Он подхватился с постели, растревожив жену Иванну. В своей кроватке завозилась маленькая дочь.
Едва Рубашкин успел натянуть штаны, как в двери забарабанили:
- Агап, Агап! Лодки горят!
Рубашкин схватил ватник с нашивками полицейского управления Шартры и выбежал из дома. В его дворе переминался с ноги на ногу помощник головы Шартры Фёдор Игнашёв и ещё пара шахтёров.
Агап с крыльца глянул на реку. Там поднималось зарево от большого костра.
- Ох, ты ж сударь небесный! - вырвалось у Рубашкина. - Чего ж вы стоите? Тушить надо.
- Там уж все, - сказал Фёдор. - За тобой послали.
По хлюпающей глинистой дороге добежали до ворот, которые по случаю чрезвычайной ситуации были незаперты.
- Судари мои, вы какого хрена творите? Давно эти не совались? - у Агпа зашлось сердце, когда он представил, что в Шартру могло прорваться из леса, рыжей массой стоящего всего в трёх километрах от поселения. - Ворота закрыть! Караул выставить!
Рубашкин распорядился и кинулся дальше к реке. На вершине холма остановился перевести дух.
Пылало знатно. Жар шёл во все стороны так, что под ватником стало жарко, несмотря на едва наступивший май. Огненные языки отражались в тёмной воде, едва-едва избавившейся ото льда. Остовы лодок вырисовывались в огне, как скелеты огромных рыб. Люди суетились, черпая воду из реки вёдрами и выливая её на мостки, где зимовали судёнышки.
Рубашкин потянул носом. Пахло резко, смолой и бензином.
- Кто нынче дежурит? - Агап схватил за грудки Фёдора и встряхнул его, будто тот лично израсходовал драгоценный бензин на уничтожение общинной собственности.
У Фёдора от встряски щёлкнули зубы.
- А, ну вас! - Рубашкин развернулся и оскальзываясь сбежал к сторожке.
Приставная лестница не по уставу была спущена. Агап, предчувствуя плохое, поднялся по ней в будку. Укреплённая по всем правилам будка дежурного (три шага на четыре) стояла открытой. Осторожно потянув на себя дверь, Рубашкин посмотрел через порог. Эти, которые порой лезли из рыжего леса, могли всё ещё быть здесь. Хотя Агап не помнил, чтобы такой огонь их не отпугнул.
Дежурившего Рубашкин узнал сразу - по рябой физиономии. Колюня Бояркин. Он и дежурить-то стал всего как пару недель, молодой слишком был, чтобы в одиночку случись что стоять в будке. Агап тут же припомнил, что Колюне всего и было-то лет пятнадцать.
Уже не опасаясь, полицейский влез в сторожку. Неверный свет от пылающих лодок заставлял тени плясать по лицу мертвеца. Бояркин сидел за столом посреди комнатёнки, уронив голову на столешницу. Его глаза удивлённо смотрели на открытую дверь. Изо рта некрасиво вываливался язык, а под щёку натекла лужица крови. Агап, осторожно ступая, обошёл тело. На спине ватник парня изрезан. Рубашкин наклонился совсем близко и прикоснулся пальцами к одному из разрезов. Почувствовал липкое и ещё тёплое. Едва ли лодки пережили Колюню надолго.
- Вот оно что, судари мои, - пробормотал Агап, нюхая кружку, которую поистине мёртвой хваткой держал покойник.
Из кружки пахло бражкой.
***
А в большом зале управы пахло дымом.
- ... Так что чинить там особо и нечего, - закончил свою печальную речь голова Шартры Антон Петрович Пробудько. - Что ты расскажешь, Агап?
- Расскажу, судари мои, - Агап смял шапку. - Колюню зарезали, четыре раза в спину ножом ткнули. А сначала бражкой угостили. И я так думаю, что тот, кто Бояркина убил, тот и лодки поджёг. И не просто поджёг, а полил сначала бензином.
Присутствовавший на экстренном совещании Фёдор удивлённо присвистнул. Пробудько тяжело уронил руки на стол, застеленный потёртой скатёркой.
- Наш? - спросил он упавшим голосом.
- Нет. Это я в первую очередь проверил, - мотнул головой Рубашкин. - Наш весь до грамма на месте.
- А я слыхал, будто эти могут бензином плевать, - подал голос Фёдор.
- А что, эти и в сапогах научились ходить? - с издёвкой спросил Рубашкин.
Эти, те, что приходили из рыжего леса, на людей походили мало. Они передвигались, наступая исключительно на пальцы ног, иногда опускаясь на четвереньки. Клыкастые морды с белёсыми глазами то и дело мелькали в кошмарных снах жителей шахтёрской Шартры. Особенно тяжело приходилось тем, кто первым начал выходить на поверхность из шахт. И вот все полтора века делали попытки добраться до человека. Но Рубашкин не верил, что они стали такими хитрыми и смелыми, чтобы спалить людские лодки, отрезав от остального мира Шартру. А плевки бензином - и вообще сказки для несмышлёнышей.
- Про какие сапоги ты говоришь?
- Про обычные сапоги, сударь мой, Антон Петрович. У сторожки есть следы сапог. И один сапог точно верёвкой подвязан, чтобы не расползся. Найдём, у кого такая обувка, найдём и Колюниного убийцу.
- Паёк-то срезать будем? - спросил Фёдор, решивший всё же доказать, что не только слухи собирает, но и благе общины печётся.
Его вопрос волновал всех. Без лодок шартринцы остались один на один с рыжим лесом и бесплодным полем. Река, появившаяся у Шартры пару веков назад, после Войны, была слишком широкой, чтобы перекинуть через неё мост. Да и где взять дерево для строительства, если кроме рыжего леса ничего не растёт? Чахлые садовые деревца никто рубить не станет. Их берегли пуще самих себя, на зиму сооружая вокруг теплички и снегозадержатели. До ближайшей Верховки день пути, если переправиться через Шартру. Там базар, там и запасы можно пополнить.
- Своего-то не хватит. На зиму только запасли, - продолжал Фёдор.
- Пока на четверть паёк срежем, - принял нелёгкое решение Пробудько. - Нам бы только до июня дотерпеть, там большой сход, нас и хватятся. Людям надо сказать.
Агап с ужасом думал о дочери. Ляля болела, ей нужно было хорошо питаться. Что будет теперь? Рубашкин до боли сжал кулаки.
Его размышления прервал мальчик Сёма, сунувший вихрастую голову в дверь зала:
- Тама на площади Кузька Красотов в зубы Месье дал. А тот проповедует.
***
Полоумный Батиста, которого в общине звали Месье, забрался на перевёрнутую вагонетку. Никогда не стриженые космы трепал ветер, делая его похожим на какое-то древнее божество. Злое божество с кровяным потёком на бороде.
- Мадам и месье! Смиритесь! Пришёл Судный день. Уж близок Конец всему грешному, - его хриплый голос звучал громко, уверенно. - Покайтесь пока ещё не поздно. Сознайтесь в грехах своих и примите гибель, как и подобает. Все мы из земли вышли, в неё же и лечь должны добровольно и с истинным желанием об искуплении всего грешного. Та Война была лишь началом. А кто в ней спасся, тот должон больше остальных каяться.
Батисту слушало полтора десятка человек, больше баб. Слова Месье были страшные и непонятные, как он сам. Самоназванный проповедник ни разу не спускался в забой и не работал на дробилке. Он вообще нигде не работал, только слонялся по общине, наводя сомнения. А то и вовсе пропадал по целым неделям за воротами. Кто-то из дежурных видел, как Батиста входит в рыжий лес. Входит и выходит невредимым.
- Эй, Месье, а ну проваливай! - окрикнул Красотов. - Али мало в мурло получил? Не пугай баб да детей своей болтовнёй.
Красотов, кряжистый мужик, стоял особняком, готовый, если понадобится, стащить смутьяна с его трибуны.
- Ты! - Месье ткнул в сторону Кузьмы узловатым пальцем. - Ты, месье, должон в первую очередь каяться и в землю лечь. Потому как ты и такие месье, как ты, землю погубили, нещадно её ранили. Суд не остановить! Он уже идёт! Наступил нынче ночью и уж не пройдёт мимо кого! Ибо прошла уже тринадцатая пятница!
- Ну, судари мои, - мотнул головой Рубашкин. - А ну, слезай оттуда, пока за бороду не стянул!
- Вот он! Тоже должон в землю лечь! - обернулся Месье на Агапа. - Скоро срок-то твой, месье, исходит. Недолго осталось. А после и все туда уйдёте. И будет благоденствие на земле!
Среди толпы пронёсся шепоток. Месье побаивались из-за его вечно бешено вытаращенных глаз.
- Спросите его, - продолжал Месье, - спросите, надолго ли вам корма хватит? Прокорм не добыть, зима не ушла, плыть нельзя. Только в землю лечь и искупать греши ваши добровольно - вот ваш выход!
- Мамка, не хочу в землю! - захныкала девчушка, прячась в материнский подол.
- Хорош! - Рубашкин поправил шапку и попытался ухватить нарушителя спокойствия за штанину.
Но Месье оказался непромах, он в ответ наметился пнуть полицейского в голову. Агап уклонился, но дырявый сапог, подошва которого держалась на верёвке, промелькнул совсем близко от лица. Время словно замедлилось, Рубашкин ясно понял, что такой сапог оставил след под сторожкой и у пожарища. На миг перед внутренним взором мелькнуло удивлённое мёртвое лицо Колюни.
- Убью! За Колюню убью! - рыкнул Агап, бросаясь на Месье.
- Суд! Страшный суд! Гнить будешь заживо! Себя забудешь, зверем станешь! - орал Батиста, спрыгивая с обратной стороны.
- Лови! Это он, гад, лодки спалил! - Агап неловко перескочил вагонетку.
За Рубашкиным устремился Красотов и ещё пара женщин, но они почти сразу отстали. Агап бежал по посёлку и удивлялся, откуда у Месье такая сила и скорость. Официально у Батисты не было ни дома, ни семьи, ничего. Где кормился? Откуда взялся в Шартаре? Никто не помнил этого, просто однажды появился страшный старик.
Месье уверенно бежал по посёлку, не забывая выкрикивать, что грядёт Страшный суд и всем нужно добровольно самим лечь в землю и ждать своей участи. Словно какая-то сила вела проповедника по безлюдным дорогам, хотя в погоне участвовали с десяток человек.
- Всё, дальше некуда бежать, сударь! Попался. Вздёрну на первом столбе! - пообещал Рубашкин.
Месье стоял у поселковой стены, со всех сторон его окружали озлобленные, лишённые по его милости транспорта, люди. Батиста переводил бешенный взгляд с одного на другого, правое веко его подёргивалось. Он оскалился, заголив крепкие жёлтые зубы. Зарычал, выставив перед собой скрюченные наподобие когтей пальцы.
- Все, все помрёте! Не пройдёт и недели, как помирать начнёте! Один за другим! То суд над вами, человеками, начался!
- Хорош, сударь! - Агап сжал кулаки и смело попёр на кликушу. - Ты нас не запугивай, за себя бойся!
Месье, что было мочи, пихнул приблизившегося Рубашкина. А потом развернулся к стене и, неизвестно за что цепляясь, вскарабкался на неё. Пять метров он преодолел за считанные секунды, ни разу не оскользнувшись. Ещё секунду-другую по-птичьи сидел наверху. А потом прыгнул вниз, распластав руки.
Среди преследователей пронёсся единый выдох-всхлип удивления. Рубашкин опомнился первым, побежал на ближайший пост. По лестнице взметнулся на площадку. Уставился на Месье, огромными прыжками несущегося в рыжий лес.
***
Три дня посёлок приходил в себя после случившегося. В народе пошли разговоры о том, что Месье на деле тот, из клыкастых тварей, только в человека перекинувшийся. Кое-кто пустил слух, будто видел, как по ночам Месье взбирается по стене и бродит по улицам. Но на предложение Рубашкина пойти в лес и отловить Батисту никто не откликнулся.
Между тем, снова начало вьюжить, выпал снег. А урезанный на четверть паёк тоже не прибавлял уверенность в завтрашнем дне.
-Агапушка, как же это? - спрашивала Иванна.
- Всем урезали, - чуть виновато отвечал полицейский. - Не мог же я себе долю требовать больше.
- Ляля болеет, ей надо хорошо кушать.
- От моего пайка ей давай. Я ничего, я потерплю.
- Нельзя так. Нельзя. Ты на ногах всякий день, я на шахте. Нам тоже сила нужна. Как тебя или меня не станет, что Ляльке сделается?
Рубашкин виновато молчал, будто это он спалил лодки, а не безумный Месье. И хотел Агап жену утешить, только не мог, нечего было сказать. Ляля смотрела на родителей большими глазами. Ей исполнилось три, и она многое понимала.
- Что же делать? - Иванна заламывала руки.
- Потерпим. Вон у четверых вообще детки только народились. Им больше надо.
- То народились, про кого пайки не рассчитаны.
***
- В отвале беда! - сбиваясь с дыхания сказал посыльный, вбегая к Агапу.
- Что там? - Рубашкин надел ватник и вышел за ним.
- Засыпало троих. Насмерть.
Всю дорогу у Агапа не выходила из головы Иванна. Сегодня она работала. И если её тоже засыпало, то...
Жены Рубашкина среди мертвых не было. Обвалившаяся насыпь похоронила троих, в том числе и Красотова. Свободная смена попыталась откопать попавших в завал, но слишком поздно обнаружили беду. Откопали задохнувшихся.
- Верёвка-то надрезана, - бормотал себе под нос Рубашкин. - Так надрезана, что от любого толчка бы порвалась.
- Агап, - дёрнул его за рукав Фёдор, - а правда люди говорят, что это Месье сотворил? Он же грозил, что в землю ляжем.
- Не видел Месье никто. Да и не верю я в это.
- Так ведь весна не разойдётся никак, и трое померли - всё как он говорил.
- Фёдор, хоть ты прекрати слухи распускать. Кто-то это нарочно сделал, не отрицаю. Но ничего сверхъестественного не произошло. Найду я мерзавца, - пообещал Рубашкин.
- Ну, тогда оно, конечно, - Игнашёв направился к любопытной толпе.
Рубашкин сделал вниз пару шагов и застыл - на пригретой солнцем, мягкой земле виднелся оттиск подошвы с двумя поперечными бороздами. Кто-то ходил здесь в обувке, наскоро починенной верёвкой. Кто-то... Батиста!
- Что там? - Агап, погружённый в свои мысли и не понял сразу, что вопрос задаёт Иванна.
- Убили их. Верёвку перерезали, а потом толкнули доски вниз - землёй и накрыло. Ты как?
- Хорошо, не волнуйся. А кого искать станешь?
Рубашкин посмотрел в пытливые большие глаза жены. До чего же ему повезло! Заботливая, работящая, здоровая. Переживает вон как за его службу.
- Есть там следок, на Месье указывает, - прошептал Агап. - Только ты цыц! Бабам своим ни слова, а то по всей Шартре разнесут.
Иванна понимающе кивнул, клюнула мужа в щёку и пошла обратно. Рубашкин проводил жену взглядом, постоял, нюхая морозный воздух. Тела уже откопали совсем и понесли на кладбище. Толпа переместилась туда же, собирая родню покойных. Полицейский, не рискуя вызвать кучу вопросов, вернулся к найденному следу.
Да, такой же был у лодок. Разве что верёвка одна была, теперь вот две. Агап, зорко всматриваясь, пошёл по следу. Перебрался на обратную сторону, опасную, так как не просматривалась она особо ни со стены, ни с вышки - глухой угол. Про себя Рубашкин отметил, что надо это на вид голове поставить.
Дальше неровный широкий след подвёл его к сугробу. В снегу виднелись глубокие провалы, от шагов. Рубашкин, проваливаясь до колен, прошёл параллельно следам и очутился на хорошо нахоженной тропе. Как он не вглядывался, выискать попорченный верёвочной стяжкой отпечаток не удалось. Месье то ли растворился, то ли взлетел.
***
- Что теперь-то? - спросила мужа Иванна, кладя ему голову на грудь.
- Пробудько решил чуть пайки увеличить тем, у кого дети малые есть.
- Малые? - переспросила Иванна. - Значит и нам будет.
Рубашкин, поглаживающие волосы жены, замер. Она почувствовала его замешательство. Приподнялась на локте, заглянула в лицо, хотя в темноте ничего и не разглядеть.
- Али нет? - голос Иванны нервно подрагивал.
- До двух годочков детей считали, - упавшим голосом отозвался Агап.
- До двух, - эхом произнесла Иванна.
Убрала голову, отвернулась спиной, скрутилась калачиком. Рубашкин лежал и пытался в темноте рассмотреть потолок. Что он мог поделать? Требовать для себя поблажек? Так ещё четыре ребёнка в посёлке того же возраста, что и Лялька. Как он людям в глаза смотреть станет, если для своих требовать лучшего начнёт? А как теперь Иванне в глаза смотреть?
***
С тяжёлыми мыслями Рубашкин шёл к поселковой стене, Пробудько усилил дежурство, нужно было узнать новости. Весь вчерашний день Агап ходил по посёлку, заглядывая в пустые дома и закоулки. Следов безумного Батисты не было. Не сказали ничего полезного и ночные сторожа. Вроде и видели у леса шевеление, вроде и нет. Всё спокойно.
Раздавшийся женский крик резанул по нервам. Быстро сориентировавшись, Рубашкин со всех ног бросился на него.
Тонкая девушка, выронив ведро, стояла у забора и орала. В этом крике было нечто такое страшное, безысходное, что сердце Агапа рухнуло куда-то в желудок. Полицейский подбежал и посмотрел.
На крыльце дома, подпирая собой дверь лежала женщина в одном домашнем платье. С этого места можно было увидеть, что во всю спину у неё пылает алым кровавое пятно.
- Сударь наш всевышний! - выдохнул Рубашкин.
Он распахнул калитку, в два шага взлетел на крыльцо, упал на колени перед женщиной, лежащей вниз лицом. Осторожно попытался нащупать пульс - ничего, кожа холодная. Рубашкин перевернул тело. Варвара Акимочкина, работала вместе с Иванной. Агап знал, что у Акимочкиной двое деток и безногий муж.
Большой стол был перевёрнут, из-за него виднелась рука Степана. Агап, сглотнул, переклонился через стол. Шея Степана разрезана от уха до уха. Кровь натекла огромной лужей. Полицейского замутило, нечасто в посёлке случалось подобное зверство.
- Только бы ребятишки не видели! - Агап метнулся в меньшую комнату, где, как он знал, была детская.
От увиденного кошмара, Рубашкин был вынужден зажмуриться и ухватиться за дверной косяк. И всё равно, даже через плотно сомкнутые веки, будто продолжал смотреть на два распластанных тельца.
Сколько так простоял, Агап не помнил. Собрав силы, он стал искать следы и восстанавливать картину преступления. Старший Игнат, видимо погиб первым - кровь его начала подсыхать. Голова Альки, лежащей в кроватке, была накрыта подушкой. Чтобы не кричала - понял Агап. Детей убили парой точных ударов.
Рубашкин вернулся в большую комнату и внимательно посмотрел на перевёрнутый стол. Акимочкины, вероятно, ждали гостей: на полу лежали три кружки и пара пустых мисок. Полицейский поднял одну посудину с налипшей картофельной кожурой. То ли гость был и ушёл, то ли убийца забрал еду с собой. Опрокинутый стол, как заметил при внимательном рассмотрении Агап, придавил безногого Степана так, что тот и при желании не смог бы оказать сопротивление.
Варвара умерла последней. Полицейский рассмотрел руки жертвы - под ногтями засели глубокие занозы - Акимочкина остервенело открывала засов. Открывала, чтобы вырваться из собственного дома. А убийца - Агап перестал сомневаться, что гость и душегуб одно лицо - настиг её и трижды ударил в спину, бросив на порог умирать.
***
Дома пахло варёной картошкой и стиранным бельём. Иванна хлопотала у печи, Ляля наряжала куклу. Рубашкин остановился на пороге, в глазах предательски защипало. Что будет делать он, если то, что случилось с Акимочкиными, случится с его любимыми девочками? Иванна повернулась к мужу, улыбнулась, от чего у него непроизвольно сжались кулаки.
- Ты почему не ешь? - спросила она, глядя, как муж ковыряет ложкой клубни.
- Кусок в горло не лезет. В посёлке такое творится, а я ничего не могу. Найти не могу.
- Образуется всё, - Иванна нежно погладила его ладонь. - Ешь, тебе надо есть иначе сил не будет. Голова-то паёк увеличит?
- Пока нет, - мотнул головой Рубашкин. - Он решил попредержать, на всякий случай.
Иванна посуровела, встала из-за стола и принялась перевешивать бельё. Чувствуя себя безмерно виноватым, Рубашкин с каким-то остервенением начал запихивать в рот горячий ещё картофель, давясь и глотая почти не жуя.
***
В Шартре стало неспокойно. На Рубашкина косились, приставали с расспросами, Пробудько давил и требовал найти убийцу. По посёлку передвигались парами. Двери запирали крепче. Детей вообще на улицу не выпускали.
Рубашкин кружил по посёлку, почти не меняя маршрута, прикидывал, куда мог спрятаться Месье. На лице Агапа пролегли тени, щёки впали. Он ещё никогда не чувствовал себя таким беспомощным.
- Помогите! Помогите! - голос Иванны полицейский не спутал бы ни с каким другим.
Жена стояла на коленях посреди раскисшей грязной дороги. Перед ней лежала навзничь женщина. На рыхлом сером снегу бурели пятна крови. Иванна сжимала нож.
- Агап!
- Что случилось? Что? - Рубашкин в первую очередь отнял у жены нож, перепачканный кровью.
- Месье был здесь! Он на нас напал. Это Галя. Ты помнишь Галю? Она была у нас. Мы шли вдвоём, по одной страшно. А он как выскочит. И с ножом. Галю ударил. Прямо в грудь. Она на него повалилась, даже крикнуть не успела. А я, как ты учил, кулаком его. Он на меня. Я ещё раз. Вон как руку разбила. Месье нож выронил и бежать. А Галя умерла!
Иванна тараторила, хватала мужа за рукав ватника, перепачкала и его кровью погибшей подруги. Место было неоживлённым, идеальным для нападения.
- Куда он побежал? - Рубашкин несильно встряхнул жену, приводя её в чувство.
- Туда, - Иванна махнула рукой в сторону складов руды.
Агап заметил пару приметных следов с верёвочной починкой. Оглянулся на Ивану, та держала мёртвую подругу за руку.
- Иди к людям, веди сюда, - как можно строже сказал Агап, надеясь, что на строгость жена отреагирует. - Иди!
Сам же побежал в указанном направлении. Дубинка из бедренной кобуры перекочевала в ладонь. Рубашкин ни секунды не сомневался, что немедленно огреет Месье по голове, как только настигнет. Дорога у складов не разветвлялась, отловить безумного проповедника и покончить наконец с кошмаром - дело немногого времени.
Остановиться вовремя распалённый бегом Рубашкин не смог, со всей мочи столкнувшись с ватажкой шахтёров, разгружающих руду.
- Куда Месье побежал? - сплюнув густую слюну, спросил Рубашкин.
Шахтёры переглянулись.
- Дык, акромя тебя никто тута не бегает, - заверил Ерохов.
- Свернуть больше некуда, спрятаться негде.
- Не бежал никто.
- Давно тут?
- Дык почти закончили разгрузку. Бабы по домам пошли, а мы до темна ещё провозимся. Больше-то и не было никого.
- Какие бабы? - Рубашкин перевёл дыхание.
- Дык Иванна твоя да Галя Пуцеля.
- Убили Галю, судари мои. Только что. По следу шёл.
- Ох ты! - выдохнул Ерохов, стаскивая шапку с лысой головы. - Не туда ты, Агап, по следу зашёл.
Рубашкин помчался назад, оставив загалдевших шахтёров. Нельзя терять ни минуты. Батиста мог свернуть, нужно ещё раз пройти по следу.
***
Ему не спалось. Вчерашнее убийство заводило в тупик. Иванна видела Месье, отбилась от него, указала, куда тот скрылся. Но чётких следов Батисты было всего несколько. И совершенно непонятно, куда он делся. Агап осторожно слез с кровати, накинул в сенях ватник и вышел на крыльцо. До рассвета ещё далеко, может хоть морозный воздух просветлит голову.
По всему выходило, что нужно признавать Месье сверхчеловеком. Он появлялся неожиданно и нападал стремительно, не щадя никого. Агап посчитал - на совести Батисты уже восемь жертв. И если он, Агап Рубашкин, не выловит его, то жертв может стать больше. Больше всего полицейский, конечно, переживал за жену. Трижды она могла погибнуть: на шахте, придя не вовремя в гости к Акимушкиным, не сумев оказать Месье сопротивление. Смерть будто ходила рядом с его Иванной, но сударь всевышний хранил женщину.
Поднявшийся ветер пробирался под ватник и неприятно холодил тело. Рубашкин сунул руки в карманы. Его мысли продолжали крутиться вокруг Батисты, а пальцы перебирали верёвочку в кармане. В какой-то момент перебирание верёвочки вышло на первый план. Агап вынул её из кармана, рассмотрел - верёвка, связанная в кольцо. Зачем она здесь? И почему ватник так узок в плечах? Иванна. Это её ватник, понял Рубашкин. И верёвочка, наверняка для каких-то её нужд. Вон она вся в грязи, наверное, на работе нужна. Агап, улыбнувшись, сунул верёвочку обратно и вошёл в дом.
***
Пробудько одобрил идею Агапа, пришедшую тому в голову на пути в управу. Идея была проста настолько, что оставалось лишь удивляться, почему она не пришла раньше. Рубашкин предложил немедленно собрать всех свободных мужчин и, растянувшись цепью, пройти Шартру от стены до стены. Ведь в самом деле, не мог же один полицейский выловить безумного проповедника, когда тот мог карабкаться по отвесным стенам.
Шли молча, переглядываясь, обходя дома по узким тропкам. Два десятка крепких, вооружённых дубинками и вилами мужчин готовы были избавить Шартру от Батисты, чтобы снова спокойно спать.
Шартра будто замерла в ожидании. Небо куксилось и грозило дождём или снегом. Из окон иногда выглядывали женщины и тут же прятались от греха подальше.
Дошли почти до стены, когда по цепи до Рубашкина донесли короткое 'Пришибли'. У самого края цепи, близко к складам. Пока добирался до места, успел обрывками понять, что у складов Месье снова кого-то ножом полоснул. А тут его сзади вилами-то и ткнули. Говорили, что Фёдор Игнашёв успел.
Рубашкин растолкал толпу, окружившую два тела. На шахтёра с порезанным горлом Агап взглянул мельком. Рядом лежала Иванна.
Шапка валяется поодаль, белёсые волосы растрёпаны. На губах кровяная пена. В вытянутой руке зажат нож. На правом сапоге двойное верёвочное кольцо.
Толпа потеснилась, отступила. Все молчали. Но эта тишина просто оглушала. Рубашкин упал на колени, припал к жене, схватил её за плечи, заглянул в лицо. Ещё жива. В глазах боль и мука.
- Для Ляли, - едва слышно пошелестела она. - Паёк... Для Ляли...
Вдруг всё встало на свои места. И верёвка эта в кармане ватника. И то, что каждый раз Иванна могла оказаться на месте покойников. И то, что следы Месье обрывались внезапно. Слишком понятно.
Задрав голову к небу, Рубашкин по-звериному завыл.
- Умом тронулся, - прошептал Фёдор. - Как есть.