По стеклу прокатилась слеза. Рядом вторая - холодная и ленивая. Это ветер срывает макушки волн, швыряет в окна. Я выглянула: прямо под окно подходит черепичная крыша. Выше - серое небо, дальше - седое море.
На столе лежит бумага; карандаш я сунула в карман. Йорик дал. Сказал, чтобы я всё записала... записала... сказал... что ж, время у меня есть... и есть что рассказать. Не гарантирую методического изложения, и хронология будет страдать. Чего обещаю искренно, так это отсутствие лжи и... и... ну, вот, я уже заплакала.
19 декабря я приехала в гостиницу "Хамлет". За стойкой регистрации управлялся молодой человек. Милый, улыбчивый, деревенский. Это Йорик. Мне нужно было умыться и привести себя в порядок, я спросила комнату. На пару часов.
Когда я говорила, Йорик смотрел на мои губы по-собачьи неотрывно. Я приняла это за проявление аутизма и не ошиблась. Хочу сказать, что аутизм у парня тоже присутствует, но на губы он смотрел по другому поводу. Когда я закончила, Йорик кивнул, взял в руки стопку карточек, одну из них показал мне.
"Здравствуйте! Меня зовут Йорик!" - углы картона засалились, слово "здравствуйте" обтёрлось и его обвели другими чернилами.
Вторая карточка: "Я - глухонемой, но пускай вас это не смущает..."
Снизу было написано что-то ещё, прочесть я не успела. Приметив, как исказилось моё лицо, Йорик шустро "стасовал колоду" и показал другой текст:
"Я вас прекрасно понимаю. Не повышайте голоса, я читаю по губам".
Йорик общался с постояльцами посредством карточек (они охватывали 95% обстоятельств). Либо путём шпаргалок: на клочках бумаги он чиркал простым карандашом. Огрызком такого я сейчас пишу свои записи.
Надеюсь, что кто-то их прочтёт.
Чтобы зарегистрировать меня, Йорик спросил водительские права. Я подала. Двумя руками, будто ценность он принял пластиковую карточку.
Аутизм у парня был развит приметно. Я люблю аутистов. Мир аутиста жесток и резок. Вообразите, вас заперли в комнате, стены которой каждую секунду меняют цвет. В углу стоит телевизор и орёт на полную мощь - Мир в предельных степенях. Аутист знает сколько на его тарелке ломтиков картофеля, сколько раз прозвенел дверной колокольчик, помнит какого цвета пуговицы на всех его рубашках и как следует разложить фломастеры в коробке. Для здорового мозга это невообразимый кошмар.
Йорик повернулся и положил мои права в ячейку. Мне показал карточку: "Не волнуйтесь! Управляющий сделает копию, и я верну вам документы. Мне не позволяют пользоваться ксероксом".
Я ласково улыбнулась и протянула Йорику шоколадку. Парень располагал к себе безусловно, однако лакомство заслужил не он, а затрёпанная карточка - её показывали каждому посетителю, и значит обмана быть не могло. Во-вторых, положа руку на сердце, я бы тоже не доверила копировальный аппарат аутисту.
Сори.
В двух словах о себе, и почему я оказалась у чёрта на куличках. Меня зовут Элоиза Паркер. Мне тридцать два года, и я успешный специалист.
Секрет моего успеха прост:
1. Умеренные тарифы.
2. Я никогда не повышаю цену.
3. Перед каждым новым клиентом я тщательно мою руки.
4. ...из первых пунктов вытекло, что я имею добротный кабинет с двумя входами-выходами (и даже микроскопической приёмной) на втором этаже каменного дома на окраине Вест-энда. На Оксфорд-стрит. И это дорогого стоит.
Это чертовски дорого стоит!
Так сложилось, что все мои клиенты душевно больны. Они не опасны, нет. Но между ними и стальными решетками всего одна прокладка - я. Мои усилия оберегают их от изоляции.
Чтобы было понятно, приведу пример. Чета Эй и Би. В браке тридцать лет. Одним прекрасным утром Эй почувствовал, что его бьёт током - микроскопический, но болезненный разряд прошил ладонь, когда он размышлял над левкоями (их собирались высадить в саду). Экспериментально мужчина выяснил, что, как только он (или его супруга Би) замолкает, то его бьёт электричеством. Иными словами, кто-то в супружеской чете должен был говорить. Постоянно. Эй затаился, и не навязывал своего мнения, стиснув скулы и терпя боль, однако через три года и Би тоже почувствовала электрические разряды. Как сказал Ницше, если ты долго смотришься в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя.
Я взяла эту пару. Работаю. Сдвиги есть. Прорывом стала договорённость, что ночное электричество в зачёт не идёт. Рассчитывается по другому тарифу.
Я успешный психоаналитик.
В начале декабря я получила электронное письмо. Мужчина сообщал о семейных проблемах, выражал восхищение моими методами и просил поработать с ним. Просил провести сеанс. Подкупило, что он не размазывал соплей, а сразу перешел к делу: консультации я даю бесплатно, но сеанс стоит денег.
Мужчину звали Эдгар Алтон, и он не торгуясь оплатил первый сеанс. Два раза переносил встречу, затем предложил приехать в Леннокстаун: "Дорога и номер в гостинице... ведь вы захотите переодеться?.. за мой счёт. - Голос звучал бархатисто. - Согласны? Ради бога, скажите да!"
Я посомневалась и ответила "да". Почему бы мне не съездить в Леннокстаун? Не побродить среди могильных камней? Не порадоваться встрече с призраками друидов?
Без шуток, я была на мели. Зоопарк моих безумцев вызвал бы зависть у Зигмунда и Карла, но денег приносил мало.
19 декабря я вошла в "Хамлет", подумала, что перенеслась в прошлый век. Побеседовала с Йориком посредством карточек.
...честно говоря... честно говоря... говоря честно... сейчас уже нет смысла лукавить, я дрогнула. Эдгар Алтон своей тонкой стальной иглой уколол меня в незащищённое место. В разговоре он упомянул, что разведён и что живёт один. Катастрофически несчастен: "У меня есть всё, кроме любви!" - так он сказал. Даже не осведомился, замужем ли я, но я-то знала, что нет... совсем нет, а в последние полгода, так даже хуже, чем обычно.
В общем, я приехала.
Увидела его и... это полное разочарование. Просто кошмар.
Мы договорились встретиться в гостинице, я сидела за столиком, ждала, прикидывала, что в этих краях недорого отдохнуть летом. Он вошел, и... я почему-то сразу догадалась, что он - это он. В том смысле, что раздавленный бисквит из общей коробки всегда достаётся мне, ещё с начальной школы. Эдгар Алтон был высок, улыбчив, не урод, но он застрял в семидесятых намертво: горчичные оттенки, плечи "реглан", накладные карманы и кучерявые волосы шапкой - "Такое чмо ещё поискать!"
Губы мои приветливо улыбались, в душе скребли кошки - всё к лучшему! Так легче оставаться профессионалом. Границу аналитик-клиент я никогда не пересекала.
Эдгар, напротив, восхитился и сказал, что именно такой меня и представлял:
- Маленький воробышек! Эдит Пиаф!
- Поэтому я окрасила волосы?
Мистер Алтон поставил условие, чтобы я выкрасила волосы в чёрный цвет. В ответ, я подняла тариф на сорок процентов, но вопросов не задавала. Поверьте, когда работаешь с психами, лучше не перечить. Моя работа не лечить (ибо вылечить безумь невозможно), моя задача подправлять "курс" моих пациентов, чтобы он не становился асоциальным.
Эдгар скинул плащ, обнажил "начинку" из тех же семидесятых (джемпер в рубчик). Попросил Йорика принести коктейли. За окном процокали копыта, раздался свист хлыста, тут же разгневанно заржала лошадь. Это привело меня в восторг: гостиница с дубовыми балками, белёные потолки, камин, живая лошадь, коктейли с натуральной черникой.
Случай Эдгара оказался пустяковым: взрослый мужчина жил с матерью, и матушка подавляла его своей любовью. Дело сводилось к банальному анекдоту: "Конечно, сыночка, у тебя должно быть собственное мнение! Сейчас мама тебе его сообщит!"
Эдгар рассказал о себе. Где учился, как работал. Поведал, как его бизнес взлетел до небес, а затем рухнул. Рассказал о предательстве друзей: "Когда говорят пушки, музы молчат. Когда речь заходит о деньгах, дружба становится неуместна".
Эдгар казался разумным сапиенсом. Ему можно было помочь, и я начала терапию. Первым шагом попыталась заставить его посмотреть на ситуацию глазами матери:
- Согласитесь, она вам многое даёт. Она штопает рубашки, - я показала на почти незаметный "шрам" у манжеты. - Она заботится о вас.
Потом Эдгар заговорил о браке. О своём возрасте, об ответственности перед "грядущими поколениями".
Мужик хотел сменить одну лошадь на другую - ясно, как божий день. Маму он хотел сменить на жену. Оставить материнские упрёки в прошлом, но заиметь почитание супруги: "Сейчас он начнёт убеждать, что невероятно велик в филателии... или в лепидоптерофилии, или ещё в какой-нибудь дряни".
Не угадала.
Эдгар Алтон предложил углубленную терапию:
- Вам надо поговорить с моей мамой. Со мной и с моей мамой. Вы сможете нас примерить, я уверен.
Сказал, что второй сеанс оплатит немедленно. Выглядел расстроенным, неудовлетворённым. Печалился. Сейчас мне трудно понять, о чём я тогда думала. Почему сглупила? Вермут в коктейле был слишком крепок? Или я всё ещё прикидывала Эдгара к своей кухне? Не знаю. Но вообразите, что джентльмен физических кондиций меж Ивом Монтаном и Пьером Ришаром просит вас поговорить с его мамой. Кто бы не согласился? Я согласилась.
Эдгар попросил счёт и ещё пару коктейлей, кивнул Йорику: "Сейчас уезжаем. Ты нам поможешь?"
Когда Йорик принес выпивку и положил на стол мои права, я потянулась за ними - поверх моей ладони Эдгар положил свою. Не стану врать, от прикосновения меня бросило в дрожь. Ладонь мужчины была большой и тёплой лапой самца... пальцы длинные с волосками на фалангах.
...Курс физиологии в университете, читал профессор Йохан Либертау, личность, сколь же известная в узких кругах, столь и похотливая. Меня его похоть не касалась, а вот мудрость - всегда. Либертау утверждал, что пальцы и пенис Природа кроит по одним лекалам. Не из оригинальности, но из желания сэкономить: зачем дважды делать одну работу?
Эдгар попросил о скидке. Сказал, что оплатит сеанс, но:
- Не поймите превратно, я стеснён. Рассчитываю на дисконт.
Всё стало на свои места: одежда двадцатилетней давности, причёска, желание казаться джентльменом. И крайняя ограниченность в средствах.
Я согласилась. Ответила: Без проблем, Родная-Нищая-Душа.
- Вы живёте неподалёку?
- Две мили! - возликовал Эдгар. - Йорик отвезёт нас на лодке. Можно поехать на машине, но это большой крюк.
Я подумала, что день получается долгим. Меж тем, стерлинг нужно ковать, пока серебро не слишком разбавлено медью.
В мой коктейль что-то добавили. Однозначно. Чем иначе оправдать мой оптимизм?
Пошел дождь. Камень домов потемнел и сделался чёрным. Лошадь оставила на мостовой кучу "яблок", в них копошились воробьи - грязные драчливые. Неприятно воняло: поблизости располагалась мясная лавка и запах крови смешивался с запахом испражнений. Я запомнила всё до мельчайших деталей, как будто это произошло вчера, меж тем...
...меж тем... я не спросила у Йорика который теперь год... по календарю прошло четыре... кажется, четыре... но по моим наблюдениям минула вечность.
Отчётливо помню, как мы вышли из гостиницы, как звякнул колокольчик, как я засмеялась. Эдгар застегнул мне пальто и поправил платок.
На лодке-пароме мы пересекли пролив. Было ветрено, совсем как сегодня. Ветер швырял брызги слёз, в сером пудинге неба мелькали чайки.
Причалили к пирсу. Он оказался бетонным и обледенел. Я бойко спрыгнула, оскользнулась, упала на колени. Эдгар воскликнул: "Боже мой!" Помог подняться, осмотрел.
- Ты порвала колготки, Элоиза! - в голосе звенело раздражение. - Так нельзя! Ты даже не представляешь своей ценности! Ты сокровище!
Колготки я переменила в Даунстоне, в комнатушке, которая на тринадцать месяцев и семь дней стала моим рабочим местом. Рабочим местом... какая мерзкая двусмысленность... я не должна позволять себе сальности. Я - Элоиза Паркер, и останусь ею до гробовой доски.
...ну вот, опять я сбиваюсь и перепрыгиваю.
Внешне Даунстон напоминал загон для животных - невысокое здание, широкое, каменное, практичное. По сути, так оно и было (я о похотливых животных). Вокруг - сад с тропинками, лужок с клумбами, лабиринт с туями... что ещё? ещё фонтан и проезды для автомобилей, посыпанные галькой.
Изнутри Даунстон казался греческим храмом: два ряда колонн, места для оркестрантов, бесконечной длины бар. Зрители... столики для зрителей были разбросаны по всему пространству, так что невозможно было предугадать с какой именно стороны тебя хлопнет по заднице потная рука. Впрочем, я имела право отвесить ответную пощёчину - Эдит Пиаф может себе позволить.
Сцену устроили в центре. Девушки восходили под софиты из полутьмы подвала (цокольного этажа). Поднимались по пандусу, напоминая жриц или богинь. Не знаю, какой извращенец это придумал, но интрига определённо присутствовала.
Эдгар показал комнату, где я могла переодеться. Сам куда-то исчез, извинившись. Меня это не обеспокоило. Я переменила колготки и вышла в зал. Он произвёл впечатление.
Будто школьница готовится к своему выпускному балу, Даунстон готовился к чему-то грандиозному. Мелькали уборщики, оркестранты шлифовали синкопы и форшлаги, стая официантов-пингвинов в фирменных костюмах энергично перешёптывалась.
Я замешкалась куда мне пойти. Сомнения утолила женщина у стойки, она подняла руку, махнула.
Эс Картер, это была она. Наше знакомство длилось несколько минут. И всю мою теперешнюю жизнь.
...забавно, что я уже не помышляю о прежней карьере. Комната психоаналитика с двумя выходами, прикормленными психами и вымытыми руками кажется мне детским лепетом. Меня выдавили за эти рамки. Будто отец подарил сыну автомобиль, а сверстники зовут его кататься на байках.
Эс (Эстела Кэти) Картер махнул рукой. Я подошла. Мы поздоровались. Она пила джин. Мне заказала водку:
- Ведь ты Эдит Пиаф, я не ошиблась? - Эс хрипло хмыкнула. - Эдит предпочитала водку.
У её левого запястья под небрежным гримом я рассмотрела татуировку, число "13".
- Признаюсь тебе, дорогуша, я собиралась устроить драку. Хотела выдрать твои жалкие волосёнки. А теперь не хочу. Устала и напилась. Мне и так посчастливилось...
Она замолчала, надолго припав к бокалу. Я спросила, в чём её счастье?
- Я увидела тебя. Такое редко удаётся. Передала эстафету... так сказать. - В мутных глазищах плескался алкоголь.
Я хотела уточнить, но в это мгновение барабанщик дал бластбит. Духовые попытались вывести солирующий саксофон, и это удалось не сразу, будто телегу толкнули, потом ещё раз и ещё - она задвигалась неохотно и медленно. Из темноты появился Эдгар. Увёл меня, усадил за столик.
- Мама нехорошо себя чувствует, - проговорил. - Но это даже хорошо.
Я округлила глаза:
- Хорошо, что маме нехорошо?
- Именно! - Он поддержал моё веселье. - У нас появляется свободное время. Мы посмотрим концертную программу, а завтра встретимся с мамой. Согласна?
- Согласна! - ответила я. - Но это будет третьим сеансом!
Он сказал, что приятно удивлён:
- Ты профессионал до мозга костей. Тогда позволь предложить задачку сложнее. Сегодня вечером к нам присоединиться мистер Сэлинджер. Он богат, как Крез, и у него психологическая травма размером с Тауэр. После гибели дочери он сам не свой, и, если ты сможешь стать его аналитиком, твои финансовые проблемы останутся в прошлом. Ты сможешь забыть о кабинете на Оксфорд-стрит и о психах.
- А он не псих?
- Нет, он точно не псих. Он больше чем псих. Если ты понимаешь о чём я.
Пол под ногами зашатался, время исчезло, сознание притупилось. Я уже не помнила кто я и где. Казалось, я играю в компьютерную игру, управляю забавным персонажем по имени Элоиза.
Мы поужинали, затем танцевали, опять пили (кажется, шампанское), выходили на воздух (в голове засело, как мои каблуки вязли в гальке). В тени у гаража обжималась парочка, и это меня вдохновило.
Потом провал.
И тут же вспышка - на сцене появилась девушка в павлиньих перьях. Крупно лицо Эдгара, он протягивал мне бокал.
...Какие-то люди подсаживались за наш столик, другие уходили. Когда какой-нибудь джентльмен хотел познакомиться, я протягивала руку для поцелуя, и это казалось необычайно элегантным.
В череде новых знакомых мистер Сэлинджер утонул, словно котёнок в Тихом океане - я его даже не заметила. Это был серенький мужчина с чёлочкой и пробором. Круглое личико, маленькие глазки и огромный член... ставший моей личной проблемой.
Полагаю, нет смысла ходить вокруг да около, кошка всегда выскочит из мешка. Меня привезли в Даунстон, чтобы сделать проституткой. Схема проста: Сэлинджер восторгался Эдит Пиаф, Эдгар Алтон подобрал девушку, как две капли похожую на певицу.
Однако повторю ещё раз: в первую нашу встречу, я даже не обратила внимания на этого Недомерка-с-Членом.
Утром, когда я пришла в себя...
...когда пришла в себя...
Отставлю сильные фразы для курсисток. Мне плевать на мораль. Я обещала вам правду, и я её расскажу. Я запомнила далеко не всё, но того, что похмельное сознание выдало, было достаточно для решения: бежать!
И я побежала.
Оделась, умылась. Насколько можно, привела себя в порядок.
Выйти из Даунстона оказалось несложно. Я прижималась к стенам и чуралась освещённых мест, напоминая перепуганную мартышку, меж тем, никто не пытался меня задержать. Клуб занимался будничными делами, всем было плевать на новенькую проститутку... как на использованный кондом, кои выбрасывали каждое утро во множестве.
К причалу я не рискнула явиться, решила идти по дороге: "Так длиннее, но вернее".
Пять или шесть миль спустя, возмутилась: "Какого чёрта?" - голод и свежий ветер внушили мне мысли бороться. Скверные мысли. Когда навстречу мелькнула патрульная машина, я вышла на дорогу и перегородила проезд. "Офицер! Вы должны мне помочь! Меня похитили и изнасиловали!" - нечто подобное я вякнула полицейскому.
"Да, мэм", - отозвался ирландец. Я не рассмотрела его вполне, отметила только широкий выбритый подбородок, на котором мог запросто уместиться пикап.
Меня привезли в участок, заперли в комнате. Дали бумагу и авторучку, приказали написать заявление. Потом появился доктор и долго занудно расспрашивал о деталях. Дважды меня водили к инспектору и всякий раз он расспрашивал какую-то чушь про мою работу, про родственников (которых у меня нет) и про знакомство с Эдгаром Алтоном.
"Имя может быть выдуманным!" - сказала я. И это было первым разумным предположением за последние сутки.
Потом - пекарская дюжина.
Расскажу, как это было. Мы шли по коридору, дебильноватый малый в синей курточке катил навстречу медицинскую каталку. Увидев меня, он ухмыльнулся и направил каталку прямо на меня, намереваясь протаранить. "Какого чёрта?" - выкрикнула я и отпихнула "херню на колёсиках". Из-под простыни выскользнула женская рука - цифра "13".
Церемониться было некогда, я откинула саван - на каталке лежала Эстела Картер, и не могу сказать, что смерть её облагородила. Выражение на лице было такое, будто блудницу побивали каменьями, и она сдохла в попытке уползти.
- Теперь ты знаешь! - прошипел дебил в синей курточке. - Теперь ты знаешь!
Вечером я опять встречалась с инспектором. Его лицо не выражало эмоций. На столе лежало моё заявление, мои права и содержимое мой сумочки (попробуйте вывалить содержимое своей сумочки, и вы поймёте, насколько оно сомнительно).
- Мадам Эстела, вы утверждаете, что вас похитили и изнасиловали, - проговорил инспектор. - Скажите, вы принимали в последнее время наркотики?
Первым желанием было вцепиться ему в рожу, но я смирила гнев. Сосчитав до десяти, ответила, что меня зовут Элоизой Паркер:
- И я никогда не принимаю наркотики!
Тогда он поднял мои автомобильные права: "Эстела Кэти Картер" - значилось в графе "гражданин". И фотография, контурно напоминающая мою.
- За полгода вы трижды попадали в поле зрения полиции, мадам Картер, - укорил инспектор. - При этом, обвинение в растлении малолетних ещё не снято. Я уже не вспоминаю о героине!
Потом появился Эдгар Алтон. В своём отвратительном горчичном коате, с чёлкой в стиле юного Вэла Килмера. Эдгар быстро всё разрулил: подписал бумаги, улыбнулся, сунул в нужный карман пачку купюр - про это дерьмо вы смотрели фильмы, я уверена.
Перед тем, как выпроводить нас, инспектор больно ухватил меня за щёку - мерзкий отвратительный жест! - и рекомендовал не попадаться полиции:
- Иначе, все ваши проступки превратятся в реальный срок. Вы же не хотите провести десять лет в тюрьме?
Я не хотела. Потому безропотно села в машину. Эдгар вернул меня в Даунстон. Советовал забыть прежнее имя: "Отныне ты Эдит Пиаф, - он развёл руками, внушая, что такова жизнь... и что ночной тариф не засчитывается. - Это имя приносит деньги, детка. Ночью Эдит, а днём немножко Эстела. Для своих".
Я собрала волю в кулак и спросила:
- Что с этого поимею я?
Он не удивился. Ответил, что передо мной распахнулось невиданное поле, для исследований:
- Череда образов! Театр отклонений! Возможность наблюдать самые разнообразные патологии!
Мы жили в одной общей комнате, вытянутой, словно площадка для крикета. Ряд коек, ряд тумбочек. Под каждой кроватью чемоданчик с вещами. Мест для грима всего четыре, и они самые типовые, с лампочками, траченными временем зеркалами и дешёвой косметикой.
Девушек тринадцать - пекарская дюжина. Мой номер самый несчастливый... впрочем, я уже говорила о раздавленном бисквите.
Первое время я реально пыталась запоминать и делать записи - наброски психологических портретов, ставила диагнозы, фиксировала отклонения. Через два месяца поняла, что упала в выгребную яму и пытаюсь персонифицировать отдельные скользкие катюхи: этот искривлён так, а этот загнут сюда... этот воняет смрадно, а этот...
Боже! О чём я говорю! Хочется вымыть себя с мылом... язык, руки, внутренности.
На первом этаже "Хамлета" кипит жизнь. Не представляла, что здесь бывает так людно. Забавно слышать "половинки" диалогов: гости проговаривают фразы, Йорик отвечает карточками.
Чем это кончится?
Раз в неделю появлялся мистер Сэлинджер, весь этот день был посвящён ему. Он приезжал во вторник, обычно под утро. Той ночью мне запрещалось принимать других клиентов, чтобы не растягивать вагину - так требовал Элтон. В остальные дни поток шел беспрерывный. Когда "волна клиентов" захлёстывала, Виолетта Лоуренс была особенно возбуждена. Её койка располагалась от входа второй... я говорю о койке в спальне, не о той, на которой она работала. Работала Виолетта на втором этаже, в кабинете Клеопатры. Отдавалась с жаром и удовольствием. Уверяла, что раньше трудилась мотальщицей на шерстяной фабрике: "И это куда как хуже, девочки! Я приходила домой и падала без чувств!"
Виолетту я даже зарисовала в блокноте. У неё голова японской куклы: большие глаза посажены узко, поверх широкие брови, словно катаны, маленький рот, следы усиков на губе. Она некрасива, однако постоянные клиенты от неё не уходят. Виолетта прекрасно владеет языком и умеет сделать невообразимое.
Так говорят.
Примерно через полгода после моего появления девчонки стали собирать деньги в общак. "Актрисам" полагалась небольшая сумма на карманные расходы, предлагалось делить её пополам. Я отдавала весь свой гонорар и усмехалась: "Актриса!" Я знала, что деньги уйдут в никуда. Общак предназначался для побега, но Сабрина Лайм, которая его собирала, стучала Эдгару.
Виолетта стучала на Сабрину. Бриджет следила за всеми, включая меня. Алексис рассказывала хозяину обо всём и обо всех. В дырявом ведре невозможно принести воды.
Я отчаялась. Отдалась рутине:
- Хотите шампанского? - О, да! - Как вас зовут? - Эдит! - Прелестное имя! - Липкие руки, слюнявые поцелуи, суетный член. - Выпьете шампанского? - Пожалуй! - Как вас зовут? - Пиаф. - Редкое имя. - Потные ладони, старческий рот, дряблая плоть. - Предпочитаете шампанское? - Лучше водки! - Почему? - Меня зовут Эдит Пиаф! - Редкое имя. Это что-то французское? - Похоть... похоть душевная, жаждущая выплеснуться посредством спермы. - Хотите шампанского? - Не хочу!
На Пасху был выходной. Девушки мылись, расчесывались, никуда не спешили. Благоухали мылом и тальком. Пользоваться духами запрещалось категорически. Ели клубнику - Эдгар расщедрился.
Виолетта сидела в кресле, задрав ноги, смотрелась в зеркало и рассуждала: "На свободу ведёт лишь один путь. Нужно выйти замуж".
Эту байку я слышала и раньше, меж девочек она передаётся, словно спасительная мантра: из проституток получаются лучшие в мире жены.
...лучшие... в мире... жены...
В голове запульсировала красная лампочка: это шанс! всё одно к одному!
Дело в том, что уже много раз ко мне приходил Голос-Разума - так я называла клиента. Он заказывал приватную комнату, плюхался на диван и устало приветствовал меня взмахом шляпы. Он него пахло здоровым мужчиной, сеном и молоком. Чем-то пронзительно домашним. Эндрю Ллойд (однажды, расчувствовавшись, он назвал себя) подливал в мой бокал выпивку, полагая, что это расслабляет, расспрашивал о моём детстве. О себе никогда не говорил, и никогда не подавал руки. Это был пуританин до мозга костей, из тех, что до свадьбы - ни-ни!
Ночь я провела без сна. Нужно было составить план, как захомутать Эндрю. Я была готова к схватке. Не осуждайте, люди праведные, в моём положении все средства были хороши.
Я лезла... нет, я вылезла из кожи вон, и в один прекрасный день мистер Ллойд проговорил:
- Я скромный человек, Эдит, многого предложить не могу. Но, мне кажется, тебе пора задуматься о душе. Если ты выйдешь за меня замуж, я помогу.
Кабы мне остановиться и задуматься! я бы прочла в его словах все ответы. Но жажда свободы затмила мой разум.
Была свадьба. Скромная. Настоящая. Пастор прочёл молитвы и спросил не имеет ли кто-то претензий? Эдгар Алтон воскликнул, что упрёков быть не может (он был среди гостей), ибо невеста (я) - небесной чистоты существо: "Она святая!" И подарил нам тостер.
Жених не поцеловал меня. Провёл от алтаря к выходу за руку, но был в перчатках. Эндрю не желал прикасаться ко мне кожа к коже, и это коробило.
Всё разъяснилось в первую же ночь. Эндрю разделся, снял носки, сказал:
- Я искал тебя тридцать лет. Нет в мире более греховного существа, чем ты, Эдит... или как там тебя зовут? Эстела? Аманда? Руфь?
Праведный муж брался искупить грехи жены. Естественно, чтобы попасть в рай. Вы спросите, кто именно туда собирался? Ха-ха! Догадайтесь!
Когда наступали критические дни, Эндрю раздевал меня донага, связывал мои запястья и лодыжки, в позе лягушки усаживал в ротанговую корзину. Корзину поднимал лебёдкой под самую крышу амбара - от высоты и треска лебёдки меня мутило. Затем он сдёргивал храповик, и корзина летела вниз - как камень. Едва не врубаясь в пол, замирая в дюйме от бетона.
Я вопила, проклиная всех и вся. Эндрю нравились проклятия, не удивлюсь, если он вёл им счёт.
Затем корзина снова поднималась. И опять срывалась вниз.
Вечером, осматривая кровавые сгустки, слёзы и сопли, Эндрю выговаривал:
- Это дьявол выходит из тебя, грешница! Это дьявол!
Так продолжалось три года. Каждый месяц.
Сейчас я написала цифру "3", она мне кажется убогой. Три... всего три?
Между экзекуциями я вела хозяйство. Фамильная усадьба Ллойдов располагалась здесь же, на острове, занимала значительную часть. Я присматривала за скотом и пасекой. Вела книги прихода и расхода. Муж Эндрю следил за рабочими (они делали сыр и творог). Я вела учёт.
Можете упрекнуть, но временами я была счастлива. Как любящая мать, я наблюдала болезнь Эндрю и могла ему помочь, но...
...но однажды, решила - хватит! Всякому терпению бывает предел!
Так получилось, что в Маковый день любимицу мужа овчарку Лоис укусила крыса. Эндрю опечалился и попросил накормить собаку барсучьим салом, для поправки здоровья. Я накормила. К ночи овчарке стало худо, она металась в горячке, не узнавала своих. Ехать за ветеринаром было далеко и дорого, к тому же без малейшего шанса. Тогда Эндрю вложил в мою ладонь две пилюли карбоникотина, сказал, что каждая свалит лошадь:
- Я не могу убить! - глаза мужа блуждали. - Ты откроешь Лоис пасть и всунешь таблетку глубоко в глотку, за корень языка. Грех не слишком отяжелит твою душу, ибо ты и так безмерно порочна!
Я посмотрела на ладонь и спросила, зачем вторая пилюля?
- На тот случай, если Лоис отрыгнёт первую, дура! - Он взорвался, отвесил пощёчину.
Я подошла к собаке, погладила. Эндрю не мог смотреть, его "нежная душа рвалась на части". Он ушел. Я осторожно подняла бедняжку, угнездив её шею на сгибе левого локтя. Лоис почувствовала приближение свободы и тявкнула, но не то досадливо, а благодарно. Лизнула меня в солёную щёку - слёзы лились ручьём.
Я задушила её. Душила и плакала. Рыдала и сдавливала локоть.
Когда всё закончилось, вошла в дом. Эндрю сказал, что меня ждёт геенна огненная. Я не возражала - плевать.
Позавчера Эндрю напился. Такое случалось нечасто, и я ждала случая. Растолкла обе таблетки карбоникотина в порошок, разделив на тринадцать порций. Порции не были равны, но от малой и почти незаметной увеличивались до лошадиной дозы.
Эндрю нализался, и ему стало лень вставать. Он требовал, чтобы я ему подливала. Я дала самую маленькую дозу, опасаясь, что муж почувствует изменение вкуса. Не почувствовал.
Вторую и последующую дозы я сопровождала мыслью: "Ад ждёт тебя с нетерпением!"
После тринадцатой порции дыхание мужа стало прерывистым, в уголках губ появилась пена. Когда потекли слюни, я ушла. Не дожидаясь финала комедии, собрала вещи и направилась к причалу.
Почему туда? Я не знаю. Ноги понесли.
На причале столкнулась с Йориком. Он узнал меня, радостно хлопнул в ладоши. Перебирая пальцами, я показала жест "Ухожу!" Йорик кивнул в сторону лодки. Через час я оказалась в "Хамлете", в комнате на втором этаже. Йорик сложил ладони под щёку - "Поспи!" Я благодарно сдавила его руку. И не задумалась о возможном предательстве.
Задумалась теперь, но... на ведь самом видном месте не станут искать, верно?
Всё. Написала. Шторм разыгрался не на шутку, смешал небо и море, ломает флагштоки, как спички и стонет в печных трубах. Прекрасное время, чтобы умереть.
Стучат...
***
- Элоиза! - в дверь нежно заскреблись. - Ты там? - Это Эдгар. - Я знаю, что ты там, милая! Отзовись! - и опять скрежет коготков, от которого леденеет душа. - Йорик мне рассказал.
- Твой муж умер! - Вкрадчивый шепоток отдирает мясо от костей. Кажется, будто ножом срезают живые полоски кожи. - Он сдох, и ты снова свободна. - Из-под ножа сочится кровь, но нет сил кричать.
Элоиза подносит пальцы к щекам - они мокры от слёз: "Нет! Только не это! Только не в Даунстон!"
И опять скрежет по дверной филёнке. Когти дьявола впиваются в дерево, оставляют борозды.
- Я знаю, что ты там. Не глупи.
Элоиза перемещается к двери, словно зомби. Она не имеет сил сопротивляться.
За окном вспыхивает фонарь - нелепая керосиновая лампа. К стеклу прижимается лицо - перекошенная рожа Йорика. Элоиза чувствует, как по ногам её бежит моча - организм не выдерживает напряжения. Девушка устремляется к окну и поднимает фрамугу. Йорик суёт ей в лицо карточку: "Я помогу!"