Часто вижу как человек в серой одежде за моим окном, корку хлеба, кем-то недоеденную и полуплесневую, с радостью достает из мусорного бачка - сегодня ему будет, что поесть. Над ним смеются дети, жестокие от непонимания, камешками кидаются для забавы; презирают взрослые, брезгливо отворачиваясь. Что значит без дома быть, ночевать, где придется, каково это слать на трубах, в колодце, на чердаке особенно зимой. Смелости не хватило надолго - всего две ночи я не спал в своем уютном доме, всего две ночи бессонницы (с непривычки) и ломоты в теле поутру - от неудобства. Дни я оставил для нормальной жизни и тем был в миллион раз в более удобных условиях, чем он...
НОЧЬ ПЕРВАЯ (насыщенная) 19.40. Уже идя с работы сквозь пышащий благоустройством центр города готовил себя к необычному опыту, зная, что особенно тяжело будет решиться в последний момент, когда внутренний голос может помешать мне совершить намеченное (часто мешает он именно тогда, когда можно что-то хорошее сделать: видишь бабушку с тяжелыми сумками - совесть давит - помоги ей, а внутренний голос издевается - ведь донесла же как-то до этого места и дальше донесет - не сломается).
21.10. Ну, вот и вечер. Переодевшись в дурную одежду, иду прочь из дому - вернусь на рассвете.
21.30. Долго искать не пришлось. На краю города между 19-м и 20-м микрорайонами в трех метрах от проезжей части (улица Юбилейная) - плиты, прикрывающие теплотрассу. Плотно друг к другу
подогнанные, они, тем не менее, оставляют лазейку для особо "нуждающихся". Дыра, через которую я с опаской соскользнул в "помещение", как оказалось, не была оставлена без внимания - место уже обжито насколько это возможно. По проекту в этой железобетонной коробке (длиной около 15 метров, высотой - полтора метра и 2 метра - в ширину) должны размещаться только трубы (метрового диаметра): одна с холодной водой, другая - с горячей. Люди же здесь появляться должны только в целях профилактики и ремонта водопровода. Мое внедрение побеспокоило только маленькую хромоногую собачонку, забившуюся глубоко в угол и жалобно визжащую при виде незнакомца. Сразу заметна разница - на горячей трубе сосредоточились обрывки бумаги, ткани, бывшей когда-то приличной одеждой (ведь не выпускают же специально рваную одежду - для бездомных), картона и всяческого мусора, служащего, представьте себе, постелью. Холодная труба почти пуста.
Пространство под плитами (подземельем это назвать - слишком, а склепом - жутко) таково, что, залезши на трубу ползком, можно только лежать: ни ногу в коленях согнуть, ни даже вздохнуть глубоко. Когда сверху проезжает машина, плиты одна за другой равномерно прогибаются, сыплется пыль и грохот стоит, будто валится все вокруг. И хоть прогибание мало, но ложиться нужно с запасом - иначе раздавит. Хорошо хоть заметил вовремя! Разместиться под трубами неудобно, но возможно, - там пространство чуть больше, правда по углам "коробки" видны пятна сырости - дождь заливает, снег тает весной, с труб капает иногда - в холодное время простудиться очень легко, туберкулез где-то рядом...
22.25. Мое напряжение нарастает. Пока осматривал "ночлег" мне все сильнее хотелось убежать, забыть о своем намерении - настолько жутко было находиться в темноте, да еще ожидая, что с минуты на минуты появятся постоянные обитатели "квартиры".
Там, снаружи, пока еще часто слышалось жужжание машин и цоканье каблуков проходящих мимо людей - они спешат домой, даже не подозревая, что я нахожусь в метре от них. Значит, так же и я часто прохожу мимо, не задумываясь, что где-то рядом, в тесноте, практически под землей, в ужасном состоянии (вряд ли можно привыкнуть к такому и называть нормальным) находится живой человек. Становилось все темнее - я все так же стоял перед трубами в нерешительности и с чувством неудобства в животе, все еще предполагая, что воспользуюсь своим правом - переночевать в нормальной постели. И, может быть, ретировался бы, если бы через некоторое время не включился фонарь ночного освещения на проезжей части, прямо над "входом". Стало светлее. Постоянное бульканье воды, похожее на чье-то шараханье и в темноте навевающее самые мрачные мысли, не
стало таким зловещим. Я даже как-то свыкся с этим местом. Тем не менее было жутковато - ведь я ожидал прихода совершенно незнакомого (или нескольких) человека (а в том, что кто-то придет, я почти не сомневался).
23.30. В то время, как я, устав стоять, все же примостился на трубах, предварительно обжегшись о горячую по неопытности, послышался шорох - кто-то явно заглянул внутрь и заметил меня. Сверху послышалась ругань и внутрь влетел небольшой камень - человек, думая, что внутри собака, старался ее выгнать (вот как, а я думал они дружны). Мне стало невыносимо жутко, при всем старании не мог дышать тихо и не слышать как бешено бьется собственное сердце, но я не нашелся, что сказать. Собачонка, видимо дремавшая до этой минуты, вновь завизжала. Я попытался подняться и, ударившись головой, охнул. Минуту спустя сквозь отверстие просунулась кудрявая голова и надорванным голосом спросила: "Эй, ты кто?".
23.32. Ему 49 лет, когда-то звали его Николаем Ивановичем и работа у него была приличная и сам он... но рассказывать о своей долгой жизни и о причинах, приведших его сюда, он не захотел, а я не стал его упрашивать - когда-то я уже имел такой опыт и потрясла меня судьба человека, живущего в колодце и верящего в будущее. И сам я не представился Николаю Ивановичу (простите великодушно, обманул, но не по злому умыслу) - не поверил бы он, что я эксперимент над собой провожу - немыслимо
такое для него, у которого нет выбора, кроме как ночевать в этой "яме".
"Опыт" его длится уже 4 года, за которые он успел побывать и жителем чердаков, и заброшенных дач, и подвалов, и парковых зарослей.
Николай Иванович консультировал меня по-отцовски, как новичка, ловко примостившись на трубе и доставая из дырявого черного пакета свое съестное (на его предложение - отведать, чем богат, я с трудом сдержал отвращение: нет, спасибо. Даже в темноте я мог различить, что это за еда.. У него, наверное, уже иммунитет). Как оказалось, мест, где может провести ночь бездомный, так много, что их "едва ли не на всех хватит". Только есть среди этих мест и различие большое - одни лучше и ценятся выше, и драки за них идут (неведомые нам, в домах живущим), другие - напротив даже для самого последнего нищего не представляют ценности, но тем удобны, что никто не выгонит - все мимо пройдут и плюнут вдобавок. Это вот, например, не ценится - потому что на краю города и бутылок мало поблизости и в баках помойных все больше "непригодного материалу" (неприятно все же отбросы едой называть). А в центре - там и "бомжевский" контингент поприличнее и возможностей больше. Радует уже который год лес - грибы собирать не запрещено пока (хоть уже и налог введен), а значит совсем с голоду не помрешь... наверное...
1.30. Полночная усталость - хуже нет. "Сосед" спит - отложили разговор до утра, а я не могу - непривычно. Весь остаток ночи заслонила жуткая головная боль и холод: в недвижимом состоянии, буквально дыша (простите, Николай Иванович) только лежащим рядом человеком (не парфюм, честное слово!), не смея нарушить данное самому себе слово (а соблазн убежать домой - благо рядом - так велик), лежал я и думал: "Как это можно вытерпеть? Как заставить себя в таком положении не думать о суициде, как вообще заставить себя тянуть свое существование?". Вскоре я впал в небытие: между сном и головной болью.
6.23. Распухшие веки с трудом дали моим глазам понять, что чернота вокруг люка рассеивается - небо на востоке стало светлее. Я тихо сполз с трубы и от неожиданности упал на колени - так сильно затекли суставы. Н. И. еще спит. Мне жаль его. Но (прости читатель за мои душевные колебания) я не мог взять его к себе в дом - уступив этой жалости однажды, я не смог бы себе позволить выгнать его, тем самым снова нарушить, изломать, опрокинуть его вниз, на дно... Это тяжело - оправдываться перед самим собой, но кто из вас поступил бы по-другому?
7.15. (снаружи) Начало дня представилось мне необычайно красивым:
слабый утренний туман бодрил, головная боль прошла, осталась лишь сонливость, но это ничего - вскоре я домой пойду... Рассветное зарево, жгущее сначала нижние слои облаков, затем средние и верхние, перекидывающее свои языки на верхние этажи домов, шелест ветра по верхушкам деревьев, листья шуршат, первые прохожие...
НОЧЬ ВТОРАЯ (короткая).
21.45. С еще большей неохотой, чем вчера, отрываю свое бренное тело от услуг трехкомнатной квартиры. Отмытый и отдохнувший за день, иду навстречу ночи. Как назло усталость наваливается именно сейчас, именно сейчас кажется все это мероприятие бессмысленным - все равно никогда не понять мне всех "прелестей" жизни бомжа, но остатками силы воли цепляюсь за то, что это всего лишь слабость моя - внутренний голос, что надо выдержать испытание.
22.00. На улице дождь и значительно холодней, чем сутки назад. В тысячекратном размере усиливается для меня впечатление мрачности, сырости и всеобщей озлобленности. Да и ночка выдастся, наверное, не теплая и снами не богатая.
Днем я спросил у избранницы своей: "Что, если в один момент я потеряю все, что, если не нужен никому буду, что если стану... бомжом?" Рассмеялась мне в ответ: зачем такие мысли? "И все-таки? Не бросишь ли, не отвернешься ли?" Смеясь (вряд ли глубоко задумавшись) ответила: "Не допущу такого!".
Наверное, у Николая Ивановича тоже когда-то была избранница - жена или просто любимая, но ведь вот один же он теперь и никто не любит его...
23.30. В "яму" с диким кряхтеньем ввалился и тут же упал на дно (в прямом смысле) Н. И. - мокрый и пьяный. Не узнав меня, спросил с испугом, кто я. И все началось заново. О том, что он успел побыть..., что уже
четыре года... Де жа вю (это когда кажется, что такое с тобой уже происходило). Мне показалось, что если бы даже я каждый день приходил туда - он все равно не запомнил бы меня. Для него время остановилось - он уже ничего не ждет, ничего не требует, ни на что не надеется, но ни о чем и не думает... Податливый кисель: принимает состояние формы, в которую налит.
3.30. В самый драгоценный момент сна, когда разбуженный человек сродни слепому - ничего не понимает, не видит и, может быть, даже не знает, где он находится, я проснулся от душераздирающего крика. Н. И. на миг разомкнул веки и видимо его взгляд упал на мои едва различимые очертания. От испуга он дико закричал и стал кидаться всем, что попадалось под руки: "Уходи, не мучай меня, ничего у меня уже не осталось...!" От неожиданности я чуть не упал с трубы.
Стало по-настоящему страшно. Я побоялся заразиться этим сумасшествием, как будто бы оно осязаемо. Не мог я спокойно смотреть на то, как беснуется человек, но и прикоснуться к нему мне было противно...
3.40. Дождь неприятно мочил мою одежду. Пришлось добежать до ближайшего дома и укрыться в подъезде. Дом N2 17 по улице Жукова, первый подъезд - дверь незаперта. До утра еще далеко, а до дома идти - промокну насквозь, да и холодно...
3.50. Казалось бы, ночью никому не интересно, что творится в подъезде, если там тихо. Но, может быть, жители стали слишком бдительны: в первом подъезде оказался "проверяющий", который, обнаружив мою склоненную голову (я дремал), в метре от меня встал наизготовку и пренебрежительно пихнул ногой: "Встать! (именно так, а не: "Кто вы?" или "Вам плохо?") Пшел вон!". Открываю глаза: высокий, необъятный гражданин с толстой золотой цепью на груди, увенчанной массивным крестом, пышет на меня противной сигаретой: "Пшел отсюда, я сказал, бомж вонючий!" (Ты меня помнишь?). Поняв, что чего-то доброго от него ждать бесполезно, я нагло спросил: "Чего стоит твой крест?" Он не ожидал, и от неожиданности ответил: "Три сотни..." Он даже не понял, к чему я это спросил... Он думал, я о денежной цене говорю. Что будет с нами дальше?
Я ушел оттуда - тихо, никого не разбудив. Переждал еще два часа в другом подъезде. Это были два очень томительных часа, которые, казалось, будут длиться еще целую вечность. Конца не было мучениям моим и головы моей... Больше никаких экспериментов! Я просто не выдержу этого. Впрочем, ведь живут же они, живут годами...
Хрупкая человеческая жизнь иногда теплится там, где, кажется, даже самый сильный из нас не смог бы перенести и нескольких дней. Гонимые отовсюду, никем не принятые, они тем не менее как-то еще живут. Вот известный многим случай: всю прошедшую зиму возле областного центра крови (недалеко от телецентра) на трубах, прикрытая грязными засаленными лохмотьями,
слала, ела, вставала - найти еды и ложилась снова - спать, женщина. Трудно было бы определить ее возраст, возможно, она еще совсем молода, но такая жизнь уж точно не молодит. Каким чудом смогла она всю зиму (а зимы-то наши холодны!) прожить под открытым небом? Не дано нам понять. Каким чудом заставляла она себя встать и пойти искать еду, чтобы не умереть? Не понять... И случай это не единственный (Всем известный бомж Весна (такая фамилия) и до сих пор живет в колодце около1-ой городской больницы). Но единичны случаи, когда кто-то помогает им, подает руку помощи, - и не думают об этом люди. Все чаще думают и даже спорят между собой вполне серьезно о том (как, скажем, с вышеописанной женщиной), сколько еще протянет человек. Когда умрет?! И воспринимают-то смерти эти "по факту" (эй, Леньк, посмотри-ка, ведь и правда умерла!). Кто-то выиграл пари...
Люди! Обратите внимание! Что толку, что пишем мы неперепишем всех своих статей на эту тему. Нет никаких сдвигов! Все также много бездомных на наших улицах, все также они умирают - на чердаках, в подвалах и теплотрассах! А ведь люди-то они такие же, как мы все! Неужели это норма общества?! Или всех волнуют только личные проблемы? Сколько стоят ваши кресты???