Страшно не то, что мы взрослые. А то что взрослые - это мы.
Линор Горалик
До горного перевала оставалось трое суток пути. Все уже были порядком измучены дорогой, Линси хныкала и жаловалась теперь почти постоянно, и мать, в тщетной попытке утешить ребенка, уже готова была сорваться на брань. Ее никто не винил. За время похода пережили уже и холод, и ливень при полном отсутствии укрытия, когда жались друг к другу как щенки, чтобы сохранить тепло, и Маргарет пела Линси колыбельную, чтобы дочь перестала плакать. Пела она дочери, а слушали мы все. И становилось легче. Как-то отчетливее проступало понимание, что скоро испытания закончатся и мы войдем в Город.
Никогда не верил в эту легенду. Слышал много, читал еще больше, чушь в основном, для любителей фантастики. Эдакий "рай для отщепенцев". Город, из которого не возвращаются. Войти можно, а вернуться нельзя. Вообще нельзя выйти. Невозможно. А потому, разумеется, никто из очевидцев не возвращался, чтобы поведать о запредельных чудесах этого мистического места. На тот момент времени, когда я читал об этом, Город казался мне такой же фантастической ересью, как Бермудский треугольник. Тогда были дела поважнее, военная служба, отдел по борьбе с терроризмом...
...И отряд террористов, взорвавших бункер. И я - единственный выживший из двадцати ребят. Чудо, случайность, или судьба, или любая другая чушь, в которую я не верю. Не на то были заточены мозги и руки. В свои тридцать два ни семьи, ни детей, ни друзей нормальных. А тут - как ударило, отключило. Словно собственная жизнь закончилась, когда стоял там, на пепелище. Сержант, тоже мне... Мне терять было нечего. У самого семьи нет, а у этих ребят были и жены, и дети. И нужно разослать оповещения, и цветы, и даже, наверное, на похороны сходить... к черту!
И я ушел. Даже не уведомил штаб. Только оружие выбросил. И плевать мне было и на тех, что нас взорвали, и на тех, что придут после меня. Просто мои ребята были живы. А теперь нет. И я уходил с такой глухой пустотой в груди, что ее могла бы наполнить разве что автоматная очередь.
Ушел в никуда. А наткнулся на них. Кучка таких же отчаявшихся, или просто отчаянных. Сперва не хотел говорить с ними, словно язык отсох, но потом этот смешной студент-музыкант Уолли, которого на самом деле звали Стивен Уолш, и который до истерик не любил, когда его называли "Стиви"... Так вот этот самый Уолли был первым, кто заразил меня этой идеей про Город. Тогда и узнал о том, куда они все идут и зачем. И прибился, а они на удивление спокойно меня приняли. Хотя Уолли был единственным из всех, кто не обращал внимания на мой бронежилет и защитную форму, ясно говорящую о специфике моей работы.
Уолли верил. Он был одержим Городом, впитал в себя все, что смог прочесть, все статьи, заметки и слухи, он сочинял стихи, рисовал остроконечные башни со шпилями и много болтал про Город. И я проникся, поверил. Его восторженное лицо и горящие умные глаза, истово верящие без всякой детской наивности, повергли меня в шок. Особенно после того, как заметил его руки. Уж не знаю, зачем он так себя истязал... Вергилий - это наш проводник, настоящего имени которого никто не знал, или просто не интересовался - как-то обмолвился, что Уолли резал себя, чтобы попасть в Город быстрее, другим путем. Не смог, а потому пошел со всеми. Уолли, несмотря на растерзанные руки, был самым жизнерадостным из них. Его вера была заразной, как лихорадка или зевота, и никто не оставался в стороне. Он питал их. И меня. И я верил.
Вообще эта компания была странной. Вергилий - лидер, лет на десять старше меня, суровый дядька с непробиваемой каменной уверенностью фанатика. Не знаю, кем он был раньше - может, священником, или даже сектантом, кто их там разберет... Но он был опорным шестом, человеком железной воли, и я симпатизировал этому дядьке, хотя у него явно с головой не все в порядке было. Но я его слушался и не трепал языком. Тут нельзя иначе, тут нужно верить.
Вергилий вот искренне верил. В основном в то, что мы его "агнцы", стадо, которое он ведет к лучшей жизни. И странные у него были традиции, например, "круг у костра". Это такой разговор, по кругу. Первым всегда говорит Вергилий. Говорит обычно много, четко и слаженно, про Город, стены и башни которого блестят, словно выточены из вулканического стекла, что дома в нем живые и растут, как деревья, и в их стенах течет кровь, а может, и древесный сок, он не знал точно. Еще говорил, что там всегда тепло и никогда не бывает ночи, и что там можно жить вечно, и будут все блага, о которых можно только мечтать... С этого момента можно было уже не слушать. Стандартная проповедь с целью промывания мозгов. Я как-то попытался вклиниться и оспорить, но Маргарет так на меня посмотрела, что я заткнулся и больше не пытался выступать. Сомневаться тут нельзя. Иначе конец.
Дальше говорили по кругу. О себе. О том, что беспокоит, какие тревоги, сомнения, мечты, надежды... Как на сеансе у психотерапевта, кружок анонимных искателей, тоже мне. Если говорить откровенно, я не хотел знать. Кто они, откуда, что с ними случилось. Не хотел. Но узнал. Маргарет с десятилетней Линси бросил муж, она стала пить, лишилась работы, и пошла в Город тогда, когда позвонили из соц.опеки и сказали о том, что Линси будет лучше в другой семье. Стандартная схема. Маргарет очень старалась быть сильной, любила дочь, поддерживала коллектив и брала на себя приготовление пищи. Хотела доказать, что она справится, неизвестно правда, кому и зачем. Себе, наверное. Или дочери.
Был еще Митч, хмурый большой человек, явно когда-то занимался тяжелым ручным трудом, а не протирал кресло в офисе. Жена у него погибла, трех месяцев не прошло после свадьбы. Говорил у костра мало, сразу было видно, что не привык говорить и формулировать мысли, больше за самим костром смотрел и делал всю тяжелую работу. И за Линси присматривал, когда Маргарет готовила еду. Говорил, что тоже хотел бы такую дочку. Говорил и замолкал на полуслове.
И еще была Эмма. Жалкое создание, хотя скверно мужчине так думать о женщине. Эмма была молчалива, зажата, много курила и взгляд у нее был как у затравленной избитой собаки. У костра она всегда молчала. Как потом понял, из-за моего появления. Только на пятом "костре" обмолвилась вкратце. Не хотелось ей говорить, не хотелось вспоминать и возвращаться. Город был ее надеждой. Я, оказывается, был недалек от истины. Бойфрэнд с криминальным прошлым пил и буянил, бил ее, а когда избил до переломов, она ушла. В Город. Семья давно махнула на нее рукой, высшего образования нет, даже колледж не закончила... и я поразился, что ей всего двадцать четыре. Она рассказала быстро и бегло, и словно не о себе. Рассказала и заплакала. Такое странное маленькое существо. Я хотел пожалеть ее, но так и не смог. Не получилось.
И был я. Прибившийся. Единственный, у кого не было изначального намеренья идти в Город. Рассказывал им о себе коротко и сжато. Меня слушали, кивали, Уолли, кажется, искренне пытался мне сочувствовать. Но мне не нужно было его сочувствие. Я шел в Город не из-за надежды. У меня отродясь ее не было. Я шел туда, потому что мог туда идти. Потому что нужно было идти хоть куда-то, а если есть направление, то почему нет? И еще потому, что со мной никогда не случались чудеса... ну, если не брать в расчет то, что выжил. Я хотел увидеть чудо. И поверить в чудо. И шел туда налегке. Мне уже нечего было терять.
На исходе второго дня изменилась погода и стали случаться странности. Мелкие, от россыпей камешков с идеально круглыми дырочками и грибного дождя с запахом апельсинов, до перламутровых бабочек величиной с ладонь Митча и переливчатых криков невидимых птиц, которые я так и не смог опознать. Разумеется, все восприняли эти странности с восторгом. Надежда затопила моих спутников и разожгла костры в их глазах. Скоро, уже совсем скоро Город. А перед нами холодной серой стеной поднимались горы.
Уолли все чаще и больше твердил о Городе. В основном пустое, но я слушал, не перебивая. Вергилий стал еще более уверенным в себе, и в его жестах и голосе появилось что-то командное, я даже засомневался, не служил ли он в каких-нибудь войсках. Линси по-прежнему плакала вечерами, но теперь утешали ее уже с куда большим оптимизмом, чем раньше. Они словно ожили, и жизнь теперь заполняла их до краев. Теперь они уже не походили на тех отчаянных, кто отправился без надежды за этой самой надеждой. В сказку. В Город.
Я смотрел на них и усталая улыбка трогала мои губы всякий раз, когда они все чаще начинали смеяться у костра, или когда Линси в очередной раз находила ракушку в горах. Морскую ракушку. Я не чувствовал их тепла. Ничего не чувствовал. Я шел в Город. И еще не дошел до него, чтобы делать оптимистические прогнозы. Почему-то их радость не касалась меня, и их надежды и возвышенные порывы меня не трогали. Я просто шел. Целенаправленно и упорно, как учили. Как умел. Так же делал всю остальную работу - помогал готовить ночлег или собирать хворост для костра. На меня поглядывали удивленно, даже обычно доброжелательный Уолли, но никто не рисковал спрашивать напрямую. Да я и не знал, что им ответить. Не знал, почему не чувствую оптимизма, почему все равно предчувствую опасность. Объяснение одно - рабочая паранойя. Или...
Это самое "или" выяснилось к концу следующего дня. До Города оставалось меньше суток пути, и пробирались теперь по горам, как скалолазы. Высота была огромна, и все росла и росла, а более-менее сносное подобие тропинки потерялось в битом камне еще несколько часов назад. Линси опять хныкала, но было не до нее. Напряжение подъема, ненадежность уступов - все это подогревало общее волнение и расшатывало нервную систему. Эмма пару раз чуть не свалилась с утеса, потому шла теперь в середине, следом я, за мной Уолли, за ним Маргарет с Линси и замыкающий Митч. Вергилий шел впереди и уже раз десять, перекрикивая ветер, твердил, что "увы, но это единственная дорога в Город". И когда внизу между скалами сверкнула вода - не то озеро, не то река - я впервые услышал позади себя тихий выдох Уолли, похожий на стон: "Хэрдэррок".
Я чуть не споткнулся. Но не стал переспрашивать, а упорно зашагал вперед. Тоже миф. К той же легенде. Чудовище, хищник. Некоторые говорили, что он охраняет Город, но большинство сходилось во мнении, что это глубоководный зверь, который знает дорогу в Город и регулярно всплывает в определенный сезон у горного участка дороги, чтобы полакомиться теми, кто оступился. Сказать по правде, и мы - так выпало - шли в определенный сезон, потому что, согласно все той же легенде, неизвестно кем и когда написанной, что только в определенный период времени - поздней весной - открывается тропа, ведущая в Город. В любое другое время она либо затоплена, либо заморожена, либо скрыта листвой и не поддается обнаружению.
В любом случае, Хэрдэррок - страх всех, помешанных на Городе. "Это этап, - говорил Вергилий. - Обязательное условие. Тот, кто хочет попасть в Город, должен верить и быть готовым к опасностям". И, как я вскоре понял, они готовы не были. Или этот глубоководный хищник не внушал им должного суеверного трепета, или же они не верили в эту часть легенды, или посчитали ее преувеличенной или несущественной...
Что бы там ни было, оно вскоре прояснилось. Когда дошли до скалистого уступа, где едва ли смог бы пройти человек. Почти отвесная стена уходила вверх, сколько хватало глаз, и вниз до самой воды, которой почти не было видно. И только на уровне нашего шествия - небольшой стык плит, ступень протяженностью метров в двадцать, такая тонкая, что и подошву поставить с трудом, что уж говорить о походном перемещении. Я подошел к краю платформы, поставил ногу на стык, пробуя твердость камня. Вроде прочный. Ухватился за уступ, где позволяли трещины, и встал на узкую гряду обеими ногами. Сделал шаг, другой, третий. А потом понял, что что-то не так. Понял, что иду один.
Я обернулся. Они все стояли у края утеса, там, где заканчивалась пригодная для прохождения тропа. Стояли неподвижно, и смотрели на меня. Смотрели с таким ужасом... как на психа.
Я понял все. Вроде бы ничего не случилось, но понимание ударило меня наотмашь своей простотой, очевидностью и неизбежностью. Они не пойдут. Не смогут пойти. Потому что я - единственный из них, кому нечего терять.
Я хотел закричать, напомнить, что остался один рывок, что Город там - за хребтом, но голоса не было. Я знал, что они не пойдут. Глянул вниз и обмер - там, внизу, в толще воды медленно шевелилась огромная тень. Здравствуй, Хэрдэррок. Кормовой участок, да? Самый опасный уступ... интересно, а кто-нибудь вообще доходил до Города?
Я снова взглянул на них - оставшихся на утесе. Их всех подвела надежда. Глупая слепая надежда, которой недостаточно, чтобы перейти хребет. Я даже знал корни их сомнений, хотя не хотел этого знать... Маргарет все еще надеялась, пусть бессознательно, что муж может быть вернется, и все наладится... И Линси, маленькая капризная Линси, которая всю дорогу была самой правой - она не хотела в Город, она не знала, куда ведут ее эти странные взрослые. Ей хотелось в школу, к друзьям, быть с мамой и папой и быть счастливой. И она не знала, что значит риск. Не была готова рисковать. И Маргарет не была готова рисковать или жертвовать ею. У Уолли наверняка еще живы родители, которые с ног сбиваются в поисках сына и уже совсем поседели от волнений и переживаний. Эмма, как и Митч, вскормлены заверениями, что "время лечит" и "можно начать все сначала". И даже если они не могли поверить в это, все равно в такие слова всегда хочется верить, и они упали на нужную почву и дали ростки. А Вергилий... бедный человек, рискнувший стать Моисеем. Гордый, сильный, мужественный человек. Он был готов взять на себя ответственность за чужую жизнь, но не готов взять ответственность за чужую смерть.
И я. Один. Без надежды. Без возможности вернуться обратно. Нам не приказывали верить в лучшее, нас не учили, что все будет хорошо. Будет, как будет. Нет меня больше, я умер там, с ребятами. И терять мне уже нечего. Вот ненадежный уступ, вот хищник внизу, размером, наверное, с гипермаркет или и того больше... и Город. И надо идти. И я пошел. Никто не закричал мне вслед, никто ничего не сказал. Да и вряд ли их голоса смогли бы меня остановить. Я ступал по неровному камню и думал, что не боюсь. Что меня ждет Город. И что мне нечего терять. Повторял про себя как мантру, как заклинание, как молитву...
Камень обрушился под ногой на девятом шаге. Руки вцепились в острое крошево, но я не смог удержаться, в кровь разодрал ладони...
...Я соврал. Мне было страшно. Безумно страшно. Этот страх ударил в барабанные перепонки, прилип к горлу, что показалось - меня сейчас вырвет собственным свихнувшимся сердцем. Засвистел ледяной ветер, завыл в уши его протяжный звенящий реквием, пока я падал, раскинув руки, не в силах бороться с чудовищной мощью земного притяжения... я не заметил их, оставшихся. Не успел. Я боялся первые пару секунд, а потом разучился понимать и оценивать ощущения. Просто чувствовал сумасшествие свободного полета и леденящий душу восторг, как во сне или на американских горках, только тут по-настоящему, не спутать... И еще успел поймать мысль, что не жалею. Это славная смерть. Я не видел, как приближается земля, видел только небо... пока его не затмила тень, и надо мной с силой не сомкнулись огромные зубастые створки, отрезав меня от солнца.
...Хэрдэррок захлопнул огромную мокрую пасть и снова ушел на глубину. Линси зарыдала, Вергилий глубоко вздохнул. Никто не проронил ни слова. Каждый только подумал, что надо раздобыть еды, потому что этих запасов не хватит на обратный путь...
...
Я открыл глаза и дважды моргнул, приходя в себя. В первый момент показалось, что меня раздавило тяжелой каменной глыбой, так все болело, ныли ладони, спина и ноги. Но в щеку упирались мягкие стебли травы. Фиолетовой. Я еще раз моргнул, перевернулся на спину и попытался сфокусировать зрение. Надо мной было странное лиловое небо, в облаках. И к этому небу откуда-то из-за границы поля зрения вытягивались острые шпили черных блестящих башен. Я повернул голову вбок. Кажется, это была улица. Светлая, вся заросшая фиолетовой травой. И дома, вырастающие из самой земли... даже если не приглядываться, можно увидеть, как сквозь блестящую, словно вулканическое стекло, поверхность мерцают хитросплетения мелких сосудов, и медленно пульсируют, отсвечивая на солнце... если это солнце... но тут же и дверные проемы без дверей, и оконные ниши без окон...
Все стало так просто, что я едва не рассмеялся, несмотря на боль. Либо это рай, либо...
"...Хэрдэррок появляется только в определенные периоды времени, когда дорога к Городу открыта, и заглатывает тех, кто падает с утеса..."
Смельчаков, то есть. Тех, кто рискнул. Вот значит, какова твоя тайна, Город, из которого невозможно вернуться. Живой Город... из глубины.