Придворного художника с его красками и кисточками ввели в шатер и под звуки музыки шатер подожгли. Истошным голосом завопил художник, очутившись в огне, но громкая музыка заглушила его крики, и их никто не услышал. Так сгорел художник, и следа от него не осталось.
Тут у Тенчжупа вырвалось:
- Так ему и надо, по заслугам получил!
- Юноша вымолвил слово! - воскликнул волшебный мертвец и, выскользнув из мешка, улетел обратно на кладбище.
"Игра веталы с человеком", 4. Плотник Ананда
- Пусть ведет меня бхагаван Вайрочана, - молился я, выбрав место потише и потемнее. - Пусть божественная мать бесконечного пространства охраняет меня сзади. Пусть они проведут меня в целости через ужасные опасности Бардо1".
Это так положено - помолиться перед переходом границы. Бардо2 - так называем ее мы. Граница - так называют ее люди, привыкшие всему давать дурацкие имена. На самом деле она действительно похожа на бесконечное пространство, где царят вечные сумерки и переливаются похожие на безумие миражи. Всякий мираж имеет природу оптической иллюзии, но охраняющие его стражи вполне реальны, и если у тебя нет пропуска...
***
Это был непростой клиент. Ассоциаты никогда не выходят из дома без апотропея, а то и двух. Белые маски, черные плащи. Несмотря на склонность к мелодраматическим эффектам, наемники из конторы карлика Бэса заслуженно пользуются дурной славой (сначала стреляют, а потом задают вопросы), но и у них имеются слабости, и одна из них - я.
Когда-то я и сам был апотропеем: охранял путешественников в мир живых до тех пор, пока меня, искалеченного и истекающего кровью, не бросили одного в темноте подземелий разрушенного храма, чтобы спасти какую-то важную дамочку, которой просто не повезло. Длинный и пустой коридор выглядел совершенно безопасно, но как только ассоциат вставила ключ в замок... "О, май гаш, - сказала она, когда увидела, что я потянулся за оружием, и он появился, прекрасный, как гаш, ни больше, ни меньше. Эвфемизмы всегда оказывают влияние на внешний вид, особенно если речь идет о мысленном призраке. Состоящий их двух разновеликих шаров, как японский снеговик, он размазал меня по стене, несмотря на то, что просто прошел мимо. Дамочке тоже досталось, так что когда перед моим припозднившимся напарником встал вопрос, кого из нас двоих тащить на себе до точки перехода, выбора у него не было. Да, он оставил мне свой колокольчик, но напрасно я взывал о помощи. Мой зов был услышан, вот только его услышали не те, на кого я рассчитывал.
Когда тебя хоронят заживо в хрустальном гробу, то, по крайней мере, ты можешь видеть происходящее во всех подробностях. Когда ты смотришь на оранжевые рясы снизу вверх, то все они похожи на ядовитые грибы, грибы, стремящиеся к бесконечности. Их настоятель первый бросил горсть каменистой земли на крышку гроба. Он же тайком откопал меня пару недель спустя. Человеческие тела, которые мы берем взаймы, отвратительны: они тяжелы, неуклюжи и не умеют проходить сквозь стены. Таковы условности этого мира. А еще они подвержены разложению, так что, когда меня извлекли на белый свет, видок у меня был не очень. Впрочем, монаха интересовала не форма, а содержание. Новое тело, которое он для меня раздобыл, выглядело немногим лучше: маленький и худой, как смерть, красильщик с синим от ядовитой краски лицом был настолько глуп, что так и не понял, что именно с ним случилось. То, что случилось со мной самим, знакомо каждому жителю Джамбудвипы с самого детства: "Давным-давно в одной стране жили семь братьев. Были они сведущи в магии и один другого лучше владели искусством чудесных перевоплощений3". Все семеро закончили свою жизнь в мучениях, как оно и положено всякому человеку, а тот, кто обвел их вокруг пальца, стал моим клиентом. Я знаю правила: теперь мы с ним будем связаны до самой смерти. Его смерти, разумеется, не моей.
"Когда ты достигнешь кладбища, которое называется "Прохладная роща", много мертвецов, больших и малых, закричат: "Возьми меня, возьми меня!" В ответ на это произнеси заклинание и принеси жертву. Обычные мертвецы упадут на землю, а волшебный мертвец с криком "Не бери меня!" взберется на верхушку мангового дерева. Тогда сделай вид, что рубишь дерево вот этим топором, - и ветала тотчас же сам спустится вниз. Посади его в джутовый мешок, завяжи пестрой веревкой и спеши ко мне, не отдыхая ни днем ни ночью. Только помни: проронишь хоть одно слово - и мертвец снова улетит на кладбище4".
Вот какие инструкции получил мой клиент от Нагарджуны.
- Кто это, Нагарджуна? - спросил я.
- Так, конкурирующая фирма, - туманно пояснил настоятель. Он был жирным, как рождественский гусь, и румяным, как девушка, но отсутствие трех пальцев на правой руке придавало образу добродушного монаха некоторую двусмысленность.
- Почему я?
Этот вопрос заставил его надолго задуматься, но ветала умеет ждать. Веталы - так называют люди таких, как я, - еще одно глупое человеческое слово, которое не в состоянии описать положение того, кому не удалось обрести новое рождение. Священник, наотрез отказавшийся причащать меня перед казнью, пообещал мне ад, но место, куда я попал, больше напоминало китайский цирк. Визгливые звуки невидимого оркестра, пестрые водовороты летящих юбок, опереточные чудовища в синих зубастых масках из папье-маше, а за пределами ярко освещенного круга - липкий, как печная сажа, жирный гуталиновый мрак. Не знаю, сколько времени я провел среди мертворожденных детей, растерянных самоубийц и бледнолицых призраков европейских переселенцев, не переживших первую зиму в чужой стране, когда меня углядел карлик Бэс. Поговаривали, что он ест камни, как крокодил, как дельфин, спит попеременно то одним, то другим полушарием головного мозга, и как лягушка Rhinella proboscidea совокупляется с мертвыми. Но все это, конечно, там, в мире живых, а здесь он как будто бы не отличался от всех прочих: окутанный облаком галлюцинаций принцип сознания, но принцип сознания, у которого, как говорится, все схвачено. "Наша реальность огорожена тремя умозаключениями, - объяснил он мне вкратце текущую ситуацию. - Есть причина и следствие" - так звучит первое из них, и то, что находится внутри, люди называют жизнью. Вторая стена огораживает мир, где есть лишь причина, а следствие иллюзорно. Это мир смерти или того, что все принимают за таковую. "Нет ни причины, ни следствия", - вот умозаключение номер три, третья стена, которую, несмотря на воображаемую природу материала, что пошел на ее строительство, не может преодолеть ни живой, ни мертвый".
- Много будешь знать - состаришься и умрешь, - так, в конце концов, ухмыльнувшись, ответил настоятель на мой вопрос. Очень смешно. Буддисты вообще обладают специфическим чувством юмора. Они смеются над смертью и предсказывают будущие перевоплощения при помощи шариков, которые содержатся в останках кремированных трупов. Один из таких шариков я держал во рту; еще один (один из ста восьми, если быть точным), нанизанный на почерневшую от времени коровью жилу, настоятель долго крутил между большим и средним пальцем перед тем, как ответить. Я бы мог заставить его разговориться, но что есть речь, как не способ введения в заблуждение обоих - и слушающего и говорящего? Связавшись с буддистами, поневоле начинаешь выражаться на парадоксальный манер.
Короче говоря, настоятель хотел, чтобы я кое-что сделал для него в обмен на свободу. Все это выглядело немного глупо, но перспектива провести вечность на дне безымянной могилы выглядела бы еще глупее, не так ли?
Итак, повторю: это был непростой клиент. Убить ассоциата не так-то просто, даже если тот напустил на себя вид тщедушного юнца, а пара тяжеловооруженных апотропеев, которая сопровождала его, делала мое предприятие еще более затруднительным. Ну да ничего, времени у нас много. Уже несколько раз я ускользал от них (жемчужина красноречия способна кому угодно развязать язык), но упрямый сопляк снова и снова возвращался на кладбище и замахивался топором на ни в чем не виноватое дерево. Сидя в темноте джутового мешка, я как раз рассказывал ему очаровательную историю про плотника Ананду, как вдруг почувствовал... Не успел ничего почувствовать: реальность содрогнулась, и через меня перекатилась волна раскаленного воздуха. Мой носильщик в ужасе взвизгнул и выронил мешок, приложив меня головой о камень.
Когда я пришел в себя, было тихо. Неуклюжие человеческие пальцы не способны справиться даже с самым простым узлом, так что мне пришлось воспользоваться зубами, чтобы выбраться из мешка. Все трое были мертвы или, вернее сказать, пусты. Кажется, один из апотропеев все-таки успел достать оружие, но даже случись ему выстрелить, что могли сделать жалкие куски свинца мысленному призраку, который прошел здесь минуту назад. Это определенно был он: через дорогу протянулся след наподобие того, что оставляет за собой лесной пожар: черная обугленная полоса.
Мысленный призрак - сущность таинственная. Это не существо и не свойство, но как бы свойство и существо, так писали о нем стоики5. Его мало кто видел, а тот, кто видел, уже вряд ли сможет что-то о нем сказать. Поговаривали, что он охраняет источники. Или даже так: Источники. Источники чего? Силы? Богатства? Или, может быть, вечной жизни? Понятия не имею. Еще я слышал, что ассоциаты нисходят в этот мир для поисков этих источников, а когда находят...
"Стоп, - сказал я самому себе, - что-то тут не так". Какое это все-таки трудное дело - ворочать мозгами! Там, за второй стеной, тебе требуется лишь направить внимание на интересующий тебя феномен, и ты будешь знать о нем все, изнутри и снаружи, а здесь приходиться прибегать к помощи более примитивного инструмента. Человеческий ум похож на нож - с одной стороны тупой, с другой - острый, но ум красильщика оказался тупым с обеих сторон. Попробуем все же воспользоваться им по назначению. Присев на камень несколько в стороне от моих еще дымившихся спутников, я принялся рассуждать. Итак, в течение одной луны я дважды встретился с мысленным призраком, но почему-то все еще хожу на своих двоих. Зачем кому-то понадобился дохлый красильщик? И что же, собственно говоря, мне делать дальше? Лишенные ответов вопросы, похожие друг на друга, как выложенные в ряд черепа на краю чумного скотомогильника. Никчемная свобода, в которой нет никакого смысла. Вернуться, что ли, обратно на вершину мангового дерева и как следует все обдумать?
Я встал и огляделся. Живые звезды над головой, мертвый муравейник у дороги, дорога, ведущая под уклон. Встать и идти, подчиняясь напору силы тяжести, пока не достигнешь подножья холма, и дальше, через лес, непроходимый, как запор, и речку, теплую и зловонную, как прорвавшаяся канализация. "Нет уж, - вдруг сказал я, удивляясь самому себе, - попробуем лучше начать все с начала".
Свет луны пробивался сквозь полуразрушенный свод крипты, но я все-равно не видел дальше своего носа, потому что мой несчастный красильщик оказался подслеповат. Легкий сквозняк шевелил синие волосы на моей голове и клочья черной плесени, свисавшей с потолка. Время от времени тяжелые и круглые, как камни, звуки доносились из темной глубины ветвящихся и пересекающихся коридоров. Из одного из них пахнуло гнилью разложения, и я свернул в него, почему бы и нет? Ведь, в конце концов, всякие причина и следствие - лишь две стороны одной монеты, монеты, которую подбрасывает... Я не успел закончить свою мысль, потому что с хрустом наступил на полуразложившийся скелет какого-то существа, нашедшего здесь последний приют, но зато в конце коридора меня ожидала дверь, в чьей ржавой замочной скважине торчал новенький блестящий ключ. Зеленоватого света, которым светились растущие по стенам грибы-люминофоры, едва хватало на то, чтобы разглядеть узкое сводчатое помещение, в самом центре которого находился каменный параллелепипед, достаточно большой для того, чтобы уложить на него человека среднего роста. Человек, как выяснилось, тоже имелся.
- Я знал, что ты придешь, - сказал настоятель, выступая из темноты. - Все-таки удивительно, как сильно антропоморфная форма влияет на любопытство.
Его глаза насмешливо посверкивали из глубины капюшона.
- Узнаешь это место? - спросил он.
Я покачал головой, хотя среди тумана беспамятства, которым наполнена черепная коробка таких, как я, действительно имелись два-три фрагмента черно-белых воспоминаний из прошлой жизни.
Нож.
Холодные руки священника.
Посылаемые вдогонку проклятия.
- Здесь тебе перерезали горло, но ты оказался живучей тварью, - сказал настоятель, опуская капюшон. - Некоторые из нас до сих пор удивляются, как это тебе удалось порвать веревки и открыть дверь, чтобы сдохнуть уже в коридоре.
- За что? - спросил я.
- Так, ничего особенного. Всего-то перебил половину местной общины и поджег монастырь.
Чувства? Воспоминания? Нет. Ничего. Только пустота в сердце да гуталиновый мрак.
- Ты обещал меня отпустить, - сказал я.
- Не так быстро, друг мой, - усмехнулся настоятель. - Пожалуй, твои навыки могут мне еще пригодится. Давай так: убей Нагарджуну, и тогда, возможно...
- Это вряд ли, - вдруг раздался голос у него за спиной, и какой-то человек, появившись прямо из воздуха, шлепнул ладонью по лысой голове монаха. Принцип сознания способен переместиться в любую точку пространства так же просто, как человек сжимает руку в локте. Не знал, что такое возможно в мире живых.
Совершенно бесшумно, как соскользнувшее со спинки стула полотенце, настоятель повалился на пол.
"Мертв?" - подумал я.
- Нет, - улыбнулся незнакомец, который оказался похожим на настоятеля как две бусины в буддистских четках. Только бордовая ряса да десять пальцев на обеих руках позволяли отличить оригинал от его копии. - Скажем так: он достиг своей сотериологической цели, и теперь будет спать мертвым сном, покуда, как говорят люди запада, ангел господень не вострубит конец света. Я - Нагарджуна, - назвал себя человек, - его брат-близнец.
Он снял плащ, подложил его под голову настоятеля и, прочитав над спящим короткую молитву, повернулся ко мне.
- Ну давай, задавай свой вопрос, - сказал он, как будто прочитав мои мысли.
- Почему я?
Вместо ответа Нагарджуна положил ладонь мне на лоб, и я вздрогнул от невыносимой теплоты человеческой плоти. Я ужаснулся, услышав, как снова забилось мое мертвое сердце. Я почувствовал, как гудят усталые ноги, которым больше никуда не нужно спешить. Я вспомнил то, что, как мне думалось, невозможно вспомнить.
Жизнь человека - это узел, завязанный на веревке, один среди множества других узлом. Развязывая их один за другим, некоторые - с легкостью, другие - ломая ногти, я двигался в прошлое, следуя по кровавому следу того, кто прошел здесь раньше меня. Обреченный на существование только потому, что существую, я убивал, умирал и рождался снова, чтобы убивать - иных походя, других из удовольствия, прочих - с благою целью: душил газом евреев, выкорчевывал контрреволюцию, рубил головы мятежным стрельцам, резал гугенотов, охотился за ведьмами, крестил новгородцев огнем и мечем, а фламандцев - молотком и клещами, травил собаками беглых рабов в древнем Египте и приносил человеческие жертвы в святилище Энлиля - убивал, продолжал убивать, умножая бесконечный ряд мертвецов, пока тот не слился с непроглядной темнотой давнопрошедшего, плюсквамперфектного время, где один человек впервые взял в руки камень, чтобы убить другого человека.
- Оттуда и берет начало источник, - сказал Нагарджуна, прервав мое путешествие в прошлое. - И этот источник - ты.
Мне нечего было сказать, но он, на всякий случай предупредив жестом руки любые слова, достал из-за пазухи пистолет и приставил его к моей голове.
- Мой брат обещал тебе свободу? - улыбнулся этот добрый человек, взводя курок. -Ты свободен.
***
"Пусть ведет меня бхагаван Вайрочана, - молился я. - Пусть божественная мать бесконечного пространства охраняет меня сзади. Пусть они проведут меня в целости через ужасные опасности Бардо".
Это так положено - помолиться перед переходом границы. Несмотря на то, что она нам только кажется, охраняющие ее стражи вполне реальны, и, чтобы перебраться через третью стену, мне придется убить их всех.
Примечания:
1 Тибетская книга мертвых. Бардо-тхедол. - М.; Эксмо, 2009. Стр. 204. 2 Психическое состояние между смертью и новым рождением в буддизме Махаяны. 3 Игра веталы с человеком. М., Главная редакция восточной литературы "Наука", 1969. Стр. 13. 4 Там же, стр. 17. 5 Стоики рассматривали мышление как деятельность, формирующую призраки: "предмет мышления есть мысленный призрак, это не существо и не свойство, но как бы существо и как бы свойство" (Diog. L., VII 61).