Сорокапятилетняя Вероника Валерьевна Ярославцева вела нескончаемые разговоры с Господом. Верующая из нее была еще та. "Заветы" и "Псалтыри" она не читала. Дома в наличии имелась только брошюра "Азы Православия", в которой содержались три основные молитвы - этого ей вполне хватало. В Храм она захаживала нечасто, только недавно разобралась, куда ставить свечи за упокой, куда - за здравие. И буквально несколько дней назад стала отличать Сергия Радонежского от Николая Угодника. Оба седовласых старца казались ей на одно лицо и одинаково строгими глазами глядели на нее с обидой: "Что же ты, Вероника Валерьевна, старая коза, различить нас не можешь?.." А различать было просто необходимо. К Сергию Радонежскому следовало припадать ради сына, нерадивого студента. А от Николая Угодника и, напомним, Чудотворца Вероника ждала чудес. Потому что понимала: изменить ее отношения с пятидесятилетним мужем может только чудо!
Народная мудрость не зря гласит: "Все знают, как найти мужа. Никто не знает, что потом с ним делать". Вероникин муж стопроцентно подходил под иллюстрацию этого факта. Женились они по любви, оба мечтали о семье, но только, как оказалось, представляли себе ее совершенно по-разному. Надо сказать, им фантастически по тем временам повезло. Сразу после женитьбы родители мужа забрали к себе бабушку, а молодых отселили в ее однушку. Вероничка представляла себе, как они все будут делать вместе: убираться, готовить, читать, а если не вместе, то рядом. Например, она гладит, а он играет на гитаре, и они поют. Играл на гитаре ее Вадик хорошо, знал уйму бардовских песен и сам сочинял песенки, иногда, кстати, неплохие. Как-то посвятил ей, прекрасной даме, свой "шедевр": "В новый год я приду к тебе с шишкой еловою". Так Вероничкины подружки, злословные филологини, прозвали Вадьку "шишка еловая". Диана до сих пор звонит поболтать, и первый ее вопрос: "Говорить можешь? Шишка-то твоя еловая дома?"
Конечно, ничего из Вероничкиного проекта семейной жизни не вышло. Вместе Вадик только ел и спал. А остальное было подчинено порывам его яркой индивидуальности. Он мог два дня промотаться, бог знает где, прийти с горящими глазами и написать две новые песни. А мог изорвать в клочья кипу бумаги, проклиная свою бесталанность. По факту он был обычный паренек, средний инженер, а по самооценке - действительно шишка. И манера поведения тоже была такая шишковатая: все ему хотелось выпятиться.
Вероника, напротив, выпячиваться не любила. Поэтому ее даже собственное имя не устраивало. В детстве она часто слышала от людей: "Девочка, какое у тебя редкое и красивое имя!" А ей бы что попроще. Вон во двор выгляни и крикни: "Ирка! Наташка!"- и почти все обернутся. А если еще крикнуть: "Света! Галочка!", то и весь список будет оглашен. В моде тогда были эти имена. И потом, Вероника - это обязывало. Быть сразу чьей-то Верой да еще и Никой - победой - это чересчур. Победительницей она себя никогда не чувствовала. Поэтому с Вадькой билась вяло, старалась лавировать.
Их однушку Вадик вечно наполнял друзьями. Всё съедали-выпивали, утром по всему дому досыпали под пальто и на пальто гости, по всем углам стояли банки с вонючими бычками. Вероничка, недоспавшая, брела на работу, маялась там целый день, чтобы вечером вернуться к стерильно пустому холодильнику. Чаще всего муж заблаговременно к этому времени исчезал, предоставляя полигон для испытаний своего трудолюбия молодой супруге.
С возрастом Вадик поутих, но в нем появилась печать непонятого гения. Песенки писать он перестал: мода на них прошла, да и спать на лапнике в палатке кайфу стало маловато. Он мелкообуржуазился, в том смысле, что буржуй по доходам из него не получился, а буржуйские замашки завелись. Особенно же Вадика мучила последние два года уходящая молодость. Он начал подкрашивать седеющие волосы. Ну это, допустим, куда ни шло: подкрашиванием пошаливали еще древние египтяне. Вадик потыривал Вероничкины кремы от морщин - это тоже было вполне по-европейски. Не потыривание, конечно, а использование косметических средств.
Вероничке пришлось контролировать свою речь. Слова "возраст" и "старость" были просто изгнаны из лексикона. В магазине, будь то "Оптика" или модный бутик, он требовал, чтобы его обслуживала самая молодая консультантша, и советовался строго с ней. Главные вопросы при выборе были: "Это модно?" и "Это меня молодит?" Роговые очки за 400$ неизменно почему-то молодили больше, чем за 100. Он флиртовал со всеми женщинами до 30-ти, пытаясь обаять их скорее не ради них, а для себя, но был тяжеловесен и неэлегантен в этой роли. Веронике было больно видеть, как он жалок и смешон. Последние полгода Вадик подумывал о пластической операции. Как будто морщины решали все. Подшучивать над ним Вероничке даже в голову не приходило, настолько Вадик серьезно к себе относился. Она чувствовала себя отчасти виноватой. Вот он втянет живот перед зеркалом: "Ну 25 лет! Ну хорош, чертила!" Посмотрит на нее - нет, не 25. Разочарование!.. Она была живым напоминанием его истинного возраста... И отчетливо понимала, что избавиться от нее Вадику будет легче и дешевле, чем от морщин.
С самим Вадиком обсуждать что-то было бесполезно - он впадал в истерику. И Вероничка обсуждала все с Господом. Господь безмолвствовал. Она искренне не понимала, что плохого в их возрасте? Сын вырос. Материальное благополучие присутствовало. Здоровье есть. Радость жизни ощущается острее. И ей всегда нравились зрелые мужчины. Как и коньяк, от выдержки они приобретали, а не теряли. Обидно, что Вадика занесло совсем в другую оперу...
Так и жила последнее время: не одна, не вдвоем. Он ее не видел, не слышал, не воспринимал. Вероничка обсуждала с Господом, чего же она хочет, и честно ему признавалась, что не знает. Чтоб Вадик стал таким, как в молодости? Нет, этого второй раз ей не пережить. Чтоб он стал другим? Ну это проще другого мужа попросить. А на другого у Веронички пороху не хватало. Словом, сплошные непонятки.
В последние дни появилась новая напасть. Нет, это громко сказано - так, раздражающий фактор. Утром, ровно в 9:00 по телефону звонил некто. В первый день просил со вздохами Свету. Узнав, что такой нет, повесил трубку. На второй день выяснил, по какому номеру попал, номер оказался другой. На третий день опять просил Свету. Сказал, что телефонная линия у него старая и провода, наверное, залипают, и набирал он другой номер, а хотел вообще-то Свету. На четвертый день ко всему прочему прибавил, что вот всегда ему не везет. Вероничке стало его жалко.
- В чем же еще?- спросила она.
- У меня голос высокий. А рост низкий. И фамилия Баранов.
- А у меня Ярославцева,- неожиданно для себя ответила Вероника.
- Вот вам везет! - заныл тот, на проводе.
- Ничего и не везет,- рассердилась вдруг она.- Зато у меня муж баран.
Ее собеседник бросил трубку. На следующий день, однако, снова раздался звонок. Как всегда, ровно в 9:00. На том конце провода глухо сопели. Вероничка разозлилась:
- Света еще не завелась. Вы что, Баранов, такой подорванный? Подумаешь, голос тонкий, рост маленький,- передразнила она.- Вон у Наполеона тоже рост маленький. Это энциклопедический факт. А человек он был великий. И писал дальше всех,- зачем-то прибавила она. На другом конце провода затаились...
- Эй, Баранов, ау! Вы пробовали соревноваться в писании? Может, вы тоже писаете дальше всех? Или хотя бы дольше?..
Видимо, ей удалось-таки разозлить этого Баранова, потому что трубку он швырнул. "Надеюсь, с этим покончено",- самодовольно подумала Вероничка.
На следующий день, ровно в 9:00, телефон зазвонил.
- Ну надо же!- удивилась Вероничка.- Привет, Баранов! Ну как, соревновались?
- Почему вам так приятно меня дразнить, Ярославцева?- Его голос даже не дрожал, просто звенел от обиды.
- А почему это вы меня зовете по фамилии?
- Так я не знаю вашего имени,- сбился он.
- Меня зовут Вероника.
- Вот видите, вам и с именем повезло. Оно у вас такое красивое, редкое.
- Это я с детства слышу. На самом деле, предпочла бы что-нибудь попроще. Послушайте, Баранов, сделайте одолжение, зовите меня попроще. Например, Ира.
- Странная вы какая-то... Ира. И шутки у вас... в тупик меня заводят.
- Ну хорошо. Тогда спрошу у вас, Баранов, без шуток. Вас-то как величают? Небось, хотели бы что-нибудь позаковыристее, как-нибудь Африкан или Иезекииль? А родители назвали простенько Ванятка или Федюк?
- Ну почему же. Меня зовут Станислав. Можно Слава. Сейчас модно Стас. Но мне как-то меньше нравится,- с достоинством отозвался он.
- Да, правда, Слава лучше. И слово тоже хорошее - слава... Слава победителю, слава труду, слава героям! Вы, наверное, славный человек, Слава! А Стасик мне тоже не нравится: какой-то Стасик - пупсик - клопсик...
- Ира, вы опять!!! - Он всхлипнул и бросил трубку.
"Мало мне своих неприятностей, еще я с этим противоречивым Барановым должна возиться! Господи, ну что ему можно сказать, чтобы он не распсиховался? Он что, такой крошечный, что в слове "клопсик" видит прямую ссылку на себя?" Господь как всегда безмолвствовал. В этом был намек. "А вот я завтра возьму и не буду отвечать по телефону",- злорадно решила Вероничка.
9:00 утра. Телефон звонил. Она сидела напротив, сложив руки на коленях и не давая себе взять трубку. "А черт с ним, если перезвонит еще раз - тогда возьму". Слава перезвонил.
- А что это вы, Вероника, трубки не берете? Боитесь, что я вам тоже колкости скажу или рифму обидную придумаю? И еще, я тут ночь думал: мне имя Ира не нравится. В переводе с греческого оно обозначает "мир", а вы какая-то ежистая для него. Вам больше пойдет Даздраперма. Вы знаете, да? Оно расшифровывается как "Да здравствует Первое мая". И вам тут праздник, и труд, и май... Если уж вам так свое имя не нравится, будьте Даздрапермой!
- Ух вы, Баранов, какой оказывается злопамятный! Всю ночь обо мне думали. Не жалели на меня ни времени, ни души. Может, вы меня полюбили, Баранов? Или тень Светы еще жива в вашем сердце?
- При чем тут тень Светы? Давайте лучше поговорим о вашем муже.
- У меня мужа нет,- молниеносно откликнулась Вероничка. "Господи, что ж я так мгновенно от него открестилась? И, главное, легко. Да нет, я просто не хочу обсуждать свою интимную жизнь с каким-то там Барановым. Нет, Господи, если честно, то, что происходит между Вадиком и мной, жизнью не назовешь. А интимной... Дайте припомнить, что это такое?"
- Да!.. - возликовал Баранов.- Ну наконец-то все проясняется. Вы одинокая мужененавистница. То-то я чувствую, яд с клычков капает, капает. Думаю, почему?.. Постойте, так вы же в первый раз сказали, что ваш муж - баран. Да вы к тому же и врушка, Вероника!
Баранов торжествовал, а Вероничка молчала.
- Слава, и вы правы, и я права. Думаете, так не бывает? Бывает. Я замужем. Но все так плохо, что я практически одна. Вы думаете, я злющая? Нет, скорее издерганная. Слава, а как вам кажется, какая я?
- Не знаю. Я об этом даже спрашивать боюсь. Вы неожиданная. У вас ход мыслей непредсказуемый. Мы говорим не больше пяти минут, вы меня доводите до белого каления, и я потом целый день думаю и думаю, и успокоиться никак не могу. А вы какая, Вероника?
Вероника растерялась. Как женщине ей хотелось подать себя получше. С другой стороны, реклама казалась неуместной.
- Я, Слава, старенькая. Потрепанный воробей. Даже воробьишко. Вот у вас какой рост?
- Ну, метр шестьдесят восемь,- засопел он.
- А у меня метр пятьдесят четыре. Чуть выше сидящей собаки.
- И наплевать, Вероника. Женщина должна быть статуэткой, а не Эйфелевой башней. А сколько вам лет, Вероника?
- Около сорока. А с какой стороны - не скажу,- все-таки не удержалась от кокетства она.
- Замечательно! - Обрадовался он.- Я по голосу чувствую, мы в одной возрастной группе. Значит, у нас интересы общие.
- Да уж, да уж... Ругаемся с полоборота. Я, Слава, иногда боюсь с вами разговаривать. Вы обижаетесь на совершенно невинные вещи! Вот с Наполеоном: я хотела вас поддержать, а получилось наоборот.
- Да, знаете, Вероника, хочется чуткости и нежности. А тут такое... От совершенно постороннего человека. Почему-то считается, что у мужчины после сорока в голове только перепихнин и котоводство. Ведь это не так!
- Нет,- вяло поправила его Вероничка,- считается, что у мужчин после сорока в голове вообще ничего нет: все мысли рванули вниз.
- Ну спасибо,- зловеще вежливо поблагодарил он. И только длинные гудки...
Вероничка немножко поплакала. Она не хотела обижать Славу. Ей было жалко себя: они, было, так хорошо разговорились. Параллельно она готовила завтрак. Когда Вадик проснулся и вышел на кухню в шелковой пижаме красного цвета в стиле "мы вас поражаем", Вероничка была уже поплакавшая, успокоенная, и завтрак стоял на столе.
На следующий день было воскресенье. Вероничка немного завалялась в постели с книжкой, и к телефону ровно в 9:00 подлетел разъяренный Вадик: "Какой идиот звонит в такую рань в воскресенье?" Вероничка знала, кто этот идиот и почему он бросил трубку, а Вадик решил, что это невоспитанные друзья сына.
В понедельник Баранов не позвонил. Вероничка нервничала, обижалась, была огорчена и в какой-то момент с ужасом осознала, что связь их односторонняя. И все зависит теперь от его желания или нежелания. Она повторяла, как фрекен Бок: "Он улетел. Но обязательно вернется. Милый, милый..."
Они все время только и делали, что препирались. Она не сомневалась, что к своему росту Слава накинул сантиметров десять для солидности - значит, он почти потомственный лилипут. Она не знала о нем почти ничего, и при этом у нее было чувство, как у потерянного ребенка: ведь она была ему нужна, раз он звонил ей каждый день. Пусть уж позвонит опять! Она готова просить у него прощения. И еще. Может быть, настало время встретиться? Где-нибудь на нейтральной территории, в кафе... "Нет, нет, нет",- осекла себя она. А вдруг она его разочарует? Хоть Вероничка и сказала, что ей около сорока, но знаем мы эти мужские штучки. Знает, что ей за сорок, а представляет ее, небось, живой Барби. А она действительно больше похожа на старую воробьиху.
Баранов не звонил. Да, собственно, он и не мог. Дело в том, что у него действительно залипали провода на его старой телефонной станции. И это по ее капризу он каждое утро с замиранием сердца набирал номер Светы и с огромным облегчением попадал к Веронике. А номера ее он не знал. В то злосчастное утро Слава не бросал трубку. Просто их разговор прервали телефонные монтеры, когда принялись за плановый ремонт. И ремонт их увенчался успехом! Поэтому, когда Баранов назавтра принялся звонить, он попал-таки к Свете! Вы понимаете, что его это уже не порадовало.
Что мы имеем в результате? Вероника осунулась, подурнела, перестала реагировать на Вадика, его придирки, его мудрые мысли, на его, наконец, нечеловеческую красоту! Она сидит утром у телефона с видом невесты, ждущей вестей с фронта. А так как вестей нет, то она плачет.
Ее подруги в курсе. Они убеждают ее плюнуть на этого ужасного Баранова, так жестоко пренебрегшего их дорогой подругой. Диана, филологиня со стажем, назвала его человеком с говорящей фамилией и многозначительно подняла вверх указательный палец.
- Вы ничего, ничегошеньки не понимаете в людях!- ответила им Вероника с пылом, странным для старой воробьихи, и снова принялась рыдать.
- Как на сдельной,- констатировала Диана, продолжая ее утешать. Подруги ей немного завидуют. Чему? Да чувствам, елки-палки! Ведь очевидно, что они есть!
Вывод из этого простой: нужно вовремя, не откладывая на потом, брать друг у друга телефонные номера, говорить друг другу комплименты, признаваться в симпатиях, не говоря уж о более глубоких чувствах.
Кстати, Баранов не такой уж и баран. Через три дня он додумался и разыскал через знакомых по электронной базе данных адреса всех Ярославцевых Вероник. В нашем многочисленном городе их оказалось всего-то четыре. Каждой из них он намеревается нанести визит. Причем, ровно в 9:00. Он волнуется, и если честно, даже побаивается. А что из этого выйдет? Ну, этого я вам не расскажу, потому что к особенностям телефонной связи это уже не имеет ровно никакого отношения.