Сегодня я еду к Натульке. На девичник. Это такая вече-ринка, где обмениваются приятными новостями и впечатле-ниями, например, после поездки за границу, и еще дарят всем сувениры. В противоположность этому мероприятию есть еще женсовет. Это когда мы собираемся, чтобы решить чью-то проблему. Каждый высказывает свою точку зрения, а так как все мы достаточно разные, то версии иногда диаметрально противоположные. Случаются дебаты. В конце концов, хозяин проблемы решает сам: воспользоваться чьим-то мнением или по ходу дела рождает свое собственное.
Мы - это я, Мила, Натулька и Варя. Все, кроме Вари, со-курсницы. Знакомство наше со стажем - 25 лет, только Варя примкнула к нам в процессе, так сказать, жизнедеятельности. Она сестра Натулькиного мужа. И с нами 20 лет. Это неверо-ятно, что за такой огромный срок мы сохранили нашу друж-бу. Огромное счастье и везение. Кроме нас и лицеистов, я других примеров не знаю. Случись что, и все девочки при-мчатся ко мне на женсовет. Без лишних слов подставят плечо, отдежурят в больнице, помогут поднять детей, вытрут мне слезы, подбодрят, подкинут деньжат, наконец... Это не пред-положения, все это было за годы нашей дружбы. Так же по-ступаю и я. С девичниками еще проще: тут ждут сюрпризы, радость встречи, комплименты. Мы отмечаем, между прочим, день знакомства - это 1 сентября. Куратор открыла классный час, нас поздравляли преподаватели, а потом представили каждого новоиспеченного студента. С этого дня и началась наша дружба. За 25 лет есть что вспомнить...
Натка пригласила нас к себе, не назвав повода. Загадоч-ным голосом. И заинтригованные мы ехали к ней со всех кон-цов Москвы к означенному часу. Интересно, о чем пойдет речь? Думать об этом приятно, и еду я с приятным чувством, хотя и медленно. Водитель из меня, прямо скажем, не ахти. Хотя я езжу год, на экстремальное вождение меня не тянет, не люблю метаться из ряда в ряд. И нервничаю, когда это делает кто-то другой. Подрезаю другие машины только из-за плохой техники вождения. И всегда мысленно прошу прощения у другого водителя. Девчонки смеются надо мной:
- Викенция, ты главное, глаза к небу не поднимай в это время по своей дурацкой привычке - врежешься в кого-нибудь.
Вот Мила у нас водитель-асс, не лихач, нет. Ездит быстро, аккуратно, прекрасно чувствует габариты, правда, в качестве пассажира совершенно невыносима:
- Викенция, ну как ты едешь!? В глазах смерть, на спидо-метре 20, ну перестраивайся, елки-палки! Викенция, стой! Ви-кенция, ты что дура? "Стой" не означает "стой" в буквальном смысле. Значит, момент упущен, езжай в своем ряду. Как ты вообще до сих пор цела?
У меня самой две версии: первая - я на дороге дура, а ду-ракам, как известно, всегда везет; и вторая - когда я еду одна и рассчитываю на себя, то двигаюсь в своем личном темпе, оно и проще и надежнее, а ассы - они только с панталыку сбивают.
Сегодня я немного опаздываю. Ничего, без меня не начнут. Обменяются пока дежурными новостями, посплетни-чают, как всегда, придут к выводу, что все мужики ужасно странные. И сволочи. У каждой из нас есть свои основания, чтобы так считать: у меня личная трагедия - полгода назад ушел муж, у Вари тоже трагедия - к ней вернулся нагуляв-шийся муж. Она опрометчиво пустила его, когда он пылко искал примирения. А теперь не знает, что с ним делать! Ми-лина трагедия заключается в том, что она никак не может выйти замуж. Несколько раз у нее приключались романы, но, как назло, все время с женатыми мужиками, а в роли нелегала она долго не выдерживает. Одна только Натулька живет у нас в любви со своим Алексеем, тоже нашим сокурсником, но у них нет детей. 20 лет вместе, любовь есть, детей нет. Какой-то закон компенсации, что ли срабатывает? От такой любви де-ти, по идее, должны рождаться сверхталантливые.
Ура, ура, ура! Я прибыла на место. Во дворе, к моему об-легчению, нашлось нетесное местечко для парковки. Я без особых нервных затрат пристроила мою ласточку, и на всех парах устремилась в дом. Конечно, я прибыла последней. Ко-гда закончились целованты и обниманты, меня усадили к столу и налили мне чаю. Наконец, все в сборе, и устремили вопрошающие взоры на Натульку.
- Ну что, интриганка, выкладывай,- строгим голосом веле-ла Мила.
- Девчонки, - отчего-то смутилась та,- даже не знаю, как сказать. Короче, у меня сногсшибательная новость,- она опять замолчала, и что удивительно, даже чуть зарумянилась.
- Натулька, ну не томи, квартиру, что ль новую покупаете? Нет? Что-нибудь в стиле Диккенса, наследство получили мил-лионное от богача-дедушки?
Было очевидно, что произошло что-то необыкновенно ра-достное. Что же это за чудо, в самом деле?
- Девочки, простите, что я так долго от вас скрывала. Это не от недоверия, а от суеверия. Понимаете, столько лет ждать... Мы уже и надеяться перестали с Алешей. Ну и вот... Короче говоря, поздравьте меня, я беременна!
Ну, дальше все как в финальной сцене ревизора: открытые рты, замершие руки, вытаращенные глаза. Прелестная долж-но быть картина: пожилые девушки в частичной парализа-ции. Когда опомнились, одновременно кинулись ее тискать и целовать. Потом опять опомнились: в ее положении тискать женщину нельзя! И начали задавать вопросы.
- Это какой же у тебя в итоге срок?
- Семь месяцев.
- И ты скрывала? Ну вообще... Да не обижаюсь, не обижа-юсь.
- Слушай, Натулька, как ты себя чувствуешь? Токсикоз у тебя был?
- Да нет,- поморщилась она.- Только врачи запытали: мил-лион анализов, вся карта в красных полосках - я же в группе риска.
Мы слушали ее, Натулька чуть помолчала, потом пожала плечами:
- Ну, во-первых, старородящая...
Да, действительно, в эйфории мы как-то упустили из виду, что Натульке нашей, также как и нам, сорок четыре.
- Во-вторых, первородящая. В-третьих, в моем возрасте при первых родах резко возрастает вероятность рождения ребен-ка-Дауна или с другими отклонениями. Ну, а четвертое - это не так серьезно, это у меня с детства - порок сердца, которое тоже к 44 годам, как вы понимаете, не помолодело. Конечно, я не спешила вам ничего говорить. Поймите меня! Сначала врачи были в шоке. Была огромная вероятность потерять ре-бенка на раннем сроке, а шанс сохранить - минимальный. Теперь в любом случае ребенок родится живой, пусть даже пока и маловесный. Сейчас такие технологии выхаживания недоношенных младенцев!..- Она засмеялась.- Я столько ли-тературы перелопатила за это время! Просто великий теоре-тик современности! А вот в плане практики, конечно, хуже. Тут я рассчитываю на вас, подруженьки! Можем прямо сей-час распределить обязанности: кто дает мастер-класс по пе-ленанию младенца, кто будет иногда гулять с коляской, кто проведет маркетинг по памперсам...
- Ну пеленание, это конечно, Викенция - она у нас про-фессиональная мамаша!
Вечно я - объект для шуток со своими тремя детьми. Ко-нечно, я единственная с таким выводком. Натулька была без-детная до последнего времени, Мила не решилась родить без мужа, а у Вари одна девочка, вернее, девушка - дочь.
- Натулька, дети наши взрослые, внуков еще нет. Нам ко-лясочку покатать - в кайф! Ностальгия и светлые чувства. Это не мы тебе в качестве шефской помощи, а ты с нас, как Том Сойер за покраску забора, будешь брать плату за прокат мла-денца. Надеюсь, ломить цену не будешь?
- Фу, дурочки какие...
- Натулька, а кто будет? Ты ультразвук делала?
- Девочки, вы не поверите, два раза делала в начале и вот сейчас. Отворачивается малыш, не показывается - кто... не хочет!
Да... мы три взрослые тетки, регулярно встречаясь, ничего не заподозрили! Хотя, если подумать, подозревать Натку в бе-ременности в ее возрасте, когда у нее и в молодости ничего не выходило... Да она еще и по комплекции у нас полноватая. В конце концов, что странного может быть в том, что женщина раздобрела на пятом десятке жизни? Ну и нас это не удивля-ло, по крайней мере, меня.
- Девочки, кроме шуток, я как всегда рассчитываю на вас. Ведь мы с Алешей сироты. У нас из родственников на двоих одна сестра - Варюша. Ну и вы.
Это правда. В моем реестре тоже при наличии кучи мос-ковских родственников и бессчетного числа иногородних, де-вочки значатся в ряду самых родных и близких людей. Так сказать, первая линия.
Протрещали еще три часа, все такие перевозбужденные. Миллион вопросов, миллион ответов. Варя осталась ночевать у Натульки, чтобы завтра с утра рвануть прямо на работу. А мы с Милой собрались, и вместе вышли на улицу. Я включила "Ласточку" прогреваться, а Милка постояла со мной для со-лидарности, заодно перекуривая перед обратной дорогой. Оживление у нее сменилось задумчивостью:
- А знаешь, риск действительно большой. У Натульки сердце, вес, возраст... Хоть бы роды прошли благополучно. Что-то я волнуюсь. Врачи у нее светила - тут Алеша молодец, расстарался. Но знаешь, пойду-ка я завтра в церковь и свечку поставлю на благополучный исход.
- Ну что ты, Мила! Нужно надеяться на лучшее.
- Господи, Викенция, ну они-то нерожавшие! Пусть их. Но мы ведь знаем, что и по молодости родить - дело непростое и нелегкое. А уж сейчас... Она, можно сказать, заходит на по-двиг. Как-то мне не по себе. Точно нужно в церковь идти.
Мы расцеловались, и она потопала к своей машине.
За что я люблю езду на автомобиле? Это практически единственное место (не считая туалета, конечно), где я могу побыть одна, не хлопотать лицом, не контролировать мимику, громко и фальшиво подпевать любимым певцам. И еще, в машине очень конструктивно думается.
Надо признаться, что моя радость по поводу Натулькиной беременности, сменилась задумчивостью - в Милиных дово-дах что-то есть. Я искренне хочу, чтобы Натуля легко и бес-проблемно родила чудесного ребенка. Они с Лешей достойны такого счастья. Натулька молодец. Бесплодие для женщины - страшный диагноз. Без детей большинство из нас чувствует себя нереализованной, несостоявшейся, не выполнившей сво-его основного предназначения. С возрастом бездетные жен-щины чаще всего превращаются в зацикленных, закомплек-сованных, неврастеничных, завидующих чужому счастью баб. Наша Натулька с огромным достоинством прожила эту ситу-ацию. До 37 лет они с Лешей обследовались, лечились, бегали по экстрасенсам и колдунам, молились. А потом Натулька приняла волевое решение: больше не нужно искушать судьбу, пора успокоиться. Наших детей они любят как своих, скажем, племянников. Всем понятно, что эти годы Натулька вела внутреннюю борьбу, огонь ее сжигал. Но она смогла оказать-ся выше ситуации и осталась, как и была, светлым, добрым, открытым человеком. В своих житейских трудностях мы рав-няемся на нее как на эталон.
Ох уж эти житейские трудности! Какое это трудное искус-ство - выйти из них, не потеряв себя и не потеряв лицо. К со-жалению, этим я теперь и занимаюсь. Все-таки омерзительная штука эти расставания с любимым человеком! Прошло уже полгода, а как будто расстались вчера. "Окончательно и бес-поворотно!" - его версия. "Навсегда, и слава Богу!" - моя. Обошлись без скандалов. К этому все шло давно, но кое-какие обескураживающие подробности всплыли: то, что он женился на мне без любви, я поняла лет 10 назад. Учитывая тот факт, что прожили вместе мы 23 года, это не говорит в пользу рас-торопности моего ума. Но вот когда в тот день он сказал, что женился по расчету - это меня озадачило! Просто даже инте-ресно, что же могло входить в расчеты? Прописка? Ну, это - да, это в тот момент было для него актуально. А еще?
Я жила с родителями и семьей сестры в трехкомнатной квартире. Шумное семейство, крикливые и частенько тузящие друг друга племянники, очередь в туалет, первое блюдо на кухне, а второе в комнате у себя, потому что оно не пролива-ется на колени. А в кухне в это время обедает вторая очередь. Незавидная доля жить в такой обстановке. Это скорее комму-налка с хорошими отношениями. Папа - служащий, не торго-вый работник, не мясник, не знаменитость, без блата, и абсо-лютно порядочный человек. Так что протекция, мохнатая, так сказать, лапа исключалась раз и навсегда. Почему-то прият-нее думать, что он женился по глупости, по ошибке, но не по расчету.
В последние годы он был вечно мною недоволен. Я не во-площала в нужной степени образ идеальной жены, идеальной хозяйки, идеальной матери. Естественно, я не считалась инте-ресной женщиной, хорошей женщиной, а в последние годы - просто женщиной. Про то, что секс со мной его не устраивал, можно даже не упоминать. Если бы все то время, которое мы потратили на разборки полетов, мы посвятили непосред-ственно сексу, наши результаты существенно бы улучшились. Впрочем, неудовлетворительное качество секса не помешало нам родить троих детей.
Мое будущее туманно и неопределенно, но, во всяком слу-чае, надеюсь, в нем не будет места лжи и обману. Если я хо-рошо усвоила преподанный мне урок, то и самообману. В лю-бом случае, лучше остаться одной до конца дней своих, чем жить так, как мы жили, особенно последние 10 лет. По-моему, Мария Миронова сказала: "Людям удается первая или вторая половина жизни". Мне отчасти удалась первая.
Многое напутано в моей жизни. Но я надеюсь, что как в школе, сделаю работу над ошибками, и все пойдет на лад. А у нашей Натульки, видимо, сверхсчастливой будет считаться вторая половина жизни...
Как быстро бежит время! Вот пролетел еще один месяц. Все новости вертятся вокруг Натульки. Наверное, мы ее до-стали своими звонками и опекой. Теперь в ней не заподо-зришь толстеющую дамочку за сорок. У нее чисто конкретно (как говорят мои дети) беременный пузень. Как смеется Але-ша, размером с трехстворчатый шкаф. За смехом слышится гордость и восхищение. Походочка стала характерная: пере-валивается с боку на бок, как уточка. Чуть-чуть пыхтит, уж очень округлилась - тяжело. Сколько маленьких приятностей мы извлекли из Натулькиной беременности! Я просто не могу отказать себе в удовольствии купить крошечные, меньше спи-чечного коробка, носочки. Мои орлы не верят, что они всам-делишные.
- Да это выписные! Совсем для новорожденного! Еще и ве-лики будут...
- Не может быть!..
- Да точно, точно. Свои достань из чемодана с антресоли.
Не поленились достать. Конечно, носочки у Алика еще меньше. Самовязка. Не той красоты, что нынешние, зато с ка-кой любовью я вязала их в декрете для своего первенца. Как лучезарно все тогда было! В старом чемодане, засунутом на антресоль, хранится самое маленькое или самое приличное из детского приданого. Как странно устроена женская память! Мы можем забыть множество эпизодов своей жизни, но пом-ним каждую вещичку своего давно уже выросшего ребенка. Нет, с моими детьми в сантименты не ударишься! Один дети-на лупит другого своим первым ботинком Егорьевской фаб-рики. Пора на разгон междоусобной войны.
Сегодня забежала к Натульке. Сбоку клюнула ее в щечку, потому что через живот уже никак не дотянуться. А потом кладу руки ей на живот. Мы обе прислушиваемся к тому, что сейчас произойдет. Ну вот и маленькое чудо: крохотная нож-ка, а может локоток отзывается толчком.
- Ванька! Иван Алексеевич!- гордо говорит она.- Откуда знаешь? Опять гоняли на УЗИ?
- Нет, сама чувствую. Сын будет!- От нее исходит волна теплого и огромного счастья.
Да, вот тут и пожалеешь, что лично твоя репродуктивная программа завершилась. Все. Теперь только внуки. Кто там родится у Натульки - это совершенно все равно. Лишь бы бы-ли живы и здоровы.
Срок родов неумолимо приближается. И все чаще мы об-суждаем эту тему. С моей точки зрения, Алеша должен при-сутствовать на родах. Натулька его выгораживает.
- Я сама не хочу. Роды - это неэстетично.
- Господи, да он может не на самих родах быть. Пусть он во время схваток рядом сидит, за руку держит, ободряет, от-влекает.
- Да ну. Нет такого в русской традиции. А я эти новомод-ные американские штучки терпеть не могу.
Давно уже выбрали роддом. Известны врачи. Мы догово-рились, что как только начнутся роды, Алеша вызывает "Ско-рую", а потом обзванивает нас. Мы все начинаем молиться за благополучный исход.
- Ты, Натуль, не бойся! Мы вчетвером знаешь, сколько жи-вительной энергии тебе передадим!
- Да я и не боюсь, с чего вы взяли...
Как странно думать, что через неделю-другую их будет уже трое! Будем бегать как сумасшедшие и покупать кроват-ку, присмотренный загодя комодик и пеленальный столик. Намывать батареи и полы. Кипятить бутылочки. Словом, кру-титься в той приятной суете, которая наступает, когда в мир приходит новый человечек.
В моей жизни рождение каждого ребенка открывало со-вершенно новую страницу, давало мне крылья, учило мудро-сти и доброте, расцвечивало мир другими красками. Мои де-ти, к счастью, жизнерадостные и восторженные. Они про-стенький поход в парк умели превратить в день открытий. Соответственно, поход в зоопарк - это было незабываемое приключение. В театре они стискивали кулачки от напряже-ния или хохотали в голос во время спектакля. Было столько эмоций, которые так открыто выражались, что невозможно было не увлечься. Поэтому, хотя я и считала интересы семьи и детей превыше всего, чем-то жертвовала ради них, но мне не были тягостны эти отказы от своих развлечений ради блага и радости детей. Интересно, они считают свое детство счастли-вым? Надо спросить.
Ну вот, наша Натулька отправилась рожать. Мне позвони-ла ночью Мила, чтобы передать эту новость. Мы договори-лись, что утром она в регистратуре узнает, как обстоят дела. И если роды завершились, то мы встречаемся, покупаем цве-ты, кефирчик, творожок и все, что полагается передавать роженицам, и скачем под окна роддома. А если роды не за-вершились (как первые - они имеют право длиться долго), то мы ждем новостей. Пока же, как и договаривались, начинаем передавать Натульке любовь, силу и здоровье по телепатиче-ской связи. Я представляла себе, как она родила, лежит со счастливым лицом, и ей протягивают сына:
- Посмотрите, мамочка, кого мы родили?
И она отвечает:
- Сына.
Нашему Ваньке крепят на ногу и на руку бирочку. Пеле-нают. И кладут рядом с ней. Я всегда с особым чувством жда-ла первой встречи с моим родившимся ребенком. Так вот ты какой человечек, которого я так ждала и любила!
Ничего такого, как пишут в книгах, не было. Никто ничего не чувствовал и не предчувствовал. Я молилась и думала о Натке, где-то после двух ночи заснула, и снилось что-то свет-лое, легкое. Варя с Алешей улеглись спать около трех. Мила, так же как и я уснула где-то в два. А в семь Алеше позвонил доктор и сказал, что родился мальчик 3 800, 52 см, здоровень-кий. А у мамы в родах отошел тромб, и она умерла через пол-часа после рождения сына. Сделать ничего было нельзя. И хотя подготовились к осложнениям в родах: ну, давление там... Но тромбы - вообще непредсказуемое дело, и все-таки возраст был критический.
Эти страшные дни... Алеша лежит. Он почернел, ни с кем не разговаривает. Зареванная Варька не отходит от него ни на минуту. Все организационные моменты по похоронам взяли на себя я и Мила. Несправедливая, бессмысленная смерть. Зачем природа дала ребенка, если забрала главное условие его существования - мать? Мы все оглушены, убиты...
Черный день похорон. Нашу Натульку не узнать: это не она лежит в гробу - другой человек. Длиннее, с заостренными чертами лица, с разлитым на лице покоем. По церковному обряженная, она стала похожа на старушку. Все кажется не-реальным. Но страшнее всего момент, когда на гроб бросают комья земли. Тогда понимаешь, что все, человека нет на земле. Это больно, ужасно, и с этим надо будет жить до конца дней.
Завтра из роддома выписывать Ваньку. Мы с Милой прие-хали, чтобы поговорить с Алешей. Варя встречает нас и шеп-чет в коридоре, пока мы раздеваемся:
- Девочки, он в шоке. Даже слышать про сына не хочет. Вы уж как-нибудь поосторожнее с ним на эту тему говорите.
Вид у Алеши ужасный: он как-то весь съежился, а глаза - больные, жгучие. Сердце у парня горит. Господи, оно горит у каждого из нас.
- Алеша, завтра малыша выписывать. Нужно хотя бы кро-ватку купить и самое необходимое.
- Не-на-ви-жу... Это из-за него Натульки моей нет. Лучше бы он умер. Это он ее убил. Мне он не нужен, слышите? Я его не-на-ви-жу.
Мы в шоке. Признаться, такого я не ожидала. Мне каза-лось, что в память о жене он должен обожать своего ребенка. Это единственное, что осталось после нее, это живая нить между ними. Из любви к нашей подруге он дожжен завер-шить это дело: вырастить сына во что бы то ни стало! А у Алешки истерика, он рыдает и все повторяет:
- Я его ненавижу...
Варя поит брата лекарством, укладывает его, как малень-кого, на диван, укрывает, гладит по спине и шепчет, как нам в прихожей:
- Ну все, все... Ты мой хороший... Спи, успокойся...
Мы с Милой ушли на кухню. Милка закурила. Спичку за-жигает, руки крупно трясутся. Все-таки страшная картина - истерика у мужика. Совершенно очевидно, что разговаривать с Алешей бесполезно. Через несколько минут к нам присо-единяется Варя.
- Ну что делать-то будем, подруги? Я боюсь его оставлять. Даже в магазины не хожу. Не дай Бог что-нибудь с собой со-творит. Его чуть что - с резьбы срывает. Сядет чай пить, уви-дит варенье - и истерика у него. Варенье есть, а Натульки, которая его варила, уже нет. А в этом доме, девочки, сами знаете, Ната все сотворила своими руками и душой. Ее душа из каждого угла кричит. На что ни глянь - всюду она. На Алешку внезапно обрушилось слишком много. Вы же знаете, стержнем у них в семье была Натулька при всей видимой сла-бости и мягкости характера. Когда человек тяжело и долго болеет, постепенно понимаешь и приучаешь себя к мысли, что он умрет. Но вот такая внезапная смерть, как у Натуль-ки... Понимаете, я боюсь, что он повредится в рассудке. Про сына он и слышать не хочет. Привезти малыша сюда - это со-вершенно исключено. Тогда я даже из комнаты выйти не смо-гу, не то что в магазин.
Мила не сводила с Вари глаз:
- И что ты предлагаешь? В приют его что ли при такой своре родных и близких? Да Натка нам этого в жизни не про-стит!
У Вари слезы хлынули из глаз:
- Я так мечтала о ребеночке!.. Думаю, родят ребята, и я возле их любви погреюсь, натетешкаюсь с малышом. А теперь я даже этого счастья лишена. Ну как мне выбирать между братом и его сыном? Если с Лешкой что случится, думаете, Наташа нам это простит? Для нее дороже него человека не было! Не мне вам говорить...
Да, это правда. Смыслом ее жизни были будущий ребенок и муж. Нужно ждать, пока Алешка успокоится.
- Девочки, выбор у нас небольшой: допустить, чтобы наш Ванюшка в роддоме лишнее время пробыл нельзя - он там только лишнюю инфекцию подцепит. Так что выход один - выписывать его и... ко мне. Где трое, там и четверо. Мальчики помогут. Ну и на тебя, Милка, рассчитываю. А Алеша, Варь, на тебе. Тебе тяжелее всех придется. Когда опамятуется, оч-нется от горя - тогда решим, что делать дальше.
Дальше обсуждали технические стороны дела. Глаза, как говорится, плачут, а руки делают.
Я ехала домой, и меня одолевали сомнения и страх. Я была уверена, что поступила правильно. Но что скажут дети? Я так отважно провозгласила, что они помогут, а ведь это сообще-ние может не вызвать у них энтузиазма. Покой и распорядок в доме будут взорваны, каждому добавятся какие-то обязанно-сти. А возраст у них темный, как говорят психологи, они пы-таются познать себя. Хотя в моем доме все обожают (не пово-рачивается язык сказать "обожали") Натулю, все-таки это слишком серьезное решение, чтобы принять его в одиночку.
Из прихожей на меня дохнуло ледяной волной отчаяния. Своих птенцов я нашла на кухне. Только не было обычной перепалки, суеты, которую я так люблю. Сникшие. У Пашки, младшего, мордашка опухшая - ревел опять. Это первая настоящая смерть, которую они увидели. Когда умерли мои родители, дети были маленькие. Мы старались не акцентиро-вать, боялись, что неокрепшая детская психика не выдержит. Теперь я думаю, что зря мы так поступили. Может быть, не стоило брать на кладбище, но говорить о смерти и открыто выражать свое горе - стоило. Натулькина смерть расколола их сознание: оказывается смерть в сказках, это не то, что в жизни! А значит, смертны и они сами. Я уже перешла в ту стадию, когда сам умереть не боишься, боишься за жизнь своих род-ных и близких. Хочется, чтобы собственная смерть была быстрой и необременительной для окружающих. Я тихо при-села на диванчик, потеснив Сережу.
- Такие дела, мальчики... Дядя Алеша совсем плохой от горя, про Ванюшку и слышать не хочет. Короче говоря, пока о том, чтобы его воспитывал отец, и речи быть не может. На Варе остается Алеша. Поэтому Иван достается нам или тете Миле. Что скажете?
Алик ухмыльнулся:
- Мам, ну что ты нас, как рыбу на удочке водишь? Конеч-но, его к нам. В мужское царство. У нас и шмоточки мальчи-ковые на антресоли лежат. А спать он первое время может в чемодане, как я когда-то. А Павлик отдаст ему свои игруш-ки,- в этом уже слышалось подначивание, как в старые доб-рые времена.
Но Павлик не повелся:
- Ну и отдам... И Лего, и все, что цело.
- Да успокойся, сынок, Лего ему еще не скоро понадобится.
- А знаете, что? У Санька от сестренки ванночка осталась, он все собирался ее выкинуть, а то она на балконе мешает. Метнусь-ка я к нему по-быстренькому, пока он не завершил свой могучий замысел,- прорезался Сережа.
Мой не сентиментальный Алька обнял меня, и это был ред-кий миг нежности взрослого сына:
- Мам, это самое лучшее, что мы можем сделать для Натульки, правда?
Мы выписывали Ивана с Милой. Но в пеленальную комна-ту пустили только одну меня. Там и правда было не развер-нуться. Пеленальный столик, медсестра и я еле умещались. Медсестра, совсем юная девчушка, стеснялась. Она, похоже, знала печальную Ванюшкину историю, поэтому поздравле-ния казались ей неуместными, а что еще сказать, она не могла придумать. Она смущенно улыбнулась и вложила мне в руки Ивана. Я вгляделась в его личико: пока еще красный и похо-жий на старичка. Он похож сразу и на мать и на отца.
- Так вот ты какой, человечек, которого мы так ждали и любили. Ну, пойдем в люди, сын полка. Наш ребенок. Ванька. Мой сын.