Николайцев Тимофей : другие произведения.

Перелом

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Стихотворения из того периода, который можно назвать периодом переосмысления. Не буду надоедать читателю подробными пояснениями, скажу лишь одно - если идешь нехоженными тропами, переломы неизбежны.

Письмо с края света



Эти строки написаны у линии горизонта
где оплывшее небо находит трещины в глине,
и вживается в них с тягучестью креозота,
поражая упорством пласты неживой полыни,
шелестящей размеренно и безмятежно, как
и должно шелестеть нечто мертвое, вставши строем
чтоб стеречь рубежи. И обглоданный солнцем тракт
разгрызаем на части младой, но сухой травою...

Здесь не разводят костров - ведь на солнце чайник,
окрашенный черным вскипает за три минуты.
Надежно... удобно... Но, знаешь ли, чрезвычайно
тоскливо... и сваренный суп - так невкусен... Ну ты
должно быть, и так это знаешь (из прошлых писем),
что здесь не разводят костров - их же просто нечем
поддерживать... а потому и не слышно песен...
И только закат здесь огромен... безмолвен... вечен...

И эти строки - написаны мною в часы заката.
Горизонт и закат - вот и все, что осталось взгляду...
И писанье стихов, это все, что помимо мата,
ворошит еще мысли под теменем. Все же адом
никогда не признаю я место, в котором утро
прорастает травой, заставляя тесниться ко лбу
догоревшие сны... как, должно быть ртутный
раскалившийся столб не признает границы колбы
и уйдет в прямо небо. Так хочется следом... Но те,
кто смотрел в эту высь - те давно уж лишились зренья
и морщины сомкнулись. К тому же листы в блокноте
с каждым днем все желтей и тоньше. Мне их старенье
вдруг напомнило осень - листву и лужи...
И горячее темя, ладонью прикрыв, как зонтом
я заплакал - лицом на восток... Извини!... К тому же
рифмовать свои мысли с закатом и горизонтом
с каждым днем все труднее. В тишайшем огне заката
ничего не приходит на ум, кроме этих убогих "Как ты
там... на другой широте... возле бухты... где рев прибоя
мешает в единый колер белое и голубое...

сентябрь 2006г.

* * *



Сильно сутулясь и руки воткнув в пальто
Схожу на случайной станции, где никто
Меня не узнает. Шагаю, пестря следами
По снегу. Отвечу невежливо некой даме,
Влекущей тележку, что спросит, кивнув на поезд:
"До Новоуфимска?" - "Наверно..."... Должно быть голос
Сорвется, осев на сухой гортани...
Лишь тысячи статуй с забитыми снегом ртами,
Поверят, как долго свыкался язык с молчаньем,
А я - спыгну на рельсы, как будто начав сначала...

Но... все будет так, как однажды ты мне сказала -
Пройдя сто шагов от любой стороны вокзала,
Неважно, в каком направленьи, забудешь напрочь,
Название города... Ветки скрипят и навзничь
Рушатся тени столбов, словно выстрел в затылок
Их швыряет на снег, и дилемма развилок
Не имеет решенья в контексте похожих окон.
Все отличия лишь - рыхл снег или снег утоптан...

Я забыл этот снег, я предал этот меркнущий холод,
Я налил до краев, позабыв, что стакан расколот.
И в порезанном рту притащил пузыри покаянья
В этот город, должно быть совсем не имевший названья.
Это чувство немедля потребует письменной сноски...
Я добуду конверт в непрозрачном окне, в киоске
Отдаленном от снега рубцом штыковой лопаты
Я черкну пару строк, ты же - будучи адресатом
Не спеши их читать и вообще не спеши с ответом
Не мешай... я все знаю и так. Ведь в этом

Неприменное свойство скитаний. Оно с законом
Слишком схоже - в проеме рябом оконном
За коростами краски и скорлупой зановесок,
Помидорными джунглями и паутиной лесок,
От подоконной доски вознесясь на четыре пяди,
Лицо, обреченное в профиль - упавшие пряди,
Упавшие так, словно прервав исполнение танца,
И, отраженное взглядом, иное, чем здесь, пространство -
Удаляется так, что не сблизить сверхзорким цейсом...
И сужается в линию, схожую с мерзлым рельсом...

сентябрь 2006г.

* * *



Наши лица расчерчены синей глубокой тенью.
Мы в себя приходили, разъявши глаза. В смятеньи
Начиная цепочки следов по кирпичной пыли
Мы до гула в ушах вспоминали, кто мы такие...

Мы до рези во рту истязали себя молчаньем.
Мы брели сквозь толпу, опасаясь задеть плечами
Непонятных существ, чьи суставы сокрыты кожей
И, взирая на них, стать людьми захотели тоже...

Мы ходили средь вас. Мы учились смотреть и слушать.
Мы капроновой нитью к лицу пришивали уши.
Мы скрывали одеждой желтеющих ребер клинья,
Прорезая ножами изгибы ладонных линий,

Раскаленным гвоздем прожигая во лбу морщины...
Так мы стали похожи на вас... Позже - неотличимы.
Только как не старались, вдохнуть не могли всей грудью.
Мы сдвигали надбровья, гадая, чем мы не люди...

Этот путь будет долог, но вряд ли он будет вечен.
Мы учились страдать, приближая к ладоням свечи.
Мы смотрели в окно, различая оттенки блеклого,
Согревая холодным лбом ледяные стекла...

Мы встречали весну в постели, за ночь измятой.
И, шурша одеялом, скрипели слежалой ватой.
Ощущая с испугом горячее тело возле,
Мы потели готовно, но все-таки чаще мерзли...

Мы страшились балконных оград, но хотелось выше.
И мы лезли на шифер, на жесть, на простор, на крыши,
Где на иглах антенн бронзовел, остывая, воздух.
Мы учились мечтать, запрокинув лицо на звезды...

Нас шуршанием перьев будили немые птицы.
Мы учились слезам, подставляя дождю глазницы,
Что считали весомей иных запредельных знаний.
Выходя на проспект мы сливались с углами зданий.

Говори их слова, думай мыслями их, не перечь им...
Содрогаясь нутром, мы вошли к дочерям человечьим,
Темноту наших глаз затаив на тяжелом вздохе,
С каждым шагом вперед приближая конец эпохи

Различая по спинам бредущее следом стадо...
Мы, должно быть, старались сильнее, чем было надо.
Мы стоим, ожидая закат... хоть и странно - день же...
И людей с каждым шагом вокруг становилось меньше...


2005

* * *



На сумашедшем пляже нагишом
Она была. Стесняясь при большом
Скоплении народа отряхнуться
От панцыря песка и пальцем ног
Коснуться того места, где песок
Переходил в расколотое блюдце

Залива (солнцем сваренный бульон).
Я с удивленьем наблюдал, как он
Держась официальнейше и сухо
Помог ей встать, власатою рукой
Придерживая локоть, а другой
Поддерживал обширнейшее брюхо.

И, не оставив верного следа,
Он уволок ее, неведомо куда -
Ведь ретушировало солнцем дали -
Лоснились спины и рука в руке
Они исчезли, бросив на песке
Две пары полотенец и сандали...

Сосед мой фыркнул - что-то вдруг ему
Пришло на ум - неясно почему
Не усмотрев в таком наличьи нужность,
кряхтя поднялся, отложив пивко
И заровнял, хранимую песком,
Ее сомкнутых ягодиц окружность.

Мне близилось шестнадцать и поры
Той ждал давно я. Пекся средь жары
Сверчок нетерпеливый, сжав коленца.
Спускалось солнце и, трусы надев,
Я удивленной подарил воде
Один большой сандаль и полотенце.

Прикосновение к оставленным вещам
Нас здорово взрослит - вдруг пропищал
Сигналы времени приемник пляжной сети.
Взрослея с каждым рухнувшим гудком
Я слушал, как сливаются с песком
Сигналы моего свершеннолетья.

апрель 2006 г.

* * *



Опустившись наземь усталой больной совой
Отрекись от жизни всего лишь ради
Часа сна. Твердеющие подглазья
Оплывают густеющей синевой
И сиреневой опушью снежных впадин
Представляется завтряшний день и я не
В состояньи поверить в утро, хотя и сразу
Чудовищность непройденных растояний
Встряхивает судорогой просыпающийся разум...

Это все, что я помню - хочется спать и суше
В середине гортани, чем в горловине бака.
Мысли слежались в брусок сургуча. Я
Черпаю снег. Налетающий ветер глушит
Вой - обезумевшая собака,
Отбежав от колонны, заломила кверху глухой,
Леденелый обрубок морды, торопливо дичая.
Я - тоже: ёкая смерзшейся требухой,
Мечтаешь о водке, а не о чашке чая.

Это все что я видел - прожекторный жуткий свет.
Темнота шевелилась белесым спутанным
Снежным мехом. Привычно режет
Твердеющие подглазья. Вчерашний след
Леденеет сукровицей. Часами, сутками
Поднимается кашель. И давно уже не
До стихов - вспоминаются реже... Реже,
Чем желание выпить. Холодно. Даже во сне
Затрудняет сознание дизельный скрежет.

Это все, что я понял - ничто, горячее огня
Нам не даровано. В сером чугунном горне
Плавится гарь. Потрескивают ресницы
Скручиваясь: прилипшего (маленького) - меня
Снова подносит в горячей литой ладони
К самому краю, туда, где скворчит и вьется
Пар, выцеживаясь из скомканной рукавицы.
Даже если не скоро... только и нам придется
Выть, подниимая обросшие шерстью лица.

Это все, что я знаю - нам не вернуться домой,
Мы пропадем и шершавой поземкой нас
В прах разотрет. С каждой прожитой ночью злее,
В глотке собачьей уже не собачий вой.
Лечь и нащупать твердым затылком наст,
Рад бы, но только цепляешь взглядом
Чьё-то плечо. И, опять твердея
Подглазьем, слышишь, как кто-то рядом,
Содрогнувшись во сне, вопрошает: "Где я?"

октябрь 2002 г.

* * *



Он выстрелил мне в спину из ружья
Шепнув вдогонку "Извиняй уж, зема",
Польстившись на две пригоршни рыжья,
Намытого в прокисшем глиноземе

Таежного ручья, чьи берега
Всерьез считали , что меж них - река
Струится Волга - высились, кручинясь,
И укрывала папоротника
Топь, хрупая под днищем сапога,
От глаз солений минеральных примесь.

Примета - из под ног вспорхнула птица.
Он ветками треща, в кусты полез...
Пришлось и мне тогда остановиться.
Плескал ручей и мок сосновый лес,

С узлов корней земной смывая грех.
Он, поминая скушанный орех,
Кряхтел в кустах, в стремлении просраться...
К воде спустившись и коснувшись ею век
Я разглядел, что даже рыба в чешуе
С достоинством несет частички кварца.

Что за вопрос - делить в костре поленья,
Огонь рассудит - вечная ничья.
Лоточной жестью подперев колено,
Я наблюдал, как в глубине ручья

Рябили тени длинных сонных тел.
Стояла тишь... и только тарахтел
В кустах напарник, удобряя почву,
Оставшись так некстати не у дел.
И, шебурша, на дно лотка летел
Песок, столь отличавшийся от прочих.

Он подошел. Гнильем чернела брешь
В обычных фразах. Бровью знак вопроса
Наморщив, он мне выстрелил промеж
Худых лопаток дробью "номер восемь".

Окружья ружей сдвоены в овал,
Свинец, натужно хряпнув, разорвал
Мне грудь как тряпку, смачно вспомнив идиш,
Я в треск брусничный рухнул наповал,
Тем удивленный, что глазниц провал,
Он не наполнил тьмой, а осветил лишь.

Потом, смогнув вскипевшую слезу,
Смотрел, как копошится он внизу,
Сближая бормотаньем "хули... хули...",
Как жжет огонь и, сапоги разув,
Вплавляет в почерневшую гильзУ
В моем наперстке отлитые пули.

И кедр, треща соузлием плечей,
Бровями дупел хмурился. Устало
Побрякивая, скаредный ручей
Волок крупицы желтого металла.

2006

2006

* * *



Он умел превращать ее в легкие
Невесомые крылья бабочек,
Но они, покружившись, блекли
Над скопленьем дворов и лавочек
В утлых парках, где, одиноки,
Миражи позабытых лампочек
Вспоминали о давней ночи
Легкой поступи в ломкий иней,
И, наверно, как многие прочие
Тосковали, грустили, или
Напевали о том, как прочен
В небе вздох мотыльковой пыли
Уносящийся к тихой осени,
Оставляя следы незримые,
Дымом розовым в бледной просини,
Это странно, ведь раньше ими мы
Отмечали столетий проседи
Опираясь о вечность крыльями,
В долгий срок ожиданий ужаса,
В мимолетного полдня отсвет ли,
Он, конечно, узнал бы уже сам
Глубину васильковых отмелей
Если б в трепете знобким небеса
Под прозрачностью крыльев лопнули -
Став прибежищем древней саже,
Содроганьем большого сердца
Надрываясь, страдая даже,
В невозможности опереться
О твердыни миров бумажных,
Неотправленных писем галочки...
Ей казалось, что слишком страшно
Быть похожей на крылья бабочки.

июнь 2001

Как это было...

(иносказательное...)

Как это было? Что ж... Стегал, как плеть,
селян мороз чрез драные тулупы.
И листья не успели облететь...
И на полянах слеживались трупы...
И остывала кровяная медь

в сердцах и венах все-еще-живущих...
Чернело небо... горизонт прогнув,
там обрывался след бежавших к югу...
Тьма шевелилась, пожирая вьюгу,
топя в себе кричащую луну,
что умирала уж, поблекнув, но -
светились, вмерзнув взглядами в окно
безумные зрачки поводырей.
Мы так страшились видеть их, но пуще
боялись вширь распахнутых дверей...

Мороз упал, как падает обвал
в ущелье - грохоча и замирая...
И, миру мстя за теплые слова,
что этой осенью тебе опять сказал я,
он возле деревянных стен сарая
ход времени замедлил и сковал.

И по ночам - касанием ножа
тянулся с неба, укрупняя жало...
И мы, горение угля не удержав
в печных пещерах, пятились, дрожа... но
не голосили в ужасе "Пожар!"
а только грелись в пламени пожара.

И пепел - собирался на бровях,
лицо черня и заставляя корчить...
В болотах твердых и глухих полях
взгляд не решался отличить от кочек
обглоданного ветром журавля,

чего-то ждущего - в числе немногих прочих.
В ледышках глаз не тая... Не таЯ
гороха смерзшихся в стручок последних точек
на выцветших листах календаря...

2006г.

Символист о символизме



Вот картина - ночь и млеет
Циферблат хрустальным бликом,
И портрет Хемингуея
В удивленьи превеликом
Смотрит вниз, сомкнув ресницы,
Бороды расправив знамя,
На того, кому не спится,
Кто, сомненьями терзаем,
Ловит неподвижность ветки,
Стиснутой в оконной призме,
И с трибуны табуретки
Говорит о символизме,
Как о выраженьи духа,
Напечатанного текста.
Дремлет дом. И только муха
Не находит себе места
Ненавязчиво дежуря,
Неприкаянно витая
Средь висюлек абажура,
И тем самым, вовлекая
Свой полет в строенье фразы,
В завершенность предложенья
Вдруг попав, и ставши сразу
Неким символом движенья.
Голосит, спускаясь ниже
Отведенной уху ноты,
Оживляя своим "жи... жи..."
Бестолковые длинноты.
Что поделать - сядь и пялься
В потолочные предметы,
Из обглоданного пальца
Отсосав исход сюжета -
Вместе с опасеньем слиться
В циферблатное мерцанье -
Тем же пальцем, словно спицей
Драный холст повествованья
Станем ткать. И слов заплата
Ляжет криво. Мы пришьем, но...
Ну откуда ж попе злато -
Нет его там совершенно.
Так как не в укор прорехи
Написательному зуду,
Символические вехи
Можно обнаружить всюду.
Для ушей, лишенных слуха -
Нет мелодии в жужжаньи,
Вот, допустим, эта муха
Также склонна к обожанью
Абажурного ансамбля,
И, с проворством колесницы,
Исполняет танец с саблей.
И опастность удавиться
В паутине пропыленной
Не имеет тут значенья.
Сей москит вечнозеленый -
Символ вечного влеченья
К хрусталю, кистям парчовым
И к презренным киловаттам.
В общем, символ развращенной
И, к тому же, хамоватой...
Обывательской натуры.
Словом, стыд и отвращенье...
Ведь урок литературы
Не прошел, прошу прощенья
У голодных педагогов,
Даром. Крепкие устои
Не дают: просить у Бога
"Рублей тридцать... до получки",
Сесть за стол не мывши ручки,
Вопрошать: "А скока стоит?",
Находясь в квартире друга,
Ну... и все в таком разрезе...
Символического ж круга
Абажурные созвездья,
Образующие ложе
Электрического зноя,
Подразумевают тоже
А) стеченье роковое
Обстоятельств, что повинны
В нежелании морозов
Дальше стекол и гардины
Двинуться и сделать воздух
Неприемлимым для мухи;
b) возможность написанья
Что-нибудь такого... в духе
Синергизма - это сам я
Выдумал, почти экспромтом,
Всем грядущим поколеньям
В назиданье... с) ... ну что там...
Ну... пусть величие вселенной...

Словом, тема мной раскрыта
И, итогом долгой ночи,
Филосовское корыто
Приближая к многоточью
Через рассуждений дали
- этим сна себя лешая -
Символичные детали,
Символично завершая
Вдоль незамкнутого круга
Траекторию курсива,
Совмещаются друг в друга
Гармонично и красиво.

Так что - ни пера, ни пуха...
Но... шепну... себе... сердито -
Символическая муха
Мною так и не убита.

январь 2006г.

Целящий в небо



Сжав тонкогубый рот и побледнев с лица,
То есть - сделав свое лицо абсолютно белым,
Он признес решительно: "Будем отстреливаться..."
И рукояткой вперед протянул парабеллум.

И отвернулся, затылком закрыв проем
Полный дневного света и ветхой пыли,
К тому же прикрытый шторами. Все же в нем
Был виден обрывок неба. Неспешно плыли

Вдаль облака. Но суживался и мигал
Глаз, ожидающий цели. Сполна окунувшись в ту
Твердую синь, что любого была лишена врага,
И потому, вероятно, являла собой пустоту,

В которой, опору теряя, набрякший тонул зрачок,
Не отличая горячих крыш от высоких зданий.

Если палец ложится на спусковой крючок,
Жизнь его обладателя полнится лишь ожиданьем
Выстрела, дыма - чего-то, что будет после
Как оправданье того, что случалось прежде
Брезжит
В пальцах рассвет и в глубокую пропасть между
Ними, сыпятся сны, разговоры, весны...
Кожей змеиною сброшенные надежды...
Крики... касанья ладоней... июль... июль...
Целящий в неба всегда одинок и странен,
И вся растворенная в нем же стрелянная латунь
Мне не позволит вспомнить, где я его оставил...

апрель 2004 г.


 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"