- А что бы сделал ты? - спросила Брианна, осторожно поворачиваясь на узкой кровати Вемиссов и утыкаясь подбородком в выемку плеча Роджера.
- С чем?
Находясь в тепле впервые за несколько недель, наполненный до предела обедом миссис Баг и, наконец, достигнув нирваны в постели с женой, Роджер чувствовал себя приятно расслабленным и сонным.
- С Исайей Мортоном и Алисией Браун?
Роджер зевнул, выворачивая челюсть, и глубже закопался в матрац, громко зашелестевший набитой в нем шелухой. Он подумал, что весь дом слышал, чем они занимались, но его это совсем не волновало. Она вымыла голову в честь их возвращения, и теперь волосы волнами лежали на его груди, распространяя глубокий шелковистый свет в тусклом свете очага. Было только за полдень, но ставни в комнате были закрыты, давая приятную иллюзию, что они находятся в маленькой уединенной пещере.
- Я не знаю. Полагаю то же самое, что сделал твой отец, что еще? Твои волосы великолепно пахнут, - он завил ее локон вокруг своего пальца, восхищаясь его мерцанием.
- Спасибо. Я мыла их шампунем, который мама сделала из масла грецкого ореха и ноготков. Но как же бедная жена Исайи из Гранитных водопадов?
- А-а, она? Не мог же Джейми заставить Мортона вернуться к ней, если даже она этого хотела, - сказал он резонно. - И твой отец не стал бы устраивать суматоху с лошадьми, когда они убежали, если бы хотел, чтобы этого человека убили. А Брауны точно убили бы Мортона, а его шкуру прибили бы на двери сарая.
Роджер говорил убежденно, помня, как его встретили с оружием в Браунсвилле. Он убрал ее волосы за ухо и, подняв голову, поцеловал ее между бровей. Он мечтал об этом много дней - поцеловать это бледное гладкое место между густыми бровями. Оно походило на крошечный оазис спокойствия среди яркого вызова ее лица. Блеск ее глаз и прямая линия носа были более очаровательны, не говоря уже о подвижных бровях и широком рте, который говорил об ее уме, но они не были мирными. А он после прошедших трех недель был настроен на покой.
Он опустил голову назад на подушку, прослеживая пальцем изгиб ее рыжей брови.
- Я думаю, лучшее, что он мог сделать, это дать молодым любовникам время, чтобы оказаться в безопасности, - сказал он. - И они смогли. К утру снег превратился в грязь, и невозможно было сказать, прошел ли здесь полк медведей, не говоря уже о том, чтобы определить, куда они направились.
Он знал, что говорил - погода внезапно потеплела, снег растаял, и милиционеры вернулись домой в хорошем настроении, но грязные по уши.
Брианна вздохнула, от ее дыхания кожа на его груди приятно покрылась пупырышками. Она подняла голову, всматриваясь в него.
- Что? Я все еще грязный?
Он вымылся, но слишком поспешно, стремясь скорее поесть, но еще больше оказаться с ней в постели.
- Нет. Мне просто нравится, когда у тебя появляется гусиная кожа. Волосы на твоей груди встают, и соски тоже, - она щелкнула пальцем по одному из них, и новая волна пупырышек пробежала по его груди. Он слегка выгнул спину, потом расслабился. Нет, ему нужно спуститься вниз, заняться вечерними хозяйственными делами, он слышал, что Джейми уже вышел.
Время поменять предмет разговора. Он глубоко вздохнул, потом поднял голову от подушки, принюхиваясь к богатому аромату, просачивающемуся сквозь половицы с кухни.
- Что там готовят?
- Гуся. Точнее гусей, дюжину.
Ему показалось, что он уловил слабый оттенок сожаления в ее голосе.
- Это прекрасно, - произнес он, лениво проводя рукой по ее спине. Бледно-золотистый цвет покрывал ее спину и плечи там, где на них падал свет от свечи. - По какому случаю? В честь нашего возвращения?
Она подняла голову с его груди и кинула на него взгляд, или как он называл его "Взгляд". С большой буквы.
- В честь рождества, - сказал она.
- Что? - он безуспешно пытался вспомнить сегодняшнее число, но события последних трех недель совершенно стерли его ментальный календарь. - Когда?
- Завтра, идиот, - произнесла она с преувеличенной терпеливостью и, наклонившись, сделала что-то невероятно эротичное с его соском, потом поднялась с шелестящей постели и оставила его без своего блаженного тепла.
- Разве ты не видел зеленые украшения внизу, когда приехал? Лиззи и я заставили этих маленьких монстров Чизхолмов пойти с нами, чтобы нарвать еловые ветки; мы три дня делали венки и гирлянды.
Слова были несколько приглушены, поскольку она натягивала в это время рубашку, но он решил, что они звучат скорее иронически, чем сердито. Он, по крайней мере, надеялся на это.
Он сел и спустил ноги вниз, поджав пальцы, когда они соприкоснулись с холодными половицами. В их хижине возле кровати лежал плетеный коврик, но сейчас, как ему сказали, она была набита Чизхолмами. Он провел рукой по волосам, ища вдохновение, и нашел его.
- Я ничего и никого не видел, кроме тебя.
Это было правдой, а, как говорится, честность - лучшая политика. Она высунула голову в ворот рубашки и, сузив глаза, посмотрела на него, потом на ее лице расцвела медленная улыбка, когда она увидела искренность, отпечатанную во всех его чертах.
Она подошла к кровати и обняла его, окутав его голову ароматом ноготков, душистого белья и ... молока. А, да, ребенок скоро захочет есть. Он обхватил ее бедра руками и прислонил на некоторое время голову между ее грудей.
- Извини, - сказал он приглушенным голосом. - Я совсем забыл. Я бы привез тебе и Джему подарки, если бы помнил.
-Какие? Половинку шкуры Исайи Мортона? - она рассмеялась и отступила, приглаживая волосы. Она носила фигурный браслет, который он подарил ей в один из прошлых сочельников, и свет очага вспыхнул на серебре, когда она подняла руку.
- Да. Ты могла бы сделать из нее переплет для книги или пару башмачков для Джема.
Поездка домой была длинной, мужчины и лошади преодолевали усталость, стремясь домой. Он чувствовал себя бескостным, и ему был не нужен иной подарок, чем снова залезть с нею в кровать, крепко обняться и скользнуть в приятные глубины забытья и любовных снов. Однако долг звал, он зевнул, проморгался и с усилием встал.
- Значит, на ужин гуси? - спросил он, присаживаясь на корточки и роясь в груде затвердевшей от грязи одежды, которую он сбросил на пол, торопясь в постель. У него должна быть где-то чистая рубашка, но он не имел понятия, где ее сейчас искать, когда в их хижине поселились Чизхолмы, а Брианна и Джем жили в комнате Вемиссов. Хотя нет никакого смысла одеваться в чистое только для того, чтобы пойти чистить коровник и кормить лошадей. Он побреется и переоденется перед ужином.
- Угу. Для завтрашнего рождественского обеда миссис Баг жарит половину борова в яме на улице. Я вчера настреляла гусей, и она захотела использовать их сегодня. Мы надеялись, что вы будете дома вовремя.
Он взглянул на нее, уловив тот же самый странный оттенок в ее голосе.
- Тебе не нравится гусятина? - спросил он. Она посмотрела вниз на него со странным выражением.
- Я никогда не ела гусятину, - ответила она. - Роджер?
- Да?
- Я просто подумала, знаешь ли ты ...
- Я знаю что?
Он двигался в замедленном темпе, все еще обернутый в приятный туман усталости и любовных ласк. Она надела платье, причесала волосы и собрала их в аккуратный калач на шее, за это время он только вырыл из кучи свои чулки и бриджи. Он рассеяно встряхнул бриджи, и град высохших комочков грязи застучал по полу.
- Что ты делаешь? Что с тобой? - вспыхнув от внезапного раздражения, она выхватила у него бриджи. Толкнув ставни, она высунулась наружу и стала яростно выбивать их о подоконник, потом, закончив, бросила штаны в его направлении. Он нырнул, чтобы поймать их.
- Эй! В чем дело? Что с тобой?
- В чем дело? Ты раскидал грязь по всему полу, и говоришь, что со мной?
- Извини, я не подумал ...
Она издала звук глубоко в горле, не очень громкий, но угрожающий. Подчиняясь исконному мужскому инстинкту, Роджер быстро сунул ногу в гачу. Независимо от того, что могло произойти, ему лучше встретить это с надетыми брюками. Он вздернул их, быстро говоря:
- Послушай, я сожалею, что не подумал о наступающем рождестве. Но было столько серьезных дел, я забыл. Я все исправлю. Возможно, когда мы поедем в Кросс-Крик на свадьбу твоей тети ...
- К черту рождество!
- Что? - он остановился, не застегнув до конца бриджи. Наступали зимние сумерки, и в комнате было темно, но даже при свечах он мог видеть, как лицо ее покраснело.
- К черту рождество! К черту Кросс-Крик, и черт побери тебя! - она придала вес последним словам, запустив в него деревянной мыльницей, которая пролетела мимо его левого уха и врезалась в стену позади него.
- Ты с ума сошла!
- Не говори так со мной!
- Но ты ...
- Ты и твои серьезные дела! - ее рука ухватила большой фарфоровой кувшин, и он напрягся, готовясь нырнуть, но она передумала и опустила руку.
- Я провела весь прошлый месяц, по уши в стирке и детском дерьме, среди визжащих женщин и ужасных детей, в то время как ты занимался "серьезными делами". А потом появляешься ты в грязной одежде и топчешь грязными ногами чистый пол, даже не заметив этого! Ты хотя бы представляешь, как трудно выскоблить этот сосновый пол, ползая на четвереньках? С щелоком! - она махнула перед ним своими руками, но слишком быстро, чтобы он смог заметить, покрыты ли они зияющими ранами, стерты ли до самых запястий или просто покраснели.
- И ты даже не захотел посмотреть на своего сына и не поинтересовался, как он. А он научился ползать, я хотела показать тебе, но ты думал только про постель и даже не побрился ...
Роджер чувствовал себя так, словно его засасывало в лопасти гигантского вентилятора. Он поцарапал свою короткую бородку, чувствуя себя виноватым.
- Я ... э ... подумал, что ты хотела ...
- Я хотела! - она топнула ногой, поднимая облачко пыли от раскрошившейся грязи. - Но дело совсем не в этом!
- Хорошо, - он нагнулся, чтобы поднять рубаху, бдительно следя за ней. - Ты сердишься, что я не заметил вымытые полы, да?
- Нет!
- Нет, - повторил он, глубоко вздохнул и попробовал еще раз. - Значит, потому что я забыл про рождество?
- Нет!
- Ты сердишься от того, что я хотел заняться с тобой любовью, даже если сама хотела этого?
- Нет! Заткнись сейчас же!
Роджеру страшно хотелось последовать ее совету, но необходимость добраться до сути проблемы заставила его продолжать.
- Но я не понимаю, почему ...
- Я знаю, что ты не понимаешь! В этом-то и дело!
Она развернулась на голых пятках и промаршировала к сундуку возле окна. Откинув крышку с громким стуком, она начала рыться в нем, фыркая и ворча.
Роджер открыл рот и снова закрыл, натягивая грязную рубаху через голову. Он чувствовал себя одновременно и раздраженным, и виноватым. Плохая комбинация ощущений. Он закончил одеваться в атмосфере напряженной тишины, рассматривая - и отклоняя - возможные замечания и вопросы, которые, как ему казалось, могли только вызвать дальнейшее обострение ситуации.
Она нашла чулки, натянула их на ноги короткими резкими движениями и сунула ноги в разбитые сабо. Теперь она стояла возле открытого окна, глубоко вдыхая воздух, как если бы собиралась выполнять дыхательные упражнения.
Ему хотелось сбежать, пока она смотрит в другую сторону, но он не мог просто так оставить эту ситуацию - в чем бы, черт побери, она не заключалась. Он все еще ощущал чувство близости, которое они разделяли меньше четверти часа назад, и не мог поверить, что оно просто испарилось в никуда.
Он медленно приблизился к ней и положил руки на ее плечи. Она не развернулась и не пнула коленом ему между ног, и потому он рискнул поцеловать ее в шею.
- Ты собиралась спросить у меня что-то о гусях.
Она глубоко вздохнула и слегка прислонилась к нему. Ее гнев исчез также быстро, как и появился, и Роджер остался ошеломленным, но с чувством большого облегчения. Он обнял ее за талию и притянул ближе к себе.
- Миссис Баг обвинила ее в том, что она больше уделяла внимания ленточкам своей дочери, чем тому, что делала. И вообще о чем она думала - сказала миссис Баг - положив чернику в тесто?
- Почему нельзя класть чернику в тесто?
- Я понятия не имею. Но миссис Баг считает, что не нужно. А потом Билли МакЛеод упал с лестницы, и мы не могли найти его мать. Она пошла в уборную и застряла в ...
- Что?
Миссис МакЛеод была низенькой, но довольно упитанной женщиной, и обладала внушительной задней частью - словно два пушечных ядра в мешковине - так что представить этот несчастный случай было легко. В груди у Роджера забулькал смех. Он мужественно попытался задушить его, но тот вышел через нос в виде болезненного фырканья.
- Мы не должны смеяться над ней, у нее были занозы.
Несмотря на упрек, сама Брианна дрожала от смеха, и голос ее прерывался.
- Христос! И что потом?
- Ну, Билли вопил, он ничего не сломал, но довольно сильно стукнулся головой, а миссис Баг с криками выскочила из кухни, размахивая метлой, потому что подумала, что на нас напали индейцы. Миссис Чизхолм пошла искать миссис МакЛеод и тоже стала орать из уборной ... и тут послушался гогот гусей. Миссис Баг поглядела на потолок, выпучила глаза и как заорет: "Гуси!", все сразу перестали вопить, а она побежала в папин кабинет и вернулась с дробовиком, который сунула мне.
Высказав это, Брианна немного расслабилась, она шмыгнула носом и прислонилась к нему.
- Я была так рассержена, что мне действительно хотелось убить кого-нибудь. Гусей было много. Ты видел, как они летят в небе?
Роджер видел их. Темный клин, слегка колеблющийся в верховом ветре, прокладывал путь через зимнее небо. Он слышал их зов, порождающий странное чувство одиночества в сердце, и жалел, что ее не было рядом с ним.
Все выскочили на улицу. Дикие дети Чизхолмов и несколько полудиких собак Чизхолмов бегали среди деревьев с криками и лаем, подбирая упавших птиц, пока Брианна стреляла и перезаряжала ружье так быстро, как могла.
- Одна из собак схватила гуся, а Тоби попытался отобрать его, но собака укусила его, и он стал бегать по двору и кричать, что ему откусили палец. Никто не мог остановить его, чтобы посмотреть, но кровь текла сильно. И мамы не было, а миссис Чизхолм ушла на ручей вместе с близнецами.
Она снова напряглась, и он увидел, что краска залила ее шею. Он обнял ее сильнее.
- И что, палец у него был откушен?
Она глубоко вздохнула, потом оглянулась на него через плечо, краска немного спала с ее лица.
- Нет. Даже кожа на пальце не была прокушена. Это была гусиная кровь.
- Ладно, но ты справилась, не так ли? Кладовая полна мяса, палец на месте, и дом все еще стоит.
Он говорил это в шутку и удивился, почувствовав, как она издала серию глубоких вздохов, когда напряжение выходило из нее.
- Да, - сказала она, и в ее голосе ясно звучало чувство удовлетворения. - Я справилась. Всё на месте и все сыты. С минимальным количеством крови, - добавила она.
- Ну, как говорится, нельзя приготовить омлет, не разбив яйца, да? - он рассмеялся и нагнул голову, собираясь поцеловать ее, но вспомнил про свою бороду. - О, извини. Мне нужно пойти и побриться, да?
- Нет, - она повернулась к нему, когда он освободил ее, и провела кончиком пальца по его челюсти. - Мне даже нравится твоя борода. И ты можешь побриться позже, не так ли?
- Да, конечно, - он нагнул голову и поцеловал ее мягко, но основательно. Значит, дело было в этом? Она только хотела, чтобы он оценил ее управление домом? Если так, то она заслужила признание. Он и так знал, что она в их отсутствие не сидела у колыбели, напевая песни Джемми, но он не ожидал никакого кровопролития.
Запах ее волос и мускусный аромат ее тела окружали его, но глубоко вдохнув воздух, он понял, что в комнате также пахло можжевельником и бальзамом, а также свечным воском. Не одна, а целых три свечи горели в подсвечнике. Обычно она экономила дорогие свечи и использовала масляную лампаду, но сейчас вся комната пылала мягким золотистым светом. И он осознал, что этот свет сопровождал их занятие любовью, оставив в памяти ее кожу цвета слоновой кости и золота на открытых местах и темно-красную и пурпурную в затененных, а также его собственную темную кожу по контрасту с ее бледностью.
Пол блестел чистотой - или когда-то блестел - сосновые доски были выскоблены, в углах лежали веточки засушенного розмарина. Он уголком глаза заметил кровать и увидел, что она была застелена свежими простынями и новым одеялом. Она готовилась к его возвращению домой, а он ворвался сюда переполненный своими приключениями, ожидая похвал за то, что вернулся живой, и не видя ничего, ослепленный желанием почувствовать ее тело под собой.
- Эй, - мягко произнес он ей в ухо. - Я, может быть, дурак, но я люблю тебя.
Она вздохнула, скользнув по его грудной клетке своими грудями, теплыми даже сквозь ткань рубашки и платья. Они были наполнены молоком, но еще не разбухли.
- Да, ты дурак - сказала она, - но я тоже люблю тебя. И я рада, что ты дома.
Он засмеялся и отступил. Над окном была прикреплена ветвь можжевельника с сине-зелеными ягодами. Он оторвал от нее веточку, поцеловал и вставил в вырез ее платья, как знак примирения и извинения.
- Счастливого рождества. А теперь, что насчет гусей?
Она с легкой улыбкой положила ладонь на веточку, потом улыбка ее исчезла.
- О, ну, это не важно. Просто ...
Он, проследив ее взгляд, обернулся и увидел листок бумаги на умывальнике.
Это был рисунок, сделанный древесным углем - на фоне бурного неба дикие гуси боролись с ветром над согнутыми непогодой деревьями. Рисунок был замечательный и порождал в сердце то же самое чувство, которое он ощущал, когда слушал крики гусей - полу-радость, полу-грусть.
- Счастливого рождества, - сказала Брианна мягко сзади него. Она подошла и стояла рядом, обняв его руку.
- Спасибо. Это ... Боже, Бри, ты прелесть.
Конечно, она прелесть. Он нагнулся и глубоко поцеловал ее, стремясь избавиться от чувства тоски, навеваемой рисунком.
- Погляди на другой, - она немного отстранилась от него, не отпуская его руки, и кивнула на умывальник.
Он не понял, что рисунков была два. Второй рисунок стоял позади первого.
Он был великолепен, великолепен настолько, что кровь в его сердце застыла. Он был также нарисован древесным углем, в тех же черно-бело-серых тонах. В первом рисунке она показала бурное небо и выразила стремление и смелость, борьбу и надежду среди пустоты воздуха и шторма. Во втором она показала неподвижность.
Это был мертвый гусь, подвешенный за ноги, с распростертыми крыльями. Шея вытянута, и клюв открыт, словно и в смерти он стремился в полет и звал своих товарищей. Линии тела были изящны, перья, клюв и пустые глаза тщательно прорисованы. Он никогда в жизни не видел ничего красивее и безрадостнее.
- Я нарисовала его вчера ночью, - сказала она тихо. - Все спали, а я не могла.
Она взяла подсвечник со свечой и беспокойно бродила по переполненному дому, потом, несмотря на холод, вышла наружу в поисках уединения - если не спокойствия - в холодной темноте двора. В коптильне она увидела висящих гусей, освещенных светом тлеющих угольков, ее поразила их красота с их ясным черно-белым оперением на фоне закопченной стены.
- Я пошла и проверила, что Джемми крепко спит, потом принесла мой этюдник вниз и рисовала, пока мои пальцы не занемели от холода так, что не смогли держать уголь. Это лучший рисунок из всех, - она кивнула на картину, думая о чем-то своем.
Впервые он увидел голубые тени на ее лице и вообразил ее совершенно одну поздно ночью, рисующую мертвых гусей при свечах. Он потянулся обнять ее, но она отвернулась, направившись к окну.
Теплая погода кончилась, сменившись ледяным ветром, который лишил деревья остатков листьев, а срываемые им желуди и каштаны стучали по крыше, словно картечь. Он последовал за ней и, потянувшись мимо ее плеча, закрыл ставни, оставляя пронизывающий ветер снаружи.
- Па рассказывал мне истории, когда я была ... когда я ждала Джемми. Я не особо обращала внимания, - уголок ее рта дернулся, - но кое-что запомнила.
Она повернулась к нему, прислонившись к ставням и схватившись руками за подоконник за спиной.
- Он сказал, что когда охотник убивает серого гуся, он должен подождать над его телом, потому что серые гуси образуют пару на всю жизнь, и если вы убьете одного, другой будет оплакивать его до смерти. Нужно подождать немного, и когда появится вторая половина, убить его тоже.
Ее глаза были темны, но огонь от свечи вспыхивал синими искрами в их глубине.
- Я думаю, это так со всеми гусями? Не только с серыми? - она кивнула на рисунок.
Он дотронулся до нее и кашлянул. Ему хотелось успокоить ее, но не ценой простой лжи.
- Возможно. Я не знаю наверняка. Ты беспокоишься о парах гусей, которых застрелила?
Мягкие бледные губы сжались, потом расслабились.
- Не беспокоюсь. Только ... я не могла не думать об этом. О них, летящих в одиночестве. Тебя не было, и я не могла не думать ... то есть я знала, что ты в порядке, но в следующий раз все может пройти не так хорошо. В общем, не обращай внимания. Это так глупо с моей стороны.
Она двинулась мимо него, но он обнял ее и крепко прижал к себе, так чтобы она не могла видеть его лица.
Он знал, что он абсолютно не нужен ей в повседневной жизни - не для того, чтобы косить сено, пахать землю или охотиться. Если нужно, она все могла сделать сама или найти другого человека. И все же ... эта история с дикими гусями показала, что она нуждается в нем, и она оплакивала бы его потерю. Возможно всю жизнь. В его теперешнем настроении это знание показалось ему самым большим подарком.
- Гуси, - произнес он приглушенным голосом, уткнувшись в ее волосы. - Наши соседи держали гусей, когда я был маленьким. Большие белые ублюдки. Их было шестеро в банде, и они терроризировали всех собак и весь народ в округе.
- И тебя тоже? - ее дыхание щекотало кожу на его ключице.
- О, да. Все время. Когда мы играли на улице, они набрасывались на нас с гоготом, клевали и били крыльями. Когда мне хотелось выйти поиграть с товарищами в сад, миссис Грэхем приходилось прогонять гусей в их двор метлой.
- Однажды утром, когда приехал молочник, они набросились на него и напугали своим шумом и криком его лошадь, она рванула и растоптала двоих гусей в лепешку. Такое это было событие для все детей на улице.
Она рассмеялась ему в плечо, немного потрясенно, но весело.
- Что произошло потом?
- Миссис Грэхем подобрала их, ощипала, и у нас всю неделю был пирог с гусятиной, - легко сказал он, потом выпрямился и улыбнулся ей. Она подняла голову и улыбнулась ему в ответ. - Это все, что я знаю о гусях. Они злые ублюдки, но у них вкусное мясо.
Он повернулся и подобрал грязное пальто с пола.
- Ну, ладно. Давай я помогу твоему па с хозяйственными работами, а потом я хочу посмотреть, как ты научила моего сына ползать.