Через несколько часов после наступления темноты, промокшие насквозь, мы, наконец, прибыли в Лаллиброх. Дом был тихим, и темным, за исключением двух тускло освещенных окон на первом этаже. Нас встретил предупреждающий лай одинокой собаки, но молодой Иэн быстро унял ее, и после любопытного обнюхивания моего стремени черно-белая фигура отступила в темноту ограды.
Но этого лая было достаточно, чтобы предупредить обитателей о нашем прибытии, потому что, когда Иэн ввел в меня в прихожую, дверь открылась, и Дженни высунула голову с похудевшим от беспокойства лицом.
При виде молодого Иэна она вышла в холл, и выражение радостного облегчения на ее лице сменилось праведным гневом матери на своего беспутного ребенка.
- Иэн, ты маленький негодяй! - закричала она. - Где ты был все это время? Твой па и я сильно беспокоились! - она сделала паузу, чтобы посмотреть на него с тревогой. - Ты в порядке?
В ответ на его кивок ее губы снова сжались.
- Ладно. Ты будешь наказан, парень, говорю я тебе! И все-таки, черт побери, где ты был?
Долговязый, с крупными суставами и капающей с него водой, молодой Иэн походил на утопленное чучело, но был достаточно большим, чтобы закрыть меня от Дженни. Он не ответил ей, только неловко пожал плечами и отступил в сторону, явив меня пораженному взгляду его матери.
Если мое воскрешение из мертвых привело ее в замешательство, то мое повторное появление почти оглушило ее. Ее темно-синие глаза, обычно слегка раскосые, как у брата, стали почти круглыми. Она уставилась на меня и молчала долгое время, потом ее пристальный взгляд переместился на сына.
- Кукушонок, - произнесла она. - Вот ты кто, парень, большой кукушонок в гнезде. Бог знает, чьим сыном ты должен был быть, но не моим.
Молодой Иэн залился краской и опустил глаза. Он убрал мокрые волосы ладонью со лба.
- Я ... ну, я только ..., - начал он, уставясь на свои башмаки. - Я только не мог ...
- О, можешь не объяснять! - резко сказала его мать. - Иди наверх в кровать, отец разберется с тобой завтра утром.
Иэн беспомощно взглянул на дверь, потом на меня. Он еще раз пожал плечами, посмотрел на промокшую шляпу в руках, словно удивляясь, как она там оказалась, и медленно поплелся в гостиную.
Дженни стояла совершенно неподвижно, глядя на меня, пока дверь в конце прихожей не закрылась с тихим хлопком за молодым Иэном. Ее лицо было напряжено, и под глазами от бессонницы залегли тени. Все еще прямая и стройная, сейчас она смотрелась на свой возраст или даже старше.
- Итак, ты вернулась, - резко сказала она.
Не видя никакого смысла отвечать, я лишь коротко кивнула. Дом вокруг нас был тих и полон теней, прихожая освещалась только трехрожковым подсвечником.
- Не обращай внимания, - сказала я тихо, чтобы не нарушать тишину дома. В настоящее время было важно только одно. - Где Джейми?
После небольшого колебания, она также кивнула, признавая временную необходимость моего присутствия.
- Там, - произнесла она, махнув в сторону двери.
Я двинулась к двери, но остановилась. Был еще один вопрос.
- Где Лаогера? - спросила я.
- Уехала, - ответила она. Ее глаза были невыразительными и темными, непроницаемыми.
Я кивнула и переступила порог, закрыв дверь за собой бесшумно, но твердо.
Слишком длинный, чтобы уместиться на диване, Джейми лежал на раскладной кровати, поставленной возле огня. Он спал или был без сознания, его неподвижный профиль резко выделялся на фоне пылающих углей.
Как бы там не было, он не был мертв - по крайней мере, пока. Когда мои глаза привыкли к темноте, я увидела, что его грудь под рубашкой медленно поднималась и опускалась. Кувшин с водой и бутылка бренди стояли на маленьком столике возле кровати. Возле огня также стояло кресло с наброшенной на его спинку шалью. На нем, по-видимому, сидела Дженни, присматривая за своим братом.
По всей видимости, сейчас не было никакой потребности в спешке. Я развязала шнурки на шее и повесила сырой плащ на спинку кресла, взяв взамен шаль. Мои руки были холодны, и я сунула их подмышки, согревая прежде, чем коснуться его.
Когда я решилась положить руку на его лоб, я почти отдернула ее. Он был горяч, как ствол пистолета, из которого только что выстрелили, и он дергался и стонал, когда я прикоснулась к нему. Действительно жар. Я смотрела на него некоторое время, потом отступила назад и села в кресло Дженни. Я полагала, что он не сможет спать долго с такой температурой, и мне казалось жестоким будить его сейчас, чтобы просто осмотреть.
С плаща за моей спиной на пол капала вода медленными аритмичными ударами. Это неприятно напомнило мне о старом горском суеверии - о "каплях смерти". Говорят, что перед приходом смерти люди, чувствительные к таким вещам, слышат, как в доме капает вода.
Я, к счастью, не была чувствительна к сверхъестественным явлениям. "Нет, - подумала я с иронией, - только что-то вроде дыры во времени может воздействовать на меня". Эта мысль заставила меня на мгновение улыбнуться, рассеяв внутреннюю дрожь, которая возникла во мне при мысли о "каплях смерти".
Когда моя мокрая одежда подсохла, неуютное чувство холода все еще оставалось со мной. И не потому, что когда-то я также стояла перед другой импровизированной кроватью в глубокой ночи, созерцая смерть и размышляя о распавшемся браке. Мысли, которые пришли ко мне в лесу, не прекращались во время нашего поспешного возвращения в Лаллиброх, и теперь помимо моей воли они одолели меня.
Честь вынудила Фрэнка принять это решение - оставить меня своей женой и вырастить Брианну, как своего собственного ребенка. Честь и твердое желание не слагать с себя ответственность, которую он считал своей. Теперь передо мной лежал другой человек чести.
Лаогера и ее дочери, Дженни и ее семья, заключенные шотландцы, контрабандисты, мистер Уилоуби и Джорди, Фергюс и арендаторы - сколько еще других обязательств взял на себя Джейми за эти годы, которые мы прожили друг без друга?
Смерть Фрэнка освободила меня от одного из моих обязательств, сама Брианна - от другого. Администрация больницы, в ее вечной мудрости, прервала единственно большую из оставшихся моих связей с прежней жизнью. У меня было время с помощью Джо Абернати уменьшить эти мои обязательства, передав их другим, отказавшись от них и найдя приемлемые решения.
У Джейми не было никакого предупреждения или выбора в связи с моим повторным появлением в его жизни, не было времени, чтобы принять какие-то решения или разрешить возникшие в результате этого конфликты. И он не был человеком, который откажется от своих обязательств, даже ради любви.
Да, он лгал мне. Не доверял мне, не полагал, что я поддержу его в его обязательствах - или оставлю его, если бы это потребовалось. Он боялся. Так же как и я, боясь, что он не выберет меня в этой борьбе между его двадцатилетней любовью и теперешней семьей. Поэтому я убежала.
"Кого ты обманываешь, Эльджей?" - услышала его голос Джо Абернати, ироничный и нежный. Я сбежала на Крейг-на-Дун со всей поспешностью и решимостью осужденного, приближающегося к подножию виселицы. Ничто не замедлило моей поездки, кроме надежды, что Джейми приедет за мной.
Правда, муки совести и раненная гордость толкали меня вперед, но слова молодого Иэна "Он умирает" показали насколько несущественны были эти чувства.
Мой брак с Джейми был для меня, словно поворот большого ключа, каждое движение которого запускало во мне каскад сложных переключений. Бри тоже могла повернуть этот ключ, ближе всех подойдя к тому, чтобы открыть дверь во мне. Но окончательный поворот ключа был невозможен, пока я не вошла в печатную лавку в Эдинбурге, и механизм, наконец, сработал с последним решающем щелчком. Дверь теперь приоткрылась, и свет неизвестного будущего засиял через образовавшуюся щель. Но потребуется больше сил, чем есть у меня одной, чтобы открыть ее окончательно.
Я наблюдала за тем, как поднимается и опускается его грудь при дыхании, игру света на сильных, чистых чертах его лица и понимала, что ничего не имеет значения, кроме того что мы оба живы. Итак, я была здесь. Снова. И чтобы это не стоило ему или мне, я здесь остаюсь.
Я не осознала, что его глаза открылись, пока он не заговорил.
- Значит, ты вернулась, - сказал он мягко. - Я знал, что ты вернешься.
Я открыла рот, чтобы ответить, но он продолжал говорить, глядя мне в лицо, его расширенные зрачки были словно темные ямы.
- Моя любовь, - произнес он почти шепотом. - Боже, ты так прекрасна с твоими большими золотыми глазами и мягкими волосами, - он облизал языком сухие губы. - Я знал, что ты простишь меня, сассенах, как только узнаешь.
Как только я узнаю? Я подняла брови, но промолчала, слушая, что он должен был сказать.
- Я так боялся снова потерять тебя, mo chridhe, - пробормотал он. - Очень боялся. Я никого не любил, кроме тебя, моя сассенах, никогда с того дня, как увидел тебя, но я не смог ... не смог вынести ...
Его голос превратился в неразборчивое бормотание, и его глаза снова закрылись, ресницы темными полосами легли на его щеки.
Я сидела, не двигаясь, и думала, что же мне делать. Пока я смотрела на него, его глаза снова отрылись. Тяжелые и сонные от лихорадки они тянулись взглядом к моему лицу.
- Это не долго, сассенах, - сказал он, как бы заверяя меня. Уголок его рта дернулся в попытке улыбнуться. - Не долго. Потом я снова прикоснусь к тебе. Я так хочу коснуться тебя.
- О, Джейми, - произнесла я, и движимая нежностью, приложила ладонь к его горящей щеке.
Его глаза широко распахнулись от потрясения, он дернулся, резко сев на кровати, и издал громкий мученический вопль, так как движение потревожило его раненную руку.
- О, Боже, Христос, О, Иисус, Господи всемогущий! - закричал он, задыхаясь от боли, и склонился, хватаясь за левую руку. - Ты настоящая! Проклятый грязный свинский траханный ад! О, Христос!
- Ты в порядке? - глупо спросила я. Я слышала удивленные восклицания сверху, заглушенные перекрытием, и топот ног, когда обитатели Лаллиброха выскакивали один за другим из своих кроватей, узнать причину переполоха.
Голова Дженни, глаза еще шире, чем прежде, высунулась из двери. Джейми увидел ее и каким-то образом обрел дыхание, чтобы прореветь "Вон отсюда!" перед тем, как согнуться снова с отчаянным стоном.
- Иисус, - сказал он сквозь зубы. - Что, во имя Бога, ты здесь делаешь, сассенах?
- Что значит, что я здесь делаю? - спросила я. - Ты посылал за мной. И что ты имеешь в виду, говоря, что я настоящая?
Он разжал челюсти и осторожно ослабил хватку на левой руке. Проистекшие от этого ощущения показались ему неудовлетворительными, он снова схватил ее и произнес несколько фраз на французском языке, включающих репродуктивные органы различных святых и животных.
- Ради Бога, ложись! - сказала я. Я взяла его за плечи и уложила на подушки, отметив с тревогой, как близко были кости к его горячей коже.
- Я думал, я увидел тебя в лихорадочном бреду, пока ты не прикоснулась ко мне, - сказал он, задыхаясь. - Каким образом, черт возьми, ты оказалась возле моей постели и напугала меня до смерти? - он скривился от боли. - Христос, словно моя рука оторвалась от плеча. Ох, твою мать! - вскрикнул он, когда я решительно убрала пальцы его правой ладони с левой руки.
- Разве ты не послал молодого Иэна, чтобы передать мне, что ты умираешь? - сказала я, осторожно закатывая рукав его ночной рубахи. Рука была обмотана материей выше локтя, и я нащупала конец льняной полосы.
- Я? Нет! Ой, больно!
- Она будет болеть еще сильнее прежде, чем я закончу с тобой, - сказала я, разворачивая материю. - Значит, этот маленький ублюдок приехал за мной по собственной инициативе? Ты не хотел, чтобы я вернулась?
- Чтобы ты вернулась? Нет! Чтобы ты вернулась ко мне только из жалости, которую ты также бы проявила к больной собаке в канаве? Проклятие! Нет! Я запретил маленькому негодяю ехать за тобой!
Он яростно свел рыжие брови.
- Я врач, - сказала я холодно, - а не ветеринар. И если ты не хотел, чтобы я вернулась, о чем тогда ты говорил, когда думал, что я тебе привиделась, а? Теперь прикуси край одеяла, я сейчас дерну повязку.
Он прикусил губу вместо этого и не произвел ни звука, только быстро втянул воздух через нос. Было невозможно судить о цвете его лица при свете камина, но его глаза были закрыты, а не лбу выступили бисеринки пота.
Я на мгновение отвернулась, нащупывая в ящике стола свечи, которые там всегда держала Дженни. Мне нужно было больше света прежде, чем продолжать осмотр.
- Я полагаю, что молодой Иэн сказал мне, что ты умираешь, чтобы вернуть меня сюда. Он, должно быть, думал, что иначе я не вернусь.
Свечи были там, прекрасный воск из ульев Лаллиброха.
- Как бы там не было, я умираю, - раздался его голос сзади меня, сухой и резкий, несмотря на отдышку.
Я повернулась к нему, слегка удивленная. Теперь, когда боль в руке уменьшилась, он смотрел на меня спокойно, но дышал все еще неровно, а глаза лихорадочно блестели. Я промолчала и зажгла свечи, поставив их в большие подсвечники, которые украшали буфет и использовались только по особым случаям. Огонь пяти свечей осветил комнату, словно для праздника. Я наклонилась над постелью.
- Давай, посмотрим.
Сама рана была рваным темным отверстием, с коркой по краям и синеватым отливом вокруг. Я нажала по обеим сторонам раны, кожа ярко покраснела, и выделилось значительное количество гноя. Джейми тревожно зашевелился, когда я мягко провела кончиками пальцев вниз вдоль мускулов.
- У тебя тут назревает маленькая инфекция, парень, - сказала я. - Молодой Иэн сказал, что пуля вошла в бок, это пуля, которая прострелила руку, или был второй выстрел?
- Из руки. Дженни ее вытащила. Ничего страшного. Вошла только на дюйм.
Он говорил коротко, сжимая непроизвольно губы между фразами.
- Давай, я посмотрю, где она прошла.
Двигаясь очень медленно, он повернул руку, отводя ее от бока. Я видела, что даже это небольшое движение было для него болезненным. Выходное отверстие находилось как раз над локтем на внутренней стороне руки, и не напротив входного отверстия. Пуля отклонилась в своем пути.
- Стукнулась о кость, - сказала я, пытаясь вообразить, какая может быть из-за этого боль. - Ты можешь чувствовать, сломана ли кость? Я не хочу трогать руку без необходимости.
- Спасибо за милосердие,- сказал он, попытавшись улыбнуться, однако его лицевые мускулы задрожали и расслабились от изнеможения.
- Нет, я не думаю, что она сломана, - ответил он. - Я ломал ключицу и руку раньше, это не похоже на перелом, хотя и немного болит.
- Полагаю, что болит, - я тщательно щупала его бицепс. - Докуда больно?
Он слегка поглядел на свою руку.
- Словно у меня там вместо кости раскаленная кочерга. Но сейчас у меня болит не только рука, но и весь бок воспалился и горит, - он глотнул и снова облизал губы. - Ты дашь мне глоток бренди? - попросил он. - Даже сердцебиение доставляет мне боль, - добавил он извиняющимся тоном.
Не отвечая, я налила чашку воды из кувшина на столе и поднесла к его губам. Он приподнял бровь, но жадно выпил, потом опустил голову на подушки. Мгновение он тяжело дышал, закрыв глаза, потом открыл и посмотрел прямо на меня.
- У меня дважды в жизни был большой жар, который едва не убил меня, - сказал он. - Я думаю, этот наверняка убьет. Я не посылал за тобой, но ... я рад, что ты здесь, - он сглотнул и продолжил. - Я ... хочу сказать тебе, что сожалею. И хочу попрощаться по-человечески. Я не прошу тебя оставаться со мной до конца, но ... ты останешься ... останешься со мной ... хотя бы некоторое время?
Его правая рука напряженно лежала на матраце, удерживая его. Я видела, что он боролся изо всех сил, чтобы не выдать ни голосом, ни взглядом мольбы, чтобы сделать свой вопрос простой просьбой, в которой можно отказать.
Я села на кровать возле него осторожно, чтобы не трясти. Свет от камина освещал одну сторону его лица, заставляя пылать красно-золотую щетину бороды, в которой тут и там сверкали маленькие вспышки серебра; другая сторона оставалась в тени. Он встретил мой взгляд, не мигая. Я надеялась, что тоска, появившаяся на его лице, не так очевидна на моем собственном.
Я протянула руку и нежно провела по его лицу, чувствуя густую колючую щетину.
- Я останусь на некоторое время, - сказал я. - Но ты не умрешь.
Он приподнял бровь.
- Ты помогла мне пережить одну лихорадку, используя то, что я все еще считаю колдовством, а Дженни - другую, не используя ничего, кроме своего упрямства. Так что теперь вы двое справитесь с ней наверняка, но я не уверен, что хочу пройти через это испытание снова. Я думаю, что мне лучше умереть и покончить с этим, если тебе все равно.
- Неблагодарный, - сказала я. - Трус!
Разрываясь между раздражением и нежностью, я погладила его щеку и встала, роясь в глубоких карманах своей юбки. Была одна вещь, которую я всегда носила с собой, не доверяя ее капризам путешествия.
Я положила маленькую плоскую коробочку на стол и щелкнула замком.
- Я не собираюсь позволить тебе умереть и на этот раз также, - сообщила я ему, - как бы ни велико было мое искушение.
Я аккуратно вытащила фланелевый сверток и положила на стол с тихим звяканьем. Я развернула его, выявив ряд блестящих шприцов, и стала рыться в коробочке в поисках бутылочки с пенициллином.
- Ради Бога, что это такое? - спросил Джейми, с интересом разглядывая шприцы. - Выглядят ужасно острыми.
Я не отвечала, занятая растворением пенициллина в бутылочке со стерильной водой. Я взяла стеклянную трубку, надела иглу и проткнула ею резиновую пробку на бутылочке. Держа шприц на свету, я медленно потянула поршень, наблюдая, как белая жидкость наполняет трубку, и проверяя отсутствие пузырьков воздуха. Потом вытащив иглу, я медленно нажала поршень, пока на конце иглы не появилась жемчужная капелька жидкости и медленно опустила шприц.
- Повернись на здоровый бок, - сказала я, поворачиваясь к Джейми, - и задери свою рубашку.
Он следил за иглой в моей руке с острым подозрением, но неохотно повиновался. Я с одобрением посмотрела на вид сзади.
- Твой зад почти не изменился за двадцать лет, - заметила я, восхищаясь изгибами его мускулов.
- Твой тоже, - сказал он вежливо, - но я не настаиваю, чтобы ты его обнажала. На тебя напала внезапная похотливость?
- Не сейчас, - спокойно ответила я, протирая участок кожи тканью, смоченной бренди.
- Это очень хороший бренди, - сказал он, пытаясь заглянуть назад через плечо, - но я более привычен употреблять его другим концом.
- Это также лучший из доступных источников спирта. Теперь расслабься и не шевелись.
Я быстро воткнула иглу и медленно нажала поршень.
- Ай!
Джейми обиженно потер свою заднюю часть.
- Через минуту перестанет жалить.
Я на дюйм налила бренди в чашку.
- Теперь ты можешь немного выпить, но совсем немного.
Он выпил бренди, не споря, наблюдая, как я заворачиваю коллекцию шприцов. Наконец, он сказал.
- Я думал, что, вы, ведьмы, тычете булавкой в куколку, а не в самих людей, чтобы навести на них порчу.
- Это не булавка, это шприц.
- Мне все равно, как ты его называешь, но тычет он как чертов гвоздь от подковы. Не хочешь ли ты мне объяснить, как тыканье булавок в мою задницу поможет моей руке?
Я глубоко вздохнула.
- Хорошо. Ты помнишь, однажды я говорила о микробах?
Он выглядел непонимающим.
- Маленькие твари, слишком маленькие, чтобы их можно было увидеть глазами, - уточнила я. - Они попадают в тело с едой, водой или через открытые раны, и если они попадут в вас, то вызывают болезнь.
Он с интересом уставился на свою руку.
- У меня микробы в руке, значит?
- Да, совершенно верно.
Я постучала пальцем по плоской коробочке.
- Лекарство, которое я ввела в твой зад, эти микробы убивает. Ты будешь получать уколы, каждые четыре часа в течение суток, а потом мы посмотрим, как ты себя будешь чувствовать.
Я остановилась. Джейми смотрел на меня, качая головой.
- Ты понял? - спросила я. Он медленно кивнул головой.
- Да, я понял. Я должен был позволить им сжечь тебя двадцать лет назад.