Аннотация: Средневековье. Вопрос наследования и наследников.
Никита Данилов
Свежий ветер, расправив тяжелый плотный полог туч над рекою Фесдре, донес до фронтальной башни запахи лип и водяных лилий. Несколько ударов на колокольне над замковым рвом возвестили о начале утренней молитвы. Дворовая челядь уже была в среднем дворе, огороженном с обеих сторон голубятнями и конюшнями. Из-под крытых озерным тростником навесов слышно было гоготание гусей и кудахтанье кур. Воздух был прохладен, хотя был близок август и окрестные холмы оделись в пергаментный цвет акаций.
На стене, где несли освобожденные от службы братом Филиппом часовые, шла вереница представителей замковой знати, ведомые Ирменгардой, дочерью Валерана, герцога Лимбурга и графа Арлона. Достаточно ярко украшенное платье, табард, подаренное ее мужем Райнальдом, графом Гелдерна, в знак ожидания ребенка, трепетало углами складок при ходьбе. Одетые по северной бургундской моде тех лет, знать и ее слуги шли почто что гуськом, обходя порой стоявшие на извороте стены большие чаши, наполняемые водой ради упреждения проникновения внутрь стен неприятеля. Малейшая рябь возвестит о подкопе.
Дочь Валерана приехала к своему отцу вместе с кастеляном замка Арлон, Дамианом дер Госсенсом, и намеревалась прогостить до дня, когда поминают Лициния и Дометия Персиянина. Они прошли до того места, где ступени над пристройкой мастеровых сбегали со стены вниз, на нижний двор, заполненный тележками привезших оброк из Байлена и Гойё местных крестьян.
Прежде, чем спуститься вниз, она чуть подобрала длинные складки нижнего платья и, поволокла глазами, они у нее были крупные и карие.
- Хилке, как ты полагаешь, сегодня будут игры на лугу у старых ветряных мельниц?
По случаю больших торжищ в ее честь, ее отец пригласил многочисленную родню ее сеньора, князя епископа Льежа Тибо, его пламенников Генриха и Жана. Ирменгарда ожидала увидеть много рыцарей и оруженосцев за игрой в мяч и другие забавы. Ее живот был абсолютно незаметен, и она рассчитывала, что брат Филипп из бернардинцев, бывший при ней исповедником, позволит и ей поучаствовать.
Женщине, к которой она обратилась, было на вид лет тридцать, хотя упорная и кропотливая работа могла накинуть ей несколько лет на подтянутые желваками скулы. Ее волосы покрывало поддерживаемое над висками двумя узелками полотно, а округлые груди ныряли в складки шерстяного фартука.
- Как будет угодно вашему отцу, синьора, - сказала она, а в ее серых глазах графиня заметила нотку превосходства. Конечно, она вправе гордиться дарованной ей милосердными небесами здоровьем и крепостью естества. Некоторые опасались, что ребенка не будет. Или что он родиться мертвым.
- Мне бы очень хотелось повидать сегодня Генриха, у него очень выразительный взгляд и осанка, совсем как у его отца, Генриха Белокурого. Она имела в виду правителя Люксембурга и его сына. Земли между Рейном и Мозелем были оплетены давними родственными связями. Отдавая ее за Рейнальда, ее отец упрочнил эти связи, пошатнувшиеся с враждой с его братом, Адольфом, графа Берга. - Наверняка сегодня должны быть проведены особенные развлечения, ведь завтра у нас день поминовения мучеников Кварта и Магна.
Кончиком указательного пальца она расправила складочку на вырезе барбета, головного покрова тонкой выделки. - И на очаге уже стоят пироги с голубями. - Ах, как все замечательно складывается, все так, как и задумывал отец! - Она как будто хотела поправить филлет, суконную шапочку без полей с ворсистой тульей, что бы прикрыть затылок от, только что выглянувшего из собравшихся над центральными строениями туч солнца. Но стоявшая тут же женщина более молодого вида, чем Хельге, упредила ее движение ловким и спорым движением.
- Да, Игни, благодарю тебя, - чуть поджав округлые аккуратные губы, сказала графиня. У темно серых глаз женщины появились складочки. Уж она всегда была начеку. широкие плечи шерстяного фартука покрывал и ее статную сухопарую фигуру, а темно русые волосы покрывал платок с закинутым за левое плечо широким концом.
Ее супруг, граф Гелдерна, фон Вассенберга, наследовал после нее эти земли, ведь других детей у герцога Лимбурга не было. У нее мог быть брат, наследник по праву рождения и мужества. Но говорят, что он умер вместе с матерью, Юдит Клевской, не снесших последних мук. Ее самой не было уже на севере, так что она могла тут полагаться только на слова отца Маурикса, доминиканца.
При мыслях о родах у нее опять началась зевота. Втянув тонкими ноздрями пахнущий навозом и соломой воздух, он улыбнулась, что бы сдержать чихоту. Только не при слугах и замковых рыцарях. Еще пойдут слухи, что ей опять не светит ощутить тепло между ног.
Когда они ни стали спускаться, жена одного из следовавших за ней в стеганой куртке, жаке рыцарей, поправляя узкие концы спадавшей ей за плечи ткани барбета, еда не упала на кровлю лучной мастерской. Но ее муж удержал ее, ухватив ее за руку. Та не преминула поправить края узкого рукава с мягкими пуговицами. Везет же этой Махтелт.
Ее мужчина рядом с ней. А ее Рено на юге, ждет ее отца вместе с другими вассалами на встрече с архиепископом Кельна Зигфридом фон Вестербургом. Наверное, при своем родстве с южанами он чурается ролью вассала. Но Ирменгарда знала, что она сама та цена, которую ее отец заплатил за союз с домом Эрмезинды Люксембургской, матерью Генриха Белокурого и прочих, многих из которых так ждали на ее Родины. Впрочем, еще сильнее ждали ее наследника.
На пути через нижний двор им пришлось обходить тележки с репсом и ячменем. Мелкие мошки, поднятые их шагами, неприятно лезли в лицо. Несколько женщин чихнули, при этом другая женщина, жена комерария, чихнула громче всех. Изогнув едва видимые брови, графиня смотрела на тележки, на покрывавшие соединявшие их в одну конструкцию планки отпечатки мозолистых покрытых илом и грязью ладоней.
- Как же трудно стало добывать с приречных земель зерно, - как будто бы в тон своим мыслям сказала она. С открытием большого речного порта в Дамме возросла потребность в сбыте шерсти на рынки за Рейном, ведь взамен они получали шелк, готовые платья и различные украшения. А народ нищал. За время правления ее отца риск того, что зерно сильно упадет в цене, возрос настолько, что ее отец с самого утра отправлял с разъездом по дорогам рыцарей, отслеживать повозки с зерном, которые жители окрестных селений могли отсылать в противоположную от замка на Фесдре сторону.
- Не шерстью же с ними расплачиваться, ничего, потерпят, - усмехнулась одна из рыцарских жен. Ее узкие плечи покрывал тонкий шерстяной плащ, на голове был такой же филлет, как у графини, но выделкой попроще. Они обменялись взглядами, заметила Ирменгарда. Ее муж даже поправил длинный шлык, обернутый под подбородком и удерживающий несколько раз сложенный капюшон у него на стриженой голове. Ведь не стесняются.
А ей самой одной ехать по пыльной дороге, после обильного на радость и смех праздника. День как день, но если она и на сей раз не проявит признаков предстоящих Родин, то потеряет в глазах ее отца всякую ценность. Ее синьор через немецкого короля Рудольфа Габсбурга намерен оспаривать ее наследство с Жаном Брабантским. Над стенами и башней восточного предела играли стрижи, над гладью рва, видимого в покрытых смолой и известью воротах, резкими зигзагами проносились жившие под крышей одного из центральных зданий щеглы. Сегодня будет гроза. Пока не вернется последний разъезд, игр не будет. Не увидит она сегодня свою южную родню за играми, только за большим столом из белой сосны в среднем зале.
Они миновали нижний двор и вышли на средний, когда последние из замковой челяди люди входили в прикрытые щитом двери капеллы. Для них был свой угол, который они и заняли, у женщин были покрытые свекольным соком большие руки, у мужчин опухшие от болотных испарений глаза. Хельге и Игни встали рядом с третьей женщиной, Анне, чья сутулая фигура резко выделяла ее среди других. Это от того, что девочкой она попала под копыта жеребца, помнила графиня. Ее исповедник, брат Филипп, служит келейником при отце Ренате. Вот его все сейчас и ждут.
В капелле было прохладно. Рядом с ней на полу замер кусочек солнечного света, пробивающегося с вышины из прорезей в каркасе оконца, несколько таких оконец шли вдоль узкого трансепта, заканчивающегося невысоким амвоном, чуть озаряемого светом, идущим со двора внутрь. Странно, но она помнила отца Рената неуверенным, слабо решительным человеком. Он вошел в доверие аббату Стоффелу, поскольку руководствовался исключительно его же личными соображениями.
Снова прозвучал колокол, глухое эхо звучало в переплетении алебастровых колонн и известковых стен, окруженных гранитным мешком фортификаций. Голубоватая жилка на правом виске графини стала набухать. Очень жаль, что отец ее не отдал за Бодуэна или Филиппа, графа ди Теано, сыновей графа Фландрского Ги де Дампьера. Тогда бы она владела Мюнекерде или Осткерке, раз уж благодаря своей второй жене, Изабелле, дочери Генриха Белокурого, Дампьеры заполучили Намюр и все, что с ним связано.
Бронзовые двери ризницы отворились, и вошел отец Ренат с келейником братом Филиппом и причетником Константием. На последнем был длинный черный плащ с рукавами и высоким черным треугольным капюшоном, скрывающий половину лица. Округлый живот опоясывал пояс из пеньки, заплетенный на левом бедре в узел неправильной восьмерки. В руках он держал стихарь, прямой длинный табард с широкими рукавами. Сам же Константий нес под мышкой толстый свиток в тонкой оболочке из телячьей кожи. Некоторые из стоявших внизу людей, как челядь, так и знать, втянули головы в плечи, будто боясь божьего гнева, готового излиться на них с вытравленных на стене за спинами духовников ликов ангелов. Впрочем, заметила графиня, Волферт, кто вовремя удержал подле себя свою жену, стоял с расправленным челом. Оно и понятно. Ирменгарда знала, что он происходит из семьи, представитель которой, Генрих фон Мульрепас, был избран сенешалем Лимбурга ее отцом, а потом смещен ее синьором, Райнальдом. Может, он хочет доказать всем, что выбор герцога Лимбурга был ошибочен.
Началась служба. Причетник возложил свиток на раму амвона. Келейник стал облачать его в стихарь. Мысли графини были полны тревожной тоски. Это чувствовалось по наклону плеч, движениям рук и даже некоторым неловким шагам, которые она порой безуспешно пыталась скрыть. Наверное, не стоит так переживать. Ведь все в руках Божиих. И ее любящего отца.
- Всемогущий, вечный Боже, - тихо зашептали ее губы. Она мелко и часто задышала, как всегда с ней происходило в моменты публичных молитв. Ирменгарда постаралась как можно более гордо, насколько это приличествовало этому духовному месту и ее мирскому сану, выпрямится. Она заметила, как жена Волферта, плотная Маргарета переглянулась понимающим взглядом с Квериной, женой старшего коморника.
- Ты велик во всех деяниях Твоих, - продолжали шептать ее губы, и от каждого произнесенного слова у нее все более и более теплело за ушами. Ей наверняка стыдно от того, что у нее нет удачи в семье. Только вины ее синьора тут нет.
Служба велась на латыни, притом, что речь причетника отличалась от той, которую вкладывают в свои стихи и песни певцы из Лейпцига. Присутствующие как могли, повторяли за отцом Ренатом, притом, что рыцари в основном вообще не владели латынью.
Ирменгарда сложила руки, водрузив их на живот. Кончиками пальцев она нащупывала признаки жизни под плотными слоями шерсти и льна. Порой ей кажется, что с самого начала Господь покарал ее бездетностью за грехи отца. Слабость ее плоти, невзрачность живота, возможно, никаких Родин и не будет.
После того, как собравшиеся молиться замолчали, и слова о погибели всякого возвышения самого себя перед лицом Бога ушли к резным окнам, не надолго наступило молчание. Только слегка потрескивали свечи в треножниках, да слышался глухой кашель одной чернавки.
Валеран, будучи союзником императора Вильгельма, графа Голландии и Зеландии, участвовал в споре между Жаном д"Авеном, графом Эно и Гийомом де Дампьером, графом Фландрским. Жана в его споре со своей матерью поддерживал император, и ее отец. Хотя он от имени Маргариты де Эно плавал в Англию, где просил средства для завершения войны, все же, может быть, Господь покарал его за участие в той войне, едва не ввергнувшей в хаос половину живущего мира.
Удары колокола возвестили об окончании первого часа. Солнечные лучи осветили челядь, оставив знать и ее слуг в полумраке. На сердце у графини екнуло. Отец и другие немецкие князья выбирали императором Ричарда Корнуоллского, брата трижды проклинаемого короля Англии, Иоанна. По рассказам брата Филиппа, тот дважды предавал своего отца, Генриха, короля Англии и управленца во владениях своих невесток. И трижды своего брата, а все из маленького владения Вексен. Для большой войны нужен малый повод. А для бесплодия нужен повод большой. Душащий плод в утробе матери.
Отец Ренат добр, он позволил челяди молиться вместе с хозяевами. Так удобно для замка, для хозяйства, сказал он, а значит, не может не быть не угодным Богу. Но сейчас эти люди уйдут, как знает графиня. Еще много работы в полях, на плотине. Когда то ей нравилось смотреть, как взбегает вода наверх невысокой башенки. Свежий ветер, пахнущий рыбой и тиной, освежал дыхание, она с удовольствием подставляла ему свое лицо.
Челядь ушла. Снова ударил колокол, ей показалось, что пол качнулся вместе с глухим бронзовым эхом. Но нет, это все-то только страх. Боязнь того, что Райнальд откажется от Лимбурга, ведь слишком много врагов у ее отца, а она бездетна. Ее отец взял в жены Кунигунду Бранденбургскую, дочь Оттона, маркграфа Бранденбурга, и Божены Богемской. Она надеется, что Богу будет угодно даровать им наследника.
Удары колокола следовали один за другим, отправляя слова молитвы, срывающейся с губ отца Рената. Слава тебе, Господи наш, Иисусе! Не так как мы, а как тебе угодно, пусть и будет. Она также боится, что если она не родит в этом году, то отец отошлет ее в Дуйсбург, замаливать грехи за свое ущербное естество. Служба заканчивается, вперед вышел келейник брат Филипп. В руке у него потир с елейным вином и хлебцы. Пусть Богу будет угодно поделиться с нею своей плотью, пусть она родит в этом году наследника.
Солнечный свет заполняет узкий трансепт. Из часовни слышны удары колокола. Вереницей они выходят обратно, ее, конечно, пропускают, но это путь кающейся грешницы. Большим и указательным пальцем она теребит край шелкового пояса, обнимающего ее за бедра. Ей страстно хочется ощутить всю тесноту его на своей коже, но это не так.
Ветер разогнал тучи над замком рекой и лугами, на которые пастухи уже стали выгонять серых и бурых коз и черных овец. Свет нисходит с небес прозрачным потоком, не слепящим глаза, но ярко освещающим всю округу. Прохладно, со стены слышны разговоры часовых. Графиня, стараясь, что бы это не так бросилось в глаза Игни и Хельге, быстро и ловко поднеся кисть к губам, кусает себя за перемычку среднего пальца. Больно, значит, она еще жива.