Аннотация: Рассказ к трилогии "Железного Ветра". Один из эпизодов эпической битвы в "Триариях"
В детстве я мечтал о небесах. Сверстники играли в покорителей глубин, собирали вырезки из журналов с чертежами субмарин и скафандров, коллекционировали модели подводных городов, глубоководных платформ и субмарин. А я бредил Высотой. В специальном альбоме, подаренном на десятилетие, множились вырезки с биографиями и описаниями подвигов великих воздухоплавателей. Я сделал летный шлем из старой шапки-ушанки деда и раскраивал мамины зимние сапоги, чтобы сшить из них унты - ведь там, на высоте, холодно, это каждый знает. Апофеозом стала попытка сделать дирижабль из воздушных шаров, причем из-за отсутствия гелия я попытался химическим путем получить водород из воды... Повезло мне тогда, очень повезло, отделался только тремя шрамами и неделей в больнице. Зато к списку увлечений прибавилась химия.
Время шло, и все чаще покровительственные улыбки сменялись озабоченным вопросом "сынок, как же ты будешь жить дальше?..". Моих родных можно было понять - их сыну всегда хорошо давались точные науки, а затем и механика с инженерным делом. Детские забавы со всевозможным хозяйственным бытом не прошли даром - я буквально "видел" любой механизм в статике и работе, чувствовал сильные и слабые стороны. Если бы я пошел в морестроительный университет - "оплот Ноя", как его называли...
Наставники пророчили великое будущее и - куда без него - неплохой заработок специалиста по напряженным конструкциям из стали и керамики, а так же по сверхточной механике. Я мог бы возводить подводные города, проектировать буровые платформы и научные станции в пучинах Мирового океана, конструировать субмарины... Но меня, как и в детстве, манил совсем иной удел.
Я знал, что светлой мечте не суждено сбыться. Здоровье не позволило стать аэростатчиком-испытателем, поэтому, зная, что никогда не поднимусь к небу иначе, нежели в комфортабельном пассажирском дирижабле, я посвятил жизнь другим - тем, кто тянулся ввысь. Но все равно безбрежная синева являлась во снах, манила и одновременно отравляла недостижимостью. Всегда хотел подняться туда, где никто никогда не бывал, туда, где можно протянуть руку и дотянуться до звезд.
Воистину, "человек, бойся своих желаний, они могут осуществиться"...
* * *
Этюд Листа тихой трелью разнесся по крошечной капсуле. Инженер завозился, поднял с ортопедического валика, заменяющего подушку, тяжелую гудящую голову. Спросонья взглянул на черную сетку динамика и в очередной раз проклял психологов, которые сочли трансцендентную музыку Листа, Паганини и Сен-Санса наилучшей для будильника. Проклятие было ритуальным и в общем бессмысленным, но в подобной ситуации просто необходимо выместить на кого-то злобу. И лучше на тех, кто остался далеко внизу, чем на соратнике или, упаси боже, на работе.
У него было пятнадцать минут на то, чтобы проснуться, привести себя в порядок и подготовиться к вахте. Сторонний наблюдатель, появись он здесь, не понял бы, как можно просто повернуться в крошечном отсеке, который совмещал в себе спальню на одного человека и санузел. Но многомесячные тренировки позволили Инженеру вполне неплохо "вымыться" влажными салфетками и одеться, несмотря на то, что свободное пространство для означенных манипуляций было чуть побольше комфортабельного гроба.
Больше всего Инженер тосковал по воде. Обычной воде из-под крана, которой можно свободно умыться, фыркая, плескаясь, смывая пот и усталость. А потом непременно растереться докрасна жестким махровым полотенцем. Но воды не было, только фляги с питьевым витаминизированным коктейлем. Здесь, на борту, каждый грамм учтен и строжайшим образом взвешен, даже обычный умывальник и умывание - непозволительная роскошь.
Есть не хотелось совершенно, организм откликался на стресс апатией и сокращением потребностей, но проснувшийся заставил себя съесть полную тубу творожно-черничного пюре. Тщательно сложил пустой тюбик и вместе с использованными салфетками упаковал в контейнер-пресс для мусора. Сделал несколько глотков того самого коктейля, горьковатого и неприятно вяжущего. По заверениям ученых, напиток восполнял все потери организма в воде, витаминах и разных минералах. Но пить все равно хотелось, даже сильнее прежнего. Психология и сила привычки - великая вещь...
Он вспомнил эту мысль насчет привычек еще раз, когда выбирался из "спального" отсека в рабочий. Внутреннее пространство жилого модуля мезостата спроектировали так, чтобы в нем не было ни одного угла. Только плавные линии, окружности и волнообразные изгибы. Считалось, что это немного снижает нагрузку на психику человека, запертого на площади в несколько квадратных метров. Запертого, и к тому же подвергающегося постоянному, неотвратимому риску. Кто его знает, может и снижает...
"Рубки" как таковой здесь, в общем, и не было. Нагромождение шкафов с аппаратурой, источающих жар, от которого потрескивают отраставшие на бритой голове щетинки - стрижка наголо перед запуском обязательна, ни капли драгоценной воды на непрофильные нужды. Узкий - в два шага - проход к креслу. Над креслом поработали лучшие медики и кинезиологи Империи. Рабочее место.
Радист, не поднимая головы, поднял руку в приветственном и одновременно предупреждающем жесте. Инженер кивнул, словно его мог кто-то увидеть и протиснулся за спину коллеге. Внимательно взглянул на большой круглый экран сине-зеленого цвета. Обычно такие делали желто-оранжевыми, для сосредоточения внимания, но для этого штучного прибора выбрали наоборот - успокаивающую гамму.
- Смотрю, - кратко сказал Инженер, точнее просипел. Огромное количество аппаратуры производило слишком много тепла, которое не успевали рассеивать системы теплоотдачи. Поэтому воздух в кабине был сух, словно в пустыне или Антарктике и каждое слово драло горло наждаком.
- Без значимых изменений, - так же кратко и так же с трудом отозвался Радист. Он был почти на тридцать лет моложе напарника, но в тусклом свете рубки походил на пожилого коллегу как брат-близнец.
Оба немного помолчали. Инженер всматривался в экран, испещренный крошечными символами, как отраженными аппаратурой, так и выставленными оператором вручную, с помощью специальных фишек. Прежде чем занять место Радиста, следовало полностью оценить и запомнить оперативную обстановку в динамике, учесть изменения с прошлой вахты, то есть, на жаргоне радиолокации - "увидеть картинку". Только после этого можно будет заступить на шестичасовую вахту, дав отдых напарнику. Шесть часов, цикл за циклом - больше не выдерживает оператор, внимание рассеивается и плывет. Четверть суток работы, еще столько же на сон. Оптимальное для данных условий расписание, к которому Инженер и Радист привыкали три месяца перед запуском. "Оптимальное" - то есть операторы смогут сохранять условную работоспособность дольше, нежели при ином графике.
Шесть часов работы с высокоточным радаром, охватывающим стремительным лучом пространство в радиусе более тысячи километров. Триста шестьдесят минут напряжения, без возможности отвлечься, дать отдых воспаленным глазам и уставшему разуму.
Инженер смотрел и запоминал все изменения диспозиции, мельчайшие элементы титанической битвы, развернувшейся под всевидящим оком мезостата дальнего радиолокационного обнаружения. Каждая метка на большом плоском экране - это цель, мишень. Враги, чья воздушная техника злобными осами вьется вокруг оборонительных порядков, жаля смертельными выпадами ракет и бомб. И свои, те, кто держит щит противовоздушной обороны. Их осталось много меньше, чем в начале сражения, но все они сильны и храбры. И зависят от дальнего ока мезостата, как слепцы от единственного поводыря...
* * *
"Условная работоспособность" - как же любят ученые обтекаемые, скользкие формулировки! В свое время один из штатных психологов, думая, что пациенты его не слышат, выразился куда определеннее - "при правильной организации драгоценный ресурс психики будет вычерпан до дна безумия чуть позже". Хуже всего не то, что мы с напарником заняты адски тяжелой и ответственной работой, а то, что заняты ей постоянно. Это как напор воды на большой глубине - давление постоянно и неотвратимо. Достаточно одной слабой точки, и со временем самая прочная конструкция обязательно разрушится. Наши телесные и душевные силы стачиваются с каждой вахтой, а конца пока не предвидится.
Хлопаю ладонью по плечу Мальчишки, он молча кивает и начинает вылезать из кресла. В тесноте рубки это нетривиальная задача, мы буквально играем в детскую игру "передвинь фишку", только не игральными костями, а собственными руками и ногами. При этом не отрываем взгляд от экрана и приборной доски. Напарник еще контролирует обстановку, а я - уже. Оперативная обстановка не должна оставаться вне нашего внимания ни на мгновение, потому что все может измениться за считанные секунды. Как вчера, когда нас едва не накрыло скоординированным ракетным залпом по трем направлениям сразу. Противник до последнего скрывал тяжелые бомбардировщики в помехах, подняв едва ли не всю свою авиадивизию. И почти ведь сбили, несмотря на высоту...
Мальчишка протискивается к капсуле отдыха и облегченно вздыхает, шумно и радостно. Его можно понять - впереди немного отдыха, возможность вытянуть ноги, разогнать кровь, поспать, наконец. Но все равно столь явная демонстрация облегчения вызывает у меня приступ злобы, яростной и неконтролируемой. Сама мысль, что кто-то будет отдыхать, вызывает отторжение. Давлю скверные мысли усилием воли. Через шесть часов я сам вздохну с тем же облегчением, не в силах сдержаться, а Мальчишка так же сделает вид, что ничего не заметил.
Я зову его "мальчишкой", хотя мой напарник не так уж и молод, ему двадцать три года. Но в сравнении со мной - мальчишка и есть. Мне пятьдесят два года и в иных обстоятельствах я никогда не попал бы даже на борт испытательного аэростата, не говоря уже о мезостате. Но особые времена требуют особых решений. Обычная ситуация в необычное время.
Собственно, если подходить со строгой научной меркой, наш аппарат нельзя назвать "мезостатом". Скорее тяжелогруженый стратостат, дирижабль больших высот с водородными баллонами вместо гелиевых - для большей грузоподъемности. Но поскольку никто еще не забирался так высоко, с людьми на борту, агрегат все назвали "мезостатом".
Когда противник стал уничтожать наши города с воздуха, быстро выяснилось, что противопоставить ему, в общем, нечего. Наши ракеты вполне могли сбивать их самолеты, но снарядам не хватало главного - целеуказания и наведения. Традиционные дирижабли радиолокации были слишком медлительны и выбивались в первую очередь, силы ПВО слепли, а затем... Я видел фотографии городов, выжженных фторовыми бомбардировками... И в преддверии новой грандиозной битвы родилась оригинальная конструкторская задумка.
Со стороны мезостат похож на создание безумного авангардиста, из тех, прости господи, "скульпторов", что строят разные штуки из кусков мусора, гордо именуя себя "металлоидами". Громадная связка баллонов с водородом спиралью вьется вокруг трехсотметрового композитного стержня, в котором укрыта система управления, перекачки носителя и прочая машинерия. На самом верху телескопическая штанга удерживает ракетный двигатель, с чьей помощью мы корректируем снос ветра. Рабочая высота мезостата более тридцати километров, здесь атмосфера очень сильно разрежена и воздушные потоки гораздо слабее, но и парусность у нашей подъемной "авоськи" - будь здоров. Конечно, это смертельно опасно и сложно - играть с огнем вблизи водорода, но деваться некуда - винты на такой высоте бесполезны.
Под несущими блоками на сложной системе растяжек подвешен собственно рабочий модуль. Со стороны это похоже на летающую тарелку из фантастических книг в мягкой обложке - горбатая рубка и под ней на широком основании крутится многометровая "тарелка" радара. Блестящий диск антенны вращается мерно и неостановимо, обегая окружность невидимым лучом, как взгляд божества войны.
Но это еще не все, ниже, опять же на паутинной системе стальных тросов закреплен энергоблок. В первоначальном проекте там должен был размещаться малогабаритный реактор, но вмешались два злобных слова - "весовая дисциплина". Реактор полностью съедал весь резерв грузоподъемности. Для автоматического исследователя мирных высот - вполне сгодится. Для передовой линии радиолокации в жесточайшей войне - никак. Поэтому вместо атомной печки у нас радиоизотопные батареи - единственные в мире, технологии даже не завтрашнего, а послезавтрашнего дня.
Впрочем, проще назвать, что в нашем многосоставном агрегате НЕ штучное, произведенное в единственном экземпляре, работающее наполовину на гении создателей, наполовину на удаче и везении.
И заканчивает конструкцию фотопушка. То есть так мы ее называем, конечно, это не пушка в обычном понимании, а...
* * *
Инженер прервал ход воспоминаний, словно ножницами обрезал. Когда ситуация требует предельной концентрации, любая сторонняя мысль может увести в сторону, как ледяная дорожка. Тем более, что внизу разворачивались любопытные и страшноватые события.
Мезостат парил практически над полем боя, но благодаря высоте полета был крайне труднодосягаем для противника. Тридцать километров - это очень много, никакая ракета с земли не достанет, только если загнать тяжелый бомбардировщик под самый потолок досягаемости и запустить реактивный снаряд уже с него. Таких самолетов у врагов оставалось немного, но сверхвысотный радар был слишком опасен, он практически сводил к нулю превосходство противника в авиации. Поэтому с удручающей регулярностью многомоторные машины поднимались с бетонированных аэродромов, неся в пузатых утробах крылатую управляемую смерть. А с противоположной стороны, повинуясь указаниям мезостата, двигались антиподы бомбардировщиков - дирижабли-ракетоносцы с единственным приказом - защищать небесное око любой ценой.
На земле сшибались стальные лавины бронетехники, пехота в противохимических и антирадиационных комбинезонах сходилась в штыковых схватках, атомный огонь полыхал подобно адским топкам. А над землей всадники неба плели паутину ракетных запусков, ложных мишеней и помех. Пока мезостат удавалось защитить, за последние сутки его пытались сбить всего дважды, в то время как поначалу сверхвысотный радар атаковали каждые два-три часа.
И это тревожило больше всего. В открытой схватке присутствовала своего рода определенность, надежность и предсказуемость. "Они" нападают, соответственно мы должны парировать их удары и наносить собственные. Но наступившее затишье могло означать все, что угодно. От упадка и истощения вражеских сил до тщательной подготовки ими какой-то особенной гадости.
Инженер сделал глоток из питьевого бачка, снова поморщившись от привкуса. Сделал несколько пометок специальным стилосом в блокноте, подвешенном на тонкой цепочке. Внизу наступал вечер. Ранее битва шла круглосуточно, и смотреть в оптику было откровенно страшно - в тылу господствовал режим светомаскировки, поэтому линия фронта полыхала в кромешной тьме, как шрам от гигантской огненной плети. Но на пятый день баталии люди оказались вымотаны до предела, убыль в технике достигла критических величин, поэтому к ночи интенсивность боевых действий снижалась, чтобы рано утром вновь полыхнуть всепожирающим пламенем
Оператор связался с наземным центром управления, обновил прогноз погоды и карту коррекции сноса ветром. Числа вышли неутешительными - слабый, но устойчивый ветер постоянно "сдувал" аппарат, кроме того на таких высотах уже начинало сказываться вращение Земли. Топлива оставалось немного, к тому же каждый запуск корректирующего ракетного двигателя был игрой в рулетку - слишком близко друг к другу находились водород и огонь. Достаточно крошечной трещины, малейшей неисправности в недоработанных и сделанных буквально "наживую" системах, чтобы эпопея мезостата закончилась в одно мгновение.
Светящаяся черта в очередной раз пробежалась по круглой плоскости, отмечая новый оборот радарного луча. И еще раз. Что-то в ее движении не понравилось Инженеру, очень не понравилось. Он пока не мог сказать, что именно, но где-то на задворках сознания звякнул предупреждающий звонок.
Что-то не так...
* * *
Конечно, удивительно, что меня взяли в проект. Здоровье и возраст не позволяли участвовать даже в сугубо мирных программах, а здесь форпост нашей обороны от самого страшного врага в истории. Немыслимое напряжение, огромная опасность и ответственность за судьбу всей страны. Но так вот карта легла. В экипаж должны входить оператор радара, механик-ремонтник и еще человека три-четыре. Но места для них нет, физически нет. Только для двоих, и то очень маленьких, не выше ста шестидесяти сантиметров, желательно еще и с замедленным обменом веществ - чтобы меньше ели, так как на счету даже не центнеры и килограммы, а граммы. Поэтому - радарщик, который может его в случае чего починить технику, и ремонтник-технарь, умеющий обращаться с радаром. И оба - мастера высшего класса. Но если операторов-малоросликов немало, то подходящий инженер, как ни удивительно, оказался только один. Точнее, трое, если уж быть точным, я был дублером второй категории и призвали меня скорее для порядка. Но за неделю до того, как враг пошел в решающее наступление, его диверсанты атаковали центр по подготовке персонала, где находились первый и второй номера. Так из третьего я стал первым и единственным. Говорили, что санкцию на мой допуск дали "на самом верху" и приятно сознавать, что доверие тех самых верхов пока оправдывается. Но с каждым часом мне все тяжелее... Усеченный сон не дает полного восстановления, усталость накапливается, как сцеженный яд в банке. И я все больше опасаюсь ошибиться, увидеть врага там, где его нет и пропустить реальную угрозу. Такую, как сейчас.
Не понимаю... Одиночная цель идет на предельной высоте - определенно очередной вражеский бомбардировщик. Вектор - в точности на нас. Но он один, а за нами, или точнее "под нами" пусть и потрепанный, выбитый почти наполовину, но все-таки дивизион ПВО из менее мощных и высотных радаров, ракетоносцев и платформ автопушек. По уму мезостат надо атаковать сразу с нескольких направлений, группами, отвлекая прикрытие. Раньше так и делали, но в этот раз что-то новое.
Под сердцем ядовито колет игла страха - а если это атомная атака?.. У противника атомные только свободнопадающие бомбы и еще снаряды сверхдальнобойной артиллерии, этим оружием нас не достать. Но вдруг они все-таки смогли экстренно упаковать спецзаряд в ракету?.. Тогда мезостату конец, ударная волна сметет аппарат с неба, как муху, с нашей то парусностью и слабой конструкцией.
Связываюсь с центром. Они тоже видят бомбардировщик, хотя и не так хорошо, как я, сказываются помехи и меньший охват. Защита приведена в максимальную готовность, все ждут... Вот такая она, война века радиолокации и дальнобойного управляемого оружия - долгие минуты ожидания, когда всю работу делает автоматика, а человек лишь ждет, как кинут игральные кости случайность и удача. Здесь, наверху, видя весь ужас, что творится внизу, отчетливо понимаешь, насколько фортуна определяет жизнь и смерть человека на войне. Слепая удача. Или неудача, что гораздо чаще.
Впрочем, я расфилософствовался на пустом месте. Пора решать, стоит ли будить напарника. Две пары глаз лучше, чем одна. Жму кнопку зуммера, зная, что в спальной капсуле сейчас заиграет негромкая музыка. Интересно, что подумает в мой адрес Мальчишка-радист?.. Я бы первым делом обозлился. С полным пониманием, что такая побудка означает нечто сверхординарное - но все равно обозлился бы.
* * *
- Идет, - констатировал Радист. - Как по бульвару шатается.
- Сейчас войдет в зону поражения, - отозвался Инженер, не уточняя, в чью именно зону, это и так было очевидно.
- Не понимаю, - сказал радист, рефлекторно оглядываясь на коммуникатор для переговоров с землей, словно оттуда могли подсказать что-то полезное. - Одиночка нас не достанет, ракету просто утопят в помехах, даже без контрснарядов обойдутся. Так что ему нужно?
Молодой человек немного помолчал, пожевал тонкими сухими губами, словно хотел что-то добавить, но не стал. Промолчал и Инженер, невысказанное слово "атом" повисло в тесной рубке невидимым клубом зловонного табачного дыма.
Инженер покрутил в пальцах логарифмическую линейку, ноги ломило, будто он и не сидел в специальном ортопедическом кресле. За спиной сопел Радист, втиснувшийся между спинкой кресла и приборным шкафом. Не слишком яркий - чтобы не бликовать на экране радара - плафон светился ровным светом, бросая тени на скругленные линии и сглаженные углы.
- Граница досягаемости, - произнес бесцветным голосом Инженер. - Если будет что-то делать, то сейчас.
Пляска оранжевых символов на экране отчетливо рисовала картину невидимой схватки. Вот уже дирижабли-ракетоносцы выпустили огненные снаряды, нацеленные на одиночного агрессора, а тот все ломился по идеально прямой линии, нацелившись строго на мезостат. А затем внезапно сменил курс, забирая круто в сторону, с одновременным резким снижением. Одновременно самолет ставил достаточно мощные помехи и отстреливал едва ли не тонны фольги. Понадобилось секунд десять, чтобы разобраться в пляске электронных сигналов.
- Ракета, - односложно промолвил Радист.
И в самом деле, перед отворотом бомбардировщик запустил ракетный снаряд, момент старта потерялся в какофонии помех, но теперь снаряд был отчетливо виден на экране. Так же как и носитель минутой ранее, снаряд стремился к мезостату. С такой скоростью полета оставалась от силы пара минут.
- Конец, - сухо констатировал Радист. А может то был вопрос, по интонации непонятно.
- Его перехватят, - отозвался инженер, так же непонятно, с надеждой, уверенностью или мрачным сарказмом.
На мезостате не было оружия - радар, батареи и фотопушка поглотили весь резерв веса. Два человека, запертые в тесной коробке на высоте тридцати километров могли только беспомощно следить, как крылатая смерть стремится к ним, а защитники раз за разом обрушивают на ракету удары помех, приманивают ложными целями, стремятся поразить противоракетами.
- Конец, - безнадежно вымолвил Радист, тяжело дыша, словно кто-то перехватил ему горло. - Не получается сбить.
- Это не ракета, - невпопад отозвался Инженер, впившись взором в прозрачную гладь экрана.
- Что?
- Не ракета, - повторил Инженер. - Он маневрирует, смотри, как ловко уходит от противоракет и газотурбинных снарядов. Штука с самонаведением так вообще не сможет. А с внешним управлением не сманеврирует настолько четко и ровно. Этим рулит человек внутри, которому передают команды со стороны.
- Самоубийца? - хрипло предположил Радист. - Смертник в ракете?
- Может быть... Смотри...
Инженер указал на экран, стукнув но стеклу самым кончиком ногтя, чтобы упаси боже не оставить ни пятнышка.
- Сбили носитель. Наши сбили, почти у самой земли. А этот продолжает идти, как шел. Значит точно не телеуправляемый.
- Если смертник, то нам конец, - оптимистично отметил Радист. - Предположим, что нет, кто бы это мог быть?
Инженер прикусил губу и спустя пару мгновений ответил:
- Ракетный истребитель-перехватчик, больше некому. Допилили лобзиком экспериментальную модель и запустили с аврально переоборудованного носителя. Это точно экспромт, иначе его бы использовали гораздо раньше.
- Что пнем по сове, что совой об пень. Нам не уйти ни от ракеты, ни от истребителя, - буркнул Радист, к которому вновь вернулся обреченно-пессимистичный настрой. - Минута - и конец.
- Не скажи, - пробормотал Инженер, все так же, не отрываясь от экрана. - Если там пилот с ракетным движком в заднице, то у него вряд ли что-то серьезное в арсенале. Стволы или пакет неуправляемых ракет. В общем, пойдет в ближний бой. Тогда...
Инженер задумался, шевеля пергаментными пересохшими губами. Молча указал на неприметный тумблер, расположенный под колпачком в самом дальнем углу резервной приборной панели. Радист несколько мгновений непонимающе смотрел на стеклянный футляр, а затем кривая ухмылка перекосила его лицо. На улыбку это походило очень отдаленно - сведенные усталостью мышцы лица с трудом изображали что-то отличное от скорбной гримасы усталости.
Ракетный истребитель стремительно сокращал дистанцию. Инженер поймал себя на том, что неосознанно наделил точку на экране формой и содержанием. Он буквально видел вытянутое стреловидное тело, скользящее в разреженном воздухе, оставляющее за собой огненный хвост, подобно комете. А в тесной кабине демон, вцепившийся когтистыми лапами в штурвал. Внутренний взор и воображение Инженера упорно рисовали противника в виде нежити, всадника апокалипсиса новой технической эпохи.
Очередной оборот радарного диска снова обновил числовые показания.
- Он нас протаранит, - прошептал Радист, облизывая сухим языком сухие губы.
Серия звонких щелчков прошла по корпусу, отдаваясь в голове погребальными колокольчиками. Ярко вспыхнула светограмма общего состояния бортовых систем, замигала желтовато-лимонным цветом - что-то повреждено. Что именно - смотреть было некогда. Секунды растянулись, строясь друг за другом, как вагоны товарного автопоезда, само время споткнулось и побрело неспешными шагами.
- Стреляет, - почти неслышно проговорил Радист и неожиданно громко возопил. - Давай!
- Рано, - шепнул Инженер, темно-красная, почти черная струйка скользнула из прокушенной губы, капнула на самый край панели.
Снова прозвенело, краем глаза Инженер заметил, что желтых лампочек прибавилось. Противник обстреливал мезостат из скорострельной авиапушки, начав с предельной дистанции, надеясь выпустить максимум боекомплекта во время стремительного сближения. В его распоряжении оставались считанные секунды - мезостат представлял собой огромную мишень, но и скорость сближения была огромна. Да еще наверняка неизбежная вибрация, а так же отдача орудий сильно сбивали прицел.
Только у экипажа мезостата времени было еще меньше.
Пальцы Инженера лежали на тумблере, а мозг решал нехитрую задачу, соотнося скорость истребителя, траекторию и неизвестную величину в виде намерений вражеского пилота. Который мог расстрелять весь боезапас в первом заходе, попробовать сделать второй - благо остановить его было некому, и наконец, просто протаранить мезостат для гарантии. Противнику нельзя было отказать в упорстве и смелости, так что последний вариант так же приходилось учитывать. А времени уже не оставалось.
Радист тихо и безнадежно взвыл, вцепившись пальцами в спинку кресла оператора с такой силой, что металл тихо заскрипел. Инженер отстраненно подумал, что не чувствует ног, только острую режущую боль в коленных суставах от напряжения и неудобного положения. А затем он замкнул тумблер.
* * *
В детстве я любил приключенческие книги и щеголял броскими оборотами наподобие "на волосок разминулся со смертью". После это увлечение как-то прошло, да и жизнь наглядно показала на чужих примерах, что обычно смерть не проходит мимо, а с вежливой настойчивостью кладет на плечо костлявые пальцы. Но сегодня я снова вспомнил старые затрепанные тома с яркими пятицветными обложками... Старуха с косой действительно прошла рядом, так близко, что задела нас краешком рваного балахона.
Мы так и не узнали, что это была за машина - может быть действительно ракетный перехватчик, может еще что... Управлял аппаратом человек или особо изощренная автоматика? Может когда-нибудь узнаем, а может быть и нет. Так или иначе, последнее средство сработало. На мезостате нет оружия, есть только фотопушка и световой маяк на крайний случай, если будет потеряна вся остальная связь. Маяк - это батарея зарядов, сделанных на основе "маркеров" для наведения ракет и планирующих бомб, они дают сверхъяркую вспышку, видную в любую погоду на десятки километров. Их я и использовал, все сразу.
В мезостате не предусмотрено иллюминаторов, они ослабили бы и без того напряженную конструкцию. Но несложно представить, как это было - световая точка, ослепительно белый прокол в ночной тьме, соперничающий с первыми мгновениями атомного взрыва, видимый с земли, как огромная звезда. Если в кабине невидимого врага находился человек, он мгновенно ослеп. По крайней мере, я надеюсь на это - что там была именно живая душа, а не телеоптика или автомат, которые просто потеряли ориентацию. Сейчас, когда все закончилось и вражеский аппарат беспорядочно падает, я чувствую ненависть, безрассудную, слепую ненависть к тому, кто только что пытался меня убить. Мне хочется, чтобы он страдал, вопил от ужаса в тесной могиле кабины - слепой и ждущий смерти.
Недостойное желание, знаю. Но... мне было слишком страшно. И теперь я чувствую странную смесь ликования, безмерного облегчения и ярости.
Я убил человека... Впервые в жизни. Конечно, наша работа уже привела к гибели многих врагов, мы добываем драгоценную информацию для командования, для всей нашей армии. И эти знания превращаются в точные, своевременные действия на поле боя. Но все это отстраненно, обезличенно... Впервые в жизни я сделал нечто, что непосредственно оборвало чужую жизнь. И мне все равно, вот, что самое удивительное и в чем я никогда никому не признаюсь. Я вычеркнул из бытия того, кто намеревался сделать то же со мной. Теперь его нет, а мы с Мальчишкой живы. И по-прежнему должны делать свою работу.
( Свернуть )
Центр на земле скупо хвалит за находчивость и успех. Скупо и коротко - новый раунд схватки уже близко. Обе стороны - и мы, и они - на пределе возможностей. В бой брошены все резервы, теперь победит тот, кто сможет зайти еще чуть дальше в самоотверженности, фанатизме и отрицании смерти.
Удивительно, кажется, эта дуэль заняла едва ли не часы. Но бортовой хронометр указывает, что все события, начиная с отделения малого аппарата от бомбардировщика, уложились в полторы минуты. Вот он, век авиации и ракетной тяги в действии...
Теперь время считать ущерб и смотреть, не достал ли нас вражий летун из могилы, причинив неустранимые повреждения. Это уже моя стезя, ведь в нашем маленьком экипаже я - главный по ремонтным вопросам.
Мальчишка смотрит на радар, а я оцениваю ущерб, отправляя сигналы по резервным системам. Пробито несколько баллонов с водородом, подъемная сила упала на доли процента - это терпимо, в худшем случае потеряем метров пятьдесят-сто высоты. Возьми враг чуть выше и попал бы аккурат по коррекционной установке с ее топливными баками, вот тогда вышел бы факел на пол-неба. Перебиты несколько кабелей - тоже не страшно, включаем дублирующие. Похоже, повреждена радарная антенна, сигнал чуть сбоит, но опять же - в пределах терпимого.
А это что?..
* * *
Конечно, фотопушка на самом деле не была "пушкой". Так называлась достаточно сложная система так называемой "видовой разведки", установленная в последний момент, под цезиевыми батареями. Набор оптики с разрешением до десяти метров, фототехника и специальная установка, регулярно отстреливающая капсулы с пленкой. Капсулы представляли собой маленькие ракеты, запускаемые по установленной траектории. Тепловая изоляция хранила драгоценное содержимое, ленточный парашют позволял приземлиться, а радиомаячок голосил на условленной частоте, указывая, где искать. Новая порция пленки отправлялась каждый час, еще примерно три-четыре часа занимали поиск, доставка и проявка. Таким образом командование получало информацию о фронтовой диспозиции с минимальным опозданием. Учитывая сложность и опасность обычных разведывательных методик - почти что в режиме реального времени. Весь процесс был автоматизирован и управлялся с земли - операторам хватало забот с радаром. И теперь фотопушка не работала...
Радист размял пальцы, помассировал шею и скорбно вздохнул. Его можно было понять - отдых накрылся медным тазом. Молодой человек покосился на край приборной панели с высохшим потеком черно-бурого цвета. Не отвлекаясь от наблюдения за экраном, на ощупь достал из специального ящичка салфетку и как мог стер следы крови. Только теперь Инженер почувствовал тупую боль в прокушенной губе и медный привкус во рту.
Пожилой технарь протиснулся в дальний угол рубки, где тонкая, почти невидимая черта рисовала овал - выход в переходной тамбур, он же - ремонтный отсек. Инженер отжал утопленный в стену рычаг, сдвигая в сторону подвижную панель, за ней открылось нечто похожее на узкий лаз, прикрытый металлической крышкой.
Человек на пару мгновений остановился и нервно сглотнул. Затем подтянулся на специальном поручне под потолком и нырнул в отверстие.
* * *
Фотопушку заклинило, чем - неясно. Скорее всего, это неустранимо, но в любом случае надо выходить и смотреть. Перед тем, как приступить, я глотнул стимулятора. Его намешали лучшие химики специально под мой вкус, на основе любимого сорта кофе. И какая же гадость получилась! А ведь раньше было куда лучше. Наверное, это и есть вкус страха...
Когда мезостат перепроектировали, превращая из мирного исследовательского проекта в дальний военный радар, самым больным вопросом стала эвакуация экипажа. Оставался минимальный резерв веса и предстояло выбрать - ремонтный блок на один скафандр или спасательная капсула. Военные стояли за первый вариант, психологи - за второй, мотивируя тем, что безысходность может на корню убить энтузиазм команды. Не так важно спасение, как знание, что оно теоретически возможно. Но в конечном итоге победили голый военный практицизм и вера в душевные силы правильно мотивированного персонала.
Поэтому пути для эвакуации у нас нет, зато есть скафандр, сделанный на базе глубоководного самоходного костюма. В него влезают сзади, в специальный люк на загривке, между затылочной частью шлема и горбом на "спине", где скрыты основные механизмы.
Проверить герметизацию. Мальчишка переходит на радиосвязь и сообщает, что внутренний люк закрыт. Аккумулятор заряжен и готов. Он максимально облегчен и предназначен для самого крайнего случая, обычно скафандр запитывается через кабель. Шевелю руками для пробы, тихо поскрипывают копиры, передавая движение моих мышц стальным "пальцам". Не забыть страховочный трос, цепляю карабин, проверяю блоки с инструментами, распределенными в ложементах на поясе и бедрах скафандра. Сдвигаю в сторону заслонку, отделяющую меня от внешнего мира. И первый шаг...
Я ожидал чего-то необычного, шока, удивления на худой конец... Но ничего такого нет и в помине. Я слишком устал, ответственность давит свинцовой плитой, да и просто тяжело - любое движение в скафандре требует усилия, которое передается на электроприводы. Внизу ночь, а здесь солнце, вполне светло. Хотел посмотреть вверх, но там только темная громада водородного комплекса, уходящая на десятки метров вширь.
Стою на узком "бордюре", у технического лаза с тонкой лестницей. Немного ниже неспешно вращается огромный диск - антенна радара в кожухе. Как детская карусель, с которой можно шагнуть в бесконечность. Вращение замедляется, напарник останавливает антенну, иначе, когда спущусь ниже, меня убьет радиоизлучением. Все, диск остановился, теперь мезостат ослеп, а вместе с ним и вся система дальней радиолокации. До тех пор, пока я не устраню неисправность фотопушки или не сообщу, что с ней все и фоторазведки больше нет.
Спускаюсь по лесенке. Здесь слишком разреженный воздух, чтобы передавать звук, но лязг металла о металл отдается в шлеме. Чувствую себя Лаокооном - вместо змей кабель электропитания и страховочный трос. Поначалу я пытался не смотреть вниз - все таки тридцать километров... Но неожиданно осознаю, что воспринимаю бездну внизу исключительно как абстракцию. Здесь нет привязки к ориентирам, за которые мог бы привычно уцепиться разум, выстроив систему координат. С тем же успехом можно смотреть на панораму в визографическом павильоне - да, масштабно, отчасти захватывающе. Но не страшно.
Куда больше меня занимают практические заботы - двигаться очень неудобно, каждое движение приходится совершать по отдельности, как ребенку, который учится ходить. Жужжание приводов раздражает, капли пота выступают на лбу и норовят затечь в глаза. Нажимаю подбородком кнопку, фиксируя положение скафандра. Теперь он полностью недвижим, застыл, уцепившись в перекладины лестницы. Внутри достаточно свободно, чтобы при некотором усилии можно было освободиться от захватов копиров и вытащить руки из стальных "рукавов".
Надеваю на голову повязку, снова вдеваю руки обратно. Как же тяжело вот так, вслепую искать кольца копирных элементов, чтобы вставить в них пальцы... И дальше, вниз. Антенна уже над головой, закрывает как гигантский зонт. Здесь почти нет полутонов, все очень контрастно - или свет, или его полное отсутствие. Я в черной тени, словно в угольной яме. И снова на свету, спустившись еще ниже.
Блок батарей, упакованных в опечатанный заводскими пломбами корпус. Это, конечно, не реактор, но и здесь при некотором невезении можно прихватить несколько лишних рентген. На глянцевом гладком корпусе несколько глубоких царапин, похожих на следы ударов огромного топора. Один трос перебит и повис, как мертвые змеи в сплетении подвески. По-видимому, тоже последствия обстрела ракетного перехватчика. Опять везение, попадания пришлись в бронированный кожух, а могли бы поразить гибкую колонну, укрывающую сплетение шлангов и кабелей системы управления.
Теперь надо спуститься еще на уровень, где под батареей расположен собственно модуль фоторазведки.
* * *
Инженер дышал все тяжелее, поначалу просто трубно сопел, теперь же явно хватал воздух ртом, с надсадным похрипыванием. Радист стиснул зубы и сжал кулаки, глядя на черную сетку динамика. Ощущение собственной беспомощности было невыносимым.
- Сколько? - с хрипом спросил Инженер, и Радист поначалу не понял, о чем речь.
- Времени. Сколько, - раздельно уточнил человек снаружи.
- А, понял, - опомнился Радист. - Семь минут. Прошло семь минут.
- Много. Плохо, - так же четко, разделяя слова, отметил Инженер. И снова повторил. - Плохо.
- Что случилось? - спросил человек в рубке и устыдился, насколько по-детски прозвучало сказанное.
- Кабеля не хватает, - пробормотал динамик. Фоном служили приглушенные скрипы и позвякивание, будто что-то дергали и крутили.
- Что? - растерянно вымолвил Радист и замолк, сообразив. В рубке было очень жарко, но молодой специалист по радарам облился холодным потом, словно разом нырнул в ледяной бассейн.
Кабель внешнего питания позволял достать до всего, что можно было починить. Но блок фоторазведки добавили в последний момент и, судя по всему, забыли или не успели соответственно переделать конструкцию обеспечения скафандра. Теперь ремонтнику следовало или вернуться, отказавшись от починки, или рискнуть, отключив кабель и положившись на собственный аккумулятор. А он, как очень хорошо помнил Радист, был максимально облегчен - если штатный отмерял "шагоходу" до часа полноценной работы, то этот - от силы несколько минут, на крайний случай. Ведь внешнее питание надежно...
- Отключаюсь. Жди, - односложно пробормотал динамик. Что-то щелкнуло, и связь оборвалась - она тоже была проводная и шла параллельно электрокабелю.
* * *
Все, теперь я на автономном питании. Аккумулятора должно хватить минут на десять-пятнадцать, но в скафандре все зависит от интенсивности движений. Можно растянуть запас энергии на полчаса, можно растратить и за пару минут. Главное - как можно меньше ходить, это самое затратное. Итак, примем запас времени, как, скажем, десять минут. Хотя лучше девять. Или восемь.
К черту, как получится.
Сюрреализм, если вдуматься - человек, который поднялся выше всех в истории, считает каждую секунду, стараясь починить пусковую установку для ракетных капсул с фотопленками... Один глаз смотрит в прозрачное армостекло шлема, второй на вольтметр, закрепленный справа, под хронометром. Есть специальная шкала, указывающая уровень заряда аккумулятора, но вольтметр мне привычнее, да и надежнее для контроля. Энергия уходит, как вода в песок, а я еще даже не добрался до модуля фоторазведки.
Опускаюсь вниз, отматываю трос при помощи миниатюрной лебедки на поясе. Металл не передает ощущений, так что действую почти вслепую. Говорят, подводники настолько хорошо чувствуют скафандры, что могут даже танцевать в них. Но я с трудом ориентируюсь и поворачиваюсь. Сейчас меня пугает множество вещей - малоемкий аккумулятор, перерыв в работе радара и черт в ступе. А вот высоты по-прежнему не ощущаю. Совсем.
Модуль видовой разведки похож на огромную таблетку серо-черного цвета, даже выемка посередине есть - соединение створок люка для обслуживания. Конечно, заварено и запломбировано. Мне нужно еще ниже, туда, где под таблеткой поворотный механизм пусковой. Отпускаю трос понемногу, малыми порциями. Огромное искушение спуститься одним махом, но понимаю, что в таком случае я потрачу больше времени, пытаясь потом утвердиться в рабочем положении. Так что потихоньку, осторожно.
До чего же неудобно действовать в стальной броне, даже облегченной... Меж тем энергии все меньше, а я пока даже не вижу, с чем работать. Лицо взмокло, воздух в скафандре горяч и пахнет тальком, так, что все время хочется чихнуть. Страшно ломит в суставах и мышцах ног - они все время напряжены.
Я завис над сине-белой пропастью, которая совсем не кажется пропастью. Вижу пусковую - толстый цилиндр с коротким рылом направляющей трубы. Цилиндр почему-то клепаный... На нем несколько рваных отверстий - следы сквозных попаданий. Словно консервную банку пробивали огромными гвоздями.
Одной рукой держусь за скобу, заботливо приваренную у основания пусковой, другой стравливаю еще немного троса. Теперь я - низшая точка всего мезостата. Точнее мои подергивающиеся ноги - копиры считывают мышечные конвульсии и преобразуют их в соответствующие движения скафандра. Бредовая мысль - хорошо, что меня никто не видит, зрелище, должно быть, безумное.
Снимаю кожух, отвинчивая крепежные болты один за другим. Вот теперь хорошо, что я в самоходной броне, своими силами не открутил бы - заводская сборка, все закручено автоматическими винтовертами. Занятие, если вдуматься, глупейшее - все равно, что ломать крышу для того, чтобы заглянуть в комнату. Но ничего иного не остается - верхний люк мне не открыть, так что осмотреть механизм иначе не получится. Работа скорее для порядка - при таких повреждениях ничего целого внутри быть не может.
Может, бросить?.. Каждое мгновение здесь - это секунда, украденная у возвращения. Именно ее может и не хватить для того, чтобы снова подключиться к кабелю. Подумаешь, не будет фотографий... Ведь радар то останется...
Всего болтов всего-то двенадцать. Осталось два. Разумеется, предпоследний сидит плотно, будто приваренный. Вдумчиво смотрю на вольтметр. Подняться до кабеля, подзарядиться и вернуться? Плохая идея. На подзарядку уйдет время, тогда, скорее всего, не хватит воздуха, и придется подниматься обратно, дозаправлять скафандр и начинать все с начала. А радар будет простаивать.
Плюнуть и вернуться? Доложить о невозможности ремонта? И так понятно, что внутри - куча железного лома...
Плотно насаживаю ключ на болт, примериваюсь - и бью по ключу стальным кулаком. Интересно, я его не сломаю? После третьего удара ключ заметно проворачивается и снова намертво стопорится.
- Передайте! Привет! Тому! Кто! Это! Закрутил! - кричу сам себе на каждом ударе. Кстати, а не оторву ли я скобу такими упражнениями? Осторожно поднимаю голову... нет, там все крепко. Это я качаюсь, вот и мерещится. Очень трудно оценивать силу удара... И при каждом ударе резко скачет стрелка вольтметра.
Наконец, от очередного удара ключ проворачивается на пол-оборота. Дальше проще. Дышать все тяжелее, воздух обжигает носоглотку, во рту пересохло. И химический привкус усиливается.
Ну, ладно. Всем держаться.
Теперь подсунуть под крышку монтировку - и оторвать спрессованную прокладку. Хорошо, что крепили на болтах, а не на шпильках с гайками. Тогда я бы не снял крышку.
И - раз! И - два!
Наконец, большой лист металла со свинцовым подбоем улетает вниз, вместе с ключом, который я не смог удержать. В процессе отвинчивания я перевернулся почти горизонтально, так что вижу полет кожуха. Железяка метр на полтора стремительно превращается в крошечную точку, а затем исчезает бесследно, на несколько секунд возвращая мне ощущение высоты. Сколько ж лететь-то?
Смотрю.
Боже, в такие моменты можно стать истинно верующим - все повреждения видны с первого взгляда и, кажется, все не так уж страшно. Такую аппаратуру я раньше не видел, но тут и не надо быть богом инженерии, чтобы оценить принцип действия. Сразу видно, что делали впопыхах - слишком свободная компоновка, много пустого места между компонентами. Но именно это и спасло фоторазведку - снаряды прошли мимо основных деталей. Перебило несколько кабелей и заклинило ведущую поворотную шестерню отогнутым куском внутренней обшивки. Все это можно починить.
Вопрос в том, хватит ли у меня времени.
И я отчетливо понимаю, что еще раз такую эпопею со спуском-подъемом просто не потяну. Это сложно объяснить, можно только почувствовать самому - накопившая усталость, нервное истощение и обычный человеческий страх наконец-то дали о себе знать в полной мере.
Сейчас или никогда.
Снова смотрю на вольтметр, прикидываю напряжение, на котором я брошу все и поверну назад. Мезостат без видовой разведки, но с полным экипажем все-таки ценнее, чем с фотопушкой, но одним человеком. Одна часть сознания контролирует руки, вторая панически вопит, что аккумулятора не хватит. То, что я раньше сделал бы с закрытыми глазами, теперь тянется медленно, тяжело, приходится вытягивать шею, как жирафу, чтобы видеть каждое движение, ведь я ничего не чувствую пальцами стальных конечностей. В довершение всего, меня начинает сильно болтать. То ли ветер (что вряд ли), то ли начинаются галлюцинации.
Готово.
Теперь назад. Не торопясь, не мешкая. Вольтметр отзывается на каждое движение, как тонкий укоризненный палец, отмеряющий секунды моей жизни. Должно хватить. Должно хватить. Вот он, кабель, моя пуповина. И тут привод, жалобно пискнув, встает. Не тянет. Я рассчитал почти верно. Не хватило нескольких движений. Скафандр замер - одна рука на перекладине лестницы, вторая зависла, растопырив пальцы, словно я кого-то приветствую. Стальной гроб.
Конец. Как-то буднично все... Мне хочется кричать и рыдать, но хочется как-то странно - словно желания заперты в глухом чулане и вопят за прочной дверью - слышно, но не впечатляет. Не апатия, нет. Скорее спокойное равнодушие. И еще - жалость. Жалость к Мальчишке. Он поймет, что я устранил все повреждения, точнее уже понимает, по показаниям приборов. И останется в тесной коробке, наедине с молохом радарной установки и безмерной ответственностью. Без сменщика, без возможности отдохнуть или хотя бы перекинуться парой слов с кем-то кроме собственных демонов страха.
Глубоко вздыхаю. Воздух словно очистился, дышится легко, как будто мироздание дарит мне напоследок немного хорошего. Есть шанс, ускользающий, исчезающее малый, основанный на простой физике и еще на богатой практике операторов самоходных скафандров. Надо отключить все системы, включая обогрев. Подождать сколько получится, не меньше пяти минут. После этого, быть может, энергии хватит на несколько движений. Или не хватит, тогда остается лишь открыть входной лючок изнутри, и мгновенный перепад давления убьет меня в считанные мгновения. Быстрая, безболезненная смерть.
Время есть. И я наконец-то смотрю вокруг спокойным, почти безмятежным взглядом. Без страха, без гнетущих забот, со спокойствием человека, который совершенно точно знает свое будущее.
Как же красиво... Надо мной по-прежнему громада водородного комплекса и радарный диск, так что вверху ничего не видно. Но зато внизу и по сторонам - подлинное чудо! Вот краешек Солнца, оно кажется огромным и сияет, как бриллиант немыслимой чистоты. Лучи света похожи на хрустальные иглы, сливающиеся в сияющую корону, которая в свою очередь окружена мягким сиреневым свечением. Небо черное, но ближе к краю горизонта оно обретает фиолетовые, а затем и темно-синие оттенки, как вода в глубинах океана. Дальше полоса обжигающего глаза ультрамарина и - Земля. Все внизу затянуто тучами и раскрашено в белое и синее, но эти два цвета имеют невероятное количество оттенков. Как будто подо мной гигантское ледовое поле, где ровная гладь чередуется с иззубренными торосами. Солнце отражается в зеркале небесного льда широкой полосой, играет всеми цветами радуги. Они то резко-контрастны, так, что больно смотреть, то мягки и расплывчаты, как на старых матовых фотографиях.
Если бы я был поэтом или художником... Но я ни тот и ни другой. Поэтому просто смотрю в немом восхищении, как верующий, увидевший истинного пророка. Я вижу воочию мечту всей жизни.
Сейчас я доверюсь удаче и физике. Нам уже не раз везло, может быть, лимит фортуны еще не выбран окончательно. А возможно это конец. Но все-таки... я наконец-то там, где хотел побывать с раннего детства. Куда отправил многих, но сам мог лишь мечтать о несбыточном.