту пленку. Он постоянно смахивал с носа что-то невидимое и почти все время оглядывался назад, прислушивался и снова оглядывался. Он начал говорить не сразу. Ему требовалось время, чтобы успокоится. А потом он заговорил быстрым нервным голосом. Вот его дословная речь:
- Сейф был до меня. Там ерундовый замок. Ролики с цифрами. Я умел вскрывать эти замки еще в школе, но тут у меня ничего не вышло....( тут он снова оборачиваться в сторону спальни, пауза) - Я не знаю тебя, но это не важно. Тебе нужно его вскрыть. Ты не сможешь спастись от зверя, если не вскроешь его. Он найдет тебя в любой точке мира. Я пробовал жить у бывшей жены, но он нашел меня там. Он гнал меня к этому сейфу. Он здесь (снова оборачивается )... Он сожрет тебя, если ты не вскроешь сейф. Цифры не случайны. Думай о цифрах или ты умрешь...- (здесь человек на пленке начинает плакать) - Мы все прокляты.... Я не могу больше выносить этот страх.... Я много думал о цифрах, но мои даты не открывают его. Может быть, откроют твои. Надеюсь, я тебе помог. Прощай, незнакомец.
Запись кончилась. Я повернул голову в сторону спальни. В высоком узком окне медленно умирал день. Сгущались сумерки. Я встал и включил свет во всех комнатах.
После подошел к сейфу. Ночью его сдвинули на пару ладоней. Я попытался придвинуть его обратно, но у меня ничего не вышло. Этот сейф, должно быть, весит несколько тонн. Сколько раз я просыпался и смотрел на него, как на хорошего зеленого знакомого с облупленной краской на лице. Странно, но я никогда не думал о том, что он может скрывать внутри.
Внешне сейф - это почти идеальный куб со стороной ребра в полтора метра. Дверь по центру узкая, прямоугольная. На гладкой поверхности всего одна медная ручка и рядом с ней шесть колесиков с цифрами. Наполовину эти колесики погружены в металл.
Я сел на кровать и покрутил одно колесико за другим, установив дату своего рождения. Затем взялся за ручку, потянул на себя. Дверь не двинулась. Я принялся отыскивать в памяти все даты, которые помнил. Даты рождения родителей, даты начала и окончания трансваальских войн, даты первых испытаний ядерного оружия, дату столкновения метеорита Ветеран 189 с нашей Луной, дату начала маисовой лихорадки, уничтожавшей несколько стран в Латинской Америке и еще много других дат, которые копошились в моем мозгу, не понимая, как они там оказались.
Это занятие настолько увлекло меня, что я не заметил, как солнце покинуло этот мир, а за окном ожила ночь. Я взглянул на настенные часы и увидел, что время почти одиннадцать вечера. Я просидел около трех часов, крутя ролики кодового замка. Опомнившись, я встал с кровати, быстро прошел в гостиную, оглядывая все углы, вытащил из магнитофона кассету и вышел, не поворачиваясь к телевизору спиной. В кухне я взял бутылку с финской водкой и стакан. Все это я сгрузил в спальне на кровать. Затем забежал в ванную, взял большой разводной ключ и с ним вернулся в свое убежище.
Я должен открыть этот чертов сейф и мне нужно время, чтобы сделать это. Пока я суетился по квартире, каждый посторонний звук отзывался во мне почти панической тревогой. Я по нескольку раз останавливался, долго прислушивался, ожидая услышать шаги. Страх заставлял сердце работать на износ. Рубаха ужасно пропотела, я снял её, вытерся ей и занялся шкафом. Я толкал его вдоль стены, чтобы он закрыл дверь. Шкаф царапал паркет, но дюйм за дюйм двигался к противоположной стене. Наконец, дверь была забаррикадирована.
Я отошел от шкафа, чувствуя себя возбужденным от перенапряжения мышц. Я взял стакан и начал лить в него водку. Пока я лил спиртное, горлышко билось о стакан, выбивая звонкую дробь. Я опрокинул водку в рот, спиртное горячей волной разлилось во внутренностях. В тот же момент на кухне звякнули алюминиевые кастрюли. Я сжал стакан в руке так, что мои пальцы побелели. Вот звон кастрюль повторился, а потом начали падать тарелки. Они бились на мелкие осколки с рваными паузами между падениями. Кухня имела смежную стену со спальней. Побелевшей и поседевший, я подошел в стене, прислонил к ней ухо. Пару секунд тишины, а потом в стену ударили. Причем с такой силой и резкостью, что я отпрянул назад и упал на пол. Настенные часы слетели вниз. Стекло на циферблате разбилось. Отползая от стены, я порезал ладонь.
Колени и пальцы дрожали. Я сел за кодовый замок и принялся быстро-быстро вращать ролики с цифрами. Дата открытия пенициллина, дата смерти английской королевы Софии, дата пиренейского землетрясения, дата выхода последней бондианы. Даты, даты, даты...
Зверь вышел из кухни в коридор тяжелой поступью, а потом шкаф сотрясся от удара по двери.
- Я...тебя...съем....- прорычал голос чудовища с тысячью глаз.
И он ударил снова. От удара верхние дверцы шкафа распахнулись , оттуда посыпались сложенные рубахи и свитера.
Даты, даты, даты....
От отчаяния я встал с кровати, взял разводной ключ и ударил по шкафу.
- Я тебя убью! - заорал я, пытаясь отыскать в себе храбрость.
Я не верил своим словам. Я знал, что беспомощен. Но водка помогла мне стать храбрее. Я начал оскорблять Локту всеми известными ругательствами и на каждый его удар с той стороны, отвечал ударом разводным ключом.
С каждым его ударом шкаф медленно сдвигался и я, закусив губы и уперевшись в пол босыми ногами, толкал его обратно.
На какое- то время мой враг притих. Я прижался спиной к шкафу, чтобы передохнуть. Мои глаза случайно посмотрели вверх. Из верхней дверцы шкафа выливалось и собиралось в воздухе что-то отвратительно коричневое. Это была жидкая масса, которая кружилась наподобие диска прямо над моей головой. Тонкая струйка этой массы продолжала литься из шкафа непрерывно и соединялась с кружащим диском, как мерзкая пуповина. Вскоре в струйке стали проскакивать глаза. Они вливались в жирнеющий круглый сгусток под потолком и кружились вокруг, словно планеты по разным орбитам.
- Боже...- прошептали мои сухие губы.
Я медленно отошел от шкафа, не отрывая взгляда от этой уродливой метаморфозы. Вскоре в струе появились зубы. Диск кружился вокруг собственной оси и рос буквально на моих глазах.
- Нет, нет, нет - запротестовал я и снова сел за цифры.
Даты, даты, даты...
Я не переставал поворачивать голову в сторону, с ужасом наблюдая, как диск разрастается и жирнеет, превращаясь в коричневую спиралевидную галактику с тысячью звезд-глаз и планет-зубов.
А после из центра этого месива на пол полились тоненькие коричневые струйки. Они заполняли невидимую форму. Я видел, как на полу начинают вырисовываться коричневые ступни, икры, колени.
'Думай, думай, думай' - говорил я себе.
В бесчисленных датах, заполнявших мой мозг с детства, я почему-то долго игнорировал одну - действительно важную для меня дату.
Локту уже приобрел плечи и оставалось совсем немного до создания его головы.
Я выдохнул и успокоился. У меня больше не было вариантов. Я составил из цифр дату - 130998.
13 сентября 2098 года - дата, когда я сказал этому миру свое первое слово. И этим слово было 'Локту'.
Замок щёлкнул, дверца сейфа медленно открылась. Сейф внутри оказался сферическим. Десяток маленьких лампочек, вмонтированных по линии внутреннего экватора, горели ярким светом.
Неожиданно внешняя оболочка сейфа покрылась мелкими прямыми линиями. Затем она разом рухнула на пол, рассыпавшись зеленой металлической крошкой. Осталась только серебристая сфера с дверцей.
Я бросил взгляд на почти завершенное чудовище, после чего быстро забрался в сферу. Дверь тут же закрылась за мной. Я сел по центру сферы в позе лотоса. Внутри было тесно, чтобы вытянуть ноги. Я с любопытством осматривал маленькие лампочки и внутреннюю поверхность, сложенную странным образом из отдельных серебристых слитков. Некоторые из них поворачивались и сдвигались к внешней поверхности. Другие занимали место прежних. Казалось, что я нахожусь внутри конструктора. Все внутри было рельефным, все двигалось и мигало. Меня затопил новый страх. От этого страха я ощутил какую-то странную боль в позвоночнике. А потом...
Потом что-то случилось с моей нервной системой. Я обрел сразу тысячу глаз и увидел снаружи чудовище Локту, которое пожирает детей, не умеющих говорить. Локту состоял из глаз и зубов. Он с яростью расшвыривал по спальне мои вещи. Кровать и шкаф разлетелись в щепки, став жертвой ярости Локту. Он бился о стены, и я видел, как они трескались под его ударами.
Сфера, которую я чувствовал, как часть себя, поднялась над полом, а затем со скоростью пушечного ядра вырвалась с двадцать третьего этажа на свежий воздух. Куски бетона от пробитой стены обрушились вниз на безлюдную улицу Утрехта. Я, ставший частью сферы, летел на бешенной скорости в небо. Какое - то время я мог видеть под собой уменьшающийся город, страну, материк. Но потом зрение вне сферы отключилось, будто вырубленная опция на сложном межгалактическом корабле.
Я знал только, что лечу куда-то в космос. Я хотел пить, но воды рядом не было. Серебристые слитки, из которых состояла сфера, начали какое-то упорядочное движение. В этот раз они двигались, не отодвигаясь к внешним слоям, а наоборот - сокращая внутренне пространство сферы. Я прошептал молитву Богу и приготовился к худшему. Места внутри становилось все меньше и вскоре его стало так мало, что я не мог достать рукой до своего носа.
А боль в позвоночнике нарастала. Еще через минутку я не мог повернуть головы. Мое лицо исказилось от физических страданий. Безвыходность множила и сушила слезы на щеках. Серебристые слитки медленно проворачивались, приближаясь ко мне на ширину слитка за каждый поворот. Еще минута и слиток уперся в мое лицо. Руки, ноги, туловище - со всех сторон теснились серебристыми слитками.
И тут боль в позвоночнике стала такой невыносимой, что я закричал, выпуская весь воздух, который оставался в моих легких.
Мой крик - такой пронзительный и долгий - стал последним звуком в мире Бйоя Рактеса.
Сфера упала в водную среду. Я услышал плеск воды снаружи. Слитки провернулись еще раз, и мое тело перестало ощущать давление извне. Я отключился, а очнулся уже свободным. Я несся вперед, двигая мощным хвостом. Морская вода скользила вдоль лица, каждая клеточка гладкого тела чувствовала счастье. У меня было полно воздуха в легких, но все же, от переизбытка чувств, я выпрыгнул из морских пучин наружу и....взлетел высоко воздух. Подо мной и вокруг меня раскинулись тысячи километров океана. Вода слепила, искрившись на солнце. Я провернулся несколько раз штопором, мое сердце наполнилось восторгом бытия... и я снова вошел в волны, погружаясь в чистую синеву.