Ёлку и мандарины, дары местного районуправа, всё-таки подвезли, хотя и поздновато. Мандаринам, хоть и мелким, зеленоватым, тронутым гнильцой, в больнице Н были рады. Правда, большинство её обитателей давно утратили способности радоваться - не то что мандаринам, но и Новому Году.
Фрукты прикарманил главврач, устроивший маленький банкет в предбаннике морга, а чахлая ёлка так и осталась лежать на грязном снегу около входа...
Однако забудем на время о медиках, и окажемся внутри онкологического отделения, тихого и пустого, проскользим по проходу, по зеленоватому кафелю между кроватями, в которых ворочаются и вздыхают измученные своей болезнью дети, никому не нужные, ни своим родителям, ни этому обществу. Да, в основном дети, но и взрослые тоже попадаются.
Мы ищем одного - одного, но особенного.
А, вот и он.
Искомый нами человек лежит в кровати, и из окна аккурат на него падает мертвенный свет фонаря, отражаясь в совершенно пустых и стеклянных глазах. Мы наклоняемся ближе, в попытке разглядеть лицо.
Человек в кровати стар. Лицо просто-таки иссечено морщинами, складками кожи, которая некрасиво обвисает на черепе. У старика красный, набрякший, в сетке лиловых капилляров, нос, нависающий над изогнутыми в застывшей усмешке, узкими губами.
Наш герой (герой ли?) - бывший обладатель роскошной, но седой шевелюры, и длинной ухоженной бороды. Сейчас, мы видим, что он почти лыс из-за сеансов химиотерапии, а борода поредела, приобрела желтоватый оттенок, в ней отчётливо видны комки блевотины. Он лежит спокойно, вперив взгляд в трещины на потолке, над одеялом сложены руки, перевитые чернильными змеями вен.
Тишина. Только кто-то тихонько плачет, потому что, хоть ледокаин кололи всем, у некоторых всё равно начались боли.
От плача, взгляд старика становится более осмысленным. Потом он широко улыбается - а мы чувствуем резкую и крайне неприятную вонь: смесь концентрированной мочи и кала. Старик только что насрал под себя и выглядит крайне, до зловещия, довольным этим.
Мы продолжаем наблюдать за ним, как бы нам не хотелось зажать нос или не видеть тёмное пятно, расползающееся по простыням.
Он приоткрывает рот, полный жёлтых гнилых зубов и начинает что-то быстро бормотать.
Мы наклоняемся ещё ближе, игнорируя смрад разложения, идущий из его рта:
- Маленькие гадёныши. Живые, дышат, сопят, смердят... Ждут этих грёбаных подарков. Надеются, надеются что эти метастазочки не доберутся и до их кишочков. Доберутся, я знаю. Чёрта с два я подохну раньше них, ЧЁРТА С ДВА!!!!! - дикий вопль оглашает отделение.
От этого, некоторые дети просыпаются. Протирают глаза, садятся в кроватках.
Старик чувствует, как стальные пальцы опухоли сжимают его желудок, его мозг. Он знает, что скорее всего, сегодня умрёт, и умрёт в полном одиночестве, забытым и никому-на-хрен-не-нужным.
- Я не хочу умирать. - Плаксиво говорит старик.
Он не хочет умирать среди этих гадких, любопытных детей, которые, несомненно, переживут его. Эти непослушные, плохие козявки обязательно распотрошат его мешок, вынут и сломают все подарки. По мнению старика, это нечестно. От бессилия он плачет и из глаз начинает сочиться какая-то гнойная жидкость.
- Дедушка Мороз... - к кровати подходит девочка Таня. Половина её лица - лиловый бугрящийся нарост. - А где подарки? Скоро Новый Год. Мы хотим подарков, правда? - вокруг неё собираются другие дети, те, кто может ходить. Они выжидающе смотрят на умирающего старика, и он понимает, что он не дотянет до этого Нового Года. Злоба и ужас переполняют его сознание. Фонарь освещает их лица, их адские лица
- Мерзааавцы... - Воет старик, кашляя. - Ничего... Ничего... Вы всё получите, все всё получат... Детки, милые детки...
Тут его скручивает рвотный позыв. Опухоль, её щупальца, пульсируют в черепе, поднимает волну тошноты.
Старика рвёт, мучительно и кровью, часть попадает в дыхательные пути... Он захлёбывается, лицо багровёёт, струйки полупереваренной пищи текут по лицу, морщинистой шее, пузырится рвота у уголков рта.
Но он успевает прохрипеть:
- Я уйду не один...
А потом, его глаза закатываются под лоб, покрываются инистой плёнкой. Дети, хромые, слепые, увечные, секунду стоят молча, а потом падают. Мёртвыми.
У врачей своеобразное чувство юмора.
Мы видим, как небольшая группа хирургов и терапевтов, плюс патологоанатом, дружно выпивают и смотрят телевизор, сидя в морге. Приняли они уже прилично, и Василий Петрович, невысокий хирург, только что рассказывавший компании скабрезный анекдот, вдруг восклицает:
- Что-то у нас Новый Год неправильный - ёлки нет, ничего нет - нехорошо! Непразднично как-то...
Патологоанатом смеётся:
- Ёлка ему нужна, ишь ты! Кстати, - его речь вяжет, но зародившаяся идея не даёт ему покоя. - Помните, утром этот, Дед Мороз загнулся?
- Ну? - нестройный хор голосов
- И одежда, всё осталось - он подморозился как раз, сосулька наша... - какая-то врачиха нервно смеётся. - Счас выкатим, поставим, будет нас радовать! Дедушка Мороз, ты подарки нам принёс?
Как известно, что пьяным в голову взбредёт, от того они не откажутся. И вправду, через полчаса мы можем наблюдать труп, прислонённый к шкафу прямо перед праздничным столом. Какой-то приколист одел ему на лысый череп красную шапку с бубенчиком, а рука умершего судорожно сжимает алый мешок.
Мы слышим смех, звяканье вилок. Кто-то украдкой вытирает жирные от сёмги губы рукавом. Глаза врачей блестят, их тянет покуражиться, сделать что-то ещё более необычное и разудалое, чем надругательство над мертвецом.
А Новый Год всё ближе. Пугачёва с Галкиным уже вовсю беснуются на "Голубом Огоньке"
Однако, в гуще веселья, все старательно избегают остекленевшего взгляда и зловещей улыбки Деда Мороза...
Мы замечаем, что в помещение вдруг мигает свет. И ещё раз. И ещё. Газоразрядные трубки вдруг сходят с ума, мигают, погружая нашу компанию в стробоскопическую темноту.
Нет, это не триллер.
Это жизнь.
Поэтому никто не заметил, как столик и врачи оказались окружёнными тридцатью четырьмя умершими накануне детьми...
Посмотрим теперь на празднующих, застывших в своих стульях, обезумевших от ужаса и непонимания, посмотрим на то, как мёртвые, голые, синюшные дети берутся за руки и начинают молча водить хоровод вокруг стола.
В прерывистом свете, нам хорошо видны швы от вскрытия на их тщедушных тельцах, их слегка игривые загадочные улыбки, зубы, обнажённые в оскалах.
А хоровод убыстряется, и Дед Мороз, кажется доволен, и всё эти люди, они визжат, захлёбываются криком, в то время, как круг танцующих детей всё теснее и теснее смыкается вокруг них. Всё теснее и теснее...
Бьют куранты.
Наступает Новый, 200* год.
На следующее утро, медсёстры и санитарки находят наших врачей, сидящими на полу, обосравшимися и пускающими слюни. Кто-то заталкивает себе в рот обёрточную бумагу. Терапевт из детского отделения воткнула себе в глаз вилку и теперь валяется на холодном кафеле в куче своих испражнений.
Вокруг них лежат мёртвые дети, образуя идеальный круг.