Носов Антон Андреевич : другие произведения.

18. Экскурс в себя

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    ... о человеческих страстях, мечтах, чувствах


18

Голос прошептал мне прошлой ночью:

- Не существует такого явления, как голос, шепчущий в ночи!

Хайдар Ансари

   Экскурс в себя
  
   Pассветает город, как в рождественской сказке, загораясь изумрудными огнями, отраженными в солнце или наоборот......... облаченный в розовые бархаты и голубые шелка. Мороз за ночь стал крепче, и в тело пробирается легкий холодок, приятно проходящий по дыхательным путям, и освежающий тело и сознание, как горный водопад с чистой до голубизны водой, холодной, как снега Архызских скал и хребтов...струи бьющие по рукам, протянутым к небу..., жаждущих влаги, изнывающих от летнего испепеляющего зноя.
   Выходишь дальше во двор и наслаждаешься безмятежностью всего, что окружает, - нет ни людей, ни машин, ни даже ворон; слышно только тихое сопение гнедого свирепого коня в конюшне неподалеку, бодрствующего в такое утро, и редкое топанье его сильных мускулистых ног. Это добавляет и дополняет чистоту и близость ощущений, охвативших мысли.
   Затем, как только привыкнешь к этому, начинается штурм вашего измученного затянувшимися праздниками мозга. Возникают необъяснимые, абсурдные, сумбурные мысли о жизни, о счастье, о любви, обо всем, что происходило последние полгода, последние шесть лет, последние двенадцать лет. Делаешь первый шаг и, словно проваливаясь в другой мир, в другое измерение, куда-то, где нет ничего отвлекающего и мешающего, бредешь весь в мыслях, воспоминаниях. Какой-то трепет в душе, в её отдаленном уголочке. Радость, по-детски открытая, искренняя, заполняющая каждую клеточку организма, полная...счастье, осознание его...
   Этот последний Новый Год оказался совсем другим.
   Я так и не ощутил новогоднего настроения. Лишь однажды, когда по традиции в ночь с тридцатого на тридцать первое декабря, мы семьей наряжали ёлку, украшали дом. Мне вспомнились в очередной раз безоблачные детские годы, где Новый Год был настоящей сказкой. Раньше в нем было что-то сакральное, сокровенное и мистическое.
   А сейчас я не чувствовал ничего. Да, - весело встретить Новый Год дома, потом поехать на вечеринку к друзьям, с которыми был вместе последние годы, но там, не находишь, к сожалению, ничего, кроме вечеринки, конечно же, радушной встречи, теплой приятной компании...и воспоминаний. И мы уже под утро, как старики, начинаем вспоминать, с упоением рассказывать наши похождения, веселые истории. И каждый раз задаюсь вопросом: нельзя жить прошлым, но где оно настоящее?
   Более полугода меня мучило странное психическое заболевание или расстройство (не знаю, к специалистам я не обращался). Наверное, это паранойя в такой замысловатой форме. Мне казалось, что все люди играют со мной в какую-то игру. Игра в том, чтобы то ли сказать мне что-то, то ли указать на какой-то недостаток, то ли получить что-то, но, не говоря об этом в прямую...словно весь мир сговорился,...со мной играли друзья, родители, поэты на литературных вечерах, музыканты из радиоприемников, иногда даже витрины и рекламные плакаты. Я отчетливо понимал, что эта Игра - полная чушь и всего лишь плод моей больной фантазии, но был не в силах остановить это. Иногда она начинала сводить сума; когда спрашивал друга, которого можно спросить, будучи уверенным, что даже если он и сочтет тебя за сумасшедшего, ничего скверного за этим не последует:
   - Что за Игра? Во что ты со мной играешь? Во что вы все со мной играете?
   Он, как правило, делал удивленное лицо, что является, на мой взгляд, нормальной реакцией на такой вопрос. Но даже это выражение лица, все дальнейшее, что он ответит, - казалось мне игрой...
   Иногда я сам играл. От этого было совсем невыносимо.
   Мой мозг был вымотан, мой организм тоже, я не понимал, почему это происходит.........еще эта любовь...

*

   ...O Любви...
   Это нечто сложное, непоколебимое, страстное, но иногда платонически чистое, вселенское, бесконечное в пространстве и времени,...но безответное.
   Отсутствие взаимности не так страшно. Ожидание чего-то тоже. Я прошел с Любовью в сердце почти шесть чудесных лет, и мне не нужно было взаимности (конечно нужно), мне казалось, что этот человек должен остаться идеалом, объектом поклонения, Гордой и Недоступной, Недостижимой Богиней, хранительницей моей души. Я научился ждать.
   О жизни...
   С этим разобраться труднее...все смешалось, все изменилось, все переосмыслилось, и не так легко все новое и старое хотя бы самым скудным образом классифицировать. Во-первых, я считаю необходимым выразить благодарности, и именно в такой форме и в таком в виде, всему и всем, сопровождающим меня и заполняющим её саму, жизнь.
  
   Александр Юрьевич Закуренко. Это человек, не только открывший мне литературу, словно убрав занавес, за которым было что-то совсем другое, что-то новое для меня, - я провалился в этот мир. Он открыл меня, он раскусил, видимо, во мне зачатки, семена таланта, и каким-то чудесным образом, как волшебник, он выудил из моей души первые строки, которые действительно стоили того, чтобы быть прочитанными. Помимо всего этого (Это - лучший подарок, который мог быть когда-либо сделан), он по-отечески открыл мне жизненные вещи, истории, мысли, наставления, которые перевернули мое мировосприятие.....
   Я хочу поблагодарить Вас за такой подарок, который означал новый виток моей жизни...
   И мои благодарности, в сущности - ничто по сравнению с тем, что Вы сделали для меня.
   Машка! Ты была и будешь моим лучшим другом, который всегда рядом, с которым всегда есть о чем поговорить, который просто есть в моей жизни. Даже знание этого - бесценно, оно как пенициллин; дружба, которую ты мне даешь - это смысл и способ жить...
   Очкарик! Чувак! Ты - супер! Если бы не ты, меня возможно уже не было бы на этом свете!
   Спасибо тебе за поддержку, за то, что я мог в любое время тебе позвонить, высказаться или просто поговорить (когда наступало гнетущее ощущение одиночества). Чувак, ты действительно меня спасал. За все воспоминания, за все годы, которые я тебя знаю, за все, что происходило в твоей и моей жизни (сколько мы пережили??????? ()). Я тебя люблю! Мы - офигительные!
   Мама и Папа, вы поистине - лучшие родители, я счастлив и благодарен вам и судьбе. Вы две абсолютные противоположности и то единственное целое, что я люблю больше жизни. Отдельно маме за то, что все время оказывалась права, и за то, что всегда вовремя одергивала меня; отцу - за то, что был "своим человеком" в наших отношениях "отцов и детей", и в тоже время был для меня, действительно Отцом (не папой), как во всех узбекских или карачаевских семьях, к которому я отношусь с глубоким почтением и уважением... вам обоим за то, что всегда старались дать мне гораздо больше, чем я хотел, и намного больше, чем вы могли.
   Марина и Лемис, я думаю, есть смысл, объединить мои благодарности вам. Во-первых, я желаю вам, вашим отношениям (ладно, не будем строить из себя невинных девочек, - вашей Любви), оставаться такими же милыми, нежными, добрыми, светлыми (я прямо вижу вас двоих, обнявшихся в порыве радости, в ореоле света, чистого, сильного, но не слепящего)...Марина, ты представляешься мне таким прекрасным весенним цветочком, полным жизни, счастья, гармонии; игривым, свежим. Ты способна вывести любого из состояния хандры или отчаянья, спасти от бесконечности зимы. Лемис - чувак, ты реально - я! Понял? Я в тебе уверен, я знаю, что ты никогда не кинешь. Это многого стоит, это много значит. Спасибо тебе.
   Диана и Анаида, вам за всегда теплую дружескую компанию, за то, что я имел счастье познакомиться с двумя самыми красивыми цветками Армении. Дианка, благодарен тебе за дружбу и поддержку, ты тоже меня часто спасала. Ты же знаешь, очень важно иметь возможность не просто высказаться, а быть выслушанным...ты - Ангел!
   Анаида......................................................это тяжело; я не знаю, имею ли я право писать то, что собираюсь писать, и не знаю, как ты к этому отнесешься,......но все же рискну.
   Ты - все, что составляет мою жизнь, ты как воздух. Ты самая прекрасная, самая умная и мудрая, ты единственная. Я люблю тебя за все, за каждый твой вздох, за каждый взор, опущенный в пол или устремленный в небо, за все слова, услышанные мной, за каждую искорку, которую ты разжигаешь в моей груди.
   P.S. К сожалению, почему-то все получается слишком сложно.....
   P.P.S. Ты очень близкий мне человек, чьи слова для меня имеют огромное значение...я совсем недавно понял, что ты знаешь меня намного больше и глубже, и шире других...честно говоря, был удивлен.
   Бабушке и Ляле за счастливое детство. Кавказу за характер и Азии за широкую душу и широту взглядов, им обоим за пытливый ум и горячую кровь.
   Книгам за то, что они были учителями и друзьями. Учителям, которые тоже были учителями и друзьями.
   Траве, за то, что она позволила мне ощущать мир гораздо глубже. Острее. Не только в состоянии опьянения этим оружием Джа. К примеру: читая книгу, я напиваюсь ею, как приятным на вкус напитком, наслаждаясь каждой каплей, причмокивая, как от хорошего вина. Музыка, она воспринимается по-другому. Я как будто нахожусь внутри неё, и живу в ней, и она живет во мне. Трава меняет сознание, она меняет мировоззрение, однажды, и видимо навсегда. Состояние души - это мягкий шелковый матрац, прохладный и скользкий. Но есть одно "но!" (см. ниже)
   Всем моим друзьям, всем людям, которые были со мной в определенные моменты моей жизни. Спасибо за то, что последние шесть лет (да что там, - вся жизнь), - были лучшими и незабываемыми, спасибо за то, что я - самый счастливый человек! Чуваки - вы офигительные!
   Музыке, и музам, двум в одном лице: музе поэта и музе музыканта (спасибо еще раз Тебе).... Снукерс - Лучшие!!!

*

  
  
  
  
  
  
  
   Kхм....я хотел писать о жизни, а получается какая-то предсмертная записка.
   Очень многое изменилось во мне, в моей жизни за последнее время.
   Даже не знаю, что писать, с чего начинать....... Я понял, что детство кончилось...это было когда-то весной. Все изменилось. Было другое лето, другая осень, другая зима. Даже состояние опьянения теперь совсем иное. Я вырос, я повзрослел, я вышел на какой-то другой уровень развития. С детством ушло бунтарство и принцип неприятия, но и многие приятные вещи (хотя и эти "подростковые загоны" были нужной и действительно прикольной частью всего, что является мной, что составляет меня). Иногда, когда становится плохо и невыносимо тяжело, так хочется вернуть все, пережить это все заново, может что-то изменить; эти годы незабываемые и чрезвычайно важные. Иногда же, понимаешь, что это все так и должно быть, что все своевременно, и наслаждаешься этим новым миром, находишь компромисс с этим новым собой.
   Глубокое детство, воспоминания о нем и из него вызывают у меня слезы умиления, радости, чуть-чуть тоски. Почему-то сейчас на Кавказе все стало сложнее, взаимоотношения людей, видоизменились ценности, позабыты и заброшены традиции и обычаи, и вообще, мне кажется, утерян истинный дух и атмосфера Кавказа... но детство там было самым счастливым на свете.
   После того, как осознал, что повзрослел, я заметил, что меня стали больше интересовать корни: я многое знал о своей семье, о родственниках, но за это время я получил гораздо больше...
   Я стал трепетнее относится к семье, ко всему, что с ней связано.
  
   Я не люблю говорить, и даже писать о Любви, потому что, слова не достойны её, они ничтожны. Но все же считаю нужным сказать:
   Анаида, меня несколько обидели твои слова тогда о том, что любовь не вечна, то, что вечной может быть только дружба. Парирую: я нес эту любовь, я вынес её из таких депрессий, стольких бессонных ночей, разочарований, порывов ревности, слез. Я жил с ней практически столько же, сколько жила наша дружба......и если бы я имел возможность забыться (перетерпеть, чтобы, как ты говоришь, любовь исчезла, завяла), я бы, наверное, поступил бы так, потому что уже тогда я понимал, что ничего из неё не выйдет, что она останется лишь камнем на шее и ожогом на сердце, что она будет терзать меня долгие годы. По крайней мере, я уверен (Уверен!) в том, что я могу тебе сказать: Моя любовь будет жить столько, сколько будет жить мое сердце. И это не красивые слова. Я клянусь любить тебя вечно!
   ...И честно говоря, сердцу все равно, хочешь ты этого, или нет, веришь ты этому или нет! Пойми, что это невозможно, что итак уже прошло много времени. И пойми, на какую тропу я бы не ступил, ты будешь со мной, хотя бы в моей душе...
   Кто-то, когда-то сказал: "У нас нет ни друзей, ни врагов, - есть только Учителя". Ты научила меня терпению и смирению, ты научила меня любви, как мне кажется настоящей, а не той, которую навязывал мне мир. Ты научила меня миру, ты невольно позволила мне увидеть себя и все вокруг, этот мир в другом свете, под другим углом, видимо, таким, какой он и есть. Не знаю, вот только, благодарить за это или корить.
   Мучает и печалит один вопрос: зачем хвататься за соломинку, призрачную, бесплотную, неживую и нереальную, когда тебе протягивают руку, такую теплую, такую нежную?

*

  
   Oдиночество осязаемо. Я сижу, каждый вечер за письменным столом, и чувствую, как меня оно обволакивает, точно тонкая, прозрачная парча. Я всегда был одиночкой, и почти всегда я был счастлив в своем одиночестве. Но это только почти...
   Я ненавижу кого-то просить о чем-то, ненавижу, когда мне что-то навязывают, когда кто-то навязывается ко мне, когда кто-то лезет в мою жизнь, не спросив позволения и не получив положительного ответа. Я всегда стараюсь все делать сам, никому не верить, никого не бояться, ни перед кем не преклонятся. И больше всего я ненавижу, когда кто-то пытается нарушить его, забрать то единственное и последнее, что может приносить мне удовольствие.
   Наверное, это прерогатива и бремя всех философов (коим я себе, конечно, не считаю, - просто мне все время указывают на это), - быть одиночкой.
   Но что самое ужасное, в те моменты, когда действительно становится тошно, больно и кажется, что при смерти, - я не ощущаю поддержки от многочисленных друзей, и, наверное, это не их вина. Я сам нередко не могу понять, что со мной, и тем более не знаю, как можно мне помочь.
  
   Как писателю и поэту (коими я себя тоже не считаю), видимо, мне предначертано быть несчастным, несчастливым...не в любви, не в жизни в целом,... хотя, черт побери, это все относительно:
   Сегодня я счастлив и доволен тем, что просто люблю, и в окружении этого ничего нет и, скорее всего, не должно быть. Я радуюсь жизни, как дитя, дурачась и играя...
   Завтра я удручен, я в отчаянии, я пью литрами кофе, я хожу по комнате из одного конца в другой, не зная, что со мной, что делать, и ничто не способно мне помочь. Я готов разорваться от этой желчи печали, от грядущего сумасшествия, от мысли о Ней...
  
   Я не уверен во всем: в том, что говорю, в том, что думаю, в том, что мне хочется и что со мной происходит. Я не уверен даже в том, что только что написал. Мне кажется, это видно даже по стилю моего письма, - вы не замечаете, что текст насыщен словами и выражениями "наверное", "может быть", "мне кажется", "по-моему", "видимо", "как-то", "кто-то", "что-то", "какой-то", "почему-то", и так далее, многоточиями? Их слишком много, но они не кажутся мне лишними...
  
   Психолог зачастую не знает, как помочь себе, как решить свои проблемы, вот так же писатель может анализировать, ставить вопросы и давать на них ответы, понимать и отчетливо выражать только те вещи, которые не касаются непосредственно его, того, что сейчас актуально и насущно в его душе, в его переживаньях.
  
   Как человек...как человеку мне хочется простого счастья, как у всех, любви. Как романтику спасать этой любовью мир. Человек во мне не воюет, человек во мне лишь любит, верит и надеется...
  
   Поправка к благодарностям.
   Мне кажется, что в талантливом человеке она затмевает дар, забытый, он обрастает каменной коркой и впадает в летаргический сон, не имея сил и возможности быть услышанным, среди прочих чувств, мыслей...
   Хотя может быть наоборот......вот сейчас, я чувствую, как поэт, где-то в темном тупике моей души, мрачном и холодном, руками разламывает камни и, выбравшись из этой корки, как из кокона, прекрасной бабочкой летит со скоростью мысли прямо в сердце,...
   Она, как стероид, делает воображение сильнее, четче, более гибким, ярким, изощренным...

*

   O Боге. Про Бога...про Бога очень сложно.
   Сложно выразить, объяснить это понятно. Еще труднее объяснить это коротко и понятно.
   Если всему этому уделить большее место, способное, хотя бы отчасти, передать всю полноту, целостность; все сопутствующее и подводящее к Этому, понадобилась бы целая жизнь для написания книги об этом, с частотой выпуска изданий - два-три тома в год...
   Наверное, основное, что по-английски можно назвать "core", а по-русски этому пришлось бы посвящать главу, вот в чем:
   Начиная с того времени, как человек впервые стал обожествлять что-либо, явление, одушевленное или нет, абстрактное и т.д., и до сегодняшних дней человек ошибался. Не совсем правильно сказать ошибался, - люди всегда пытались материализировать Его, и не его даже, нельзя это объяснить ни одним словом ни одного языка Земли. Это слово другого мира, вселенной, измерения (?). А люди пытаются дать этому название, хотя бы приблизительную форму; но самое главное и самое ужасное, - люди пытаются объяснить это, в то время как это нужно понять. Религии - лишь микроскопические, ничтожные по значению шаги на пути к Истине, точно движение электронов в атоме: они ничего не совершают помимо своих прямых функций, заложенных в них самой Природой (одно из названий - одно из самых, на мой взгляд, удачных). Эти движения в сравнении с бесконечными линиями, плоскостями и пространствами этой самой природы - ничто, совсем Ничто, даже не ноль. Ноль имеет свое место во Вселенной. Но мы же упорно пытаемся понять, что же это за функции, кто их в нас заложил, зачем и почему, смысл их выполнения...и этим самым сбиваемся с пути, забываем свое предназначение, забываем, как его выполнять, что оно подразумевает; как машина, из базы данных которой эти функции были удалены, и впредь на запросы она выдает какой-то бред, вместо результатов, ошибается, не выдает результаты или не реагирует вообще.
   Нда...не уверен, хорошо это или плохо, - но я не верю в Бога, я верю во что-то другое.
   Положительный момент религии, если человек искренне верит ей, принося себя ей в жертву, в том, что он, скорее всего, придет к ответу, к правде, Истине...путем долгих раздумий, мучений, боли, угрызений совести; этот путь окажется намного длиннее. На много длиннее... на нем будут подстерегать жуткие вещи, вопросы, события, сумасшествие, трусость, смертельное разочарование, - пустота, Великая (ое Ничто), - Смерть!
   Сильная Вера во что-то, очень сильная, она способна в действительности наделить это "что-то" божественными качествами, сверхъестественными способностями, но это - лишь единичные случаи, и нисколько не умаляет в моих глазах абсурдности религий, исключая, быть может, только буддизм и суфизм.
   Но суфизм - не религия в принципе; суфии и просто люди, идущие по Пути, не отождествляют себя с проповедниками или последователями, ни читают никаких священных книг. Они говорят об "ученых" (подразумевая гуманитариев, т.е. философов, теологов и т.д.), как о недоразвитых, недалеких людях, не способных узреть то, что происходит вокруг, что происходит вне классических и их собственных книг; все у них сложнее, и в то же время проще... и суфизм - очередной изм придуманный этими учеными.
   Буддизм - религия только отчасти. Прежде всего - это философия, как институт, положенная на почву индийских язычников, скорее, их светский и обрядовый аспект. Ведь любая культура - плод господствующей в определенный период истории религии. Что-то из неё уходит с приходом новой, какие-то моменты остаются и ассимилируют с новой догматикой. Главное, что меня привлекает в буддизме - то, что они не дают ответа на вопрос "что такое или кто такой Бог?", и даже не пытаются, - они ставят другие цели.
   В католическом мире, к примеру, очень часто слышны слова "Я обрел Бога", "Я встал на Путь Божий". Что значат они? Ведь слова должны обладать смыслом, определенным значением.
   "Что такое Бог?"
   Если принять элементарной, мельчайшей частицей - кварк или квант или еще что-то, то Бог - то, что меньше этого. Вселенная бесконечна, а за её Бесконечностью, - Бог; и внутри Бесконечности тоже.... Это можно представить в виде числовой прямой. Если отметить на ней лишь начало отсчета, отметку единицы и направление возрастания, тогда все, что будет находиться за пределами отрезка от нуля до единицы, будет Бесконечностью. Но внутри этого тоже будет Бесконечность, десятичная, - бесконечное число знаков после запятой.
   Самый легкий и, возможно, единственный способ все понять: достичь бесконечности внутри себя. Чтобы бесконечным стало сердце, душа, мысли.
  
   И еще один, последний и главный вопрос: а стоит ли вообще задумываться о том, чтобы задумываться об этом?

*

   Mне повезло родиться в Москве. Моя мама собиралась рожать дома, в Карачаево-Черкесии, но видимо мне не хватило терпения, и роды случились на неделю раньше срока, когда она еще находилась в Москве. Повезло в том смысле, что людям имеющим в паспорте отметкой о месте рождения любую из кавказских республик очень тяжело сейчас приходится, особенно в Москве.
   Сразу после того, как маму выписали, она со мной, трехнедельным, а может и того младше, улетела на самолете в Мин. Воды. А оттуда на такси она ехала еще два часа. И все ради того, чтобы первые дни своей жизни я провел в лучшем месте мира...
   Лет до шести (как раз до того, как пошел в школу) или чуть-чуть старшего возраста, я рос там (здесь?). И поистине я могу утверждать, что лучшего детства, счастливого, полного радостей, но в то же время поучительного и давшего зачатки всего, что во мне сейчас есть, нельзя было получить.
   На мой первый день рождения дядя подарил мне коня, точнее жеребенка, почти новорожденного, который рос вместе со мной. Его держали на конюшне недалеко от деревни, где живет моя семья, и мама или папа часто, гуляя со мной, приводили меня туда, посмотреть на Вайнаха (кличка моего коня). Я ему, видимо, понравился (хотя говорят, что лошади не очень любят детей), и он все время чувствовал мой приход: радостно ржал, начинал кружиться и скакать по всему деннику, махал как собака хвостом...
   Первый раз я сел на него, когда мне было три. Дядя очень боялся, потому что уже в его два, Вайнах имел весьма строптивый характер, и им очень трудно было руководить. Но он и глазом не моргнул, он даже не фыркнул, как лошади обычно делают, когда садится всадник. Это было началом долгой дружбы.
   Он вырос так же, как и я, изменился. Он стал - мужчиной. Вайнах, гнедой масти, густого черного, с одним лишь белым пятнышком, в форме звезды, на лбу, уже тогда мог перегнать любого скакуна. Высокий, стройный, мускулистый. Красивая длинная грива. И этот огонь в глазах, огонь, вмещающий в себе все дикое и необузданное, что есть в этом мире.
   В пять-шесть лет, мне уже было разрешено брать его в любое время кататься, но естественно мне нужно было чистить его, его денник, ходить с ним на прогулку под уздцы, то есть делать ту работу, которую выполняет обычный наездник; моим кумиром стал Ирибек Кантемиров, великий наездник, джигит, и просто человек безумно любящий лошадей. Поэтому я очень много времени проводил на конюшне, с Вайнахом, между нами появились какие-то невидимые узы понимания, верности, привязанности. Я единственный, кто мог зайти к нему в денник, потому что он свирепствовал, вставая на дыбы, никого не пускал, да никто и не пробовал. Он был очень свободолюбивого и неукротимого характера. Весной, когда у лошадей период спаривания, с ним не мог совладать даже я. Когда выходили на прогулку (а это надо делать обязательно), и он видел кобыл, - он сходил сума, его разум затмевался, его невозможно было удержать, он срывался и убегал далеко в горы, и все, кто были на конюшне, безрезультатно ловили его до поздней ночи. Но все время он возвращался под утро, как блудный сын, как нашкодивший ребенок.
   Когда мне было тринадцать, а ему двенадцать в моей жизни произошло то, что очень сильно повлияло на меня. Это случилось летним утром, когда я повел Вайнаха на прогулку. Было прохладное, но солнечное утро, недавно только играл рассвет, и даже отары еще не ушли на пастбища. Мы шагали с ним к роднику, и вдруг, он понес заднюю ногу. Я очень испугался и развернулся в сторону конюшни. Перед самым денником бессильно повисла и вторая нога, через несколько минут Вайнах уже лежал, выпучив от страха глаза, и тяжело и резко дышал. Дядя умчался в город, за ветеринаром. В ожидании врача, я в ужасе смотрел в родные глаза, рыдал, и мне казалось, что на его глазах тоже появляются слезы. Только врач приехал и собрался делать укол, уже подносил шприц к шее дорого мне существа, Вайнах испустил последний вдох, и чуть прикрыл свои огромные черные глаза, в которых и после смерти оставался гореть дьявольский огонек...
   (после этого я только однажды садился на коня, и то, только потому, что меня очень попросили...)
  
   Мой дядя знал множество историй и легенд, которые рассказывал нам, детям, по вечерам.
   Он очень интересный и добродушный человек. Он все время нас куда-то возил, устраивал праздники. И сейчас, когда я бываю там уже не так часто, дядя всегда старается показать мне что-то новое, как-то угодить, скрасить и разнообразить мое пребывание там. Почти все, что я знаю о Кавказе, о Карачае, об истории его, о каких-то отдельных местах и людях - рассказал мне он. Он действительно любит и умеет рассказывать так, что любой услышавший его, отвлекается от дела, которым он занят, и может час, два, три, стоять и слушать просто обычные новости из города или какие-то бытовые вещи и проблемы, которые происходят в ауле. Он очень добрый и отзывчивый, всегда готовый помочь нуждающемуся или просящему о чем-то. Его действительно уважают все, и не только в пределах маленькой деревушки. Также как и бабушку. Вплоть до семидесяти лет она работала в местной школе преподавателем химии. Ровно до тех пор, пока здоровье позволяло ей приходить каждый день, стоять у доски по несколько часов, нервничать, хотя уже к этому возрасту проблем со здоровьем было много. И много поколений сегодняшних бизнесменов, банкиров, менеджеров и просто соседей и односельчан она выпустила как своих учеников. Наверное, нет ни одного человека моложе пятидесяти, который не знал бы, не уважал и не был бы благодарен ей за то, что она для них для всех сделала. Она изъездила со своими учениками весь Кавказ, все самые интересные места, куда они бы сами и в жизни не попали. Почему-то там (мне все время хочется написать у нас, но я не знаю, могу ли себе это позволить) люди зачастую не могут, не хотят выбраться даже в Домбай, самое популярное туристическое место в КЧР, да и, наверное, на всем Северном Кавказе. У них даже мысли такой не возникает - посмотреть, узнать свой край лучше, максимум - это поехать к родственникам в другой город или аул. Наверное, они действительно слишком привязаны к своей (Своей!) земле. Я помню, как ходил с бабушкой на уроки, где она представала совсем другим человеком. Не милой, доброй бабушкой, которая все время старалась сделать мне что-то приятное, что-то хорошее. К завтраку, к обеду, к ужину она готовила прекраснейший стол, словно каждый день был какой-то важный праздник. У неё огромная библиотека самых интересных, на мой взгляд, книг в мировой литературе, которые она мне все время предлагала прочесть, не сознавая, наверное, что я еще мал и, что мне интереснее пойти с друзьями на речку. Позже, когда я стал читать, я с упоением брался за одну, потом сразу же за другую, иногда читал три книги вместе. И мне все равно казалось, что целой жизни не хватит, чтобы все это прочесть. Я ездил вместе с ней и её учениками на экскурсии. У неё всегда в закромах имелись сладости специально для внуков. Она вся отдавалась нам, с заботой, нежностью и любовью. Но на уроках она была - сама строгость и непреклонность, и многие её боялись. Она могла подойти и стукнуть какого-нибудь шутника указкой по голове. Но все равно после школы все оставались благодарными ей, дарили на выпускной чудесные подарки, все время твердили "Какой же Вы замечательный человек!". Когда она умерла, в течение двух недель поток соболезнующих не прекращался. Все приходили, предлагали тете с мамой помощь. На похоронах люди не могли поместиться на кладбище. Все в жизни кончается. И жизни тоже...
   Её смерть тоже послужила не то, чтобы травмой для меня, но определенного рода потрясением. Я успокаивал себя тем, что она прожила действительно счастливую и долгую жизнь, интересную и разнообразную (и даже не смотря на то, что её в сорок третьем году выслали в Среднюю Азию), и умирала она в окружении любящих детей и внуков, в заботе и ласке...
  
   Раньше, в Красном Кургане находилась база, где практиковались студенты-геологи Губкинского института, где сейчас я учусь. И мне всегда безумно приятно, когда профессора рассказывают об этом чудесном месте с восхищением, говоря, что лучшего места они просто не видели. Во мне все время вспыхивает гордость. Я никогда не подлизываюсь и не говорю "а Вы знаете, я родом оттуда...", но вся группа, все равно все время оборачивается на меня в какой-то идиотской улыбке, как будто увидели меня по телевизору. И это, по правде говоря, - мне тоже приятно.
   Здесь я научился давать отпор и быть великодушным. Здесь я научился быть чувственным и в то же время твердым, и иногда дерзким.
   Здесь был воздух другой, здесь были другие люди, эти горы, девушки, дикие кони, орлы, бурные реки, - это все оставило свой несмываемый отпечаток на душе ребенка, и в дальнейшем юноши и мужчины...которым я горжусь, за который я благодарен судьбе, ибо я, считаю, что стал достойным человеком как для цивилизованного мира Европы (читай Москвы - ), так и для жесткого, но эмоциального и романтичного, принципиального мира дикого Кавказа, на самом деле никем и никогда не покоренного...

*

  
   Tакую же по значимости роль сыграла в моей жизни Средняя Азия. Довольно длительную часть жизни я провел в этой жемчужине Востока и Запада, в этом пустынном Оазисе, где песок пахнет мудростью суффиев, шумом базаров, пряностью сладостей, потом и кровью великих сражений. Место, где не бывает туч на небе, где бабаи целыми днями пребывают в неглиже в чайханах, отрываясь лишь на звуки Азана; где красавицы скромно прячут глаза, пронося кувшин во двор отцовского дома; Место, где люди приветливы и хлопотливы; Уголок Мира, где время тянется медленно, как караван, пересекающий великую пустыню. Мир, где все по-другому, и, как кажется, лучше, чем в этом (хотя эти воспоминания всего лишь сказка, красивая, заманчивая...Азия сейчас совсем другая).
   Здесь, каждое лето, собиралась вся наша огромная семья, все братья и сестры, тети и дяди, бабушки и дедушки. Это были очаровательные вечера, наполненные душной прохладой после пустынно жаркого дня, теплые посиделки за огромным столом, когда каждый день был как большой праздник. Это заливной хохот бабушки, которая смеялась так, что соседи думали, что она горько рыдает, и прибегали узнать, что же такое случилось. Это я, обритый наголо, в узбекской тюбетейке, погоняющий отару овец, восседающий на огромном верблюде.
   Это огромное количество знакомых светлых приятных лиц, чьих владельцев я не помню.
   Это огромная бахча сахарных освежающих арбузов, которые можно было есть до отвалу. Это сладкий с горечью мёд диких пчел и бескрайние хлопковые плантации...
   Это ежедневные походы в гости, где всегда накрыт стол; это тот самый топчан, тот самый мягкий шелковый матрац, прохладный и скользкий, и вазы, наполненные бесконечными вкусностями и сладостями...
   Это утоляющий жажду зеленый чай, в пиалах, обладающий совсем другим вкусом...
   Это леденящая прохлада Сырдарьи, когда даже в сорока градусную жару, в воде можно продержатся лишь минуты две...
   Это барсы на перевале, скачущие по машинам, это орлы - Повелители птиц...
   Этот запах он так близок и так далек, такой бывает в Крыму и на Кавказе, но это все равно не то, в нем нет оттенков безмятежности и уверенности, счастья и бесконечной любви к миру...
   Однажды мы ехали с отцом на машине в Хамзу, небольшой городок в Ферганской долине, из Ташкента. Путь был не близок: два часа на преодоление перевала, и два часа пути после. Есть другая дорога, в объезд, но я, по-моему, ни разу не ездил по ней. Мы ехали в ночь, темную, как нутро бездны. Небо разрезал красавиц месяц. Он был очень тонкий, как изогнутое лезвие ятагана или изящной сабли, багрового цвета, как будто окропленный кровью врагов. Я такого давно не видел, - лишь однажды, в Теберде, в мрачное полнолуние: луна была очень низко, большим кругом, пробивавшаяся из-за розоватых туч. Её свет был яркого, густого, насыщенного, багряно красного цвета. Пугающе нависали тучи, окрашенные этим светом, они как будто предвещали беду, грозящую беззащитной перед ней Земле. Я сидел завороженный, смотрел в окно на снежные вершины, вздымавшиеся прямо из ниоткуда, окружив маленький беззащитный автомобиль. Мы попросили шофера остановится: я шагнул в ночь, наполненную до краев, точно кувшин, пряным вкусным воздухом, - я жадно вдыхал, смеясь от того, что начинала кружиться голова. Холодный ветер, снующий между отвесов скал, как будто насвистывал мелодию,.. я улыбался, я радовался тому, что я, наконец, вернулся, вернулся в свою Азию, столько давшую мне, Азию, которой я отдал большую часть себя. Луна встречала меня, там за перевалом заканчивала приготовления к моему приезду, уже настилала пеструю разноцветную скатерть на столы, Ферганская долина. Я чувствовал себя путником, паломником, вернувшимся в родные края после многих лет странствий и иночества, влюбленный в родную землю, плачущий при виде этих грозных неприступных, но добрых и родных скал. Потом мы сели в машину, и я почувствовал внутри столько эмоций, перемен: я чувствовал, как сердце билось свободнее, как оставляла усталость дороги: а мы с отцом проехали три дня на поезде Москва-Ташкент, а это, я вам скажу, тоже серьезное испытание, особенно, когда в четырехместном купе находится восемь пассажиров, когда все проходы заставлены баулами, когда двое суток за окном простирается бескрайняя и безразличная степь, переходящая в пустыню.
   Я впервые, в сознательном возрасте, увидел тоннель, прорубленный в скале, простирающийся почти на километр через нутро величественно огромной скалы. Я подумал о людях, которые пробивались сквозь беспросветный мрак, разрушая своими жалкими инструментами древние горные породы; о том, как дышала от ярости и боли жаром гора; какое напряжение царило там, в глубине, где люди находятся точно в чистилище. Они имели благую цель, улучшить жизнь своих земляков, пробив всего на всего дыру в горе, и гора на них не разозлилась, не похоронила в своих покоях, а позволила им, этим людям, потным, уставшим, черным от пыли, увидеть свет - такой теплый, такой реальный, слепящий...
   Дальше, после перевала, мы оказались в Ферганской долине, одном из самых лучших мест на земле. Цветущая, ароматная, она встречала нас водами Сыр-Дарьи и макушками минаретов, а горы, кольцом окружающие все это великолепие, были окрашены в красный. Там на склонах, изрезанных ручьями, растут маки, образуя моря красных вод. Сыр-Дарья, уже сменившая здесь свой характер на более мягкий, течет по равнине, разветвляясь на тысячи каналов и арыков. Она кормила своей водой миллиарды людей и продолжает кормить целые народы, она дает жизнь целой долине, каждому существу, всему живому, что там есть. И люди, возделывающие землю, кормящиеся ей, очень благодарны реке, они её почитают и уважают. По всей Сыр-Дарье, по крайней мере, в пределах долины, не стоит ни одного завода, ни одной фабрики. Поэтому вода в ней прозрачна как хрусталь и сладка как мед. Я ощущал необыкновенное тепло, близость, благодарность к ней. Мне вспомнилось, как мы бегали с мальчишками купаться, как привозили сюда стирать ковры.
   Я, обомлевший и обессиленный, в некоем блаженстве от всех нахлынувших ассоциаций, не заметил, как начало светать. Мы уже подъезжали к внутренней окружной границе долины, где я увидел, впервые в жизни, внутригосударственный пограничный пост. Пограничники несли службу с автоматами на перевес, с собаками и серьезным видом.. К нам, подошел молодой сержант и стал с дотошностью проверять содержимое багажника, документы, аптечку и так далее; когда он попросил наши документы, на лице его проявилась злорадная ухмылка, - реакция на российский паспорт. Он уже начал было почесывать руки в предчувствии наживы, как наш водитель вышел из машины и сказал сержанту:
   - Что ты делаешь? Отец с сыном не были дома восемь лет, а ты их так встречаешь, да? У-у, хъайуан!
   Слова, видимо, задели пограничника, и он, смущенно возвращая документы, приветствовал нас:
   - Айбетмегыз, Хошь Къелигиз! (простите, пожалуйста, добро пожаловать)
   А дальше, утренний свежий воздух бил по лицу из открытого окна. Я видел, как вместе с движущимся пейзажем за окном, ко мне возвращалась память: я вспоминал каждый метр нашего пути, каждый силуэт вершины вдалеке, а параллельно в памяти всплывали картины из прошлого точно фотоснимки. Я узнал, Хамзу, проснувшуюся на заре, спешащих сквозь туман людей, дом. А там нас встречала бабушка, в слезах, зовущая всех во двор. Накрыли столы, полились разговоры и стало так хорошо.
   Никто, практически, из вас не ощущал настоящей жажды: когда сохнут губы, когда иссыхает тело, когда нечем сглатывать и от этого не возможно говорить, лишь только мычать. Жажда, вызывающая миражи и откровения, жажда, сводящая сума. Жажда, которая высушивает душу, а тело, потерявшее рассудок, безвольно падает на обжигающий песок в ожидании конца.
   Самое главное, что дала мне Азия - это чувство жажды. Чувство жажды - как способность видеть людей насквозь. Перед жаждой, как и перед пустыней, все равны. Жажду не обманешь, не предашь, не заколешь со спины ножом. Перед жаждой все люди чисты и прозрачны, как вода.

*

   Pодители никогда не делали уклон на кавказское или азиатское воспитание, никогда никто меня пальцем не тронул, никто никогда не ставил акценты на каких-то догмах, никогда мне не говорили, вот это можно, а вот это нельзя. Я смотрел на своих родителей и делал также как они. Я был единственным ребенком, поэтому я рос в ауре любви и дозволенности практически всего. Но я не был избалован, только лишь потому, что никогда ничего не требовал, ни чрезвычайного внимания, ни исполнения любой прихоти. Действительно, все, что окружало меня - были любовь, добро, нежность. Родственники, друзья родителей, просто незнакомые люди всегда обращали на меня внимание, с восхищением говоря при этом: "Какой замечательный ребенок!". Я был милым и красивым мальчиком: у меня были длинные русые, кучерявые волосы (из-за чего меня нередко путали с девочкой), большие зеленые глаза, светлая улыбка. Но, несмотря на все это, я не стал ни Сиддхартхой, ни Нарциссом. Я не вырос слабаком, но и не стал мачо.
   Я был очень спокойным и не доставлял родителям никаких хлопот. Я не кричал в младенчестве, не устраивал истерик, когда был уже старше, никогда ничего не просил купить, не нудил, не задавал бесконечных "почему". Как говорила бабушка: "У вас Золотой ребенок! Такой рождается один из миллиона".
   Когда я стал старше, меня поманили к себе горы. Их величие, грозность, недоступность будоражили моё эго, мою кровь. Очень часто я либо пешком, либо верхом на Вайнахе уходил на целый день, иногда и с ночевкой, блуждал, наслаждаясь свободой, чистотой мышления, ощущением, что я один среди этих великанов, которые уже не казались враждебными и злобными чудовищами, а были скорее мудрыми, добродушными стариками-аксакалами. Я изъездил, наверное, всю Карачаево-Черкесию, и это невозможно выразить словами. Иногда мне приходилось быть чабаном, и я на несколько дней, бывало и на неделю отгонял стада высоко в горы, где есть дивные плато с заливными лугами, душистой, сочной травой. Там приходят в голову такие мысли.... Неописуемое ощущение, когда ты проходишь со стадом яков перевал, над многокилометровым обрывом. Ты на вершине мира, где только барсы, повелители поднебесья, орлы, повелители небес, и ты - человек, обладающий выбором: быть повелителем природы, стихии, или быть частью неё.
   А небо! Однажды, когда мне уже было шестнадцать лет, и я давно не бывал ночью в горах, мой старший брат разбудил меня среди ночи со словами:
   - Одевайся, поехали!
   - Куда?
   - Потом узнаешь.
   Я в спехе оделся и вышел. Он сидел уже в машине в ожидании меня. Мы ехали где-то с час, а он не сказал ни слова. В голову уже начали лезть нехорошие предчувствия, как машина остановилась:
   - Пока не выходи. Подожди.
   И он протянул мне косяк, который мы раскурили вдвоем, после чего он сказал:
   - Теперь выйди, и убедись, - это стоило того!
   И впрямь. Я вышел из машины в кромешную тьму, лишь в реке отражался луч едва родившегося месяца. И даже цикады затихли. Я поднял глаза. Надо мной была Вселенная, миллиарды миллиардов самых ярких звезд космоса. Они манили, они втягивали. Я лег на траву и почувствовал, как душа вырывается из тела, и медленно парит, летит, левитирует, не знаю, как еще это назвать. Туда, в неизвестность, в небытие, или же наоборот, - Бытие. Млечный путь раскинулся через весь необъятный небосвод, точно бесконечный мост из одного мира в другой, из мира иллюзий и фальши в мир гармонии и Истины. По-крайней мере, такие мысли тогда забивали пространство моего мышления. Запах свежескошенного сена, прохлада, тусклый свет далеких городов, там, за горами...
   Свадьба! Если вы не были никогда на Кавказской свадьбе, считайте и не пожили. Похищение невесты, погоня, ночь в горах, - это все красивые ритуалы, которые неизменно соблюдаются и чтятся, и в них есть что-то большее, чем просто праздник. Но это далеко не вся свадьба. Собираются все родственники, друзья, соседи, накрываются огромные столы, которые ломятся от угощений, вино льется рекой. И глаза жениха, горящие огнем страсти, в танце, вьющийся как беркут над беззащитной голубкой, которая лишь закрывается и скромно отводит глаза, он нависает над ней и отлынивает, играя со своей жертвой,...но это всего лишь танец (древний, как сам карачаевский народ). После свадьбы начинается размеренная жизнь в любви и согласии. И мифы о том, что кавказская женщина ущемлена и забита, - пусты, это не Восток. Кавказ вне каких-то географических и тем более культурных рамок, он самобытен и эксклюзивен.
   Почему-то большинство воспоминаний, особенно детских, связаны с запахами, вызваны ими. Например, запах свежего сена, или рыбы, запах наргиле или аромат плова. Вообще, воспоминания связаны с сознанием, точнее будет сказать с настоящим, каким-то образом, не напрямую через память, а по принципу ассоциаций. Ассоциации же связаны с ощущениями, чувствами: что-то увиденное, услышанное, какой-то запах, какой-то материал (дерево, шелк). Только наоборот, не воспоминания вызывают ассоциацию, а память выдает на ассоциативном уровне события, людей, ощущения опять же. Попадаешь в какую-нибудь деревушку в Подмосковье, вдыхаешь запах сена, и погружаешься в воспоминания о сенокосе. Причем воспоминания всегда - счастливые, когда сам сенокос - сущий ад. И это прекрасно, то, что в памяти остается только позитивная сторона, и часто даже что-то однозначно нехорошее, вспоминается потом как приятное, веселое...
   Просто чувства со временем становятся памятью...
  
   Родители настояли, чтобы в школу я пошел в Москве, и за это я им благодарен, - образование и в целом процесс обучения все-таки очень важный аспект становления личности. К тому же это позволило мне не впитать некоторых пороков, присущих всем кавказским мужчинам. Потому что воспитание, которое дает улица, зачастую сказывается сильнее, нежели то, что дают дома.
   В начальных классах я радовал родителей хорошими оценками, меня хвалили все учителя, но, как и у всех, наверное, детей, у меня были серьезные проблемы с поведением. Мама сохранила все дневники, и я часто смеюсь, перечитывая все эти замечания, приглашения родителей в школу (на которые родители сходили раз пять всего). Вот, некоторые из них: "Принес на урок русского языка во вторник наручники", "Хулиганство в тетради по русскому языку!", "Создает шум на уроке", "Употребляет жаргонные слова", "Устроил игры с девочками в туалете". Вплоть до одиннадцатого класса мне все твердили: "Антон, ну ты же умный мальчик (парень), почему с тобой все время какие-то проблемы?". А я не знал, что ответить. Я поступал так, как мне казалось правильным, я просто делал то, что мне нравилось, и я не видел и не вижу в этом ничего плохого.
   Школа, школа...много хороших воспоминаний связано с ней. Если собрать весь наш класс и вспомнить все по-своему замечательные моменты, события, их хватит на серию книг.
   Школа, в особенности старшие классы, - стала одним из самых важных и самых прекрасных периодов моей жизни. Она - самое значимое и счастливое событие в моей жизни. Мне повезло: чудесным образом, вокруг директора лицея, Тамары Ильиничны Беленькой, собралось столько интересных "далеко не простых " людей, как учителей, так и учеников. Они сумели нам, подросткам, хулиганам, бунтарям, объяснить, что нас тут держат из-за любви, дружбы. Тем самым стерев привычные границы между учеником и учителем. Они научили нас любить процесс познавания чего-то нового, когда кто-нибудь грустил, если приходилось пропускать занятия. Учителя, профессионалы своего дела, общаясь с нами на равных, передавая знания не как данность, а что-то большее; как будто какую-то символическую реликвию, частичку себя в курсе лекций и семинаров. Они учили нас не только дисциплинам, они учили нас жить, радоваться, работать, готовые в любую минуту выручить. Желаю, чтобы всем детям повезло встретиться на своем пути с такими Учителями. Им очень сильно повезет.

*

   Bсе в моей жизни переменилось, когда я перешел в новую школу в восьмом классе. Я первый раз вошел в кабинет и класс, почти не знакомый мне, я знал там пять-шесть человек, и увидел её, такой, какой она мне запомнилась навсегда: она сидела на третьем или втором ряду со своей подругой, её лицо было веселым и жизнерадостным, но глаза, как мне показалось, были в еле видной дымке грусти, задумчивости, мечтательности...она мне казалась такой хрупкой, беззащитной, но полной энергии, оптимизма и жажды жить. Скромная, неимпульсивная, смиренная; как скромный весенний цветок, таящий в себе невиданную красоту, как первая бабочка, робко, но уверенно, порхающая c ромашки на ромашку....
   Её карие глаза смотрели на меня не оценивающе, как все остальные, а будто ищущие чего-то...
   Я не видел никого кроме неё. Я смотрел ей прямо в глаза и не мог оторвать взгляда. Она заметила его и тотчас отвела взор, или же первым это сделал я, не уверен. С тех пор мои мысли захватил её образ, её чуть грустный, но веселый взгляд. Он будоражил моё воображение. Он бередил мою душу.
   Поняв, что она армянка, я решил для себя, что не имею права что-то делать, предлагать ей встречаться или еще что-то в этом роде, даже просто рассказать ей о своих чувствах. Она стала моим другом, которого я впоследствии полюбил. Так, как мне кажется, никто и никогда не любил .
   Я часто думал "это все ничего, я дождусь, возьму её в жены, мы сыграем грандиозную свадьбу, я увезу её домой...".
   Я мечтал и грустил, потому что каждый день проводил с ней, как ни в чем не бывало. Интересно то, что наша дружба и моя любовь шли все это время вместе, как две параллельные линии, не пересекаясь, и не перепутываясь. Однажды, она сказала мне, что я доказал, что дружба между мужчиной и женщиной возможна... - я улыбнулся этому в душе, но позже осознал, что так оно и было. Как будто это были два разных человека: один - мой хороший друг, другой - моя любимая.
   Много раз я оказывался в считанных сантиметрах от своего счастья или краха, ответа я не мог знать. Каждый раз я говорил себе "нет, тормози! Не губи все!". Я помню, как мы под утро гуляли на палубе парохода на Ладожском озере, наслаждаясь обществом друг друга (или только я наслаждался этим) и белыми ночами. Я помню, как мы катались с ледяной горки и спали в одном номере в Суздале, когда под утро был мороз в 30 градусов, а мы пешком ходили по городским улицам, по достопримечательностям; я помню, как мы купались в Плещеевом озере, в котором даже через двести метров глубина была чуть выше пояса; я помню, как мы выступали на одной сцене; как я все время печалился, когда она не приезжала на какую-то нашу классную встречу; я помню, как ревновал, как я провожал её домой, как я смотрел на неё, ...я помню все наши разговоры, и каждую минуту проведенную рядом с ней...
   Потом, уже после школы, когда я понял, что это все были иллюзии, что, надо было хотя бы попытаться, видимо, оказалось поздно...
   И это "поздно" обернулось тем, что я больше не мог спокойно жить со своей Любовью, она начала терзать меня, она начала разрушать меня. Я не знал причин и не знал, как, и когда это кончится.
   Это похоже на смерть: нас обманывают писатели и режиссеры, художники, просто люди, рассказывая о смерти, об её ужасе, о боли, о сумасшествии. Они описывают смерть, ловя из пустоты красивые метафоры и сравнения, придавая ей романтики, чувства подвига и бешеного стука сердца; о смерти ничего и не зная, они опрометчиво ломают жизни, тех, кто никогда не касался нежных и холодных рук Смерти, обрекая их на постоянный страх и жизнь, лишенную смысла. Смерть приходит с хладнокровием и осознанием лишь того, что нужно что-то делать, или же просто ждать. В лицо смерти смотрит, ощущая что-то, возможно, встречая её обреченно, человек разумный, но не человек, в чьих жилах и клетках любовь или Бог или еще что-то, личность, знающая гораздо больше, чем остальные; человек, чье храброе сердце стремиться к действию. Хотя бы насладиться последними минутами, секундами, мгновениям. Уколом иглы, быстрым, острым, внезапным, но абсолютно безболезненным, не вызывающим агонии. Смерть милосердна к ним.
   Вот также в детстве, где обо всем вокруг мы узнаем от взрослых, где мир видится рассказами старших, их глазами и уловками, привирающих, скрывающих что-то. Быть может, слишком сложный для объяснения вопрос, мы видим как четкую модель. Что-то простое. Что-то отчетливое и понятное. Не имеющее ничего общего с реальным вопросом, событием, предметом или словом, явлением и чувством.
   Детство щедро на любовь и на дружбу. И точно также мы подходим к переходному этапу становления нашей личности с четким набором категорий, складывающих понятие любви, то, что для нас она есть. И мы характеризуем наши чувства, проверяем соответствие их модели заложенной в нас неизвестно кем, когда, и каким образом. Что-то мы определяем удовлетворяющим этим требованиям. Что-то нет.
   И когда, перейдя, переступив в будущее, оставив этот этап как старую фотографию на стене, ты вдруг сталкиваешься с Любовью, которая на самом деле проще и сложнее всех таких моделей, которая не поддается описанию, невозможна для любого вида сохранения информации о ней, той, что точно быстрый поток чего-то неземного, чего-то нежного и свободного, чувства, да и не чувство это. Меняется структура, она попросту исчезает, разбивается миллионами маленьких осколков, если можно так сказать, меняется что-то в душе. И мне кажется, ученые утверждающие, что любовь - всего лишь химическая реакция, которая происходит в крови влюбленного, - очень сильно ошибаются, совершая страшный грех . Они не смотрят в корень этого, не видя ничего за линзами своих очков и цифрами расчетов. И даже если в принципе, утверждать "любовь - это", нельзя не ошибиться. Потому что, даже, если угадаешь все слагаемые Её, её сущности не познаешь. Любовь можно представить в виде уравнения суммы: Любовь=?=x+y+z+...+C, где С-какая-то неизвестная константа. Она всегда присутствует, она является определяющей, она - самое главное, стержень, главный элемент, слагаемое. Это что-то вне человека, вне его воли, чувств или способностей разума. Это - некое Божественное семя, из которого Она растет, и позже - ствол или стебель, являющийся основой всех других ипостасий-листьев, -сучков, -макушек. И найти его, высчитать или логически прийти к пониманию этого невозможно. Это можно почувствовать и поверить в это. Возвращаясь к гипотезе о химической природе любви, хочется задать вопрос: а не обратная ли тут последовательность? Любовь, закрадывается в сердце, душу, мысли, кто, как называет "это". Она охватывает всего человека, все его существо, все, что он есть. И эти реакции лишь следствие того, что человек чувствует где-то в метафизической части себя, мифической, в своих мечтах, страданьях, в том, над чем он смеется, в страхах, желаниях, и моментах когда душа, то, что ею называют, пытается вырваться из пут плоти, за рамки всего, что может стеснить её существование. Здесь в этом Человеке, а не человеке, лишь существе, которое живет для того, чтобы когда-то умереть, и поддерживать свою жизнь, чтобы закончить цикл; здесь человек ощущает любовь, здесь Она и есть - он. Ведь человек, ощутивший Любовь меняется в своем мироощущении, восприятии и воззрении, и возможно даже физически. Ведь достаточно только подумать о чем-то пугающем, и в кровь начинает выделяться адреналин. Мне кажется - здесь механизм тот же.
   Когда я столкнулся с Любовью, мне в другом виде открылась реальность, сняв занавесы и покрывала, открывшись мне своей истинной стороной, совсем другой, как будто рассеялась, размыв предубежденья и предположения, нелепости и ложь. Точно так же другая любовь, совсем не та, за кого я Её принимал прежде, расцвела весной внутри меня и вокруг.
   А еще позже столкнувшись с тем, что люди называют сходить по ком-то сума, то есть сходить сума от любви, не подозревая, что это такое, не имея и малейшего представления об этом, я смог, мне хватило сил перебороть это, хватило мужества и страха за Неё и Любовь, за все, чему я быть может не безразличен, хватило сил передавить безумию шею, не пустив его цепких когтистых косматых лап захватить во власть во имя чего-то злого, ужасающего и угнетающего, сердце. Но как это тяжело и тошно, и гадко, как оно ломит кости... сходить сума от мысли о ней, терять голову при виде её, чувствовать, как глаза наполняются кровью, рассудок мутнеет и скрипят зубы от ревности, лезть на стену от неимения возможности поговорить с ней, побыть с ней, тем самым отречься от мира, как, если бы её мерный голос был молитвой, а её присутствие храмом, монастырем, в котором я обрел аскезу, которому я дал обет. Когда так хочется поделиться с ней, насладиться с ней великолепием этой ночи, звездами и луной, такой же одинокой как человек, такой же несчастной и счастливой в своем одиночестве, обреченной, подарить ей безграничность и прекрасие и величие этого мира, - разум погружается в едкую, зыбучую, массу чего-то густого, пропитанного злобой и отчаяньем, где, как шакалы грызутся за кусок сердца апатия и тоска Я поборол его, этого гада, с длинным мерзким языком.
   И все же его шипящий, шепчущий голос постоянно путает, сбивает с толку, толкает на глупости, заставляющий снова думать, ломать себе голову, изнурять себя мыслями, ощущать, как от чего-то тяжелого на душе болят мышцы, точно после напряжения, сильной физической нагрузки:
   - А что, если бы ты не вел себя идиотом, что было бы, если бы ты не путался сам в своих мыслях и принципах? Могли ли вы быть счастливы вместе, и закончить жизнь не так, как закончишь ты, нелепой смертью, от какого-нибудь глупого несчастного случая. И о смерти бы твоей, не стали говорить, лишь как о курьезном событии, интересном происшествии, а кто-то бы проливал слезы над твоей могилой и телом, лишенным души и чувств, которые никогда не умрут, над телом, которое дало столько ласки, и столько её получило, что в концентрированном виде она способна создать Рай на земле. Кто-то, кому тебя будет не хватать, кто будет страдать бессонницей по ночам, привыкший к теплу, к приятному любимому запаху твоего тела, лежащего рядом. Что? Не знаешь?
   Я борюсь с искушением. Этот змей толкает меня, заставляя путаться и метаться, в скользкие, мерзкие холодные объятья отчаянья, и сумасшествие, найдя лазейку в унынии, постепенно протягивает свои щупальца к итак бессильному и больному сердцу.
   - Ты же знаешь, что ты - виноват во всем! Ты себя вел, как идиот! Ты загонялся на совсем посторонних и ненужных вещах! Слишком много лишнего. Ты сам все сделал: когда не смог схватить счастье за горло!
   - Его нельзя удержать в неволе. Даже сумев посадить его на цепь, расставив для счастья хитрые капканы, овладев им насильно. Оно чахнет, быстро, точно цветок без воды. Без свободы, без возможности парить над землей - самого прекрасного, о чем может мечтать человек, - кричу в бешенстве в ответ. И голос умолкает.
   Eсли бы, если бы...как же оно надоело...
   Почему всё всегда либо слишком рано, либо слишком поздно?
   Возможно мы, люди, несчастны, потому что разучились жить сегодняшним днем, сегодняшними проблемами, сегодняшними радостями. Мы стремимся всегда составить планы на завтра, на неделю вперед. Надоело видеть, как рушится Любовь, как люди начинают ругаться и в итоге ненавидеть друг друга, лишь из-за того, что они разучились жить, разучились радоваться, из-за того, что они становятся противны сами себе и от страха вымещают свою злость на своих близких, на самом дорогом, что у них есть, на самом ценном, что они могут потерять. Эта вина только отчасти наша, так как время ставит нас в определенные рамки, выход за которые нам грозит, порой, даже смертью...
   Что-то сейчас изменилось. Что-то стало по-другому. Изменился я, изменилась она. Но дело не в этом. Появился барьер между нами, как прозрачная, звуконепроницаемая стена. Стало не о чем говорить, но это молчание отнюдь не умиротворяющее. Я как будто перестал знать её, и вот маленькими неуверенными шажками начинаю узнавать её заново, узнавать её новой. Сначала перемены в ней напугали и оттолкнули меня. Появилась робость, я стал чувствовать себя неуютно в её обществе. Мы говорили в кафе о нас, точнее о ней и обо мне, и мне казалось, что она говорит мне далеко не все, утаивает самое важное. Иногда мне казалось, что она просто обманывает. Не меня, но саму себя. Я не мог злиться на неё за это, во-первых, потому что не мог злиться на неё в принципе, во-вторых, потому что не имел на это права. Я не знаю, сколько времени нужно, чтобы разрушить старое и создать новое. Я не знаю, сколько времени нужно, чтобы все встало на свои места, но время это будет не из легких.
   Я не умею и, на самом деле, не хочу уметь соблюдать правило "чем больше женщину мы любим, тем меньше нравимся мы ей". И это моя ошибка, но пусть тогда все останется так, как есть, по-другому я не представляю себе Любовь. Я верю в Любовь, не во Христа, не в Библию, ибо человечество не способно любить и не достойно того, чтобы быть любимым. Человечество живет в постоянной ненависти, подпитываемой завистью, корыстью, страхом, ощущением своей никчемности. Общество - это огромное, могучее, но трусливое существо, которое ограждается от всего неизвестного, отворачивается от страждущих, лишь потому, что им самим может угрожать что-то. И за своим страхом эта тварь не видит ничего вокруг. И вместо честной драки, физического или морального состязания, оно придумывает каждый раз какую-то новую хитрость, какой-то изощренный финт, запрещенный правилами. Но общество обладает правом вето - закрывать глаза на эти правила. И тогда уже появляются болезни, СПИД, химическое, ядерное оружие, концлагеря и многие-многие другие орудия для убийства. Оно жестоко и уродливо в своей жестокости. Оно омерзительно в своей правде. Сколько примеров, сколько жизней, сколько горя и слез, и это все, на что способно Человечество? Меня раздирает презрение, ненависть, но уже праведная, когда я вспоминаю о Холокосте, об армянской резне турками, о Сталинских репрессиях, о рабстве чернокожих в Америке, о ваххабитах, этих примеров миллионы. Очень сильно на меня повлияла трагедия в Беслане. Я бы даже сказал больше: она просто разворотила мое представление о людях, о человечестве, о мире и Мире. Мне было больно. Очень больно. Я хотел как-то помочь этим несчастным беззащитным детям, матерям и их близким, - единственное, что я мог сделать - сдать кровь, но даже этого не смог. Слишком тщательный там отбор И, к сожалению, человечество и мы - люди, очень быстро забываем, порой, просто не знаем об этом рукотворном хаосе и Аде, которые существуют в нашем мире, о зверствах и бесчинствах, которые происходят на наших глазах. И за что, скажите, любить Человека, венец мирозданья и лучшее из Бога Творений? Я предпочитаю верить в тех, пускать в свою душу тех, кто способен любить, кто способен сочувствовать и не оставаться безразличным к другим, таким же, как он, в равной мере плохим и хорошим, ведь Зло и Добро находятся в балансе. Человек, в сердце которого живет любовь, не способен на жестокость, он не может лгать и лицемерить.
   Мне непонятно одно: женщины всё твердят, что им хотелось бы неземной любви, сказочной, романтической, безумной и так далее. Но когда им приносят сердце со словами "Бери, я дарю тебе себя, и в придачу целый мир! Наслаждайся!"...они опускают взор и отвечают "Пойми, это все - сказка, а я хочу жить в этом мире". Девочка в душе женщины - всего лишь чуть слышный голосок, и слышный только тогда, когда им плохо или когда они пьяны. (Не хочу казаться знатоком женщин, но мне видится это все так). Авантюризм для современной женщины - это съездить в экзотический тур, на Гималаи, например, где иногда нет даже кафе и джакузи. А нам безнадежным неудачникам и мечтателям остается лишь бесцельно и безрезультатно скитаться в поисках той единственной, которой, скорее всего, и нет вовсе...
   Когда-то, как сейчас кажется, уже очень давно, когда я был маленьким мальчиком, моя бабушка сказал мне:
   - Пообещай мне, что никогда не будешь обижать девочек. Девочек нужно любить и ухаживать за ними, а не дразнить, не дергать за косички, и уж, не дай Бог, бить. Девочка может стать тебе лучшим другом или твоей судьбой. Никогда не обижай девушек.
   - Хорошо, анъа, обещаю.
   Я всегда старался не нарушить обещания, но позже в моем мире, в мире ассоциаций и стереотипов, возникло два типа женщин: девочки и не девочки. Не в буквальном, конечно же, смысле, - подразумевается, что "девочки" - те, с которыми можно просто общаться, дружить, встречаться. Это - некий романтический образ, который к счастью, воплощается в действительности. Это девушки, к которым я отношусь с благоговением, кого уважаю, кого люблю, за которых готов на все. Они - друзья, сестры. Другие же, "недевочки" - это те, с которыми я никогда не стал бы заводить никаких отношений кроме секса. Да, по сути, общение с ними и не подразумевает ничего другого. Пустышки, которые пытаются заполнить внутреннюю пустоту чем-то внешним. И в обычной будничной жизни я стараюсь не поддерживать с ними никаких отношений.
   Еще можно определить третий тип: это женщины, девушки, которых я попросту не знаю; с ними сложнее: иногда, впечатление, которое они производят, внешний облик, складывают мнение, которое определяет их в группы, первую или вторую. Но нельзя на него полагаться, так как очень часто оно оказывается неверным и впечатление - обманчивым. Поэтому я стремлюсь к тому, чтобы никогда не судить о людях по первому впечатлению.
   Но даже это деление условно и чересчур натянуто, я стараюсь, но не всегда могу им пренебречь и отказаться от него. Каждый человек - либо намного большее, либо намного меньшее, нежели то, чем он представляется окружающим. У каждого за плечом его личная ноша проблем, переживаний и секретов.
   Хотя, опираясь на опыт, а следственно на факты, могу утверждать, что первое впечатление меня подводило очень редко.
   Секс, порой, вызывает у меня отвращение. Мне становиться тошно даже от малейшего намека на секс. Именно поэтому я не люблю, не воспринимаю и, возможно, даже презираю этот второй тип женщин. Их пошлость: то, как они выглядят, как себя ведут, как говорят - сразу же отталкивает, возникает желание развернуться и пойти прочь. Надменный взгляд выделяет их из толпы, но каждый понимает, что внутри, в сердце и на душе, гордиться нечем.
   Самое страшное - быть непонятым. То, что я испытываю, то, чем я живу, - точно "подпольные" чувства, никому непонятные, всеми отрицаемые и отвергаемые. Когда в ответ на просьбу о помощи слышишь "ты загоняешься", "ты все придумал", "ты зациклился", "не бери в голову", "потерпи - пройдет"...они же и понятия не имеют, о чем говорят. С детства я постоянно задумывался о том, что я другой, я постоянно чем-то, как-то отличался от людей окружавших меня; и всегда вставал вопрос, повергающий меня в отчаяние: а что это? Порок ли это или, наоборот, какая-то Благодать? Если же это - дар, то каким образом я должен им распорядиться?
   Позже я нашел ответ, единственно верный, как мне казалось тогда, как я считаю, сейчас, - просто быть собой, не бояться и не избегать собственных чувств, верить, любить, быть!, существовать, не прикрываясь ничем иллюзорным, не надевая масок и не выискивая легких путей.
  
   Mеня всегда окружали интересные, совсем разные люди, у каждого на душе что-то свое,
   каждый имеет свои взгляды на жизнь. Почти каждому я отдаю частичку себя, и получаю взамен кусочек его души, - это и есть дружба. И мнения этих людей для меня чрезвычайно важны.
   Но бывает и так, что мы просто общаемся, просто отдыхаем вместе, развлекаемся - нам хорошо вместе - и это тоже дружба!
   Очень важно, чтобы был человек, которому можно сказать все, что думаешь, чувствуешь, переживаешь. Человек, которого можно назвать "своим". В моей жизни такой человек есть, и я благодарен судьбе, за то, что она свела нас на одну дорогу. Наверное, не случайно, что этот человек - девушка. Только ей я могу действительно рассказать многое. Наверное, потому что кавказский менталитет не позволяет "открывать душу" парням, это - табу. У них (нас?) принято в компании надевать маску мачо, хотя на самом деле, они (мы) не такие.
   Эта девушка моего возраста, очень красивая, с большими яркими, выразительными голубыми глазами, она - армянка, очень чувственная, нежная и добрая. Умная, но скромная. Она - мой очень хороший друг, с которым мы уже давно.
   Мы с ней сидели в кафе, на улице было уже темно и холодно, а внутри очень уютно и тепло, тепло друг от друга... Мы сидели и болтали о всякой всячине, рассказывали новости и просто беседовали на совсем разные темы:
   - Я вчера ходил в магазин вечером и обомлел, - я увидел небо, оно было настолько красивым, что я не мог оторвать взгляд минут пять, у меня даже шея затекла. Я первый раз видел такое небо в Москве!
   - Я бы хотела тебе показать небо в Армении. Такого нигде нет! Звезды огромные, яркие, кажется, заденешь их головой, достанешь рукой, если захочешь. Их миллионы. Просто чудо!
   - Давай не будем, у нас Небо - Лучше! Так что каждый при своих интересах!
   Такие темы надо пресекать на корню, потому что приводят они, как правило, к ссорам.
   - Скажи мне, однополая любовь - это грех?
   - Грех? По религиозным догмам - да; если это настоящая любовь, искренняя, то, наверное - нет. Хотя лично моё отношение....
   А почему ты спрашиваешь, если не секрет?
   - Я познакомилась с одним парнем. Он очень набожный. Мы с ним спорили о многом и об этом тоже. В библии есть что-нибудь о том, что однополая любовь - это грех? я не помню
   - Нет, по-моему, нет, догмы не всегда основаны на Библии...... Просто это - против природы человека, а все, что против природы вообще, - грех!
   - Когда я сказала, что я нормально отношусь к сексуальным меньшинствам и, что он не имеет право их судить, это дано только Богу, он начал возмущаться, дурак! Хотя, может, я не достаточно религиозна...
   - В принципе, Иисус учил, что надо любить каждого человека, не взирая ни на что. "Не суди, да не судим будешь"
   - Вот я о том же.
   - А как понять, что ребенок рождается в грехе?
   -......не знаю, по-моему, не каждый, а только тот, чьи родители не состоят в браке перед Господом.
   - Ты уверен?
   - Нет. Я не помню
   - Он меня заставил сильно задуматься на эту тему
   - Есть заповедь "Не прелюбодействуй". Т.е. нельзя заниматься сексом, не состоя друг с другом в браке, и если в результате не происходит зачатие.
   - И вообще он довольно странный
   - Все мы странные, каждый по-своему.
   - То есть сексом можно заниматься только после брака, и только для того, чтобы родились дети?
   - Да. Секс для удовольствия - грех! Но я в это не верю. Когда секс - занятие любовью, он не может быть грехом.
   - Он сказал, что я ничего не понимаю
   - Это он ничего не понимает... никто не может говорить, что ты ничего не понимаешь, лишь потому, что ты понимаешь это по-другому
   - Он еще сказал, что церковь не позволяет браки между троюродными братьями и сестрами.
   - Вот этого не знаю
   - А как же раньше это можно было? Церковь все время меняет все, просто многое не сходится.
   - Я давно уже не верю в Церковь, я давно уже не христианин... честно сказать, очень многое не сходится. Я верю в Бога, но все остальное, что есть в религии, во мне вызывает большие сомнения
   - Я верю в судьбу
   - Религия - не может быть Истиной, во-первых, потому, что создана человеком, пусть он и утверждает, что его устами говорил Бог. Во-вторых, действительно, сколько примеров в истории, когда религия использовалась для манипулирования людьми. И причин, и доказательств много. Моя церковь - в моем сердце.
   - Вот этому я доверяю, в это я верю и знаю, что это не соответствует той вере, о которой он мне говорил. И моя вера в судьбу сильнее веры в Библию. Я просто много раз убеждалась, что все происходит не просто так, какие-то мелочи, даже случайные и, на первый взгляд, ненужные знакомства. Еще он сказал, что сатана все это сделал с нами.
   Она имела ввиду себя и её молодого человека, которого она очень сильно любит.
   - А еще он сказал, что секс убивает любовь.
   - Ну, это, возможно, и - правда. Секс может убить любовь. Она постепенно гаснет - остается только секс!
   - Вот он мне говорил, что надо все время думать о грехах, молиться и т.д. но как можно так жить? Надо думать о том, что будет после смерти. Вот, в Древнем Египте тоже только об этом думали и всю жизнь тратили на то, чтобы построить гробницы и собрать как можно больше золота и драгоценностей, что бы унести это все собой в другой мир, и что? Над этими гробницами надругались, они все разграблены.
   - Мне кажется, что достаточно осознавать грехи, раскаиваться в них, ведь человек - такое существо, которому свойственно оступаться. С самого рождения он не уверенно стоит на ногах и так всю жизнь постоянно сомневается. Главное - жить с любовью в сердце! А если любишь, - никогда никому ничего плохого не сделаешь. Мысли о том, что будет после... зачем? Это - придумали люди, чтобы пугать таких, как он. Ты когда-нибудь думала об этом?
   - Нет. Вот именно, я никогда не думала и, мне кажется, глупо думать о том, чего может и быть и нет вовсе. Вот говорят, в аду так, в раю по-другому, а что, кто-то там уже побывал и знает, как там?!
   - На данном этапе жизни, мне даже не интересно, какова она вообще, жизнь после смерти.
   - Мне тоже не интересно. Я живу сегодняшним днем.
   Он меня довел, и я сказала, что я недостаточно благоразумна, чтобы он со мной общался. Он ответил, что хотел помочь, а потом попрощался.
   - Мне кажется, ему нужна помощь.
   - Я знаю. Нужна девушка, возможно. Полюбит и по-другому будет на жизнь смотреть. Ему уже 22, надо немного трезвее на жизнь смотреть.
   - 22!!!!??? Чудак-человек, хотя может быть не все так просто,... мы сидим с тобой, как два проверенных жизнью волка, говорим о нем, о том, что он думает, но на самом деле мы не знаем, кто он, и, что в действительности он чувствует, чем живет.
   - Он программист. Изучает английский. Говорит открыто о сексе. Я долго пыталась понять, в чем же дело. Я таких людей никогда не встречала. Просто религия в нем, в его душе занимает слишком много места. И с профессией это все как-то не очень вяжется.
   - Я встречал много разных людей... Пытался один "проповедник" "открыть", как он говорил, мне Ислам...
   Знаешь, как я думаю... Некоторые люди могут знать, больше чем ты. Это знание не в объеме, не в дипломах и сертификатах, а в какой-нибудь маленькой вещи, какой-то может быть глупой и наивной мысли, или в какой-то одной единственной истине, которую он понял, пережив что-то, до которой дошел определенным путем...
   Возможно, это - тот самый случай
   - Может быть.
   - Возможно, - наоборот, то есть возвращаюсь к тому, о чем мы говорили в начале...
   - Многое из того, что он говорил, меня напугало. Я подумала: "А вдруг я из-за этого потеряю действительно своего человека?! Нельзя делать необдуманных шагов. Любви в сердце не так уж много, чтобы разбрасываться ею"
   - Ты про своего, что ли? Если он - твой человек, он так просто не потеряется, ведь ты же веришь в судьбу!
   - Да. Вот именно не хочу пойти против нее. А если делать так, как он говорит, это будет означать вызов судьбе. Я так думаю.
   - Как раз обдуманность шагов и рушит счастье. Ты не идешь против неё, ты не можешь знать, куда ты идешь, жизнь сама ведет тебя по дороге, где, часто встречая развилку, становишься перед выбором: вот хорошая, вымощенная дорога, там, куда она тянется, светит солнце, там по обочине растут прекрасные цветы. И вот, другая: пыль, грязь, камни, которые не перелезть, тучи... Какую выбрать?
   Бывает, та, что выглядит благополучной, приводит в какое-то нехорошее место, на нехороший участок пути, который точно кончится, но страдания, которые он принесет, будут тяжкими и, они неизбежны...
   Бывает, эта грязная оказывается сущей и единственной верной.
   Поэтому, нельзя осуществлять выбор только разумом, тем, что визуализируется в твоем воображении. Надо делать так, как подсказывает сердце.
   - Я понимаю. Просто он сказал, что я должна бороться с этим
   - С Искушением?
   Или с Любовью?
   - Я имею в виду то, что все, что связано с моей любовью, все, что я делаю, против судьбы.
   - Откуда он знает? Откуда он знает, что ты чувствуешь?
   - Он сказал, что нужно бороться с чувствами.
   - Зачем бороться с чувствами?
   - Незачем. Я им отдаюсь. Хоть раз в жизни, пусть это ни к чему не приведет, но я почувствую любовь. Он же меня любит и я его, - это главное.
   - Не бойся проиграть в борьбе за счастье... эта борьба состоит из череды поединков, и не обязательно, что ты выиграешь все.
   - Я готова бороться, но не одна
   - Мне кажется... главный бой ты должна принять в одиночку, и бой этот с самим собой. Но он может и не состоятся!
   - Я не хочу его заставлять. Хочу, чтобы он захотел бороться со мной и без меня. Не имеет смысла бороться, если он этого не желает. Я борюсь за нас, а если не будет нас, то все не имеет смысла.
   - Тогда, если он не захочет бороться, он не тот, кто должен быть в твоем "счастье".
   - Да. Это так. И мне не нужен такой человек.
   - Это тяжело, проигранный бой - приносит боль, тебя ждут страданья, но это и есть жизнь, это и есть борьба за счастье, за любовь!
   - Посмотрим, что меня ждет. Это покажет время
   Mое счастье, как черный силуэт путника вдалеке, посреди бескрайней черной пустыни. Великая Пустота, бесконечная и беспощадная, встречавшая в своей жизни миллионы таких, как я, заблудившихся странников. В ушах свинцовым гулом отдается песчаная буря. На глазах выступают слезы от песка, попадающего в них. Я вижу горизонт, но он не предает мне уверенности. В бессилье рассекаю песок, одежда рвется под порывами всех ветров мира, беспристрастных и бесчувственных. Кожа сгорает под лучами злого, но справедливого Солнца...думаю: "мне бы сейчас один, всего один небольшой глоток воды, живительной, безвкусной, но обладающей самыми яркими оттенками, самыми пряными ароматами, самыми богатыми привкусами. Он придал бы мне сил. Точно. Сил настичь его, этого путника, может быть, такого же, как я, ищущего себя, но не разочаровавшегося в своей затее, посидеть с ним у костра, побеседовать о жизни, о целях, а наутро спросить, не знает ли он пути назад. Как вернутся в мир, как вернутся к себе, старому, как найти путь назад".
   В итоге же путник оказывается миражом, а ты остаешься один на один со своим Заиром и вопросом: куда идти? Какой путь выбрать?
   - Господи, Милостивый и Справедливый, наведи меня на путь верный, не позволь шайтанам и демонам обуздать мой ослабевший рассудок. Направь меня по пути истинному.
   А в ответ тишина...вечная, шумная, ощутимая глазами и всем телом...
   Мне представляется этот Город, именно он - пустыня, где я - один, где не с кем даже поговорить. Люди прячутся от себя и друг от друга, они прячут свои чувства, свои мысли, свои пороки, свои души. Они ничего не слышат и не видят, кроме себя самих и того, что им твердят по радио и телевидению, того, что они видят в гламурных журналах и рекламных акциях. Они живут мечтами,...но эти мечты сходятся в одном, - покупать, выглядеть так, чтобы все думали, что они успешны, заниматься сексом. Какая-то из них первопричинна, а исполнение каждой служит для осуществления другой. А мечты о счастье, о благополучии семьи, о любви - либо забываются, либо являются основой для исполнения вышеперечисленных, являются неотъемлемой их составляющей.
   Город ставит правила, по которым нам приходится играть, и по которым нам приходится жить. Эти правила нигде не записаны и никто их никогда не произносил вслух, но они известны всем, они исполняются с религиозным фанатизмом, и нарушение их - табу.
   Все, чем мы сейчас живем, по своей сути, полезное и необходимое. Но, к примеру, образование, карьера, воспитание детей, бытовые проблемы, - все искажается, принимает другие формы, несет другой смысл. Они становятся целью жизни, а не её спутниками. А молодость, закончившись, погребает с собой стремление к счастью, свободе, мечты. В начале пути мы способны на многое, мы способны спасти всё человечество и перевернуть мир, нам не нужна точка опоры и никакие подручные средства, будь то деньги, уважение в обществе и вся прочая мишура. Которая шелестит так благозвучно, так ласкает слух. Но в итоге, однажды заглянув в себя, понимаешь, что с этим приятным звуком из души исчезло все. Теряется возможность радоваться, наслаждаться жизнью...
   Мне кажется, что я знаю выход. Точней, мне кажется, что он верный. Но слишком много причин и обстоятельств, которые не дают мне пойти по этому пути. К сожалению, пока, это - единственный путь, в конце, которого меня ждет спокойствие и счастье. Путь этот лежит к истоку, к началу. Цепь должна быть замкнута, чтобы быть крепкой. Моя душа разрывается на куски, мое сердце всё в шрамах, мои глаза - кладезь черной тоски, безжизненной и отчужденной. Мне надо домой!
   На Кавказе существовало такое понятие - абрек, - это некий культурный феномен. Абрек - человек, который отчуждался от общества, уходил в горы, где жил наедине с собой, своими мыслями и проблемами. Кто-то становился абреком по собственному желанию, скорее даже по необходимости. Люди, в жизни которых случалось что-то необыкновенное, что-то разрушительное или просто непонятное. Часто, причиной становилась любовь к какой-нибудь девушке, любовь невероятно большая и невозможная. Люди, которые искали чего-то, Истины, свободы, Любви, и вместе с этим находившие себя самих. Некоторые, найдя то, чего они искали, возвращались "в мир", в семьи, продолжить свои жизни в людском обществе или начать новые, укрепившись в своих принципах, в своем мировоззрении и обретя совсем новые взгляды, новое видение всего, вместе с совсем другой Любовью в горячем сердце, которая стала еще отчетливее, преданней, сильней, и осмысленней. Некоторые так и проносились по силуэтам гор вдали до конца своих дней. Они жили в унисон со своим я, первозданным, чистым, лишенным всяких условностей, они жили вместе с природой, по её законам, в тайном любовном сговоре с нею, бесконечно преклоняющиеся перед ней. Они искали ответы, совершенствуясь в своей воле, облагораживая свой Дух, до самой смерти, от старости или от жгучей пули врага. Быть может, они находили что-то большее, нежели себя, быть может, они встречали себя такими.
   Были и те, кого изгоняли из общин и аулов за какой-то проступок, не очень тяжкое преступление. Их изгоняли на определенный промежуток времени, который определяли старейшины, - этим самым они искупали свою вину и "перевоспитывались", в современной терминологии, не имея контактов ни с семьей, ни с близкими. И наказание действовало, потому что невозможно остаться прежними, пройдя этот путь, путь отшельника, философа, свободного, полностью и истинно свободного человека. Кого-то выгоняли на три года, кого-то на пять, на семь, в зависимости от тяжкости содеянного.
   Абреки, жили в горах, переняв все законы, поняв их, поняв эти горы, которые богатырями-великанами в течение веков охраняли народы от недругов. Обычные люди боялись гор, лесов диких, неизвестных, они жили в поклонении им как божествам. Никто не осмеливался взобраться на Эльбрус или просто уйти далеко в ущелья, в самые дебри реликтовых, исполинских деревьев, враждебных с виду. Они не преклонялись перед Природой, а становились её чадами, её частью, её элементами.
   Абреки объединялись в отряды, чтобы вести войну с врагами их народа, наводя ужас, на турков, Тамерлана, русских и всех, кто осмеливался вступить на их землю не в качестве гостя, а с мечом в руке. Огромный вклад они внесли в Русско-турецкие войны, в Кавказскую, в Первую Мировую они вступали в Дикую Дивизию, воевали за царя в Гражданскую войну. Они, искусные наездники и стрелки, вдесятером могли обескуражить, застав в ужасе и недоумении, разбив врага в пух и прах, целую роту.
   Они воевали, любили, они блуждали ночами под светом звезд и Луны, в поисках счастья. В поисках безмятежности. Они уходили из аулов, взяв только коня, саблю и ногайку, одев бурку и папаху, - ничего лишнего. И так они проживали за год на несколько жизней больше, чем обычные люди, если даже и ищущие каких-то ответов, то смотрящие недалеко, смотрящие вокруг, но не в себя и вдаль.
   Вы спросите, а где оно счастье, в чем? В чем безмятежность? Что это за жизнь, где её радости, печали, наслаждения, наконец?
   Вихрем, бурей, неукротимым ветром пронестись по долине на коне вместе с табуном диких лошадей, сметая все на своем пути, поднимая клубы пыли, - вот свобода. Просыпаться в теплых лучах солнца, - напиваться утренней росой, сладкой, изысканно вкусной. Кушать то, чем по-хозяйски угостила природа, а уж она то голодным не оставит. Вот удовольствие. Принимать холодный душ под водопадами, чувствуя как струи кристально чистой воды бьют в лицо, а потом лежать на большом валуне, греясь на солнце. Вот мое наслаждение.
   Слышать тишину, этот бесконечный шепот природы и дыхание Земли. Разговаривать со звездами, засыпать под легкий щебет речки, или не спать всю ночь, лежа в свете луны, а потом встречать утро, наблюдая самое великое из чудес - восход солнца таким, каким его ни один художник не способен изобразить. Быть самим собой, быть частью всего, что тебя окружает - вот мое умиротворение. Укрыться от грозы в пещере, разжечь огонь и думать о том, что существуешь, ощущать себя причастным к Вечности - вот покой. Счастье - просто быть там, жить там, если кто-то хоть раз видел эти горы, эти реки, леса, птиц, камни, цветы, обрывы и утесы, - тот осознал уже безоговорочно и окончательно - вот он - Бог, и Его не надо нигде искать; тот, кто прожил хотя бы день, вдыхая этот воздух, колкий, но свежий и пряный, - уже больше никогда не скажет, что он не счастлив!
   Свобода - быть хозяином своей судьбы без всяких "но", "за", "против": ты один на один с собой и с жизнью.
   Это - конечно же, просто красивая метафора, я не призываю к такой жизни. Но уверен, если бы мне предоставили выбор: быть "абреком" или быть "обывателем", т.е. обычным цивилизованным человеком, - я бы точно ушел в горы. А там, уже многое обретя и потеряв, я бы смог спокойно вернуться в жизнь того, другого меня, того, чьею жизнью я жил с самого рождения, вернуться в уголок, маленький, знакомый, милый, уголок Кавказа, точка на карте, и жить там с семьей, с родителями и братьями, племянниками и внуками, огромной дружной семьей и умереть там, на земле, которую я считаю своей Родиной, которую больше всего люблю, на самом красивом клочке этого пестрого мира.
  
  
   Kак старый кувшин, пыльный, ненужный, забытый. Когда-то давно со мной жил старый джин, но теперь он - лишь миф избитый... люди больше не верят в сказки.
   Внутри меня, в пространстве разума живет не только пыль с песком, но лживый или братский ветер Азии или ласкающий прибрежный бриз, тайком привносит грусть восходов и закатов, - Вечности!
   По беспечности, люди, одурманены временем, со стремлением к совершенству, прогрессу выбрасывают память и вещи, считая их бременем, как хлам, бесполезный процессу Эволюции! Скажите, чем? Поллюции важнее памяти?
   А так, валяясь под лучами солнца, раскаляясь, я задыхаюсь тесной пустотой, царящей в сердце горца; отчаянье, безумие, пусть даже похоть, ложь с тоской... намного лучше пустоты: той пустоты, где ты - ничтожество, точка...
   Миллиарды звезд - Твои! У моей Вселенной имя - Анаида! И все песни в мире, все стихи, каждый вздох печальный, - о любви...

*

  
   Человек - спутанная сеть из мыслей, чувств и противоречий...
   Часто я даже пытался выдумать для Неё (живущей в моем сознании, воображении; той, которая всегда со мной) какие-то изъяны, или недостатки, что-то, что было бы мне неприятно, что оттолкнуло бы меня, - но тут же сам себя опровергал, утверждал, что этого не может быть, доказывал обратное...в итоге я понял, что просто нужно смириться, это - и есть правда! Она - идеал!
   Во мне боролись желание увидеть её, поговорить с ней, просто услышать её чудесный голос, спокойный и уверенный, лишь только он способен привести в порядок мои нервы; и страх, неуверенность, - я всегда мечтал научиться читать мысли людей на расстоянии и при прямом контакте, чтобы быть уверенным, знать, как строить модель поведения. Я думал, что знаю её, знаю, что она любит, чего желает, о чем мечтает, о чем думает, - а оказалось, что я не знаю о ней ничего. И моя гордость с примесью страха (ни перед одной женщиной, кроме матери, я не испытывал страх) не позволяют мне хотя бы попробовать узнать все это. Я жду, как дурак, первого шага, робкого, может, может это будет просто взгляд, фраза или движение руки...и я жду, вот так вот, жду, а ничего не происходит. Тогда мне начинает казаться, что некоторые вещи, которые она говорит - тривиальны, что в них скрывается какой-то намек...возможно, - это снова Игра! Но теперь, у неё другие правила, и какой-то иной смысл (хотя смысл той я так и не постиг!). И я мучаюсь размышлениями "это то самое, или я сам все придумал?"
   Тяжело...я бы хотел быть ей просто другом, но даже это видится нереальным.
   Не знаю, может, я сам все усложняю....
   В общем, я не знаю толком ничего!
   И ждать, ждать, ждать!
   В своих наивно детских мечтах я думал о том, как я буду делать ей предложение. Я думал, что независимо от моего материального положения, я доставлю её на вертолете (или на своих руках) на самую вершину Эльбруса, подстроив это как сюрприз, приглашу спуститься по лестнице, и там я бы встал на одно колено, взяв её за руку, сказал: посмотри, оглянись! Если для тебя это - не весь мир, то знай, я дарю тебе его лучшую часть! Стань моим другом, напарником, спутником, позволь мне жить, отдаваясь тебе полностью, тебе и нашим детям! Будь моей женой! А любимой навсегда останешься!
   И думал об этом всерьез, да и сейчас думаю, что это - очень красивый способ сделать предложение.
   Мне хотелось ей помочь. Я был уверен в том, что ей нужна моя помощь, в том, что я смогу помочь; в том, что тут - что-то не так, какая-то проблема. Какое-то заблуждение. Я чувствовал, что ты не права. Не права только потому, что это все - ложь. И обманываешь ты все больше себя.
   Я верил в это, и от этого сходил сума. Она сама себе пыталась навязать какие-то убеждения, взгляды на жизнь и мир. Зачем? Бежать от себя; куда? Навстречу какому Року?
   Она пыталась стать человеком, который, возможно, - её полная противоположность, она пыталась стать женщиной, которую она не знала, она пыталась стать тем, чем и кем она не является.
  
   Я не знаю, как можно сказать, каким образом можно выразить, придать словесную форму тому, что происходит у меня в душе, как высказать мысли штурмующие мой рассудок...
   слишком тяжело! Знаешь, наверное, бывает два вида любви: первая - воздушная, солнечная, полная радостей и неба! Это та, чьи семена безрассудной рукой были брошены наобум, и этим семенам посчастливилось попасть на плодоносную, благоприятную почву! И уже первые ростки, питаемые неудержимой жаждой жизни, тянуться к небу! Они тянуться с неистовой силой все выше и выше, а когда достигают зрелости, любовь расцветает во всем своем великолепии, непоколебимости и несокрушимости! Она веет ароматами счастья и сладких запахов весенних цветов!
   Другая, - угрюмая, мрачная, меланхоличная; - когда семена, разбросанные в беспорядке, попадают в черствую, сухую, безжизненную землю! И семечки медленно, мучаясь и изнывая от жажды и палящего солнца, одиноко, в безвестности, так и не познавшие Любви и Счастья, не совершив своего предназначения, высыхают. Они сохнут, не теряя надежды, до тех пор, пока последняя капля влаги не испариться на жаре, пока последняя капля жизни не иссякнет в истоме! Вскоре они попросту погибают...так ничего не узнав, так ничего не поняв, так ничего и не сделав...
   А я жду, не зная, чего мне следует ждать! Я жду какого-то маленького шажка, незначительного происшествия: всего лишь ливень! Ливень, который смочит землю, который накормит её водой и минеральными веществами! Ливень, который смоет все то негативное, что копилось во мне!
   Ведь дождь разрушает, обладая скрытой огромной силой, он разрушает все, на что обрушается, медленно, не заметно, но эффективно.
   Или, какого-нибудь жучка, который пробежит в пустыне, и утащит эти семечки к себе в норку, и они станут звеньям огромной сложной биологической цепи, станут частью Природы, и судьба их повернет совсем в другую сторону!
   Или же порыва резкого, мощного, континентального ветра, который подхватит их и унесет в далекие места, где теплый климат, где сочные зеленые луга, где доброе солнце и гостеприимная земля!
   Один мудрец сказал: "Нет ничего невозможного, есть только ставшее невозможным".
   Порой, мне кажется, что я уже потерял её. Мы никак не контактируем, не общаемся, не видимся. Очень редко. Раньше мы хотя бы разговаривали по телефону. Я думал даже, что скоро забуду её голос, но его невозможно забыть, - это самая гениальная, прекрасная, мелодичная музыка, ненаписанная человеком, это самые ласковые и красивые, божественные звуки! Я даже способен их ощущать, на кончике языка, в кончиках пальцев...
   Я боюсь за неё, как бояться за ребенка. Я боюсь, когда не знаю, что с ней, где она, как она. Конечно, у меня нет оснований и прав на такого рода беспокойство, ведь я для неё - никто: не её парень, не друг (когда-то, возможно, им был), - просто хороший знакомый. Но больше всего я боюсь, что её кто-нибудь обманет. Слишком много ловкачей, искусно строящих речи. Я боюсь, что она довериться кому-то. Этот кто-то может быть действительно тем, кто ей нужен. Он может делать вид, что понимает её, что он её слушает и верит ей. Он покажется ей идеальным мужчиной, знающим её, как свои пять пальцев, самым учтивым, романтичным. Но все это лишь для того, чтобы украсть её сердце. Все это для того, чтобы поработить её душу,.. а я тогда точно свихнусь, для меня это станет жирной уродливой точкой-кляксой...
   Мне кажется, порой, что она боится всего этого, боится меня и моих чувств, возможно, своих чувств. Но точно так же, я испытываю страх: дикий и первобытный, страх способный обожествлять и убивать, страх перед непознанным, непонятным и неподвластным.
   Любовь бывает Созидательной и Разрушительной! Мне, наверное, повезло испытать и ту и другую. Это совсем разные чувства, состояния. Хотя любовь, как я считаю, - не чувство; Это, скорее - то, во что превращается душа. Это другой мир. Это другое измерение. Это. Это... волшебство...
   Созидание - это когда Творец внутри тебя берет шествие над всем остальным "Я". Ты видишь мир яркими красками, пишешь стихи, картины, рисунки. В крови бьет желание сделать кому-то что-то хорошее. Мысли о том, как сделать мир лучше, а людей счастливыми. Любовь к каждому живому существу, любовь к миру. Способность наслаждаться каждой секундой бытия. Почти слезная радость пению птиц. Восторг от восхода солнца и от холодного весеннего дождя. И это тоже волшебство
   Скулы режет улыбка. Хочется взять её за руку. Делать так, чтобы Ей было хорошо, чтобы она пребывала в неглиже...
   Разрушение - когда внутри тебя, как бычий цепень, паразитирует, противный, слизкий червь, - ненависть. Разрушение - это, когда ломаешь все вокруг себя - старые связи, дружбу, свои чувства, свою жизнь; когда разрушаешь сам себя.

*

  
   Oчень рано я перестал доверять людям. Никому и никогда я не говорил о том, что же действительно происходит у меня в душе. Очень часто мне приходилось врать, но я считал, что эта ложь во Спасение. Никто даже из моих друзей до конца не знает, кто я и что я. Не знаю, хорошо ли это или же все-таки плохо. Что есть, то есть. Но еще не было человека в моей жизни, которому бы я открыл то, самое сокровенное, самое главное и самое наболевшее, что живет во мне. Оно разрушает меня. Пусть мое упрямство заберет мою душу, и это лучше, чем, если друг, скрывающий под своей личиной - врага, которому я бы отдал свое сердце, просто взял и скормил его свиньям...
   Есть только один человек, который знает обо мне намного больше других; которому я доверяю гораздо больше.
   Слишком часто я терял друзей, слишком часто я разочаровывался в людях. Оно всегда приходит оттуда, откуда его меньше ждешь, от этого боль еще нестерпимее, - и я стал относиться к людям с опаской...
   Близкие мне люди никогда меня не понимали. Даже если я им объяснял что-то, приоткрывал занавес, переступал через свои предубеждения...
   И даже больше: зачастую, я просто боюсь кому-то доверяться, боюсь, что потом об этом сильно пожалею...
  
   А иногда, когда все кипящее внутри, все эти думы и терзания, вопросы достигали в своем давлении критической точки, я убегал куда-то далеко: дышать, дышать, дышать! Как если бы, я мог вдыхать последний раз, последнюю порцию воздуха. Эти пики, экстремумы достигаются дома, когда все происходящее в Москве начинает классифицироваться, редактироваться моим разумом. Этот воздух, дурманит.........я шел, подняв взор к небу, стараясь насладится всем тем, чего мои земляки в будничности своих дел не всегда замечают. Я шел навстречу Эльбрусу, высившемуся вдалеке, я шел по краю огромной пропасти, манящей своей бесконечностью, завораживающей своими тайнами, своим горячим дыханием и шумом водопадов. Я шел и шел, а надо мной кружились грифы и орлы, встревоженные появлением чужака в своем краю, несущего возможную опасность. И хоть человек и повелитель зверей и сильнее намного любой птицы, если бы я хоть на десять метров приблизился к гнезду, меня бы растерзала орлица-мать, готовая отдать жизнь за своих чад. Я встречал диких туров, ловко скачущих по отвесным скалам. Змей, ящериц, волков, лисиц, рыб. И все увиденное ложилось на сердце животворной мазью, позволяя мыслям очиститься, а душе успокоится. И тогда я садился на краю пропасти, на утесе, и пел старую песню, которую пели все мои предки, которую пел мой прадед и дед, песню, которая способна оживить миллионы погибших и умерших своей смертью, песню, льющуюся из сердца:
  
   Эх, как мучила жажда сегодня меня,
Эх, как вражеской кровью я жажду унял!
О-рай-да, рий-да-ра,
О-рай-да!
Десять бедных овец я послал на тот свет,
Вдвое больше врагов им отправил вослед!
Так учил меня Он -
Так и сделал я!
Эх, мне тоже пора, - о-рай-да, - умирать,
Эх, на вражьих телах так удобно лежать.
Так учил меня Он -
Так и бился я!
Поднят я над огнём многим множеством рук,
На моём лице смех, а на вражьих - испуг!
Так учил меня Он -
Пусть Он здравствует!
Я недолго пожил, но пожил, как хотел,
Перед смертью теперь одного б я хотел,
Чтобы Он на коне
Показался бы вдруг.
Чтоб за склоном вдали Его шлем засверкал,
Чтоб Он видел конец мой и гордо сказал:
"Так учил я его -
Так и умер он!"
   Потерявший глаза
может песню услышать,
Потерявший уши
может радугу видеть,
Потерявший руки
может на свадьбе плясать,
Потерявший ноги
может друзей обнимать,
Потерявший всё
может в родной земле лежать.
Потерявший Родину
Совсем ничего не сможет.
  
   А однажды я остался дома, потому что бабушке было плохо, а всем куда-то пришлось уехать. И я почувствовал жажду, неутолимую водой и освежающими напитками, жажду, которая не унималась несколько часов...я ходил из комнаты в комнату, не зная, что делать, что происходит, и вдруг наткнулся на обычную двенадцатилистовую тетрадку в клетку. Я подошел к столу и долго на нее смотрел, потом взял в руки, полистав, почуяв запах бумаги, такой теплый и приятный, манящий. Я сел за стол, взял в руки карандаш, - и больше я не существовал в этом мире: я писал-писал-писал пока не кончилась тетрадь. Потом исписал еще две или три. И тут запал кончился.
   Я начал перечитывать первую тетрадь и поймал себя на мысли "а вдруг это кто-то прочитает?". И ни минуты не медля, так и не прочитав ни одной строки, я швырнул тетради в печку. Наблюдая за тем, как они горят, я чувствовал, как сам сгораю вместе c ними от досады и стыда, перед собой и перед этими листами. Но страх того, что кто-то об этом узнает, пересилил этот стыд.
  
   Не знаю, почему, но мне хочется уйти от темы. Когда-то давно еще в школе любимый мною преподаватель английского языка Черкасс Вита Юрьевна рассказывала нам о значении понятия космополит, гражданин мира. Тогда на уроке я думал о том, что это ложь, что слишком люди различные существа, что космополит - очередной бред европейской культуры, но сейчас я понимаю, что я - космополит. Я смог бы жить в любой стране, в любом городе, в любом месте мира. Кроме одного: того места, где я сейчас живу. Я никогда не смог бы жить в Москве и не понимаю, каким образом это все-таки у меня получается. Все - лирическое отступление закончилось.
  
   С тех пор, когда мне становилось грустно или одиноко или мучило что-то, терзало душу, я брал бумагу и писал. Это была абсолютно разная бумага: печатная, формата А4, А3, А2, тетрадь, записная книжка, журнал, старая, ненужная, неинтересная на мой взгляд книга, салфетки, флаеры, открытки, рекламные листовки, - но смысл, предназначение у всего этого было едино, - бумага стала для меня лучшим другом.
   Я писал просто, чтобы излить душу, чтобы избавиться от тяжких уз, непомерного креста, крюками прицепленного к сердцу, даже на визитках я писал, какие-то короткие мысли-афоризмы. После чего, я просто сжигал или выбрасывал эти листы, силясь не запомнить, что же в них было. Но однажды, опять таки в школе, учитель по литературе, Александр Юрьевич, дал нам задание: уже даже не помню, в чем оно заключалось. Вроде бы это было банальное "как я провел лето", я решил попробовать написать так, как если бы я писал это сочинение для себя. Я писал его от чистого сердца, старался, долго и педантично редактировал, упорно перечитывал, стараясь добиться совершенства. За это сочинение мне поставили "3", и я решил, что больше никогда не буду писать их.
   Следующее задание я со злости написал "от балды", писал все, что лезло в голову, и, даже не прочитав, принес его на урок. Тогда, на перемене, я впервые просмотрел его и увидел, что в нем гораздо больше, гораздо больше меня, оно само больше. И тема была интереснее, скорее всего анализ какого-нибудь текста, кажется, "Слово о полку Игореве". Мне действительно понравилось. За это сочинение мне поставили "2". Но это была другая двойка, к тому же помимо неё на полях было оставлено множество замечаний, поправок. Мне стал интересен этот диалог, школьника и преподавателя, учителя и ученика. Я до сих пор храню все школьные сочинения, удачные и не очень, с пятерками и тройками, и даже двойками, - все кроме первых двух. Они, к моему великому сожалению, просто где-то как-то потерялись. Пропали в безразмерном пространстве, во Вселенной букв и знаков препинания, такие же безликие, как и все, что в ней находится. Потому что, по большому счету, как полагал, наверное, Тютчев, слова - ничто, слова - не мысли, слова - искаженные мысли.
   После опыта со школьными сочинениями я для интереса стал сохранять все мои "домашние" записки, еще позже начал писать рассказы, повести. До романов руки не доходили, доходили только мысли и идеи, но мне не хватает усидчивости, - я слишком ленив и неустойчив в том, чем мне хочется заниматься.
   Со стихами история другая. Стихи жили внутри моей жизни отдельно от прозы. Первое, мое самое первое стихотворение, как большинство детей, я написал в глубоком детстве, в пять лет, когда еще писать-то толком не умел. Оно тоже, к сожалению, не сохранилось, но я помню, оно было про птицу, скорее всего про орла, так как я очень любил в детстве орлов. Оно было про птицу, которая парила над землей, не знаю горя. Первые, более или менее, серьезные стихи родились с первой детской любовью, когда я учился в пятом классе. Они были о девочке, которая жила в Красном Кургане, на одной улице со мной, с которой мы постоянно играли, бегали в горы, в чудесный яблочный сад, имя её - Каракъёз, что означает "черные глаза". Оно было на карачаевском и говорилось в нем о девушке, о её черных волосах и черных глазах, о хмурых бровях, когда она злиться, о белой, солнечной улыбке... мне кажется все стихи о любви, в принципе, а уж первые то - точно. Так и у меня.
   Еще о детских воспоминаниях: руки отца. Руки матери мягкие, нежные, ласковые, добрые, приятно пахнущие чем-то сдобным, кончено же тоже, отложились в памяти, но руки отца сильней. Грубые, колкие, с омертвелой кожей, не чувствительные к боли и огню. Я помню, когда папа делал плов, он мог спокойно брать казан руками, для меня это всегда было таким потрясением. Руки человека, который всю жизнь работал руками, которые его кормили. Я не знаю такого занятия, такого дела или ремесла, которые были бы непосильны моему отцу, в которых он не был бы мастером. Его руки и впрямь золотые, я считаю, такими руками можно гордиться! Сильные, жилистые, уверенные. На них есть три татуировки: первая, на правом предплечье, - роза ветров, в тюремной символике означает "бродяга", и это было и есть правдой. На правой руке, на внешней стороне ладони, - солнце, означает, что носящий сидел в северных лагерях; на левом среднем пальце - перстень. Я постоянно в детстве спрашивал отца про них, но он все время как-то отнекивался или привирал, превращая свой рассказ в сказку.
   И мне всегда было стыдно, когда я смотрел на свои руки. Мягкие, с маленькими мозолями (от турника!), не обезображенные работой, лишь с несколькими шрамами на костяшках - воспоминаниях о драках. Но, когда я повзрослел, я понял, что о таких руках для меня и мечтал отец, это было одним из самого важного для него, - чтобы мои руки никогда в своей жизни не видели очень тяжелой, почти непосильной работы. Он не любил, когда я помогал ему что-то делать по дому, по хозяйству. Я никогда этого не понимал. Единственное, на что он соглашался, - учить меня тому, что он умел. Но научиться всему этому - невозможно, для этого надо прожить такую же тяжелую, но, мне кажется, все же счастливую жизнь.
   Он рос обычным "пацаном" в маленьком, солнечном, гостеприимном и радушном городке Хамза, в Ферганской долине. В детстве, как и все мальчишки, он был басмачом и хулиганил. Но, как только нужда пришла, он быстро повзрослел и уже в одиннадцать заработал первые жалкие рубли с копейками за труд, который был необходим ему и его семье. Они с братом жили без отца, только с матерью, Любой, на русский манер, - Матлюба, по-таджикски. Мать постоянно работала, чтобы обеспечить хоть сколько-нибудь достойную жизнь детей. Для неё это было тяжким испытанием: не работа, а само то, что ей приходилось работать, - она была из древнего княжеского рода, который не знал никогда материальных тягот. Никогда - это до прихода к власти коммунистов.
   Когда отец делал базар, все сэкономленные деньги он мог тратить по своему усмотрению. Он научился торговаться мастерски, и у него всегда оставались деньги на джинсы для себя и брата, к которым он добавлял заработанные, на мороженное или еще что-то.
   На первой фотографии в паспорте папа был с ярким синяком под глазом, свидетельством веселый поездки в Фергану. В то время там все друг с другом воевали, районы с районами, узбеки с татарами, русские с армянами, таджики с корейцами. Отец со своим лучшим другом, Длинным, попали не в тот район, где жили одни армяне и узбеков не любили: они пытались оторваться от толпы, гнавшейся за ними, на троллейбусе, но через несколько остановок была конечная. Водитель не хотел открывать двери, но они с другом сказали, что ничего не случится. Водитель дал им разводной ключ и открыл только переднюю дверь. Отец встал в проходе, схватился за поручни и, отбиваясь ногами, не пускал преследователей в салон. Но через несколько минут он почувствовал резкий сильный удар, такой, что искры засверкали в глазах. Он потерял сознание, ушел в нокаут. Длинный, которому тоже досталось, на своей спине, бегом, донес его до больницы, где отцу наложили швы, на рассеченную бровь. Это был обычный кирпич, брошенный кем-то из соперников. На следующий день папа должен был получать паспорт гражданина РСФСР с таким лицом! В студии синяк долго пудрили, ретушировали фото, но синяк все-таки остался в паспорте.
   А после всего отец смеялся о том, что троих-четверых он все-таки уложил.
   Во время войны мой прадед, дед отца, участвовал в штурме Кенигсберга, бабушка Матлюба служила в черноморском флоте, прапрадед был казаком в Туркестане еще при царе.
   Отец тоже решил отдать свой долг родине, с маленькой буквы, потому что никто из моей семьи, возможно только бабушка по маминой линии, не любили Советский Союз, Советское правительство, и не считали СССР - Родиной. Этот долг скорее был перед предками. И этот шаг изменил всю его жизнь.
   Он служил в Калужской области, в мотострелковой дивизии. Отцу пришлось тяжело, потому что никогда в Средней Азии он не видел морозов в -20 градусов. По его рассказам единственное, что приносило там беспокойство - холод, постоянный, в казарме, в наряде, в столовой. И еще один человек: как и в любой части, у них постоянно уходили в самоволку, выпивали по праздникам, в общем, нарушали устав. И постоянно кто-то доносил начальству об этих нарушениях. Отец с сослуживцами долго искали "стукача", а когда нашли, - избили его. Не то, чтобы сильно, просто для острастки. После чего он снова пошел к начальству и заложил только моего отца, хотя в наказании принимала участие вся рота. Отца отправили на гауптвахту. А его сослуживцы уже в знак мести действительно избили его так, что он еле мог ползать.
   И в итоге стукач отправился в гражданскую больницу, хотя обязан был обратиться в санчасть. И написал заявление на моего отца, - дело передали в трибунал, а там уже, люди, задурманенные советской идеологией, не стали разбираться в тонкостях дела, и отец попал в тюрьму на два года за хулиганство и нанесение тяжких телесных повреждений.
  
   Я не знаю, почему меня так часто посещают воспоминания о детстве, быть может, потому, что я не хочу вступать в этот новый этап, попросту взрослеть. Мне, безусловно, это интересно, я понимаю, что взросление - необходимо и неизбежно. Но мне противен этот мир, где нельзя просто улыбнуться незнакомому человеку, не думая, что тебя сочтут идиотом. Это самый простой пример. Это Мир, где повседневные обязанности забивают ногами душу, в угол, из которого нельзя выбраться.
   Порой чувствуешь себя маленьким мальчиком, который в страхе, детском и нелепом, ужасе перед этим исполинским миром, перед этой огромной, громадной, необъятной и непредсказуемой Жизнью, чувствует себя ничтожным, беспомощным и беззащитным. Дети не идут на войну - они в неё играют. Дети живут жизнью, не задумываясь ни о чем лишнем, том, чем обрастает с годами, как кольцами ствол дерева, главный стержень существования - Чудо Жизни. Дети не играют в жизнь. В отличие от взрослых.
   Ведь цивилизация - несет лишь упад, духовный, моральный. Быть может, и, не имея такого предназначения, она становиться заложником, рабой самой себя. Понятая превратно, глупыми людьми, - стадом, она приносит лишь деградацию, опошление всего вокруг, разрушение всего заветного. Наконец, она разрушает планету, толкая этим к смерти саму себя. Она отменяет многовековые устои, пороки, грехи, как священник на исповеди, утверждая, что они - заблуждения. Она заставляет людей опускаться. Рационализм - красивое слово, но точно так же, как и все, понятое превратно. Люди звереют, во всех смыслах этого слова. Люди уже больше не чувствуют. Скорее, подчиняются инстинктам. Самое удивительное, что они пытаются навязать цивилизацию, а это уже - насилие. Видимые блага, на деле, привносят в мир болезни, боль, страх, бред, сумасшествие, наркоманию, алкоголизм, суициды, загрязнение окружающей среды и прочее, прочее. Она наносит вред Человеку. Не людям. Людям она приносит прогресс, удовольствие, спокойствие, уверенность в завтрашнем дне. Таком же точно, как все другие 365 дней (минус праздники), как у большей части этих абсолютно разных 6 000 000 000 людей (по крайней мере, "цивилизованной части)". Таких разных, но таких одинаковых, хотя бы в любви к жизни. И даже ради одного Человека, который хоть раз усомнился во всем, что его окружает, который хоть раз в жизни проснулся с мыслью "Черт возьми, тут что-то не так!", стоит жить...
   Не знаю... когда-то я думал, что эти мысли - всего-навсего следствие возраста, особого состояния, именуемого "переходным возрастом", но позже, когда это уже были не мысли, но убеждения, что-то во мне сломалось. Воля к жизни, что ли? Нет. Просто, я стал ощущать себя выше других людей. Видя все в другом свете. Случалось встречать людей, которые думали так же, жили так же. С ними только и получалось быть настоящим. Тогда лишь убеждался в своей правоте. Но было безумно больно от того, что приходилось жить по законам этой цивилизации, системы. Я и те, другие, мы вынуждены жить по их правилам. По правилам большинства.
   И сейчас я понимаю, что, в принципе, всю жизнь свою, сознательную её часть, я прожил во лжи: я видел вокруг себя ложь, и лгал сам, оберегаясь от неё, внешней, исходившей из вне меня. Настоящим я был почти только с самим собой. И каких усилий мне стоило удержаться за эту нить. Сколько сомнений, головных болей, от того, что постоянно путаешься, спотыкаешься, от того, что чувствуешь себя одиноким, в мире, где миллиарды людей. Некоторым негде даже жить, некоторым нечего есть. Много страданий приносит жизнь. Много же страданий приносит этот новый мир, который как-то незаметно вышел на передний план. Я чувствовал стыд за то, что я думал о судьбах мира, страдал от каких-то мыслей, мучился, а вокруг меня умирали люди. Незаслуженно. Не по своей вине, и даже не по желанию. Просто потому, что так должно быть...
   Интересно, сколько Великих личностей, и просто людей, красивых, умных, и наоборот, съела, поглотила система, переварила и выплюнула на окраины Вселенной?
   B шутку, я говорил про себя самого - "Горе от ума".
   Hезыблемость, непоколебимость! Вот, что заставляет меня мысленно и физически возвращаться в Къарачай! Что бы ни происходило в мире, в России, в Карачаево-Черкесской республике, Къарачай остается таким же, каким его впервые увидели люди! Эти горы и реки, птицы и звери, люди и песни - вечны и непобедимы!
   Я уверен в тамошних людях, в каждом без исключения! Даже в тех, с кем в детстве мы вели кровопролитную войну. Мы выросли и поняли, как важно уважать друг друга и быть едиными!
   Я уверен в том, что каждый утес, каждая гора, каждый куст и дерево, каждый камень и пещера, - все они смотрят в мои широко открытые глаза, наполненные слезами счастья, как-то по-новому, но все так же ласково по-свойски. Всё, весь мой Къарачай, широко распахивая объятия встречает меня со словами "Hosh Keligiz!", а мое сердце, замерев перед стариком-Эльбрусом, вздымающимся над землей, видимыv уже в Невиномыске, ворвавшись в Къарачай, берет другой ритм: там--та-ра-та-та-там....
   Как бы круто не повернулась моя жизнь, что бы не происходило вокруг меня, что бы его величество Случай не подстроил на моем пути, возвращаясь туда, я встречаю себя, точно старого доброго друга, совсем другого, прежнего, себя, который никогда и ни за что бы не уехал отсюда!
   И по возвращении в Москву мне всегда становиться тяжко на душе. Я словно погружаюсь в дрему и живу жизнью призрака. Потом все проходит,.. но не до конца, и все тем же призраком бесчувственно и бесцельно прожигаю время! Оно тянется медленно, но моментально вспыхивает как бензин, сгорая за секунды, безвозвратно и беспрепятственно, что можно противопоставить стихии? Свою жалкую жизнь, или свое тело?
   Это не то, чтобы мне был ненавистен и противен весь мир и каждый человек, нет, не дай Бог! Зачем же тогда вообще существовать? Просто, к сожалению, очень редко встречаются добрые, открытые, искренние люди, когда видишь какую-то трогательную ситуацию или слышишь чей-то рассказ о таких людях (о настоящих людях), невольно хочется плакать!
   А так в этой шумной толпе, бессмысленной и безликой, толпе городских обитателей, абсолютно разных и одинаковых, в равной мере, отчужденных от собственных жизней, людей, чьи судьбы в руках Города, живущих по его правилам, запретам и обычаям, чуждым человеку вообще; В этом внешне привлекательном, интересном и захватывающем мире нет ничего, абсолютно ничего. Пустые взгляды, пустые сердца, мысли о долгах, работе, ссорах с любимыми и соседями, чувства, возбуждаемые похотью, дружба, побуждаемая корыстью...
   Не все, конечно, так печально: но, живя, проживая или выживая здесь, проезжая мимо бульваров и однотипных улиц на троллейбусах, обуревает дикое отчаянье. Видя мусор, боль, перманентную городскую грязь, подростков и мужчин, пьющих везде, всегда и по любому поводу, сердце коробит ужасная тоска.
   И почему-то больше не вериться в русскую хандру! Не вериться в то, что эти люди пьют, к примеру, от печали, а не от осознания того, что они не на что не способны. И даже не осознания этого, а просто оттого, что это - так. Русская душа! Ха-ха! В ком-то она еще осталась, а большей частью, россияне продают её еще при рождении, зачатые в грехе и алкогольном/наркотическом опьянении.
   Русские очень любят всячески хаять Америку и американцев, не замечая того, что с сами с каждым поколением все больше разрушают свою культуру, просто не принимая её, становясь тем самым на один уровень "развития" с американцами. И с каждым годом масштаб разрушений становится все более катастрофическим.
   Примеров - масса. На каждом шаге жизни. В рекламах, речах и лицах прохожих. В промо-акциях, в политике, в бытовой жизни.
  
   Еще очень важное для меня в Къарачае - тишина. Не та тишина мечтателей, утопистов, а тишина - шумная. Эти шумы - щебет птиц, шуршание зверей, дуновение ветра и дыхание земли, жужжание жуков и цокот и плеск воды. Все это многоголосье, поющее каноном, все это разнообразие сливается воедино в прекрасную музыку, написанную Великим Композитором, - Природой! Эта музыка тишины очень похожа на одну милую сердцу мелодию.... Ради этой тишины можно пожертвовать многим...
  
   Один раз, майским жарким днем, я прогуливал пары и вышел из здания университета на улицу. Жара, такая долгожданная, синее небо, - ну никак не хотелось учиться. Я и мой друг, Коста, присели на скамейке в тени плюща, о чем-то заговорили. Через некоторое время к нам подошел мужчина, лет тридцати пяти, с явно азиатским лицом, с нелепой для многих просьбой. На скамейке рядом сидела его жена, и только по её внешности, по изысканной и необычной её красоте, видимой только "избранным" глазам, я понял, что они - узбеки. Мужчина, высокий, стройный, сильный, был в костюме, в рубашке, в туфлях, - все, как полагается для деловой встречи (а иначе, что ему еще было делать в нашем университете?), но без галстука. Было видно, что он не испытывает неловкости или еще чего-то. Он подошел и просто сказал со слышимым акцентом:
   - Пацаны, умеете завязывать галстук? Я уже полчаса мучаюсь, - никак.
   Коста взялся помочь. А пока он завязывал, узбек по-дружески присел к нам.
   - Просто я надевал галстук один раз в жизни - когда женился на ней, поэтому и не умею. А так, я пришел устраиваться на работу, но как-то неудобно без галстука-то. По этому, как его? По этикету - нужно быть в галстуке. Мне на самом деле нужно туда всего на две минуты, но вы же понимаете...
   Оказалось, что он даже не умел одевать его, этот злополучный галстук. Пока Коста руководил процессом, я по-узбекски заговорил с женой. Она спросила, откуда мой отец, про родственников, почему мы там не живем. Я спрашивал, как там сейчас, тепло ли, откуда они, потом мы вместе вспоминали о чем-то, близком и мне и ей. Я затосковал. Меня захватили вновь воспоминания. Но еще больше замучила мысль о том, как же, должно быть, замечательно - прожить всю жизнь, не отрываясь от своей, родной и любимой земли. Прожить всю жизнь в кругу семьи и друзей. Прожить жизнь, такую короткую, но на самом деле такую длинную, с одной женщиной, которую любишь больше жизни. Прожить всю жизнь так, чтобы одеть галстук, такой обычный и повседневный, вроде бы, аксессуар, лишь однажды, на свадьбу, - самое важное событие в жизни мужчины.
   Так милы и близки стали мне эти люди, такой любовью проник я к ним. Просто они - действительно мои люди, которых я знаю. Простые и добрые.
  
  
   Tак, по ходу прохождения и постижения, совершения экскурса в себя, мне стало казаться, что эти "записки" съедают меня, опустошают и высушивают. Чем больше я писал, тем хуже себя чувствовал. Я чувствовал, что во мне кто-то или что-то умирает, чувствовал, что я - пуст, т.е. во мне не осталось ничего, что когда-то согревало, давало пищу к размышлениям. Я жил тремя-четырьмя действиями, ежедневно совершаемыми как по расписанию. Ехал в университет, приезжал домой - обедал, потом весь вечер сидел за столом, пытаясь выдавить из себя хотя бы несколько строк, но безуспешно. А по выходным, я забивал, точнее, пытался забить свое отчаянье, безудержную грусть куда-нибудь подальше от повседневных мыслей, при помощи марихуаны.
   В начале, когда я только решил сесть за написание этой книги, я был околдован безудержным энтузиазмом, миллионом идей и миллиардом мыслей, пока еще счастливой любовью, минорными и мажорными нотами, гармонично сменяющими друг друга в моем настроении,.. а потом все это сошло на нет, а я стал вызывать у себя самого отвращение. Я был похож, как мне казалось, на неудачника, слабака, пустышку, которого уже ничего не спасет...
   За два месяца я не написал ровным счетом ничего, лишь какой-то бред, который тут же я отправлял в мусорную корзину. Я переживал сложное состояние, совсем новое для меня, чужое и непонятное, ранее неприемлемое, - состояние "обывателя". Это означает всего-навсего то, что я не думал "о судьбах мира", о жизни, о смыслах и прочих вещах. И честно говоря, мне оно понравилось. Наверное, и впрямь легче жить, ничего не зная и не имея ничего "Вселенского" () на душе.
   Но вскоре во мне проснулось желание писать, и, с осознанием волшебства, с магической непосредственностью, я продолжил "экскурс". Знаете, как это выходит? - на протяжении дня, недели, я думаю о том, что бы мне хотелось сказать, начинаю в уме делать какие-то заметки, фразы и мысли, - все то, что обязательно нужно включить в записи. Но, когда я, наконец, сажусь за стул, тяжело дыша, как перед совершением некоего сакрального действия, я беру в пальцы ручку, холодную и непокорную, кручу её, в ожидании того, как она станет теплой и податливой. И тогда я начинаю строку, слово, букву, и по мере того, как мысли в голове сами выстраиваются в логическую последовательность, обретают словесную форму, я понимаю, что это совсем не то, чего я ожидал, что я планировал написать. Но остановиться нету сил, этот поток, как цунами, его силе и мощи ничто на земле не может противостоять. Я отдаюсь полностью стихии, я бросаюсь с обрыва в пучину слов, кружась в водовороте фраз и предложений, я проживаю тысячи жизней. Я разговариваю с богами и, прежде всего, с самим собой...и этому другому "мне" письменный язык гораздо понятнее.
   Если что-то не получается, я как будто начинаю заикаться, испещряя бумагу каракулями и резкими линиями, перечеркивая все. Или начинаю выводить узоры, или рисовать замысловатые буквы, или просто какие-то рисунки на полях.
   Ночью, как только, оказываешься в непреступных объятьях кровати, сраженный усталостью, желаю лишь только заснуть - уйти из этого мира. Почувствовать на себе значение слова покой. И как только, оказываюсь в кровати, в почти пустое, светлое и чистое сознание вторгаются, распихивая друг друга, мешая друг другу, полчища мыслей. Обо всем, и об одном одновременно; я думаю, размышляю, ворочаюсь. Пытаюсь бороться с импульсами, но против стихии ведь ничего не противопоставишь. Я медленно неохотно встаю, зажигаю свет, бреду, походкой приговоренного к смертной казни, и, понимая, что предстоит бессонная ночь, включаю жизненные энергии. Все это время, в голове я пытаюсь удержать нить, которая меня заставила встать, нить Ариадны. Она ведет через мрачный, загадочный и непредсказуемый лабиринт мыслей. После, сев за стол, я еще долго распутываю клубок всего того, что нагромоздилось там, в этом хранилище Идей, пока я пытался уснуть. И льются, медленно, точно густой сироп мысли, облаченные в слова и знаки препинания, красивые эпитеты и четкие сравнения. А под утро вместе с восходом Солнца, которое дарит людям силы и оптимизм, с ощущением приятной усталости меня захватывает сон, неизвестно на каком моменте, неизвестно в какое время и в каком положении, непонятно откуда вдруг нахлынувший. И только утром, прочитав последние строки, можно понять смысл и фабулу всех ночных переживаний.
  
   Быть может, кто-то сочтет это все детским лепетом, - мне плевать, (к тому же я не уверен, что это кто-нибудь прочтет), хотя мне и самому, порой, кажется, что оно похоже на сопливые жалобы или неоправданное уныние, на что-то определенно нехорошее, но ведь любовь бывает разной! И деться от нее некуда!
   Я наркозависим, мой наркотик - это Она. Как бы плохо я себя не чувствовал, после принятия дозы становиться еще хуже. Но эйфория, опьянение ею, - одно из самых великих удовольствий на земле...
   - Когда я долго её не вижу и не общаюсь с ней, у меня постепенно начинаются ломки, я не нахожу себе место, и голова распухает от мысли о ней.
   - После того как я её увидел, поговорил с ней, просто побыл рядом или ощутил её присутствие со мной в одном городе, так близко и так далеко, у меня начинаются жуткие депрессии, я целый день лежу на кровати, уставившись в потолок, сердце сжимается, и думаю только о том, что мне, видимо, не жить на этом свете...
  
   Неужели люди до сих пор не поняли, что все их старания, все, что они навязывают себе и другим, все, что они создают и разрушают, все те молитвы, страданья и гневные рыки, даже не крики, - безразличны небу?
   Небо Къарачая бесконечно, и эта бесконечность ломает пытливый разум попытками понять её. Миллиарды звезд, пространств, миллиарды космических тел... и луна, - вечная спутница грусти, заливающая своим теплым, кажется, ощутимым руками светом всё вокруг - макушки скал, хребтов и гор. В детстве, я запомнил лишь одну звезду, одну среди несчетного количества, казалось бы, таких же одинаковых: она не очень яркая и не очень тусклая, но я мог узнать её из любого места, определить её с любой точки и ракурса. Иногда она отражала розоватым цветом, природу которого мне не понять. Эти звезды и это небо - огромное поле чудесных красивых весенних цветов, но самая красивая из них, неброская, неприметная, но прекрасная, обладающая животворной красотой, похожая на подснежник, показавшийся из-под толщ грязного, мерзкого, надоевшего снега, - это моя звездочка. Для меня она была самым ярким светилом, её свет давал мне жизнь в прямом смысле: по преодолению последнего перевала перед стоянкой, в мрачной темноте, окутывавшей скалы и горы, она одна указывала мне путь, путь к жизни, она стала путеводной звездой. Ведь у каждого она своя, точно так же, как и каждому предназначен свой путь. На тропе к плоскогорьям поджидали резкие обрывы, овраги, расщелины. Их подножья называют скотомогильниками, потому что там покоятся бесчисленные останки погибших, неуклюже оступившихся животных. А вокруг, в скалах, селятся, живут и растят детенышей грифы в своих гнездах, так как падаль для них - хорошее подспорье в вопросе выращивания птенцов... к тому же в последнее время у них появился сильный конкурент - Человек. Пищи стало много меньше, и теперь им приходиться тратить на поиски пищи время в два раза дольше ... они селятся там, где есть возможность выжить...
   Эта звезда спасала меня от смерти и от тоски... ночи в горах тихие и безмятежные, но заставить себя уснуть невозможно: тоска рвет душу. И я лежал на траве, обращенный взором к моей звездочке, и мечтал или горевал, просто размышлял или пел. Я проводил с ней ночи, до самого рассвета, который взрывом развеивал мрак, озаряя Кавказ перламутром, синью и розовой лаской. И ниточка света, обрамляла Зульфию, а прямо над её вершиной мерцала, тускнея, прощалась со мной моя звезда.
   В Московском небе её не видно. В Московском небе на несколько порядков меньше звезд. Оно порой безжизненное, или как в волшебной дымке, невидное, неизвестное и чужое. В Московском небе светом этой звезды для меня стал блеск Её глаз. Этой спасительной, дорогой и единственной стала Она, - мой путь снова стал освещен и освящен...
  
   Вы знаете каково это - думать каждую секунду своего существования всегда и только об одной вещи, о самой лучшей, самой совершенной, самой прекрасной и чистой вещи во Вселенной, - человеке, об очень красивой девушке, о самой красивой, необыкновенной красоты, о любимой...эти мысли не оставляют нигде: ни на лекции, ни на перемене, ни дома, ни в троллейбусе, ни с друзьями, ни на репетиции, и даже во сне. Это прекрасно! Это заставляет тело нарушать фундаментальные законы физики и отрываться от земли в свободном полете, в высоте, упорно борясь с враждебными ветрами. А потом снова возвращаться на землю, материализуясь на миг в реальном мире.
   Но есть и другая сторона, как будто в грязной тени моего существования: оно и угнетает, оно заставляет сердце сжиматься, так, точно от страха, съеживаются дети, не в силах издать и звука, оно замирает в ожидании,...а потом снова: бум----бу-бум------бум...
   И эта грусть или тоска, или печаль, хандра или меланхолия - они, жестоки и жестки, но в тоже время романтичны и сентиментальны, точней она, - ведь она в любом случае женского рода, похожая на взрослую, красивую женщину в платке, усевшейся под мелким теплым дождем в тени леса, на берегу маленького озера, серого и такого же печального, как и все её существо...
  
   Разные, абсолютно различные по существу, по конкретике и настроениям чувства овладевали мной, неожиданные мысли бушевали в моем сознании, - за этот относительно всей жизни короткий период в четыре с небольшим месяца принесли мне слишком много, - с этим трудно справиться, но за это я бы хотел поблагодарить Тебя: никогда еще, сбиваемый столькими сомнениями, терзаемый тысячами несчастий и тоской, мечущийся точно загнанный зверь, оказавшийся на краю обрыва, одурманенный Тобой, трепещущий пред Тобой, - никогда я не был так уверен в том, что я - есть, что я хочу и в том, что же все-таки вокруг меня происходит.
  
   Жизнь постоянно меняется, также как мир, постоянно поворачивает куда-то. Вокруг человека постоянно что-то происходит, какие-то события, случаи. Некоторые из них абсурдны и именно своей несуразностью вызывают смех и эмоции, еще долгие годы они вызывают улыбкой. Бывает в жизни сталкиваешься с чем-то непонятным, попадаешь в какую-то экстремальную ситуацию, ощущая холод страха внутри, чувствуя, как адреналин разгоняет кровь и вскруживает голову. Но бывают ситуации совсем другого рода. В условиях этих ситуаций выбор не всегда сопровождают нервозное состояние, выброс адреналина и опасность. Выбор, зачастую, приходиться совершать в долгих мучительных раздумьях, в ожидании, в состоянии алкогольного опьянения. Ситуации в жизни разные бывают.
   Выбор, который сделал я, как мне кажется, повлиявший на всю мою жизнь, предопределивший все мое существование, не был таким уж трудным. Я не сомневался, не размышлял, я даже не задумывался вообще о том, что делать, только позже я понял, что это была критическая точка, точка перемены. Это было жарким летом, солнечным, ярким и насыщенным самой жизнью. Мне тогда было почти тринадцать лет, ровно через неделю после этого случая (происшествия?) мне исполнилось тринадцать.
   Как раз к этому событию мы с двоюродным братом поехали в город Кисловодск. Этот тупик, то есть последний, самый южный город на Кавказских Минеральных Водах находиться недалеко от границы с Карачаево-Черкесской республикой, 20-30 километров до Красного Кургана. Кисловодск - маленький, но уютный и по-южному приятный и солнечный городок, знаменитый Нарзаном, чудесной минеральной водой, обладающей целебными свойствами. В переводе нартсана - богатырская вода, вода Нартов. Её пили великие князья и отважные войны, простые усердные трудолюбивые крестьяне питали силы этой водой, все люди, жившие (и живущие), в Къарачае относились к этим источникам с почтеньем, как к святыне. Очень много написано о Кисловодске, очень часто этот город упоминается в работах значимых и больших личностей Российской Империи и Советского Союза, ученых, писателей, поэтов. Например, неподалеку от моего аула, чуть выше в горы, в ущелье, по которому срываются вниз сладкие и шумные воды Медовых Водопадов и Алихана, стоит скала, на которой по задумке Лермонтова происходил дуэль Печорина. Там внизу, с высоты, видно, как плещутся, переливаясь радугой под солнечными лучами, игривые резвые воды. Для нас же Кисловодск (карачаевцы так и называют его - Нартсана) - просто место, где можно просто погулять, сходить в кино или в цирк, провести время так, как это делают люди, живущие внутри цивилизации, а не на окраине и не снаружи её. Там есть прекрасный парк, где можно поболтать с девушками или прогуляться с сестрами, он поднимается вверх по горе, заканчиваясь канатной дорогой над маленьким неглубоким ущельем, ведущей на другую его сторону. Или же можно пройтись по курортному бульвару, похожему на точно такие же бульвары во всех курортных городах, отдаленно напоминающему Арбат. Или же просто посидеть в одном из многочисленных уютных кафе, поесть вкуснейшего мороженного и выпить кофе.
   Но мы с братом ехали не за этим. Мы должны были сходить на рынок, купить каких-то продуктов и пройтись по магазинам, чтобы купить рубашку и туфли как раз к празднику, то есть моему тринадцатилетию. К нашей радости и удовольствию у нас в распоряжении было четыре часа на все, и мы решили, что за час мы точно справимся. Поэтому мы отправились гулять. Был прекрасный день, но солнце пекло нещадно, и мы с братом направились к озеру. Мы пошли по старой дороге, проходящей через парк, как бы огибающей его, спускаясь вниз к озеру. Брат старше меня на три года, но мы всегда находили общий язык, поэтому у нас было хорошее настроение, мы радовались лету, а я не мог дождаться, когда мы дойдем: безумно хотелось, быстро побросать одежду и, разогнавшись, нырнуть в объятия теплой, но освежающей воды.
   Недалеко уже оставалось до озера, когда на дорогу из парка выбежало семь парней. Мы сразу поняли, что это - цыгане и то, что они старше меня, а некоторые из них даже старше брата. Цыгане - очень странный и сложный народ, о них можно сказать как угодно, охарактеризовать разными эпитетами, описать романтичными, как это делали писатели и поэты, композиторы и ученые. Но либо это - другие цыгане, либо что-то еще. Потому что о цыганах, я могу сказать, что они нечистые, скрытные, хитрые, - таких называют "нехороший человек". Те цыгане, которых видел я и, наверное, большинство жителей СНГ - это "гнилые" люди, к которым все испытывают неприязнь, которые занимаются воровством, торговлей наркотиками, проституцией и мошенничеством. Это далеко не те свободные люди с гитарами, необычайно красивые, страстные и печальные. Такие, какими их описывал, к примеру, Горький. И если уж ты повстречал цыгана на своем пути, неважно, куда ты идешь и где ты находишься, можно быть уверенным, что просто так эта встреча не пройдет. Они всегда приносят неприятности. А карачаевцы, в целом, вообще их ненавидят за то, что раньше цыгане воровали наших лошадей, которые паслись практически без присмотра, в долинах Къарачая. И карачаевским джигитам тяжко приходилось, когда они принимали участие в погонях за конокрадами, ведь наездники они одни из лучших. И если вора догоняли, его ждала незавидная участь.
   Видимо, самый старший из них подошел к моему брату и сказал:
   - Брат, выручи, дай десять рублей!
   Брат, не долго думая, не из страха, а просто потому, что не принято на Кавказе отказывать человеку в просьбе, дал ему десять рублей и еще и сигарет. В ответ цыган стал угрожать, что если мы не отдадим все деньги, нам придется плохо. Пока шла беседа брат незаметно передал мне нож. И по-карачевски сказал:
   - Если, что - бей в ногу и беги.
   Я замер в преддверии схватки. Я не ощущал страха, я чувствовал только отвращение, которое у меня вызывали эти люди. Дети, почти такие же, как я, но совсем другие. Думая об этом, я стоял в ожидании чего-то, какого-то знака или движения, точно взмаха флажка, даже не думая о том, что у меня в руках нож. Этот нож брату подарил его знакомый дагестанец. Этот нож был сделан в ауле Кубачи, славном своими оружейными мастерами, гравировкой, изготовлением посуды, резьбой по дереву. Это аул ремесленников. Нож, точнее клинок, был очень удобным, плотно сидел в руках. Рукоять, украшена камнями и резными узорами. Сталь острая как опасное лезвие. Я провел пальцем по нему и ощутил, как кожа рвется, и рана наполняется кровью. Брат кричал, ругался. В этот момент, краем глаза, я увидел, как рука цыгана сжимается в кулак, и более ни минуты не медля, занес руку для удара. Метился в ногу, но попал чуть выше таза. Цыган упал, а мы с братом, воспользовавшись тем, как опешили цыгане, бросились бежать. Мы бежали в сторону центра: в голове вертелась, самая явная, только одна мысль - "быстрей", сопровождаемая мыслями о том, что же будет, если нас догонят. Но погони не было. Мы добежали до кафе, в самом центре города, где постоянно бывали къарачаи. Там сидели какие-то парни, знакомые брата, мы подсели к ним, и брат, явно гордый за меня, рассказывал им о недавнем приключении. А я размышлял и терзался мыслями о цыгане: "Что с ним?", "Серьезна ли рана?", "Почему они не помчались за нами?", "А ведь он тоже, наверное, их старший брат?" и т.д. Еще немного посидев в кафе, мы пошли пешком на рынок. Всю дорогу брат молчал, изредка напоминая:
   - Если увидишь цыган, дай мне знать.
   - Конечно.
   Я думал, почему он молчит, неужели он был зол на меня. И только, когда мы сели на задние сиденья автобуса до аула Элькуш, проходящего мимо нас, брат улыбнулся, потрепал меня по голове:
   - Молодец! Не испугался! Запомни на всю жизнь: не вытаскивай нож без надобности, - если обнажил лезвие - ты должен пустить кровь, а иначе сам наткнешься на его острие!
   Он достал из кармана этот великолепный кинжал, о котором, наверное, мечтают все мальчишки, вытер кровь с лезвия, повертел в руках:
   - Держи, теперь он - твой.
  
   Mаленькая голубка парит высоко в небе. Беззаботная, она вдруг замечает присутствие хищника, огромной черной тенью летящего над ней, горячим ощущением угрозы нависающего над её жизнью. Он начинает игру, то спускаясь, медленно, точно подкрадываясь, то снова с огромной скоростью вздымаясь ввысь над голубкой. Орел хвастает перед ней, показывая себя во всей красе, парящий перпендикулярно земле, он исполняет воздушные па и акробатические трюки. Она испугана и почти влюблена, и ей очень интересна эта игра. Орел снова начинает подкрадываться, а потом резко устремляется к ней, но голубка уворачивается от его выпада, сменив курс поперек ветра. Он, возбужденный, пытается её догнать, но та вновь ускользает из его повелительных объятий. Его тщеславие и гордость ни за что не позволят ему оставить игру, уйти пораженным. А голубка, уже забыв о страхе, как будто заигрывает с ним, то стремясь к нему на встречу, то совершая круг вокруг орла, могучей птицы и мастера полета, захватывая его тем самым в свои объятия. Голубка перехватывает игру, её ход, в ней просыпается харизма. Орел разъярен и уже готов сделать последний решающий выпад, точно выстрел, молниеносно настигнуть её и вцепиться когтями в хрупкое и податливое тело голубя, и тут она резко теряет высоту и летит к земле, к домам, к людям, где орел - Царь этих гор уже безвластен и не всемогущ.
   Самый страстный, самый энергичный, чувственный танец, который мне приходилось видеть и танцевать, самый свободный и, на мой взгляд, самый красивый танец с девушкой, - "лезгинка", парный абазех. По большому счету, танца "лезгинки" не существует, у каждого кавказского народа существует множество танцев, похожих между собой и не очень. А лезгинка - то, что танцуют русские на своих свадьбах. Или же лезгинкой можно назвать просто импровизацию под чью-либо национальную музыку Кавказа. Балкарский писатель Борис Чипчиков в одном из рассказов сказал: "В первый день творенья, когда еще не родилось слово, была только музыка... и танец, и Бог. Танцующий человек устал и в блаженстве вымолвил: "хорошо". И пришло слово..."
   Каракъёз...в детстве я был влюблен в неё, а, когда мы выросли, я уже не имел возможности просто общаться с ней, так как не должен парень гулять с девушкой, звонить и тем более приходить к ней просто так, - это не правильно поймут. И после того, как мы пересекли отметку в двенадцать лет на нашем жизненном пути, мы уже толком-то и не общались. При случайной встрече она только здоровалась со мной, спрашивала "как дела?" и тут же прощалась. Лишь однажды я встретился с ней на свадьбе моей сестры, куда была приглашена добрая часть соседей и она в том числе. Но и там, сидя за столом, мы смотрели друг на друга, она, улыбаясь, а я немного смущенно, и не могли поговорить, потому что сидели на разных концах длинного стола, щедрого на угощения, но скупого на слова. А когда музыканты заиграли первые аккорды и послышался ритм этого великого танца и чудесной музыки, и гости встали вкруг, она подмигнула мне и зашла в круг. Она приглашала меня на этот танец, который слишком много означал, слишком многого требовал, слишком много подразумевал. Я робко, неуверенно вышел, но, когда взглянул ей в глаза, увидел огонь, горящий в них, и сам загорелся страстью. Мы танцевали так, что люди, стоявшие вокруг от удивления и восхищения даже перестали хлопать в такт слабым долям барабанов. Она не отводила взгляда, и я наблюдал за языками пламени в её глазах. Что-то в них было другое, я словно читал её, все то, что с ней происходило за время, что мы не общались, что в ней изменилось, что она чувствует. Я с ужасом, понял, что она до сих пор хранит верность своей, нашей, детской наивности, которая приносила счастье нам обоим.
   Она, мне показалось, тоже многое увидела. И главное, - то, что моим сердцем владеет другая: я понял это по тому, как этот дьявольский огонек в черных, точно бездна, очах, медленно, но безвозвратно гас. И весь вид её, все обличие, мне показалось, потускнело и опечалилось,... мне стало стыдно и неудобно, я думал о том, что может я, и впрямь, предал своё детство и свои детские мечты, променяв это все на городскую серость Москвы и угрюмость москвичей? Или, быть может, она еще просто не выросла, не повзрослела, не поняла, что детство - самое дорогое, что у человека есть, что важно в детстве - память, которая, просто согревает души, и совсем не обязательно жить детскими мечтами и стремлениями, ведь каждый третий мечтал стать космонавтом или разведчиком, и что? Это же ничего не означает, хотя значит многое...
   Оставшееся время мы неловко встречались взглядами и тут же отворачивались, как будто никогда между нами ничего не было, - глупо...
   Я очень расстроился, думы о Къаракёз, о детстве и о будущем не покидали меня. Я искал встречи с ней, возможности поговорить, основательно, поближе, в более уединенной и расслабленной обстановке,... как это называют "по душам". Я не знал, как же это можно осуществить. Ломал голову вопросами: как, где, когда.
   Ответ мне предложила младшая сестренка, которая дружила с младшей сестрой Къаракёз. Она сказала Къаракёз, чтобы та, как только появиться возможность уехала в Кисловодск якобы встретиться с сестрой. А мне она даст знать через мою сестренку, когда это будет. И уже в Кисловодске мы увиделись
   Мы встретились через неделю, - и мне показалось, что ничего и не произошло, что эти годы ничего и не изменили и не принесли. Сначала гуляли, наслаждаясь нашим общением и отличной погодой, а потом пошли в кафе на Колоннаде - выше центра города и поэтому не такое людное. Мы говорили обо всем, рассказывали о том, что с нами происходило в течение этих пяти лет, с тех пор как мы не виделись, толком не виделись. Потом просто мило беседовали о самых разных вещах, шутили, но разговор постепенно приближался к своему апогею. Я не знал, с чего начать этот другой, тяжелый разговор, чем его завязать. Как будто, чувствуя это, она сама начала:
   - Я до сих пор тебя люблю. Это тебя ни к чему не обязывает, - я все поняла, ведь я же все-таки женщина, - она улыбнулась, - просто я хочу, чтобы ты знал это, к сожалению, мы даже не имеем возможности остаться хорошими друзьями. Я рада той другой девушке, рада за неё, ей - повезло, рада за тебя.
   - Ты заняла свое место в моей жизни, чрезвычайно важное для меня, я никогда тебя не забуду, никогда о тебе и нашей дружбе. Ты - одно из самых прекрасных чудес, происходивших в моей жизни. Сестренка, я желаю тебе счастья, искренне, всем сердцем. И всем нутром, всем своим существом благодарен тебе за твою Дружбу, Любовь и счастливые годы.
   - Спасибо, за эти слова, мне теперь намного легче,... - она замолчала, - давай обнимемся, пожалуйста.
   И я ощутил, крепкое объятие, она как будто вцепилась в меня, видимо, страшась меня потерять или осознавая то, что это уже произошло. И я тоже вдруг понял, что она уходит, уйдет навсегда после того, как она сядет в автобус до дома одна, лишь сухо помахав мне рукой, а я буду еще долго скитаться по вечеряющим, оживающим улицам.
   Печальный, я бродил по бульварам, навстречу радостным лицам я шагал в беспамятстве, понурым и недобрым взором расчищая себе дорогу от назойливых торговцев и заигрывающих девушек. Я представлял, какого же ей: она сидит сейчас одна в автобусе, на заднем сидении, печальная, в компании односельчан, старших и младших. Чей-то ребенок беспокойно бегает по салону и играет с ней, а ей приходиться выдавливать из себя улыбку и развлекать малыша. Ей хочется плакать, но она не может плакать здесь. Она не сможет заплакать по дороге домой от остановки. Она не может плакать, - это все будут видеть. И она усилено борется со спазмами где-то в гортани, сдерживает бурный, обильный поток слез. А потом всю ночь она проведет, уткнувшись в промокшую горькими слезами подушку. И сутра, проснувшись с опухшими, покрасневшими глазами, она будет объяснять маме, что просто заболела, - плохо себя чувствует.
   Я был разбит.......
  
   B конце мая в Москве стояли грозы. Дожди шли на протяжении двух недель. Каждый день рождался солнечным и теплым, но к трем-четырем часам непременно набегали тучи, и начинался длинный противный дождь интенсивный перерывами. Но в этот день Москву плотным кольцом, густым, массивным, грозным и черным, оцепили, встали облака, окружив город, и постепенно сужаясь к нему. Армия стихии осаждала город. Там далеко, повсюду: с севера, с юго-востока, с запада, - сверкали молнии, то растущие, как ветви кустарника, то, словно секира рассекающие воздух и небеса, достающие земли. Иногда это были просто вспышки, яркие, одиночные и серией, как вспышки стробоскопа. Свет, пробиваясь сквозь темную массу облаков, придавал им призрачность и мрачность.
   Я ничего почти не ощущал; были какие-то чувства и эмоции, но очень мелкие и слишком личные, чтобы иметь смысл. Я был как сомнамбула. Я был апатичен, к миру, к жизни. Какие-то более простые и бытовые вещи заботили меня: я думал об этих тучах, грозовых, грозных, ревущих. Молнии все так же сверкали. Мне вдруг, подумалось, что это - Конец Света во всем своем великолепии. И силы, неведомые нам, окружили этот город, как Гоморру или Вавилон, чтобы его разрушить, чтобы отправить его в Небытие. Молнии все так же сверкали, но грома не было слышно. Видимо, тучи были еще далеко, а здесь пока бушевал почти штормовой ветер. Он заставлял выгибаться деревья, хулиганом хватал всякий сор, бумажки и целлофановые пакеты, кружа их в бешеном вихре. Изредка начинался дождь, то сильный, то слабый, и через несколько минут, так и не успев набрать сил, умолкал, прекращался шелест листьев, и стук железа и бетона, и луж, - наступала тишина.
   Но вскоре стали слышны густые напористые раскаты. Сначала тихие и не сильные, набрав силы, - содрогающие стены, грохочущие, как будто небеса, раненные, в агонии, издают ужасные крики боли. И с каждой минутой молнии бьют все чаще, охватывая большую часть периметра кольца. Они плотным огнем движутся в Москву. Я не пробовал считать расстояние до них, но мне казалось, что тучи идут с северо-запада на юго-восток, на севере уже вступив в пределы Москвы. Начался сильный ливень, который, так же резко закончился, стал покойно, шепча, моросить. Молнии становились все ярче, все больше и гром звучал все сильнее. Снова пошел ливень. И чем сильней была гроза, тем сильнее принимался дождь. От звуков ударяющейся воды в ушах гудел сплошной шум. По асфальтовым дорогам и тротуарам потекли реки, а грязь превратилась в месиво. Огромные молнии-исполины, озаряя весь небосвод, яркой вспышкой света, разрезали небеса, вспарывали им живот, от края до края. Вот она - физика, - электричество, только дикое, неприрученное. Разрушительное. Дождь уже стоял стеной, беспросветной, материализовавшейся, которая преграждала обозрение в радиусе двуста метров. Потом дождь снова стих, но все чаще он перерастал в ливень. Молнии рисовали лезвиями чудесные замысловатые узоры, кромсая полотно резкими линиями, царапинами. Приятно пахло сыростью, влажный воздух освежал, разряженный, он пах озоном. Я ждал зрелища, я ждал битвы, когда армия гроз вступит в южные границы Москвы. Мне казалось, что происходит катастрофа, что что-то серьезное грозит городу...
   Порывами, ветер приносил, поднимая, запахи весны, цветущих деревьев, кустов и цветов. Они бальзамом окутывали носовую полость, и от наслаждения уже не мог мозг думать о дожде, молниях, о катаклизмах. Молнии вспыхивали в ночи, но грома уже не было слышно, лишь изредка. "Может, прошло?". Мысли унимались, сменяя напористость и взрывной характер на рассудительность и спокойствие. Звуки дождя, спокойные, ритмичные, были печальны, точно красивая, но безнадежно грустная песня.
   И снова мысль: "Еще одна красивая ночь..."...
   Человеческие жизни, как турбулентные потоки. Они вихрем стремятся к чему-то, на огромных скоростях несутся туда, где вся их энергия переродиться во что-то иное. Бывает, эти вихри движутся навстречу друг другу, но с какой бы скоростью они не двигались, с какой бы мощностью не вертелись бы, являя собой броуновское движение, они, эти две жизни никогда не встретятся, никогда не пересекутся или не сольются в одну общую, жизнь. Как бы сильно им не хотелось этого, с какой бы точностью не просчитывали они "попадание", они не угодят чудовищной силе, которая дает им импульс к вращению.
   Я думаю, каждый человек считает себя особенным. Многие. Уникальным. Каждый видит личную уникальность в чем-то определенном, в социальном статусе, в денежных суммах или манере одеваться, в образе мыслей или ощущении отчужденности. Мне тоже всегда казалось, что я чем-то не похож на всех остальных. Я уже слишком привык употреблять это слово - "все". Я постоянно себя отстранял от людей, от общества, от серой массы существ, незнакомых и неизвестных мне. Я всегда считал, что они не правы. И уверен в том, что меньшинство практически никогда не ошибается. Я не мог найти своей особенности. Я понимал, что я другой, но не понимал, в чем, почему. Возможно, тем, что я понимаю все вокруг по-другому. Но мне кажется, что я понимаю все, как есть, а они - превратно. Я всегда думал, что они - просто стадо, которое бездумно шагает даже не за своим пастухом, а за общей массой. Лишь некоторые способны прозреть: искренне поверить ему (кому-то настоящему, кому-то другому), и пойти за ним. А остальные, живя в неведении, просыпают, проедают, пропивают жизни. То не значительное, в принципе, время, которое нам даруется для того, чтобы мы смогли хотя бы насладиться им. Кому-то оно может принести что-то большее.
  
  
   Cлишком большое значение раньше я придавал снам: теперь же, когда я их почти не вижу, я не обращаю на сновидения ни малейшего внимания, не запоминаю их, и не вижу в них ничего необычного. Раньше я засыпал с мыслью о грядущем сне, "каким он окажется", "что в нем будет происходить"; я ждал с нетерпением момента, когда усну, точно интересного фильма по телевидению. Я наслаждался снами, делился ими, находил в них подтексты и предупреждения. Я участвовал в детективах, испытывал ужас, в этом мире со мной происходили и любовь, и смерть, счастье и горе. Но теперь я не вижу снов. Лишь изредка они меня посещают, и некоторые из них оставляют сильное впечатление:
   Мы шли, одетые в черное: ты в строгие черные брюки и облегающую водолазку, прекрасная, загадочная, точно Богиня; я в легкие черные брюки и сорочку навыпуск. Мои одежды развевал ветер, теплый, летний, дышащий духотой. Мы шли, взявшись за руки, близко, спокойно, наслаждаясь каждым шагом. Отрешенные и далекие от мира, мы шли точно черные демоны посреди серого, белого города. Твое лицо, умиротворенное, безумно красивое, доброе и такое милое навевало вечностью, как если бы оно было выполнено в неподвластном времени мраморе каким-то неизвестным античным скульптором. Белые руки, на которые я смотрел удивленно. Мы нашли друг друга в этом безжизненном месте, в этой безбожной земле, в этой бездне белого света. Испытывая блаженство и счастье, не мог, да и не хотелось, говорить, - было тихо на сердце, пусто в мыслях, и приятно на душе; я был в Раю.
   Но вдруг тело Её стало распадаться, удаляясь резко в бесконечность, на спектры белого цвета, состоящие из силуэтов людей; казалось, что какая-то сила отрывает тебя, и пытается утащить. Меня же стала оттаскивать сила другая, горячими объятиями отрывавшая меня от самого себя. Руки, миллионы рук, точно рой диких пчел, черными, густыми смольными приведениями хватали одежду, вырывая пальцы из объятий наших рук; вырывая сердце и душу, они дергали меня, и тянули к себе. И так, чудовищными муками, мы схватили друг друга, что было сил, и в горячих и любящих объятьях, обнимались, рыдая, в последний раз посреди какой-то безликой и безлюдной улицы, какого-то бесчеловечного мира...
   Я много думал. Как обычно я много думал. Я думал над символизмом этого сна, и в целом о Тебе и обо мне. И мне показалось на какой-то миг, что я нашел ответ. Ответ на вопрос, который я никогда не смогу сформулировать, хотя бы потому что, он риторический и даже больше, его просто не существует. Мы с Тобой из разных миров. В моей душе - осень, в твоей, как мне почудилось, - зима. Я, возможно, мог бы описать себя, свою сущность словом "бродяга", таким, почти горьковским босяком. Человек, чье завтра рождается завтра, чье настоящее - это сегодня, это данный конкретный момент; чье прошлое - это добрая память, хранящаяся в сердце, - единственное материальное и нематериальное, что у него есть.
   Ты же,... ты, скорее всего из мира снов, из мира муз, из мира гурий. Ты - что-то более высокое, священное. Неземная. Нечеловеческая.
   И когда я сталкиваюсь с тобой, в этом мире, где живешь ты и я, где вокруг миллионы людей, я понимаю, что телом, скорее всего, и душой ты принадлежишь миру, которому я всегда был антиподом, миру, который был для меня тюрьмой. И теперь, мне кажется, что итогом, финалом всей этой эпопеи должно случиться что-то нехорошее, что это - определенно драма; должна умереть какая-то часть меня, а вместе с ней и все остальное, связанное с ней, сопутствующее ей, присущее ей...
  
   Bечер субботы. Я сижу один в компании книги подаренной ею, наслаждаюсь отличным вином,
   присланным из дома, закусывая сыром ("пышлак"). Вместе они дают необыкновенный вкус...терпкий, теплый, домашний, чуть сладкий, с кислинкой, и то ли ароматом сырости, то ли свежесорванной айвы, скорее и того и другого...я не настолько утонченный во вкусах, но вино...оно у меня в крови. Мне почему-то вспомнилось то, как едят арбуз балкарцы: вместо хлеба, вприкуску они едят сыр. И оказывается, что это очень вкусно.
   Эта чертова книга словно разламывает меня как грецкий орех, открывает во мне все то, что я старательно прятал, то, что я не хотел знать, то, что я хотел забыть. Эта книга обо мне, но, к сожалению, или может быть к счастью, не о ней.
   "Я питал много иллюзий...
   Мне надоело ждать чуда, не имея возможности что-то сделать самому. Мне надоело ждать. Я и жду так уже целую вечность.
   Мне надоело ощущать себя изгоем рода человеческого, отравленного гнилью и желчью одиночества и тоски.
   Мне надоело то, что слишком много многоточий и почти нет точек. Мне надоело то, что слишком много вопросов, на которые нет ответов, словно они сказаны в пустоту. Мне надоело то, что я постоянно спотыкаюсь, и после каждого падения невыносимо трудно встать.
   Я часто не могу перебороть свою гордость. Хорошо эти или плохо - когда-нибудь покажет мне жизнь. Я не могу подставлять вторую щеку. Я могу тысячи раз наступить на одни и те же грабли, в сотый раз поскользнуться на одном и том же месте. Но, не дав сдачи, подставить себя еще раз... Мне нужен бой, спарринг. Но приходится терпеть все удары судьбы, - я не могу ответить ей тем же. Я не могу себе позволить ответить ей..."
  
   Эта книга вызвала у меня то, почти забытое ощущение игры. Мне казалось, что она хотела что-то мне сказать этой книгой, может, что-то объяснить, Что эта книга выбрана не случайно.
   (Книга эта - бразильского писателя Пауло Коэльо. Её название - "Заир". Прочитав её, вы увидите много аналогий. Я сам был ошеломлен схожестью. Только в слово Заир я вкладываю другое значение. И разница в том, что её герой - всего лишь герой. А я - живой человек. Именно это отличает настоящего писателя, от таких, как я.
   То, что я пишу, - это в большей степени средство от печали, от грусти, от того, что волнует мою душу. Оно не обращено ни к кому, быть может только ко мне самому. Бумаге я могу сказать гораздо больше, чем кому-либо из людей. А дальше меня не очень волнует, прочтет это кто-нибудь или нет. Лист - он беспристрастен. Он не дает ответов, но и не задает вопросов. Он лишь внимательно слушает то, что льется из сердца)
   Теперь я почти отчетливо понимал, что все это - лишь наваждение. Что-то должно произойти, что-то должен сделать я, что-то должно случится такое, что расставит все точки над "и" и разрушит эту вселенную сомнений и иллюзий. Но что?
   А Любовь, настоящая, гораздо шире наших представлений и понятий о ней, она гораздо больше, чем то, что мы чувствуем. Она разрушила практически все во мне на корню. Но её разрушительная сила - её же способность созидать.
   Мне почему-то вспомнилась легенда, которую мне рассказывал мой дядя в детстве:
   В нашем краю есть одна крепость. Люди называют её замок Коварства и Любви.
   На пастбищном хребте Кавказа, в ущелье стоит та крепость. Он принадлежал карачаевскому князю Алихану, где он жил со своей семьей. Это был прекраснейший замок, построенный в духе Кавказа XII века, с бойницами, неприступными стенами, с конюшней, богато и изыскано убранными залами, мельницей, домиком для прислуги, домом для гостей, беседками в тенях акаций и садом, который находился чуть поодаль дома. Сад был необыкновенной красоты: в нем выращивались все виды роз, орхидей, горных и полевых цветов, кустарников, и весной, когда сад цвел, с гор можно было увидеть радугу, спектр которой состоял из этих растений, высаженных в ровные дуги. Персики, гранаты, яблоки, абрикосы...фруктовые деревья невозможно было сосчитать.
   Князь был очень богат и влиятелен. Его уважали, с ним считались все соседние князья. Он был очень жесткого характера и никому никогда в своей жизни не давал спуску. Он был лучшим джигитом, он был лучшим воином, у него была самая большая отара овец, лучшие кони, он был лучшим во всем. И поэтому его тщеславие, любовь к себе и эгоизм не знали границ. В семье и хозяйстве он был настоящим тираном. Он держал в ужасе всех: прислугу, конюхов, нукеров, родственников, жену и мать, и даже свою единственную и горячо любимую дочь по имени Саодат, которая была его гордостью. Скромная, светлокожая, с бездонными черными глазами, прекрасными русыми волосами, тонкими бархатными руками и лучезарной улыбкой, - она считалась самой завидной невестой. Но ни один жених не осмелился бы её украсть, не спросив разрешения отца. А разрешения не смог бы получить и сам шамхал.
   Она печалилась, рыдала и ждала, ждала своего суженного, которого полюбит, с которым уедет из этого, презираемого ею дома.
   Однажды, старый уже и беспомощный, садовник, верой и правдой служивший княжеской семье, умер. Князь был в ужасе от того, что его необыкновенный, красивейший сад зачахнет. Он велел своим нукерам объехать весь Кавказ и найти лучшего садовника, в противном же случае их будет ожидать не самая приятная участь.
   Через неделю они вернулись с совсем молодым еще парнем, по имени Тимур, который был из обычной плебейской семьи, но обладал чрезвычайной красотой, присущей только князьям. Он был высок, хорошо слажен, со смольно-черными вьющимися волосами, его большие глаза небесной голубизны все время улыбались вместо его губ. Князь любил, чтобы его окружали только красивые вещи и люди, и, ни минуты не медля, взял парня в дом.
   Жарким июльским вечером, когда князь уехал по делам в Кабарду, Саодат вышла из дома прогуляться на свежем воздухе, вдохнуть эти чудные ароматы цветов, растущих в саду. И впервые увидела садовника. Она с непринужденным видом села в беседке и незаметно наблюдала за ним. Он ей очень понравился, и она испугалась этого, - Саодат никогда еще в своей жизни не общалась с мужчинами, не принадлежащими её семье, тем более её кругу. Она испугалась совершенно новых чувств, того, как заколотилось сердце в её груди. Уже ночью, лежа в постели, она думала об этом и не могла уснуть. И совершенно дикий ужас охватил её, когда она вспомнила отца, и представила, что он когда-либо узнает о том, что ей понравился садовник.
   Вечером в саду Тимур впервые увидел прекрасную княжескую дочь. Ему стало грустно, он думал: "она никогда не захочет быть со мной..." Он не отрывался от работы, наблюдая за ней, и заметил, что она тоже смотрит на него, что он ей понравился. Его сердце загорелось надеждой, и с этого момента он не находил себе места, в ожидании ночи, когда он сможет увидеться с ней.
   Он пробрался в замок через окно, и отправился на поиски той, чей образ застыл в его сердце. Он безрезультатно ходил по коридорам, было далеко за полночь, и он решил, что уже пора идти домой, как услышал за одной из дверей женский плач. Он прислушался - плакала девушка. Тимур очень тихо постучал и прошептал:
   - Это ваш садовник...
   - Какой садовник? Убирайся прочь! Как ты смеешь нарушать мой покой?!
   - Не гневайся, красавица. Прошу, выслушай меня...я больше ни о чем тебя не попрошу.
   Наступила тишина. Тимур не понимал её значения, но ждал. Послышался скрип двери, и темный коридор озарил тусклый свет свечи, горевшей в комнате. Но был и другой свет, этот свет был ослепительным, благодатным, он бил в глаза ярче солнца. Этот свет излучала милая, добрая улыбка самой прекрасной девушки на свете.
   Она заговорческим тоном пригласила его пройти в комнату.
   - Как твое имя?
   - Тимур.
   - Меня зовут Саодат.
   - Какое красивое имя, она означает "счастье"?
   - Да.
   И вот так они разговаривали до самого рассвета. Тимур рассказывал ей про места, в которых бывал, про людей, которых видел, он рассказал ей всю свою жизнь. Она внимательно слушала и улыбка не исчезала с её красивого лица. Он рассказывал ей смешные истории, которые происходили с людьми, которые живут в замке. Уже горизонт окрасился в перламутрово-розовый цвет, и могучие горы оплела тонкая ниточка света. Попрощавшись, Тимур спустился вниз по дереву, которое росло у самых окон комнаты Саодат. Они договорились, что непременно должны встретится хотя бы еще раз.
   Они проводили ночи напролет, беседуя друг с другом, просто находясь вместе, и им было хорошо. Они вместе мечтали, смеялись. Совсем скоро, они, каждый отдельно для себя, обнаружили, что влюблены. И настолько сильно, что светлая часть суток казалась бесконечной мукой в ожидании ночи, но заканчивалась так быстро, словно прошло всего пару часов, и они вновь были вместе. Они были счастливы вместе. И, казалось, ничего больше не нужно.
   Тимур, занимаясь своей работой, думал о любимой. Он стриг кусты китайской розы и видел в бутонах лицо Саодат. Душистые запахи цветов были ароматом её волос. Он отдыхал в тени деревьев и, дуновение ветра казалось её дыханием. Он поднимал глаза к небу, и видел сияние её чудесной улыбки.
   Саодат же целый день проводила, будто в заточении. Отец все время занятой и строгий, ни под каким предлогом не разрешал ей выходить за предел двора. Это было жутким мучением, видеть Тимура, но не иметь возможности коснутся его руки, просто поговорить. Она мечтала о том, как вместе они уедут в далекий край, где будут жить счастливо, бок о бок, дарить друг другу тепло и заботу.
   Прошел год. Ничего не изменилось. Они по-прежнему виделись по ночам, но эти встречи уже не приносили полного удовлетворения. И в один день Тимур набрался храбрости и подошел средь бела дня к своей Саодат, когда она угрюмо сидела на скамье около порога дома:
   - Слушай, так больше не может продолжаться. Я тебя украду.
   - Нет, ты что?! - ответила Саодат, и глаза её как будто покрылись коркой льда от ужаса, - отец тебя убьет!!!
   - И пусть!
   - Нет, давай лучше сбежим! Хотя отец все равно нас разыщет, и прикажет тебя четвертовать!
   - Пускай, надо попытать счастье...
   Саодат заплакала.
   - Нет, не нужно, я тебя умоляю...
   На этом они и расстались
   Князь Аслан увидел их разговор в окно из своих покоев и сразу понял, в чем дело. В тот же день он велел найти ей жениха, и начинать приготовления к свадьбе. В замке закипела работа: плотники мастерили длинные скамьи, все носились по двору, постоянно приезжали повозки, груженные вином и яствами, охотники ушли в горы, резали баранов, пастух пригнал самого большого свадебного быка из стада, поварихи бегали с посудой. Тимур, сообразив, что происходит, поинтересовался у старика, который сидел в стороне от шумихи и суеты, мирно покуривая трубку:
   - И когда же свадьба?
   - Завтра, сынок. Посмотри, как бегают эти люди, будто бы выдают своих дочерей...
   Он добродушно рассмеялся. Тимуру же было совсем не смешно.
   - А кто жених?
   - Откуда я знаю... - ответил старик и предался своему забвению.
   Тимур чувствовал всем телом, как колотиться его сердце от горя, от злости, от необходимости действовать. Он бросил сад и стал готовиться к побегу. Он выпросил у конюха самого быстрого коня, сказав, что ему необходимо срочно уехать по приказу князя и, дело не требует отлагательств. Он снарядил коня, и оставил его под деревом довольно далеко от стен замка.
   Под покровом ночи, когда переполох стих, он пришел к Саодат и сказал ей, что времени мало и нужно быстро уходить. Саодат схватила только платок, который в детстве ей подарила бабушка и кольцо, подаренное Тимуром.
   Две тени скользили в ночи, как два демона, бесшумные и почти не заметные. Они вышли за пределы замка, и Саодат почувствовала, как свобода одурманивает сознанье. От её вкуса и страха не было сил делать шаги. Тимур взял её на руки. Он бежал, как ветер, он лез в гору, как барс, - он несся навстречу своему счастью, и счастью своей любимой, их счастью. Ночь была прекрасна. Вне стен дома, небо было бескрайним, оно сверкало миллионами огней, запах ночи щекотал ноздри, трава под ногами шелестела, как бархат.
   Они сели на коня и в галоп помчались к перевалу, за которым была та долгожданная свобода, о которой всю жизнь мечтала Саодат.
  
   Князь предполагал, что садовник попытается похитить его дочь. Он снарядил отряд, который отправился в погоню с целью вернуть княжескую дочь и убить дерзкого садовника. Отряд мчался, как ураган, и всадники обнажили кинжалы, с каждым метром все сильней возбуждаясь от мысли о расправе над обидчиком своего хозяина.
   Тимур гнал коня во всю силу, но, примерно через час, он почувствовал погоню. Но пути назад не было. Он пытался уйти по козьим тропкам, где не каждый человек пройдет, не то, что конь. Но преследователи неминуемо приближались. Саодат в страхе вцепилась в бурку Тимура, сердце её замерло. Ожидание так мучительно.
   Их настигли на скале Каратау. Это была маленькая каменная площадка над обрывом, на отвесной скале, окруженная головорезами. Саодат с надеждой смотрела в глаза возлюбленному. Глаза эти пылали яростью, его лицо исказил звериный оскал, дыхание было огненным. Кольцо угрожающе сужалось. А она тихо шептала ему:
   - Не принимай бой, прошу, давай, погибнем вместе! Слишком ничтожно расстояние, разделяющее нас с тобой! Сделаем шаг в пропасть и навсегда останемся вдвоем.
   Тимур будто пришел в себя и взглянул на Саодат. Она смотрела с надеждой и мольбой. Он прошептал в ответ:
   - Если хочешь этого, - будь, по-твоему!
   Они развернулись и взглянули в лицо бездне. Там внизу шумела река. Она самоотверженно течет к своему Морю, разрушая или избегая преграды на своем пути. Она самоотверженно, шаг за шагом, движется по пути к своем счастью, не взирая ни на что. Она постоянно набирается сил, она дарит людям и зверям воду, принося этим пользу, но не думает об этом. Она просто стремится к своему счастью, к своей цели.
   Тимур почувствовал горячую ладонь, такую нежную, такую ласковую. Они взялись за руки, последний раз посмотрели друг другу в глаза. Саодат в последний раз подарила ему свою улыбку.
   Тимур сделал шаг и почувствовал, как рука Саодат выскальзывает из его цепких пальцев. Он закрыл глаза и почувствовал адскую боль в сердце.
   Саодат упала на колени и зарыдала.
   Река все так же шумела.

*

   Tысячи раз я говорил тебе, наверное, надоедал, наверное, злил, тем, что просто хотел быть рядом, хотел быть твоим, хотел быть в твоей душе,... не просто другом...я часто жалел о своей юношеской глупости, хотя, все сделано, все так и должно быть, я уверен, что будь все по-другому, я никогда не познал бы таких чувств, я никогда не стал бы тобой и собой...я никогда бы не стал слепым странником, печалящимся перед выбором: святость, сумасшествие, счастье...
   (а возможно, я ни разу этого и не сказал?)
   И выбор этот не будет сделан никогда, - навсегда я останусь в чистилище этого мира, никому не нужный, никому не важный, как каждое создание Божье, которому не посчастливилось обрести или хотя бы суметь прикоснуться робко, с материнской нежностью к нему, к своему счастью...
   Все, что осталось у меня, все, что наполняет мою душу, все, чем я живу и для чего я живу, мой элизиум, утопия, бездна, глядя в которую, я, проваливаясь в её объятия, несусь на встречу Року, мой Бог и мой пророк. Моя Любовь - это моя борьба. Моя Любовь - это Моя Вера.
   Мой Заир - тоже существо, существо прекраснейшее на земле. Имя ему - Анаида.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

Эпилог

  
   Mне действительно жалко, что вышло все именно так. Мне представлялось все по-другому. Я думал, что я и Она, мы, сможем быть счастливы вместе, мы сможем быть вместе...мой рассудок одурманен Её красотой, и поэтому возникают такого рода иллюзии. Я жалею, почти, что рассказал Ей о своих чувствах. В противном случае, как кажется сейчас, было бы проще Ей, было бы проще мне... очень грустно встречать и провожать солнце в одиночестве...
   Я мог бы ей сказать: "Ты для меня все! Без тебя я жить не могу!" Но это будет неправдой. Ведь как-никак я все-таки живу.
   Пока я существую лишь в Небытии. Я жду ночи или утра, или полудня, в любом случае, - момента, когда моё крохотное по сравнению с миром, с людьми, с пороками и катастрофами, с Любовью, тельце захватит в свои крепкие, ласковые объятия сон. Когда я попаду в мир, где нереальность становиться реальностью, где мечты - банальность, где Любовь - привкус на языке.
  
   Именно созидательная Любовь дает импульс к творчеству. P= m*v, где р - импульс, m - масса, v - скорость. Если условно разделить Любовь на два вида, "позитивную" и "негативную", т.е. счастливую и несчастливую или просто, - когда ты счастлив или когда тебя раздирает тоска; - можно вывести закономерность: позитивная - вызывает эйфорию, которая не может послужить импульсом. Негативная, наоборот, заставляет думать, печалиться, размышлять. Именно она дает толчок, её раны и коросты гнетут, от них пытаешься избавиться. И вся масса мыслей, переживаний, достигая критической отметки, когда уже больше не можешь носить это все в голове, рвется наружу, ищет выплеска, как вулкан. И зачастую некому или нет желания из страха попросту "излить душу", ввиду разных обстоятельств. Тогда и происходит то, что люди называют творчеством, в абсолютно разных формах, жанрах, ипостасях. Это стихи, это картины, это рисунки на полях тетради, это может даже html-страничка.
   Скорость здесь - это, точно так же как и масса, гораздо большее и более сложное, чем в физике. Скорость - это первая производная координаты по времени. Со временем все понятно и очевидно: время, которое необходимо для достижения той самой критической точки, которая обуславливает желание, скорее даже необходимость созидать. А что за координата? Где эта числовая прямая х, плоскость? Куда она направлена, и где её начало?
   Эта координата - возможно, местоположение тебя в мире Идей, уровень интеллектуального развития. Но, скорее всего, все проще - это местонахождение на твоем Пути, точка, промежуток на котором ты находишься. Шаг или ожидание знака. И если ты еще не дошел до "нужного места" все твое творчество - самообман. В этом и есть Божественное Присутствие, Участие, Муза, называйте, как хотите. На любом отрезке, на любой из числовых прямых, в любой плоскости - Бог. И если, грубо говоря, не Дано - писать стихи или картины, заниматься эзотерикой или дизайном - то никогда ничего и не получиться.
   Эта формула не применима к истинным Творцам, людям особым, несущим крест дара, таланта. Для них, для их творчества, наоборот негативная Любовь - губительна. Для них не существует никаких других импульсов, кроме как Вдохновения, какого-то сакрального участия высших сил. И никто и никогда не выведет эту формулу, точно так же как ученые не смогут вывести истинную и верную формулу Любви, Бога и т.д. Потому что, её вероятнее всего, и нет: а если есть, - это за рамками нашего понимания мира в целом. Как сказал один профессор: математики говорят с природой на её языке, а физики пытаются объяснить природу языком человека.
   Однажды в лаборатории петрографии мне в руки попался справочник по органическим остаткам в карбонатных горных породах и классификации карбонатных пород. Он был на английском языке, очень узкой направленности, и понять что-либо было невозможно, да и не нужно. Потому что главным были фотографии организмов под микроскопом. Миллионы видов, абсолютно не похожих. Они выстраивают идеально геометрические формы раковин, скелетов, создавая дивные узоры и орнаменты. Они строят колонии, как по четкому проекту, не имея даже нервных клеток. Эти организмы создают совершенные формы звезд, переливаясь, преломляя свет всеми цветами радуги. Увиденное навеяло мне восточной росписью. Там, и почти во всем исламском мире, не существует изображений Аллаха и Пророка, Ангелов. Вместо этого мечети и медресе, мавзолеи и обычные дома расписаны красивейшими и сложнейшими орнаментами. Так вот, художник перед тем, как приступить к росписи, просчитывает узор, математически, измеряя длины ребер, форму полостей, так, чтобы создавалось впечатления целостности, чтобы не было пустот. Точно так же растут кристаллы, ребро за ребром, плоскость за плоскостью. Я очередной раз убедился в том, как совершенен мир, идеален в своей структуре, от мельчайших частиц до галактик и черных дыр. Как прекрасен Мир Божий.
  
  
   Сейчас уже, спустя год (или два, или три, - кто знает? Не я во всяком случае) после всех этих событий, хотя событиями их назвать нельзя, - переживаниями и переменами внутри; после всего этого я могу уверенно сказать, что я разочаровался:
   В своей жизни и жизненном выборе (который был сделан не мной, но против которого я не мог пойти)
   В своем творчестве. Но, впрочем, с творчеством, точнее с Творцом, я никогда не отождествлял себя. Один глупец сказал о писателях - архитекторы человеческих душ. И он был прав. Не может творчеству, какой-то сюжет, задумка, существовать вне контекста жизни, чьего-либо бытия. Что касается моей, - она ничтожна. Просто для того, чтобы быть запечатленной в словах на бумаге; просто для того, чтобы иметь свое место в этом бесконечном, в количестве, во времени, в этом неиссякаемом потоке "я". Я разочаровался в себе самом, осознав, что все, что наполняло меня, чем я жил, все бунтарство, вся обособленность, антипатия ко всему окружающему, как мне казалось, лживому, - все это пустое. Раньше я считал себя особенным именно в этом, и мне представлялось это некоего рода благородством, уникальностью...эксклюзив...на деле же - сущая одержимость, глупость. Даже если и наоборот, все одно - знание чего-то иного, видение другого мира и жизни, - ничего не дают, никак не влияют на мой мир, внутри меня, и за,... вне. Они не могут дать возможность, сил, права что-либо менять. Можно, наверное, лишь играть на чувствах и слабостях, питая какие-то корысти или забавы ради, но - мне это неинтересно и отвратительно. Я увидел, что мои принципы никак не согласуются с законами жизни, со светским этикетом и уголовным кодексом, с моралью и благоразумием.
   В глубине души меня греет желание, несбыточная мечта, скорее даже, - "оставить все и делать так и жить так, как подсказывает сердце". Но как бы избито она не звучала, не может мир принять меня, таким, не могу я сам, мне не позволяет чувство ответственности, долга, любви перед родными и дорогими мне людьми. Не могу я попрать все, что пытается навязать мир людей и массовая культура. Я не сдаюсь. Я поражен и, истекая кровью и слезами, ухожу с поле боя. Мои мечты, - всё, что от них осталось, эти жалкие обрывки когда-то горячего, любящего, страстного и печального сердца, - растоптано в месиве грязи и дождя, крови. Мои церкви и минареты - дымящиеся груды камней, не больше...
   Моя любовь - утопия, прекрасная и светлая, но, как и все другие, нереальная и невозможная. Я не устал бороться и сражаться за Неё, хотя бы, потому что никогда и не пытался. Я не рыцарь на белом коне. Я - слабый, ничтожный человечишка, которому никогда не улыбается удача, потому что всем своим существом он отталкивает её.
   Я сопротивлялся стремлению, желанию, жажде, навязчивой идее сжечь все рукописи, стереть все файлы, все распечатки вышвырнуть в окно. Этим стереть все следы и признаки, призраки того иллюзорного мира, прекрасного и солнечного, в котором я мог быть счастливым и настоящим. Пока я сопротивляюсь, но уже никогда не чувствую себя в этом мире, не ощущая и его присутствия, лишь изредка; не вижу в нем убежища.
   Я собираюсь совершить своего рода паломничество, и последние месяцы только и живу мыслью об этом; паломничество к истокам, к себе, к роднику сладкой, чистой воды, из которой вроде бы и появился тот мальчик с большими глазами и беззубой и радостной улыбкой; в горы, к скалам-аскетам, к одиночеству и небу;...домой,...как же так может быть, почему это происходит: то, что человек не может, не имеет возможности попасть в свой родной дом и жить на своей земле, в силу различных обстоятельств? Почему эти обстоятельства возникают, и почему они настолько категоричны?
   А параллельно с этим меня грызет страх того, что я разочаруюсь и в Карачае, как и во всем вокруг. И тогда это придется последним ударом, последним выстрелом и последней каплей жизни, и не станет больше на планете места для еще одной заблудшей души.
   Сейчас, держа в руках тетрадь и ручку, я чувствую горечь во рту от всей той лжи, которую мне приходилось говорить, боль от всего того нехорошего, что я сделал; какое-то едкое, сосущее мерзкое ощущение в сердце от всего того, что совершил и не осмелился, от того, что сказал и чего испугался...
   Рано еще умирать, но ощущения таковы, будто смерть уже стоит у порога дома, в ожидании. Я чувствую, что-то или кто-то умирает; как кажется, это он сейчас сидит на холодном полу с красными от бессонницы глазами, с бледным лицом и неуверенными дрожащими руками. В агонии он ловит тщетно мысли в своей голове, в своем разуме на грани, на острие безумия. Он так похож и так далек; он точно старый знакомый, имени которого уже не помнишь. Лицо увиденное в толпе. "Где же я его видел?"
   Энтузиаст, - это человек идущий к своей цели, неся в сердце Бога и любовь. У меня нет цели. Я не вижу свое будущее, оно в плотной серой дымке. Наслаждаться жизнью? Трудно пить из её чаши, отравленной печалью "несчастливой любви", хоть это и не так. Я счастлив от того, что я люблю. Но что-то мне мешает жить, что-то не дает быть свободным. Что-то мешает спокойно спать. Что-то мешает двигаться, грести против течения. Но и мое внутреннее я всячески сопротивляется такому положению вещей, я не могу жить просто. И я оказываюсь между двух огней; меня раздирают эмоции, чувства, яркой палитрой оттенков сменяющие друг друга; я могу проснуться сутра, посмотреть в окно, щурясь от солнца, с ухмылкой и чистой головой, и радоваться этому дню, каким бы он не случился. Бывает, что просыпаешься от какого-то мучительного сна, с ощущением, что в голове - первозданный хаос... только одно желание, одно стремление, точно инстинкт движет мною дальше; хватаюсь за пачку сигарет;
   Тяжело, невыносимо тяжко жить в неумении жить. Когда приходится лгать самому себе: "все хорошо, жизнь прекрасна, я люблю и это главное!". Но, заглянув внутрь себя, обратив взор свой, вечно ищущий чего-то, к другой стороне души, капнув грязи, дрожи, боли, - ужасаешься. О, Боже! - думаешь про себя, - где взять сил? Где почерпнуть вдохновения жить и радоваться. Искренне, так, чтобы встать рано утром, подойти к зеркалу и честно, без всяких условностей, "но" и "ну" сказать,...хотя зачем говорить, - просто улыбнуться. У любви? Я выжал из неё все соки, все слезы и экстракты с запахами весны. Она сейчас похожа на меня: потрепанная, больная, исхудалая, как лагерный доходяга, молящий всех Богов мира о смерти, быстрой и легкой...
   На улицах Москвы, в её двориках и проулках, на бульварах и проспектах, кругом искрится счастьем и солнечным светом лето; радостью в глазах прохожих. А я изгоем, точно демон в темнице, смотрю за окно с завистью, злобой, а чаще апатией. Кто-то умирает во мне. Медленно, томно, мучительно. И уже звучат в мыслях звуки реквиема, и это самая чудесная и красивая музыка, рождавшаяся в моей душе, самая изысканная и утонченная композиция, рождавшаяся в моем сердце. Лучшее из когда-либо сочиненного - и скорее всего итог, апогей, развязка...
   Тяжело, когда видишь разочарование. Большим трудно, когда понимаешь, что оно - абсурд. Осознаешь, что ты сам все придумал и удивляться нечему. Я убедился лишний раз, в очередной раз, в неадекватности своего ума и вообще всего того, что исключает физическую составляющую человека; все - что, вне физики и химии. Возможно, оно поддается математике. В философии используют термин "метафизика"; что-то высшее, которое, невозможно привязать к природе этого мира; что невозможно объяснить на бумаге при помощи формул и определений. Высшая физика. Попросту, это называют - душой, сердцем, умом, - но это неважно.
   Однажды я понял, что мой собственный разум меня же обманывает.
   Ученые утверждают, что человеческий мозг состоит из клеток-нейронов, по которым передаются электрические заряды. В них же эти заряды, условно говоря, преобразуются в мысли; тогда получается, что все, чем является человек: все, что он создает, думает и творит, все, чем он живет и все, что с ним происходит, - весь "мир" не имеет смысла, практически не существует. А человек в нем - лишь нелепая марионетка в руках случайности, со всеми своими стремлениями, с прогрессом, эволюцией. Я же думаю, что подобная система способна только обслуживать такую деятельность мозга, как мышление, создание и воплощение мыслей, - как раз метафизическую часть разума. Невозможно управлять мыслями с помощью какой-либо системы только лишь потому, что она, эта система, подчиняется естественным законам мира; По "их" теории выходит, что любая данная конкретная мысль, имеющая определенное значение и значимость, является результатом преобразования случайного электрического заряда. Для меня лично, это - бред. Тогда почему она именно такая, а не другая, и почему тогда все вокруг вот так, а не иначе?
  
   Глупость, - я думал, что Она существует, а Она - всего лишь призрак, который живет и дышит, и чувствует только в моем мире, - всё остальное и все остальные - пародии, суррогаты... я вижу во всем Её, невольно перенося на них Её лик, все те, качества, недостатки и все хорошее, что есть в этом призраке, Заире. Я обманывал себя, очень дорого поплатившись. Но, черт подери, я не знаю способа сопротивляться Ей, Её желанию воплотиться в человеке. Моё сердце, точно несчастный потерявшийся щенок, который ищет в огромной толпе диких и страшных, чужих людей друга. И вроде бы уже он уткнулся мокрым носом в теплую, крепкую, такую родную грудь, успокоившись, наконец, как вдруг его отшвыривают, точно тряпку. И, скалясь и рыча, готовый порвать глотку, точно дерзкий пес, проживший много и многое повидавший на своем веку, он отдаляется прочь. К одиночеству.
   Так же я, как будто вновь, в одиночестве, буду предавать свой ум алкоголю и марихуане; а тело и сердце в поисках понимания проституткам и просто шлюхам.
   В этом физическом мире нет идеалов, и быть не должно; они не могут быть воплощены; среди людей редко встречаются ангелы, блаженные и святые; с пониманием этого приходит ощущение усталости. От жизни в поисках "чего-то", от наслаждений и передряг, от проблем и трудностей, от всего: от любви и лжи, от тупого бессмысленного шагания в завтра; нет желания что-то менять вокруг из-за того, что нет сил и умения...
  
   Случилось так, что ты перестала быть той, кем ты была; ты изменилась; возможно, потому что, когда надеваешь маску, когда пускаешь в себя что-то чужеродное, кого-то другого, (мимикрия?), через некоторое время этот другой сольется с твоим Я, и ты перестаешь быть прежней, быть собой; Впредь маска станет твоим истинным лицом и это будет лицо совсем другого человека.
   Возможно, все так и должно было произойти, и то, что я увидел в тебе - естественные метаморфозы.
   Возможно, я ошибался и ошибаюсь. И я изначально питал себя и свою любовь иллюзиями. Но поверить в это страшно, так как эта ошибка перечеркнет треть моей жизни, сотрет с лица Земли, из страниц истории, из Бытия...
   Ответа нет.
   Я упал. Я свалился, с грохотом, ударившись о землю. От боли и уныния не хочется вставать: кажется, лучше пролежать вот так оставшуюся жизнь и не видеть больше ничего и никого, ничего не делать, ничего не чувствовать, ничему не радоваться, ни отчего не грустить. Это временно и обязательно пройдет.
   Я чуть было не подарил тебе свою жизнь. Поверь, я бы отдал тебе себя полностью; я бы засунул свои амбиции, желания, убеждения и принципы себе в задницу, если бы ты этого захотела. Ведь так, и живет большая часть цивилизованного мира. Просто закрывая глаза на все, что выходит за рамки "общепринятого". Надо делать деньги. Создавать семью. Добиваться успеха. Остальное - пустое ребячество. А априори, вы (мы) подписываем символически некий пакт о неразглашении. Отдавая себя в руки, в когтистые лапы и зубастые пасти системе. Эта система, возможно, никем не создана, или не создана специально, с какой-то определенной целью. Произвольно, пока человечество училось выживать, жить, потом создавать жизнь и, наконец, уничтожать её, в сознании большинства вырабатывались стереотипы, представляющие собой так называемого среднестатистического человека. Обратная эффект - человек движется по пути становления среднестатистическим. Не зная, ни кто он, ни что это подразумевает и так далее. Невольно, быть может, подсознательно. Но ведь подсознательное тоже откуда-то появилось. Можно сказать, что стереотипы - извращенные умами и временем архетипы, превратно понятые.
   Так вот, ради Тебя я бы смог задушить в себе дух, сопротивляющийся этому "среднестатистическому". Я смог бы растоптать себя, и стать никем. Я бы смог, точно зубы из челюсти, вырвать, выдрать частички души, подаренные мне Жизнью, - семена чего-то сверхъестественного, едва успевшие дать первые, крохотные росточки. Я не сделал этого по нескольким причинам:
   Во-первых, ты бы никогда не попросила, я думаю, об этом и никогда бы не приняла такого дара. Такой жертвы
   Во-вторых, если и не так, то ни я, ни ты не смогли бы быть счастливыми. Исчезла бы сказка, волшебство, Чудо и ангелы. Вместо них в жизнь ворвались бы сухость, будни, как пиявки сосущие жизненные соки из человека.
   Я жил много на Кавказе, поэтому могу говорить, что аксакалы, старики живут сто лет и дольше, намного дольше, не только благодаря хорошей экологии, правильному питанию и многому другому. Не это главное, это всего лишь части большего. А большее заключается в том, что они живут другими буднями, другими жизнями. Вне замкнутых компаний друзей и знакомых. Вне больших корпораций и ЖЭКов. Вне всего, что так прочно вошло в быт, в жизнь города, вытеснив что-то более важное, нематериальное, наверное, духовное.
   Очень тяжело объяснить это, нужно просто побывать там, пожить там (только не в качестве туриста);
  
   А любовь... я думаю, что смогу с ней бороться, смогу с ней жить; смогу похоронить её где-нибудь в дебрях чувств, в бездне памяти; Но сердце будет греть и обжигать твое лицо, твой образ. Твои...глаза каждую минуту моей жизни будут пристально смотреть на меня, чуть улыбаясь, еле заметно, уголками глаз.
  
   Единственная мечта, которая живет в моем сердце, и то, это даже не мечта, а просто, - желание, чтобы музыка или же мое писательство могли приносить деньги достаточные для безбедного существования для того, чтобы появилась возможность отдавать творчеству, музыке и строкам, все свое время. Но с другой стороны совсем не хочется быть популярным: чтобы книги, будучи модными и известными, покупались теми, кому они ничего не скажут. Чтобы музыка и группа, пребывая "у всех на слуху", собирала вокруг себя людей, абсолютно чуждых, непонимающих того, за чем они приходят на концерт или покупают компакт-диск.
   Есть еще один еще более трудный, неоднозначный и неразрешимый вопрос. Если посвятить себя этому, ступить на путь мечты, смело и уверенно стремиться к счастью, не удастся, не посчастливится встретить человека, девушку, способную и готовую пойти с тобой по этой тернистой и тяжелой стезе, тем самым посвятив себя тебе и твоему делу. Ведь оно никогда не сулит больших гонораров и тиражей, красивой - богатой жизни, или стадионов поклонников, только если повезет по-крупному. Удача очень капризна. Успех. Не ради этого все делается.
   А ведь нужно обеспечить будущее своих детей, своих родителей, свое будущее. И погрузившись в рутину офисов и сервисных служб, с их компьютерными системами и рабочим графиком, со всем тем, что сковывает полет творца; с тем, что разрушает на корню вдохновение, привнося усталость, бессилие и безразличность. Это гнетет. Порой кажется, что творчество, искусство - удел и привилегия богатых, обеспеченных людей, хотя уйма обратных примеров.
   К тому же я, скорее всего, не смогу принять такой жертвы от кого-либо. Вступить со мной на путь возможной нищеты, бедности или серости, скрывающейся за каждодневным чудом. Я преклоняюсь перед всеми женами, спутницами, просто женщинами всех и каждого, отдавшего себя великому делу, своему делу. Им пришлось многое испытать и многое пережить: лишения, отчаяние, слезы, - но сквозь все это они смогли разглядеть и обрести свое счастье, они смогли постичь смысл всего происходящего, смогли осознать значимость и необходимость своих страданий. Женщины эти отдали себя, держа за руки своих любимых, доверившись им, принесли себя в жертву истории, искусству, науке, человечеству и своим потомкам.
  
   Я обрел покой и очень непрочное равновесие в хитросплетениях своих дум, печалей и амбиций: Еще горела на востоке, одинокая, Чолпан, утренняя звезда. В лиловых оттенках зари. Утром в горах всегда холодно, и, спасаясь от озноба, я сидел на корточках, скрестив руки и плотно прижавшись к коленям. Дядя остался в машине, старом УАЗе, разлегшись на сиденьях. Хотелось спать, пить. Голову тешила мысль, что там внизу, у реки, фонтаном бьют из самых недр земли теплые, дурно пахнущие, но вкусные нарзаны. Ни души, ни зверя. Ночные охотники уже отдыхают от ночных погонь в своих логовах и норах. Бодрствующие днем еще только-только продирают глаза, с наслаждением потягиваясь. Ветер тоже спит. Тишина и покой. Только высоко в небе над машиной и надо мной, кружит орел. Наверное, самый ранний из птиц, он осматривал свои огромные владения. Утром такой легкий воздух, такой приятный, бодрящий.
   Мы остановились на перевале, поднявшись на самую вершину хребта. На кругозоре. Сзади остался малый Къарачай со своими реками и горными пастбищами. Справа виднелись смутно в дымке минареты Микоян-Шахара, а прямо перед нами раскинулся, выстроился в частокол вершин, пиков, скал красавец-Кавказ, со своими вечными снегами, играющий на свету восходящего солнца миллионами цветов. Длинной чередой башен он тянется с запада на восток, являя собой неприступную стену для врагов и ветров-суховеев. Сердце замерло, какой-то душевный подъем, от переполняющих эмоций в теле что-то меняется. А чуть-чуть восточнее, над всем этим великолепием, над хребтом изрезанным ущельями, которые как ветви растут в новые хребты и ущелья; над лесами, ветхими и величественными, с соснами и пихтами в пятьдесят и даже семьдесят метров, с реликтовыми тысячелетними тисами и буками, с бесконечным множеством деревьев. Над альпийскими лугами, украшенными россыпью цветов, пестрых, дивных, точно драгоценными камнями. В то время как раз распускались крокусы, - вестники осени. Над скалами и валунами, камнями и необычайными кристаллами в пещерах. Над дикими животными, многообразие и красота которых эксклюзивны: туры, зубры, барсы, серны, олени, медведи, орлы, грифы. Над шумными, быстрыми реками и бездонными голубыми озерами. Над всем этим царством Природы, над всем этим великолепием, шедевром, высился, точно царь на своем троне, одетый в белые шубы, в белой папахе, гордый и несокрушимый, великий и прекрасный - Эльбрус, Минги-Тау (по-карачаевски).
   Что такое все мои тревоги, искания, переживания по сравнению с этим Божьим Творением, с совершенством, с бесконечностью?
  
   P.S. Я задавался вопросом:
   "Почему эта первая книга о любви, и только о Любви?"
   Ответом было: "Черт подери, ведь мне 18!"
   0x01 graphic

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"