Лёшка растерялся. Не запаниковал, не испугался, а немного замешкался, соображая, что теперь делать. Кураж, в котором он только что пребывал и благодаря которому красиво и, главное, результативно провёл комбинацию, в чём он не сомневался - улетучился. Митрич же, широко и весело улыбался, выказывал всем своим видом почти родственное расположение. Похоже было, что он не прикидывается, а на самом деле любуется Лёшкой, как любуется щёголь своим отражением в зеркале. Но в то же время, это Лёшка ясно чувствовал, Митрич полностью контролировал ситуацию. Во всяком случае известный ему приём избежать любых местных неприятностей - выйти в явь, а по простому сказать - проснуться, не сработал. В ответ на эту попытку старик только покачал головой, мол и не думай!
Появление двух Митричей, между тем, произвело эффект. Танцы прекратились. Происходящее вне танцплощадки было столь занимательно, что исчезновение обеих Ирин, не было замечено даже их танцевальными партнёрами. Зеваки нетерпеливо ждали продолжения действия. Они, конечно, не понимали сути происходящего, но драматизм ситуации прочувствовали все. Появился и Доля. Он словно зачарованный переводил взгляд с одного Митрича на другого, видимо, пытаясь сообразить, какой из них его.
- Не будем смущать народ, - предложил настоящий Митрич, чуть напрягшись от того, что оказался в центре внимания. - Я приглашаю вас, друг мой, к себе в гости. Тут недалеко.
- Кто вы такой? - опомнился наконец Лёшка. Но нужного тона сразу не нашёл, потребовал то, чего требовать не имел права, и чего настоящий Митрич никогда бы не потребовал, - сейчас же примите свой настоящий облик!
Митрич усмехнулся и, повернувшись к тени от дерева, проговорил негромко:
- Рубен Михайлович, урезонь своего товарища. Это же твой товарищ? Объясни, что сопротивление бесполезно
Тень под деревом шелохнулась и опала. Рубен с недовольным видом, потягиваясь, словно поднятый из постели, вышел из беседки, остановился перед Митричами и принялся их рассматривать. Потом, повернувшись к Лёшке, сказал:
- А что, Дмитрий Дмитриевич, хорошая работа! Похож. Очень даже. А какие у вас к нему претензии? Изменение внешности не является нарушением. Ни установлений Сеттории, ни устава Аржентии.
И тут же Лёшка услышал обращённое к нему: "Играй Митрича!". Соображал он всегда быстро. И сразу включился в игру.
- У меня к этому человеку нет претензий. Это он ко мне прицепился...
Ответ был совсем не в стиле Митрича, жалкий такой ответ. Лёшка и сам почувствовал, что сфальшивил. Но Рубен пропустил липу мимо ушей. Видимо, для разминки это прокатывало.
- Видимо, под маской кто-то из новичков. Таким не совсем этичным образом он собирается приобрести популярность у горожан. - Сказал Рубен Лёшке, а, повернувшись к настоящему Митричу, продолжил уже другим, назидательным тоном. - Стыдитесь, коллега! Вы изображаете шарж на уважаемого в Сеттории человека, члена, между прочим, Совета и аттестационной комиссии. Я не хочу вас пугать, но ваши шутки с переодеванием могут обернуться для вас нешуточными проблемами. Дмитрий Дмитриевич во время аттестаций беспристрастен, но иногда очень строг!
Митрич поморщился.
- Краснобайствуешь? Ладно. Доля, вызывай патруль. Будем разбираться в другом месте. Если этот человек, - он ткнул пальцем в Лёшку, - имеет право здесь находиться, в чём я сильно сомневаюсь, разойдёмся миром. Но если покрываешь нарушителя, Рубен, смотри. Ты ещё за прошлые свои выходки не ответил сполна. А я, как ты справедливо отметил, справедлив, но строг.
- Ну что ж, незнакомец, я не против! - охотно согласился Рубен. Лёшка непонимающе посмотрел на него и ощутил адресованное ему послание:
- Создай пару-тройку Митричей.
Лёшка сам поражался, как быстро он освоился в этом удивительном мире. Тут же за спиной у Митрича возникли ещё двое не отличимых от него старичков. Зеваки радостно залопотали. Представление продолжалось! Митрич обернулся на шум, отвлёкся от Лёшки, чем тут же воспользовался Рубен. Он толкнул пацана в бок и мысленно велел: "Просыпайся!". И тот проснулся.
Было раннее утро субботы. Выходной. Значит, в редакцию идти не надо. Лёшка был рад, что встреча с Иринкой откладывалась на два дня. Но только откладывалась. А потом предстояло тягостное объяснение. Она, конечно, обиделась на то, что он бросил её в опасности. Оставил одну в чужом городе с людьми, настроенными к ней уж точно не доброжелательно. Поверит ли, что ушёл из сна не по своей воле? Или только сделает вид, что поверила? Но главное сейчас - убедиться, что она жива и здорова. Узнать, что с ней, можно было только через Рубена. Позвонить не терпелось до мурашек в ладони! Воистину мудрым был тот, кто первым заметил и сформулировал это прижившееся "руки чешутся"! Но не в пять же часов утра звонить! Хватит Рубену на сегодня ночных звонков.
Быстро, стараясь не разбудить мать, собрался. Неслышно закрыл за собой дверь и спустился в подвал. Потискал шины у велосипеда - заднее колесо нужно чуть подкачать. Подкачал. Вывел свой - теперь уже свой - "Спутник" на орбиту земли. Так отец шутил, когда выкатывал велосипед из подвала на тротуар. Пробежал, разгоняясь, с велосипедом, вскочил с разбегу, не коснувшись педалей, в седло и покатил по проверенному маршруту. Вот уже почти год отцовский велосипед служил ему добрую службу.
С осени прошлого года начались Лёшкины утренние объезды облюбованных выпивохами мест их пикников. Меньше рубля такие объезды не приносили. После выходных доход бывал и в три раза больше. В рюкзак как раз на столько и вмещалось. Бутылки он складывал в подвал, мыл их там в тазу, а потом сдавал в пункт приёма стеклотары. Сначала, чтобы не мозолить глаза соседям и знакомым, выбирал точки подальше. Но когда был несколько раз замечен при сдаче винных бутылок, которых в таком количестве в их доме быть никак не могло, махнул рукой на условности, перестал стесняться и принялся открыто таскать сумку на ближайшую точку во двор гастронома. Приёмщица вскоре приметила его и однажды публично отчитала за недостойное пионера поведение.
Очередь за него вступилась. Рьяно. А может и не вступилась, а воспользовалась возможностью выразить своё отношение к вредной бабе. Всезнающие гражданки постбальзаковского возраста подробно донесли до приёмщицы факты из Лёшкиного семейного положения, аргументировано объяснили, что не дело пенсионерки разбирать моральный облик пионера, а её дело честно принимать бутылки, а не обсчитывать людей как это она сделала в прошлый раз с пьянчужкой Клавкой из третьего дома. Партия учит, что пьянчужка, юный ленинец, любой другой ущемлённый разного рода ограничениями человек не должны терпеть притеснения по причине своей безответности. После этого случая вечно сердитая, крикливая тётка вдруг к нему подобрела. И когда народу было не протолкнуться, она делала знак, чтобы он занёс сумку в дверь с другой стороны будки. Вечером Лёшка забирал вместе с деньгами.
Доход Лёшка делил на две части - семьдесят процентов в семью, тридцать процентов себе. Деньги клал в "банк" на третью полку платяного шкафа, под носовые платки, где хранилась домашняя наличность. Отдавать их матери из рук в руки было никак невозможно. Между ними возникла негласная договорённость - она вроде бы не знает, откуда деньги, а он вроде бы не собирает бутылки. Но первое время мать ворчала, но потом смирилась. Правильно пишут в учебнике: бытие определяет сознание. А один раз, стесняясь, даже спросила: "Лёш, у тебя там рублик не завалялся?" У Лёшки "завалялась" даже трёшка. Вообще-то она предназначалась для проявителя и фотобумаги, но это могло и подождать.
На этот раз улов был неплохой. Понятно, свою роль сыграли пятница и хорошая погода. Вернувшись, повозился с "круторогим", так отец прозвал велосипед за форму руля. Подкачал колёса, прокапал маслом втулки. Мама возилась на кухне. Посмотрела грустно, ничего не спросила, велела мыть руки и идти завтракать. Мельком взглянул на часы - восемь. Нет, рано звонить
- Возьми свежую рубашку в шкафу. - Сказала вслед, - постричься надо будет.
Мама стригла Лёшку и Игорька сама. Руки у неё ловкие, к мелкой работе пригодные. Шить, вязать, постричь - это её. Стрижкой она даже подрабатывает иногда. Пожилых соседок стрижёт, которым то ли лень ходить в парикмахерскую, то ли стеснительно. А началось с отца. Они так и познакомились. В студенческом общежитии. А потом и подружились. А потом...
Лёшка взял чистую рубашку, проверил, есть ли в "банке" деньги. Деньги были, но мало. Надо будет вечером ещё подложить пару рублей. После завтрака, чтобы убить время, взяв отцовскую тетрадь и учебник стенографии, улёгся на диван. Сличение и сопоставление знаков снова ничего не дало. Взглянул на часы, прикидывая, миновала ли маленькая стрелка невидимую черту, отделяющую на циферблате "прилично" и "неприлично" для утреннего звонка и, решив, что черта эта проходит через цифру девять, ушёл в сон.
Сначала окунулся в густую темноту. Рубен на прошлом занятии объяснил, что это кусочек "окультуренного" межсонья. Тот кусочек, который вплотную прилегает к его сносектору. Ещё он говорил, что все эти деления условны. На самом деле их нет. Просто человеческое воображение подстраивает под себя окружающую действительность. Так происходит не только в снопространстве. В реальной действительности то же самое. Мы видим и слышим мир в определённом диапазоне частот. В другом же диапазоне, нам недоступном, мир выглядит совершенно иначе. Но людям для ориентации удобней всего представлять окружающее пространство именно так, как они его и представляют. Вот и межсонье... Его более менее правильно ощущают только проводники. Иным не дано. Как не дано слепым и людям с плохим зрением видеть мир так, как видят его здоровые. На самом деле межсонье - это совсем не коридор общежития, в который с двух сторон выходят двери комнат-сносекторов, а необозримые дали, очень различающиеся по структуре. Именно они, а не сносекторы, составляют основу Аита, то есть сномира, доступного живым. Есть ещё и Аид. Но его лучше не трогать. Как океаны и другие недоступные большинству из нас пространства составляют основу нашего мира, так и межсонье охватывает всё, обжитое сноходцами.
И этот клочок межсонья, что прилегает к Лёшкиному сносектору, что-то вроде прихожей. Можно, конечно, сразу ввалиться к себе из яви. Проводники так и делают. Но иным прочим лучше заходить в два этапа, чтобы дать обиталищу подготовиться к принятию хозяина. А для этого удобно придумать какой-нибудь "эквивалент" входа. Калитку, дверь, щель в заборе. Вот и они с Иринкой, когда проделали брешь в стене Аржентии, на самом деле вовсе не выламывали камни из стены. Просто защита города была представлена создателями именно в этом виде. Для кого-то она была неприступной, а им взломать её оказалось вполне по силам.
Лёшка толкнул калитку. Темнота расступилась, и он оказался у подножья обрыва, на тропинке, один в один, как та, что вела к их даче. Вверху журчал невидимый отсюда ключ. Журчал... Но это только кажется, что звуки приходят снаружи. На самом деле это не так. Они воспроизводятся в мозгу. И только те, что адресованы именно этому человеку. Ручеёк журчит для всех. А фраза может быть направлена одному в целой толпе. И только он её услышит. Вот, когда Рубен, велел ему создать несколько фантомов Митрича, слова эти были адресованы только ему. И кроме него их никто не мог услышать.
Но, конечно, как и во всём, и в этом деле есть узкие специалисты. Их называют пеленгаторами. Зачем они нужны, никто не знает. Дано им такое свойство от природы, вот и всё. Как некоторым дана способность создавать вкус и запах. Это ещё более редкий талант. И эти специалисты очень ценятся. Как правило, они могут устанавливать и температуру. Например, вода родника, что уже на середине подъёма Лёшке не только слышна, но и видна - только на вид холодна до зубовного скрежета. А на самом деле - никакая. А они, эти специалисты, могут и температуру в напиток ввести, и вкус. Такие обслуживают высшую касту - золотых - на разного рода банкетах и симпозиумах. Оказывается, здесь и симпозиумы проводятся. И научные работы пишутся. Вон и Рубен - кандидат наук. Сонных. Они как-то по-научному называются. Лёшка не вникал. Но защита диссертаций происходит в яви. Под видом работ, имеющих отношение к физиологии и психологии. И названия этим работам подбирают подходящие для явного мира. Но специалисты-то понимают, о чём речь.
Лёшка прошёл к домику пешком, правда, сократив расстояние почти вполовину. А вот в "кабинет" на чердак поднялся без лестницы. Перемещение, правда, удалось только с третьего раза. Но удалось. Раньше ему такое не удавалось вовсе.
Бросил взгляд на книжную полку. Говорят, что во сне читать не получается. Буквы распознаются, а в слова не складываются. Вроде так и есть. Но, всмотревшись в корешки, вдруг заметил, что складываются буквы на них во вполне смыслосодержательные названия. Вон огромный синий том Гоголя. Этого писателя отец любил. Лёшке, когда тот был маленький, зачитывал разные интересные места. Про чертей и ведьму Солоху. Больше всего Лёшке - до ужаса - нравились рассказы отца про Вия. А когда он был совсем маленький и отец носил его на закорках - по-карадищенски на "каркушках", - то осенними тёмными вечерами, устроившись на отцовских плечах, просил: "Пап, расскажи про Вия. Только не здесь, здесь светло. Пойдём, где фонарей нет. Чтоб страшней было!". Лёшка улыбнулся воспоминаниям. Провёл глазами по вполне читаемым, но всё равно непонятным названиям технических справочников и наткнулся на толстую общую тетрадь - копию той, что только что просматривал в яви. Пролистал её, но и тут ничего не понял, хотя знаки выглядели вполне различимо.
Вот книга с логическими загадками, ответы на большинство из которых он получил из заключительной главы книги. Но одну загадку - как измерить простой линейкой величину макового зёрнышка, к удивлению родителей, решил самостоятельно и сразу. Словно нашло на него озарение. Помнилось, сидели они на даче, на веранде. Жарко было. Увидел у отца на груди красивую треугольную пластинку на цепочке. Попросил поносить. Отец пообещал дать, если ответит на вопрос из книги. Лёшка от мозговых штурмов всячески увиливал - лучше руками что-нибудь сделать. Схитрил: "Дай сначала поносить, тогда решать буду". Не решу - а решать буду. Отец засмеялся: "Ладно, получай стимул". И Лёшка решил. Сходу. Как осенило.
Кстати, - спохватился он, - а где эта пластинка? Мама ведь ему отдала. Куда он её сунул? Ну да снял, когда под душ вставал. Надо на полочке посмотреть. И в это время звякнул колокольчик на калитке. Рубен! Лёшка отложил книгу и перенёсся к калитке, не утруждая себя спусканием по лестнице.