- Посмотрите, какой толстый конверт! - воскликнула Брианна. - Он что-то прислал.
Кончик ее носа порозовел от волнения.
- Похоже, что так, - согласился Роджер. Внешне он был спокоен, но я могла видеть, как учащено бьется жилка на его шее. Он поднял толстый конверт из плотной бумаги и некоторое время держал его в руке, взвешивая. Потом он большим пальцем оторвал клапан и достал пачку фотокопий.
Сопроводительное письмо, напечатанное на университетском бланке, выпало из конверта. Я подобрала его с пола и стала читать вслух немного дрожащим голосом.
- "Дорогой д-р Уэйкфилд, - прочитала я. - Отправляю ответ на ваш запрос относительно казни якобитских офицеров войсками герцога Камберленда после Каллоденского сражения. Основным источником, который я цитировал в своей книге, был личный дневник лорда Мелтона, бывшего командиром пехоты в этой битве. Я приложил копии соответствующих страниц дневника, из которых вы узнаете историю выжившего офицера, некоего Джеймса Фрейзера. История эта, хотя и немного странная, в тоже время довольно трогательная. Фрейзер не является важной исторической фигурой, и мои основные научные интересы лежат в другой области, однако я часто подумывал продолжить поиски в надежде узнать что-нибудь о его дальнейшей судьбе. Если вам удастся узнать, сумел ли он достичь своего поместья, я буду рад, если вы сообщите мне. Я всегда надеялся, что он смог попасть домой. Хотя, судя по описанию лорда Мелтона, такой исход представляется маловероятным. Искренне ваш, Эрик Линклэтер."
Листок дрожал в моей руке, и я аккуратно положила его на стол.
- Маловерятным? - Брианна привстала на цыпочки, чтобы заглянуть через плечо Роджера. - Ха! Он вернулся, и мы знаем это!
- Мы предполагаем, что он вернулся, - поправил ее Роджер, но это была только академическая поправка, его улыбка была такая же широкая, как у Брианны.
- Вы будете чай или какао? - Кудрявая голова Фионы просунулась в дверной проем кабинета, прервав царившее в нем возбуждение. - Есть свежеиспеченный имбирный бисквит.
Соблазнительный аромат имбиря проник в кабинет вместе с нею.
- Чай, пожалуйста, - сказал Роджер.
В то же время Брианна сказала:
- О, какао звучит заманчиво!
Фиона с чопорным видом вкатила чайный столик, на котором стояли два чайника - один с чаем и другой с какао, а также блюдо с бисквитами.
Я налила себя чашку чая и села в кресло, держа листы мелтоновского дневника. Витиеватый почерк восемнадцатого столетия был удивительно понятен, несмотря на архаичное правописание, и через минуту я была на ферме Линнахов, слышала гудение мух, шевеление тесно набитых в доме тел и ощущала резкий запах крови, впитавшейся в грязный земляной пол.
"... во исполнение долга чести моего брата мне не оставалась ничего, как сохранить жизнь Фрейзеру. Поэтому я не вписал его имя в список казненных предателей из фермерского дома и организовал повозку для доставки его в поместье. Я не чувствовал сострадания к Фрейзеру, осуществляя эти действия, также как и не чувствовал себя преступившим свой служебный долг, так как из-за состояния Фрейзера с тяжелой загноившейся раной на его ноге полагал, что он вряд ли доберется до дома живым. Все же честь не позволила мне действовать иначе, и я должен признаться, что почувствовал облегчение, когда мужчина - живой - был увезен с поля, в то время, как мне пришлось заняться грустной необходимостью избавиться от тел его товарищей. Слишком много убийств, которые я увидел за эти два дня, угнетали мой дух" - заканчивалась запись просто.
Я положила листы бумаги на колени, судорожно сглотнув. "С тяжелой загноившейся раной ..." Я знала - как Брианна и Роджер не могли знать - как такое ранение может быть опасно без антибиотиков, без надлежащего медицинского ухода, даже без примитивных примочек горских знахарей. Сколько дней нужно трястись от Каллодена до Брох Туараха в повозке? Два? Три? Как он смог бы выжить в таком состоянии без всякого ухода?
- Он все же выжил, - голос Брианны, отвечающий на схожую мысль, высказанную Роджером, ворвался в мои размышления. Она говорила с искренней убежденностью, словно сама видела события, описанные в дневнике Мелтона, и была уверена в их исходе. - Он вернулся назад. Он был Коричневой шапкой, я знаю.
- Коричневой шапкой? - Фиона, неодобрительно цокающая языком при виде моего не выпитого и уже остывшего чая, удивлено взглянула через плечо. - Вы знаете о Коричневой шапке?
- А вы знаете? - Роджер с изумлением взглянул на молодую домоправительницу.
Она кивнула, небрежно выплеснув мой чай в стоящий возле камина горшок с азиатским ландышем, и налила мне свежий напиток.
- О, да. Моя бабушка часто рассказывала мне эту историю.
- Расскажите нам! - Брианна с напряженным вниманием наклонилась вперед, зажав чашку с какао между ладонями. - Пожалуйста, Фиона. О чем эта история?
Фиона, казалось, слегка удивилась, оказавшись в центре внимания, но добродушно пожала плечами.
- О, эта история про одного последователя Красавчика принца. После большого поражения в Каллодене многие были убиты, но некоторые смогли убежать. Один мужчина переплыл реку, чтобы сбежать от своих преследователей. По дороге ему попалась церковь, где шла служба, он вбежал в нее и умолял священника спасти его. Священник и прихожане сжалились над ним и надели на него рясу. Когда красномундирники ворвались в церковь, он стоял за кафедрой и читал проповедь, вода с его бороды и платья стекала ему под ноги. Красномундирники решили, что они ошиблись, и поехали дальше по дороге. Таким образом, он смог спастись, и люди, находившиеся в церкви, сказали, что никогда не слышали проповеди лучше.
Фиона весело рассмеялась, в то время как Брианна нахмурилась, а Роджер выглядел немного озадаченным.
- Это был Коричневая шапка? - спросил он. - Но я думал ...
- О, нет, - уверила она его. - Это был не Коричневая шапка. Коричневой шапкой был другой мужчина, которому тоже удалось сбежать с Каллодена. Он вернулся в свое поместье, но из-за того, что англичане охотились за мужчинами по всей горной местности, ему пришлось семь лет прятаться в пещере.
Услышав это, Брианна резко откинулась на спинку стула и испустила вздох облегчения.
- И домочадцы называли его Коричневой шапкой, чтобы не произносить его имя и таким образом не выдать его, - пробормотала она.
- Вы знаете эту историю? - удивленно спросила Фиона. - Да, так оно и было.
- А ваша бабушка рассказывала, что случилось с ним после? - подтолкнул ее Роджер.
- О, да! - глаза Фионы были круглыми, как капельки расплавленного темного сахара. - Это самая интересная часть истории. Вы знаете, после Каллодена был великий голод, изгнанные из своих жилищ люди умирали от голода, дома их сжигались, мужчины расстреливались. Арендаторам и домочадцам Коричневой шапки было легче, но и у них наступило время, когда вся еда закончилась, их животы с утра до вечера урчали от голода - не было ни дичи в лесу, ни зерна в поле, и младенцы умирали на руках матерей, потому что у тех не было молока.
Холодный озноб охватил меня при этих словах. Я увидела лица обитателей Лаллиброха - людей, которых я знала и любила - измученных холодом и голодом. Наряду с ужасом меня наполнило чувство вины. Я была в безопасности, в тепле и уюте, я не страдала от голода, потому что я сделала так, как хотел Джейми - я оставила их. Я посмотрела на Брианну, которая склонила гладкую рыжую голову, поглощенная рассказом, и напряжение в моей груди немного ослабло. Она тоже была в безопасности все эти годы, в тепле, уюте и не страдала от голода - потому что я сделала так, как хотел Джейми.
- И он придумал смелый план, Коричневая шапка, - продолжала Фиона. Ее круглое лицо сияло, вдохновленное своим драматическим рассказом - Он договорился, чтобы один из его арендаторов пошел к англичанам и предложил сдать его. За его голову была назначена хорошая награда, так как он был великим воином, приближенным к Принцу. Арендатор должен был взять золото, чтобы конечно же использовать его для жителей поместья, и сказать англичанам, где они смогут схватить его.
Моя рука так судорожно сжалась, что тонкая ручка чайной чашки треснула.
- Схватить? - прокаркала я хриплым от потрясения голосом. - Его повесили?
Фиона прикрыла глаза, удивляясь моей глупости.
- Да, нет же, - ответила она. - Моя бабушка говорила, что сначала они хотели осудить его и повесить, но, в конце концов, только заключили в тюрьму. И таким образом обитатели его поместья получили золото и пережили голод, - закончила она бодро, очевидно считая такое окончание счастливым.
- Иисус Христос, - выдохнул Роджер. Он аккуратно поставил свою чашку на стол и сидел, потрясенно уставившись в пространство. - Тюрьма.
- Ты думаешь, это хорошо? - запротестовала Брианна. Уголки ее губ опустились, и глаза влажно заблестели.
- Да, - ответил Роджер, не замечая ее страдания. - Таких тюрем, где держали схваченных якобитов, было немного, и во всех них велись официальные списки заключенных. Разве не понятно? - спросил он настойчиво, переводя взгляд от находящейся в замешательстве Фионы к угрюмой Брианне, затем обратился ко мне в надежде найти понимание. - Если его посадили в тюрьму, я могу найти его.
Он повернулся и взглянул на высокие стеллажи, занимающие три стены кабинета, на которых располагались материалы преподобного Уэйкфилда, касающиеся якобитов.
- Он там, - сказал Роджер мягко. - В тюремных списках. В документах ... Это реальное свидетельство. Разве вы не видите? - потребовал он снова, обращаясь ко мне. - Попав в тюрьму, он стал частью письменной истории. И где-нибудь в документах мы найдем его!
- Что случилось с ним потом, - выдохнула Брианна, - когда он был освобожден?
Роджер сжал губы, исключая альтернативу, которая пришла ему на ум, также как и мне - "или когда умер".
- Да, правильно, - сказал он, беря руку Брианны. Его глаза, зеленые и непостижимые, встретились с моими. - Когда он был освобожден.
Неделю спустя вера Роджера в документы оставалась все такой же непоколебимой, чего нельзя было сказать о столике восемнадцатого столетия, находящемся в кабинете преподобного Уэйкфилда, веретенообразные ножки которого почти сгибались и устрашающе трещали под огромным грузом бумаг.
Этот столик, предназначенный только для настольной лампы и небольших коллекций артефактов священника, сейчас использовался потому, что все горизонтальные поверхности в кабинете были заняты бумагами, журналами, книгами и толстыми конвертами от антикварных обществ, университетов и библиотек, проводящих научные исследования, со всей Англии, Шотландии и Ирландии.
- Если ты положишь еще хотя бы один листочек на этот столик, он рухнет, - заметила Клэр, когда Роджер, небрежно протянув руку, собираясь бросить на его инкрустированную поверхность папку.
- А? Ах, да, - его рука зависла в воздухе, пока он безуспешно искал место, куда можно было бы положить папку, затем положил ее на пол у своих ног.
- Я только что закончила с Уэнтуортом, - сказала Клэр. Она указала пальцем ноги на неустойчивую стопку бумаг на полу. - Мы уже получили списки из Бервика?
- Да, этим утром. Куда я их положил? - Роджер рассеянным взглядом окинул комнату, которая в данный момент напоминала разграбленную александрийскую библиотеку, перед тем как был зажжен первый факел. Он потер лоб, пытаясь сконцентрироваться. После недельной работы по десять часов каждый день, когда он пролистал рукописные регистры множества британских тюрем, множество писем, журналов, дневников их начальников в поисках любого следа Джейми Фрейзера, Роджер чувствовал, словно в глаза ему насыпали песок.
- Он был синий, - сказал он, наконец. - Я хорошо помню, что он был синий. Я получил его от Макаллистера, профессора истории Тринити-колледжа, а там используют синие конверты с гербом колледжа. Возможно, Фиона видела.
Он выглянул в дверь и крикнул вниз в направлении кухни:
- Фиона!
Несмотря на поздний час, свет в кухне еще горел, и ободряющий аромат какао и свежеиспеченного миндального бисквита витал в воздухе. Фиона никогда не покидала свой пост, если оставался кто-нибудь нуждающийся в еде.
- А, да? - вьющаяся коричневая голова Фионы выглянула из кухни. - Какао почти готово, - уверила она его. - Я жду только пирог.
Роджер улыбнулся с глубокой симпатией. Фиона никогда не интересовалась историей, не читала ничего кроме "Моего еженедельного журнала", никогда не подвергала сомнению его деятельность, безмятежно сметая пыль с многочисленных книг и журналов, не беспокоясь об их содержании.
- Спасибо, Фиона, - сказал он. - Я только хотел бы узнать, видела ли ты большой голубой конверт, такой толстый? - он показал размеры конверта руками. - Он пришел с утренней почтой, но я его куда-то задевал.
- Вы оставили его наверху в ванной, - без раздумий ответила она. - Там еще большая толстая книга с золотыми буквами и Красавчиком принцем на обложке, три открытых вами письма и счет за газ - не забудьте скоро уже четырнадцатое число. Я положила их на газовую колонку, чтобы они не валялись под ногами.
Негромкий звонок таймера духовки заставил ее голову исчезнуть из дверного проема с тихим восклицанием.
Роджер повернулся и пошел вверх по лестнице, переступая через две ступеньки за раз. Улыбка играла на его лице. Память Фионы, при других обстоятельствах, могла сделать ее хорошим ученым. Однако научный помощник из нее не получался. Фиона обязательно знала, где находится тот или иной документ или книга, при условии, что их нужно было найти, основываясь на внешнем виде, а не на их названии или содержании.
- О, ничего страшного, - уверила она Роджера, когда он попытался извиниться за беспорядок, учиненный им в доме. - Можно подумать, что преподобный еще жив с этими разбросанными повсюду книгами. Точно также как в прежние времена, да?
Спускаясь вниз уже более медленно с голубым конвертом в руке, он задавался вопросом, что бы его покойный приемный отец подумал о предпринятом им расследовании.
- Погрузился в него с головой, я думаю, - пробормотал он себе под нос.
Он отчетливо представил лысую голову священника, сияющую в свете старомодных электрических шаров, висевших под потолком, когда тот, оторвавшись от своих изысканий, шествовал на кухню, где старая миссис Грэхем, бабушка Фионы, снабжала пищей его тело так же, как и сейчас Фиона.
Интересно, думал он, входя в кабинет. В прежние времена, когда сын наследовал профессию своего отца, было ли это необходимостью сохранить дело в семье, или существовала своего рода семейная предрасположенность к тем или иным видам работ? Рождались ли люди действительно со склонностью стать кем-то, например, кузнецом, торговцем, поваром, и каково соотношение между природными данными и возможностью их реализовать?
Конечно, люди не всегда следуют традициям. Всегда были люди, которые оставляли дома, отправлялись в странствия, начинали делать вещи, до этого неизвестные в их семьях. Если бы это было не так, то не было бы изобретателей и исследователей, но, тем не менее, в некоторых семьях сохранялась приверженность определенным профессиям даже в современные беспокойные дни широко распространенного образования и легких путешествий.
Но в действительности его интересовала Брианна. Он смотрел на Клэр, которая склонила над столом голову с проблесками золота в волосах, и задавался вопросом - в какой мере Брианна похожа на мать и в какой - на таинственного шотландца - воина, крестьянина, придворного, лэрда - который был ее отцом?
Его мысли все еще двигались в этом направлении четверть часа спустя, когда Клэр закрыла последнюю папку из своей стопки и откинулась назад, вздыхая.
- Пенни за твои мысли, - предложила она, потянувшись за чашкой с напитком.
- Они не стоят того, - с улыбкой ответил Роджер, выходя из состояния мечтательности. - Я только думал, как люди становятся тем, кто они есть. Как вы пришли к тому, что стали врачом, например?
- Как я стала врачом?
Клэр вдохнула пар от какао, решила, что оно еще слишком горячее, и поставила чашку на стол среди разбросанных книг и журналов. Она слегка улыбнулась Роджеру и потерла руки, распределяя оставшееся на них тепло от чашки.
- Как ты пришел к тому, чтобы стать историком?
- Более или менее честно? - сказал он, откинувшись назад в кресле преподобного Уэйкфилда, и показал рукой на завалы бумаг и всяческих безделушек, окружающих их. Он погладил маленькие позолоченные часы для путешествий, элегантный образец мастерства восемнадцатого столетия, которые звонили каждые час, четверть часа и половину.
- Я рос посреди всего этого. Я облазил всю Горную Шотландию в поисках экспонатов вместе с отцом с тех пор, как научился читать. Полагаю, что естественно продолжать делать то же самое. А вы?
Она кивнула и потянулась, расправляя плечи, застывшие от долгих часов, проведенных за столом. Брианна, слишком уставшая, чтобы бодрствовать, ушла спать час назад, но Клэр и Роджер продолжали поиски в административных записях британских тюрем.
- Ну, для меня это было тоже что-то подобное, - сказала она. - Не то чтобы я решила, что хочу быть врачом - просто однажды я внезапно поняла, что я являюсь врачом уже долгое время - а потом некоторое время я не была врачом, и мне этого не хватало.
Она положила свои вытянутые руки на стол и согнула свои длинные и гибкие пальцы с опрятными полированными овалами ногтей.
- Есть одна старая песня еще времен первой мировой войны, - произнесла она задумчиво. - Я слышала ее иногда, когда к дяде Лэмбу приходили его армейские друзья, они сидели допоздна, выпивали и пели. Она звучала так. "Как на ферме удержите их, когда они видели Париж?" - пропела она первую строчку, затем прервалась с кривой улыбкой.
- Я видела Париж, - произнесла она тихо. Она оторвала взгляд от своих рук и посмотрела на Роджера ясными и внимательными глазами, в глубине которых оставались следы былых воспоминаний, словно они обладали даром ясновидения. - И еще много чего. Канн и Амьен, Престон и Фолкерк, Больница ангелов, так называемая приемная врача в Леохе. Я действовала, как врач в самых разных случаях - я принимала роды, вправляла кости, сшивала раны, лечила лихорадку ...
Она замолчала, пожав плечами.
- Конечно, ужасно многого я не умела и понимала, как многому я могу научиться. Вот почему я пошла в медицинский колледж. Но в действительности это не имело значения.
Она опустила палец во взбитые сливки, плавающие на поверхности какао, и облизала его.
- У меня диплом доктора медицины - но я была врачом задолго до того, как поступила в медицинский колледж.
- Возможно, это было не так легко, как звучит в вашем рассказе, - Роджер дул на свое какао, изучая Клэр с глубоким интересом. - Не так уж много женщин занималось медициной в то время, да и сейчас тоже. Кроме того, у вас была семья.
- Нет, я не могу сказать, что было легко, - Клэр насмешливо поглядела на него. - Мне пришлось подождать, пока Брианна не пойдет в школу, пока у нас не появится достаточно денег, чтобы нанять кого-нибудь для готовки и уборки, но ..., - она пожала плечами и улыбнулась чуть иронически. - Я на несколько лет пожертвовала своим сном. Это немного помогло. И как не странно, мне помог Фрэнк.
Роджер попробовал какао и решил, что оно достаточно остыло. Он держал кружку обеими руками, с удовольствием ощущая, как тепло от белого толстого фарфора проникает в его ладони. Хотя было начало июня, ночи оставались прохладными, и потребность в электрокаминах сохранялась.
- Действительно? - спросил он с любопытством. - Из того, что о нем говорили вы, я не думаю, что он хотел бы, чтобы вы учились в медицинском колледже или становились доктором медицины.
- Он не хотел.
Ее губы крепко сжались, и это движение сказало Роджеру больше, чем слова, о доводах и аргументах, неоконченных разговорах, противостоянии характеров, мелких преградах, но не об открытом неодобрении.
"Какое у нее необычайно выразительное лицо", - думал он, наблюдая за ней. Он внезапно подумал о своем лице, было ли оно таким же легко читаемым. Эта мысль его встревожила, и он опустил голову к кружке, глотая еще горячий напиток.
Когда он поднял голову, то обнаружил, что Клэр наблюдает за ним с немного сардоническим видом.
- Почему? - спросил он, отвлекая ее внимание. - Почему он передумал?
- Из-за Бри, - сказал она, и ее лицо смягчилось при упоминании имени дочери. Бри была тем единственным, чем Фрэнк в действительности дорожил.
Как я уже сказала, я ждала, пока Брианна не пойдет в школу, чтобы начать самой учиться в медицинском колледже. Но даже в этом случае между нашими часами учебы оставался большой временной промежуток, во время которого Брианна оставалась с более или менее компетентными домоправительницами или случайными нянями.
Я вспомнила тот страшный день, когда в больнице раздался телефонный звонок и мне сообщили, что с Брианной произошел несчастный случай. Я помчалась домой, не сняв мой зеленый хирургический костюм и игнорируя все ограничения скорости. Около дома стояли патрульная машина, скорая, которая освещала всю улицу тревожным красным светом, и группа соседей.
Как мы выяснили позже, временная няня, раздраженная моим долгим отсутствием, просто надела пальто и ушла, наказав семилетней Брианне ждать маму. Бри послушно ждала меня около часа. Но когда на улице стало темнеть, она испугалась и решила пойти искать меня. При переходе через оживленный перекресток возле нашего дома она была сбита машиной, делающей поворот.
Слава богу! Она не пострадала сильно, автомобиль двигался медленно, она получила только несколько синяков и небольших порезов, а также испытала шок от произошедшего. Мое потрясение было гораздо сильнее. Бри лежала на диване, когда я вошла в гостиную. Она посмотрела на меня, слезы снова потекли по ее грязным щекам, и сказала:
- Мама! Где ты была? Я не могла тебя найти!
Потребовалось все мое профессиональное самообладание, чтобы успокоить ее, осмотреть ее ушибы и порезы, заново их обработать, поблагодарить спасателей, которые - как казалось моему возбужденному воображению - смотрели на меня с обвинением, и уложить ее в кровать с игрушечным мишкой, крепко зажатым в ее руках. Только потом я села за кухонный стол и заплакала сама.
Фрэнк неловко похлопывал меня по плечу, бормотал что-то утешающее, но, наконец, сдался и отправился заваривать свежий чай.
- Я решила, - сказала я бесцветным голосом, когда он поставил передо мной чашку, чувствуя в голове давление и тяжесть. - Я бросаю колледж. Завтра же.
- Бросаешь колледж? - голос Фрэнка был резким от удивления. - Зачем?
- Я не могу больше это выдержать.
Я никогда не добавляла сливки и сахар в чай, но сейчас я добавила и то, и другое, мешая ложкой в чашке и наблюдая за белым водоворотом на поверхности чая.
- Я не могу оставлять Бри одну. Я не могу, когда не знаю, хорошо ли о ней заботятся, и знаю, что она не счастлива. Ей не нравилась ни одна няня из тех, которых мы нанимали.
- Да, я знаю.
Он сидел напротив меня, размешивая свой чай. Помолчав довольно длительное время, он произнес:
- Но я не думаю, что тебе нужно бросать колледж.
Это было последнее, что я от него ожидала. Мне казалось, он встретит мое заявление аплодисментами. Я удивленно посмотрела на него, затем высморкалась в платочек, который я достала из своего кармана.
- Не нужно?
- Ах, Клэр, - он говорил несколько нетерпеливо, но с оттенком симпатии и привязанности. - Ты всегда знала, кто ты есть. Ты понимаешь, как это так необычно - знать, кто ты есть?
- Нет.
Я снова вытерла нос платочком и аккуратно сложила его.
Фрэнк откинулся на стуле, покачивая головой и внимательно смотря на меня.
- Нет, я полагаю, ты не думала, - сказал он.
Он молчал в течение минуты, разглядывая свои руки. Они были почти безволосые, узкие и гладкие, как у девушки, с длинными пальцами. Изящные руки, предназначенные для красивых жестов, подчеркивающих выразительность его речи.
Он положил их на стол и рассматривал их так, словно никогда не видел прежде.
- У меня такого нет, - произнес он, наконец.- Да, я хорош в том, что я делаю - в преподавании, в написании книг. Иногда даже чертовски великолепен. И мне это нравится, я наслаждаюсь этим, но ..., - он поколебался некоторое время, потом посмотрел в мои глаза своими серьезными светло-коричневыми глазами. - Я могу заниматься чем-нибудь другим, и тоже буду хорош в этом. Чуть лучше, чуть хуже. У меня нет этого абсолютного убеждения, что в жизни есть что-то, что я должен делать. У тебя есть.
Это хорошо?
Нос мой покраснел, а веки распухли от слез.
Он коротко хохотнул.
- Это чертовски неудобно, Клэр, и для тебя, и для меня, и для Брианны. Нам всем. Но, мой бог, я иногда завидую тебе.
Он потянулся за моей рукой, и после секундного колебания я позволила ему взять ее.
- Иметь такую страсть к чему-нибудь, - уголок его рта слегка дернулся, - или к кому-нибудь, это великолепно, Клэр, и страшно редко встречается.
Он пожал мою руку и отпустил, затем повернулся и потянулся к книге на полке.
Это был один из его справочников "Патриоты Вудхилла", содержащий краткие биографии отцов-основателей Америки.
Он мягко коснулся рукой книги, словно не решаясь нарушить покой схороненных под обложкой жизней.
- Эти люди были такие же. Великие, так страстно стремящиеся к чему-нибудь, что могли рискнуть всем, стремящиеся так сильно, что могли менять и создавать. Большинство людей не такие, ты знаешь. Не потому, что они не стремятся к чему-нибудь, а потому, что они не стремятся достаточно сильно.
Он снова взял мою руку, на сей раз повернув ее ладонью вверх, и стал водить по ее линиям одним пальцем, вызывая щекотное ощущение.
- Интересно, не здесь ли все предопределено? - сказал он, легко улыбаясь. - Обречены ли некоторые люди на большую судьбу и великие свершения? Или они рождаются с большой страстью, и только при благоприятных обстоятельствах происходят великие свершения? Об этом всегда размышляешь, изучая историю, но, в действительности, на этот вопрос нет ответа. Все, что мы знаем - это то, что они совершили. Но, Клэр ...
Он постукивал по обложке кончиками пальцев, и в его глазах было очевидное предупреждение.
- Они заплатили за это, - произнес он.
- Я знаю.
Я чувствовала себя отстраненной, словно наблюдала за нами со стороны. Мысленным взором я видела нас, сидящих друг против друга - Фрэнка, красивого, стройного и немного усталого, с красивой сединой на висках, меня, неряшливую в моем хирургическом костюме, с распущенными волосами, в рубашке, мокрой от слез Брианны.
Мы сидели в тишине некоторое время; моя рука покоилась в руке Фрэнка. Я могла видеть на ней таинственные линии, возвышенности и долины, четкие, как дорожные карты, но ведущие к неизвестной цели.
Однажды давным-давно мне гадала по руке старая шотландская леди по имени Грэхем, бабушка Фионы. "Линии вашей руки меняются вместе с тем, как меняетесь вы, - сказала она. - Они не всегда такие, с какими вы родились, они такие, какой вы сделали себя".
И какой я сделала себя, что я сделала с собой? Хаос и неразбериха, вот что. Ни хорошая мать, ни хорошая жена, ни хороший врач. Ничего. Когда-то я чувствовала себя целой - была в состоянии любить мужчину, иметь ребенка, лечить больных - и знала, что все эти вещи были естественной частью меня, а не отдельными мучительными фрагментами, на которые распалась моя жизнь. Но это было в прошлом. Мужчина, которого я любила, был Джейми, и какое-то время я была частью чего-то большего, чем просто я сама.
- Я буду присматривать за Бри.
Я была так глубоко погружена в свои печальные мысли, что не сразу поняла, о чем он говорит, и мгновение смотрела на него с глупым видом.
- Что ты сказал?
- Я сказал, - повторил он терпеливо, - что буду смотреть за Бри. Она может приезжать ко мне после школы и оставаться со мной, пока я не освобожусь.
Я потерла нос.
- Я думала, тебе не нравится, когда сотрудники приводят на работу детей.
Он был критически настроен по отношению к миссис Клэнси, секретарше, которая в течение месяца приводила на работу своего внука, когда мать того болела.
Он смущенно пожал плечами.
- Ну, обстоятельства меняются. И Брианна вряд ли будет носиться вверх и вниз по залам, кричать и проливать чернила, как Барт Клэнси.
- Я не поставила бы на это свою жизнь, - сказала я иронически. - Но ты сделаешь это?
Маленькое чувство росло у меня под ложечкой, осторожное, неверящее чувство облегчения. Я могла не доверять Фрэнку в его отношении ко мне - я хорошо знала это - но я абсолютно доверяла ему в его заботе о Брианне.
Вдруг проблема оказалась решенной. Мне не нужно будет спешить домой из больницы, трясясь от страха, потому что я опаздывала, и ненавидя мысль о том, что Брианна сидит, скорчившись, в комнате, потому что ей не нравится очередная няня. Я знала, что она любит Фрэнка и будет в восторге от возможности проводить время после школы в его офисе.
- Почему? - спросила я прямо. - Я знаю, ты не пылаешь энтузиазмом по поводу моего желания стать врачом.
- Нет, - ответил он задумчиво, - не пылаю. Но я думаю, что тебя не остановишь, и, вероятно, самое лучшее, что я могу сделать, это помочь тебе. Так будет лучше для Брианны.
Черты его лица слегка закаменели, и он отвернулся.
- Если он когда-либо чувствовал, что у него есть предназначение, то этим предназначением была Брианна, - сказала Клэр, задумчиво водя ложкой в чашке с какао.
- Почему вы интересуетесь этим, - внезапно спросила она его. - Почему вы спрашиваете?
Роджер молчал минуту, медленно потягивая напиток. Какао было густым и темным со свежими сливками и неочищенным сахаром. Фиона была реалистом и, взглянув только один раз на Брианну, оставила все попытки проникнуть в сердце Роджера через его желудок, но она была превосходным поваром - можно сказать, была рождена, чтобы стать поваром, как Клэр - врачом - и не могла готовить плохо.
- Наверно потому, что я историк, - ответил он, наконец. Он смотрел на нее поверх края своей чашки. - Мне хочется знать, что люди сделали, и почему они это сделали.
- И вы думаете, что я могу сказать вам? - она резко поглядела на него. - Думаете, я знаю?
Он кивнул, не отрываясь от чашки.
- Вы знаете лучше, чем большинство людей. Большинство историков не видели историю ... - он сделал паузу и улыбнулся ей, - в вашем ракурсе, скажем так.
Внезапно напряжение покинуло ее. Она засмеялась и подняла свою чашку.
- Да, скажем так, - согласилась она.
- Другое дело, - продолжал он, пристально смотря на нее, - что вы очень честны. Я думаю, вы не смогли бы солгать, даже если бы сильно захотели.
Она быстро взглянула на него и издала короткий сухой смешок.
- Все могут лгать, имея для этого вескую причину. Даже я. Просто для тех, кто имеет прозрачное лицо, это труднее. Мы должны продумывать ложь заранее.
Она нагнула голову и стала перебирать лежащие перед ней бумаги, медленно переворачивая страницы одну за другой. В них были имена - списки заключенных, скопированные из бухгалтерских книг британских тюрем. Проблема осложнялась тем, что не во всех тюрьмах учет велся хорошо.
Некоторые начальники даже не составляли списки заключенных или записывали их имена случайно в своих журналах среди записей об ежедневных расходах и поступлениях, не делая различий между смертью узника и засолкой мяса двух зарезанных быков.
Роджер подумал, что Клэр прекратила разговор, но мгновение спустя она подняла на него глаза.
- Вы, тем не менее, правы, - сказала она. - Я честна изначально. Мне трудно не высказать то, о чем я думаю. Я полагаю, вы понимаете это, потому что сами такой же.
- Я? - Роджер неожиданно почувствовал себя польщенным и обрадованным, словно ему сделали подарок.
Клэр, посматривая на него, кивала головой и легко улыбалась.
- О, да. Это так, вы сами понимаете. Немного на свете людей, кто может сказать правду о себе и других вещах со всей прямотой. Я встретила за свою жизнь только троих, нет, теперь четверых, людей, обладающих таким качеством, - сказала она и широко и искренне улыбнулась, согревая его своей улыбкой.
- Это, конечно, Джейми, - ее длинные пальцы слегка касались кипы бумаг, словно лаская их. - Мастер Раймонд, аптекарь, которого я знала в Париже. И друг, которого я встретила в медицинском колледже - Джо Абернати. И теперь вы, я думаю.
Она склонила голову к чашке, глотая напиток насыщено коричневого цвета. Потом поставила ее на стол и прямо посмотрела на него.
- Все же, в некотором смысле, Фрэнк был прав. Не всегда легче от того, что вы знаете, для чего вы предназначены. Но, по крайней мере, вы не теряете напрасно время на сомнения и метания. Если вы честны - ну что ж, от этого тоже не легче. Хотя я полагаю, что если вы честны с собой и знаете, чего хотите, то хотя бы не будете чувствовать, что зря потратили свою жизнь, делая что-то бесполезное.
Она отложила одну стопку бумаг и взяла другую - несколько папок с эмблемой британского музея на обложках.
- Джейми был такой, - сказала она тихо, как бы себе. - Он не был человеком, который отворачивался от того, что он считал своей работой, какой бы трудной или опасной она не была. И я думаю, он не чувствовал, что тратит свою жизнь впустую, чтобы с ним не происходило.
Она замолчала, внимательно рассматривая витиеватый почерк давно мертвого автора, словно ища запись, которая поведала бы ей, что Джейми Фрейзер сделал, кем он был, и была ли его жизнь потрачена впустую, закончившись в одинокой темнице.
Часы на столе пробили полночь, издав мелодичные перезвоны, удивительно глубокие и сильные для такого маленького инструмента. Потом пробило четверть часа, потом полчаса, прерывая монотонный шелест страниц. Роджер отложил пачку тонких листов, которые он просматривал, и широко зевнул, даже не прикрыв рот.
- Я так устал, что у меня в глазах двоится, - сказал он. - Продолжим утром?
Мгновение Клэр не отвечала, уставившись на пылающую спираль электрокамина с невыразимо отстраненным выражением на лице. Роджер повторил вопрос, и она медленно вернулась оттуда, где была в своих мыслях.
- Нет, - ответила она. Она потянулась за другой папкой и улыбнулась Роджеру, все еще сохраняя выражение отдаленности в своих глазах. - Вы идите, Роджер. Я еще немного посмотрю.
Когда я нашла то, что искала, я чуть не проскочила мимо. Я не вчитывалась в имена, просматривая только страницы с именами на букву "Д". "Джон, Джек, Джеймс". Были Джеймс Эдвард, Джеймс Алан, Джеймс Уолтер и так до бесконечности. И потом эта маленькая запись на странице "Дж. МакКензи Фрейзер, Брох Турак".
Я аккуратно положила лист на стол, на мгновение закрыла глаза, чтобы улучшить зрение, затем поглядела на страницу снова. Запись все еще была на месте.
- Джейми, - сказала я громко. Мое сердце тяжело билось в груди.
- Джейми, - повторила я более спокойно.
Было почти три часа ночи. Все спали, но сам дом, как все старые здания, никогда не спал, он вздыхал и скрипел, составляя мне компанию. Странно, но у меня не было никакого желания, вскочить и разбудить Брианну и Роджера, чтобы поведать им о своем открытии. Я хотела некоторое время подержать его только для себя, как если бы Джейми был вместе со мной в этой освещенной лампой комнате.
Я водила пальцем по чернильной строке. Человек, который ее написал, видел Джейми - возможно делал запись, когда Джейми стоял перед ним. Дата наверху страницы показывала 15 мая 1753 года. Время года было почти такое же, что и сейчас. Я могла вообразить, каким прохладным и свежим был воздух с редким весенним солнцем, падающим на его плечи и сверкающим в его волосах.
Какие у него были волосы - короткие или длинные? Он предпочитал носить их длинными, заплетенными в косу или просто завязанными хвостом. Я вспомнила его небрежный жест, когда он поднимал волосы на затылке, чтобы охладить шею сзади.
Он не мог носить килт - тартаны были запрещены законом после Каллодена. Наверно, брюки и льняная рубашка. Я шила такие рубашки для него. Прикрыв глаза, я могла мысленно почувствовать мягкость ткани, увидеть ее отрезок полных три ярда длиной, требующихся на одну рубашку для него, с пышными рукавами и длинными полами, которые позволяли горским мужчинам сбросить плед и спать или драться, одетыми только в одну эту рубашку. Я могла вообразить его широкие плечи под грубо-сотканным полотном, его теплую кожу сквозь ткань, его руки, тронутые холодом шотландской весны.
Его заключали в тюрьму и прежде. Как он выглядел, стоя перед тюремным писцом, хорошо понимая, что его ожидает? Мрачный, как черт, я думаю, уставившись вниз вдоль своего прямого длинного носа холодными синими глазами, мрачными и грозными, как воды Лох-Несса.
Я открыла свои собственные глаза, осознав, что сижу на кончике стула, крепко прижимая папку с фотокопиями к своей груди. Я была так сильно захвачена воспоминаниями, что даже не посмотрела, из какой тюрьмы эти регистры прибыли.
В восемнадцатом веке было несколько крупных английских тюрем и множество мелких. Я медленно перевернула папку. Может быть, Бервик возле границы? Печально известный Толбут в Эдинбурге? Или одна из южных тюрем - Замок Лидс или Лондонский Тауэр?
"Ардсмуир" - было написано на этикетке, аккуратно прикрепленной к обложке.
- Ардсмуир? - произнесла я удивленно. - Где это, черт побери?